Пух тишины давит на барабанные перепонки своим тяжелым молчанием, разрываемым только редкой очередью боя секундной стрелки часов. За окном голубеет бледное брюхо неба, испачканное белой слизью студенистых декабрьских облаков. В последние дни они отказываются штопать прорехи в снежном покрывале асфальта новыми зарядами атмосферных осадков, и его черная кожа, порытая мурашками инея, зябко смотрит на окружающий мир, словно прося у него обогреть и приютить. Как бездомные котята, ютящиеся на помойке в отсыревшем картоне коробки из-под обуви. Которая, защищая ступни хозяина от слякоти и холода, торопливо просеменит мимо, даже не сбавив скорость рядом с тремя парами крошечных глазок, которые познали всю несправедливость мира под бледным брюхом небо раньше, чем научились оплакивать свою долю. Неприкрытая обида и непонимание не могут пробить лунку в толстом слое льда, торжественно обрамляющем людские сердца. Только такая же брошенная девочка с прорубями в море печали вместо глаз сможет поймать их взгляд в сети своего понимания, чтобы забрать их в квартиру, вымыть, накормить и напоить, а потом отвезти в ветеринарную клинику.
Спустя несколько дней после нахождения трех крох, девочка начнет щедро удобрять почву социальных сетей просьбами забрать милых созданий, дожидаясь, когда же, наконец, взойдет тот росток одиночества, который укроет под своей заботливой сенью одного их малышей. И потом еще одного. И еще.
Грусть от расставания с котятами еще долго будет вариться в бульоне надежды на то, что новые хозяева не повторят судьбу питомцев, снова выкинув их на произвол помойки, несмотря на недоверчивость и подозрительность зверят. Но постепенно рана от предательства затянется, надежно сшитая нитками помощи более слабому существу. Со временем останется только вытащить нитки неискреннего альтруизма из рубца, чтобы никогда не признаваться себе или окружающим, что это котята спасли девочку, а не она их.
Пух тишины нежно укутывает уши, даря покой и отдых. Бледное декабрьское небо слабо голубеет в ожидании весны.