Митрофанов Владимир Сергеевич : другие произведения.

Кемер в объятиях ночи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:

  Владимир Митрофанов
  Кемер в объятиях ночи
  
  И ненавижу ее и люблю. "Почему же?" - ты спросишь.
   Сам я не знаю, но так чувствую я - и томлюсь.
  Валерий Катулл, римский поэт, I век до н.э.
  
   Добираясь по дороге из Анталии в Кемер, можно видеть в море маленький скальный остров, куда по преданию в старые времена якобы ссылали неверных жен. Далее автобус какое-то время виляет по горному серпантину, где проезжает два горных туннеля. Гид наверно уже в сотый раз говорит, что, проходя первый туннель, можно загадать желание, и оно обязательно исполнится, нужно только поднять правую руку вверх, закрыть глаза и задержать дыхание. Григорьев так и сделал, и все в автобусе сделали. Он не знал, что загадать, но в последний момент загадал: "вот бы на время отпуска познакомиться с хорошей женщиной". Дочка Маша, довольно нервный четырнадцатилетний подросток, сидела рядом и загадывала что-то свое. Потом начался второй туннель, и туристы всем автобусом уже хлопали в ладоши, якобы с каждым хлопком уходит какой-то грех. Григорьев тоже похлопал. Почему бы и нет? Раз едешь на отдых, то соблюдай правила. Рядом в горе долбили еще один туннель, чтобы спрямить дорогу и в будущем обходить опасный серпантин, где каждый год случалось много серьезных аварий. Вскоре с автомагистрали автобус свернул по указателю в поселок Бельдиби 1, и гид, симпатичная девушка Настя, объявила, что уже совсем скоро подъедем к отелю. И действительно, буквально через пять минут и подъехали. Войдя в холл гостиницы, Григорьев помрачнел: раньше всегда получалось, что они ездили в четыре и пять звезд, и разница с "тройкой" показалась довольно существенной. Машка тут же все и высказала:
  - Куда ты меня привез? Это же просто дыра какая-то! Ты мне соврал, если я бы знала, что будет три звезды, я ни за что не поехала бы!
  А дело было так: за неделю до отъезда вдруг позвонила Люба, бывшая жена Григорьева.
  - Андрей, у тебя когда отпуск? - спросила она сурово.
  - А что?
  - Срочно бери две недели, забирай Машку и увези ее куда-нибудь из города! Ко мне приедет подруга из Франции. В понедельник можете уехать?
  Григорьев подумал, что вполне может, что и мужик к ней какой-нибудь приедет, а вовсе не подруга. Потому Машку и отсылает. Что ж это ее личная жизнь.
  - Куда? В Грецию только визу оформлять займет три дня. А сейчас четверг.
  - Езжайте в Турцию или в Египет! Визы там не нужны. Я уже зашла тут в одно турагенство, там есть недорогие горящие путевки, хоть на завтра.
  Григорьев действительно собирался идти в отпуск, но чуть попозже и намеревался съездить на залив половить рыбу, посидеть с удочкой в лодке в камышах. Машка, когда была поменьше, тоже ездила в такие поездки с удовольствием, теперь же кривила нос: "Нечего там делать!"
  "И ладно, - подумал по этому поводу Григорьев, - тогда поеду туда с Аленой, будет там мне еду готовить". Алена, впрочем, в силу молодого возраста, готовить не очень бы хотела, а еще любила поспать чуть не до обеда, но поехать поехала бы. Однако с рыбалкой не получалось, и Григорьев отправился за путевкой.
  В турагентстве работали сплошь симпатичные молодые девчонки, одна из них Григорьеву очень понравилась, и он подсел за ее столик. Девушка, которую звали Алла, сунула ему список отелей и красочный каталог. Григорьев, любуясь ее неестественно голубыми глазами, сказал:
  - Алла, я ничего не понимаю в этом списке, раньше несколько раз бывал в четырех-пятизвездочных отелях, но сейчас придется взять что-то попроще, поскольку путевки подорожали. Что вы реально можете мне предложить?
  - Вот неплохой, говорят, отельчик! - без особых эмоций сказала девушка. - Правда, это вторая линия - пляж через дорогу, зато относительно дешево и все включено. Опять же это недалеко от Кемера! Там горы, очень красиво.
  Григорьев посмотрел на картинку в каталоге, прочитал описание, где трудно было что-либо понять, но согласился, тут же выкупил путевку и позвонил Машке, чтобы та собиралась. Машка немедленно потребовала денег: купить новый купальник, летнюю одежду, солнечные очки. Вечером Григорьев захотел посмотреть отзывы об отеле в Интернете, и тут же нашел два совершенно противоположных мнения: "Отель - полное дерьмо!" и сразу же за ним "Отдохнули замечательно!" и, чтобы не расстраиваться, выключил компьютер. Потом позвонил Алене и сообщил ей, что вынужден будет уехать на две недели. Алена, к его удивлению, не очень-то и обиделась. Ей все равно было сейчас не сорваться с работы. Впрочем, вполне возможно, что на время отъезда Григорьева у нее были и какие-то свои планы. Некоторое время они жили вместе, появилась возможность отдохнуть друг от друга. Тоже неплохо.
  Вылетели в восемь утра, точно по расписанию. Пить алкогольные напитки в самолетах нынче запретили, поэтому полет показался долгим и скучным. Конечно, Григорьев по традиции купил в Duty-free бутылку "Джонни Уокера", но в самолете раскупоривать ее не стал, поскольку пить было не с кем, хотя при желании и можно было по-тихому - из горла, или подлить в стакан с кока-колой. Кроме того, у Машки из-за насморка заложило уши. Так они и оказались в Анталии, а потом - в поселке Бельдиби.
  В рецепции Григорьев заполнил анкету, там же на руки им с Машкой защелкнули зеленые пластиковые браслеты-пропуска и выдали ключ от номера. Ключ был самый обычный. Григорьев, уже привыкший к электронным ключам-картам, расстроился еще больше. Поднялись в номер. Номер был убогий и напоминал комнаты бывших советских гостиниц, однако кондиционер работал исправно, телевизор ловил аж два русских канала, в душе вода текла и белье было чистым, и полотенца в наличии. Машка, впрочем, тут же завопила: "Ну, я так и знала! Полное дерьмо!"
  В "трех звездах" Григорьев был впервые. Нет, впрочем, в Париже однажды даже жил и в "двух", зато в самом центре. Конура была, конечно, еще та. "Скандики" в Швеции и в Норвегии тоже были трехзвездные, как и этот турецкий, так, помнится, под Осло очень хороший оказался отельчик из этой сети: спокойный, удобный, с бесплатным бассейном, сауной и солярием.
  Запикал мобильник, поступили первые сообщения. Предложили на выбор несколько местных мобильных операторов. Григорьев выбрал "Тюркцелл". Говорили, что она тут наиболее выгодная. Впрочем, когда через день он попытался позвонить Алене в Питер, денег на счету уже не оказалось: Машка все уже выболтала все до копейки. Григорьев убрал мобильник и на всякий пожарный случай купил в ближайшей лавке телефонную карточку за восемь долларов для уличного автомата.
  Свой же телефон Машка раскокала перед самым отъездом: уронила в пролет лестницы. Григорьев уже и со счета сбился, сколько он покупал Машке этих самых мобильников. Дольше всех продержалась последняя сверхплоской "Моторола" - почти, полгода. А самое малое было, кажется, всего два дня у "Нокии", которую уперли из раздевалки в спортзале. Три из них у нее отняли, два украли, еще один-раскладушку она уронила в школе, другой утопила в ванной, еще один упал в унитаз, но какое-то время еще проработал, хотя и с помехами, и так далее, включая расколотые дисплеи, поэтому Григорьев считал, что вообще не нужно ей покупать ни дорогих телефонов, ни фирменных солнечных очков, поскольку очки непременно тут же давятся, падают, на них садятся случайные люди. Новые очки, однако же, все-таки купили, через два дня кто-то случайно Машку толкнул, очки с нее слетели, и одно стекло треснуло и вывалилось.
  Но надо признать, что Машка была еще умеренным разрушителем, как и все нормальные дети. Настоящего разрушителя, или прирожденного "дестройера", Григорьев встречал в жизни только однажды и до сих пор содрогался, его вспоминая.
  Однажды во время отъезда в отпуск в их квартире недели две жил один дальний родственник жены - парнишка двадцати двух лет от роду. Вот это был реальный прирожденный разрушитель. Машка, когда первая зашла в квартиру, просто онемела от ужаса. Помещение было не узнать: все завалено носками, на полу валялось белье, штаны; грязная посуда стояла буквально повсюду, даже под диваном, повсеместно лежали липкие чайные ложечки. Все, что возможно было сломать, было сломано: телевизор, видео (там застряла кассета: ни туда ни сюда), компьютер. Диван зачем-то был порезан. Даже нож "Золлинген", который Григорьеву подарили на день рождения и которым он очень дорожил, и тот пострадал - у него был отломан кончик; люстра разбита, на ковре бурели пятна, тапки прилипали к линолеуму.
  Всё семейство какое-то время молчало, потом все одновременно разразились ругательствами. Его, этого паренька, в это время еще не было дома. Когда он появился, то на вопрос, зачем он сломал нож, Григорьев внятного ответа так и не получил. Что-то такое прозвучало, что он-де хотел испытать прочность знаменитого металла на базальтовом камне и вроде бы тот выдержал, а потом будто бы просто открывал им бутылку пива, и от этого якобы и сломалось лезвие. Так же не было получено внятного ответа и на вопрос: зачем раздолбан стол (там имелась здоровенная зарубка) и разрезан новый диван (из пореза тошнотворно выпирал поролон).
  Только потому, что это был родственник жены Григорьева, та еще не слишком шумела, только Машка потом долго разорялась, находя постоянно следы разрушителя в самых неожиданных местах: грязные окаменевшие носки у себя под кроватью, пепел и окурки в цветочном горшке (цветы странным образом выжили, хотя и сильно привяли из-за недостаточного полива), какие-то шарики в аквариуме и очередную липкую ложку где-нибудь под ванной. Позже при смене перегоревшей лампочки Григорьев наткнулся в плафоне люстры на засохший скукоженный презерватив, зачем-то туда закинутый и напоминавший высохшую картофельную кожуру. Позже оказалось, что этот разрушительный тип еще и паспорт свой потерял. Воистину его стоило выслать в Америку, и тогда Америка была бы разрушена безо всякой войны и кризиса.
  Смех смехом, но подобные раззявы могут быть причиной серьезных происшествий. Один подобный тип - помощник капитана "Титаника" по имени Дэвид Блейр - забыл ключ от ящика, в котором лежали корабельные бинокли, в связи с чем вахтенные матросы вовремя не увидели айсберг. Это привело к ужасной трагедии. Однако если задуматься, то в таких случаях имеется всегда и некая глубокая закономерность, и вовсе не исключено, что этот самый Блейр явился только инструментом судьбы, поскольку с гибелью "Титаника" закончилась целая историческая эпоха.
  
  Итак, теперь надо было осмотреться, что где тут есть. Григорьев, попадая в новое место, всегда поначалу наблюдал, что делают другие туристы и местные жители, поскольку, не зная тутошних обычаев, можно запросто попасть впросак. Однажды, будучи в Париже, коллега Григорьева по работе Витя Хабалин заказал в кафе пива. Ему принесли бокал и еще, как там принято, чашечку для чаевых, куда Хабалин по незнанию, будучи уверен, что это пепельница, настряхивал пепла, насовал хабариков и скорлупы от арахисовых орехов к большому неудовольствию гарсона. Там же в Париже в каком-то индонезийском ресторане им с подругой принесли некие семена, которые, как оказалось, нужно было обязательно после еды жевать - то ли для освежения полости рта, то ли для улучшения пищеварения, и еще свернутый табачный листок - микросигаретку, которую непременно нужно было тут же выкурить с той же самой целью. Такой обычай.
  
  Машка осталась принять с дороги душ и разобрать вещи, а Григорьев пошел на море искупаться. Пляж действительно был через дорогу, довольно маленький, по качеству так себе: песок с крупными и мелкими камнями, вход в море - через булдыганы, заходить босиком человеку непривычному было просто физически больно - хоть на карачках ползи, зато море оказалось замечательное: теплое и чистое. Таким оно и оставалось все время их пребывания в Бельдиби, только однажды течением нанесло полиэтиленовых пакетов и гнилых баклажанов.
  Ура, море! Бирюзовая, белесая, будто чуть с примесью мела, вода. Невдалеке на берегу торчали несколько чахлых пальм. При порывах ветра они шуршали листьями, словно сухой бумагой.
  Вдоволь наплававшись, Григорьев вернулся в номер, распаковал свои вещи, достал ноутбук, тут же с трепетом его проверил - показалось, что стукнул его при досмотре в аэропорту, однако тот, слава Богу, успешно загрузился. Григорьев хотел поработать, но тут же почувствовал тоску и закрыл компьютер. Машка все еще плескалась в душе, и Григорьев вышел во двор отеля, где располагался довольно большой бассейн, а за ним еще и маленький - для малышей. В бассейне в этот момент готовилась игра в водное поло. Аниматоры оглушительно свистели в свистки и набирали игроков в команды. Вблизи бассейна располагался бар, где бармен бойко разливал напитки, включая пиво и алкоголь. Григорьев направился прямо туда. Какой-то мужик, лет тридцати пяти, видимо всем тут известный, не первый день тут отдыхающий встретил его улыбкой, пожал руку, представился Валерой, и спросил, что он хочет выпить. Григорьев спросил пива и тут же получил его. Этот Валера имел развитый торс и непропорционально тонкие ноги, и это несоответствие сразу бросалось в глаза, так как он ходил в шортах или в плавках. У него были ровные белые явно вставные зубы. Валера постоянно крутился вокруг бара, всем был приятель, ко всем подсаживался и со всеми выпивал. По виду он был точно не из столицы и не из Питера. Чем-то этот Валера отличался и от питерских и от москвичей, а вот чем - Григорьев сказать затруднился бы.
  Взглянув на часы, он обнаружил, что уже начало пятого. В пять часов в холле около рецепции была назначена встреча с отельным гидом, чтобы заслушать информацию по отелю, определиться с экскурсиями и узнать, с кем можно связаться, если возникнут проблемы. Григорьев с Машкой подошли туда ровно к пяти. Появился и гид - брюнет лет двадцати пяти с волосами, зачесанными назад и явно смазанными чем-то вроде бриолина. Парень был русский, а причесывался по местной моде: у многих турок волосы тоже блестели и казались чем-то намазанными. Григорьев, однако, был разочарован: он ждал, что появится кто-то из девушек вроде Насти или же она сама. Однако оказалось, что Настя занималась только трансфером - встречей и размещением.
  Гид тут же предложил купить у него экскурсии. Григорьев по предыдущему опыту знал, что цены на экскурсии в таких случаях всегда здорово накручивают, поэтому гиды и пытаются продать их сразу же в первый день, пока люди не узнали настоящих цен в ближайших к отелю туристических агентствах. Когда Григорьев сказал, что они пару-тройку дней подумают и скажут позже, гид тут же поскучнел. Впрочем, от поездки в Анталию Григорьев все же не отказался. Рассказывая об этой поездке, Гид обещал посещение каких-то ювелирных центров, что очень возбудило Машку, и она так пристала к Григорьеву, что он, скрипя зубами, согласился и купил эту путевку. Ехать решили через два дня.
  После встречи с гидом Григорьев снова отправился на пляж. Служащий пляжа, или по-другому бичбой, по имени, кажется, Халиль, а по кличке Хосе Игнасио, смуглый и довольно щуплый малый, сидел под зонтиком в соломенной шляпе с полями и наблюдал за порядком.
  Оказалось, что своего волейбольного поля у отеля нет, и Григорьев направился на соседний пляж, где искомая площадка наблюдалась. К этому времени там уже вовсю шла игра. Как ни убирали площадку, о чем говорили груды камней вокруг, песок был буквально нашпигован камнями, и, чтобы не ссадить ноги, приходилось играть в шлепках. Это несколько затрудняло передвижения по площадке, но деваться было некуда. Играя волейбол, Григорьев тут же и ободрал себе ногу.
  Играли все: и русские, и немцы, и турки и еще какие-то другие национальности. Один был заметный тип неизвестной должности из соседнего отеля: здоровенный, бритый наголо турок, накачанный, как Шварценеггер. А начальником охраны этого отеля был реально красивый мужик, настоящий мачо, на которого, как потом рассказали Григорьеву, женщины просто вешались гроздьями, за него шла настоящая конкурентная борьба, и далеко не всякую он до себя допускал. Каждый день шел жесткий отбор кандидатур на допуск к его телу на текущую ночь. Этот детина тоже часто появлялся на пляже, играл и в волейбол. Впрочем, играл он так себе, больше комментировал и критиковал других. Напитки в баре у пляжа продавал бармен-турок со шрамом на лице и платком на бритой башке - чистый пират Карибского моря.
  После игры Григорьев с наслаждением искупался и похромал переодеться к ужину. В номер, однако, попасть не смог: Машка куда-то усвистала вместе с ключом, и Григорьев нашел ее у бассейна, где она, сидя на бортике бассейна, болтала ногами в воде и попивала какой-то напиток, и не исключено, что и с некоторой долей алкоголя. Оказалось, Машка, наконец, разобралась со своими вещами и нарядами, уже искупалась и познакомилась с какой-то девчонкой примерно такого же возраста - то есть лет четырнадцати-пятнадцати - кажется, из Твери, которая бултыхалась тут же у бортика с красными от хлорки глазами.
  После ужина Григорьев зашел к себе в номер, там в прохладе почитал "Историю" Геродота и с полчасика подремал, лежа под кондиционером, потом засобирался на улицу: стемнело, у бассейна уже собирались за столиками отдыхающие, а в десять часов обещали представление. Такой же точно порядок был, наверное, во всех отелях мира: в девять играли с детьми, а в десять - уже и со взрослыми, причем игры одни и те же (мужчины против женщин, мисс отель и т.п.)
  У Григорьева создалось ощущение, что всех аниматоров обучали в одном месте или по одним программам.
  Сидящий рядом со стаканом мужик подтвердил эту мысль:
  - Вот точно такую же сценку я видел в прошлом году в Греции. Один к одному. Причем, та же самая мелодия и сценография. Глобализация и здесь достала...
  Григорьев между тем присматривался к окружающим женщинам - с кем можно познакомиться, чтобы не скучать эти две недели. Компания нужна в любом случае, и лучше, если она женская или хотя бы смешанная, например, пара на пару. Понятно, одна женщина обычно вообще не поедет, разве что с подругой. Обычно подруги заводят себе приятелей и все развлекаются вместе, так им и безопаснее и веселее. Однако в ближайшем окружении Григорьева в основном пока наблюдались только семейные пары. Только увидишь симпатичную женщину - тут же за ней вылезает и ее мужик.
  Чтобы найти себе компанию на отдыхе, главное правило такое: надо сразу же участвовать во всех мероприятиях, которые тут проводятся, и тогда с кем-нибудь обязательно да познакомишься, а потом вечером будет совместная выпивка и далее начнутся другие знакомства уже через этих знакомых. Те женщины, которые Григорьеву нравились, все были с попутчиками, или же слишком молоды, чуть ли не с родителями и непременно в компании. Здесь можно попасть в дурацкую ситуацию. Однажды подобным образом Григорьев познакомился и недолгое время ходил третьим вместе с матерью и дочкой лет девятнадцати, которые, впрочем, выглядели они, если смотреть издали, скорее как сестры. Они, эти мать с дочкой, посещали ночные клубы и дискотеки, что-то или кого-то там искали, и, вероятно, им просто удобно было ходить туда с мужчиной хотя бы с точки зрения безопасности. Это и заняло-то, кажется, всего разве что два-три вечера, но Григорьев, помнится, совершенно не представлял, как себя с ними вести. Ведь сперва он познакомился с дочерью, а только потом уже через нее уже и с матерью. Естественно, с матерью он никогда знакомиться бы и не стал. И теперь волочиться при матери за дочерью ему было неудобно, а за мамашей - просто неохота, да и как-то неприлично при дочери. Обычно дети такие дела воспринимают всегда очень ревностно, поскольку считают, что родители должны принадлежат только им. Это уже становясь старше, заведя собственную семью они пытаются и родителя куда-нибудь пристроить, главным образом чтобы избавиться от надоевшей опеки. Впрочем, один приятель рассказывал Григорьеву, что, отдыхая однажды на юге, тоже попал в схожую ситуацию и трахнул сразу обоих: и мать, и дочь. Причем, он рассчитывал тогда только на мать, которая сама же его на танцах и склеила с явными намерениями, а дочь подключилась к этому делу чуть позже и как-то уж совсем неожиданно.
  
  Дозы спиртного в местном баре выдавали по объему очень небольшие, а мужчинам еще и явно разбавляли. К тому же за каждой порцией нужно было стоять пусть и небольшую, но очередь, поэтому напиться было технически довольно сложно, хотя некоторые как-то и ухитрялись. А впрочем, чего тут ухитряться-то: вышел на улицу, купил бутылку ракии и пей себе, сколько хочешь, хотя Григорьев не замечал, чтобы кто-то подливал из-под стола, впрочем, специально и не присматривался. Но тут уже получалось нарушение святого принципа "все включено".
  Бесплатная выдача спиртного заканчивалась ровно в одиннадцать вечера, причем всегда минута в минуту, и далее бар работал уже за деньги. Территория вблизи бассейна тут же и пустела, хотя некоторые компании оставались выпивать и за деньги. Впрочем, пить тут было не дороже, а то и дешевле, чем нынче в любом российском кабаке. Остальные же отдыхающие растекались из отеля по ближайшим улицам, дискотекам и ресторанчикам. Там пить было и веселее и разнообразнее.
  
  И получилось, что в первый вечер пребывания Григорьев так никого себе по душе и не нашел. На второй день - тоже.
  
  Вечером второго дня в баре снова увидел Валеру с тощими ногами. Мужик был уже хорошо поддатый, язык у него заплетался. Развалившись в пластиковом кресле, он учил новеньких, как надо занимать лежаки:
  -Тут есть два варианта: рано вставать, прийти на пляж или к бассейну и положить на лежак полотенце, или же делать, как я делаю: есть такой пляжный человек...
  -Бич-бой!
  -Точно, этот самый хуебой и есть! Ты ему говоришь: займи мне лежак, я тебе заплачу! Но не плати.
  - Так он потом в другой раз не займет...
  - Не бойся: займет - никуда не денется! Ты ему только скажи: заплачу позже - "лэйта!" Но не плати!
  Потом язык у Валеры уже заплелся окончательно, и он наконец заткнулся. Он не протрезвевал уже, наверное, изначально, подозрительно икал и вид имел такой, что вот-вот сблюет.
  Появился в бар выпить и Николай Павлович, с которым уже два дня играли в волейбол в одной команде, и которого Григорьев по свойски называл Палыч. Мужик был уже прилично за пятьдесят, с брюшком, но очень бодрый. Жена, с которой он приехал, была значительно моложе его, хотя и не слишком молода, чтобы разница в возрасте бросалась в глаза - лет тридцати пяти или даже ближе сорока. Каждый день она заботливо намазывала Палыча защитным кремом от солнца, а он, в свою очередь, с видимым удовольствием, ее. Молодая жена Палыча вела себя, как и подобает ситуации: не сильно красилась, купальник имела не слишком открытый, с другими мужиками не кокетничала и не таращилась с открытым ртом на мускулистых пляжных красавцев.
  Палыч довольно неплохо и, главное, азартно, со вкусом играл в волейбол, и все, кроме Григорьева, обращались к нему попросту "батя", даже турки, которые считали, что это и есть его настоящее имя. Григорьева же местные турки почему-то стали с самого начала называть "брат".
  В этот момент Валера наконец-таки сблеванул на землю прямо у стойки. Кто-то в очереди взвизгнул и шарахнулся в сторону.
  - Начинаешь понимать, за что здесь русских не любят... - пробормотал Палыч, отворачиваясь с гримасой отвращения. Этим вечером он вышел без жены.
  Григорьев только пожал плечами:
  - А где русских любят? Это уже врожденная историческая нелюбовь к русским, встроенная в генетику народов, такая же, как страх змей и пауков.
  Потом Палыч ушел, зато подошел светловолосый мужик с пивом в руке по имени Влад, родом откуда-то из центральной России, с которым тоже познакомились на волейболе. На шее у Влада висела массивная золотая цепь с таким же огромным крестом и еще у него был жестокий насморк. Жаловался, что пока летел, чуть не оглох. Выпили за знакомство.
  - Чем зарабатываешь на жизнь? - между прочим спросил Влад у Григорьева.
  Григорьев ответил, и в свою очередь поинтересовался:
  - Сам-то чем занимаешься?
  - Да херней всякой. Короче, свой бизнес, - ответил Влад, с шумом отсмаркиваясь в бумажную салфетку.
  Как оказалось, занимался он кормами для животных. Имел свой магазинчик и не бедствовал, хотя текущих проблем, как и любой человек, занимающийся в России малым бизнесом, имел выше крыши. С его слов, все чиновники его за что-то ненавидят. Пожалуй, кроме одного, которому он бесплатно поставлял корма. У того чиновника были две здоровенные кавказские овчарки - охраняли дачу. И жрали эти овчарки очень много. Возил он корм туда мешками.
  На сцене, где как всегда в десять часов началось что-то вроде художественной самодеятельности под названием "анимация", там же появилась, шатаясь и приплясывая, развеселая парочка: женщина небольшого роста в отрытом купальнике, довольно пьяненькая, груди болтались, за ней тащился пузатый, еще более поддатый мужичонка в одних плавках. По вечернему времени это было уже не вполне прилично. Григорьев женщину узнал. Она была мамой одной из здешних Машкиных подружек, той самой, которая из Твери. Эти двое стали пританцовывать у эстрады совершенно не к месту и не в такт музыке да еще со стаканами, полными напитков, откуда содержимое выплескивалось на ноги зрителям. Их гнали, но они не уходили. Появилось ощущение скандала, но потом это как-то само собой рассосалось, и наконец началось представление, как обычно, совершенно дурацкое.
  
  Итак, прошло полных два дня. Машка завела себе компанию, к морю почти не ходила, а почти все время проводила с новыми друзьями у бассейна на территории отеля.
  За эти дни у Григорьева уже окончательно сложился свой четкий распорядок. Он вставал в семь, шел на пляж купаться, долго плавал, потом завтракал, затем опять шел на пляж, читал книжку, купался, в двенадцать уходил в бар у бассейна пить пиво, потом обедал, после этого спал час в прохладном номере под кондиционером, затем в три садился в тени у бассейна снова пить ледяное пиво, потом ровно в полчетвертого начиналось водное поло, где он всегда участвовал, потом снова шел на пляж, купался, играл в волейбол, после матча снова купался, шел в сауну, оттуда в турецкую баню "хамам", затем на завтрак, потом час отдыхал в номере и выползал уже в девять после захода солнца опять же в бар к бассейну выпивать, смотреть дебильные шоу и общаться с людьми. Последним номером шла прогулка по улице и затем где-то в час ночи он ложился спать.
  После окончания шоу некоторая часть народу валила через дорогу на дискотеку JEST (по-английски это означало "шутка", а русские называли ее попросту Жесть). По вторникам и пятницам там устраивали пенные вечеринки, то есть танцующих в определенный момент заливали пеной. Подростков туда тоже пускали. Машка прошлой ночью явилась оттуда вся мокрая с головы до ног, туфли были испорчены. Впрочем, на "Жесть" ходили дети и помладше Машки, да и народ гораздо постарше Григорьева туда забредал, но существовало одно обязательное условие: мужчина входит туда только с дамой, лишь тогда вход для него бесплатный. Знакомые женщины звали и Григорьева пойти, и он собирался туда в самое ближайшее время, например, завтра.
  
