Аннотация: Я люблю придумывать сказки. Отправной точкой может стать что угодно: человек в метро, шум машин на проспекте, освещение в помещении.
Тишина прорезается шумом дождя. Слышно, как каждая капелька падает на мокрый асфальт, вздувая на нем маленький волдырь воды, который тут же взрывается тысячью еще меньших капелек. Как будто на дороги льют крутой кипяток, приводящий к ожогам 100 процентов поверхности улиц, с той лишь только разницей, что кипяток этот по температуре столь холоден, что пальцы остывают до боли за пару минут. Это метод холодного ошпаривания.
Если вслушиваться подольше, то кажется, будто за окном находится необъятная сковородка, на которой жарится прозрачный лук в прозрачном масле, источая свежий запах чистоты. Он шкварчит и трещит, разбрасывая вокруг себя искорки холодного пламени, а поверхность асфальта затягивается темно-свинцовой горелой корочкой.
Это метод холодной жарки.
Кто-то катит по двору тележку. Здесь вступает симфонический оркестр, играющий ноктюрн на флейтах и скрипках ржавых колес, оставляющих за собой коричневые разводы на лужах. Их душераздирающий визг напоминает скрежетание твердых когтей по металлу (так звучит контрабас более тяжелой тележки) и пробирающий до самых жилок, доводящий до озноба и легкой тошноты скрип сухого мела по школьной доске (так звучит скрипка более легкой тележки). Потом эти звуки уходят, уступая нотный лист уже привычному звуку дождя, основной теме этого музыкального произведения.
В такой день не хочется тепла, но приятно о нем помечтать, вдыхая студеный воздух. Помечтать о стрекоте огня в ночи, о его маленьких взрывах и пощелкиваниях, будто неумелый танцор, сбиваясь с ритма, отбивает фламенко. О прыжках светлячков, светящихся, будто планктон, в море травы и под аккомпанемент цикад. Это метод холодного тепла.
Но я вынуждена выйти из сладкого полузабытья, потому что кончики пальцев покалывает от желания поскрее записать на грампластинку слов всё услышанное за окном. Открываешь глаза, хватаешь ноутбук, и скорее, словно хакер, ограниченный во времени, набиваешь аккуратные значки букв, высвечивающихся на белом мониторе, как высвечиваются маленькие неограненные бриллианты в оправе из холодного золота. Это метод холодных контрастов.
Поют ночные птицы.
Их посвистывание и чириканье отдаются в ушах звуком капель дождя, разбивающихся о прозрачный горный хрусталь. Слышен скрип старых качелей, метающихся на холодном ветру, а его глухой вой схож с шорохом шин автомобилей, крадущихся по мокрому асфальту на далеком проспекте. Листья деревьев вторят ему, мерно вдыхая и выдыхая тревожный воздух позднего вечера.
Еще птичья перекличка звучит, как скрип эмалированной посуды под струями воды из-под крана, которую аккуратно, но настойчиво оттирают натруженные руки хозяйки, а нечистоты с бульканьем и урчанием проваливаются в сток, шумят в нем - так же, как и машины где-то на переферии слуха.
Или эта трель напоминает тихое журчание прозрачных ручейков, звенящих в серебристо-жемчужных руслах в каньонах талого снега. По ним тихо плывут бумажные кораблики, подпрыгивая и петляя между веточками и кочечками, встречающимися на пути воды. Она впадает в большую, чистую лужу, похожую на молочное море, волнуя его поверхность в своих устьях. Их берега, комочки снега, их звон - все влажно блестит и искрится в лучах белого, нежного апрельского солнца, заставляющего пока еще голые стволы деревьев, угрожающе нависающих над этой хрупкой красотой, отбрасывать на нее серые тени, такие же чужие в этом маленьком пейзаже, как шорох шин на дороге.
Ночное пение похоже на пение бокалов с водой под влажными и умелыми пальцами уличного музыканта, освещенного желтыми фонарями, и отражающих синий неон вывесок.
Ночное пение похоже на звонок телефона незадачливого туриста в почтительной тишине сводчатой церкви, освещаемой лишь несколькими свечками, пахнущую парафином и словно бы закрывающую свою каменную голову каменными же руками в попытках заглушить смех и громкие выкрики прохожих, музыку в барах и кафе, перестук каблуков по брусчатке, резкие вскрики и щелканье затворов фотокамер.