Аннотация: Хорошее дело - отдых.И для текущих дел время есть и для развлечений.Вопросы можно задать и кой-какие ответы получить.И главное: смотришь на других, а познаёшь - себя.
Глава 16. Наёмники.
Обо всех этих разговорах Гастас не знал и не ведал. Он прогуливался вместе с Аней по узким, чистым улицам верхнего города. Тина отказалась от прогулки, заявив, что жизнь у неё одна, а Ириша - вспомнила про уйму накопившихся, мелких дел, из тех, что трудно исполнить в повозке и на ходу.
То, что наёмник вышел пофорсить, понимал каждый встречный: нарядная, новая одежда, дорогое оружие, горделивая осанка и вальяжная неспешность во всех движениях - какие ещё нужны доказательства? Подчёркнутая, напоказ почтительность, с которой он обращался к своей коротковолосой спутнице, кстати разнаряженной по местным меркам в пух и прах, тоже говорила именно об этом. Первыми возмутились местные красотки. Не то чтобы Аня затмевала их красотой или нарядом. Глаза дамам резал откровенно нездешний облик девушки.
- Красавчик, где свою смуглянку нашёл? Такую, не на каждом рынке отыщешь! - Белая от мела девица с густо натёртыми рыжей охрой щеками и столь же густо подведёнными сажей бровями в палец толщиной, - казалась самой себе просто зверски стильной.
- Я ей не нравлюсь? - Аня говорила внятно, для всех, но обращалась к своему спутнику.
- Думаю, что нет.
- Тогда пусть не смотрит. Я разрешаю.
- Да кто ты такая!
- На твою красоту точно не покупатель.
- Да кто на тебя позарится!
- Радуйся. За тобой-то сплошь купцы толпятся. Где брови такие взяла? Не иначе всю печку вычистила.
- Да ты, да ты... - смешки в толпе таких же скучающих зрителей обжигали задиру. - Стриженная, как рабыня!
- Я - как. Ты - она и есть.
- Да как ты смеешь! - плюясь от ярости, девка попёрла на Аню. Резкий толчок Гастаса усадил городскую потаскушку в пыль посреди улицы, к вящему восторгу зрителей. А дерзкая пара невозмутимо продолжила свою прогулку.
- Эй, наёмник, где такую дикарку отыскал, - теперь пару "пробует на зуб" мужчина. Точнее юноша с длинными, ниже плеч, расчёсанными светлыми волосами, куцими усиками и короткой, только-только пробивающейся бородкой.
- В Диком поле, - Гастас, ничуть не погрешил против истины.
- Уж больно волосёнки у неё короткие. Не иначе, чтобы за кусты не цеплялись?
- Точно замечено: в Диком поле женщины волосы стригут, а в городах мужчины - отращивают.
- Дерзишь, безродный! Смотри, как бы не порезаться. Слишком уж на язык остёр.
- О твой язык точно не порежусь.
- А о меч?
- Так у меня их два.
- Почём мечи продаёшь, наёмник? - это второй франт в разговор лезет. Постарше первого, уже с бородкой, но волосы такие же длинные. Не иначе местная "золотая молодёжь". - Или уже продал?
- А тебе-то что? Всё равно не купишь.
- Да кому ты здесь нужен, мясник продажный! Вырядился тут, разгуливает по улицам!
- Мальчик, я ведь при оружии.
- Я? Мальчик? - медный меч обнажён. Франт яростно размахивает им во все стороны, разгоняя зрителей. - Дайте круг! Я ему покажу мальчика!
Но бронзовые мечи уже в руках наёмника. Удар - и на красном лезвии глубокая зарубка. И тут же второй удар: захват с поворотом. Медный меч на земле, а два острия у груди задиры:
- Мальчик, - Повторяет Гастас не меняя тона, - Пусть ты сражаешься за честь, но и я дерусь не за деньги. Я бьюсь за свою жизнь. И ещё, - мечи так же молниеносно возвращаются в ножны. - Бой с разбойниками в Диком поле это не поединок на кругу.
