Мизина Тамара Николаевна : другие произведения.

Ноша избранности гл 22

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что в любом путешествии самое заметное?Что любой путешественник видит сразу? Конечно великие сооружения. В Египте это пирамиды, а в диком мире - Великий вал. А что проходящий-проезжающий обычно не замечает? Простых людей, создавших эти чудеса. Но мы-то с вами, уважаемые читатели, не просто проходящие?
  
  Глава 22. Великий вал.
  
  Вал Аню просто поразил: огромный, как гора, бесконечно длинный, с невероятно крутыми откосами. Градусов этак под шестьдесят. Конечно, ведя лошадь под уздцы и наискось, человек мог поднятья на его вершину. Но для гружёного каравана Вал оказывался препятствием неодолимым. Кстати, по гребню Вала тянулась сплошная стена из поставленных вплотную высоких, дубовых клетей, частью жилых, частью набитых землёй и камнями: с башнями, воротами, с выносной смотровой галереей - балконом и под крышей. Такую твердыню, даже стой она в чистом поле, с налёта не возьмёшь. И ещё Аню поразила малочисленность защитников.
   Гастас, вместе с которым оно поднялась на вал, объяснил, что постоянно в клетях на Валу живут лишь дозорные, чья задача изо дня в день следить за степью.
  - ... за степью и за башнями, - уточнил он.
  Сверху, со смотровой площадки "глухой" башни - башни без ворот, с высоты птичьего полёта, степь просматривалась, по меньшей мере на день пути. Балки, дубовые и берёзовые рощи, курганы, нетронутая степь, заплаты обработанных полей... Аня искренне удивилась: поля? За Валом? Присмотревшись, она увидела вдали, почти у самого горизонта ещё один земляной гребень без деревянной стены, но с отдельно стоящими, высокими треногами поверху.
  - Гастас, что это там? Там, у самого горизонта.
  - Полевой вал, госпожа Анна.
  - А почему на нём нет деревянной стены?
  - На нём есть огненные башни. Видите? Вон там, там и там... - от указал на треноги.
  - Огненные башни? - Переспросила Аня.
  - Да. Их ставят и на валах, и в степи на курганах. В каждой башне, наверху, под крышей лежат дрова, хворост и сухая трава, политые жиром. Если дозорный на башне видит в степи орду кочевников, от поджигает хворост, а сам уходит к Рубежу. Заметив огонь, дозорные на других башнях тоже поджигают их. Огненный сигнал бежит по степи и по валам, обгоняя ветер, пока не достигнет Рубежа. Тогда здешние дозорные садятся на коней и скачут по сёлам, собирая дружину для отпора. Ополченцы занимают стену и Рубеж становится неприступным. Земли здесь много, земля плодородная, людей тоже много.
  Аня смотрела на степь между двумя валами, испятнанную заплатами пашни. Солнце на западе, утомившись за день, прилегло на багряные с золотом облака, как на парчовую перину. Здесь, наверху ещё продолжался день, а внизу, у подножия вала уже наливались темнотой вечерние сумерки с огоньками кухонных костров. Путники варят ужин, готовятся ко сну. Большой шатёр полнится светом, как огромный, диковинный фонарь Выспавшиеся за день в повозках купцы приступают к очередному, ночному пиршеству. Аня вздохнула:
  - Да, земли здесь многолюдные.
  Ещё бы! Путь от леса до Вала длился семь дней и за всё это время Аня не увидела ни клочка заросшей бурьяном земли: поля кое где перемежались пастбищами и рощами. Дрова нужны и значит без леса никак не обойтись. О покое и безопасности громче слов говорило отсутствие защитных стен вокруг городков и посёлков, о довольстве и богатстве - нарядная, даже в будние дни одежда жителей и обилие металлических украшений. И медных, и серебрянных, самой что ни на есть тонкой работы. И вот что забавно: побрякушки у людей - металические, а инструменты - каменные или почти. Серпы у жнецов, например, все костяные с кремниевыми зубчиками, острыми, как стекло. Всё-таки медь - металл мягкий, тупится быстро, не то, что камень.
  - А набеги часто бывают?
  - Каждую осень его ждут. Осенью скот кочевников сыт и откормлен, люди полны сил, а впереди - зима и им так хочется запастись зерном. Но валы - хорошая защита, даже если на них нет защитников. Вы сами видели, госпожа Анна, что с тыла на вал можно подняться, лишь ведя коня на поводу. А со стороны степи каждый вал усилен рвом. Землю-то надо было откуда-то брать. Так что, если верить былинам, набегов нет с тех пор, как валы возведены.
  - А разрушить их кочевники не пытались?
  - Разрушить? - на лице воина отразилось презрение. - Разве будут эти пастухи копать землю? Вал можно только срыть. Деревянные стены жгли, раскатывали, пока Вал строился, но после набега их не сложно восстановить. А когда Вал закончили, и это прекратилось.
  - А сколько всего валов? Два?
  Гастас подумал, подсчитывая на пальцах, ответил:
  - Сейчас - четыре. Почти.
  - Как почти?
  - Считайте сами: Рубеж - где мы стоим, Полевой - его видно, за ним - Степной. Он тоже без стены. Его ещё Пастушьим называют. Ну и Дальний. Его строят сейчас. Он тоже со стеной будет.
  - Так много?
  - Так и людей много. Тесно им уже, а земли здесь плодороднейшие. Уже за Полевым деревни есть, хотя совсем недавно там только овцы паслись. Так что не долго Рубежу в целости стоять: закончат Дальний строить и начнут в ближайших валах перелазы копать.
  Да, защита мощнейшая. Даже если на валах нет людей, всё рано с разбегу такую преграду не одолеть. Проще обойти. Но обходя - теряешь время и рискуешь попасть в настоящий лабиринт. А ополчение тем временем займёт наилучшие для защиты позиции. Пахарям для этого пары суток достаточно.
  Ну и как вид с высоты? - от постоянного сидения в повозке, Алевтина побледнела и разбухла. Скоро кажется ходить разучится. С точки зрения местных канонов красоты - само совершенство.
  - Красотища, - ответила Аня ничуть не греша против истины. - С одной стороны Вала вечер, садится солнце, а с другой - ночь. Огоньки наших костров - как звёзды, а шатёр Айрисфеда светится изнутри как фонарь или полная луна.
  От такого сравнения Тина сморщилась, словно от зубной боли:
  - Как это банально. А ты становишься сентиментальной, как ... Гитлер. Даже Блонди у тебя теперь есть.
  - В смысле?
  - Овчарка у Гитлера была: "Блонди". - презрительно пояснила красавица. - Поклоннице красной звезды стыдно историю не знать.
  - Что такое "овчарка"? - подаёт пассажирка голос из угла.
  - Собака, - отмахивается от неё Алевтина.
  - А-а-а...
  Явное удовольствие в голосе пассажирки смешит Аню, примиряя с миром. В отличие от землячки она-то прекрасно знает, что Добрые боги Блонди и её отца сотворили собаку из сердца поверженного великана, как из сосредоточия мудрости, верности и доброты. То, что по их определению поверженный великан был "злым", здешних мифотворцев мало волнует. С основами логики у них дружбы нет. Посему сравнение с собакой Гитлера для пассажирки - лестный комплимент. Аня улыбается своим мыслям. И подругу это злит:
  - Чему радуешься?
  - А чего не радоваться? Вечер хороший, прогулка классная, парни двух овец ободрали, а я люблю повеселиться, особенно вкусно покушать.
  - А господин Гастас?.. - Блонди смущена, как всегда, если что-то спрашивает. Аня равнодушно жмёт плечами:
  - Сегодня ночью он в дозоре.
  - А завтра?
  - Завтра будет спать в седле. Его лошадь здорова.
  - А в повозке...
  - Он больше спать не будет. Ему эта моя идея с самого начла не нравилась.
  - Почему?
  - Стесняется.
  Блонди надолго замолкает. Глаза её затягиваются мечтательной дымкой. Пользуясь наступившей тишиной, Аня наполняет водой из бурдюка медное ведро и уходит в "душевую". Конский пот пахуч и прилипчив. Его обязательно надо смыть. Освежившись, она надевает домашнее платье: длинная, свободная рубаха с рукавами, а поверх неё - в меру узкий, крытый сукном, овчинный жилет длиной до середины бёдер. Такую одёжку, тёплую, не стесняющую движений, не надо каждый раз подгонять по фигуре. Достаточно затянуть широким поясом. Да, поясом. Опять на ремне надо дырочку прокалывать. То ли растягивается он, то ли худеет она. Талия у Ани сейчас - как у топ-модели из "Глянца". Ну, может быть чуть-чуть пошире. Простая пища и ежедневные, конные прогулки дают о себе знать. Кстати, прогулочную одежду надо сразу постирать и вывесить на ветерке. За ночь - высохнет.
