...Следуя своему назначению, вы становитесь на Путь, который вас все время ждал; и жизнь, которой вам нужно жить, становится вашей жизнью. Начиная такой Путь, вы встречаете людей, которые находятся в поле вашего счастья. Они открывают для вас двери. Идите же бесстрашно своей дорогой - и перед вами откроются совершенно неожиданный Путь. Джозеф Кембел
Посвящается моей маме, которая всего за один месяц до перехода в мир иной, сказала: "Прости меня, доченька"
ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие ГЛАВА ПЕРВАЯ Начало И тихий Ангел прилетел... ГЛАВА ВТОРАЯ Перепишем сценарий ГЛАВА ТРЕТЬЯ Воспоминания о будущем Годы молодые ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Семейные корни Женщины моего рода Ствол моего дерева Дедушка Александр Инвалид Любви ГЛАВА ПЯТАЯ Новые знания ГЛАВА ШЕСТАЯ Наследство Послесловие
Время стремительно бежит вперёд... Уже так мало осталось тех, кто может рассказать о войне и о жизни до и после неё. А те, кто ещё и способен рассказывать, так их некому слушать - все уже по сто раз слушали-переслушали и слышали-переслышали все эти истории - надоело! Зачем ещё одна?
Но эти истории не о войне. Они о Жизни. Просто о жизни и не только о моей личной или жизни членов моей семьи. Они о жизни всего нашего человеческого рода. Я убеждена: прочитав эту книгу, вы тоже задумаетесь о своей жизни - о своем детстве, о взрослении, о становлении личности. А, задумавшись, перепишите сценарий своей жизни на абсолютно новый, счастливый. И это изменит окружающий вас мир, и принесёт в вашу жизнь события, которые будут вас радовать.
В сущности, мы не можем изменить ни окружающий нас мир, ни людей, ни даже самих себя... всё, что мы можем изменить - это наше отношение к миру, к людям, к самим себе. Но для этого надо остановить привычный ход мыслей, задуматься и... Кому-то, может, развернуться, кому-то только чуть-чуть повернуть. У каждого своя дорога жизни.
Кто помогал вам расти, кто раскрывал ваше сердце для любви? Многие из нас утратили знание об истории своего рода. Каково понятие этого слова? Род -- это не просто линия кровного родства, рождений и смертей, единства или разобщения, взлётов и падений, отражённая в генеалогическом древе. Это осознанная духовная и нравственная преемственность от поколения к поколению, это её связь между прошлым и будущим.
Каждый человек -- это сосуд, вмещающий в себя силу и слабость, проклятие и славу своего рода, своей национальности и культуры. Ученые установили, что в молекуле ДНК новорождённого ребёнка закодированы все события, которые произошли в жизни не только всего его рода, но и всего его народа. В этих событиях человек находит душевную поддержку и понимание своего места в жизни. Если знает о них, размышляет над ними, изучает, мечтает трансформировать и преобразовать... А знание, как известно, окрыляет.
Нет одинаковых людей, даже если они живут в одной семье. Нет одинаковых листиков на дереве, одинаковых песчинок на солнечном пляже, одинаковых снежинок на горных вершинах или в падающем на наши города и сёла снеге...
Вырастая, человек может слепо тиражировать родовые паттерны, привычки, образцы поведения и реакций своих значимых взрослых: тех, кого любил, у кого учился, кому подражал, от кого зависел... ещё в детстве.
Страдая от неудач или болезней, мы порой считаем, что в этом виновата судьба или проклятие рода. На самом деле, любая модель воспроизводит себя, пока не появится усилие, чтобы изменить направление, преобразовать модель, переиграть ситуацию. Генетическую предрасположенность к болезням, потерям, неудачам, неуспеху можно (вот она - Радостная Новость!), осознав, преодолеть и навсегда изменить во имя будущих поколений или собственных дальнейших воплощений.
Каждый из нас ходит по могилам своих отцов - мы повторяем ошибки своих предков.
Прощение может наступить только после понимания. Понимание своих родных даёт возможность познать и понять себя, причины своего поведения, эмоциональные и мыслительные реакции других членов рода, что даёт ощущение личного присутствия в семье, в клане. Знание истории своего рода и членов семьи - это ещё и замечательный момент в обучении. Я не считаю себя учителем, я сегодня и всегда считаю себя студенткой, т.к. мы будем все вместе учиться на примерах моей и ваших семей. Ведь мы пришли сюда, на Землю, в первую очередь, чтобы учиться.
"Нет пророка в своем отечестве", - говорится в Библии. Поэтому зачастую мы не признаем мудрость своих предков. А если вы научитесь понимать себя как частичку клана, семьи, то обнаружите сильные и слабые стороны своего рода... Узнав их, вы научитесь преодолевать себя, опираясь на это знание.
Сейчас особые времена в любой стране, ибо каждый переходный период, любая перемена грозит стрессом - потерей связей, взаимопонимания, финансов и здоровья. От нас зависит, как мы пройдём этот период испытаний. Какие самые сильные стороны своей личности мы можем использовать???
Вслушайтесь в слово СЕМЬЯ. В нем отчетливо слышно: "Семь Я". Семья - это основная ячейка общества, и потому семейная система изменяется по мере развития общества. Когда-то женщина стояла во главе рода, потому что могла сделать то, что мужчине было не под силу - дать человеку жизнь. С приходом патриархата семья сильно изменилась: изменилась её структура, а правила наследования поставили мужчину на первое место. При матриархате фокус внимания был на детях, при патриархате - фокус сместился на взрослого человека. Стало больше цениться то, что у тебя есть, чем то, кто ты есть, какой ты. Да, уж, современному обществу есть чему поучиться у матриархата!
До индустриальной эволюции семья была большая, все жили кланом, вместе. В настоящее время технологическое развитие мира сузило понятие семьи до 2-3, максимум 4-5 человек. Стали не нужны бабушки или бедные тетушки, которые всегда занимались именно духовным развитием ребёнка. Их заменили телевизор и компьютер. Сказку на ночь самым маленьким читает по телевизору красивая молодая женщина-модель, которая не торопится быть матерью. Как только ребёнок подрос и перестаёт верить в настоящих Хрюшу и Степашу, никто уже ему не почитает сказку на ночь, никто не погладит спинку там, где растут крылышки и не выслушает секреты, которые родителям не расскажешь - только бабушке. А вот по тому месту, где "талия переходит в далее", достается гораздо чаще, чем поцелуй в "маковку".
Когда я была маленькой, то у меня не было бабушек и дедушек. Мои родители родили меня поздно, и когда родился мой сын, то моя мама была ему настоящей бабушкой - ей было уже 60 лет. А мне, когда родилась моя старшая внучка, было всего сорок один год. Я считала себя ещё молодой и способной самой стать матерью. Во всяком случае, я энергично устраивала свою личную жизнь.
Мои уже взрослые внучки до сих пор зовут меня по имени. Я не знаю, хорошо это или плохо для меня (моего внешнего вида или самосознания), но мне уже хочется, чтобы какое-нибудь крохотное существо называло меня бабушкой. Однако я совершенно не знаю, как быть бабушкой! У меня нет такого опыта из детства.
Политические и экономические ситуации в стране так же оказывают свое влияние на семью, а непредсказуемость событий оказывает влияние на её состав. Нам нужно познать свои корни и отказаться или, наоборот, взять на вооружение основные внутренние устремления всего рода.
Дело в том, что человеческая психика постоянно подвергается воздействию стрессов не только со стороны внешнего мира, но также и изнутри. Наша генетика может усиливать или смягчать их воздействие. Если мы вспоминаем, как бабушка говорила, например, при пожаре: "Жалко, конечно, но ничего не поделаешь... Лишь бы все живы были", то такая философия принятия событий может нам помочь пережить неприятные ситуации с наименьшими потерями. Допустим, что в подобной же ситуации кто-то из значимых взрослых в семье - дядя или дедушка - клянётся отомстить, тогда мы можем автоматически включиться в борьбу и в результате этого потерять гораздо больше: здоровье или даже жизнь.
Говоря о семье, я имею в виду группу людей, взаимодействующих друг с другом. Какой-то совершенно мне не известный Д. Донн сказал: "Нет человека, который был бы как остров - сам по себе". И правильно сказал. Семья - это мощная организация, которая насаждает детям свою веру, свои ожидания. Если задумаетесь о том, что происходит в жизнях других людей и в вашей собственной жизни, вы увидите, что происходит именно то, что вы ожидали от себя или то, чего ожидали от вас значимые другие.
История любой семьи содержит так много дат, событий, переживаний и легенд, что часто "за деревьями не видно леса". Все проблемы могут быть разрешены в рамках семьи, но иногда нужен наблюдатель со стороны, который увидит её силу и слабость. Описание истории своей семьи приводит к ещё большему ослаблению слабых или усилению сильных сторон (извините за тавтологию), укрепляет дух, даёт понимание и улучшает взаимоотношения.
Дерево сильно своими корнями. Хорошие корни - и ветви хорошие. Хотя в Библии и говорится о семи коленах, желательно отобразить хотя бы 3 поколения. Для меня семья: это Я и во мне 2 половинки - мои мама и папа - и еще 4 четвертушки - 2 бабушки и 2 дедушки. Нас всего семеро! Кто же главный? Во всей этой ураганной смеси Я - самый главный для меня человек. Я - не моя мама, не мой папа, не мои бабушки и дедушки. Я - это Я!
Мне повезло - после смерти моего дедушки остались дневники, папа сберег почти все мамины письма с фронта, от моей мамы нам остались четыре аудиокассеты, которые записала моя внучка Ирочка, и одна видеозапись. Мы сумели сохранить очень много старинных фотографий, на которых изображены наши предки. Есть два портрета дедушки Александра, писанных маслом. Когда я пишу эти строки, он со стены смотрит на меня и благословляет.
Консультируя людей, я всегда спрашиваю их: "Кто в вашей семье является хранителем семейного архива? У кого хранятся свидетельства о рождении, о смерти, свидетельства о браке и разводе, документы из роддома или с кладбища... У кого хранятся фотографии вашего рода?" Сейчас такая техника, что можно скопировать все документы, фотографии, письма и сделать свой собственный семейный архив.
Если ещё живы ваши старики - срочно запишите все их воспоминания, все истории до мелочей. Сфотографируйте их. Если хотите, чтобы ваши дети были здоровыми и счастливыми - поработайте, опишите историю своего рода.
Старики! Забвение убивает людей. Помня, что вы - один из Семи Я - передайте знания о своем роде и семье своим потомкам. Запишите или наговорите на диктофон - Родина вас не забудет! Настанет такой день, когда всё, что вы оставили после себя, обретет свою ценность. Вспомните, как у Цветаевой: "Моим стихам, как застарелым винам, настанет свой черёд"...
А ну-ка дедушки! А ну-ка бабушки! Пускай узнает вас страна! И звонкой песнею пускай прославятся Среди потомков ваши имена! Спасибо всем за вашу смелость быть здесь, на планете Земля!
Ангел в беленькой одёжке, неживущий на Земле... Охрани мой путь нелёгкий. Ближе подступи ко мне. Я хочу держать в ладони руку нежную твою, Чтоб избавил ты от боли душу грешную мою. Ты пройди со мною рядом до конца всего пути, И любви небесным взглядом мою веру укрепи... Мийкул Пахомов. Хельсинки.
ГЛАВА ПЕРВАЯ Начало
Расскажу я вам, дети мои, сказку... Сказку - не сказку, а истинную правду. Да сказка эта не для каждого, а только для умных детей. Ибо, если сказки не любишь, тогда и не считай себя умным, потому что в каждой сказке только чуть-чуть сказки, а всё остальное - правда или истина. А истину познать - это сразу же поумнеть, уж поверь мне!
Как много мы слышим и говорим о любви, а сами думаем, что ещё не время любить - слишком молодые. Потом думаем, что не нужно любить - слишком больно. Потом - что слишком поздно... А Любовь - это вечный движитель Жизни. "Мы все, Отец, бессильны без любви!" - сказал когда-то поэт. Нельзя нам без любви! Без любви человек чахнет и заболевает. Уж лучше сердце в шрамах и ссадинах, чем здоровое, но без любви. Это мое мнение, а что думаете вы?
Современная физика доказывает: "В мире нет ничего, кроме движущейся материи" Что же заставляет её двигаться? Любовь запускает вращение Земли, миром движет Любовь!
Так вот я раскрою вам один секрет - человеческое сердце без любви - к мужчине/женщине, к котёнку, щенку или внукам, к самой природе или к старикам - умирает гораздо быстрее, чем у любящих, постоянно влюбляющихся людей. Любящие не только дольше живут, но и молодеют. Влюбленность, очарованность превращаются в любовь. Ровная, уверенная в себе любовь постепенно превращается в устроенный быт, а всё это - составляющие семейного счастья.
Милые женщины! Не важно, сколько вам лет: встаньте с кресла или дивана, нарядитесь, подкрасьте глаза и губы, причешитесь и... влюбитесь! Заново влюбитесь в своего мужа. Нет мужа - идите к старикам. Нет своих стариков - идите к детям. Нет детей - идите на "птичий рынок" за животным. Влюбитесь в себя, в конце концов!
Дорогие мужчины! Не брюзжите на политику нашего правительства, заплёвывая экран телевизора. Если у вас есть пара - подтяните штаны, живот, побрейтесь, наодеколоньтесь и влюбляйтесь снова! Идите за цветами и поднесите их своей самым близким и любимым женщинам... в первую очередь, маме и жене. Нет мамы, нет жены - несите внучке, невестке. Невесту найдите себе, наконец. Сколько одиноких женщин-невест вокруг, а вам нужна всего-то одна. Подарите ей счастье!
Желающего судьба ведет, а нежелающего - тащит
Люди мои дорогие! Ничего не бойтесь! Знайте: что вы посылаете из своего сердца, то к вам и возвращается. Наша Вселенная всегда находится в полном равновесии: "Что посеешь, то и пожнешь". Можно жить либо в страхе, либо в вере. По вашей вере в несчастья или в любовь и воздастся вам.
Посеете раздор - пожнете ссору. Посеете улыбку - пожнете Любовь! Поверьте мне, уж я-то знаю, что говорю... Я уже пожила и пережила так много, что есть, чем с вами поделиться. Вот и начну со сказки про Ангела.
И тихий Ангел прилетел...
Я проснулась от дикого грохота и какого-то леденящего душу нарастающего визга, от чего застывала в жилах кровь, а все части тела немели от ужаса. Я открыла глаза и тут же их зажмурила: звук ввинчивался в меня с небес. Что-то черное, ужасное, увеличивающееся летело на меня сверху. Я замерла... И в этот момент что-то еще большее по размеру, но тёплое и родное упало на меня. Мне было страшно и спокойно одновременно. Это огромное и тёплое потащило меня куда-то вниз. Оно часто и напряженно дышало, а сердце колотилось, как сумасшедшее, что у меня, что у него...
...Ещё совсем недавно я лежала под небом на матрацах и смотрела куда-то вверх. Я чувствовала, что мы движемся. А лежала я голенькая и во всю наслаждалась своим существованием. Рядом со мною сидел мой белый Ангел. Молодой и озорной, он щекотал меня перышком, и от того смех, и радость заполняли меня всю. Мир был прекрасен! Потом Ангел приложил палец к своим губам: "Тссс...", закрыл мои ушки руками, и я заснула.
Я не знала, что идет жуткая война, и что моей крохотной жизни угрожает опасность. И вдруг эта бомбежка. Ревущие птицы летели так низко, что можно было разглядеть лица сидящих в них человеческих существ с азартными и злыми глазами. Вываливающиеся из брюха самолетов чёрные бомбы... взрывы... крики раненых... сигналы машин... всё создавало жуткий вой. В мгновение ока моя мама, схватив меня, сползла с грузовика и полезла под него, закрывая меня своим телом. Когда всё чуть поутихло, мама поручила меня моему десятилетнему брату, а сама ушла выполнять свой воинский долг. Никому в этот момент не было дела до того, что ей самой с её двумя детьми нужна помощь. Раненым бойцам были срочно нужны её руки хирурга.
Игорь - брат мой - был любопытен, как все мальчишки. Он тут же оставил меня и побежал смотреть последствия бомбежки. Я снова осталась под наблюдением своего Ангела, который нежно улыбался мне. Все стихло или я ничего не слышала? Подо мною была мокрая тряпка, надо мной - какая-то черная грязная крыша. Противная вонючая капля шлепнулась о тело и поползла по моей шее. Я хотела заплакать, но Ангел мой почесал мне носик пушинкой, и я засмеялась.
Ангел всегда был рядом, накрывая меня своим белоснежным тончайшим покрывалом, просовывая под меня руки, и мне было так спокойно! Я улыбалась, и ничто не могло отнять у меня это врожденное состояние блаженства, когда тебе, наперекор всему, радостно и даже счастливо.
Это уже потом я узнала, что немолодая мать двоих детей, получила мою душу в самом начале войны - в первых числах июля 41-го. Что сделает нормальная женщина в таком случае? Схватив справку о беременности, имея двоих несовершеннолетних детей, стареньких маму и свекровь, она будет проситься уйти вместе с ними в тыл. И это было бы нормально. Стране, которая теряла своих детей тысячами в день, были нужны новые дети.
Но нужно было знать мою маму - она была не такая! Военврач третьего ранга скрыла свою беременность и ушла служить хирургом в госпиталь.
Мама оперировала раненых бойцов. А дома в малюсенькой квартирке её ждали мама, свекровь - мои бабушки - и два старших сына (и как они только умещались?!). Папы не было, его отправили с какими-то важными документами в тыл.
Все надеялись, что война закончится быстро. Но время шло, а просвета не было видно. Начались бомбежки Ростова, где жили мои родные, которых я ещё не знала, и которые обо мне ещё не думали, как о человеке. Я была зародышем, от которого ещё можно было избавиться. И никто не сомневался, что мама так и должна поступить.
Бомбежки участились, стало поступать слишком много раненых, и мама уже не могла приходить домой. Папина мама ушла к своим дочерям, жившим в колхозе. А тут возникла угроза оккупации Ростова. Пришлось срочно отправлять в эвакуацию и всех остальных. Прихватив кое-какие пожитки, другая бабушка с красивым именем Надежда, забрав двух внуков, отправилась на берег Дона. Им предстояло подняться левым берегом вверх по Дону до Маныча, где в хуторе жили сестры отца.
Переправиться на левый берег Дона было почти невозможно. Немцы атаковали переправу и разбомбили её. Погибло много мирных жителей, не говоря о солдатах. Многие просто исчезли с лица земли, как будто их и не было. Вот так и младший брат отца - Алексей - ушёл на фронт в первые дни войны, а потом пропал без вести.
Узнав о бомбёжке переправы и жутких боях под Манычем, мама решила, что погибли все... Она продолжает искать свою маму, сыновей, моего отца, но безрезультатно. Вот тогда она решает дать мне жизнь. "Выживем, так выживем, а если погибнем, то вместе", - рассуждала моя мама. "Кончится война, так я хоть одна не буду".
Факт есть факт: не было бы войны, не было бы меня. Я бы не родилась! Так моя пожилая мама и называла меня всю жизнь "поскребыш" и "дитя войны".
Наступила зима, работы было так много, что это помогало уйти страшным мыслям о судьбе мужа, детей, матери и других родных. Оперируя по 12-14 часов в сутки, она падала там же в госпитале на диван, и засыпала, даже не снимая халата.
Кстати, госпиталь располагался в здании Ростовского Госуниверситета. Это было красивое старинное здание. Оно стоит на том же месте до сих пор. Я не знаю, что там было до революции, но в этом университете я училась потом сама. Лестницы там очень крутые, с поворотами. Выражаясь не по-женски, молоденькие санитарки и сестрички тащили носилки со здоровыми мужиками на третий этаж в операционную. Они надрывались и от этого у них опускались желудки, матки... случались ещё более неприятные вещи со здоровьем. Но кто в это время думал о себе? Все спасали Родину.
Госпиталь был забит ранеными, а немцы подошли к Ростову вплотную. В срочном порядке стали эвакуировать госпиталь. Раненых перевели поближе к вокзалу и разместили в здании пединститута, ожидая первой возможности отправить их подальше от военных действий. Но налетели немцы и разбомбили это здание. Говорят, горело, как в преисподней. Раненые, кто мог хоть как-то передвигаться, выползали, обгоревшие, из огня. Кто-то сгорел заживо. При воспоминании об этом у очевидцев до сих пор волосы шевелятся на голове и на глаза наворачиваются слезы.
Один из братьев моих - старше-младший - десятилетний Игорёк, потеряв в пути бабушку и старшего брата Шурку, решил найти маму. Ростов то отдавали немцам, то отбивали. Чутьё Игорька не подвело. Он шёл по железнодорожным путям, прятался от милиции, которая отлавливала беспризорных, голодал, но упорно двигался вперёд, к маме. Когда он её нашёл, я уже родилась. Что было делать с пацаном? Его взяли в госпиталь в качестве воспитанника, одели в военную форму и поставили на довольствие. Он называл себя гордо связистом - письмоносцем и писцом - ему было поручено раздавать и отправлять письма, помогать писать и читать их тем, кто не мог этого делать самостоятельно, и потому ему тоже было не до меня.
Я лежала на двух стульях на балконе второго этажа университета. Со мною всегда был мой Ангел. Я к нему уже привыкла. Он был очень добрый и веселый. Когда я плакала, он уходил и приводил кого-нибудь из взрослых, чтобы меня забрали в ординаторскую чем-нибудь покормить.
Знаете, все детки от голода плачут, а я почти все время спала, но росла, как обычные дети. У мамы не было молока в груди и, главное, не было возможности меня кормить. Вы же помните, моя мама была врачом-хирургом. Это означало, что она долго мыла руки перед операцией, чтобы они были стерильными, и на них не было микробов. Оперируя часами, врачи не имели права "расстерилизовать", то есть, пачкать руки.
Зимой оперировали в валенках. Ноги отекали, и валенки не снимались, если их не разрезать. Мочевые пузыри чуть ли ни лопались, и грешок случался - писали прямо в валенки, разрезанные по бокам. А что ещё было делать?
К лету поток раненых не уменьшился, а наоборот, увеличился. Мама спасала всех пострадавших, раненых, больных и только потом вспоминала обо мне. То есть, она обо мне все время помнила, но не могла лишний раз подойти - выполняла в первую очередь свой профессиональный долг, потом воинский, и только потом гражданский - долг матери. А потому кормили меня все, кто попадался на пути, и всем, что было в этот момент в карманах.
Из госпитальной кухни мне доставались селедочные хвостики. Долгое время, даже став взрослой, я в селедке признавала только хвосты - это было лакомство для меня почти всю жизнь! Кто-нибудь из санитарок жевал хлеб, потом его заворачивали в марлю и давали мне сосать. А бойцы делились со мною разжеванным изюмом или кусочками намоченного в чае сахара. За это я им улыбалась своим беззубым ртом. Ребёнок ищет любой способ, чтобы добиться расположения окружающих.