  На следующий день сразу же после завтрака они отправились с Машкой на экскурсию в Анталию. Опросив соседей по автобусу, Григорьев узнал, что гид все-таки продал им путевку в два раза дороже, чем она стоила. Тут это было в порядке вещей.
  В целом экскурсия получилась неинтересная. Половину поездки, как это обычно водится, их возили по магазинам и торговым центрам, то есть была сплошная тоска и смертельная скука. Машка всю поездку ныла, настаивала купить ей кальян, даже пыталась прямо в магазине устроить скандал с рыданиями. Григорьев этот напор стойко выдержал. В их роду никто не курил.
  Старого города, собственно, за чем в Анталию и ехали, они так и не увидели. Гид Даша стала лопотать что-то невнятное, что, мол, сейчас в связи с выборами туристам не стоит ходить по старому городу. И действительно, вся Анталия была увешана гирляндами флажков. Тогда спрашивается, зачем вообще поехали, почему не предупредили заранее? В центре же города походили минут десять у памятника Ататюрку, поснимали вид со смотровой площадки на крыши старого города и снова поехали в следующий торговый центр. Это был целый бизнес, наводивший на Григорьева тоску. Все продавалось в два-три раза дороже, чем это стоило обычно. В ювелирном магазине Машка замучила и Григорьева и продавца, мерила самые разнообразные золотые украшения и делала вид, что может тут же все сразу и купить. Чтобы она отстала, Григорьев все-таки взял ей цепочку, не очень дорогую, но все равно явно по завышенной цене, и продавец их отпустил из центра с видимым облечением. Местные торговцы утверждают, что турецкое золото особое - сплав с серебром, однако от знатоков Григорьев слышал, что там часто добавляют медь, цинк и свинец, и что продать такое золото уже невозможно, даже ломбарды его не принимают.
  Впечатляюще красивым в Анталии, пожалуй, был разве что водопад на краю города, низвергающийся с высокого берега прямо в море. Зрелище оказалось действительно захватывающее, шумное, с радугой, и ведь непосредственно в городах водопады большая редкость.
  На этом экскурсия, собственно говоря, и закончилась. Уже на обратной дороге, гид Даша, увидев мрачные лица туристов, извиняющимся голосом сказала: "Мы еще должны заехать в текстильный центр, это по дороге в отель, вы можете даже не выходить из автобуса, я сама схожу отметить карту". Короче, поездка получилась пустой, а день казался потерянным. Обратно снова ехали через туннель счастья, и заскучавший уже на отдыхе Григорьев вдруг решил загадать желание: "Встретить бы хорошую женщину!" Когда приехали в отель, было уже пять часов вечера. Григорьев сразу же побежал играть в волейбол и команде напротив вдруг увидел молодую женщину лет около тридцати, очень хорошо игравшую и накидавшую им с умелых и сильных подач довольно много безответных мячей. У нее были светло-русые волосы и голубые глаза - сочетание всегда бывшее для Григорьева очень привлекательным. В их команде играла тоже приятная девушка, хотя и не столь симпатичная. Григорьев поначалу думал познакомиться с ней: что ж, что не красавица, зато хорошо сложена, а раз не красавица - значит, не будет и привередливой в выборе. После игры, которую Григорьев с командой жестоко продули, он все же направился прямо за светленькой. Та отправилась купаться и, осторожно ступая по камням, вошла в воду, Григорьев бултыхнулся тоже и подплыл к ней. Повод для знакомства уже был. Короче, они познакомились.
  Женщину звали Ирина. Теперь нужно было осторожно выяснить, с кем она приехала, одна или с мужем. Маловероятно было, что с мужем. Обручального кольца на пальце не было, играла она да и на пляже находилась одна. В заграничных поездках люди, приехавшие парой, одни обычно не ходят, а красивую женщину одну тем более не отпускают.
  Оказалось, когда они приехали два дня назад, свободных комнат в отеле не оказалось, и Ирину с двумя подругами поселили чуть ли не в подсобке: без кондиционера, душа и туалета.
  Григорьев с Машкой чуть было не попали в схожую ситуацию в прошлому году в Тунисе: в аэропорту встречающий гид объявил с кислой рожей, что мест в том отеле, куда они должны были ехать, нет, и повезут их, по крайней мере, на одну ночь в другой отель такого же класса. Слышать это было довольно неприятно, однако на улице уже стемнело, все устали, поэтому отправились туда, куда сказали, тем более, что ехать было недалеко. Поначалу как-то не понравилось: ужинали самыми последними и скатерти в ресторане были засвинячены, в номере стояла духота, сейфа не было, телевизор не работал, а в унитазе плавал здоровенный дохлый таракан. Но еда оказалась очень вкусной, включили кондиционер, таракана утопили, выпили в баре и наутро все показалось не так уж и плохо. Они с Машкой остались в этом отеле и не пожалели об этом. На пляже вообще никогда не бывало жарко, поскольку с моря постоянно дул свежий ветер, а по вечерам некоторые женщины даже надевали кофточки. Одно было неудобство: ветром сносило волейбольный мяч, это требовалось учитывать при подаче и приеме. За все время пребывания там безветренным был только один день, и вот тогда действительно навалилась страшная духота: как из печки с открытой дверцей со стороны континента ощущалось знойное дыхание Сахары.
  
  Ирине было лет тридцать или чуть больше. Григорьеву же весной, в марте, исполнилось уже сорок пять. Машка считала его очень пожилым человеком.
  
  Вечером Григорьев уже на правах знакомого подсел за столик у бассейна, где располагались Ирина с двумя своими подругами. Познакомился и с ними, выпили, поболтали. Подруг Ирины звали Олеся и Наталья. Олеся была пухленькая невысокая брюнетка лет тридцати, очень бойкая и веселая. Все они были преподавателями одного технического колледжа. Оказалось, в их колледже всех учителей делили на преподавателей предметов, они же "преподы", и мастеров, обучающих непосредственно профессии, они же "мастаки".
  Считается, что образование и здравоохранение являются двумя наиболее коррумпированными социальными системами. В их колледже было так, что если студент действительно тупой или ленивый, то они платит, иначе имму зачет никогда не сдать. Да и везде так. Школа славилась тем же. А уж за высшее образование платили практически все. Дочка одной сотрудницы Григорьева в сессию была только тем и занята, что собирала деньги на очередной экзамен, хотя и училась на бюджетном месте. Система там была такая: староста группы собирал деньги и зачетки, относил к преподавателю и приносил уже заполненные с оценками. У других знакомых Григорьева сынишка учился на машиностроительном факультете, как раз в этом году и закончил. Это был самый дешевый факультет, потому что никто машиностроителем быть не хотел, а парню было все равно, где учиться, лишь бы не идти в армию. Он вообще редко ходил в институт, но диплом по специальности "Металлорежущие станки" в конце концов все же получил, так как исправно платил за все экзамены и ни в какие конфликты никогда не вступал. За это его все преподаватели очень любили. Однако в результате по металлорежущим станкам он не знал абсолютно ничего. Впрочем, он и не собирался работать по специальности. Папаша обещался его куда-то пристроить.
  Однажды из отдела кадров принесли показать автобиографию одного молодого инженера, поступающего на работу. По сути, это был самый обычный парень. Автобиография была тоже стандартная - на полстранички: родился, учился, но в ней этот молодой специалист ухитрился сделать двадцать одну грамматическую ошибку. И написана автобиография была детским почерком, как пишут в третьем классе. Впрочем, тут же нашлись те, кто стал парня защищать: "А что вы с него хотите? Сейчас молодежь вообще ничего не читает. Они только телевизор смотрят, а там передачи в основном для дебилов".
  Кстати, Машка тоже ничего не читала, кроме разве что иллюстрированных глянцевых журналов. Григорьев был бы рад купить ей любую книгу - лишь бы читала. Читая, ребенок видит и запоминает написание слов¸ построение предложений и сам потом пишет без ошибок. Во время чтения книг работает фантазия, человек представляет себе сцены, лица. Понятно, это должна быть очень интересная книга, чтобы не оторваться. Машка прочла однажды летом любовный роман, и даже с интересом, но с тех пор больше ничего не читала. А читала она тот роман только потому, что там не было телевизора, компьютера и компании, с которой можно было просто потрепаться. Дома у Григорьева имелся довольно мощный компьютер с большим монитором и высокоскоростным подключением к Интернету. Машка часами сидела в чатах, непрерывно с огромной скоростью трещала клавишами. Компьютер ежесекундно попискивал сигналами получаемых сообщений. Григорьев в это время обычно дремал перед телевизором, щелкая пультом, переключаясь с канала на канал, спасаясь от рекламы.
  
  Из трех подруг, с которыми Григорьев познакомился в тот вечер, Олеся оказалась точно замужем (упомянула в разговоре мужа), а про Наталью и Ирину пока было неясно, но ни у одной из троих не было на пальцах обручальных колец.
  Григорьев, стоя в очередь за напитками, спросил у Палыча, как у человека опытного во всех отношениях и дважды женатого:
  - Как вы считаете, Палыч, обязательно ли замужние женщины носят обручальное кольцо или все-таки существуют какие-то вариации?
  Палыч, подумав, ответил:
  - Судя по моим наблюдениям, обычно все-таки носят. По неизвестным причинам женщины очень трепетно относятся к подобным ритуальным вещам. Замужем быть считается престижным. Таким образом, в большинстве случаев можно полагать, что женщина без обручального кольца обычно свободна. Это довольно четкий знак, хотя и не абсолютный. Такое вот мое личное мнение. Впрочем, по приезде на юг, она может колечко и снять, даже если и замужем. Чтобы показать, что она на этот период свободна для контактов или хотя бы для того, чтобы просто не потерять во время купания в море. Известно, что купаться в кольцах и других украшениях очень опасно. Море очень любит забирать и никогда не отдает назад золото. Стоит золоту лишь коснуться песка, оно тут же исчезает с концами. Лишь иногда после сильного шторма избранные люди находят монеты и потерянные золотые украшения. Я тоже однажды потерял обручальное кольцо, когда работал на даче. Искали - не нашли. А осенью вдруг вытащили морковку, на которой это кольцо было надето, как поясок.
  В это время закончилась детская анимационная программа мини-диско, пошел по территории, приплясывая, патлатый аниматор, за ним паровозиком потянулись изрядно бухие немцы и уже за немцами, оглашая окрестности пронзительными криками, дети-чайки. Народ начал рассаживаться перед эстрадой. Наконец началось представление для взрослых. Вот и оно стало подходить к концу.
  И тут Григорьев краем глаза заметил, как Ирина, скашивая глазами на Григорьева, слегка подтолкнула Олесю локтем: типа, мол, давай от него сбежим! Они и сбежали, спрятавшись в женском туалете. Таким способом женщины обычно избавляются он назойливых мужиков. Старый и испытанный трюк. Значит, что-то Ирине в Григорьеве не понравилось.
  Что ж, насильно мил не будешь. Григорьев пошел к бару, еще немного выпил, потом пошлялся по улицам, точнее по одной очень длинной улице, до конца которой он так ни разу и не дошел. Главная улица в Бельдиби тоже носила имя Ататюрка, и еще там был парк имени Ататюрка.
  Потом Григорьев вернулся в отель. Там в баре у бассейна все еще продолжалось веселье. Народ что-то заполнял ручками на бумажках. Оказалось, распространялась скачанная из Сети анкета: "Пожалуйста, ответьте, какие три качества в мужчине вы считаете наиважнейшими и архиважными? (Ответы про упругие голые жопы не принимаются)". Потом вслух зачитывали ответы. Взрывами раздавался хохот. Ирины нигде не было видно, и Григорьев отправился к себе в номер спать.
  Кондиционер в номере работал очень хорошо. Под утро Григорьев даже замерз и натянул на себя одеяло. Встал как обычно в семь, вышел на балкон за полотенцем и словно попал в парник. Двор в это время был почти пуст, лишь двое рабочих чистили плитку возле бассейна.
  После завтрака на пляже Олеся затеяла водный спорт: полетать на парашюте за катером. Ирина поначалу отнекивалась, но потом согласилась пойти с ней. Григорьев, если бы вместе с Ириной на одном парашюте, то слетал бы куда угодно, а без нее это дело его вовсе не интересовало. Ему это казалось дурацкой затеей, неоправданно дорогим баловством - все равно, что съехать с детской горки, поскольку за время военной службы он довольно много раз прыгал с парашютом из самолета и на землю и на воду. Из здешних водных аттракционов чего-то стоила разве что "Fly fish" - "Летающая рыба" - надувной матрац, который на большой скорости таскали за катером и который периодически подлетал в воздух и снова падал. Две девчонки Машкиного возраста, которые в это время трепыхались на нем, непрерывно визжали так, что было слышно, хотя катер проходил довольно далеко от берега.
  Прибежала на пляж Машка, взяла у Григорьева десять долларов и снова убежала.
  Становилось очень жарко. Григорьев по тени прокрался до ближайшей уличной лавки и купил там на два доллара черешни, попросил помыть и с пакетом вернулся на пляж. Олеся с Ириной все-таки ушли на парашют, оставалась лишь одна Наталья.
  Наталья из трех подруг была и самая старшая и самая спокойная и разумная. Поразительно, что в то же самое время она была многолетней фанаткой известной эстрадной певицы. Григорьева всегда удивляло, что люди, в общем-то, далеко неюного возраста могут вообще как-либо фанатеть. Наталья вовсе не была глупой девчонкой и к делу относилась очень серьезно. Отношение к любимой певице у нее было самое трепетное. Она знала о личной жизни своего кумира буквально все, включая подробности жизни детей. Видя такой настрой, Григорьев, не любивший никакого фанатизма (вспомни заповедь: "Не сотвори себе кумира!"), даже и подкалывать ее не стал. Бог с ней! С другой стороны, именно фанаты придают соль любому искусству и спорту. И в этом тоже - естественная потребность человека быть чем-то занятым и кого-то любить.
  Позже Палыч разразился по этому поводу так:
  - Обычного среднего человека любят примерно человек шесть, много - десять: жена (и то не всегда), дети (пусть двое-трое), родители (двое), может, еще близкий друг (их много никогда не бывает), любовница (не всегда-то и любит). Остальным по большому счету на него наплевать, жив он или мертв. А вот артистов любят многие, но в этих-то случаях ведь любят не человека, а некий образ, который сами же себе и придумали. В реальной жизни, может быть, и дня бы не прожили вместе. И заметь, что известных артистов особенно любят хоронить...
  Наталья между прочим рассказала Григорьеву:
  - Я в Турции уже была в прошлом году, но только в Алании, с ними же - с Ириной и Олесей. Мне все эти их приключения совсем не нужны, не интересны. Хочу просто отдохнуть. Им, если интересно, то - пожалуйста. А они, Ира с Олесей, еще и на майские ездили в Турцию - только не в Кемер, а в Белек.
  Узнал кое-что Григорьев и про Ирину. Оказалось, что у нее есть сын одиннадцати лет. Не замужем. Далее в ее личную жизнь Григорьев уже не докапывался. Тут бы немного вопрос направить в определенное русло, и он бы про все остальное узнал. Григорьев был уверен, что Наталья все и расскажет, поскольку даже близкие подруги любят сливать интимную информацию. Григорьев, однако, спрашивать не стал. Знаете, как говорят: "Не задавай вопросов, если не хочешь услышать ответов". Григорьев услышать всю правду вовсе не желал.
  Появилась Ирина, вдруг спросила, когда Григорьев утром встает.
  - Обычно в семь, минут на десять захожу в тренажерку, затем купаюсь, - утром, как известно, самое лучшее купание - потом оттуда сразу иду на завтрак.
  - И я приду! - тут же сказала Ирина.
  К удивлению Григорьева, Ирина свое обещание выполнила и на следующий день явилась утром в семь часов купаться. Народу на пляже еще было мало. Григорьев настолько обалдел от ее присутствия рядом, что нырнул с пирса прямо в часах. Уже отплыли далеко, когда только заметил, что кожаный ремешок набух водой и уже готов был порваться. Сами же часы считались вроде как водозащитные. Ирине утреннее купание очень понравилось, но больше она утром на море никогда не приходила.
  А в тот день все собрались на пляже уже после завтрака. Позагорали, искупались, поболтали ни о чем. В одиннадцать подруги собрались идти к бассейну, чтобы играть там в дротики-дартс на поцелуи и желания. Григорьев потащился за ними. Правила были простые: в одну зону попал - целуешься, а если в другую - тогда исполняешь желание. Эта забава имела много почитателей.
  После дротиков перед самым обедом началось традиционное соревнование по вытаскиванию из бассейна ложек, и Григорьев это соревнование довольно легко выиграл, хотя судьи явно подсуживали одной симпатичной девушке. Григорьев тоже бы поддался, но Ирина смотрела, и он никак не мог проиграть и в конечном итоге выиграл какую маленькую золотую висюльку-сувенир "Глаз Удачи", который очень популярен в южных странах. По этому поводу даже существовала какая-то легенда. Откуда-то тут же возникла Машка и висюльку забрала себе.
   Григорьев подошел к столику, где сидели подруги. Ирина с кем-то увлеченно разговаривала, не обращая на Григорьева никакого внимания. Олеся же, напротив, Григорьева чуть ли не расцеловала:
   - Поздравляю, Андрюша! Надо же - ты выиграл с первого раза!
   - А я всегда выигрываю, - вырвалось у Григорьева.
  И, конечно же, он не сказал, что служил на флоте водолазом, поскольку это наверняка снизило бы значимость этой пусть небольшой, но победы. По большому счету, соревнование это было ерундовское. Просто по-мальчишески хотелось покрасоваться перед Ириной.
  В пять часов вечера, как обычно, Григорьев играл в волейбол в одной команде с Ириной и во всех партиях выиграли. Прием мяча у Ирины был очень надежный и четкий, да и подачи отличные.
  - Откуда ты так хорошо играешь? - спросил удивленный Григорьев. - Где-то занималась?
  - Просто я играю дома каждую субботу у себя в колледже. Я разве тебе не говорила?
  У Григорьева снова появилась надежда. Однако вечером Григорьев обнаружил за столиком у бассейна только одну лишь Наталью.
  - А где подруги? - спросил он, усаживаясь рядом с ней.
   - Олеся ушла на свидание. У нее нынче роман с Хосе Игнасио! - тут же сообщила Наталья. Григорьеву было абсолютно все равно, где Олеся, а про Ирину Наталья ничего не сказала.
  Следующим вечером в баре у бассейна Ирина долго не появлялась. И опять: лишь только вышла, посидела с пять минут со всеми, а затем поднялась.
  - Всем пока: я сегодня иду на "турецкую ночь"! - заявила она и в один миг словно испарилась.
  "Турецкая ночь" - это было некое стандартное ночное представление. Судя по рекламе, там было примерно так: сидишь, ешь, пьешь, тебе показывают национальные танцы, и ты сам в них участвуешь. Обычно там представляют танцы живота, как женского, так и мужского.
  Она ушла, а Григорьев остался выпивать дальше.
  Еще немного посидев, разошлись по номерам - спать.
  
  Под утро Григорьев снова замерз. Машка на соседней кровати тоже спала, завернувшись в одеяло с головой, как в кокон.
   Искупавшись, Григорьев пошел в ресторан завтракать. Там была опять одна Наталья.
  - Где девушки? - спросил Григорьев, подсев к ней за стол.
  - Спят.
  Тут, впрочем, подошла и Олеся. Вид у нее был несколько помятый.
  - Доброе утро? Как дела? - спросил ее Григорьев. - Не выспалась, что ли?
  - Да я вообще сегодня не спала!
  Ирина же объявилась только после обеда. Григорьев увидел ее с балкона: у стойки бара она увлеченно разговаривала с каким-то мужиком. Когда Григорьев вышел во двор, Ирины там уже не было. Взяв пива Григорьев сел в тень под дерево около бассейна.
  Приплелся недовольный сонный Палыч, сел, отдуваясь, рядом, заворчал:
  - Только хотел поспать, задремал, было, в холодке, как пришла зараза-горничная убираться. Всегда именно после обеда. Утром бы и убиралась. А если повесишь табличку не беспокоить, так вообще не придет. Ей ведь не объяснишь. Она чего-то кудахчет, типа, извините. А чего тут извиняться: сон-то уже перебит ...
  Действительно, горничные в скрывающих волосы белых платках, широких рубахах и в штанах имели обыкновение убирать номера в это самое сонное послеобеденное время.
  - Ты заметил, пиво сейчас везде стало плохое, - продолжал ворчать Палыч, - оно будто синтетическое, толку с него никакого, только ссышь! Хотя вот это, на удивление, ничего.
  - Это потому что очень холодное.
  Но Палыч продолжал ворчать, и еще жаловался, что у него сгорели пятки. Сейчас ему было больно ходить, боялся, что образуются пузыри. Как тогда играть в волейбол?
  Тут аниматоры засвистели в свистки, приглашая на водное поло. Григорьев начал снимать футболку и шорты. Хоть какое-то развлечение. Затем отправился на волейбол.
  Пока ждали начала игры, болтали с уже взбодрившимся Палычем и все еще сопливым Владом. Обсудили, куда ту можно поехать на экскурсии. Влад, кстати, тоже остался Анталией недоволен:
  - Чего там смотреть-то? Другое дело - Стамбул! Только он далеко. Ты был в Стамбуле?
  Григорьев помотал головой.
  - А я вот побывал на эти майские. Сбылась мечта юности! Византия, Константинополь, Царьград, к чьим вратам Вещий Олег свой щит прибивал! Хотя ворот тех так и не увидел. Очень много интересного, хотя и развалин полно, а все развалины одинаковые. Еще были во дворце султана, забыл, как называется. Хаотическое строение. Но больше всего меня там поразила огромная кухня, где будто бы работали чуть ли не тысяча поваров, потом еще что-то типа золотой кладовой и, конечно, гарем. Тема гарема меня очень заинтересовала. Пожалуй, стоило быть султаном, что бы иметь такой гарем. Идешь и выбираешь, кого-нибудь на ночь. И ни одна тебе не откажет, представляешь?
  Симпатичная Вера Павловна, театральный администратор из Питера, стоявшая рядом тоже в ожидании игры, как только услышала слово "гарем", тут же и влезла в разговор с непонятной агрессией:
  - Думаете, гарем это так просто? Гарем означает, что муж должен обеспечить своих жен во всех смыслах. А не сможет - придут и морду набьют. Женщина в таких делах имеет преимущество: она всегда может, это у вас, мужиков, вечно проблема, что кое-что не стоит, а женщина на это дело всегда способна, а теперь она может и машину водить и карьеру делать. Кстати известно, что по статистике женщина изменяет гораздо чаще мужчины...- И понеслось еще далее.
  Надо сказать, говорила она довольно убедительно. И Григорьев, и Влад, и Палыч как-то сразу привяли.
  Тут, наконец, пришел аниматор с мячом. Далее было как всегда: волейбол, купание, ужин, отдых, в девять часов - бар.
  В девять часов Ирина появилась у бара настолько прекрасная, что у Григорьева все затрепетало внутри. А вдруг именно сегодня вместе куда-то пойдут? Посмотрели вечернее шоу, оно закончилось, как всегда, ровно в одиннадцать. Все начали вставать со своих мест, двигать стульями. И вдруг Григорьев увидел, что их, Ирины и Олеси, рядом уже нет, они почти вбежали в отель и там снова заскочили в дамский туалет. Григорьев только пожал плечами ("Нет, так нет!") и отправился к себе в номер смотреть футбол и спать.
  За эти дни проявились и некоторые другие мелочи: Ирина избегала прикосновений, держалась на расстоянии.
  А ведь такие как бы случайные прикосновения имеют очень большое значение в формировании контакта женщины и мужчины. Известно, что подход местного турецкого ловеласа обычно состоит из нескольких обязательных этапов: красивые слова, обязательный физический контакт (взять за руку, или поцеловать, или просто погладить), потом нужно сводить женщину куда-нибудь типа в ресторан или в ночной клуб, непременно самому заплатить за вход (аквапарк тоже годится, там можно допускать гораздо больше будто бы случайных прикосновений, например, скатываясь вместе с горки или резвясь в бассейне), далее открыт путь уже к более близкому контакту.
  На следующий день повторилось то же самое: Ирина снова исчезла в самом конце представления. Григорьев только на миг увидел, как она выходит из ворот на улицу, мелькнули светлые волосы, он рванул, было, за ней, чтобы посмотреть, куда же она девается, но она уже исчезла. Просто как сквозь землю провалилась. Ни в одну ни в другую сторону улицы ее не было видно. Вроде и далеко уйти ведь не могла, значит, заскочила куда-то поблизости. Григорьев еще подумал: может, здесь рядом есть какой-нибудь притон, замаскированный под лавку или ресторан.
  Делать нечего, Григорьев вернулся за свой столик. На месте Ирины уже сидела другая тоже очень даже симпатичная женщина. Звали ее просто Марина, без отчества. Профессия: частный предприниматель. Но с бизнесом ей все как-то не везло. Рассказала любопытные вещи. Хотела открыть цех по пошиву детского белья, но оказалось, что это практически невозможно: в нее тут же впились с проверками, штрафами, сертификациями, насилу, пока закрылась, вышла на ноль. Еще и после этого какое-то время приходили, смотрели, а вдруг что-то осталось, что еще можно прихватить. Долго отплевывалась: "Да успокойтесь вы, закрыла я свое дело, и даже счет в банке - ничего нет!" С полгода еще трясло после этого. Знакомые, тоже предприниматели, послушав ее историю, захохотали: так тебе и надо - это тебе не Америка, никто тебе просто так работать не даст. Сами эти знакомые тоже занимались производством одежды, но сугубо подпольно, этикетки приклеивали только импортные, сами печатали сертификаты, а готовые вещи сдавали знакомым в магазины и какую-то прибыль получали. Посоветовали Марине, что обязательно надо вступить в правящую партию, будешь, конечно, платить какие-то деньги, иногда покупать оргтехнику, зато они будут тебя прикрывать. Многие сейчас так делают. Это единственный шанс продержаться - таковы правила игры. И другие знакомые предприниматели были с ними согласны. В новых условиях, говорили они, производство из России надо выводить, здесь работать невыгодно и практически невозможно. У них была то ли куплена, то ли арендована в Китае целая швейная фабрика, где они изготавливали довольно качественно копии итальянских брендов, которые потом задорого продавали в бутиках в Москве как самые что ни на есть оригиналы. На той фабрике действовали очень жесткие порядки: ни одна вещь не должна уйти в сторону, это было строжайше запрещено. Все вывозилось в Москву и распространялось исключительно через Москву. Причем брендовую вещь производили почти мгновенно после получения оригинала из Италии - не отличишь. Там же, в Китае, уже на другой фабрике делали обувь уже под российской маркой с надписью "Сделано в России" и показывали будто бы произведена она у них в цеху в Московской области, который так изначально и не работал - там были абсолютно тупиковые проблемы с местными структурами: пожарные требовали установку безумно дорогой сигнализации и стояли на этом насмерть.
  Бизнес их был многогранен. Еще у этих знакомых была своя типография. Печатали там, что придется и что продается. В основном, конечно, рекламу. Еще всегда хорошо зарабатывали на выборах. Единственное, от чего всегда отказывались принципиально, это печатать упаковки для поддельных лекарств, а такие заказы тоже поступали нередко. Некоторое время с успехом занимались выпуском фальшивых учебников. Покупали настоящий учебник, переснимали, делали копию, печатали и затем продавали в провинции. Конечно, реализовывать в Питере и в Москве было опасно, а в других городах брали с удовольствием, поскольку цена была низкая. Много продавали оптом в школы, конечно же, не без отката директору. Так они несколько лет очень неплохо зарабатывали, а потом, когда запахло жареным, дело быстренько прикрыли.
  Летом в пик туристического сезона хорошо продавались сувениры: магнитики на холодильники и кружки с изображением видов Петербурга. Сувениры изготавливали на заказ по образцам там же, в Китае.
  Жизнь все это время занятий бизнесом представлялась Марине непрерывной борьбой, трепыханием в бурной и мутной воде, где присутствовал постоянный страх, к которому она постепенно даже привыкла. Теперь ей требовалось какое-то время отдышаться, чтобы ринутся, погрузиться туда снова. Все в ней этому сопротивлялось, как у солдата, которого мутит от одной только мысли, что завтра нужно идти в атаку на пулеметы. Один вид здания налоговой инспекции на канале Грибоедова повергал ее в глубокую депрессию. Она поискала работу и устроилась в гипермаркет мерчандайзером, а попросту - раскладчиком товара по полкам. Оказалось, и тут была своя наука, впрочем, не такая уж и сложная. Научили этому делу быстро: шоколадные батончики клади на уровне глаз ребенка 10-12 лет, а тесты на беременность и презервативы - рядом с кассой на уровне глаз женщины, - туда же, где и сигареты. Кстати, в том гипермаркете был специальный человек, занимающийся исключительно контактами с контролирующими организациями, которые кружили вокруг, как мухи, или в данном случае скорее как пчелы - брали взятку и улетали назад в своей улей. Однако работать здесь Марине не понравилось: жесткий режим, тупая работа, пусть платили и неплохо, но все равно по большому счету мало. Уволилась оттуда, потом какое-то время работала в магазине знаменитой торговой сети "Престиж", торгующей разнообразной парфюмерией и косметикой. Бизнес был поставлен гениально просто и с большим размахом: большая часть товара была поддельная, преимущественно китайского производства, а продавалась как настоящая, давая при этом баснословную прибыль, что позволило владельцам открыть целую сеть подобных магазинов по всей стране. Интересно, что пробники в магазинах стояли самые что ни на есть настоящие, то есть покупатель нюхал оригинал, а покупал подделку. Работать там было просто противно, и Марина оттуда тоже ушла.
  - Мне нужно какое-то время прийти в себя! - сказала она друзьям и уехала отдыхать в Турцию, чтобы потом с новыми силами впрячься в работу.
  Рядом с Мариной сидела Нина - полная кудрявая хохотушка. Нина работала на производстве знаменитых пельменей "Глаша". Сама она их уже давно не покупала и, тем более, не ела. Все делалось по стандартной схеме: вначале выпускали хорошие пельмени, запускали рекламу, покупатель привыкал к продукту и далее уже покупал по инерции, тогда как в пельмени уже клали сою, разные там потроха и вообще неизвестно чье и какое и откуда взявшееся мясо. На пельмени в основном шла так называемая "кенгурятина" - неизвестно откуда завезенное мясо неизвестных животных, обычно замороженное в блоках. Перед проверками такое мясо обычно прятали, поскольку оно поступало безо всяких документов. На качество пельменей влияла еще и рабочая смена: если смена была ленивая, то есть ей неохота было размораживать и потом отскабливать с упаковки полиэтилен и бумагу, то она загружала в мясорубки весь блок целиком - с упаковкой. Все это очень мелко перемалывалось, и никто потом не смог бы определить долю полиэтилена в каждой отдельной пельменине, особенно если еще добавить кетчуп.
  Потом женщины, Марина с Ниной, куда-то ушли, а на их место после прогулки подошел Палыч с женой. Григорьев тут же рассказал им поразившую его историю про пельмени с полиэтиленом. Палыч этому вовсе не удивился:
  - Я когда сейчас рыбу покупаю, всегда скалываю с нее лед, да и в мясе почему-то всегда много воды. При социализме, впрочем, тоже постоянно в этом плане изголялись. Обычно с мяса срезали лучшие куски, потом их взвешивали, например, пусть будет двадцать килограммов, и затем плескали на замерзшие туши два ведра воды, которая тут же примерзала коркой, и тогда при приемке вес совпадал тютелька в тютельку. Помнится, отец моего друга работал на пивзаводе водителем, так там были умельцы, которые каким-то образом раздували цистерны так, что получалась вместимость не тысяча, а тысяча триста литров. Естественно, разливщику платили тоже, вывозили как тысячу, а потом заряжали в ларек, а те еще и разбавляли водой. И зарабатывали именно на этом, а не на недоливе. Недолив народ тогда смотрел и требовал отстоя пены. Хотя, я помню, случалось, так разбавляли, что пены вообще не было. У них один водила просто по дороге каждый раз отливал себе ведро пива, а в цистерну взамен наливал ведро воды. Пока ехал, все взбалтывалось. Приезжали и специальные комиссии, измеряли цистерны, но каким-то образом, цистерны к этому моменту сужали до нужного размера или же, как водится, платили комиссии отступного - это был уже их чистый доход. В России воровали всегда. Каждый продавец на рынке имел свой инструмент: тазик для взвешивания овощей с вделанным туда лишним грузиком и нередко целый набор высверленных гирек. С этим, конечно, боролись. Контрольные весы и теперь стоят. И все равно обвешивают. Не каждый же будет проверять. У нас на Сенном азиаты торгуют фруктами и овощами на улице, иногда прибегает всполошенная тетка: "Вы мне не довесили двести граммов!", продавец с видимым недовольством, но обычно тут же отдает деньги: знает кошка, чье мясо съела. Он обвешивает всех, и расчет строится на том, что не все будет перевешивать товар. У нас в России есть любопытная специфика. Во всем мире, если ты ходишь в одни и тот же магазин или к одному и тому же продавцу, то тебя продавец уже знает и старается дать тебе кусок получше и даже побольше, у нас, по неизвестным причинам, наоборот старается постоянного покупателя обвесить и положить товар ему похуже, погнилее. Это совершенно необъяснимый и абсолютно национальный феномен. Поэтому большинство моих знакомых ходит за продуктами в гипермаркеты, конечно, там тоже бодяжат, но, по крайней мере, товар можно выбрать и поменять, да и цены легко проверить, хотя и там существует целая наука, как обмануть покупателя так, чтобы он еще и остался доволен.
  Утром за завтраком из троих подруг, как обычно, была одна Наталья. Вообще весь день Григорьев Ирину не видел. Не только на пляж утром, но и даже на волейбол в пять часов она так и не появилась. Наталья, уткнувшись в очередной детектив, сказала, что будто бы Ирина уехала на весь день в аквапарк в Анталию. Вообще-то, интересно было бы посмотреть, кого же она себе выбрала? Наталья, если что и знала, то не говорила.
  После обеда Григорьев хотел часик поспать, но в номер постоянно то звонили по телефону, то барабанили в дверь какие-то Машкины подружки. Только задремал, как зашла горничная. Григорьев не стал ее прогонять, плюнул и спустился в вестибюль. Там в креслах сидели гид Даша, с которой ездили в Анталию, и еще один гид - необыкновенно красивая и стройная турчанка.
   Даша была родом откуда-то из Сибири, кажется, из Омска. Очень симпатичная, светленькая, с веснушками. Ей было восемнадцать лет. Она так сама и сказала: "Мне восемнадцать лет". У нее был как раз тот счастливый период жизни, когда женщина спокойно может объявлять свой возраст. Старше, к тридцати, и даже за двадцать пять, это делать уже не любят. Машка, прочем, тоже не любила объявлять свой возраст, но по совсем другой причине - хотела казаться старше. Помнится, на отдыхе в Египте ей по возрасту в рецепции отеля защелкнули браслет другого цвета, чем взрослым, для того, чтобы бармены не наливали спиртные напитки. Тут, в Турции, такого разграничения, к сожалению, не было.
  Григорьев некоторое время поболтал с девушками. Гиды жили в пансионате на краю поселка в комнатушках без телевизора, холодильника и с общим душем в коридоре. Григорьев решил подлизаться к турчанке:
  - Радуйтесь, здесь у вас жить хорошо - всегда тепло!
  Однако турчанка на это ответила просто:
  - Жить везде трудно!
  - Это, конечно, так, но у вас тут хотя бы погода хорошая! - возразил ей на это Григорьев.
  Потом Григорьев опять засел в тени у бассейна и снова пил пиво. Появился и заспанный Влад со своей золотой цепью на шее, уселся рядом.
  Григорьев ему обрадовался, вытащил из сумки наладонный компьютер с закачанной туда "Историей" Геродота, открыл на закладке, зачитал вслух:
   - "А Хеопс, в конце концов, дошел до такого нечестия, по рассказам жрецов, что нуждаясь в деньгах, отправил собственную дочь в публичный дом и приказал ей добыть некоторое количество денег - сколько именно, жрецы, впрочем, не говорили. Дочь же выполнила отцовское повеление, но задумала и себе самой оставить памятник: у каждого своего посетителя она просила подарить ей, по крайней мере, один камень для сооружения гробницы. Из этих камней, по словам жрецов, и построена средняя из трех пирамид, что стоит перед великой пирамидой (каждая сторона этой пирамиды в полтора плефра)" Плефр это примерно сорок пять метров.
  Впрочем, Влад такой истории вовсе не удивился:
  - Про пирамиды - не знаю, они сейчас не в моде, но особняки на этом деле очень даже делают и сейчас. Мечта многих женщин: продаться подороже.
   - Ты слушай дальше... "Затем царствовал его брат Хефрен и тоже построил пирамиду, правда, не такую высокую, как Хеопс. Эти 106 лет правления братьев считаются временем величайших бедствий для Египта, и египтяне этих фараонов ненавидят. Сын же Хеопса Микерин решил дать народу облегчение и распустил строительные бригады. Однако и его поразило несчастье. Он потерял единственного ребенка - дочь. Микерин приказал изготовить из дерева пустотелую статую коровы, позолотить и затем положить в нее покойную дочь. Рядом стоят двадцать колоссальных статуй обнаженных женщин, по версии жрецов, наложниц Микерина. Существует и другая версия этих событий. Будто бы Микерин воспылал страстью к своей родной дочери и против ее воли овладел ею. После этого девушка, говорят, с горя и стыда сунулась в петлю. Отец же предал ее погребению в этой самой корове, а мать девушки велела отрубить руки служанкам, которые выдали дочь отцу". Однако маленькую пирамидку этот самый Микерин под конец жизни все же себе соорудил. Так вот, там предрекалось, что Египет должен был 150 лет терпеть бедствия, а потом все должно выправиться. Наша страна терпела бедствия семьдесят лет, а если считать с перестройкой - то и все восемьдесят и даже больше. Такое ощущение, что все куда-то бегут и пытаются чего-то достигнуть или получить как можно скорее. Чего? Чего такого можно достигнуть? Ведь финиша, куда бы прибежал и там отдохнул, нет в принципе. Точнее финиш один: могилка где-нибудь на Красненьком кладбище. Тут без вариантов. Да, вот еще мне понравилось из Геродота. Один фараон внезапно ослеп из-за того, что однажды в ярости кинул копье в воду Нила. Сейчас зачитаю. "Десять лет он был лишен зрения, пока на одиннадцатый год ему пришло послание оракула, что срок кары истек, и царь прозреет, промыв глаза мочой женщины, которая имела сношение только со своим мужем и не знала других мужчин. Сначала царь попробовал мочу своей собственной жены, но не прозрел, а затем подряд стал пробовать мочу всех других женщин. Когда, наконец, царь исцелился и стал вновь зрячим, то собрал всех женщин, которых подвергал испытанию, кроме той, чьей мочой, омывшись, прозрел, в один город, теперь называемый Эрифраболос. Собрав их в этот город, царь сжег всех женщин вместе с самим городом. А ту женщину, от мочи которой он стал вновь зрячим, царь взял себе в жены"...
  Читая Геродота, Григорьев с сожалением подумал, что в ту поездку в Египет тоже ведь собирались ехать смотреть пирамиды, но так и не собрались. Это Машка бастовала: далеко ехать, а в автобусе ее тошнило. Григорьев хотя и настаивал, но так и не переубедил ее. Помнится, шумно обсуждали эти дела на пляже, а какой-то мужик закричал из-под соседнего зонтика: "Никуда не ездите, нехуй там смотреть - одни развалины! Ехать туда долго, потом завезут на фабрики, типа духов или каких-то поделок. Только зря время потеряете, лучше на море побыть!"
  Впрочем, тетка, загоравшая рядом, с ним не согласилась:
  - Чего мне это море! Я сама из Одессы, море каждый день вижу. Мне это вовсе не интересно, а вот пирамиды я всегда мечтала посмотреть.
  
