Аннотация: Земли Повелителя мёртвых. Золотая долина,долина медная. Прямо как в сказку попали. Чем дальше, тем страшнее.
Глава 28. Через Белые горы.
И опять в путь. Появление в повозке Блонди Аня приняла как неизбежное зло. К самой пассажирке претензий не было и быть не могло, только Агрх теперь не придёт и ничего не расскажет. Жаль.
Дрова и воду к повозке каждый вечер приносят те самые подростки, что устроили погром. Теперь они почтительны и безмолвно-смиренны. Аня отроков вполне понимает: как никак Щуп навещает пленниц не реже, чем раз в три вечера. Приходит, приносит что-то вкусное: жареную баранину или дичь, большой кусок сыра или миску свежего творога, несколько лепёшек, обязательно спросит: не надо ли чего и уходит, даже не пытаясь навязать своё общество. Тактичность его не может не импонировать. Что и говорить: при желании, этот мясник может быть вполне приемлемым спутником.
- Такое впечатление, что он нас приручает, - вздохнула как-то Аня, разглядывая очередное приношение: несколько ломтей вяленого, кабаньего окорока и большую лепёшку. - Только зачем?
- Приручает? - не без недоумения переспрашивает Блонди.
Переселив дочь к пленницам, Сивый напрочь забыл о ней. Даже куска хлеба не считал нужным прислать. Так увлёк его процесс "воспитания будущих мудрецов". Ириша охарактеризовала ситуацию достаточно жёстко: "Новых кукол завёл. Старая - побоку". Тогда Блонди возмутилась: "Молчи, рабыня! Я - Избранная, предназначенная самому повелителю".
Тогда. В первые дни пассажирка пыталась поставить себя госпожой положения и Аня сходу окоротила её: "Все мы предназначены ему. И ты, и я. И ещё не ясно кто ему желанней. Одна Ириша свободна".
Теперь, вспомнив те, свои слова, Аня делает вывод:
- Да, приручает. И, скорее всего тебя, Ириша. Ты Повелителю не нужна и, следовательно - свободна.
А караван идёт своим путём. Пологие, лесистые холмы с широкими тропами между ними, сменяются лесистыми горами. Камни лезут, вырастая из мягкой почвы и прелой листвы. Сузились тропы.
Долина врезалась между горными кряжами, сходя на нет у горизонта. Здесь караван ждали собачники. Дымились костры между кожаными шатрами, на полянах и безлесных склонах пасся скот. Чернобородый выехал навстречу каравану, впереди "старшины" кочевников. Он горделиво сидел на лошади, хотя в седле держался не слишком уверенно. Подробности самой встречи Аня не видела, но по тому, как сноровисто распрягали слуги тягловую скотину, как спешно ставили палатки - сделала вывод: всё шло по плану.
Кочевники пригнали вьючных лошадей, рабов и овец. Люди-то Аню и заинтересовали. Плюнув на приказ Щупа она, одна отправилась на прогулку по лагерю. Не слишком удачно. Наёмник перехватил её на пол дороги.
- Госпожа Анна, - командир охраны вбивает слова, как гвозди. - У вас доброе сердце. Это все знают. Поэтому я говорю вам сразу: раб, с которым вы поделитесь хлебом или водой тут же пойдёт на корм собакам. Чтобы разрушить оковы - вам достаточно лишь коснуться их. Это тоже знают все. Я не позволю вам бежать.
- Куда бежать? Я не знаю дороги...
- Вы не знаете, а они, - воин кивнул в стороны скованных рабов, сидящих на земле, - могут знать. Я слышал историю вашего побега. При мне такое не повторится.
- Я устала сидеть в повозке и под повозкой...
- Желание гостьи моего повелителя - закон для меня, - слова подчёркивает наклон головы, - а ваша безопасность - мой долг. Я буду сопровождать вас.
Аня смирилась: прогулка, пусть и в сопровождении - тоже прогулка. А если нельзя спрашивать, то смотреть всё равно можно.
