Наушники, надетые на мою голову лаборантом перед отправкой моего туловища в кишку томографа, превращали издаваемые им звуки из нестерпимо-громких в просто громкие. Нестерпимым оставалось только предвкушение лежания в неподвижной позе в течение сорока минут под барабанный бой медицинской установки, достаточно хорошо различимый, чтобы разжигать в груди пламя раздражения нужной для высушивания всех капелек росы подступающего сна на коре моего головного мозга температуры. Словом, обычно уснуть на магнитно-резонансной томографии у меня не получается, однако, сегодня что-то пошло не так.
Вернее, начало было волне стандартным. Чтобы как-то себя развлечь и чем-то отвлечься от подлости щек, ушей и носа, которые, пользуясь моей беспомощностью, развели на своей поверхности целые грядки нестерпимого зуда (которые увянут в тот же момент, что я выеду из медицинской трубы и смогу их, наконец, почесать), я стала фантазировать, на что эти звуки похожи. С распространением пожара раздражения по дому моей души, мотивы это воспринимались все более и более военизированными. Первая рулада томографа превратила меня в принцессу, шествующую по красной ковровой дорожке к кафедральному собору под торжественный барабанный бой гвардейцев, чтобы принять на свою голову корону, а на болезненно-хрупкие плечи, бряцающие костями в такт каждому шагу на мотив похоронного марша - ответственность за свою державу. Следующий же мотив устройства был поджарен огнем раздражения до хрустящей корочки неорганизованного военного наступления папуасов, отбивающих на своих маленьких там-тамах спешный ритм, с которым их толпа переставляла свои короткие загорелые ножки в процессе погони за доверчивыми европейскими донами, сошедшими на берег только со шпагами, но пренебрегшие револьверами. Третий же ритм томографа иначе, как непрерывной очередью из автомата Калашникова, назвать было нельзя.
И, как я поняла позже, именно в этот момент, представляя себя сидящей с оружием в окопе и с бескомпромиссной жестокостью отстреливающейся в окружающих людей (не разбирая, кто это - друзья, враги или просто прохожие, в своей неудачливости оказавшиеся не в том месте и не в то время), я смогла задремать. Спать крепко мне строго-настрого запретил врач, поэтому приходилось каждые пять секунд поджимать пальцы на ногах для контроля глубины погружения в грезу, но видеть цветные сюжеты на черных экранах опущенных век мне это никак не мешало. С каждой минутой сон все больше терял визуальную конкретику, оставляя только ощущения бега по пресеченной местности, надавливания на спусковой крючок указательным пальцем правой руки и тряску плеча тяжелым прикладом, упирающимся в него. Тревожная не то погоня за кем-то, не то, наоборот, убегание от чего-то могла продолжаться сколь угодно долго, но процедура подошла к концу и томограф, наконец, перестал монотонно и громко талдычить мне свою сказку на ночь. Я стряхнула с себя дремоту через пять секунд после прекращения его рассказа. Я еще не знала, что до конца оставшегося дня так и не смогу до конца проснуться.
Впереди меня ждали работа и домашние дела, все из которых я просплю, сжавшись на кровати в неудобной позе. Как будто плохие сны испугаются скрюченных в знаки препинания конечностей и изгиба позвоночника, вопросительным знаком упрашивающих кошмары уйти. Сознание будут мучить образы потери контроля над своим поведением в следствие причиняющего боль, обидного и унизительного поведения самых близких, показывая этими сюжетами всю глубину моих сомнений в их искренности и преданности. За весь день я ни разут не поем, и только любимый человек, работающий в соседней комнате, будет время от времени приходить меня проведать, обнять и вытереть со щек соль слез своими грубыми пальцами. Их прикосновение наждачной бумаги станет самым приятным, что мне предстоит пережить за этот летаргический день, к вечеру которого я, наконец, проснусь и смогу достойно проводить его на поезд в другой город, где состоится спортивный турнир. После чего забудусь, казалось бы, спокойным сном, из которого меня вырвет будильник тяжелой мигрени спустя четыре часа. Тогда я пойму, что в течение всего вчерашнего дня организм пытался меня предостеречь, но я оставалась глуха к его намекам. Как те самые родственники из дневного сна накануне, игнорировавшие мои просьбы, пусть и истеричные, и разжигающие этим эти истерики еще сильнее. Вот и сосуды моего головного мозга сегодня перешли от раздражающего нытья к неконтролируемым рыданиям, успокоить которые могли только мощные обезболивающие препараты. Что ж, не самое "доброе" начало дня, но я сама виновата.