Молчанов Дмитрий Игоревич : другие произведения.

Новые Горизонты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эту вешь я сдавал на творческий конкурс в Литинститут. Писал год-полтора назад и с тех пор не редактировал. Жутко сырая вещь. Но конкурс прошла! PS. По объёму на повесть не тянет, однако замышлялось как трилогия =))

Узнать, а есть предел, там, на краю земли

И можно ли раздвинуть горизонты.

В. Высоцкий

***

   Я таксист. Работа у меня - не соскучишься, всё бывает: повезёшь, а тебе не заплатят, или салон, извините, заблюют. Хорошо, если по морде не получишь. Всё бывает, как на кого попадёшь.
   Иногда очень удачные дни случаются. Закажет такси пара молодожёнов, до аэропорта везти - медовый месяц у них. Привезёшь, чемоданы выгрузить поможешь... А чего хорошим людям не помочь? Уходя, достанет молодой муж из кармана бумажку с зелёным президентом, от сдачи заранее откажется, да ещё "спасибо" скажет. Развернёшь бумажку, а там 50$!
   А вот богатые, наоборот, скупые иногда, просто ужас! Подвозил недавно жену одного из "новых", что она мне устроила... Красивая-то она, конечно, красивая, этого у неё не отнять, да только кому нужна такая красота, когда по характеру эта краля, что твой крокодил! Не знаю, почему она такси вызвала, ехала бы с личным водителем, пусть бы он её капризы и терпел. Она, понимаете ли, курсы в автошколе прошла, и ей наплевать, что я уже больше двадцати лет за рулём. Другие скажут, куда ехать, и сидят себе спокойно или о футболе, о политике, о погоде разговаривают, как и положено. Так вы представляете, она сидит - а ей от силы лет двадцать пять - и учит меня вести машину. Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не сказать, что за рулём сидел, когда она ещё под стол пешком ходила. Спрашивает меня, да ещё с такой претензией, почему это я поворот на красный свет совершаю. "Очки носить тебе пора" - думаю я, а сам спокойно так отвечаю, что красный свет горел для тех, кто ехал прямо, а для меня горела зелёная стрелка. Представляете, она начинает доказывать, что стрелки не было! Сидит вся в норковой шубё... В такси - и в норковой шубе! Не верите? Я тоже бы не поверил, если бы не вёз. Серёжки золотые в ушах, и с пеной у рта доказывает, что стрелки не было. Всю дорогу меня своими придирками изводила. Один раз я уж не выдержал, у обочины притормозил, и говорю: "Я вас везти взялся, а не замечания ваши выслушивать "то не так, это не так". Если не нравится, можете выйти из машины". Она своей улыбкой приклеенной улыбается и говорит: "если ты..." - такого мата я за всю свою жизнь не слышал, даже когда студентом в стройотряде работал - "...меня хоть пальцем тронешь..." Нужна она мне, больно! Меня дома жена ждёт, которая мне нравится гораздо больше. "... то можешь считать, что ты уже не жилец..." Угрожает мне, что мол, у неё муж шишка какая-то там, что если с ней хоть что-нибудь случиться, то я до конца жизни буду у параши спать... Я уж скулы сжал, думаю: пусть выговорится, не буду себе нервы портить. Наконец успокоилась, той же шаблонной улыбкой одарила, и говорит: "Не нервничай, козлик, я на самом деле против тебя ничего не имею..." У меня, знаете ли, вообще голова кругом пошла: только что убить готова была, а сейчас...
   От природы есть, наверное, у каждого человека примерно поровну ума, красоты и души, так мне кажется. Бедная! Мне её даже в какой-то момент жалко стало, она же если посудить - инвалид! Да, да, именно инвалид! Разве это нормально, когда одна часть тела атрофирована, а другая - гипертрофированна? То же и тут. Ни ума, ни сердца - одно тело. Да и то, честно говоря, не на мой вкус.
   Так вот, она чуть ли не раздеваться на заднем сиденье затеяла. Я ей говорю, чтобы не отвлекала меня от дороги, если не хочет, чтобы мы врезались куда-нибудь. Ей я, конечно, наврал - от дороги меня вообще мало что отвлечь может, но она-то этого не знает...
   Наконец, слава Богу, я от неё избавился - довёз, куда следует, а она меня в затылок поцеловала, и деньги протянула. Я деньги взял, не пересчитывая, лишь бы она скорее сгинула, и уехал. Потом пересчитал... Ну что ты скажешь, сделаешь?! Сто рублей не доложила, зато на визитке написала, похоже карандашом для губ: звонить по такому-то телефону, в такое-то время, по будням. И край остроумная надпись: "ты знаешь кому". Неужели она и впрямь думает, что я ей позвоню? Время, кстати, было указано такое, в которое все нормальные люди имеют привычку работать. Интересно, она об этом подумала? Не буду лишний раз ругаться, но и вы, и я прекрасно знаем, как называется женщина, которая, пока муж на работе...
   А вот ещё был случай, но про него я расскажу подробно.
   Машину просили подать к подъезду ровно к половине четвёртого утра. Была зима: время года, когда спать хочется больше всего на свете. Ну я с вечера пораньше залёг, в два встал, кофе напился и поехал. "И чего людям не спится в такую рань?" - думаю я. Но вообще то я привык, и знаю, что если надо - значит надо, и ничего здесь не поделаешь!
   Приехал, на часы посмотрел: 03:14. Воротник поднял, сижу, подрёмываю. Народу на улице ни души. Вдруг, сквозь сон слышу скрип: ботинки по снегу так скрипят. Я, значит, встрепенулся, рука на всякий случай под сиденья скользнула, там у меня монтировка лежит. В ход я её ещё ни разу не пускал, в смысле обороны, и надеюсь, не придётся, а пугать - пугал. Помогает, знаете ли.
   А к машине человек подходит, и в окошко стучит - двери то я закрыл. Я впотьмах его не разглядел, но понял, что это он такси вызывал. На часы смотрю: 03:29. "Точность - вежливость королей" - думаю, и дверь открываю. Смотрю и диву даюсь: какой там король? Байкер - в натуральную величину: косуха, штаны кожаные, ботинки мотоциклетные с прягами, рюкзак небольшой из кожи, волосы длинные, за воротник куртки заправлены, и борода. Борода меня особенно удивила - торчит во все стороны, как у пирата, а вот пуза нет. Худой подтянутый байкер.
   Садится, говорит куда ехать, достаёт из кармана компьютер маленький, и чего-то там делает. Ну я успокоился, вспомнил, что мне знакомые водилы рассказывали. Знаете сколько баек в таксопарке услышать можно? О-о, будь здоров, сколько баек! Так вот один из наших в молодости тоже мотоциклами увлекался. Почти всё о них знает: рассказал, какие группировки бывают, какие знаки опознавательные, и много чего ещё... Я раньше думал, что все без исключения байкеры - это бандиты на мотоциклах, даже удивлялся, как это так, бандит, и вдруг правила на дороге соблюдает. Странно. Так вот парень рассказал мне, что большинство из них - нормальные люди, имеют приличную работу и семью, а мотоцикл у них хобби, как у кого-то марки собирать. Я ему не поверил, и не верил вплоть до сегодняшнего дня. А сегодня пришлось.
   Ну повёз я его, куда он мне сказал, а сказал, что надо ему в пригород, и ехать придётся долго. Дороги за последние дни замело так, что будь здоров: днём пробки почти на всех дорогах. Кого-то занесло, кто-то затормозить не успел на летней резине и в зад другой машины въехал... Полно пробок! Спрашиваю, своего пассажира, сильно ли он торопится. -- Нет, - качает он головой, - не особенно, но и тормозить тоже не надо.
   Потом достаёт сигареты, и спрашивает, можно ли у меня в машине курить. Я говорю, что можно. Он угощает меня сигаретой... Не помню, какая марка, но помню, что довольно дорогая. В машине тепло, уютно и хочется спать, а байкер молчит. Хоть бы слово сказал, а то уткнулся в свой компьютер и пишет, пишет что-то. Я спрашиваю, а что это за место, куда мы едем, куда он едет. Он компьютер свой в карман убрал, и говорит:
  -- Спать хочешь, - наверное, тоже на машине иногда ездит, - извини, что в такое время ехать пришлось - надо...
   Представляете, прощенья просит, что разбудил. Необычный байкер.
  -- Да ничего, - отвечаю, - это моя работа. (Вот и разговор завязался). А ты где работаешь?
   Почему-то я не мог обращаться к нему на "вы" - язык не поворачивался.
  -- Строитель я...
   Я сначала ему не поверил, но ничего не сказал. Думаю: не хочет говорить о своей настоящей работе - не надо. Меньше знаешь - спокойнее, а главное дольше живёшь. Так я решил, что он бандит, но потом понял, что ошибся. Старею: бандит бы не стал прикидываться строителем.
  -- ...ребята собрались хорошие, работать умеют.
  -- Вы ремонт делаете?
  -- Не совсем. Ремонт - это только часть нашей работы, мы делаем всё: перепланировку, любые отделку... даже промышленным альпинизмом занимаемся. То есть я занимаюсь.
  -- Один?
  -- Нет, ещё парень со мной работает... мы ещё в школе вместе учились. Он пришёл, когда я уже в третьем классе был...
  

***

   Славка пришёл в эту школу, когда Шурик уже учился в третьем классе. Пришедшие с родителями и цветами, отдохнувшие за долгое лето одноклассники сбивались в кучки и бурно, перекрикивая друг друга, делились впечатлениями о проведённом лете. Одни рассказывали, как рыбачили в деревне всю ночь напролёт, другие - как ездили в другие города, а то и за границу. Вокруг собирались остальные и, глядя в рот, слушали их истории. Вспоминать поездку и ничего не приврать было невозможно в принципе. Один из одноклассников Шурика - Максим, рассказывал, как ездил этим летом в Турцию. Он захлёбываясь говорил о том, как ел устриц, охотился на акулу, летал на дельтаплане и много чего ещё. Скосив глаза, он наблюдал, слушают ли его. Особенно девочки. Видя, что все смотрят на него с обожанием, он успокаивался. Максим пришёл на первое сентября в идеальном светлом костюмчике, рубашке и галстуке в тон.
   Шурик пришёл в обычных джинсах, правда новых, и рубашке, которую отец настоял заправить внутрь. Отец на праздник пойти не смог - у него были какие-то дела, поэтому Шурик, придя, не знал, куда ему приткнуться - за два года друзей в классе у него не появилось.
   Родители тоже сбивались в кучки. Мужчины отдельно, женщины отдельно. Мужчины, отойдя в сторонку, угощали друг друга сигаретами, легко разговаривали о политике и футболе, реже - о детях. Женщины волновались, подбегали к учителям и детям, одёргивали платьица и костюмы, поправляли букеты. Они тоже сбегались в стайки, так же быстро разбегались и образовывали новые.
   Шурик прошёл мимо этой праздничной толпы. Атмосфера торжества, как ни странно, его не забирала, он походил между людьми, нашёл свой класс. Никто не обратил на него никакого внимания, он снова отошёл. Наконец наткнулся на свою учительницу, точнее не наткнулся, а...
  -- Ты чего здесь ходишь? Где твой класс, а? - Шурик почувствовал, что его взяли за плечо и разворачивают. Перед ним стояла его классная руководительница Надежда Павловна, плотная и высокая дама в сером брючном костюме с портфелем под мышкой, - Прахов? Что за вид? Быстро иди к остальным! - она повернула его в нужном направлении и подтолкнула в спину.
   Прозвенел звонок, директор помахал колокольчиком, и толпа учеников ринулась внутрь школьного здания. Шурик забрался в самую середину своего класса, чтобы не отстать, поэтому не волновался. Кто-то ударил его по затылку, но сразу же отбежал в сторону.
   Все врывались в класс, стремясь занять приглянувшиеся места. За последние места уже шла потасовка, поэтому пришлось садиться за четвёртую от учительского стола. Зато у самого окна! Рядом попыталась сесть высокая, но худая, как доска девочка, которая сидела с ним всю вторую половину прошлого учебного года - Надежда Павловна посадила - но Шурик соврал, что место уже занято. Она успела плешь проесть ему за прошлый год, причём за разговоры во время урока в угол ставили исключительно его. Девочка надула губы, потом, высокомерно задрав голову, удалилась. Ну и замечательно - Шурик плевать на неё хотел!
   Между рядами, ища свободное место, ходил незнакомый ему высокий паренёк в чёрном костюме и белой рубашке, ворот которой он не выдержал, расстегнул. В руках он держал вниз "головой", словно веник, четыре, как сосчитал Шурик, гвоздики. Пятую, наверное, потерял.
  -- Эй! - окликнул он паренька, и кивнул на соседнее место, когда тот повернулся.
   Паренёк протиснулся между партами и сел рядом. Сидеть ему было так же неудобно, как и стоять; похоже, что костюм он надел впервые в жизни. Он сел и начал внимательно изучать свои руки.
  -- Тебя как зовут? - спросил Шурик паренька.
  -- Славка! - он встрепенулся, мельком глянул на Шурика и снова уставился на руки.
  -- А я - Шурик, - он протянул Славке руку, и тот дотронулся до неё.
   Не пожал - дотронулся и сразу отдёрнул, однако немного отошёл и даже спросил, что они будут проходить, и кто остальные ребята.
   В класс вошла Надежда Павловна, и разговоры постепенно стихли, как будто ручку громкости вывернули до нуля Она села за заваленный цветами стол, и к ней тут же подошёл Максим, сопровождаемый несколькими девочками. Шурик отвернулся - ему не нравился Максим. В прошлом году они даже из-за чего-то подрались и ему влетело от учителя. Шурик увидел, что Славка внимательно смотрит в сторону учительского стола.
  -- Кто этот... фраер? - спросил Славка.
   Слово было для него не совсем понятно, он слышал его от отца, и не был уверен, что правильно употребляет его и что слово цензурное.
  -- Да так, - Шурик махнул рукой, - Пижон один...
  -- Не нравится он мне. Какой-то... не такой.
  -- Зато девчонкам нравится! - Сказал Шурик, и они оба рассмеялись.
   С задних парт кто-то кинул бумажку и попал Шурику в плечо. Он обернулся: сидевший сзади толстяк так напряжённо делал вид, будто это не он, что сразу стало всё понятно. Шурик погрозил толстяку кулаком, а тот в ответ скорчил гнусную рожу. "Можно было не корчить", - подумал Шурик. Но драться с ним всё равно не хотелось. Толстяк был слабый, но если даже он просто прижмёт тебя к стенке, то тут не то, что рукой или ногой пошевелить нельзя - дышать трудно. Соображал он туго, но Надежда Павловна его любила, потому что он сидел один, всегда молчал и делал что-то своё, в общем не мешал. По-своему толстяк был трудолюбивый: как правило, он в шахматном порядке закрашивал клеточки в тетради или вырезал фигурки из бумаги. Хотя вырезал - это неверно, скорее "выписывал": он много раз проводил ручкой по контуру фигурки, а когда стержень уже полностью протирал бумагу, вынимал её. Поэтому его пальцы всегда были в чернилах, как у прилежного ученика. Его рюкзаком другие ребята часто играли в футбол. Когда он уходил на перемене в туалет или в столовую, кто-нибудь поддевал ногой его синий с множеством карманов, "молний" и шнурков ранец и посылал его в противоположную сторону кабинета. Остальные подхватывали. Из рюкзака вываливались твёрдые как камень куски булочек, ириски, фантики, бумажные чёртики и пишущие ручки с изгрызенными колпачками. Под конец, весь в пыли, рюкзак, обычно, попадал в ведро для мытья полов. Вернувшись, толстяк бегал от одного к другому и спрашивал, где его рюкзак. Однажды он искал рюкзак, когда уже начался урок, и даже учительница сказала ему, чтобы сел на место и успокоился: найдётся рюкзак. Найдя, он проходил к своему столу, который в отличие от остальных парт был рассчитан на одного человека, отряхивал рюкзак, складывал руки на столешнице и утыкался в них лицом. Так и сидел, пока его не поднимут. После этого лицо его было всё помятое, в красных полосах. Непонятно: то ли просто сидел, то ли плакал, то ли спал.

