Аполлон Тупорылов : другие произведения.

Странная История

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Школьная повесть с мыслями на вечные темы...

Аполлон Тупорылов

Странная история

Посвящается Светлане Л., Анне Б., Наталье М. и всем, кто увидел себя в персонажах этого произведения. Также сердечная признательность Андрею В. за помощь в создании сюжета и моральную поддержку в ходе написания повести. Без этого вряд ли я закончил бы ее. Спасибо и Павлу Ц. за время, потраченное на чтение моего сочинения.

Произведение основано на некоторых подлинных событиях, впечатлениях и переживаниях автора. Однако это далеко не автобиография. Все имена людей и названия географических объектов изменены.

  

MCMXCVII

Часть Первая

I.

   Часто слышу: любовь взаимная - это любовь сильная и надежная. Прочная, как сталь, и нежная, как теплый майский ветер. И она ведет человека к его высшей жизненной цели в этом мире.
   Но так ли это? И что это такое - 'взаимная любовь'? Есть ли она? Ведь часто бывает, что кто-то идет на это ради развлечения! Или ради смеха!
   Но к чему это я? Надо прогуляться сходить, что ли, развеять тоску...
   Саша, Саша, Александра! Как тебя мне не хватает сейчас...
   Дождь пошел. Вот незадача. Придется дома сидеть, тоску пригревать. Что делать-то?
   Может, дневник полистать, единственный мой вечный друг? Как к тебе я доверчив, мой дневник! Бумага - лучший товарищ, хотя и немой, глупый. Где же он? Лежал на шкафу, в укромном месте. Если кто-то его нашел! О, горе мне тогда!
   Я ведь так не люблю, когда читают мои мысли, лезут в душу...
   Где же он, где? Ну конечно, лежит на столе, на самом видном месте. Что ж, полистаю страницы. Попробую вспомнить то время, когда я был властителем и рабом в одно и то же время...

II.

   Может, вы догадались, может, нет, а дело происходило в санатории. Прибыл я туда с мыслями меланхолическими, общество незнакомое и даже чужое, вре-мя унылое, хотя и июнь на дворе. А тут дождь! Как и сегодня, его никто не ждал. Вместо того чтобы погулять, пришлось завалиться на кровать и чи-тать повести о доисторических временах.
   Долго ли это было, коротко ли... Вдруг заходит наш, так называемый, воспитатель. 'Ребята, сегодня в пять часов общее собрание!'
   Вообще, я не люблю собраний. Сидишь, как подсудимый, на скамей-ке, ждешь, когда над тобой посмеются или опозорят. Или похвалят. Улыбаешься тогда, как последний глупец, краснеешь от радости. Может, кто от радости, а я от стыда. Что делать?
   А делать было нечего. Пять часов наступило, и я вместе с товарищами пошел в зал.
   Он был небольшой. Когда мы пришли, выяснилось, что мест на всех не хватит. Те, которые были, мы, договорившись, уступили девушкам. Вздохнув, я рассеянно оглядел потолок и отошел в сторону. Ко мне подошел парень в темных брюках и клетчатой рубашке, с аккуратно прилизанными темными волосами, что придавало ему вид этакого подхалимчика.
   - Девчонок изучаем? - развязно осведомился он. Первым желанием было дать ему по физиономии. Я не привык к таким манерам обращения и отношения к противоположному полу.
   - Слушай, а полегче нельзя? - тихонько прошептал я ему.
   - А что я такого сказал? Давай вместе смотреть, - таким же тоном произнес он. Мысленно я еще раз дал ему по лицу, но устремил свой взгляд в ту же сторону, куда смотрел и он.
   - А где наши? - спросил я, намекая на девушек из соседней комнаты.
   - А первые три ряда!
   Я окинул взглядом эти ряды. Интересная картина. Я отыс-кал там несколько прелестных лиц; перед ними я не могу устоять. Стран-ная слабость при моем характере.
   Вот девушка с длинной косой, глазами, выразительными, как небо, и в на-рядном костюмчике. Вот другая. Прическа аккуратная, кокетливая челочка, и-зящно облегающий сарафан. Вот еще одна, прелестная блондиночка, скромно потупившая глаза. Кофточка небрежно накинута на такие хрупкие плечи. На третьем ряду - веселая девчушка с длинными распущенными каштановыми волосами. Подмигивает кому-то.
   А это я не люблю, когда кто-то с кем-то общается при моем присут-ствии. Но я сейчас пренебрег этим, сказав про себя, что, может быть, они просто не подозревают, что я здесь.
   Очевидно, здесь будут происходить истории, касаю-щиеся этой пикантной темы. Надо будет подумать, какую позицию занять.
   А сейчас, после обзора слабой, но такой прекрасной половины, обращусь к парням, нашим ребятам. Тоже ничего, под стать нашим красавицам. Особенно вот тот, кудрявый, в черном спортивном костюме. Стоит, мечтательно улы-бается.
   Будет успех у него!
   А у меня? Хотя я внешне к этому безразличен, но в душе так этого хочется!

* * *

   О собрании я говорить не буду. Долго и утомительно.
   Сейчас размышляю, лежа на своей постели: 'Что же мне делать?'.
   Ребята анекдоты рассказывают, ну да Бог с ними. Чем мне заняться - то?
   Валять дурака? Быть чьим-то поклонником? Донжуаном? Или Печориным - мстителем? Еще надо подумать. Быть мстителем - привлекательно, но не очередная ли это глупость с моей стороны?
   Ничего не могу придумать.

* * *

   Вечером так ничего и не придумал и уснул. Утром встал, как это всегда бывает, раньше всех. Встал, оделся, умылся. При выходе из коридора услужли-во раскрыл дверь перед девушкой: 'Прошу вас!'. Она на меня как-то стран-но взглянула и прошла в помещение.
   Так как в палате я боялся разбудить кого-нибудь, туда не пошел. Вы-шел на улицу и приятно провел полчаса на лавочке. Погода улучши-лась, светило солнышко. Ветерок, правда. Тут-то я и определился: сочетать функции мстителя и поклонника.
   Ребята постепенно начали вставать. С улыбкой я смотрел на их предрассветное утреннее блаженство в постели. До чего смешно!

III.

   Вам просто смешно будет и неинтересно, если я буду писать о каждом часе и дне. Я расскажу только о самых интересных моментах. Но, к счастью или несчастью, они происходили почти каждый день.
   Вот и во второй день, когда я вышел на улицу, случилось очень, ес-ли не сказать больше, примечательное событие.

* * *

   После завтрака, так как погода была неплохая, все вышли погулять. Девчата устремились к качелям, другие стали играть в бадминтон. Я сначала взял ракетку, но потом увидел перепалку из-за того, что их не хвата-ло. Не дожидаясь, когда меня обругают, толкнут и обвинят во всех смертных грехах, без сожаления положил ее обратно. Решили (с другом, который может так называться, так как в прошлом году мы пе-рекинулись с ним двумя-тремя словами в санатории) погулять (что назы-вается, 'поболтаться') по участку.
   Походили, погуляли. Идем обратно. 'Друг', Сережа Хвостов, шел впереди. Глядя на его яркую рубашку с турецко-нижегородскими иероглифами, брюки со стрелками и туфли a lá calosha (словно на награждение за самый бездарный внешний вид нарядился), я схватил шишку и с ужасным криком швырнул в него. Удирая от ответного града шишек, я подбежал вплотную к качелям.
   Качели были старые, расшатанные. Но раскачивались неплохо. Именно поэтому несколько девочек и решили выжать из нее все, что можно, раскачав до максимума. Я же, отвернув от качелей, нео-жиданно поскользнулся. Виноват, чертыхнулся. Сел, стал осматривать ботинок, с которым, кажется, случилось что-то неладное. 'Друг' уже умчался участвовать в бое за ракетки.
   А я встал и решил идти туда же, надо же немного проверить свои кулаки!
   И тут это случилось!
   Качели, которые отслужили срок своей службы лет десять назад, дернулись, и массивная петля вылетела из их ржавой конструкции. Теперь они висели на одной петле!!!
   Девочки, находившиеся на сидении, потеряв равновесие, упали вниз!
   Благо, было невысоко. Я усмехнулся и пошел дальше. Но, взглянув на опору, я также чуть не вскрикнул!
   Петля упала не вся. Больший ее кусок болтался на трубе и сейчас готовился упасть на одну из девочек!
   Я - не зверь. И первой моей мыслью было - спасти! И я сделал это. Прыгнув со всей силы, я сшиб девчонку на землю, она упала, замерев от страха, не зная, что подумать. А сам я уклониться не успел. Во всяком случае, полностью. Петля упала мне на плечо, я сдержал стон, и, разрываясь от боли на куски, схватил плечо другой рукой.
   - Извините... - пробормотал я, смотря на девушку, которая уже поднялась на ноги. Петля не задела ее.
   - Спасибо! - услышал я и ощутил на себе теплое прикосновение хрупкой ручки.
   - Не за что, - и я пошел в здание санатория.

* * *

   Удар был пустячный - просто большой синяк. Видимо, я все же немного уклонился от удара. Через десять минут я вышел от врача.
   - О, спасатель объявился, - усмехнулся Сережа Хвостов, сам с неплохой шишкой на лбу, зато с ракеткой в руке.
   - Молчать! - огрызнулся я. - Ты бы как поступил? А кстати, как ее зовут?
   - Кого ты 'спас'? Кажется, Света... Нет, Саша. Саша Сергеева.
   - У тебя хорошая память, Серега. И все остальное тоже должно быть в норме, ибо иначе воспоминания будут приносить тебе только боль!
   - А боль могут приносить не только воспоминания, но и петли от качелей, Гера.
   - Пожалуй... Заслужил, значит. Однако лучше получить памятный знак от качелей, чем от чьей-то презренной руки во время битвы за ракетки.
   - Кто знает? - философски пробормотал Сергей. - Все одинаково глупо.
   - Ты максималист! Или дурак! - весело парировал я, похлопав дружка по плечу, а затем сильно подтолкнул его по направлению к шедшей по дорожке симпатичной брюнетке в короткой юбке и легкой футболке. Она держала в руках ракетку и, очевидно, искала, с кем бы перекинуться мячиком, воланом, или, наконец, словом. Сергей, как мне кажется, сильно испугался, чем очень насмешил девушку.
   А я вышел на крыльцо. Девушки играли в бадминтон, другие отдыхали на лавочках; качели были прокляты и оставлены.
   'Моя' девушка сидела на скамеечке. Я на нее взглянул и тоже уселся на лавку. Лавка была в стороне от всех; я был один.
   Ну, если уж речь зашла о Саше, то я опишу ее.
   Роста она была среднего, с темными (но не черными) волосами, зачесанными назад и аккуратной челочкой. Черты ее лица не были крупными, но весьма и весьма выразительными: карие глаза, маленький слегка вздернутый носик, изящный изгиб губок напоминал египетский лук. Девушка была одета в красивое платье желтого цвета с красными узорами. Оно доходило ей до колена, а стройные ноги были покрыты золотым загаром. Тонкие и гибкие обнаженные руки были похожи на молодые ветви вербы. Я подумал, что, судя по спокойному, не вызывающему 'стилю' в одежде, она в наше дикое время, видимо, не была чересчур хвастлива своей фигурой - может быть, зря. Но эта скромность была к лицу ей.
   Она показалась мне 'на уровне', но, нет, не лучше, хотя и не хуже других.
   После случившегося я отметил про себя глубокий и добрый взгляд, а также очень скромное поведение - ведь она не кричала, не плакала, не ругалась (а это модно!).
   Пока больше ничего. Понравилось мне, что она не носила особенной бижутерии, кроме небольших сережек, и не пользовалась косметикой (презираю чрезмерное издевательство над своим природным обликом).
   Сидел я с полчаса, пришло время обеда. Пошли в столовую. Я шел позади 'колонны', рассеянно смотря вперед и восстанавливая в памяти приключения капитана Блада на Тортуге.
   Вдруг одна головка повернулась, это была она! Улыбнувшись, она кивнула два раза головой в мою сторону. Я сохранял каменное спокойствие. И правильно: сзади шла еще одна девчонка, по внешности похожая на Главного Собирателя Сплетен, а я их боюсь. Ей-то, наверное, и предназначались кивки. Но я тешил себя надеждой...
   До вечера никаких происшествий не произошло. Я, наверное, позабыл бы все утренние события, но произошло еще кое-что. Когда все улеглись спать, к нам забежала девочка из соседней палаты.
   - Это вам! - она кинула пакет. В нем было несколько записок. Взяв одну, я прочел: 'Спасателю'. Темнота скрыла мое волнение.
   - Это мне! - сказал я и подошел к окну. Записка, написанная бледно-синими чернилами, гласила: 'Я благодарна тебе. Но больше ничего!!!'. И все.
   Записка была надежно спрятана. Я начал размышлять, удобно расположившись на своей постели. Но мне не дали.
   - Что там? - спрашивал Витя (это тот парень, в клетчатой рубашке) у Кирилла (это тот, кудрявый, в спортивном костюме). Кирилл развертывал записку. Я приподнялся. Лицо Кирюши расплылось в улыбке. Кроме него, записки получили еще два человека. Мне мучительно хотелось узнать: а что там? Не были ли написаны все записки одной и той же рукой?
   Узнать это было невозможно. Делать нечего, я опять удобно расположился в своем 'логове'.
   - Вот тебе и 'Мститель'! - подумал я сначала.
   - Но ведь ты не влюбился? - спрашивал Мститель в моей душе.
   - Но, согласись, симпатия в душе есть, - посмеивался Поклонник.
   - Мало ли, симпатии могут быть ко всем людям на свете. А вот ей нужно отомстить за записку! Ишь чего выдумала - приказывает: 'Больше ничего!' - напирал Мститель.
   - Хватит вам! - сказал я и уснул.

IV.

   Утром опять проснулся раньше всех. Вышел на свежий воздух и опять стал размышлять о вчерашнем. Мало ли что, мелочь, а Будда говорил: 'Случайностей на Земле не бывает'. Я знаю. Один мой знакомый... Ну, в общем, он не умеет использовать случайности для дела. Но вообще-то это посторонняя тема.
   Сидя на лавочке, я окончательно разгромил Поклонника, но и дал решительную отповедь Мстителю. Решил лишь тщательно наблюдать за событиями. Может, подвернется случай сделать что-либо... Но что? Да, что? Влюбиться, полюбить? Понравиться, а потом посмеяться над ее чувствами?
   Вы не думайте, что я позирую, что думаю о том, что не смогу сделать. Конечно, я не повеса какой-то, но поссорить и втолкнуть в тоску человека я мог бы. Наверное.

* * *

   Слава Богу, день прошел спокойно. Со мной, кроме Сережки, никто не говорил. А я тоже отмалчивался, наблюдал. Да что там! Все, как детишки малые, бегают, прыгают, как угорелые. В общем, ничего нужного.
   Вечером произошли кое-какие события. Опять прислали записки. Мне не было. Признаюсь, на мгновение стало неприятно и обидно. Но потом заговорил себя.
   Естественно, Кирюша записки получил. И не одну, он купался в них. Я же смотрел на него и думал, что буду счастлив, если он подружится с ней. Да! Я думал именно так.

V.

   Сегодня из разговоров девочек я узнал, что ее действительно зовут Саша. Саша, Александра Сергеева.
   День обещал быть таким же неплохим, как и вчерашний. До обеда так и было. Но потом...
   Казалось, ничего серьезного не могло произойти. Я пошел побродить в одиночестве между трех сосен (хотя, к чести лесников, их было несколько больше). Отбил мячик, упавший к моим ногам. Его подобрала, кажется, она! Но это мелочь.
   Вдруг увидел, что все куда-то собираются.
   - Куда? - спросил я Сережу.
   - На пляж! - усмехнулся он, взмахивая полосатым полотенцем. Ну и простофиля!
   Вы уже поняли, что на пляж я не пошел. Я не хотел терять зря время, предполагавшееся быть истраченным здесь, и не хотел разрушать свой образ. Как ни смешно это звучит. Вы меня не понимаете. Я и сам порой себя не понимаю. Со мной сложно бороться. Победить меня можно лишь крепким духом или наивной простотой, причем не выдуманной, а настоящей, если хотите, животной.
   ...Это я шучу. Нужно ведь что-нибудь выдумать, чтобы казаться значительным?
   Но действительно, что бы подумали, если б я бегал, как шут, на пляже? Немного хорошего. А тут - как таинственная фигура.
   Кроме того, как я был одет? Темные брюки, ремень, черная рубашка. Нет, нет, я не чернорубашечник. Я просто такой человек.
   Ну так вот. Сидел я под соснами два часа. И мне надоело. Засунув руки в карманы, я пошел по дороге к пляжу. Но не дошел. Услышав приближающие-ся шаги, я спрятался за росшим у придорожной насыпи кустом боярышника.
   Наши прошли, я преспокойненько вышел, отряхнулся и пошел обратно. Одного я не учел: сзади меня послышался крик, я обернулся, увидев Сережку, еще одного парня и девушку. Делать нечего, пошел с ними.
   - Что делаешь? Почему на пляж не пошел? - спросил Сергей.
   - Нужно было пересчитать песчинки в двух песочницах! - важно ответил я.
   Ребята засмеялись.
   - А мы так хорошо поплавали! - улыбнулся второй парень, Миша. - Правда, Наташа?
   Девушка утвердительно кивнула головой. Я быстро скользнул по ней взглядом. Немного повыше Саши, ее фигура была чуть полновата, хоть и не настолько, чтобы быть недостатком. Золотые волосы, мокрые от купания, были небрежно закинуты назад. Сквозь влажную одежду просматривались еще не окрепшие формы нежного девического тела. Короткая юбочка пыталась скрыть от постороннего взгляда необычно длинные для ее роста и фигуры ноги, покрытые каплями воды. Шла девушка босиком.
   Но, конечно, чтобы знать человека, нужно смотреть ему в лицо. Чуть-чуть широкое, с отчетливо проработанными чертами, оно смотрело на мир открыто и доверчиво. Губы, казалось, готовы были сказать: 'Как все вокруг прекрасно!'. Солнце светилось искорками в больших голубых глазах.
   - Сколько пакостей принесли такие жизнелюбы! - пробормотал я себе, вежливо кивнув Наташе. И тут на меня нашло какое-то наваждение.
   - Миша, зря ты ходил на пляж! Зря! Чего ты там потерял? Неужели ты не видал желто-черный с примесью... с примесью изощреннейших нефте-масло-продуктов, песок и изломанные грибки на нем? А мутно-сине-бурая вода нашей реки все меньше напоминает бирюзовые воды Мексиканского залива. Эх, сейчас бы в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико... Богатая гавань, теплый нежный песок обжигает тебе ноги. Ласковые волны плещутся возле твоих ног, а вдали краснеют подсвеченные закатом паруса галеонов... Э, да что говорить! А озоновый воздух соснового бора гораздо благоприятнее воздействует на твой растущий организм, Миша...
   Наташа странно посмотрела на меня. Михаил хмыкнул, Сергей вставил что-то ехидное. Я продолжал говорить что-то о зарослях дрока с примесью хины, и про бриги, барки и каравеллы, про Тринидад, Маркайбо и Маргариту... Кончилось это тем, что Миша признал себя темным простофилей, а Сергей - не знающим, что лошади кушают овес и сено.
   - Вот видите, господа! - произнес я и, опередив их, ушел вперед.

