Мизина Тамара Николаевна : другие произведения.

Ноша избранности гл 25

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ну вот и пришли.Дальше уж сами. Город на Добром Броде как положено свой норов имеет, но и с другими городами схож: и добропорядочные горожане здесь живут. Очень разные. И оторвы-наёмники забредают. Новые знакомства, новые проблемы, да и старых недругов со счетов сбрасывать не стоит.
  Глава 25 Носители культуры.
  
  В другом месте шёл другой разговор:
  - Ты обещал раздавить этих нечестивых бродяг, как муравьёв! - Захлёбывается от ярости Сивый, - и не сдержал обещания!
  Щуп в тёмном углу повозки сжимается под градом упрёков. Вопреки риску, он прокрался в стан, чтобы вернуть амулет и вот теперь, стиснув челюсти, терпит визг разгневанного путника, содрогаясь от одной мысли, что на эти крики в повозку может заглянуть посторонний. Тоже понимает и Чернобородый:
  - Тише, уважаемый, тише, - шепчет ученик умоляюще. - Ваш гнев справедлив, но сдержанность чувств...
  - Заткнись, сопляк! - срывается Сивый уже на него. - Кто ты такой, чтобы поучать меня? Ты - ученик и твой долг - учиться повиновению, а не учить тех, кто выше тебя по разуму и положению.
  - Только забота о вашей жизни, господин ...
  - При чём здесь моя жизнь, мерзавец?!
  - Вы это у Волчары спросите, - бубнит Щуп, - когда он нас здесь вместе застанет...
  - Почему застанет? - Лагаста Сивый боится и потому примолкает.
  - А вы кричите громче, мудрейший. Чтобы он услышал, - с трудом сдерживает раздражение наёмник.
  Сивый медленно, чуть не со скрипом в голове осмысливает. Слушать других ему вообще непривычно, а думать над чужими словами непривычно вдвойне. По выражению лица путника его собеседники, как по книге читают весь ход его мыслей: досаду сменяет недоумение, медленно и неохотно перетекающее в обыденное и брезгливое отвращение мудреца ко всему и всем вообще и к самовольному бытию в частности:
  - Убирайтесь вон, с глаз моих! - Выносит он наконец свой вердикт. - Оба!
   ...................................
  - И куда мне теперь, господин? - Щуп шёпотом задаёт этот вопрос из-под повозки. Чернобородый стоит рядом, не таясь. На щеках ученика гуляют желваки, но ни в позе, ни в голосе нет ничего кроме невозмутимого спокойствия:
  - Не мне решать это, друг мой. Не мне. И, как видно, не ему.
  - Хозяин, - громко шепчет наёмник, - поверьте: если бы эти трусливые недоумки не отступили перед десятком стрел и парой выставленных копий, а ворвались бы в ряды наёмной сволочи впереди собак - всё было бы по-другому. Но они струсили. Лежат теперь в куче, как корм для местного зверья. Но если бы ... Поверьте, господин, если не сломать этих бродяг сегодня - завтра они просто вырежут собачников начисто и власть нашего господина станет меньше.
  - Я верю в твою преданность, друг, - Чернобородый окончательно справился с гневом. - Я знаю, что ты прав, что тобой движет лишь любовь к Владыке и стремление укрепить его власть в этом низком мире. Твои вопросы ввергли меня в дрожь и мы вместе поищем на них ответы, но не в своих, слабых умах, а у того, кто мудрее нас. Следуй же за мной, друг, но не покидай спасительной для тебя тени.
   ..............................................
  Аня напрасно беспокоилась: слышала ли Блонди её разговор с Рысьисом или нет, потому что первое, о чём заговорила Алевтина с утра пораньше, было именно это.
  - Значит бросаешь меня? Твой новый жених берёт замуж тебя, согласен взять на обеспечение Иришу, но я ему без надобности?
  - Ты прекрасно всё расслышала. - Аня откровенно поддразнивает подругу. - Кстати, парень не плохой.
  - Согласишься? - на лице Тины недоверие.
  - Думаю, - отвечает Аня неопределённо, одновременно и с удовольствием замечая, как напрягается пассажирка.
  - А как же твоя мама? Как наш мир?
  - Ну, ты же утверждала, что возвращение невозможно, - ведёт свою игру Аня. - А парень - стоящий: спокойный, рассудительный ...
  - Работящий!
  - Не знаю, не уверена, но при деньгах. С деньгами везде можно устроиться. А если повозку продать, то и у меня приданное будет неплохое. Впрочем, он меня и без приданного взять согласен.
  - А как же Гастас? - уже нервно скалится Тина.
  - Не знаю. Я пока думаю.
  Наёмники продирают глаза, сонно тащатся к кострищам: подъедать остатки пиршественного угощенья. А вон и Айрисфед. Плетётся, как побитый. Не иначе сдаваться на милость победителю. Раненый проснулся. Аня ловит двух ближайших парней, тащит их в повозку: пусть помогут перевязку сделать. И на свежий воздух Свана вынести можно.
  - Аня, а как же я? Я же пропаду здесь, одна! Неужели ты меня бросишь?
  Пропадёт. В этом Тина права, но ... неужели она надеется всю жизнь просидеть на Аниной шее? Прожить, ничего не делая и от скуки постоянно срываясь на Ане же? И ... может быть хоть эта встряска заставит девушку немного шевелиться?
  - Что ты хочешь, Тина? Чтобы я тебя содержала всю жизнь?
  - Больно ты содержишь меня!
  - Видишь, тебе этого мало. Так что ты хочешь?
  - Хватит издеваться! - Алевтина срывается на визг. - Ты сама всё прекрасно понимаешь!
  - Что я понимаю? - Аня привычно невозмутима. - Что я не могу всю жизнь быть при тебе? Понимаю.
  - Ты просто решила бросить меня. Это подло. Подло! Я не виновата в том, что ничего не умею ...
  - А кто виноват? Никто не умеет делать всё, но если человеку что-то надо - он этому учится. А чему учишься ты? Думаешь, я умела ездить верхом без седла? Чистить лошадь? Готовить на костре? Или я знала все здешние лечебные травы? Нет. Этому я училась здесь. И не только этому. Почему ты ...
  - Пре-кра-ти!
  - Как знаешь. Ты теперь даже танцевать толком не можешь. То, что было вчера - ужасающее зрелище.
  - Прек-ра-ти!!! Ты - чудовище!
  - Вот. Я сказала правду и теперь тебя не устраиваю. Почему ты хочешь остаться со мной?
  Алевтина визжит и бьётся в истерике, как капризный ребёнок в магазине, уверенный, что если покричать как следует, то папа с мамой обязательно купят ту, ну очень красивую игрушку. Большой, жестокий и капризный ребёнок, принципиально не желающий взрослеть. Клинический случай. Медицина здесь бессильна. Временное облегчение может принести лишь удар по голове, как вчера, не без юмора, заметил Рысьис. Облегчение для окружающих, разумеется, а не для объекта удара.
  Впрочем, Аня понимает, что бросить подругу она не сможет. Даже вопреки здравому смыслу. Спектакль этот - для Блонди. И результат, как говориться, у пассажирки на лице. Желая усилить впечатление, она обращается к девочке:
  - Ириша, надо вещи собирать. Скоро Будний, а там мы повозку продаём.
  - Кому, - удивляется девочка.
  - Не знаю. Лагаст обещал покупателя найти.
  Кстати она помянула командира. Вон он нарисовался: идёт с Айрисфедом и шевелит воинов, мол в путь пора, в Буднем всласть отдыхать будем. И тут, наконец-то, срывается Блонди:
  - Отведите меня к отцу! Немедленно! Я должна видеть отца! Где мой отец!
  - Ириша, Тина, прошу, отведите её к отцу, - Аня умоляюще смотрит на подругу. - Одна она не дойдёт.
  - С какой стати, - тут же надувается Алевтина.
  - Пожалуйста, - умоляет Аня. - С одной Иришей Блонди не пойдёт. Она такая робкая!
  - Что за шум? - Это Лагаст подошёл. Вот действительно нежданная и своевременная подмога.
  - Пассажирка хочет поговорить с отцом и я прошу Тину проводить её. Идти одна - девушка стесняется, а Тина с Иришей быстро её проводят и вернутся. В путь ведь пора.
  Командиру достаточно взгляда и Алевтина уже лебезит:
  - Блонди, пойдём. Мы с Иришей проводим тебя.
  Раненый - в носилках между лошадьми. Повозка - пуста. Аня спешно откидывает изголовье кровати, перекладывает кошельки в рысью шкуру, плотно увязывает её, и прячет в рундук. Свёрток получился тяжёлый, но если она сама упакует его с другими вещами - подозрения не возникнет. Пытаясь успокоиться, девушка нервно сжимает и разжимает пальцы. Ей хочется вопить от восторга: "Получилось, получилось". А то, что Ириша ничего не знает - исправимо.
  Вот спутницы возвращаются без пассажирки, забираются в повозку и та сразу трогается.
  - На козлах - Рысьис, - сообщает девочка, давясь слезами.
  - А кто там должен быть? - грубо обрывает её Алевтина.
  - Ярок ...
  В повозке повисает тишина.
  - Погубили ребёнка, а теперь слёзы льёте!
  - Тина, ты ...
  - Да, да! И нечего мне рот затыкать! Я правду говорю: сманили из города и бросили под собаку!
  - Тина!
  - А что? Не так? Ведьма ваша его из семьи увела. Если бы не она - жив бы был мальчик.
  - Его же родичи продать хотели ...
  - Но он бы жив был! Да и продать ... Может, ребёнок напутал?
  - У него мать с собой покончила! И сестёр ...
  - Дура потому что. Тоже мне, Медея нашлась. Подумаешь: овдовела! Вот и вешалась бы одна, от несчастной любви. Дети-то причём? И наёмники хороши: Гастас твой. Сманил мальчишку, сбил с толку, а самого его, между прочим, папаша с мачехой за интересным делом застал. Вот и надавал по шее подонку малолетнему...
  - Тадарик выставил тебя со двора?
  - Да этот Тадарик ...
  - Вон! Вон из повозки. Пешком до Буднего дойдёшь. Жиры растрясёшь, по крайней мере.
  - Да я ...
  - Мне Лагаста позвать? Его ты слушаешься. Или ... Зачем командира беспокоить? Рысьиса хватит. Вон.
  - Аня, - в ужасе заныла подруга, - мне тоже обидно. Я не служанка, а ты меня ...
  - Вон, - повторила Аня, - или зову Рысьиса.
  Медля и тяня время, Алевтина добралась до выхода, оглянулась:
  - Ань, они же изнасилуют меня всей толпой...
  - А ты ночью по лагерю не шляйся и ни к кому, голой под бочок не лезь, - посоветовала ей разгневанная подруга. - Брысь с глаз! Увижу в повозке ...
  Некоторое время в фургоне царила тишина.
  - Госпожа Анна, ... - робко нарушила её Ириша.
  - А, между прочим, Ярок именно за неё погиб! - отозвалась Аня, скорей своим мыслям нежели ученице. - Собака, обычно вытаскивает из повозки крайнего и им довольствуется. А крайней лежала Тина.
  - Ваша подруга в этом не виновата ...
  - Конечно не виновата. Если кто и виноват, так это чёртовы собачники, кормящие псов человечиной. И проклятый Повелитель Мёртвых, выпустивший в мир этих тварей - людоедов. А Тина - просто злобная дура. Впрочем, добрые дураки бывают только в сказках. В жизни же все дурни - порядочные злыдни.
  - А злыдни - дураки?
  - Возможно, - согласилась с собеседницей Аня понемногу остывая, - хотя они и уверяют всех в обратном, объявляя злобу признаком особо острого ума.
  - Аня, ... - Алевтина просунула голову между кожаными полотнищами.
  - Сгинь, - отмахнулась от неё девушка, уже без злости. - Я сказала, что до города будешь идти пешком, значит - будешь идти. Станешь ныть и приставать - вообще прогоню с глаз долой: живи как знаешь. Сгинь, кому сказано.
  Некоторое время в повозке опять наступила тишина и нарушила её опять Ириша:
  - Госпожа Анна, а про господина Гастаса ...
