Аннотация: Жила-была очень избалованная девочка...
Анатолий Моисеев
КАПРИЗКА И ЧЕРТ
Сказка
Вступление
Не в каком-то царстве, не в каком-то государстве, не за морем-океаном, не на острове Буяне, не на небе, не под землей, а в городе, где живём и мы с тобой, жила-была девочка.
Хорошенькая такая девочка: носик -- пуговкой, щёчки -- луковкой, глазки -- синие, бровки -- длинные. В общем, не девочка -- куколка-конфеточка.
Вот только мама и папа, бабка и дед девочку ту залюбили на нет. Все, что ни скажет, что ни прикажет, тут же исполнят -- мгновенно и сразу.
-- А я каши не хочу! -- надула губки девочка и повернулась в кроватке на другой бок. -- А я спать буду!
-- Не будешь кушать -- не получишь конфету! -- строго сказала мама.
А вошедшая следом бабушка добавила:
-- Не скушаешь кашку, не расскажу сказку.
Девочка села в кровати.
-- Не хочу каши! Рассказывайте сказку и несите конфеты, -- приказала она. -- И только с самыми-самыми красивыми фантиками!
Мама поставила тарелку на столик и всплеснула руками:
-- Доченька! Да где ж мне их сейчас взять?! Еще ведь и магазины не открылись!
-- Магазины закрыты? -- наморщила носик девочка. -- Ну вот, когда откроются, тогда и встану!
-- Ах, внученька, внученька, -- укоризненно покачал седой головой заглянувший на шум дедушка. -- Как же ты с мамой и бабушкой разговариваешь? Вот рассердятся они на тебя, уйдут, что тогда будешь делать одна, а?
-- Ну и уходите! -- совсем обиделась девочка. -- И не нужно мне вашей кашки, и не хочу я слушать сказки! И не приходите, пока не купите мне самых-самых красивых конфет и только в самых-самых красивых бумажках. Вот!
Заплакали тут мама и бабушка. Даже у дедушки затряслась белая борода: вот-вот разрыдается.
Но девочка не обратила на это никакого внимания. Прыгнула снова в кроватку, отвернулась к стенке и одеялом поплотнее укрылась, чтоб, значит, никого не видеть и не слышать, и уже оттуда пробурчала:
-- А сказки ваши -- это все враки. И не хочу я их больше слушать!
И только она это сказала, как тут же услышала чей-то голос:
-- Правильно, девочка! Зачем тебе мама и папа, бабушка и дедушка? Ты и сама знаешь, чего тебе хочется. Только имя твое отныне будет -- Капризка. Не правда ли, красиво?
Девочка подумала, что это (чужим, конечно, голосом) сказала мама. И поэтому, еще больше надув губы, громко ответила:
-- И все равно я вас слушать не стану! -- и закрыла глаза.
-- Конечно, конечно. Капризка, -- проговорил тот же голос. -- Не надо никого слушать. Ты лучше спи-засыпай!
-- Сами засыпайте! -- пробурчала девочка. И вдруг почувствовала, что ей действительно очень-очень захотелось спать. Ну так захотелось, как будто она не спала уже целую неделю или два дня.
Секунду-другую она еще боролась с таким странным и непонятным желанием, но вскоре мысли ее разбежались, как круги на воде от брошенного камня, телу стало легко-легко, словно его наполнили газированными пузырьками и... все исчезло...
Территориальная территория
А когда Капризка проснулась, то не сразу поняла, где она. К ее удивлению, вместо мягкой и теплой перины под ней почему-то оказалась ... трава. Да-да, самая настоящая зеленая травка! А вместо потолка -- батюшки-светы! -- глубокое-глубокое голубое небо.
"Опять дедушка шутки шутит! -- недовольно подумала девочка. -- Вот ка-ак встану сейчас да ка-ак побегу! -- пусть догоняет!" И, решив так, тотчас вскочила на ноги.
К ее удивлению, дедушка не бежал к ней. И вообще никто другой не торопился ее навестить. А вокруг она видела вовсе не знакомый двор, а какой-то очень странный, огромный-преогромный, без конца и края, луг. На нем росло множество ярких и красивых цветов, а вот домов не было совершенно. Даже дорог, и тех не было. Только одна чуть заметная узенькая тропиночка вилась по этому лугу.