  - Госпожа Анна, вы же госпожа?
  Аня вздыхает обречённо. В последнее время пассажирка донимает её глупыми, с Аниной точки зрения, вопросами.
  - И что?
  - Вы стираете, моете пол, а между тем ваша рабыня катается на лошади и зубоскалит с наёмниками у костра.
  - Разве Ириша не стирает или не моет пол? Разве я не катаюсь на лошади и не зубоскалю, как ты выразилась, с наёмниками у костра?
  - Вы - госпожа, а она - рабыня и должна знать своё место!
  Аня скрипнула зубами:
  - Она его прекрасно знает.
  - Товарищ Анна у нас поклонница красной звезды и равноправия, - это Алевтина голос подала. - У неё кто не работает, тот не ест. Спасибо меня, по старой дружбе, кормить пока не отказалась.
  - Госпожа Анна - избранная! - Взъерошилась Блонди.
  - Я - такая как все, - буркнула Аня, прикидывая: хватит ли её терпения дождаться Иришу, - делаю своё дело и всегда, всем и всё должна. Не знаю уж с какой стати. А избранные - это про вас. Потому что именно вам весь мир должен. Могу я спокойно лечь спать?
  - Ну если тебе так неприятно разговаривать с нами...
   Аня стискивает зубы, ложится в постель. Кажется, у Горького есть рассказ про попутчика, человека настолько гадкого, подлого и безответственного, что когда он сбежал, бросив главного героя, тот лишь вздохнул с облегчением. Право, сбеги куда-нибудь Алевтина, Аня ей бы рукой вслед помахала. Так ведь не сбежит.
   ....................
  Гастас расседлал коней, отвел их на окраину стана, пустил в общий табун, на выпас. Теперь перекусить и можно заступать в ночное. Его окликнул Лагаст:
  - Брат...
  - Да, командир.
  - Будешь старшим по дозору.
  - Хорошо.
  Назначение радости не вызвало. Одно дело - отвечать за себя, другое - за всех. Но с командиром, тем более если это твой кровный побратим, не спорят. Юноша присел у костра, потянулся к выложенной на блюде груде жареного мяса.
  - Слышь, командир, скажи своему сопляку, чтобы он за меч при мне не хватался.
  Гастас перевёл взгляд с блюда на Щупа - нанятого в городе, коренастого, седеющего уже рубаку. Тот не в первый раз пробует его на прочность. И вот опять ищет ссоры.
  - Это ты обо мне?
  - А если и о тебе? - Щуп стоит над ним, буквально нависая.
  - Так что в лицо не скажешь?
  - Вот, говорю.
  - Что?
  - А то, что будешь при мне за меч хвататься - без руки останешься!
  - Значит за командира меня не признаёшь?
  Щуп осекается, медлит, отвечает неохотно:
  - Раз так Лагаст сказал - признаю.
  - Ну, спасибо, что признал, - Гастас даже позы во время перебранки не переменил. Щуп просто кипит от злости:
  - Вот что, парень, болтают, будто тебя Тадарик учил. Так вот мне на это плевать! Ты - не он. Да и Тадарик уже не тот. Сколько он в своей дыре, без стоящих противников сидит?
  - Может быть и так, может быть и нет, только обещаю: угрожать тебе не буду.
  - Сразу голову снимешь?
  - Или руку укорочу.
  - Слушай ты, волчонок...
  Гастас вскакивает так неожиданно, что его противник отшатывается:
  - Слушать меня будешь ты! Клятву повиновения давал?
  - Давал, - хрипит Щуп зло.
  - Ну, так кончай горланить! А не заткнёшься - и без меня найдётся кому тебе голову оттяпать! И, если командир назначил старшим стражи меня, значит старший - я!
  - Ладно старшой, - бурчит Щуп отступая. - Пока помолчу.
  Бурчи - не бурчи, а подчиниться Щупу придётся. До Буднего града. А дальше? Да кто из наёмников так далеко загадывает?!
  Гастас принимается за мясо. Здесь повода для беспокойства нет, а вот если Лагаст и дальше будет ставить его старшим, то о прогулках с Анной придётся забыть. Это уже грустно. Кто-то подсаживается рядом:
  - Злишься?
  - На Щупа?
  - На меня.
  - Нет.
  - Пойми, брат, - взгляд Лагаста печален, почти трагичен, - я уже не прежний. Сломалось что-то там, внутри. Как госпожа Анна говорит: "Не всякую рану залечить можно". Щуп чует это. Он старшим ходил и не раз. Теперь мне в помощники набивается. Только я ему не верю.
  - Я тоже.
  - Вот! - Лагаст почти обрадован. - Значит, у меня только на тебя вся надежда. Нам бы только до Буднего града дойти. А там можно и назад, домой. Вон Тадарик, остепенился, уважаемый горожанин. А мы? Чем мы хуже?
  - Ничем.
  - Конечно ничем. Только до Буднего дойти ещё надо. Здесь - ладно, здесь - тихо, а после Дальнего вала что будет? Положим старшины степняков закон чтут, но молодняк, он молодняк и есть. Им коней увести или в повозку отбить - забава. Сам знаешь.
  - Знаю.
  - Поэтому я тебя сейчас и ставлю. Чтобы люди к твоей руке привыкли. Те, которых в городе наняли. Ну, на кого мне опереться, как не на тебя?
  - Понимаю, брат.
  - Ты на Щупа оглядывайся. Он ведь почему Щуп? Щупать любит. Что на кругу, когда под медный звон пляшет, что от случая к случаю, как сегодня. В полную силу он только в бою работает. А так: присматривается да примеривается.
  - Я тоже к нему уже примерился.
  - Хорошо бы. Он ведь и с Тадариком тягался, но Мясник ох как непрост: редко полную свою силу покажет. Так: четверть, половину...
  - Этой науке он меня тоже учил, - Гастас ободряюще похлопал побратима по плечу. - Не беспокойся за меня, брат. Я - выдержу. Ты держись. Вместе мы, кого хочешь, одолеем.
  - Точно, - Лагаст поднялся. - Ладно, брат, ешь. Тебе в дозор пора. А меня хозяин звал. Зачем я ему понадобился? Ума не приложу.
   ..................................
  Роскошный шатёр Айрисфеда давно не вызывал у Лагаста ничего, кроме отвращения - надоело. В последнее время хозяин вызывал его чуть не через день. И всё - по просьбам Сивого из-за его дочурки - пассажирки. Лагаст уже готов был вернуть Сивому плату за проезд даже из своего кошелька, так его эти вызовы достали, но сегодня "мудрец" просто превзошёл себя:
  - Это безнравственно, это возмутительно, это верх неприличия!
  Маленький закуток, огороженный вышитыми занавесками, хозяин в кресле с недовольной миной на лице и эта парочка: Сивый с Чернобородым. Визг, как всегда, поднял Сивый:
  - Это просто выходит за все границы!
  Лагаст молчал, мысленно прикидывая, кто же всё-таки не выдержит этого визга первым: он или хозяин? Кстати, а купец-то с чего всё это терпит? За какой-такой интерес? Первым не выдержал Айрисфед:
  - Я жду ответа!
  - Какого?
  - Как ты допускаешь это?
  - Что именно?
  - Госпожа Анна! - с визгом врезался в чужой диалог Сивый. - девица уезжает с мужчиной из лагеря! Это запредельная безнравственность!
  Да пропадите вы все пропадом! Сивому на этот раз вздумалось привязаться к Анне.
  - Хозяин, мне следует ответить?
  - Мы все ждём ответа, - а это уже Чернобородый. Он, по крайней мере, не верещит, как насилуемая девственница.
  - Какого?
  - Почему ваша лекарка....
  - Уезжает с мужчиной из лагеря?
  - Да!
  - Потому что госпожа Анна и тот мужчина хотели уехать из лагеря.
  - Это верх непристойности! - взвизгнул Сивый.
  - Не мне, наёмнику, учить невинную девицу пристойности. - "И не вам!" - мелькнула мысль. Кто-кто, а Лагаст знает где и с кем заканчиваются для доброй половины гостей ночные пирушки в хозяйском шатре. Но не скажешь же вслух, что эта парочка сбагрила Ане свою невинную мышку, в том числе и затем, чтобы без помех блудить каждую ночь с купеческими рабынями. Здесь - хозяин и сводничество - одна из статей его дохода.
  Сивый с Чернобородым примолкают, переглядываются ошарашенно:
  - Я обязан сохранить её невинность, - наконец, уже без напора блеет "мудрец".