***

   Славка и Шурик вместе вышли из здания школы, над дверьми ещё висели плакаты, поздравляющие с всемирным днём знаний, но они уже потеряли свой утренний лоск. Было тепло, но солнце спряталось и слепило глаза из-за облака. Ветер подкидывал и снова бросал на землю прозрачно-серебряный пакет из-под цветов. На асфальте валялся пушистый белый цветок - хризантема, сломанная у самой головки.
   Вокруг них шли или бежали одноклассники и незнакомые ребята. Они собирались кучками, перебегали из одной в другую, шептались и перекрикивались. Но некоторые шли поодиночке. Шурик проводил взглядом девочку в белых гольфах, юбочке до колена и большим бантом в волосах. "Зачем так наряжаться" - подумал он, но потом вспомнил, что отец тоже заставил его заправить рубашку в штаны.
   Девочку звали Настя, в классе она сидела впереди него, и он ничего не видел из-за банта.
  -- Ты далеко живёшь? - спросил Славка
  -- Нет... Не очень. Вон дом за деревьями виднеется, - очнулся Шурик, - а ты?
  -- А мне далеко, во-он туда, вниз по улице.
  -- Ты в красном доме живёшь?
  -- Да, мы летом туда переехали, - Славка задумался, а потом сказал: Слушай, Шурик, а пошли ко мне зайдём.
   Славка ещё в школе подумал, что нашёл друга в этом городе, в этой школе. Может быть, даже единственного друга. Его отец никогда не разрешал никого приводить домой, но сейчас его дома не было, а была только мама. Она бы разрешила.
  -- Нет, Слав, давай как-нибудь в другой раз, папа сказал, чтобы я сразу после школы домой возвращался - и, подумав, добавил: спасибо.
   Они дошли до дома Шурика, и остановились перед подъездом.
  -- Ну, ладно, пока, - Славка поправил на спине лямки ранца
  -- До завтра, - отозвался Шурик и, поздоровавшись со старушками, вечно сидящими на лавочке, зашёл в подъезд.
  
   Отца дома не было, но спустя полчаса, тот вернулся, держа в одной руке холщёвую сумку, в которой позвякивали бутылки. Отец потрепал волосы Шурика и, достав из сумки бутылку пива, сорвал пробку о подоконник.
  -- Ну, как первый день в школе? - спросил отец и отхлебнул пива.
  -- Нормально, - ответил Шурик и ушёл в комнату.
   Отец был ещё не пьяный, но уже близок к тому. Утром он, наверное, кому-то смеситель починил или шкаф собрал, вот и деньги. Шурик слышал, как шаркают по полу тапки.
   Его отец сильно сдал после смерти матери (Шурик плохо помнил её). Он резко постарел, перестал следить за своим внешним видом и, что хуже всего, начал часто прикладываться к бутылке. Обычно в первой половине дня отец за небольшую плату делал различные работы по хозяйству соседям. По дороге домой он покупал несколько бутылок пива или дешёвого вина и проводил вечер дома, или во дворе, если была тёплая погода. Шурик редко видел отца по-настоящему пьяным. Летними вечерами тот мог часами сидеть за столиком для игры в домино, который стоял во дворе, и пить. Компании он всегда избегал.
   Из своей комнаты, которая выходила окнами во двор, Шурик видел большую сгорбленную фигуру отца, сидящего за столиком. В наступающих сумерках его лица почти не было видно, лишь вспыхивал, и снова подёргивался пеплом огонёк его сигареты. На столике стояла бутылка пива, к которой отец время от времени прикладывался. Под столиком собралась целая батарея уже выпитых. На столе стояла маленькая прозрачная бутылочка и пластиковый стаканчик. Пил отец без закуски. Шурик жалел отца, но и ненавидел одновременно. Он помнил его до трагедии: высокий, статный, но в то же время какой-то лёгкий, он всегда был эталоном для маленького Шурика. Когда это было?..
  
   Мать умерла, когда Шурику шёл шестой год. Он не знал, что с ней случилось, а отец никогда не рассказывал. Он помнил, что она почувствовала себя плохо, но когда Шурик подходил к ней, улыбалась, и говорила, что всё будет хорошо, скоро она выздоровеет, и они вместе сходят в парк аттракционов. Шурик верил ей, пока однажды ночью её состояние резко не ухудшилось. Маму забрали в больницу, отец ездил к ней почти каждый день, но Шурика с собой не брал. Как правило, Шурик был вынужден отсиживаться у соседки. Соседка была хорошая: она отпускала погулять во двор, кормила его супом, давала почитать интересные книжки. Но Шурик всё равно хотел к маме.
   Однажды вечером, когда отец уже должен был придти, и Шурик с нетерпением дожидался его, чтобы узнать, когда вернётся мама, раздался телефонный звонок. Тетя Оля (так он называл соседку) подошла к телефону, с тарелкой в руке. Она мыла посуду и сейчас протирала тарелку полотенцем. Шурик сидел в другой комнате и смотрел мультики. Он не услышал звона от разбитой тарелки.
   Звонил отец из больницы, сказал, что мать Шурика умерла. Его голос был слишком спокойный, а вернее, уставший. Больше он ничего не сказал, а попросил, чтобы сын остался у неё до утра. Услышав это, тётя Оля выронила тарелку, но даже не заметила этого. Положив трубку, она пошла в ванную и умыла лицо, потом съела несколько таблеток валерьянки. Немного успокоившись, зашла в комнату, где сидел Шурик, и сказала ему, что папа сегодня не придёт, что у него появились важные дела...
   Шурик страшно рассердился на него, он набычился и подошёл к окну. Тётя Оля вышла из комнаты, достала с полки мужнину бутылку водки и налила полстакана. Она никогда не пила, но сейчас...
   Она хорошо знала мать Шурика, свою ровесницу. Они не были подругами, но иногда встречаясь у подъезда могли поболтать или заходили друг к другу за спичками и солью, или вот Шурика у неё оставляли... Она выпила, съела кусочек чёрного хлеба и заварила чай.
  -- Саша, пойдём чай пить! - крикнула она, но Шурик не отозвался.
   Тётя Оля зашла в комнату, но не увидела его, однако сразу заметила, что штора висит не так, как ей положено. Она заглянула за штору: Шурик стоял там. Он не плакал, просто стискивал зубы и смотрел на проходящих мимо людей. В наступающих сумерках они выглядели, словно нарисованные углём на серой стене.
  -- Саш, - она положила руку ему на плечо.
   Шурик дёрнулся, повернулся и выпалил:
  -- Я хочу, чтоб папа пришёл! Когда он придёт?! Я хочу домой к маме!
   Тётя Оля присела рядом с ним и погладила по голове. Наконец Шурик сменил гнев на милость и пошёл за ней на кухню. Муж Тёти Оли уехал в командировку, и она радовалась, что ничего не надо ему объяснять. По крайней мере, сейчас.
   Они пили чай, и Шурик спросил:
  -- Тётя Оля, а почему ты грустная?
  -- С чего ты взял? - она выдавила из себя улыбку, хотя сердце её забилось так громко, что ей показалось: сейчас Шурик услышит его стук, - я просто устала за день. Ты вот лучше ещё печенье возьми.
   Отец пришёл за Шуриком на следующий день. Его глаза были красные, волосы свалялись, от него тянуло спиртным. Шурик сначала даже не хотел выходить, потом, когда отец умылся и, выпив чаю, зашёл в комнату, заплакал. Отец не успел сказать, что произошло, но Шурик уже всё понял, и для него не стало новостью то, что через минуту сказал ему отец. Они ушли, поблагодарив Тётю Олю.

***

   Мама Славки Екатерина Фёдоровна, полная, невысокая, очень уютная женщина лет тридцати пяти, была душой их дома. Ни Славка, ни его отец никогда не замечали и воспринимали как само собой разумеющееся политые вовремя цветы, мебель без единой пылинки, всегда вовремя приготовленный обед. Николай Степанович, Славкин отец, приносил домой достаточно денег, чтобы она могла позволить себе не работать. Он даже настаивал на этом. У отца был свой бизнес, и он мог неделями не появляться дома, ссылаясь на неотложные дела и командировки. Бывало, правда с каждым годом всё реже и реже, что жена начинала упрекать его, что домой он приходит слишком поздно, часто ездит в командировки и совсем забросил семью, а особенно сына, который растёт практически без отца. Николай Степанович вяло отмахивался, мол, что ты, баба, понимаешь в бизнесе, благодаря которому я имею возможность полностью содержать всех нас. "Откуда, ты думаешь, у меня деньги на всё это?" - он обводил рукой пространство вокруг себя, показывая на мебель, бытовую технику и всё остальное.
   - Коля, ну Славику же необходимо, чтобы отец с ним общался... Ты бы хоть разок сходил с ним на аттракционы или на рыбалку с собой взял. Ты ведь ездишь на рыбалку почти каждые свободные выходные...
   - Катя, - говорил Николай Степанович строго, - у меня нет времени ходить по всяким аттракционам! А если ты думаешь, что я езжу на рыбалку только для того, чтобы отдохнуть, то ты ошибаешься! Мы с партнёрами решаем там те проблемы, которые невозможно решить в конторе... Ну, потому что нельзя. И вообще, я ему недавно принёс новый компьютер, самую современную модель, а ты говоришь, что я о нём не забочусь. Кто же заботится, если не я? - Николай Степанович почти срывался на крик.
   Екатерина Фёдоровна теребила в руках подол фартука и не знала, что сказать. Как сказать, чтобы он понял, что нужен им, а особенно Славке. "Ладно я, а вот ребёнок", - думала она.
   Воспользовавшись паузой, отец, как правило, выходил из комнаты, и ходил по квартире, пыхтя сигаретой, ни на секунду не выпуская её изо рта. Сколько раз жена просила его не курить в квартире, а выходить хотя бы на балкон, но он упорно не обращал внимания на её просьбы. Ни в какую.
   Славка редко просил чего-то у отца. Обычно он говорил матери, что ему хочется, а она уже разговаривала с отцом. Отец не скупился и почти всегда покупал то, что просит сын. Обычно это были музыкальные кассеты или диски. Реже компьютерные игрушки.
   Музыку Славка любил с детства. Еще, будучи совсем маленьким, он радовался, когда в доме включали магнитофон или радио. Нет, детские песни его не интересовали даже тогда. Наоборот, ему нравились громкие и ритмичные песни про войну (тогда он называл их "маши"), жалостливые песни про лес, высокий забор и колючую проволоку, которые иногда слушал отец.
   Шли годы. Шестилетний Слава уже щеголял с чёрной коробкой плеера на боку, не в такт подпевая тому, что слышал в наушниках, пока однажды не уронил плеер в фонтан. Лет в восемь, когда они переезжали на новую квартиру, на глаза Славке попалась кассета в треснутой коробочке. На вкладыше был изображён грустный человек, опирающийся на крест. Славка трясущимися пальцами вынул кассету и прочитал: "В. Высоцкий. Штрафные батальоны". Почему-то он не хотел, чтобы эту кассету увидел кто-то из родителей. Если кто-нибудь спросил бы его тогда, почему, он бы не смог объяснить. Славка извёлся на заднем сиденье машины, ему хотелось поскорее приехать, чтобы остаться одному и, наконец, послушать кассету. Мама даже спросила, не болит ли у него живот.
   Ночью, дождавшись пока все улягутся спать, он, борясь со сном, достал из рюкзака коробочку с новым плеером, вставил кассету и нажал "play":

...Шальные пули злы, слепы и бестолковы,

А мы летели вскачь, они за нами влёт,

Расковывались кони, и горячие подковы

Летели в пыль на счастье тем, кто их потом найдёт...

