На большой сковороде неровные кубики репчатого лука и кривые ухмылки полуколец моркови исходят паром и пока еще вкусным ароматом. Ручка этой сковороды торчит в проход кухни и прочерчивает черным продольную ось моей головы, от затылка до кончика носа, расположенной на полметра ниже. Локаторы ушей, симметрично расположенные по бокам, зажаты между маяков коленей. Еще ниже, на уровне моря липкой грязи, потолочной пыли и волосяных колтунов, робко выглядывают из его зловонных волн две стопы недевичьего размера, направленные мысками в носках друг к другу. На них морщатся носки, такие же грязные, разумеется.
Складные лопасти рук согнуты и неловко сложены переломанными немилосердными ветрами реальности крыльями в пространстве между корпусом и ногами. Пальцы вцепились в волосы, которые, будучи заплетены в дреды, идеально подошли бы к описанию захламленного мира. Вот только свалявшиеся словно бы от невзгод внешнего мира волосяные колбаски были вплетены совсем недавно и абсолютно нарочно. И если отвлечься от судорожно вздрагивающих плеч и судорог от глотаемых непомерных комков рыданий, то можно без особого труда заметить, что цвета для неформальной прически подбирались долго и придирчиво. Но мне, рыдающей на полу под ручкой от сковородки, невдомек, что кто-то может смотреть на картину с рыдающей мной под ручкой от сковородки в частности и на жизнь в целом как-то иначе, чем я сама.
Мой же взгляд на все эти вещи вне зависимости от их масштаба предельно прост: все, что было, есть и будет вокруг меня - это хорошо, славно, замечательно и великолепно. А все, что есть внутри меня - это настолько плохо, насколько вообще возможно. И я вкладываю в это маленькое слово "меня" не только то, что находится под кожей, но и необозримые дали галактик со всеми широтами, высотами и долготами бессметной русской души, какие только я могу себе вообразить. А вообразить себе я, не читавшая Ницшей, Кантов,Фрейдов, Кастанед и прочих философов с разным градусом эзотерики в своих учениях, могу немного. Настолько немного, что пространство в ушке иглы уже будет самостоятельной галактикой в сравнении с тем, на что мое рахитичное больное воображение способно.
За этим рутинным перебиранием крупы собственной ничтожности можно провести бесконечное количество минут, превращающихся постепенно в часы, а те - в дни, недели и даже месяцы. Этот процесс похож на зеркальное отражение перебирания крупиц прекрасного, которые есть в сердце каждого человека и рассматриванию чего он, иногда с наслаждением, а иногда стыдливо и украдкой, нет-нет, да посвящает минутки досуга и отдыха. Все то же самое, только наоборот: вместо похвалы - оплеуха, вместо подбадривающей улыбки - плевок в душу, вместо надежного плеча - безмолвная пустота. Но воспитанные в парадигме "хвастовство - это плохо", большинство людей не уделяют свое внимание всецело похвалам самих себя. Или они совмещают их с какой-то еще деятельностью (в связи с чем могут прослыть самовлюбленными), или находят на это настолько мало времени, что любой психолог, поправив модную оправу очков из последнего каталога Диор, сокрушенно покачает головой и скажет, что "так нельзя". А вот умственному саморазрушению и любованию на картину апокалипсиса своего внутреннего мира удается посвятить все имеющееся внимание, без малейшего остатка.
Это грозит некоторыми неприятными последствиями. В случае изучаемой нами сейчас картины со скрючившейся на грязном линолеуме мной под ручкой сковородки - это будет подгоревшая поджарка для начинки будущих фаршированный перцев. И единственный верной дорогой в этой ситуации, чтобы предотвратить ее преобразование из "в частности" во "в целом", будет встать, даже если внутренне это ощущается как "заживо оторвать одну часть тела (меня) от другой (пола)" и "поднять себя за шкирку", взять в трясущуюся правую руку пластиковую мешалку для готовки, взять в трясущуюся левую руку крышку от сковородки и перемешать то, что сейчас жарится на ней. Неровные кубики репчатого лука и кривые ухмылки полуколец моркови. Потом пройти десять метров по коридору до серванта в спальне, взять оттуда бутылочку с сильным успокоительным, сделать маленький глоточек, поставить бутылочку на место, вернуться на кухню и запить прошибающее любые заложенности носа лекарство чем-нибудь, что на вкус не напоминает настойку на концентрате секрета скунса. Замереть на полторы минуты в одной позе, оставив, не снимая, закрывшую холодильник руку на его дверце. После чего глубоко, но уже не судорожно, вздохнуть, еще раз перемешать поджарку и пойти на пожарную лестницу курить.
Ведь уже к середине сигареты глаза начнут ловить мельчайшие нюансы клонящегося к горизонту зимнего солнца, золотящего ресницы, черные кучи некогда снега и крыши машин. Щеки ощутят дуновение ледяного для начала марта ветра, особенно после нескольких дней оттепели. Пальцы почувствуют его холод. А давно немытая голова под дредами зачешется.
Это значит, пора домой. Заканчивать приготовление фаршированных перцев, доделывать дела с риелтором и эникейщиками, составлять план закупок для гуманитарной помощи на следующий день. Улыбаться любимому человеку. И снова видеть красоту вместо безысходности, хотя бы по капельке - но везде. И внутри себя тоже.