  - Чью? Анны? - Лагаст сам не ждал от себя такого вопроса, но Сивый опять осёкся.
  - Путник говорит о своей дочери, - пришёл ему на помощь Чернобородый.
  - Его дочь верхом не ездит.
  - Но дурной пример! Нет ничего хуже дурного примера! И ... недавно этот воин даже спал в повозке. В постели госпожи Анны, как говорят.
  - Да? Не знал. - Лагаст из последних сил хранит невозмутимость.
  - Это очень дурной пример, - напирал Чернобородый.
  - Анну вам не переделать, - огрызается командир наёмников. - И ни я, ни она не настаивали, чтобы ваша девица ехала в её повозке.
  Довод сработал, подарив воину несколько минут блаженной тишины.
  - В прошлый раз я приказал тебе убрать парня из повозки, - подаёт наконец голос, молчавший до того Айрисфед.
  - Я убрал. Назначил его командиром ночной стражи. Теперь ему будет чем заняться.
  - Это хорошо, - Чернобородый опять нащупал почву под ногами. - Поездки верхом тоже следует запретить.
  - Теперь ему не до поездок.
  - Госпожа Анна тоже не должна ездить верхом! Это очень дурной пример! - А это Сивый рот раскрыл. - Мало ли что!
  - Без сопровождающего из каравана она не отлучится.
  - Порядочная девушка не должна ездить верхом!
  Лагаст шумно выдохнул воздух:
  - Извините, господин, с порядочными девушками дела иметь не привык.
  - Оно и понятно! - фыркнул Сивый.
  Лагаст опять глубоко вздохнул:
  - Скажите это ей всё сами, - по тому как менялось лицо его собеседника, воин понял, что отомщён. Лица двух других участников спора тоже его порадовали. Первым попятился купец:
  - А в самом деле? Охране что? Делать больше нечего, кроме как за какой-то лекаркой следить? Скоро по степи пойдём. Анна не дура, одна в степь не поедет. А воинам тем более будет не до неё.
  - Моя дочь...
  - И это тоже скажите Анне. То-то она будет рада избавиться от пассажирки.
  - Но порядочная девушка не должна ездить на лошади, да ещё и в мужской одежде, - заныл свою вечную песню Сивый. - Это противоречит естественным и человеческим законам...
  - Во всяком правиле есть исключение, - это Чернобородый готовит отступление. - Любому обычаю человек следует скорей по привычке, нежели из страха. И ... откуда нам знать обычаи дикой России? Может статься, то, что кажется нам непристойностью, там - высшая добродетель?
  - Но моя дочь, - продолжает блажить Сивый. - Её нравственность ежечасно подвергается опасности. Дурные примеры...
  - Самая кристально-чистая нравственность - ничто без стойкости, - топит останки сопротивления спутника Чернобородый. - Долг порядочной девушки быть примером. Она должна вести за собой, а не быть ведомой. Впрочем, твоя дочь, господин - сосредоточие всех добродетелей. Ей не страшны порок и соблазн, ибо твоя мудрость поддерживает её. И сам... - проговаривая всё это, Чернобородый подхватил Сивого под локоть и уже волок прочь из закутка. К огромному облегчению как наёмника, так и его нынешнего хозяина.
  - Эти мудрецы меня порядком утомляют, - пожаловался купеческий старшина, - говорят о сдержанности и при этом скандалят, как старые бабы. Ваша лекарка больше похожа на мужчину, нежели все они вместе взятые.
  - Да, хозяин, - соглашается Лагаст. - У госпожи Анны крепкое сердце и она не из тех, кто отягощает мир жалобами.
  - Боги наградили вашу девицу недЕвичим характером. Или уже не девицу? - Пристальный взгляд купца буквально впился в лицо наёмнику. Воин усмехнулся, отвёл глаза:
  - Господин не верит в то, что мужчина и женщина могут быть рядом и не познать друг друга? Я тоже не верю в это. Но я верю своим глазам. И глаза мои ни разу не были свидетелями чего-то подобного.
  - Твои глаза не всегда и не всё видят.
  - Конечно. Я ведь не утверждаю: ничего не было. Я всего лишь говорю: "Я ничего не видел". И это правда.
  - Он спал в её постели ...
  - Я тоже.
  - Что?!
  - Я тоже спал в постели Анны, господин, а она спала на голой земле.
  - Почему?
  - Постель была одна. Я был болен и госпожа Анна решила, что постель нужнее мне. Для меня это - лекарство, а для неё - прихоть.
  - И что?
  - Лекарка оказалась права. Когда Гастас спал в её постели, госпожа Анна каталась верхом, на виду у всего каравана.
  - Но ты в её невинность не веришь?
  - Простите, хозяин, - усмехнулся Лагаст, - мне это безразлично. То, чему суждено быть - рано или поздно произойдёт. Путь женщины мало беспокоит меня. Но я не хочу, чтобы мой друг и побратим совершил опрометчивую глупость.
  - Похоже нас заботят разные вещи, - усмехнулся купец, - но мысли наши сходятся в главном и в этом залог нашей дружбы. Тоже. Значит отныне твой побратим будет командовать ночной стражей?
  - Да. И я позабочусь, чтобы у него было место для дневного отдыха в одной из наших повозок.
  - Это достойные слова. Слова настоящего друга. Кстати, не стоит передавать девушке наш, не слишком умный спор. Как я понимаю, поездки верхом - её единственное развлечение. Жестоко было бы лишать девушку этой невинной забавы из-за прихоти двух, выживших из ума стариков.
  - Вы правы, хозяин. От этих прогулок нет никакого вреда.
  - Никакого. Жаль, госпожа Анна, вопреки всем моим радушным приглашениям, не хочет быть и моей гостьей тоже. Но ... я не виню её. Думаю, причина отказа - во лжи, которую ваша лекарка услышала обо мне из уст своей недостойной землячки...
  - Я могу идти? - Роль наперсника при хозяине Лагаста ничуть не привлекала.
  - Идти? - растерянно переспросил купец. - Ах, да! Иди. Конечно иди и делай то, что должен. - Не хватало ещё рассказывать этому тупому рубаке о том, как расцветает его, Айрисфеда, сердце, каждый раз, когда перед его взглядом проносится на коне лёгкая, стройная девушка в мужской одежде и с коротко остриженными, выгоревшими на солнце волосами. Лекарка при отряде его наёмников, самая недоступная и потому самая желанная из женщин мира. Даже благосклонность жены князя, он, богатый и знатный купец, может добыть с помощью даров и дорогих подношений. А вот чем можно купить или соблазнить человека, у которого есть всё необходимое и которому не нужно ничего лишнего? На такой вопрос у купца ответа нет. Да и у мудрецов, похоже, тоже.
   ................................
  - Зачем тебя хозяин звал? - спросил утром Гастас у товарища.
  - Сказал, чтобы к сплаву готовились, - равнодушно отозвался тот.
  - К сплаву так к сплаву, - согласился Гастас и уточнил. - Значит от Перелаза к реке идём?
  - К реке.
   ........................................
  Вал - это насыпь. Перелаз - тоже насыпь. Пологая, широкая и длинная насыпь, по которой любой караван легко поднимется на вал и пройдя через ворота в башне стены, по насыпи же с Вала спустится. Дозорные при воротах на Перелазе живут постоянно. И не в клетях вала, а в собственных избах с семьями. Городок на Перелазе невелик, но добротен: хорошие дома, сады, мощёные деревом и камнем улицы. Стен нет. От зверья и заборов хватает. Зато поля - рядом. Половина городка - постоялые дворы с кабаками. Куда без них? Дорога торная, а проходящим людям тоже хочется, хоть одну ночь под крышей провести, помыться в бане, поесть по-человечески, а не по-походному.
  Короткий отдых и снова в путь. Через мирную степь к другому валу и вдоль него до реки. Не доходя до неё Полевой вал упёрся в береговые "горы", а ниже - расползлось обширное и топкое болото. Аня ещё раз подивилась: насколько искусно земледельцы века камня и меди вписали своё, поистине грандиозное защитное сооружение в складки рельефа местности.
  - Воины говорят, что раньше река была шире... - это Ярок. С первого дня пути за парнишкой намертво закрепилась должность посыльного при лекарской повозке. Еду в повозку отнести? Ярок. Воды натаскать? Ярок. Что-то узнать-рассказать-передать - опять он. Он на козлах правит весь день волами, выпрягает их вечером, отгоняет в стадо, на выпас, пригоняет и запрягает на рассвете. За дорогу мальчик отъелся, окреп. Каждый вечер, когда свободные воины "играют медью", - паренёк учится ремеслу войны то с одним, то с другим из спутников. Или сам работает со щитом. Оказывается, здесь существует два способа захвата: "на локте" - это когда щитом просто отражают удары, и "на кулаке" - когда щитом не только защищаются, но и бьют, как оружием. Пока что Ярик вешает щит на локоть. Тренировка с копьём, с мечом... Только лук ему пока не дают. Пальцы слабые. Боевую тетиву не тянут, а охотничьих луков у наёмников нет. А Аня-то, насмотревшись фильмов, считала, что лук - самое лёгкое оружие. Оказалось - наоборот.