   Этой ночью он, засыпающий обычно не позже одиннадцати, прослушав кассету два раза, ещё долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как свет фар проезжающих мимо машин пробегает по потолку.
   Он встал с постели и, открыв окно, высунулся по пояс. Стоял июль-месяц, но на улице было холодно. Ветер гонял лист по пустой дороге, подкидывая его вверх, и с размаху бросая вниз. В кроне дерева пела невидимая птица. Может быть и не одна.
   Замёрзнув окончательно, он захлопнул окно, бегом бросился под одеяло и мгновенно уснул.

*** (3-й класс)

   Шурику было тогда девять, и он сидел в середине ближайшего к окну ряда; он любил смотреть на прохожих. Сегодня был точно такой же день, как и обычно: на уроке природоведения рассказывали о том, что надо экономить воду и электроэнергию, потому что природные ресурсы ограничены и если их не экономить, то...
  -- Надежда Павловна! - сидящая перед ним девочка протянула вверх руку.
  -- Не перебивай! Я закончу говорить, тогда спросишь!
   Учитель недовольно посмотрела на неё, сдвинула очки на кончик носа и продолжала. Рассказ её был длинный и пространный, под конец она попыталась взять с детей обещание, что они всегда будут выключать свет, когда им не пользуются и туго заворачивать краны, чтобы не капала вода. О том, что при этом легко сорвать резьбу и вместо трёх капель в минуту, устроить фонтан, для устранения которого, наверняка, придётся вызывать слесаря, а потом объясняться с рассерженными соседями, у которых протёк потолок, она ничего не сказала.
  -- Прахов! Что я сейчас сказала?!
   Шурик отвёл взгляд от окна и посмотрел на неё. Сейчас его мысли были заняты вовсе не экономией электричества, он думал, почему всё получается как-то криво: одни успешные, потому что нахальные, другие умеют расположить к себе учителя комплиментами, короче говоря, подлизываются. А к обычным людям
   (Насте)
   Павловна относится плохо. Вот, например, сидящий на первой парте у неё под носом Максим ходил у неё в любимчиках, потому что был всегда одет в выглаженный костюмчик, а его пробор, казалось, был приклеен к голове. Когда у него спрашивали урок, а он был не готов, то сначала он принимался потихоньку всхлипывать, потом тёр нос, а когда задавали вопрос, что называется "в лоб", - рыдал в голос. У Надежды Павловны тоже начинали трястись губы, и она отправляла его умыться. Поставить отметку она ему, как правило, забывала. Или делала вид, что забывала. Зато на любой праздник Максим являлся с букетом цветов и горячо поздравлял любимую учительницу, говорил, что все, а он особенно, очень её любят, и нёс прочую ахинею.
   Однажды, это случилось несколько месяцев назад, когда учительница вышла из класса, Максим принялся доводить Шурика. Он часто его доводил, когда никто из взрослых этого не видел. Сначала он спросил, на какой помойке тот откопал свой свитер, потом он выразил предположение, что по вечерам Прахов стоит у автобусной остановки с протянутой рукой. И принялся завывать, изображая, как Шурик просит милостыню; не настолько, однако, громко, чтобы это могла услышать учительница: "Подайте, люди добрые, на хлебушек, Христом-Богом вас прошу, сжальтесь над сиротой...". Но Саня привык к этому и не обращал на него никакого внимания, хотя, конечно всё слышал и переживал. Славки сегодня в школе не было - Шурик заходил к нему, и его мама сказала, что Слава заболел и не выйдет из дома, пока полностью не вылечится. Слава мог так отбрить Макса, что тот надолго затихал и думал, чем бы пообиднее ответить. Саня таким талантом не обладал, поэтому предпочитал молчать и рассматривать людей за окном.
   В третьем классе уже почти все знали про сексуальные отношения. Не на практике, конечно, просто слышали от старших знакомых или братьев с сёстрами. Однако толком ничего не понимали, и в голове была каша. Нелёгкая дёрнула Макса за язык и следующая звучала примерно так: "А правда, что твоя мама работала в публичном доме?.." Должны быть определённые границы во всём, даже если ты хочешь оскорбить и унизить человека. Тем более, это было произнесено в более грубом варианте с описанием, конечно же, выдуманных подробностей. Алекс встал и подошёл к Максу, который смотрел на него с вызовом. Лицо Макса выражало в это время примерно следующее: попробуй, тронь меня хоть пальцем, и я всем расскажу, как ты бил меня, причём придумаю гораздо больше, чем было на самом деле. Однако страха на его лице не было, то ли потому что Алекс по комплекции был не больше его, то ли, что более вероятно, он думал, что тот не посмеет ударить его, такого послушного, вежливого, красивого и приятного во всех отношениях...
   Саня подошел к нему и молча ударил его по лицу. Сильно. Макс посмотрел на него недоумённо, на глазах выступили слёзы, он уже сделал плаксивое лицо, но к нему на помощь никто не пришёл - все ребята смотрели на это, затаив дыхание. Алекс ударил ещё раз, и Макс свалился со стула. Из носа у него текла кровь, щека сильно покраснела (завтра там появится переливающийся всеми цветами радуги синяк), один зуб шатался. Одноклассники, среди которых были и покрупнее, и посильнее, словно очнулись и бросились разнимать их, вернее оттащить Саню от Макса. Напоследок, когда его уже схватили за руки и за пояс, он сильно пнул стоящего на четвереньках Макса ногой в живот. Макс завыл в голос. В это время вошла Надежда Павловна. Она увидела Максима, который уже встал, и придерживался одной рукой за парту, а другой за живот. Вид у него был неважный: всегда аккуратно заправленная рубашка выбилась из брюк и была в крови, которая всё ещё текла из разбитого носа. Брюки были все в пыли, волосы растрёпаны.
   Учительница сразу же бросилась к месту происшествия. Максим, заплакал снова, но она пробежала мимо него. От удивления Макс даже перестал реветь и смотрел на неё: сначала она подскочила к Шурику и с возгласом "скотина" отвесила ему тяжёлую пощёчину, только тогда она подошла к Максиму, взяла под руки и, успокаивая его, повела в медицинский кабинет...
   После этого случая она просто умоляла директора, чтобы Прахова выгнали из школы и отправили в колонию малолетних преступников, но директор ограничился тем, что перевёл его на неделю в параллельный класс, предварительно проведя с ним получасовую воспитательную беседу. Родителей он, конечно, в школу не вызывал.
  
  -- Встань, когда говоришь с учителем! - взвизгнула Надежда Павловна, - и повтори, что я сейчас сказала!
   Шурик хотел повторить "Встань...", но решил этого не делать, а вот улыбку скрыть ему не удалось.
  -- Я тебе поулыбаюсь, бездельник! Марш в угол и стой там до конца урока!
   Шурик прошёл в угол и посмотрел на учительницу. Она была высокая, пожилая, в роговых очках. Указка в её руке напоминала меч правосудия. По крайней мере она так думала.
  -- Лицом к стене!
   Шурик повернулся лицом к стене и незаметно столкнул несколько книг за шкаф, пусть помучается, повытаскивает. Он не был злым, просто считал, что относиться к людям нужно так же, как они относятся к тебе. Это у него было природное. Библии он никогда не читал и в Бога не верил.
   Надежда Павловна этого не заметила и теперь не обращала на него внимания, как будто он был фикусом или наглядным пособием по биологии. Зато одноклассники постоянно поглядывали в его сторону, отпуская разные шуточки. Учительница даже сделала некоторым замечание, но не Максиму, который развернулся на 180 градусов и строил в его сторону ужасные рожи. Она даже отошла от доски и встала на уровне второй парты, чтобы Максим видел, что она его не видит. Пользуясь тем, что на него она тоже не смотрит, Шурик просунул левую руку в правую подмышку и показал Максиму средний палец. Макс даже опешил от такой наглости: на него даже не смотрят и, тем ни менее, оскорбляют.
  -- Надежда Павловна! Надежда Павловна-а! - позвал Макс, но тут прозвенел звонок. Шурик бросился к своей парте, схватил портфель и направился к двери.
  -- Кто разрешил тебе выйти из угла?! Встань сейчас же на место! - но он не захотел её услышать и, выскочив в коридор, затерялся в толпе других учеников.
  
   На улице было холодно, стоял февраль-месяц, но домой Шурик решил не идти, а отправился к Славке, который сказал матери, что Шурик принесёт ему домашнее задание и объяснит пройденную тему. Тогда она разрешила, чтобы он пришёл, хотя в глубине души предполагала, что, вряд ли они будут делать домашнюю работу.
   Последние несколько дней был мороз градусов пятнадцать, а сейчас немного потеплело, и разыгралась метель. Шурик шёл против ветра, склонив голову вниз, как бы пробивая себе дорогу сквозь крутящийся снег.
   Несмотря на вой ветра и толстую вязаную шапку (эту шапку ему связала Славкина мама), он услышал сзади торопливые шаги и обернулся.
  -- Привет, Саш. Можно я пойду рядом с тобой? - перед ним стояла Настя в белом пуховичке и синей шапке с помпоном.
   Шурик немного ошалел от такого обращения, поэтому не нашёлся с ответом. Он даже себе не хотел признаваться, что Настя ему нравится. Просто. Он никогда не думал о ней, но не мог не обратить внимания, что в отличие от других девчонок, она не вертится вокруг этого франта Макса и вообще себе на уме. Шурик сдвинулся с протоптанной тропинки, пропуская её вперёд. Настя продолжала:
  -- Почему ты не слушал, что говорила Надежда Павловна?..
   Шурик обиженно засопел, он не любил, когда ему читали нотации, и отстал на пару шагов.
  -- Не злись, это я просто интересуюсь. И вообще, я считаю, что она порядочная... - тут Настя употребила такое слово, что Шурик от удивления даже споткнулся. Всегда скромная и вежливая Настя дала Надежде Павловне такое определение, какое не успел придумать даже он за время стояния в углу. - Такую ерунду она говорит - уши вянут! Завод всю ночь светится, хотя там никого нет - и ничего, и... Видел за ним большую такую трубу, которая в речку выходит?
   Шурик кивнул.
  -- Из неё таким потоком грязная вода льётся! Вот где надо экономить!
   Настя пошумела ещё немного, но, наконец, замолчала - высказалась. Она хотела сказать это ещё на уроке. Шурик предположил, как отреагировала бы Павловна, если бы услышала такое отношение к её проповеди: Из-за таких, как ты государство теряет миллиарды рублей! Тратит драгоценную нефть! А ты!...Ты, - тут Павловне положено было задохнуться и положить руку на левую грудь. Потом подойти к столу, съесть жёлтую таблетку, и посидеть пару минут с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула, пока разговоры в классе не начнутся в полный голос. Потом бы она открыла журнал, сдвинула очки на кончик носа, и, выдав шаблон "пусть в следующий раз это послужит тебе уроком" тщательно, чтобы все видели, нарисовала двойку. Шурик, разыграл перед Настей целый спектакль: с закатыванием глаз и сдвиганием несуществующих очков. Настя смеялась (Сане было очень приятно, что его талант оценили) и хлопала в ладоши. Только хлопков слышно не было из-за варежек.
  -- Ты сейчас куда? - спросила Настя. Шурик даже не заметил, как они дошли до её дома, а до Славы идти было ещё столько же.
  -- Я к Славке зайду! Он заболел, вот...
  -- Может, зайдём ко мне? Мама чаю с вареньем даст. Малиновым - я летом сама малину собирала!
  -- Ну... Я не знаю, меня Славка, наверное, ждёт... - сказал, Шурик, хотя ужасно хотел зайти к ней, но стеснялся. Он первый раз так общался с девочкой, поэтому толком не знал, что говорить, и думал, что кажется ей очень скучным. Он, словно во сне, последовал за ней в подъезд. Настя вызвала лифт и нажала кнопку, на которой должен быть номер этажа. Однако все кнопки были сожжены каким-то настырным вандалом.
   "Не лень же было каждую из них поджечь!" - подумал Саня. В замкнутом пространстве он потерялся окончательно и смотрел только на кнопки, хотя Настя стояла перед ним. Она взяла его за красные руки (варежек Шурик не носил, а прятал кисти в рукава) и положила их тыльной стороной ладони себе на щёки. Щёки были не просто тёплые, а горячие и мягкие, отчего Саня просто лишился чувств и уткнулся носом ей в шею.
  -- Тепло?
   Лифт остановился, Саня распахнул створки и открыл металлическую дверь, пропустив с медвежьей грациозностью Настю вперёд себя. С одной стороны он был рад, что они уже не наедине, с другой хотелось, чтобы лифт не останавливался никогда. Настя обогнула дверь лифта и постучала в дверь, обитую бордовым дерматином. Шурик подошёл и нажал на кнопку звонка.
  -- Не работает, - Настя покачала головой и, сняв варежку, постучала снова.
   Дверь открыла Настина мама в фартуке и с прихваткой в руках.
  -- Мам, это Саша из моего класса. Мы попьём чаю, ладно?
  -- Какой чай?! - Шурик даже немного испугался, - вы же голодные! Марш на кухню, я сейчас вам борща налью.
   Уже убегая на кухню, она крикнула:
  -- Настён! Достань Саше тапки, и проходите на кухню!
   Шурик ждал, пока Настя подаст ему тапки, а потом попытался как можно быстрее и незаметнее вытащить ногу из ботинка и надеть тапок. Носки были чистые, но дырявые, и он не хотел, чтобы она их увидела.
   Они прошли на кухню. Шурику было страшно неловко: он был в этой квартире впервые и боялся, что вдруг у них заведено есть ножом и вилкой, а он не умеет... В гостях у Славки такой проблемы не существовало: они ели так, чтобы было быстрее и вкуснее, и не заботились о правилах хорошего тона. Локти на стол они клали за милую душу. Оба.
   Мама Насти, низенькая и худая, почти как сама Настя, хозяйничала у плиты. На столе валялась вскрытая пачка сигарет и стояла почти полная пепельница. Шурик покосился на пачку: "Ява".
  -- Как дела в школе, Саш? Настя мне про тебя рассказывала... Можешь звать меня тётя Лена...
   Тётя Лена говорила что-то ещё, но Шурик её не слышал, он посмотрел на Настю, у которой на щёках проявились розовые пятна, и отвёл глаза.
   Казалось, Настину маму не интересовало, что ответит Шурик, ей просто было приятно, что её слушают. Она поставила перед ними тарелки, от которых валил вкусный пар, вытряхнула из пачки сигарету и отошла в уголок, к раковине. Шурик сидел к ней спиной, и он услышал, как чиркнула спичка о шероховатость коробка, и втянул в себя запах её сигареты. Настя толкнула его ногой под столом и подвинула разделочную доску с лежащим на ней хлебом. Намёк Саня понял: взял кусок хлеба и принялся хлебать борщ. Он понял, что в этом доме никто не потребует от него есть ножом и вилкой. Съев борщ, Шурик попробовал отказаться от второго, утверждая, что сыт, но тётя Лена этому не поверила (и была права) и поставила перед ним тарелку макарон с мясом.
   После чая Шурик, поблагодарив Настину маму уже четвёртый раз, встал из-за стола. Настя подскочила, недопив чай, и сказала, что они сходят на часок погулять на улицу...
  