* * *

   Вечером, когда я был в палате, ко мне подошел Сергей.
   - Ты бы видел, как она смотрела на тебя, как смотрела! - неожиданно для меня заявил он.
   - Кто?
   - Наташка Минская, с которой мы с пляжа шли. Так что вполне можешь рассчитывать на успех. Девушка она симпатичная...
   - Успех в чем? - резко парировал я.
   - Как... как в чем? - замешкался Сергей. Было видно, что он не разбирался в тонкостях дальнейших взаимоотношений с девчонками.
   - Ладно, спасибо, удружил! Я сам понимаю, что это значит. Ведь понимал, что заражу романтикой, понимал... - начал я с намерением обругать и себя и его, как только могу, но вовремя понял, что такое поведение не совсем к месту. - А что это за особа?
   - А я знаю? - огрызнулся уже Сергей. - Девушка как девушка. Раньше я не знал ее.
   - Естественно! Иначе бы не стал предлагать ее мне! - вырвалось у меня. Сергей растерялся. Но я понял, что наговорил лишку.
   - Посмотрим, посмотрим, - закончил я и отошел.
   Вот несчастье. Такого поворота я совсем не предполагал. Ладно - самому ухаживать за кем-либо, но чтобы инициатива была у кого-то другого... нет! Я надеюсь, что или сам смогу избежать дальнейшего неблагоприятного развития событий, либо окружающая, так сказать, среда (или четверг), заморозит все это.
   Наступила ночь. Я долго не мог уснуть, и бессонница открыла мне кое-что. Первое (что я и предполагал), это то, что Кирилл, первый ловелас, уже начал свои действия. Около одиннадцати вечера (а 'отбой' дали в де-вять), он потихоньку встал, накинул рубашку, надел брюки и прошмыгнул в дверь.
   Я - осторожно за ним, прикинувшись, что иду в одно единственно предполагаемое место. А Кирилл, естественно, ушел в палату к девушкам.
   Да уж...
   Но самое интересное - за ним побежал Сережа Хвостов. Но в палату не зашел, а пытался подглядывать в щелочку, а когда это не получилось, под-слушивать. Затем вздохнул и ушел обратно. Я также возвратился и, как будто ничего не заметив, улегся в постель.
   ...Кирилл пришел через час, улыбаясь во весь рот. Страшно было предположить, что он там делал.

VI.

   Рано утром я, как всегда, первым выбежал во влажно-холодный от выпавшей росы дворик санатория. Появившийся из-за его двухэтажного здания золотистый диск солнца пытался осветить прохладную тень под сосновыми стволами. Там, на пеньке, оставшемся от одного несчастного дерева, которое, видимо, чем-то вызвало недовольство людей, я и расположился, дрожа от холода и рассеянно смотря на просыпавшийся мир.
   Как-то само собой мне на ум пришло странное видение... что-то, похожее на сон... Сижу я на одной лавочке с Ней, и ее загорелые руки излучают тепло летнего вечера, а платье так аккуратно облегает ее тело. И я осторожно прикасаюсь подбородком и щекой к этому теплому, чарующему, словно подушка из пуха неземной мягкости, плечу... Невозможно представить то волшебство, которое передается мне вместе с этим прикосновением, нежным и ласковым. Не знаю, можно ли это описать словами, но я как будто остался один на один с той, в которой скрыт смысл всей моей жизни, вся моя судьба.
   Но это глупо. Как глупо и все остальное, что пишут и воображают от недостатка смелости и решительности в трусливых душах. Так мечтают, мечтают, а потом поступают по-свински и по-недоброму. Или же выпрыгивают из окна или с крыши.
   Вскочив, словно ошпаренный, я попытался отогнать от себя это наваждение.
   Когда я зашел обратно в здание санатория и появился в главном зале на первом этаже, то увидел 'наших', собравшихся здесь в томном ожидании утренней трапезы. Сергей что-то любезно рассказывал Саше. Она рассмеялась, кивнула и отошла. Он - тоже, с чувством собственного достоинства.
   После завтрака опять гуляли. Мне пришлось отстаивать звание чемпиона санатория по знанию истории и географии Карибского моря, доказывая одному вундеркинду, что Гваделупа находится севернее Мартиники и что они - французские острова. Да, меня стали уже считать сумасшедшим из-за этой романтики... да что с них взять?
   Наш спор был настолько громким, что привлек внимание ребят. Кстати, и Наташа, и Саша с любопытством смотрели на меня. Чуть позади стоял Кирилл. Затем он подошел к Саше, показал рукой на зеленые клумбы, взял ее за руку, они пошли туда и сели на лавочку. Ничего себе! Я такого не ожидал. Неужели он ходил к ней?
   Я погрузился в глубокие раздумья и ходил, как завороженный.

* * *

   После обеда я взял карточку и пошел в другой корпус в бассейн. И, о как тесен мир, на обратном пути встретился с Наташей и Сашей. Девушки не были одеты нарядно на этот раз, по-будничному, но кто скажет, что они были непривлекательны? Саша, как я увидел, все же сменила свое платье на коротенькую юбочку и легкую блузку. Да, моде нельзя изменять. Наташа же с модой находилась в приятельских отношениях, судя по мини-юбочке и, ай-ай-ай, чересчур прозрачной белой блузке с кружевами на рукавах. Ее очень красивые густые золотые волосы сияли на солнце, отражая во все стороны светлые лучики.
   - Вы тоже сюда ходите?
   - Да, - ответила Наташа и улыбнулась.
   - Стало быть, пойдемте вместе.
   Мы пошли. Но мои спутницы шли медленно, а я быстро (рядом с ними я от неожиданности не решился идти... трус!). Я обогнал их и шел на небольшом отдалении. Но неожиданно за моей спиной послышался тихий голос.
   - Сейчас буду на нервы действовать! - сказал он.
   Я сделал вид, что не расслышал и преспокойно шел дальше. Но тут кто-то наступил мне на ногу.
   Очевидно, это и был способ воздействия на нервы. Это было возмутительно. Я, и до этого бывший не в лучшем настроении, обернулся.
   - Извините (хотя извиняться должны вы), но ведете вы себя невежливо, мадемуазель Наташа. Если вы повторите свои действия, то я значительно увеличу скорость своего шага и оставлю вас далеко позади, - 'сострил' я. Наташа смутилась и больше не 'действовала на нервы'.

* * *

   Вечером, на дискотеке, куда я пошел из любопытства и скуки, Наташа танцевала рядом со мной, и от первого медленного танца с ней я спасся, ускользнув из зала. А Кирилл танцевал с Сашей...
   Войдя после паузы в зал опять, я расположился в уголке и начал наблюдать. Естественно, мой взор упал на Александру. Я поймал себя на мысли, что она одевается старомодно в хорошем смысле этого слова. Вызывающей мини-юбки я на ней не видел ни разу, подтеков туши - тоже, а губы были всегда такие алые, как никакая помада. И сегодня на ней было светло-голубое, бирюзовое платье с блестками на груди и, кажется, небольшие янтарные бусы. Кто их сейчас носит? В ушах блестели маленькие изящные жемчужинки. А в ее глазах я, находившийся в другом конце зала, увидел бездонное море чувства.
   Сергей все сидел на лавочке, но, когда я появился в зале вновь, он приглашал на танец ее! Но Саша отказалась, указав на Кирилла. И понятно, затем он подошел к ней и начал танцевать снова.
   Но через танец я не ушел от того, от чего хотел уйти.
   - Гера, можно тебя пригласить!? - раздался под ухом голос Наташи. Я от неожиданности прикрыл его рукой.
   - Хорошая проверка реакции, Наташа. Во-первых, можно так громко не кричать, во-вторых, я противник медленного танца, в третьих, сейчас я занят.
   - Что? Какой противник танца? Так хорошо танцуешь! - и Наташа применила одно из самых страшных оружий женщины, которому они учатся едва ли не с рождения - загадочный, полный очарования и шарма взгляд, а затем легкое прикосновение к тебе. Признаться, я с трудом отразил атаку, проведенную к тому же с визуальной поддержкой. Наташа была, я бы сказал, в романтично-очаровательном черном платье с отделкой из серебряных нитей. На груди блестела сверкающая изумрудами брошка, изображавшая невиданную тропическую бабочку, а в ушах загадочно поблескивали маленькие сапфирики сережек. Ее светлые волосы чарующе спускались на округлые изгибы изящных плечиков. Но все же атака была отбита, хотя когда-то я увлекался танцем, а лесть всегда приятна.
   - Но я же не говорю, что бесповоротно! В данном месте в данное время. Мне очень жаль, мисс.
   - Ну, как хочешь. А впрочем...
   И она, схватив меня за руку, в буквальном смысле потащила меня. Тут я проявил решительность (надеюсь, что не грубость). Вернее, заартачился, как тот телец.
   - Сеньорита, не нужно. Простите вашего несчастного компаньона, - я перехватил ее руку и остался свободен. Чтобы отвязаться, быстро повернулся, схватил стакан мутной жидкости и заговорил с Витей, который, оттанцевав с какой-то особой, отдыхал.
   - Ну что, нравится?
   - Кто?
   - Она, с кем танцевал.
   - Да, - он причмокнул губами. - Класс! А ты что не танцуешь?
   - Неохота. Кроме того, это не последняя дискотека.
   - Конечно. Но сейчас можно начать.
   - О, да, несомненно! Постараюсь! - ответил я, но, встав, покинул зал окончательно.
   Выходя, я заметил на залитом румянцем лице Натальи, стоявшей возле окна, слезинку.
   Да... Сегодня я свалял дурака и на танцах был парализован приступом страха. Или не страха? В голове скопилась куча, именно куча мыслей, которые надо было рассортировать по полочкам.

VII.

   И вот я в своем ложе, которое, слава Богу, не есть пока прокрустово ло-же. Значит, так... Кирилл влюблен в Александру и может надеяться на взаимность. Сергей - тоже души в Саше не чает, но надежд меньше. Наташа, кажется, неравнодушна ко мне.
   Все оказалось так просто!

* * *

   Вот это признание, вот это решение! Я уснул только около часу но-чи. Только начну засыпать, как вижу Сашу, случай с качелями, и... вымыш-ленное продолжение отношений. Вижу и чувствую ее прекрасные, развевающиеся по вет-ру волосы, глубокий взгляд карих бездонных глаз, походку лани, мягкие и теплые складки платья, чистую речь, искреннюю улыбку.
   Я... Вы поняли. Да, я, кажется, влюбился. Так неожиданно... Момент упущен, с ней другой, потом еще один... Я не смогу бороться?
   Нет, я смогу!

* * *

   Утром решил перейти к активным действиям. Встал в семь часов, надел самые лучшие черные брюки, кожаный ремень, аккуратно выглаженную черную рубашку, причесался. Надо будет показать, на что способен.
   Вторым проснулся Сергей. В своих стареньких джинсах и полосатой рубашке он был мне не чета. Я внутренне улыбнулся. Но одежда - это все-таки мелочь, хоть и немаловажная.
   Перед завтраком, перед входом в столовую, вежливо поклонился и про-пустил девушек в столовую.
   После завтрака парни играли в карты. Для правильного жребия нужно было найти 'нецелованного', то есть того, кто еще ни разу в жизни не целовался. Спросили Кирилла. 'Не-е-е, я целованный!' - эти слова заставили меня внутренне содрогнуться.
   Неужели?
   Я, насилу сдержав себя, во время прогулки спросил Виктора:
   - Неужели Кирюша с кем-то целовался вчера?
   - Да!
   - Но с кем? С кем? - я не смог сдержаться, и худо бы мне пришлось, если бы мой собеседник не смотрел рассеянно на тарелку с яблоками, намереваясь ими поживиться.
   - С Эммой.
   Эмма - тоже неплохая девушка, симпатичная. Но она - не Саша. А сейчас надо перевести разговор на что-то другое, чтобы Витя не обратил внимания на мое поведение.
   - Быстро он, быстро. А танцевал с Сашей.
   - Значит, переменил увлечение. То-то он вчера сказал Эмме что-то неприятное...
   Все ясно. Тогда еще не все потеряно. Я могу попытаться. Только нужно выработать стратегию.

* * *

   Наташа опять подходила, советовалась, читать ли книгу Ханлайна. Я сказал, что, по отзывам, фантастика неплохая, но от себя посоветовал читать Сабатини.

* * *

   После обеда я начал думать, какую стратегию избрать и, после часа размышлений, совмещенных с пребыванием в хвойной ванне, я ре-шил скомпрометировать соперников, используя свои 'секретные оружия', и все, что только можно. И что нельзя.
   Первые удары по Кирюше с Сережей были нанесены вечером.

* * *

   Играли в футбол. Поле было недалеко от санатория. Я решил сыграть, но, увы, все места в командах были заняты. Я завербовался судьей, решив подставить Кирюшину команду.
   И случай представился. Вратарь Кирилл сбил на полной скорости вор-вавшегося в их штрафную нападающего. Я показываю на одиннадцатиметровую отметку.
   - Нет! - кричит виновник. - Свободный!
   - С ума сошел? Пенальти! - железным голосом парировал я, увидев за воротами Сашу. Вратарь занял свое место, но ничего не смог поделать. Гол! Продолжение произошло во втором тайме. Я посмеялся над Кириллом, стоя у ворот.
   - Несчастный! - говорил я, стоя во вратарской и обращаясь и к Кириллу, и к Саше.
   - Несчастный?! Неужели вратарь не может пропустить мяч?
   - Может, но ведь может и забить!
   - Я смогу! - и Кирилл, подхватив мяч, побежал вперед. Бедный, мяч у него отобрали и отправили в пустые ворота.
   - Предатель! - сквозь зубы процедил несчастный вратарь.
   - Ладно, давай, я за тебя постою и поучу, как надо забивать, - Кирилл стал судить, а я встал в ворота.
   Поймав мяч, я оставил одного защитника у ворот, отдал мяч другому, а сам побежал вперед. Пас! - и мои противники, намеревавшиеся забить гол и скопившиеся у моих ворот, увидели гол в свои.
   Так повторилось второй раз, я забил мяч в ударе головой, это было прекрасно.
   Затем я отдал мяч, перебросив через нападающих, своему игроку, 'про-гуливающемуся' у чужих ворот. Гол!
   И хоть один мяч был пропущен, а мне порядочно надавали по ногам, все-таки мы выиграли, 4-3!
   Кирилл был оскорблен и обижен до глубины души, а я, не буду хвастать, приобрел кое-какой авторитет. Даже Саша улыбнулась, глядя на меня.
   О'кей! Теперь примемся за другого!

* * *

   По второму противнику сильного удара нанести не удалось. Но все-таки.
   Мы шли со стадиона в санаторий. Сергей спросил:
   - Почему ты так хорошо играешь?
   - Я два с лишним года занимался в секции.
   - И почему ушел?
   - Неужели ты, Сергей, видишь меня профессиональным футболистом?
   - А почему бы и нет?
   - Спасибо за комплимент. Но при наличии у меня более значительных талантов я оставил это занятие для таких, как ты, Серый.
   - Таких, как я? А почему же я глупее тебя?
   - Потому что задаешь такие вопросы. Не будешь задавать - может, на душе легче станет.
   Он хотел что-то еще сказать, но испугался. И затерялся в толпе. Он был весьма растерян.

VIII.

   А Саша особенно не изменила своего мнения о Кирилле. Сегодня они опять, как ни в чем не бывало, гуляли.
   Что же делать дальше? Неужели она так сильно к нему привязалась? Не должно бы.
   Наташа приглашала играть в бадминтон, я отказался, сорвавшись: 'Не умею, да еще с вами...' Так прямо и сказал. Хотя нужно ли было грубить?
   Витя же около часу играл с Аней, как угорелый, в эту игру. Зачем? Не самое лучшее начало: он не сказал ей ни слова. Если уж играть, то надо осыпать партнершу словами, шутками. И вот итог: она ушла, а он остался в своей калоше, ничего не получив. Да еще у него хватило наглости выиг-рать. Ай-ай-ай.
   Еще маленький инцидент. Вижу Сергея, идущего к Саше с Кирюшей. Встаю на пути.
   - Куда?
   - Да... Им сказать. Что... - он растерялся.
   - Что сказать?
   - Ну, это...
   - Что 'это'? Что на кухне сегодня будут авокадо давать?
   - Что Сашу зовут в палату. Не шути так, пожалуйста!
   - Экий пустяк! Отдыхай, я доложу.
   - Но...
   - Все, - и ему не оставалось ничего другого, как уйти.
   Я подошел к лавочке, где они сидели.
   - Мадмуазель, вас зовут в палату.
   Она подняла глаза и внимательно посмотрела на меня.
   - Да? - произнесла она, как мне показалось, несколько насмешливо.
   - Мне так сказали. Очевидно, вам придется разъединиться.
   Она улыбнулась, глядя на меня, встала и побежала в помещение. А я тоже отошел, буркнув растерянному Кириллу:
   - Может быть, и навсегда.
   Он растерялся - то ли от моих слов, то ли от моей наглости.

