Я сидела перед ноутбуком и до отупения сверлила монитор двумя бурами глаз, пытаясь из него добыть нефть чего-то полезного. Но то ли ее месторождение было бедным, то ли мешал слой прокрастинации, выражавшейся в осознании того, что пока я не поработаю, не смогу позволить себе отдыхать и проводить время праздно. Чтобы понять, какой из этих двух вариантов является правдой, нужно было хотя бы попробовать напечатать, как 3D-принтер, рыб своей дневной нормы слов. Но я решительно не знала, что набирать на клавиатуре, а придумать первое предложение главы, после которого процесс шел бы значительно легче, мешало жестокое сопротивление. Настолько суровое, что катком размалывало ткань вдохновения, прах которого будет развеян по просторам бытовой суеты. Хотя, казалось, и она тоже будет являться лишь откладыванием полезной деятельности, а, значит, будет казаться совершенно бесполезной.
Первая кружка кофе уже подошла к концу. Пора было варить новую порцию напитка. Хорошо хоть за окном еще не начинало светать, не то я бы начала горько жалеть о потерянном времени. В голову прополз мерзкий слизняк мысли, что, возможно, мои работоспособность и творческие силы пробудятся при свете дня. Но я давила этого вечно возрождающегося слизняка подошвами долженствования. "Надо, надо, надо, - набатом било внутри реберной клетки и черепной коробки, - надо-до-до-ре-ми-фа-соль-ля-си-си-си-сейчас!" Ноты подозрительно напоминали по своему звучанию похоронный марш.
Зажатая между молотом необходимости начать работать и наковальней откладывания, столкновения которых друг с другом разбивались миллионом искр вины, я чувствовала все больший и больший дискомфорт. Но вся эта конструкция упиралась в твердыню отчаянного сопротивления вообще всему - и работе, и бытовым делам, и приятному времяпрепровождению.
Пока думались эти мысли, я сварила себе кофе и решила покурить на лестничной клетке. На внешнем балконе подъезда, утыканном спицами лестниц, стоял чей-то старый компьютерный стул, облезающий слоями старой серой обивки и открывающий редким взглядам свое сентипоновое нутро. Рядом стояла мерзкая на вид банка с окурками, уже почти полная, но недостаточно для того, чтобы устроить ей рвоту в мусоропровод. Сев на стул, я удобно откинулась в спинку кресла, водрузила ноги на перила ограждения и сделала первую затяжку. Свежий воздух и сигаретный дым сплелись в нежданное удовольствие. Тишина ночного двора навевала мягкие мечты о будущем солнечном дне, и, докурив, я уже знала, о чем буду писать. Казалось бы, стандартный рецепт - сделать перерыв на кофе и сигареты, который, к тому же, не всегда и помогает, но иногда оказывается очень действенным. Я вернулась в квартиру, налила себе в кружку уже остывший до комфортной температуры кофе, процедив его через мелкое сито, и с чувством выполненного долга (хотя еще ничего написано не было) и небывалого облегчения в решительной готовности склонилась над клавиатурой.
Описание ночного воздуха, овеваемого девятыми, предпоследними снами его жителей и ожиданиями рождения ребенка нового дня, давалось легко и непринужденно. Стена сопротивления рухнула под штурмом радости, на арфе губ заиграла мелодия улыбки, и я с превеликим энтузиастом стучала пальцами по кнопкам. Которое помешала мне построить связь между уже натикавшим временем и освещенностью за окном.
Через пару часов работы я решила устроить себе еще один перекур, с целью чего снова выбралась на пожарный балкон. Плюхнувшись на удобный стул и затянувшись сигариллой без отдушки, я снова погрузилась в мечты о светлом и солнечном будущем. Но внутри начинала нашептывать тревога, которая с каждой затяжкой усиливалась. На середине сигариллы она уже била набатом, и я со страхом вперилась во все еще ночной пейзаж двора. Все еще... Все еще! Чудовищное в своей непоследовательности понимание обрушило на меня свой молот, стирая в прах все надежды так же, как давеча это проделывалось с необходимостью работать и сопротивлением. От этих ударов летели искры страха, которые в густом валежнике непонимания разгорались жарким пожаром ужаса.
Потому что было уже десять утра. Это значило, что мартовское солнце должно было взойти еще полтора часа назад. Но за решеткой перил было все еще темно. И, как я заметила только сейчас, фонари тоже не горели. Не шумели машины на широком проспекте. Ветки деревьев молчали отсутствующим гуленьем голубей. "Гули-гули, красотуля, иди ко мне, я так голоден, - змеился страх по жилам, - я так хочу тебя съесть!".