  - Экая новость, - пожала плечами Аня. - Лагаст мне об этом давно рассказал. Звучало всё правда иначе. Дело было три года назад, если не больше. Отец приревновал сына к молодой жене и выгнал из дому. Что там произошло на самом деле, думаю, полностью и сам Гастас не расскажет. Да и не рассказывал никогда. Твёрдо известно одно: ему тогда и семнадцати не было. Той девчонке - от силы тринадцать, если не меньше. Мозгов ни у того, ни у другого... И ещё ... Я ведь знаю, что он, в моё отсутствие, к тебе каждый день в повозку приходил, так ответь: что-нибудь, кроме как подёргать тебя за косички, он себе позволял?
  - Нет, госпожа ...
  - Вот именно! Ничего сверх. Так почему мы с тобой должны верить людям, которые ничего не видели и не верить собственным глазам?
  - Правда, госпожа, - прошептала Ириша. - Верьте своим глазам. Они лгать не будут.
  - Да! - Аня вскинула палец. - Ещё одно дело. - И тут же прижимает палец к губам, указывая другим на изголовье кровати, откидывает его. Гнёзда для кошельков пусты. Глаза Ириши округляются, лицо вытягивается. Она поспешно зажимает рот обеими руками. Аня подходит к рундуку, открывает его, шевелит туго скрученную, рысью шкуру:
  - Тяжёлая.
  Ириша робко трогает шкуру, толкает. На лице девочки - понимание:
  - Слишком тяжёлая. Надо разложить ...
  - Точно, - соглашается Аня. - Я и говорю: разберём вещи, уложим, увяжем. Раз повозку продавать, то лучше это сделать заранее.
  - Правда продавать?
  - Конечно. Иначе от этих, Чёрных не отвяжешься.
   ..................................
  - Дура! Распутница! Да как ты посмела без позволения покинуть повозку? Идти через весь караван, на виду у пьяных наёмников в сопровождении лишь двух безголовых шлюх? Ты забыла, что храниться в повозке? ЧТО! Я доверил тебе!
  - Отец, - Блонди рыдает в полный голос с трудом выговаривая слова. - Они говорили, что продадут повозку, что Анна хочет выйти замуж за наёмника и вернуться к Валу! Я не могла ...
  - Подождать до вечера? Да любая мышь умнее тебя!
  - Повозку продадут ...
  - Что? - До Сивого наконец-то дошли слова дочери. - Почему ты молчала об этом, дура?! Повозку продают! Там же ... Где ученик? Где этот болтливый бездельник? Немедленно найди его и приведи ко мне!
  - Отец, но я одна, а там - наёмники ...
  - Я сказал: приведи!
  Искать Блонди, на её счастье, никого не пришлось. Чёрнобородый услышал визг и сам поспешил к повозке. К своей собственной, кстати. Постучался:
  - Вы звали меня, мудрейший?
  - Да! Ты слышал? Мою повозку хотят продать, а эта блудливая шлюшка-Анна собирается замуж за какого-то наёмника ...
  - Это важные новости, мудрейший.
  - Они хотят продать мою повозку!
  - Это хорошо. Мы сможем купить её.
  - Купить?
  - Да, просто купить. Шесть или семь золотых - и повозка опять станет вашей, мудрейший. Со всем её содержимым. Но вашей дочери надо как можно скорей вернуться назад. Я провожу её.
  Сивый притих, обдумывая, но поскольку ни молчать, ни долго думать не умел, решил оставить за собой последнее слово:
  - Иди и сделай всё, как сказано. Да! - Он споткнулся. - Эта девка решила вернуться к Валу и выйти там замуж. Волчонок у неё уже побоку.
   .................
  Лавируя между движущимися повозками в поисках нужной, Чернобородый обдумывал услышанные новости. Осмелевшая от отчаяния девушка сама рассказывала ему подслушанные подробности.
  Следы сборов в повозке, отсутствие Алевтины и равнодушие, с каким Аня приняла пассажирку тоже дали пищу пытливому уму ученика, заронив немало подозрений. Всё обстояло совсем не так, и было не тем, чем казалось. Но и это не было самым главным. Что делать дальше? Вот какой вопрос тревожил Ученика. "Мудрый не приказывает обстоятельствам, - шептал про себя маг, - но направляя их им же и подчиняется. Мудро и почтительно".
  Повозка Айрисфеда заметна ото всюду - чуть не целый дом на колёсах, влекомый тремя парами волов. Хозяин несомненно предаётся горю по упущенной выгоде. Придётся добавить пару щепоток соли на раны его сердца. Планы Лагаста купца явно не обрадуют. В том, что сватовство Анны затеял именно командир наёмников - Чернобородый не сомневается. По крайней мере в том, что без вмешательства Волчары эта интрига не обошлась. Всё это торговца ни коим образом обрадовать не может. К счастью, Айрисфед хитёр и мстителен. Он сам сумеет сплести сеть для желанной ему пташки. Надо лишь проследить за ним, чтобы потом вовремя вмешаться. И помощь предложить - будет не лишним. Толковую помощь.
  Вечером Аня смилостивилась над землячкой и пустила её на ночь в тёплую повозку, но утром, лишь караван тронулся - без пощады выгнала на улицу. На рассвете воины подвели к повозке двух лошадей и девушки по очереди опробовали их обеих. Аня попыталась посадить в седло Алевтину, но красавица скисла меньше, чем за полчаса. Верховая езда требует крепких мышц.
  Следующая ночь тоже прошла спокойно. На рассвете к повозке подошёл Лагаст с покупателями: с Сивым и Чернобородым. Торг свершился быстро: воины помогли девушкам навьючить упакованные вещи на лошадей, Чернобородый передал Ане семь золотых - очень хорошая цена. Но особенное удовольствие девушке доставили выпученные глаза и широко раскрытый рот Сивого, когда он, выскочив из обретённой повозки, провожал взглядом двух наездниц. Вопить про украденное золото мудрец не осмелился. Да и кто бы ему поверил?
  "Доброго брода" караван достиг около полудня. Растёкшаяся по равнине река была сколь широкой столь же и мелкой. Лошади и волы преодолели её сами, груз, телеги и люди (всё-таки поздняя осень) - на плотах. Шесты плотогонов крепко упирались в ровное, песчаное дно.
  Будний город (самый восточный город народа, жившего дальше, за рекой СтрУей - так её называли), особого впечатления на Аню не произвёл: больше Пристепья, но много меньше Белого Клина.
  Наёмники на этот раз направились не на Торговую улицу с подворьями купеческих товариществ, а на Кабацкую, с её постоялыми дворами, кабаками и тавернами для приезжих, проезжих и проходящих.
  Найти и снять жильё для Ани и её спутниц помог Глузд - наёмник, нанятый в Белом Клине. Безродный, не слишком заметный ни манерами, ни внешностью, он, однако, как оказалось, лучше других знал закоулки Буднего. Именно Глузд подсказал Лагасту подходящий постоялый двор, достаточно вместительный, чтобы поселить всю "пехоту" разом. Прежде чем разбежаться, парням предстояло сбыть трофеи последнего боя и разделить выручку.
  Двухэтажный дом с садом в небольшом, на три дома тупике, похожем на закуток. Первый этаж - каменный. В нём хозяин дома держал продуктовую лавку и жил сам с женой и четырьмя детьми. Второй этаж дома, рубленный из брёвен, разделённый на три комнатушки - сдавался постояльцам. Последняя комнатка имела запасной выход на лестницу, спускавшуюся в сад за домом. Её-то хозяин и предложил Ане за серебряную монету в месяц. По местным меркам - не дорого. И ещё за топливо полагалось платить медяк в день.
  Кроме Глузда в переезде помогал Рысьис. Он сразу просёк хозяйскую хитрость и, сбегав на ближайший торжок, купил на тот самый медяк и приволок четыре огромные вязанки хворосту. По не слишком холодному времени - неделю можно подтапливать.
  Из обстановки в комнате наличествовал, во-первых, очаг: огромный, низкий глиняный горшок, наполненный на две трети песком для остойчивости и установленный на плоских камнях, как на ножках; во-вторых, две постели: короба из досок на полу наполненные соломой; в-третьих, стол, лавка у стены, две скамьи и табурет. Для вещей предназначались колышки, вбитые между брёвен. Свет в комнату попадал через дверь, ведущую в сад, через крошечное округлое окошко в стене, затянутое бычьим пузырём и снабжённое внутренней ставней и через узкое, волоковое оконце для дыма под стрехой. Его, при желании, тоже закрывали задвижкой.
  Отсутствие застеклённых окон уподобляло помещение любого размера тёмному чулану, но Аня вопрос с освещением решила просто: купила в лавке на медяк бараньего сала и накатала кривых сальных свечек, использовав в качестве фитиля толстую кручёную льняную нить.
  Конюшня при доме тоже была. Постой трёх лошадей обошёлся в серебряную монету за месяц. Да ещё и корм ... Дорогая она - жизнь в городе.
  Одну кровать сразу уступили Алевтине. После пешего перехода бедняга едва держалась на ногах. Солому застелили тонким плащом, тёплый, овчинный плащ бросили сверху и Тина, даже не раздеваясь, рухнула на это ложе.
  Аня с Иришей чувствовали себя куда бодрей. Они натаскали воды, нагрели её. Благо - колодец в саду, а глиняный горшок с острым дном, чтобы вкапывать его в песок имелся при очаге. Освежившись, девушки разобрали вещи: что-то оставили в тюках, что-то развесили на колышках по стенам. Оказалось, самостоятельная жизнь требует кой-каких хозяйственных принадлежностей. Обсудили этот вопрос, составили список покупок и дел на завтра. Свеча оказалась очень кстати. И спать.
  Утром Аню разбудил холод и Алевтина.
  - Что случилось?
  - Холодно...
  - Хвороста подкинь, - посоветовала подруге Аня, зевая. Вылезать из-под плаща ей категорически не хотелось. Воздух в комнатке действительно "бодрил".
  - А поесть ...
  - Хлеб на столе, под салфеткой.
  - Один хлеб?
  - В очаге горшок с кипятком стоит. Остыл наверно.
  - И всё?
  - Ну да. Мы же теперь на подножном корме, - она потянулась. - Надо вставать. Действительно зябковато. Доброе утро, Тина. Какие планы на сегодня? В город с нами пойдёшь?
  - Не пойду, - Алевтина ломала хворостинки, подкладывала обломки в разгорающийся огонь. - Какое убожество! Даже нормальных печек здесь нет.
  - Не хочешь - не ходи, - согласилась с землячкой Аня. - Дома тоже кому-то надо остаться. Обед приготовишь? Шучу. У нас ведь ни посуды, ни припасов. Внизу правда лавка. Хлеб оттуда.
  - И что? - Алевтина огляделась по сторонам. - Так теперь всю жизнь?
  - Да, - вздохнула Аня. - И это ещё не худший вариант.
  - И никакой надежды?
  Вместо ответа Аня разводит руками. Откровенничать с подругой она давно отвыкла, а утешить беднягу ей нечем.
  - А это что? - Продолжает любопытствовать Алевтина, указывая на подготовленный с вечера свёрток.
  - Инструменты. Ободрались в походе. Надо их заново залудить, а то зеленеть начали, а медные окислы, как ты знаешь - яд.
  - Аня, но ты же лекарка! Отличная лекарка!
  - Может быть по местным меркам и отличная, но, я же пришлая, - вздыхает Аня, - а этот рынок здесь наверняка давно поделен между своими.
  - И что? Выйдешь замуж? А как же я?
  - Не знаю, Тина. Я - думаю. А ... может быть тебе опять танцами заняться? В Пристепьи тебе за них хорошо платили. Лучше, чем мне за лечение.
  Алевтина морщится, признаётся неохотно:
  - В Пристепьи Тадарик был. Он хоть и козёл, но под его защитой можно было никого и ничего не бояться.
  - Да, - соглашается с подругой Аня, - там был Тадарик, а здесь нас защитить некому.
  Подавленная неопределённостью, Алевтина плачет и Ане нечем утешить её. Чужой мир - это чужой мир. Самым лучшим для них обоих было бы возвращение домой. Только где он, этот дом?