  - Куда завтра пойдём? Не знаешь? - спрашивает она мальчика.
  - По реке спустимся и на другую сторону, - отвечает тот солидно.
  - По реке? - девушка подходит к обрыву, опять удивляясь ширине и многоводности здешних рек. Откуда столько воды? С высокого обрыва еле-еле другой берег видно. А уж что там творится - вовсе не разглядишь. Зато причалы сверху видны превосходно. Причалы и гавани между ними тянутся от набережной: на сваях настелены тёсанные доски. В гаванях теснятся плоты для сплава: огромный, трёхслойные, тоже застеленные для ровности досками, да ещё и с высокими, дощатыми бортами для безопасности груза, скота и пассажиров. На плотах для людей из камней выложены очаги и поставлены лёгкие навесы от дождя. Жилые повозки тоже грузятся на людские плоты, а на купеческом плоту слуги сразу установили хозяйский шатёр и разожгли огонь в очагах, готовя очередной пир.
  Погрузка шла до полной темноты и продолжилась лишь только развиднелось. Нагруженные плоты сплавщики выводили из заводей, связывали канатами, выстраивая по течению. Вокруг них шныряли лодки, подвозя запас сена и дров.
  Сплав начали около полудня. Кормчий, отвязал канат, соединяющий череду плотов с причалом и река подхватила доверенный её волнам груз. Весь караван поместился на двадцати двух плотах. Так что заводи заметно опустели. Первый и последний плоты занимала охрана. Всадники и пехотинцы - отдельно. На некоторых плотах тоже сидели дозорные, следившие за рекой и берегами. Менялись они раз в сутки. Для таких смен, а также и для других надобностей караван сопровождало около дюжины узких, длинных, долблёных лодок-однодеревок с тремя парами вёсел на каждой.
  Отдежурившие наёмники первым делом наедались до отвала горячей каши, напивались чаю, как говориться, до ушей и заваливались спать под какой-нибудь из телег. Отдохнув же, надевали учебные доспехи из досок, и вели бесконечные "танцы под медный звон". Работали с оружием парни, на совесть, с полной выкладкой, как бывает всегда, если от результата зависит жизнь.
  Сплавщики распределились по всему каравану: пять на первом плоту, пять на последнем и по три на каждом. Двое на рулевых вёслах и один - при камнях. На каждом из углов каждого плота лежало по камню на верёвке - примитивные якоря.
  Первые сутки плоты плыли без остановки. Река лениво и равнодушно представляла взорам путешественников свои красоты: синеву водного простора, зелень берегов, золото плёсов. На второй вечер караван остановился. С каждого плота сбросили по камню, лодки-долблёнки тут же ринулись к берегу за дровами, а потом всю ночь шныряли по мелководью. На носу и корме каждой из них, над водой торчало по горящему факелу. Результатом этого "дозора" стала гора свежей рыбы: полуметровые щуки, усатый сом, отливающие золотом и медью полуметровые же сазаны и пять приличных осетров. Глядя на последних, Аня с Алевтиной просто слюной исходили.
  Рыбу разделили, как любую, другую добычу. Конечно лучшие куски заполучил Айрисфед, но один осётр пехотинцам всё-таки достался и Аня смогла в полной мере вкусить горечь разочарования. Может быть парни действительно не умели готовить, но запечённый в глине осётр по вкусу не слишком отличался от другой и прочей рыбы. Разве что мелких костей в мякоти нет.
  Утром, лишь только развиднелось, водоплавающий караван продолжил путь и скоро Аня узнала истинную причину ночной остановки. Река в этом месте изгибалась крутой петлёй, от берегов выдвинулись илистые пятна отмелей, течение прихотливо гуляло.
  Кормчие с первого плота сбросили камень, остальные - налегли на рулевые вёсла. Течение развернуло цепочку плотов. Но когда третий плот достиг некой, видимой лишь сплавщикам отметки, с него, в воду полетели два камня. Череда плотов словно переломилась на две неравные части, а кормщики с первого плота, ставшего теперь последним, общими усилиями вытянули камень из воды. "Подняли якорь". Одновременно старшой изо всех сил налегал на рулевое весло.
  С гибкостью червя, то "головой", то "хвостом" вперёд караван полз по извилистому фарватеру. Естественно, в темноте ночи такие сложные манёвры были попросту невозможны.
  Через два дня на караван попытались напасть. Три лодки-однодеревки, с набитыми поверх сплошного дерева высокими бортами из досок (расшивы, как узнала Аня в последствии) вынырнули из-за встречного мыса и ринулись наперехват. Кормчие как раз притормозили караван, выстраивая очередную петлю.
  Наперерез нападающим тут же сорвались с места десяток однодеревок, следующих с караваном. С шумом, с визгом. Стрелы, выпущенные с однодеревок и с расшив застряли в бортах и щитах воинов. Рассыпая стрелами, лодки пролетели мимо друг друга. Однодеревки защитников резко затормозили. Гребцы, развернувшись на вёслах, пристроились в хвост атакующих, тяжёлые багры впились в высокие борта расшив.
  Разбойники, получив с тылу такой довесок, просто не решились атаковать дальше. Не коснувшись плотов, они тоже развернулись на лавках и резко дали задний ход. Один багор сломался, два - воины охраны успели выдернуть, кроме того, уходя на всех вёслах, расшивы перевернули две лодки. Наёмники бегущих не преследовали, занявшись спасением оказавшихся в воде товарищей. Отягощённые бронёй, те не могли плыть и цеплялись за перевёрнутые однодеревки. Тонущих спасли, лодки перевернули, воду вычерпали, атаку нападающие повторить не рискнули. На этом всё и закончилось.
  - Откуда такие? - поинтересовался у сплавщика Гастас. Как командир ночной стражи, он остался на плоту и с схватке на воде не участвовал.
  - Мабуть с нижних островов проскользнули, - отозвался тот. Здесь, по берегам у них логова вроде быть не должно. А ниже Вала на реке - острова большие. Там они всегда сидят. Бродники, бродни - беглые с Вала. В общем-то они охотой и рыбной ловлей промышляют, но и в чужих сусеках порыться тоже не прочь. Вишь ты, отступили. Значит, не голодные.
  Милое приключение получилось. Самое в нём приятное: последствий никаких, если не считать поломанный багор да десяток промокших парней.
  Всего сплав длился шесть дней. Аня поинтересовалась: как сплавщики гонят плоты обратно, в верх по реке? Оказалось - никак. В Нижней Заводи плоты разбирались. Медные скобы, гвозди и другие детали укладывались в лодки, а брёвна и доски шли на постройку Вала.
  Нижняя Заводь - конечный пункт речного путешествия - оказалась естественной, тихой бухточкой с пологими берегами. От Заводи же начинался ещё один вал.
  Выгрузка заняла целый день, но уже на рассвете караван целеустремлённо двинулся на запад. Пока что вдоль безопасной, "полевой" стороны вала, по выглаженной, выкатанной дороге. Стена на этом валу закончилась в первый же день пути. На второй день вал стал заметно ниже, на третий - сквозь свежую, рыхлую насыпь проступили, как хребет сквозь мясо, поставленные один к одному, огромные, дубовые кубы срубов. Загорелые дочерна землекопы тачками загружали в них землю, черпая её из будущего рва со "степной" стороны вала. К концу третьего дня путь каравану преградило бревно с двумя стражниками на нём. Чисто символическая преграда, но купцы и не подумали её объезжать, а сразу объявили привал, хотя до темноты ещё было время.
  Оказывается, в этом мире уже существовали границы и пограничные сборы. Пять стражей вместе с Айрисфедом обошли караван и сосчитали повозки. Такая мелочь, как гружёные лошади и носильщики их не интересовала. Аня ожидала, что купец раскроет мошну, но оказалось деньги интересовали этих таможенников в последнюю очередь. Первое что требовалось для вала - рабочая сила. Наёмники помогали приказчикам Айрисфеда снимать медные кандалы и ошейники с рабов-мужчин. Каждого из этих бедолаг стражники тщательно осматривали и ощупывали, скорее из желания сбить цену, нежели действительно оценить. Проезд двадцати повозок по мирным землям оценивался в одного раба. Не дёшево по местным ценам. За остальных рабов купцам заплатили медью в слитках и зерном. Купили всех: и мужчин, и подростков, и женщин постарше. Молодых рабынь торговцы приберегли для других рынков. Купленных рабов тут же клеймили, выжигая на лбу знак, похожий на отпечаток ладони. На шею заклеймённым, воины с заставы надевали ошейники из толстой кожи, на запястья - кожаные же браслеты, помеченные тем же знаком ладони с растопыренными пальцами.