- Здесь не Дикое поле! - Задира поднимает свой меч и растерянно разглядывает глубокую зазубрину на его лезвии. - Это дорогое оружие...
- Знаю. Будь здесь Дикое поле - один мой меч твой клинок пополам бы перерубил, а второй - торчал бы в твоём брюхе. Так-то, мальчик.
- Я не мальчик! - задира всё ещё ерепенится, хотя и ведёт себя намного тише.
- Будь даже твоя борода длинной до колена, - сухо обрывает его Гастас, - пока ты не попробовал себя в Диком поле - для таких, как я, ты - мальчик.
- Да ладно тебе, наёмник, - бурчит окончательно смутившийся франт. - Шуток не понимаешь...
- Так ведь и я только шутил.
Сила и спокойствие Гастаса действуют на толпу.
- Говорят, вы собачников с собаками побили, - примирительно замечает один из зрителей: молодой воин с чисто выбритым подбородком и двумя длинными косами.
- Да, две орды, - соглашается Гастас и добавляет. - Мои мечи - трофей.
- Их оружие сразу видно, - отзывается несколько голосов.
- Хороший металл.
- Таким мечом копьё перерубить можно.
- Они и рубят.
- А ты?
- Я тоже могу.
- Добыча хорошая была?
- Очень хорошая...
Доброжелательный обмен репликами. Этот поединок Гастас тоже выиграл.
- А твоя красотка, - выныривает с вопросом длинноволосый, безбородый ещё юнец.
- Госпожа Анна, - с неожиданным высокомерием обрывает родовитого юношу безродный наёмник, - лекарка. Обрезанные волосы - знак её служения.
- Кому?
- Многоликой. Госпожа Анна из России. Там так принято.
Где Россия и что она из себя представляют - слушатели естественно не в курсе, но то, что у каждого народа свои обычаи, особенно в плане причёски и одежды - ни у кого удивления не вызывает.
- Чтобы женщина путешествовала с наёмниками по доброй воле, - пытается опять подкусить парочку одна из девиц. Женщине отвечает Аня:
- Лекарь нужен больному, а не здоровому. Воины идут туда, где бой. Где бой - там раны. Где раны, там место лекарки.
- Женщина и в толпе диких наёмников? - не унимается городская гетера. - Это безнравственно. Я бы ни в жизнь...
- А ты там без надобности, - то ли обрывает, то ли поддерживает Аня городскую красавицу. - Сиди лучше в городе.
Глаза красотки распахиваются от удивления и возмущения. Толпа опять начинает подхихикивать.
............................
Откуда и когда этот парнишка затесался между нарядными горожанами? Невнятного вида, в незаметной, безликой одежде добротного, серо-бурого сукна. Гастас чуток и быстр, как всегда. Малец лишь прикоснулся к кошельку наёмника, а тот уже перехватил ему руку у запястья и тащит из толпы на всеобщее обозрение, как рыбак леща из реки:
- А это кто?
Толпа хохочет и улюлюкает над неудачником в полный голос:
- Попался, вор!
- Ай да хватка!
Запястье правой руки, как в тисках. Карманник дёргается и крутится от страха и от боли. Свободная, левая рука его машет в воздухе, тянется за спину. Там, под плащом, за поясом, Гастас замечает у парня рукоятку короткого ножа, шипит пойманному ободряюще:
- Тронь, тронь, и он будет торчать у тебя между рёбер, подлюка.
Какой там нож. Пойманный уже начинает подвывать от боли. Кто-то среди зрителей вспоминает о страже. Резкий рывок с поворотом - и хватка разжалась. Карманник воет уже в полный голос, скорчившись на земле и прижимая левой рукой к груди искалеченную, правую руку. Гастас усмехается добродушно:
- Ну, и зачем эта стража? - говорит он, обращаясь ко зрителям.
- Ру-у-ка! - С подвыванием стонет воришка. Несильный пинок в ляжку заставляет его стиснуть зубы и замолчать.
- А что рука? Схрустнула? А зачем дёргался? Кому сказано: не вой!