* * *

   Вы, наверное, уже разозлились. Конечно, вам не нравится, как я кнутом и пряником разгоняю соперников, пытаясь добиться желанной цели. Да, выглядит нехорошо. Но есть ли другой путь? Я долго думал над этим. Конечно, он есть. Tertium non datur. Этот путь... Я, и не только я, пытался им идти. Это и мечты о будущем, сидя в одиночестве дома, это и радость от одного лишь взгляда на любимую, это и беспочвенная ревность, когда кто-то другой подходит к ней (а ты считаешь ее своей, хотя, может быть, не сказал ей ни одного слова). Дело кон-чается тем, что кто-то забирает ее себе, а ты в тоске и в отчаянии думаешь о смерти. А кто виноват? Наверное, все-таки не ты, ни разу по-серьезному с ней не говоривший? Мне стоило немалого труда уговорить себя идти по другому пути. Он также тернист и труден, более опасен и более груб, но также и вернее, прямее. Хотя... Какой же правильный, честный? Или оба ведут к боли и страданию? Может, и так...

* * *

   После обеда я опять уединился в парке и стал размышлять о своих чувствах.
   Я с трудом сдерживал их в себе. В прошлом я в таком состоянии не мог и пошевелиться; сейчас это переносилось легче, но с каждым днем выдержка подтачивалась: душа рвалась наружу.
   Ведь я же человек все-таки, хотя и не самой доброй внутренности и внешности! И я все-таки люблю!
   Никого нет поблизости? Тогда признаюсь: я по ночам сейчас почти не сплю. В груди что-то грызет и терзает, она горит жарким пламенем. Я несколько раз хотел самолично явиться к Саше, или же напи-сать письмо, открыть все чувства ей.
   Как же я справился с собой? Или не нужно было справляться?
   Днем же я также сдерживаю себя: я хочу быть с ней вместе, гулять рука об руку, чтобы она со вниманием слушала меня. Но преграды мешают. Какой-то честолюбец Кирилл, которого я принижаю три раза на дню, утром опять упорно с нею.
   Еще немного - и я, наверное, сойду с ума. Я не могу больше!

IX.

   Утром отрезвил себя лишь тем, что умылся ледяной водой. Вышел на воздух, отдышался.
   Вспомнил пословицу и решил, что все-таки a lá guerre comme a lá guerre, или, что вернее, a lá amour comme a lá guerre!
   Ну, а вы бы как поступили на моем месте? Все равно бы бороться пришлось с Кириллом. Слышу! 'Я бы тактично, с выдержкой, с юмором!'. Ко-нечно, я вижу ваш полный крах: вы болтаете с ней, потом приходит он и це-луется с предметом ваших ухаживаний. А вы этого не видите и торжествуе-те победу. Хороша победа...
   Можно действовать подкупательно. Но у меня, кроме сердца и двух книжек в тумбочке, ничего нет!
   Стреляться или драться с Кириллом я не собираюсь. А посему - -Divide et impera!
   Вообще, не слишком ли я умен? Надо поразмыслить и быть попроще.
   ...Но это легко сказать, а вот попробуй-ка действовать!

* * *

   Вечером произошло то событие, которое, наконец, разрешило проти-воречия, крутившиеся в голове моей. Что же помогло мне во всей этой ис-тории? Настойчивость? Наглость? Трезвый рассудок? Правильные рассужде-ния? Возможно, они повлияли. Но главными факторами были наблюда-тельность и умение использовать случайные благоприятные ситуации. Если бы я внимательно не изучал своих соперников, я бы не до-бился своей цели. Например, Сергей. Выглядит решительно и мужественно. Говорит спокойно, рассудительно. Но я увидел в нем человека ранимого и, поддев эту слабую струнку, вывел его из игры... Но что это я сказал? Игры? Игры!
   Еще один момент. Какая 'наглость'? Разве я был с кем-то нагл? Рез-кие выражения и насмешки не в счет; это средства борьбы. Я мог сказать грубое слово, но не в присутствии моей девушки. Никогда! Никогда я не допущу неприличного слова о них, хотя не прочь почитать книги сомни-тельного содержания. Но это все же редко.

* * *

   Вечер был прекрасный, теплый и солнечный. Я, доставший книгу Сабатини, приятно расположился на лавочке. Кирилл с Сашей гуляли по саду. Я пристально следил за ними и пришел к выводу, что не сегодня - завтра они поцелуются. Затем я увлекся чтением...
   Когда я поднял глаза, то обнаружил, что Кирилла нет, а Саша одна си-дит на лавочке, читает, как и я, книгу.
   Как молния мелькнула в моей голове решительная мысль, потрясшая меня своей откровенностью. Сейчас или никогда! Я поднялся с лавочки.
   Нет, я не могу. Я боюсь. У меня ничего не выйдет. Я боюсь. Как? Столько людей вокруг. Что скажут они? Что подумают? А она? Я не могу надеяться, что симпатичен ей? Мо-жет, она меня презирает за выходки относительно ее, ее Кирилла? Может, она любит его действительно? Нет! Да что же это такое?
   Конечности мои дрожали, во рту стало сухо. В голове возникали сце-ны, показывающие прелесть первого пути, но они сменялись спокойными пейзажа-ми второго.
   Я не мог взять себя в руки. И все-таки... все-таки я сделаю это! Я должен, я должен, иначе всю жизнь буду карать себя за сегодняшнюю трусость!
   Я взял книгу и, поборов страх, решительно пошел к другой лавке.

* * *

   Я сел рядом с ней. Александра оторвала взгляд от книги и вопросительно посмотрела на меня. Я испугался и уткнулся в свою книгу. Нет, так нельзя, я могу пока-заться глупцом.
   Я наклонился к Саше.
   - Что читаете?
   - Эмар, 'Твердая рука', - ответила она.
   - Надо полагать, интересная вещь, - изображая зависть, сказал я, хотя и читал эту книгу. - Про индейцев?
   - Немного. Но действие происходит в Мексике...
   - В Мексике? Тогда это еще интересней!
   - А ты что читаешь? - улыбнувшись, спросила она.
   - Сабатини, 'Удачи капитана Блада', великолепная книга!
   - Ты любишь пиратов? - несколько, может быть, не к месту спросила девушка, но это лишь вселило в меня надежду.
   - Нет, он не пират. Если вы почитаете эту книгу, вам она понравится.
   - Значит, ты любишь море?
   Меня озадачило это частое употребление слова 'любишь'. Явно это не просто так...
   - Да, очень люблю. И не только море. Сосновый бор люблю. И особенно прогулки по нему, - я улыбнулся. - Но, по-моему, уже темно для чтения. Давайте лучше прогуляемся по моему любимому бору.
   На нее подействовали мои слова. Но она не решалась.
   - Но я должна подождать...
   - Кого подождать? - прервал я. - Его? Не нужно! Он испугался и скрылся, чтобы продолжать свои подвиги в другом месте.
   - Что?! Что ты говоришь? Какие еще подвиги? - произнесла Саша равнодушно, но по ее лицу было видно, что она испугалась моего ответа.
   - Вы сами догадываетесь.
   - Я не верю! Ты хочешь обмануть меня!
   Как же она сильно верила в него... А слова были опасны для меня, ведь одно неверное слово - и она раскроет мои замыслы! Но я повел правильную линию.
   - Я?! Обманываю? Понимаете, это трудно объяснить, но он бы не стал бегать туда - сюда (особенно по ночам), если бы был действительно в вас...
   - Ах! Не говори! - прервала девушка, и лицо ее покрылось румянцем. И, вероятно, стараясь перевести разговор на другую тему, или же..., она сказала: - А почему ты обращаешься ко мне на 'Вы'?
   - А это я объясню вам в наших трех соснах, - я протянул ей руки.
   И, о чудо, она поднялась с лавочки! Я взял ее хрупкую ладонь в свою, и мы, о это сладкое слово, мы, пошли к моему излюбленному месту времяпрепровождения.
   - Понимаете, Саша, любая женщина должна вызывать в мужчине трепет. Разве могу я называть вас на 'ты'? Нет! На 'ты' имеют право называть друг друга люди, которые... - я несколько замешался здесь, - ...которые не имеют никаких секретов друг от друга. Они видят в глазах, что это можно. А я разве могу так делать, я вижу вас всего лишь двадцать третий раз... Начиная с сегодняшнего утра.
   Саша рассмеялась, кинув на меня веселый взгляд, и это придало мне силы.
   - Но вы поступаете верно, игнорируя это правило. В сегодняшних условиях оно применимо лишь для сильного пола.
   - А почему сильного пола? Чем я хуже тебя? - возмущенно подняла ресницы девушка, и лукавый взгляд ее карих глаз опять попал точно мне в сердце, вызвав там еще большую суматоху.
   А вопрос-то странный. Даже немного глуповатый. Если бы его задал Сергей, я бы поиздевался над ним! Но это и есть женская логика, где глупое кажется величественным, а простые слова вдруг приобретают таинственный и непонятный смысл. И я ждал подобных вопросов.
   - В том-то и дело, что не хуже, а лучше. Сильный пол не в том смысле, что первый, лучший, а такой, который стоит на защите своего мира и вас в том числе, Александра.
   Мы гуляли полчаса, но какой они мне показались вечностью! Я не шел, я парил, слова лились рекой, глаза светились счастьем. Неужели я достиг цели?
   Кажется, все-таки нет. По прекрасному личику Саши временами проносилось волнение и даже страх, словно она искала кого-то вокруг. Впрочем, эта личность была мне хорошо известна. Потом она вырвала свою руку из моей. И хотя искренняя улыбка вновь засияла на ее лике, мне чего-то не хватало. Но на это я потом обратил внимание.
   ...Темнело. Мы пошли к санаторию. Прогулка заканчивалась. Я вымолил встречу завтра. Я буду жить! О, какое счастье!
   И тут появился Кирилл. Он уже, видимо, давно видел нас и теперь решил что-то предпринять.
   Воспользовавшись тем, что я побежал к лавочке, чтобы взять книги, оставленные там, он в буквальном смысле яростно атаковал свою (пока!) девушку. Я не слышал слов, да и сцена длилась не более минуты, но, когда я появился из-за кустов сирени, Кирюша - о благородство! - сжав кулаки, с решительным видом что-то выговаривал Саше. А та, покраснев, словно боялась сказать слова в свое оправдание. А ведь они у нее были. Кирилл увидел меня.
   - Гера, иди-ка сюда! - позвал он.
   - Э... Ты что это? - начал он, заикаясь и с трудом находя слова, когда я, не успев испугаться, приблизился к нему. Нет, он вовсе не боялся моих не самых сильных кулаков. Он, очевидно, хотел произвести впечатление на свою даму, и тщательно подбирал слова. Жаль, что оных у него в запасе было немного... - Чтобы это делать! Чтобы больше я этого не видел! Не смей! Ты просто подлец!
   Но нет, он не был так плох, он действительно любил ее. И даже не полез в драку. Пытался поладить со мной миром. Немного переревновал перед Сашей, ну так это мелочь. Но на мое сердце эта бесцеремонность очень подействовала - дальнейшее я вспоминаю, как замедленную киносъемку. Он мне что-то говорит решительное, опять сжимает кулаки... Я не выдерживаю, и... Бац! Пощечина! Он отступает, пораженный, прижимает ладони к щеке... Я, со страхом в душе, но с внешним хладнокровием поворачиваюсь и иду.
   Feci quod potui...
   - Простите меня, но иначе было нельзя. Еще раз извините. Речь шла о моей и вашей чести, - проронил я ошеломленной Александре (я и сам был очень испуган) и быстрым шагом прошел в помещение. Да и можно ли было контролировать себя в тот момент? Внутри меня сидит достаточно и страха, и трусости, и, очевидно, немного этого чувства прорвалось наружу. Но поле битвы было сегодня за мной, хотя я и покинул его первым.

* * *

   Что думали окружающие, я не знал. Я даже не обернулся.
   В душе что-то жарко горело и полыхало, было очень приятно от чувства выполненного долга. Долга? Опять я вынужден переспрашивать себя.
   Она теперь моя! Нужно только закрепить сделанное. Прости меня Господи, если я сделал больно другим. Прости!
   ...За ужином мой уязвленный противник озлобленно смотрел на меня. Витя наклонился ко мне: 'Кирилл зол на тебя и хочет отомстить за оскорбление'. Я хотел было дать ему отповедь, но решил не наживать еще врагов.
   - И что ты предлагаешь мне делать?
   - Будь наготове. И... В общем, дерется он великолепно.
   - Большое спасибо, Витя. Спасибо.

* * *

   Ночью я проснулся. Ужасно болела голова. Я даже не сразу смог встать. Превозмогая боль, поднялся и спустился вниз к медсестре. Она дала таблетки. Вот к чему приводит душевное напряжение.
   Поднимаясь по лестнице, я услышал легкие шаги и стук в дверь. Несмотря на боль, я выглянул в коридор и увидел конверт у дверей соседней с нашей палаты.
   А вдруг там? Я с быстротой молнии подскочил к конверту и схватил его. Он был у меня. Девчонки простят, подумают, что это была плохая шутка, со стуком в дверь. Несколько секунд - и я в палате. Тихонько беру ручку - и опять в коридор. Конверт не заклеен. Может быть, там действительно записка Саше? Надо предотвратить эту угрозу. Так и есть! Записка: 'Саше'.
   Вот она. Я ее помню наизусть:
   'Моя милая Саша! Прости меня, что я так легко дал себя опозорить. Я виноват перед тобой. Но я люблю тебя!
   Завтра в десять часов возле кустов сирени на лавочке я объясню тебе все. Я надеюсь!

Твой Кирилл'.

   А ведь сентиментальная Саша может поверить своему кавалеру. Что же делать?
   И здесь, каюсь, я совершил первый осознанный грех. Осторожно я переправляю ноль на двойку. Кладу пакет у дверей, стучу, удаляюсь.
   Пусть он приходит встречаться с пустотой! А в двенадцать часов, прости меня, любимая, тебе придется немного побыть в одиночестве. Прости меня еще раз. Я попытаюсь подойти через некоторое время, чтобы, наконец, соединить свое сердце с твоим, Александра.
   Я люблю тебя!
   Пусть решит все завтрашний день. Я буду любить и буду любим, либо потерплю фиаско. Что ж! Посмотрим...

X.

   Этот день, который должен быть решить мою судьбу, был ярким и солнечным. Интуитивно я почувствовал: должно получиться. Нет, я не просчитывал цинично все возможности, я дрожал: а вдруг нет? При любом действии, я утверждаю, что это было по-настоящему. Взаправду. Я готов это доказать хоть сейчас. И хоть перед кем.

* * *

   По своей старой привычке я решил выждать: что будет? Остался в палате и читал книги.
   И, о счастье, в пол-одиннадцатого вижу Кирилла, печально заходящего в палату. Он даже не заметил меня (а я готовился к худшему - к драке), подошел к своей койке, рухнул на нее, лицом уткнулся в подушку и... зарыдал!
   А ведь в палате кроме нас двоих никого не было. Мне было жалко своего неудачливого товарища, но в душе все радостно бурлило. Он побежден! Я не думал, что избрал правильный путь, стрелял наугад, а попал в яблочко!
   Тихим шагом я прокрался к выходу из палаты, а потом и на улицу. Время шло. Наступал полдень.

* * *

   Сначала нужно было немного выждать. Я поиграл в бадминтон с Витей (и, о несчастье, привлек благосклонный взгляд Натальи! Как это у меня хватило сил не нагрубить!), побегал с малышами. Взглянул на часы. Время настало. Alea jacta est! Я перешел Рубикон нерешительности и страха и перебегать его в обратном направлении не собираюсь.
   Прогулочным шагом, пристально рассматривая синее небо и прозрачно-белые облака, я продвигался к кустам сирени.

* * *

   Конечно, Саша была там. Одна и без книг. Она готовилась к серьезному разговору, но увидела 'предательство', и теперь сидела, направив взгляд в землю и обхватив колени руками. Вид ее печали возбудил в моей душе жалость, и от этого чувства (но, конечно, и от другого, очень близкого) я стал еще более решительным и раскрепощенным.
   - Бедняжка! Вы так верили в него. Какие ж есть люди, обмануть вас... - начал я. Она подняла взгляд. Боже мой, она плачет! За что? Неужели я, я в этом виноват? Но почему?
   - Меня все обманывают, он, ты и другие. Он не поступил бы так, если бы не ты. Он был другим! Уходи, уходи, сейчас же! - и она вновь залилась слезами.
   Я был потрясен. Она читала меня, как открытую книгу. И дальше я руководствовался одними лишь чувствами, отбросив размышления и логичные, казалось бы, советы, как не нужный более хлам.
   - От вас ничего не скрыть. Простите меня, я не мог поступить иначе, моя милая Саша! Простите меня! Как я мог поступить с вами!?
   - Не оправдывайся! Ты, это ты обидел меня! Пожалуйста, уйди! - закрыв лицо руками, воскликнула она.
   Я тоже был на грани. Еще один миг, и я останусь ни с чем, подорвав счастье двух ни в чем неповинных людей.
   Судьба, видимо, не простила мне обманов и выходок.
   Вот и все.
   Но сердце считало иначе. Я совсем вышел из-под своего же контроля.
   Бросившись на колени, я тихо прикоснулся к ее ладони и поднес ее к себе.
   - Милая Саша, есть одно оправдание... Я... я вас люблю, - и я поцеловал ее ладонь.