  Неожиданная получилась прогулка. Из тупика Аня и Ириша вышли на Кабацкую улицу. По утреннему времени она безлюдна и безопасна. С неё девушки свернули в один множества проулков. Следовало ли им это делать? Вопрос спорный. С одной стороны, ни улицы, ни переулку в городе никак не обозначены, с другой - лучший способ узнать окрестности - именно заблудиться. Ане, как уроженке мегаполиса, эта истина прекрасно известна.
  "Будний" чистотой не блистает: тротуары не везде, канавы - тоже, улицы узкие, грязные. Даже Пристепье с его пылью выглядело более уютным, по-захолустному домашним. Дома в Буднем одно и двухэтажные: есть бревенчатые, есть наполовину каменные. В домах побогаче, в оконные рамы вставлены пластинки слюды. Впрочем, в переулках таких домов нет. Здесь больше землянки встречаются. Есть и длинные, одноэтажные дома, похожие на бараки. Наверно в таких не одна семья, а целый род обитает. Город, да ещё и пограничный, всегда многонационален.
  Следующая улица, на которую они вышли из переулка оказалась "Гончарная": вдоль заборов выставка всевозможной посуды, а сама улица поверх растоптанной глины покрыта толстым слоем золы и обожжённых черепков. Чисто и это уже хорошо. Свернули в переулок - вышли на "Плотницкую" Опять не то. А совсем рядом слышен характерный стук: там работают каменотёсы.
  - Московская застройка, - ругается Аня. - Полный хаос.
  Поплутав по улицам и переулкам ещё примерно с час, девушки оказываются на одной из центральных улиц, среди гуляющих горожан. И то! Время. Солнце в зените. Новая напасть: возле чистой таверны трое наёмников клеют местную красотку. Ну, клеют и клеют. Казалось бы, никто и никому ни мешает, никому и никакого дела нет. Ане с Иришей лишь бы мимо пройти. Но один из парней цепляет их взглядом и ...
  Глаза у мужчины лезут на лоб. Он дёргает за одежду товарищей, тычет пальцем в проходящих девушек и что-то шепчет. Глаза у рубак округляются. Забыв о красотке, они провожают взглядами Аню и Иришу. Не пристают, нет, упаси от такого ведьма. Здесь же город, главная улица, народу полно. И всё-таки такое внимание!
  "Красный товар" сегодня девушек не интересуют. Ага! Вот она, книжная лавка. Здесь же трудятся и переписчики. Аня и Ириша заходят. Благо - двери нараспашку.
  Просторное помещение отнюдь не пустует. Сколько-то там покупателей - посетителей, пристроившись к прилавку, рассматривают книги и беседуют Кто друг с другом, кто с продавцами. Солидные мужчины, среди которых затесалась парочка юнцов. Длинные волосы каждого посетителя заплетены в четыре толстые косы, бороды коротко и округло подстрижены, в длинные косы усов явно вплетены пряди конского волоса. В косы - возможно тоже. Все они в чёрных, длинных плащах - мантиях, поверх прочей одежды, разумеется. У двоих посетителей мантии эти оторочены куньим мехом - местные законники. У остальных - волчьим. В общем аристократия и интеллигенция века меди. Ещё у одного седовласого мужчины нестриженные волосы, усы и борода просто распущены по плечам, а белая, полотняная одежда не сшита, а обмотана вокруг тела наисложнейшим образом - жрец.
   Народу много, но странное ощущение: ты есть, а тебя не видят. Даже случайные взгляды проходят сквозь, как будто ты или из стекла, или невидима. Взгляды продавцов, кстати, тоже. Их двое и оба активно участвуют в мужской беседе. И не вклинишься.
  Аня высмотрела-таки третьего приказчика в лавке - юнец что-то укладывал под прилавком, выпрямился и Аня поспешно обратилась к нему:
  - Уважаемый, я хочу сделать заказ: снять две копии с черновика...
  Подросток не столь выдержан, как его старшие товарищи. Испуг и растерянность мешаются на его лице и тут же сменяются выражением ничего не видящего высокомерия. Ладно. Аня подходит к одному из двух писцов, кладёт перед ним исписанную, полотняную тетрадь:
  - Уважаемый, скажите: сколько будет стоить переписать эти заметки на телячью кожу два раза?
  В ответ, как говорится, тишина. Писец даже не поднял глаз от работы. Неужели всё так глухо?
  - Ну, хоть кожу для письма я в этой лавке могу купить?
  - Зачем она тебе, женщина? - Дородный, почти шарообразный мужчина прямо-таки тянет лицо ради выражения максимального презрения. На плаще его соболья оторочка. Городской финансист?
  - Да вот, волосы хочу накрутить, чтобы локоны ровно лежали, - огрызается Аня, впрочем, подпуская в ответ лишь самый минимум иронии.
  - А как это? - мальчишка - продавец, чьи волосы ещё не заплетены в косы, просто выскакивает из-за прилавка.
  Ах, если бы в лавке больше никого не было. Аня с удовольствием рассказала бы подростку о завивке волос на папильотках, а он, глядишь, и просветил бы её где и кому отдать тетрадь в переписку. Увы, вокруг было полно зрителей и все они, враз завозмущались и загомонили в полный голос: девки, шлюхи, гулящие, вон - эти слова комбинировались и дополнялись ещё менее пристойными. Хорошо, что в таком шуме невозможно расслышать: что именно кричит каждый. Вот и суди о культуре по одежде и родовитости.
  Ане не до философии. Ноги бы сделать без потерь. Бочком, бочком, пряча Иришу за спину, она добралась до входной двери, но день курьёзов продолжался. Именно в тот момент, когда девушки совсем уже примерились выскользнуть, перекрывая путь к отступлению, в помещение ввалилась, скажем так, крайне неуместная для данной лавки компания: босой, длинноволосый подросток в бурой, длинной, "на вырост" одежде, тащил за собой мужчину примерно Аниного роста и квадратного телосложения.
  - Они вошли сюда! Я видел!
  Итак, парнишка - это что-то вроде местного чичероне (мальчик-проводник), а вот кто его спутник? Ну, габариты - это ладно. Наёмники вообще народ крепкий. Любой хиляк потаскав броню изо дня в день раздаётся в плечах. Но вот лицо...
  Если у мужчины когда и присутствовали индивидуальные черты лица, то очень и очень давно. Сейчас от них остались лишь серые глаза, тонкие, бескровные губы и острый, выбритый подбородок. Всё остальное, что не скрывали тёмно-русые, собранные в пучок волосы и отпущенные чуть не до плеч бакенбарды, изрыто, изрезано, исчерчено глубокими шрамами. Кончик носа воина отхвачен то ли в схватке, то ли для общей гармонии и вывернутые ноздри на его лице двумя дырами смотрят наружу. Такое личико в ночном кошмаре увидеть - можно и не проснуться. И голос у рубаки под стать внешности: этакий утробный рык:
  - Где они?
  От такого рёва посетители готовы в стены вмазаться и под прилавок залезть. Кстати, продавцы так и сделали. Тем более что вслед за громогласной страхолюдиной в лавку ещё мужики лезут: самого разного рода, вида и племени, как и полагается наёмникам.
  - Где она? - ревёт вояка уже гневно.
  - Кого вы ищите, уважаемый? - подаёт голос Аня из-за его спины. Ей совершенно не понятен страх торговцев и покупателей в лавке. Конечно, наёмник ведёт себя, скажем так, помягче: демонстративно. Ну и что? Они все себя так ведут. Потому что в городе, среди бела дня, да при свидетелях сверх этой демонстрации ничего и никогда себе не позволят. Рубака разворачивается на голос. Губы его ползут в стороны в гримасе, долженствующей означать улыбку. Малец выныривает у него из-под руки:
  - Это она! Она!
  - Вижу.
  Монета переходит из ладони в ладонь, меняя хозяина.
  - А теперь: брысь.
  Мальчику повторять не надо. Он ужом проскальзывает между воинами. Миг - и нет его, а воин в шрамах переносит своё внимание на девушку, к немалому, надо заметить, облегчению зрителей - мужчин.
  - Госпожа Анна?
  - Да, это я. С кем имею честь беседовать?
  От хохота наёмников вздрагивают стены.
  - Это она, она, - злорадно шипит пузан в плаще с соболем. - Точно она!
  - Цыц! - окрик старшого обращён к брюхатой шавке, но стихают все. - Госпожа Анна, - смирение наёмника отдаёт фарсом, но что с того? - Если бы меня, как вас, вольные бродяги на щите подняли, наша беседе беседой равных была бы. Не я вам, вы мне честь оказываете. А имя моё: Мечик. Помечен со всех сторон. Я старшой над этими охламонами. По крайней мере хоть это они признают.
  Мечик явно играет на публику и, надо признаться, играет здорово. Вон как меняется выражение лиц невольных зрителей: страх, злорадство, изумление.
  - Госпожа Анна, - продолжает бродяга, - не знаю, в чём вы с Волчарой не сошлись. Он про вас ни одного плохого слова не сказал. Да и вы про него, как я слышал, тоже. Но что есть - то есть. А парни его вас очень хвалят. И Неврисовы парни тоже. Говорят, что при вас у них ни один воин от болезни не помер. Животом вообще никто не маялся, а если кто захрипит или закашляет, то вы ему такое зелье сварите, что через пару дней можно снова в седло. И раны вы лечили. Да так удачно, что разве мёртвого поднять не могли. Ну да, когда Гнилая прибрать кого твёрдо решила - не поспоришь. Нам это очень понравилось, госпожа Анна. И мне и охламонам моим. Мы ведь не безродные. Нас дома ждут. Мы на восток идём: южнее Вала и до Излучья. Скоро реки встанут и переправы без надобности будут. Пойдёмте с нами. Четыре золотых вам кладём, как воину. Ну и харч наш. Хоть сегодня на подворье перебирайтесь. Мы на Боричевом стоим. Любой укажет.
  Наёмник прёт танком и не будь у Ани своих планов..., впрочем, даже в этом случае всё равно следует приглядеться к человеку, прежде чем давать согласие. Как и отказ, кстати.
  - У вас на подворье есть больные?
  Мечик осекается лишь на долю секунды:
  - Значит, договорились?
  - Нет ещё. Я должна подумать, узнать о вас всё. Хотя бы у воинов Лагаста. Но я не отказываюсь и потому спрашиваю: есть у вас больные на подворье? Если есть - я приду и буду лечить. О цене договоримся после лечения.
  - Так лекарь вроде ходит... - перебил её один из спутников Мечика. Тоже к стати весь в шрамах.
  - Цыц, - одёрнул его командир. - Что с того? У Запяста месяц рана гниёт, а от желудочной хвори уже двое померли.
  - Вот и договорились. Я посмотрю на вас, вы посмотрите на меня, а там уже будем решать. Кстати, - Аня вытянула из-за спины девочку. - Это Ириша, моя ученица и помощница.
  - Госпожа Ириша! Как же я забыл! - Лицо Мечика расплывается в улыбке. - О вас мы тоже много слышали вчера. В столь юных годах и столь глубокие знания ...
  - По поводу знаний, - решительно перебила наёмника Аня. - Не подскажите ли, уважаемый Мечик, где в этом городе можно купить кожу для письма?
  - Кожу для письма? - Старшой удивлённо посмотрел на Аню, повертел головой, оглядываясь по сторонам. - Так ведь ...
  - Здесь мне ничего не продают.
  - Как не продают? Это же лавка!
  Аня не менее растеряно развела руками:
  - Мне указали на дверь.
  - На дверь? - Взгляд воина совсем иначе скользил по обстановке и товарам, по продавцам и покупателям-посетителям. - Госпожа Анна, сколько письменной кожи вам надо?
  - Я не знаю, - вздохнула Аня. - Мне бы надо красиво переписать мои записки о травах. Хорошо бы в двух экземплярах. И сколько кожи на это пойдёт ... Не знаю.
  - Кажется книги переписывают тоже здесь ...
  - Я не понимаю. Я пришла не с пустым кошельком, но со мной не хотят даже разговаривать, - продолжала азартно ябедничать Аня, - будто мои деньги чем-то хуже любых других ...