  - Тебе как тут еда? - спросил Влад. - Чего-то у меня от нее изжога.
  - Да полное дерьмо, но бывает хуже, - согласился Григорьев.
  Утром девушка-шоколадка с соседнего лежака на пляже рассказала Григорьеву, что все время пребывания в Таиланде после любого приема местной пищи у нее начиналась тошнота, рвота и понос. Вернулась она оттуда похудевшая с черными кругами под глазами, отъедалась уже дома, в Москве. А девушка и так-то была не из упитанных. Мать запаниковала, послала ее к врачу, но тот вроде как ничего плохого не нашел, а сказал странное слово "идиосинкразия". Когда его попросили расшифровать диагноз, тот перевел как "индивидуальная пищевая гиперчувствительность". Подруга Аля ей на это сказала так: "Зря ты вообще ходила к врачу. Никогда не видела, чтобы врачи кому-нибудь помогли: ни животным, ни людям". У нее перед этим от чумки умерла любимая кошка, и Аля пребывала в глубоком душевном расстройстве.
  В этот самый момент девушка-шоколадка перевернулась на своем лежаке, и из ее купальника неожиданно выскочили прелестные грудки с розовыми сосочками. Шоколадка намеренно не спеша запрятала свое сокровище назад.
  Водное поло после обеда почему-то отменили, делать было нечего, пошли с Машкой болтаться по магазинам и лавкам. Шли по тенистой стороне, периодически выходя из тени в солнечное пекло, как на сковородку. Из дверей сразу же высунулся продавец:
  - Уважаемые, зайдите в наш магазин! Почему проходите мимо?
  - Отстань, урод! - отрезала Машка.
  - Чего это ты с ним так грубо? - даже удивился Григорьев.
  - Надоели! Как мухи липнут!
  Купили Машке модные босоножки, которые она сразу же и надела и которые тут же и развалились метров через пятьдесят после выхода из магазина. Пришлось вернуться, туфли без слов поменяли на другие, хотя особых иллюзий, что и эти продержаться долго, Григорьев не испытывал. Впрочем, их заранее предупредили: "Здесь неплохи только кожа и текстиль. Все остальное - дрянь!" Продавец же утверждал, что сам покупал туфли якобы в Стамбуле аж по сорок долларов и сейчас распродает из-за обстоятельств. Все здесь продавалось главным образом под известными торговыми марками, типа D&G, Prada, LaCosta и так далее. Григорьев осматривал лавки на возможность тайного борделя. В одной была какая-то задняя дверь, у нее на стуле сидел сонный турок. Впрочем, турок этот был вполне европейского вида, и даже за русского вполне мог сойти. Русские тоже есть довольно чернявые.
  Вечером подруги объявили Григорьеву, что завтра они все втроем едут на экскурсию посмотреть на саркофаг Святого Николая Чудотворца в городе Демре (в древности - Мира), и на яхте смотреть затонувший город у острова Кекова, а также на усыпальницы Ликийской эпохи, что находились рядом с античным театром на окраине того же Демре.
  После представления Ирина с Олесей как всегда исчезли. И Наталья тоже.
   Появились они только на следующий день вечером.
  - Ну, и как? - поинтересовался Григорьев у них про экскурсию.
  - Мне не понравилось! - ответила Ирина.
  Поездкой она осталась недовольна. Невнятные развалины под водой ее совершенно не впечатлили. Толпы туристов в других местах - тоже. Они даже какое-то время препирались за столом с Олесей и Натальей, которым поездка, напротив, очень понравилась. Место было довольно известное. Люди со всего христианского мира специально ехали туда, чтобы посмотреть церковь, где когда-то хранились мощи Николая Чудотворца, епископа Мерликийского, того самого - прообраза Санта-Клауса и Деда Мороза, мощи которого в 1087 году крестоносцы похитили и тайно вывезли в Италию в город Бари, где они и находятся до сих пор.
  Вокруг была Малая Азия, легендарная земля Трои, реальные библейские места, где-то здесь проходили тропинки великих пророков и апостолов. А еще задолго до этого - древняя Ликия, часть Лидийского царства.
  Западнее по побережью в городе Галикарнасе (ныне курорт Бодрум) как раз и родился знаменитый греческий историк Геродот. Именно Геродот написал первую "Историю", собирая сведения "чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и достойные удивления деяния, как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом". По мнению Геродота, много войн в древности происходило из-за женщин. Типа приехали однажды финикиняне (они вообще в то время все мутили), пристали к берегу, начали продавать товар, пришли местные женщины покупать, поднялись на корму, с ними и царская дочь. Тогда финикиняне по сигналу набросились на них. Некоторые женщины убежали, а других, включая и царскую дочь по имени Ио, увезли в Египет. В отместку эллины прибыли в Тир Финикийский и похитили царскую дочь Европу. Потом эллины похитили уже царскую дочь у варваров - небезызвестную Медею. Колхи отправили посла в Элладу, что-де отдавайте дочь и платите штраф, а те говорят: нам не отдали Ио и пеню за нее не заплатили, значит, и мы вам не отдадим. Эллинам за это ничего не было, и тогда сын царя Трои Приама по имени Александр (известен также под именем Парис), решил умыкнуть женщину из Эллады и в итоге украл Елену. Греки потребовали Елену вернуть, троянцы ответили, что раз те, мол, ранее похитили Медею так что нечего и выступать. Дальнейшие события всем хорошо известны: началась Троянская война. Впрочем, Геродот считает, что в этом виноваты греки, поскольку они первые пошли походом на Азию, а не наоборот. Интересно следующее замечание этого античного автора: "Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению персов, безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели. По словам персов, жители Азии вовсе не обращают внимание на похищение женщин, эллины же, напротив, ради женщины из Лакедомона собрали огромное войско, а затем переправились в Азию и сокрушили державу Приама. С этого времени персы всегда признавали эллинов своими врагами". В "Историю" Геродота включено большое количество подобных историй. К примеру, Гераклиды, династия, произошедшая от Геракла и рабыни Иарданы, царствовали в течение 22 людских поколений, аж 505 лет, пока власть не унаследовал некий Кандавл, сын Мирса. "Этот Кандавл, как пишет Гераклит, был очень влюблен в свою жену и, как влюбленный, считал, что обладает самой красивой женщиной на свете". Так этот самый Кандавл решил похвастаться женой перед своим верным телохранителем Гигесом и предложил ему непременно посмотреть его супругу в голом виде, чтобы тот заценил ее прелесть. Гигес якобы долго отказывался, то потом все же принял предложение царя. Они хотели сделать это незаметно, но не получилось: царица заметила Гигеса, поняла ситуацию и решила отомстить мужу. Далее очень интересно. На следующее утро она вызывает Гигеса к себе и обращается к нему с такими словами: "Гигес, перед тобой теперь два пути; даю тебе выбор, каким ты пожелаешь идти. Или ты убьешь Кандавла и, взяв меня в жены, станешь царем лидийцев, или же сейчас же умрешь, для того, чтобы ты, как верный друг Кандавла, и в другое время не увидел, что тебе не подобает. Так вот: один из вас должен умереть: или он, соблазнивший тебя на этот поступок, или ты, который совершил непристойность, увидев мою наготу". Деваться некуда, когда несчастный Кандавл заснул, "Гигес, заколов его, овладел таким образом его женой и царством".
  Интересно, как было на самом деле? Скорее всего, Кандавл вовсе не просил подглядывать за своей женой. Для влюбленного мужчины такое поведение как-то нетипично, впрочем, тут можно и ошибиться, ситуация далеко не однозначная. В наше время в Интернете полно фотосессий в стиле "ню" под названием "Моя любимая женушка": и в ванной и в постели, видно, что человек хочет поделиться своим сокровищем с другими. Тут конечно присутствует некий элемент хвастовства и тщеславия: я этим владею, а вам-то пусть будет завидно! Почему бы Кандавлу быть другим? Но, скорее всего, он просто надоел жене со своей любовью, а Гигес ей нравился, а может быть, даже уже и был любовником, муж их застукал, и они его зарезали.
  Жители Лидии, конечно же, были возмущены убийством царя, однако сторонники Гигеса (тут уже прослеживается вариант заговора) договорились о том, что "Гигес останется их царем, если только оракул признает его". Оракул, понятное дело, признал, хотя для порядка (все-таки царя зарезал) пригрозив ему возмездием в пятом поколении. "Так Мерменады завладели царской властью, которую они отняли у Гераклидов. Гигес же, вступив на престол, отослал в Дельфы немалое количество посвятительных даров (большинство серебряных вещей в Дельфы посвятил именно он). А кроме серебра, он посвятил еще несметное количество золота: среди прочих вещей, достойных упоминания, там было 6 золотых кратеров весом в 30 талантов". Тут даже вопросов не остается, видать, заранее договорились с оракулом: вы даете согласие, а я, когда прихожу к власти, присылаю вам много даров. И договор свой Гигес выполнил. Царствовал этот Гигес, между прочим, 38 лет (это даже дольше Сталина), и, по мнению того же Геродота, "не совершил ничего великого". А совершить великое для правителя по тем временам означало обязательно что-нибудь завоевать, перебить побольше народу, понастроить крепостей, согнав туда захваченных рабов. Таковы были все великие: Цезарь, Александр Македонский, Петр Первый, Наполеон, Сталин. Может быть, вовсе и не такой плохой мужик был этот самый Гигес, просто баба его попутала? Вариант современной бархатной революции, только со спецификой того времени. А вот сынуля Гигеса, когда получил трон в наследство, тут же начал воевать, и далее уже его собственный сын продолжил войну. Лидия тогда одиннадцать лет воевала с некими милетянами (по нашей ассоциации там было что-то вроде конфликта между древлянами и полянами), каждый год приходя на их землю и уничтожая все посевы и урожай, притом, что людей не убивали и не разрушали их жилища. А правнуком Гигеса был знаменитый Крез (поговорка "Богатый, как Крез" - это как раз про него). Любопытен приведенный Геродотом разговор Креза с афинским мудрецом Солоном о человеческом счастье. На вопрос Креза, считает ли Солон его, богача Креза, счастливым человеком, мудрец ответил: "Я вижу, что ты владеешь великими богатствами и повелеваешь множеством людей, но на вопрос о твоем счастье я не умею ответить, пока не узнаю, что жизнь твоя кончилась благополучно". Тот Крез вообще все вокруг тогда завоевал, нападая и по поводу и без повода, но и сам в конце концов был разбит и попал в плен.
  Так вот, оказалось, что Александр, он же Парис, умыкнул из Спарты не только Елену, но еще и кучу разного добра. Непопутным ветром его занесло в Египет. Кстати, когда Менелай и компания подошли к Трое, троянцы говорили им, что никакой Елены у них нет, но греки им не поверили, осадили город, однако, в конце концов убедились, что те говорят правду, и тогда Менелай отправился за Еленой в Египет, где и получил ее живую и здоровую и все похищенные сокровища назад. Однако опять же никак не было попутного ветра, и тогда Менелай схватил двух египетских мальчиков и принес их в жертву. Египтяне за это гнусное дело гнались за ним аж до самой Ливии. Понятно, как пишет Геродот, если бы Елена была в Трое, ее бы выдали грекам с согласия или даже против воли Александра: "Конечно, ни Приам, ни остальные его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать опасности свою жизнь, жизнь своих детей и родной город для того лишь, чтобы Александр мог сожительствовать с Еленой, Если бы они и решились бы на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев в битвах с эллинами, когда, если верить эпическим поэтам, в каждой битве погибало по одному или несколько сыновей самого Приама - после подобных происшествий, я уверен, что живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдали бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь тяжких бедствий. Троянцы не могли выдать Елену, потому что ее там не было", - так пишет Геродот.
   Обсудили исторические параллели, а потом Григорьева послали в бар за выпивкой. Вернувшись с напитками, Григорьев Ирину уже не застал.
   На другой день после обеда в баре у бассейна, где скучал Григорьев со своим пивом, появился новый отдыхающий - молодой мужик из Питера с женой и ребенком лет пяти. На общем загорелом фоне выглядели они довольно бледно.
  -Вы-то как долетели, нормально? - обратился мужик к Григорьеву, примостившись тут же в тени: - А вот мы пропали в грозу. Лично видел, как стюардесса, пристегнулась к своему креслу и перекрестилась. Здорово потрясло. А я еще перед полетом решил съездить на кладбище, обновить деду табличку. Смотрю: рядом поставили памятник погибшим в авиакатастрофе. Подходит могильщик, разговорились. Он спрашивает: "Летишь? Ну-ну, лети, лети! Тут у нас Пулково закупило резервный участок, земля там хорошая. Так что можешь лететь спокойно ..." - Я ему: "Спасибо тебе большое, братан, за добрые слова!" - и как бы забыл, а тут как началась болтанка - сразу и вспомнил! Больше лететь не хочется. Когда самолет приземлился, тут же раздались, как говорится, искренние и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Потом стюардесса мне сказала, что пилот экономил керосин...
  - А что делать! - развел руками Григорьев. - Боишься летать - отдыхай на нашем юге. У меня есть знакомая семья: муж, жена, двое детей, так они каждый год отдыхают в Анапе. Причем, едут туда на своей машине. Жена давно пилит мужа: поехали в Турцию или в Египет! Он же ни в какую: боится летать и все тут.
  Подошел с пивом Влад, опять теребя свою золотую цепь:
  - А я бывал в Анапе, - сказал он, - только очень давно, меня ребенком туда возили, ничего не помню. И еще в Евпаторию ездили. Помню, там пустили панический слух, что по улицам ходят дети из туберкулезных санаториев и всюду плюют, а от этого разносится туберкулезная палочка. Еще помню, мама возила меня на лиман, на какие-то грязи, она сама лечилась отчего-то, ну и я с ней заодно. Ехали туда на старом трамвае, таких уже давным-давно нет. Помню теток голых там, в лимане. Тогда они казались старыми, а сейчас может быть были бы и ничего. Помню, после лимана от соли жопа чесалась.
  Пару лет тому назад летом Григорьев с Машкой тоже отдыхали в Анапе по путевке от работы. Григорьев тоже не был там с раннего детства. Город, конечно, с тех времен здорово преобразился, в центре приобрел довольно современный вид, но первые две недели отдыха вода была очень холодная, дул сильный ветер и шли дожди. Машка проживала отдельно в детском корпусе, а Григорьев - во взрослом. Сосед Григорьева по комнате, метростроевец Леха, считал, что каждый день отдыха без трахнутой бабы проходит зря, поэтому он сразу же по приезду пошел искать себе подругу. Теток обычно снимали на набережной и на дискотеке, которую каждый вечер устраивали тут же, на площадке вблизи лечебного корпуса. Эта дискотека представляла собой слепок эпохи семидесятых-восьмидесятых годов. И контингент был соответствующий: большей частью упитанные дамы среднего и старшего возраста с начесанными прическами и в кримплене, невообразимо пахнущие духами и сверкающие золотыми зубами.
  Сосед Леха непременно ходил на такие дискотеки, там у него появились знакомства и за неделю до окончания срока пребывания уже и постоянная отпускная подруга Вера - женщина лет сорока откуда-то из центральной России - кажется, из Липецка. Да, точно, из Липецка. У нее даже был специфический липецкий говорок, очень заразный: как пообщаешься с таким человеком, так и сам начинаешь так говорить.
  Помнится, там отдыхали две симпатичные женщины средних с детьми. Дети их, возраста, как и Машка, находились отдельно в детском корпусе, а мамаши в том же здании, где и Григорьев с Лехой, только этажом выше, и с этими тетками они однажды хорошо провели время. Сосед Леха тогда снимал женщин почти каждый вечер, были среди них и страшные, но встречались женщины и очень даже приличные. Однако даже Леха был удивлен, когда однажды вечером познакомился с двумя женщинами, которым было уже за сорок, и у одной еще была дочь двадцати четырех лет. Его поразило то, что ладно, что он с обеими тетками перепихнулся, это, понятно, само собой, - но, к его удивлению, и дочка тоже не отказалась. Одно слово - юг. Морок. Гормональный удар.
  Леха был рубаха-парень, симпатяга, матерщинник. Григорьев, помнится, спросил его после очередного похода на какую-то дискотеку в соседний санаторий, есть ли там симпатичные женщины, Леха ответил очень емко, со чмоканьем закусывая персиком очередную стопку говенного анапского коньяка: "Хороших баб до хуя: ебать-не переебать!" Лехина жизненная позиция была проста: "Конечно, всех женщин на свете трахнуть физически невозможно, но стремиться к этому нужно!" Григорьеву это было на руку, поскольку Леха редко ночевал в номере. Однажды он пришел уже утром, совершенно вымотанный, пьянющий, с красными, как у рака, глазами. Тяжело опустился на койку, пошерудил пальцами в своем бумажнике, наморщив лоб, что-то подсчитал в уме и произнес замечательную фразу: "А ведь еще неизвестно, кто кого трахнул!" Еще как-то посреди ночи зашел в номер, забрал с собой одеяло и затем оприходовал подругу на пляжном лежаке. Эта его знакомая, с виду - явная шлюха с золотыми зубами, а с ее слов, якобы главный бухгалтер какого-то ООО, к тому же еще и потребовала с Лехи денег за порванные им в порыве страсти трусы. Просила еще и на новые туфли. Трусы - еще ладно, но за туфли Леха платить вовсе не собирался.
  Леха работал в Метрострое прорабом, до этого много лет имел дело с отбойным молотком и последние годы страдал от вибрационной болезни - сильных болей в суставах рук. Метрострой каждый год выделял ему путевку на лечение. И еще в санатории были люди по путевкам, полученным от работы: шахтеры, вроде как с Кузбасса. Лечились шахтеры основательно и очень своеобразно: купили ящик водки и выпили его вдвоем за три дня. Григорьев сам видел, как к кому-то из них приезжала "неотложка". Впрочем, персонал санатория не особо-то и удивлялся. Леха утверждал, что бывают люди, которые пьют и гораздо больше.
  Леха непременно вечером перед своими приключениями тщательно готовился: светлые отглаженные брюки, рубашка с короткими рукавами, оставляющая открытым правое плечо, на котором синела типовая татуировка ВДВ: падающий вниз парашютист с еще нераскрывшимся куполом. Выглядел Леха здорово. Впрочем, напивался тоже вдребезги. Однажды притащил какой-то коньяк под названием "Темрюк", якобы высшего сорта и самый что ни на есть многозвездочный. Стали пробовать: оказалась несомненная бодяга - крашеный спирт, может быть, и коньячный, но точно без какой-либо выдержки - ноль звезд. Однако тут же выпили его весь, а потом поперлись в номер к Вере с ее подругой, добавили там еще вина. Короче, кончилось это дело очень плохо. В какой-то момент Григорьев почувствовал, будто его ударили мешком по голове, и отключился. Утром, когда возвращался в свой номер, его реально штормило по коридору от стенки к стенке. В номере лежали, сверкая незагорелыми задницами, обнявшись, голые Леха с Верой, с трудом умещавшиеся на узкой кровати.
  В другой день Вера притащила Леху вообще без чувств, он сутки лежал, не открывая глаз, даже в столовую не ходил.
  Григорьев не знал, была ли Вера замужем, но точно у нее был сын лет тринадцати, который тоже жил в детском корпусе, и точно, что Вера явно была знакома с подобным пьянством, поскольку такое ужасное состояние мужика ее вовсе не смутило. Пьяный и пьяный - мужик и должен пить - на то он и мужик. Утром следующего дня Леша похмелился пивом и вскоре был бодр и готов к новым приключениям, а пока решил продолжить санаторное лечение дальше: он получал грязи на больные суставы.
  По традиции вечерами в Анапе тоже играли в волейбол, Леха и тут был мастер. Все умел делать человек. Просто универсал. И жнец и на дуде игрец. Но ровно в девять он заканчивал играть и шел переодеваться - его ждали очередные любовные приключения. В это время в Анапе как раз проходил очередной винный фестиваль. Как-то Леха пришел оттуда возмущенный: "Взяли с подругой вина, один стул есть, другого не хватает. Оглянулся: рядом за столиком сидят какие-то ебаные студенты, у них вижу есть свободный стул, спрашиваю их культурно: "Ребята, можно взять у вас стул?", - а они мне в ответ: "Пятьдесят рублей, дядя!" - А я им: "А в рыло хотите?" - Тут же и отдали, как миленькие. Однажды при Григорьеве Леха сцепился с каким-то ханыгой из-за довольно страшной "телки" лет тридцати, причем какой-то сонной из местных. Ханыга ершился, вызывал Леху выйти поговорить один на один, наверно, думал, что человек отступится. Любой, но не Леха. Леха, естественно, тут же пошел разбираться. Ханыга стал еще там пугать: "Я на зоне был!" - "Посмотрим, на какой зоне ты был!" - отвечает ему Леха. Тот: "А я мастер по карате!" - ("Ну, прямо детский сад, а не взрослые люди!" - Григорьев смеялся до слез). - "Посмотрим, какой ты мастер!" - отвечает и на это Леха и готовит свои здоровенные кулаки. И тут ханыга подумал, подумал и пошел на попятный: "Ладно тебе, мужик, не ерепенься, я тебе пиво ставлю..." и все такое. Григорьев на всякий случай все это время стоял на подстраховке: вдруг ханыга выкинет какую-нибудь подлянку, типа дружки набегут или нож вытащит. Григорьев наблюдал за Лехой с удовольствием - по модели поведения Леха был словно слепок с тех ребят из Парусного, где Григорьев когда-то служил: никаких колебаний, правильные прямолинейные действия.
  Еще Леха как-то рассказал, что однажды у них на стройке один гастарбайтер упал в котлован прямо в арматуру и разбился насмерть, к тому же еще и насадился на штыри. Умер почти сразу. Работал он и другие иностранцы без разрешения, могли возникнуть серьезные проблемы, огромный штраф это в лучшем случае. Подумали-подумали, да и залили тело бетоном. А нет тела - нет и проблемы. И еще: если нет тела, то для родных этот человек все еще где-то живет, еще есть надежда, а значит, никто его не оплакивает. Понятно, это было шкурное решение вопроса, но ничего другого придумать они тогда не смогли.
  Кстати, там же, в Анапе, Григорьев совершенно случайно познакомился с одним любопытным стариком. Григорьев обычно вечером заходил в одну рядом располагающуюся пивнушку, кажется, называвшуюся "Гамбринус" или что-то в этом роде. Заведение это располагалось, по сути, на улице, но под навесом и разве что огражденное с боков тонкой перегородкой от ветра и лишних взглядов, даже с претензией на уют. Пиво там тоже было неплохое, хотя и очень дешевое, "Новороссийское". Григорьев брал кружечку холодного пива, заказывал вареных раков или еще какую закуску и часик там просиживал перед вечерней прогулкой. Там же за ближайшим к стойке бара столиком обычно сидел старик, с виду совсем древний, но по походке и повадкам еще довольно бодрый. Перед ним всегда стояла кружка пива и еще рюмка с чем-то, наверно, покрепче, по цвету - вроде коньяком. Впрочем, с этим набором он мог сидеть целый вечер, очень изредка отпивая то с одной, то с другой емкости. Еще он курил, но как-то странно: делал пару затяжек, а потом клал сигарету на пепельницу, и больше к ней не притрагивался, а она там полностью истлевала. Персонал к старику относился очень уважительно. У Григорьева даже мысль промелькнула, что вдруг это и есть настоящий хозяин заведения, хотя на бизнесмена он похож вовсе не был. Впрочем, кто его знает. Может быть, человек деньги вложил, а текущее управление осуществляют другие. Однажды Григорьев взял себе кружку пива, а сесть было негде: или компании сидели, или парочки. С поддатыми мужиками желания разговаривать не было, а парочкам не хотелось мешать. Григорьев хотел, было, тут же у стойки выпить по-быстрому да и уйти, но всегдашний дед, увидев его колебания, кивнул: садись, мол, ко мне. Григорьев и подсел. Помолчали, потом старик спросил: откуда приехал. Григорьев ответил: из Питера. "Ага!" - кивнул старик без комментария. Иногда в таких ситуациях пожилые люди уточняют: "Из Ленинграда, что ли? И чем им не нравился Ленинград?" - "Всем!" - всегда хотел сказать Григорьев. Это были совсем разные города. Все туристы всегда приезжали и приезжают смотреть только Петербург, и редко кто - Ленинград.
  Потом старик спросил его:
  - Куришь?
  - Нет.
  - Правильно, - с некоторым сожалением, впрочем, сказал старик. - Я сам всю жизнь курил, теперь вот пытаюсь бросить. Жалею, что курил. Врач сказал, что можно было лишние пять-десять лет прожить. Раньше это не трогало, а сейчас хочется еще походить по свету, а тут одышка, зараза...
  Некоторое время старик внимательно рассматривал Григорьева. В этот момент мимо столика прошел парень в майке с надписью. У парня на руке синела татуировка, которую рассмотреть детально не удалось, кроме аббревиатуры под ней DSS. Кстати, надпись у него на майке была довольно оригинальная и рискованная: "Осенью все птицы летят на йух!"
  - Что это такое там у него наколото? - спросил старик заинтересованно, вытягивая морщинистую, как у черепахи, шею.
  - Вроде как DSS, - ответил озадаченный Григорьев.
  - И что, как думаешь, это значит?
  - Сама надпись в принципе знакомая. Вполне может означать "Dum spiro - spero! Пока дышу - надеюсь!" - ответил Григорьев, с хрустом разламывая рака. - Не исключено, что это бывший военный водолаз!
  - Ты так думаешь? - старик изначально на правах старшего и по обстановке обращался к Григорьеву на "ты". И Григорьев был вовсе не против. Он вдруг проникся к старику уважением и доверием. Он был как самолет, получивший сигнал "свой", словно масон, увидевший некий специальный знак. Ему даже на миг показалось, что он снова матрос, а рядом с ним сидит старший офицер.
  - Если так, то он, скорее всего, "майчанин", из Крыма, там есть такой поселок Майский, база подготовки водолазов, - продолжил Григорьев. - Наши на Балтике, да и "халулайцы" на Тихом таких наколок не делали. По крайней мере, я не слышал и не видел. И еще есть клуб ветеранов специальной разведки военно-морского флота, так называемый "Фрог-клуб". У него эмблема в виде лягушки с крыльями летучей мыши и эта самая надпись Dum spipo spero.
  - А ты сам, случаем, не из "парусников" будешь? - вдруг спросил старик.
  - Оттуда, - чуть помедлив с ответом, произнес несказанно удивленный Григорьев.
  - ПДСС (прим. - противодиверсионные силы и средства)?
  - Так точно. ОМРП (прим.- отдельный морской разведывательный пункт).
  - Знаю, знаю. Пятьдесят первый? Слышал. Даже бывал однажды. Давненько, правда. А ты когда-нибудь слышал о таком спецподразделении ГРУ "Барракуда"? Я вот лично раньше никогда не слышал, а тут мужик один утверждал, что такое подразделение будто бы существует.
  Григорьев тоже никогда не слышал о "Барракуде", но точно знал, что имелся еще спецназ ВМФ и подразделение боевых пловцов "Дельфин" ГРУ ГШ МО СССР. Говорили, что "дельфины" до развала Союза базировались якобы где-то на озере Балхаш. Человек, утверждавший это, говорил о некоем соленом озере с глубинами более двухсот метров. Григорьев же слышал, а может быть, просто когда-то изучал и с тех пор запомнил, что Балхаш в одних местах пресный, а в других соленый, и что максимальная глубина его всего двадцать семь метров, а средняя - шесть. Короче, тут имелись нестыковки.
  В этой системе никто точно ничего не знал. И это было нормально. Говорят, что в 1958 году наши боевые пловцы захватили и угнали с одного из Гавайских островов целую американскую подводную лодку. Основной задачей операции было узнать секрет бесшумности винтов американских субмарин. Это был вопрос выживания подводного флота вообще. Тайна тайн. Всегда, когда фотографируют подводную лодку в сухом доке, винты закрыты чехлом.
  Вспомнили известную историю, как в 56-м во время визита Хрущева прямо в Портсмуте под крейсером "Орджоникидзе" зарезали английского водолаза, впрочем, другие говорили, что его якобы убило внезапно провернувшимися винтами, третьи утверждали, что диверсанта просто-напросто пристрелил из "мелкашки" в голову с борта один бдительный вахтенный лейтенант.
  - Слышал эту историю, - сказал Григорьев. - Откуда только взялся труп без рук и головы, ума не приложу. Впрочем, голову и руки могли изъять, чтобы затруднить опознание. Системы сравнения ДНК тогда еще не было, а по группе крови идентификация очень ненадежна. Кроме того, в голове вполне могла остаться пуля.
  Старик с удовольствием все это слушал: да-да-да, классно раньше работали, и теперь правды не узнаешь.
  Еще вспомнили, что был такой отряд боевых пловцов "Вымпел" Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка). Лично никого, кто бы там служил, Григорьев не знал. А кто бы тогда сказал? Помнится, один парень из класса служил в Болгарии водителем и то много лет ничего об этом не рассказывал - давал подписку.
  А еще говорят, вот-вот появятся безбалонные акваланги, способные извлекать воздух из морской воды, что, кстати, и делают постоянно рыбы и другие подводные существа. По сути, искусственные жабры. Это будет настоящий прорыв в освоении моря. Первыми, конечно, такие акваланги получать военные, а технологию засекретят.
  Старик закивал: да, здорово было бы иметь такой акваланг. Любую границу можно пересечь под водой.
  После этого познакомились. Про себя информацию старик дал скудную:
  - Зови меня Александром Сергеевичем, или, если хочешь, дядей Сашей, - тут все так меня зовут. Я давно один живу. Жена умерла. Сын уже лет десять обитает в Москве, приезжает редко. В отпуск они с женой ездят только за границу. У него дача куплена, не поверишь где - в окрестностях Барселоны. Представляешь? У меня соседка, Шура. Она боится умереть внезапно, утверждая, что у них в роду все умирали на ходу, иногда прямо на улице, предварительно ничем не болея. Тетка древняя у нее пила чай и тут же за самоваром и померла. Так и осталась сидеть. Это же большая удача так умереть, а не задохнуться от бронхита, - (Тут он ткнул желтым прокуренным указательным пальцем себе в грудь), - или рака легких, это же пытка: словно удавку потихонечку каждый день затягивают, пока не сдохнешь от удушья. У меня закадычный дружок так умер. Страшно было на него смотреть. Синий был, глаза выпученные. И все это проклятое курение. А тут умер на ходу: раз и все. Это большая удача!
  Рука его непроизвольно потянулась к тлеющей сигарете. Старик взял ее, подержал, понюхал, потом с видимым сожалением положил назад.
  - Значит, никогда и не курил? - опять пристал он к Григорьеву.
  - Да у нас в роду никто не курил и не курит. Даже дед, хотя я его никогда и не видел.
  - Погиб на войне?
  - Еще до войны был репрессирован, говорят, умер под следствием.
   - Печально. Запрос делали?
  - Нет. Родители почему-то не хотят.
  - А он сам был кто?
  - Простой сапожник... Странно для сапожника, но, говорят, ни водки, ни табака на дух не выносил. Я тут читал мемуары Павла Судоплатова, он пишет, что тоже совершенно не переносил алкоголь...
  Услышав имя Судоплатова, старик внезапно оживился:
  - А ведь я его лично знавал, Пал Анатольича-то... Перекрещивались пару-тройку раз... Да...
  Кстати, при ближайшем рассмотрении старик вовсе не создавал впечатления совсем уж дряхлого человека, однако на коже у него были заметны старческие пигментные пятна, и кожа его на висках напоминала древний пергамент, пронизанный веревочками склерозированных сосудов.
  Старик, почувствовав в Григорьеве своего, завалил Григорьева огромным количеством информации, причем совершенно жуткой, неслыханной, как будто сам он пришел из другого времени и из другой страны. Старик, вероятно, держал ее в себе в течение многих лет, и тут под конец жизни она из него выперла, как тайна про ослиные уши царя Мидаса. Наверно, он просто не мог больше держать это в себе и унести на тот свет. Он был непосредственным участником жутких событий, тайной войны разведок в эпоху шпионов и тайных агентов, политических дрязг, перебежчиков и ядов. Размеры тайных операций были огромными. Рауль Валленберг, Троцкий, Бандера были только верхушкой айсберга. Немереное количество мелких людей просто пропало, вовсю шла охота на перебежчиков и двойных агентов.
  И так продолжалось три вечера подряд. Потом это закончилось, потому что Григорьев уехал. Впрочем, многие детали не уточнялись или упускались. Фамилии не звучали вообще, только иногда имена, возможно измененные, или клички, или говорилось просто "был у нас один такой мужик".
  Григорьев понял так, что старик был оперативным сотрудником разведки в золотую для шпионажа эпоху холодной войны. Огромное количество резидентуры было тогда рассеяно по всему миру, на случай военных действий подготовлены диверсионные акты на основных базах вероятного противника. Шла постоянная война разведок. Это было легендарное время отравленных зонтиков, яда кураре, спецсредств, микрофильмов и невидимых чернил. Всплыла какая-то история, как они вдвоем с еще одним товарищем кого-то зарезали и вывозили труп в чемодане, чтобы выбросить его в реку. По дороге автомобиль остановили жандармы. Они были на грани провала ("Напарник мой тогда даже по-настоящему обоссался!"), но причиной остановки был разбитый задний фонарь, и главное было не сорваться и не показать виду, что они нервничают. Но и в этом случае их могли запомнить, поэтому в ту же ночь они выехали из страны и сменили документы. В другой раз им приказали кого-то ликвидировать, они это сделали, но потом оказалось, произошла ошибка: что-то там наверху спутали, а приказ с отменой задания опоздал буквально на минуту. И еще дед рассказал, как однажды пришел на квартиру к нелегалам, связь с которыми была на много лет законсервирована и которую вдруг решили восстановить.
  - Я нашел адрес, осмотрелся, вошел в подъезд за кем-то из жильцов, поднялся на третий этаж и позвонил в нужную дверь. Открыли сразу же: видно думали, что соседи, явно ожидали звонка, расслабились. Тут же возникла немая сцена. Ждут, когда я начну их убивать. Я им говорю пароль, показываю письмо. Они молча смотрят, и я ощущаю страшное напряжение. Они все эти годы видно ждали вот такого вот момента. Жена чуть не в истерике: "Не вскрывай, оно отравлено!" Тогда я сам открыл письмо, помял, понюхал его, говорю: "Не волнуйтесь. Все в порядке. У меня нет оружия". Муж стал читать письмо, а жена его ушла на кухню как бы за чаем и вдруг выходит оттуда с револьвером в трясущейся руке и направляет его мне прямо в живот - вот-вот пальнет! Довольно неприятная, скажу тебе, была ситуация. В таком вот жутком напряжении находились люди, потому что они работали в страшное время и видели, сколько своих уничтожили ни за что ни про что. Бывало всю сеть вырубали. Да-а... Кстати, я своих издалека вижу. До сих пор могу человека из "наружки" определить по повадкам. В тебе такая черточка тоже есть, я сразу же и увидел. А с вашими водолазами мы как-то работали еще при Хрущеве. Да и потом одно было дело. Хрущев, кстати, тоже любил коньячку шлепнуть и шоколадной конфеточкой закусить. Всегда держали для него наготове. Да.
  Он, наконец, дождался какого-то определенного момента, схватил тлеющую сигарету и сделал маленькую затяжку. Даже глаза прикрыл от удовольствия.
  - С собой уносить многое не хочется. Судоплатов Павел Анатольевич в своих мемуарах тоже далеко не все рассказал. Про себя, заметь, ничего плохого вообще не написал: мол, всю жизнь честно служил Родине. А сейчас и Колчак вроде бы как считается герой-патриот и даже сам Деникин. Все вдруг оказались патриоты, кроме нас.
  Григорьеву из тех историй запомнилась кличка Хохол. Хохол хорошо владел ножом, и непосредственно ему обычно поручали зарезать человека. Старик, тогда еще молодой оперативник, был у него на подхвате, когда требовалось подержать или придержать, чтобы не дергался.