* * *

   Дальнейшее я не могу описать. Моя рука дрожит, я не нахожу связных слов. Но рассказ мой был бы неполон, если бы в нем не было сведений о дальнейших событиях.
   - Встань, - прошептала она, - прости меня. Я обидела тебя, и, наверное, все свое будущее. Вы сражались между собой, а я думала, что хотите досадить мне. Вы выясняли, кто достойнее, а я...
   И она снова залилась слезами.
   Позже я понял, как эгоистичны были ее слова. Да, слова очень эгоистичные, не спорю. Но нужно ли считать эгоизм пороком? Я буду помнить эти слова всегда, и у меня никогда не возникнет сомнений в их чистосердечности. Беспокоясь за свое будущее, Саша беспокоилась и за будущее других. И я, очень подозрительный ко всяким пустякам, почему-то пропустил эти слова мимо ушей. Они попали в сердце.
   - Александра, не стоит. Если мы будем плакать или в одиночестве сидеть на лавках, ничего хорошего у нас с тобой не получится.
   Я встал с колен и мягко подошел к ней. Обняв ее за талию, сел рядом.
   - Мы вместе, и это меняет дело. Нет, это не 'дело', это короткие минуты счастья, милая Саша!
   Она повернулась ко мне, взглянула прямо в сердце. Но что сердце чувствовало, то я и говорил. Взгляд ее столкнулся с моим, она положила руки мне на плечи, и наши души слились в первом, счастливом, искреннем и долгом поцелуе.
   Мы расстались, когда было уже поздно. И сколько бы лет ни прошло с этого момента, но я всегда буду помнить этот день, этот большой куст сирени и этот глубокий чарующий взгляд...

XI.

   Оставшиеся дни летели, как голуби. Мы почти не разлучались друг с другом. Вместе читали, вместе гуляли, помогали друг другу. Любовь не угасала ни на минуту.
   Мы говорили с Сашей обо всем, что нас интересовало и беспокоило, что волновало и томилось в груди. И я забыл, что такое 'общественное мнение', и у меня уже не дрожали коленки от страха, что же подумают другие. Раньше во мне оставляли глубокие раны осколки той радости, которую я посылал миру, надеясь получить теплый и нежный ответ. Но получал молчание или грубый и циничный удар. Сейчас же весь гнев и беспричинная озлобленность рассыпались в прах, лишь только я видел добрые и красивые карие глаза Саши. И я находил там силы, которые вытаскивают людей из бездонных ловушек и пропастей жизни...
   Даже и не знаю, нужно ли об этом рассказывать, достаточно пары слов: 'Счастливая, разделенная любовь!'.
   Кирилл совсем сник, был печален, подавлен и так и не оправился от этого удара.
   Сергей отвлекся от этого вопроса, как, впрочем, и Виктор. Но могу ли я докопаться до сердца этих людей! Наверняка, они хранят там зерно чистой, настоящей любви. Пусть им повезет.
   О Наташе я скажу позже.
   Наступил день расставания. Все разъезжались по домам. С глубокой скорбью мы узнали, что живем в разных городах, и не так-то близко друг от друга. Но мы также надеялись, что не утратим связующей нити. Ее должна была исполнять связь, почта. Обменялись адресами.
   Но последний вечер мы провели вместе, повторив тот день, когда нашли друг друга.
   - Прощай, Александра, моя любовь! Живи счастливо! Как бы хотелось еще встретиться!
   - Может, это и случится. Я так надеюсь! Прощай!
   И мы еще раз поцеловались.
   Это был последний наш поцелуй.

XII.

   Я писал ей по два, три, четыре письма в неделю. Она - столько же, если не больше. Казалось бы, все отлично!
   Но нет... Через месяц после разлуки писем я не стал получать. Это означало конец нашей истории. Почему я так пассивно принял этот приговор? И сам не знаю. Очевидно, мы должны были всегда быть вместе, чтобы не дать погаснуть нашему чувству. И иначе было нельзя. А так, видимо, в наших душах (и в моей) опять проснулись инерция, пессимизм и даже равнодушие. Впрочем, причину при желании всегда можно найти, а следствие не изменится.
   Какое горе... Я так надеялся, я лелеял счастье, и вот...
   Правда, в душе теплится небольшая надежда, но в груди тяжелым камнем лежит Невозможность этого. Может, так судьба наказала меня за все? Наверное.
   А вот Наташа порой звонит. Она живет в этом же городе. И я принимаю эти звонки, как наказание за свои поступки.

* * *

   Вот и вся моя история. Дневник спрятан и вам, читатель, рассуждать, что со мной было такое, и нужно ли было читать мою исповедь...

Часть Вторая

I.

   На улице завывала метель и гнала по земле поземку. Закрыв лицо от ветра, я медленно шагал по пустынной зимней улице. Как больно, когда ты одинок! Как больно, когда чувствуешь, что никому не нужен - никогда и нигде! И зачем ты живешь, и куда ты стремишь свои семимильные шаги? Где твоя цель в жизни, да и существует ли она? О, никогда не пытайтесь на своей шкуре испытать мои ощущения.
   Прошел год с половиной после моего памятного пребывания в санатории, а я по-прежнему был прожженным пессимистом и одиночкой. Я бы не сказал, что у меня ничего не ладилось за это время, нет. Пусть об этом судят другие. Я просто ничего и не пытался даже сделать. Все потухло. Ничего не происходило ни в школе, ни дома. И, естественно, никаких любовных происшествий. Да и зачем они? Зачем? Какой это все бред!
   А сегодня... Сегодня я получил 'пару' по любимому предмету и также несколько весьма агрессивных сентенций на эту тему от учителя, на которого я раньше молился, как на икону. Еще один довод, да еще какой, в пользу того, что я лишний человек на этом свете.
   Не успел я снять пальто, как раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, я прямо в ботинках прошел к телефону, стоявшему на тумбочке.
   - Да?
   - Алло, Гера?
   О нет, только не это! Хватит мучить меня! Это опять она.
   - Гера, привет! Я очень рада, что ты дома! Как жизнь?
   - Ничего! Так себе! - буркнул я в трубку.
   - Какой же ты неразговорчивый... Почему ты такой грубый?
   - Я? Грубый? Вот это новость! Откуда вы взяли?
   Смех в трубке.
   - Ну, ты даешь!
   - Помягче, пожалуйста. Прошу вас.
   Долгая пауза. Собеседница, видимо, над чем-то размышляла.
   - Я кладу трубку? - наконец проговорил я.
   - Нет, нет... Можно, я позвоню позже?
   - Да! В любое время! - закричал я и бросил трубку.
   Что же это такое? Ну сколько можно! Когда она отвяжется от меня, а?
   Сделав кофе, я уселся, вернее, рухнул, в кресло и рассеянно взглянул в окно.
   Ветер по-прежнему гнал крупу по подоконнику и жалобно стучал по стеклу.
   Это была Наташа. Она не унималась и время от времени тревожила мой покой звонками. Раза два-три я встречал ее (случайно ли?), но не мог не пройти мимо, разве что кинув ей пару фраз. А то и вовсе демонстративно не замечал. В самом деле, что мне было еще делать с нелюбимой девушкой, которая еще и вела себя так некультурно?
   Просидев, не двигаясь, с полчаса, я поднялся. И тут внезапно словно молния ударила мне в голову.
   Если я никому не нужен на всем белом свете, не значит ли это, что, может быть, в этом правиле есть исключение в виде Наташи?
   Умница! Почему я не догадался об этом раньше? Что-то горячее ударило мне в голову, и она закружилась.
   Есть, есть хоть один человек на земле! Я смогу с ним поговорить по душам! О, жизнь... Я вошел в свою комнату, где царил безумный творческий беспорядок. Затем освободил от хлама кресло, сел и забылся.

II.

   Где я? Удивительно, я лежал на земле. Это был какой-то скользкий паркет. С трудом я встал на ноги. Что это? Пол разрисован под шахматную доску, черными и белыми квадратами. Какой-то бессмысленный сон!
   Внезапно на меня дохнуло холодом. Я посмотрел в сторону и чуть не отдал душу Богу. Надо мной возвышалась гигантская фигура белого цвета и с епископской шапкой наверху. Она медленно повернула голову и оскалилась в улыбке. Дрожа, я взглянул в другую сторону. Там возвышались еще более высокая фигура. Это была королева. Настоящая королева, величественная и гордая, с лицом, сиявшим неземной красотой, с великолепной стройной фигурой. Но как она была холодна! А впереди стояли низенькие мраморные фигурки рыцарей с короткими копьями.
   Через поля четыре виднелся ровный ряд черных пехотинцев, а еще далее - высокие фигуры короля, королевы, слонов, коней и башни ладей.
   Это был удивительный и кошмарный случай! Я оказался на шахматной доске с какими-то монстрами! Не корона ли у меня на голове? Да, корона! Оказывается, я король белых!
   Но что же дальше? Не успел я подумать об этом, как послышался громкий голос.
   - Сыграем?
   - Не против! - ответил другой, более тихий. - Давай!
   Послышался скрип пододвигаемого стула. За рядом черных фигур появилось гигантское лицо. Для меня, бывшего маленькой фигуркой, было невозможно узнать его.
   - Итак... - произнес второй, тихий и мелодичный голос. Обладатель его, оказывается, играет белыми. Через секунду рука взяла стоявшую передо мной пешечку и передвинула ее на два поля вперед. Другая рука поступила так же с королевской пешкой черного цвета.
   Игра началась. Одна за другой вступали в игру фигуры. Вот и белый ферзь пошел вперед, холодно кивнув мне. Боже, какая у него золотая блестящая корона!
   Пошли первые жертвы. Со стоном упала белая пешка. Затем белый конь, выскочив вперед, поставил 'вилку' ладье и королю. Черные, проиграв фигуру, вывели на очень важное поле слона. С ужасом я посмотрел на него. Враг с недоброй усмешкой глянул на меня и погрозил мне крестом, зажатым в руке. Страх пробежал по моей спине. Что-то мгновенно и больно ударило меня в грудь, я закрыл глаза и упал.
   - Ну и ну, король упал! - рассмеялся голос дамы, игравшей за белых.
   - Значит, тебе не везет... - довольно-таки злобно проговорил голос-оппонент.
   Теплая рука взяла меня и осторожно поставила на прежнее место.
   - Ха-ха-ха! - рассмеялись 'черные', беря в руку другого слона. - Твой ферзь заперт!
   - Ну и ну! - прошептали 'белые', двигая пешку.
   И опять словно молния ударила мне в глаза. Впереди, на вертикали, появилась черная королева. Она грозно и строго посмотрела на меня. Я сжался, словно нашкодивший школьник.
   - Шах! - закричали 'черные', и мне показалось, что черный король осклабился, как скелет в старинном погребении.
   Опять меня взяла рука. Сердце снова ушло в пятки. Взглянув на руку, я заметил небольшое колечко на пальце. Рука взяла меня и поставила на поле вперед. - Хм-м... Нет... - и осторожно переместила меня влево, под защиту пешек.
   - Ну, ну! - и черный ферзь снял белую ладью.
   Я кинул взгляд на короля - противника. Нет! Это был черный обуглившийся скелет с дырявой шляпой на голове и косой в руках. Он поманил меня своим костлявым пальцем. И я понял. Я понял. Если черные поставят мне мат, я погибну. Иного и быть не может.
   А фортуна отвернулась от меня. Появившаяся невесть откуда ладья встала напротив меня и, рубя стоявшую передо мной пешку, давала мне мат, ибо то поле билось еще и злобным черным слоном.
   - Ах! - произнес мягкий голос. Белый ферзь, печально опустив взгляд и укоризненно посмотрев на меня, отчаянно снял с доски ладью, чтобы быть зарубленным конем.
   - В таком случае, вам, любезнейший, мат в два хода! - услышал я громовой голос. Кто это сказал? Ведь девушка не могла этого сказать. Я посмотрел на слона.
   - Ха! - крикнул тот. Это был... Это был Кирилл собственной персоной, злобно и не скрывая своих намерений, наблюдавший мои нервные передвижения по доске. - Ты ответишь за все, Георгий-Победоносец! Ты не уйдешь!
   - Да? - усмехнулся я. - Ты ходишь только по черным полям, злодей! - и с этими словами я шагнул на белое поле.
   - Ну-ну! - хрипло проговорила смерть, бывшая в этой битве королем черных. - Королева, ставь мат!
   Черный ферзь медленно, держа руки за спиной, подошел прямо ко мне. Это была прелестная девица, чем-то напомнившая мне гордую испанку.
   - Мат... - произнесла она почти шепотом, смотря мне в глаза. Я поднял руки вверх. - Мне... - неожиданно добавила она и внезапно перескочила через несколько полей к своему королю. - Умри, злодей! - крикнула отчаянно она, вонзая кинжал, предназначенный для меня, в черного короля. Тот рухнул и скатился с доски.
   - Изменница! - прохрипел чернопольный слон Кирилл. - Ты получишь свое! - и он, подойдя к своей королеве, грубо схватил ее.
   - Не-е-е-т! Не трогай королеву! - закричал я и побежал через всю доску.
   - Куда? - заскрежетала моя ладья и схватила меня за пояс.
   - Оставь ее! - падая, успел крикнуть я и открыл глаза.

III.

   Долго, очень долго, я сидел не двигаясь и никак не мог прийти в себя. Что сон имеет большое значение, я не сомневался, и выкидывать его из головы не хотел. Но что он значил?
   Нечаянно я взглянул на стол. Ба, шахматная доска! Партия, игранная с самим собой вчера!
   Черный король беспомощно валялся на восьмой горизонтали, а белый стоял на середине доски рядом с черным ферзем. Оба были никем не защищены.
   Я иронически усмехнулся.
   - Чей был ход? Если черных, то мат неизбежен, если белых - прощай, ферзь! - белая ладья грозно стояла чуть поодаль.
   - Ну и задачки ты мне задаешь, жизнь! - наконец-то, придя в себя, начал размышлять я. - Но кто играл эту партию? О-о-о, несчастный, как ты мог забыть, что сам подарил Александре это маленькое колечко! Короткая у тебя, однако, память!
   Я поднялся. Наверное, я был бледен, как смерть в тот момент. Голова у меня опять закружилась, и я чуть не упал. Александра! Где ты?! Где? Наверное, ты и была белым ферзем, пошедшим на жертву? Но кто был черным? Кто, преступив все законы игры, спас меня?
   Внезапно словно тяжелый молот ударил меня, и, кажется, что-то сдвинулось внутри.
   Ведь это была Наташа.

* * *

   Так ты в беде? Кто был тот наглый черный слон, напавший на тебя? Кирилл? Нет, почему Кирилл? Какой, собственно говоря, Кирилл? Зачем он тут? Нет, не Кирилл. Кириллы. Они.
   Боже, как неприятно чувствовать себя осрамившимся на весь свет! Вот это дела! И, подумать только, это произошло за какой-то час. Наверное, потому что не происходило полтора года. Как же ты прекрасна и безобразна в одно и то же время, жизнь!

IV.

   В субботу, часов около трех, я стоял в небольшом парке в центре города. Зачем я пришел сюда?
   В тот день Наташа позвонила опять (это с ней часто бывало), и я, да, именно я, договорился о свидании сегодня в пол-третьего на этом месте.
   Что это означает? Я разлюбил Александру? Бросил ее, взял другую? О, нет! Просто, по-моему, нет резона в этом возрасте хранить верность до смерти, если она тебя разлюбила и бросила. Так можно сойти с ума и просто наглупить, приняв развлечение за настоящую любовь. Не знаю, а все-таки не могу сказать, что могу читать душу человеческую от корки до корки. Кто даст тебе гарантию, что это было настоящее чувство? Никто!
   ...Пауза. Глупо! Подло! Стыдно! Ну и кого я сейчас пытаюсь обмануть?! Клянусь, сегодня опять не буду спать, опять будет борьба в сердце: Александра или кто-то другой?
   Витязь на распутье! Хорош витязь! Хороши дороги! Ну и ну! А если я в тупике? Кто знает?

