Аннотация: вообще-то сначала это были две разные сказки. Но потом они так сроднились у меня в мыслях, что снова разделять их было очень жаль.
Мария делает прекрастных восковых кукол. Или, может, манекены для магазинов.
-- Я придумываю ненастоящих людей. -- отвечает Мария, украдкой вытирая запачканые руки о фартук, когда её спрашивают, что она делает.
Это наверное, все же именно манекены.
Мария одевает их в самые лучшие костюмы, разговаривает с восковыми куклами, рассказывает, как чудестно они будут выглядеть ночью в плохо подсвеченных витринах. В обществе живых людей она только смотрит куда-нибуть в сторону, широко открыв запавшие и покрасневншие глаза.
Как например сейчас, в магазине, который купил куклу мима.
Мим вышел совсем невзрачный, с нелепо вздернутым веснучатым носом и будто чуть сгорбленный. В руки ему дали такого же нелепого разноцветного слоненка, отчего черно-белый наряд куклы смотрелся ещё мрачней
-- Хорошо бы ему колпак какой-нибуть. -- и хозяйка детского магазина оглянулась на сгрудившихся воруг продавцов.
Интересующихся.
Чуть позже они сняли со старого плюшевого клоуна маленький красный колпачок. Выглядело это безбожно глупо, но с начальством,конечно, не спорят.
Хозяйка магазина часто думала, прохаживаясь по главному залу, может Мария немного ошибалась, говоря что люди у неё выходят ненастоящие? Мим выглядел совсем как живой и глупые детишки пугались, глядя сквозь прозначную ветрину. Осваиваясь же, залезали на деревянный постамент, и с восторгом дергали его одежду, отбирали из рук слоненка. И он выглядел все печальнее. На солнцепеке выгорели до бледноты ярко-рыжие волосы, воск понемногу плавился.
Через полгода хозяйка стала подумать выбросить куклу. Можно было бы конечно отнести его Марии, что бы исправить появившиеся дефекты, но это бы стоило денег.
Первым шагом было то, что Мима переставили на улицу.
Как ни смешно, неподалеку была свалка. Да и сам город чистым не выглядел. В нем водилось множество ворон и воронов. "Чёрные крысы" - говорили на них люди.
На Мима тоже садились вороны, полагая, видимо, что он неплохой насест. Люди могли думать, что это разные птицы, но на самом деле ворон был только один.
Просто не нашлось ни одного орнитолога с хорошей памятью. Впрочем, что бы это изменило?
На своём, птичьем, гортаном и крикливом языке, ворона звали Туман. Отчего у него такое имя, никто и не помнил. Может, ему бы больше подошло имя Смог, ведь он был совсем черным, но других птиц больше интересовали обьедки, чем отбившийся ворон.
Туману очень нравилось сидеть на плеце Мима и смотреть как садится солнце. Или как подметают улицы или на капризных краснощеких детей, хотя от их криков болела голова. Ещё ворону нравилось разговаривать с Мимом.
Да, да, ведь Мим правда был совсем живой. У него даже было сердце.
Настоящее сердце из крупного неограненного алмаза. Но кроме него самого, ворона и Марии об этом конечно же, никто не знал.
Туман и Мим говорили о самых разных вещах. Как все давно знакомые люди говорят о пустяках.
О том, что пишут в газетах например.
О якорях и бухтах, ведь ворон побывал во многих местах.
Конечно, о погоде.
О том, как красиво засыпает сегодня город.
Поэтому врядли можно было сказать что Миму и Туману было скучно. Или они были совсем одинокими.
Просто их разговоры все длились и длились, люди все раздраженнее оглядывались на каркающего ворона, небо все вспыхивало мягкими красками заката и казалось, что мир совсем маленький и состоит, как мозаика, из таких слов, которые говорят друг другу давно знакомые люди.
И если бы мир был именно таким, как бы мог выглядеть глобус?
А восковой Мим все таял и, когда даже на его плече уже остались отпечатки когтей Тумана, хозяйка магазина наконец решила его выбросить. Она, может, и совсем не вспоминала о кукле, если бы не жалобы распухших мамаш на карканье, от которого у них мигрень.
Она отвезла обезбразившегося Мима к Марии, которая очень осторожно потом взяла из рук хозяйки пакет с аккуратно распиленной куклой, даже, кажется, сказала за что-то спасибо. У неё была привычка не горевать над ненастоящими людьми. Даже когда они умирают.
Мария очень осторожно отдала уже ненужное ей самой сердце Мима ворону. Не потому, что знала какой-то совсем мифический для неё птичий язык, и услышала его слова, не потому, что была расточительной, просто ей что-то чудилось и веря этому порыву она отдала ставший совсем гладким и круглым, алмаз.
Она была немножко слепая, хоть и понимала значимость не тела, но души.
И, может, примерно через неделю, тому усталому моряку вовсе и не показался потрепанный ворон с дорогим камнем в клюве.
Ворон стоял на краю пристани и осторожно опускал алмаз в воду.
"Может, когда совсем никто не останется по-настоящему живым, это сердце растворится в море. И все, кто искупаются в нем, будут немножко, совсем чуточку, уметь радоватся самым важным мелочам." -- мечтал Туман, разглядывая тонущее солнце.