И ты знаешь, молоденьким санитарочкам было так интересно возиться со мной - с такой малюсенькой крохой! Когда меня приносили в ординаторскую, они сбегались посмотреть на малышку и потрогать её, понянчиться, но тут могла появиться военврач Ирина Александровна (моя мама) и строгим голосом сказать: "Девочки! Оставьте её. Пошли работать". Очень строгая была и, видимо, боялась, что её могут обвинить в превышении служебного положения - использовании санитарок в качестве нянек для своего дитя. А она, ещё в самом начале войны, в самые трагические дни - немцы углубились на территорию нашей страны, дошли до Дона, подбирались к Кавказу и к Волге - будучи глубоко беременной, стала кандидатом в ВКП(б) и тщательно блюла своё честное имя.
По ночам сестрички подкладывали меня к самым тяжёлым бойцам. Я чувствовала, как отогревались их сердца и уходила боль. Теплом своего тельца я пробуждала в них желание выжить. Они вспоминали о том, что дома у них тоже есть дети, ради которых им необходимо жить и вернуться домой с победой. Потом их отправляли в тыл или обратно на фронт. Появлялись новые раненые, и снова я помогала им выжить... Поистине, прижатие к себе крошечного свертка возвращало этим мужчинам здоровье. Вот так мы и выживали, помогая друг другу.
Когда я только родилась, в госпиталь пришел младший брат моего отца - Алексей. Он только что закончил командирские курсы и отправлялся на фронт. Перед самой войной Алексей женился на Нине, но детей у них не было. Посидев у двух стульчиков, на которых лежала я, он ласково подержал мою маленькую ручку и очень грустно сказал: "Знаешь, Ира, мне не страшно идти на войну. Обидно только, что если меня убьют, после меня никого не останется". Мама стала его утешать, как могла, говоря, что он вернется и они с Ниной еще успеют нарожать детей, но Алексей пропал без вести, скорее всего, погиб, потому что никакие поиски не дали результата. Так одна веточка большой семьи моего отца осталась без поросли. Нина его вышла снова замуж и родила детей, но уже не от него.
И вот, дети мои дорогие, летом началась вторая атака немцев на Ростов, и госпиталь был эвакуирован в срочном порядке. Раненых погрузили в крытые машины, а весь скарб рассовали по грузовикам. Мама вместе со мной и Игорем залезла на гору матрацев, и весь караван тронулся в путь.
Жара палила нещадно, все мои пеленки, нарезанные из старых простыней, были мокрыми и мама сушила их на ветру. От пыли они становились жесткими, как суровое полотно, и переставали впитывать воду, а то и улетали прочь. Пить было нечего, есть было нечего, спать было невозможно из-за кружащих над головой самолетов.
Наши самолеты мужественно дрались в воздухе, отбивая атаку немецких. Ужас, который охватывал мою маму и брата, а также всех других меня почти не задевал - со мною неотступно был мой Ангел, который в самый ответственный момент закрывал мои ушки и накрывал меня своим покрывалом. Часто я видела, как он укрывает этим покрывалом мою маму и Игоря. Пришлось бросить подбитый грузовик и отправляться то пешком, то на попутных подводах.
Все жалели маму и детей, но помочь могли не всегда, да и то чаще всего советом. ...Пожилой солдат - конюх на подводе - стал уговаривать маму: "Доктор", - говорил он, - "Ну, куда вы идете? Детей вам не жалко! Останьтесь в деревне. Снимите форму, выбросите оружие и военный билет. Немцы не тронут женщину с двумя детьми".
А немцы наступали на пятки. Вынув пистолет (или какую-то штуку, которая должна была стрелять), мама мужественно приказала ему замолчать. Сказала она это таким тоном, что старик вместе с моим братом и ещё двумя ранеными стали на голову ниже. Господи, да как она могла выстрелить, если на нервной почве даже не знала, как правильно брать пистолет в руки, но сказануть могла!
Это был конец первого года войны, и вот, что пишет мама моему отцу об этом времени:
"...Я перенесла много мытарств. В моём письме, которое, я знаю, ты получил, я писала, что еду вверх по Дону, в тыл, но никуда не доехала и 13 дней шла пешком или ехала на случайных повозках с Игорем за руку и Галиной на руках, пока добрались до Краснодара. Обстановка была такая, что Игорь по вечерам мне говорил: "Ну вот, от голода не умерли, немец не убил, значит, всё в порядке".
Из Краснодара я попала за Армавир, где хорошо поработала, но недолго, и оттуда в Орджоникидзе, причем таким же способом передвижения до Нальчика, а там я встретила свой госпиталь и дальше ехала комфортабельно. В Орджоникидзе я была не долго, затем по Военно-Грузинской дороге попала в Тбилиси, оттуда в Дербент, затем в его окрестности, Грозный, снова Орджоникидзе, затем по железной дороге попала в Тбилиси, оттуда уже в Баку, где и живу с 1-го февраля.
Мы очень много пережили. Страдали от холода всю зиму - жили в неотапливаемых помещениях с выбитыми стеклами, в теплушках. Мне даже странно, что я смогла в таких условиях не потерять Галинку.
Да это мой Ангел спасал и меня, и маму, и Игорька, и всех, кто был рядом... Но все это мелочи жизни..."
Вот так - "мелочи жизни"! В этих скупых строчках описано семь месяцев нашего путешествия по Северному Кавказу, из них много дней пешком, но своих раненых мама не бросала. Когда она уставала нести меня на руках, сердобольные бойцы сажали меня в вещмешки и несли на спине. "Хорошо поработала..." означает, что оперировала часами, и если бы не мой Ангел, который заботился обо мне с помощью раненых и персонала госпиталей, я бы просто не выжила.
В свои три и больше месяцев я уже купалась в Кубани, Тереке, Куре. Где бы ни останавливались госпиталя, будь рядом какая-либо речушка, мама обмывала нас с Игорем, быстренько стирала мои пеленки, свои и Игоревы вещи, но никогда не забывала о раненых и больных - все ходячие, санитарки и другой персонал в срочном порядке стирали, сушили и скатывали бинты. Организовать людей на работу она всегда умела. Искупав, мама укладывала меня на траве и уходила, а я смотрела в небеса. Я любила воду, свежий воздух, а мой Ангел всегда охранял меня.
Постепенно я стала различать цвета. Мне очень нравилось зеленое на голубом. Зеленое шевелилось и качалось, а по голубому двигались красивые белые пятна. Иногда это голубое становилось темным, зато на нём появлялись светящиеся точки. Их становилось всё больше и больше, по мере того, как голубое превращалось в чёрное.
...Я обожаю золотую осень. Это время у меня всегда ассоциируется с блаженством. Меня очаровывает запах подсыхающих листьев, их шуршание под ногами и совершенно особый аромат кавказской природы после короткого осеннего дождичка - смесь хвои и листьев. Осенью мне всегда хочется пойти в лес, упасть навзничь на ковер из полусухих ароматных листьев и смотреть в бледно-голубое небо долго-долго... Мне всегда кажется, что самым большим счастьем для меня будет вот так совершить свой переход. Просто душа очистится чистотой неба и отлетит к Богу, и больше не возвратится в это тело. И это так прекрасно!
Недавно я оказалось на юге именно в "бархатный сезон". В Москве было уже холодно, а в Сочи - золотая осень. Я люблю этот замечательный белый город и стараюсь почаще его навещать.
В этот раз после семинара я обнялась с одной очень милой женщиной, которая недооценивала своего тела и всегда стеснялась его необъятных размеров. Когда она прижала меня к себе, я почувствовала, что в моей душе произошел какой-то сдвиг: мне захотелось, чтобы она не отпускала меня из своих объятий, мне хотелось чтобы она подольше подержала меня у своей пышной груди.
Но мы расстались, и я пошла к берегу моря. Только что проехала поливальная машина, и воздух наполнился тем самым неповторимым южным, но уже осенним ароматом. Откуда-то сбоку потянуло шашлычком. И тут меня осенило, отчего меня так манит Юг: я вспомнила, как меня держала на руках очень большая женщина. Она была необыкновенно мягкая, теплая, удобная и добрая. Ее грудь и живот были, наверное, как перина с двумя пуховыми подушками, а тёмные глаза были нежными, бархатными и улыбчивыми.
Было тепло, светило осеннее солнышко, небо было бледно-голубым, по воздуху разносился запах углей и жареного мяса. Мне было около восьми месяцев, и я ещё никогда не пробовала и даже не знала о существовании такой еды. Подошел высокий худой мужчина с седыми волосами и усами. Они разговаривали на каком-то незнакомом мне языке, но, как это ни странно, я их понимала. Он дал женщине кусочек теплого мяса, и она с опаской сунула его мне в рот: "Может рано ей давать жареное мясо?" Мужчина улыбнулся, глядя с каким удовольствием я вцепилась в мясо: "Такой отважной пацанке? Можно! Смотри, раз зубы у неё уже есть, значит, и мясо можно! Пусть ест, совсем оголодала на этой войне проклятой". Мужчина поцокал языком, покачал головой: "Вах-вах, что война делает с народом! Доктор совсем не отдыхает, не нянчит ребенка..." Вот откуда у меня такое доверие к лицам кавказской национальности и любовь к шашлыку...
Я так редко видела одно и то же лицо, что для меня все лица были родными, потому что перед появлением каждого человека появлялся мой Ангел и давал мне знак. Мы часто обменивались знаками и хорошо понимали друг друга. Он всегда приводил ко мне очень добрых людей, которые носили меня на руках, кормили, любили. И я их любила. Иногда ко мне подходила мама и брала на руки. Сколько я себя помню, от неё всегда пахло йодом, хлоркой и чем-то ещё медицинским. Запахи тогда я различала лучше, чем цвета. Но больше всего мне нравилось, когда меня держали на руках и гладили. Гладили спинку или по головке. Вот таков мой язык любви - прикосновения и поглаживания!
"Галя до половины февраля была очень хороша, рано стала сидеть, рано показались зубы, рано начала стоять, а затем всё остановилось. За всё время жизни в Баку она не прибавила ни грамма в весе. Весит 8.700. у нее 10 зубов. Ходить не начала. Очень часто болеет... я получаю гроши и не могу её кормить, как следует". ...
Это произошло совсем не потому, что меня нечем было кормить. В одиннадцать месяцев я первый раз в своей жизни влюбилась! Это было уже тогда, когда мы нашли своё пристанище в Бакинском 370 госпитале. Меня положили в койку к одному молодому офицеру, который попал в госпиталь на "долечивание" и заболел там ещё больше. Какая тоска его глушила, не знал никто, но выздоравливать он упорно не хотел.
Когда ему принесли меня, вначале он разозлился и попросил убрать это безобразие. А я сидела на краю его койки, смотрела на него голубыми глазами и видела в нем... мужчину. Мне так не хватало мужского тепла, не смотря на то, что мужчин в моём окружении было очень много. Я пользовалась огромной популярностью, и многие считали за праздник заполучить меня к себе. Они грели меня, подкармливали, оплачивая таким образом, тепло моего тела. А этот был совсем другим! В его глазах была какая-то неизбывная тоска.
Моё сердце сжалось от боли и сострадания. На глазах появились слезы: "Неужели сейчас он меня прогонит? Я не хочу, я не хочу!" И на свой страх и риск, включив всё своё обаяние, я поползла к нему.
Я ползла по краешку его койки со счастливой улыбкой и доползла до его глаз. Мы посмотрели друг другу в глаза и сразу же провалились в их глубину. Он улыбнулся еле заметной, слабой улыбкой и протянул мне руку. Я залезла под его одеяло, прижалась к Нему и мы оба заснули в любви и покое.
Я начала капризничать и не могла долго находиться с другими, а успокаивалась только тогда, когда меня приносили к Нему. Он брал меня под своё одеяло, когда лежал, держал меня на руках, когда садился... Через какое-то время Мой мужчина стал быстро поправляться, уже начал ходить и стал куда-то уходить, но никогда не носил меня на руках. Я всё чаще оставалась одна, т.е. без Него, потому что другие раненые меня интересовали мало. Ну, разве что-нибудь дадут вкусненького... Тогда я могла снисходительно задержать своё внимание на несколько минут.
Однажды, когда кто-то держал меня на руках, я увидела Его. Он подошёл ко мне в непривычной для меня одежде - в военной форме - и от этого был ещё красивее. Он улыбался, и улыбка его была такая счастливая, что я заподозрила недоброе. Я поняла, что никогда Его больше не увижу. Рядом с Ним стояла невысокого роста и очень красивая молодая женщина. Я её знала, и раньше она мне очень нравилась. Он прощался со мною, что-то говорил, а я во все глаза смотрела на неё: женщина, настоящая женщина, не то, что я! Она - большая, красивая, способная давать и принимать любовь совсем не так, как я.
Внутри меня всё окаменело. Я уже ничего не видела. От своего бессилия, зависти, своей никчемности и обиды я даже не могла плакать. Он взял меня за ручку, ещё раз улыбнулся, попрощался и ушел. И она ушла с ним... "Предатель! Воровка!"
Сердце полно воров - это обида, страх, отчуждение. Мой Ангел хорошо знал о моих чувствах, он пытался меня утешить, но я больше на него не реагировала. Он мне больше был не нужен. Мне был нужен Он - мой любимый, единственный - и я отворачивалась от своего Ангела. Я стала отказываться от еды, начала болеть.
Иногда мы ночевали в читалке. Я тогда не знала, что так называлась большая комната в библиотеке. Когда-то в ней стояло много столов и стульев, а сейчас все столы были составлены в проходах библиотечных стеллажей, а на них навалены стулья. От сильного горя я не могла есть, меня ничто не радовало. Я признала свою никчемность пред глазами любимого и решила умереть. Улучшив момент, когда мой Ангел отправился по каким-то своим делам, я сползла с облезлого дивана и поползла вдоль стеллажей. Я ползла в темень, в черноту, на край Земли.
На краю Земли было очень холодно. Я лежала на боку и замерзала. У меня было чёткое понимание, что стоит мне сделать только одно движение телом в сторону бездны, и я туда улечу. Жизнь моя земная на этом остановится, но начнется другая. Меня не будет ни для кого. Никто больше не погреет и не погреется, никто не прикоснется ко мне, не потрется своим телом об меня. А мне и не нужно больше... Я поняла, что смерть - это пустота в сердце. Другого желания, кроме желания исчезнуть в этой пустоте, у меня и не было, но я отчего-то медлила.
И вдруг я услышала, что меня ищут. Меня звали по имени женские и мужские голоса. Света не было - ни керосиновой лампы, ни свечей. Кто-то пытался разбирать стулья и отодвигать столы, но никто не был даже уверен, что я в читалке. Надеялись, что я где-то в палатах, опять у кого-нибудь под боком.
Я, мстительно наслаждаясь, не подавала никаких признаков своего присутствия. И вдруг услышала жалобный голос мамы: "Доченька!" Сколько тоски было в этом голосе, сколько боли! Еще бы: в молодости она потеряла двух своих дочерей - Риту и Манюську, которые умерли в одну ночь. Одной было 10 месяцев, а другой на год больше. Позже она потеряла еще одну дочь, которая умерла в полугодовалом возрасте. А тут и я пропала...
Так вот, я услышала голос мамы, её стон: "Доченька!", и впервые осознала, что у меня есть мама. И я подала голос. Я смогла заплакать! Меня вытащили из какого-то угла мокрую и заледеневшую. Мама прижала меня к себе, и её тело содрогалось от сдерживаемого крика. А я скулила так горько, будто жаловалась маме, что меня никто не любит, никому я не нужна, даже ей. Мама тихо плакала вместе со мною и, покачивая, поглаживала мне спинку. Я смогла прочитать её мысли и услышала горькие слова, обращенные к моему папе:
"...Ты спрашиваешь, как я устраиваюсь. Я и сама не знаю, как. Я так измучилась с детьми, потому что они хотят есть, а им нечего дать и я страшно этого боюсь".
Родившаяся от случайной беременности, отвергнутая своей матерью ради великой цели, не знавшая своего отца и с самого младенчества покидаемая любящими и любимыми мужчинами, я всю жизнь ходила согбенная и всегда слышала окрик: "Выпрямись! Не сутулься!", что приводило меня в бешенство. Но никто в то время не придавал какого-либо значения психологическим аспектам окружающей обстановки во время роста детей, да и науки такой, как психология, в нашей стране не было. И потому не знала моя мама, что я страдаю и умираю без любви, что только жалость к ней и внутренний страх причинить ей боль и печаль удержали меня на этом свете.
"... их надо накормить, а Галя маленькая, ей и молоко нужно, и много ещё что. Тем более что, несмотря на все мои усилия, Галинка делается все больше похожей на того котенка, у которого была сломана спина - огромный живот, худенькая, синяки под глазами. Тут все один к одному - жара, несоответствующее возрасту питание, отсутствие ухода...
Утром сажаю Галю в саду на скамейке и ухожу на работу, а она сидит. Изредка выхожу, погляжу, дам воды. Так до часу дня, затем несу домой спать. Сегодня достала какую-то кроватку для новорожденных очень маленькую и высокую. Сейчас Галя спит в ней на улице...
Галочка все худеет, выглядит плохо..."
Теперь я знаю, что дети должны расти в любви и радости. Им необходимо наслаждаться всем, что предлагает этот мир: радостно танцевать, как танцуют козлята; стремиться все исследовать, играть и неожиданно пугаться, как это делают котята; всё попробовать на вкус подобно поросятам. Мир прекрасен для них, если дети сохраняют свое врожденное воображение живым, если наделяют все вещи особым видением. Только тогда они смогут развиваться гармонично, и вырасти в счастливых взрослых, способных делиться с другими своей любовью без вреда самому себе.
Но любящая нас Жизнь не ставит перед нами неразрешимых задач. Она ставит только те задачи, которые мы способны разрешить, однако мы должны приложить все зависящие от нас силы. Цыпленок должен сам пробить скорлупу своего яйца, чтобы начать жить.
Сидя на своей лавочке, позабытая и заброшенная всеми, я росла в ощущении внутренней боли оттого, что маме трудно и нет времени для отдыха. Я боялась и страдала за неё, пожалуй, больше, чем она сама за себя. Я часто отказывалась от еды, не доедала того, что она давала мне, чтобы хоть что-нибудь досталось и ей. Я всё больше и больше любила её - такую усталую и несчастную - и страшно боялась её потерять.
Я научилась этому у неё, я чувствовала, что она меня не так любит, как боится за меня. Боится потерять меня, боится, что со мною что-нибудь случится, боится, что я заболею и умру. У неё уже был такой опыт - умерли три дочери. Когда родились мальчики, она как-то успокоилась, но, увидев, что у неё снова родилась девочка, она стразу же неосознанно испугалась той воображаемой боли, которую я могу ей причинить, основанной на прошлом опыте. И я старательно подпитывала её страхи своими болезнями или исчезновениями. Со мной всегда что-нибудь случалось. Вот так мы передавали друг другу эти чувства страха и любви. И нам обеим было не до красоты этого мира и радости. Я всё чаще смотрела горизонтально в поисках еды, чем вверх на небеса и облака. Только став старше, я снова полюбила Небеса...
Но, не смотря ни на что, я росла. Мама старалась успокоить отца и писала, что "все хорошо, прекрасная маркиза!", но временами не выдерживала, и в её письмах прорывалась боль:
"... У меня ничего нет, кроме обмундирования. Игорь совсем разут. Галочку одели - то один, то другой подарит ей что-либо...Галочка уже большая, славная девочка, но Игорь с нею измучился. Он у меня и помощник, и хозяйка. В ясли не ношу - болела в них всё время. Ещё не ходит сама, только за ручку. Курносенькая, глазенки как у Манюськи - голубые, ясные. Брови тёмные, ресницы тоже, волосики рыжеватые. Живем в общежитии. Собственно говоря, мне обещали найти квартиру, но я не могу - тут дети у меня на глазах, а где-либо - Игорь очень мал.
Я получаю питание 3 раза, да Игорь один обед в столовой. Все это съедаем вместе. Дети не голодают, а я - как придётся. В общем, это ещё не очень плохо. Молоко Гале достаю с трудом. 40-45 рублей за литр. Имею совместительство - преподаю на курсах сестёр. Устаю очень...
Девочка хорошая, спокойная. Волосы темненькие, но глаза Манюськины - ясные-ясные и мне иногда, глядя на Галку, вспоминается молодость - будто это Манюська наша смотрит. Галя только курносее Мани.
...Последние 2-3 дня я немного болею - то ли малярия, то ли дизентерия - сама не пойму, но сегодня мне уже лучше. Живу в общежитии. Имеем двухъярусную кровать на троих. До моей болезни мы с Галей жили внизу, Игорь наверху, а сейчас Игорь с Галею внизу, а я в поднебесье.
Вещей у нас, кроме тех, что на нас, нет никаких. Игорь ходил всю зиму в шинели и красноармейском обмундировании. Сейчас всё это рвется, а во время стирки он сидит голый и ждёт, пока всё высохнет, и я с ужасом жду момента, когда оно окончательно развалится.
...Выношу Галинку утром во двор, и она там сидит до конца работы. Если не операционный день - часто бегаю смотреть, поить водою. Вчера стою и волнуюсь, попросила няню операционную. Та пошла, а Галя наделала и вся измазалась. Она её выкупала, накормила, уложила спать в предоперационной. Сейчас утро, я пишу, а Галка сидит на полу, играет бумажкой и что-то лопочет по-своему, поёт. Очень ласковая девочка. Мне осталось 3 трудных дня. Я писала тебе, что у меня украли её хлебную карточку. Денег тоже не было, и я доставала молоко за свой хлеб, себе оставляла 250,0... Правда, в Советском Союзе не пропадёшь, касса взаимопомощи дала мне 300 р. безвозвратную ссуду..."
Мама голодала, чтобы прокормить меня и брата. А Игорёк обижался на маму за то, что ему приходилось делить всё со мною, тем более что находились люди, которым не нравилась картавая речь моего любимца. Они посмеивались над ним, иногда обзывали жиденком.
"... Сейчас ему внушают, что я все для Галки, больше люблю Галку, что надо уехать к отцу... И сегодня он мне заявил, что такой матери ему не нужно, что я Галке покупаю молоко, а ему нет... Конечно, Галя сейчас на первом месте - она кроха, да ещё, не смотря на то, что ей год и три месяца, она не ходит".
Женщины госпиталя относились к маме по-разному. Кто-то сочувствовал, а кто-то откровенно не любил ни мою маму, ни тем более меня, голосящую, порой, во весь голос. Мокрые штаны и голод периодически давали о себе знать, а мама "...сплю, как убитая, если позволяет Галинка. Она девочка тихая, но питается очень "разнообразно" - ест всё, что придётся, иногда по ночам 2 раза встаёт на горшок и, сонная, орет на всю комнату.
Голосить я могла только спросонья, когда теряла бдительность и становилась обычным ребёнком. Все остальное время я боялась даже пикнуть в страхе, что нас могут разлучить с мамой, и она без меня тогда уж точно погибнет. Вот такая у меня была детская мудрость. Поэтому я старалась её не подвести и быть тихой мышкой. Говорить, а тем более просить, я не умела, и в результате меня могли заметить только те, кто искренне любил детей.