Увиденное, конечно, слегка обескуражило Капризку. Но не надолго. И не потому, что она была такая уж бесстрашная. А просто -- из упрямства. Ну, такой уж характер. Если другим страшно -- ей интересно.
Постояв немного, девочка решительно двинулась вперед по тропинке, справедливо рассудив: любая дорожка куда-нибудь да выведет! Тем более, что яркое солнышко светило так ласково, что о плохом думать вовсе не хотелось.
Долго ли, коротко шла она, но вышла наконец к какому-то то ли большущему дворцу, то ли небольшому городку, окруженному высоченнейшим каменным забором.
Вот только дорога, на которую вышла Капризка с тропинки, и которая вела к городу-замку, восторга не вызывала. Широкая, но такая старая, что и вообразить трудно: булыжники выворочены, выщерблены -- не только мхом, но и травой проросли, да такой густой, что сама дорога под ней почти исчезла.
Пошла девочка вдоль дороги и вышла прямо к большущим воротам. Вернее, к тому месту, где те ворота должны были быть. Ибо самих ворот вовсе не было. Вместо них -- просто-напросто широкий вход, над которым красовалась сделанная сикось-накось на транспаранте надпись: "Территориальная территория! Вход и выход запрещен!" Под транспарантом сидели двое дяденек. Но очень странных дяденек. У того, который сидел справа, брюки были только с одной, правой штаниной, а на левом плече висело только полпиджака. А у второго -- наоборот: полпиджака на правом плече, брючина -- слева. На голове первого красовалась большая мятая-премятая алюминиевая кастрюля, у второго -- жестяной чайник с отломанным носиком. И возле каждого дяденьки лежало по огромной дубинке.
Дяденьки сидели друг против друга и о чем-то говорили. А когда Капризка подошла к ним поближе, она очень удивилась, услышав их беседу...
Господа дурдомандцы
-- Ты господин? -- строго спросил дяденька с чайником на голове у дяденьки с кастрюлей.
- Ага! -- радостно отозвался тот. -- И в свою очередь поинтересовался: -- А ты?
-- И я! -- тоже обрадовался первый. -- А ты хороший?
-- Конечно! -- важно ответил хозяин кастрюли. -- А ты?
-- И я! -- подтвердил тот.
И они восторженно закричали в два голоса:
-- Ур-р-ра-а! Мы хорошие господа!.. Мы господа хорошие!.. Ура! Ура! Ура!
Но, покричав немного, первый нахмурился:
-- Э-э, так не пойдет. Это я господин, а ты -- нет!
-- Это еще почему? -- обиделся обладатель кастрюли. -- Я тоже хочу быть господином.
-- А тебе нельзя: ты -- рыжий!
Второй тут же схватил свою дубинку.
-- Ах, так?! -- возмутился он. -- Ну, я тебе покажу -- "рыжий", -- и так треснул дубинкой по кастрюле на голове первого, что вокруг загудело, будто в колокол зазвонили.
Тут уж и тот не стерпел: поднял свою дубинку -- и как ударит по чайнику -- еще больший гул пошел.
Долго они так дубасили друг друга. А потом, наконец, успокоились, отбросили дубинки, уселись на прежние места и начали опять:
-- Ты господин? -- спросил первый.
-- Ага! -- радостно отозвался второй...
И все повторилось сначала.
Тогда не выдержала Капризка. Хоть и удивлена была, подошла к ним и как можно вежливее спросила:
-- Извините, пожалуйста, это страна или город? И почему вы деретесь друг с дружкой? Вам что, совсем не больно?
Вскочили те на ноги и уставились на нее во все глаза. И оказались те дяденьки ростом не с настоящих дяденек, а, как ни странно, -- с Капризку.
-- Эй, ты кто такая? -- грубо спросили они разом. -- И как очутилась в Дурдомандии? Не видишь разве, что в нашу страну вход строго воспрещен? -- и показали на надпись на транспаранте.
-- Дурдомандия? -- очень удивилась девочка. -- Никогда не слышала о такой стране! А мои мама, папа, бабушка и дедушка сюда не приходили?
-- Кто твои мама, папа, бабушка и дедушка мы не знаем, -- еще более грубо ответили драчуны, -- и знать не хотим! А в Дурдомандию мы тебя не пропустим, ясно?