  - Убирали одного. Боялись, что уйдет на Запад, а он слишком много знал. Я его не виню: вернись он тогда в Союз, его тут же бы и ликвидировали без лишнего шума: смертельный укол и - в крематорий. И перебежать тоже проблема. На Западе, конечно же, примут и защитят, но для этого ведь надо кого-то и сдать - не просто же так, а потом всю жизнь оглядывайся, да и родных твоих здесь тоже по головке не погладят. Одним словом, человеку не позавидуешь! Считалось, нет человека - нет и проблемы. Такие были тогда времена.
  Давили, мы, конечно, на него здорово, а он не ничего говорит - только рыдает, мол, не виноват, ни на кого не работаю, ничего не знаю. И до того убедительно, что я сам почти что ему поверил, едва не прослезился: выходит, что мучаем невинного человека. Реально стало его жалко. Говорю Хохлу: "Давай, кончай его, хер с ним, ничего он не знает, ошибочка вышла!" Но Хохол слезам не поверил и сделал такое, что сейчас даже не хочу за столом тебе и говорить, меня тогда самого чуть не вывернуло наизнанку, но и тут он, гад, не сознался. И тогда только он все рассказал, когда Хохол предложил: мы тебя сейчас здесь все равно кончим, тут без выбора, таков приказ, но если ты сдашь свои контакты, твою семью мы не тронем, клянусь. Слово офицера даю! И тот вдруг все и рассказал. Я даже поначалу, грешным делом подумал, что понапраслину на себя возводит бедолага, чтобы сразу отмучаться. Однако пошел, проверил и действительно обнаружил и тайник, и в нем нужные нам доказательства, а потом по другому каналу все это дело подтвердилось. Оказался двойным агентом. Тут как-то кино одно смотрел. Якобы наши поймали американского шпиона. Нашего сотрудника, конечно же, сам артист Лановой играет. Допрашивают, значит, этого самого американца. Тот им: "Моя карьера закончена! Ну, я хоть пожил: деньги, женщины... а вы за что работаете?" - "Боюсь, вам не понять... - отвечает ему Лановой. - Ведь вам ничего не говорят эти слова: честь, долг, родина..." Родина, конечно, иногда была к нам как злая мачеха. Что ж, как нередко бывает в детстве, родитель родной приложит хорошо для порядку, но ведь любишь его и почитаешь. Я же сам родом из глухой ярославской деревни. Вытащили, обучили, прожил интересную жизнь, много чего видел. Сейчас, чтобы не забыть языки, читаю немецкие и английские книги и газеты. Иностранцы их часто оставляют в гостиницах, а мне знакомые приносят. Один бывший американский разведчик знаешь, что сказал: "Пройдет время, и вы ахнете, если только будет рассекречено, какую агентуру имели ЦРУ и госдеп у вас наверху!" Тут он, конечно, загнул, поскольку агентов вообще никогда не раскрывают. Ни при каких обстоятельствах. Тут срока давности нет.
  Он закашлялся, потом продолжил:
  - Знавал я одного мужика. Народу убил лично своими руками - немерено! По работе, естественно. Был один такой тип из бывших латышских стрелков, исполнитель смертных приговоров, фамилию его запамятовал, но работал он как раз в легендарные тридцатые. Говорят, лично расстрелял примерно десять тысяч человек. Просто работа у него была такая. Приходил на работу и целый рабочий день стрелял в затылки. Сейчас ему должно быть девяносто восемь лет - и, говорят, еще живой, вполне бодрый, даже ходит, на грядках копается.
  Тут же под пиво обсудили, какие рода войск самые крутые. Старик, с его слов, учился драться по специальной системе КОРОСУ чуть ни не у самого знаменитого полковника Никанора Тарасовича Короткого. Собственно, КОРОСУ и означало "КОРОткого Система Универсальная".
  - Никогда не слышал о такой системе?
  - Нет! - ответил заинтригованный Григорьев.
  - Очень неплохая.
  Старик утверждал, что боевых пловцов рукопашному бою учили в целом слабовато, мало уделяли этому времени. Григорьев возразил ему, что не совсем с этим согласен, потому что если уж их так мудохали, то как, интересно бы посмотреть, тогда выглядит учить хорошо. Старик на это рассмеялся, снова закашлялся, прохрипел:
  - А вот, что значит учили хорошо... У меня, например, до сих пор мышцы все помнят. Я тут одному врезал так, что он копытами вверх летел! И даже сам не заметил, как вмазал. Это как рефлекс. Вот так учили. Вот это была страна! Меня тут однажды жулики пытались подставить на дороге, якобы я сбил им зеркало: сами кинули в меня пластиковую бутылку с водой, а потом, когда уже подошли, наждачной бумагой царапнули по моей машине, будто бы это и есть след от их зеркала. Они думали, что я не заметил с самого начала, как они меня вели. А я тогда еще удивился: неужели слежка, но почему так грубо? Один мне так нагло: "Папаша, представляешь, сколько стоит зеркало?" И знаешь, как я ему вмазал! Срубил на месте обоих, правда, не выдержал, увлекся - еще и фары им высадил на машине и лобовое стекло расколотил. И, знаешь, странное ощущение: оказалось, такие вещи очень даже бодрят, сон нормализовался! Словно воздуха юности вдохнул! - Старик засмеялся и тут же снова закашлялся, задохнулся, потянулся, было, за сигаретой, но в последний момент остановил это движение.
  - Было только опасение, что вдруг кто-то там из них так сдох на дороге, вдруг кто-то номер записал. Ну, думаю, вызовут в милицию, не буду бриться, одену какое-нибудь рванье, орденские планки, очки с толстыми стеклами, приду с палочкой и трясущейся головой, буду постоянно переспрашивать, будто глухой: "А? Чаво-чаво?" и ковшиком ладонь к уху прикладывать, постоянно делать вид, что плохо с сердцем. И еще правая ручка трясется и тянется за валидолом. Никакой следователь долго не выдержит подобного допроса. И такого терпения, как у меня, у них нет и быть не может. А если бы бандиты пришли ко мне, то я подумал, что, всяко, не больше трех человек. Обычно такие все идут разом. А если придут, то другого выхода у меня нет - надо будет их валить. Естественно, всех. И тогда пришлось бы думать, как убрать без следов трупы. Это всегда было проблемой. Я уже рассказывал, что мы однажды вывозили труп в чемодане. Даже не спрашивай, как упаковали. А напарник мой тогда просто реально обоссался, и я его в трусости не обвиняю и даже над ним не смеюсь. Представь себе, если бы они вдруг проверили, что мы везем в чемодане. Нам тогда что, нужно было бы кончать всех жандармов? Сразу четверых? Это уже была не наша работа - это уже был бы провал. Я выходил, разговаривал с жандармами. Потом сажусь в машину, чувствую запах мочи. Короче, про наших бандюганов что я продумал. У меня есть задний двор с сараями... Там можно было бы всех троих и закопать, но потом было неприятно туда ходить, как на кладбище, да и вдруг после меня их откопают? Представляешь, сын продаст участок, его начнут копать, а там - трупаки. Проблема. Я стал думать дальше. Отогнать их машину и сжечь трупы в ней - очень хороший вариант, или еще сбросить тела с пирса, а идеально - отвезти подальше в море и утопить с катера с привязанными грузами, но тут уже нужен помощник - тащить. У меня одышка. Была даже идея распилить их в сарае циркулярной пилой и потом топить мелкими частями. Но так займет много времени. И вот представляешь, я какое-то время был этими мыслями очень занят, у меня появился какое-то занятие, но, конечно же, они не пришли. Я, знаешь, даже почувствовал некоторое разочарование.
  Он засмеялся и тут же снова закашлялся так, что посинели губы, выругался:
  - Ч-черт! М-м-м...
  Это был последний день пребывания Григорьева с Машкой в Анапе.
  Возвращались на поезде. Кондиционер в вагоне всю дорогу не работал, было жарко и душно. Григорьев лежал на верхней полке, потел, дремал, читал. Пока ехал, прочитал довольно любопытную книжку: чушь полная, но никак было не оторваться. Там описывалась история человека, который оказался один среди женщин чуть ли не на весь остров. Возникла ситуация, когда он мог взять любую, а если какая не хотела, так и не надо. Однако потом возникла система типа некоего местного самоуправления, которое в один момент решило, что семя не должно доставаться одной женщине и мужчиной надо делиться. Какая-то радикальная группировка хотела даже его убить, а точнее, кастрировать: мол, не доставайся-ка ты никому! Настоящая же интрига появилась, когда в обществе появился еще один мужчина, гораздо более молодой и красивый. И этот мужчина был его собственный сын. Далее начиналась история уже накатанная, типа сиквела царя Эдипа. Впрочем, это племя вполне могло размножиться и выжить. Мужики бы в противоположной ситуации просто перебили бы друг друга.
  Григорьев и считал, что гораздо интереснее и динамичнее была бы именно эта другая история, где на тысячу мужчин осталась бы только одна женщина. Интересно, один бы человек ею пользовался, или было бы составлено некое расписание? Еще более интересно, если бы она была законной женой одного из них. Десять процентов, склонных к голубизне, в какой-то степени отсеялись, создав собственную группу, в которой тоже кипели бы страсти и совершались убийства из ревности; другие выловили бы и оттрахали некое количество диких коз, однако в целом это тоже не решило бы проблему. Кстати, можно было бы придумать хэппи-энд: однажды к острову, к вящему неудовольствию этой единственной женщины, пристал бы плавучий публичный дом.
  От жары все двери в купе были раскрыты настежь. В соседнем парочка молодых ребят, парень с девушкой, готовилась то ли к экзаменам, то ли к переэкзаменовкам. Парнишка пересказывал подруге содержание классических произведений, видимо, перед зачетом, долго вспоминал, чем же закончились "Мертвые души", потом сказал: "Я считаю, его кто-то заложил, стукнули, короче, на него, и он свалил и все такое, типа птица-тройка куда-то там мчится по полям..." Содержание "Евгения Онегина" было передано примерно так: "Короче, один чувак из Питера поехал отдыхать в деревню, там со скуки начал клеиться к одной из двух сестер, в которую был влюблен местный поэт Ленский. Короче, он на дуэли этого Ленского и прибил. А сам он нравился второй сестре Татьяне, но как бы ее отверг, а потом они встретились в Питере, когда Татьяна была уже замужем за генералом. Он тут же в нее и влюбился, но Татьяна послала его на хрен, типа "я другому отдана и буду век ему верна". Содержание "Героя нашего времени" в изложении этого парнишки лучше было и не передавать. Например, "Тамань" была пересказана буквально одним предложением: "короче, этот парень Печорин по дороге на Кавказ заехал в Тамань, там наткнулся на банду контрабандистов и ее разогнал, хотя сам чуть не утонул". Григорьев подумал тогда еще о том, что во все времена писали, по сути, об одном и том же, просто разными словами и разного качества текстами, а суть всегда была одна: сексуальные переживания, что кто-то кого-то не любит и или, наоборот, любит. Кстати, Печорину было, кажется, двадцать три года, да и сам Лермонтов, когда писал, был по нынешним меркам очень молодой. Наполеон получил звание генерала в двадцать пять лет и императором стал в тридцать четыре. Матери шекспировской Джульетты было, судя по тексту пьесы, не более двадцати восьми. Тогда было другое течение и другое восприятие времени.
  В том же вагоне ехал домой и дембель совершенно дикого вида: и погоны и карманы и вообще все швы камуфляжа были у него прошиты декоративным белым шнуром. Это дембель был глубоко убежден, что дедовщина в армии не только неизбежна, но и просто необходима. Как вообще тогда управлять солдатами? Когда удивленный Григорьев спросил его, били ли его самого, тот ответил, что нет, потому что он сам украинец, и там еще был украинец и один из "дедов" был украинец, поэтому его и не били. Кавказцев тоже не били. У них там была своя национальная диаспора, поддерживающая земляков. Били почему-то только русских, и никто за них не заступался. Он уверял, что дедовщина была всегда, и, без сомнения, существовала еще и в древней Спарте, а наверняка еще и в более доисторических племенах, причем, самая что ни на есть жесткая. В Инженерном училище, где учился великий Достоевский, тоже была дедовщина и, судя по воспоминаниям современников, довольно жестокая. Целью такого воспитания якобы является тренировка характера, способности держать удар и выносить невзгоды службы. Дедовщина процветает в школах, лагерях отдыха и даже в детских садах. Она возникает автоматически: старшие угнетают младших, но и в то же время эти же старшие защищают своих подопечных от чужих старших. Незыблемые законы человеческого стада. Непременное деление на "своих" и "чужих". Помнится, у Машки в детсадовской группе был такой мальчик по имени Аслан, который бил вообще всех детей, кто только под руку попадется.
  Этот безумный дембель внешне был чем-то похож на Фила - одноклассника Григорьева. Фил после школы пошел в военное училище и до сих пор все еще служил, периодически попадая на Кавказ, и однажды как-то даже позвонил оттуда Григорьеву то ли с дежурства, то ли из какого-то города (Григорьев так точно и не понял), рассказал, что живет в палатке, что на улице уже который день тридцать градусов мороза и что он даже спит в каске и в ней же варит кашу. Григорьев в этот самый момент ел котлеты и смотрел по телевизору футбол.
   На войну Фил попал уже сложившимся человеком, психически был очень устойчив и никаких послевоенных синдромов не испытывал, а воспринимал боевые действия как тяжелую, грязную, но необходимую и высокооплачиваемую работу. Он считал, что все эти боевые стрессы действует только на молодых пацанов, смеялся:
   - После всего этого я разве что стал по-другому воспринимать лес. Сейчас, даже идя за грибами, подсознательно смотрю под ноги: нет ли где растяжки, и отмечаю подходящие места для засад, и не могу ничего с этим поделать.
  Из григорьевского класса реально воевали трое: Фил, Соболь и Леня Катышев. Соболь - тот попал в Афган. Об армии советского времени он остался крайне плохого мнения. Там у них в части была дикая заболеваемость дизентерией и прочей кишечной заразой. Несколько ребят, которых он знал лично, умерли от дизентерии, один - прямо в сортире, откуда до этого не выходил три дня. У него самого с той поры осталась повышенная чувствительность к пище, иногда даже сыпь на теле появлялась, если съел что-то не очень свежее. После дембеля их еще и попытались грабануть в Ташкенте. Заманили в какой-то шалман, будто бы познакомить с девчонками и все такое, напоили, дали покурить что-то типа анаши. Насилу тогда отбились. Тут и пригодился боевой опыт. Кстати, в Афгане им одно время выдавали в пайке сухари из запасов 1923-го года закладки, по крайней мере, так было обозначено на этикетке. Получается, что засушили еще при Ленине, поэтому сухари так и прозвали: "ленинские".
  Леня Катышев, окончивший военное училище, тоже воевал, но уже в Чечне. Однажды ему здорово не повезло. По какой-то надобности он поехал в соседнее селение, чуть ли не за бутылкой, и по дороге попал под взрыв фугаса. Ранение оказалось тяжелейшим: пострадали кости таза, позвоночник, внутренние органы и мозг. Неделю он находился в глубокой коме, потом месяц просто лежал в реанимации, поскольку не мог дышат самостоятельно. Вышел из госпиталя глубоким инвалидом: ходил еле-еле - одна рука вообще не работала - торчала в сторону, слышал плохо, речь понимал с трудом, при разговоре всегда смотрел говорящему в лицо, будто читал по губам, медленно соображал. Однажды снова попал в больницу, где его и навестил Григорьев. Печальное было это зрелище, хотя условия, вроде, в больнице были неплохие (воняло, конечно). Оказалось, что жена к Катышеву вообще не приходила, даже и по телефону на его звонки не отвечала. Наверное, он ей просто надоел, и она решила от него хоть какое-то время отдохнуть. И ее тоже можно было понять.
  Впрочем, еще был один парень в классе по фамилии Гойко Иван, который вроде, как и не воевал, но натерпелся всяких ужасов во время службы на объекте в Нуреке, или, как правильно говорят теперь по-таджикски, Нораке. Окрестности объекта буквально кишели местными бандами. Бандиты, вооруженные автоматами (а там люди иногда и в кафе кушали с автоматом на коленях), однажды просто въехали на территорию объекта и грабанули кассу, и никто не оказал им никакого сопротивления, никуда не заявлял и грабителей не искал. Все хотели просто отслужить свой срок и уехать живыми. Месяц тогда жили вообще без денег. Еще помнится, военные как-то пожалели одного старика, подобрали в машину на дороге, чтобы подвезти. Не говоря ни слова, старик внезапно распахнул халат, включил взрывное устройство и взорвал всех. Погибнуть так ни за что от руки фанатика было бы просто обидно. Все вокруг казались злобными, с одинаковыми лицами, со своей непонятной жизнью, случайно из ярости, ненависти могли и пристрелить, с ними даже воевать не хотелось, да и смысла никакого не было.
  И еще там, у местных бандитов, было такое оригинальное развлечение: ловят прохожего и потом играют с ним: роют или находят две неглубокие траншеи, обоим дают автоматы (прохожему и бандиту) и они перестреливаются и/или доходят до конца траншеи, или, что чаще, кого-то из них убивают (обычно, конечно, прохожего, у которого нет опыта).
  Да и в мирной жизни всякое случалось. Другой одноклассник Мишка Звездочкин, закадычный друг детства Григорьева, окончил военное училище в Пушкине с красным дипломом, был направлен служить в Киев, дослужился до капитана, а потом в драке получил сильный удар по голове. После этого потерял память, был комиссован из армии, помнил только то, что было до училища. Старики-родители забрали его к себе на дачу под Питер, а жена с двумя детьми осталась в Киеве. Так и жил со стариками. В сорок лет он сам стал похож на старичка, а три года назад умер. Это был смелый решительный парень, запросто мог подраться. В детстве они с Григорьевым дружили и менялись марками. У Мишки в коллекции, помнится, были треугольные марки какой-то экзотической страны, по тем временам большая редкость, потом еще марки каких-то островов, другие с пирамидами. Ароматом другого огромного мира веяло от тех марок: Фуджейра, Южная Африка, Гондурас, Австралия. Возможно, та злосчастная драка в Киеве случилась из-за какого-нибудь пустяка, а кончилось все так страшно. И ничего уже тут не поделаешь.
  Куликов Саша тоже оканчивал военное училище. Сразу после его окончания женился. После училища их с женой послали служить в далекий гарнизон - куда-то в Читинскую область. Там все время пребывания существовали проблемы с водой: то ее вообще не было, то шла одна ржавчина. И как-то приспосабливались, фильтровали воду. Чуть ли не для питья использовали воду даже из труб отопления. Несмотря на все бытовые проблемы, там, под Читой, они были счастливы и родили первого своего ребенка - Марину, которой сейчас уже было почти двадцать лет (без двух месяцев). Сейчас Куликов уже был в отставке, работал в строительстве. У него был свой скелет в шкафу: почти все заработанные деньги он проигрывал в казино. Просто не мог пройти мимо, неодолимая сила затаскивала его туда. Сидел там часами, пока не продувал все до нитки. Психовал, а ничего поделать не мог. Жена говорила, что на деньги, которые он проиграл, уже можно было купить дом на Канарах. Выходя из казино, он сразу же начинал жалеть проигранного, но снова возвращался туда с мечтой отыграться. Дочка уже предлагала ему: "Папа, давай, купим тебе игровой автомат домой и играй там, сколько влезет!" Он же отвечал, что это ему не интересно. Одно слово - игромания.
  Некоторым ребятам не везло по-другому. Коля Синица - тот уже лет десять работал в какой-то затхлой государственной конторе. Григорьев как-то по случаю заехал к нему на работу. Синица сидел очень растерянный, расстроенный и не сразу узнал Григорьева, хотя вроде как и договаривались о встрече. Григорьев помахал пятерней у него перед глазами. Синица криво ухмыльнулся и достал из нагрудного кармана рубашки расчетный листок. На листке была рассчитана зарплата, которую он получил за прошедший месяц. Григорьев тоже удивился, но его разбирал смех. Он не выдержал и все-таки прыснул. Синица тут же взвился с обидой:
  - В этом нет ничего смешного! Я пахал по восемь часов в день с девяти до шести, а когда и позже, и получил такие деньги! У меня на каждую зарплату приходится два дня депрессия. У меня сын-студент подрабатывает вечерами и получает больше меня. Это я на государственной должности. Нет таких законов и быть не может, чтобы зарплата была такой низкой, а начальник ухмылялся мне в глаза, садился в свой "Мерседес" и уезжал, а на выходные улетал с любовницей отдохнуть на море. И это - государство? Если это так, то тогда я ему ничем не обязан. А ведь чуть что, начнут орать: защитите меня, защите родину-мать. Родина-мать, видите ли, куда-то там зовет.
  В этот момент он был просто невменяем. Глаза красные, мечущиеся, пальцы хватали на столе предметы, крутили их. Его можно было понять: нищета, оскалясь, заглядывала ему в лицо. Направились в ближайшую "Наливайку" - в подвальчик на Чайковского. Выпили с ним там пять раз по пятьдесят грамм. Вскоре мужику полегчало.
  А ведь всю жизнь старался человек пробиться. Помнится, в школе всегда подлизывался к авторитетным ребятам, лидерам класса. В армии тоже вечно лебезил перед начальством, всячески пытался выслужиться. Рассказывали, как-то в столовой, когда находился там в наряде, решил выставить кастрюли и миски по нитке, так что дежурный офицер буквально онемел от такого явного прихлебательства.
  После армии Синица учился в институте, потом работал на каком-то заводе, а когда завод развалился, перешел в эту самую свою затхлую контору, и так получалось, что всю жизнь почему-то зарабатывал очень мало. Жена его была социальным работником и тоже зарабатывала крохи. Много лет они жили в коммунальной квартире в одной комнате - длинной и узкой: от окна в длину метров пять, а в ширину три метра. Спали на раскладном диване, который стоял у окна, далее был стол, потом кроватка ребенка, потом сразу начинался шкаф. Больше ничего не влезало. Никаких перспектив у них с жильем не было. Ипотеку им не давали из-за низкой зарплаты соискателей: как отдавать будете, а отдавать нужно было в итоге раза в три больше, чем квартира стоила сейчас. Требовался аванс. Накопленных средств не хватило бы даже на прихожую. В этой ситуации родина повернулась к ним задом, как избушка бабы-яги. Бедные граждане родине были вовсе не нужны. "Пошли вы на хер отсюда!" - говорила им родина. Понятно, что жаловаться на свои неудачи в наше время стыдно и нужно делать вид, что у тебя все хорошо. Государство ничего тебе не должно. Синица это хорошо понимал. Но, прежде всего, ему нужно было жилье. Ему надоело существовать в коммуналке, беспрерывное урчание унитаза, грохотание кастрюль на кухне, пьяные вопли соседа, визг соседских детей, звуки секса или скандала за стенкой, вонь стесненного человеческого быта. "Да я куда хочешь поеду - хоть в Австралию, хоть на Андаманские острова, - говорил он, хотя и понятия не имел, где они находится эти острова - куда угодно, где только есть место, где жить". Однако все это были лишь слова: так просто молол языком. Что ни затевал, ничего у него не получалось.
  Вернувшись после встречи с Синицей, Григорьев рассказал о нем Алене:
  - Хороший мужик, но у него что-то вроде врожденного невезения. У нас в роте был парень, с виду нормальный, но ему постоянно не везло: во время прыжков с парашютом он единственный упал в речку и там чуть не захлебнулся, запутавшись в стропах, потом лежал с пневмонией, потому что вода была уже холодная - ноябрь. Следующий раз он приземлился на единственную корову, накрыв ее куполом, та в ужасе понесла и долго таскала его по полю, пока он не отстегнулся. Потом как-то повис на дереве. Такой он был невезучий человек. Его отправили в другую часть после того, как у него единственного из ребят под водой отказал дыхательный клапан. Вытащить-то его вытащили, но более решили не рисковать. С таким невезеньем вполне можешь еще кого-нибудь угробить. Дальнейшую судьбу его не знаю.
  Еще одни одноклассник Григорьева, Витя Романов, тоже работал на госслужбе, но гораздо более удачно. Устроили его туда по блату родственники жены. Получив эту должность, он внезапно начал получать очень большие деньги, хотя особо ничего и не делал. Подчиненные вдруг стали приносить его долю, он не отказывался, брал и очень быстро к этому привык. Постепенно без особых изысков он начал тратить пять тысяч долларов в месяц, да и тех хватало только впритык. Карточку, на которую ему перечисляли официальную зарплату, отдал жене. Вернуться на чистый оклад, который был на тот момент не такой уж и маленький - тысяч двадцать, показалось бы ему теперь злой шуткой, ему не хватило бы этого и на неделю. Он одной только прислуге платил пятнашку в месяц, да и та была недовольна зарплатой и требовала прибавки, несмотря на то, что сама была из Полтавы, где пятьсот долларов считались очень хорошими деньгами. Одно только содержание машины обходилось ему в среднем тысячу долларов в месяц. Понятно, пока фартило, нужно было создавать частное предприятие, оформленное на родственников. И такое предприятие действительно зарегистрировали. Ничего особенного: дочерняя фирмочка для ускоренного прохождения документов по лицензированию - некая рыбка-прилипала, но уже за большие деньги. Можете, конечно, делать все официально, но это будет очень долго и все очень детально проверено, и непременно будут замечания, которые устранить будет невозможно, потому что требования так специально и были составлены, чтобы их выполнить было нельзя, почти то же самое, как и у пожарных. Очень, кстати, умно.
  Из интереса Витя начал заносить все свои траты в компьютер, чтобы потом, по окончании месяца подсчитать, куда же уходят деньги. Получилось, что все обязательные платежи составляли сумму ровно в четыре раза больше его официальной зарплаты. На следующий месяц при довольно жесткой экономии с его стороны - всего в три раза больше. И у всех в их конторе было так же.
  Другие ребята из класса тоже зарабатывали немаленькие деньги, но уже реально тяжелым трудом. Например, Миня Ершов работал водителем-дальнобойщиком. Последний раз виделись с ним в марте этого года на встрече школьных друзей, где обычно собиралось человек пять. Миня тогда только что приехал с Севера. Груз у него в этот раз был негабаритный - тяжелые экскаваторы, но до Сургута хоть с трудом, но как-то их дотянули. Казалось бы, почти все трудности позади. Однако севернее Сургута на дорогах начались большие проблемы. Штрафовали там безжалостно, причем официально с оплатой через сбербанк. Оказалось, что на Ямале гаишники получали очень большие зарплаты и оттого взяток совершенно не брали. Миня пришел на встречу со своей новой подругой возрастом чуть за тридцать, на вид - довольно бывалой, которая, посмеиваясь, тут же всех школьных друзей и перессорила. Григорьеву она сходу заявила, что у него дешевая рубашка, рублей за сто (черт его знает, сколько стоила та рубашка - Григорьев и не помнил). В то же самое время она обладала совершенно магической сексуальностью. Что-то произошло, появилось напряжение, и под конец все они пересрались, Миня не сдержался и все-таки дал подруге в глаз. Потом они с ней мирились известным способом: со стонами, запершись в ванной. Потом снова переругались, и Миня ушел, хлопнув дверью. Время было позднее, Мариша осталась. Григорьев постелил ей на раскладном кресле. Часа в два, наконец, улеглись.
  Григорьев уже задремал, когда вдруг проснулся оттого, что Мариша лежит рядом совершенно голая.
  - Ты чего? - спросил он со сна.
  - Мне холодно. Согрей меня!
  - Знаешь что, иди-ка ты быстро на свое место!
  - Слушай, Миня ведь все равно не поверит, что ты меня не трахнул, пока его не было, так что уже все равно.
  - Мне - не все равно!
  Поначалу она вроде как ушла. Потом посреди ночи вдруг зажегся верхний свет. Григорьев разлепил глаза. Мариша стояла в одних колготках на голое тело, делала какие-то завлекающие движения типа эротического танца.
  Но и тут он сдержался, еле-еле дотянул до утра, потом вывел Маришу на улицу, показал направление к метро: "Давай!" и так хотелось ей дать поджопник!
  От встречи той надолго остался неприятный осадок. Было ясно, что с Миней отношения испорчены окончательно или очень надолго, если не навсегда. Ведь она из одной злобы соврет, что Григорьев к ней приставал всю ночь и ей пришлось уступить, хотя она и не хотела. Не знаешь, что и делать в такой ситуации. Миня сам дурак - зачем ушел? Мариша, конечно, оторви и брось.
  Миня позвонил через пару месяцев совершенно пьяный, сказал: "Считаешь, это честно переспать с женой друга?" - и повесил трубку.
  У Коли Чаплиева, с которым Григорьев одно время работал, была очень похожая на Минину подругу молодая сожительница, или, как сейчас называют, гражданская жена Лариса, которая вдруг начала от него погуливать: то у нее вечеринка, то день рождения подруги - короче, явные признаки любовного увлечения на стороне. Все это Лариса тщательно скрывала, у нее была придумана целая история, почему она отвечает на звонки и тому подобное. Чаплиева это удивляло: тебя ведь никто не держит и если что-то не устраивает - уходи. Вся эта ее тайная жизнь, а, по сути, групповуха, вроде была и не плоха, но чревата некоторыми проблемами, в том числе и такой, что можно подхватить какую-нибудь заразу от одного и передать ее другому. Подобные случаи происходят сплошь и рядом, ведь невозможно полностью упаковаться в резину. Так что уж лучше жить один на один. Таково нынешнее время. А если надоело - поменяй партнера и снова живи один на один. Далеко идти не надо: один чаплиевский коллега так жил-поживал с тремя и разными подругами, а потом вдруг заболел ангиной, затем воспалением легких, а после у него нашли ВИЧ, и сказали, что это уже самый настоящий СПИД, то есть вирус уже не только определяется в крови, но уже и повредил иммунную систему. Лечить, конечно, его будут, и даже бесплатно, но все равно это было уже поздно: иммунная система крякнула, как системные файлы в компьютере, когда для исправления неполадки возможна только полная перезагрузка. Впрочем, оказалось, что девушки там были вроде бы и ни причем и сами являлись пострадавшими, и героином он не кололся, а это один его случайный голубой дружок-парикмахер приложил к нему свой ядовитый конец. Уж зачем парню к трем подружкам нужен был еще и тот голубой дружок - Бог знает. Может, из любопытства? Говорят, все были, конечно, пьяные в дым. Он сам толком ничего и не помнил. Когда узнаешь о таких случаях, то кажется, что некоторые живут так, словно несутся по шоссе на полной скорости вдребезги пьяные.
  Григорьев довольно близко был знаком с одним таким бесстрашным типов. Звали его Сережа Титов. Он здорово пил, да и к тому же курил почти две пачки в день. Такое злостное курение и выпивон могло сломать и гораздо более мощный организм, и к сорока годам у Титова начало барахлить сердце. Григорьев знавал нескольких человек, которых подобный образ жизни уже вогнал в могилу. Этой весной навещали в больнице одного коллегу: потом долго перед глазами стояла картина натужного веселья. Это был реальный пир во время чумы. Смертельно больной парень лежал в отдельной платной палате, у него в это самое время находилась куча посетителей: жена, мать, еще какие-то женщины, то ли родственницы, то ли подруги. И вот они еще пришли с работы. Как понял Григорьев, родственники старались вообще не оставлять его одного. В палате царила нездоровая суета, разливали принесенное вино, сам больной периодически выходил в туалет курить. Ужас этой ситуации состоял в том, что все знали, что он скоро умрет от рака легких. Врач, посмотревший на рентгенограмму, только крякнул и сказал родственникам: "Теперь ему можно все!" Григорьев вышел оттуда в состоянии ужаса, которое не выветривалось из него до самого вечера.
  Титов же держался бодряком. Мог выпить полтора литра водки и остаться стоять на ногах. Глаза только становились красными и выпучивались, как у вареного рака. Григорьев ломался гораздо раньше. И, что самое страшное, водка у Титова никогда не кончалась и не переводилась. Однажды сидели, пили, вроде как все спиртное на столе и закончилось. Григорьев уже подумал: "Слава Богу, возможно, уйду живой и своими ногами!" Но оказалось, что еще есть целая канистра водки на балконе. Титов, оказывается, брал ее оптом с какого-то завода в Красном Селе. Водка действительно была мягкая, хорошая, но слишком уж ее было много. Дело в том, что сам Титов однажды загремел в больницу с острым панкреатитом вследствие отравления суррогатным алкоголем и с тех пор относился к выбору напитка очень ответственно: нашел источник проверенного качественного продукта и теперь потреблял только его. Посередь застолья он встал, притащил прибор для измерения сахара крови, уколол палец, макнул бумажкой, вставил клочок в аппарат. Столько было сожрано, а сахар почему-то был в абсолютной норме. Оказывается, Титову делать это рекомендовали врачи, и он как человек основательный так иногда и делал. Небольшая его квартирка в панельном доме вблизи метро "Ломоносовская" была забита новой мебелью и всякой техникой: одних телевизоров самого разного размера Григорьев насчитал штук пять, пара компьютеров (один, правда, был сломан) и несколько музыкальных центров. Титов телевизор и в туалет бы засунул, но просто было некуда. Зачем ему столько много - было непонятно. Он наверняка и целый дом забил бы, если бы только было, куда пихать. Григорьев, собиравшийся успеть на метро, так до него и не дошел, а очнулся уже в одной из загроможденных мебелью комнат, где на полу еще ворочалась и вздыхала огромная собака что-то типа лабрадора. Григорьеву от этого ее ворочания и вздыхания всю ночь снились кошмары.
  Утром Григорьев, с трудом разодрав веки, притащился на кухню. Его шатало, голова, казалось, вот-вот треснет. Титов же уже сновал там бодрячком, варил кофе. Тут же предложил "шлепнуть по стошке для поправки". Григорьева замахал руками: его чуть не ввернуло от одного запаха спиртного. Тогда Титов выпил один. Видно было, что с трудом сдержал рвотный позыв, закрыл глаза, ждал, когда дойдет. И снова в бой!
  Из всех одноклассников, пожалуй, лучше всех устроился Ваня Жестянкин: сидел где-то в некоем комитете с непонятным названием и неизвестными функциями, подписывал какие-то бумаги, получал хорошие деньги, а по сути - ничего не делал. Контору изначально создали специально под какого-то мужика, который уходил из правительства и которого надо было куда-нибудь пристроить на хлебное место. Жестянкина же взяли к тому мужику, который и на работе-то не появлялся, заместителем. Придумано все было гениально. Известно, что когда что-то строится, нужно получить примерно с полсотни согласований, и за каждое надо заплатить, Жестянкин и был одной из таких подписей. Был он работой очень доволен, в основном занимался своими делами, сделал себе два часа приемных, а в другое время уезжал якобы в министерство или куда еще. Присутствовало, конечно, ощущение, что такая халява долго не продержится, и, не исключено, что рухнет сразу, как хозяин уйдет на пенсию или, не дай Бог, помрет. А хозяину было уже к семидесяти: хотя с виду был и бодрый, но один инфаркт уже однажды переносил (как раз, когда его снимали с самого верха), строго по часам пил таблетки, долго мочился жидкой струей, и сколько он еще продержится, было неизвестно, дай Бог ему здоровья.
  Один знакомый рассказывал Григорьеву про лицензирование так:
  - Я тут посчитал количество необходимых разрешений: двадцать три штуки. Как только узнал, первая мысль была: надо сваливать! Поначалу хотел даже возмущаться, но ведь знаешь, что тебе ответят наверху? "Не нравится - и вали на хер отсюда! Это бизнес - тут не в бирюльки играют! И кто вообще сказал, что будет легко!" Я вспоминаю, как поначалу ходил по каким-то бесконечным унылым кабинетам. Это был даже не Кафка - это был Данте, - хождение по кругам ада. Государство обладает странной нечеловеческой жестокостью, а главное, - равнодушием, которое также страшно. Ты редко найдешь в лице государства сочувствие, а больше - скуку. Какая-то мысль и интерес на лице у государства в лице ее чиновника появляется, когда ты достаешь конверт с деньгами, интерес вызывает даже само уже ваше движение в карман, но когда вы ничего оттуда не достаете - на лице государственного чиновника тут же возникает страдальческое выражение: "Это же потеря моего ценного времени! Что он тут делает? Почему он меня мучает? Где мои деньги?"
  Григорьев однажды получал какую-то справку в налоговой инспекции и там стал свидетелем дискуссия между неким взволнованным пожилым гражданином и налоговым инспектором. Гражданин пытался давить на жалость: "Послушайте, у меня дочь - инвалид!" - "Да нам плевать на вашу дочь! Вы должны заплатить налоги!" - услышал он бесстрастный ответ. Знакомый налоговик, однако, сказал Григорьеву: "Не особо таким гражданам верь: вполне могут и соврать. У нас полстраны инвалиды. А самые больные инвалиды - призывники!" Было такое шоу по телевиденью: кто расскажет наиболее жалостливую историю, для чего ему нужны деньги, то их получит. Выступил там, помнится, один смазливый мальчишка. Мальчишка был явный бессовестный лгун, бисексуал и жиголо в одном лице, но придумал что-то совершенно неправдоподобное. И так ловко соврал, что один знакомый Григорьева богач Мальков (человек с возможной голубизной) даже прослезился и тут же выслал мальчишке пятьдесят тысяч евро. Григорьева, когда он об этом услышал, целый день буквально раздирала алчность. Ему эти деньги тоже были нужны позарез.
  Григорьев как-то заметил, что среди "голубых" встречается довольно много богатых и просто состоятельных людей. Это был некий феномен, требующий своего изучения. Впрочем, из "голубых" более или менее длительное время он знал только банковского работника Леву Ружанского. Ружанский, как и вообще гомосексуалисты и трансвеститы, был подвержен частым депрессиям и постоянно принимал психотропные средства. Последняя депрессия была вызвана инцидентом на работе. Лева трудился в крупном банке, заведовал там отделом, один из сотрудников - фанатичный болельщик "Зенита" - куда-то там ездил на матч, чуть ли не в Англию, и так получилось, что прогулял три дня. Это случалось с ним уже не впервые, его и раньше предупреждали, а на этот раз решили уволить. Ружанский вызвал этого сотрудника и объявил ему об увольнении. Парень внезапно пришел в дикую ярость. Он вдруг схватил Ружанского за волосы и с криками "Педрила поганый!" начал колотить его головой об стену, пока охрана не скрутила хулигана и не выкинула прочь из банка. Ружанский тогда не очень-то и пострадал, поскольку стены были из гипсокартона, однако это явилось запуском его очередной затяжной депрессии. Ну, пусть педрила и что тут такого? Между тем, на Западе это вообще теперь считается за норму. Когда Ружанский год учился в Америке и жил в семейном пансионе, то рядом с ними в соседнем доме вполне легально жила самая настоящая семья лесбиянок, у которых даже был ребенок-мальчик. Оказалось, они взяли сперму у брата одной из этих женщин и ввели ее партнерше, та забеременела и родила. Сама биологическая мать ребенка была ирландка, а ее супружница то ли итальянка, то ли испанка - черненькая. А мальчишка получился светленький. И еще у них всех была общая медицинская страховка на всю семью.
  Надо сказать, в Америке Ружанскому в целом очень даже понравилось. Вообще была у него такая мысль: подкопить денег и как-нибудь туда свалить. Понравилось, что в Америке вообще было не принято на друг друга орать. О политике на работе тоже не говорили, чтобы никого не обидеть. Негров не называли неграми - это для них считалось оскорблением. А голубые вообще были в почете.
  Да и в России в этом отношении атмосфера постепенно меняется. Был у Григорьева один старинный приятель Митя Колобков. Он работал директором небольшой фирмочки. Удачно женат, двое детей. Была у него такая особенность: Митя всегда интересовался личной жизнью сотрудников. И вдруг он узнает, что у него работает девушка-лесбиянка, которая уже давно живет вместе со своей товаркой, являющейся в этой розовой семейке как бы ее "мужем". Митя очень заинтересовался, как это вообще у них секс происходит, поскольку необходимые физиологические устройства как бы по природе отсутствуют. Ему сказали, что как-то так ухитряются. Подруги уже давно жили вдвоем и, чтобы улучшить свою личную жизнь, копили деньги на фаллоимитатор. У Мити в фирме вообще был своеобразный заповедник для извращенцев: и голубой там у него работал и лесбиянки, и обычные гетеросексуалы, но все с какими-то проблемами и прибабахами, как-то это его даже забавляло и развлекало, хотя по большому счету, конечно же, было все равно. У него просто была такая манера - интересоваться, кто с кем живет, да как, и проблему фаллоимитатора он принял очень близко к сердцу и намеревался даже выписать по итогам квартала премию как раз в том размере, чтобы девушкам непременно хватило на это замечательное изделие. Конечно, это все мерзость, но мерзость почему-то притягивает. И еще он был убежден, что когда человек сексуально удовлетворен, он лучше работает. И сексу на работе никогда не препятствовал. Кто-то ему капнул, что там некая Света (кстати, замужняя дама) занималась сексом в подсобке с неким Аликом (кстати, тоже женатым). Он же сказал на это: а где им несчастным еще заниматься, как не на работе, поскольку обоим после работы сразу надо домой и куда-то еще заходить некогда, да и дорого. Сам он секс тоже любил, но без фанатизма. Жены ему для этого дела вполне хватало.
  Колобков считал, что каждый решает сам, с кем ему общаться, но все же хорошо бы иметь какие-то отличительные знаки, чтобы не вводить в заблуждение женщин, которые хотят найти себе мужчину. Женщинам в подобных ситуациях бывает очень обидно. С одной подругой бывшей жены Григорьева - Тамарой - так и получилось. Ей тогда исполнилось уже двадцать девять лет. Это был возраст активного поиска партнера, период создания семьи, но у нее это дело несколько затянулось. У всех ее подруг уже были дети, а у нее даже переспать не получалось. А она жуть как хотела поскорее замуж, чтобы сразу же и начать делать ребенка. Однажды, сделав вид, что перепила, она даже осталась ночевать после дня рождения у одного знакомого, на которого в этом плане очень рассчитывала. С трепетом ждала, что ночью он к ней начнет приставать и домогаться, и даже предполагала после некоторого формального сопротивления уступить, однако вдруг услышала из соседней комнаты звуки, по которым отчетливо поняла, что парни занимаются сексом друг с другом, а про нее и вовсе забыли. Это было для нее серьезным разочарованием, поскольку больше никого у нее на примете не было. Парень тот потом уехал к своему другу в Амстердам на постоянное жительство, и там его мгновенно устроили на работу. А через два года она просто родила себе ребенка без мужа. И тут же, как по волшебству, у нее появился, наконец, свой любимый мужчина, как будто где-то прятался, а тут вдруг вылез. Она вышла за него замуж, была вполне счастлива и собиралась родить еще одного ребенка. Они очень по этому делу старались, но пока никак не получалось.
  И еще один знакомый Григорьева, Ваня Соколов, тоже ездил на работу в Америку и действительно заработал там прилично денег, хотя особых восторженных отзывов Григорьев от него не услышал. Ваня говорил:
  - Внешне Америка - страна незлая. Там тебя могут не любить, но грубить не будут. Всякое бывает, но вообще-то стараются других не задевать. И это здорово. Но там есть и свои заморочки. Сегодня ты работаешь, а завтра тебя мгновенно убирают без каких-либо эмоций, будто вещь закидывают в шкаф.
  В одном из интернетовских форумов так описана подобная ситуация: "Виктор работал в компьютерной фирме в так называемом режиме "удаленного доступа", то есть сидел у себя дома за компьютером, писал программы, а в офис приезжал примерно раз в неделю для решения каких-то формальных вопросов. Однажды утром ему позвонил менеджер его подразделения: "Виктор, вы нужны в офисе, немедленно приезжайте". Разговор с начальником занял не более трех минут: "Проект закрыт, вы уволены, спасибо за сотрудничество, до свидания!" и больше начальник на него не смотрел. Далее в соответствии с существующими правилами у Виктора было ровно двадцать минут, чтобы забрать личные вещи из рабочего стола в офисе, сдать пропуск и выйти за проходную. Охранник проводил его дежурной улыбкой".
  Сосед Григорьева по даче, бывший инженер, выйдя на пенсию, тоже решил подзаработать в Америке, благо появилась возможность получить визу. Там он года полтора жил в Сан-Франциско в доме на берегу океана, купался ежедневно чуть ли не круглый год, хотя вода в океане даже летом оказалась не слишком-то и теплая, даже скорее холодная. Всем ему понравилась Америка - и еды много, и работы, а вот люди - не понравились, и поговорка расхожая ихняя не понравилась: "Не шути - делай деньги!" В конечном итоге вернулся в Россию, и уже жил тут спокойно, не дергаясь, что есть места, где лучше. И в России можно было теперь заработать, а тут в Питере были и театры, и баня по субботам, и лыжи, и Токсово, и рыбалка, и друзья, которых знал сто лет, и разговоры обо всем. А в Америке болтать о некоторых вещах было неприлично, не принято, все играли в какой-то сплошной спектакль: нужно, чтобы муж жене говорил, что на работе все о"кей, на работе - что в семье все в порядке, детям - что и на работе и в семье все в порядке. Один его тамошний знакомый застрелился из-за своих личных проблем, а до этого все лыбился: "No problems!" И как оказалось на похоронах, люди, с которыми он дружил и работал рядом много лет, вообще о нем ничего не знали.
  Из российских знакомых Григорьева так скалился в любой ситуации разве что один только Сережа Малков: "У меня все отлично!". Все другие обязательно ныли, накручивали свои проблемы: говорить, что все хорошо у нас как-то не принято - вдруг сглазишь. Да и народ завистливый вокруг. У Сережи Малькова была интересная особенность: он любил женщин только одного возрастного диапазона: от двадцати четырех до тридцати лет - не меньше и не больше. Какая-то внутренняя установка. Первой его любовью в десятом классе была молодая длинноногая учительница биологии, которой как раз и было двадцать четыре. И вот с тех самых пор его предпочтения уже не менялись. Какое-то время он был счастливо женат, показал себя хорошим отцом, но как только жене перевалило за тридцатник, к ней тут же охладел и начал изменять: завел любовницу опять же двадцати четырех лет. На этой почве и развелся. А ту любовницу через пару лет поменял уже на более молодую. И так продолжалось до сих пор. Самому ему было сейчас, как и Григорьеву, сорок пять, впрочем, выглядел гораздо моложе своих лет. Возраст выдавал только седой ежик на голове, но ведь седина бывает и у относительно молодых. Жил он теперь с некой Зинулей, которая была младше его почти на двадцать лет, но по энергетику имела гораздо менее активную. Зинуля была не законная жена, а сожительница, а раз они жили вместе, то деваться ей было некуда, поэтому она вынуждена была участвовать во всех Мальковских затеях. Так, когда они ездили в Египет, то, естественно, Мальков потащил и ее на дайвинг. Зинуля сидела с выражением ужаса на лице, пока, наконец, ее не спихнули в воду, где она еще какое-то время бултыхалась на поверхности и лишь потом погрузилась, пуская пузыри. После этого у нее из носа долго текла кровь. Вот ни у кого не текла, а у нее - текла. Значит, что- не так то сделала. Разве только что до прыжков с парашютом еще не дошло, хотя, может быть, уже и дошло (они собирались в июне ехать на аэродром в Касимово). Зинуля любила сидеть дома, еще разве что в выходные потусоваться в ночном клубе, но ничего более активного физического, типа спорта и экстрима, на дух не переносила. Из физических занятий она любила разве что танцы и секс. А вот играть в теннис для нее было мученьем ("Не переношу кроссовки - они без каблуков!"), но тут он без нее обходился, поскольку в Питере у него было много партнеров для игры, а вот поехать в Андорру и там не кататься на лыжах, такое уже не проходило: "Ну, и сиди тогда дома, я поеду без тебя", а это ее не устраивало. Будучи законной женой, она бы, конечно, отказалась, сославшись на беременность, месячные, мучительные головные боли, а тут деваться было некуда: она надеялась-таки выйти за него замуж, а если не за него, то еще за кого-нибудь из этой среды. Кроме того, в Андорре вполне можно было встретить богатого иностранца и с ним замутить. Спорт она ненавидела, но при всем том сидела на жесткой диете, с отвращением, но регулярно занималась фитнесом, поскольку очень заботилась о фигуре. Мальков как ей попенял, может быть, даже в шутку: "Матушка, что-то ты жирок нагуляла!" - прихватив при этом складочку на боку. Она эту фразу восприняла не просто очень серьезно, для нее это был страшный удар, поскольку ее мать была со склонностью к полноте, и с того самого момента Зинуля стала буквально изнурять себя голодом. Но надо отдать ей должное, у Зинули фигурка была, можно сказать, идеальная. На пляже она этим очень выделялась, головы мужские за ней так и вертелись, словно подсолнухи за солнцем. А вот волейбол совершенно не терпела, а если и вытаскивали ее, то играла плохо, неуклюже. Мальков и плюнул: с таким игроком только нервничать будешь. ("О, Господи! Мяч, что ли не подать! Иди лучше загорай!") Причем Мальков делал это с ней не специально: таков был образ его жизни, и он не представлял себе другого. И все его прежние подруги были такие же, как он, активные, или же вскоре отсеивались. Ему в голову не приходило, как можно не хотеть нырять на рифах с аквалангом (Григорьеву, кстати, такое тоже бы не пришло в голову) или отказаться прыгнуть с парашютом с трех тысяч метров на халяву. Тем более она была со всех точек зрения молодая, а раз так - должна носиться галопом и не ныть. А вязать носочки у камина и смотреть сериалы - удел стариков. И что Зинулю держало? Все очень просто: сам Мальков был обеспеченный человек, с ним она каталась по всему миру, и здесь жила в хороших условиях, не работала, проблем с деньгами не было, он ее одевал, купил новую "Хонду-цивик", и она вовсе не хотела этого всего терять.
  Григорьев вдруг вспомнил их и подумал: интересно, как они попрыгали с парашютом в Касимово? Очень хотелось бы посмотреть на Зинулино личико перед тем, как инструктор, непременно ухмыльнувшись, с наслаждением выпихнул ее из самолета.
  У Малькова были двое или трое детей. Дочь его от первого брака Лиза училась в СПбГУ на третьем курсе на филолога. Еще Григорьев знал, что у него был и еще один ребенок от предыдущей любовницы, но как только та от него забеременела, она тут же от него и ушла сама, поскольку была замужем. Этого ребенка Мальков видел только издали да и то, наверное, всего только пару раз, поскольку с тех пор они с этой женщиной не общался. Муж той женщины ничего не подозревал и считал, что ребенок от него. Так сложились обстоятельства.
  Мальков держал себя в очень хорошей физической форме. Однажды решили пробежаться. Григорьев победил, но через силу и ощущал себя, как у в "учебке" после кросса.
  Наверное, никогда уже не забудутся те жуткие семь недель подготовки в "учебке" в Парусном, и, наконец, самая страшная - седьмая неделя, когда выясняли, кто протянет дольше других. Ничему специальному их тогда не учили, а только гоняли. Каждый день бегали по пять-шесть километров, а раз в неделю - аж целых десять. После кросса начинались силовые упражнения и рукопашный бой. А потом и наступила та жуткая последняя седьмая неделя. Это уже после нее они получили допуск на спуски под воду.
  В один из таких дней, кажется, на четвертой неделе, Григорьев, задыхаясь, с разрывающимися, будто бы набитыми целлофаном легкими, упав на траву лицом, подумал: "Произошла какая-то страшная ошибка! Что я здесь вообще делаю?" Однажды у него даже промелькнула мысль убить командира роты и соседа по казарме, которого он ненавидел просто за то, что тот спит рядом с ним лицо к лицу, да хорошо бы и еще пару-тройку человек. "Почему сюда взяли именно меня?" - часто думал он, меся грязь. Это были не люди - какие-то садисты и мучители. Потом ему было уже все равно. Последняя неделя представляла собой испытание на выносливость - даже стало интересно, можно ли выдержать. Народ постепенно отваливался, участников становилось все меньше и меньше. Григорьев уже подумывал свалиться тоже, но решил еще продержаться еще чуть-чуть, поскольку Гилда держался, а чем он хуже Гилды. Итак, Григорьев мчался вперед. Рядом месил грязь и хрипел со стоном матрос Гилда. Григорьев разработал план: сначала пусть свалится Гилда, а я пробегу после него чуть-чуть и тоже упаду и с наслаждением умру. Но окаянный Гилда никак не падал. Так Григорьев дотянул до конца, и не поверил, когда испытание закончилось. Потом оказалось, что Гилда не падал только потому, что рядом хрипел Григорьев.
  Этого самого бывшего окаянного матроса Гилду Григорьев встретил случайно года два назад. Он вдруг высунулся из дорогой иномарки, дал тисненую золотом визитку, там было написано: такой-то такой зам. генерального директора по общим вопросам. Фирма была крутая, Григорьев из интереса решил к Гилде зайти. Позвонил, договорились на конец дня, чтобы никто не мешал поговорить. Теперь это был высокий толстяк, стриженый бобриком, непрерывно куривший дорогие сигареты и постоянно щелкавший крышкой золотой зажигалки. Поговорили, Гилда вдруг сказал: "Хочешь, иди ко мне работать. Оклад такой-то". Сумма для Григорьева была значимая. Конечно, имела тогда место мыслишка сменить работу, немного пошевелилась в груди Григорьева алчность, но работать под Гилдой? Да никогда! Этого Григорьев не мог в себе преодолеть! И Гилда это понял. И тут же между ними вновь вспыхнула та давняя подсознательная конкуренция на грани вражды, какой она была тогда, когда им было по девятнадцать-двадцать лет. Часы, золотой браслет, длинноногая секретарша, которую он тоже продемонстрировал Григорьеву как одно из своих достижений ("Вот такую телку я трахаю! Завидно?"). Идти к нему работать - означало, под него - было бы для Григорьева немыслимо. Человек, которого он тогда очень давно ненавидел всеми фибрами души, сидел за массивным столом, заставленным дорогими безделушками. Гилда поднялся, достал из шкафа бутылку дорогого коньяка. Секретарша принесла кофе и бутерброды. Он бы и эту секретаршу специально трахнул бы при Григорьеве, чтобы доказать свое жизненное превосходство.
  Они расстались друг с другом без сожаления. Когда Григорьев ушел, Гилда наверняка грязно выругался, грохнул по столу кулаком, залпом допил рюмку, а потом заставил секретаршу отсосать у себя, чтобы хоть как-то снять неожиданный стресс. Однажды они бились в поединке, и Григорьев тогда победил. Казалось бы, ерунда, но все это между ними осталось. Гилда что-то хотел доказать Григорьеву и не доказал. Между собой они все еще оставались теми пацанами, которые стояли в комбинезонах друг против друга со сжатыми кулаками. Конечно, если все измерять деньгами (а чем же еще?), секретаршами-минетчицами, то он, конечно, добился большего. Да, и двое детей, не забудьте. Оба хорошо учатся. Да, он, пожалуй, выиграл, но измерения между ними были совсем другие. Существовали еще какие-то труднообъяснимые мерки. Гилда и тогда был потяжелее Григорьева, но Григорьев был более быстрым и вертким. Григорьев свалил его даже не ударом, а подсечкой, простым приемом, взял на болевой и жал изо всех сил, не жалея, и сломал бы ему руку, если бы Гилда не закричал от боли и отчаянья и не сдался. Тогда это было что-то вроде нынешних боев без правил. И вот сейчас та же самая ярость снова была в глазах этого успешного бизнесмена, потому что соревнование, начатое ими тогда давно в юности, все еще продолжалось. Что же такое с ними тогда делали в Парусном? Поразительно, что их тогда даже учили английскому, и Григорьев до сих пор мог немного говорить и понимал, хотя и при ограниченном словарном запасе. А вот за что и тогда и сейчас Григорьев ненавидел Гилду, он и сам не смог бы сказать. Это было что-то вроде некоего древнего пещерного антагонизма.
  Зато последующие одиннадцать недель после "учебки" матросов готовили серьезно: изучали боевую технику, рукопашный бой и кучу других военных премудростей. Некоторые, помнится, после окончания этого курса ушли из ПДСС и, не исключено, что в "Дельфин". Каковы были критерии отбора, Григорьев никогда не узнал.
  Подготовка бойца имеет очень давние исторические традиции, которые, конечно же, меняются, но главное остается: солдат должен уметь пользоваться оружием, беспрекословно выполнять приказы и иметь необходимую для боя психическую устойчивость. Для этого существуют специальные тренировки. Григорьев был неоднократным свидетелем таких тренингов, где случалось, что матрос под угрозой утопления впадал в панику и действительно чуть не захлебывался. Сам Григорьев исходил из того, что матроса срочной службы вряд ли по-настоящему утопят (по инструкции всегда страховали), а если кто и нахлебается, то всяко откачают (врач тоже всегда находился рядом), но некоторые ломались, и их, случалось, отчисляли из отряда. Легкие тогда у Григорьева были неплохие, он приноровился к таким штукам, иногда даже дурачился, корчил под водой рожи, надувал щеки, делал страшные глаза. А поединки, скорее всего, допускали, чтобы выпускать лишний пар. Не исключено, что это вполне могло быть и элементом тренировки и воспитания бойца.
  Начальный курс обучения водолаза предусматривает тридцать часов работы под водой. И все эти тридцать часов Григорьев до минуточки под водой и просидел, то есть частично промучился, потому что и под водой их тоже гоняли. Тогда же начали прыгать с парашютной вышки. Одно и то же каждый день по многу раз. Через полгода службы матрос считается готовым к работе в составе боевых групп. Однако это были только цветочки. Потом начались выброски из подводной лодки через торпедный аппарат, а также прыжки с парашютом на воду и на лес, ночью, с оружием и в снаряжении аквалангиста. Если хочешь узнать, что такое кайф, то это когда ты после приводнения ночью в море вылетаешь из глубины на поверхность, хватая воздух и соленую воду, отлепляя от лица стропы и капрон парашютного купола. Такую радость Григорьеву довелось испытать довольно много раз, и он так и не смог к ней привыкнуть, и еще он до сих пор был глубоко убежден, что нормальный человек не может с удовольствием прыгать ночью на лес или воду.
  Насколько вся эта тяжелая водолазная наука пригодилась в мирной жизни, сказать трудно. Лишь единицы остались из их призыва служить дальше. Впрочем, один парень по прозвищу Шинкарь после службы работал обычным водолазом, сначала в порту, а потом на нефтяных платформах, где занимался подводной сваркой. Это была очень трудная, опасная, но зато и высокооплачиваемая работа. Григорьев случайно встретил его в Хельсинки - в этой, по сути, большой деревне. Буквально столкнулся с ним на Эспланаде. Сначала глазам своим не поверил, не сразу и подошел, думал, что ошибся. Шинкарь ему очень обрадовался. Тут же собрались идти в баню (Шинкарь всегда ходил по этим дням, взял с собой и Григорьева). Кстати, баня в Хельсинки Григорьеву очень даже понравилась: демократично, платишь всего, кажется, четыре евро и купаешься там, сколько хочешь. Они там и в сауне посидели, и попарились, периодически прыгая в бассейн с ледяной водой. Главная разница с Россией состояла в том, что в России они бы напились прямо там же, в бане, а здесь они приняли на грудь чуть позже в ближайшем к бассейну кабаке, но зато приняли здорово. Выползли на улицу уже заполночь, пьянющие в дым. Впрочем, как заметил тогда Григорьев, они вовсе были такие не одни. Пил народ там, в Финляндии, очень даже неслабо. Особенно вечером в пятницу и в субботу.
  Еще из сослуживцев как-то встретил однажды Вострикова. Востриков работал в известном ночном клубе, занимался там охраной, фейс-контролем на входе и, судя по всему, очень неплохо зарабатывал. У него было жесткое, неприятное лицо профессионального вышибалы. Работа, по сути, в клоаке, на дне общества, с пьяными, проститутками и бандитами, неумолимо отразилась на его внешнем виде. Он даже приобрел специфическую манеру поведения: то наглую, то в меру подобострастную, то полностью лишенную каких-либо эмоций. Причем, мгновенно вычислял с кем и как надо разговаривать. С некоторыми был удивительно и, казалось бы, совершенно необъяснимо учтив, а тип мог быть самый что ни на есть низменный, примитивный, с матюгами через каждое слово, зато обычно одетый на несколько тысяч долларов. С другими даже не разговаривал, а просто сходу бил в рожу: иначе, говорил, они не понимают, и нечего на них попусту тратить время. Подруги у него были сплошь официантки, стриптизерши и проститутки оттуда же из клуба, там у них был целый свой внутренний мир - за стойками баров, за дверями, ведущими на кухни и в гримерки. И Востриков был властелином этого мира.
  И еще был в отряде такой совершенно особенный парень по кличке Гомер. Уникальный тип. Гомера, пожалуй, можно было назвать настоящим половым гангстером. Вот уж у кого был избыток феромонов, которые он щедро источал во все стороны! Даже теперь Григорьев его одного с Аленой не то, что бы не оставил наедине пусть только на минуту, но даже и знакомить бы не стал. Даже там, в Парусном, на безбабье, Гомер ухитрялся найти, кого трахать, это он оприходовал в госпитале симпатичную медсестричку Наташу (О, принцесса поллюций!) и жену ненавидимого всеми толстомордого мичмана-кладовщика, забыл как его звали. Григорьев уже и после службы не раз наблюдал за его выходками.
  Вспомнилась одна вечеринка. Гомер, красивый, как Ален Делон в юности, даже с таким же шрамиком на подбородке, мечта любой женщины, красавчик с рекламы мужских парфюмов. Ловушка для женщин. Помнится, ему там понравилась одна девушка, самая обычная, но очень хорошенькая. Она пришла со своим парнем, который любил ее, предлагал жениться, а Гомер взял и тут же ее и соблазнил, причем уболтал буквально за пару минут, и она пошла с ним в туалетную комнату, и там они, судя по доносившимся звукам, немедленно совокупились. Девушка тут же, не раздумывая, сделала свой выбор: бросила своего Ромео на хрен, и даже глазом не моргнула. Гомеру она нужна была лишь на ночь. Григорьев тогда наблюдал эту сцену разве что с любопытством. Он еще подумал: "А что должен был сделать тот парень? И та девушка?" Эти несколько минут полностью изменили им жизнь. Было ли это неким испытанием их любви? Может быть, она когда-нибудь позже продала бы своего мужчину также запросто, и не исключено, что парню повезло, что он не успел на ней жениться. С другой стороны, вдруг это было некое животное сексуальное затмение, после которого человек утром просыпается и со стоном хватается за голову: что же я наделал! Просто не у всех есть такой выбор. Представьте ситуацию, когда к обычному мужику вдруг приходит топмодель и предлагает с ней переспать, скажем, произошла случайная встреча где-то в командировке в гостинице и делать нечего. Откажется ли он от этого? Существует стойкое общественное мнение, что мужчина не должен отказываться от секса, предложенного женщиной, ибо так он проявляет слабость и неуважение, обижает ее, а во-вторых, и сам потом будет жалеть, а в-третьих, это просто неприлично. И, конечно же, его просто не поймут другие мужчины. Тогда уж придется молчать об этом всю оставшуюся жизнь и кусать ночью подушку. Короче, мужик, естественно, соглашается. Но тут случайно, как это всегда и бывает, приезжает его верная и любимая подруга и застает их в интимной ситуации. Никто не виноват. Стечение обстоятельств. Так и с этой парочкой. По сути это был несчастный случай. Или же, наоборот, счастный. Тут все делали свой выбор, и у девчонки (тоже ведь не маленькая - лет двадцать пять - уже сама должна думать, могла и отказаться) и у парня - была та ситуация, когда нужно было без вариантов драться, и огромное количество народу так бы и поступили, по крайней мере, попытались бы, а там уже будь что будет. Именно, что скандалить, хватать за руки, высаживать дверь в ванную. А тот парень почему-то этого не сделал. Гнилое что-то, значит, было у него внутри, и Гомер в нем это увидел и именно конкретно с ним сделал эту пакость, и девчонка увидела, которая его наверняка и не любила, но все равно хотела выйти замуж, хотя всегда искала кого-то другого. Но главная фишка всей этой истории состояла в том, что тут все решала девушка. Это было принципиально. Если девушка в подобной ситуации говорила Гомеру "нет" или "извини, я пришла со своим парнем (или же, я замужем)" с очаровательной улыбкой Гомер тут же испарялся и переключался на другую мишень. Отказ его никак не трогал: ну, нет и нет - пойдем искать другую - желающих много. Девушка в данном случае решала все.
  Григорьев как-то рассказывал о похождениях Гомера одному типу на работе Семену Олещуку, который находился в постоянных поисках подруги, но ему с этим делом как-то не везло. Олещук, далеко не бывший эталонным мужским персонажем, забеспокоился, поведение Гомера ему очень даже не понравилось:
  - Ты считаешь, он правильно сделал? - пытал он Григорьева.
  Григорьев ничего не ответил, только пожал плечами.
  - Так он хороший или плохой? - настаивал Олещук.
  - Ну, это зависит от точки зрения. Наша уборщица Ванда, например, оценивает людей по тому, как они вытирают ноги. Об одних она говорит: "Я их хорошо знаю, они - плохие: плохо вытирают ноги, от них много грязи!" Она считает это связанными признаками. И возможно, она в чем-то и права. Вот ты для нее плохой - ноги никогда не вытираешь, у тебя ботинки с рубчатыми подошвами.
  Круглое, как блин, Олещуково лицо вытянулось, помрачнело, он пожамкал губами, но ничего ответить на это он не смог.
  Кстати, эта сама офисная уборщица Ванда имела дурную привычку поливать цветы спитым чаем, отчего в помещениях было полно мух-дрозофил. Они ползали по всем мониторам. Потом ей еще пришло в голову посадить извлеченный из мусорного ведра хвостик от ананаса, который остался от банкета. На этот запах слетелись мухи уже со всего света.
  Еще из флотских друзей иногда звонил еще Мытник. Мытник жил в Белоруссии. Григорьев однажды проездом оказался в Минске. До поезда оставалось всего-то часа три, но он все-таки решил заскочить к Мытнику. И так получилось, что зашел он к нему в очень неудачное время. Маленького ребенка собирались купать перед сном, и в доме царил некоторый ажиотаж: грели комнату, проверяли температуру воды в ванночке, готовили полотенца и распашонки. В процессе участвовало человек пять или шесть, включая родителей, бабушек, дедушек и даже кого-то еще. Ребенок радостно болтал ножками, расплескивая воду. Все должны были умиляться, и Григорьев тоже умилился. Потом жена Мытника Люба пошла малыша укладывать. Григорьев с Мытником сели на кухне. Потом туда пришла Люба и села с ними. Пили чай, тихо беседовали. Люба ежеминутно вскакивала, выбегала, чтобы посмотреть, как там малыш, и снова вбегала, садилась. Любой разговор на любую тему непременно буквально через минуту сводился к ее ребенку, как шарик в игровом автомате к своей лунке. Ничто другое ее на этот момент не интересовало. Это был такой особый период женской жизни: ребенку было всего месяца четыре, причем это был ее первый ребенок, грудное вскармливание и прочее. Мытник только пожимал плечами: женщина есть женщина, что я могу поделать? Открыл форточку, встал под ней, закурил. Щурился на сигаретный дым, выглядел очень устало, но счастливо.
  Григорьев тут же вспомнил время после рождения Машки. Действительно это был хороший, хотя и трудный период жизни. Те приятные и тревожные несколько дней, когда жена лежала в роддоме, Григорьев всегда вспоминал даже с некоторой ностальгией. Григорьев от нервов и вынужденного одиночества погрузился в пьянство, и однажды ему позвонили в пять утра и сообщили, что у него родилась дочь. Он поначалу даже не понял. Снова уснул, а когда проснулся, был уже другим человеком. Все вокруг изменилось. Они тогда жили в коммунальной квартире, населенной сами разнообразными социальными типами, и жили там еще весь первый год после рождения Машки. Все были вместе, общие заботы, купания малыша, строгий распорядок жизни, постоянная нехватка денег. Он каждый день пешком спускался с пятого этажа с коляской и потом поднимался наверх, потому что лифта в том доме не было. Внизу оставить коляску было нельзя - по тем временам запросто могли и спереть. У них еще тогда жила белая глухонемая кошка по кличке Мошка, маленькая злодейка. Вреднее кошки в мире, наверное, еще не бывало. В стране тогда бушевал экономический кризис, и к тому же стояли страшные морозы.
  Тогда же, гуляя в парке с Машкой, Григорьев вдруг увидел: вроде знакомый мужик машет. Присмотрелся: неужели Калганов? Точно - Калганов! Встретились, поговорили. Вернувшись домой, Григорьев покопался в альбоме и нашел фотографию первого класса школы. Точно, вот он, Славик Калганов, в первом ряду сидит на корточках, смотрит исподлобья.
  Калганов на срочную не попал, зато после института был призван и два года отслужил офицером в танковой части где-то в Карелии, недалеко от финской границы. Немало там было тогда солдат - выходцев из Средней Азии. Их азиатская психология была ему абсолютно непонятна, и он с ними вообще старался никак не общаться. После института два года отслужил в армии офицером. Как-то он проверял караулы, и, как полагается, шел впереди, а за ним шагали два солдата, и оба из Средней Азии. Они все время балаболили на своем языке неизвестно о чем, потом сзади раздался грохот. Оказывается, они бросили свои автоматы на землю, и вцепились друг в друга. Насилу он их растащил. Больше он караулы проверять не ходил. Плюнул на это дело. Еще пристрелят случайно. Дежурить - дежурил, но ходить - никуда не ходил. Да там и на дежурстве не всегда все было гладко. Русские, впрочем, тоже выдавали пенки. Сержант Мигунов как-то ему сказал: "Вы, товарищ лейтенант, поспите, а я подежурю!" Ну, он и лег спать, просыпается посреди ночи от страшного шума и гвалта. Оказывается, пришла проверка. А проклятый сержант вовсе и не думал дежурить, а тоже завалился дрыхнуть прямо на пол караулки, подперев, на всякий случай, ногами дверь, чтобы, если кто войдет, непременно бы его разбудил. Потом эту часть вообще расформировали и закрыли, а все военное имущество растащили. И вот теперь снова приходилось общаться с таджиками и узбеками уже на своем дачном участке, когда Калганов затеял ставить там новый рубленый дом. Единственным человеком, говорящим нормально по-русски был прораб-белорус.