"...Галинка все время одна, Игорь мал, он очень устает от неё. Скучно ему одному... Мы живём возле моей работы, детей там нет. Галинка ещё не ходит, внешне свеженькая, умеренно полная и становится хорошенькой - напоминает Игоря. Только глаза Манюськины. Характер у неё чудесный. Очень смешная. То ли уважает, то ли боится моей соседки - врача З-ой. Стоит той сказать "Галинка, не плачь!" и как бы Галя не ревела - она тотчас замолчит, если меня около нет, и только пыхтит. Чем это объяснить - я не знаю, может быть, она её отшлепала когда-нибудь".
А я хорошо помню этого врача З-ову. Я знала, что нахожусь на этой планете нелегально, и поэтому всегда вела себя очень тихо, оправдывая свое имя: ведь Галина по-гречески означает тишина, спокойствие. Ходить я не училась, потому что некому было учить. Маленькую и худенькую, меня легче было носить на руках, чем ходить за мною. Поэтому я ползала, подвернув под себя одну ножку, на которой сидела, когда безмолвно просила поесть у проходящих мимо.
И вот сижу я однажды тихо-тихо, а за столом в нашей общей для всех комнате сидит тетя и ест. На столе стоит керосиновая лампа и освещает жующее лицо. Со своей точки обозрения мира я не знаю, что у неё лежит на столе, но запах!.. и жевательные движения возбуждали меня. Я подползла поближе и, словно робкий щенок постаралась дать ей какой-нибудь знак, как-нибудь намекнуть о своем присутствии. Очарованная волшебным запахом вкусной пищи, я попыталась встать на ножки. И тут она увидела меня.
Люди старшего поколения помнят послевоенные шоколадные конфеты "Ну-ка, отними!" Там девочка играет с собачкой, заставляя её "служить", т.е. стоять на задних лапках, пританцовывая, в надежде получить лакомство. Вот так и я попыталась встать на "задние лапки" и полная доверия, открыла рот. Но тут: "Что, жрать хочешь?" - засмеялась она. Я заулыбалась, я предвкушала вкус колбаски, я потянулась к ней, а она, покрутив перед моим носом этой вкуснятиной, положила её себе в рот! "Пошла вон! Мне самой нужно", - отпихнула она меня. Я плюхнулась на попку и хотела заплакать, но страх пересилил. Я уже тогда чувствовала, что моё присутствие мешает другим, и предпочитала не возникать и не жаловаться.
И так на всю жизнь - я могла защитить кого угодно и отвоевать что угодно для других, но просить о себе и для себя всегда считала самым ужасным. Я навсегда стала бояться отказа и того унижения, которое буду чувствовать после этого. Каждый раз, когда мне надо было попросить кого-то об услуге или помощи, перед моими глазами всплывала ухмылка и издевка "победителя", сердце моё тут же обливалось кровью и безмолвными слезами, и я уходила ещё раньше, чем открою рот.
Не судите... Что бы ни произошло с человеком - он этого заслуживает, и всё это передаётся по наследству до той поры, пока оно не будет осознано и трансформировано
За все эти дни, месяцы и годы моей краткой "до-победной" жизни я перебывала в постелях несметного количества мужчин и усвоила одно правило: самый хороший мужчина - это больной. Пока болен, он меня любит, носит на руках, лелеет, ласкает, кормит, принимает мою любовь. Как только выздоравливает, он от меня уходит. Папы у меня не было, т.е. он был, но где-то далеко и я даже представления о нём не имела, хотя он писал маме обо мне очень честно и даже красиво:
"...Теперь о дочке. Ты очень интересуешься, какое у меня к ней чувство. Я тебе скажу, что я не могу разобраться - мне страшно хочется её увидеть, услышать лепет её, почувствовать на лице её ручонки, хочется помочь тебе ухаживать за ней. А эгоистическое чувство говорит - вот хорошо, дочка будет уже большая, когда встретимся, самое трудное время прошло, крику-писку не будет. Ты знаешь, что такие маленькие, как она сейчас, мне особенно нравятся, и я уверен, что она крепко ухватила бы своими ручонками папку за сердце. Для неё у меня соска была приготовлена и сейчас лежит, достал ещё в мае или июне прошлого года".
Папа был в Ростове, а мы в Баку и добраться друг до друга было немыслимо. Папе пришлось готовить нам всем жилье, так как прошлая квартира была разбита, да и маленькая - она просто не могла уместить всех нас. Видимо, папа был достаточно уважаемый в своем деле специалист, раз ему предложили хорошую большую квартиру из трёх комнат с абсолютно выбитыми окнами и разрушенными стенами. Но мама боялась возвращаться в холодный Ростов из относительно теплого Баку. К тому же, маму просто не отпускали из госпиталя, а она ждала третьей рекомендации в члены ВКП(б) - так она была верна идеям большевизма.
Наконец пришло разрешение перевести маму в распоряжение Северо-Кавказского Военного Округа, и мы отправились в путь. Мы - это мама, Игорек и я со своим Ангелом. Новый 1944 год мы уже встречали вместе в Ростове. Я впервые увидела своего папу, и он мне, так же как и старший брат, Шурик, не понравился. К тому времени я уже почти оправилась от своей первой любви и имела вполне определенное отношение к мужскому полу: "хороший - это больной" или "только больной - это хороший мужчина". А Шурка и папа были здоровы, во всяком случае, не из таких, какие были в госпитале. Поэтому я восприняла их с опаской, как чужеродные предметы в нашей с мамой и Игорем жизни.
Игорька я обожала! Он всегда защищал меня от посягательств противного Шурки на моё спокойствие, которому, конечно, тоже было завидно, что всё для меня. Игорёк заменил мне моего Ангела, которого я стала видеть всё реже и реже. Временами я чувствовала его присутствие, но чаще всего он безмолвно наблюдал за мною. А у меня было много своих дел, и поэтому я уже обходилась без него. Пора было становиться на ноги и осваивать новую территорию жизни.
У нас появилась огромная квартира из трёх комнат на первом этаже с окнами на улицу. Стены в довоенном доме были чуть тоньше, чем стены Петропавловской крепости - заледеневшие за зиму, они долго не прогревались. Мы жили все в одной комнате, которая обогревалась керосинкой. На ней же готовился обед, все ели тут же. Когда стало потеплее, мы стали осваивать и другие комнаты.
Меня всё чаще оставляли одну в этой страшной, незнакомой квартире, потому что ребята пошли учиться в школу, а мама с папой работали. Игорёк рос, и ему больше хотелось бегать с мальчишками по двору, чем сидеть или гулять со мною. Он сажал меня на подоконник, закрывал дверь и убегал. Бегая по двору, Игорёк периодически обегал наш дом и смотрел на меня с улицы. Если я сидела на окне, значит со мною всё в порядке, я никуда не делась. А куда деваться? Слезть я не могла, разве что свалиться с подоконника. Но я боялась этого полета пуще всего, поэтому старалась держаться поближе к стеклу, благо подоконник был широченный. Зимой темнело рано, и меня часто охватывала жуть в этой громадной квартире. Я начинала тихо поскуливать, затем плакать во весь голос и, в конце концов, закатывалась в крике до полного бессилия.
Папа всегда появлялся чётко через 15 минут после окончания работы. Ровно за пять минут до его прихода Игорёк залетал в дом и снимал меня мокрую, заледеневшую, синюю от крика и холода с окна, быстро переодевал и качал на руках, чтобы я успокоилась и не выдала его своим видом. Поэтому при постоянном отсутствии моей мамы, отсутствии любви каких-либо бабушек или дедушек, Игорёк становился для меня спасителем, самым любимым человеком, и даже богом. Я думала и мечтала только о его появлении, а об Ангеле... почти никогда.
Однажды ребята наворовали на окраине города кукурузных початков и поставили варить их в большой широкой кастрюле на керосинке. Как всегда, меня оставили одну на моем подоконнике. Керосин заканчивался или что-то ещё произошло с этой штукой, но копоть от неё разлеталась жирными хлопьями по всей квартире. В какой-то момент Игорёк, обегая в очередной раз вокруг дома увидел, что я сижу на окне вся в дыму. Забежав домой, он обнаружил, что вода выкипает, керосинка чадит, а в квартире света белого не видно.
Выключив керосинку, он отставил кастрюлю на пол, ссадил меня с подоконника и открыл окна для проветривания квартиры. И, конечно, снова убежал. Через какое-то время пришел Шурка, которого теперь стали звать Сашей. Ему уже исполнилось 16, он пошел работать, стал считать себя взрослым и очень важничал. Конечно, ему было "не в дугу" возиться со мной, поэтому на меня он смотрел свысока не только благодаря своему росту.
Так вот, он увидел, что я сижу в кастрюле с кукурузой и, счастливо улыбаясь, плещусь водичкой. Вернулся Игорь, и начался консилиум: что делать с кукурузой? А вдруг я в неё написала? На что Игорёк своим картавым языком философски заметил: "Кукуг'узу нужно есть с солью! Она так вкуснее, а соли мало. Ты, Сашка, попг'обуй её без соли, а если бг'езгуешь, то я отнесу ребятам во двог'". Ну, уж, нет! Есть хотелось всегда, а потому голод пересилил брезгливость. Мы быстро съели всё подчистую ещё до прихода родителей. Замели все следы, даже мусор вынесли, потому что воровать в нашей семье строго запрещалось, и воровство каралось сурово...
Иногда мама брала меня в свой (Ростовский уже) госпиталь, и это были самые счастливые для меня моменты, потому что я сразу же становилась предметом всеобщего внимания. Я тут же притворялась, что ещё не умею ходить, и меня брали на руки такие родные и близкие мне ранбольные мужчины. И снова они играли со мной, угощали меня, убаюкивали и поглаживали. Это был настоящий праздник!
А тут - победа! И мама вернулась в свой облздравотдел, на свою прежнюю работу, где она работала в родовспоможении ещё до войны. Вот какие слова я знала сызмальства. И ещё - геологоразведка, где работал мой папа.
Вы думаете, что теперь у меня началась нормальная детская жизнь? Ничего подобного. Мама работала на две ставки - подрабатывала в роддоме, летала по области на срочные операции и как-то даже взяла меня с собой, потому что не на кого было оставить. (Я страшно гордилась тем, что в свои шесть лет уже летела на самолете, хоть и на "кукурузнике"!) Поэтому маму я опять-таки почти не видела. Папа - тоже в командировках, на братьев моих б'ольших надежды на помощь в воспитании меня было мало. Папа по возможности пробовал заменить мне маму, но он был не из тех, кого я могла полюбить. Ведь для меня он был здоров и, к тому же, часто ворчал и даже страшно ругался за разные проделки.
Перед Новым 1946 Годом родители установили елку в средней комнате. Она была у нас проходная и теперь считалась столовой. Папа принес резиновый клей и собирался всем нам починить обувь. Он так радостно и торжественно поставил бутылочку на стол! Я не понимала, что это за бутылочка и зачем нужно ее содержимое, но по виду папы догадалась, что это что-то очень ценное.
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. Ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот Новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. Пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть "кондрат" не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет... Будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол. А "наказательный" угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю. "Никто из мужчин так еще меня не унижал! И это отец! Лучше бы мы жили в госпитале всегда, там не такие мужчины..." Меня привлек вкусный запах. Вы же знаете, что запахи я всегда хорошо улавливала, особенно запахи еды. В щелочку между стеной и шкафом я увидела, что так волнующий меня запах исходил от огромной кувалды нежно-бронзового цвета. Я вспомнила этот запах и даже вкус сала, которым меня кормили накануне. Это один из бывших маминых раненых бойцов привез копченый окорок к Новому Году, который передала его жена для доктора в знак благодарности. Очень экономно нарезав окорок к праздничному столу, его повесили за шкаф на крюк в стене. "Так это не только маме, это еще и мне, потому что я тоже помогала маме в лечении больных" - подумала я. Я была им грелкой, и куклой, и родным ребенком, пробуждавшим в них самые различные желания, но главное - желание жить!
Я попыталась пролезть в эту щель, становилась на цыпочки, пыталась дотянуться, но все, что мне удавалось, это поцарапать окорок ногтем, а потом пососать палец. Мое сопение привлекло внимание мамы, и она спасла меня. Я была прощена, но папа долго ворчал, пытаясь соскрести клей с тарелочек. Обиднее всего было то, что эти тарелочки были безвозвратно испорчены. Увидев это, я разрыдалась так, что меня долго не могли утешить. Успокоили только кусочком окорока. Поесть я всегда любила и до сих пор не откажусь от угощения. Но громкого шума и крика на меня до сих пор не выношу!
В три с половиной года, с осени меня отдали в детский сад, в котором часто забывали. Игорек после школы бегал по своим делам, и обо мне вспоминали только, когда родители приходили с работы. Меня недосчитывались за столом, и тогда кто-нибудь бежал за мною в детсад, где я сидела одна из всех детей со сторожихой. Опять заброшенная и никому не нужная. Чаще всего эта миссия доставалась Игорьку и, казалось, что он делал это с удовольствием. Он опять становился моим спасителем! Единственный человек, думала я, кто любил меня по-настоящему и всегда такую, как я есть, это был мой брат Игорь. Вот так "со скрипом" я переползла из своего младенчества в долгие и трудные годы детства, девичества, в дальнейшую жизнь.
Наши родители не совершали никаких ошибок. Все, что было в вашем детстве, служило для того, чтобы мы стали такими, как мы есть.
Почти в 85 лет мой папа тяжело заболел. Всю жизнь он страдал астмой, да еще мужская проблема прибавилась. Человек расплачивается за каждую обиду, осуждение других людей. Папа любил покритиковать начальство или правительство, а когда объекта раздражения рядом нет или говорить нельзя, то обида загоняется внутрь и приводит к раку и другим тяжким заболеваниям.
И вот тут я почувствовала то самое сострадание, которое испытывала когда-то в госпитале. Мое сердце буквально разрывалось на части, когда я видела этого беспомощного старика. Оно плакало от любви и жалости. Я включилась в спасение. Два месяца я невероятными усилиями вырывала его из вязкого клея, разлитого смертью на жизненном пути моего папы. Я ходила по длинному больничному коридору туда и обратно, держа папу под мышку. Я приучала его ходить заново, жить заново, думать и дышать заново. Два месяца я почти не спала, не ела, но папу кормила только самой вкусной и здоровой пищей. Я кормила его, как ребенка, я брила его, ставила клизмы и спускала катетером мочу. Мне не было ни капельки противно. Я любила его!
"Выхаживая" его по длинному коридору больницы часами, я вспоминала детство. Я вспоминала, как мы часами горланили с ним революционные и пионерские песни, но чаще всего в моей голове крутились слова: "Все равно его не брошу, потому что он хороший!" Через два месяца ему исполнилось 85, и собрались все его трое детей, невестки, внуки. А внуков у него было четверо, правнуков девять, да невесток, племянниц и других родственников не счесть. И вот все они пришли поздравлять деда. Поднимает мой папа первую рюмку и, не дожидаясь поздравлений, говорит: "То, что вы видите меня живым за этим столом, заслуга моей дочки, моего ангела, точнее, моей Ангелины".
И тут со мною случился катарсис - то есть, я лишилась дара речи! Какая-то сила схватила меня за горло, сковала все члены моего тела. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Я с трудом протиснулась между родственниками и выскочила на лестничную площадку. Ощущение было такое, будто я попала под высоковольтные провода, и один из них упал на меня. Из горла полез нечеловеческий рык, превратившийся в рыдания. Меня прорвало. Я плакала так, как очень давно не плакала, а может быть, никогда в жизни.
И тут кто-то прикоснулся к моему плечу. Я не оборачивалась, потому что не хотела, чтобы меня утешали или успокаивали. Я этого не любила с самого детства. Когда меня утешали, я плакала, обычно, еще горше. А мне надо было успокоиться.
Я не стала оборачиваться и постаралась успокоиться сама. Мне было неловко за мои слезы, за мой рык и вообще за все. Мне было неловко даже за то, что сказал папа. Очень уж я не привыкла к похвале. Не привыкла к тому, что бы меня ценили, поощряли, любили... Почти совсем успокоившись, я все-таки обернулась, чтобы посмотреть, кто же это пытался меня утешить, но никого не было. Очевидно, как тихо подошли, так же тихо и ушли. Но кто? И тут я увидела своего Ангела. Это он прилетел снова ко мне! Мой Ангел - молодой и озорной когда-то - стал каким-то тихим и повзрослевшим.
Он стоял в сиянии света от слабенькой электрической лампочки, освещавшей подъезд, а сияние от него преобразило все пространство вокруг. Я сразу же узнала его, и легкая волна радости затопила меня. Как могла я забыть о нем? Как могла жить без него? Сколько мук и страданий я могла бы избежать, если бы помнила о нем, звала его, просила помочь... Он протянул руки, обнял меня и, кажется, облегченно вздохнул. Мягкая теплая волна окутала меня и, вместо угрызений совести, я вновь почувствовала его любовь. "Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице. Всегда!" - шепнул он мне. Улыбаясь, я вошла в квартиру, села за праздничный стол, как ни в чем не бывало. Только Игорек понял, что со мною произошло. Он понимающе мне кивнул, и тут я увидела, что он - брат моего Ангела! Посмотрев на папу, я увидела слабое свечение и у него за спиной, и вокруг мамы... Ух ты!
Пусть вся Любовь и Красота Бога отражаются на твоем лице!
Уже нет папы и мамы моей, нет брата Саши и любимого Игорька. Трагедия жизни заключается не в том, что она так скоро кончается, но в том, что мы очень долго ждем какого-то особого случая, чтобы начать жить по-другому. Нужно было сильно заболеть моему папе, чтобы я смогла его принять в свое сердце, чтобы я захотела сделать для него все... Вот так я начала свою новую, осознанную жизнь. С того дня я стала Ангелиной, и тому уже более чем 20 лет.
Жизнь измеряется не количеством вдохов, которые мы делаем, а моментами, когда перехватывает дыхание от любви и восторга. И о нас будут вспоминать не по нашим словам, а по нашим добрым деяниям. Я надеюсь, что моих добрых дел в этой жизни хоть на чуточку больше, чем пустых и бранных слов. Спасибо, тебе, Ангел Божий, Ангел мой! И по секрету: все эти годы я сама учусь на Ангела. Я поняла, что все мы можем стать ангелами, если захотим. Я хочу, чего и вам желаю. Не ждите особых событий, которые перевернут вашу жизнь. К сожалению, это чаще всего смерть близких или любимых вами людей. Вы можете уже сегодня написать или позвонить кому-то, чтобы сказать всего три самых главных и чудных слова: "Я тебя люблю!" И сразу почувствуете за своей спиной шелест. Это ваши ангельские крылья начинают распрямляться. Постарайтесь сохранить в себе чувство раскрытия, чувство роста ваших крыльев и... летите с любовью в жизнь!
Свет и Любовь! Ваша Ангелина.
ГЛАВА ВТОРАЯ Перепишем сценарий детства
Я родилась в прекрасной любящей семье. Моя мама - из старинного рода. Не очень богатого, но и не бедного. В её семье больше всего ценились такие качества, как нежность, чистота помыслов, забота о ближнем...
У моей мамы были старший брат и младшая сестра. В детстве они очень дружили, и даже когда выросли и разъехались по другим городам и странам, то продолжали переписываться друг с другом. Моя мама помнила все дни рождения, все праздники и всегда рассылала несметное количество открыток. И мы получали такие красивые и даже диковинные открытки, которые хранились у нас в семье годами.
Мама моя Ирина была красавицей, умницей и очень доброй девушкой. И такая девушка не могла не понравиться бабушкиным друзьям, которые знали её с детства и однажды привели в дом жениха.
Павел был очень образованным молодым человеком старше её на три года. У него были необыкновенного цвета глаза - будто он долго смотрел на ранее весеннее небо, и эта чистота отразилась в его глазах. Волосы были цвета спелой ржи, точнее, золотистые и пушистые. Они обрамляли его голову, и она светилась будто золотой венец.
Папа тоже был выходцем из старинного рода, но рано лишился родителей и его воспитывал дедушка - крепкий духом и мудрый старец. Ирина и Павел сразу же полюбили друг друга, но договорились о свадьбе на следующий год - мама должна была закончить учебу в медицинском институте.
Павел приезжал не часто - у него был бизнес в большой компании, офис которой находился далековато от маминого города. Но он часто звонил и говорил маме, как он её любит. И когда он приезжал на праздники, то привозил всем подарки - и моей бабушке, и дедушке, и маминым братьям, и конечно, самой маме.
Свадьбу решили сыграть в начале лета, потому что надо было переезжать в новый дом на берегу океана, который папа построил специально для новой семьи...
Шли годы, и мама, родив двух сыновей, решила родить ещё одного ребенка - очень уж хотелось родить девочку! Сыновья уже подросли: один из них - Саша - уже поступил в колледж в Лондоне, а второй - Игорёк - учился в школе неподалеку от дома, но тоже собирался со временем покинуть отчий дом, чтобы получить хорошее образование.
И вот мама и папа провели очень древний ритуал по привлечению души девочки в их семью, которому научила старая прабабушка мою маму. Они все высчитали: расположение звезд на небе, год, месяц, день и время зачатия... Всю ночь вместе молились, призывали в помощь предков всего их древнего рода как со стороны отца, так и со стороны мамы. Призывали Ангелов и Высшие силы. Они говорили друг другу слова прощения и любви.
Всю ночь горели свечи и играла прекрасная музыка. Отец заранее принес из сада букеты красивых ароматных цветов, а с ними в дом вошли феечки и гномики... Ангелы со всех сторон взирали на них и пели небесные песни своими волшебными голосами... Все вместе они создали в спальне такую неповторимую мистическую обстановку, в которую моя душа уже не могла не спуститься. Это было прекрасно! Я так любила своих родителей, что была просто счастлива прийти к ним, слушая их призыв.
Прошло совсем немного дней и однажды мама шёпотом сказала на ухо папе: "Я беременна". От радости отец подхватил мою маму на руки долго кружился в нею в нежном танце. У меня даже весь мой эмбрион закружился чуть ли ни до обморока... Вот так я впервые познала, что такое волшебная любовь: от неё кружится голова, распрямляются крылья за спиной и хочется улететь на небо, а ноги подкашиваются, чтобы подпрыгнуть...
Каждый день мама разговаривала со мною. Это выглядело бы смешно, если бы кто-нибудь посмотрел на неё со стороны, но в это время лето уже было самом разгаре, и мои братья были в молодежном лагере.
Я очень хорошо помню этот красивый двухэтажный дом на берегу океана, окруженный старинными деревьями. А кустарники, украшенные буйным цветом, всегда были источником удивительных ароматов. Окна в доме были открыты, и летний ветерок раскачивал легкие кружевные занавеси. Мама любила красивую классическую музыку, которая тихо играла с самого утра. Со стен за нами наблюдали глаза предков, а лики святых со старинных икон своей любовью освящали всё пространство. В добавок ко всему - свечи и ароматы цветов: совсем, как в раю...