* * *

   А погода стояла по-прежнему неважная. Завывал ветер и колол мне лицо острыми иглами снежинок. Я, как мог, закрыл лицо.
   - Не лучше ли было сидеть дома? - что-то говорило мне.
   - Будешь сидеть, а потом - опять будешь мучиться; лучше сделать и каяться, чем не сделать и каяться! - буркнул я себе и посмотрел вперед.
   Узкая аллея уходила вдаль. Но эту даль видно не было: серые потоки мелких снежинок стояли серой непроницаемой стеной.
   А не такова ли душа человека? Внешний вид и 'обертка' - ведь это не весь человек, не весь его смысл. Так же, как устье большой реки не может сказать нам о всей этой реке - ведь она метр за метром принимает все новые притоки, речушки и ручейки, а в начале - такая маленькая и беззащитная...
   - Интересный пример, - подумал я, - но вот еще что: как добраться до этого 'истока' реки - сердца человека? Ведь я не знаю - что там? Я не могу сказать, что знаю полностью кого-нибудь. Даже Александра - загадка для меня. Может, она вовсе не такая, какой представляется мне?
   - Неужели ты пришел? Ты здесь! - послышался за спиной знакомый голос, и я почувствовал легкое прикосновение к куртке.
   Обернувшись, я увидел стройную белокурую девушку в темно-красном плаще, не по погоде расстегнутом. На ней была бело-голубая кофточка и длинная юбка, а на ногах - черные сапоги.
   - Наташа? - воскликнул я, и понял, что сказал бестактность. Наверное, она уже думает: 'А кого ты хотел бы видеть?', и поэтому быстро добавил, поцеловав изящную ручку в тонкой замшевой перчатке: - Я очень рад видеть тебя, поверь.
   - Я тоже, - она стояла, нерешительно улыбаясь. Взгляд ее выражал какое-то беспокойство, вроде того, что 'а вдруг он сейчас повернется и уйдет?'. Или я ошибался?
   - Ну что ж. Если так, то, значит, я здесь не зря. Где же нам остановиться? На улице холодно, неприятно...
   Она растерянно посмотрела на меня. Очень растерянно.
   - Хорошо. Пойдем, - я взял ее за руку, - тут поблизости есть небольшое кафе. Не знаю, будет ли там хорошо, но другого выбора у нас, кажется, нет. Идет?
   Она молча наклонила голову.
   Через десять минут мы зашли в кафе 'Виноградинка'.
   Честно говоря, я потому и решил встретиться в этом парке, чтобы зайти туда. В пылу рассуждений я решил, что здесь будет лучшее место. Для чего? 'Для этого', - ответил я себе.
   - Не проголодались? - из вежливости спросил я.
   - Нет, совсем нет, - улыбаясь, ответила она.
   - Ага, я понял! - улыбнулся и я и подошел к прилавку.
   Я взял два стакана темной жидкости (вроде, сок) и две шоколадки.
   - Вон, Наташа, маленькая скамеечка в уголке. Пойдем! - она согласилась, и мы сели вместе.
   Нерешительно я пододвинул один из стаканов к Наташе и вяло улыбнулся. Положительно, сегодня был не мой день, и я находился не в своей тарелке.
   - Что-то ты, Гера, сегодня скучный? - осторожно взглянула на меня Наташа, так же робко улыбнувшись. Неужели она чувствует мое состояние? Мое ужасное, кошмарное состояние?
   - Я был другим? - снисходительно ответил я. - Вот так думающего человека и принимают за идиота.
   Моя собеседница рассмеялась. Нет, это была не та Наташа, которая наступала мне на ноги. Абсолютно не та.
   - Мы зачем сюда пришли, мадемуазель? Разговоры водить? Вы хоть смесь какао-бобов, орехов и молока покушайте! - сконструировал я глупую фразу, пытаясь избавиться от охватившей меня паники.
   - Чего-чего? - не поняла Наташа.
   - Шоколад! - расстроенно ответил я. - Не бойтесь, что деньги ворованные. Это моя школьная стипендия.
   - Школьная стипендия?
   - Я, как самый сумасшедший ученик школы, беру ежемесячно дань с учителей.
   - А, понятно, - грустно промолвила моя собеседница. - А я хотела... - произнесла она еще тише, беря в руку яркую упаковку.
   - Что? Что вы хотели? - не понял я.
   - Почему ты обращаешься ко мне на 'вы'? Вернее, вы обращаетесь...
   - Я? В чем вы меня подозреваете, - ударил я себя обеими руками в грудь, - в том, что называю вас 'мадемуазель' и на 'вы', как раньше говорили все воспитанные люди? По-вашему, я должен тебя...
   Поток моего блистательного красноречия прервал визг отодвигаемого стула.
   - Извините, молодой человек, я, кажется, не туда попала. А честно говоря, регрессируешь, Георгий... Хочешь время весело провести. Видела бы твоя протеже!
   - Кто? - не стерпел и я. - Протеже? Ты, Наташа, тоже не изменилась. Я регрессирую? Неужели я так смахиваю на протея?
   - Очень эффектно! - она устремила на меня взгляд своих огромных голубых глаз, в которых горела оскорбленная гордость, и вышла из бара.
   Я остался один. Я предполагал такой конец - да, кажется, и сам спровоцировал его.
   - Proud girl! - пробормотал я, разрывая упаковку шоколада и пытаясь отломить от разрекламированной 'смеси' хоть дольку. - А ты, Наташа, изменилась. Внешне и внутренне, морально и физически... Она уже не походила на ту беззаботную полноватую болтушку, которая действовала мне на нервы в санатории. Формы ее тела распрямились и округлились, ее фигура могла заворожить не только такого простофилю в женщинах, как я. Светлые волосы спадали на плечи, а большие притягательные ресницы закрывали огромные синие глаза. Алые губы были самим очарованием. Характер же стал весьма жестким и прямым, в чем я имел сомнительное удовольствие убедиться.
   - Ну оч-ч-чень оригинально! -я поднялся и, словно зомби, направился к выходу. Посетители оборачивались и фыркали на меня.
   Что-то серьезное произошло. Но что? Я не знал. Но то, что этот день изменит мою судьбу - в этом сомнений не было.

V.

   Дни потекли своим ходом, и я уже начал забывать о произошедших событиях. Повседневные дела отодвинули чувства на второй план.
   Однако приходит время, и ты опять берешься за хорошо забытое старое. Числа двадцатого декабря мне позвонил старый приятель, Семен. Он был паинькой, с пеленок решившим посвятить свою жизнь химии. Для этого он ушел из нашей школы в специализированную и перезнакомился там почти со всеми светилами этой грандиозной науки. Науки, с которой у меня в школе имелись кое-какие проблемы.
   - Георгий! Я очень рад! - послышалось в трубке. - Какие планы на Новый год?
   - Отдыхаем с подружкой... подушкой! - невесело усмехнулся я.
   - О, я так и предполагал! - услышал я важный голос. - Пора нам, и тебе, менять увлечения...
   Запахло жареным. Семен никогда раньше ничем таким не отличался.
   - Ну, хватит, профессор. Я чувствую, ты сгенерировал что-то удивительное!
   - Спасибо, спасибо. Дело в том, Гера, что у меня свободное помещение и людей лишних не будет в следующее воскресенье.
   - Ого! И что?
   - Новый год - такое событие, какое не может пройти незамеченным... И я думаю, что мы в таком возрасте, что грех приходить в единственном числе...
   - Спасибо, Сема. Я обязательно подумаю, - попрощался я и положил трубку.
   Искушение... Вечеринка с девочками... Грубо звучит, однако. Я опустился в кресло. Так, так... Приходить со своей возлюбленной или просто со 'своей девушкой', нанятой за шоколадку или финансы. Это будет нехорошо, если я, к которому все относятся с таким уважением, опозорюсь. Пошлая мысль - я забочусь о своем престиже. С точки зрения души - очень подло. Ах, наша учитель литературы вынесла бы мне тут: 'Речевая ошибка!'. Ну, с затыканием ртов - с этим у нас в школе все в порядке. Но вернемся к нашим... к нашему разговору о вольнонаемных девушках и о престиже. Дело в том, что ты заботишься о своем имидже, о своей славе. А это жизнь; ось жизни - честолюбие. Не будет честолюбия - не будет открытий и достижений.
   А в моем случае я действовал оперативно. Сердце не позволяло лгать никому - с Натальей я туда не пойду. Не из нашего сада это яблоко. Не то, не то... Но почему? Я не мог дать ответа. Я не могу изменить... Не могу!

VI.

   Наступила весна. С таянием снега начинаются необратимые реакции в организме человека, его бессмертной душе... Великое чувство, убившее десятки тысяч людей и некоторых возродившее, проникало в каждую клетку наших многострадальных 'органонов'. К кому в первый раз, к кому в сотый... Это неважно, но не было такого человека, кто бы не заразился этой странной болезнью. И я кажется. Да...
   Раскладывая по полочкам накопившиеся за год фотографии, я нашел тщательно запечатанную коробочку. Я и сейчас бы отдал полжизни за нее. Это были дюжины две фотографий из санатория, в том числе несколько - Александры, сделанных в то благословенное лето. Осторожно взяв пачку в руки, я медленно опустился в кресло. На мое горе, из невыключенного радио лилась душещипательная музыка Джо Дассена. Глядя на застывшие мгновения нашего счастья, я готов был разорвать себя. Ничтожество! Рассеянно перекладывая снимки из одной стопки в другую, я остановил свой взгляд на одном из них.
   Саша там была запечатлена крупным планом, ее карие глаза (я это смог определить, глядя и на черно-белую фотографию), казалось, впивались в меня с укором и легкой иронией. Рот был немного приоткрыт и дышал таким очарованием, что я невольно в восхищении качнул головой и даже испугался. Мягкие темные волосы легко спускались на лоб, чуть потревоженные легким ветерком...
   Нет, я больше не могу. Как я мог изменить? Как?! Нет! Я люблю тебя, Александра! Люблю! Люблю до самого последнего вздоха, до последней капли крови... Глупо звучит? Сам догадываюсь.

* * *

   Итак, наступила пора, когда я должен был доказать себе и Александре, что наша любовь жива. И способ я придумал интересный. Самолично заявлюсь в город Л. и объясню Александре, что я не Казанова какая-то и наше былое увлечение - не развлечение.
   В воскресенье я уселся в мягкое сиденье междугородного 'Икаруса'. Сегодняшний день должен был стать либо альфой, либо омегой моего существования. По крайней мере, в этом году - ведь наша 'история из санатория' - это то, для чего не жаль свою жизнь. А жизнь для меня - это единственное, чего жаль. А любовь? Та, единственная и неповторимая, которую только и можно назвать этим словом? Она и есть жизнь. Life is love.
   ...Индустриальная застройка областного центра скоро сменилась типичным западноуральским ландшафтом: всхолмленная равнина с маленькими лесными островками, разбросанными тут и там, среди полей и лугов. Поднимающееся солнце в розовой ауре было прекрасно посреди нежно-голубого неба, и от его сияющих лучей окружающая местность принимала какой-то магический колорит, переливаясь в искрах света. Маленькие деревеньки, попадающиеся по пути, были до того сентиментальны, что я растроганно представил себе простую и честную жизнь обитателей этих двух- и трехоконных избушек. Как же мы далеко убежали от природы, что естественная жизнь кажется нам глупой и смешной!
   После двухчасовой езды в душном автобусе, которая уже стала утомлять, вдали показались высокие трубы промышленных сооружений. Над горизонтом висело черное облако выхлопных газов, а сам горизонт был мрачным и запыленным. Не стать ли мне экологом, чтобы не видеть этой серости больше? Я грустно улыбнулся.

* * *

   Однако город Л. не оказался таким уж захламленным и запыленным. Даже солнышко порой пробивалось сквозь черные подозрительные облака (из чего-то они?) и улыбалось мне.
   Выйдя из автобуса, я подошел к стенду, изображавшему схему города. Ему, стенду, было сотни две лет, если судить по его состоянию. Нет, гораздо меньше, ибо те, в честь кого были названы улицы, отдали душу Богу... нет, дьяволу, лет с полсотни назад. Но, хм, удивительно, я обнаружил улицу имени Вапачаги очень быстро. И на плане, и на местности. Шагая по, мягко говоря, не очень чистым улицам города, я начисто (извините за шутку) испортил свои новые кроссовки, попавшись в ловко разлитый кем-то мазут.
   Но вот и она, эта улица. Дом девятнадцать. Серая пятиэтажка времен Великого Кукурузника. Серый мрачный дом... Ну что, иду? Что? Нет, я не могу сейчас идти... Вон, лавочка. Вот так так... Испугался!
   Рассеянно глядя в небо и на не внушающий никакого доверия серый дом, мне на ум сами собой пришли строки, которые я медленно шептал про себя, а затем вслух. Они сейчас кажутся глупыми и бездарными - это так и есть, но тогда звучали, как магическое заклинание:

На пустой улице

   Что этот серый дом хранит,
   Ведь он кому-то нужен?
   Быть может, светлый блеск ланит,
   Которым был обезоружен
   Мой ум, убийственно прямой,
   Могучий, злобный и седой:
   Златые волосы густые,
   Глаза, горящие огнем
   И черты чистые, простые
   Так опоили, как зельем.
   Я поражен, и на колени
   Встать хоть сейчас готов
   И мой помощник-гений
   Не находя, страдает, слов.
   - Стой! - сказал я сам себе. Златые волосы? Наташа? - я не мог понять, почему так произошло. - Ну что, маловер, одумался, настроился? О'кей, я иду!
   Отряхнув свой наряд от упавших с высокого клена цветков, я направился к дому.
   Обходя огромную лужу (пруд?), я галантно обрызгал проходящую парочку: парня в джинсах и рубашке и девушку в изящном светло-зеленом платье с белой отделкой. Девушка как-то неестественно внимательно посмотрела на меня. Однако я без труда отбил этот удар, насмешливо улыбнувшись в ответ.
   - Однако и здесь кое-кто красивый есть! - посмотрев вслед привлекательной брюнетке, глубокомысленно произнес я и задумался... Ну конечно! И покрасивее этой! Я еще раз посмотрел вслед той парочке.
   Нужный апартамент был на третьем этаже. Приведя, насколько это было возможно, в порядок кроссовки, я позвонил. Дверь открыл мужчина интеллигентного вида лет сорока. Приподняв очки, он с любопытством взглянул на меня и осведомился о цели прихода.
   - Извините, а Александра дома? - пробормотал я.
   - Немного опоздали, молодой человек, - улыбнулся мужчина - очевидно, отец Саши, - Александра Васильевна минут с десять назад ушла.
   - Как это ушла? - испуганно выговорил я, еще не поняв положения, в котором оказался.
   - Да да. В кинотеатр 'Труженик', знаете? 'Пираты Тихого океана'. С Олегом.
   - С кем, кем? - уж совсем некорректно переспросил я.
   - С Олегом! - чуть повысив голос, повторил мужчина - вероятно, Василий Какойтович и улыбнулся. - А вы, наверное, Виктор Чумаченко? - Саша мне что-то говорила, у вас ведь долгое и плодотворное сотрудничество? - иронично закончил он.
   - Почти... Было... То есть... Извините, пожалуйста... До свидания! - попытался откланяться я.
   - Что-то передать? Важное дело? - несколько более серьезно спросил Василий.
   - Нет. Сущие пустяки. Спасибо за информацию! - наконец-то смог отвязаться я.
   - Ну, ну. Не за что, - закрыл дверь мужчина.
   Вот так так! Как это я не узнал Александру в той брюнетке на улице? Как? Со мной иногда случаются в сильном волнении такие казусы... Но обрызгать и презрительно посмотреть любимой вслед? Ей? Я, видимо, сошел с ума! Сошел с ума уже давно! Ух, набил бы я морду этому джинсовому мальчику... или так обрызгал бы... Нет... Какой я дурак! Так бы, наверное, сделал Кирилл. Я пойду домой и буду пить... Пить. Пить кофе.

* * *

   Возвращаясь к автовокзалу по вдруг потускневшим и поблекшим улицам, я совсем опустил голову. Ах, да. Надо снять этот проклятый значок с изображением сосновой ветви и надписью 'Усть - Исток', который я носил в санатории. К чему помнить? Я бросил мерзкий значок в лужу с плававшей на поверхности мутной пленкой вездесущего мазута.
   Через два с половиной часа я одиноко сидел в своей комнате с кружкой кофе и листом с сочиненным намедни стихом. На листе, кроме вышеозначенного стиха, было большое слово 'Позор!'. Буквы этого слова словно валились с ног и грозились крепко поколотить друг друга. И положение не спасал даже прекрасный вид на весеннее звездное небо. Звезды, мерцая, как будто насмехались надо мной...

VII.

   Время - лучший доктор, хотя, говорят, неважный косметолог. И скоро я был почти в форме. Хотя несколько ночей я не спал, поминая недобрым словом и Олега, и Витю Чумаченко, и всех других кириллов. Эх, пропащий я человек...
   Числа двадцать пятого апреля я опять услышал в телефонной трубке важный голос юного химика Семена.
   - Привет, Гера. Я по тому же вопросу...
   - Я понял, Сема. Как жизнь-то?
   - Все в порядке, приятель. Вчера такой классный опыт провел! Ну, да не из-за этого позвонил. Первого мая все мои на дачу уезжают и даже сестра! - радостно делился новостями вундеркинд. - И я решил...
   - Amor просыпается? - сгенерировал я.
   - Не понял, но по смыслу правильно! - рассмеялся Сема. - Приходи-ка, Гера, с кем-нибудь из слабого пола. А?
   - А ты? - парировал я.
   - Постараюсь - голос Семы потускнел, - я был бы очень рад устроить настоящую вечеринку... Ну, как ты?
   - Я понял тебя, Сема. И уж сейчас сделаю все возможное. И наверняка наша компания разделится вдвое и нас будет вдвое больше. Ну, настоящий митоз! - пошутил я.
   - Мейоз! - поправил Семен.
   - А мейоз будет потом! - рассмеялся я. - Пока, Сема! Да поможет тебе Лавуазье!
   ...Ну не буду же я говорить ему, что о каких вечеринках может идти речь после того происшествия в Л.? Какие к черту праздники, а?