  Ныне Калганов являлся мелким бизнесменом. Бизнес его трещал и качался. Ему казалось, что каждый намеревается уничтожить его, откусить от него кусочек. Калганов держался изо всех сил. Вроде и зарабатывал нормально, но все равно денег постоянно не хватало, они куда-то уходили. Только заработаешь - и уже ничего нет. Только отдал долги - и тут же появляются новые. Поэтому он экономил буквально на всем. Экономия у него превратилась в навязчивую идею. Зимой он ездил по делам в Белоруссию. Проститутка в гостинице стоила там всего тысячу рублей за два часа. По питерским, и тем более, московским меркам, очень недорого. Пришедшая девушка лет девятнадцати, поначалу показавшаяся ему очень даже симпатичной, оказалась бритой во всех местах. В интимном месте было выбрито так гладко, что Калганов даже подумал: как же она не порезалась? Однако уже через двадцать минут, сразу после этой скоропалительной связи, девушка уже не казалась ему такой красивой: вдруг проявились в ней какие-то неприятные черты, прыщики на коже. Калганов ощутил некое раздражение и чуть ли не пинками вытолкал девчонку из номера. Когда проститутка, наконец, ушла, и Калганов устроился спать, ему стало жалко свою тыщу. Он стал думать, сколько бы он мог бы купить на эти деньги полезных вещей! Он ощущал физическое и духовное опустошение, но еще поразительней была другая мысль, промелькнувшая перед тем как он окончательно уснул: день все-таки прошел не зря.
  Рядом с Калгановым на той давней фотографии и тоже на корточках был Ваня Симаков. Симаков какое-то время работал опером в милиции в так называемом отделе "кровь и сперма" по борьбе с особо тяжкими преступлениями, но однажды по пьянке потерял пистолет и из органов его уволили. Однажды на спекуляции заработал много денег, открыл небольшой мясокомбинат, но его, как водится, регулярно начали обдирать органы контроля, типа ветеринаров и санитарных врачей, понятно вкупе с пожарными, с которыми справиться было просто невозможно, и поэтому постоянно приходилось платить. "Нужно было учиться на ветеринара!" - сокрушался он после очередной выплаты. Впрочем, навыки работы в милиции в бизнесе ему чрезвычайно пригодились. С той работы имел некий специфический талант: разговаривал иногда так, что у людей холодели руки и ноги.
  А заработал он огромные деньги тем, что в начале девяностых какое-то время продавал в Прибалтику металл через прикормленную дырку в границе. Параллельно занимался ввозом из Германии знаменитого спирта "Рояль" в банках. Рентабельность "Рояля" была просто сумасшедшая, поэтому спирт везли в Россию километровыми караванами трейлеров. В течение оговоренных трех часов, когда граница открывалась, трейлеры один за одним пересекали ее целыми поездами. За один такой поезд таможеннику тогда платили свежим "Мерседесом". Случалось, что некоторые трейлеры исчезали с концами: шла целая тайная война. Сдавали спирт обычно оптом за наличные. Заботой Симакова было загрузить товар в Германии (тут, понятно, без проблем) пройти границу и затем довезти до Москвы. От государства откупались, от других криминальных группировок отбивались. Бойцы, сопровождающие такие трейлеры на машинах, получали по нескольку тысяч долларов только за один рейс. Совсем молодые ребята тогда "поднялись", встали на ноги. Потом в какой-то момент это все разом кончилось. В один день границу прикрыли. Окошко в Европу захлопнулось.
  Еще одного одноклассника Григорьев случайно встретил в очереди за визой во дворе финского консульства. Дело было под Новый год, и желающих получить визу роилось там довольно много. Ждали долго. Григорьев сначала услышал вроде бы знакомый голос, а потом признал и самого Гамаюнова. Разговорились. Гамаюнов стоял за визой для своей подруги. "У меня вот что есть!" - Тут он достал из кармана синий американский паспорт, любовно погладил его. - Вот он красавец! Мне теперь визы никуда не нужны, а вот подруге моей надо. Хорошая женщина: и стирает, и моет, и готовит, а главное - молчит, хотя далеко и не глупая - закончила Санкт-Петербургский государственный университет, а это тебе не хухры-мухры. Закончить-то она закончила, а вот работы по ее специальности найти не получилось. Так я ее теперь и вожу с собой. Она у меня и на машине в магазин ездит, не спеша, всегда ремнем пристегивается - красота! Таких людей надо ценить! Она сама из-под Севастополя - натуральная блондинка! Нога у нее, представляешь, сорок второго размера! Рост - сто восемьдесят. А фигура! Гости, когда ко мне приходят, смотрят только на нее. Меня вовсе не замечают. Так головы у них и вращаются за ней, как подсолнухи, а когда она куда-нибудь выходит, все сразу испытывают беспокойство!" Оказывается, где он только не живал, даже в Голландии года три околачивался, в Америке, был женат на немке, имелось у него и двое детей - Григорьев так и не понял, от кого, - наверное, еще с России остались, поскольку дочь училась в питерском университете. Свой начальный капитал Гамаюнов нажил самым что ни на есть жульническим путем, вывозя первые банковские карточки, на которые здесь клал триста долларов, а за границей в банкомате, который принимал карточку за кредитную, а не дебетовую, снимал гораздо большую сумму - максимум, который тогда можно было снять. Это он называл "грабить банки". Впрочем, бизнес этот довольно скоро прикрыли, и он вынужден был искать какой-то другой вид деятельности. Так и жил - натуральный гражданин мира, ни от кого не зависящий и никому не подчиняющийся.
  А вот из одноклассниц Григорьев встречался только с Любой Орловой. Однажды встретил ее совершенно случайно на улице. Еще с минуту думал, подходить или не подходить - вдруг ошибся. Подошел, оказалось - точно она. Сели в кафе. Как-то она поначалу смутилась, не смотрела в глаза. И еще у нее с детства осталась привычка грызть ногти. Вот и теперь она снова сидела и грызла ногти вместе с маникюром. Рассказала про Витьку Птицына, когда-то закадычного школьного дружка Григорьев. Тот очень уж любил выпить. Говорила, что нередко встречала его вдребезги пьяным с какими-то ханыгами. В итоге в сорок два года Витька получил инфаркт и едва не помер, даже какое-то время не пил и не курил, но теперь, говорят, опять вел развеселую жизнь.
  Еще один бывший одноклассник Леша Волков тоже получил инфаркт в сорок четыре. В июне встретились с ним у него дома, выпили чайку. Выглядел он неважно: не меньше, чем на полтинник с большим хвостиком. Вроде теперь сильно и не пил, а вид имел словно поддатый. Пожаловался Григорьеву:
  - Честно скажу, меня такая стремительность течения времени очень пугает. Понятно, что сделать тут ничего невозможно. После инфаркта будто бы видишь конец жизни. Возраст - это довольно жутко. Хорошо бы остановиться лет эдак так в тридцать - тридцать пять - и взрослый, но еще на старый и так законсервироваться до самой смерти, которая наступала бы внезапно - щелк и все, как выключили - всякие там этапы жизни с морщинистыми лицами, простатитами, инсультами, реанимациями и комами совершенно не нужны. Умереть в своей постели, окруженному многочисленной рыдающей родней, меня как-то мало утешает, хотя, может быть, выглядело бы и неплохо. Хотя тут же вспоминается: "Мой дядя самых честных правил..." Только что пришел, казалось бы, из армии, вся жизнь впереди - и вот уже виден ее конец...
  Григорьев не знал, что ему и ответить, только хмыкал, пожимал плечами, причем чувствовал себя при этом неловко.
  До этого совершенно для него неожиданного инфаркта Волков никогда серьезно не болел и вообще попал в больницу впервые в жизни. С месяц он лежал в клинике медицинского университета. Как водится, пережил обычный постинфарктный психоз, жуткий липкий страх смерти. Студенты в то самое время занимались антропометрическими исследованиями, как-то пришли в палату, вооруженные линейками, начали его со всех сторон измерять. Он был в ужасе: ему показалось, что ему заранее снимают мерку для гроба.
  Знал Григорьев и его теперешнюю молодую подругу. Странная это была особа. На вид ей было лет двадцать семь. Обычно при встрече она строила Григорьеву глазки и под столом ногой, сняв туфлю, тыкала ему между ног. На этот раз дома ее не было. Уехала в Турцию. Волков по этому поводу выразился прямо: "Поехала на большой трах".
  Оторопевший Григорьев сказал Волкову то, чему и сам не верил:
  - Может, она спокойно отдыхает у себя в номере, читает книжечку!
  Волков кисло усмехнулся:
  - Я слишком хорошо ее знаю! - тут он посмотрел на часы: - Там сейчас идет такой трах, что только дым стоит! Ведь она только за этим туда и ездит. У нас тут заниматься этим делом сложно и негде, сразу же все и всплывет. Сыщика нанимать ловить ее там дорого и смешно, да и зачем? Ездит минимум четыре раза в год, берет с собой самое блядское белье, тщательно бреет себе все места. Я физически не могу трахать ее с утра до вечера, да и наскучит это скоро и вовсе не полезно. Мне сейчас нужно разве что пару-тройку раз в неделю, чтобы не заморачиваться и спать спокойно. Честно скажу, больше одного раза в день меня уже напрягает. Когда был молодой, понятно, трахался постоянно: всегда вечером (обычно два раза) и утром, а в выходные еще и днем после обеда. Помню, у подруги локти были стерты до крови - она любила, когда сзади. Тогда казалось, что до конца месячных не доживешь - так постоянно хотелось! Потом постепенно начало проходить. Она же хочет постоянно. Не знаю, как быть: пытаться заниматься этим делом, когда не хочется - тоже неинтересно, все должно быть в охотку. Может, послать ее подальше, найти старушку своего возраста - так на нее вообще не встанет. А для молодой теперь меня одного мало, надо постоянно пить виагру, а мне для сердца вредно - а у меня же два шунта стоит. Не получается никакой золотой середины. Ты считаешь, отпускать ее на этот турецкий - значит, не любить? По сути, она тоже проститутка, продается за мои деньги, за комфорт. Я даже не знаю, люблю ее или нет, потому и не желаю знать, что она там делает. Она врет, а я ей верю. Пока не знаю, как приспособиться к этой ситуации, но, пожалуй, это уже и есть приспособление. А ревность? А не ревнуешь ли ты любую красивую женщину ко всем мужикам мира? Она мне чем-то нравится, потому с ней и живу. С каждым годом труднее становиться менять женщин: долго привыкнешь, а что-то новое всегда обязательно раздражает, да и не бывает идеального ничего в принципе. После инфаркта и после операции на сердце я стал смотреть на все по-другому. Каждый день теперь принимаю аспирин для разжижения крови, другие таблетки. Врач говорит, надо принимать их пожизненно. "Пожизненно" - очень любопытное и жестокое слово. Оно обозначает предел, которого раньше у тебя не было. Короче, я совершенно не собираюсь по этому поводу заморачиваться. Я просто хорошо знаю "золотые правила" блядства на юге: никакого алкоголя в больших количествах, чтобы не потерять контроль, и обязательно презервативы. Поэтому, надеюсь, никакой заразы она не привезет. Было бы обидно сифон подхватить на старости лет. Я знаешь, никого не люблю и влюбляться не хочу, уже не то время. Влюбляться в таком возрасте - значит, выглядеть смешным. Как-то по жизни получалось, что часто сближался с женщинами замужними, в том много положительного: никто никого не заморачивает. Перепихнулись для чистого удовольствия - да и разбежались. Всем хорошо, никто не звонит, не выпячивает связь, не надо ходить вместе в театр, врать жене, а ей - мужу, у всех к тому же дети. И в то же время в серых буднях, когда на работе проводишь кучу времени, такие отношения бодрят, не дают расслабиться, раскиснуть. Если не хочет - главное, не настаивать, а так поприставать - вещь вполне безобидная, а женщине всегда приятно в любом случае: значит, ее не игнорируют как женщину, а ей это важно для самооценки. Какие-то вечеринки, праздники - помню, всегда проходили с удовольствием. И вот там была у нас одна молодая женщина, но давно замужем - с восемнадцати лет (специально тогда узнавал), двое детей - оба мальчишки. Причем, она из женщин мечты, как говорится, дай Бог всякому такую подругу и жену: это и красота и характер - все вместе. Муж у нее был из ее одноклассников: не будь дурак, сразу же, как восемнадцать исполнилось, на ней и женился. А кто откажется от замужества? Женщины такого уровня свободными не бывают изначально. Еще в школе их пасут с класса пятого, если не раньше, и в самое возможно раннее время забирают замуж. А дальше дело семейное - пошли детки, один и второй. Женщина была классная, я, если бы свободную ее когда встретил, женился бы не раздумывая, и возможно жизнь моя была бы совсем другой. Может быть, гораздо более счастливой и не сидел бы сейчас с шунтами. Может быть, и не бегал бы я за другими тетками. Я же со всякими спал: и с русскими, и с татарочками, и с еврейками, и с азиатками - и скажу: все женщины по устройству одинаковы... Спрашивается: чего тогда искать? Новизны ощущений? Не знаю... Короче, так мне она нравилась, что я к ней клеился буквально, как пиявка, за ручку хватал, и с большим волнением, чем других. Все во мне трепетало. Она, конечно, отстранялась. Но вот однажды, опять на каком-то банкете, все-таки как-то заболтал, в ушко, прижался и хотя она "Нет, нет, нет!" твердит, но вдруг что-то в ней изменилось: она как-то чаще задышала. И вдруг я понял: все очень даже возможно, но просто так перепихнуться и разбежаться - тут уже не получится. Передо мною открылась любовная бездна: эти постоянные выяснения отношений, ожидания с бьющимся сердцем, слезы, бросания и расставания, разборки с семьями. Из всего этого вполне могла получиться такая безумная любовь, которой я просто реально испугался. Была бы она свободна или хотя бы без детей, я бы и миг не думал. Но, как говориться, видать, не в этой жизни... И я тогда струсил, сказал со смешком, ну, нет так нет, твоя воля, и больше никогда к ней с тех пор уже не приближался. А так сердце болело видеть ее издали. А что можно было сделать? Это недолюбленная женщина, сразу в восемнадцать лет вышедшая замуж. Вроде и хорошо, но не прошла она того прекрасного и мучительного периода от восемнадцати до двадцати шести-семи лет. Прекрасное это время, но в женщине всегда есть тревога: найдет ли своего мужчину, выйдет ли замуж, родит ли ребенка. Она была лишенная этого периода, но и тех тревог. Муж ее поступил правильно: сразу заделал ей ребенка, и только потому она его и дождалась из армии. Ни в коем случае нельзя давать погулять: можешь потерять - уведут, и такие случаи видел. Только ребенка и лучше двух - приковать к себе. И нет цепей прочнее...
  И что-то он еще тогда нес безумное, этот господин Волков. Состоятельный человек и бывший красавец. По всему было ясно, что мужик сломался. Но, кстати, всякой заразы и сифилиса Волков остерегался очень даже обосновано.
  А вот Тарасик, который после срочной службы пошел в военное училище, уже с сорока лет был военный пенсионер. Кстати после ухода в отставку он кардинально поменял свой имидж. Компенсируя себе за все те годы, проведенные в форме, он уже не носил костюмов, черных ботинок, а обычно ходил в джинсах (хоть и очень дорогих) или свободных брюках, куртках, кроссовках и зачем-то отрастил волосы на затылке, которые заплетал в небольшую косичку. Спереди же у него была приличная залысина. Теперь его уже не принимали за милиционера, как это нередко бывает с бывшими военными или работниками спецслужб в отставке. Тарасик кроме хвостика-косички еще завел себе и искусственную небритость - щетину, которая, как и любая борода, несколько его старила.
  - Ты еще в ухо вставь серьгу, полковник! Будешь поход на монстра рока! - подколол его Григорьев.
  - И вставлю!
  Обожал он и перстни. Вот откуда такое в человеке?
  Был у него и какой-то бизнес, а для души - школа боевых искусств на Петроградке, которую он опекал и которой, по сути, владел на паях с другими серьезными людьми. У него был сын подросток четырнадцати лет, к большому удивлению Григорьева, типичный маменькин сынок из тех, которого и близко нельзя подпускать к армии, чтобы ненароком никто не обидел. Тарасик, понимая это, уже готовил почву для белого билета, несмотря на то, что сам прошел довольно суровую срочную службу и еще служил дальше. Он так и сказал Григорьеву, кивая на сына: "Его в армию посылать никак нельзя, ты же понимаешь?" Мальчишка был пухлый, абсолютно несамостоятельный, спортом не занимался, целыми вечерами сидел за компьютером. Как-то раз Тарасик взял его с собой в баню, Григорьев увидел там словно розового поросеночка с жирком, который, когда его привели в парную, захныкал, мол, ему жарко, нехорошо. В баню для него Тарасик специально приносил пластиковый тазик и подстилку, дабы ничем не заразиться (жена настояла). Впрочем, Тарасик был любящий отец и сына обожал. Жена Тарасика, довольно миловидная женщина, в жизни никогда не работала, а тут вдруг решила заняться распространением пищевых добавок что-то типа "Гербалайфа", но только под другим названием, но так как продавать, кроме двух-трех подруг, было некому, то она потребляла это дело исключительно сама. Для оттяга Тарасик подкупил себе небольшую квартирку в полуподвальном этаже дома на Малом проспекте, соорудив там самую настоящую сауну с небольшим бассейном. Там была обустроена и комната отдыха с огромной кроватью, куда Тарасик регулярно приводил подруг и проституток. Жена вряд ли знала об этой его собственности и другой стороне жизни мужа. Григорьев изредка там тоже бывал. Однажды Тарасик пригласил двух подружек, Григорьев не собирался вступать в близкие контакты из-за банальной боязни заразиться, поскольку тогда еще был женат, но тут красивая деваха попросила его сделать ей массаж, Григорьев отказать даме не смог и далее ситуация уже не контролировалась, потому что все они еще и хорошо выпили. Вроде бы тогда пронесло, но Тарасик и в этих делах был как атакующий танк, или же солдат-камикадзе - ничего не боялся и оттого постоянно лечился у венеролога. Однажды туда же на квартиру привел одну необыкновенно красивую девушку, но явно с самой оживленной улицы. Тогда Григорьев трахать ту девку без презерватива наотрез отказался, а Тарасик трахнул и заразился гонореей. В периоды, когда он лечился, то придумывал целые спектакли и невероятные причины, чтобы в это время не вступать в близость с женой, которая не то, чтобы была нимфоманкой, но уважала порядок и регулярный секс. Применение презервативов между супругами изначально не было принято. Контрацепция была другая: то она таблетки принимала, то вставляла кольцо, а то говорила Тарасику кончать мимо, для чего у нее под подушкой для таких случаев уже лежала наготове специальная тряпочка.
  Кстати, Тарасик про эти женские истерики по поводу сына сказал Григорьеву так:
  - Андрюха, я этих теток, которые против армии, прекрасно понимаю. Понятно, все предпочитают, чтобы их дети в первых рядах никогда не стояли. Пусть лучше другие стоят. Например, происходит вторжение неприятеля. Ты стоишь в первом ряду с пикой или с топором. На тебя во весь опор несется вражеская конница. Тут приходит твоя мамаша и тебя забирает: "Сын мой не будет участвовать в этой битве! Вдруг его обидят!" Вполне нормальная реакция для женщины в ее заботе о ребенке, в то же время жена твоя вполне может сказать: "Что это за ёптвоюмать! А кто же будет защищать меня и моего ребенка?" Человек с таким воспитанием не сможет спать на земле, обязательно начнет ныть, канючить, а если ему разок дадут по роже, то, размазывая слезы и сопли, он пойдет жаловаться своей мамочке. У соседей по даче был такой сынок. Он недавно пришел из армии, выпил и решил показать, как надо бить бутылки об голову. Не получилось: так дал, что накладывали швы, и долго торчал здоровенный шишак на лбу, потом еще спустился на глаз. Всего за полгода, прошедшие после дембеля, от грозного бойца ничего не осталось, мышцы словно сдулись, даже кожа висела, как на собаке.
  Григорьев тоже знал одного десантника, тот прыгал с парашютом всего раз шесть за всю службу. А еще и бил себя в грудь: "Мы, десантура!", а на второе августа всегда напивался в хлам.
  Тарасик очень любил поиграть в силовые игры. Как-то уже довольно давно шли с ним из пивной и увидели на улице что-то типа поединка. Один излишне активный парень с компанией пристал к парню из другой компании, и они дрались один на один. Можно было бы пройти мимо или просто посмотреть, но Тарасик здесь почему-то решил вмешаться: "Таких надо учить. Они специально ходят и кого-нибудь слабого обязательно изобьют!" Действительно, этот активный парниша, возможно, где-то даже учился, неплохо держал стойку, и видимо считал себя мастером; другой, молодец, кое-как отбивался, а приятели этого заводилы никому не давали вмешиваться: пусть-де бьются один на один. Исход между тем был очевиден. Тарасик все же влез и сделал так, что он вместо парня будет драться один на один. И тут началась потеха. Драма перешла в фарс. Тарасик даже вроде особенно и не уклонялся, а все равно попасть в него было невозможно, а сам не в полную силу бил парня в лицо - слегка, чтобы тот не упал. Расквасил ему лицо буквально всмятку, тот уже и видеть перестал, сник, но и не падал, под конец Тарасику надоело, и он нанес уже сильный удар в лицо и заводила уже окончательно слетел с копыт. Григорьев похохатывал и щелкал орешки. Тарасик якобы расстроенный таким исходом, начал говорить: "Спасибо, ребята, хорошо подвигались. Вы обязательно еще приходите! Когда из больницы выпишетесь, недельки через три, так сразу и приходите". Преданный дружок избитого гопника хотел влезть, вмазать неожиданно, и тут уже Тарасик положил его с одного удара, точнее - с двух. Причем сперва ударил ногой в челюсть и тут же пяткой этой же ноги сверху вниз как колуном - очень эффективный и зрелищный прием. Парень сложился и рухнул на месте, как небоскреб одиннадцатого сентября, даже не пикнув. Интересно было наблюдать, как человек с амбициями обламывается. Тарасик такие вещи обожал.
  В другой раз, когда они с Тарасиком шли из сауны к станции метро, стали свидетелями забавной стычки на трамвайной остановке. Какие-то два подростка нападали на мужика годами лет под сорок, который, сверкая лысиной, отбивался от них, как медведь от собак, широко размахивая руками. Пацаны, как шавки, отлетали от него, падали, вскакивали и нападали снова. Тарасик наблюдал за этой сценкой с огромным удовольствием.
  - Вмешаться не хочешь? - спросил Григорьев хохочущего Тарасика.
  - А зачем? Тут не поймешь, кто прав, а кто виноват, вот если бы пацаны его свалили и стали добивать ногами, мы бы тогда и влезли, а так мужик чувствует себя настоящим бойцом. Молодец.
  Сам бы Тарасик уложил бы обоих хулиганов за несколько секунд, максимум за три, врезав пару раз даже не в полную силу, и, конечно, такого прикольного шоу уже не получилось бы. Народ, в большинстве своем подвыпивший, угорал.
  Тарасик рассказал Григорьеву, что только однажды испытал настоящий ужас - на шоссе, где-то в районе Петергофа, когда за поворотом въехал на подъем и вдруг оказался впритык за платформой, с которой медленно и неуклонно скатывался дорожный каток. Тарасик взглянул в зеркало, испугался: вдруг кто-нибудь выскочит из-за поворота и на полном ходу вмажет ему в зад, а значит, вобьет под сползающий каток и ничего сделать будет невозможно. Если бы он был в машине один, тут же бы и выскочил, - черт с ней, с машиной! - но рядом сидела жена, а сзади - сын, который еще ничего не видел, а жена так просто оцепенела. Тарасик тогда мгновенно включил передачу, сдал чуть назад, а потом, резко вывернув руль, рванул вперед и ушел на обочину - чуть ли не в канаву - в тот самый миг, когда каток с грохотом обрушился на дорогу и покатился по склону. Все их безумные тренировки юности с лихвой окупились в эти страшные пять секунд.
  Таков был Тарасик, но сыну его это все, увы, явно не передалось. А бывало совсем по-другому. Однажды позвонил опять же старый флотский товарищ, попросил приютить на пару дней своего отпрыска, приехавшего поступать в военное училище. Поезд приходил ночью, и хотя от вокзала до дома было всего двадцать минут неспешной ходьбы, Григорьев беспокоился, как мальчишка доберется, не пристанет ли кто к нему по дороге. Жена его пилила целый вечер: надо непременно встречать ребенка, вдруг чего с ним случиться, ты ж за него отвечаешь. Однако когда парень вошел, все поняли, что опасаться было совершенно нечего - было ясно, что к таким на улице не пристают. Это был высокий здоровенный парнище, спортивный и очень уверенный в себе, впрочем, точь-в-точь как и его папаша в юности. С такими вообще предпочитают не конфликтовать и разговаривают вежливо даже самые отъявленные хамы - себе дороже. Такой при соответствующей ситуации без малейших колебаний может дать в морду, и лучше его не сердить. И фамилия его была соответствующая - Головач. Он еще как-то разок заходил, уже в форме и, конечно же, с сержантскими лычками. "Почему я не удивлен!" - усмехнулся Григорьев. Потом еще и с подружкой однажды забежал на праздник - девочка тоже была, конечно же, самый, что ни на есть, высший класс.
  Впрочем, Тарасик еще надеялся, что сынуля с возрастом выправится. Такое иногда происходит с гормональной перестройкой: мальчишки худеют, вытягиваются, характер становится жестче, в то же время вдруг нарастает мускулатура. А пока тот был постоянно с мамочкой.
  - Та тоже потакает: сю-сю-сю, поцелуйчики. Мы были другие, - сокрушался Тарасик. - Понятно, один ребенок в семье. Нас у родителей было четверо, с детства все работали по дому, на огороде, кур кормили. У каждого были свои обязанности. Это очень важно. А этот вообще ничего по дому не делает. Даже у себя в комнате не убирается. Спортом тоже не занимается. Я начинаю наезжать, давай ходи на карате, тот к матери, а она: отстань от ребенка, он плохо себя чувствует, должен заниматься, готовиться к ЕГЭ. Чем он там занимается: сидит на компьютере играет, тайком лазает на порносайты, дрочит. Спортом надо заниматься, а не компьютерами!
  И верно, женское воспитание к добру не приводит, и примеров тому куча. Григорьев знал одного такого. Холили его, лелеяли, всюду водили за ручку, и вдруг из мальчишки вырос классический педрила с типичными гомичьими ужимками: "Ой, противный!", колготки под джинсами, стринги, помада, тени на веки и прочее. Правильная ориентация была на каком-то этапе жизни утеряна и уже безвозвратно. Конечно, возможно изначально произошло мозжечковое голодание во время родов, повреждение глубинных структур мозга, но, скорее всего, свою роль сыграло женское воспитание - вот и думай.
  У других знакомых случилась настоящая семейная трагедия. Сын Сёма заделался трансвеститом, собирался делать операцию, удалить половой орган, сделать взамен него влагалище (существует такая специальная хирургическая техника), поменять паспорт, а потом выйти замуж как женщина. Григорьев его как-то видел. С виду он действительно выглядел как девушка, только что был, пожалуй, высоковат, имел здоровенный кадык, хриплый голос и туфли на каблуках сорок третьего размера.
  Другой вариант мамочкиного воспитания. Сын от первого брака другого сослуживца - Димы Кулагина. Парень был классический маньяк Интернета, никуда не ходил, подруги у него не было, поэтому его обуревали фантазии, которые он изливал в жестких эротических историях. Историй таких у него было сотни и на любой вкус, типа однажды я вышел на балкон и случайно заглянул в окно соседней квартиры, а там... Сам сидел перед компьютером со спущенными штанами, сочинял свои мерзкие истории и тут же дрочил в полотенце. Сам он был бледный, сутулый, воспаленные глаза горят, волосы до плеч, иногда в хвостик сзади резинкой схватывал. Мать хотела сдать его в армию, боялась наркотиков, но того не брали: низкий вес, явные психические отклонения. Грудная клетка у него была плоская, как доска, а руки - как веточки. В баню ходить было стыдно, а он и не ходил, дома-то в ванне и то редко мылся. Заветной мечтой его была накопить денег на проститутку. Тысячи две. Другой бы пошел в зал во дворе и подкачал бы мышцу, а этому все было лень. Качал только одно место. Вручную. Понятно, ему в армию категорично не надо, уже на сборном пункте сами же призывники начнут его пиздить. Хотя кто его знает, возможно, с его эротическими фантазиями он вполне даже может прославиться в казарме эротическими сказками на ночь. Представьте себе массовое дрочилово всей казармой. Нет, ему и там бы не поздоровилось. Прибили бы табуреткой. Правильно, что его не взяли. Таких брать нельзя. Это уже будет не армия, а бардак. Он же явно ненормальный. Он, кстати, вполне мог получить белый билет по дурке. И, в конечном итоге, получил.
  Иногда проявлялся еще один сослуживец - Игнаша Богданов ("Богдан"). Однажды зимой встретились, по традиции сходили в баню, попарились, выпили. Обоим тогда уже исполнилось по сороковнику. Бывший боевой пловец Богдан был уже не в лучшей форме: отрастил брюхо, обрюзг, а ведь по юности был очень крепким и подвижным парнем. Короче, выглядел не очень. Были у него проблемы с работой. Игнаша пожаловался Григорьеву, что каждый раз, подходя к работе, испытывает буквально реальную тошноту - хоть противорвотную таблетку пей - стресс и, конечно же, это разрушает здоровье. Буквально не знаешь, как дожить до выходных. Обстановка на работе была просто ужасная, поменялся собственник, наняли нового главного менеджера и тот начал на людей давить. Вроде и зарплата хорошая, и соцпакет, и медицинская страховка, а работать невозможно. Я, говорил Игнаша, боюсь отпуска по той простой причине, что после него придется снова выходить на работу и потом вламывать целый год. Была даже мысль: наняться куда-нибудь на яхту матросом и - в океан - подальше от людей. Работаю, куда-то хожу, а такое ощущение, что жизнь проходить зря. Григорьев с сомнением покачал головой:
  - Там тебя тоже засношают, да и образование нужно специальное, хотя бы типа моториста. И что с того, что ты служил на флоте? Ну, разве что плавать умеешь, и что дальше? Глотки резать? Кулаками махать? Драться под водой? Я думаю, этого мало.
  Тут же вспомнили Звонаря. Звонарь работал, считай, что по флотской специальности: инструктором по дайвингу и весь сезон проводил на Фиджи или в других столь же замечательных местах. Зимой - обычно Египет и Таиланд, и еще иногда Вьетнам. В результате, хотя очень уж богато Звонарь и не жил, но и не бедствовал, а главное, работа доставляла ему настоящее удовольствие. Игнаша откровенно ему завидовал. Григорьев посолил рану: тут же рассказал ему и про Маковку.
  Москвич Маковка тоже, как и бывший григорьевский одноклассник и опер Симаков, в свое время заработал кучу денег, вложился в какой-то доходный бизнес и теперь большую часть года путешествовал по свету на яхте с такими же фанатами моря. В прошлом году решили идти вокруг света. Мероприятие было рискованное, но очень интересное, а для Маковки это была цель жизни. Ведь именно для этого он много лет и зарабатывал деньги. От пиратов они держали оружие - два автомата Калашникова АК-74, которые приобрели в Адене. Все прекрасно знали, что за них выкуп никто платить не будет, так что, если случится такая неприятность с пиратами, придется гнить в плену, а уж яхту потеряют наверняка. Вблизи берегов Сомали, мимо которых они хотели проскочить ночью, все-таки попались: подвалила моторная лодка с вооруженными людьми. Рожи у всех черные, жуткие. Намерения их были понятны безо всяких слов. Пулемета видно не было - только ручное оружие, хотя наличие гранатометов вовсе не исключалось. Гранатометы в таких ситуациях - простое и эффективное решение. Пиратов подпустили метров на тридцать и жахнули по ним сразу из обоих стволов, стрельнули и из подствольника в борт. Троих срезали сразу, лодка потеряла ход, начала тонуть, ответный огонь был минимальный, можно сказать никакой, жахнули туда еще одну гранату. Решили не рисковать: подплыли на резинке и в упор добили двоих, оставшихся на плаву. Чего-то разбойники им там пытались сказать, хрен поймешь, журчали. Затем пустили по воде дымовую шашку. Под это дело ушли, потом с трепетом смотрели на экран радара, не направится ли к ним еще что-нибудь со стороны берега. Это было настоящее приключение. И все-таки снова попались. Догнали-таки их. Уже и с пулеметом, да и гранатомет явно высовывался. Сделали вид, что стопорят яхту, перекрикивались с пиратами: "Вот? Ай донт андестенд! Полис? Кастом?" В это время одного парня спустили с аквалангом с противоположного борта, он подплыл, струбциной прикрепил к днищу пиратской лодки мину и успел еще вернуться - все заняло буквально десять минут. Когда парня втащили на борт, стали ждать. Всех трех здоровенных мужиков потряхивало. Взрывом пиратскую лодку подкинуло вверх и развалило надвое. Пахнуло жаром, палубу яхты обдало брызгами воды и крови. Сами чуть не подорвались, потому что пираты уже решили причалить.
  Вот такое получилось приключение. А ведь им изначально не советовали идти Аденским заливом - ведь известные пиратские воды - однако не обходить же Африку вокруг. И они решили рискнуть. Движение в проливе было очень интенсивное, однако, прилепиться на медленной яхте за танкером или сухогрузу на хвост не получалось. Да и самих могли принять за пиратов и жахнуть чем-нибудь вроде звуковой пушки. И это в лучшем случае. Пассажирские лайнеры вообще шли со скоростью узлов двадцать, не меньше - проскакивали мимо - не прицепишься. Баб-эль-Мандебский пролив (в переводе с арабского - Ворота скорби) прошли спокойно. Там к тому же оказался суперский дайвинг - огромное число затонувших кораблей, однако потом начались приключения. Что ж, так стояли когда-то моряки прошлого, сжимая в руках шпаги и топоры и дуя на фитили мушкетов, когда к борту их судна подходил пиратский корабль.
  В статье "Закон и Экономика Пиратской Организации" (The Law and Economics of Pirate Organization), опубликованной в Интернете, некий исследователь Лисон пишет: "Пираты известны своей жестокостью, безалаберностью и жадностью. Однако реальность была несколько иной. Пираты были высокоорганизованными преступниками, кардинально отличающимися от психопатов, которых описывают писатели и кинематографисты".
  Может быть, когда-то так и было, но в наше время это чистые бандиты. Могли ведь просто убить на месте. Всем известна история, когда в ноябре 1998 года в Тайваньском проливе был захвачен китайский сухогруз "Чунг сон". Пираты тогда обезглавили всех 23 членов команды, а тела выкинули за борт. Сам же корабль продали сингапурскому бизнесмену за 300 тысяч долларов.
  Маковка после того приключения стоял исключительно за радикальный подход.
  - А по мне их надо убивать прямо в море. А иначе они подумают: с этим не получилось - не догнали, пойдем других ловить и грабить. А ведь испокон веков закон был один: пират подлежит уничтожению. Раньше так всегда и делали. Хуйнуть по ним из гранатомета или с самолета ракетой. И летчикам тренировка и людям польза. Говорят, китайцы, если ловят пиратов, сразу их расстреливают, а потом выбрасывают за борт - акулам. Якобы поэтому в Южно-Китайском море пиратов почти нет. Конечно, самый простой и политкорректный вариант тогда был: отдать яхту, сохранить жизнь, посидеть какое-то время в тюрьме, дать себя избить, потрепать нервы родственникам, чтобы те собирали выкуп, значит, влезть в безумные долги (за просто так никто не даст - разве что в долг - кому есть до тебя дело?), и все чему нас учили, все наши понятия - все пошло бы прахом - скажи, смог бы ты дальше жить нормально? Смог бы я с тобой теперь так вот разговаривать? Есть вещи, которые делать ни за что нельзя, иначе - в тебе что-то сломается, и ты дальше все равно не сможешь жить, станешь другим, будешь пресмыкаться. Некоторые поступки опускают человека на всю жизнь. Представляешь, какой-то черный бандюган с оружием в руках будет тебя бить и приказывать тебе. Для бывших боевых пловцов это было невозможно, как невозможно для омоновца, чтобы его зашпыняла шпана. Есть важные стержневые принципы, с потерей которых даже сама жизнь теряет смысл. Кроме того, пират - исторически существо вне закона. Его место - в петле на рее и в кандалах на галерах. Все века почиталось за честь убить пирата. Интересно, что я увидел в их черных глазах изумление: мол, кто-то еще смеет оказывать сопротивление! Вот он уже идет на дно и еще удивляется...
  
