Мутные окна вагона поезда хмуро смотрели на пассажиров, а из их уголков разбегалась сетка морщин поручней. В грязный пол упирались подошвы нескольких десятков ботинок, оставляя на нем укоризненные коричневые следы. Из одних кроссовок вверх торчали острые коленки угрюмого мужчины, недоуменно и раздраженно нависая над шнуровкой обуви. На хребтах коленок лежали тяжелые лавины рук, которые всем своим видом кричали о том, что они - не просто руки, они - опустившиеся руки. Из трещин на костяшках пальцев тонкими ручейками текла усталость атланта, вынужденного тащить на своих плечах тонны душевных обид и их физических воплощений, и смешивалась с грязью на полу. Безвольно болтающиеся в такт качке поезда, ладони зарывались в клетчатые рукава рубашки, всем своим видом молящей о стирке и глажке. Из ворота вверх выстреливала такая же помятая шея, чуть склоненная под тяжестью головы, выглядевшей как лучшее воплощение обделенной судьбой и обиженной жизнью юдоли. Казалось, каждая черта этого лица беспрестанно хмурится: над возмущенно подрагивающим подбородком хмурятся крутые склоны скул, подпирающих собой насупленные брови над утопленными до предела глазами, три морщинки на лбу с неудовольствием хмурятся на лбу, даже уши - и те, казалось, разочарованно (и хмуро) спрашивают окружающих людей "как же так?.."
Усталые тусклые глаза мужчины с недоумением уставились в мои, с любопытством выглядывающие из-за края медицинской маски. Я не сразу поняла, чем вызвано такое выражение его взгляда, но быстро сообразила, что я обидела эту усталую голову своим пристальным к ней вниманием. Маска на лице удачно скрыла стремительное покраснение моих щек, а глаза испуганно забегали и спрятались обратно за ее покров. У меня не было ответа на вопрос мужчины "как же так?.." и уж тем более я не смогла бы объяснить, почему мое внимание сосредоточилось на воплощении обремененной тяготами раздумий судьбы, а не на стайке школьниц, весело щебечущих через проход от утомленного пассажира, или сосредоточенно читающем книгу блондине с жидкой бороденкой и голубыми глазами (которые тоже, казалось, вот-вот вытекут на страницы его томика). Почему-то именно этот человек, обиженный на им же придуманное оскорбление, казался мне самым живым и интересным в целом вагоне. Наверное, я просто опять придумала сказку, утонув в интересных чертах лица (раз уж делать больше было нечего).
Кондукторша объявила мою остановку. Все еще полыхая алыми щеками под сенью маски, я выскочила из вагона и побежала к эскалатору. На нем мне предстоит увидеть встречный поток людей с мокрыми зонтами и пожалеть о том, что у меня-то зонта как раз нет. Но это уже совсем другая история.