***

   Была весна - время, когда кровь играет в жилах и душа жаждет приключений. Самых разных. На деревьях распустились молодые зелёные листья, а толстый серый кот, любимец всего двора, слез с батареи в подъезде и спал на прогретой крыше старенького "Москвича".
   Славка вышел из квартиры, махнув, матери рукой и пообещав быть к обеду. Она провожала его, проверяя, взял ли он носовой платок и надел ли шапку, поэтому утащить парочку сигарет ему не удалось, отчего он злился. Он побежал вниз по лестнице и на выходе налетел на соседа. Пробормотав "Извините", он вышел, зажмурился от солнца и двинулся к дому Шурика. Мать смотрела на него из окна и помахала, когда он обернулся.
   Зайдя за угол, Славка сорвал шапку и сунул её в карман. У него было немного денег, которые дала мама. Он хотел зайти на рынок и купить первую в своей жизни пачку сигарет, но при мысли о том, что продавец запомнит его и когда они с матерью или отцом пойдут на рынок, всё им расскажет, его сердце начинало биться быстрее и сильнее - ему было страшно. Он, конечно, понимал, что это маловероятно, но лишний раз идти на риск ему не хотелось. Поэтому он сделал крюк через магазин, в который его мать никогда не заглядывала. Стены магазина были выложены чёрной плиткой, в котором торговали всем: от хлеба до гаечных ключей, хотя магазин был небольшой. Пройдя вглубь магазина между прилавком с молоком и прилавком с запчастями, он подошёл к окошку, где продавали сигареты. Сделав лицо посолиднее, а именно надув щёки и наморщив лоб, он попросил продавщицу дать ему пачку "Дуката", именно такие сигареты курил его отец.
  -- Сколько тебе лет, мальчик? - спросила продавщица.
  -- Двенадцать! - соврал Славка
  -- Посмотри, - продавщица показала на наклейку "18+" - до восемнадцати лет мы сигареты не продаём. Но пачку всё-таки дала. Говорила она так, видно, для проформы.
   Славка убрал пачку в карман и вышел из магазина. Он пошёл по влажной дороге (ночью шёл дождь), перепрыгивая через лужи.
   Дойдя до дома Шурика, он поздоровался с вечно сидящими у подъезда старушками, и скрылся в подъезде. Славка их не любил: они всегда всё про всех знали, даже больше, чем было на самом деле. Но и у них были свои слабости: стоило вежливо поздороваться с ними несколько раз, и они всегда будут на твоей стороне. Старушки любят, когда с ними здороваются. В стене в подъезде было написано чёрной краской "Sex Pistols". Что такое "Sex" Славка знал, что такое "Pistols" - тоже, но вот смысл комбинации этих слов оставался для него загадкой. Поднявшись на четвёртый этаж, он позвонил в квартиру Шурика и стал ждать. Прошла почти минута, пока послышались шаги, и глухой голос спросил: "Х-хто?"
  -- Здрасте, а Саша дома? - закричал Славка.
   Замок щелкнул, и дверь открыл отец Шурика. Он был практически трезвый, то есть с утра ещё не пил. Это было к лучшему, он предпочитал молчать с похмелья. Махнув рукой в сторону единственной комнаты, он с громким шарканьем удалился на кухню. Вдыхая запах пропитавшего всю квартиру табака, спиртного и давно не стираной одежды, он, не разуваясь, прошёл в комнату. Шурик спал, свернувшись клубком, его одежда лежала на подоконнике, единственный стул отец утащил на кухню. Славка осмотрелся: комната с отстающими от стены старыми, какого-то грязно-розового цвета обоями, диван с торчащим гнилым поролоном и раскладушка. Всё, что можно пропить, было пропито, однако Шурик не унывал. Напротив, он постоянно говорил Славке, что очень хорошо, что отец пьёт один, а не собирает у себя компании бомжей и пьяниц. Отец и сын жили практически параллельной жизнью: каждому из них не было никакого дела до другого.
   Где-то за год до смерти матери отец получил производственную травму: его рука попала в валы станка. У него отсутствовала правая кисть чуть выше запястья, и это он ещё легко отделался, последствия могли быть гораздо серьёзней, если бы не проходящий мимо старый мастер цеха. Он не растерялся и, подскочив к станку, нажал на кнопку экстренной остановки. Станок отца располагался чуть поодаль от других, и отца практически не было видно за ним. К тому же в цехе стоял ужасный шум, и его крик никто не услышал.
   Шурик помнил, что тогда отец провёл несколько дней в больнице, а потом менял себе повязку на культе. Шурику было очень жаль отца, но тот когда видел, что жена с сыном чуть ли не плачут, глядя на него, смеялся и говорил, что это ерунда, всего лишь небольшая травма и скоро отрастёт новая рука. Он говорил это так искренне, что четырёхлетний Шурик начинал смеяться вместе с ним, а мать, промакнув глаза краем фартука, тоже пыталась улыбаться, хотя всё понимала. Сам отец, конечно же, ни капли не верил в то, что он говорил.
   Теперь отец практически оглох. Он уволился с завода гораздо раньше положенного срока, но был там на хорошем счету, считался одним из лучших рабочих, поэтому профком завода выхлопотал для него пенсию. До смерти матери он перебивался случайными заработками, которые нередко оказывались больше, чем его оклад на заводе: он был мастер на все руки и чинил людям кастрюли, утюги, сантехнику... И всё это с одной рукой!
   Сейчас они с сыном жили на его пенсию и пособие Шурика, "по потери кормильца". На спиртное денег хватало, на еду немного оставалось, а вот на что-нибудь другое уже нет.
   Славка потрепал Шурика по плечу, но тот лишь простонал и перевернулся на другой бок. Он потрепал сильнее, и Шурик открыл глаза и долго соображал, кто перед ним.
  -- Здорово, Шурик! Давай вставай, уже двенадцатый час!
  -- А-а! Привет, - Шурик зевнул, протирая кулаками заспанные глаза, и вдруг резко встал с кровати, подошёл к подоконнику и начал одеваться.
   Спросонья он задел ногой провод, который тянулся по полу и уходил под обои. Грязно-розовый с налипшей штукатуркой кусок с хрустом пополз вверх, но он не обратил на это внимания.
  -- Шурик, - Славка заглянул в ванную, где тот умывался, - ты вчера во сколько лёг, что спишь до полудня? А?
  -- Да, - махнул рукой Шурик, - Этот (он говорил про отца) пришёл вчера, в первом часу ночи и стал требовать, чтобы я за водкой сходил. Я ему и говорю, что уже поздно, магазины не работают, денег нет, а он не отстаёт, сходи да сходи, уже чуть ли не драться лезет. Я и убежал, вернулся под утро, а он уже всё забыл...
  -- Где ж ты ночевал? Хоть бы к нам пришёл, ты ж знаешь, мама бы разрешила...
  -- Да, ладно, - Шурик махнул рукой и принялся яростно чистить зубы.
   На кухню они решили не заходить, тем более, что из еды там был только чёрствый хлеб и солёные огурцы. Шурик предложил зайти в сберкассу, тамошняя кассирша знала его и отца, поэтому уже давно все отцовские пенсии отдавала сыну, но Славка сказал, что они пойдут к нему. Он подкрепил этот довод тем, что сегодня мать собиралась варить борщ. Шурик не отказывался: он привык бывать у Славки и хорошо знал его маму Екатерину Фёдоровну, которая всегда очень по-доброму к нему относилась.
   По дороге домой Славка похвастался купленной утром пачкой "Дуката", а заодно попросил Шурика убрать её себе в карман, так чтобы мама не заметила. На его ветровке были два кармана на "молниях", однако работала только одна. Шурик спрятал "Дукат" в карман.
  -- Не выпадет? - спросил Славка, когда они вошли в подъезд
  -- Нет. А твоя мама точно ничего не заметит?
   Славка отошел на метр, посмотрел и помотал головой:
  -- Нет! Не заметит.
  