Странно всё-таки это выглядело. Тут и массивные из-за кожаных панцирей с нашитыми на них костяными и роговыми пластинами, бородатые собачники; юркие, франтоватый подростки - будущие "мудрецы"; слуги, в обтрёпанных одеждах; чёрные воины в запаянных доспехах. Чёрные стояли как столпы порядка в хаосе человеческого движения или ... чёрные пугала - циклопы с огненным глазом во лбу. Но больше всего Аню интересовали рабы. Плевать, что Щуп прочёл её мысли. Не совсем, конечно. Сама Аня бежать не собиралась, а вот расспросить людей, расплатившись за слова едой и помощью в побеге для них - это да. И всё-таки...
Аня наново всматривается в своего охранника. До этого она его на свету толком и не разглядывала. Среднего роста, массивного сложения, в тяжёлой, медной броне, поверх которой наброшен короткий, воинский плащ из бурой овчины, крытой бурым же, толстым сукном. Штаны и рубаха на вояке тоже дорожные: из толстой бурой шерсти, на ногах - вытяжные сапоги коричневого, "кожаного" цвета. Добротная одежда без намёка на форс, разве что нож на поясе у рубаки - её нож: дорогой, из упругой бронзы. Назло что ли носит или больно вещица хороша? Волосы у Щупа седые, короткие, борода тоже коротко подстрижена, на лице - уйма храмов и все боевые. Чем-то наёмник похож на Тадарика, но медведь из Пристепья куда добродушней, а у этого серые глаза отливают неведомой пока в этом мире сталью.
- Госпожа Анна, - они как раз проходят мимо рабов: мужчины и женщины грязные, измученные, в неопрятных обтрёпанных одеяниях. Собачники пленных не раздевают - голый раб и недели не проживёт, замёрзнет. По одежде Аня легко отличает пленённого кочевника от земледельца, а горожанина от селянина. От собачников достаётся всем.
- Госпожа Анна, - повторяет Щуп. Он старается выглядеть добродушным, но безуспешно. Сталь во взгляде и голосе ему не скрыть.
- Что-то не так?
- Всё так, - наёмник просто настаивает на примирении. - Только зря вы смотрите на меня как на дикого зверя. Я в самом деле хочу помочь вам.
- Мне?
- Вам. Вам с Иришей. Девочка не должна была оказаться здесь.
- Может быть, ... - ответ расплывчат, но наёмник откровенно рад ему.
- Не должна! Я знаю, вы хотели для неё другой доли.
- Откуда ...
- Откуда я знаю? От вашей землячки.
От одного упоминания об Алевтине и её предательстве Аню передёргивает, а Щуп продолжает развивать свою мысль:
- Так вот: я могу сделать то, что не удалось вам. Ириша станет лекаркой при моём отряде. Если согласится. Она будет моей ...
- Ириша - ребёнок.
- Она достаточно взрослая. А я, за свою женщину, постоять сумею.
Пауза затягивается. Впрочем, наёмник и не спешит. За него - безвыходность ситуации, за него - время и ответ ему нужен не сегодня.
- Вы неплохо её обучили, - гасит командир паузу комплиментом. - А хозяев я уговорю. Девочка им без надобности.
Но Аня не слышит спутника. Трое мужчин в длинных одеяниях и в окружении отнюдь не рядовых собачников (уж в этом-то она разбирается) осматривают захваченных людокрадами рабов. Чернобородый, Сивый и ...
- Кого вы привели? Я вас спрашиваю! - разоряется Сивый, брызгая слюной. - Кого? Разве это носильщики? Да они сами себя едва волокут!
- Собак тоже надо кормить, - пытается сбить его напор один из собачьих старшин.
- Кормить? Чем? Костями? Половина этого, двуногого стада до Белых гор не дойдёт! Особенно бабы.
- Бабы в Белых горах и не нужны ... - пытается оправдаться собачник, - а мужчины вон какие, крепкие...
В эту милую беседу людоедов, как камень в парадную витрину и врезалась Аня:
- Приветствую тебя, маг Сириус! Так вот значит где пересеклись наши пути?