Приказ ясен. Парень мгновенно замолкает, лишь всхлипывает беззвучно, в ожидании решения своей участи. Гастас не спеша лезет в кошелёк, не спеша выбирает одну из монет. Серебряную. Бросает её в пыль перед неудачливым вором.
- На, возьми. На месяц тебе хватит. А там - работать сможешь. А теперь - брысь!
Зрители замолкают изумлённо, расступаются. Неудачник времени не теряет. Схватил монету и ходу. Дают - бери, бью - беги. Если позволяют, конечно.
- А тебе неплохо платят, наёмник, - ворчит кто-то за их спинами. Гастас приостанавливается, бросает в пол-оборота:
- Сами берём.
..............................................
- Жаль дурака.
Аня спотыкается от удивления. Зевак вблизи нет. Значит, спутник обращается к ней.
- Прирежет его, ворьё местное, - поясняет Гастас, видя её недоумение, - и монету заберут.
- Но он же свой для них...
- Теперь - нет. Воровать парень больше не сможет.
- А работать?
- Грузы на пристани таскать? С этим и криворукий справится.
- А если бы ты его стражникам отдал?
Гастас жмёт плечами:
- За воровство руку рубят. А куда безрукому? Только с голоду подыхать. Жаль дурака. А чем поможешь?
Жаль... Вот такой он этот мир Добрый? Злой? Поди - разберись.
..............................
Удалась прогулка? Не удалась? Аня так и не решила. Но рекламную акцию её спутник провёл успешно. Их останавливали ещё несколько раз: вежливо представлялись, приветствовали, спрашивали: откуда они? Кто? И всех их интересовало одно: "Нужны ли люди?"
Теперь Аня сразу узнавала в толпе воинов-наёмников. Вроде и одежда у парней разная, и волосы... Безродных конечно сразу видать: стриженные. Но много и тех, что с родом не разорвали. Вроде пехотинцев из Пристепья. Шрамы - тоже не показатель. Времена неспокойные. Боевых отметок разве что у совсем зелёной молодёжи нет. И всё-таки воинов из Товарищества сразу видать.
Первое, что бросается в глаза - широкий пояс. Не зря в Древнем Риме воинов звали "Высоко подпоясанными". Одежда, напротив, всегда короткая: рубахи - до середины бедра, плащи - не ниже чем до колена. Длинные плащи и рясы - одеяния людей домашних, мирных. Как тут не вспомнить Тадарика, и его длинный, полосатый плащ, когда он по мирным делам из дому выходил. Ну и манера держаться у наёмников особенная: высокомерная, отстранённая, с ноткой угрозы: "Не тронь меня и я тебя не трону". Такие люди - везде чужаки. Даже в родном городе. И потому всегда настороже.
Чистый трактир привлёк Гастаса пустотой. Белый день, как-никак. Для гульбы рановато. Поэтому, когда в общий зал с улицы ввалилась целая топа наёмником, во главе с парнем и девицей, хозяин откровенно насторожился, а слуга встретил гостей чуть не на пороге:
- Чего закажете?
- Вина, - распорядился парень в синем плаще и тут же уточнил, - кувшин, большой, - ещё заминка. - Ладно, неси два.
- Всем вина? - переспросил слуга.
- Да.
Парень занял ближайший, стол, усадил девицу, но, прежде чем сесть сам, подманил к себе одного из скучающих, не проспавшихся толком музыкантов из угла, вручил ему большой медяк, попросил: "Посвистите что-нибудь негромкое и приятное", - и только после этого утвердился за столом. Наёмники пристроились вокруг него, готовые продолжать интересную беседу. Всё с ними понятно: шуметь не намерены, выпьют, обсудят дела и разойдутся.
Кувшины и стаканы появились быстро, разговор продолжился:
- Откуда вы пришли?
- Из Пристепья
- А куда идёте?
- В Пригорье.
- А точнее? Пригорье большое.
- Точнее это к хозяину.
- А хозяин кто?
- Айрисфед. Слышали?
- Ну и как он?
- Как все.
- Платит хорошо?