  Следующий день был понедельник, а по понедельникам с раннего утра в Бельдиби приезжал базар: длинная череда прилавков под тентами с разнообразными товарами, как с продуктами, так и с тряпьем. Машке тут же захотелось махровый банный халат. Долго выбирали. Когда проверили, то оказалось, что он упакован без пояса. Продавец был явно недоволен претензией, но пояс взял от другого халата. Машка этим происшествием была очень горда: "Меня не надуешь!" Себе Григорьев купил сразу две пары джинсов.
  Придя на пляж, Григорьев, к его удивлению, обнаружил там Ирину. Все утро нее было прекрасное настроение, она много смеялась, просто звенела смехом. Рядом располагалось некое любопытное существо вероятно женского пола, которое так и лежало на одном месте на лежаке под палящим солнцем с самого утра и до вечера, кажется, вообще никуда с пляжа не уходило, даже на обед. Это была совершенно необыкновенная иностранная женщина, лет уже, наверное, к сорока - точный возраст было определить чрезвычайно сложно: уж очень она была худая - так что кожа висела, да и к тому же загорелая буквально дочерна. Загорала она круглый день, причем лежала топлесс на солнце, периодически густо намазывалась маслом и очень редко купалась. Из-за болезненной худобы груди ее выглядели дряблыми мешочками и не представляли никакого эротического зрелища. Все смотрели на нее как на страшноватую диковинку, хотя несомненно в ней была порода, не исключено, что некогда она работала моделью - по походке, повадкам. Трудно и невозможно было представить ее в офисе или за станком. Хорошая была бы иллюстрация к энциклопедической статье "Нервная анорексия". Мумия выглядела краше, чем эта бывшая модель. Наши, в большинстве своем довольно полные женщины, смотрели на нее со смешанным чувством. Эта была та ситуация, в которой они чувствовали свое некоторое превосходство и выпячивали груди.
  