Мама питалась очень хорошо и правильно. Будучи врачом, она сама составила весь рацион питания для себя и для меня. В доме всегда были фрукты и ягоды - витаминки, как заботливо говорил папа. В то время у нас была чудная тетя - повариха Марфа. Она всегда готовила на всю семью.
Приходила она рано и очень тихо, кормила всех по очереди, потому что всем надо было уходить в разное время: кому на работу, а кому в школу. Но сейчас мама дала ей отпуск, зная, что с рождением ребёнка хлопот по дому прибавится. Дети в отъезде, а себе с ребёнком внутри и любимому мужу готовить самой было в радость.
Нас погубит невежество. Одиночество - это ощущение себя частью человечества. То, что люди называют одиночеством, на самом деле - это отделенчество. Это когда человек потерял самого себя. Когда ему плохо с самим собой.
Мальчиков дома не было, муж на работе или в отъезде, а маме хотелось, как можно больше побыть в доме одной. Послушать пение птиц по утрам, музыку днем и стрекот сверчков при луне. Хотелось много ходить или лежать в шезлонге под деревьями, слегка прикрыв глаза, будто спит. А на самом деле она мысленно разговаривала со мною, описывая все, что её окружало. Так я уже заранее знала весь наш дом и двор, и сад. Она знакомила меня с папой и братьями, рассказывала, как она меня ждёт и как хорошо мне будет, когда я появлюсь на свет.
Мне было тепло и уютно, и я не всегда понимала, зачем мне надо будет "выныривать" из этой теплой темноты в яркий свет земных будней. Но детское любопытство брало верх и мне всё больше и больше хотелось познакомиться со всеми, кого я уже узнавала, ощущая их прикосновение. Поэтому я стремилась раздвинуть стенки моего прибежища, чтобы они стали тонкими и прозрачными - так я думала - и я смогла бы всех увидеть, не покидая своего гнезда.
Вечером мы с мамой ждали папу с работы. Как вы догадываетесь, мама хорошо готовила (она всегда все делала хорошо, за что папа слегка подшучивал над нею, называя её отличницей и ботаничкой), но иногда ей хотелось поужинать в ресторане. Подъезжал папа на машине с крышей, которая открывалась, и они отправлялись в морской ресторанчик. Маме очень хотелось поесть морепродуктов, но она не любила их готовить сама, а предпочитала приготовленные в ресторане на берегу моря.
Хозяин ресторана хорошо знал и уважал нашу семью: отца за его щедрые чаевые, а мама уже дважды помогала его жене в родах, принимая их сыновей. Хозяин всегда одаривал маму комплиментами, от которых она несколько смущалась и слегка краснела, услышав похвалу своим рукам. Теперь же, когда она сама носила ребенка, заботам хозяина не было конца - чего бы мама ни пожелала, он старался выполнить любое её желание.
Их столик никогда не бывал занят - папа звонил заранее и когда они приезжали, на столе всегда стояла ваза с фруктами или ягодами. Хозяин ресторана всегда обслуживал нас сам и подавал "комплимент" - легкую фирменную закуску, приготовленную по какому-то старинному рецепту морских разбойников.
Мама всегда заливисто смеялась, когда хозяин говорил об этом шепотом, заговорщицки ей подмигивая. Мама любила красное столовое вино, но пила его очень мало и маленькими глотками: "чтобы разогнать кровь", - говорила она.
Когда мама рассказала моим братьям, что в их семье скоро появится девочка, ребята очень обрадовались и ждали моего появления, как чего-то особенного и радостного. Наступил новый учебный год и Саша снова улетел в Лондон, а Игорек приезжал из школы только на выходные, и мы всегда ходили все вместе в лес за грибами и дикими лесными ягодами-фруктами для соков нам с мамой. Мама говорила, что в натуральных, диких ягодах витаминнов больше, чем в тех, что выращивают садовники.
Там, в лесу, была маленькая полянка вся в прекрасных, просто диковинных цветах и бабочках, и на этой полянке стоял крепких деревянный домик. В этом домике жил дедушка. Я не знаю, чей он был дедушка, но он очень любил, когда мы к нему приходили. Мы приносили разный вкусно пахнущий чай и конфеты к чаю. Дедушка больше всего любил карамели - шоколадные конфеты он не любил, но брал и потом тайком от родителей отдавал их моим братьям, а когда я подросла - то и мне.
Папа мог привезти конфеты из любой страны мира, но дедушка больше всего любил московскую карамель. Он никогда не говорил: "Эти конфеты вкусные, а эти нет", просто собирал фантики от тех конфет, которые ему нравились больше всего, и складывал их в шкафчике, а мама догадывалась и говорила папе, какие конфеты надо привезти для дедушки, да ещё и новых захватить, может, понравятся и другие.
Когда мы приходили, дедушка всегда ждал нас, сидя на пороге. Может быть, он вообще всегда там сидел - я не знаю - но когда мы приходили, он уже был там. Папа говорил, подходя к поляне: "Дедушка уже на своем посту", и при этом мягко улыбался.
Дедушка знал абсолютно всё: папа рассказывает ему биржевые или финансовые новости, а дедушка что-то коротко скажет и папа думает. Мама рассказывает о событиях в клинике - и тут дедушка, будто бы всё знает о медицине - два-три ласковых слова скажет и мама успокаивается. И слова-то были совсем простые, вроде: "На всё воля Божья" или "Дитя приходит в мир со сжатыми кулаками, а уходит с открытыми ладонями", "С собой в могилу ничего не унесешь" или: "А кому отдали десятину?" - спрашивает, и папа отчитывается: "Вот школу уже открыли новую, да оснастили её всю по последнему слову техники". Дедушка кивает одобрительно, да бороду свою белую поглаживает.
Дедушка вообще был весь какой-то чистый и белый: и волосы, и борода были белыми, всегда одет был в белую рубаху и белые штаны. В домике было тоже очень беленько, начиная от занавесок на окнах и кончая чистыми широкими досками полов. Я никогда не видела, чтобы мама убиралась в его домике, но чашки после нашего чая она всегда очень тщательно мыла, не смотря на протесты дедушки, который говорил, что ему удовольствие доставит убирать за нами. Мама была неумолима. Даже детям она не позволяла мыть чашки у дедушки в доме, будто радостно отрабатывала свой какой-то долг.
Я помню, как нас встречал дедушка - всегда с улыбкой - но ритуал прощания я до сих пор помню очень хорошо. Когда мы уходили, то должны были все по очереди подойти к дедушке, встав перед ним на колени и склонив голову. Дедушка что-то шептал, проводил рукой по волосам, потом прижимал голову к своему сердцу и гладил по спине: "гладил крылышки", как он говорил.
От него всегда так здорово пахло, а когда он прижимал меня к своему сердцу, на мои глаза всегда наворачивались слезы. Это я у мамы переняла: когда я была ещё там, в её животике, дедушка всегда очень ласково обнимал её, что-то приговаривая и поглаживая спинку дольше, чем другим. Мама всегда украдкой вытирала слёзы, а сама при этом улыбалась и вся светилась. Вот такой у нас был дедушка - не знаю, чей он был папа.
Вечером мама всегда долго молилась, вознося благодарность за свою жизнь, за жизнь и здоровье её мужа и детей, всех её родных... Она благодарила моего Ангела-Хранителя за чудесный день, за прибавление моего веса, за моё сердцебиение и каждое шевеление. Вот такая идиллия!
Однажды, когда мне уже было примерно семь внутриутробных месяца, мои родители поехали в город покупать всё, что нужно для родов и для новорождённого. Они выбрали мне чудную кроватку с палантином, бельё, очаровательные рубашечки, носочки и пинеточки - всё нежно розового цвета, в кружевах... купили бутылочки и соски, тарелочки, чашки и кружки. В общем, много чего, в чём нуждается малыш.
Даже папа, который в ожидании своих первых сыновей, не очень-то любил такое времяпровождение (считая, что женщины - мама с бабушкой - лучше справятся с этой миссией), сам выбирал все вещи для своей доченьки. Даже ещё не видя, папа уже любил меня. По вечерам, положив руку на мамин живот, он гладил меня, проговаривая нежные слова...
За время моего пребывания в новом мире в животе моей мамы я получила столько любви, что этот заряд предопределил мою судьбу. Я была зачата в любви, рождена в любви, воспитана в любви. Я стала источником любви для всех, кто меня окружал.
И вот мне так стало там скучно и одиноко без моей семьи, что я стала брыкаться и бодаться в поисках выхода на свет. Мама вызвала папу, который заранее подготовил свой отпуск. Рожать решили дома в воду - ведь у нас во дворе был бассейн. Папин друг - архитектор - когда-то предложил сделать у бассейна небольшую "лагуну" с закругленными как у ванны краями и маленькими удобными ступенечками-сидениями, по которым было легко спускаться и подниматься из воды, а можно было полежать и отдохнуть после плаванья. Этот участок бассейна был отделан специальной плиткой, которая на солнышке светилась и создавала впечатление золотой чаши. Эту чашу благословлял Ангел - скульптура из белого мрамора.
Бассейн предварительно почистили и наполнили свежей водой. Приготовили красивые махровые простыни и полотенца, салфетки, цветы, свечи и вызвали духовную акушерку. Маму усадили в воду и включили джакузи. Теплая бурлящая вода приятно стимулировала схватки. Я нашла-таки выход и перевернувшись в животе, упорно давила головой на этот проход. Ткани растягивались мягко и эластично, я углублялась, продвигалась вниз. Папа вошел в воду и, стоя на коленях, держал маму за руки, а акушерка пела ей тихую колыбельную песню.
Когда я своей макушкой "пробуравила" этот узкий проход между тем и этим светом, первое, что я почувствовала, это тёплые руки моего папы - я их уже знала! Ещё не успев до конца вылезти, я открыла глаза и увидела его - красивого, сильного, смелого. За его спиной стоял большой красивый Ангел. Он руководил руками папы, когда тот взял мою голову в свои руки и очень нежно вытащил меня из маминого тела.
Их руки держали меня под водой. Сквозь толщу воды я слышала нежные ободряющие слова папы, тихий радостный смех мамы, больше похожий на вздох, и голос акушерки, которая подсказывала папе, как меня нужно держать. Я чувствовала себя, как рыбка в воде. Отошла плацента, и тогда меня подняли из воды.
Я начала дышать. Мои лёгкие нежно раскрывались, как бутон диковинного цветка - альвеола за альвеолой. Это были совсем необычные, новые ощущения. Меня завернули в пелёнку и махровую простынь, положили маме на грудь, а плаценту поместили в хрустальную вазу. Подержав меня немного на себе, мама стала медленно подниматься с помощью папы, акушерки и целой команды Ангелов. Её завернули в махровую простынь, промокнули тело и переодели в халат. Мама не выпускала меня из рук, и потому я немного побаивалась, что она меня уронит, но сквозь её одежду я чувствовала и слышала спокойное её сердцебиение, видела, что меня и её поддерживают Ангелы и успокоилась. После этого папа взял нас обеих на руки и понес в дом.
Как я и предполагала ещё там, в животе, в спальне было очень красиво: горели свечи, отражаясь в зеркалах, и казалось, что вся спальня была усыпана звездами, которые светились в руках Ангелов. Играла тихая музыка. Удобно устроившись в постели, мама дала мне грудь, которую я сразу же начала сосать. Я абсолютно точно знала, что мне нужно сейчас делать: поесть и поспать. Меня положили в кроватку и рядом пристроили хрустальную вазу с плацентой. Посмотрев на новый мир ещё раз, поблагодарив всех моих друзей-Ангелов, я сразу же уснула.
Я родилась во вторник, а вечером в пятницу привезли из школы Игорька. Он сразу же побежал в спальню, но мама попросила его вымыть руки, если он хочет меня потрогать или взять на руки. Забежав в туалетную комнату всего на несколько минут, Игорёк подошел к кроватке и долго смотрел на меня. Он думал, что я сплю, а я только притворялась, чтобы дать ему возможность на меня насмотреться.
Я знала, что он ждал встречи со мной, но оттягивала самый сладкий момент узнавания. Потом не выдержала и распахнула глаза: какой он смешной - мой братик! А он точно так же подумал обо мне. Вошла мама и спросила: "Ну, как она тебе?" "Отличный парень!" - сказал Игорек, смеясь. "Да не парень она, это девочка!" - поправила его мама. "Ну, в общем, своя в доску - она на меня посмотрела и улыбнулась". Мама взъерошила его волосы на голове и прижала к своей груди: "Чудо ты моё, она ещё не улыбается. Ей же всего три дня!"
Каждый видит в другом то, что хочет. Я улыбнулась ему только мысленно, а он почувствовал и озвучил то, что увидел. Глаза, полные любви, всегда увидят то же, что видит зоркое сердце.
Саша увидел меня, когда вернулся на каникулы из своего колледжа. Мне было уже почти три месяца. Ему присылали мои фотографии, и он скупо подтверждал, что я действительно хорошенькая. Но когда он увидел мою обращенную к нему беззубую улыбку, то куда делась его юношеская чопорность! Он был старше меня на тринадцать лет, чувствовал себя почти взрослым и считал, что негоже проявлять свои чувства открыто. Двухлетняя жизнь вдали от дома сделала его самостоятельным и очень серьезным.
Было тепло, и меня положили на застекленной веранде. Мама любила мебель, напоминавшую викторианский стиль, и на веранде у нас стоял диванчик для двоих, который называли "Love seat", то есть, для влюблённых. Он был обит тонким репсом цвета кофе с молоком, по полю которого были разбросаны голубые незабудки. С этого дивана был отлично виден закат солнца со всеми его феерическими красками.
Когда меня укладывали на этом "диванчике для любовного свидания", я пристально рассматривала рисунок ткани, и голубенькие цветочки расцветали прямо у меня на глазах. Они будто бы слегка покачивались от легкого ветерка, который создавали красивейшие крылышки бабочек. "Вот вырасту, обязательно найду на земле такие же", - думала я.
С моего места мне было видно голубое небо, лучи солнца проникали сквозь легкие занавеси, но я ещё не могла увидеть до конца то самое, о чём все говорят: "Какой красивый закат!" Я всё ждала, когда же я смогу подняться повыше.
Саша присел около меня и стал рассматривать. "Какие маленькие у нее пальчики на руках и на ножках!" - удивлялся он. Как истинная женщина, я позволяла ему восхищаться моей красотой, кокетничала, улыбалась во весь рот и подмигивала ему. Я чувствовала, что он просто навеки в меня влюблен. И вот тут он бережно взял меня на руки и... показал закат солнца! Боже, какая красота! "Когда я вырасту, обязательно напишу картину: море и это уходящее - утомлённое - солнце". Мама любила песню, в которой пелось об утомлённом солнце, и я её запомнила.
Самое смешное было, что братья мои старшие соревновались между собой за то, чтобы получить приз от принцессы (это они меня так называли) - мою улыбку и поцелуй. Я тогда уже знала, что родители мои, будучи какого-то старинного рода, имели право называть меня так по-настоящему, но не придавали этому большого значения.
А мне нравилось, когда меня так называли, пусть даже и шутя. Я знала, что меня будут здесь любить и лелеять, потому и выбрала эту семью снова. В прошлой жизни мы все жили в не очень хороших жизненных условиях, но справились со всеми трудностями, и в этой жизни нам было дано полное благоденствие и благополучие.
Я помню, как меня первый раз отнесли к дедушке, после того, как я родилась. До этого я к нему ходила в мамином животике, я теперь меня несли на руках то папа, то Саша, то Игорек. Маме не дозволялось нести меня, уже тяжеленькую, на руках, а колясок они не признавали.
Дома мама понемногу носила меня в специальном мешочке на груди, который смешно называли "кенгурушкой". Она гладила мою спинку, я слышала её сердечко и сразу же крепко засыпала, как спала в утробе: это было чувство "как дома".
Дедушка как всегда встретил нас на своем посту: на пороге своего домика. Он улыбался. Меня передавали из рук в руки: Игорёк передал меня Саше, Саша передал меня папе, папа - маме, а мама уже положила меня на руки деду. Прямо ритуал какой-то. Мы встретились с дедушкой глазами, и у меня как-то странно зашлось сердце: уж очень он был похож на Отца нашего Небесного. Будто я узнала Его. "Нет", - сказал глазами дедушка, - "Я часть Его. И ты, когда вырастешь, тоже поймешь, что все мы - Его частички, Его звёздочки. В тебе та же сила, что и в Нём. В тебе тот же разум, что и в Нём. В тебе тот же Свет и та же Любовь, что и в Нём. Береги их, не смотря ни на что, и они поведут, сохранят, оберегут тебя от всех невзгод".
Пока мы смотрели друг другу в глаза, вокруг нас пели птицы, летали бабочки, шелестели листья деревьев, но мне казалось, что я снова на Небесах в окружении своих друзей - Ангелов и Сил Небесных, мне слышалась музыка сфер. Мне стало несколько страшновато оставаться здесь на Земле, захотелось назад, но в это время дедушка взмахом руки снял с меня этот страх.
Я очнулась и улыбнулась деду. Долго ещё он покачивал-поглаживал меня на своих руках, и я заснула. "Девочка ваша будет особенной!" "Да", - сказал папа с лукавой улыбкой. "Она у нас особенная - такая красавица!" "Красота - это дар Бога, а то, как мы ею распоряжаемся, это наш подарок Ему. Назовём мы её Галочкой", - продолжал дедушка. "Галочкой-Зажигалочкой. Пусть зажигает свет души каждому, кто приблизится к ней".
Красота - это дар Бога, а то, как мы ею распорядимся, будет нашим подарком Ему.
Все засмеялись, но чувствовалось, что радостно и облегченно. Ведь это дедушка раскрыл в Саше его способности и серьезное отношение к науке и порекомендовал родителям отправить его учиться в Лондон. Игорёк тоже ждал, когда ему исполнится одиннадцать лет и дедушка скажет свое главное слово в решении его судьбы. Дедушка знал всё наперед, но говорил именно тогда, когда это было нужно.
Я благополучно подрастала...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Воспоминания о будущем
"Старость живет воспоминаниями, а молодость - мечтами!" Наверное, я еще не так стара, что могу мечтать...
Я умирала... Я умирала в семье моей старшей внучки Ирины, у которой был муж, двое уже взрослых ребят и я - старая бабушка. Мне была отведена комната на верхнем этаже её большого и красивого дома, откуда я уже не спускалась. Домработница приносила попить-поесть, помогала мне одеться, потому что днём я любила сидеть в кресле у окна и смотреть в небо.
Я любила слушать классическую музыку, особенно мой любимый диск "Музыка в стиле Барокко". Он начинался с "Адажио" Альбинони, которое у нас в стране всегда связано с траурными днями, и потому никто не любил слушать эту музыку просто так. Мы слышали её только на похоронах. На самом деле, эта прекрасная очищающая мелодия всегда возносит душу ещё при её земной жизни. Да и на похоронах её играют для живых, а не для мертвых, чтобы живые вспомнили о Небесах.
Наконец-то, благодаря тому, что была уже под покровительством моих детей, я начала рисовать. Исполнилась мечта всей моей жизни. И чем старше я становилась, тем интереснее мне было рисовать. Я видела в окне небо, деревья и больше ничего (дом был загородный). Окно моё было на северо-запад, и летом вид неба меня просто завораживал. Это были самые различные оттенки голубого, синего, индиго с серебром... Так, в добавок к осени, я полюбила лето. Я рисовала яркие цветы и женщин летнего возраста с распущенными волосами цвета спелой ржи или ранней рыжей осени.
Самая высшая формула ненависти - спрашивать как дела. Мы заранее предопределяем, что дела могут быть плохими.
Сидя или лёжа всё чаще в одиночестве, я слышала веселые молодые голоса - у них у всех была своя жизнь! Иногда поднималась ко мне Ирина. Вид у неё вроде был сострадательный, а голос не очень ласковый. Она так и не научилась нежности, так и не смогла преодолеть нашу семейную модель строгости и суровости... Сморщив нос недовольно, заслышав "Адажио" (наверное, каждый раз боится, что я уже умерла), строгим голосом она интересовалась, есть ли у меня лекарства, хочу ли я чего. Мне ничего уже не было нужно! Я была абсолютно здорова, не смотря на возраст, а лекарства мне покупала Ирина больше для порядку: старому человеку так положено - принимать лекарства. Мне и есть-то уже не хотелось, но я понемногу ела, чтобы не огорчать домашних.
Моей пенсии и гонораров за книги хватало на то, чтобы всегда иметь бокал красного сухого вина на ночь и стакан свежевыжатого грейпфрутового сока по утрам, а больше мне ничего и не нужно было. Я всегда любила модно одеваться, а теперь меня одевала Ирина, покупая красивые ночные рубашки, халаты, тапочки и постельное белье. Я была почти счастлива...
И вот теперь я решила умереть. Я перестала вставать с постели, перестала говорить, отказывалась от еды. Мой тихий Ангел приходил всё чаще... Он нежно улыбался и прикасался руками к моему сердцу. От этого становилось спокойней и как-то так печально, что хотелось плакать тёплыми слезами.
И я плакала прямо, как у Пушкина: "Печаль моя светла..." Это были слёзы очищения души. Каждая капелька уносила грехи и ошибки прочь из моего сердца. Я видела эти чёрные горошины, которые, падая, прожигали одежду и постельное бельё. И что удивительно, меня это не пугало. Пугало моих родных и даже раздражало то, что я не разговариваю с ними, а только молчу и плачу. Ну, как я могла рассказать им о моём Ангеле так, чтобы они поверили, что я плачу не от обиды или боли, а от тихого счастья и сладкой грусти. Я уже знала, что скоро уйду, и благодарила Небеса за предварительное очищение моей души.
Ангел показывал мне эпизоды моей жизни, от которых порой я не знала, куда девать глаза. Всю мою жизнь он был со мною. Он знал обо мне всё...
Тут как-то показал он мне моё детство, и юность, и первую встречу с любовью...
Годы молодые
Детство моё было, прямо скажем, нерадостным и омрачалось многими неприятностями. Мама научила меня просто патологической честности, граничащей с глупостью. Я, например, не могла на просьбу за дверью: "Дайте попить водички" ответить, что не умею открывать дверь. И я открывала, и на моих глазах "бедные, нуждающиеся, голодные" люди уносили из дома всё под чистую. И так было не раз. Меня даже ругать не было возможности: я смотрела праведными серо-голубыми глазами, в которых стоял вопрос: что ж, значит, надо врать?
С первого класса у меня началась другая проблема. Утром меня отправляли в школу и, придя после занятий, я опять сидела дома одна. И повадился ко мне один из дворовых парней, которого я боялась пуще смерти.
...У нас была большая кухня с печкой, на которой готовился обед, и было тепло, и по вечерам вся семья собиралась там за ужином. Я сидела лицом к окну, а братья напротив меня. Вдруг раздался стук в окне, и к своему ужасу я увидела за стеклом страшную рожу. Я тихонько сползла под стол, а братья быстро похватали с моей тарелки всю еду.