* * *

   На следующий день у меня были ответственные дела в Университете. Я должен был встретиться с человеком, без преувеличения, очень много для меня значившим: профессором Волковым по поводу моего исследования. Занимался на досуге, знаете. Что-то ведь нужно делать?
   Около полудня я осторожно, с должным почтением зашел в кабинет профессора Валерия Александровича Волкова. Но профессор был не один. И это чуть не убило меня. За другим концом стола сидела... Наташа, моя старая знакомая.
   - О, Георгий! - улыбнулся Волков, откладывая в сторону объемистую папку. - Георгий, имею честь познакомить тебя с весьма перспективной... ну, ученицей, что ли?
   Я замешкался. Это было что-то необъяснимое.
   - Вы знакомы? Неужели? Так это просто чудо! - улыбнулся профессор.
   - Чудо... - вздохнул я.
   - Да, Гера, и не смейся! Ты не представляешь, какое чудо! Это очень странно, что в миллионном городе нашлись двое, которые занимаются одной проблемой. И их никто не заставлял этим увлечься? Чудо! Кому, подумай, Гера, нужны сейчас малые реки?
   - Малые реки? - пробормотал я. - Да, я занимаюсь в меру своих сил...
   - Гера, да что с тобой? Я придумал нечто... Вы вместе далеко пойдете...
   - Вы думаете? - уже серьезно спросил я.
   - Без преувеличения. Я сейчас отлучусь, принесу нужные материалы. А вы пока поговорите. Я вас выведу в люди! - сказав это, Волков вышел из кабинета.
   - Все дороги ведут... куда? - пробормотал я и как-то подсознательно уселся на одно кресло с Наташей. Она опять была оригинально одета: в мини-юбке и в чем-то типа жилета. Положительно, одежда - это редкий тип вещи, в котором я не разбираюсь. Волосы были аккуратно собраны сзади, а на лоб спадала челочка. - Наташа, я очень извиняюсь... Я, видимо, действительно, какой-то дегенерат, если обидел тебя. Тебя... Несчастный!
   - Не надо, Гера! Не надо, прошу тебя! Я, я сама виновата! - и, о ужас, она залилась слезами. Так неожиданно, без причины. Я презираю всех людей в общем и почти всех в частности, но не могу смотреть, как они плачут. О, нет, нет!
   - Наташа, дорогая, не плачь! Ты... ты не должна, ты не можешь... Ты выше этого! - я осторожно обхватил ее плечи и ласково поцеловал в губы. Я долго потом удивлялся, как решился на эту наглость.
   Но это подействовало. Наташа ошеломленно посмотрела на меня. 'Она не ждала от меня такого предательства, думая, что я навсегда предан Александре! - подумал я. - Стоп! Какой Александре? Которая любовников меняет, как перчатки? Эх... Я, кажется, люблю тебя, Наташа! Да? Или пытаюсь убедить себя в этом?'
   - Извини меня, Гера. Извини, пожалуйста, - снова огромные голубые глаза девушки наполнились слезами и от этого заблестели, как жемчужины. Я осторожно, но решительно, взял Наташу за руку, почувствовав, как она горяча.
   - Не плачь, Наташа. Ты должна извинить меня за все. Очень многое произошло. А теперь не плачь, успокойся. Нас ждут малые реки - кисельные берега.
   И, о чудо, она улыбнулась. Про себя я с удовольствием отметил, что еще хоть немного умею действовать на людей.
   Тут вошел профессор, держа в руках огромную стопку книг и бумаг. Он, несомненно, порадовался, увидев нас на одном кресле. Но с одной стороны книги, заслонявшие его обзор физически, а с другой стороны, некоторая научная пелена, не дали ему более глубокого понимания этого.
   - Я придумал нечто грандиозное, дорогие ребята! - радостно произнес он, ставя книги на стол. Он объяснил свою задумку: мы вместе должны были написать некий проект по защите малых рек, подкрепив его какими-то расчетами и графиками. Под влиянием всего произошедшего я, радостно кивая головой, безоговорочно принял все условия Волкова, пропуская его слова мимо ушей.
   - Я очень рад! Вот вам литература. Итак, через две недели ты Гера, или ты, Наташа, привезете черновой вариант проекта. Я надеюсь на вас, друзья! Нечасто мне случается принимать таких талантливых и подающих надежды детей! - улыбаясь, проводил нас Волков.
   Я, также улыбнувшись, посмотрел на Наталью. Удивительно, но на ее лице почти не было следов слез.
   - Странно, косметикой она не пользуется. Я уже уважаю тебя, Наталья! - подумал я.
   Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу. Я, естественно, не мог не проводить ее до дома.
   - Я буду ждать тебя, Наташа. Я хочу еще много сказать тебе. Очень много! - глядя в глаза девушке, прошептал я. И наши губы слились в долгом и искреннем поцелуе, а глаза мои смотрели на бездонные озера глаз Наташиных и находили там все, что хотели, что мечтали найти. Я, опоенный ароматом прекрасных золотых волос, чувствовал, что нахожусь на старте новой эпохи в моей жизни. Боже мой, чувствовал уже не в первый раз. Но какие силы, земные или небесные, могут судить меня за это?! Какие?

VIII.

   На следующий день я с удивлением понял, что готов сделать все для Наташи! Все, все и еще раз все! Все оказалось так просто! Я, точнее, мое сердце, не могло не заметить и не оценить перемен, происшедших за столь короткое время в ее душе... и во внешности, конечно! Александра виднелась где-то вдали, как призрак первой, чистой, но, увы, ушедшей любви. Но это уже не кололо в сердце. Да поможет тебе Бог, Саша. И Бог с тобой. Небо отомстило мне за не совсем джентльменские действия в санатории. Но что я был должен делать? Что?
   А сейчас я находился в каком-то экстазе. В котором, насколько я осмеливаюсь судить, находятся все, у кого получилось что-то совершенно невозможное. И не только в любви, а, к примеру сказать, в спорте. Мне казалось, что я могу сдвинуть горы: и Тянь-Шань, и Анды, и Гималаи! Если честно, то даже после признания в санатории я не был так счастлив: какой-то камень лежал на моей душе. Очевидно, это была ревность. А может, что-то другое. Только сейчас задумался об этом.
   С сегодняшнего дня начнется новая эра. В моей личной жизни. Нет, так нельзя говорить. Жизнь у нас одна, и поменять ее нельзя. И она едина. А поэтому нет никаких частных, публичных и так далее жизней. Просто в моей жизни. Но вполне возможно, что это очередная насмешка судьбы. Нет, я не верю! Их и так было достаточно.
   Ну что ж, выше голову! Вперед!

* * *

   Во вторник, 27 апреля, после школы - то есть после окончания уроков, выходя из класса, я с удивлением обратил свой взор на презентабельного парня в очках, одетого в новый темный костюм. В кармашке поблескивала дорогая (не золотая ли?) ручка.
   - Ба, Семен! - мы пожали друг другу руки. Затем подошли Павел Шоколадкин, Андрей Кориолис, появившийся в нашем классе года три назад, эмигрант из Прибалтики, и Виктор Сердечкин - хорошие мои друзья, одноклассники и помощники во многих делах. Они не появлялись, естественно, в моей любовной афере (ух, задал бы я им жару, если бы появились!), но играли большую роль в формировании моего мировоззрения.
   - Привет, ребята! - поздоровался Семен с каждым.
   - Что занесло тебя, Сема, в это болото? - с хитро-веселой улыбкой спрятав в своем кармане какую-то бумагу, исписанную зелеными чернилами, спросил Шоколадкин. Он подразумевал под болотом школу (она заслуживала этого).
   - Гера, как? Ты что же, не поведал страшную тайну ребятам? - притворно разгневанно воскликнул Чайкин. Я, продолжая комедию, скривил физиономию и схватился за грудь. Все рассмеялись.
   - Давайте выйдем за пределы здания, коли все это так важно! - меланхолично скрестив руки на груди, процедил Кориолис, высокий симпатичный молодой человек, по внешности худощавый блондин и вообще истинный балтиец. Впрочем, это не помешало сейчас ему получить пару по алгебре (я тоже в этих цифрах не очень разбираюсь).
   - Ну ладно, хватит вам! - улыбнулся юный Кавендиш и поведал всем про намечающуюся вечеринку. - Желательно приходить вдвоем.
   - Что? С кем? - попытался неприлично сообразить на этот счет Сердечкин, весьма странный и неординарный человек, отчаянно пытающийся не утонуть в трясине жизни. Мы старались ему помочь, и не без успеха.
   - Как с кем? - невозмутимо парировал Семен и нарисовал на запотевшем стекле зеркальце Венеры.
   - Ого, символ конца страницы в текстовом файле! - подошел к нам Леша Эльц, великий специалист по компьютерам. - Что происходит? Драйвер пишете?
   - Мне бы твои проблемы, Алексей! - вздохнул Кориолис. - Пойдешь в ночной клуб? Закуска, хлеб и зрелища...
   - Что? - не понял Эльц. - А, нет, у меня денег на это не хватит - вчера две пачки дискеток приобрел.
   - Да что ты, да нет, нет! - обиженно замахал руками Чайкин. - Все будет прилично. Это говорю вам я!
   - Ну, раз говорит мистер Семен, то там будет такое!!! - рассмеялся Паша Шоколадкин, а за ним и все остальные, знавшие, чем обычно кончались подобные вечеринки. Это заставило Семена обиженно надуть щеки, изображая крайнее возмущение.
   - Ну ладно, ладно, верю! Только вряд ли смогу. Надо новую версию базы данных записать! До свидания! - неумолимо ответил Эльц и скрылся вдали коридора, размахивая дипломатом.
   - Я надеюсь, вы, все остальные, придете? - спросил Семен. Все кивнули в знак согласия. Даже я. И я имел причины это сделать.

* * *

   Вечером я наконец-то оттранспортировал в Университет уже надоевший доклад, для ученых людей названный 'проектом' - как видите, гораздо раньше намечавшихся двух недель (когда хочу, работаю с поистине неземной скоростью). Идя обратно, я достаточно неожиданно встретился с Натальей. Она этот раз почему-то нарядилась в джинсовый костюм, чего за ней раньше не наблюдалось.
   - Немного опоздали, мадемуазель, - прокомментировал я достаточно поздний ее визит. Наташа, поправив попавшие на глаза волосы, сегодня аккуратно заплетенные, вопросительно посмотрела на меня.
   - Ну ничего, я думаю. Ты не зря пришла. У меня есть причины так говорить.
   Весьма странно. За это время она не проронила ни слова. Да, это уже была абсолютно другая Наталья.
   - Пойдем. А с речками у нас будет время разобраться.
   Мы пошли по весьма, мягко говоря, грязноватому пути к остановке транспорта.
   - Ты поражена, наверное, Наталья, моему хамелеонству? - не сдержал я горевшее в моей душе сомнение. Наташа вопросительно и несколько удивленно посмотрела на меня.
   - Я понимаю, что будет трудно доказать искренность моих чувств, - развел я руками и чуть не уронил дипломат, - но... Что же я могу сделать для тебя?
   - Будь тем, кто ты есть на самом деле, - как-то строго ответила Наташа. Это уже был очень умный ответ, даже несколько витиеватый, не в пример прошлым сентенциям.
   - Пытаюсь, дорогая, пытаюсь... - пробормотал я.
   - Не вижу? - улыбнулась моя собеседница.
   - Не видишь? Вот этого-то я и боялся, - мы подошли к дороге и остановились. - Да обрызгает меня машина, если я говорю неправду! - фаталистически крикнул я, смотря на проезжающую 'иномарку'. - не обрызгаешь, не обрызгаешь! - Хлоп! И мой пиджак покрылся каплями грязи. В растерянности я обернулся.
   - Капитулирую. Сдаюсь! - произнес я, попытавшись убрать грязь. Наташа улыбнулась. Мы пошли дальше.
   Когда мы сели в автобус, я пригласил ее на намеченный 'интеллектуально-майский' вечер, объявив, что там соберутся очень важные персоны. Она осторожно дала понять, что сомневается.
   - Я понимаю тебя, Наташа. Но - все в твоих руках! Все! Но что я могу сделать? Я не могу? Я хочу доказать тебе, я хочу оправдать себя! - я удержался от того, чтобы сказать магические слова - момент был не тот - но, пользуясь теснотой в автобусе, быстро поцеловал ее.
   - Пожалуй, не можешь, - посмотрела она на меня, зардевшись и, по-моему, сдерживая волнение, - а может...
   - Что? Ведь в санатории я, безумно любя Александру, не изменял ей ни в чем. Ты можешь сама подтвердить! И не мог ведь я просто так сменить свои принципы? - воскликнул я и заметил, как испуганно блеснули глаза девушки и как тревога пробежала по ее лицу при слове 'безумно'.
   - А... Но... И что же, а что с ней? - с внешним равнодушием выговорила Наташа. Я рассказал о поездке в Л.
   - Ох, как трагично... - небрежно произнесла Наташа, и сразу стало ясно, что это напускная небрежность. - И?
   - Я остался у разбитого корыта. Ты, Наташа, имеешь полный диапазон возможных ходов... - начал я, улыбнувшись, чтобы ослабить впечатление от случайно вырвавшейся корявой научной фразы, - Я не знаю, что делаю... Ты должна знать!
   - А я не знаю! - вздохнув, начала она, но пора было выходить.
   Около подъезда мы остановились.
   - У меня есть сюрприз, - я достал из кармана фотокарточку и передал Наталье. Та недоуменно взглянула на нее.
   - Саша! Какие приятные воспоминания... Но зачем это мне? Зачем?
   - Тебе она не нужна. И мне, кажется, тоже. Мне на ее месте было бы хоть немножечко стыдно, - Я взял обратно карточку, начертал на ней несколько слов и положил в конверт.
   - Что ты делаешь? - глядя на мои фокусы, произнесла Наталья.
   - Я написал на обороте 'Feci quod potui, faciant meliora potentes', что значит, в переводе с латинского, 'Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше'. Я пошлю ее это письмо, как последнее 'прости'. И прощай, Александра Васильевна! - крикнул я.
   Наташа с минуту смотрела на меня, не говоря ни слова. Мой поступок был, конечно, малопонятным и экстравагантным. Но по способу, а не по сути. Девушка пожала плечами.
   - Очень оригинально! Но что дальше?
   - Дальше? Я... да я просто схожу с ума из-за тебя, Наташа. Ты так изменилась, ты стала другой! Я не мог не заметить этого. Да! - я встал на колени, порядочно испачкав в весенней грязи еще и брюки, - Наташа, ты должна прийти!
   Я поцеловал ее ладонь и в глазах девушки сверкнул счастливый огонек, который рассеял некоторые мои сомнения.
   - Ты придешь? Ты... - я подошел совсем близко к стоявшей без движения Наталье. - Да! - Я обнял ее, а она, о неожиданность!, положила свою голову мне на плечо. Мне оставалось еще крепче обнять ее.
   ...Уходил домой я с чувством, что мое сердце разделилось на две половинки, и одна из них осталась у Наташи. Я не мог бы прожить с оставшейся. Но я был полон надежд - о боже, она сказала 'Да'!