  Стена срубов по левую руку, грязные, оборванные рабы, наполняющие их землёй и камнями... Рабы ли? Клейма на лбу и кожаные ошейники у одного на десяток, от силы. Или это под грязью не видно?
  - Ярик, - зовёт Аня возницу.
  - Что, госпожа?
  - Откуда здесь столько рабов?
  - Издалека, госпожа. Чтобы не сбежали.
  - Так много?
   - Не-е-е, - тянет Ярик, не слишком понимая вопрос. - Рабов - немного. Это с полюдства. Жатва закончилась и они пришли. Будут работать, пока мороз не вдарит - землю будут копать и сыпать, вдарит зима - будут лес возить, городни ставить, а к весне - домой. Пахать и сеять надо. А вот весной и летом здесь одни рабы: землю копают, городни из готового леса ставят. Ну и местные тоже работают.
  - Местные? А кто это?
  - Местные, - жмёт плечами мальчик, - те, что здесь от рабов родились.
  - А разве дети рабов - не рабы? - Это Алевтина заинтересовалась разговором и опередила Анин вопрос.
  - Не, - отмахивается пацан. - За них же не плачено.
  - И они здесь живут? Не уходят? - успевает первой спросить Аня.
  - Не. Куда? И родителей грех бросать. Хотя, кто здесь родителей наверняка знает?
  - Как не знает? Разве мать не знать можно?
  - Ну, мать, конечно знают, - смущается парнишка, - а вот отца... - он приглушает голос, оглядывается. - У нас говорят, что баб здесь мало и нравные они очень. Чуть что не по ним - сразу к другому мужику уходят. А у некоторых так вообще сразу по два мужа. - Пылкое возмущение на лице мальчика смешит Аню и она изо всех сил кусает губы, лишь бы не рассмеяться, чтобы сдержаться, она понижает голос:
  - А что другие мужчины?
  - А что другие? - Бурчит Ярок. - Дикари они все. Безродные и беззаконные. Мужчин здесь много, а женщин - мало. Каждому хочется, а баба если от одного ушла - значит к другому придёт.
  - И не убивают здесь друг друга из-за женщин?
  - Нет. Не убивают. Здесь убивать нельзя. Здесь убийцу вместе с убитым в землю кладут. Неважно кого убил: мужчину или женщину. И не убежишь. Здесь - бежать некуда: степь.
  - Ну, чисто казаки, - восхищается Тина. - Как в "Тарасе Бульбе". - Местная свобода женщин красавице явно по душе.
  - Точно! Казаки! Они на нас на реке напасть пытались! - радуется знакомому слову мальчик. - Беглых здесь так зовут. Они давно на островах поселились. Ниже Вала. Только у них женщин нет. Не положено.
  - А где местные живут?
  - Холостые - в общих срубах, семейные - в землянках...
  - Могли бы и нормальные дома поставить, - ворчит Тина.
  - Какие здесь дома? - мальчик презрительно сплёвывает сквозь зубы. - Здесь и землянки не долго стоят. Вал только строится, а степь - рядом.
  Да, рядом степь. Люди живут, как на жаровне в вечном ожидании: будет набег? Не будет набега? И уйти некуда: здесь родители, товарищи, друзья; здесь привычная, неспокойная, но по-своему упорядоченная жизнь: тяжёлая, скудная и сытная. Даже рабы отсюда не бегут. Разве что в казаки, на острова. Воля.
  Остановка. Последняя перед открытой степью. Так воины у костра говорят. Баранов у наёмников не осталось. Всех съели. Кашу в котле повара заправили вяленой, жёсткой кабанятиной. В степи, может статься, и этого не будет. Зато все повозки в караване полны зерном: пшеничный и ячменный размол для людей, цельный ячмень, - подкормить тягловую скотину. Травы здесь ей не хватает.
  - В степи - травы вдоволь, - вздыхает по этому поводу кто-то из наёмников.
  - Это сейчас-то? - Скептически возражает ему другой. - Она давно вся перестояла...
  Аня не стала задерживаться у костра: взяла кашу на всех и вернулась в свой дом на колёсах. На душе у неё было неспокойно: третью ночь, по приказу Лагаста десять воинов спят под повозкой. Даже помыться на стоянке теперь нельзя. И Алевтина опять ворчит. Впрочем, когда и чем она бывает довольна?
  - Что сегодня?
  - Ячка со свининой. Вполне съедобно.
  - Я опять толстею, - вздыхает подруга в ответ, но Аня привычно делает вид, что не слышит её. Вольно Тине сутками сидеть в повозке, но Алевтина не успокаивается:
  - Всё-таки двухразовое питание - это вредно.
  - Вредно это когда ни разу, - негромко возражает ей Аня, как бы про себя. По словам Алевтины она окончательно одичала: отросшие волосы обесцветились от солнца, лицо обветрилось, загорело. Только глаза сияют. Ежедневные, конные прогулки стянули талию похлеще корсета. Под стать ей и Ириша: чисто уменьшенная копия "госпожи Анны", разве что волосы у девочки подлиннее. Алевтина и Блонди тоже похожи: вечно сонные от скуки и безделья, одутловатые, с бледной, выцветшей кожей. Разве что волосы отличаются: у Алевтины они тёмно-русые, а у Блонди мышино-серые. И ещё различие: если Аня с Иришей не разлей вода, то Алевтина с пассажиркой друг друга в упор видеть не хотят. Ну и проблем с девушкой, в отличие от Тины действительно никаких нет. Раз в сутки, желательно в отсутствие Ани, Чернобородый приносит ей еду: лепёшку и кусок сыру. Интересно, смог бы он сам изо дня в день есть это? И адьё до завтра. Ане пассажирку жаль и она подкармливает её. Блонди даже чай приучилась пить. Эта тихоня всегда была сонной, а в последнее время только и делает, что грезит о чём-то, о своём.
  Ане на спится. Завернувшись в плотное одеяло, (по ночам уже не жарко), она вглядывается в полутьму повозки. Тени? Или ей показалось? Едва слышная возня у входа в повозку, там, где спит Алевтина.
  - Тина! - окликает она подругу в полный голос, вставая. Тень метнулась к ней от полога. Человек?
  - Люди! - вскрикнула Аня испуганно. Тень сбивает её с ног, придавливает к доскам пола, жёсткие руки стискивают горло девушки, прерывая крик. Поздно. Воины лезут в фургон. Возня, крики, хрипы с руганью. Напавшего отдирают от Ани. Кто? Где? Как? В темноте и тесноте ничего не разобрать. Аня поспешно накидывает поверх рубахи плащ, выбирается на улицу.
  Огонь костров едва-едва дышит под пеплом, но полная луна освещает происходящее. Оказывается, ночных татей - трое. Сейчас они извиваются на земле, уворачиваясь от пинков и тычков, разозлившихся наёмников. Досталось им крепко. Впрочем, не только им. В темноте и тесноте не слишком разберёшься, кто подвернулся под руку, поэтому воины без опаски пускали в ход лишь кулаки. Но и то: синяков и ушибов у парней гораздо больше, чем можно было бы ожидать от троицы неудачников.
  - Режьте крыс! - рычит крепкий, седеющий уже мужчина лет сорока. Тёмно-русые волосы его, по обычаю всех безродных коротко острижены. Аня знает только, что зовут его: Щуп. - Режьте, парни! Чего рассусоливать!
  - Цыц! Волчье мясо! - Лагаст просто взрывается от ярости. Аж слюна летит. - Я здесь командир! Я решаю!
  - Командир? - презрительно тянет Щуп и осекается. Удар кулака рассаживает ему губу и сшибает с ног:
  - Цыц, наволочь!
  Но Щуп уже не ногах, сжимает в руке обнажённый меч:
  - Ты ответишь за это, Волчара!
  - Меч в ножны, - вопреки недавнему визгу и слюням, говорит Лагаст с ледяным спокойствием. Рука его даже не на рукояти меча, на поясе.
  - Ты ударил меня! Ты ответишь за это! Парни, дайте круг!
  Зачем круг? Не понимает воплей задиры Аня. Противники и так стоят на свободном пятачке, окружённые разгорячёнными наёмниками. Кто-то из зрителей уже подбросил хворосту в костёр, оживив пригасший огонь.