Все громко смеялись надо мной и старались вытащить наружу. От обиды я, как всегда, не могла плакать, а только сопела. Мне объяснили, что это шутка, в окне была маска, а стучал в окно Юрка, наш сосед, которого я часто видела у нас в доме и во дворе. Но как только мы садились вечером за стол, за окном появлялся Юрка со своей маской. Он тихонечко стучал в стекло, я от страха сползала под стол, и все снова надо мной смеялись.
Мне казалось, что громче всех смеялась мама. Она называла меня трусихой, а ведь гордилась она только моей смелостью и умением терпеть любую боль. И за то, что я боялась, была трусихой, меня оставляли почти без ужина.
Долго я не могла простить ей этот смех... Всю свою жизнь я старалась угодить своей маме и потому терпела унижение и боль, отчего однажды чуть не отправилась на тот свет.
А Юрка стал ходить ко мне, когда я приходила со школы. Дома никого не было, я не умела говорить "нет" и потому открывала ему дверь. Он вкрадчиво вползал в квартиру, догола раздевал меня и себя, демонстрируя свои "прелести" - половые органы. У меня было абсолютное доверие мужчинам, но от этого исходила какая-то глухая опасность для меня, от чего я впадала почти в коматозное состояние. Я чувствовала, что в следующий раз произойдет что-то ужасное.
Мне было так противно и страшно! И я перестала приходить домой после школы до прихода родителей с работы. Удручённая страхом, голодная, промокшая и замерзшая, я бродила по городу, как бездомный щенок. Иногда меня заводили к себе сердобольные мамаши моих одноклассниц, но часто рассчитывать на их заботу, кормежку и тепло я не могла - я не умела просить, а рассказать кому-либо о моей личной беде, о своих страхах я считала постыдным.
Помня её смех, когда Юрка меня запугивал, я не могла пожаловаться маме. Она была всегда "на другой стороне", когда меня пугали, обижали или унижали, стараясь вырастить меня смелой, честной, хорошей девочкой. А я периодически подводила её, не появляясь во время дома, и мне было стыдно за себя и обидно за то, что мама "не догоняла", не чувствовала, что со мною происходит.
После работы она шла меня искать по подружкам и тоже страшно этого стыдилась. Найдя, она толкала меня сзади в спину или тащила за волосы, приговаривая: "Иди домой, шлендра!" Шлендра для меня было равносильно шлюхе. Я тихо плакала от обиды, потому что я домой-то не приходила именно, чтобы не стать шлюхой!
С самого детства я знала, откуда берутся дети. В доме только и разговоров было о том, кто кого и как родил. Медицинских книг было немерено, и мы рассматривали их всем двором. Мама моя была акушер-гинеколог, и с тринадцати лет я уже ощущала её профессионально-автоматический взгляд на себе: "Какой срок беременности?" От этого взгляда у меня до самой её смерти "ставала шерсть дыбом".
Я знала, что есть порядочные женщины, которые замужем и рожают детей в счастливом браке, а есть несчастные, попавшие в беду женщины, а также шлюхи и проститутки, которые рожают детей без мужей и не знают потом, что с ними делать. Чаще всего, они просто убегали из роддома, бросая своих малюток. Родители страшно боялись, что и я стану такой же. Разве могло бы такое произойти в семье двух честных коммунистов, ведущих активную партийную и общественную работу? Только не это!
Уроки приходилось делать со мною ночью, когда я уже буквально засыпала за столом. Естественно, что успеваемость у меня была не ахти. Но я вылезала только за счет своих способностей и врожденной грамотности. Поэтому спокойно переходила из класса в класс.
А тут и старший брат Сашка, став студентом мединститута, почувствовал мою сексуальность и всегда норовил, при добром расположении духа, поцеловать меня прямо в губы, отчего меня просто воротило до тошноты. Но я научилась кокетничать с его однокурсниками, среди которых были достаточно взрослые дядьки, пришедшие с войны. Военная форма оказывала на меня магическое воздействие, и я начала тайком воздыхать по красивому Виктору, который был глух, как Бетховен и хром, как Байрон. Вот это уже был мой человек!
В нашей семье было принято приводить всех своих друзей в дом. Помимо своих детей, мама собирала в семью всех сестёр отца, племянников и племянниц. Поэтому в доме постоянно было полно народу. Я, как всегда, младшая и всем мешающая. Но уже подросла, похорошела и стала соперницей своим двоюродным, не очень-то красивым сестрам. Завидуя, они старались меня принизить, насмехались над моей влюблённостью во взрослого (только для меня) дядьку, которую, конечно же, заметили все. И я опять стала уходить из дома.
Утверждения моей мамы в отношении меня и окружающего мира уже давно утратили свою силу. Я живу, согласно своим собственным убеждениям, и уже имею достаточный опыт в жизни.
В шестнадцать лет я пошла работать, чтобы заслужить медицинский стаж и право стать врачом. В нашей, в основном, медицинской семье, ни у кого не вызывало сомнения, что я должна стать медиком. В это время появилось постановление, что все, кто хочет стать врачами, должны иметь двухгодичный стаж работы в медицинском учреждении. Меня тут же перевели в вечернюю школу и отправили работать санитаркой в гормональную лабораторию. Так как это было вредно, я получала доплату и зарплата у меня была почти, как у медсестёр.
Мама сразу же мне сказала: "Все деньги можешь тратить на свою одежду, а уж мы с отцом как-нибудь тебя прокормим". И тут я почувствовала себя уже взрослой, стала красить губы и сама себя одевать. Я покупала отрез ткани и шила из него себе платье или костюм, который вывернуть наизнанку было стыдно, но снаружи смотрелось очень стильно. Обувь при этом у меня всегда была дорогая. Ведь я тратила весь свой заработок на себя, благодаря моим родителям, отчего мои двоюродные сестры, приехавшие учиться в город из деревни, завидовали и периодически мне исподтишка вредили.
Надо отметить, что моя мама была не "простых кровей" - в ней текла частица барской крови по отцовской линии, и сложена она была великолепно. До самой глубокой старости она имела прямую (не то, что у меня) спину, тонкую талию при большой красивой груди, красивые высокие бёдра и длинные стройные ноги. На меня она смотрела с сожалением, так как я была не в неё. Отец мой подпортил её породу. У него было четыре сестры и все, как одна, имели абсолютно плоскую фигуру без грудей, где и талию не различить, а зад такой, будто кто-то дал лопатой по..., простите, жопе.
Ребёнком и подростком я была больше в папину родню. Мама смотрела на меня и вздыхала. Но, как только встала на каблуки, всё во мне переменилось: появилась талия, бёдра оказались высокие, а щиколотки тонкие. Ноги вытянулись и постройнели.
В то время в нашей стране появились первые каблучки-"шпильки" и стихи Евтушенко:
...Но вот идёшь по городу, Несёшь красиво голову. Небрежность рыжей чёлочки И каблучки-иголочки...
Ну, прямо обо мне!
В конце пятидесятых было очень модно выходить на "Брод", т.е. на главную улицу города. В моём городе это была улица Энгельса - бывшая Садовая - и мы бродили по ней от одного угла до другого через три квартала. Все друг друга знали по именам, кличкам или в лицо, здесь назначали свидания, заключали какие-то пари и сделки. Тут же отлавливали молоденьких девушек и лохов. Вся жизнь вечерняя проходила в этом, так называемом "клубе". И такие места встреч, "которые отменить нельзя", были в то время в каждом городе нашей необъятной страны. Все мотыльки слетались на этот фонарь общения.
И вот как-то летом иду я, молодая, привлекательная, со стройными красивыми ногами по главной улице почти с оркестром! А похожа была я на Марину Влади из фильма "Колдунья", в котором мы, зрители, с ней впервые познакомились и все поголовно в неё влюбились. Все смотрят на меня во все глаза. Девчонки завидуют. Ребята падают справа и слева. Но это так, пацаны. Ха! Я ищу своего мужчину!
И нашла. Это был красивый мужчина старше меня лет на 25-30 и очень хорош собой! В это время в моём родном южном городе Мосфильм снимал какую-то картину, и этот мужчина имел к кино не самое последнее отношение. Во мне пробудились мои колдовские способности от прабабки из смоленской деревни. А донские ветры зародили во мне казачий дух. Я чувствовала себя завоевательницей, нет, победительницей, когда он на глазах у всех подошел ко мне и пригласил в ресторан.
В ресторане я до этого не была никогда, но даже бровью не повела, спросив: "В какой пойдем?" Пошли в ресторан при гостинице, чтобы не удаляться далеко от его апартаментов, потому что ему, якобы, должны были звонить из дома. Несколько раз он бегал наверх, потом пригласил меня к себе в номер, чтобы подождать звонка, а после этого пообещал проводить меня домой. Я, как всегда, верила всем, как полная дура, но смутно чувствовала течение в себе совершенно новой энергии, которая возбуждала меня. Мне захотелось стать шлюхой. Но не тут-то было...
Мужчина оказался опытным, а я, не смотря на мою внешнюю созрелость, колдовство и даже распущенность, несовершеннолетняя и девственная. Подняв с кровати и посадив за стол, он внимательно посмотрел на меня и спросил: "Что, хреново?" И тут я разрыдалась. И рассказала ему, как до сих пор боюсь оставаться дома одна, боюсь Юрку, боюсь своих родителей, ненавижу сестер, теток, которым то не до меня, то чересчур лезут в душу, чтобы нагадить и посмеяться... И что страстно хочу родить ребёночка, и пусть меня будут считать шлюхой или проституткой, я сама справлюсь, сама проживу, сама, сама...
Он долго гладил меня по голове, долго говорил нежные отеческие слова, рассказывал сказки, пока я, маленькая дурочка, так и уснула за столом, опустив голову на руки.
Рано утром он меня разбудил и тихо, чтобы никто не услышал и не увидел, проводил на улицу. Я шла и опять плакала: я снова никому не нужна, я снова маленькая для любви, я снова никчемная и ничего не умею... ни отдавать, ни принимать любовь.
По тихой и пустынной улице я подошла к дому и увидела в окне дожидающуюся меня маму. Она не спала всю ночь и, конечно, встретила своим акушерско-гинекологическим взглядом. Начался допрос громким шепотом, чтобы никого не разбудить: "Ты где шлялась? С кем? Что ты там делала? Думаешь, я не догадываюсь?" и все такое.
Я отрицала все подозрения и обвинения, и это её бесило. Казалось, что ей больше всего нужно было доказать мне свою правоту. Дошло до того, что проснулись все, и стали советовать моей маме, как врачу, обследовать меня насильно. Меня уже чуть было не распяли на кухонном столе, когда любимый брат Игорь - единственное существо, которое всегда меня любило без всяких условий - картавя, прокричал: "Вы с ума сошли! Оставьте, не тг'огайте ее!" Слава Богу, в этот момент мозги у моей мамы прояснились, и до такого унижения дело не дошло. А я потом даже жалела об этом. Надо было пойти к другому врачу и принести всем справку, что я говорю правду - я девственница!
Лицемерие - это когда вы притворяетесь, что испытываете любовь, тогда как на самом деле вы испытываете неприятные чувства. Правдой нельзя обидеть. Мы обижаем себя и других ложью.
Знаешь, мама, кто прошлое помянет, тому, говорят, глаз вон. А кто забудет - тому оба. Поэтому нам надо поговорить. Всё, что ты говорила мне в детстве, было неприятно. Только теперь я понимаю, что это было потому, что ты, Мама, любила и боялась за меня... Прости меня!
Прошел год, и подступало лето, и снова все выползли на "Брод" и, став на год старше, я снова оказалась там. Весь этот год я вспоминала своего мудрого ангела-наставника из Москвы, который рассказывал мне той ночью изумительной нежности коротенькие истории о настоящей любви. Я всё так же мечтала о ребёнке, но никому об этом не говорила. Я просто чувствовала, как он вьётся вокруг моей души, пробуждая во мне бесконечную и безусловную любовь, слышала его песню с Небес. Даже знала, что это - мальчик!
В нашем городе была группа молодых мужчин постарше меня и моих подружек, знакомство с которыми считалось высшим пилотажем. И вот однажды один из них пошёл следом, когда я возвращалась домой. Я чувствовала, что он "запал" на меня и что идёт за мной, и я, как та курица из анекдота, постаралась идти ни быстро, ни медленно... Чтобы он не догадался, что я догадалась, что он идет за мной, и что очень хочу, чтобы он меня затронул и познакомился со мной.
Подойдя к своему подъезду, я приостановилась, будто поправляю бинт на ноге. Это мода была такая - бинтовать какую-нибудь часть конечностей, чтобы было за что зацепиться противоположному полу. Ну, он и зацепился. Сначала спросил, что с ногой, потом предложил ногу заново перевязать, так как я сказала, что у меня вывих голеностопа.
Мы посидели на лавочке около получаса, и я ушла домой, потому что мне не разрешалось приходить после половины одиннадцатого. Я была в восторге оттого, что он ко мне не приставал! Он был таким обходительным, культурным... и необыкновенно красивым - моя первая любовь... Это мой сын, о котором я мечтала с младых лет, выбрал меня и свел с этим красивым мужчиной с необыкновенным именем: Арнольд. Правда, не надолго...
...Я понимала всё, что мне говорили Ирочка, правнуки, горничная, но не хотела ни с кем разговаривать. Больше я всего хотела общаться со своими Ангелами и ушедшими родными: с мамой, папой, Игорьком и даже с Сашкой, которого давно простила. Они всё чаще и чаще приходят ко мне в моих снах, а порой и наяву. Мы разговариваем, вспоминаем эпизоды из детства, юности, взрослой жизни каждого из нас. Мне хорошо в их обществе. Гораздо лучше, чем в дневной жизни...
Сашка... как долго я не принимала его, стеснялась (в семье не без урода!), злилась на него. Его и мама не то, что любила, а больше жалела. Она помогала ему до самой старости. А он, её первенец мужского пола, стал врачом, был женат, имел двоих сыновей, стал вдовцом после двадцати лет совместной жизни с Любой, которая умерла внезапно. Сашка написал печальные стихи на её смерть, в которых клялся в вечной памяти и верности, но буквально через два месяца нашёл себе какую-то шаболду - пьянь невозможную. Развёлся с нею, снова женился, и снова, и снова, пока не нашёл себе женщину старше его, но очень добрую. С нею и прожил до самой своей смерти. У него была сильнейшая связь с мамой: он ушёл вслед за нею - заболев скоротечным раком горла - ровно через четыре месяца после неё в свои семьдесят лет.
Я всегда удивлялась: мои родители прожили 63 с половиной года, пока папа не скончался, а мы, их дети многократно женились, разводились, и в завершении находили себе все-таки пару, с которой доживали до конца. Игорёк точно так же: женился-развёлся, женился-развёлся-сын родился, развёлся, снова женился-развёлся, и снова, и снова, пока не привязался к одной женщине, не намного старше его, прожил с нею тридцать лет до самой своей гибели. Почти в семьдесят лет в день рождения своего сына он попал под машину.
Каждый день рождения он звонил сыну и поздравлял его. В этот раз Игорь забыл (календарь ли подвел пожилого человека или сказалось падение зимой на голом льду и легкая амнезия в результате этого) позвонить Мише и отправился в мастерскую по ремонту электрооборудования. Сдав счётчик в ремонт, он посмотрел на квитанцию и увидел, что это день рождения сына, а он его не поздравил. Сломя голову, Игорь помчался домой и, перебегая дорогу, не заметил машину. Потеряв сознание, без паспорта и других документов, он оказался в больнице. Вечно пьяная его жена вспомнила о муже только на следующий день, начала вроде бы искать его и ещё три дня никто не знал, где он. Только через четыре дня мы узнали об этом несчастии.
Когда я примчалась в Ростов и попала в реанимацию, я его просто не узнала: не могла поверить, что искалеченный, небритый, окровавленный старик - это мой любимый Игорёк. Стоя над ним, я просила его только об одном, чтобы он сделал свой выбор - жить или уйти. И если он решит уйти, то пусть он сделает это при мне. Я хочу проводить его.
Но в этот же день он стал принимать пищу через катетер, и врачи дали нам надежду на его жизнь. Я стала молиться о скором его выздоровлении. Можно верить в метафизику, можно не верить во все эти бабушкины сказки, но я глубоко убеждена, что на самом деле он решил уйти сразу, но не мог этого сделать, потому что его паспорт пропал. Через несколько дней "любимая жена механика" его нашла и в тот же час Игорёк ушел.
Папа прожил почти 87 лет, мама - 98, а сыновья ушли в семьдесят. "Не дай, Господь, мне пережить своих детей!" - пела когда-то известная певица. Хоть в этом мы изменили стереотип женщин нашего рода. Все были, как закодированы на потери детей и мужей, хотя и проявлялось это у всех по-разному. Никто из последних детей моих родителей не ушёл раньше них самих. Я осталась последняя, точнее, теперь я - первая.
Я не отличалась от своих братьев и восемь раз пыталась создать любящие отношения со своими мужчинами. Только на девятый раз, познакомившись с Николаем, я стала терпимее, более принимающей, понимающей и прощающей. Весь опыт жизни моей семьи помог мне приобрести профессию психолога. Родившись Служителем, я научилась, наконец, делать это без боли и вреда для себя.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Семейные корни Женщины моего рода
Дерево сильно своими корнями... Кто может похвалиться тем, что досконально знает свой род, свои корни? К сожалению, сегодня мало об этом знают и думают, а если думают, то чаще всего с не самыми хорошими чувствами. Мне и тут повезло, у меня хорошие семейные корни, и чем старше я становилась, тем всё больше возрастал мой интерес к своему роду. Хорошие корни - и ветви хороши! Возможно, Понять, Простить и Исцелить свой род - вот одна из задач нашего пребывания на этой Земле.
...Мои ангелы и, главное, мой любимый Ангел-Хранитель подготавливают сейчас меня к переходу. Ночами я вижу женщин своего рода, они приходят ко мне со своей болью и радостью, они смотрят на меня с надеждой...
Мою маму звали Ирина. Родилась она от Надежды и Александра.
Бабушка Надежда была не простая штучка. Её бабушка Елена была крепостной дворовой девкой. Мы почти ничего о ней не знаем, кроме того, что она была лучшей в селе кружевницей. И ещё красиво пела грустные песни. За это её любили приглашать на поминки и проводы мужчин в дальние края или солдат в армию.
В те времена личную жизнь крепостных устраивали господа. Елену выдали замуж, у неё родилось двое детей, но её мужа Петра отправили куда-то на заработки, и он исчез, оставив беременную третьим ребенком жену. Вот так она и спела свою последнюю песню на проводах своего мужа. Это у нас в роду так: почти все мужчины оставляют своих жен или беременными, или ещё в каких-нибудь трудных ситуациях.
Елена родила Арину, а мужа так и не дождалась. Никто не знает, куда подевался старший сын Герман, а Зою отправили в Москву учиться на шляпницу. Тут отменили крепостное право, и она осталась в Москве, где вышла замуж за польского банкира. У них родилось четверо детей. В это время началась оспа, и муж с их двумя детьми умерли в одночасье. Зоя исстрадалась и умерла вслед за ними. Остались две сестры, одна из них "тронулась" умом. Она делала себе кукол из разных тряпок и давала им имена умерших. Её пришлось сдать в психушку. Последняя сестра работала телефонисткой у небезызвестного Юсупова. Ничего от них не осталось, во всяком случае, в нашей памяти...
А вот об Арине Петровне - младшей дочери Елены - мы знаем, что она тоже была хороша, но во всей округе прославилась больше не красотой или пением, а как целительница и ведунья. Она обладала врожденной грамотностью и даром предвидения - могла предсказывать события. К ней обращались за помощью, когда кто-то заболевал или умирал. Она могла, как вылечить, так и помочь тяжело больному преставиться без особых мук. За это её уважали и побаивались.
Однажды, ещё по молодости, она шла по проселочной дороге, когда её нагнал на двойке лошадей соседний помещик. Арина была хороша какой-то особенной красотой, и никто не мог устоять перед нею. Барин предложил Арине подвезти её. По дороге они разговорились, и когда барин узнал её имя и кто она, стал расспрашивать Арину об её способностях. - Это правда, что ты можешь умертвить животное просто взглядом? - Правда, - отвечает Арина. - А я не верю! Докажи! - Ну что ж! Говори, какую тебе лошадь не жалко? - А любую! - отвечает барин. - А все-таки, назови: правую или левую? - Ну, пусть будет правая.
Проехали несколько верст. Арина сошла, а барин усмехнулся: "Ну что, красавица, не получилось?" Но Арина даже головы не повернула. Барин-сосед проехал ещё несколько верст, как правая лошадь пала.
В гости к её хозяевам приехал как-то знакомый помещик Иван Николаевич Путято, уже пожилой - лет 60-65-ти. Ему приглянулась красавица Арина, и он стал предлагать за неё большие деньги, но хозяин всегда отказывал, не торгуясь. Тогда Иван Николаевич со своими слугами украл Арину ночью, увёз к себе и изнасиловал. Арина бросилась в реку, но её вытащили и наказали. Она родила сына, которого окрестили Николаем и почему-то свезли в воспитательный дом. Арина страдала, но что могла поделать крепостная?
А тут, когда крепостное право отменили, все стали вольными, и от этого не очень-то счастливыми. Раб, получивший свободу, долго не знает, что с этой свободой делать, и потому часто просится назад к хозяину. Красавица Арина, привлекшая барина не только своей молодостью и красотой, но и умом, смирилась со своей судьбой и скоро стала его экономкой.
Разница в возрасте была огромная, но когда Арина "понесла" и родила девочку, барин радовался и гордился собою. Так появилась Надежда Ивановна - моя бабушка, и она рассказывала своей дочери, что как только приезжали гости в дом, девочку отлавливали во дворе, срочно мыли, одевали в красивую одежду и выводили к гостям. Дамы смотрели на девочку в лорнет и говорили: "Шарман, шарман..." Мой восьмидесятилетний прадед гордился собой, хотя злые языки поговаривали, что настоящий отец ребенка - молодой садовник. Кто знает?
Через десять лет в благодарность за доставленную радость умирающий хозяин купил на имя Арины Петровны Ивановой маленький домик в деревне, а девочке дал своё имя. Отдав Надежду учиться в Смоленскую прогимназию, Арина пыталась разыскать своего сына Николая, но безуспешно. Какова его судьба - не знает никто...
Но жилось в этой деревне Арине Петровне трудно: она не стала барыней, но уже и не была бедной хуторянкой. По-английски такое положение называется "in between", а по-русски: ни два, ни полтора. Ни богатые, ни бедные её не принимали в свой круг. И побаивались, и уважали, но близко к себе не подпускали. Помещик Иван Путято умер, и больше некому было заступиться за женщину, да она и не нуждалась в этом. Высоко несла свою красивую голову, как королева, никого не видя. За это её не любили еще больше и за глаза называли "сраная барыня", извините за натурализм. Все догадывались, что она чувствует, однако подойти к ней и поговорить боялись. Дочери своей Арина постаралась дать хорошее образование - отправила её в Смоленск учиться в гимназию.
Надежда росла очень своенравной, стеснялась и не любила свою мать. Она отказалась перенять от Арины все магические знания, хотя та и умоляла её. В возрасте 60-ти лет Арина умирала, когда у Надежды появился первый ребенок. Но до самой смерти Арине не довелось увидеть внучку - Надежда боялась способностей своей матери: умирало всё, что ей не нравилось. Такая она стала под старость! А ребёнок все равно умер во младенчестве...