***

   Пообедав и напившись чаю, Шурик со Славкой вышли на улицу. Светило солнце, воробьи прыгали и плескались в блестящей луже, а старый толстый серый кот, который жил во дворе Славкиного дома следил за ними из-за дерева. Охотился кот исключительно ради спортивного интереса: его подкармливали почти все жильцы.
  -- То-олстый!
   Славка присел возле кота и легонько толкнул его в бок. Кот повалился на тёплую землю и замурчал. Шурик тоже присел возле кота и почесал его за ухом. Кот скосил на него жёлтый глаз, понял, что опасности нет, и закрыл его. Когда коту надоело, он вскочил на ноги и вразвалку поскакал за воробьями. Воробьи неспешно взлетели. Они привыкли к животному и не боялись его.
   Друзья пошли к старой фабрике. Идти было довольно далеко, и времени поговорить у них было достаточно, но Славка не знал с чего начать, поэтому они болтали о комиксах, мультиках и боевиках с Ван Даммом и Шварценеггером. В головах десятилетних Шурика и Славки прекрасно сосуществовали Дональд Дак и Ван Дамм, чипсы и Шварц. Повальная американизация сильнее всего влияет на разум, особенно детский через телевизор, но кто-то остаётся с этим на всю жизнь, а кто-то переболевает.
   Они прятались друг от друга за деревьями и гаражами-ракушками. С криком выскакивали из-за укрытия, изображая, что стреляют из автоматов или пистолетов.
  -- Я тебя убил!
  -- Нет! Я первый гранату бросил!
  -- Так не честно!
   Славка запыхался и подошёл к Шурику. Его шапка сбилась набок, и теперь он стянул её. Волосы у него торчали во все стороны, и по лбу на глаз стекала капелька пота. Футболка выбилась из-под куртки и штанов и торчала сзади, словно хвост, ноги промокли. Зато глаза радостно блестели (как лужа, в которой купались воробьи).
   Шурик выглядел примерно так же.
   Они перевалили за холм и увидели две чёрные узкие трубы фабрики, которые словно стволы ружья упёрлись дулами в весеннее небо. Затем показались стены, территория вокруг, и даже кусок забора.
   Заброшенная фабрика была довольно большая. Много лет назад там производили лакокрасочные материалы, удобрения и ещё какую-то отраву. Но последние пятнадцать лет она не работала. В негодность фабрика пришла ещё задолго до того, как от неё отказалось государство; новых предпринимателей она абсолютно не интересовала; бизнесмены справедливо полагали, что средства, затраченные на восстановление этой древности, себя не окупят. Фабрика была построена сразу же после Великой Отечественной войны, и с той поры её использовали на всю катушку, не заботясь о таких мелочах как ремонт.
   Чтобы отгородить территорию фабрики от любопытных, поверх старого забора натянули несколько витков колючей проволоки и посадили в подсобку старого деда, вручив милицейский свисток. Дед свистком гордился и всякий раз, когда кто-то из пацанов посягал на его владения, громко и переливчато свистел. Однако скоро он умер, колючую проволоку растащили, забор местами сломали.
   Все подступы к зданию густо заросли сорняками. Обычной травы, как и деревьев, не было, зато крапива и репейник возвышались в человеческий рост. Серое обшарпанное здание с разбитыми запылёнными окнами возвышалось над зарослями как севший на мель корабль. Сходства добавляли два выхода с чердака, которые были выше остальной крыши почти на целый этаж. Сбоку каждого из них была приварена металлическая лесенка, а наверху торчали, как обломки мачт, громоотводы. Фасад здания украшала ржавая пожарная лесенка с короткими, но высокими пролётами, и цифры, выложенные когда-то красным кирпичом "1949" - год постройки.
   От фабрики тянуло пустотой. Не заходя в здание можно было понять, что там никого нет. Шурик со Славкой прошли узкой тропкой через заросли и скрылись в чёрном провале подъезда. Снаружи он выглядел тёмным, но на самом деле там было достаточно светло. Не настолько, конечно, чтобы читать.
   Раньше подъезд закрывала металлическая дверь с надписью "Вход воспрещён", сейчас её не было. Вверх уходила лестница. Торцы ступеней были закруглённые, отполированные до блеска посередине и с острым ребром по краям. На полу валялись осколки кирпичей, куски рубероида и другого мусора.
   Шурик подобрал кусок стекловаты, выбросил, а потом ещё долго пытался отряхнуть пальцы от налипшего на них стеклянного порошка. Они поднимались по пролётам, и Славка, обернувшись, сказал:
  -- Ты, знаешь, здесь вампа живёт.
  -- Кто? - не понял Шурик, но почувствовал, что колени начинают слегка дрожать.
  -- Вампа. Женщина - вампир. Иди тихо, - Славка перешёл на шёпот, - а то она проснётся.
  -- Ладно, - прошептал Шурик.
   Он не совсем верил Славке, который порой врал, сам не зная зачем, сам в это верил и не мог остановиться. Но лучше всё-таки поостеречься, тем более, что недавно они смотрели какой-то фильм ужасов, где такая женщина была. Кто знает, может она и вправду существует.
   Они уже поднялись до чердака, открыли люк, с которого давным-давно был сорван замок, и подходили к почти вертикально стоящей металлической лесенке, ведущей на крышу. На чердаке были только маленькие окошки, через которые почти не проникал свет, но из люка сверху падал солнечный луч и останавливался у них на ботинках. Под ногой у Шурика что-то хрустнуло, и он встал как вкопанный: ему почудилось, что сейчас навстречу из уходящего вдаль чёрного пространства чердака выскочит вампа. Он взглянул под ноги, увидел раздавленный шприц, ещё раз поглядел, не идёт ли кто, и взлетел по лесенке на крышу. Славка уже стоял наверху, отставив одну ногу и упёршись руками в бока.
   Гудрон под ногами был тёплым и немножко липким. Рядом с коробом вентиляции валялась длинная доска и несколько пустых бутылок. Славка поднял одну и швырнул вниз. Через несколько секунд они услышали звон разбитого стекла. Друзья уселись на доску, но сидеть было неудобно. Пришлось встать, найти два кирпича и положить их под деревяшку - получилась скамейка.
   Шурик вытащил из кармана пачку "Дуката" и взглянул на Славку.
  -- Ага, - подтвердил тот.
   Шурик сорвал защитную плёнку, потом акцизную марку, удерживающую крышку. Открыв крышку и ободрав фольгу, он увидел много фильтров, слишком много. Шурик вытащил две сигареты и протянул одну Славке.
   Прикурив, и откинувшись на стенку вентиляционного короба, Славка с Шуриком молчали, наслаждаясь тёплым весенним ветром, нерезким солнечным светом и тем, что можно ни о чём не думать и не заботиться. Почти ни о чём...
   - Шурик?
   - А! - ему было лень даже открыть глаза.
   - Хочешь, я тебе одну сказку расскажу?
   - Валяй! Хоть спектакль, - сказал он, но улыбнулся, чтобы не обидеть друга.
   И Славка начал рассказ:
   В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много, ни мало
   прошло временя - померла старуха. На дворе Зима стояла лютая, морозная.
   Пошел старик по суседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу; только и суседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу, а у них на селе был поп куды жадный, несовестливый.
   - Потрудись,-- говорит,-- батюшка, старуху похоронить.
   - А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? давай, свет, вперед!
   - Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю - с лихвой заплачу, право слово - заплачу!
   Поп не захотел и речей стариковых слушать:
   - Коли нет денег, не смей и ходить сюда!
   Что делать, - думает старик, - пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху.
   Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и зачал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся, копал, копал и выкопал котелок, глянул - а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался:
   - Слава тебе господи! Будет на что и похоронить, и помянуть старуху.
   Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.
   Ну, с деньгами знамое дело - все пошло как по маслу! Тот час нашлись добрые люди: и могилу Вырыли, и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина, и кушаньев, и закусок разных - всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу.
   Только в двери, а поп на него:
   - Сказано тебе толком, старый хрен, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!
   - Не серчай, батюшка! - просит его старик. - Вот тебе золотой - похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!
   Поп взял деньги и не знает, как старика принять то, где посадить, какими речами умилить
   - Ну, старичок, будь в надеже, все будет сделано. Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:
   - Вишь, старый черт! Говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал...
   Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует.
   После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось - и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
   Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор - поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
   - Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха - все равно как перед богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь и поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?
   - Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!
   И рассказал, как все дело было.
   Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности воротился домой, ничего не делает - и день и ночь думает: "Такой ледащий мужичишка, и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?"
   - Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?
   - Есть.
   - Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.
   Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру - со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
   - Бери, матка, иглу с ниткою; закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.
   Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.
   Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
   - Кто там?
   - Черт!..
   - Наше место снято! - завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.
   Слушай, старик! - говорит поп. - От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал - думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!
   Глянул старик в окно - торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! Ну его совсем и с деньгами-то! - думает старик. - Наперед того без денег жил, и опосля без них проживу!
   достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустил домой.
   Воротился.
   - Ну, - говорит, - деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.
   Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать - как польется кровь, как заорет он:
   - Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!
   Начнет она пороть в ином месте - то же самое! Кругом к телу приросла козлиная шкура.
   Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли - нет, ничего не помогло; таки осталась на попе козлиная шкура. Знамо, господь покарал за великую жадность!
   - Чего молчишь, - Славка толкнул Шурика в бок, - понял о чём я?
   - Чего уж тут непонятного, - отозвался Шурик и снова ушёл в свои мысли.
  

СЕРЕДИНА

***

   Машину заносило на заснеженной дороге, мокрый снег оседал на лобовом стекле и сразу же примерзал к нему. Дворники визжали, срывая резиновые щётки и оставляя царапины на прозрачной ледяной корке. Я чувствовал, что педаль газа надо бы подтянуть, но надеялся дотянуть до места назначения. Благо ехать не очень далеко. Двигатель завывал на просёлочной дороге с заснеженными колдобинами.
   Я выплюнул окурок, и в приоткрытое окно ворвался холодный ветер. Мне показалось, что байкер заснул, спрятав лицо в поднятый кожаный воротник, но, к счастью, я ошибался. Я уже бывал в этих местах, правда летом, и представлял куда ехать. А чего его будить? Пусть спит. По краю дороги шёл склон, поросший елками, а машина двигалась вдоль склона.
   Хотелось спать, и я понемногу клевал носом, поэтому не заметил невысокий каменный блок. Он был занесён снегом, возможно, поэтому я его не заметил. В последний момент я услышал крик "тормози" и почувствовал, что руки сидящего сзади байкера мёртвой хваткой сцепились у меня на груди. Как всегда, я не был пристёгнут, и если он не спас мне жизнь, то предотвратил серьёзную травму. Машину сильно тряхнуло, и хотя байкер держал меня так, что я не мог продохнуть, всё равно я ударился головой о руль и на секунду потерял сознание. Не больше. Я почувствовал, что он отпустил одну руку и рванул стояночный тормоз, но это не помогло: машина съезжала по ледяной корке, пока не ударилась о елку.
   Машина стояла мордой вниз по склону, а еловые ветки полностью закрывали лобовое стекло. Байкер вылез из машины, я тоже. Мы закурили, и молчали, пока не выбросили бычки в снег. Первым прервал молчание байкер: он предложил попробовать вытолкнуть машину на дорогу своими силами. Я сел за руль, включил заднюю передачу и нажал на газ. Машина взвыла, выбрасывая из-под колёс снег и обломки ледяной корки. Байкер пытался вытолкнуть её, на лбу и шее вздулись вены, длинные волосы вылезли из-за воротника и закрывали глаза. Но он не обращал внимания и продолжал толкать.
   Я заглушил двигатель и вылез из машины. Почему-то мне показалось, что я знаю его очень давно.
   (С детства?)
   Байкер откинул со лба мокрые от пота волосы, забросил пятернёй их за спину и завязал чёрную кожаную банданну, которую достал из кармана.
   - Как тебя зовут? - завязывая узел на затылке, спросил он.
   - Женя.
   Почему-то я полностью доверял ему, и мне казалось, что я знаю его с детства. А может быть потому что он предотвратил куда более серьёзную аварию?..
   - Слушай, Жень, - говорит, - а давай я попробую за руль сесть? Может получится?
   - Давай. Толкать надо?
   Он отрицательно покачал головой и, взяв у меня ключи, залез в кабину. Машина снова взвыла, рванула вниз по склону, задев ёлку. Потом машину как-то странно, броском развернуло, и она со стоном поехала вверх. Моё сердце забилось сильнее, мне показалось, что байкеру всё-таки удастся вывести её на дорогу. Обе передние фары были разбиты и радиатор вдавлен внутрь - последствия удара о камень.
   Я услышал слабый щелчок и машина, взвыв в последний раз, поползла вниз по склону. Так и ползла, пока опять не упёрлась в дерево. Моё сердце упало в желудок. Я догадался, что педаль газа всё-таки провалилась. Я залез в машину и сел рядом на пассажирское сиденье. Байкер сглатывал, подёргивая кадыком, словно пытался проглотить ругательства, которые образовывались во рту. Наконец он справился с собой, достал мобильник и попытался позвонить. Я посмотрел на часы 04:48 - скоро рассветёт. Я приготовился сидеть в машине и попытался спрятаться в куртку с головой. Мне хотелось спать, и я не обратил внимания, что по телефону байкер не говорил. Поэтому когда он потряс меня за плечо, я проснулся и посмотрел на него с непониманием.
   - Жень! - он всё ещё тряс меня за плечо, - вылезай, пешком пойдём!
   - Куда?
   - К нам! Здесь близко, за час точно дойдём!
   - А машина? Ты чего? Я её здесь не оставлю! Ты дозвонился?
   - Здесь сеть не работает, мы сейчас придём домой, отдохнём, перекусим, а потом я у Вени джип возьму. Вытащим!
   - Какого Вени?
   Спать всё-таки хотелось.
   - Вот сейчас и расскажу! Пойдём!
   Мы вылезли из машины. Я на минуту сел за руль и поставил замок. Когда я вылез и, захлопнув дверь, отошёл от машины, байкер, тряхнув ёлку, превратил машину в обыкновенный снежный сугроб.
   - Никто не увидит. Пойдём. Да, значит отец Насти...

***

   ...Ефимов Венедикт Юрьевич, он Художник. Художник с большой буквы. Когда-то давно, в молодости, он вылетел из Суриковского училища, когда был уже на третьем курсе. У него даже отобрали партбилет и выгнали из комсомола, что в то время было равносильно тому же, что поставить жирный чёрный крест на карьере. Только в дворники, может быть, и возьмут. И то не в каждом ЖЭКе.
   А выгнали его за то, что отказался написать портрет какого-то партийца. Веня был одним из самых талантливых студентов, и ему пророчили блестящую карьеру живописца. Однако все, от профессоров, и до абитуриентов советовали поумерить свой пыл и быть более терпимым к людям, даже если они ему не по душе. Он обожал рисовать и, как правило, изображал своих друзей, приятелей и девушек со своего курса. Но делал он это только по своему желанию. Однажды его чуть было не выгнали ещё на первом курсе, когда произошёл этот случай:
   Веня сидел на согретых ещё нерешительным весенним солнцем ступенях портала, как студенты называли вход. Он курил папироску и улыбался серо-прозрачному, как растаявший снег, весеннему воздуху. На нём был длинный до пяток рыжий кожаный плащ, который ему подарил один человек, восхищённый его работой. Веня принципиально никогда не устанавливал цену, а когда его спрашивали, сколько он просит за портрет, он отвечал: на сколько вы сами оцениваете. Он никогда не рисовал людей, которые ему не нравились, даже если ему обещали золотые горы, зато мог нарисовать бедного старика, у которого дома не завалялось даже лишнего рубля. Просто потому, что он ему понравился.
   Туда-сюда, чирикая, сновали студентки, радуя глаз, и ничего, казалось, не предвещало беды. Веня изучал трещинки на асфальте, когда чья-то тень загородила солнечные лучи. Он поднял глаза и увидел известного на всю Суриковку плейбоя с четвёртого курса. Его чёрные, смазанные бриолином волосы, изгибались локонами а масленые глаза смотрели влюбленно (они всегда и на всех так смотрели).
   - Ты что ли Ефимов? - спросил Плейбой.
   - Допустим.
   - Сколько? - слов на ветер Плейбой не разбрасывал.
   - Нисколько, - в тон отозвался Веня.
   - Когда нарисуешь?
   - Никогда.
   - Чего ты сказал?
   - Я сказал, что рисовать тебя не буду.
   - Это ещё почему?
   - Не хочу?
   Веня пожал плечами. Это же само собой разумеющееся.
   - Я не спрашиваю, хочешь ты или нет! - взорвался Плейбой, - цену, гад, набиваешь! Говори сразу, сколько платить и когда портрет готов будет?!
   - Платить не надо нисколько, потому что портрета не будет никогда, - ответил Веня и поглядел на наглого Плейбоя, который разглядывал свое отражение в оконном стекле.
   - Ты чего сказал, подонок!? - заорал он и рванул Веню вверх за воротник почти нового пальто.
   "Псих неуравновешенный" - подумал Веня, взлетая вверх. Он был чуть выше Плейбоя и теперь смотрел на него сверху вниз, потому что тот до сих пор не отпустил воротник. Веня приехал в Москву из Люберец, которые тогда были рабочей окраиной. Москвичей там никогда не любили. Однако неконфликтный Веня относился к ним хорошо и убедился, что среди них есть много отличных людей. Плейбой воплощал в себе все отрицательные качества, из-за которых в деревнях и на окраинах не любят москвичей. Он был самовлюблённым и самоуверенным. Его отец был начальником какой-то комсомольской организации, а тётка - начальником снабжения, поэтому Плейбой не просто не испытывал затруднения с деньгами, а не знал, куда их девать.
   - Повтори, сволочь, что ты сказал!? - заорал Плейбой, он не привык, что с ним обращаются настолько презрительно, и замахнулся на Веню, но бить не спешил.
   Веня стоял, безразлично глядя на него. У них в Люберцах это называлось "взять на понт". Плейбой понял, что сам попал впросак и ударил уже по-настоящему. Драться Веня никогда не любил, но умел: его отец служил в милиции. Он перехватил кулак Плейбоя и нажал от себя. Тот присел на корточки. Проходящие мимо студентки поглядывали в их сторону и смеялись.
  