Глаза Капризки стали круглыми, как яблоки.
-- Это еще почему? -- рассердилась она. -- Если есть ворота, то они же для входа?
-- "Почему, почему", -- передразнили ее стражи. -- А по кочану! -- и, видно, устав от собственной грубости, уже более миролюбиво проворчали: -- А мы откуда знаем? -- и удивленно переглянулись.
-- Послушай, -- сказал тот, что с чайником на голове, -- а действительно, почему?
Второй приподнял кастрюлю и почесал затылок.
-- А я откуда знаю? -- жалобно проговорил он. -- Когда-то сюда разрешалось входить. Но потом появился новый правитель, и почему-то все изменилось. И мы ничего не можем вспомнить.
-- А еще, -- подхватил первый, -- нам совсем не хочется работать. И знаем только одно: мы должны все время повторять, что мы господа, и колотить друг друга.
-- Может, ты, девочка, скажешь, что это с нами творится? -- спросили они уже вместе.
Жалко стало Капризке этих странных дяденек. Ну до того жалко, что у нее на глазах чуть слезы не выступили. Но она сдержала их и стала думать, как же дяденькам этим помочь. Долго думала. Наконец придумала.
-- Не знаю, -- честно призналась она. -- Но, наверное, смогла бы узнать, если бы вы пропустили меня.
-- Нельзя, девочка, -- печально отозвался дяденька с кастрюлей. -- Я никого не имею права пропускать с моей стороны...
-- А я со своей, -- вздохнул второй.
Капризка хитренько прищурилась:
-- А посерединочке можно?
Те в изумлении переглянулись.
-- А что, -- сказал первый, -- это ты здорово придумала! Про такое нам никто ничего не говорил.
-- Ух и умница, -- восхитился "чайник". -- Так мы и приказ не нарушим, и, может быть, помощь получим, -- и чуть-чуть посторонился.
-- Ладно! Беги, девочка! Но не забудь о нашей просьбе, -- сказали оба.
И только проскользнула путешественница мимо них, как вновь услышала за спиной:
-- Ты господин?
-- Ага!..
-- А ты -- рыжий...
И долго еще доносился до Капризки знакомый уже грохот колотушек...
Чудные чудеса
Ну вот, идет Капризка дальше. Но чем дольше идет, тем больше растет ее удивление. Еще бы! Вокруг красивых, уютных, очень похожих на маленькие теремки, дворцы и замки домиков, стоящих по обе стороны дороги, бегали, суетились люди. Но они ничего не строили! Все жители этого странного города-государства занимались... разрушением!
Одни ломиками били по стенкам домов, другие кирками крушили резные крылечки и балкончики, третьи вдребезги разносили кружевные наличники на окнах, четвертые ломали ажурную, ярко-мозаичную черепицу на крышах. Да так яростно-самозабвенно, что пыль и осколки, взлетая вверх, никак не могли опуститься на землю.
И впервые испугалась девочка: уж не хотят ли эти люди вовсе разгромить такой некогда чудный городок?
Но, как ни страшно ей стало, она, прикрыла ладошками глаза от пыли, крикнула одному из ближайших к ней разрушителей:
-- Здравствуйте, дяденька! Скажите, пожалуйста, что у вас здесь происходит? Почему вы ломаете эти красивые домики? Или вы хотите построить еще красивее?
Но тот даже не повернул головы в ее сторону. Только еще пуще начал колотить молотком по изящной колонне, поддерживающей балкон, оглушительно выкрикивая:
-- Вот вам! Вот вам! Никому не дам! До песчинки все сломаю, но ничуть не пострадаю!
А сосед его, топча разбитые цветные стекла окошек, радостно вторил речитативом:
-- Я и сам -- не гам и соседу не отдам! Пусть летят в тартарары, словно камешки с горы!
Растерялась Капризка: в воротах стражи чудные, а здесь люди -- еще чуднее. И главное -- не у кого даже спросить, что происходит.
К счастью, тут к ней дедушка подошел. Ну самый настоящий дурдоманский дедушка. Старенький-престаренький, с длинной-предлинной бородой, ставшей от времени не белой, а какой-то светло-желтой. Такого же цвета были у него и усы, и волосы. Но одет старичок был, в отличие от остальных жителей, не в нечто невообразимо-рваное, а в чистенький, аккуратный белый костюмчик. Из-под пиджака выглядывала вышитая рубашка. На ногах красовались мягкие сапожки. И, конечно же, вид старичка, напомнившего Капризке родного дедушку, вызвал у девочки симпатию. И она почтительно обратилась к старичку.