После окончания гимназии Надежда устроилась работать гувернанткой в семью поляков в Смоленске. Там освоила польскую кухню. Там же и познакомилась и вышла замуж за студента Константина с красивой фамилией Можайский. Он был моложе Надежды и, говорят, очень уж охоч до женского пола. Её отговаривали, а ей было почти всё равно, кто и что думает о ней и её женихе: "Уж замуж невтерпёж". Первая девочка в возрасте трех месяцев умерла от "младенческой". Потом родилась Дина.
Надежда увлекалась театром, участвовала в спектаклях в "Народном доме". Константин Можайский ей изменял, отчего в доме были постоянные ссоры, от которых Надежда убегала в так называемый "Нардом". Там бабушка познакомилась с репортером газеты "Смоленские ведомости" Александром.
Бабушка моя любила свою старшую дочь Дину и ради неё могла бы терпеть семейные неурядицы с Константином. А тут ей встретился Александр - высокий, красивый, интеллигентный, известный на рубеже 20-го столетия журналист. Родом был из Епифани (Бог его знает, где это. Кажется, в средней полосе России). Фамилия его была Тетерев, но звал он себя и известен был, как Александр Епифанский. Он стал ухаживать за замужней женщиной с ребенком и однажды, забрав Дину, Надежда ушла от Можайского. Уже беременная моей мамой, она вместе с Диной переехала в село, в дом, доставшийся ей в наследство от матери.
И тут Дина умирает от дифтерии за два месяца до рождения Ирины в возрасте семи лет. Сильная тоска по Дине не давала Надежде возможности порадоваться рождению ребёнка от, казалось бы, любимого человека. А так как разводов тогда не допускалось, брак с Александром не был оформлен, и факт появления на свет моей мамы тщательно скрывался от окружающих.
По этой причине Александр заявил, что ему подбросили девочку, что он хочет её усыновить и дать ей своё имя. Крестили Ирину через год, и батюшка навсегда запомнил маленькую шалунью - она плескалась водой и всё время задувала свечи. Один раз так дунула, что свеча упала прямо ей на платьице. Платьишко загорелось. Вот так Ирину окрестили больше огнем, чем водой.
Когда умерла моя мама Ирина, её положили на стол и по всем четырем углам мы зажгли свечи. За ночь три раза! свечи падали и чуть было не сгорел весь дом вместе с покойницей и всеми живыми. Вот так она пришла к Богу и ушла к Нему с огнём. Да она и была огненным знаком - овном, как и я, и моя внучка Ирина. Так много овна в одной семье... Ух!
Иринка росла, а Надежда через три года родила еще одну девочку Марию. Родилась она за 2-3 дня до смерти Антона Павловича Чехова. Дедушка получил телеграмму о рождении Мани и на какой-то станции услышал сообщение о смерти этого великого писателя. Дедушка знал и любил Чехова и имел с ним переписку.
Мария была уникальным ребёнком! Она обладала даром ясновидения с самых малых лет. Все считали, что она фантазирует, когда рассказывает о разных сущностях, посещающих их дом или живущих во дворе. Она называла их ангелами, феечками, домовушками, гномиками. Мария могла разговаривать с травами и цветами и говорила, что там живут маленькие существа-духи. Глядя в воду, она могла рассказывать так много интересного!
В доме у Надежды жили две сестры-приживалки. Это были интеллигентные старушки, бывшие гувернантки, оставшиеся без крова и средств к существованию, и Надежда их приютила за то, что они будут присматривать за детьми, воспитывать и учить её девочек. Александр появлялся наездами, помогал материально, всегда привозил кучу подарков, но жил исключительно своей карьерой. Мечтой его жизни было перебраться в Москву и устроиться там в какую-нибудь газету, а с семьёй это было бы обременительно, поэтому жениться он - пока! - не собирался.
Девочки обожали отца, который был весёлым человеком и выгодно отличался от слишком строгой и даже суровой матери: всегда немного "под шофе", всегда весёлый и с подарками.
А вот старушки-приживалки Александра недолюбливали и считали его беспардонным. Да и было за что: он подшучивал над ними, иногда зло. Поэтому они подолгу с ним не разговаривали, даже сидя за одним столом.
"Надежда Ивановна! Попросите Александра Артамоновича передать нам соль". "Надежда Ивановна, сообщите Александру Артамоновичу, что пора покупать овес".
Бабульки-приживалки - тетя Оля и тетя Юля - были очень набожны и приучали маленькую Иринку молиться. Они рассказывали ей о жизни Христа и учили Божьим законам. Были они очень разные: тетя Оля - маленькая, очень беленькая с голубыми глазками, очень ласковая. Тетя Юля, наоборот - высокая, худая, некрасивая и нелюдимая. Тетя Оля всегда защищала маленькую шалунью Иринку и прятала её в своем углу от суровой матери.
Мама Ирочку никогда не ласкала. Она сравнивала её с Диной и всегда не в пользу Ирочки. Папа тоже переживал по поводу смерти Дины, но Ирочка была его первой - папиной дочкой. А когда родилась Мария, Надежда полностью отдала своё сердце этой последней.
У девочек была собачка - фокстерьер Эльза. Фоксик вообще-то принадлежал Ирине. Это ей отец привез в подарок крохотного щенка, когда родилась Мария, чтобы Иринке было не скучно. Песик был очень забавный, но из-за того, что в доме был маленький ребенок - Мария - ему строго-настрого не разрешалось входить в дом. Иринка тайком проносила его в спальню и прятала под одеялом. Это был её любимый дружок, которому можно было доверить все свои тайны.
Ну, какие тайны могли быть у маленькой девочки? Что сказала мама, что ответили ей бабульки-приживалки, о чём они сплетничали, куда спрятать свои конфеты, что она скажет, когда приедет папа... Фоксик знал, что ему нельзя находиться в комнатах и, тем более, в постели, поэтому он очень тихо "хукал" в ухо Иринке, как ежик, и облизывал её личико.
В 1905 году все переехали в Харьков, потому что у дедушки появилась там работа в газете. Мне показывали ангелы, как мама стоит на окне, а по улице скачут казаки на белых лошадях. За её спиной укладывают в кадку какие-то бумаги и засыпают их углем. Дедушка мой - Александр вышел на улицу и полез на баррикады, где к нему подскочил казак. Что-то выясняя, казак ударил дедушку по плечу плетью, рассек плечо... После этого дедушка был вынужден срочно уехать из Харькова, оставив безработную Надежду с малолетними детьми.
Каждое действие порождает противодействие. Мы не можем игнорировать вклад, который привносит сама жертва в какое-то событие, и вместо того, чтобы извлекать соринку из глаза палача, мы должны открыть глаза каждому человеку или ребёнку, чтобы они перестали быть жертвами. Доктор Чампион Тойч
Ирине было шесть лет, когда Александр объявил Надежде, что больше не будет приезжать, потому что нашел другую женщину и будет жить с нею в Москве. Москва всегда привлекала ищущих людей гораздо больше, чем провинция. Как и сейчас...
Иринка была в шоке, она отказывалась об этом слышать. От горя заболела и оглохла на правое ухо, подтвердив, таким образом, свою фамилию - Тетерева. Не знаю, как сейчас, но в те времена на Руси в большом почёте была тетеревиная охота. В любовном току тетерева ничего не слышали, и подпускали охотника к себе очень близко. Вот почему о плохо слышащих людях говорили: "Глух, как тетерев". А моя мама на всю жизнь стала глуха, как тетёрка.
Боль разлуки поутихла, а надежда на лучшую жизнь, наоборот, возросла. Надежда снова собралась замуж. Она была в тоске, но ей хотелось выйти замуж, стать замужней женщиной. И у её девочек будет законный отец!
Был назначен день свадьбы, и все должны были поехать в соседнюю деревню, где жил жених. Уселись в повозку. Мария весело болтала, но никто особенно к ней не прислушивался. Когда стали въезжать в деревню, она стала руководить движением: "Сейчас направо! После тех деревьев налево... а сейчас будет красивая изгородь и за нею дом..." И она точно описала дом, в котором не только она - никто ещё не был.
На свадьбе Мария исчезла. Её нашли у маленького пруда, где она сидела, как Алёнушка с картины Васнецова. Она смотрела в воду и разговаривала с кем-то. Бабульки-приживалки стали уводить её, но Мария расплакалась и стала говорить, что скоро умрёт. Её пытались утешить, успокоить, и постарались никому об этом не говорить. Но молчали не долго, не вынесли испытания тайной.
Надежда всё время гоняла глуховатую и балованную Ирину, а Марию просто боготворила. Когда она узнала о словах Марии, медовый месяц полетел к черту. Она разрывалась между "молодым" мужем и своим домом, пытаясь защитить свою любимицу от смерти. А Мария... Посреди лета, когда прошли все зимние холода и весенние оттепели, Мария неизвестно как простудилась и заболела воспалением легких. Обезумевшая Надежда повезла её в Смоленскую больницу.
Всего один день лечили Марию в больнице. Врачи сразу сказали, что девочка безнадёжна. За сутки жуткий кашель задушил, а высокая температура спалила ребёнка. И ничего не возможно было сделать. Прямо посреди лета, в конце июля легендарная сестра моей мамы и всего нашего рода ушла к ангелам, в небеса...
Надежда вышла из больницы вся в слезах. Она шла по городу и ничего не видела. Ей ничего не хотелось. Пустота заполнила всё её существо. Потерять такую девочку! Она бы всё на свете отдала, даже свою жизнь, чтобы вернуть её, но надо было хоронить...
Тут она увидела магазин тканей и робко зашла. Купила небольшой кусок белой ткани, белые нитки и тонкую розовую синельку - тесёмочка была такая. Всю ночь в какой-то маленькой комнатушке Надежда сидела над шитьем. Утром принесла сшитую собственными руками рубашечку в больницу. Сердобольные нянечки одели Марию и положили в гроб. В полном одиночестве Надежда повезла гроб с телом маленькой Марии на кладбище и там похоронила своё сокровище.
Этим утром все домочадцы проснулись и стали обсуждать один и тот же сон, который приснился им в эту ночь: Мария в белой рубашечке, отделанной розовой синелькой подошла к каждому и попрощалась. Самое удивительное, что у всех абсолютно от этого сна было светло на душе, как будто Мария не попрощалась, а благословила каждого.
Надежда вернулась в село чёрная от горя. Все уже знали, что Мария умерла, и поэтому постарались не бередить рану расспросами. За утренним чаем рассказали Надежде о сне и та только горько качала головой, подтверждая увиденное всеми. К мужу она уже не вернулась, хотя и не развелась.
Приближалась зима. Горе было еще очень острым для Надежды. Она часто ложилась в постель с головными болями, и домочадцы слышали, как она голосила в подушку. Все старались ходить на цыпочках, когда затихал этот приглушенный вой.
Как-то утром проснулись, а все бело - выпал первый снег. После обеда Надежда снова слегла, а Иринка расшалилась на веранде, играя с Фоксиком. Снежки лепились хорошо, но быстро таяли в руках. Иринка стала тренировать собачку: бросала снежки и требовала, чтобы Фоксик приносил их обратно. Фоксик громко лаял, и бабульки-приживалки стали увещевать развеселившуюся Ирину: "Не шуми, мама плохо себя чувствует. Ты же знаешь, что у неё умерла дочь..." В это время вышла разъяренная Надежда и со всего маху дала Иринке по физиономии: "Лучше бы ты умерла, чем Мария!". Все замерли. Иринка даже заплакать не смогла, как окаменела.
Тихо сползла с крыльца, тихо пошла в сад. Фоксик брел за нею так же тихо, будто всё понимал. Иринка решила умереть, только не знала, как. Она легла на мокрый снег, предварительно сняв шубку, и набила полный рот снега. Снег таял во рту и ледяная вода остужала язык, небо, зубы, горло...
Но тут заскулил Фоксик. Иринка встрепенулась и подумала, что станет с её дружочком, если она умрет? Его, наверняка, вышвырнут, и он никогда уже не сможет погреться у неё под одеялом. Даже в дом его не пустят, и он замерзнет, умрет... "Нет, лучше я останусь жить и спасу его. И я докажу маме, что я хорошая, не хуже Марии. Уж я-то её никогда не брошу, я всегда буду с мамочкой..." Так рассуждала Ирина, поднимаясь со снега. Тщательно отряхнувшись, чтобы никто не заметил, что она лежала раздетая на снегу, Иринка пошла в дом.
В этот вечер её никак не могли уложить спать. Она страшно боялась лечь в постель и заболеть. Она думала, что пока ходит или сидит, она не заболеет, а когда ляжет, переохлажденное горло сразу же покраснеет и заболит. И тогда все догадаются, что она ела снег, и будут её ругать. Но сон сморил, и она заснула прямо на стуле в столовой. Надежда тихо подошла к ней и поцеловала в лоб, как бы извиняясь, а бабушки-приживалки раздели и переложили Иринку в кровать.
Замужем в официальных и неофициальных браках бабушка моя Надежда была пять раз и, в конце концов, осталась одна на старости лет. Она родила четверых детей. Но дети умерли, осталась одна Ирина - моя мама. Вот с нею ей и пришлось доживать свою жизнь моей бабушке с красивым именем Надежда...
Ствол моего дерева
Ирина, моя мама, вышла замуж ни рано, ни поздно - в 21 год. Павлу, моему отцу, тогда было 24. Они оба родились в Смоленской губернии и знали друг друга задолго до свадьбы.
...Вместе с моим Ангелом, вслед за Ангелом-Хранителем семьи Рябенковых я оказалась в деревне Киселёвка Прудковской волости Смоленской губернии. Расположилась она на "большаке" примерно в восьми верстах от железнодорожной станции Починок до местечка Хиславичи Могилевской губернии. Деревню разделяла на две стороны маленькая мелкая речушка. Около речки стояла изба Савелия Рябенкова.
Дед Савка, который прожил 102 года и умер в полном здравии... от голода, был достопримечательностью отцовской семьи. После первой мировой войны было очень трудно кормить семью. Еды не хватало работающим, не то что детям или старикам. И вот дед Савка отказался от еды ради детей. Чистенький с ясными глазами, он лежал на лавке, не тратил зря силы на разговоры, молчал, молчал и однажды так же молча умер, чтобы не обременять и раздражать голодных. Это самый главный корешок нашего мужского рода, его фотография в красивой рамке стоит у меня на комоде. Так это я в деда Савку хочу молча умереть!..
У деда Савки было два сына - Тихон и Никифор - и дочери. Дочери совсем смутно прошли мимо памяти, о Никифоре было известно, что работал в Юзовке, был участником революционного движения, его сын Григорий был тоже рабочим и революционером.
А Тихон Савельевич был сельским пастухом и женился на Савченковой Пелагее Андреевне. Тихон был мужичонка тихий. Делать мог много чего, но особенно любил делать детей. Поэтому на него надежды было мало в смысле содержания семьи и материальной помощи рождавшемуся потомству. В 1898 году 17 ноября у них родился первенец - Павел - мой отец. После него родились и остались в живых 4 девки и ещё один пацан. Пелагея рожала десять раз, но выжило шестеро. Мать всей этой кучи детей заправляла хозяйством. Семья была обычная, бедная. Вся надежда была на старшего сына: вот подучится, начнёт работать, всех обеспечит...
Павел действительно хорошо учился, окончил Киселёвскую школу на отлично. Летом помогал отцу, был подпаском. Очень хотел учиться дальше, и его отдали в село Прудки за 7-8 километров от дома в четырехгодичную школу. Вся семья была против, кроме матери. Она продала часть хозяйства и настояла, чтобы мальчик учился дальше.
Уходил он в школу обычно на неделю - в лаптях при любой погоде и в зипуне. Спал в школе на полу. В субботу приходил домой, купался и в воскресенье вечером пешком возвращался назад. С собой давали немного картошки с конопляным маслом или маленьким кусочком сала. Хлеба в семье хватало только до Рождества, дальше занимали у соседей муку до нового урожая и за "уважение" девки должны были отработать на жнивье.
Прудковскую школу Павел тоже окончил на отлично. Учитель Лебедев Алексей Федорович (светлой памяти был человек) обратился в кредитное товарищество и к местному помещику, чтобы дали денег на обучение способного Павла. Денег дали - уважали тогда таланты! Купили первые в жизни настоящие ботинки, брюки и пиджачок, билет на поезд в Юхнево и Павел поехал в учительскую семинарию. Жил на одну стипендию, но и семинарию окончил с отличием, после чего стал учительствовать в селе.
Когда он ещё учился в Юхневе, Надежда, бабушка моя, Павла впервые увидела в клубе, где была заведующей. Он был скромный, застенчивый. Как-то приехала на каникулы из Смоленской гимназии Ирина, их познакомила жена учителя Лебедева и дала ему самую лестную характеристику молодому человеку. В 1916 году никто и не думал о женитьбе - Ирине было всего пятнадцать!
Папа настойчиво ухаживал при каждом удобном случае, но жизнь, точнее, революция и гражданская война, разводили их по другим краям. Спустя какое-то время они всё-таки снова встретились и поженились. Судьба!
Надежда была категорически против брака её красавицы дочери с этим... роста не высокого - одного с Ириной, белобрысый, глаза блеклые, какие-то невыразительные... бедная семья и четыре(!) сестры на шее. Это было уже слишком! (Неправда, бабушка, у моего папы глаза были цвета ранневесеннего неба - чистые-чистые! И добрые). Ну и что, что образованный, ведь знает, что Надежда против, но до чего настырный, даже нахальный! Всех женихов разогнал. А Ирина (конечно же, на назло маме!) вышла замуж за того, кого мама невзлюбила. Как часто в своей жизни мы делаем всё наоборот, наперекор родителям, не считаясь с их мнением и опытом...
Поженились они 2-го мая 1922 года. В те времена это был рабочий день и мои родители, гуляя, зашли к знакомой, дежурившей в сельсовете. Как бы в шутку, Павел попросил их зарегистрировать. Как бы в шутку их зарегистрировали (назавтра можно было развестись - такие были тогда порядки). Из загса вышли мужем и женой, но разошлись по домам. Надежда узнала о браке только через две недели, когда на этом настоял тихий Павел. А до этого кувыркались на сеновале, благо лето уже почти началось.
И никто не обращал внимания на то, что Павел покашливает. Только Надежда забила тревогу, уверяя, что Павел серьезно болен, и брак нужно расторгнуть. Но Ирина разводиться отказалась, и поехали по врачам. Врачи рекомендовали Павлу переехать на юг. Так они оказались в Ростове-на-Дону. Снимали квартирку, голодали... и, не смотря на переезд в южные края, у папы всегда были проблемы с легкими.
Павел по тем временам был образованным человеком и имел несколько профессий. Он был учителем, знал экономику, бухгалтерию. Но с работой не ладилось, т.к. это был мягкий и очень добрый, даже жалостливый человек. Он мог пожертвовать своим благополучием, если видел, что кому-то очень плохо. А во имя справедливости мог нагрубить начальству и прослыл, мягко выражаясь, несдержанным. Семья голодала, а он не желал уступать и... уступал свое место более нуждающимся.
В общем, характер у него был не простой, это был домашний борец за справедливость, когда это касалось политики нашей страны. Когда дело касалось решения домашних проблем, он передавал всю власть маме. Ну, как большинство мужчин всех времен и народов! С самого моего детства я знала, что женщина - это шея, а куда шея захочет, туда голова и повернется. Даже в старости, когда уже не стало папы, последнее слово мама всегда вуалировала так, что порой было трудно разобраться в том, чего же она хочет сказать.
Как бабушка и предсказывала, все сёстры - то по одной, то по две-три - жили потом с моими родителями, умудряясь подсовывать им ещё и своих детей. От того семья была порой такая огромная, что мои родители не могли всех обеспечить, но никогда никому не отказывали. А у меня - у младшей в семье - от тех лет осталось ощущение теннисного мячика, который закатился под диван и никому не нужен.
Через девять месяцев родилась Манюська. А еще через год - Рита. Жить было трудно и негде. Снимали комнатушку в шесть квадратных метров. В Ростове в ту зиму было очень холодно, девочки заболели и умерли в одну ночь. Обе. Мама возненавидела и прокляла Бога. Она поседела в эту ночь, и всю жизнь ходила с очень красивыми белыми прядями на прямом проборе тёмных волос. И сколько я себя помню - 9 и 10 января у мамы было такое настроение, что лучше было к ней не подходить!
Через два года после смерти девочек, сделав энное количество абортов, мама снова ждала ребенка. Это папа уговорил её оставить, наконец, беременность и родить. На ноябрьские праздники родилась девочка, которую назвали модным тогда именем Октябрина. Девочка оказалась слабенькой, очень болезненной и прожила всего полгода, после чего мама поклялась больше никогда не рожать.
Я всегда знала о том горе, которое мама пережила в ночь с 9 на 10 января и на каком кладбище они были похоронены. Но вот что странно для меня - об Октябрине мама упоминала редко и нехотя и где она умерла, где её могилка, не знал никто.
Но жизнь брала своё. Мама поступила учиться в медицинский техникум и выбрала профессию акушерки. Выбор профессии всегда не случаен. Видимо, раз уж сама решила больше не рожать, то захотела хотя бы помогать тем, кто решался это делать.
Когда в очередной раз мама собралась идти делать аборт (с предохранением у моих родителей явно было не всё в порядке), папа заявил, что, если она не родит, он от неё уйдет. Мог себя проявить, однако! И мама согласилась оставить этого ребёнка. В феврале родился, наконец-то, сын - Шурик. Тут мама немного успокоилась и, не смотря на все трудности, через три года родила ещё одного пацана - Игоря.
Мальчишки сильно отличались друг от друга. Шурик был недотепой, маменькиным сынком. Даже в четыре года не мог на пляже отличить голого мальчика от голой девочки - "а они в песочнице без одежды были...". Шустрый Игорек знал буквально всё, что нужно было знать мальчишке его возраста. Если он хотел есть, то мог найти еду где угодно, вплоть до того, что подойти к незнакомой тёте и попросить у неё кусочек пирожка. Картавил так, что над мамой посмеивались, говоря, что она насмотрелась на евреев во время беременности. Где она их могла найти в таком количестве?
За два года до войны она закончила с отличием Медицинский институт, стала врачом акушером-гинекологом и работала в родовспоможении - так тогда называлась служба рождения и взращивания детей. Вот каким образом она доказала своей матери Надежде, что брак с Павлом не повлиял на её судьбу отрицательно и что она смогла все-таки выбиться "в люди". Даже мальчишек родила.
Через десять лет после рождения Игорька какой-то полоумный аист или Разумный Ангел сразу же после начала войны - 1 июля занес меня в эту семью. Так ещё на одну жизнь продолжился наш женский род. Из всех знаемых нами вглубь веков женщин я стала пятая. Все трое детей моих родителей, включая меня, дали жизнь только мальчикам. Поэтому на мне наш женский род и закончился. Какова же миссия моего появления в этой семье? Что должна понять, что сделать? Как?