- Говорю: как все платит. Нам - четыре золотых на человека положил. Два - вперёд, два - на месте. Ну и две трети от добычи.
- А как добыча?
Вместо ответа, Гастас показывает на свою обнову. Да, такую одежду в стеснённых обстоятельствах себе не позволишь. Да и вином толпу напоить стоит не дёшево.
- А как харч? - уточняет кто-то.
- Свой.
Слушатели переглядываются: кто-то бы не прочь подрядиться на хозяйский, а кому-то пустое варево от купеческих щедрот без надобности.
- А кто нужен? - всплывает самый острый вопрос.
- Я - пехотинец. Говорю за себя.
Опять взгляды - перегляды. Пехотинец - считай смертник. Потому-то и плата: четыре золотых.
- А если собачники? - вопрос задаёт воин вдвое старше Гастаса, коротко остриженный, из безродных, весь размеченный шрамами. Такого в трусости не обвинишь. Гастас глядит вопрошающему в глаза, крутит стакан в ладонях, выдерживая паузу:
- Так как? - Не выдерживает кто-то из зрителей помоложе. - Оставляете людей?
- Нет. Принимаем бой.
- Пехотинцы?
- Все. Всадники тоже.
- Как?! Это же собачники!
Опять пауза, подчёркивающая вес сказанного:
- Это - добыча.
У слушателей - лёгкий шок.
- Шу-тишь, - тянет кто-то со стороны.
Гастас неторопливо вытаскивает два меча седой бронзы, кладёт на стол:
- Я не шучу.
Оружие собачников знают все. И его цену - тоже. Как бы ни был удачлив наёмник, но такими мечами он сможет разжиться только как трофеями. Да ещё двумя! Нет, тут всё без подвоха. Да и про собачьи брони всем в городе известно. Впечатление произведено. Оружие прячется в ножны:
- Что ещё хотите знать, парни?
- Так вы что? Валите их всех?
Гастас усмехается:
- Ну, баб тоже конечно валим. Потом.
Среди слушателей - смешки. Напряжение сбито.
- А сколько вас всего?
- Два десятка. Маловато, но пока справляемся.
- А как же собаки? - вспомнил кто-то за его спиной.
- Собаки?
- Да, собаки.
- Собаки - наши.
- Ваши?
- Наши, наши.
- Бре-ше-шь!
Гастас меряет взглядом сказавшего. Оказывается, реплику вставил трактирный слуга. Под взглядами воинов подросток сжимается, не зная в какой угол забиться.
- Я не собака, малыш. Лучше ещё вина принеси.
Взгляды слушателей растеряно скользят по лицу и одежде рассказчика. Парень хорошо одет, прекрасно вооружён, вполне упитан и при деньгах.
- Ты завалит собаку?
- И не одну.
Опять пауза. Слуга подливает в стаканы вина из кувшина. Наёмники пьют, пряча замешательство. Понятно, что пришлый не врёт, но всё равно такую новость за раз не переваришь. Взгляды опять скользят по парочке. Гастас перехватывает один из них, поясняет, указывая на спутницу:
- Это госпожа Анна. Она едет с нами.
- И только? - Масляная усмешка скользит по лицу безродного наёмника со шрамами. Лицо юноши стынет ледяной невозмутимостью. Правая ладонь - на рукоятке меча:
- Можно обсудить. И не только со мной. С любым из наших. Хоть со всадником, хоть с пехотинцем.
Да уж, точки над "ё" и "й" парень ставить умеет на лице его собеседника, как в зеркале, отражается такая же невозмутимость:
- Условие принято. Можно подходить? К кому?
- К Лагасту. Где южное подворье знаешь? Айрисфед конечно начнёт крутить, но наши условия вы слышали
Гастас платит за вино. Его стакан - едва почат, Анин - полон и не тронут. И выходя из таверны, девушка видит, как один из наёмников хватает её стакан, жадно выхлёбывая до дна. Чтобы добро не пропадало.
- Гастас, а зачем нам столько воинов? Дорога опасная?