  Какое же это было зрелище! Взгляд наёмника растерянно скользит по посетителям и вальяжные мужи, а две трети их при оружии, тихо скисают под ним. Законники прекрасно понимают, что даже самый грозный закон дырку в шкуре не заштопает. Более того, как бы исподволь, они вытесняют к грозному рубаке пузана в плаще с собольей оторочкой. Уж не он-ли хозяин лавки? Так оно и оказалось.
  - Так кто хозяин этой лавки? - вопрос Мечика естественно обращён к ближайшему из посетителей. Это оказывается один из юнцов. Он трусит, давится словами.
  - Что ты хочешь, отважный воин, - вынужденно вступается за посетителя "финансист".
  - Ну, сколько можно повторять? - Вздыхает обречённо Аня. - Книгу переписать надо.
  - Так все писцы заняты ...
  - А есть в городе ещё переписчики? Если да, то скажите где и мы уйдём.
  - Лучше мальца в провожатые дай, - уточняет Анину просьбы старшой и подмигивает. - А то мы ведь можем по ошибке опять сюда забрести ...
  Провожатый находится в миг: младший из продавцов при лавке, тот самый, что заинтересовался завивкой волос, но Мечик недоверчив: выделил девушкам ещё одного сопровождающего из "своих", напоминает, прежде чем отпустить их и самому уйти:
  - Мы на Боричевом подворье, уважаемая, на Торговой улице. Не заблудитесь. Мы вас ждать будем.
   ............................................
  Отрок-провожатый носил немного странное имя: Неугод. На этом странности заканчивались. Мальчик как мальчик - вцепился в воина с расспросами: откуда, пришли, куда идут, какие опасности на пути? Опасности его интересовали больше всего, ну и почему так шрамов много?
  Со шрамами всё тоже оказалось просто. Воины гибнут часто, а слёзы по мёртвым в этом племени - удел детей и женщин. Настоящие товарищи провожают убитых кровью: режут себе лица, прокалывают щёки, надрезают мочки ушей, наносят неглубокие раны на плечи и грудь. Чем больше пролито братской крови по убитому, тем больше чести ему оказано. Причём ни животных, ни тем более пленных в честь погибших не режут. Их кровь оказывается "грязная". То же относится и к Богам. Хочешь жертвовать - жертвуй, но своё, а не чужое. Причём сам. Вот и суди по шрамам о кровожадности.
  Кроме того, к своему немалому удивлению, Аня узнала, что выходка Лагаста, пожелавшего поднять на щит её, деву, уже стала притчей во языцех и обещает стать легендой. Так что Неугод, половину дороги, пристававший с расспросами к наёмнику, вторую половину пути с откровенным восторгом косился на Аню и о таком пустяке, как завивка, даже упомянуть не осмелился. Первые же его слова, обращённые к переписчику, сказанные вместо приветствия, прозвучали:
  - Это госпожа Анна! Её воины на щит подняли! Она - лекарка!
  Аня уже успела узнать от Неугода, что зовут переписчика Мал, потому что в семье он младший, что Мал - из рода старожилов (т.е. знатного), служит он в городском храме и по обычаю покоит старость недавно овдовевшей матери. Кстати, род - родом, но богатством дом высокородного Мала не блистал. Не лачуга и на том спасибо. Да и сам хозяин особого впечатления не производил: тощий юнец лет шестнадцати. Разве что тёмно-русые волосы заплетены в четыре косы, по-взрослому. Усики едва-едва пробиваются, одет в длинную хламиду, типа жреческого одеяния, но из дешёвой, грязно-бурой шерсти. Впечатление на Аню, причём сильнейшее, произвели рисунки.
  Все доски забора изнутри покрывали изображения людей, зверей, рыб, птиц с немного утрированными телами, но сразу узнаваемые. Они казались застывшими на мгновение, перед тем, как сорваться с места. Реплика Неугода как раз оторвала художника от работы, а его блекло-серые глаза буквально впились в пришельцев: воин с лицом из одних шрамов, молодая женщина в явно нездешней одежде и явно нездешнего облика, девочка-служанка, скромно прячущаяся за спиной госпожи.
  - Приветствую хозяина. Я - лекарка, - представилась Аня. - Ты можешь переписать мои заметки? - Из плетёной сумочки на свет появилась матерчатая тетрадь. - На кожу, в двух экземплярах и, - она запнулась, - с рисунками. В рукописи рисунки есть, но маленькие. Их надо увеличить примерно на пол-листа каждый. Задаток - два золотых.
  - Сколько? - обалдело вытаращился воин.
  - Кожа для письма стоит дорого, - отозвалась Аня. - Работа - столько же.
  - Столько же? - теперь удивление отразилось на лицах парнишек.
  - Да. Это будет книга. И картинки должны быть очень точными.
  - Ладно, - поморщился наёмник, - деньги ваши. Скорее потратите - скорее в путь соберётесь. Как скоро это будет готово, малец?
  - Три дня на переписку, рисунки, да ещё и две книги ... - юноша задумался, неуверенно подвёл итог подсчётам. - Может даже десять дней. Другой работы у меня правда сейчас нет ...
  - Половина листов в книгах должна остаться чистыми. За них я заплачу как за кожу и серебряный сверху.
  - Листов? - не понял переписчик.
  - Да, - Аня раскрыла перед ним тетрадь. - Это называется листы, они сшиваются в книгу...
  - Но у нас ...
  - Всё делается по-другому. Я знаю и потому плачу серебряный. Поверьте, уважаемый, в этом нет ничего сложного.
  - Да, госпожа, - смущение не позволяло юноше спорить.
  - А насчёт переплёта ...
  Наёмник ушёл. Книги и переплёты воина не интересовали. Обговорив все детали, Аня с Иришей отправились в город, Неугод задержался поболтать с приятелем.
  Две лавки лудильщиков Аня прошла мимо. Слишком уж большие и богатые. Не хотелось опять нарваться на скандал или оскорбления.
  - Ириша, может с наёмниками пойдёшь ты одна? Дело ты знаешь, инструменты у тебя будут, травами и зельями я поделюсь и первая книга - твоя?
  - Я?
  - Повозку мы тебе купим. Золота у нас уйма ...
  - Но оно ...
  - Плевать. Я понимаю, что золотую цепь с рубинами нам покупать не стоит. Это привлечёт внимание. Но любые, необходимые траты мы себе позволить можем, тем более, что повозка - это не дорого. Лучшие быки - по золотому за голову, простая повозка и половины золотого не стоит, кожаный верх ...
  - Я боюсь ехать одна, с чужими
  - Это серьёзно. Но рано или поздно тебе придётся начинать. Кстати, про Мечика надо бы расспросить. Например, у Лагаста. Он многих наёмников знает и плохого не посоветует.
  А вот и подходящая лавка. Небольшая, в переулке - сразу видно, что хозяин каждый медяк считает. Возле мастера - две женщины. Одна забирает залуженный котелок, другая - сдаёт в починку прохудившийся. В глубине мастерской - два подмастерья. Сидят и скучают. Не иначе сыновья хозяина. Аня первым делом попросила у хозяина новенький, медный котелок с витрины, купила, заказала сделать чайник. Мастер её не понял, но заказ принял с энтузиазмом, внимательно выслушал объяснения покупательницы, с интересом рассматривал её рисунки на пыльном полу, согласился: "Да, уважаемая, до завтра такое сделать можно. Это будет стоить..." О цене договорились быстро. К цене котелка Аня добавила серебряную монету - задаток за чайник и только после этого выложила перед медником инструменты. Свои для начала:
  - Это надо залудить заново.
  - Сделаем, уважаемая.
  Аня выкладывает инструменты Сивого:
  - А эти - вычистить, залудить и пополнить. Вы можете снять копии с тех?
  Хозяин рассматривает инструменты, сравнивает, соглашается. По его словам изготовить форму для отливки по готовой вещи - дело не сложное, тут и подмастерье справится, но вот инструмент у него немного не тот. Тяжело медь на костре в тиглях плавить.
  - А ты, на три части меди, четвёртую часть олова добавь, - предлагает Аня не слишком задумываясь о том, что говорит. - Хуже металл не будет, а плавиться легче станет. Я и за олово заплачу. Не хочу литейщиков искать. Опять в городе заблужусь.
  Мужчина колеблется и она достает ещё серебрушку. Видно с работой и заработком у мастера напряг. Он соглашается всё ещё без энтузиазма:
  - Попробую, уважаемая. Вещи мелкие. Должно получиться. Только готовы они будут дня через два. Формы застыть должны.
   .........................................
  Первое, что сделал хозяин, спровадив заказчиц - выдал монету младшему из сыновей вместе с заданием купить мешок зерна, ибо "зерно дешевле крупы" и помочь матери растереть его для каши на ужин.
  - Отец, - подал голос старший, - олова у нас почти не осталось. Купить бы, пока деньги есть.
  - Завтра, - отмахнулся хозяин. - Займись формами. Они застыть до завтра должны.
  - Глина?
  - Алебастр. Работа мелкая, аккуратная, а я попробую этот, который чайник спаять. На него у нас олова хватит.
  Средний сын запаивал прохудившийся котелок и в беседу старших не вмешивался.
  Лудильщик взял один из Аниных инструментов, из тех, с которых следовало сделать копии, осмотрел и прощупал со всех сторон. Пальцы ощутили неровности выпуклого рисунка, проступающие сквозь протёртое олово: два перекрещенных треугольника. Человек всмотрелся. Точно! Она самая! Краски сбежали с лица дыхание стало прерывистым:
  - Клеймо Мастера! - прошептал он не смея поверить своим глазам. Пальцы быстро ощупали второй инструмент. - И здесь? Так это же ...
  - Отец, какие формы делать? - задал вопрос старший.
  - Все. Со всех инструментов. А эти, - он указал на зелёные ланцеты и иглы Сивого, - все в переплавку. И насчёт олова ... Как там стриженная сказала? Четвёртая часть?
  - Олово дорого стоит. Может быть ...
  - Нет, сделаем всё по уговору. Боги пустых слов не говорят.
   .............................
  Котелок оказался очень удобен для покупок: мерка крупы, кусочек мяса, пара луковиц, одна репа - на ужин хватит. Да и на завтрак тоже. Немало времени ушло на поиски обратной дороги. Ничего, зато теперь ей с Иришей известны все окрестности.
  Тина, как всегда, встретила их упрёком:
  - Где вы столько времени пропадали? Я места себе не находила. Не знала, что делать...
  - Ну, заблудились немножко. Бывает. - отмахнулась о её претензий Аня.
  - Как заблудились?! Я же переживала!
  - А ты не переживай. Лучше огонь в очаге разведи, а мы с Иришей ужином займёмся. - Осадила подругу Аня. - Есть хочется.
  Тина примолкла, отошла, села у потухшего очага, в растерянности на него поглядывая.
  - Наломай мелкого хворосту, положи в очаг, - подбодрила её Аня. - За огнём надо будет сходить вниз, к хозяевам. А вообще огонь здесь поддерживают постоянно, потому что разжечь его можно только трением. Железа ещё нет и кресала, чтобы выбить искру, соответственно тоже, а камнями ни я, ни ты пользоваться не умеем.
  - Я боюсь идти к хозяевам, - ответила Алевтина, скромно потупив глаза. - Может Ириша сбегает?
  - Ладно, - вздохнула Аня, - за огнём схожу я, а ты дрова пока уложи. Это как костёр. Ты костёр жгла?
  - Нет, никогда, - взгляд подруги молил о снисхождении. Аня скрипнула зубами. Оно конечно, никто умельцем не рождается, однако, чтобы чему-то научиться, надо начать учиться, а не изображать по каждому поводу милую беспомощность.
  - Знаешь, Тина, ты прямо как "Меченый" у Джека Лондона.
  - Чего?
  - Пёс из рассказа. Когда надо было работать - так же как ты из себя умирающего изображал, зато жрал в три горла и пакостил на каждом шагу.
  - Ты меня куском хлеба попрекаешь?
  Аня демонстративно отвернулась:
  - Ириша, подготовь дрова. Я за огнём схожу.
  У Алевтины ещё был шанс всё исправить: просто уложить дрова в очаге, но она чувствовала себя победителем и не собиралась уступать. Она же свободный человек и никто не заставит её работать, если сама Тина не хочет этого. Не рабыня же она, в конце концов.