   Дело с большим трудом, благодаря вмешательству преподавателей, у которых Веня был на хорошем счету, замяли. Однако после этого случая его репутация испортилась окончательно. А следующий, уже роковой, случай не заставил себя долго ждать.
  

***[Технарь и мотоцикл]

   В десятый класс Шурик не пошёл, он забрал из школы аттестат и поступил в техникум на механика. В коллектив он вписался не сразу: за устремлённый куда-то вдаль в пустоту взгляд и, как казалось однокурсникам, чрезмерное усердие в работе Шурику дали кличку "Зомби". Он мог часами разбирать и собирать, смазывать или учиться чинить какой-нибудь узел машины, не обращая внимания на ехидные замечания, что мол лучше де работать не будет, и вообще стоит ли с таким усердием отдаваться работе, за которую получаешь совершенные гроши.
   На заднем дворе техникума был большой сарай, который переделали в маленький гараж, куда помещалось две-три машины. Там устроили автосервис, где учащиеся могли подработать, и потренироваться на практике. Но допускались туда только лучшие, среди которых был Алекс.
   Первые месяцы учёбы и практики в гараже его кличка произносилась с презрением и чуть ли не было ругательством. Потом все привыкли, и называли так Алекса по привычке, некоторые даже имени его не помнили. Даже мастер, когда его просили помочь, прежде интересовался: неужели и Зомби ничего не может подсказать? Вопрошающий мялся, и тогда мастер подзывал Алекса (уже по имени) и просил объяснить.
   К концу первого года обучения в техникуме его прозвище произносили с уважением.
   Однажды весной, когда ещё не весь снег сошёл, только набухли почки на деревьях, а перед гаражом дрались воробьи из-за брошенной кем-то хлебной корки, Алекс в одной майке упражнялся на турнике и не заметил, как подошёл мастер цеха. Выполняя подъём с переворотом, он увидел его, и чуть не свалился со снаряда. Алекс спрыгнул и подошёл к нему.
   - Не хотел тебя отвлекать, - сказал мастер, доставая из кармана синего рабочего халата кусок ветоши, - но подумал, что тебе будет интересно...
   - Чего там, Пал Иваныч? - спросил Алекс, натягивая брезентовую куртку.
   - Мотоцикл, ёрш твою медь! Ездить ни хрена не умеют! Вдребезги! Сделаешь - забирай.
   Мастер был невысокого роста, с сутулой спиной, носил очки и стриг голову почти под ноль, оставляя короткий-короткий, начинающий седеть ежик. На затылке у него постоянно чернела машинная смазка: в минуты раздумий он чесал голову. С первого взгляда он мог показаться немного неуклюжим и смешным, но, поработав некоторое время бок о бок, учащийся понимал, что ему повезло: мастер не только был профессионалом в своём деле, но и мудрым по жизни человеком.
   Зайдя в гараж, Алекс лишь присвистнул от удивления: мотоцикл напоминал груду металлолома.
   - Ну? - спросил Павел Иванович, - справишься? Только в свободное от учёбы время.
   - Не знаю, - ответил Алекс, - а вы когда-нибудь с мотоциклами дело имели.
   - Я? - удивлённо крякнул мастер, но, сообразив, что ученик этого может и не знать, продолжил, - я в армии механиком был, а когда вернулся, в институт поступил. Мы студентами в походы ходили, на мотоциклах...
   Мастер предался воспоминаниям о походах, а Алекс присел на корточки возле груды искорёженного металла, пытался сообразить, что с ним можно сделать и стоит ли что-то делать вообще.
   Рама была сломана в нескольких местах, бензобак пробит, руль согнут в спираль, какие-то детали просто отсутствовали. Но Алекс решил, что стоит попытать счастья, и может быть, ему удастся починить мотоцикл...

***

   Алекс шёл домой из техникума. Шёл июнь-месяц, занятия закончились две недели назад, но гараж продолжал работать. Тёплые летние сумерки уступали место прохладной тьме. Он зашёл в магазин, чтобы взять продуктов. Сегодня он заработал семьсот рублей.
   Алекс поднялся на этаж, держа в одной руке сумку с продуктами, а в другой ключи. Ещё перед дверью он почувствовал, что в квартире что-то не так. Он открыл дверь, поставил пакет на тумбочку и прошёл на кухню.
   Отец сидел, обхватив рукой лежащую на столе бутылку, из которой вылились остатки водки. Он словно пытался ухватиться за неё. Его голова лежала на столе, и, казалось, он спал. Алекс подошёл, позвал его, потрепал по плечу. Отец молчал. Алекс уже всё понял, хотя и не мог уяснить для себя всю суть этой мысли: отец мёртв.
   Он вытащил сигареты и посмотрел на свои руки: пальцы дрожали, так, что первую сигарету он вытащить не смог - сломал. Достал вторую, но зажигалка так дрожала, что он не сразу смог прикурить. Алекс взял тяжёлую, но ослабшую руку отца и проверил пульс. Пульса не было.
   Ему захотелось есть. Алекс подумал, что в такой ситуации совершенно недопустимо думать о еде, даже кощунственно, но чувство усилилось. Тогда он поставил вариться макароны, и позвонил 03.
   - Скорая! - ответил женский голос
   - Приезжайте, отец умер.
   - Молодой человек, - недовольно отозвалась трубка, - здесь люди больные ждут...
   - А куда мне звонить?
   На том конце провода некоторое время продолжался мыслительный процесс, а потом женщина спросила:
   - Ваша фамилия и адрес?
   - Прахов, - ответил Алекс и назвал адрес.
   - Ждите. Машина приедет в течении десяти минут.
   Бригада скорой помощи приехала через полчаса. За это время Алекс успел съесть кастрюльку макарон, четыре сосиски и выпить три стакана чая с земляничным печеньем.
   Врачи прошли на кухню, проверили пульс отца, открыли глаза и посветили в них фонариком с узким лучом, расстегнули рубашку и пару раз толкнули грудную клетку. Только потом констатировали смерть.

***

   Лето незаметно сменила осень, раскрасив лес в оранжево-бурый цвет и усыпав тропинки опавшей листвой. Осень для многих была и остаётся сезоном сомнения и хандры, хочется укрыться потеплее, забраться в берлогу и спать, как медведь. Листья под ногами были толстыми, влажными, разбухшими. Они гнили и источали пряный пьянящий аромат, от которого, наверное, и хотелось уснуть. Вместе с природой. До весны.
   В лесу почти не было людей. Висевшая в воздухе влага не располагала к долгим прогулкам. Из звуков было слышно лишь треск разбухшего дерева, да карканье ворон. Ноги лениво загребали листву, и она опадала по обе стороны высокого армейского ботинка и только изредка прилипала к нему. Снизу штанины серых джинсов были в грязи, и немного отрепались.
   Наконец, впереди показался просвет. Там был разворот трамвайных путей, а чуть за лесом, только в другую сторону - высокое и некрасивое серое здание с красно-белым шпилем антенны наверху, над которым кружило несколько ворон. Если долго идти вдоль путей, можно выйти к строительному рынку, а если идти ещё дальше, то можно убедиться, что они проходят неподалёку от заброшенной фабрики. Но лучше ехать на трамвае.
   В трамвае сидело четверо человек.
   Маленький старичок в коричневой шляпе и таком же плаще. Было похоже, что трамвай входил в обязательный элемент его прогулки. Лицо его было просветленно, как у тибетского монаха, который познал истину. Сходство портила только вчерашняя щетина.
   Ехала и старомодная дама с авоськой, в которой вперемежку валялось несколько банок сгущёнки, булка белого хлеба и что-то завёрнутое в промасленную коричневую бумагу. Дама как будто вынырнула сюда из прошлого: она недоумённо поглядывала по сторонам и прижимала авоську к зелёному болоньевому плащу. Возле самой кабины водителя сидели двое: парень и девушка. Скорее всего, брат с сестрой.
   Шурик сел, снял, прилипший к ботинку дубовый листок, немножко порванный сбоку. Лист небольшой, но прочный и упругий. Он не собирался сдаваться зиме без боя и скорее всего сохранился бы под снегом до весны, пока ручьи талой воды не унесли его за чёрный чугун решётки водостока... Рыжим лист был только наполовину и, что удивительно, совсем не подгнил. Алекс сунул лист в карман.
   Трамвай закрыл двери и застучал по рельсам. Сначала за окнами был только лес, точнее лесопарк. Потом он сменился как всегда шумным строительным рынком, где в почти пустой трамвай набилась галдящая, мокрая и взъерошенная, толпа. "Как воробьи" - подумал Шурик.
  -- Мужчина. Мужчина! - крупная женщина с алюминиевым корытом закрывалась рукой от досок, которые тот держал на плече. - Уберите же свои палки! Вы всё время задеваете ими меня по голове! Поставьте их рядом с собой!
   Мужик неохотно, как глупому ребёнку, объяснял ей, что доски поставить вертикально не может, потому что в вагоне слишком много людей, и он, наверняка, заденет кого-нибудь. Поэтому доски лучше прижать к потолку, а ей поменьше крутить головой.
   Диалог не утихал, напротив, он затягивал, всё больше и больше людей, переходя в настоящий скандал. Одни требовали поставить доски на пол, хотя не знали, как это сделать, а лучше вообще покинуть вагон. Другие советовали потерпеть, мол, человеку тоже ехать надо...
   Трамвай подъезжал к остановке
  -- Вы выходите? - обратился он к стоящим перед ним людям.
   Почти никто не выходил на этой остановке, люди зашевелились, пропуская его. Алекс почти протиснулся к выходу, когда увидел на своём пути женщину с рёбёнком на руках.
  -- Можно мне пройти? - попросил он её.
   Непонятно почему, но женщина стала кричать на него, что он хам и не понимает, что такое одной воспитывать ребёнка, и что...
  -- Мне выйти надо, - сказал он
   Женщину это похоже абсолютно не волновало. Шурик был вынужден отодвинуть её с дороги. Ему почти не пришлось слушать её гневные вопли, потому что двери захлопнулись сразу за спиной, и трамвай укатил.
   - Ну вот, - думал он - и так настроение ни к чёрту, так ещё и эта туда же... Ну, что ей, трудно подвинуться было? Чего с людьми случилось?..
  

***[Конфликт в семье Насти]

   Мать Насти нельзя было назвать совсем некрасивой женщиной. Какая-то, может быть бывшая красота, в ней всё-таки проскальзывала. Только она, вместо того, чтобы заботиться об этом, хоть как-то подчёркивать её, носила бесформенные вещи, как правило, серых или чёрных тонов, круглые очки с одним треснувшим стеклом в пластмассовой оправе, а редкие ломкие волосы так стягивала на затылке, что при взгляде на её лицо невольно посещала мысль: а может ли она моргать или вынуждена всегда ходить с выпученными глазами? Когда она выходила из дома, то повязывала голову платком и была похожа на старуху, хотя ей не было и сорока. Что повлияло, что так изменило, когда-то миниатюрную, но эффектную женщину? Неудовлетворенные амбиции? Досада?
  
   Раздался звонок в дверь и шуршание - отчим обивал грязь с ботинок
  -- На-астя, иди открой дверь, папа пришёл
  -- Сама открой! - крикнула Настя из комнаты, - он мне не отец!
   Мать забурчала что-то невнятное о непочтительном отношении к родителям и пошла открывать дверь.
   Это был уже второй "папа" за этот год. Тётя Лена несколько месяцев назад отсутствовала почти неделю, а потом появилась вмести с этим... "папой". Ростом он был невысок, и внешность была у него совершенно невзрачная: начинающие седеть редкие бурые волосы и брюшко. Ещё он носил очки с круглыми стёклами. По вечерам "папа" как правило дремал перед телевизором с бутылкой пива в руке, которое иногда проливалось, когда он совсем засыпал. Где он работает, Настя не знала, да это её особенно не интересовало. Раз в месяц, наверное с получки отчима, мать давала ей немного денег на карманные расходы, сопровождая это цитатами из Библии, о том, что деньги развращают человека и нельзя поддаваться на искушения сатаны...
   Раньше Настя к полуночи уже обычно спала. Но теперь она лежала в кровати, в своей комнате, и слышала скрип и вздохи, доносящиеся из соседней. Настю это ужасно бесило, ей хотелось сказать матери всё, что она думает о ней, но она знала, чем закончится этот разговор. Поэтому она всего лишь открыла окно, высунулась туда по пояс и закурила. Шум листвы перекрывал звуки из соседней комнаты. Внизу орали коты. Насте вдруг стало до слёз жалко себя. Она подумала, что никто не воспринимает её как человека, с которым можно говорить, которого можно любить... Не так, как эти двое за стеной, а дарить цветы и говорить слова, от которых в груди защемляет сердце... У неё не было ни одной подруги, были только друзья, которые любят её именно как человека, любят за то, что она есть... Настя выбросила окурок в окно и прислушалась: вроде всё в порядке. Она выскользнула в коридор, взяла с полочки телефонный аппарат с диском и длинным проводом, и вернулась в комнату. На часах было почти два, поэтому звонить домой Славке было рискованно. Настя набрала номер Сани. Он ответил после четвёртого гудка, когда она уже собиралась повесить трубку:
  -- Да, - его голос был абсолютно не сонным
  -- Привет, Саш, - тихо сказала Настя, - Я тебя не разбудила?
  -- Нет, что ты! Я ещё не ложился...
   На самом деле Саня врал. Он был честным человеком, но ложь во благо считал наивысшим проявлением честности. Врать при необходимости он умел великолепно. Так и сейчас: проснувшись, он сразу же сообразил, что если кто-то беспокоит его среди ночи, значит это действительно важно. Или, что тоже вероятно, ошиблись номером. Но это была Настя.
   Она сама не знала, зачем звонит, ей просто хотелось поговорить, услышать знакомый успокаивающий голос... или даже помолчать в трубку, главное - почувствовать, что кто-то рядом. Тот, который может выслушать, даже если в трубке всего лишь тишина; и Саня слушал. Тихое дыхание.
  
