Жирный фарш, сочась маслом из пассированного лука, размазывается по ладоням, подобно маске для кожи рук. Движения утопают в его сырой вязкости, становясь все медленней и глубже. Вначале пальцы распрямляются и накрывают влажную горку начинки для будущих фаршированных перцев щитом ладоней, будто пытаясь защитить его от недостаточно сакрального по отношению к сырому мясу отношения. Потом плечи начинают давить на эти ладони, заставляя их медленно погружаться в гущу фарша. Пальцы постепенно сгибаются, делают хватательные движения достаточно медленно, чтобы ощутить скольжение протертых волокон по поверхности кожи. Они не холодные и склизкие, какими могут быть сразу после вытаскивания фарша из холодильника, они уже нагрелись обжаренным луком и сваренным до состояния альденте рисом, благодаря чему он еще может напитать свое нутро мясным и луковым соками. К этой теплой скользящей массе присоединяются тертая морковь и мелко рубленая зелень, чьи ароматы начинают щекотать слюнные железы задолго до того, как перцы будут готовы.
По завершению хватательного движения пальцы снова начинают распрямляться и складываться в лодочки, а кисти рук вращаться в запястьях. Элементы начинки смешиваются в однородную массу, которая своим видом у вегетарианца не вызовет ничего, кроме тошноты, а у мясоеда разожжет во взгляде огоньки первобытной охоты. Эти факелы не потухнут все то время, пока перцы томятся на плите, плавая в густой овощной подлив. Их свет постепенно разгорится в пожар голода. Совсем скоро дымящийся перец окажется на алтаре тарелки, увенчанный белоснежной сметанной фатой, готовый, наконец, связать себя узами крепкого брака с моими злобными челюстями голодного человека, чтобы только смерть этого голода смогла разлучить их.
Проходит двадцать минут, тарелка, будучи вылизанной таким же красным, как щеки, горящие от стыда, языком, сияет мнимой белизной и лежит в раковине, ожидая помывочных мероприятий и возвращения после оных настоящей чистоты. Место тарелки на столе теперь занимает чашка со свежезаваренным черным чаем, крепким достаточно, чтобы своим цветом соответствовать цвету моей души. С точки зрения вегетарианцев, конечно же. Ведь как я посмела насильно напичкать невинный овощ - перец - продуктом животного происхождения, олицетворяющим всю жестокость человеческой натуры?.. Впрочем, это мнение травоядной половины человечества в данную минуту нисколько не беспокоило сытого хищника в моем лице. Будь я тигром, я бы только лениво поводила ушами, жмурилась от удовольствия да дергала бы усами иногда, исключительно ради обозначения мнимости моей расслабленности.
Вот такая история попадания телячьей мякоти внутрь болгарского перца. Вообще, человек обожает что-то чем-то фаршировать. Перцы, капусту и виноградные листья - мясом. Хлопушки - конфетти. Сумки и саквояжи - документами и телефонами. Гробы - трупами. Урны - прахом. Друг друга - свинцом. Как будто неутолимый голод внутренней пустоты заставляет его забивать все свободное место хоть чем-то, и если этого не удается сделать посредством вкусной еды или наигранной радости, то в ход идут совершенно другие методы. Многие из которых так или иначе связаны со взрывами. Взрывы вкуса в случае с пищей, взрывы блестящих бумажек в случае праздника, взрывы горя в случае смерти и взрывы снарядов в случае войны. Голодная пустота заставляет людей делать страшные вещи с себе подобными в попытках отвоевать у них более плодородные территории. И речь не только военных действиях на поле брани, к сожалению.
Но это уже совсем другая история, которая вот-вот готова разродиться бесполезной софистикой, поэтому отправлюсь-ка я мыть посуду после ужина. Как раз и чай закончился.