  Аня принесла головню, растопила очаг, девушки дружно приготовили ужин, так же дружно его съели, из принципа не оставив Алевтине ни крошки. После чего принялись обсуждать планы на день завтрашний: и на Боричево подворье надо сходить, и к Лагасту за советом заглянуть, и к переписчику - Малу зайти, и к лудильщику. За заказами приглядывать нужно. Поправить всегда проще, чем переделать.
  Утром Аня с Иришей опять позавтракали без Алевтины: купили хлеба в лавке, запили кипятком. Будя. Здесь все так питаются. А перед уходом Аня отвесила землячке ещё одну плюху:
  - Тина, убери комнату к нашему приходу: полы помой, стол и лавки протри. Ладно? - улыбнулась и сразу сбегает. Даже ответить не дала.
  - Дрянь! - Алевтина в бессильной ярости колотит кулаками по столу. - Дрянь! Дрянь! Ненавижу!!! - но изменить ничего не может. У кого кошелёк - у того и власть.
   ......................................
  Больных на Боричевом подворье оказалось четверо. У одного гнила и никак не хотела закрываться рана на левом плече, около самого сустава. Похоже резанули в схватке поверх щита. И надо же до такого состояния пустячную царапину довести. При виде этого безобразия даже Ириша "ночных ворон" помянула. Здесь эта расхожая фраза - как в России "горелый блин" - на все случаи жизни. А с тремя - так вообще весело: желудочное расстройство со всеми сопутствующими удовольствиями, включая обезвоживание. О природе этой болезни Аня решила не заморачиваться: антибиотиков всё равно нет. Зато есть готовая смесь коры и кореньев от травницы из Белого Клина. Штука кстати проверенная, но настолько горькая, что один из больных даже заявил, что предпочитает сдохнуть, нежели такую гадость потреблять. Пить лекарство полагалось не менее пяти раз в сутки. Аня пристально всмотрелась строптивцу в лицо: осунувшееся, с обвисшей складками кожей, заметила сухо, что без лечения, смерти ему осталось ждать не долго. Дня два - три от силы. И вообще, она жить никого не заставляет. Болящий притих, зато возмутился Мечик:
  - Не стоит с угроз начинать, лекарка ...
  - Не стоит, - в тон ему ответила Аня. - А что делать, если я сама в ужасе?
  Пристально - тяжелым взглядом воин буквально вколачивал её в землю. Всё правильно. Какой командир без характера? Если же ко взгляду прибавить крайне своеобразную внешность... Только кто сказал, что лекарке характер не нужен? Её ремесло розового киселя не терпит.
  - Повторяю: дело очень плохо. Что здесь? - Аня указывает на глиняную кружку, стоящую рядом с больным, наклонилась, взяла в руки, понюхала. Запах в людской, надо заметить, ещё тот.
  - Так пиво же! - возмутился ближайший рубака. - Они пить просят и лекарь велел...
  - Кислятиной поить?
  - Не сырой же водой ...
  - Верно замечено. Командир, вели воды вскипятить.
  - Воды?
  Голос показался Ане знакомым. Вирья. Так вот кто её "сдал". А воин уже торопится с приветствием:
  - Доброе утро, госпожа Анна. Сейчас кипяток будет.
  - Куда?! - командирский окрик затормозил бродягу.
  - Воды вскипячу, - ответил воин. - Когда госпожа Анна лечит - кипяток должен быть. - Ответ исчерпывающ и Мечик кивком отпускает новичка.
  - А больше, ведьма, тебе ничего не надо? - всё тот же, ближайший рубака возмущён и готов на всё, лишь бы точки расставить.
  - Мне? Нет. А вот им, - Аня кивает на больных, - надо солому сменить: грязь выгрести, сжечь, а чистую постелить. И пойло - это, прокисшее, уберите. От него и у здорового живот скрутит.
  - Вот ты это и сделаешь, - выносит вердикт Анин оппонент. Пожав плечами, девушка обращается к наблюдающему за ней Мечику:
  - Командир, зачем вы меня вообще звали? Лекарства мои пить никто не хочет, лечиться - тоже ...
  - Они будут лечиться, - сухо ответил воин. - И они будут пить и есть всё, что вы им приготовите.
  Аня приготовила: горький отвар для питья, кашу из отмытого, древесного угля - вместо еды и тёплый рассол для отмачивания гниющей раны. Вирья вертелся вьюном, так желал услужить. Его рану на лице от собачьих зубов Аня тоже осмотрела: подсохла, зарубцевалась, заживает.
  - А почему у нас вы солью никого не лечили? - поинтересовался он, не зная, как и что спросить, чтобы завести разговор.
  - А прижигать раны, до чёрного угля, я кому-нибудь прижигала? - вопросом на вопрос ответила Аня.
  - Лекари говорят, что боль изгоняет болезнь... - подал голос раненый воин, следя, как вытягиваются из его вскрытой раны и стекают на дно корыта сквозь рассол, ленты гноя.
  - Ну и как? Помогла боль?
  - Нет. А сейчас - хорошо. Лечил бы так и лечил ...
  - Ну и лечи. Чем дольше - тем лучше. Только рассол горячий подливай аккуратно: чтобы рану не жгло и не студило. И плечо потом укутай потеплее.
  - А если сухую соль?
  - Не вздумай. Разъест.
  - Госпожа, Анна, а может быть чаю? - опять подлизывается Вирья. - Эти дикари ничего в чае не смыслят, а мне, в одиночку и ... белые лепёшки есть, и свежий сыр и мёд. Хотя, какой здесь мёд! Жидкий да хлипкий. Вот у нас...
  Ну как тут откажешься, если человек от чистого сердца предлагает?
   ..................................
  На выходе, в воротах подворья, девушкам преградила дорогу целая процессия: носилки под паланкином с шестью носильщиками, за ними - двое отроков в одеждах из отбеленного полотна. Юнцы на пару тащила большую, тяжёлую корзину с крышкой. Пассажира из носилок Аня и Ириша не увидели. Да и не пытались разглядеть. Задержались они на подворье за чаем, а дел - полно. Во-первых - к лудильщику заглянуть.
  Мастер ставит готовый чайник:
  - Ваш заказ, госпожа.
  - А инструменты? Не готовы?
  - Нет, конечно. Я их гипсом залил. К вечеру гипс застынет, я открою формы, выну инструменты. Только их ещё лудить надо.
  Тут не поспоришь. Мастер на то и мастер.
  - А ещё заказ сделать можно?
  - Конечно. Что?
  - Сковородку из меди.
  - Завтра будет готово, госпожа.
   ................................
  С рисунками у переписчика тоже не всё гладко. Фантазия у юноши пылкая, а вот с достоверностью он явно не в ладах. Аня рисует тростинкой на песке. Плохо. Она не художник и пусть любую траву "в лицо" знает, а вот нарисовать...
  - Я завтра травы принесу. С них и срисуешь. А пока просто переписывай текст.
  - Хорошо, госпожа. А как ... - он показывает на жёсткий лист полотняной книги.
  - Очень просто. Давай муку, полотно, кипяток ...
   ..................................
  Теперь - на рынок. Холодильников здесь нет. Продукты покупаются, готовятся и съедаются в один день. Пока не пропали.
   ...................................................
  В комнате чисто, в очаге тлеет огонь, Алевтина набычившись сидит на кровати, но сама же своего молчания не выдерживает:
  - Что ещё я должна сделать, госпожа Анна?
  - Согреть воды и перестирать свои вещи.
  - Что? Опять в путь?
  Ириша готовит ужин и лезть девочке под руки Аня не хочет. Она подвигает табурет, садится возле землячки:
  - Тина, давай поговорим серьёзно.
  - Серьёзно? Давай. Только ехать я никуда не могу. Эта тряска и неустроенность меня вымотали насмерть!
  - Я тоже так думаю. Тем более, что зима на носу.
  - Зимуем здесь?
  - Ты - да, а я - нет.
  - Значит, бросаешь меня?
  - Не бросаю, - вздыхает Аня и добавляет примирительно. - Оставляю тебя здесь. Я за комнату на год плачу, золотой тебе оставлю.
  - Ну да, конечно. Ты выходишь замуж и я тебе не нужна...
  - Я ухожу с наёмниками. На жизнь надо зарабатывать. А ты дорогу не переносишь.
  - С Лагастом?
  - Да нет же! Я ... я ещё не знаю с кем пойду. Наёмников здесь много, а я, оказывается, в цене. Не хочу продешевить.
  - Ты? В цене?
  - Ну, да.
  - И сколько тебе предлагают?
  - Четыре золотых.
  - Рысьис, значит по боку?
  Аня поморщилась:
  - Назовёшь меня дурой? Ну да, парень сделал предложение всерьёз, но ни он меня, ни я его - не люблю.
  - Ну что ты, - слащаво улыбается Алевтина, будучи не в силах удержать злорадства. - "Умри, но не давай поцелуя без любви!" - как про тебя написано. А ничего, что это шлюха говорит?
  - А ничего, что ёрничество сейчас не к месту? - огрызнулась Аня и уточнила деловито. - Ты согласна остаться?
  - А если не согласна? Что тогда?
  - Тогда поедешь со мной. Верхом. Повозку я продала. Спать придётся в палатке. Скоро снег ляжет...
  - Запугиваешь?
  - Правду говорю.
  - Так себе правда... На сколько мне твоего золотого хватит?!
  - На год.
  - А дальше?
  - Выучишься ремеслу и будешь зарабатывать сама. Ну, и я постараюсь время от времени к тебе наведываться.
  - Какому ремеслу?!
  - Прясть. Здесь этим женщины не только себя - семью кормят. Ты, конечно, себя не прокормишь, но поддержать - поддержишь. Я тоже буду тебе деньжат подкидывать...
  - И часто? А если ты однажды не вернёшься?
  Аня нахмурилась.
  - Если я не вернусь - значит я мертва, а с мёртвых спросу нет.
  - Ты мертва, а мне за тобой в гроб ложиться?! - напирала на неё подруга. - А если ты надумаешь замуж выскочить? Мишане ты не долго верна была. Долго ли своего нынешнего красавца помнить будешь?
  - Мишане? - Аня скрипнула зубами. - Тогда ответь: с какой стати я тебя вообще содержать должна?
  - Потому что ты меня сюда затащила!
  - Я? - недобро поинтересовалась Аня.
  - Да! Ты!
  - Врёшь. Это вы меня сюда затащили. Вам третий был нужен. Вам: тебе и ... Мишане. Так что не я вам, а вы мне должны. Подумай об этом, подружка.
  Скверно закончился разговор. Очень скверно, но ...все её разговоры с Алевтиной так заканчиваются. И дело даже не в том, что у Ани терпения не хватает. Просто, пока Тину не заткнёшь - она не замолчит. Вылитая мамаша.
  Девушка перебирает травы в поисках целых листочков. Каша преет в котелке, посвистывает закипающий чайник. Скоро ужинать.
  - Ты могла бы и в городе лечить, - выдаёт ей после долгого молчания Алевтина. Аня вздыхает, отвечает примирительно:
  - Не думаю. Пока меня зовут только к наёмникам.
   ............
  День. Аня с Иришей идут по городу. Для начала к переписчику. Хрустит под ногами иней от ночного заморозка. Скоро зима.
  - Госпожа Анна, вы хотите с Мечиком идти?
  - Нет, Ириша. С ним пойдёшь ты.
  - Я?!
  - Да, ты. Вирья, в случае чего за тебя заступится. На редкость порядочный мужик.
  - Госпожа Анна!
  - Ириша, сестрёнка, - Аня положила руки на плечи девочке и смотрит в глаза, - пойми: тот путь, по которому я хочу идти - дорога в одну сторону. Тина на ней - обуза, а ты - ненужная жертва. Я ищу дорогу домой. Понимаешь? Если у меня получиться разрушить колдовство - Алевтина тоже вернётся домой, где бы она в этот момент не находилась. Так сказала та женщина из белого Клина, а она - настоящая колдунья и знала, что говорит. За меня ты можешь не беспокоиться. Лучше о себе позаботься. Ты уже можешь лечить. Я дам тебе книгу, дам инструменты, поделюсь снадобьями, деньгами, куплю повозку. И лошадь тоже дам. У тебя будет всё, что нужно плюс умение и талант, потому что ты - прирождённая лекарка.