-- Здравствуйте, дедушка! -- стараясь перекрыть шум и грохот, прокричала она. -- Скажите, пожалуйста, почему здесь люди все-все ломают? Им что, делать нечего?
-- Ась? -- отозвался тот, подставляя к уху ладошку. И вдруг глаза его широко распахнулись: -- Девочка?! А как ты сюда попала? Каким тебя ветром занесло?
Та непонимающе воззрилась на него.
-- Разве к вам ветром заносит? -- удивилась Капризка. И пояснила: -- У меня пропали родители. Я их ищу. А куда они делись -- не знаю. Может, вы их где-нибудь видели?
Тот отрицательно покачал головой.
-- Я уже очень стар. Но в нашей стране, кроме тебя, незнакомых людей мне давно встречать не приходилось, -- и предложил: -- Послушай, незнакомка, давай-ка отойдем в сторонку. А то здесь я тебя почти не слышу, -- и когда они прошли к небольшой, еще не сломанной скамеечке, откуда не так был слышен грохот, старичок еще раз внимательно посмотрел на девочку.
-- Да, ты действительно не из Дурдомандии, -- сказал он. -- И действительно ничего не знаешь. Но, видишь ли, на твой вопрос и я не смогу дать ответ. Хотя, -- он немного подумал, -- если бы мне было не так трудно ходить, я бы нашел ответ. Одно я помню точно: когда-то у нас здесь было все не так. Все жили дружно и весело. А потом вдруг что-то изменилось, люди стали злыми и черствыми, исчезли все дети, -- дедушка горестно вздохнул. -- В том числе и мои внуки.
Капризка сочувственно потеребила его за рукав.
-- Не расстраивайтесь, дедушка, -- тихо сказала она. -- Я постараюсь их отыскать. Только скажите, куда мне идти?
-- Спасибо, внученька! -- длинная палка-посох дрогнула в стариковских руках. -- Дорог у нас в Дурдомандии много. Но все они ведут на Главную площадь. На этой площади стоит огромный дворец, в котором живет правитель нашей страны. Наверное, он все знает. Может быть, если ты к нему попадешь, он скажет, что случилось с людьми и куда делись все дети, -- и вновь посетовал: -- Э-эх, был бы я помоложе, разве стал бы о чем-то просить? Эх-хе-хе!
Девочка вскочила на ноги.
-- Дедушка! -- воскликнула она. -- Я сделаю все-все, как обещала, -- и вприпрыжку бросилась вперед.
Глаза старика посветлели.
-- Удачи тебе, незнакомка! -- тихо произнес он, глядя ей вслед.
На площади
Ох, и наглоталась пыли маленькая путешественница, пока бежала! А сколько бежала, она не знала. Ибо часов у нее не было, а дурдоманское жаркое солнышко, как висело над головой, так и продолжало висеть на прежнем месте. Ну ни чуточки не продвинулось на небосводе. Хорошо еще, что навстречу дул легкий ласковый ветерок, который не дал ей задохнуться от пыли. Так что, хоть Капризка и устала слегка, преодолевая длинный путь к площади, ей было нисколечко не жарко. Вот только изумление ее еще больше возросло.
Перед ней расстилалась огромнейшая площадь. Ну такая огромная, что противоположная сторона была почти не видна. В центре площади стояла какая-то большая железная бочка, но с заостренным верхом. Любопытная девочка подошла поближе и чуть не ахнула: перед нею была... бомба! Совсем такая, какую она видела в старой книжке. А вокруг размахивали руками, суетились, смеялись жители Дурдомандии.
"Но зачем, -- подумала Капризка, -- эти люди разжигают под бомбой костер? Чтобы теплее было? Но ведь дедушка рассказывал..." -- и она нетерпеливо дернула веселого дурдоманца за рукав.
-- Что это вы делаете? -- спросила она. -- Ведь бомба, наверное, настоящая?
Лохматый, заросший волосами до самых бровей человечек перестал прыгать и хлопать в ладоши у разгорающегося костра и недоумевающе уставился на нее.
