Памятник какому-нибудь бравому полководцу, деятелю политики или творцу покрывается налетом благородной патины под действием окружающей среды. Медь тяжелого монолита памяти приобретает аристократическую пыльную вуаль на своей поверхности, живя неизменным массивом медных данных в облаке окружающего мира. Этот мир куда-то бежит, спотыкается на граблях различного масштаба, которые в кругах историков принято называть "цикличностью истории", а среди людей высокого интеллекта - "граблями", на скаку зализывает полученные шишки и раны, и продолжает нестись вперед. Со стороны это движение в очень высоком ритме похоже на беспорядочное движение молекул в ограниченном объеме, называемое учеными "броуновским движением". Если увеличить социально-политическую и геополитическую температуру в этом ограниченном объеме нашей планеты, атомы общества начинают суетиться быстрее, если уменьшить - медленней. Но все равно носятся туда-сюда, как угорелые, потому что температура эта может упасть до нуля только в случае смерти общества. А, значит, и человека, как вида.
Еще это беспрерывное спешное движение некоторые люди называют "развитием". Мне, медному мемориалу памяти, это описание кажется смешным. Суета эта кажется абсолютно бессмысленной и бесцельной. Но лично моему огромному куску меди очень повезло - я стою на перекрестке улиц города сознания уже очень, очень давно. И могу сравнить то, что было полтысячи лет назад с тем, что есть сейчас. И не могу не признать - изменения произошли в лучшую сторону: письма на пергаменте и голубиная почта сменились сияющими разумом смартфонами, разваливающиеся на отдельные элементы, шелушащиеся позолотой конструкции карет - крадущимися бесшумными стальными кошками автомобили, плачущие маслом витые уличные фонари - светодиодными лентами неонового освещения. Смаковать это вкусное перечисление можно неприлично долго, чего я позволить себе не могу ввиду собственной важности и значимости. Многовековой мемориал памяти - это вам не берестовый лапоть!
Но все же трудно всерьез воспринимать этих торопящихся куда-то людей. Неважно, во что они одеты, в кринолины и фраки или леггинсы и худи - растерянно-недоуменное выражение их лиц не меняется. Оно так похоже не выражение лица младенца, которому дали зеленый кубик вместо привычного розового шарика, и он не знает, что с ним теперь делать и как вернуть свой шарик! Желательно оставив и кубик себе, конечно.
Я смотрю на этих младенцев с вершины кургана их памяти и пытаюсь увидеть хотя бы руку, дающую им эти шарики и кубики. Что уж говорить про владельца этой конечности. Этот огромный титан принимает то облик коллективного бессознательного, явно страдающего целым набором психических расстройств, то непререкаемого фатума божественной воли, то незапятнанного верой чистого разума, сияющего научным подходом, то ярких вспышек случайностей, которых даже за каких-то пятьсот лет прогремело слишком много, чтобы не выстроиться в закономерность. Истинная суть этого многоликого двигателя истории лежит, как уже давно известно, где-то посередине. То есть одновременно размазана кашей бытовухи по щекам капризного младенца, опутывает паутиной безразличия дальние уголки бытия, протыкает скважинами любопытства просторы неизведанного и выкачивает из них нефть пользы, которая на грузовике политической и социальной значимости везет доставку продуктов ленивым домохозяйкам. Им, знаете ли, неохота тащиться в магазин в своем же доме, да и борщ варить тоже неохота. Но надо.
Его суть - это мерцание между большим и маленьким, масштабным и незначимым, как хлебозавод и крошки на столе, как вселенная и пыль под кроватью. Этот смысл одновременно во всем. Его так много, что он исчезает. Оставляя лишь пепел бессмысленности на некогда своем месте. В котором тоже очень много смысла, если задуматься.
Это примечание - "если задуматься" - очень интересное явление. Люди используют его и как отговорку, и как мотиватор к действию. Если задуматься, зачем мне что бы то ни было делать, если все равно все обернется прахом и канет в Лету. Если задуматься, зачем мне сидеть на месте и бездельничать, если я могу приложить некоторые усилия и продолжить бездельничать уже лежа в шезлонге, который стоит на гавайском пляже. Пока что мотиватор "если задуматься" побеждает по очкам отговорку "если задуматься". Единое целое и две стороны одной монеты, предназначенная для оплаты тех условий, человек которых живет.
В таких размышлениях я провожу века, покрываюсь микротрещинами логических нестыковок и сколами упущенных фактов, старею и устаю своим металлом и медленно превращаюсь во что-то по сути иное, хоть и очень похожее на изначальную форму. Возьмем ту же благородную патину на моей медной поверхности, выпавшую осадком на мои красные бока после химической реакции взаимодействия с окружающим миром. Она растет веками и зеленит мои поверхности получше весны, занимающейся тем же с садами. Иногда, правда, люди чистят мемориал своей памяти, вспоминая о былом. Но обычно это происходит либо по расписанию праздников в календаре, о которых напоминают пуш-уведомления на смартфоне, либо по случаю каких-то внешних событий, когда не вспомнить стыдно, когда пытаются извлечь уроки, когда превращают память в щит от атак окружающих государств или в меч, разящий их своей исключительной травмированностью. Только что очищенная медная поверхность питается этими случаями с необыкновенной жадностью, вырастая вновь и толстея не по дням, а по часам. Под мхом неэтичных акцентуаций уже не видно ни памятника, ни его постамента, ни площади вокруг. Она заросла еловым лесом и вот-вот снова превратится в тайгу неизведанного, где в небо устремлены древки граблей. Люди, движимые неутолимым любопытством, вот-вот наступят на них вновь. И снова. И снова.
А потом вокруг нефтяной скважины оснуют вначале поселок, потом маленький город, потом и вовсе какой-нибудь бескрайний сити, утыканный зубочистками небоскребов. И там, где-нибудь, буду стоять я, медный мемориал памяти, и покрываться благородной патиной. До следующей войны.