- Дорога, как везде, - отвечает юноша спутнице. - Просто парни с Пристепья вернуться решили. Хотят Тадарика на выборах поддержать. Он ведь женился на хозяйке своей. Значит теперь, как человек семейный может и в малый совет города войти. В большом-то совете он уже года три. Не меньше.
- Погоди, как это: женится? Он же не собирался вроде?
- А разве твоя землячка ничего не сказала? Он её поэтому со двора и выставил.
- Значит женится?
- Ну да. А говорил он об этом давно.
- Погоди, погоди, - Аня пытается связать концы с концами, - говорить всё можно. Но зачем ему жена? Ему же наследник нужен был. Выходит, он наследника ждёт?
- Может быть, - хищное лицо парня вдруг расплывается в глуповатой ухмылке. - Так значит Тадарик наследника ждёт? Может и так.
- А парни-то зачем уходят?
- Парни? - Гастас хлопает глазами, с трудом возвращаясь к началу разговора, - Так ведь Тадарик - женится, а в начале весны - выборы в совет. Вот они назад и торопятся.
- А без них - никак?
- Никак. Тадарика в малый совет уже выбирали, но старшины не пропустили: мол безродный, неженатый, бессемейный. Не положено, по обычаю. В большой совет - можно, а в малый - рано ещё. А теперь Тадарик женился, а если и наследник у него будет, значит народ этим толстопузым крысам враз рты позатыкает. Тем более, что парни при деньгах вернутся. Правда ещё с Тадариком говорить придётся. Парни его вообще в воеводы хотят. А Градарика - вон. Спесив больно, да и трус.
Они поднимаются к храму, любуются с высоты видом города и реки, спускаются по улице вниз. И опять к ним подходят вольные воины, опять спрашивают: куда идёт караван? Как платит хозяин? Каков харч? Нужны ли люди?
- Гастас, а как парни возвращаться будут? Сами пойдут?
- Зачем сами? Наймутся в попутный караван. Время у них есть и караваны ещё будут. Нет, Тадарика точно выберут. Теперь не отвертится. А то что там за воевода, если он за стены выйти боится?
На подворье - шум. Пехотинцы из Пристепья спорят с приказчиком по поводу взятого в городе аванса. Приказчик требует вернуть всё и заплатить по золотому неустойки. Наёмники согласны вернуть золотой с человека и не больше. Всё-таки треть пути они с караваном прошли. Причём, не просто так прогулялись. Кой-какую работу сделали.
Ужин готов: каша, жареное мясо, кувшины с пивом, и даже хлеб. Опять разговоры о делах. Раз отряд делится, следует разделить и имущество: повозки, крупу, баранов, непроданные собачьи доспехи. Хозяин согласился отпустить пехотинцев, но по полторы монеты из задатка им придётся вернуть. Однако парни не грустят: деньги можно заработать. Они уже посылали разведчиков по другим подворьям, спросить про попутный караван. Караван нашёлся, хозяева с радостью готовы взять их. Наёмники, умеющие драться с собачниками - по местным меркам - эксклюзив. Единственное условие нанимателей: с Айрисфедом всё должно быть улажено полюбовно. У купцов тоже Товарищество и законы.
....................................
- Представляешь? Они его забили насмерть! Из-за одного лишь подозрения! - Авлевтина в повозке просто захлёбывается от впечатлений. К костру она давно не выходит. Наёмники красавицу откровенно не жалуют. Ане меньше всего хочется вспоминать утренний самосуд. Просто здорово, что подруга не знает про сломанную руку неудачливого "Щипача". Белое от страха и боли лицо юнца до сих пор у неё перед глазами. Интересно, жив ли ещё парнишка или нет? Ну, пощадил его Гастас, даже виру за увечье заплатил, а толку?
- Тина, - не выдерживает она нытья землячки, - Почему тебе жаль убийцу, а не тех людей, которых он убил или мог ещё убить?
- Мне всех жаль! - возмущается Алевтина.
- Странно. Все твои разговоры - про местных уголовников: как с ними, бедными, несправедливо поступают.
- А что? Справедливо? По голословному обвинению...