Не важно, что в Питере борода у мага была чёрной, а здесь - седая. Краски для волос в любом случае покупались в Питерском магазине. Слишком уж "радикально" смотрелись оба цвета: как прошлый, так и настоящий. Зато лицо "старца" Аня ни с каким другим не перепутала бы. К гадалке не ходи, маг знал о ней, и всё-таки в первое мгновений отшатнулся от неожиданности, но тут же взял себя в руки:
- Молчи, женщина, - уронил он с подчёркнутым презрением.
- Ты заманил сюда моих друзей и погубил их, а теперь говоришь: "молчи"? - что-что, а молчать Аня не собиралась. На лицо Седобородого легла мина снисходительного презрения:
- Твои друзья были для тебя хуже врагов, и ты негодуешь, что я избавил тебя от них, глупая женщина?
- А ты значит лучше их? И твои... Кто они? Друзья или добровольные рабы...
Рука наёмника сжимает её плечо. Аня стиснула зубы, чтобы слова не превратились в крик. Лицо её оппонента осветилось масляным блеском откровенного самодовольства:
- Как же ты глупа, женщина со своими незрелыми словами и мыслями. Только выгода привязывает людей. Только сила держит их в повиновении.
Рука Щупа ослабла и пользуясь этим, Аня бросила как вызов:
- А что держит в повиновении тебя? Страх или надежда добыть красный камень? - Девушке показалось, что она слышит хруст своих костей, в глазах потемнело и лишь хватка палача не дала ей упасть. Сириус роняет слова просто захлёбываясь от презрения:
- Дура и мерзавка! Дрянь! Да таких как ты, в твоём мире, двенадцать на дюжину и их счастье, что они оказались чуть-чуть умнее тебя!
Аня скрипит зубами и от боли, и от ярости, перекрывающей боль. Пусть только наёмник ослабит хватку... Хватка слабнет и:
- Ты прав, мудрец, - в горле клокочет, - таких как я - двенадцать на дюжину и в этом спасение моего мира. А таких как ты - единицы. И в этом спасение вашего мира!
- Заткнись, потаскуха! - верещит Сивый, бросаясь на девушку с кулаками. Рывок в сторону - и Аня едва удерживается на ногах, а её страж перехватывает руку учёного мужа.
- Глупая девка! - Седобородый по крайней мере лицо не теряет. - Не будь ты так нужна Повелителю...
- Скормил бы меня псам, как Мишаню? В этом вся ваша мудрость? - В глазах опять потемнело от боли. А ведь наёмник всего лишь сжал пальцы покрепче.
- Довольно! Прекрати! - Пытается перекричать помощника Сириус. Бесполезно. Сивый давно отвык сдерживать себя. - Щуп! Уведи девку!
Опять рывок. Отброшенный воином Сивый верещит, захлёбываясь от гнева и обиды, а наёмник уже волочёт Аню прочь. Девушка даже не пытается сопротивляться. Может быть поэтому пальцы, обхватившие её плечо с надёжностью наручников боли уже не причиняют?
- Зряшный спор, - бурчит охранник, когда хозяева не могут его услышать.
- Извини. Не сдержалась, - сквозь зубы бормочет Аня растирая плечо, наливающееся болью от багровых отпечатков ладони воина.
- Зря! Такие слова не говорят вслух.
- Потому что они и так всем известны? Согласна. Зря.
Взгляд собеседника кажется готов пронзить её, как стальной клинок, но ... спокойствие девушки отнюдь не показное:
- Неужели вы действительно ничего не боитесь... - спрашивает мужчина так, будто размышляет вслух.
- Прости, наёмник, но я уже мертва. Чего мне бояться? - Ни издёвки, ни вызова. Просто констатация факта, но её охранник вдруг отводит глаза, повторяя:
- Зря вы так, госпожа Анна. Плохо вы их знаете. Это же такие твари ...
"Такие твари..." - профессиональный предатель и убийца считает своих хозяев "такими тварями"! Впору рассмеяться, если бы ...
Вечером были крик. Такой, что душу вынимало. Ириша прижавшись к Ане, всхлипывала сдавленно. Девочку трясло непрерывной, мелкой дрожью.
- Фашисты! - рычит Аня, догадываясь о том, что и как происходит совсем, совсем рядом.