-- А? Что? -- спросил он. И тут же понимающе улыбнулся. -- А-а! А как же?! Самая-пресамая настоящая! -- и восторженно затараторил: -- Понимаешь, нам надоело иметь что-то общее. И мы решили эту бомбу поделить.
-- Но зачем же разводить под ней огонь? -- изумилась Капризка.
-- Какая ты бестолковая! -- рассердился тот. -- Бомба же такая большая и крепкая: как ее разрезать?
-- Но от огня она взорвется! И тогда вы все погибните! -- поделилась знаниями Капризка.
Прыгавшие и плясавшие на площади дурдоманцы постепенно притихли, прислушиваясь к разговору, затем подошли поближе.
-- Девочка?! -- пронесся удивленный возглас. А потом -- вразнобой:
-- Откуда взялась?
-- Кто такая?
-- Что она говорит?!
-- Слушайте, слушайте! Какие мудрые слова у этой незнакомки! Она, должно быть, ученая!
Капризка покраснела? Шутят они так, что ли?
-- Дяденьки, -- сказала она как можно строже, -- сначала огонь потушите, а уж потом шутки шутите!
Удивительные, какие-то пустые, глаза ближайшего дурдоманца в недоумении вонзились в нее:
-- А зачем?
Капризка с досадой посмотрела на того: какие странные вопросы приходится ей здесь слышать. И, вздохнув, рассказала о том, что узнала от дедушки.
В пустых глазах дурдоманцев вспыхнули живые искорки.
-- А, может быть, девочка и права, -- ошеломленно сказал один из них и перевел взгляд на соседа. -- Еще немного, и от нас мокрого места не останется!
-- И правда, -- отозвался тот. -- И что это такое с нами стало?
-- Какой позор! -- недоумевающе воскликнул третий. -- Я портной, а хожу в рваной одежде.
-- А почему ни у кого на ногах не видно обуви: ведь раньше я всех-всех обувал в самые красивые сапоги и туфли?!
-- Горе на мою голову! Где те прекрасные кепки, шапочки и шляпы которые я шил для всего нашего народа?
Кто знает, сколько бы еще сетовали на самих себя жители этой удивительной страны, если бы громкий голос того, кто назвался портным, не перекрыл шум:
-- Господа!.. То есть братцы! А мы ведь, ей-Богу, спятили! -- закричал он, хватаясь за голову. -- Скорее надо принести воды и погасить огонь! -- и первым бросился к расположенному неподалеку водоему. За ним последовали и остальные. И все бы, наверное, окончилось благополучно. Но тут, откуда ни возьмись, словно из-под земли, выскочили толстые человечки, одетые не то в длинные черные рубашки, не то в мешки с прорезями для глаз. В руках человечков были длинные палки с острыми железными наконечниками.
-- Откуда взялась эта дылда-девчонка? -- завопил самый толстый. -- Схватить ее немедленно и отвести на суд к Нашему Величайшему Величеству Охломониусу Двадцать Два-Наоборот за поднятие бунта. Остальным -- немедленно заняться разжиганием огня, как велено нашим повелителем!
И Капризка даже не успела как следует обидеться за то, что ее обозвали дылдой, как была схвачена за руки и за ноги черными стражами. Затем ее, отчаянно сопротивляющуюся, поволокли-потащили к величественному зданию-дворцу...
Его Величество Охломониус
Никогда еще Капризке не доводилось видеть такой дворец. В огромном здании, куда ее затолкали стражи, прежде всего девочка увидела высокий купол. Ну такой высокий, что если задрать голову -- шапка на пол свалится, а потолка не увидишь. Вскочив на ноги, пленница оглянулась вокруг. Зал был широким и просторным, а купол окружало такое множество колонн, резных и отделанных мрамором всех цветов и оттенков, что и сосчитать невозможно. Вот только само помещение было запущено до ужаса. Куда ни кинь взгляд -- грязь, мусор, паутина. Ну столько паутины свешивалось со всех сторон, что за нею и стены не разглядишь. Лишь в центре зала было сравнительно чисто. Там на ступенчатом возвышении стоял большущий (как догадалась девочка) трон. И на троне этом, словно клопик в куриной скорлупке, важно восседал толстенький кругленький человечек с помятой короной на голове.