- Почему по голословному, если они его действительно знают?
- Ну, это они так сказали...
- Да, они так сказали. А почему им не должны верить? Где у тебя доказательства, что парни - врали?
Алевтина притихла, но только на мгновение:
- А почему я кому-то и что-то должна доказывать? Как насчёт презумпции невиновности?
- А почему доказывать должны парни? Или презумпция существует только для бандитов? Ну и для тебя лично. Три человека утверждают: это убийца. Они видели его в кабаке, момент совершения преступления. Пришибить вот не успели. Сбежал он тогда с кошельком.
- Ну, они могут ошибаться...
- Сразу трое?
- Или оговорить из зависти...
- Какая зависть, Тина? Они - наёмники. Им на городские разборки - плевать. Это им здесь завидуют.
В принципе Аня не была уверена в том, что говорит, но вот как-то складно у неё получилось. Как у адвоката. Впрочем, если Тина желает быть обвинителем, то должен же кто-то быть защитником. Иначе это не суд будет, а расправа. Хотя неудобно как-то получается.
Алевтина тоже почувствовала её смущение, сказала тихо, с укором:
- Раньше ты не была такой, безапелляционной. Ты сильно изменилась здесь.
Аня промолчала, потянулась к шкатулке. Теперь у неё была шкатулка для украшений. Сняла кольцо.
- Покажи, - попросила у неё Алевтина, протягивая руку. - Новое?
- Да
Тина повертела украшение в руках, примерила:
- Золотое. С полосатым агатом. Гастас подарил?
- Да.
- Вчера - жемчуг, сегодня - кольцо, - перстень вернулся к Ане. - Откупается.
"Откупается" - слово ударило, как плеть. Может быть она, Аня, и изменилась, но Алевтина точно осталась прежней. Любит ужалить побольнее и исподтишка. И как она её раньше терпела? Впрочем, не "почему" а "ради кого".
- Откупается, - повторила Алевтина. - А ведь жизнь тебе он уже спас. Значит, ничего не должен.
Куда только девается её остроумие, когда речь заходит о Гастасе. Аня смотрела в стену повозки, чуть не на ощупь укладывая кольцо в шкатулку. Почему-то защищать себя у неё получается хуже, нежели других.
- Пять минус один, - это Ириша подала голос.
- Что? - с презрительным высокомерием переспрашивает девочку Алевтина.
- Пять минус один, - повторила Ириша. - Так господин Гастас ответил господину Лагасту вчера у костра. Я подслушала. Нечаянно.
- Приличная девушка, - не пожелала уступать служанка, - это Блонди. Но она - дура.
- Что за Блонди? - не понимает Тина.
- Дочка Сивого. Того, что мои инструменты хотел украсть, - ответила за Иришу Аня. - Дура действительно редкостная. Так вот, с её слов что я, что ты, что Ириша - девушки крайне непорядочные, потому что работаем, сами кормимся и ни у кого хлеба не просим. Что же касается подслушивания, то подслушивать действительно нехорошо, так как можно невзначай услышать о себе что-нибудь плохое. А это неприятно.
- А я о себе ничего не слышала, - подхватила реплику госпожи служанка, - Господин Гастас и господин Лагаст говорили о госпоже Анне. Лагаст уверял, что долг уплачен, а Гастас что нет и что жемчуг - ничтожный процент для такого долга, а он не из тех, кто забывает про долги, не в пример некоторым. Но они не поругались, потому что разговор пошёл о найме новых воинов. Вот!
- Молодец! - поморщилась Алевтина. Аня прекрасно видела, как её передёргивает каждый раз когда Ириша произносила слово "господин" или "госпожа". Тину-то так никто и никогда здесь не называет. - Хорошим вещам ребёнка учишь.
- Да я и сама всё умею. Зачем меня учить? - Ириша старательно сделала "удивлённые глаза" - И причём здесь госпожа Анна, если господин Гастас не хочет оставаться в долгу?