  - Да, госпожа Анна...
  - И не вздумай плакать. Ты - моя ученица. И мы должны расстаться. Плох тот учитель, за которым хвостом, всю жизнь ходит один единственный ученик.
  Весь двор у Мала занавешен сушащимися лоскутами накрахмаленного полотна. Дорвался парнишка. На принесённые листья он накинулся с не меньшим энтузиазмом. Пол дня гостьи у него просидели с рисунками разбираясь и уточняя, зато и получились они: впору в академический справочник вклеивать. Раз увидишь - не перепутаешь.
  В мастерской не всё так гладко. Конечно сковородку мастер выставляет сразу. Она сделана по образцу глиняных. Даже со съёмной, деревянной ручкой. Но вот с инструментами опять задержка. Анины - все лежат в ящичке. Они покрыты тонким слоем воска, чтобы гипс форм не приставал.
  - Прежде чем лудить, их чистит и чистить, - жалуется мастер отводя глаза. - А вот новенькие ... - Новенькие - хороши: ещё тёплые и сияют. - Почищу от заусениц, залужу. Послезавтра готовы будут.
  Послезавтра - это уже конкретно, это радует, но ...
  - А где те, грязные? - вспоминает Аня.
  - Так вот они, - кивает мастер на новенькую бронзу. - В переплавку пошли. Я олова добавил и как раз метала хватило. Вы уж не сердитесь, госпожа, - винится он на всякий случай, - такую грязь чистить - зря время и металл терять. А на свежую отливку олово намертво ляжет.
  С ним трудно спорить.
  - Вы правы, уважаемый. Так лучше. Но и работы ...
  - Не на много больше, уважаемая. Совсем не на много. Два больших медяка добавьте и всё честь по чести будет. Да вы больше на меди сэкономили. Да а...
  - Что?
  - Какое клеймо выбить?
  - Клеймо? - не понимает Аня. - Так ведь вы мастер, уважаемый. Ваше и ставьте.
  - Как сказать, как сказать, - мнётся мужчина. - Тут, если по совести, три клейма надо: одно - того Мастера, - он указывает на перемазанные воском инструменты Ани. - С его изделий формы сняты. Второе - моё, а третье - Ваше. Вещи на заказ сделаны, не для продажи. Вы конечно можете отказаться, но зачем?
  Действительно: зачем? Аня примеряет к пальцам маленький скальпель: удобно. Этот набор - подарок, предназначенный Ирише, а подарки полагается подписывать. Но что написать и как? "Носи Катя на здоровье" - как в "Старике Хоттабыче"? Самой смешно. Змею с чашей - не поймёт, ребёнок. А если...
  Аня разравнивает пепел на краю очага, чертит пятиконечную звезду, под ней - серп и молот. Алевтина постоянно дразнит её, называя поклонницей красной звезды. Вот такая ей за это месть.
  - Так можно?
  - Знак Многоликой? - растеряно бормочет мастер. - Горняя звезда? Её всегда чертят в паре с Навьей звездой...
  - Не надо Навьей звезды. Я не Богиня. А серп и молот - знаки моего народа. Другие народы рисуют львов, орлов, мечи, топоры, а наш знак - особенный: знак мирного труда. И Горняя звезда у нас тоже есть. И значение её такое же, как и у вас.
  - Вы чужеземка, госпожа?
  - Да. Я из России. Так можно такое клеймо сделать?
  Мастер поскрёб в затылке:
  - Можно, госпожа. Знаки хорошие. Я вырежу их на каждом инструменте.
   .........................
  На Боричем подворье у наёмников полный прядок: солому парни заменили, лекарство пьют, у раненого отёк спал. Левая рука на перевязи, так он правой с товарищем машется: меч против меча. Угомона на этих рубак нет: чуть очухался и тренироваться, так жить хотят. Тут же Вирья тащит лекарок чай пить, хвастается шкурами. Он их с собак содрал, просолил, соломой набил и теперь для тренировки использует. А вот и командир. Тоже типа чай пить пришёл. Впрочем, пусть "типа". Глядишь и в самом деле привыкнет. Кишечные инфекции не лекарства победили, а именно чай. Как стали люди вместо сырой воды кипячёную пить - так они на убыль пошли.
  У командира времени не много сразу с сути разговор начинает:
  - Как дела, госпожа Анна?
  - Сами видите: лучше, но лечение пока прерывать не стоит.
  - Вам виднее, госпожа Анна. Я расплатиться хочу.
  - За что?
  - За лечение. Тот лекаришка сюда пять дней ходил и каждый раз по серебряному брал, а парням всё хуже становилось, а вы лишь раз пришли, а Запястый уже "пляшет".
  - Рановато. Ему бы ещё полежать, тем более, что есть где.
  - Полежит, - соглашается Мечик. - Так вот насчёт денег. Два серебряных мы вам должны. Держите.
  - А угощение, - пытается отшутиться Аня принимая монеты.
  - Это Вирья от души. Полюбил вас, мужик. Кстати, что вы решили? Когда на подворье переберётесь?
  - Книги не готовы и инструменты. А без инструментов мне никак ...
  - И пусть себе делаются.
  - Так подворье оно подворье и есть. Теснота. В пути оно ладно, а здесь отдохнуть бы от тесноты. Тем более, что за комнату заплачено вперёд.
  - Ну разве что заплачено, - уступает наёмник. - Только без ужина мы вас не отпустим. Вы для нас дорогие гостьи.
  "Две серебряные монеты за два визита. Дорогое здесь лечение" - с этой мыслью Аня выходит из калитки Боричева подворья. На улице темнеет. Пора домой.
  - Это они! Они!
  - Бей потаскух!
  - Ведьмы поганые!
  Толпа мужчин словно нарочно ждала девушек под забором у ворот. В испуге, Аня шарахается обратно. Стражи калитку даже прикрыть не успели. Впереди учительницы во двор ужом проскальзывает Ириша. "Помогите!" - лишь успевает воскликнуть Аня, а нападающие уже размахивают палками и кулаками на дворе: "Бей!"
  Зря. Наёмники к роли зрителей не привыкли. Им тоже поучаствовать хочется: "Бей!", "Воры!" Свалка мгновенна, хоть на посторонний взгляд и бестолкова.
  - Что за гвалт? - Это командир нарисовался. И то: от людской до ворот и двадцати метров нет. - Что за наволочь на подворье прётся? Э! Да здесь лекарки!
  Одного звука командирского голоса достаточно, чтобы драка прекратилась. Избитых, измятых агрессоров грубо поднимают с земли, выворачивая локти, ставят на ноги. Пленников оказывается шестеро: все в синяках, одежда - в клочья. Четверо - зрелые мужчины: бородатые и мощные. Их мускулы как мячи перекатываются под сетчатой от жил и сосудов кожей. Двое - юнцы: хрупкие, почти изящные, с длинными, распущенными волосами. Правда сейчас волосы их слиплись от крови, а на юных лицах написан смертный ужас.
  Мечик тем временем продолжает свой, прямо-таки издевательский допрос и обращается он не к мужчинам, а к юнцам:
  - Где ваш вонючка-учитель? За воротами прячется?
  - Дома, - жалобно блеет один из отроков. И куда вся его воинственность подевалась?
  - Дома? Ай-яй-яй! - издевается наёмник. - Что же так? Или ножками ходить не привык? Носильщики тоже здесь? Отлично. Теперь ходить научится.
  - Что делать, командир? - перебивает вояку один из его товарищей.
  - Что делать? - Мечик картинно оглядывается по сторонам. - Так ведь ночь на дворе?
  - Ночь, ночь, - догадливо подтверждает несколько голосов. - Рубить?
  - Рубите.
  - Стойте!
  - Что?
  - Пощадите, - Аня уже рядом с командиром. - Не надо рубить.
  - Что: не надо?
  - Рубить и ...
  - Госпожа Анна, - снисходительная вежливость слов дополняется брезгливой гримасой. - Ночь на дворе.
  - Знаю, но ...
  - А на улице они, между прочим, вас поджидали. Вшестером против, - Взгляд рубаки измеряет собеседницу и жмущуюся к ней девочку. Плевок в сторону заменяет брань.
  - Я знаю, командир. Знаю, что вы в своём праве и что поступок их - только плевка и заслуживает. Считайте это бабьей слезливостью, только не убивайте их. Прошу, командир ... - Перепуганный взгляд, умоляющий голос. Наёмник опять сплёвывает:
  - Понятно. Вы - женщина и вам их просто жаль. Только вот ни эти сопляки, ни эти носильщики вас не пожалели бы и, не вмешайся здесь мы - затоптали бы вас, обеих прямо посреди улицы. Безо всякой жалости.
  - Я знаю это, командир. Не знаю: за что?
  - За что? - Мечика начинает разбирать злой смех. - Ну да! Откуда вам знать! Это ученики того лекаришки, что моих рубак до вас лечил. Он вчера, утром, сразу после вас явился. Ну, я его и развернул. А те, четверо - его носильщики. Понятно теперь?
  - Понятно командир: шестеро мужчин собирались убить нас с Иришей за то, что мы лучше знаем ремесло, нежели их хозяин. Это я поняла. Но ... отпусти их, прошу. Эти четверо - рабы. Они не могли не исполнить хозяйскую волю. А те двое - почти дети. Вина на их хозяине-учителе. Но он-то трусливо прячется в своём доме.
  - Вина на всех, - перебил её наёмник. - И на том, кто приказывает, и на том, кто исполняет. Не будь исполнителей - ничего бы не значили пустые слова приказов, но ... - пауза коротка и красноречива. Бродяга умеет и любит говорить красиво. - Вы - женщина и жалость - ваша сила. Я отпущу их, но утром.
  - Почему?
  Наёмник усмехается, да так, что у Ани мороз бежит по коже. Впрочем, при таком лице это не удивительно, отвечает со снисходительной благожелательностью:
  - А чтобы наверняка знать, что вы спокойно до дому дошли. Ну, и лекаришка пусть подёргается. Глядишь, утром не выдержит, сам на подворье прибежит... - Лукавый блеск в глазах, невольный взгляд в сторону. Не иначе голову рубаки посетила свежая мысль. - Вот тогда-то мы и повеселимся!
  - Благодарю за снисходительность, командир. Завтра я приду пораньше. Не хочу пропустить самое интересное.
  - Будем ждать, - мужчина хохочет, захлёбываясь от удовольствия, от мысли о собственном коварстве и в сладком предчувствии завтрашнего развлечения. Право, даже интересно, что он там придумал. - Ох, и умны же вы. Не зря парни вас на щит подняли. Вовремя вы меня остановили. Вовремя!
  Последнее, что успела заметить Аня покидая подворье - то, как воины вяжут пленным покорно подставляемые руки.
  Темнота быстро густела пряча стены домов и тесовых заборов. Осень студит лицо промозглым туманом, но и без неё душа - как стылая ледышка. Мелкая дрожь бежит по коже. От холода, от страха? Поди, разберись. Даже в комнате, у очага она не отпускает Аню. Страшно. И помощи ждать неоткуда. Ни в этом, чужом мире, ни в том, в родном.
  Травница из Белого клина стоит перед глазами, как живая. Настоящая ведьма, профи высочайшего класса. Именно за это тамошняя тусовка и загнали её на самый задворки. А под конец вообще выжила из города. И плевать этим шарлатанам на больных людей, оставшихся без помощи. Главное - их доходы не страдают, как и для местного лекаришки. И ведь не осудишь "дикий мир", если свой - ничуть не лучше, потому что закрывать бесплатные больницы на местах, чтобы дать заработать платным врачам могут только законченные подонки и шарлатаны.
  Интересно, хватит ли у местного убийцы без халата наглости завтра заявиться на Боричево подворье? Наглости и глупости, потому что вопреки дикому облику Мечик отнюдь не дикарь. И мир он повидал, и пару-тройку языков освоил, и обычаи многих племён знает. Хотя бы затем, чтобы обходить их без опаски. Как главная, здешняя богиня: законы не нарушает, а обходит.