  - Меч в ножны, Щуп. Третий раз повторять не буду.
  - Убери, не спорь с командиром, - слышит Щуп позади. Дыхание человека обжигает ему затылок, как огнём. За спиной у смутьяна - Рагаст и Вирья. Мечи у них, как и у командира, тоже в ножнах, но много ли времени надо наёмнику, чтобы всадить человеку в спину нож? И Щуп понимает, что сейчас он проиграл. Разумней подчиниться. Меч возвращается в ножны:
  - Твоя взяла, Волчара. Прочь с дороги!
  - Стоять. - Лагаст подходит вплотную. Не смотря на седину, он намного моложе взбунтовавшегося вояки. Спрашивает, недобро щурясь. - Я тебе где велел быть? - Вопрос сопровождает оплеуха. И это при всех. - Где?! - Вторая оплеуха. Но Щуп молчит, стиснув зубы. Да, он проиграл и гораздо больше, чем думал. Мало ли что такого позора он командиру не простит никогда. Зрители тоже ничего не забудут.
  - Пшёл вон! - Шипит Лагаст. - Если я тебя ещё раз увижу не на месте...
  Публичная выволочка закончена. Щуп уходит, утираясь. Кровит нос и рассаженная командиром губа, да и зубы впереди кажется шатаются. Ластас обводит взглядом зрителей и все поспешно опускают глаза. Как волки перед вожаком. Все, кроме Ани. Она, от растерянности, просто не успевает сделать это. Глаза встречаются с глазами и вдруг грозный вожак улыбается. Конечно снисходительно и всё-таки:
  - А, госпожа Анна, вы здесь? И всё видели? - Он идёт к костру так, словно вокруг него и людей-то нет, садится у огня, жестом подзывает её:
  - Поздновато конечно, но чаёк всегда ко времени. Садитесь к огню.
  Откуда-то появляются кружки, Ярок наливает в них настоявшийся, травяной отвар, разбавляет приостывшей, кипячёной водой.
  - Не понимаете: что случилось?
  - Да, а ...
  - Ничего особенного. Просто опять этот рубака в командиры лезет. Ну и схлопотал. - Речь Лагаста неспешна, тон равнодушный. Он отпивает глоток чая, продолжает неторопливо, словно размышляя вслух. - Волчарой обозвал. Ну не дурень? Ну да, я - волчара, потому что всегда со стаей.
  Лагаст действительно похож на волка: прогонистым, вёртким телом, узким лицом, короткими, чёрными, с проседью волосами. Только глаза у него не карие, волчьи, а голубые, как у породистой хаски. Но дело-то оказывается не в облике, в повадках.
  - А Щуп? - спрашивает Аня.
  - А Щуп - всегда один, - звучит ответ. - Приходит наниматься всегда один, ставит себя, как командир и командует. Только на этот раз он на меня нарвался.
  - А те люди?
  - Какие?
  - Те, которыми он командовал раньше. Где они?
  Её собеседник кивает удовлетворённо:
  - Вот, госпожа Анна, вы умеете услышать главное. Экая невидаль: один безродный наёмник другому безродному морду набил. Тут и говорить не о чем. А вот куда люди деваются - это интересно. И вам интересно, и мне.
  - А куда, командир? - не выдерживает один из слушателей. Лагаст резко разворачивается к нему, отвечает:
  - Не знаю. Знаю, что нанимается он всегда один, знаю - берёт потом верх, а куда люди деваются...
  - А как он верх берёт? - звучит реплика с другой стороны. Резкий разворот, но отвечает Лагаст с прежней неспешностью:
  - Он воин - отменный. В поединке ему немного равных найдётся. Прими я его вызов - лежать бы мне здесь, у костра.
  - Ну, ты-то не принял вызов, командир...
  - Я - Волчара, - следует резкий ответ. - Я всегда со стаей. Рядом со мной всегда есть те, кто и спину мне прикроет, и за спину недругу моему зайдут. Не по уму мне с каждым задирой на мечах, силой мериться.
  Ожившие было наёмники никнут, понимая, что даже самый сильный воин не выстоит против стаи. Лагаст трёт лоб, окликает ближайшего воина так, будто сию секунду вспомнил:
  - Эй, Турий! А где - женихи-то?
  - Женихи? - Аня даже толком не спросила, но похоже вопрос был написан у неё на лице.
  - Ну да, женихи, - отвечает Лагаст равнодушно разглядывая троих пленников, брошенных перед ним на колени. - Невест себе воровать пришли. Плохо, мальчики. Плохие вы воры. Этак, жён вам не добыть.
  На лицах пленников - сплошные кровоподтёки, одежда, и без того незавидная - в клочья. Единственное, что можно определить: все трое - молоды, лет по шестнадцать - семнадцать, не больше.
  - Командир, - пытается оправдаться один из них, - мы - по обычаю. Даже ножей не взяли.
  - А может, зря не взяли?
  - Так обычай же...
  Наёмник явно что-то обдумывает и взгляд его не сулит ничего доброго:
  - Госпожа Анна, позовите ваших спутниц.
  Аня покорно встаёт, но считает нужным уточнить:
  - Может, Блонди звать не стоит?
  - Блонди? - переспрашивает Лагаст с лёгким недоумением.
  - Да, пассажирку.
  - У неё есть имя? Не знал.
  - А почему ему не быть, господин Лагаст?
  Командир хмыкает:
  - Ладно, вы правы: пассажирку лучше к костру не звать, тем более, что "женихов" всего трое.
  Слова наёмника ложатся на сердце, как камень. Мужчина явно задумал какую-то хитрость. Он мастер во всяческих каверзах. И Щупа в первый раз он ударил специально, чтобы разозлить, и разговор у костра не Ане был предназначен, а зрителям, и Гастаса здесь нет, значит и заступиться за неё некому. Вон как зло поблёскивают глаза у Рагаста. Право, лучше с командиром сейчас не спорить.
  Аня, Ириша и Алевтина у костра. Тина так боится командира, что трясётся от одного взгляда на него, Ириша ёжится то ли от ночной прохлады, то ли от дурных предчувствий, да и Аню пробирает нервная дрожь.
  - Встать, - это Лагаст скомандовал пленникам. Те поднимаются неохотно:
  - Это не по обычаю, командир.
  - Мы даже ножей не взяли...
  Но Лагаст их слова пропускает мимо ушей:
  - Вот вам случай, "госпожа" Алевтина. Вы - свободная женщина и я не в праве препятствовать вам в выборе мужа. Эти трое - женихи. Любой из них согласен взять вас. Эй, малец, - он толкнул ближайшего пленника, - возьмёшь эту женщину?
  Юнец молчит. То, что наёмник издевается - ему ясно как в солнечный день. Только отмолчаться парнишке не удалось.
  - Тебя спрашивают, наволочь порубежная, согласен? Нет?
  - Согласен.
  - А вы, "госпожа Алевтина"? - насмешка воина перерастает в откровенную издёвку. Тина в растерянности вертит головой рассматривая далеко не презентабельного соискателя её руки:
  - А где здесь жить?
  Опять толчок в плечо, глумливый вопрос:
  - Эй, жених, землянка-то у тебя хоть есть?
  - Дом... - пытается уточнить Алевтина.
  Ответ Лагаста предваряет слова парнишки:
  - Дом? Ты хоть один дом здесь видела? Здесь только землянки. Ну, как? Малец?
  - Нет, - растерянно бормочет тот и тут же пытается исправить положение, - но у меня родители есть. А у них - землянка со срубом...
  - Зажиточный жених. Да ещё и с родителями. А братьев-сестёр у тебя сколько? Семеро по лавкам?
  - Только трое. Старшие сами живут.
  - А что значит: землянка со срубом? - пытается сменить тему разговора Аня.
  На губах Лагаста всё та же язвительная усмешка:
  - А это если в земляной яме ставят сруб из брёвен, как в доме. А уже на сруб опирается крыша. Землянки со срубом здесь лишь у зажиточных. У большинства в землянках стены земляные, а крыша опирается на врытые по углам ямы столбы.
  - Почему? Леса что ли здесь не хватает?
  - Хорошего? Нет. Хороший лес здесь весь привозной. Всё мало-мальски пригодное дерево пошло на Вал. То, что растёт вокруг - годиться лишь на дрова. Но главная загвоздка в том, что Вал - растёт и люди идут вслед за ним, часто переселяются. Ну и кочевники из степи могут в любую осень налететь. Тогда люди бросают всё и уходят в лес, а дома... Землянку на поджёг бросить не так жалко, как добротный дом. Да и яма в любом случае останется.