Как я могу с такой точностью знать, что мама зачала меня именно в это время - с первого по четырнадцатое июля? Просто в этот день - первого июля - в моей жизни обязательно происходит какое-то чудо. Именно в эти две недели каждый год я чувствую подъем физических и духовных сил. И что самое удивительное - Мария, та самая любимая сестра мамы, родилась 1-го июля, а по новому стилю - 14-го. А 14 июля - это день Праведной Ангелины, моей наставницы. Это она свела меня когда-то с Николаем и потом наставила нас обоих на Путь истинный...
В каждой семье и у каждого человека помимо Ангела-Хранителя есть Небесный Покровитель. Возможно, это кто-то из наших предков или тот, кто любил нас в наших прошлых жизнях. В любом случае, это духовное существо бесконечно любит нас и помогает жить в гармонии со Вселенским порядком и Высшим, Божественным замыслом нашей жизни. Он может представляться в виде луча света или светящегося шара, круга и т.п. Вы можете даже и не увидеть, но обязательно почувствуете его присутствие, если поверите тому, что он существует.
Так вот, оказывается, кто мой Небесный покровитель - Мария!
Дедушка Александр
Мамин папа Александр Артамонович Епифанский, урожденный Тетерев, - ещё одна легендарная личность нашей семьи. В наших домах до сих пор живут его портреты, написанные маслом его другом - художником.
Он родился в девятнадцатом веке в, кажется Тульской губернии, в городе Епифани (вот интересно, как этот городок называется сейчас?) от Марии и Артамона - горбатого "холодного" сапожника. Холодный сапожник - это частник, что ли? У них было трое детей - Александр, Константин и дочь Елена.
Вот про этого старшего сына Александра шёпотом рассказывали, что баронесса Брелеберг "понесла" незаконного ребенка и чтобы ни одна душа живая об этом не узнала, она быстро уехала в деревню, нашла и поженила сапожника с дворовой девкой и привезла их в Епифань. И очень скоро "у них" родился недоношенный ребенок, который весил почти четыре килограмма. И стоило только мальчишке подрасти, как он был взят "казачком", то есть служкой, помощником, в дом баронессы Брелеберг.
Там, подрастая и почти на равных занимаясь с маленькими барчуками баронессы, освоил грамоту, много читал, смог получить гуманитарное образование и стал газетчиком. Работал в местных газетах в Смоленске, в Харькове, в Москве.
Самое забавное было, что рассказывая мне историю появления на свет своего отца, моя мама всегда понижала голос до шёпота, что меня сильно смешило. Я говорила: "Мама, заяви об этом громко - я внучка баронессы Брелеберг!" Она махала на меня руками и чуть ли не до слёз просила меня замолчать: а вдруг коммунисты узнают! Вот ищи теперь останки и наследство баронессы... Шутка.
Однажды Александр встретил Надежду и стал с нею сожительствовать. Почему он на ней не женился, не знаю, но рождению девочек не препятствовал. Видимо, характер бабушки Надежды не очень ему нравился, и он уехал от неё в Москву, где женился на Алевтине Ивановне. С нею и прожил свои последние годы на Брюсовском, в самом центре Москвы. Работал в газете "Утро". Потом заболел туберкулезом и умер 17-го декабря 1935 года.
Этот день стал знаменательным и для меня, потому что 17 декабря я чуть было ни отправилась на Небеса в свои сорок лет, но именно дедушка (я уверена) отправил меня обратно.
Мама моя всю жизнь очень его любила и всячески оправдывала. Она подружилась с Алевтиной, после смерти которой мы и получили его портреты и дневники. Как мне хочется побольше узнать о нём! И тут Вселенная подсунула мне шанс - я познакомилась с его воплощением в нынешней жизни. Ну, это уже другая история, о ней - в другой сказке.
Инвалид Любви
Ангел мой слышал каждую мою мысль. Он был со мною в самых радостный и самых гадких жизненных ситуациях молодости, когда я забывалась или отворачивалась от него. Слыша каждую мою мысль и видя истинную чистоту моего сердца, он не давал хода моим дурным словам и поступкам, которые могли бы испачкать эту дарованную мне и каждой рождённой на Земле душе божественную святость.
Всю мою жизнь он был со мною. И я так благодарна ему за его преданность и веру в меня, за его службу и защиту! Это он помог мне осознать, что Бог во мне - это тот же самый Бог, что создал каждого из нас, каждый листик на дереве, каждую звёздочку на небе. И что Бог действительно "поругаем не бывает", потому что Сам никого не ругает. Потому что Он - есть Любовь. Любовь, которая рождается с каждым и в каждом человеке, потому что в каждом и с каждым рождается Бог. Что потом мы делаем с собой, люди, что чуть ли не до самой старости даже и не вспоминаем о Присутствии Любви в своих сердцах?
Любовь идет и открывает дверь там, где все другие средства терпят провал. На земле нет проблемы, которую любовь не исцелила бы. Любовь - ответ на все мои нужды. Любовь ведет меня по тропинке праведности. Любовь исцеляет антагонизм и рассеивает ненависть. Я позволяю любви исправлять все непонимание в моей жизни. Я позволяю любви идти впереди меня и готовить путь перехода. Я доверяю моих родных всеприсутствующей любви, прямо там, где они есть. Я знаю, что они в безопасности и божественно защищены, потому, что любовь не слабеет. Я сосредоточена на любви. Там, где я нахожусь, все есть любовь. Любовь открывает дверь божественно правильному действию в моей жизни. Любовь исцеляет меня. Любовь исправляет меня и очищает мое сердце. Любовь - это превосходнейший путь к совершенному опыту. Любовь Господа - это мое вечное благословение. И это так!
Любовь всегда была самым главным стимулом моей жизни. Я никогда не могла сойтись с человеком, который бы не пробуждал во мне хоть капельку любви, жалости или сострадания. Я не могла спать за деньги с самым богатым мужиком, зато за любовь могла всё отдать и простить... Но когда моя любовь проходила, я безжалостно рвала все отношения. И порой сожалела об этом, но ничего поделать с собой не могла. Чувства для меня всегда были важнее голоса разума. Со всеми моими мужчинами у меня оставались не самые плохие отношения, особенно спустя какое-то время. Но страдала я так, что сердце разрывалось на части. Все сердце в шрамах...
То тепло, которое дарили мне раненые своими телами, было мне необходимо на протяжении всей моей дальнейшей жизни. Каждый, кто меня тепло обнимал, становился моим кумиром, и я сразу же видела его в роли моего мужа и, конечно же, теплой грелки. Я нуждалась в мужчинах, не могла жить без мужчин, при этом не выносила их присутствие в своей жизни более четырех лет.
Я была хронически замужней женщиной - подбирала мужчин, у кого что-то в жизни не ладилось или были проблемы, затем я их выхаживали, кормила, одевала, ублажала, поднимала, ставила на ноги и, когда они становились абсолютно здоровыми, я выписывала их из моего собственного "госпиталя".
Живя в постоянном страхе быть брошенной, покинутой, отвергнутой, я бросала своих мужчин сама. Тем более, что они уже и не нуждались в моей помощи: я приучала их обходиться "без костылей".
Но стоило мне в очередной раз развестись, как я тут же выходила замуж. Еще в шестилетнем возрасте я услышала фразу, исходящую из уст моего не очень любимого, но достаточно значимого для меня отца: "Женщине не прилично быть не замужем!" Я так боялась разочаровать своего папу, что буквально через три-четыре месяца после очередного развода снова выходила замуж.
Качество моей семейной жизни ухудшалось с каждым браком. Мой первый муж был одним из самых красивых мужчин в моём родном почти миллионном городе - Ростове-папе. Он с уважением относился к моим родителям за то, что они содержали нас с маленьким сыном. А мне изменял направо и налево, убеждая при этом, что только таким способом он сможет убедиться, что я - лучше всех других. Он просил меня потерпеть, дать ему время "перебеситься" и потом он станет степенным мужем. Возможно, если бы не госпиталь, я смогла бы дождаться спокойной жизни, но мне были нужны привычные бомбежки, бегство под обстрелами, то есть, всё то, что сейчас называют "эстрим". Я не смогла простить ему измен и мы разошлись.
Все мы постоянно странствуем в поисках себя. Я искала себя в любви и в этом мне везло. Самый красивый - он же и первый - Арнольд. Он был старше меня на семь лет и очень хорош собой. Вот уж кто был дипломатом! Он сумел очаровать мою маму так, что она напрочь потеряла всякую бдительность и отдала меня ему практически без всяких условий - стоило ему только пообещать, что будет блюсти мою девственность. Мама, которая видела столько обманутых молоденьких девушек, оставшихся с ребёнком на руках без своих возлюбленных, которая помогала отказываться или усыновлять детей, поверила этому красавцу с разноцветными глазами!
Глаза у него были разного цвета - один голубой, а другой зелёный. А цыганка мне когда-то сказала: "Бойся косых и разноглазых". Сколько крови он мне попортил - страшно вспомнить. И травилась я из-за него крысиным ядом, и искала любые способы забыть его, но... Поженились мы только через год после рождения сына, когда любовь моя от обид проходить стала. И ещё через год развелись.
Мама меня учила: "Худой мир лучше доброй ссоры" Но ведь любая уступка - это молчаливое согласие.
Изменял он мне "по-чёрному". Придет ночью, а я не сплю, жду. Начну его ругать, плакать, но он меня обнимет, начнет целовать со словами: "Ну, как я узнаю, что ты у меня лучше всех, если другую не попробую?" и засыпал, не попробовав меня. А я не могла уже спать, мучаясь, снедаемая ревностью, представляя, как он обнимает другую.
И до того мне становилось обидно, что эта обида все больше и больше вытесняла любовь в моём сердце. Он говорил мне: "Дурочка, заведи себе любовника и не мучайся". Тогда это было модно и считалось очень современным - заводить любовников и любовниц среди своего круга. Так я узнала, что его "главная" любовница - это жена его московского друга, который после института приехал в Ростов с семьёй и привез с собой московскую моду на семейные отношения. Я была младше их всех, беременная, все время в слезах и обидах, ревнивая - ну, кому такая нужна? Но мой инстинкт говорил мне, чтобы я не поддавалась и не давала никаких козырей в его руки. "Женщина побеждает сдаваясь", - твердил он мне и я уступала, давая ему возможность продолжать измены и гулянки.
Родив ребенка, я стала даже ещё более привлекательной, чем до родов. Я сама себя одевала, и одевала прекрасно, со вкусом, хотя вещи, сшитые моими руками, невозможно было показать с изнанки. А вкус у меня был всегда. Если так уж случалось, что мой так называемый муж выводил меня в люди, то вокруг меня сразу же появлялись мужчины. Я умела их обворожить, не обвораживая, за что не раз в своей жизни получала сцены ревности.
Прождав месяц после родов и так и не дождавшись предложения руки и сердца, я пошла регистрировать рождение сына... В графе Отец стоял прочерк. Мне было так обидно, что я не могла сдержать слёз, но должна была, чтобы не показывать виду, и потому плакала украдкой. От этого у меня исчезло молоко - видно вытекло всё в слезах. Ровно через год он, наконец, "разродился" и позвал меня в ЗАГС просто подать заявление.
Как я мечтала, что однажды приду в ЗАГС в красивом платье с букетом красивейших белых цветов, что услышу марш Мендельсона, под который мой любимый подведет меня к столу, где мы оба скрепим наш союз росчерком пера... Зная, что при регистрации брака дают месяц на раздумье, я как была дома, так и пошла - в халатике и старых босоножках на босу ногу.
Мудрая тётка в ЗАГСе, прочитав наше заявление, в котором указывалось, что у нас есть общий ребенок, вышла в коридор и позвала двух незнакомых нам людей. На глазах у изумленной публики, она шлёпнула нам в паспорта по штампу и после этого дала всей этой странной группе расписаться журнале. Вот так я вышла замуж первый раз: без красивого платья, без цветов, без звуков свадебного марша.
В общей сложности этот брак продолжался четыре года: мы расставались, снова сходились и окончательно расстались. Не послушала я когда-то цыганку, да и хорошо. Зато сынок получился на славу! Красавец, весь в отца. Да...
Потом второй брак, третий... и так восемь раз, пока не встретила Николая. Я помню их всех. Что только я не пережила в своей любви! Смертельно страдала, чуть не умерла от... да, ладно...
И тут я вспоминаю, как попала на операционный стол... Это был, дай Бог памяти, шестой мой муж, который был моложе меня на 12 лет. Родился он 13 мая, в пятницу - представляете? За что бы ни взялся, все валилось из рук, ломалось, пачкалось и рвалось. В ресторане посуда билась, хоть он почти не пил. В киосках всегда заканчивалась вода именно тогда, когда жажда высушивала горло. Если мы собирались с друзьями на отдых за город, то у нас обязательно спускали колеса, запаски не было, а до ближайшей техстанции было не менее 5-8 километров.
Даже его родители были рады сбагрить этого "невезучего" из своего дома, делая вид, что они меня приняли и не возражают против нашего брака. Слава Богу, у меня хватило ума не выходить за него замуж официально. Жорик очень хотел ребенка, а у меня был свой сын, который вернулся из армии и должен был жениться и нарожать мне внуков. Но Жорик настаивал, и тут приключилась беда - внематочная беременность.
Как-то в декабре я пошла в отпуск. Ехать куда-либо не было охоты... Безрадостный холодный понедельник, такой же вторник... А по средам с утра появлялось радостное предчувствие чего-то очень хорошего - это был у нас банный день: мы всегда собирались большой компанией в сауне.
В среду с самого утра я почувствовала себя неважно: поднялась температура. Я не поехала в баню, осталась дома в одиночестве, решив перележать простуду. На следующий день стало ещё хуже, но я была в отпуске - на работу идти не надо. К вечеру вдруг вспомнила, что если заболеешь во время отпуска, то он продлевается на количество дней в больничном листе. Я вызвала врача.
Утром у меня уже была дикая боль в животе, которая ползла вверх, к правому плечу. Я не могла ни встать, ни сесть. Пришла молоденькая беременная ординаторша, посмотрела, послушала, пощупала и обрадовала: "А ведь вы умираете, вас нужно срочно оперировать. У вас перитонит". Да откуда может быть перитонит? А как раз оттуда - из живота. С самого низа.
По всем показаниям меня должны были срочно отправить на "скорой" в неотложку. Но я знала эту больницу, из которой не все возвращались. Я заупрямилась и отказалась от госпитализации - буду умирать дома. Приехал откуда-то Жорик, она ему всё рассказала вместе с перспективой моей смерти.
И тут мой недотёпа проявил такую прыть, о которой я даже не догадывалась. Прямо на ночную рубашку Жорик накинул на меня дубленку, натянул сапоги на босы ноги, положил в машину и повез в ближайшую больницу. Я уже не сопротивлялась - мне было всё равно. Оставив меня в машине, Жорик побежал в отделение гинекологии уговаривать врачей принять меня.
Отделение было "чистое" и таких, как я, туда не брали, да и мест не было. Врачи отказывались, прятались от него, но он каким-то непостижимым образом умолил их всё-таки положить меня в отделение. Меня уложили на раскладушку посреди палаты, воткнули в вену капельницу, накололи всю задницу и забыли обо мне.
Утром мне вроде бы стало полегче: я чуток оклемалась и думала, что пронесло - ординаторша ошиблась диагнозом. Я встала и пошла в туалет. И тут меня увидела одна из врачей.
Надо сказать, что после третьего брака, после Могилевского, я уже не стала менять свою фамилию. Не потому, что любила его больше всех, а просто надоело менять документы. Увидев меня, она спросила, не дочка ли я Ирины Александровны - известного врача акушера-гинеколога? Маму знали все в городе, а меня мало кто помнил из медицинского мира. А вот эта врач, к счастью, узнала. Она подняла панику, меня срочно схватили, потащили в смотровую и ахнули: внешне я была почти здорова, а живот уже - как у рыбы, гниющей не с головы, а в брюхе.
Я умирала неоднократно в самом детстве своём, я знала и помнила о многих своих воплощениях и смерть меня не пугала. Когда на операционном столе я "отошла", то сделала это также тихо, как умела в детстве. Сначала меня потянула к себе тьма - мою сущность стало всасывать в черную трубу, в конце которой едва светился свет. Я ощущала только полное безразличие к происходящему - мне было всё равно.
И тут, как только я приблизилась к свету, темные шторки внезапно сомкнулись и закрыли свет, а я услышала не очень приятный мужской голос: "Не время!" и получила пинок под зад, если у души есть зад. И тут я обиделась. Обратно я скатилась с Небес со скоростью звука и попала в операционную, где врачи кое-как сшивали меня. Ни о каких косметических швах не было и речи!
Истинная Жизнь всегда на нашей стороне, а не против нас. Истина на нашей стороне, как только мы начнем её признавать.
В те времена еще не было книг Моуди с описаниями жизни после жизни и случаев клинической смерти. И для меня этот опыт был достаточно необычным, поэтому я рассказала о том, что я видела, своему лечащему врачу. Та стала очень сильно сомневаться, во-первых, в моей адекватности, а во-вторых, - когда я рассказала ей в подробностях и деталях, как они меня резали и сшивали, - в действиях врача-анестезиолога. Ну, в общем, выжила я в те дни, а ценности своего возрождения не почувствовала - осталась лишь обида на этот Голос.
Мы часто склонны забывать ситуации из нашей жизни, но подавление гнева и чувства беспомощности, когда никто не может помочь, приводит к болезням. Всё живо в подсознании и всё руководит нами.
Очевидно, Высшим Силам было недостаточно просто вернуть меня к жизни, которая, честно говоря, меня не очень радовала. Потеряв её, я не опечалилась и, вернувшись, не обрадовалась. Через шесть дней, когда меня уже перевели из реанимации в палату, у меня начался жуткий сепсис - послеоперационное заражение крови - и я начала умирать по-настоящему. Всю ночь я горела в температуре и тогда впервые обратилась к Богу за помощью. Я молила о жизни. Я поняла, что не ценила её никогда...
Я просила Бога дать мне дожить до утра, когда я смогу раздарить всё своё имущество, отдать долги, помириться с теми, кого обидела сама или с теми, кто меня когда-то обидел. И только гораздо позже я узнала, что 17 декабря - это не только день смерти моего дедушки Александра, но и Святой Варвары, которая оберегает нас от внезапной смерти. А 23 декабря - день Святой Ангелины блаженной - вот уж кто не дал мне умереть в ту ночь, так это она. Я свято в это верю!
Где бы я ни находилась, я всегда защищена моими ангелами-хранителями и Богом-Матерью-Отцом!
Ох уж, эти даты, даты, даты... Как интересно устроена человеческая память - что было вчера почти не помним, зато так хорошо помним всё, что было в молодости! Это чтобы мы могли успеть передать память молодому поколению. Вот я рассказываю вам, а вы почитаете своим детям свои записи или дневники, и жизнь продолжится. Говорят, что жизнь продолжается, пока есть на земле хотя бы кто-нибудь, кто о вас помнит.
Да, дети мои, пока живы ваши бабушки и дедушки, присядьте рядом, да послушайте, да запишите сказки своего рода, а то так и останетесь "без роду, без племени". А род-то зачем знать нужно? Чтобы мы с Небес помогали вам, особенно, когда вы нас окликните по имени.
Чем за общее счастье без толку страдать, Лучше счастье кому-нибудь близкому дать. Лучше друга к себе привязать добротою, Чем от пут человечество освобождать. Омар Хайям
Девять раз я вступала в брачные отношения официально и не только. Порой мама говорила мне: - Доченька, ну когда же ты угомонишься? - Когда найду хорошего, доброго, умного... - Да таких же на свете так мало. - А мне нужен всего-то один! И хорошо, что их мало. Было бы много - жизни не хватило бы всех их перепробовать и найти своего единственного.
Мама качала укоризненно головой, но сама скрывала улыбку - она меня любила и потому всё прощала...
Пусть рядом с тобой будет такой мужчина, который позволит тебе любые женские слабости... за свои деньги!
Когда же он будет?..
И только в последнем браке я задумалась над причинами этих постоянных замужеств и разводов и думаю, что сумела преодолеть себя. Я поняла, что все это происходит по той причине, что с самого моего младенчества я привыкла видеть вокруг себя раненых, больных людей, которых спасали люди в белых халатах. А потому мне постоянно нужны были "больные и раненые" мужчины, которых буду спасать я. Когда они выздоравливали, я должна была их выписывать из своего "госпиталя", чтобы они могла продолжать свою обычную жизнь уже без моей помощи. И моим убеждением было: чем быстрее они от меня уйдет, тем успешнее будут. Вот такой парадокс моего подсознания!
... Однажды жарким летом моя подруга попросила поехать с нею в Новочеркасск, в громадный Собор, перед которым стоит памятник Ермаку. Она истово молилась, а я в это время просто наслаждалась прохладой внутри пустынного Собора. Мы были только вдвоём в этом громадном и священном Доме. Так, кружа и разглядывая попадающиеся на глаза иконы, я вдруг остановилась перед изображением какого-то дедушки.
Вы же уже знаете, что я родилась в семье коммунистов и атеистов - то есть, в семье в Бога не верующих людей, а потому совершенно не знала ни канонов, ни обычаев церкви, не знала икон и кто на них изображен, то есть была абсолютно безграмотная в этом плане.
Помните, я всего один раз к Богу обратилась за помощью, а когда утром мне стало полегче, я уже и позабыла о Нём. Не было у меня привычки молиться и благодарить Бога каждый день. Из всех Святых я знала только лик Иисуса - картинку какую-то видела, а больше никого.
Как я потом узнала, меня притянул к себе Святой Николай Чудотворец. Глядя пристально на его изображение, я воскликнула всем сердцем своим: "Господи! Дай мне мужчину, который пойдет за мной без всяких условий, а уж я его поведу..." Куда? Я тогда не знала и даже не предполагала, что вообще-то мужчина должен быть лидером, вести жену за собой! Это было 14 июля - день Праведной Ангелины - она меня и повела... Через шесть дней я встретила своего Николая.
В первый раз я увидела его в январе того же года. Это было нечто... и если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что Николай станет моим мужем, да ещё последним, с которым мы проживем много-много лет, а ещё - что он станет любимым мужем... да я бы просто выцарапала глаза и вырвала язык говорящему, за то, что он мне такое желает! Вот такая я была тогда - крутая, дерзкая. Слава Богу, что никто не мог этого даже предположить, не то чтобы сказать.
И, действительно, как можно было поставить нас рядом - я, красивая, спелая, сочная... а он - лысый, худой, жалкий, да ещё только что вернувшийся из заключения. Но жизнь порой удивляет так, что... Короче, в июле я прилетаю в Ташкент. У меня был собственный бизнес, и я посещала Ташкент порой 3-4 раза в месяц. Так вот однажды я пригласила его мне помогать.
Если вы подавляете собственный гнев, найдется кто-либо, кто выразит гнев вместо вас, и вы на него обидитесь.