  

***

   Настя шла домой, когда уже наступали быстрые и ранние осенние сумерки, она сильно замёрзла и мечтала о тепле. На улице было промозгло: сильный холодный ветер гонял по улицам обжигающе холодные капли воды, никак не желающие становиться снегом, завывал и гремел в водостоках. По размокшим листьям идти было всё равно, что по болоту, а мозг сверлила одна навязчивая идея: тепло, сухо, можно сидеть и отдыхать, тепло, сухо, можно сидеть и отдыхать... По её лицу скатывались мелкие-мелкие капли, а может быть, слёзы: ветер дул в лицо. Её обогнал похожий на грязный жёлтый бочонок автобус с овальным стеклом сзади и фырча остановился. Видя, что людей на остановке немало и пройдёт некоторое время, прежде чем все они залезут, Настя бросилась бежать. Она чувствовала, как капли снежно-грязевой кашицы молотят по спине куртки, но не обращала на это внимания: очень хотелось туда, где тепло и можно отдохнуть. Куртку теперь придётся чистить, думала она, когда заскочила в автобус за мгновение до того, как двери захлопнулись.
   Пассажиров набилась тьма: в тепле салона от них валил пар, и всё было как в тумане. Сквозь запотевшие стёкла мутно показывались, проползали мимо и исчезали жёлтые пятна фонарей и броские витрины. На следующей остановке (она стояла возле самой двери) вскочил высокий молодой парень какого-то потасканного вида, в кулаке он держал горящую сигарету. Сигарета тлела и потихоньку смердела до следующей остановки, где тот выскочил, чуть не навернувшись со ступенек, и растворился в мокрой серости. Старые двери не закрывались полностью, оставалась щель, в которую задувало брызги.
   Лифт, как всегда, не работал, поэтому Настя поднималась по лестнице, пролёты и клетки которой, как и в любом старом доме, были исписаны нецензурными словами, названиями музыкальных групп и всякой кое-как зарифмованной ерундой. Резиновая полоска с одного перила была частично оторвана и серой лентой лежала поперёк ступенек. Из мусоропровода, как всегда, воняло. Человек ко всему привыкает, но не замечать не может - природа такая...
   Настя вставила ключ в замочную скважину, потянула дверь на себя, потом толкнула внутрь и принюхалась: отчим был дома. Из комнаты несло пивом, вяленой рыбой, и слышалось похрюкивание. Она заперла дверь, разулась и неслышно прошла в свою комнату. В комнате кто-то побывал, скорее всего мать, которая сложила все бумажки без разбору (конечно же, прочитав их) в дебильные аккуратненькие стопочки.
   Она провела по ним рукой, разваливая стопочки по столу. На пол спланировал небольшой желтый листочек тонкой, почти прозрачной бумаги. Настя подобрала его. Там корявыми печатными буквами (мама старалась) была написана молитва о воздержании. Листок она смяла в комок и выбросила в форточку. Ханжество!
   В форточку залетали снежные брызги и промозглый ветер. Из соседней комнаты что-то закричал отчим. Настя, не закрывая окна, вышла из комнаты, не обращая на него внимания, и зашла в ванную (которая была более-менее чистая благодаря ей). Она встала под горячий душ, и некоторое время чувствовала себя счастливейшим человеком на земле.
  
   Мать Насти работала в ночную смену диспетчером; сутки через двое. Она заступила на одно из своих дежурств, а отчим развалился в кресле с бутылкой пива в руке. Он смотрел какой-то дешёвенький боевик, но всё больше дремал. На нём были длинные безразмерные семейные трусы в цветочек (как у волка в "Ну, погоди!") и майка, обляпанная пивом и масляными пятнами. Отчим был настолько нечистоплотен, что от него даже пованивало давно не стираным бельём. Иногда он вздрагивал, приоткрывал осоловелые сонные глаза, делал несколько глотков из бутылки и засыпал снова, почёсывая волосатую грудь. Рядом стояла миска, в которой вперемежку валялись креветки, чипсы, солёные орешки и вяленая рыбка.
   Если раньше квартира пахла лишь табаком от маминых сигарет, то теперь здесь ясно чувствовались запахи грязного белья, перегара и кишечных газов. "Что она в нём нашла? - думала Настя. - Неужели он удовлетворяет все её пожелания, а если так, то насколько низко она пала". Что у отчима было, так это голос, который совершенно не соответствовал ему: голос был мягкий и приятный, даже какой-то... благородный что ли.
  -- На-астя! - позвал он её.
  
   "Ну чего ему приспичило, - подумала она, - не может спокойно сидеть и есть свои креветки!"
   - Сейчас приду! - злобно крикнула Настя и захлопнула книгу, заложив её крепким жёлто-зелёным дубовым листком с трещинкой. Она поднялась с дивана, потянулась и вышла в большую комнату. "Интересно, чего это он меня зовёт? - думала Настя, - он обычно со мной вообще не разговаривает, как и я с ним..."
   Отчим сидел в кресле, как и обычно, но сейчас на нём был купленный недавно махровый халат...
  

***

   В дверь раздался звонок. Отчим разлепил глаза и подумал: кого нелёгкая дёрнула прийти в такую пору, мать их растак. Побаливал живот, вставать не хотелось, он отпил пива и заорал:
  -- На-астя! Иди глянь, кого там? - сказав, он снова отвалился в кресле, а звонок продолжал трещать.
  -- Сам откроешь! - крикнула Настя из комнаты и захлопнула дверь, подперев её стулом.
   Отчим выругался, поднялся с кресла, накинул на плечи засаленный халат, и пошёл открывать. Глазка в двери не было, поэтому он по привычке приоткрыл дверь, но глянуть туда не успел - дверь распахнулась от сильного удара, и отчим отлетел в глубь коридора. От неожиданности он забыл, как говорить, и лишь удивлённо отрыгивал пивом. В дверь прошли двое. С лестничной площадки в глаза бил свет, и отчим, пытавшийся встать в тёмном коридоре, не видел их лиц. Он видел лишь то, что один из них закрыл дверь. Он попытался закричать, но один из вошедших со всей силы ударил его кулаком в жирный живот. Последнее что почувствовал отчим, были выступающие рёбра металлического бруска, зажатого в кулаке нападавшего. От боли он потерял сознание.
  
   Он почувствовал, что сверху на лицо льётся вода. Открыв глаза, он увидел незнакомого молодого парня, который держал в руке чайник. Жутко болело всё тело, он попытался открыть рот, но тот, кто лил воду из чайника, присел на корточки, положив коленку на его грудь, отчего он чуть не задохнулся, и сказал:
  -- Слушай, боров, если ты попробуешь обратиться в милицию, то мы все, - он показал на дверь, хотя там уже никого не было - скажем, что защищали честь и достоинство девушки, и на зону отправишься ты. Кстати мы можем пойти в милицию, и заявить об этом прямо сейчас. Хочешь?
   Отчим булькнул, и что-то прохрипел, а Славка продолжал:
  -- Мы сейчас уйдём, а ты, если спросят, скажешь: "шёл, упал, очнулся - гипс". Если ты чего-нибудь скажешь, то мы расскажем всё, будь уверен? Ты, кабан, меня понял?
   Славка встал и дёрнул его за собой. Отчиму было очень плохо, мозги шевелились еле-еле, но он понял. Он слышал, что делают на зоне с насильниками. Неважно, что это была всего лишь попытка. Он даже не предполагал, что эта девчонка поднимет из-за этого такой шум. Он был поражён, что у неё есть такие друзья. Дома, эта забитая серая мышка, напичканная по горло проповедями этой дуры, её матери, всегда сидевшая в своей комнатке и лишь изредка огрызавшаяся, казалась ему легкой добычей. Когда он проливал пиво, она ни слова не говоря, приносила тряпку и вытирала лужу, она готовила еду на всех них, тогда почему, почему она так взбеленилась, когда...
  -- Я тебя спрашиваю, ты всё понял? - Славка чётко проговорил каждое слово, как для малого ребёнка.
  -- Да... - прошептал отчим и посмотрел на его лицо.
   Славка слегка ударил его в глаза растопыренными пальцами и сказал, когда тот схватился руками за лицо:
   - А меня не было. Никого не было! - он столкнул мужика на пол и вышел, закрыв за собой дверь.
  
   - Насть, ты знаешь, как зовут твоего настоящего отца? - спросил Славка, когда они спускались по лестнице.
   - Нет, она мне никогда не рассказывала. Когда я спросила про него, она сказала, что он умер и чтобы я никогда не приставала к ней с глупыми вопросами. Но это было давно.
   Славка остановился, и спросил:
   - У вас фотоальбом есть?
   - Нет, - Настя покачала головой, - она выкинула его, а отчество дала мне другое.
   - Так, чтобы не осталось никакой памяти, не бывает. Идите вниз, в машину, а я загляну в квартиру ещё раз.
   - Слав... - Настя попробовала возразить.
   - Я сказал, - рявкнул он, - я скоро вернусь. Алекс, береги Настю.
   - Есть, товарищ командир! - он в шутку приложил к голове пятерню и пошёл вниз.
   Возле подъезда стояла чёрная машина. Славкин знакомый, который уже получил права, согласился помочь по первому его звонку.
   Славка достал из кармана кожаные перчатки и снова вернулся в квартиру. Отчим стоял на коленях возле тумбочки с телефоном и накручивал диск. Увидев Славку, он посерел от страха и попытался скрыться в комнате. Славка, не торопясь, разбил о стену старенький аппарат, потом попытался поймать Отчима, но тот очень ловко использовал пространство и не попадался. Когда же, наконец, Славка схватил его, он развернулся, и в его руке блеснуло бритвенное лезвие. Славка не почувствовал, как лезвие полоснуло по лбу, прошло по щеке и соскользнуло на кожаный воротник, закрывающий шею. Славка понял, что всё слишком серьёзно, и почти вслепую (кровь заливала глаза) повалил Отчима на пол и, навалившись на него, рванул за руку, державшую лезвие. Раздался неприятный треск костей, Отчим вскрикнул и обмяк. Славка вытер кровь вышитой салфеткой, убедился, что глаз не задет и вытащил ремень из джинсов, чтобы связать Отчима, который начал приходить в себя.
   Славка не знал, сколько у него времени, ведь он не знал, удалось ли дозвониться Отчиму, но всё равно надо было торопиться. Он выбросил книги из шкафчика, их было немного, потом вытряхнул материны ящики и среди разбросанных по полу религиозных буклетов раскопал карточку человека в берете с папироской во рту. Сзади было написано "Милой Леночке от Вени". Он сунул карточку в карман и вернулся к Отчиму. Он стонал, и неизвестно, что причиняло ему больше страданий: то ли сломанная рука и живот, то ли садистский метод связывания человека, который Славка выучил в закрытом клубе рукопашного боя. Месяц занятий стоил несколько сотен долларов, зато там учили убивать. Свои знания на практике Славка использовал в первый и, как он надеялся, в последний раз. Ремень связывал одновременно две ноги и здоровую руку и был пропущен через пах. При малейшем движении, он причинял страшную боль. Славка думал звонить в милицию или нет. Поверят, несомненно, их, а особенно Настиным показаниям. Тем более, что уже как минимум один раз Отчим сидел. Славка это понял по татуировкам. Но потом решил этого не делать и, проверив, на месте ли карточка, пошёл к машине.
   - Поехали! - бросил он, и захлопнул за собой дверь.
   Чёрный вагон джипа рванул с места и растворился в темноте.
   Но дальше соседнего двора они не уехали. Спрятав машину от окон за деревьями, Славкин знакомый вылез, зажав в руке две металлические пластинки с номерами, и поменял. Те, которые были на джипе, когда он стоял во дворе знакомый надёжно спрятал в салоне. После этого безбоязненно выехал на шоссе и помчался к Славкиной квартире.
  
   Когда они приехали, Славка проводил Настю с Алексом в квартиру, попросив мать, чтобы устроила их, а сам спустился вниз.
   - Теперь мы квиты? - спросил Славкин знакомый.
   - Почти. Слушай, последняя просьба: можешь узнать кто этот человек, где живёт? - Славка протянул ему фотографию. - Только эта карточка была сделана лет двадцать назад... Сможешь?
   - Угу, - кивнул он, - пришлю на твой ящик. Надеюсь информация не секретная?
   - Нет. Но... я не уверен, что он жив.
   - Мне всё равно. Если он мёртв, пришлю координаты могилы, - Знакомый хищно оскалился.
   - Не накаркай, - Славка оставался серьёзен, - и постарайся. Ладно?
   - Хорошо, - ответил он, и Славка понял, что он всё сделает как надо.
   Их руки столкнулись в воздухе.
   - Береги себя, Игл (Eagle)! - Славка хлопнул его по плечу и, оттолкнувшись, вышел из машины и скрылся в кованых воротах с сонным охранником в будке.
   Джип отъехал от ворот, и больше ни машины, ни Знакомого Славка никогда не видел.
  