-- Кто такая? -- пронзительным голосом закричал человечек, увидев Капризку. -- Откуда явилась? Кто пропустил?
Толстяк, который велел схватить путешественницу, подбежал к трону и бухнулся на колени.
-- О, величайший из великих всех видимых и невидимых миров и планет! -- высокопарно засипел он, раскачиваясь и извиваясь всем телом. -- О, мудрейший из мудрых повелитель Дурдомандии Охломониус Двадцать Два-Наоборот! Мы привели к тебе создание о двух ногах и столь юное, что даже не можем определить его возраст. Но девчонка эта, едва появившись в нашей благословеннейшей стране, уже успела смутить жителей...
-- Что-о? -- подпрыгнул на троне Охломониус, да так, что толстые отвислые щеки его хлопнули по оттопыренным ушам. -- Бунт в нашем царстве-государстве?! Кто позволил? Вот лишу всех права называться господами, будете тогда знать, бездельники!
-- В-ваше Всемогущественнейшее Могущество! -- еще пуще завопил толстяк у трона. -- Не извольте гневаться! Это существо, как вы соблаговолили уже заметить, не из нашего царства-государства. У нас таких дылд не водится.
Уже пришедшая в себя Капризка недовольно фыркнула: опять ее дылдой называют.
-- А вы - коротышки, -- огрызнулась она. -- И не стыдно вам, взрослым, детей обзывать?!
Но те ее даже не услышали. Толстяк возле трона продолжал вопить:
-- И все-все девчонки находятся у нас под надежной охраной в самых глухих темницах.
Охломониус озадаченно уставился на него.
-- Действительно, таких девчонок я еще не встречал, -- пробормотал он. И еще больше насупился: -- Так откуда она взялась?
-- Н-не знаю, в-ваша величайшая милость! -- заикаясь, отозвался он, отбивая поклоны. -- И никто не знает. Она с-сама п-п-пришла. Из н-ниоткуда...
Губы Охломониуса отвисли.
-- Эт-то еще что такое: "из ниоткуда"? -- Его Величайшее Величество и не заметил, что сам начал заикаться. -- Из... из в-воздуха с-сотворилась, что ли? Вы мне бросьте зубы заговаривать? Д-да я в-вас! Да м-мы вас!.. -- орал он. -- В порошок!.. В пыль!..
Долго он еще так кричал. А потом внезапно успокоился и важно произнес: -- Все! Наше терпение истощилось! Придется, -- он немного подумал, -- придется слегка укоротить всех в росте, -- и уточнил: -- чуть-чуть, всего лишь на голову... каждого!
Тут уж и другие стражи не выдержали и бухнулись на колени. Да как завопят в один голос, моля о пощаде! Ни слова не разобрать!
А когда немного успокоились, снова раздался голос первого толстяка.
-- Ваша Величайшая Мудрость! -- вкрадчиво загундосил он. -- Совершенно нельзя этого делать!
Охломониус подозрительно уставился на него:
-- Это еще почему?
-- По той простой причине, что вместе с головой мы потеряем и уши.
-- Ну и что? Руки-то и ноги у вас останутся.
Тот подполз еще ближе:
-- А то, Ваша Гениальность, что не имя ушей, мы не услышим ваши приказы и не сумеем послушно их выполнить.
Его Величество почесал за ухом.
-- Хм! -- задумался он. -- Действительно, это нам как-то не пришло в голову, -- и важно добавил: -- Ладно! Сегодня мы вас прощаем, -- и, повышая голос, заорал вновь: -- Только не думайте, что мы обо всем забыли! Через несколько дней мы вам все припомним и придумаем такое наказание, что, наверное, сами очень испугаемся. А теперь все -- брысь отсюда! Но не бездельничать! Немедленно пересчитайте всех смутьянов-бунтовщиков! И горе вам, если не досчитаетесь хоть одного из них, ясно?
Последних слов Его Величества те уже не слышали, так как с радостным повизгиванием со всех ног бросились к выходу.
Охломониус Двадцать Два-Наоборот перевел дух и, как ни в чем не бывало, обернулся к Капризке.
-- Ну вот, видишь, незнакомка, -- жалобно проговорил он, шмыгнув носом, -- какими подданными приходится руководить: совершенные глупцы. Все мне да мне приходится делать: и управлять, и думать! -- и покряхтел по-стариковски: -- Эх, дела, дела! -- и, оживляясь, поинтересовался: -- Ну, а теперь отвечай мне, как на духу: ты тоже волшебница? Из какой-такой волшебной страны прибыла? И с какой целью?