Он оказался удивительным человеком. Вначале вёл себя так, что я просто с ума сходила от злости на него и своего бессилия что-то изменить. Вот уж - ни украсть, ни посторожить! Пил так, что я лезла на стенки от отвращения и мечтала только об одном - расстаться. Но расстаться просто так, как обычно: "Вот Бог, а вот порог", я почему-то не могла. Всё-таки где-то в душе я помнила, что мне его дал Бог.
Но и продолжать так жить дальше я не могла. Ровно через год я снова оказалась в том же Соборе, у той же иконы Николая-Чудотворца и воскликнула всей душой: "Господи! Ну, за что мне такое!" И вдруг прямо с Небес я услышала голос: "Просить надо было чётче!" У меня шерсть встала дыбом... то есть, мурашки побежали по коже.
Пьянство Николая продолжалось, весь мой бизнес пошёл под откос, и однажды я твердо решила послать его к черту. Я чувствовала, что погибаю вместе с ним, жизнь становится просто невыносимой. Но как сказать сыну, маме и уже достаточно большим внучкам, что я снова не ужилась с "хорошим человеком", как думали все мои родные. "Ну и что, что пьёт, а кто сейчас не пьёт? Лишь бы человек был хороший".
И тогда я решила, что надо его убить. Мы жили в Москве и я хорошо помню, как поднималась из метро в Коломенском. Я обдумывала план убийства. "Приду сейчас, а он пьяный. Начну стирать и попрошу его натянуть веревку на балконе нашего пятого этажа. Когда он полезет, я его столкну - вот тебе и несчастный случай..."
И вот тут, почти совсем на выходе из метро, я вдруг услышала позади себя очень мягкий голос: "Ангелина, не могут все быть плохими... Может, в тебе что-нибудь не так?" Я остановилась, как вкопанная. "Вот это да! Я уже разговариваю сама с собой! До чего дошла! Ужас!". Я решила, что говорила вслух, и меня услышал кто-то из знакомых. Я робко обернулась - никого. И тогда я поняла, что это говорит со мною мой Ангел.
С этого дня моя жизнь резко изменилась. Я ударилась в религию, стала посещать Храмы, Церкви, стала читать религиозную литературу. Стала изучать Библию. Выучила наизусть Отче Наш... Стала сама сочинять молитвы...
Господь приставил ко мне очень доброго и мудрого Ангела-Учителя. Он дал мне знания, которые в корне изменили меня, мою жизнь и жизнь Николая.
С ним я поняла:
Озарение происходит в доли секунды, но, приоткрыв дверь, надо сделать свой выбор - оставаться за дверью или смело идти вперед через упорный труд, выравнивая и исправляя свой Путь. Невозможно сразу изменить траекторию пути, полета или падения. Чем больше скорость, тем труднее, но надо!
ГЛАВА ПЯТАЯ Новые знания
Я людям руки распростёр. Я грудь печалям их открою и радостям... всему, всему, и всё их бремя роковое, все беды на себя возьму. Гёте
Я всегда стесняла того, что была замужем более, чем положенное моралью количество раз. И всегда думала, что я женщина - мягко выражаясь - просто легкого поведения, раз не могу ужиться ни с одним мужчиной.
Я стала изучать психологию, чтобы понять причины своего "недостойного" поведения. Оказывается, я - тонкая натура! По последним данным науки, кризис супружеской жизни происходит на четвертом году отношений между мужчиной и женщиной в силу генетической необходимости, которая связана с природой слабого пола. Женщина склонна к моногамии, но при условии смены партнеров с определенной частотой - раз в четыре года! Этот цикл включает в себя период ухаживания, женитьбы, измен и развода.
Дело в том, что женщинам присущ генетический код, предопределенный вечной борьбой за выживание: дети разных отцов, следовательно, дети с разными качествами, будут иметь больше шансов на выживание, чем дети от одного отца.
Химические реакции в мозгу делают нас влюбленными, но они теряют свою силу, т.е. исчерпываются через 36 месяцев. Нужен ещё год, чтобы женщина огляделась вокруг себя и, найдя ему замену, оставила своего мужа. Женщина, чувствующая необходимость в новом партнере, находится в постоянном потоке моногамного опыта. И я помню, что мне не хотелось, живя с мужем, изменять ему. Мне нужно было обязательно развестись и найти другого - не мужчину, но мужа! Я была хронически замужней женщиной, хотя многие (да и я сама, тайком от самой себя) считали, что это плохо.
Эта концепция причин развода, конечно, нашла много противников. Кто что говорит! Но ясно одно: когда изменились условия жизни, отпала потребность спасать свое потомство путем смены партнеров-отцов, на свете появилась Любовь, которая преобразовала и спасла нынешний мир.
Но тонкие натуры остро чувствуют свою природу и до поры - до времени не знают причин такого своего поведения. А оно приводит к критике других и осуждению себя, к конфликтам и заболеваниям. Эта неосознанная генетика гоняет бедных женщин от одного мужика к другому в поисках счастья, которое спрятано внутри каждой из нас. И только Любовь к тому, что внутри, нежное чувствование себя, понимание и принятие себя со всем своим набором психогенетических заморочек приводит к истинному счастью и покою. Я - тонкая натура, мне есть за что себя любить!
Я познакомилась с Луизой Хей, а точнее, с её первой переведенной на русский язык книгой, в 1991 году. Тогда Саша Яковлева привезла книги Луизы из Америки и перевела одну из них "Как исцелить свою жизнь". В это время я училась у своего первого учителя, который пробудил мою душу и поставил на тропу преподавания. Кто-то из вас его хорошо знает или слышал о нём, или читал его книги. Это Михаил Михайлович Лежепёков. У него был один из первых центров "Экология человека" и школа духовно-эмоционального целительства.
Это было время полного хаоса в моей личной жизни: мой очередной муж захотел меня бросить, работы не было, квартирная хозяйка подняла цену за квартиру, я потеряла все накопленные мною украшения из золота и брильянтов на очень приличную сумму... В добавок ко всему, я разболелась. У меня начались такие дикие боли левой половины лица, что я буквально "лезла на стену".
Это было начало 90-х годов, и во всех городах начали открываться медицинские кооперативы. Я пошла в один из них, потому что боль была невыносимая. Мне прописали сильнейшее лекарство, от которого у меня появилось полное безразличие ко всему. Ощущение было такое, будто жизнь остановилась. И в это время мне попала в руки газета "Собеседник", в которой была статья о Лежепёкове.
В начале статьи Лежепёков рассказывал о том, что в их центре работают ясновидящие, которые могут "увидеть" прошлое и всё, что там происходило. "Вот здорово!" - подумала я. - "Пойду к ним, пусть мне расскажут, кто украл мои драгоценности". Читаю дальше: "У нас вы можете вылечиться..." "Отлично, пойду к ним, пусть они меня полечат" - решила я, потому что с головой у меня явно было не всё в порядке. Дальше: "Мы набираем учеников. Для этого им нужно пройти тестирование". Замечательно! Как говорят сейчас: три в одном флаконе. "Я пройду на тестирование и если меня примут учиться, то я там вылечусь и выучусь и сама узнаю, кто меня обокрал".
Это было моё окончательное решение, и я пошла на тестирование. Я прошла его, но у меня возникла проблема: занятия начинались через несколько дней, а мне надо было уезжать на две недели. И я решила поступить в другую группу, но Михаил Михайлович настоял, и я пришла в группу с опозданием на две недели.
Надо было немного знать меня, какая я была в то время, чтобы понять, что со мной происходило. Я пришла в группу красивая, ухоженная, нарядная (мы собирались с мужем в ресторан после занятий) и посмотрела вокруг. "Куда я попала?" В группе было всего из 14-15 человек, но что это были за "мыши", глаз положить не на кого. А учителя? Единственный мужик в зале - сам МихМих, а эти две "училки" - просто деревенские тетки. На меня напала такая тоска, да и денег стало жалко...
И тут после какого-то разговора, к которому я почти не прислушивалась, нам сказали закрыть глаза и мы просидели минут 20 в тишине. Сказать, что это была тишина, трудно, потому что с улицы раздавались голоса, лай собак, сигналы машин и другие звуки.
Неожиданно для меня самой я попала в какой-то другой мир. Я увидела себя идущей по проселочной дороге, и навстречу мне шёл Иисус со свитой старцев. Я упала Ему в ноги и стала просить о прощении... Я не произносила слов, но Он меня понимал, а я Его. "Ты прощена", - сказал Иисус и возложил мне на голову правую руку. Потом Он приподнял её, и у меня создалось впечатление, будто Он снял у меня с головы крышку, как с кастрюли. В это время ко мне подошел Николай Чудотворец и стал лить в голову золотую воду из кувшина.
Вода протекала по моему телу и заполняла его изнутри. Всё моё тело стало золотистого цвета до колен, из которых вытекала чёрная жижа. Мне было противно стоять в грязи, и я мысленно попросила у Иисуса разрешения передвинуться на сухое место. "Стой в своей грязи, пока не отмоешься!" - сурово сказал Он. - "Исцеляйся и исцеляй золотой водой". Откровенно говоря, я невзлюбила Иисуса и долго не могла Его простить за такую жесткость. Только потом я поняла, что у Любви не всегда бывает приветливое лицо.
Когда мы открыли глаза, начался опрос - каждый должен был рассказать о том, что он увидел или услышал. Тогда в моём лексиконе не было таких слов, как медитация, шеринг или "горячий стул". Я сидела с краю, готовая убежать в ресторан, и потому начали с меня.
Со всей своей откровенностью и простотой я рассказала всю увиденную мною картину. Когда другие стали рассказывать свои картины, я почувствовала себя чуть ли не дурой: все видели свет, разные цветовые пятна, какие-то картинки... Одна я была такая с какой-то "дурацкой историей, дурацкой крышкой на голове, с кастрюлей, вместо головы", со старцами, Иисусом. Я огорчилась и снова подумала, что мне здесь делать нечего. А тут объявили перерыв и меня отпустили с моего первого занятия.
В ресторане я с насмешкой и сарказмом рассказывала друзьям, кто меня учит, да кто будет со мною учиться. Для меня фактически почти не было авторитетов, а тем более какой-то пацан, который старше моего сына всего на четыре года! Но что-то меня привлекло, и я пошла на следующее занятие. А потом и на другое, и на третье, хотя каждый раз говорила себе, что больше не пойду.
Михаил Михайлович был очень суровым учителем, во всяком случае, меня он "воспитывал" так, что я рыдала почти каждый день. Каждую пятницу он усаживал меня на "горячий стул" и буквально распинал на нем своими вопросами и комментариями к моим ответам. В субботу я весь день плакала от обиды и ругала его последними словами. В воскресенье я обдумывала, что и как я скажу ему в понедельник, а утром в понедельник уже думала: "Может быть он прав?" и снова шла на занятия.
Так прошло четыре месяца моих мучений, когда учитель не разрешал читать никаких книг, только Библию и Сенеку, которого он боготворил. Ну, ещё нам было дозволено читать малюсенькую брошюру Джеральда Джампольского "Как оздоровить свои отношения с окружающими", которую он написал по материалам неизвестного нам тогда "Курса чудес". И всё! Больше мы читать не имели права ничего.
Но если раньше я понятия не имела об экстрасенсорике и свои "ясновидческие" способности считала вполне естественными для всех, то тут на меня обрушилось несметное количество литературы, которую я все-таки тайком от Лежепёкова почитывала и зачитывалась до обмороков. Я готовила с книгой в руках и даже предпочитала вообще ничего не есть, чтобы не тратить время на приготовление пищи. Чтобы не сойти с ума, я даже перестала носить белье в прачечную, чтобы, стирая, не брать книгу в руки.
Каждый день я читала до пяти утра и просыпалась в семь, чтобы не упустить время для познания чего-то нового. Однажды в 5 часов утра нашла себя на полу в ванной комнате с огромной шишкой на лбу. Это я свалилась с унитаза без сознания - перечиталась. Придя на занятия, я объявила всем: "Это у меня так третий глаз открылся!", на что МихМих сказал: "Опять читала до утра? Я же запретил!"
И тут мне в руки попадает тоненький голубой журнальчик "Путь к себе" с книгой Луизы Хей. Я прочитала ее взахлеб! Презрев все свои страхи перед учителем, я прибежала к МихМиху и с восторгом подарила ему один экземпляр. Мне было уже всё равно, что он скажет, я поняла, что "это" - моё. Я горевала и страстно завидовала американцам, что у нас нет таких центров, как у них, куда можно прийти со своими проблемами и получить поддержку. Я захотела изучать Науку Разума и самой создать такой центр. Только спустя какое-то время я осознала, что захотела тогда быть похожей на Луизу Хей, и эта влюблённость в учителя, почти детское желание ей подражать, привели меня в Науку Разума и способствовали моей встрече с Луизой.
Николай
...С Николаем мы прожили очень долгую жизнь, пока не расстались по той причине, что мне уже стали совершенно не интересны мужчины. Я несколько раз переживала кризис среднего возраста, и каждый раз мне помогал его пережить мой последний и любимый Николай. Каждые четыре года у меня возникали неудовлетворенность, опустошение и жгучая потребность что-то изменить в жизни. Снова, как когда-то, когда начала изучать психологию, я понимала, что дальше так жить нельзя, а как жить дальше - не знала.
Я смотрела на Николая - он заматерел, стал солидным, уверенным в себе мужчиной, которому я, как мне казалось, была уже обузой. Ему тоже пришла пора что-то изменить в своей жизни. Будучи Котом по гороскопу, ему было лень затевать бодягу с разводом самому, а я боялась отвергнуть его ради него самого, потому что сама боялась одинокости. Я чувствовала, что ему нужна свобода, а как же я?
Но постепенно меня стало раздражать, что мой муж, который моложе меня, ещё достаточно сильный и красивый, видит во мне беспомощную, слабую, пожилую женщину. Я решила окончательно закрыть и расформировать свой "госпиталь" и для него, и для других, и даже для себя.
Я оставалась красивой женщиной даже в глубокой старости, но это была, скорее, антикварная красота, вызывающая благоговение, чем женская, возбуждающая. Я не могла лишить своего мужчину возможности начать свою жизнь сначала с более молодой женщиной и, как всегда, влезла в чужую жизнь!
Только сейчас мой Ангел показал мне, как я была неправа - Николай действительно любил меня, но я из-за своего упрямства сама отвергла его. Он нашел себе женщину и почти счастлив с нею, но снюсь ему по-прежнему я...
ГЛАВА ШЕСТАЯ Наследство
Пока я страдала и упивалась очищением своих грехов и ошибок молодости, зрелости и старости, у меня появилась праправнучка!
Мой старший правнук Влад привел ко мне свою невесту и попросил благословения на брак. Я так расплакалась, что даже не смогла пожелать им ничего хорошего... Поздно ночью того же дня ко мне поднялся Влад. Очень тихо он подошел к моей кровати и поцеловал в щеку. Мой любимый правнучек, названый по имени моего сына и в его честь, он был всегда очень ласковый и тактичный.
Когда он родился, я решила сразу же бросить всё, освободить молодых и заняться воспитанием Влада. Слава Богу, что вмешалась Ира и разрешила мне только одно: "Хочешь - переезжай к нам в семью, живи с нами. Или просто приходи в гости, но ребёнка забирать я тебе не разрешу". Господи, как хорошо, что дети гораздо мудрее взрослых! Немного поупрямившись для вида, я переехала жить в семью, я стала бабушкой, а то была всё время только Ангелиной.
Сели как-то с маленькой Ирочкой в трамвай. Та сразу же - прыг - и заняла свободное место. Я говорю ей: - Ирочка, уступи место бабушке. Та посмотрела вокруг и спрашивает: - А где бабушка? - Да вот же - говорю я ей и показываю на себя. - Не-е-е, ты не бабушка. Такие бабушки не бывают. - А какие же бабушки? - Они в платочках и с палочками, а ты молодая.
Так что же мне - прикидываться бабушкой или платочек на голову надевать, а ещё лучше палочку в руки взять, да согнуться пополам, может быть, тогда тебе место и уступят. Но это не мой путь. До самого взрослого, то бишь, пенсионного возраста места мне не уступали. А когда попрошу своего Ангела о помощи, да еще и улыбнусь - всегда в метро сидела, когда надо было.
...Так вот Влад тихо подошел и поцеловал меня. Я открыла глаза и улыбнулась ему. Он присел на кровать и спросил: "Что случилось? Тебе не понравилась моя невеста?" Да, нет! Я заплакала, потому что сразу же вспомнила, как мой Арнольд привел меня к своей бабушке сразу же после того, как родился Владик, и у нас возникли разногласия по поводу имени. Арнольд хотел назвать сына Артуром, но я была категорически против. Однако мы не были зарегистрированы, я была для него всего лишь молодой дурочкой, которая настояла на рождении ребёнка, и я боялась его потерять, если не смогу ему угодить.
Бабушка Арнольда (вот бы вспомнить ее имя да помянуть!) была со мною согласна: имя надо выбрать славянское, и мы выбрали вместе - Владислав. Это было красивое имя - Владислав Арнольдович... Куда лучше, чем Артур Арнольдович - без пол-литры не выговоришь! Вот все это я и рассказала своему продолжению, своей веточке на нашем большом дереве - Владу.
Да, мои года - моё богатство, а дети и внуки после меня - это моё наследство. Ах, если бы вы знали, что такое внуки, вам не нужны были бы дети... Шутка.
Сын мой Владик, его жена и их дочери - Ирочка и Маринка, Ирочкины сыновья, Маринкины дети, и вот уже наш Влад женится... Мы долго шептались с ним и даже когда я заснула, он долго держал меня за руку (а может это уже мой Ангел взял мою руку? Да какая разница - Влад был для меня, как ангел).
А через девять месяцев после свадьбы, как и положено, у них рождается девочка. Ну, совсем, как у моего Владислава - первый ребенок - девочка!
Как-то утром меня переодели во все чистое, перестелили постель, расставили цветы в вазах, и всё делали с таким загадочным видом, что я подумала: всё, мой час пробил, сегодня меня отправят насильно, раз уж не хочу сама помирать.
Притащили большой стол (гроб ставить, что ли?!), накрыли его красивой скатертью и стали расставлять тарелки. От любопытства я напрочь забыла про свои вечные нюни и с любопытством поглядывала на всех, пытаясь разгадать, что же происходит. Стали приносить еду (вот новая мода! - человек ещё не умер, а его уже поминают), принесли вино... Что происходит? Но я же гордая и упрямая - ни за что не спрошу на прямую (а вдруг и правда узнаю, что меня провожают на тот свет).
И тут появляются Влад со своей женой и маленьким свертком в руках. Торжественно они подошли к моей кровати и положили сверток рядом со мной. Моё сердце замерло: я вообразила себя в родильном доме и вспомнила, как мне в первый раз принесли моего сына. Влад откинул покрывало, и я увидела чудо - маленького ребёнка. Сверток развернули, и я увидела девочку. "Ангелина! Посмотри: это твоё наследство - тоже Ангелина. Ты не возражаешь?"
Как я могла возражать? Я вспомнила, что когда-то в году 2003 в Сибири родилась девочка, которую назвали именно в мою честь Ангелиной. Я так радовалась тогда и гордилась собой! А потом узнала, что ещё один мой студент назвал дочь в мою честь...
Я ничего не смогла сказать, а снова заплакала. И на этот раз все поняли, что плачу я не от обид и страданий. Плакать можно и от тихой радости. Теперь я могу умирать... Теперь я могу сказать: "Все уже хорошо! Жизнь удалась... Жизнь продолжается!"
И сегодня, уходя... я пожелаю вам самых обычных чудес: Чашечку горячего кофе, приготовленную специально для вас вашим любящим любимым человеком... Неожиданного звонка от давнего доброго друга... Зеленого света на вашем пути, куда бы вы ни пошли, ни поехали... И встречи с Ангелом... Чуда встречи с вашим Ангелом-Хранителем...
Послесловие
Написала я эту сказку для умных детей, когда познакомилась с Робертом Энтони. Милейший и очень забавный человек, он написал мне письмо "Что я думаю о смерти", прислал в подарок одну из книг Луизы Хей и ушёл Домой. До этого я уже проводила семинары по смерти и бессмертии, и знала, как люди боятся этой темы. Так вот я хочу призывать вас не бояться, а описать и прорепетировать свою смерть, ну хотя бы в виде подобного рассказа.
Перечитала снова, да подумала: "А хочу ли я остаться без мужа и доживать свои дни хоть и с внучкой, да одна?" И поняла - ведь это не я так решила, это все женщины моего рода, которые доживали свои дни без мужей - потеряли, развелись или похоронили... Добрая такая Ангелина - взяла, да и отправила своего любимого к какой-то, простите, бабе. Нет, "такая корова нужна самому" и тогда я решила переписать свой конец.
... Лежу в своем доме... стоп, а хочу ли я жить в доме? Может в квартире? Надо спросить у мужа, где он хочет доживать свою старость, а там уж и я прилеплюсь к нему и никуда! От него никуда! Как в Библии: "...посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, то будут два одной плотью".
Вот так и закончу свою сказку, а вы свои пишите, да успеть постарайтесь, пока старики живы, да есть ещё, у кого можно спросить про свои корни. А если не у кого, так сами сочините, да не забудьте написать так, чтобы все красиво да хорошо сложилось. Как в сказке: не бывает плохого. Есть только хорошее и очень хорошее. Ну, иногда бывает "не очень хорошее", но это не про нас, не так ли?
Удачи вам! Ваша бабушка Ангелина.
Письмо:
"...Ангелина, прочитала Вашу книгу и получила прекрасный опыт переживания своих собственных чувств и эмоций. Уже начала писать свою новую биографию. Одно меня удивляет: как это Вы так бесстрашно пишете о своей смерти? Неужели не боитесь?" Лена С.
А чего бояться, дорогая Лена и другие мои читатели? Бог, посылая нас на эту прекрасную планету, дал нам много подарков. Это и право выбора, и наши тела, чтобы мы могли осуществить свой выбор, и много-много другого. И самое главное, Он дал нам одну 100-процентную гарантию: мы обязательно вернемся к Нему, то есть - Домой. Когда, в каком возрасте, при каких обстоятельствах - этого нам не дано знать (иначе было бы не интересно), но то, что наше физическое тело отомрет и освободит нашу душу - это на сто процентов истина.
Если верить моим учителям, то мы сами выбираем обстоятельства нашего появления на этой планете. Выбираем родителей, пол, цвет кожи, условия жизни, уроки, которые нам надо выучить, и барьеры, которые нам надо преодолеть... А что же со смертью? Отдать все на волю глупого случая? Лично мне это не интересно - я предпочитаю и здесь воспользоваться своим правом выбора.
Ничего не бойтесь! Все уже идет хорошо в нашей земной жизни... А будет еще лучше. Это я вам гарантирую!
P. S. Все, как в сказке - у моей внучки старшей Ирины родился мальчик. Только назвали его не Влад, а Арсений, и ему восьмой месяц, 4 зуба и уже месяц стоит в кроватеке! Мечтайте, и все исполнится! Спасибо, что Вы дочитали сказку до конца! Порадуйте бабушку - скажите ей СПАСИБО! Ваша бабушка Ангелина.