   Однако, спустя несколько дней, на его почтовый ящик в Интернете пришло письмо следующего содержания:
   "Ефимов Венедикт Юрьевич
   г.р. 1954
   Московская область г. Клин; ул. Свободы д. 16 кв. 94
   Разведён. Бывшая жена Ламина Елена Петровна.
   Занимается живописью. Через неделю в Москве состоится выставка его картин под названием "Что я вижу" в изобразительной галерее. Будет длиться две недели.
   Born to be wild
   Eagle"
   К письму прилагалось несколько фотографий, включая ту, которую дал ему Славка. Была и Фотография, где он стоит рядом с Еленой и держит на руках маленькую Настю.
   - Настя! - радостный Славка подошёл к ней, держа в руках ещё тёплый после принтера лист бумаги.
   - Да... - выдохнула она.
   - Собирайся, поедем на улицу Свободы! - он протянул ей письмо.
  

КОНЕЦ

   Славка позвонил в дверь. Его густые, длинные, чёрные, как смола, волосы свешивались со всех сторон мокрыми прядями и сливались с чёрной кожей косухи. На улице шёл дождь, и по лицу его, и по куртке стекала вода. Зонтов он не признавал в принципе.
   Его отец поднимался всё выше по карьерной лестнице, и его всё меньше интересовали семейные дела. Он даже перестал скрывать от жены и сына, что у него есть вторая семья. В какой-то степени Славкиного отца, Николая Степановича, можно было назвать благородным человеком, да только никто его так не называл. Когда он узнал, что его секретарша Мила (полное имя её было Людмила, но обращение "Люда" она терпеть не могла) беременна от него, он тут же отправил её в декретный отпуск и стал жить на две семьи. Материально Славка с матерью не пострадали: если раньше они покупали дорогие вазы и картины, то теперь они перестали это делать. Честно говоря, Славку даже радовало, что большую часть времени его отец проводит в другой семье, тем более, что в деньгах нужды они не испытывали.
   Поэтому он был очень удивлён, когда дверь открыл отец. Он был в дорогом костюме серого цвета, который красиво переливался при свете люминесцентной лампы подъезда. Он ещё больше раздался вширь, и Фюреру стало смешно, когда он подумал, сколько усилий ему надо приложить, чтобы залезть в автомобиль. Он не знал, что уже долгое время отец его ездит на микроавтобусе. Параллельно он подумал, что в нём нашла молодая секретарша Люда, которой тогда было едва ли двадцать лет. Короткие волосики, едва закрывающие череп, были аккуратно зачёсаны назад, глаза спрятались за толстые щёки. Он был похож на большого хомяка. "Неужели можно до такой степени любить деньги?" - подумал он, и вспомнил Настю, которая казалась ему полной противоположностью новой пассии отца. Он презирал таких женщин как Люда.
   Сказать, что Мила была красива, значит не сказать ничего. Хотя это не удивительно в двадцать один. За несколько лет до встречи с Николаем Степановичем она победила в каком-то конкурсе красоты, но что-то там у неё не заладилось, и она практически оказалась на улице. Нет, конечно, у неё были и квартира, и машина, и даже какие-то источники доходов, но по сравнению с тем, что она имела раньше, это было нищетой, а она привыкла жить шикарно. С детства её снимали в рекламных роликах и фильмах, а потом наступил крах. Как она стала секретаршей его отца, Славка не знал, но догадывался. Николай Степанович не пропускал ни одного фуршета (поэтому он так разжирел), где собиралась элита общества. Он всегда был на глазах высшего света, поэтому решил обзавестись женщиной, с которой нигде не стыдно появиться. Мать Славки на эту роль, ну никак не подходила. Он стал посещать конкурсы красоты, съёмочные площадки и редакции журналов для мужчин. Наконец он нашёл то, что искал: не просто очень красивую женщину, а женщину с совершенной фигурой и лицом. После недолгих разговоров, он устроил её у себя на фирме в должности секретарши, хотя реально её должность можно было обозвать так: "главный помощник руководителя по делам чёрного пиара". А как можно это ещё назвать, когда приходят к Николаю Степановичу другие бизнесмены, а он попросит Милу, у которой платье с декольте до самого пупа: "Людочка, вы не могли бы принести кофе?". Людочка подавала кофе, поворачиваясь своими формами то к одному, то к другому, а генеральный директор предлагал добавить в кофе немножечко коньяка...
  
   Николай Степанович протянул Славке руку и забасил низким грудным голосом, какой бывает только у очень тучных людей
  -- Здравствуй, сынок! Как я давно тебя не видел...
   Он не мог не заметить того, что с прошлого раза, когда он видел сына, а это было больше полутора лет назад, внешний вид его практически не изменился: те же длинные волосы, стали только ещё длиннее, то же угрюмое выражения лица, такая же куртка, только новая. А тут ещё и шрам от виска до подбородка. Бандит, да и только!
   Он полагал, что стоит предложить сыну, которому исполнилось недавно восемнадцать, и который, как он считал, поумнел, предложить место консультанта, то он сразу забросит все свои увлечения. Не беда в том, что он ничего не понимает - работать будут другие люди, а вот передать со временем дело наследнику, а самому удалиться на заслуженный отдых, Николай Степанович очень хотел. Он представлял себе сына в элегантном костюме с модной стрижкой в Оксфорде или Кембридже. Других заграничных университетов Николай Степанович просто не знал, и с наивностью, свойственной людям, метнувшимся во время перестройки "из грязи в князи" думал, что за хорошие деньги его сына примут там с распростёртыми объятиями. Как раз, пока он якобы работает консультантом, самое время получить образование. А шрам, его и убрать можно. Были б деньги!
   Поэтому он был очень удивлён, когда сын развернулся и пошёл вниз по лестнице. Николай Степанович сначала бросился за ним, а потом стал кричать, что не видать ему Оксфорда, как своих ушей, если он не вернётся сейчас же назад...
   После этого он прошёл, не разуваясь, в квартиру, где не был уже полтора года, достал с полки бутылку водки и налил полный стакан.
   Гад! Всё для него, а он!... - генеральный директор фирмы выпил полный стакан, занюхал рукавом, потом прошёл в комнату, где на диване сидела растерянная мать.
  -- Ты!.. - он залепил её затрещину и вышел из квартиры.
  

***

   Алекс и Настя уже сидели в открытом зале японского ресторанчика, когда подъехал Славка. Он взял машину у матери. Это был довольно старый серебристый "Nissan", который ей купил отец несколько лет назад. Она практически не ездила на нём, и большую часть времени он простоял в гараже, пока за него не взялся Славка. Алекс полгода назад, осенью купил мотоцикл, о котором мечтал столько лет. Он нашёл работу в одной строительной бригаде, и хотя там платили не очень много, за полтора года он накопил сумму достаточную для того, чтобы купить новый "Урал Волк". Это было не очень трудно: он жил один, и практически ни в чём не нуждался. Параллельно он учился в техникуме на водителя-механика, поэтому на тюнинг мотоцикла не тратился - сам всё сделал.
   Настя пришла пешком, выставка картин её отца находилась недалеко, здесь же, в центре города. Она легко могла позволить себе такси, но ей хотелось пройтись пешком по центру, взглянуть на старые здания, которые она так любила за их мудрый и добрый вид, особенно летом, когда их еле видно из-за раскидистых зелёных крон, растущих перед ними деревьев. Здания словно накапливали знания и многолетний опыт проживающих в них людей. При взгляде на современные новостройки ей казалось, что такой дом может служить лишь стартовой площадкой, взлётной полосой для живущего в нём человека. Свой дом человек должен выстроить сам, воплотить в нём себя, к сожалению это мало кто может себе позволить, - думала она. Большинство людей стало "синтетическими", они перестали осознавать каждый момент жизни. А Насте хотелось быть, всего лишь быть, - как пел Бутусов в "Наутилусе". Кстати Славка немного похож на него, - подумала она.
   У её отца было две картины, написанные под музыку "Наутилуса". На одной из них был изображён давно затонувший корабль. Глядя на картину, казалось, что смотришь вверх со дна моря. Очень красивая картина. На другой... После того, как посмотрела на эту картину, Настя забыла всю ту ложь и грязь, которую её мать прикрывала именем Бога. Когда Настя уезжала к отцу, она ненавидела мать и всё, что хоть как-то было связано с ней: её религиозные проповеди, отчима, и дешёвые псевдоиконы во всех комнатах.
   На картине был изображён Христос, как если бы он жил в наше время. Он был изображён стоящим в толпе, которая куда-то неслась, среди машин и высоких серых зданий. Он стоял в недоумении, словно ища кого-то, глядя сквозь людей. Настя испытала ужас, впервые взглянув на эту картину: у всех людей были закрыты глаза. Слепая, спешащая неизвестно куда толпа двигалась вниз по улице, если смотреть на картину, а Он, наоборот, стоял вполоборота, почти спиной к смотрящему, но Его голова, словно боялась пропустить какого-то человека, немного повёрнута так, что видны глаза... Картина была выполнена в чёрно-белых тонах, и походила на фотографию: толпа людей выглядела смазанной, как будто фотограф поставил слишком долгую выдержку... Однажды Настя спросила отца, что он хотел сказать этой картиной. Отец пожал плечами и сказал, что не знает, само, мол, в голову пришло. В смысле техники картина простая, а смысл пусть каждый понимает так, как хочет, - сказал отец.
   Выставка была уже не первая, деньги у Венедикта Юрьевича были, и полгода назад они с Настей перебрались в загородный коттедж в лесу. Он был небольшой: большой требовал бы много ухода и вложений, да и толку от него было бы немного; но и не маленький: он бы давил, да и нажились Венедикт с Настей в тесноте. Коттедж был в два этажа. На первом этаже располагалась гостиная с камином из необработанных камней, кухня, санузел и несколько подсобных помещений. В одном, специально для этого приспособленном, Настин отец хранил свои полотна. Наверху - коридор, точно посередине вдоль крыши, а справа и слева от него - комнаты с мансардами. Одна Венедикта Юрьевича, другая - Насти. Комната Насти разделялась ещё на две поменьше - уютную маленькую спальню и кабинет. Свою комнату отец не делил. Студия, считал он, должна быть просторной.
   По вечерам они, как правило, сидели в гостиной, свет был выключен, в камине шипели и потрескивали дрова...
  
  -- А что же отец Славки? - спросил я, когда мы уже направлялись к дому Венедикта Юрьевича - он к ним больше не приходил после того раза?
  -- Нет, - покачал головой Александр,
   (Алекс, Саня, Шурик)
   - после этого он больше никогда не появлялся. Деньги тоже перестал перечислять, в общем, с концами. Самое удивительное было, когда я его в новостях увидел. Он теперь в Думе заседает...
  -- Да ну!
  -- Правда! Я тоже сначала подумал, что это кто-то другой, просто похож, потом Славке позвонил, и он подтвердил, что это он.
   Мы подошли в деревянному частоколу, я таких никогда не видел, и зашли в небольшую аккуратную калитку. На дворе, рядом с маленьким искусственным прудом, в котором летом плавали утки (сейчас они в сарае), в одних трусах делал зарядку пожилой человек. Честно говоря, мне даже стыдно стало, я моложе его, и то умудрился кое-где жирок завязать. А он: худой, жилистый, глаза горят, на голове шапочка вязаная. Из будки, которую я сразу не заметил, так она была занесена снегом, вылез большой кудлатый пёс. Он посмотрел на меня, мне даже не по себе стало, потом на Александра, успокоился, глухо гавкнул, приветствуя, и по брюхо в снегу поскакал за дом. Домик снаружи выглядел маленьким, но когда мы вошли, оказался гораздо больше. Настя, которая была прекрасна даже в кухонном фартуке, готовила завтрак.
  
   Так закончилось наше ночное приключение. Наверное, это нельзя назвать приключением - так, неприятность - ведь по большому счёту мы живы, здоровы и с нами ничего не произошло, но... Эта поездка изменила мою жизнь. Так получилось, что я оставил работу таксиста и перешёл в строительную бригаду, хотя занимаюсь почти тем же самым: вожу и обслуживаю машину. Ещё я купил себе мотоцикл. На деньги, которые я откладывал себе на чёрный день. Зачем они мне в старости? На похороны?
   Жена моя сначала чуть вообще от меня не ушла: взбесился, говорит, на старости лет.
   Знаете, если уж я пишу правду, то скажу всё до конца. Мы же с женой вдвоём жили, детей-то у нас не было. А сейчас, когда я от жизни кайф начал ловить... Ну, вы поняли. Я бы, наверное, так и не взялся бы написать всё это, да жену в роддом увезли, а дома одному скучно. Весь на нервах извёлся, чуть за сигаретами не полез... Я не говорил? Я ведь уже год, как не курю. Бросил, когда с Венедиктом пообщался. Удивительнейший человек! Я, что удивительно, специально не бросал, так само получилось: день не курю, два не курю, на третий закурил, закашлялся и выбросил сигарету. Не хочется и всё тут!
   Мы с Алексом и Славкой (я их по другому просто не могу называть) к прошлому лету мой мотоцикл в порядок привели. Я бы и сам справился, не вчера родился, двадцать лет, почитай за рулём. Только я всё больше по автомобилям, с мотоциклами до этого дел не имел. Что-то я знал лучше, что-то они... Так что всё в ажуре.
   Летом, в июне, собрались всей бригадой и поехали в Сочи на Чёрное море. Вы, наверное, опять мне не поверите, но моя жена поехала со мной. На мотоцикле!
   Настя с Алексом ехала... Ну вот! Опять я проговорился, а значит надо говорить до конца: у них свадьба через месяц. Славка в походе с одной девушкой тоже познакомился, так что, наверное, только порадуется за друга.
   Венедикт с Алексом решили выкупить участок неподалёку, всё равно там никто не живёт. Построят там дом, Настя с Алексом туда переберутся...
  
   Пока всё идёт хорошо! Тьфу- тьфу- тьфу, не сглазить бы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   29
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"