- Задолбал этот Гастас со своей благодарностью, - буркнула Алевтина, понимая, что двоих ей не заткнуть. Аня вон раздевается, намереваясь "принять душ" из ведра и плевать ей на всё. Даже на "ненавязчивый сервис" века меди.
Душ принят, Аня укладывается спать. Ладонь её невольно ощупывает деревянный валик в изголовье. Посмотреть бы: на месте ли золото? Да нельзя. Алевтине Аня давно не доверяет. Ириша тут как тут, шепчет успокаивающе:
- Я смотрела. Всё на месте.
- Что шепчетесь? - недовольно бурчит Алевтина. - Тайны? Да?
- Девочка говорит, что всё на месте.
- А почему оно должно быть не на месте? - в голосе Тины опять прорезается капризная обида. - Меня что ли подозреваете?
- Так Сивый же вчера здесь шарился, - отмахивается Аня, - Вот Ириша и проверила вещи сегодня.
- Сивый, Бурый, Пегий, - бурчит Тина, желая оставить за собой последнее слово. - Спать пора.
..........................................
Утром их будит лязг и топот. Наёмники с утра пораньше рубятся друг с другом, оттачивая мастерство. Устроили ни свет, ни заря, как здесь говорят: танцы на кругу. Кстати зрелище увлекательное и не такое уж бескровное. "Пометить" противника по поединку - дело чести для каждого соревнующегося. Девушки так засмотрелись, что заметили Травницу лишь когда она сама поприветствовала их:
- С добрым утром, хозяюшки.
- С добрым утром, уважаемая, - вразнобой отозвались Аня и Ириша.
- Вижу, я ко времени.
- К завтраку? - поддела пришелицу Алевтина, но та проигнорировала её "укус":
- Я сварила свежую смолку.
- Смолка? Что это и зачем она? - заинтересовалась Аня.
- Лечить мелкие раны.
- Как?
- Заклеивать.
То, что раны можно не только зашивать, но и заклеивать, Аня знала, но то что здесь это обычная процедура - услышала впервые. Смолка у Травницы оказалась двух сортов: из кедровой живицы с земляным маслом (с мумиём, как поняла Аня) и из вишнёвого клея с клеем пчелиным (с прополисом). И та, и другая добавки - хорошие антисептики. И в использовании снадобье оказалось на редкость удобным: смазал порез, сдавил пальцами, чтобы края раны склеились и - готово. Когда ранка заживёт - клей сам отвалится вместе со струпом. При обилии порезов у парней средство действительно оказалось кстати. Аня, по привычке, обрабатывала края ранок спиртом. После такой обработки смолка вообще схватывала намертво. Отличное средство. В полевых условиях ему цены нет. Пары серебряных за такое лекарство не жалко. А вот Травницу спирт заинтересовал: и понюхала его, и на язык попробовала и даже кожу себе на руке расцарапала прежде чем спиртом протереть.
- Что-то вроде возбуждения, но очень и очень сильного. Шок бывает эмоциональным, это когда чувства человека усиливаются настолько, что начинают разрушать его, и болевой.
- Да, боль может убить. И это средство помогает?
- Не должно, но помогает. Почему-то здесь, у меня больным помогают такие средства, которые, если судить по уму, помогать не должны.
- Ну, ты же у нас избранная, - не упустила случая вставить реплику Алевтина.
- Не знаю, не уверена, - недовольно буркнула Аня. Устраивать при посторонних очередную разборку ей не хотелось, Алевтина же, чувствуя свою безнаказанность, не унималась:
- Интересное дело: все в этом уверены, а ты - нет
- Все - это никто, - попыталась отмахнуться Аня.
- Все - это все, - возразила ей Тина.
- Погоди, женщина, - резко остановила Алевтину знахарка, - избранничество тоже бывает разным: есть то, что даруется, а есть то, что берётся.
- Как это?
- Как ваш амулет. Вашему другу он был дарован, но мужчина не смог им воспользоваться. А госпожа Анна амулет взяла сама. Так и избранничество: кому-то его дарят высшие силы, а кто-то берёт эту ношу сам. И не важно: как ты получил его. Важно: с честью ли ты несёшь эту тяготу.