  Утро принесло Ане ещё один сюрприз. На Боричевом подворье, куда она с Иришей прибежали чуть не с рассветом, девушек ждал Гастас. Юноша стоял посреди двора в горделиво-вызывающей позе, стойко выдерживая откровенную недоброжелательность взглядов коллег по цеху. Он первым шагнул пришелицам навстречу, первым поприветствовал:
  - Доброе утро, госпожа Анна, доброе утро, Ириша.
  - Доброе утро, Гастас, - отозвалась Аня, чувствуя странное успокоение и лёгкость в душе. - Рада приветствовать тебя.
  - Вы теперь здесь?
  - Сейчас - здесь. Завтра буду где-нибудь ещё.
  - Госпожа Анна, зачем? Если у вас не хватает денег ...
  - Денег? - Аня изобразила удивление. - Извини, воин, но деньги - вещь скользкая. Так и норовят убежать. А вот работа - это надёжно: и в горе утешит, и в беде поддержит, а кроме того кормит, поит, веселит, денежку даёт и никогда не спросит: "Куда деньги деваются?"
  Она моет руки, проходит в людскую. Запястый уже парит рану в рассоле. Опалив на огне лезвие ножа, Аня обращается к воину:
  - Дай посмотреть.
  Тот покорно подставляет плечо. Лекарка осторожно обрезает клочки просоленной, мёртвой кожи, с удовольствием замечает в глубине раны розовую, растущую ткань.
  - И как? - интересуется Гастас, чтобы не обрывать разговор.
  - Порядок. Нагноение засолили. Кожа со временем нарастёт. Я здесь больше не нужна.
  Не нужна оказалась лекарка и другим больным.
  - Теперь вы к Боричам пойдёте? - взгляд у Гастаса, прямо-таки "убитый". Вместо ответа Аня чуть отрицательно покачивает головой и, указав на дверь, предлагает:
  - Выйдем? - поясняет в дверях едва слышно. - С ними я не пойду. Мне домой надо, а они в другую сторону идут.
  - Домой? - скривился её собеседник.
  - Да, - жёстко оборвала эту гримасу девушка. - Ты домой идёшь и я домой иду.
  - Домой? - плечи юноши поникли. - Ну, да, домой. Всё-то вам рассказали. Только дома у меня нет. Волосы мне отец обрезал. Знаете, за что?
  - Знаю.
  - И это знаете?! Да она сама меня в сараюшку заманила и сразу же сама визг подняла, как ... - он осёкся. - И почему среди баб такие паскуды водятся!
  - Среди мужиков тоже паскуд немало, - сухо возразила ему Аня и уточнила, предвосхищая возражения, - тот же Щуп, или Сивый, или Айрисфед. Та ещё погань.
  - Да уж, - с зубовным скрипом согласился юноша, - паскуды ещё те. Мачехе моей и землячке вашей до них ещё расти и расти.
  - Вырастут, - "утешила" его Аня. - Какие их годы. Не это сейчас главное.
  - А что сейчас главное? - Взгляд парня так и прилип к её лицу. - В том, что вам в грудь ваши боги вместо сердца камень-кремень вложили? Опереться-то на вас можно ...
  - А на вас, господин Гастас? - вспыхнула Аня. - Что ты хочешь? Чтобы я своё сердце пополам порвала? Зачем тебе это? Хотите без обязательств? Я согласна. Я давно согласна. Уже на постоялом дворе у Тадарика согласна была.
  - Правда? Не врал Мясник?
  - Не надо его так называть. Тадарик на редкость умён. Он без слов всё понимает. Так хочешь?
  - Нет. Без обязательств, как вы не по-нашему говорите, я не хочу.
  - Хочешь, чтобы я за тобой пошла? Куда? К тебе на родину?
  Гастас стиснул челюсти, процедил сквозь зубы:
  - Нет, - пояснил почти нормально. - Нас там не примут. Ни меня, ни вас. А у вас примут?
  - Не знаю. Тебя, наверно, нет.
  - Но вы говорили...
  - Я говорила за себя, за свою мать, но не за других. И не за закон. По закону у нас, у каждого человека должны быть документы. Что-то вроде того куска телячьей кожи, который ты купил мне в Пристепьи. Помнишь?
  - А у вас документы можно купить?
  - Не знаю. У меня всё было по закону. Свидетельство о рождении маме выдали, когда я родилась. В четырнадцать лет по этому свидетельству мне написали паспорт. Деньги за это конечно берутся, но чисто символические. А как это можно сделать в обход закона - я не знаю. Мужчине ещё нужен военный билет. В нём пишут где и как он изучал военную науку.
  - Военную науку я знаю ...
  - Вашу? Да. Но не нашу. У нас она другая. Военный билет выдают юноше на основании паспорта в шестнадцать лет, а после восемнадцати лет он должен отслужить в армии год - пройти обучение. Впрочем, здесь закон дозволяет отсрочку.
  - Эти три документа у тебя есть?
  - Два. Лежат у меня дома. Военного билета у меня нет, хотя, в случае войны я, наравне с мужчинами, подлежу призыву. Лекарка.
  - Это заметно. А купить эти документы?
  - Наверно можно. К сожалению, купить у нас можно всё, но как? Я не знаю. Я законы не нарушала никогда...
  - Эге! Волчонок! Вот он где! Что надо, красавчик? - Это Мечик.
  - А если просто поговорить? - сухо обрывает наёмника Аня. - Нельзя?
  - От чего же сразу: нельзя? Можно. Тем более на людях. Слышь Волчонок, я слышал, что Лагаст в Костричи собирается?
  - Собирается, - опять вклинивается в нехорошую беседу Аня, - а мне туда не по пути. Вы это хотели сказать, командир?
  - Да нет, не хотел, - по-особому усмехается воин. - Зачем говорить про то, что и так ясно? А вот про то, что не ясно - поговорить стоит. Не так ли, госпожа Анна? Вы ведь с нами идёте?
  - Не знаю. Инструменты не готовы. Я же вчера говорила.
  - Плохо. А если мастера поторопить?
  - Пробовала. Не получается. Быстро и хорошо - не бывает, а плохая работа людям жизни будет стоить.
  - Жаль. Уж больно Вирья вас и вашу ученицу хвалит. И у нас глаза есть: ремесло вы знаете и мир понимаете, как никто. Уйдёт Волчонок - кто за вас заступится? И за девчонку вашу, тоже? Одиноким девушкам без роду, без племени, да ещё если они столь ценному ремеслу обучены, опасно в большом городе одним жить. Тут всякие есть. Могут ведь и похитить, работорговцу продать. А вступиться за вас будет некому. Городской закон - для горожан защита, да и то не для всех. У нас-то ещё пару дней есть. Может успеет мастер?
  - Может и успеет.
  - Тогда ладно. А две монеты я завтра отдам?
  - Завтра так завтра.
  Разговор обрывается. В воротах подворья долгожданные гости, да в каком количестве! Ане плеваться хочется: лекарь не только сам за "справедливостью" пришёл, но и городского судью с воеводой и со стражей с собой прихватил. Городская элита, блин. Голубой интернационал. Один за всех и все за одного. Командир городской стражи с места на Мечика накинулся:
  - Страх потеряли, бродяги?! Закон забыли? Людей на улице хватаете!
  - Свидетели есть? - Мечик не смутился. Он при оружии, за его спиной - толпа вооружённых земляков с сотоварищами и видок у них, у всех - как у зомби из фильма ужасов.
  - Какие свидетели вам нужны! - вступает в перепалку городской судья. - Уважаемый горожанин говорит ...
  - Он что ли свидетель? - перебивает наёмник теперь и судью. - Так лекаришка вчера дома сидел, а дом его - на другом конце города. А что там по вашему закону за лжесвидетельство полагается?
  - Меру знай, безродный! - взвыл командир стражи, памятуя, что лучшая оборона - это нападение. Зря. Мечик нахмурился, положил руку на меч:
  - Выбирай слова, воевода. Здесь безродных нет.
  - Уважаемый горожанин утверждает, - сбавил напор страж порядка.
  - Врёт. Никого мои парни на улице не хватали.
  - Мои слуги, - попытался вклиниться в перепалку лекарь - одутловатый, низкорослый старичок, опирающийся на двух здоровых, мускулистых спутников.
  - То есть рабы? - Уточнил Мечик. - Так себе свидетели. Вот у меня действительно свидетели: воины, уважаемые купцы, просто путники.
  - Наволочь пришлая! - Раздражённо пискнул лекарь.
  - Свободные и уважаемые люди, гости городские, - сухо перебил его командир наёмников.
  - Действительно, уважаемый хранитель здоровья, - подал голос городской судья. - Не стоит так грубо ...
  - Грубо? - взвился лекарь. - Эти разбойники схватили моих носильщиков. Из-за них я вынужден ходить пешком. И это закон?
  - А посылать рабов бить ночью людей на улице? Как это называется?
  - Так всё-таки на улице? - Вцепился в слово судья.
  - Его рабы ворвались на подворье, размахивали кулаками, палками и кричали "Бей!". - Возразил судье Мечик. - В городе в это время уже зажгли ночные огни. Как по закону должны были поступить мои люди? Нам ведь купцы деньги за охрану платят. Уважаемые купцы и хорошие деньги.
  - Где мой сын, воин? - Мужчина среднего возраста в чёрном плаще, отороченном волчьим мехом с трудом продрался через толпу соплеменников и теперь с мольбой смотрел на страшного наёмника. Мечик смягчился:
  - Жив он, уважаемый. Скажите за это спасибо вон той, стриженной девке, - он указал на Аню, - лекарке пришлой. Ваши сопляки её убить хотели, а она за них вступилась.
  - Лекарке?! - Сорвался на визг местный целитель. - Да эта шлюха во всём и виновата! С чего это ей за кого-то вступаться?
  - По причине женского мягкосердечия, - невозмутимости командира охраны можно было только позавидовать. - А смиренная мольба смягчает самое ожесточённое сердце, если это сердце, а не камень. Госпожа Анна попросила нас пощадить вашего сына и ...
  - А моего?
  Мечик снисходительно усмехнулся:
  - И вашего тоже, уважаемый хранитель закона, хотя по наущению этого визгливого жирного борова, этого поставщика трупов, ваши сыновья...
  - Ах ты, разбойник, беззаконный бродяга, продажный мясник, - заверещал лекарь. - ты ещё смеешь говорить про трупы?!
  - Замолчи! - резко остановил истца судья. - Где мальчики, воин?
  - Здесь. Я задержал их на ночь, потому, что хотел добиться правосудия. Так уж и быть, сопляков я отпущу, а вот рабов - оставлю себе.
  - Как это себе? Четырёх моих рабов? По какому праву!
  - По законам города. Любой горожанин, заставший ночью вора или злОдия в своём доме, вправе убить его, либо обратить в рабство. Разве не так, уважаемый хранитель закона?
  - Так, воин ...
  - Это мои рабы!
  - То есть по закону за них должен отвечать хозяин? Хорошо, пусть платит по шесть золотых за голову ...
  - По пять, наёмник, - автоматически поправил Мечика судья. - В законе сказано: пять за раба или шесть за рабыню.
  - Согласен, раз так говориться в законе. Или я оставляю рабов себе...
   ..........................
  - Пойдём, а? - Аня потянула Гастаса за рукав. - Страсти утихли, ворота свободны.
  - Вы не хотите идти с Мечиком?
  - Не хочу и не могу. А про инструменты и книги я говорила чистую правду. Хочешь взглянуть на них? Или торопишься?
  - Нет. Не тороплюсь.
  Последняя прогулка. Мысль вертится, как заезженная пластинка: последняя прогулка, последняя прогулка, последняя прогулка ... Гастас идёт рядом. Он тоже хмур. Не иначе эта песенка поселилась и в его голове. Ириша изо всех сил тормошит парня. Насколько это позволяют местные приличия, разумеется. Кстати, позволяют они немного: разок дёрнуть за плащ и обменяться парой взглядов.
  - Гастас, - обрывает Аня затянувшееся молчание, - я могу попросить тебя?
  - Попросить?
  - Да. - они уже подходят к мастерской. - Я за Иришу беспокоюсь. Если что, можно она с вами пойдёт? Обещаю: обузой девочка не будет.
  - Не будет, - соглашается парень. - Не беспокойтесь, Лагаст в этом не откажет. И обиды ей никто не причинит.