Капризка чуть не расхохоталась во весь голос: до чего же смешной этот владыка Дурдомандии! Такие вопросы задает -- за живот схватишься!
Но она сдержала смех, рвущийся из груди: как-никак, а тот все-таки старше. И потому как можно серьезнее ответила:
-- Нет. Я никакая не волшебница. Я обыкновенная девочка. А пришла к вам потому, что ищу своих родителей, -- и она рассказала все, что с нею приключилось. А потом поинтересовалась, что происходит в Дурдомандии и почему так странно ведут себя ее жители.
К чести Охломониуса, выслушал он гостью самым внимательнейшим образом, почти не перебивая. Если не считать нескольких восклицательных возгласов типа: "Да ну!", "Не может быть!", "Бедный ребенок!". А в ответ на ее расспросы внезапно обхватил голову руками и запричитал громким голосом:
-- Ах, бедное, несчастное наше Величайшее Величество! Ах, как мы хотели добра для наших подданных! И вот, пожалуйста, -- за нашу доброту вместо благодарности -- одни жалобы. Все! Мы этого больше терпеть не можем: мы уйдем в самый мрачный чулан нашего дворца и будем скорбеть о зачерствевших сердцах наших подданных! -- и, вытирая выступившие на глазах слезы, закричал: -- Все! Все! Где наша корона? Немедленно подать ее нам: мы уходим в добровольное изгнание!
Капризка во все глаза уставилась на него.
-- Простите, пожалуйста, -- сказала она, -- но зачем нам мрачный чулан? Мне надо родителей искать. А корона ваша у вас на голове...
Слезы на глазах его Величества мгновенно высохли.
-- При чем здесь ты, девочка, -- проворчал он недовольно. -- Когда я говорю "нам", то под этим словом подразумеваю себя. Неужели не ясно?
Капризка отрицательно покачала головой.
-- Но ведь вы же один?
Его Величество страдальчески сморщился:
-- Вот и ты ничего не понимаешь. Если я не буду говорить о себе во множественном числе, то кто тогда поверит, что я самый умный, самый могущественный из владык? Теперь понятно?
От такого объяснения у Капризки и вовсе голова пошла кругом. Поэтому, чтобы окончательно не запутаться, она поспешила перевести тему разговора:
-- А почему вам очень нужно скыр... скар... скор-беть? -- с трудом выговорила она непонятное слово.
-- И этого не знаешь? -- еще больше удивился тот. И хлопнул себя по ушам. -- Вот они, плоды воспитания! Ничегошеньки не знают! Хотя... Действительно, что бы оно означало? -- задумчиво протянул он. -- Скор-беть... Плакать, что ли? Голову пеплом посыпать?.. Ф-фу! Да мне-то это зачем? -- и он беспечно отмахнулся рукой. -- Ну, да ладно: как бы там ни было, а мы с тобой друзья, не правда ли?
Такой неожиданный переход в делах и настроении Его Величества обескуражил Капризку. Но, тем не менее, она обрадовалась.
-- Так вы теперь больше не будете плакать? -- спросила она. -- И обо всем-всем расскажете?
Жуткое колдовство
Но Охломониус, вместо того, чтобы улыбнуться в ответ, высокомерно задрал нос-картошину:
-- Ты слишком нетерпелива, наша юная гостья. Прежде, чем я выполню твою просьбу, я должен тебя сильно испугать, понятно?
-- Чего-чего? -- от изумления брови у Капризки поползли вверх. -- Это зачем еще меня нужно пугать?
Тот сморщил нос в хитрой ухмылке:
-- А чтоб ты боялась. И уважала. Где страх - там и уважение. Тем более, что я не только владыка Дурдомандии, а и колдун.
Девочка недоверчиво оглядела его.
-- А вот и неправда! Колдунов не бывает!
Его Величество нахмурился.
-- Ах, так? Ну, смотри же и трепещи, несчастная! -- и, хлопнув короткими ручками по толстому животу, что-то забормотал себе под нос.
Побормотал, побормотал он так час или пять минут и вдруг начал расти. Ну как тесто в кастрюле, только быстрее.