- Совершенствование в великом искусстве требует упражнений, - с не меньшим возмущением подаёт Блонди голос из своего угла.
- В искусстве убийства? Так это к Щупу! - огрызается Аня.
- В великом искусстве создания Сааху! - голос дочери мудреца дрожит от благоговения. - Только избранные владеют им в полой мере и мой отец станет таким избранным, когда Повелитель обнимет его!
- Искусство создания Сааху? - в памяти всплывают картинки из деревянной книги Сивого. - Они же людей, живьём потрошат!
- Рабов, - упрямо уточняет Блонди. - Раб должен служить господину всем, что у него есть. Эти недостойные должны быть счастливы...
- А если тебя так?
- Я - избранная ...
- Заткнись! - рычит Аня сжимая кулаки и надвигаясь на "порядочную девушку". - Или я тебе всю морду...
Её оппонентка в испуге прикрывает руками голову, забиваясь в самый угол. Но стоит Ане отвернутся, тявкает ей в спину:
- Ты безродная и непочтительная баба! Мой отец...
- Выродок и либераст! - окончательно срывается Аня, подсознательно мечтая хотя бы чуть-чуть заглушить крик терзаемых. Блонди опять вжимается в угол, шипит чуть слышно, но с вызовом:
- Мой отец - великий! А я - избранная!
Аню трясло всю ночь и весь день. Дорога после стоянки ухудшилась Повозку так и кидало от камня к камню. Вечером же, к её повозке заявился сам Сивый. Его сопляки волокли дрова, для нескольких костров, оставили козлы под столешницу. Другие отроки привязывали к доскам трёх обнажённых, обессиленных и от того безвольных рабов: двух женщин и костлявого старика. Глумливые улыбочки блуждали по лицам малолетних палачей и их учёного наставника.
На глаза Ане и под руку попалась ухватистая дубинка. Она лежала в разгорающемся костре.
- Или вы уберётесь, или я размозжу тебе голову. Именно тебе.
Самое страшное - Аня ничуть не сомневалась в том, что сделает это. Как говорил Маугли: "Шевельни только усом, скотоубийца, и я забью тебе в глотку Красный цветок..." Может действительно стать "человеком" можно только после того, как побьёшь "собаку"? К стати, головня в её руках тоже дымится. Похоже, Сивый что-то почувствовал. Да и "шакалята" его заробели.
- Дикари, - бурчит он чуть слышно. - Дикие люди из дикого мира. Придёт время и наш Повелитель согнёт ваши непокорные шеи ... - Он пятится, с опаской косясь по сторонам. Чуя робость учителя, сопляки растаскивают два из трёх костров, тащат в темноту, свой страшный инвентарь.
- Именно так. - Щуп на этот раз появляется с опозданием. - Шевелись, мелюзга.
"Мелюзга" при его появлении не просто "шевелится", она бежит. Но разве от такого убежишь? Прыжок, и наёмник перехватывает одного из подростков. У пацана от страха подгибаются ноги.
- Куда? Дрова принесли. А воду?
- Вода в бурдюке, в повозке, - вступается за слугу Аня.
- Тогда порядок. Мог бы и сам сказать. - Получивший свободу отрок опрометью скрывается в темноте.
- Что ты себе позволяешь? - пытается хорохориться Сивый. Присутствие командира охраны частично возвращает мужчине привычную самоуверенность.
- Уважаемый, - фамильярно перебивает его Щуп, - ты хочешь, чтобы Слуга нашего господина лично приказал тебе не тревожит его слух предсмертными криками и не мешать ему предаваться мудрым размышлениям, как это было вчера? - Краем глаза наёмник видит, как Аня потихоньку подкладывает свою дубинку в разгорающийся костёр. И мысленно хвалит себя: он правильно сделал, дав пленнице возможность отступить без потери чести. Жаль его собеседник не оценил предложенный ему почётный выход.
- С каких это пор Слуга беседует с тобой наёмник?!
- Я вижу. Вчера Слуга морщился, когда до него долетали крики. Он давал мне распоряжения по поводу каравана.