  В мастерской он без интереса разглядывает инструменты. Опять не готовы. Мастер всё ещё возится с ними, покрывая блестящую бронзу сияющим оловом. Внимание юноши привлекает незнакомый знак на деревянной крышке ящичка: серп и молот.
  - Это что?
  - Знаки мирного труда.
  - Мирного, да, но ... Это знак вашего народа?
  - Не совсем, - вздыхает Аня. - За последние годы у нас многое поменялось, но этот знак нравится мне больше других. Хотя многие наши морщатся: не любят когда потом пахнет.
  - Мира и труда, - повторил воин словно размышлял вслух. - Однако воинской науке у вас учатся все мужчины. Вы действительно хотите вернуться?
  - Хочу. Очень хочу. Там я - человек, а здесь - женщина. Меньше, чем никто. Мне трудно так жить. Очень трудно.
  Они идут по городу. Гастас оглядывается по сторонам, словно впервые:
  - Наверно, мне тоже было бы трудно в вашем мире.
  - Очень трудно, Гастас, поверь. Мне в вашем мире приспособиться было намного легче. И то... Этот лекарь, посылающий учеников убивать ... Мне действительно здесь не выжить. Но и тебе у нас пришлось бы нелегко. Например, там ты звал бы меня просто по имени. Я ведь не госпожа, в своём мире, а просто Аня. Анна Владимировна Фомина, если по документам.
  - Анна Владимировна Фомина? - переспросил собеседник.
  - Да: Анна Владимировна Фомина из города Санкт-Петербурга.
  - На реке Неве, - вздохнул юноша. - Лагаст хочет, чтобы я женился на его сестре или племяннице.
  - На сестре или на племяннице? - Уточнила Аня.
  - Ему всё равно. Он их не знает. Девушки росли, пока Лагаст с караванами по свету бродил.
  - А тебе не всё равно?
  Гастас вскинулся:
  - А тебе? - он осёкся. - Вам, госпожа Анна?
  - Нет, - Аня отвела глаза. - Мне не всё равно. Я многое отдала бы, чтобы вы, господин Гастас, обращались ко мне просто по имени.
  Юноша усмехнулся, немножко криво:
  - Я подумаю, госпожа Анна, хоть мне это и будет трудно. Вы спасли мне жизнь, вы спасали жизни моим друзьям.
  - И ты, и они тоже не раз спасали мне жизнь.
  - Мы - воины, - быстро возразил, почти оборвал собеседницу парень. - Наша судьба: защищать других. И мы сами свою судьбу выбрали.
  - А я свалилась в свою судьбу, как щенок в воду. Выплыву - молодец, нет - мои проблемы. Только я тонуть не собираюсь. Завтра же пойду искать подходящий караван. Давно пора. Только инструменты меня и держат. Странно, кстати, что сегодня мастер о моих инструментах даже словом не обмолвился.
  Надо бы к переписчику зайти, но Аня решает отложить визит до вечера. Разговор, как всегда, там будет долгий, а Гастасу придётся ждать. Незачем. Раз уж эта прогулка последняя то отгулять её стоит, как говорится, "на все копейки". Вот бы опять заблудиться...
  Они заблудились и, как в насмешку, вывернули из проулка к самому тупичку, к дому, в котором девушки снимали комнату. Бывает же такое невезение.
  - Так ведь мы совсем рядом, - удивился юноша. - Отсюда до постоялого двора рукой подать.
  - Вы всё ещё на постоялом дворе? - уточнила Аня, лишь бы поддержать разговор.
  - Да решили не разбегаться, пока добычу не продадим по настоящей цене. Иришь, - окликнул он девочку, - пойдём, я покажу, где мы живём. Прощайте, госпожа Анна, гладкой вам дороги.
  - Прощайте, господин Гастас, - ответила она, чуть не в спину уходящему, - удачи вам в пути и долгих, долгих лет жизни.
  Вот и простились. Аня заходит в дом, поднимается по лестнице на второй этаж. В горле клокочут сдавленные всхлипы. Справившись с ними, она толкает дверь в комнату, но та заперта. Приходится подождать, пока Алевтина отзовётся на стук. Заснула подруга что ли? Наконец-то шаги, стук засова.
  - Привет, комнату проветриваешь? - вторая дверь, ведущая на лестницу в сад приоткрыта. - Или воздухом решила подышать.
  - Подышать решила, - бурчит Алевтина недовольно. - Ты у нас прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном флаконе. Что так рано и где твоя крестница?
  - В гости к Гастасу пошла, - отмахивается Аня инстинктивно пряча от собеседницы глаза. - Давно не виделись.
  - Смотри, женится он на этой малявке, а тебя - побоку.
  - Дай Бог, - у Ани нет сил даже разозлиться на подругу, - тогда бы я была спокойна за девочку.
  - Ань, ты в своём уме? Она же ещё ребёнок!
  - Двенадцать ей наверняка есть, - Аня садится на скамью. Пустопорожняя болтовня пришлась как нельзя к стати, потому что отвлекает. - По здешним обычаям она уже невеста.
  - Мир непуганых педофилов! - фыркает Алевтина. - А ты значит стара для твоего красавчика?
  - Да, здесь мы с тобой - перестарки, - с непробиваемым равнодушием парирует её реплику Аня. - Ты это хотела услышать?
  - Идиотский мир!
  - У тебя все миры - идиотские. Не иначе господь Бог, создавая их, с тобой посоветоваться забыл.
  Алевтина вся вскинулась и даже рот открыла, чтобы возразить, но почему-то промолчала, затихла на лавке у стены, зло поблёскивая глазами, но сама же своего молчания, как всегда не выдержала:
  - Ты скоро уходишь?
  - А что?
  - Скоро ты уходишь?
  - Не знаю. Завтра пойду искать караван. Надо торопиться, пока не пришибли здесь.
  - Что?
  - Уходить мне надо из города, пока не убили из-за угла.
  - Убили? Тебя? Почему?
  - Конкуренция.
   .....................................
  Ириша прибежала где-то через час:
  - Они так мне обрадовались, так обрадовались. А Лагаст берёт меня лекаркой...
  - Хорошо, - оборвала её Аня. - Сейчас сходим к переписчику, а завтра, с утра начинаем готовить тебя в дорогу. Инструменты твои готовы, книга одна почти готова, повозку присмотрим. Пора тебе перебираться к парням.
  Ириша задумалась, спросила неуверенно:
  - А вы, госпожа Анна?
  - У каждого свой путь. И хватит об этом.
  О чём говорить. Гастас прав: в этом мире женщина может быть или госпожой, или рабыней. Той и другой её делает мужчина. Гастас хотел видеть Аню госпожой и она госпожой была, а вот кем захотят видеть её другие? Тот же Мечик, например? После последней беседы у девушки осталось стойкое впечатление, что не согласись она сама идти с его наёмниками, командир может запросто прихватить её с собой, как вещь. Да и потом вряд ли отпустит. Впрочем, одинокий человек в любом мире уязвим.
  Утешила Аню беседа с переписчиком. Одна книга действительно почти готова - стопка аккуратно обрезанных, кожаных листов с текстом и иллюстрациями, доски переплёта с выжженным на них названием "Травник" и Аниным знаком в левом, верхнем углу: пятиконечная звезда, опирающаяся на серп с молотом. Завтра юноша скрепит всё это медными кольцами (Аня их как раз принесла) и книгу можно забирать. С рисунками для второй книги конечно пришлось посидеть, просматривая каждую, но это приятная работа. Кстати, темнеть начинает. Пора домой.
   ............................................
  Мал проводил заказчиц, и взялся за кольца: вставить в проколы, зажать аккуратно. Красивая книга получилась, удобная. Листал бы и листал. Даже отдавать жаль, тем более, что вчера вечером, по темноте, к нему на двор заглянул молодой лекарь с окраины. Мужчина умолял позволить ему, хоть одним глазом взглянуть на записи пришлой Ведьмы, способной одним прикосновением пальцев заживлять раны и излечивать болезни. Мол в Буднем только про неё сейчас и говорят. Мал уступил гостю, позволил даже полотняную сшивку в дрожащих руках подержать. Особенно поразило гостя твёрдое полотно. Мужчина аж загорелся идеей заполучить копию книги, клялся пять серебряных за неё заплатить, одну монету задатка предлагал. Мал тогда отказался, задатка не взял, но мысль о том, что книгу можно бы немного задержать - застряла в голове у парнишки. Конечно, пришлая лекарка щедро заплатила за работу, но денег-то много не бывает. Когда ещё подвернётся такой, хороший заработок?
  Мысль юнца опять вернулись к заказчицам. О двух девицах целый город говорит! Да как говорит! Рука сама тянется к тростинке, тростинка к белому, полотняному листу. Чёрные линии складываются в рисунок: женский силуэт в чужеземной одежде: длинное верхнее, платье из светлого сукна с рукавами, собранными на шнурок, по запястьям; суконный жилет до середины бёдер, стянут в талии широким ремнём на который подвешены нож из драгоценной, "седой" меди и кожаный кошелёк с мелочью; длинный тёплый, бурый плащ без опушки. Короткие волосы лекарки подхвачены узорной лентой. Рядом с чужеземкой - девочка-служанка. Одета она так же, как и госпожа, длинные волосы её заплетены в две тощие косички.
  Получилось хорошо. Вот только лица мелковаты, не различишь. Пустяки. Он много листов приготовил. Матушка поворчала конечно: жалко ей кусков, но надо же на чём-то рисовать. Кстати, лицо ведьмы округлое, но черты лица уже отвердели, а у девочки личико более овальное и линии мягче. А если рисунок чуть-чуть развернуть, как это ведьма показывала, рисуя на песке...
  Штрихи и мазки ложатся на полотно, придавая рисунку объём и подвижность. Струится ткань одеяний, заламываясь в складки. В уголках глаз ведьмы прячется усталая обречённость. Глаза прислужницы распахнуты и буквально светятся от любопытства. Не сказать, чтобы они были такими красавицами: кожа обветренная, загорелая, брови не накрашены, щёки не натёрты, но чуть вглядись - оторваться не можешь. Как в омут заглянул или в глубокий колодец.
  "Лекарка Анна из России" - подписывает Мал один портрет. Рядом надо изобразить щит. Говорят, воины подняли ведьму на щите, в знак признания её заслуг. Говорят, эта дева смеет даже у Гнилой оспаривать её добычу. Говорят, она сразила бронзового пса. Вот он лежит, попираемый ногами. А на щите у девы - ведьмы знак жизни: горняя звезда и серп с молотом - символы мирного труда.
  Подросток с гордостью разглядывает рисунок: здорово получилось! Имя служанки тоже надо подписать: "Ириша" - странное имя. Впрочем, какие ещё имена могут быть у женщин? Вон, у маменьки вообще имени нет. А ещё друзья рассказывали, будто в Анну влюбился воин - наёмник. Или она в него. В общем, несчастная любовь, как в песне.
  Задумавшись, отрок рисует воина: высокого роста, широкоплечий, в броне, с копьём и щитом. Длинные волосы наёмника заплетены в четыре толстые косы. Усы, пожалуй, рисовать не стоит. Усы - это у стариков, а они влюбляться не умеют.
  Юнец увлёкся, но ночь берёт своё, липкие слёзы наполняют глаза и, стерев солёную влагу, Мал в изумлении наблюдает, как оживает его рисунок: ведьма поворачивается и уходит в глубь плотна, как в снежную пелену, дважды оглянувшись на девочку и на воина. Служанка сразу торопится вслед за госпожой, а вот воин медлит, топчется на месте, но решившись, бросается без оглядки, бегом, вслед за уходящими ...
  - Мал! Мал! Проснись! - Неугод трясёт приятеля и сам трясётся от желания поведать сногосшибательную новость. - Проснись, Мал! Мне в лавку пора!
  - Что?
  - Представляешь! Ведьма пропала! Как испарилась! И она, и спутницы её, и вещи, и даже лошади! Всё исчезло. Туманом уплыло.
  - Всё исчезло? - Мал обводит глазами разложенные листки, не понимая друга. - Да нет же: всё на месте. Книга почти готова и ...
  - Какая книга? Мал, проснись! Ведьма пропала. Все в городе только об этом и говорят ...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"