Из грязно-серой лужи с огнеупорным линолеумным дном стройными баобабовыми стволами прорастали три пары тонких ножек, стебли которых были закутаны в голубую джинсу от холода, а корни-пальцы обуты в три разноцветные пары кед. Первая голубая пара стоп росла вертикально вверх, оперевшись на белый в грязевое яблоко мысок, маятником заваливаясь при разгоне, поворотах и торможении поезда то в одну, то в другую сторону, отмеряя окружающим пассажирам беспощадно медленно для них капающее время. Вторая пара, мандариново-оранжевая, уверенно покоилась на всей площади подошвы, но скромно смотрящие друг на друга кончики больших пальцев выдавали иллюзорность этой уверенности, притом не слишком искусную. Третья, черная пара кед, воинственным прыжком выскочила дальше своих сестер и, опираясь на пятки, указывала мысками в освещенное тусклыми желтыми лампами небо потолка, презрительно мотая двумя своими головами в ответ на укоризненные замечания своих сопровождающих убраться с прохода.
Вообще-то черные кеды, которые в бытность свою обитателем морского дна звались Муреной, не всегда относились к окружающему миру столь презрительно-дерзко. Лишь когда в пасти прорезались лезвия зубов, считаться с ним не осталось никакого смысла. Острые белые шипы, спрятанные за пухлыми губами, вонзались в плоть каждого, чей взгляд на жизнь был отличен от мурениного. То есть предполагал существование на морском дне кого-то кроме гибкой и сильной сажени агрессии, заключенной в мышцы. Единственными двумя исключениями из этого правила стала скромная оранжево-белая рыбка-клоун, смешившая Мурену своей гипертрофировано-большой, как трюм богатого купеческого судна, скромностью, столь же блистательной в своем аскетизме, что и сияние золотых галеонов, да голубая рыбка-хирург, вечно щекотавшая толстую муренину кожу своими попытками вскрыть ее и перешить на более миролюбивый лад.
Эту троицу, уживавшуюся в мире несмотря ни на какие законы, называли не иначе, как "три сестры". Рыбешки поменьше да поглупей, забывая об осторожности, не раз пытались выдернуть меч дружбы из камня симбиотического существования этих троих, но заканчивали в лучшем случае вихрем пузырьков, оставленных трепыхающимися в торопливом бегстве плавниками, в худшем же - разноцветными ошметками мясного конфетти на мурениных зубах, повышая соленость моря слезами оранжевой и голубой рыбок-сестричек. Жители же морского дня покрупней да помудрей предпочне вмешивались в их странный союз, предпочитая ожидать подтверждения резонности своей теории о том, что оранжевому и голубому конфетти рано или поздно тоже суждено оказаться в пасти Мурены.
Только Морская Колдунья, восьмирукая и вомьмихитрая, хищная и злобная, решила с ними поиграть. Она давно заприметила ныряющего с кусочком атмосферы, запечатанном в кислородном баллоне, аквалангиста, который тоже имел научное удовольствие заметить необычный морской тандем. Немолодой уже мужчина, с блестящей провощенным пергаментом кожей, натянутой на скулах, даже пытался обращаться в местные отделения Института Морской Биологии, показывая им кадры подводной съемки, но от чудака только отмахивались, благодушно-покровительственно сотрясая свои пивные животики над его непосредственностью. Всему побережью было известно, как он вырезал из перламутра, найденного на принадлежащем ему участке морского берега, камеи и подбрасывал их своей не то внучке, не то дочке в места, где та ныряла в поисках драгоценной добычи, или ей же на потеху помогал ракам-отшельникам заселиться в алюминиевые банки, лопнувшие теннисные мячики, игрушечные пластмассовые сундуки и прочие предметы, у нормальных жителей побережья находящих свое место в доме в мусорном ведре. Старик всячески оправдывался и уверял, что ничего такого не делал, но недостаточно интенсивно, чтобы его отказы воспринимались всерьез.
Морская Колдунья, тоже наслышанная историями о подкладываемых стариком внучке украшениях, решила украдкой оставлять подарки и трем сестрам якобы от возлюбленного ими аквалангиста: это были то сворованные колдуньей камеи, то кусочки сыро-вяленного белужьего мяса, то нитки жемчуга. Польщенная мурена и ее доверчивые сестрички, лишившие себя обыкновенных для морского дна схем общения, ничего не знали о вероломстве или обмане, поэтому быстро купились на дары. Ох и потирала ручки Колдунья, когда те приплыли просить Ее Осьминожье Высочество подарить им легкие, голос и ноги! Что ж, желание было исполнено и теперь три девицы подрабатывали уличным пением, чтобы оплатить съем коммуналки и пропитание. А в носогубных морщинах старика, враз углубившихся с пропажей его морской загадки, поселилась неизбывная печаль.