* * *

   В воскресенье должно было многое решиться. День выдался теплый, но пасмурноватый. Утром прошел небольшой дождь, и ничто не гарантировало, что он не вернется.
   Около часу дня я встретил на остановке Наталью. Как я тогда мысленно произнес: 'Она была еще прекрасней'. Одевалась Наташа сейчас действительно со вкусом. Может быть, иногда несколько вызывающе, но все равно красиво. Сейчас она была в черной юбке длиною где-то до середины бедра (о, что бы сказали еще лет пятьдесят назад, а сейчас это считается скромным) и розовой блузке. Ее прекрасные светлые волосы были распущены и мягко опускались почти до пояса.
   - Очень рад, что вы пришли! - опять перешел я на 'вы' и поправился: - Ты пришла...
   Она улыбнулась.
   - Ну, и где твой великий химик?
   - Через десять минут он предстанет перед нами, какой есть! - засмеялся я.
   ...Вот эта улица, вот этот дом, вот эта дверь... Ее открыл сам хозяин.
   - Гера? - он на мгновение замолк, глядя на 'мою девушку'. Мне, сознаюсь, приятно было показать свое превосходство.
   - Семен, очень рад познакомить тебя с Наташей. Сема, это Наташа. Наташа, это великий химик и частично подрывник Семен Чайкин.
   - Спасибо... - пробормотал хозяин. - Но что же вы стоите? Заходите!
   - Если ты позволишь? - улыбнулась Наташа.
   - Естественно! - пустил нас Чайкин.
   В комнате собралась любопытная компания. На большом диване сидели в обнимку Андрей Кориолис с Поликсеной Гордеевой. Посредине этой большой комнаты стоял круглый стол, за которым сидели четверо: Шоколадкин, Сердечкин и две девушки: одна, несомненно, выбор Павла - блондиночка с короткой стрижкой в белой кофточке и элегантных... брюках, что ли? Или в юбке - брюках? Вторая, так же без сомнения, была приглашена сюда Сердечкиным - не столь, на мой взгляд, оригинальная...
   Павел сидел в угрожающей позе со старинным подсвечником в руке. Виктор, увидев меня, бросил на стол карты, которые он держал в руке, и закричал: 'Спаси меня от этого идиота!'. Затем он понял, что сказал что-то не то и покраснел. 'Ну, ну!' - только и промолвил я.
   - Проходите... - протянул руку Чайкин. Мы с Наташей на миг остановились в нерешительности, а затем уселись на два одиноко стоявших в углу стула.
   Наступила неловкая пауза. Такие часто случаются, когда ты к чему-то чересчур сильно и долго готовишься. Семен, очевидно, был деморализован тем, что, приглашая всех прийти к нему 'не в единственном числе', сам сел с этим в лужу. Он пытался спасти положение, но у него, очевидно, как выражался Эльц, 'что-то зависло', и будущий великий химик растерянно стоял в стороне.
   Ну что ж, попробую командовать я.
   - Итак, господа, мы все в сборе? - поднялся я со стула. Чайкин обреченно кивнул головой.
   - Да.
   - Что ж, отлично. Итак, мы собрались здесь для того, чтобы отметить... - я оглядел комнату и понял: к черту официальный стиль. - Итак, друзья, радуйтесь! Весна на дворе! Май! Да здравствует человек! Человек и его чувства!
   В это время Павел Шоколадкин украдкой извлек из-под стола бутылку шампанского, подмигнув Семену. Тот был не готов к такому развитию событий, и, не мудрствуя лукаво, принес чашки для чая.
   Осторожно открыв бутылку, Павел разлил всем по полкружки.
   - Господа, тост. Читаю я. - И Павел произнес нечто такое, что я повторять не буду. Да, тост был со смыслом, но... Мне стало немного стыдно за товарища. Я виновато взглянул на Наталью.
   - Я в первый раз пью шампанское из чайной кружки, - улыбнулся я ей, поднося к ее кружке свою.
   - А я, кажется, в первый раз пью само шампанское - улыбнулась она.
   - Завидую! - откликнулся Павел.
   Выпив немного, мы все приятно расположились на диване. Почти все. Мы с Наташей 'не влезли' и уселись на мягкое кресло. Кресло-то мягкое, но узкое. Раньше бы я испугался, но сейчас смело усадил свою девушку к себе на колени и крепко обнял ее за талию.
   - Не урони! - шепнула мне Наташа, а ее золотые волосы задели мою щеку.
   - Никогда! - поклялся я, а про себя прошептал: 'I'd die for you!'.
   Удобно расположившись, я кинул быстрый взгляд на обитателей дивана. Настолько быстрый, насколько быстрым мог он быть, чтобы не оскорбить Наталью.
   Пашина подруга, Света, несколько отличалась от прежних его подруг. Те были, по выражению Эльца, 'средней степени некрасивости'. Эта же была очень и очень ничего. Аккуратная прическа, красиво зачесанные назад светлые короткие волосы, веснушки на ласковом личике. Судя по манерам поведения, Света была весьма веселой личностью.
   Про подругу Сердечкина я не могу вспомнить что-то определенное. Это был просто 'бабец', как сам Сердечкин и говорил. Я, кстати, ему как-то советовал бросить 'баб' и 'телок' и заняться девушками.
   Поликсену Гордееву я немного знал, так как она была нашей одноклассницей, объявившейся в школе в этом году. Я не большой мастер и еще меньший кутюрье, но, по-моему, она могла бы на равных конкурировать с ведущими манекенщицами мира. Так сказать, Мерилин Монро местного масштаба. Изъянов в ее фигуре не было, но вот в характере... Впрочем, это мнение Кориолиса - я с Поликсеной не имел удовольствия близко общаться. Андрей сначала называл Поликсену не очень лестным словом за то, что она весьма скептически отнеслась к его умственным способностям, но потом попался на удочку.
   Словом, собралась весьма разноликая компания. 'Они сошлись, как лед и пламень'... Интересно, что думают ребята о Наталье? Впрочем, это неважно. Главное, что думает она обо мне.
   Ну что ж, вечер продолжался. Для начала по моей просьбе включили инструментальную музыку, несмотря на протесты Сердечкина, который назойливо пробивался к магнитофону с кассетой тяжелого рока. После легкого угощения мы занялись картами. Карты в нашей стране считались, да и продолжают считаться чем-то предосудительным, типа костей или 'козла'. Но, извините, что в них плохого? И при желании ведь из любой мухи можно сделать слона. У нас в школе, допустим, в шахматы играют. На деньги. Разве карты виноваты в том, что их легко изготавливать, и этим их свойством пользовались разные проходимцы?
   В преферанс играть тоже не было особого смысла, и я предложил сыграть в веселую игру 'Старая дева', английскую. Это было единодушно принято всеми собравшимися. Старой девой два раза подряд оказывался Семен Чайкин. Мне было не очень весело - жалко Сему. Потом старой Девой имел счастье быть Кориолис, чем вызвал дружный смех всей компании, в особенности Поликсены Гордеевой и Сердечкина, который даже умудрился свалиться со стула.
   После игры, которая всех развеселила, Сема ушел на кухню готовить чай, а нам сказал, чтобы мы чувствовали себя свободно. Сердечкин ушел на кухню помогать, Кориолис с Гордеевой принялись рассматривать какой-то зарубежный цветной фотожурнал, Павел с оставшимися девушками наперебой рассказывали друг другу анекдоты.
   Мы с Наташей вышли на балкон. Воздух был влажный и теплый, даже несколько душноватый. В праздничный день на улице было немноголюдно. По крайней мере, здесь. Большая городская улица была тиха и спокойна, лишь из комнаты раздавалась чарующие звуки романтической музыки.
   Я в каком-то воодушевлении вдохнул полной грудью теплый майский воздух. Он был какой-то другой. Куда девался удушливый запах химических веществ? Да, его заменил другой. По летальности это вещество значительно превосходило другие. Этим веществом была любовь.
   - Жалко мне твоего Сему, Георгий, - задумчиво произнесла Наташа. - Такие люди всегда попадаются в свои же сети.
   - Пожалуй, ты права. Но не нужно так строго судить человека за неудачу в один из трехсот шестидесяти пяти дней в году - только в одном году! Все мы максималисты, хотя и неизвестно, правильно ли искать пресловутую золотую середину между двумя огненными потоками? И кстати, в свои же сети попадаемся мы все. Сема же сегодня немного поплатился за то, что он не такой, как все.
   - А что за личность есть 'такая, как все', Гера?
   - Ну, не знаю. Все мы друг на друга непохожи. Но в определенных ситуациях 'нормальный человек' поступает по некоему стандарту, установленному в обществе. Вроде, так.
   - Да? - как-то неестественно улыбнулась девушка и пожала плечами.
   - Неужели я опять что-то неправильно сказал? Но что ты имеешь в виду? Я не понимаю! - выдавил я, понимая уже, что сделал что-то неправильно.
   - Знаешь, Гера, тогда ты - чудак! Ты не 'нормальный человек'! - с расстановкой ответила Наталья, и взгляд ее огромных глаз устремился куда-то вдаль.
   - Ну почему же... Хотя, может быть... Мы все - существа... - я замолчал на полуслове, и мне стало стыдно за свои неуместно ученые слова. Ну какой же я глупый! Она ждет, она ждет, а я... Не увлекайтесь словами, друзья мои, когда ситуация требует действия!
   - Наташенька, прости меня, пожалуйста! - подошел я сзади к стоявшей в грустной задумчивости девушке, рассеянно смотревшей куда-то вдаль. - Можешь ли ты простить меня? Деградировавшего регрессирующего протея?
   - Не говори так! - властно прервала Наташа.
   - Ты убиваешь меня, убиваешь! - схватился я руками за голову и случайно, не рассчитав, покачнулся к стенке балкона. Пошатнулся.
   - Нет! - по лицу девушки, бывшему до этого холодно-непроницаемым, пробежал испуг.
   - Наташенька, я не сделаю ничего без твоего разрешения, но... я... ну извини же меня! - я, не контролируя себя, рухнул на колени перед Наташей.
   - Милая, я... Я же люблю тебя! Люблю! Я не буду оправдываться, я не буду объяснять почему, я люблю тебя! Люблю, и все! - я обхватил девушку за ноги. - Прости меня, пожалуйста!
   - Не могу, Гера! Не могу, пока ты не простишь меня! Я люблю тебя! Тебя... И столько... - на лице Наташи появились слезы и она наклонилась ко мне, взглянув прямо в глаза. - Встань, пожалуйста.
   Мы стояли, не в силах оторвать взгляд друг от друга.
   - В таком случае извинения и оскорбления отменяются! - прошептал я, и, не в силах сдержаться, обнял Наташу и поцеловал. Наташа (как долго я не видел подобной вольности) не дала мне быстро отстраниться. Всем своим существом я ощутил прикосновение молодого, дышащего весной, счастьем и теплом тела, как никогда близкого мне. Светлые волосы, без всякой косметики пахнущие как тысяча самых лучших духов, окружили меня и поймали в плен.
   - Я люблю тебя и никого больше, милая!
   - Сколько ты меня мучил, Гера! И я не могу понять, как же нашла тебя! - прошептала девушка, и, закрыв свои глаза, упала мне на плечо. Я осторожно погладил ее по голове...
   Не знаю, что бы произошло дальше, если бы на балконе не появился Семен с рюмкой в руке (где он ее нашел?).
   - Гера, я бы хотел немного выпить за... - важно начал он и, с позволения сказать, 'заткнулся'. Рюмка упала и разбилась.
   - Хорошая примета, Семен. Счастья тебе. - Наташа подбежала к не знавшему, куда себя девать от стыда Чайкину и поцеловала его. Будь на месте Наташи я, то поступил бы так же. Девушка обернулась ко мне, несколько виновато. Когда Семен, пригласив нас пить чай, ушел, смущенный и почти что испуганный выходкой Натальи, та спросила меня:
   - Ты не сердишься?
   - Сержусь? Да, сержусь, как не сердился еще ни разу в жизни! - и я еще раз поцеловал ее.

* * *

   Провожая девушку домой, мы обменялись всеми своими душевными тайнами, и их у нас не было больше.
   Поцеловавшись на прощанье, Наташа, потупив взор, сказала, что хотела бы, чтобы у нас не было вообще никаких тайн.
   Наверное, это был один из лучших дней в моей жизни.

IX.

   Как же может один день, одно мгновенье, изменить твою жизнь! Еще вчера ты в порыве меланхолии желал оказаться навсегда на необитаемом острове, или, еще хуже, чтобы твои дни были бы поскорее сочтены. А сегодня? Какая-то сладкая эйфория охватила меня - ах, я чувствовал, что сделал то, чего ждал и о чем, сознаюсь, мечтал столько дней, месяцев и лет. Оказывается, есть человек на свете, которому я могу доверить все свои секреты. Да, естественно, были у меня в школе друзья, они и сейчас есть, но это другая дружба. Конечно, мы помогали друг другу, выручали в безвыходных ситуациях, делали очень много взаимовыгодных дел. Но зачастую оказывалось так, что, например, я не был рад приходу друга; друг мог сказать неправду мне, а я ему. Я, такой нехороший, мог даже своего друга использовать в своих целях, для достижения результатов, нужных мне. Все это называется мужской дружбой. Ну, по крайней мере, юношеской. По крайней мере, в наше время.
   А здесь - другое дело. Здесь - ни одного движения, которое могло бы принести вред, ни одного обидного слова (о, как мы называли с друзьями друг друга... стыдно вспоминать!). И полная готовность отдать все, что имеешь, ее. Все - и душу, и сердце, и тело.

* * *

   Как-то в субботу вечером Наташа пригласила меня к себе домой.
   - Заходи в гости! И, кроме того, у меня все весьма наслышаны о тебе.
   - К-к-как? - не понял я. Я не люблю, когда в мои (а теперь в наши) дела вмешивается кто-либо, будь это дядя Петя Петухов или папа Наташи.
   - Да не сердись! Наша с тобой победа так их удивила...
   - А! - вздохнул я с облегчением. Наши малые реки наделали фурору и на олимпиаде по экологии, которую я выиграл, и на областной экологической конференции, которую выиграли мы с Натальей. Профессор Волков, сияя от радости, вручил нам дипломы о поступлении в университет без экзаменов, как призеров. Это была великая победа!
   - О'кей. Я иду.
   В пять часов я, поднявшись на третий этаж пятиэтажного краснокирпичного дома, позвонил в дверь Наташиной квартиры.
   - С кем имею честь разговаривать? - открыл дверь весьма странный субъект, лет сорока, подтянутый и стройный. Я чуть не подумал, что ошибся квартирой.
   - Э-э-э... Я... - тут уж меня охватил настоящий страх. Я настолько перепугался, что, кажется, потерял дар речи. Меня выручила сама Наташа.
   - Гера! Привет! - прокричала она из-за плеча мужчины. - Заходи!
   - Ах, это ты Георгий? - пристально посмотрел на меня мужчина и засунул руки в карманы брюк.
   - Честь имею, - ответил я.
   - Хм, очень приятно. Так ты кто: эколог, биолог или инженер? - строго посмотрел на меня мужчина.
   - Не знаю. Эколог, наверное. А почему вы подумали, что инженер? - чувствуя некоторую неуверенность, ответил я.
   - Да так. Ну, заходи. Моя дочь будет тебе очень рада, - Наташа при этих словах потупила глаза. - А я есть Владимир Владимирович - он протянул мне руку. Я так и не понял, кто мы стали - друзья или враги. Но мои сомнения скоро рассеялись. Войдя в коридор, я, пользуясь темнотой, поцеловал Наташину ладонь. Но темнота не помогла. Владимир Владимирович оглянулся.
   - Ага, Гера! Ты знаешь, сейчас очень немногие поступают так по-джентльменски. Я горд за Наташу, что она зааркани... в смысле... ну, в смысле, что она нашла тебя. Смотри, Георгий, не потеряйся в жизни.
   Я могу вспомнить немного дней, когда, во-первых, я был так испуган, а во-вторых, когда кто-то начисто переигрывал меня. Наташин отец и сейчас загадка для меня. Я, кажется, побледнел тогда. Александр Македонский не любил тех, кто во время опасности бледнеет. Да, очевидно, я и в подметки не гожусь той же Наталье, щеки которой ласково зарумянились. Владимир Владимирович похлопал меня по плечу.
   - Мария! Пойдем, прогуляемся по городу. Наташа, мы придем в полдевятого, - крикнул он и, наклонившись ко мне, прошептал: - В полдевятого!
   В коридоре появилась женщина лет тридцати пяти, блондинка, очаровательная и миловидная. Я поздоровался.
   - Здравствуй, Гера. Мы много слышали о тебе. Молодец! - она улыбнулась, и Наташин отец, взяв ее под руку, вышел из квартиры.
   Я осторожно, как бы чего-то опасаясь, прошел в комнату и тяжело опустился на диван.
   - Интересный человек у тебя папа! - попытался рассмеяться я. Просто удивительно, как я по-дурацки себя вел. Совсем сдрейфил.
   - Ты действительно так думаешь? - рассмеялась Наташа, глядя на меня. Я поднял взгляд, устремив его на весело улыбающуюся девушку, которая в лучах медленно опускающегося солнца, казалось, была окружена магической аурой.
   Она была одета по-домашнему, но так же элегантно и со вкусом - юбка до колен и красная блузка с коротким рукавом подчеркивали ее красоту, а украшение, которое я окрестил диадемой, сверкало голубым светом в ее золотых волосах, спадавших почти до пояса.
   Она присела на диван рядом со мной и осторожно взяла меня за руки.
   - Ну, как ты?
   - Я скучал по тебе, милая. Очень скучал, - мы поцеловались, - Когда ты уезжала на дачу, я не знал, что делать. Послушай, что я насочинял в то время... Я поднялся и, смотря в огромные глаза Натальи, начал рассказывать:

Когда-нибудь и где-нибудь,

Кто знает, когда, и кто знает, где,

Зачем-нибудь и как-нибудь

Приду я все ж к тебе.

И почему, да и зачем

Я буду повторять,

И странно ведь, ты хоть чуть-чуть

Начнешь вдруг понимать

Что я люблю, люблю тебя,

Что ты моя звезда!

Что хоть на небе, на земле ль

В ничто уйду, любя.

   ...Я посмотрел на девушку, в душе сомневаясь, достойно ли ее слуха мое беспомощное творение. Наташа в задумчивости продолжала сидеть на диване. Она молчала, и взгляд ее очей был устремлен куда-то вдаль.
   - Что с тобой, Наташа? Я сделал что-то не так?
   Она медленно поднялась и подошла ко мне. Близко. Очень близко. Ее дыхание обжигало меня. Я, кажется, опять испугался. Или?
   - Когда-нибудь и где-нибудь? - как-то умоляюще прошептала Наташа. - Так не сейчас ли? И не здесь ли?
   А вот тут я почему-то не сплоховал. Мне кажется.
   Дрожащей рукой я осторожно расстегнул пуговку на одежде девушки... Затем другую, третью. И ощутил прикосновение ко мне этого нежного чувства. О чудо, оно было материально, и я медленно тонул в голубых глазах Наташи. Я никогда не забуду этих минут.
   ... Уходя в полдевятого (точнее, в восемь двадцать пять) из этого гостеприимного дома, я понял, что у нас с Наташей больше нет тайн друг от друга и отступать некуда и незачем. Ах, как приятно это чувствовать!
   Этому чувству подчинялась и запись, которую я сделал на память в блокноте Натальи:
   'Я хочу, чтобы ты могла понимать меня. Это должно выражаться не только в наших чувствах друг к другу, но и в отношении к миру, окружающим. Я хочу, чтобы ты восхищалась восходом солнца, капельками росы на зеленой листве, ночной прохладой медленного течения реки. Я очень хочу, чтобы ты чувствовала дыхание глубокой старины, видя купола соборов, высокие белые стены волжских кремлей, глубоко уважала верования и чувства других людей, какими бы странными они тебе не казались. Но будь готова ко многим испытаниям, которые ты встретишь на своем жизненном пути: не уступай подлым мелочам, вперед! Я же помогу тебе. Целую тебя'. Немного напористо, не правда ли? Но мы уже давно могли разговаривать друг с другом в таком тоне.

X.

   Счастливо текли дни, я уже давно не помнил, чтобы был так доволен жизнью. Наталья значила для меня гораздо больше, чем просто подруга. Я жил от свидания к свиданию. Что же было ними? Я скучал, мечтал и... ревновал! Правда, ревность не выходила за пределы разумного (Наташа подтвердит) и не становилась такой, как у одного моего друга, ревновавшего свою девушку даже к столбам. Ха-ха-ха! Здесь нужно вспомнить труд Андрея Капеллана из далекого XII века. Первое правило: 'Кто не ревнует, тот не любит'. Так что не корите меня.
   А в жизни я, кажется, стал гораздо добрее. И честнее. Куда девалась моя хитрость, кнут и пряник, куда пропала надпись, выжженная у меня на лбу: 'Divide et impera'? Очевидно, их убрала та сила, которую англичане называют 'The power of love'. Иначе и быть не может. Произошедшие во мне изменения противоречат высказыванию Шлегеля: 'Любовь - искусство эгоизма; лишь в любви человек становится эгоистом'. Не знаю, какую любовь имел в виду германский романтик, но он не прав, хотя бы потому, что для настоящей любви нужно хотя бы двух людей. И чтобы другие люди - окружающие тоже что-то делали - желательно дела положительные. Как отец Наташи - ну и человек! Чтобы возникла любовь, недостаточно влюбленных, нужен некий субстрат, некая почва, чтобы дать чувству развиться. И общество нужно, другие люди просто необходимы - и в любви тоже. Не в этом ли проблема тех, кто, отрекшись от остальных и живя только для одного человека, губили и себя, и его?
   Но недели через три, когда выпускные экзамены подходили к концу, произошло такое событие, которое надолго выбило меня из привычной колеи. И не только меня. Оно явилось финалом моих любовных похождений.

* * *

Absens heres non erit.

Принцип римского права.