- Ты стал позволять себе слишком много, - Сивый не может молчать, но и не оценить предупреждение - тоже. - Наш Господин узнает о твоём своеволии! Я обязан обучить отроков, доверенных мне...
- Научит, как же! - у Ани тоже нет сил смолчать. Хорошо хоть хватило выдержки дождаться, когда её враг уйдёт.
- Вы слишком много позволяете себе, госпожа Анна, - прерывает её наёмник.
- Возможно, - что-что, а оправдываться или жаловаться своему тюремщику Аня не намерена. А вот у её собеседника нервы похоже начинают сдавать:
- Госпожа Анна, я понимаю, что вам жалко этих дикарей, но большинство из них очень скоро умрут сами по себе. Какая разница кто обгложет их кости: наши псы или дикие звери? Что касается криков, то... обещаю: больше вы их слышать не будете. Но Путник прав: он должен научить отроков...
- Чему? Потрошит живых людей или делать из них Сааху? - вопрос сопровождает кивок в сторону чёрного воина, оказавшегося ближе всего.
- Сааху? Вы знаете? Но...
- Поймите, господин Щуп, вскрывая живых людей ничему научиться и ни чему научить нельзя. Кроме жестокости. - Аня с трудом удерживается от гримасы отвращения. - Я резала трупы. Иначе лечить не научишься. У нас ни один покойник не ложится в землю целым - таков последний дар мёртвых живым, но именно покойник. Как можно нанести безупречный разрез, если тело под ножом дёргается от невыносимой боли?
- Дёргается под ножом? - Короткая пауза и Ане кажется, будто наёмник в мыслях зрительно представляет ситуацию. Короткий кивок. - Я понял о чём вы: Путник не может ничему научить этих сопляков.
- Ни научить их, ни научиться самому.
Опять пауза и поди догадайся: что за картинки проплывают перед внутренним взором профессионального убийцы:
- Вот как? Хорошо. Не мне о нём сожалеть. Так о чём я? Да! Госпожа Анна скоро дороги станут совсем никудышными. Повозки придётся оставить...
- Мы пойдём пешком?
- Я приготовлю носилки...
- Ехать на людях? Лучше уж на лошади...
- Можно и на лошади. Я приготовлю двух лошадей: вам и госпоже Ирише. Ещё одна пойдёт под вьюками.
- Как скажете, командир.
Ещё через три дня - остановка на пол дня. Собачники пригнали рабов. Другая орда. Ещё через два дня - опять, третья орда. А ещё через четыре дня караван вышел к самому настоящему городу.
Трёхметровая, каменная стена, сложенная на сухую, без раствора окружала поселение со всех сторон. Единственный проход в стене закрывали ворота из тёсанных, дубовых плах. Дым столбами поднимался из города к пасмурным, хмурым небесам, а перезвон кузнечных молотков разносился по всей округе. Возле города караван ждала очередная орда собачников, расположившихся внутри каменных же стен погоста. Тут же возле погоста два городских мастера примеряли и подгоняли бронзовую броню на боевого пса, уже одетого в дублёную кожу, растягивая и поджимая колечки, соединявшие стандартные, кованные пластины в единое изделие.
Под городом караван задержался на сутки. Повозки с волами остались в городе, как поняла Аня, дожидаться обратного каравана. Пять оставленный быков запрягли в волокуши. Остальной груз распределили между рабами и лошадьми, от чего караван вытянулся невероятно. VIP - персонам из города доставили носилки, наёмники из охраны пересели на лошадей, а подросткам и немногим слугам полагалось идти пешком.
Ане и Ирише лошадей привёл Глузд. Разбитое ребро беспокоило наёмника и командир счёл возможным подобрать товарищу работёнку полегче: следить за пленницами. Впрочем, выглядело это всё абсолютно "по-домашнему". В пути наёмник ехал рядом, на привале смотрел за лошадьми, ставил палатку, приносил дрова и воду, по утрам навьючивал вещи на лошадей. Спал он, за палаткой, с наветренной стороны, завернувшись в тяжёлый, длинный плащ из двойной овчины. По такому же плащу получили и девушки. Ириша, как служанка готовила кашу на всех.