  - Хоть ты и командир, это не даёт тебе право издеваться! - Алевтина вскакивает, убегает от костра. Рай в шалаше её не привлекает.
  - Не хочет, - с непробиваемым сарказмом констатирует Лагаст. - А ведь здесь она каждые три дня могла бы мужей менять.
  Пленники молчат. Победитель на то и победитель. Хорошо, если всё обойдётся только одной, злой шуткой. Одной шуткой не обошлось. Наёмник не доволен, что развлечение так быстро закончилось и переносит внимание на двух девушек, оставшихся у костра:
  - А вы как смотрите на то, чтобы остаться здесь, госпожа Анна? Женщин здесь не хватает и любой юнец сочтёт за честь взять вас в жёны, а его семья примет вас с открытой душой. И жизнь здесь не так уж и плоха: суровая, скудна, но вольная и отнюдь не голодная?
  Уперев взгляд в землю, Аня молчит.
  - Хорошо, - командир поднялся. - Подумайте, пока не развиднелось. Эти три "жениха" - вам на выбор. Решите остаться - оставайтесь, решите идти дальше? Воля ваша, но щенки эти дня не увидят.
  - Прольёшь кровь безоружных, командир? - Аня не поднимает глаз, боясь выдать охватившую её злость.
  - Зачем же кровь проливать? - равнодушная снисходительность Лагаста - страшней самой яростной брани. - Мало ли деревьев вокруг?
  Испуганно вскрикнула Ириша, прижимаясь к своей покровительнице, скрипнула зубами Аня. Она так хотела мира, но, похоже для Лагаста её желания значат не больше, чем для Алевтины.
  - Это не по обычаю, - жалобно бормочет один из парнишек. Лицо у бедолаги в крови, вокруг заплывшего глаза наливается чугунной синевой синяк. - Мы даже без ножей...
  Аня прикусывает губу. Ну, как объяснишь, что Лагаст признаёт закон лишь в городе и лишь если видит: иначе не отвертеться? А здесь, в чистом поле, он для воинов и царь и Бог.
  - Госпожа, - жалобно тянет другой пленник: грязный, измятый. Левая половина лица его залита кровью из рассечённой брови. - Пойдёмте с нами. Мясник ваш прав: кого бы вы из нас ни выбрали, любой за честь ваш выбор сочтёт. И подругу вашу, - он кивнул на Иришу, - любой из нас в жёны возьмёт с радостью.
  - А иначе вздёрнут нас всех на рассвете и жизни наши на вашей совести будут...
  - Неужели у вас ни капли жалости нет?
  - Мы никому не хотели зла. Просто обычай такой.
  - Женщин - мало, а жениться - надо. Без хозяйки дом не стоит.
  - Что дурного в том, чтобы рабыню продажную украсть? Не для баловства же, не для торга...
  - В жёны.
  - Хозяйкой в дом...
  - Всё равно, что птицу из клетки выпустить...
  - Ну, не мерлузия же вы, не кровопийца...
  Аню трясёт. Лагаст, оказывается, очень изобретателен. Надо же, какую психологическую ловушку сладил. Буквально на ходу. И не уходит. Устроился вроде бы в стороне, вроде бы и ни при чём, а всё у него под контролем.
  Время текло так, будто обладало двумя скоростями разом: для пленников - слишком быстро, для девушек - как сироп в замедленной сьёмке.
  - Госпожа, всё равно ведь вам замуж выходить. Так почему не здесь?
  - А землянка - не хуже избы: пусть тесно, но зимой - тепло, а летом - не жарко.
  - И хлеба здесь вдосталь. Даже рабы - лепёшки из просеянной муки едят.
  - Каждую весну на свежем поле сеем.
  - Только работай.
  - А можно и к реке уйти, в плотогоны. Там почти безопасно. Можно дом ставить. Я ведь вольный: где хочу, там и поселюсь...
  Каждое слово этих мальчишек выворачивает душу. Пожалеешь их, останешься - значит никогда не вернёшься домой. Оттолкнуть их мольбы - действительно совесть потом замучает. Они ведь и в самом деле ничего плохого не сделали и сделать не хотели, только вот Лагаст от слов не отступится. В последнем Аня не сомневалась.
  - Неужели у тебя нет матери? Нет никого, кто бы оплакал твою смерть?
  Юнцы хотят жить. Это понятно и естественно. Только жизнь эта утекает от них с каждым мгновением. Мольбы уже готовы перерасти в брань...
  - Лагаст! Где Лагаст? - мужчина врывается в толпу наёмников. - Где он?!
  - Здесь я...
  - К хозяину! Быстро! Хозяин зовёт!
  Лагаст ждал подобного, но всё произошло слишком быстро. Он повернул голову к Рагасту, сидящему рядом, но посланец даже рта ему не дал раскрыть:
  - Быстрей, быстрей! Хозяин в гневе! Твои сторожа...
  Лагаст вскочил, бросил растерянный взгляд на пленников, махнул на ходу рукой ближайшим воинам: "За мной". Посыльный чуть не за руку волок за собой командира пехотинцев, тараторил, как сорока о гневе Айрисфеда, о том, что хозяину ждать не положено.
  Аня проводила воина чуть растерянным взглядом, соображая, что командир не только ушёл, не отдав никаких распоряжений по поводу пленных, но и "стаю" свою с собой прихватил. Он вернётся, обязательно вернётся, но...
  - Ириша, приведи пожалуйста нашу лошадь.
  - Она не осёдлана...
  - Не важно. Приведи. И три верёвки из рундука захвати.
  Повторное распоряжение согнало девочку с места. Слишком уж ребёнок привык подчиняться.
  Три верёвки, три скользящие петли. Аня накинула их на шеи ничего не понимающих пленников. Сопротивляться юнцы не могут. Руки у всех, троих стянуты за спиной. Теперь, не выпуская верёвок из руки, запрыгнуть на спину лошади и пустить её с места вскачь. Наёмники не раззявы, чтобы под копыта попасть, а соплякам тем более деваться некуда. Они не отстанут. Благо, бежать им не далеко: за пределы лагеря до ближайших зарослей. Бросив верёвки, Аня резко развернула лошадь, пуская её назад с удвоенной скоростью. Юнцы и со связанными руками сообразят куда бежать и где прятаться. Но приближаться к ним не стоит: могут и утащить. Здесь ведь женщину в жёны украсть - доброе дело сделать.
   .............................
  - Ты мне ответишь за это! - В ярости, Айрисфед носился по шатру для пиров. - Ты и твои негодные сторожа!
  - Что случилось, хозяин?
  - Случилось? И он ещё спрашивает! Две женщины! Эти грязные ворюги украли! У меня! У меня украли двух женщин! А твои негодные сторожа... - купец оборвал фразу, захлебнувшись от возмущения.
  - Мои сторожа? Где они? - командир лишь чуть повысил голос, а у его спутников дрожь прошлась по коже: Лагаст в ярости и кому-то сейчас мало не будет.
  - Если сплоховал воин - виноват не только он, но и его командир...
  Лагаст бросил быстрый взгляд на Чернобородого (опять он здесь), улыбнулся, обнажив зубы в злом оскале:
  - Так и есть, уважаемый. Где они, все?
  Виновные появились быстро: восемь рядовых и командир стражи: Щуп.
  - Сними меч, - сухо приказал ему Лагаст.
  Глаза воина метнулись в одну сторону, в другую. Синяки у него на лице наливались чугунной чернотой:
  - Хозяин...
  - Командир пока здесь я! Отдай меч.
  Воин подчинился. Его подчинённые раздавлены собственным упущением, а за Лагастом - трое воинов, у двоих из них короткие копья, удобные для боя в тесноте и нацелены эти копья на Щупа.
  Лагаст подходит к обезоруженному воину, стискивает ему подбородок:
  - Почему ты ночью шлялся по лагерю? Что ты забыл у костров?
  - Я расставил сторожей, а они...
  - А ты? Я поставил тебя стеречь хозяйское добро. А ты...
  - Но его-то ты назначил, - перебил наёмника Чернобородый. - Ты должен знать кто и что стоит.
  - Я знаю, - огрызнулся Лагаст. - Будь моя воля, этот рубака вечно ходил бы в рядовых, но хозяин настоял. Хозяин, - развернулся мужчина к Айрисфеду, - это ведь ты приказал мне...
  - Но не сюда же! - Взвыл купец, пытаясь криком и наглостью отвести от себя обвинение. - Почему ты поставил сюда его, а не кого-то другого?