   В середине июня (число сейчас не помню, но, кажется, это было в среду), я сдал последний экзамен - историю.
   Возвратившись домой, я, приятно расположившись в кресле, стал вспоминать свой блестящий ответ насчет Алексея Михайловича. 'Да! Есть еще порох в пороховницах!' - смеялся я. Впереди была новая жизнь. Со школой, в которой я то ли учился, то ли мучился, было покончено раз и навсегда.
   Неожиданно в дверь позвонили.
   - Кто бы это мог быть? - подумал я. - Наташа - вряд ли, так как у нее завтра последний экзамен - биология. А биология, наверное, одна из самых объемистых наук. Так что мы договорились во время экзаменов друг друга не беспокоить. Мы и сами были в состоянии справиться.
   - Иду! - крикнул я. На улице стояла жара больше тридцати. Я побежал искать одежду, ибо опрометчиво скинул ее, чуть не сварившись заживо на улице.
   Накинув рубашку и надев брюки, я подошел к двери. 'Кто?' - тихо спросил я, забыв о глазке.
   - Гера? Ты? - послышался голос, такой знакомый, но, о Боже, как я его мало ожидал! Agnosco veteris vestigia flammae! Я открыл дверь.
   Стоявшая за нею девушка была очаровательна. Ростом немного ниже меня, одетая в белое, ослепительно белое платье, она поразительно походила на спустившегося с небес ангела. Впечатление усиливали стройные грациозные ножки и словно выточенные руки, сравнимые по изяществу с благородными побегами кипариса. Нельзя было не обратить внимание на ее стройную фигуру и осиную талию. Темные волосы опускались на плечи. В руках девушка держала маленькую сумочку.
   Вот тут-то со мной случилось нечто. Какая-то неведомая сила потащила меня назад, я закачался, наклонился в сторону, затем назад и я в конце концов обрушился на лавочку, где стояла различная обувь и крем для нее.
   - Александра! О нет!
   Саша медленно переступила порог.
   - Ты ли это, Георгий? - весьма холодно произнесла она, но затем неожиданно горячо воскликнула: - Я так страдала без тебя, я сходила с ума без тебя, я не могла больше!
   Саша подбежала ко мне, так же беспомощно сидящему на приступочке для обуви. Я не сделал ничего, чтобы уклониться от долгого и горячего поцелуя. Господи, я еще и осторожно похлопал ее по спине.
   - Как ты? Все в порядке? - закрыла дверь Александра, зайдя в коридор.
   - Как никогда, Саша, - я все еще не мог пошевелиться.
   Саша, похоже, осмелела за это время. Скинув свои маленькие босоножки, она бодро зашла в комнату.
   - Вот это да! Это твоя комната? - спросила она, разглядывая убранство моей комнаты. В особенности ее внимание привлек огромный цветной отпечаток, показывавший медленное течение реки и затаившуюся за водорослью рыбешку.
   - Ты снимал? - восхищенно произнесла Саша.
   - Я, а кто же еще? - да, мы с Наташей неделю бродили по лесам, чтобы снять этот кадр. А фотографировать я люблю и иногда умею.
   Девушка присела на кресло.
   - Как только кончились экзамены, я сразу же - к тебе. Ты, наверное, не ждал меня?
   - Совсем... Совсем не ждал.
   - Совсем? - лицо Александры, залитое небесным светом, нахмурилось, словно мрачные тучи нашли на него. - Совсем не ждал?!
   - Пойми меня, Сашенька... Столько произошло разного за эти годы... - я подошел к ней и взял ее за руки. - Я никогда не забывал тебя, но... Но все позади.
   Это действительно было так. Я ни на минуту не усомнился в том, что с Александрой у нас все кончено раз и навсегда, хотя Петроний как-то заметил, что antiqus amor cancer est - то есть, что старая любовь подобна раку. Но этот рак уже давно разжал клешни.
   - Гера, ты... Ты что? - опять встревоженно произнесла девушка. Я уселся рядом с ней.
   - Это было прекрасно. Было. Это было, было...
   - Нет, нет, не говори! Нет! Я не перенесу! Ты хочешь сказать, что разлюбил меня! Разлюбил! Ты убил нашу любовь! - она то ли спонтанно, то ли для усиления своих слов схватила меня за рубашку. Та, наспех застегнутая на две пуговицы, расстегнулась. Саша замешкалась.
   - Но извини, ты сама не стала писать! - попытался оправдаться я.
   - Я? Я!? Это уж слишком! - возмутилась Александра, и слезы покатились по ее звездной красоты лицу, и она, наклонившись, упала на меня, обхватив меня руками и плача. Теперь ее слезы катились по моей груди. Я оказался в весьма неловком положении. Саша плакала, а я, увы, сидел, как истукан.
   - Сашенька, не плачь... Я не перенесу этого!
   - Я не писала... Я не писала! - не могла успокоиться девушка.
   И тут коварно прозвенел звонок. Это было похоже на кошмар. Я попытался освободиться от объятий Александры, но это было сложно сделать. А дверь сыграла со мной весьма плоскую шутку. Саша, закрывая ее, и не подозревала, что замок, установленный на ней, весьма хитрый и подлый замок. Нужно было еще дополнительно надавить на дверь, чтобы закрыть ее.
   Через несколько секунд в моей комнате появилась... Наташа!!! Мы, находясь в маленькой комнате, где была моя 'резиденция', с испугом смотрели на новую гостью, одетую в легкое алое платье, достаточно неплохо просвечивающее. За это в другое время Наташа получила бы суровый выговор, я не одобрял ее экстравагантности в одежде, но, согласитесь, кому сейчас нужно было выносить выговор - мне или ей?
   - Ты что дверь не закрыл, Гера! Ведь, кроме меня, есть много других людей, и не столь - ха-ха! - хороших! А с биологией... О, надоело! Уж будь что будет, - начала она, идя по комнате. - Может, объяснишь мне, что Ламарк считал самым глав... Нет! - да, я бы не хотел оказаться на месте Наташи в эту минуту. Ее возлюбленный (а может быть, она считала меня уже кем-то несравненно более значимым, чем думал я?) сидит в обнимку с другой, да еще, грешно сказать, в расстегнутой рубашке! Какой позор!
   - Но это невозможно! Это какой-то дурацкий сон, это неправда, нет! - Наташа даже протерла глаза. - Гера, это же не ты! Нет, это не ты... Я знаю точно, ты не мог обмануть меня, нет! Это неправда! Какой же это страшный сон!
   В конце концов, она замолчала и молча уселась на стул, сидя, как загипнотизированная в трансе. Мы с Сашей также сидели, не смея шелохнуться. Наконец Наташа открыла глаза.
   - Нет, это не сон. Ты меня обманул. Обманул. Ну что ж... Сама виновата, сама. Гера, слушай свою любимую латынь, которую сам когда-то бормотал передо мной - зачем?: 'Alterius non sit, qui suus esse potest'! Ну ладно, не буду мешать!
   Она поднялась и вышла. Хлопок двери показал, что сейчас-то она закрыта без сомнения.
   - Что, что она сказала? - прошептала Саша, все еще держа меня в своих руках и с прислоненной ко мне головой.
   - Не могу припомнить, что-то латинское... А! Вспомнил! Сказанное Наташей значит примерно следующее: 'Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать себе!'. Ох, Саша, сколько беды ты мне принесла, - наконец-то вырвался я из рук девушки и в изнеможении свалился на кровать, - ты убила и свою любовь, и мою!
   Это было страшное (и несправедливое) обвинение. Александра попыталась что-то ответить, но это у нее не получилось, и она опять, только успокоившись, залилась слезами.
   Я понял, что слишком резко обвинил девушку во всех смертных грехах. Я тихо подошел к ней и ласково поцеловал. Но - единственно для того, чтобы остановить слезы!
   - Саша, перестань плакать. Я опять что-то сделал неправильно!
   Она на минуту замолчала, виновато смотря на меня.
   - Сашенька, ты говоришь, что писала мне и... Я прошу тебя, расскажи, что же произошло?
   - Ну хорошо... - вытирая платочком слезы, согласилась Александра.
   Оказывается, она ни на минуту не прекращала любить меня. Кирилл, этот 'чернопольный слон' в моем понимании, оказывается, тоже ездил в Л., но получил от Саши решительное 'нет'. Александра писала мне письма почти каждый день (я их получал). Но произошло страшное событие. В один прекрасный день (и для кого только он был прекрасным?) Саша попала в больницу с весьма опасным заболеванием. Пребывание там весьма затянулось.
   - ...Я так ждала тебя, я думала, что ты приедешь, навестишь меня. Я надеялась, что ты, перестав получать письма, приедешь, чтобы выяснить, почему же это! Ведь я была на грани, я шла по лезвию бритвы! Мне говорили, что даже в бреду я звала какого-то Георгия! Ты не знаешь, какого?
   Я побледнел. Какой же я, оказывается, был маловер! Я же предал свою любимую!
   - А когда я вернулась домой, я обнаружила, что нет ни одного письма. Я думала, что ты приедешь и объяснишь, почему не писал так долго. А потом, как-то весной, папа мне сообщил, что кто-то приходил. Я сразу поняла - это был ты! И опять ты загадал мне загадку. Почему же ты не подождал меня? А через неделю после этого я получаю фотографию со странной надписью - 'я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше'!? Я не могла понять, что же это все это значит, наконец! И только сейчас, увы, поняла, что.
   - Постой, Саша, - остановил я ее. - Я все понял, и, главное, что я очень нехороший человек. Но позволь спросить тебя... Итак, кто такой Олег, с которым я тебя видел? И кто есть некий Виктор Чумаченко, с которым ты вела 'долгое и продолжительное знакомство', или что-то в этом роде? Ведь ты не отрицаешь, что они существуют на нашей грешной земле?
   - Гера, это было бы смешно, если б не было так грустно на душе, - с печалью в голосе произнесла Саша, и меня поразил блеск ее карих глаз. - Олег - это мой брат. Мой старший брат. На три года старше меня, если это тебе так интересно. А Виктор Чумаченко, я думаю, Гера, ты сейчас засмеешься, это наш классный руководитель.
   - Что?! - воскликнул я, начиная понимать, что выгляжу полным идиотом.
   - Да, - с усилием улыбнулась девушка. - Мой папа сначала этого не знал. Он ведь в школу не ходит! Как-то раз ему на работу позвонил этот самый классный руководитель и сказал: 'Передайте вашей дочери, что Виктор Чумаченко ждет ее завтра у школы в пять часов'. Он всем так говорил, он звонил всему классу - у нас должно было какое-то собрание быть. Ну, папа и не знал, что подумать.
   - Так, так! Сдаюсь! Ты победила! - закрыл я лицо руками и, отклонившись назад, чуть не свалился с кресла. - Но что нам сейчас делать? Что?
   - Если б я знала! Но... - перешла Саша на шепот. - Ты любишь ее? Ты любишь Наташу?
   Я замялся. В моем сердце шла борьба. Но я не мог сказать неправду.
   - Да, Саша. Я ее люблю и не могу ничего с собой поделать. Прости меня, если можешь.
   - Я понимаю тебя, милый, - Александра уже пришла в себя. - Я тебя понимаю. Я не могу ничего поделать, - она встала с кресла, взяла сумочку и хотела уходить.
   - Саша, подожди! А что же Кирилл?
   - Кирилл? Он приезжал недели две назад, до экзаменов. Получил по шее! - попыталась рассмеяться Саша.
   - Не надо, Сашенька. Он достоин твоей любви. Ты даже не подозреваешь, как он достоин тебя. И я не удивляюсь, что он любит тебя и сейчас. - Я вкратце рассказал, как я отбил у Кирилла его любимую, чем произвел на Сашу неизгладимое впечатление.
   - Да, Гера, ты - клубок противоречий. Но ты действительно думаешь, что Кирюша - достойный человек?
   - Нет никаких сомнений! Прощай, люби и будь любимой! - мы не смогли удержаться от последнего прощального поцелуя. На память я подарил Александре прекрасные серьги, которые хотел подарить ей еще тогда, когда ездил в Л.
   - В конце концов, ведь мы будем дружить? - с мольбой в голосе спросила Саша, выходя в подъезд.
   - Несомненно. Стоп! Я должен проводить тебя! - догадался я.

XI.

   Проводив Александру до автовокзала, пожелав ей успеха и подтвердив то, что мы навсегда останемся друзьями, я дождался отправления красного 'Икаруса', увозившего мою прежнюю любовь, и в унынии побрел домой, попав по дороге под страшный ливень.

* * *

   Находясь на полпути к дому (шел я пешком), мне ударило в голову, что я просто обязан зайти к Наталье, чего бы это не стоило и чем бы ни закончилось.
   Поднявшись до ее квартиры, я с презрением оглядел свои джинсы и рубашку, мокрые до нитки.
   - Пугало огородное, нечего сказать! - критически заметил я. Собравшись с духом, я позвонил.
   Дверь открыла она сама. Боже, в каком она была состоянии! Распущенные золотые волосы были в беспорядке закинуты за плечи. От глаз вниз бежали дрожащие ручейки слез. Одежда - юбка и футболка - были накинуты кое-как.
   - Ты? Как ты посмел? - с горечью произнесла она.
   - Это не так, Наташа! Верь мне, верь! Я говорю правду! Саша уехала обратно, мы окончательно объяснились с ней!
   Кажется, на нее это подействовало. Но, увы, ненадолго. Из ее глаз опять побежали слезы.
   - Ты обманываешь меня! Обманываешь снова и снова! Ты сидел с ней в обнимку... Если не сказать больше, Георгий. Ты обманывал меня с самого начала! Ты обманывал сначала Сашу, а потом меня! Уходи! Уходи быстрее! И никогда не возвращайся! Вон!
   - Наташенька, да очнись же! Я прошу тебя, вернись! Твоя ревность слишком сильна! Я говорю тебе правду, поверь же мне! - отчаянно взывал я. Но, кажется, тщетно.
   - Какая же тут ревность? Сам говоришь, что все кончено, и целуешь ее, как будто ничего и не произошло. Я бы не смогла так, нет!
   - Ты права, я ее поцеловал. Этот поцелуй был просто для вежливости... Он был последний! Ты видишь, я говорю тебе правду! Если бы я хотел обмануть тебя, я бы не говорил тебе совсем про это! А рубашка - рубашка, честно говоря, не была застегнута с самого начала. Жара...
   - Нет пути назад! Все!
   - Наташа, я сойду с ума! Пожалей же меня, извини! Я не изменял тебе!
   - Ну, не только ты сойдешь с ума. Я уже сошла. До встречи в желтом доме. Пока, - она захлопнула дверь, я едва успел отклониться.
   Разговор кончился ужасно. Можно сказать, что все трое были несчастны и наши сердца были разбиты вдребезги.
   Я медленно спускался, 'стекал' по ступенькам в подъезде. Нет, я так воспитан, что никаких мыслей о самоубийстве. Это - что-то экстремальное. И не для меня. А может, я просто трус и боюсь шагнуть из окна.
   Но что же мне делать, о господи?! Все так было прекрасно, но счастье рассыпалось в порошок. На горизонте моей жизни лучезарно сияло большое желтое светило, но сегодня - с приходом этой огромной тучи - небосвод стал серым, грязным и безрадостным. Безысходность снова наполнила мою душу.
   Опять, что ли, напиться? Кофе. Нет, сейчас это не поможет. Лучше использовать валерьянку. Литра так три.

* * *

   Было около девяти вечера. Родители уже неделю были на курорте. Я, вольно расположившись на диване, рассматривал фотографии, сделанные весной, во время изучения малых рек.
   Вот одна, которая очень мне дорога.
   ...Однажды мы решили проверить, можно ли ехать на лодке по одной из речушек, захламленной различным сором. Наташа уселась в лодку, а я должен был подтащить ее к берегу по окончанию маршрута.
   Лодка подплывала к берегу, и я пытался кинуть Наталье веревку. Но... Поскользнулся и рухнул в воду. Было глубины сантиметров шестьдесят, и Наташа со смехом начала вытаскивать меня. Но что-то не рассчитала. И тоже упала в воду. Вот тут-то и был сделан снимок нашим профессором. Мы с Натальей сидим на дне, а лодка медленно уплывает вдаль к выстроившимся поперек течения корягам где-то за нашей спиной.
   Посмотрев на снимок, я пять минут сидел, глядя в окно.
   - Нет пути назад! Нет! Ах! - и со всей силы я швырнул фотографии на пол. Они рассыпались, а кощунственный и холодный сквозняк из открытой форточки начал подло ворошить их.
   И тут прозвенел звонок.
   - Нет, хватит с меня! - я решил не открывать дверь, уткнувшись лицом в шершавый плед, которым был укрыт диван. Звонок пропищал вторично, затем еще и еще.
   - Сегодня мне не будет покоя! - устало поплелся я открывать.
   И опять меня чуть не хватил удар. На пороге стояли Наташа... с отцом. Наташа, уже в юбке и темно-красной безрукавке, накинутой на белоснежную блузку, с зачесанными назад волосами и челочкой, опустила взгляд.
   Владимир Владимирович хитро поглядел на меня.
   - Ты что, спал?
   - Не помню... - хмуро и даже враждебно пробормотал я, смотря в сторону.
   - Не знаешь? Ну, твое состояние понятно. Наташа обидела тебя!
   - Нет, не она! Я сам виноват! - закричал я. Наверное, это было, как всегда, глупо. Но краем глаза я заметил, как черные притягательные наташины ресницы недоверчиво приподнялись в ответ на мои слова.
   - Экий ты рыцарь! Пустишь нас? - опять рассмеялся Наташин отец. Меня удивляла его веселость.
   - Конечно. Заходите, - гости зашли в коридор.
   - А теперь, Наташа, извинись. Ты поступила неправильно и по сви... ну, нелогично поступила. Он же тебя любит! - начал Владимир Владимирович. - Иди, иди! Сама кашу заварила!
   Наташа робко подошла ко мне и молча посмотрела в глаза. В ее взгляде я прочитал, что она раскаивается за свои слова и поступки, но боится сказать это вслух.
   Я взял ее за руки.
   - Наташа! - грозно отреагировал на молчание дочери ее отец.
   Тут начал говорить я.
   - Наташенька, прости меня! Но я... Прости.
   Наташа, сгорая от стыда, уткнулась лицом мне в грудь.
   - Наташа, учти, что пока не извинишься перед Георгием, я отсюда не уйду! - притворно грозно заворчал отец. - Быстро!
   - И... извини! - быстро произнесла девушка.
   - Ну, а теперь, дети мои, - басом произнес Владимир Владимирович, - поцелуйтесь!
   Мы робко, неловко и быстро прикоснулись губами друг к другу.
   - Мирись, мирись, больше не дерись! - опять начал отец Наташи и легонько хлопнул дочь по спине. - Вот так-то! Гера, если она опять будет себя плохо вести, жалуйся прямо мне. Адрес знаешь. Прием ведется круглосуточно. Ну, всего наилучшего, - и он вышел из квартиры.
   - Гера, я чуть не сошла с ума... Ты должен простить меня! - умоляюще смотрела Наташа мне в глаза. - Ты можешь простить меня! Пожалуйста!
   Я мягко обхватил ее плечи.
   - Я не знаю, за что тебя прощать. Ты совсем не виновата. И знай - я больше не допущу тебя до слез. Мы опять будем вместе!
   - Правда? - словно не веря, схватила меня за руку девушка.
   - Я уже давно разучился говорить тебе неправду, милая, - я понял, что нашей странной истории пришел конец.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"