Первые дни верхом дались Ане нелегко. Расслабилась в повозке, отвыкла. Впрочем, и втянулась она достаточно быстро. Всё-таки два месяца в седле, пусть и по пол дня - тоже кое-что значат. Глузд даже сам предложил девушкам небольшие прогулки вне каравана.
Дорога упорно ползла вверх, в гору. Утреннюю изморозь сменил глубокий снег. Тропу для носильщиков и лошадей прокладывали быки с волокушами, нагруженными дровами, сухими, облиственными вениками, бурдюками с зерном. Аня отчего-то вспомнила, что "мех" и "мешок" почти однокоренные слова.
Наёмники шли и ехали впереди, чёрные воины прикрывали тыл, внутри каравана кружили псы. Их теперь кормили по утрам замёрзшими на ночёвке рабами. Бронированные твари просто лоснились от сытости.
Но вот и перевал. За ним - спуск и долина. Именно с перевала Аня впервые увидела снежных обезьян. Семеро тварей (сверху это было прекрасно видно) рвали на части какую-то четвероногую, рогатую скотинку. Завтракали. Глузд придержал коня:
- Завтра поохотимся.
- Зачем?
- Мясо собакам.
Мясо... На одной из волокуш свалены трупы замёрзших в пути рабов, на другой - две разрубленные на куски лошадиные туши. То ли сами пали, то ли дорезали бедолаг. Человечина - собакам, конина - людям.
Охота не задалась. Обезьяны учуяли собак раньше, укрылись на скалах и кидались оттуда камнями и снегом. Охотники отстегали псов плетьми.
Казалось бы, какой толк бить по кольчуге? Но здоровенные твари, способные руку человеку перекусить, визжали и скулили так, что даже жалко их становилось. Не иначе сознавали своё унижение и справедливость хозяйского гнева.
Ночевать на этот раз пришлось на тропе, а утром, с рассветом продолжить путь. Следующее место для ночёвки оказалось более удачным: камни прикрывали он ветра, снега почти нет, потеплело, а рядом - оказалась стоянка пастухов-псоглавцев.
На этот раз собаки не оплошали. Ночью обезьяны попытались напасть на овец, а наткнулись на бронированных псов. Визг и рёв стояли на всю округу. Утром наёмники добавили к постепенно размораживающимися человеческим трупам три изорванные и обглоданные обезьяньи туши. Между камнями валялись изгрызенный кости обезьяньих лап, головы с ужасающими клыками и клочья белой шерсти.
Псоглавцы кланялись, униженно благодарили за защиту. Одеты они были в длинные, до земли плащи из овчины шерстью вверх, похожие на бурки. Вставки и отделка из цветного и белого меха свидетельствовали, что чувство прекрасного не чуждо человеко-зверям. В общем, люди как люди, только с собачьими головами.
Вооружение пастухов состояло из коротких копий с кремневыми наконечниками, на поясе у каждого висел кремневый нож и кремневый же топорик на длинной ручке. Не иначе, отбиваться от обезьян.
А вот Ириша умудрилась с аборигенами даже поболтать. И не один раз. После вечернего разговора она примчалась к Ане крайне возбуждённая:
- Они ячменя просят, а им только размол дают!
- Понятно.
Ячмень в поклаже был. Им Глузд подкармливал лошадей на ночёвках. В платок, девушка отсыпала где-то с литр зерна, надеясь, что наёмник не заметит недостачи. А если заметит?
- Скажу, что просыпала нечаянно, - успокоила она себя вслух. И тут же рассыпает где-то с четверть горсти зерна между камнями, так, чтобы каждое зёрнышко заметно было.
- Они раньше выше в горах жили, а когда люди из долины ушли - сюда перебрались. Там, ниже даже дома остались. И поля. Только у них семян нет. Засеять нечем...- спешила поделиться новостями юная разведчица.
- Я поняла, почему им цельное зерно не дают, - перебивает помощницу Аня. - Хоть так Чёрным напакостим. Уже приятно. Только будь осторожна. Ладно?