  - Потому что именно его ты хотел видеть командиром, - чужого крика наёмник не боялся. Орать он и сам умел неплохо. - И ещё потому, что хотя на бабах и можно ездить, далеко на них всё-таки не уедешь. А вот если бы местные озорники угнали тягловую скотину - мы бы застряли куда основательней. Но сейчас меня интересует другое: что делать с этой безродной сволочью. В Белом Клине он дал клятву подчинения, но ни мои, ни ваши, господин, приказы не выполняет. Я ночью попытался его поучить, так эта дрянь меня на поединок вызвала! Дурной пример.
  - Командир, ты куда гнёшь? - Щуп вдруг почувствовал слабость в ногах. - Сторожа недосмотрели, а я...
  - Ты - старший. Ты должен был быть рядом с ними, а не под лекаркиной повозкой торчать! Потому что ты отвечаешь за дозор. Турий, давай верёвку.
  - Командир! Хозяин! Я...
  - А ведь твой наёмник прав, уважаемый Айрисфед, - как всегда неожиданно вклинился в спор Чернобородый. - Ты сам виноват в своём убытке.
  - Что?
  - Лагаст сразу сказал тебе, что Щуп - негодный командир. Зачем же ты настаивал? Наёмник вынужден был выполнить твой приказ, приказ хозяина.
  - Что?
  - Щуп не умеет ни приказать толком, ни подчиняться приказам.
  - Но ты же сам, уважаемый, уверял меня...
  - Я только дал совет, - повинился перед купцом Чернобородый. - Но я - человек книги. Я плохо разбираюсь в людях. Я ошибся. Но ты, уважаемый и почтенный хозяин каравана, и не должен следовать каждому совету, каждого пассажира.
  - Так значит в моём убытке виноват я? Ты это хочешь сказать?
  - Увы, уважаемый Айрисфед, - сокрушённо вздохнул Чернобородый. - Ведь это вы принудили вашего командира поставить во главе стражей негодного воина. Если бы Лагаст решал сам...
  - То сам бы был виноват? - зло уточнил купец.
  - Он бы не допустил кражи. Вы господин, заплатили золотом за каждого воина. Обидно будет попусту лишиться уже оплаченного меча, только потому, что вы, сами, неправильно им распорядились.
  - Значит это я распорядился неправильно?
  - Разве назначить простого рубаку командиром - это правильно?
  - Эта наволочь плевать хотела на мои приказы! - Взорвался Лагаст, вдруг поняв, что Чернобородый не столько защищает его, сколько спасает Щупа.
  - Да, он совершенно напрасно вообразил себя командиром, - согласился с наёмником Чернобородый.
  - Из-за него я потерял двух рабынь!
  - Но если его казнить - рабынь вы, уважаемый, не вернёте, а наёмника - потеряете. И это перед самой степью.
  Сгоряча, Лагаст ткнул провинившегося кулаком в бок, но тот даже не пискнул. Кулак - не нож, а жизнь его действительно висит на волоске.
  - Ну, почему эти грязные дикари выбрали именно моё имущество!
  - Не только ваше, хозяин, - никто не ожидал реплики от Щупа. Наёмник поспешно продолжил. - На повозку лекарки воры тоже напали. Я был там тогда...
  - И! - в один голос, одним восклицанием, отозвались Айрисфед и Чернобородый.
  Щуп кривится, коснувшись пальцами подбитого глаза, многозначительно кивает на Лагаста:
  - Вот.
  - Там всё прекрасно обошлось без тебя.
  - Да, командир...
  - Тебе следовало быть здесь.
  - Да, командир.
  - Кого-то украли? - не без волнения вклинивается в их перебранку Чернобородый.
  - Нет, господин, - отвечает Лагаст хмуро, - никого не украли. Воины скрутили воришек.
  - Сколько их? - интересуется Айрисфед.
  - Трое.
  - Где они сейчас? Вы их не убили?
  - Нет, хозяин. Когда я уходил - сидели у костра, связанные...
  - Один из них - мой по праву, - перебивает Айрисфед наёмника. - Двух других я забираю в счёт вашего промаха.
  - Как скажешь, хозяин, - морщится Лагаст недовольно, кивает на Щупа. - А с этим? Что?
  Примерно с минуту Айрисфед разглядывает разукрашенную синяками физиономию провинившегося, взвешивая варианты.
  - Степь близко, а Щуп - опытный воин. И, поскольку ты его уже наказал...
  - Он нарушил мой приказ!
  - Но ты же его уже наказал за это? Хватит! Обещаю: больше в ваши дела я не вмешиваюсь, старших назначаешь только ты. Доволен? Тогда распорядись доставить пленных сюда. Как никак в карауле не только этот бродяга стоять был должен. Свободен!
   ...............................................
  Щуп выходит из шатра последним. Чернобородый стоит и ждёт сразу за дверью, а знаки наёмник понимает прекрасно.
  - Ты не справился, - сухо констатирует Ученик за шатром, даже не оглянувшись, так он уверен в том, что воин следует за ним.
  - Да, я не справился. Волчара...
  - Чуть не сожрал тебя с костями.
  - Да, господин. И он ещё не отвязался. Мне придётся вести себя тише мыши.
  - Значит, ты будешь тих и покорен. Я знаю почему ты покинул пост, но...
  - Волчара ни о чём не догадывается, господин...
  - Догадывается. О том, что ты хотел спихнуть его!
  - Это он знает. И не забудет.
  - Значит надо заставить его забыть. Сегодня караван выходит в Степь, забот у командира прибавиться. Ты не будешь напоминать о себе и он забудет. Пусть не сразу. А вот ты не забывай смотреть и слушать.
   ....................................................
  - Я их отпустила, - Аня зло смотрела разгневанному командиру в глаза и взгляда отводить не собиралась. Наёмники-зрители, сгрудившись вокруг, недовольно ворчали.
  - Да кто тебе позволил!?
  - А кто запретил?
  - Это не твоя добыча, женщина! Это их добыча! - кивок в сторону товарищей по оружию.
  - А какая им разница, если ты решил повесить мальчишек? Много парням с покойников прибыли?
  Довод оказался удачным. Ворчание толпы сменило окраску, а у Лагаста на щеках заходили непритворные желваки, но ... командир давно понял, что зря поддался ночью желанию "ущучить" Стриженную. Он вздохнул несколько раз, ответил почти спокойно:
  - Хорошо. Я был не прав. Мне не следовало ставить тебя перед таким выбором. Я был бы даже не против того, что сопляков отпустила именно ты, но сейчас Айрисфед требует пленных себе. Ответь, колдунья, что мне делать?
  Аня растерялась:
  - А почему он их требует?
  - Потому, что имеет право на треть добычи. А два других ... - Криво усмехнувшись, он кивнул головой в сторону одного из незадачливых сторожей, оказавшегося ближе других. - Ночью эти олухи не иначе заснули и "женихи" утащили у купца двух девок. Вот хозяин и хочет вернуть утраченное. Так что нам делать, лекарка.
  - Он требует с вас оплаты?
  - Именно. Всё твоё имущество не стоит трёх рабов, тем более, что Иришу ты освободила.
  Аня стиснула зубы, опустила глаза. С Лагастом можно поспорить, когда он орёт, если, разумеется, крика не боишься, но когда он говорит спокойно и взвешенно - шансов нет. Кажется, мужчина умеет читать ответы по лицу, до того, как Аня раскроет рот. Вот и теперь:
  - Мальчиков... - начинает она.
  - Отпустила ты? Сказать это купцу? Не годится. Я - командир и отвечаю за всех. В том числе и за тебя, Лекарка.
  Больше слов у Ани нет.
  - Ладно, брысь в повозку, - смилостивился командир. Моральная победа не наполняет кошелька. Да и разговор с хозяином предстоит неприятный. Айрисфед опять будет ругаться, пытаясь под крики и вопли отщипнуть что-нибудь от небогатой казны товарищества. Придётся спорить, хитрить, изворачиваться. Впрочем, не за это ли умение товарищи держат его в командирах? И с Гастасом теперь объясняться не придётся или... сказать, что так задумал сразу? Парень хочет сделать девушку Госпожой? У него получается. И обычай местный соблюдён. Не так уж всё и плохо. Да, а где Щуп?
  - Где Щуп? - озвучил Лагаст последний вопрос. - Кто его видел?
  - Я здесь, командир. - Щуп чуть выдвигается из толпы. Держит дистанцию. Глаза опущены. Кстати, парни меч вояке так и не вернули. Приказа-то не было.
  - Будешь при волах. Старшим.
  - Да, командир. Я могу идти?
  - Куда?
  - Запрягать.
  - Иди.
  И то: пора в путь.
  Прошло не больше четверти часа, по Аниным меркам, и караван тронулся, неспешно и целеустремлённо обтекая недостроенную стену из срубов - крепкий костяк растущего вала. Перед путниками лежала открытая степь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"