Растет... Растет... Вот он уже выше трона... Еще выше... А потом стал такой громадиной, что и макушки его Капризка не увидела. И вот с высоты послышался жуткий рык-голос:
-- Ну что, девчонка, теперь ты видишь наше могущество? -- и дико захохотал. -- Теперь-то страшно, небось? Ха-ха-ха!
Но вместо того, чтобы задрожать от ужаса, Капризка радостно захлопала в ладоши.
-- А-а, знаю, знаю, -- восторженно закричала она, -- вы -- фокусник. И сейчас хотите меня попугать иллю... люзи.. иллюзионным проектором, да?
От дикого рева на пол со стен посыпались пауки, а среди нитей порвавшейся паутины показался громадный рот, больше похожий на пещеру, усеянную не зубами, а огромными сталактитами и сталагмитами.
-- Не смей смеяться, дрянная девчонка! -- зарычал колдун громовым голосом. -- При виде меня ты должна трястись от страха. Иначе я даже не знаю, что с тобой сделаю!
Капризка обиженно засопела.
-- Ну вот, -- сказала она, -- с вами по-хорошему, а вы... -- и отвернулась. -- Даже неинтересно...
Великан исчез. А на троне вновь восседало Его Величество. Недоуменно похлопав безресничными глазками, владыка Дурдомандии плачуще проговорил:
-- Что же это такое?! Я колдую, колдую, а ей -- хоть бы хны. Хотя б для приличия испугалась!
-- А зачем?
-- Как "зачем"? -- сердито отозвался Охломониус. -- Какой бестолковый ребенок!.. Для страху же, конечно!
Капризка недоверчиво фыркнула:
-- Волшебника Изумрудного города Гудвина не очень-то сильно боялись. А потом его вообще все полюбили.
Тот озадаченно потряс головой.
-- Не знаю я никаких Гудвинов. И в том городе, о котором ты говоришь, никогда не бывал. Но могущественнее меня нет никого на свете!
-- Как? -- изумилась Капризка. -- Не знаете о Волшебнике Изумрудного города?! И о девочке Элли тоже? Я еще в школу не хожу, а про них все-все знаю!
И тут же умолкла, почувствовав, что щеки ее вспыхнули алым пламенем от стыда: хвастать-то некрасиво! И потому быстро добавила:
-- Об этом же в книжке написано.
Охломониус плотоядно облизнулся.
-- Книжка? Это что-то вкусненькое, да? Вот бы попробовать!
На этот раз девочка не рассмеялась: ей почему-то стало жаль такого неграмотного колдуна.
-- Книжки не кушают, -- назидательно сказала она. -- Потому что они из бумаги. А в них написаны сказки.
-- Вот те раз! -- в глазах Охломониуса зажегся интерес. -- А ведь у нас тоже были когда-то грамотеи. Тоже что-то писали. Да уж чего-то слишком намудривали. Вот я их... в подвалы... в подвалы... -- он сдвинул корону набекрень и почесал затылок. -- А, может, зря я это сделал? Может, и я бы сказки почитал? Эх, жалко... -- он с любопытством взглянул на Капризку: -- Неужели и ты грамотейка?
Девочка вздохнула.
-- Если по правде, -- честно призналась она, -- читаю я только по слогам, -- и быстро добавила: -- Но я научусь! Пойду в школу и научусь. Честное слово! А сейчас, если хотите, я расскажу вам ту сказку. Только за это вы мне объясните, что случилось с вашими жителями, договорились? -- и, получив согласие, как умела, пересказала и о Страшиле, и о Железном Дровосеке, и о других героях полюбившейся сказки.
Выслушав ее, Охломониус пригорюнился:
-- Какие счастливые вы, люди другого мира! Вот, даже сказки знаете.
-- Не огорчайтесь, дяденька повелитель, -- сочувственно отозвалась Капризка. -- Я научу вас читать и писать, -- и, не откладывая дела в долгий ящик, тут же показала, как пишутся буквы. Правда, буквы те, нацарапанные на стенке острой палочкой, были не очень красивыми. Но и на них Его Величество смотрел, как на чудо. А когда она закончила урок, Охломониус соскочил с трона и подбежал к ней.
-- Какая ты умная девочка! -- восторженно воскликнул он. -- Ты умнее всех моих министров!