Конечно Глузд рассыпанные зёрна заметил, но ворчать не стал. Наёмник принёс свежей баранины, несколько палочек и тут же приступил к её приготовлению. Ежедневная пустая каша мужчину похоже тоже утомила. Баранов охрана честно выменяла у пастухов на размол. Во владениях Чёрного повелителя, так же, как и везде, грабитель стоял вне закона.
Утром - в путь: через, пока ещё относительно тёплую, горную долину, через мелководную по холодному времени, горную речушку и опять вверх, на следующий перевал.
В следующей долине кипела жизнь: грязные, обросшие люди в вонючих, лохмах овчинах стелили в русле горной речки свежие, овечьи шкуры. С других шкур, грязных, мокрых, хорошо полежавших в воде, рабы сбривали обсидиановыми бритвами шерсть, тщательно собирая каждый клочок на грязной же овчине. Вода с шерсти стекала в реку.
- Золотоносная река, - пояснила Аня Ирише. - Я о таком в книгах читала. В шерсти запутываются крупинки золота. Теперь шерсть подсушат, сожгут, золото аккуратно отмоют от золы и отправят в переплавку.
- У вас тоже так делают? - спросил Глузд. Золото наёмника заинтересовало.
- Раньше делали. Сейчас нам столько золота надо, что никаких овчин не хватит. У нас породу на драгах отмывают. Получают шлих - тяжёлый песок с золотом. А уже из шлиха золото химически выделяют. Или ртутью, или синильной кислотой - то и другое растворяет золото, то и другое - сильнейший яд. Потом золото выпаривают, как соль из воды. Ещё я читала, что золото можно свинцом извлекать.
В золотой долине караван уменьшился. Здесь остались часть рабов-носильщиков, часть зерна с размолом и несколько мальчишек-учеников. Здесь же оставили самых слабых лошадей. На отдых. Чтобы забрать на обратном пути.
И опять в дорогу: подъём, перевал, спуск, пастухи с овцами, охота на снежных обезьян. Вот уж кого не жалко. Эти твари жрут всех, кого поймают: диких коз, домашних овец, людей, псоглавцев и даже друг друга. С перевала Аня видела драку двух обезьяньих орд: большая напала на меньшую, прижав к скалам. Какое-то время твари дрались, катались, сцепившись по снегу, грызлись, как огромные псы, молотили друг друга кулаками и зажатыми в кулаки, подвернувшимися камнями. Прорвавшись через кольцо, часть атакованных - бежали, остальных победители прикончили, разрывая зубами животы, вытягивая и пожирая внутренности умирающих. Так же они разделали и всех убитых. Туши победители унесли с собой. Хищники они хищники и есть.
Подъём-спуск-долина, подъём-спуск-долина...
Примитивные шахты, напоминающие ямы, курящиеся земляные кучи, в которых обжигают руду, домны, мало отличимые от каменных куч. Здесь Чёрные тоже оставили зерно, рабов и несколько мальчишек-надсмотрщиков. И опять в путь через горы, вверх, к вечным снегам.
От огромного когда-то каравана почти ничего не осталось: три быка с волокушами, наёмники на лошадях, чёрные воины, десяток псов, с пол сотни рабов-носильщиков: самых сильных и здоровых, трое носилок с VIP - персонами и эскортом из дюжины мальчишек-прислужников. Ну, и Аня с Иришей верхом. Под снегом даже камней не видно.
Каменные дома в селении псоглавцев для тепла облеплены снегом и напоминают огромные сугробы. Белые струйки дыма чертят вертикальные полосы в небесной голубизне высокогорья. Всё как в том видении. У хижин прохаживаются взрослые псоглавцы в длинных плащах из овечьих шкур, играют дети. Эти аборигены зерна уже не просят. На такой высоте сеять смысла нет. Ириша рассказала, что хозяева разрешили Агрху остаться здесь. В запретную долину дороги ему нет, а родное селение монстра совсем недалеко. Всего-то неделя пути.
Смешной он всё-таки этот Щуп. С Ани глаз не спускает, боится, чтобы не убежала, а Иришу в упор не видит. Так же, как хозяева не замечают Агрха. Недочеловеки они для "настоящих людей", что псоглавец, что девочка. А зря.