  На лежаке рядом возлежала театральный администратор Вера Павловна, ненавистница гаремов. Работала она в одном известном питерском театре. Рассказала, что с каждым годом все больше не любит артистов, хочет менять работу:
  - Они как дети. Если едешь с ними на гастроли за границу: уже после дьюти-фри - они все пьяные, отсюда вечные скандалы в самолете, стюардессы бутылку буквально отрывают ото рта, как соску. То они паспорт потеряют, то багаж. Задолбали уже! Я их спрашиваю: "Как вы вообще со своими семьями-то ездите за границу на отдых?" - Те отвечают: - "Нормально ездим!" Я думаю, когда сами они ни за что не отвечают, то очень расслабляются. И это происходит почему-то именно на гастролях.
  Дружок Григорьева, Валера Белова, много лет проработавший в ГАИ, однажды остановил одного очень известного артиста театра и кино банально за превышение скорости. Артист, хотя на удивление был абсолютно трезв, при разговоре ни одной фразы без мата не произнес. У Белова просто челюсть отвисла: даже он такого изощренного мата еще в жизни не слышал. Рассказал Григорьеву. На это Григорьев ему сказал тогда то же, что и теперь Вере Павловне:
  - Богема!
  Около двенадцати Ирина куда-то исчезла. Полотенце ее осталось, а ее не было. Вернувшись после очередного купания, Григорьев растянулся на лежаке и закрыл глаза. Слышал, как Олеся говорила Наталье:
  - Сколько я могу ездить одна? Меня Серега скоро за такие дела просто убьет, больше не отпустит. И Максима надо хотя бы раз взять. Это Ирке все равно: мужа у нее нет, ребенок все лето в лагере. А ведь вполне могла бы и его вывезти на море. Он уже большой, мешать ей не будет.
  - Ну, это как сказать. К ребенку хочешь - не хочешь все равно будешь привязан: на ночь уже гулять не уйдешь, да и утром до обеда не поспишь!
  Прибежала на пляж возбужденная Машка, рассказала страшную историю, что прошлой ночью две девушки из отеля якобы поехали с аниматором куда-то в ночной клуб - в Кемер, а он их куда-то завез, продал там кому-то за пятьсот долларов, но им как-то удалось сбежать, и теперь этого аниматора с косичками (имя его Григорьев запомнить не мог, вроде бы Мелих) задержала полиция. На следующий день парня действительно не было видно в отеле. Других аниматоров звали Дженк и Коби.
  И ничего удивительного: всюду на юге девушек подстерегают опасности. Одна девушка на работе рассказывала, что ее подруга как-то в подобной поездке в Турцию записалась на массаж тела. Массаж ей делал молодой турок и так ее домассировал, что она и сама не заметила, как между ними произошла интимная близость. Она себе, конечно, попеняла, даже всплакнула, что не удержалась, но потом отправилась на массаж еще раз, еще и денег заплатила. Ей снова потребовался оргазм - зависимость возникла моментально. И ругала себя, а пошла. А ведь хороший мальчик у нее был в Питере.
  Как-то Григорьев прочитал в газете, что в Анталии не так давно якобы накрыли один подпольный публичный дом. Анталию было хорошо видно через залив: белые дома сплошной полосой по берегу и на холмах. Там обнаружили сексуальных рабынь в основном из России и Украины. Наверняка подобные публичные дома есть и в России, да и везде в мире. Глупых молодых женщин обманом заманивают туда, отбирают документы и потом зарабатывают на них деньги, заставляя заниматься сексом. На Украине - в Николаеве, в Одессе, - говорят, существуют целые банды под видом модельных агентств, переправляющие молодых девчонок в турецкие бордели. Как-то находили немало дур, притом красивых, якобы для работы моделями. Те верили и оказывались, по сути, в сексуальном рабстве. Причем, вполне возможно, что они предполагали, что какой-то секс будет, но не бесплатный, и деньги заработают, но никак не рабство.
  Тут же вспомнилась история, произошедшая в Анапе, когда две восемнадцатилетние девушки познакомились на пляже с приятными молодыми людьми, сели к ним в машину, и те отвезли их к себе на ферму, где девушки целыми днями вынуждены были работать на винограднике, а ночью хозяева их насиловали. Осенью после сбора урожая они намеревались продать девчонок кавказцам. Вполне вероятно, что там бы они навсегда и сгинули, но рабыням удалось чудом бежать чуть ли не в голом виде. Повезло еще и в том, что родители подняли панику, а то кто знает, как сложилось бы: не вернули ли бы их назад хозяевам, задержавшие их местные милиционеры. Подобные случаи были не так уж и редки. Одна похищенная девушка в подобной ситуации регулярно беременела и родила своему похитителю нескольких детей, которых он тут же после рождения и умертвлял. Девушке одной появляться там было просто опасно: могли запихать в машину и увезти в горы. Рядом были Адыгея и Ингушетия - территории вне законов. Девушки в одиночку по улицам там и днем не ходят, а уж вечером вообще не высовывают носа из дома.
  К полудню ветер усилился, и море забелело барашками. У горизонта серел профиль пограничного корабля, а где-то там дальше за горизонтом лежал остров Кипр. Кстати, одна знакомая Григорьева, которая имела в Питере швейное производство, после отдыха на Кипре решила запустить фабрику и на этом замечательном острове. Так вот, открыть там дело оказалось гораздо проще и дешевле, чем в России. Она была этим приятно изумлена и поначалу все ждала какого-то подвоха, но все документы проходили вовремя, очень быстро, и никто не потребовал с нее взятку.
  После обеда у бара Григорьев встретил золоцепочного Влада с подругой. Влад откровенно скучал и порывался хорошенько выпить, подруга его стремилась по магазинам. Под конец Влад дал ей денег и отправил ее с какой-то теткой - такой же шопоголичкой. Сам же остался пить пиво. А на обед он всегда брал ром, причем непременно подходил два раза - за добавкой. Здешний ром ему очень нравился, хотя Влад был исконным любителем водки.
  Влад под пиво вдруг рассказал про своего бывшего шефа, который считал необходимым трахнуть всех своих секретарш, и, говорят, даже на уборщицу покушался.
  - Зачем ему это было надо? - удивился Григорьев в плане уборщицы.
  - Собака поднимает лапу, метит территорию, потом ходит, нюхает свои и чужие писюли, и для нее это очень важно. Человек при всем своем интеллекте тоже остается стадным животным. И тоже метит. Наглядный пример - известная всем скандальная история времен Советской власти. Один крупный кинорежиссер долгое время пытался трахнуть известную актрису, причем замужнюю, и очень гневался на нее, что та ему никак не давала и строил ей за это всяческие козни. При всей его гениальности и интеллекте, ему почему-то чрезвычайно было важно эту молодую красавицу, которую хотело почти все мужское население страны, отыметь. И весь этот его интеллект и духовность, получается, что ни черта не стоят. И тут надо сказать прямо: он просто старый похотливый козел! Но может быть, это как раз и питало его талант или являлось одной из граней его многообразной художественной натуры. Но если смысл искусства сеять разумное, доброе, вечное - то он по своему гнусному поведению не имел никакого морального права куда-то кого-то звать типа в счастливую даль...
  В этот момент аниматоры оглушительно засвистели в свисток: наступило полчетвертого - объявили начало водного поло. И закрутилось: потом пляж, волейбол, купание, сауна, ужин.
  Перед открытием ресторана у дверей всегда собиралась небольшая нетерпеливая толпа. Автомат горячих напитков, как обычно, работал плохо, да и выдавал только кофе. Чаю этот аппарат не делал вообще. Мясо было соевое, невкусное, зато в изобилии наложено салатов, хороший сочный и сладкий арбуз. Территорию перед рестораном занимал сад из гранатовых деревьев. Там тоже стояли столики.
  На ужине все приходили кто в чем, однако голых и полураздетых в ресторан не пускали. На Родосе в отеле, помнится, существовал довольно жесткий дресс-код: на обед (это вечером, по-русски - ужин) мужчинам можно было входить в ресторан только в брюках.
  После завтрака Григорьев пошел в номер, там еще с часик поработал на ноутбуке, закончил ровно в девять и, хлебнув прямо из горлышка пару полноценных глоточков "Рэд Лэйбл", направился во двор - к бассейну, как говорила Машка, "потусить". Ирины, естественно, не было, хотя обе ее подруги сидели со стаканчиками, потягивали, как обычно, водку с фантой. Водка была анисовая, "ракия". Ее лучше было пить именно с "фантой", поскольку в чистом виде она была противная, а в смеси со льдом сразу мутнела и выглядела как разведенное молоко.
  В баре у бассейна уже сидела компания пьяниц во главе с мужиком в красной футболке с надписью Hurgada Red Sea Diving, которые туристы обычно привозят из Египта. Он был вроде как главным врачом то ли какой-то больницы, то ли кожвендиспансера, то ли в Хабаровске, то ли в Чите, и с утра всегда уже пьяный. На руке у него сверкали очень дорогие с виду часы, которые, впрочем, вполне могли оказаться и подделкой, но вполне могли и быть настоящими. Спросить у него о часах было неудобно. Он в этих часах и купался. Мужик отдыхал на полную катушку. Из него так и пер отпускной оптимизм, он постоянно улыбался. Жена его, женщина неопределенного возраста, тоже пыталась соответствовать, но у нее плохо получалось: ее постоянно тянуло одернуть мужа, который участвовал во всех местных играх и конкурсах, особенно подбадривал молоденьких, вставал, когда красотки бегали на соревнованиях, где нужно было за минуту перецеловать как можно больше мужчин, орал со своего места: "Меня! Меня!", исступленно аплодировал. Понятно, жене его это очень не нравилось.
  Вечерами чаша бассейна подсвечивалась снизу подводными лампами, вделанными в стенки. Вечером приходили работники и заливали в бассейн из пластиковых канистр дезинфицирующий раствор, пахнущий хлоркой. Главный врач, видя это, одобрительно закивал:
  - Пусть, пусть льют. В прошлом году знакомая семья ездили в Турцию, постоянно тусовались у бассейна, и вся эта семья, и еще много народу заболели ужасной ангиной. Тогда многие обращались к врачу. Наверняка что-то подхватили через воду. Не заболел у них только папаша, который постоянно пил ром и видимо им дезинфицировался.
   Промелькнула Машка с пластиковой бутылкой, наполненной неизвестной жидкостью, и снова куда-то исчезла. Позже оказалось, что они с подружкой набрали в эту бутылку самый настоящий алкогольный коктейль из всего, что только возможно, и этим пойлом напоили двух молодых ребят-немцев, которые после этого очень долго добирались до своего номера, а один так, кажется, и ночевал на полу в туалете первого этажа. По утру турчанки-уборщицы его там в блевотине и нашли. Кроме того, один из них потерял бейсболку, а другой - сотовый телефон. Напиться было сложно, и вся система была так сделана, что выпить для веселья можно, а напиться - нет, поскольку наливали помалу, да еще и разбавляли. Тут был свой опыт работы с российскими туристами, поэтому все вокруг были слегка поддатые, но не слишком пьяные, разве что за некоторым исключением.
  Ирина так больше и не появилась, Наталья отправилась спать, а Олеся позвала Григорьева сходить на дискотеку. Договорились встретиться через десять минут. Григорьев надел брюки, чистую футболку и спустился в холл.
  Там девушка смотрелась в большое зеркало и показалась Григорьеву необыкновенно красивой.
  - Вы просто восхитительны! - сказал он ей.
  - Спасибо! - просияла она, сама собой любуясь. Было чем любоваться.
  Наконец, появилась расфуфыренная, благоухающая Олеся. Пошли с ней через дорогу на дискотеку "Жесть". Охранник на входе обхлопал Григорьева, наверняка на наличие бутылок. Вошли на танцпол. Народу на дискотеке было битком. Наверно, несколько сотен. Шум стоял неописуемый. Воздействие света и звука было ошеломляющим. Низкие частоты отдавались в желудке.
  Никакой мелодии вообще не определялось. Был только ритм: бум-бум-бум. Мерцал стробоскоп, отчего иногда казалось, что пол качается, а танцующие застывают в причудливых позах. Люди были разных возрастов. Были и тут молодые турки, которые клеились в основном, к одиноким женщинам среднего возраста, и тут же куда-то их уводили. Отрывались девчонки-подростки - вход в пока запретный мир взрослых отношений тут был им приоткрыт, когда еще мама позволит дома сходить в ночной клуб? Взрослый макияж: яркий маникюр, накрашенные глаза и губы. Очень серьезные, они танцевали старательно в своем кругу, и, причем, здорово танцевали. Женщины за сорок практически все были повышенного питания, словно их специально откармливали. Им тоже хотелось беситься на дискотеке до утра, но для них оставался только алкоголь. Всему свое время. Юг как-то слаживает такие противоречия, покрывает тьмой, пологом, одурманивает. Однако дергаться до утра в таком безумном темпе было утомительно, ждать заливки пеной не стали. Не тот возраст и не то настроение.
  На выходе с дискотеки встретили Влада с подругой. Вид у них был очумелый.
  - Чего это с вами? - спросил их Григорьев.
  - Это ведь не музыка, а долбежка мозгов. Как колотушкой по балде колотят, электронным ритмом и мигающим светом. Чуть не стошнило.
  Подошел еще один русский, уже порядочно пьяный в футболке с надписью русскими буквами "Калигулла" и с Колизеем на картинке. Был он босиком, имел унылый вид:
  - Ребята, я шлепки свои где-то потерял. Белые такие. Не видели? Оставил где-то, но не помню, где. Умыли точно!
  - Да купи ты себе новые - тут все лавки этим барахлом забиты! - отмахнулся от него Влад.
  Мужик ушел.
  - Странная у него какая-то майка. Калигула, кажется, написана ошибкой, - сказал Влад.
  - Хрен его знает. Может, они и специально так сделали, - пожал плечами Григорьев, поднялся и, немного пошатываясь, отправился спать. По дороге в отель ему встретился турок, которой приветствовал его "А, брат!"
  Кстати, имя его было Атилла, что по-турецки означало "Тот, который на коне". Еще там из персонала были Арслан, Челик, Ышык, Кылыч, Киргиз, Таркан и Мемо. Кто из них кто Григорьев всегда сказать затруднялся. Отличал одного здоровенного турка, которого все звали Рэмбо, потому что у него была футболка с этим именем. А одну женщину из Челябинска Григорьев звал Акира, или еще Акира Куросавовна, потому что у нее на футболке было написано AKIR. A мужика, который потерял тапки, они с Владом они так и стали звать "Калигула".
  Следующим утром на пляже Григорьев встретил ту самую ослепительную вечернюю красавицу, увиденную им давеча у зеркала. После бессонной ночи и без макияжа она уже не казалась такой прекрасной, личико ее припухло. Впрочем, Григорьеву до нее дела не было. Он нырнул с пирса, отплыл подальше, обернулся, посмотрел на покрытые лесом горы. Горы снова были в сплошных облаках, и снова показалось, что собирается дождь. Однако потом облака разнесло, и снова ни одной капли не упало на землю. На пляже молодые девчонки фотографировались в эротических позах.
  Кстати и о фотографиях. С ними надо быть поаккуратнее. Один парнишка у своей подруги в рабочем компьютере буквально случайно наткнулся на папочку под названием "Лето!!!". Она принесла фотки, показала подругам, а не успела стереть. Действительно, прикольные, впечатляющие были фотографии, только ее парню, в отличие от подружек, они вовсе даже не понравились. Он тут же поместил одну мерзкую картинку (здоровенный член чуть не прижат к щеке, сперма соплёй блестит на подбородке, улыбка в поллица, глаза косые) ей как обои на "рабочий стол". Она как всегда, придя утром на работу, включила комп и, пока тот загружается, пошла ставить чайник и докрашивать глаза. Возвращается - в комнате мертвая тишина, никто в ее сторону не смотрит. Все делают вид, что заняты неотложными делами. Подходит к своему столу и все тут же понимает. Что-то еще такое парень там оставил на столе. Народ эту историю рассудил так: побаловалась - ладно, - это твое личное дело, твоя частная жизнь, но снимать на фотик такие вещи было никак нельзя. Правильно, что запрещают съемки в некоторых клубах. Не себя так других подставишь. Сама виновата.
  Григорьев тоже привез в Турцию "цифровик", но его, как и обычно, с самого начала забрала себе Машка.
  С Ириной они встретились традиционно на волейбольной площадке перед самой игрой, перекинулись парой слов.
  К девяти часам все столики у бассейна были уже заняты. Ирины, конечно же, еще не было. За столиком с Натальей и Олесей сидели два молодых парня, лет двадцати двух, вряд ли больше. Они оказались этническими немцами самого что ни на есть российского происхождения, не так давно проживающими в Германии, сами откуда-то с Поволжья, из самой российской глубинки. Ходили в языковую школу. Один из них собирался служить в Бундесвере по контракту аж целых девять лет, поскольку там и зарплата была приличная, и можно было выучиться какой-нибудь гражданской профессии. И то лучше, чем болтаться без работы. Появилась Ирина.
  Некоторое время сидели, потом Ирина вдруг, посмотрев на часы, занервничала, поднялась, сказала: "Я сейчас приду".
  - Ты куда? - спросил ее Григорьев.
  - Мне надо на минутку зайти в номер! - Она отошла и тут же пропала.
  После половины двенадцатого, когда бар закрылся, Григорьев, так Ирину и, не дождавшись, вышел из отеля и пошел прогуляться по улице, где в это время работали все магазины.
  По улице туда-сюда шатался праздный народ, тянулись бесконечные торговые ряды, работали ресторанчики. Оттуда звучала восточная музыка, тянуло запахами шафрана и карри, ароматным кальянным дымом. На диванах, развалясь, сидели люди, курили, смеялись. В воздухе Кемера была растворена любовь. Душа Григорьева трепетала. Ирины, однако, нигде видно не было, и Григорьев вернулся в отель. У бара рядом с бассейном, тусовалась с друзьями Машка, кажется, уже не вполне трезвая. Григорьев поморщился, но ничего говорить ей не стал.
  Встретил Влада, тот посетовал:
  - Бабы считают, что мужчины-турки - красивые, а русские - нет. Это в целом по нации. Обобщенные данные. То же самое, как русские женщины красивые, а немки - нет. Конечно, там есть Клаудия Шифер, и в России есть мужики знатные, сходу только не припомню. А тут в курортной зоне возьми чуть не любого молодого парня: чистый мачо, смуглый, активный, очень белые зубы. Некоторые считают, что этот персонал проходит специальный фэйс-контроль. В Стамбуле и в глубинке Турции встречаются довольно жуткие типы...
  
  Когда мужчине нравится девушка, что обычно делает мужчина? Конечно, хочет как-то выпендриться перед девушкой. То же самое, впрочем, делал и Григорьев: он хотел уговорить Ирину съездить на дайвинг и там под водой показать ей класс - кое-какие приколы, которые он знал еще со службы на флоте. Что-то он все еще помнил с тех давних времен. И опять же она была бы рядом под водой - та же возможность случайных прикосновений. Та отказывалась из боязни, Григорьев настаивал. Машка тоже отказалась, мотивируя тем, что тут нырять ей не интересно: мало рыбы и нет кораллов. Машка впервые ныряла с аквалангом в прошлом году на Красном море, Григорьев видел ее, когда нырнул следом с маской: она плыла рядом с инструктором с выпученным глазами.
  Короче, Ирина ехать наотрез отказалась, и кончилось тем, что Григорьев отправился на дайвинг один.
  В восемь утра за ним к отелю заехал микроавтобус "Фольксваген", и уже минут через пятнадцать Григорьева доставили в порт Кемера. Поднялся на яхту. На борту пока была только команда. Григорьеву сказали:
  - Вы приехали самые первые, придется немного подождать.
  - Ладно. Я никуда не спешу.
  И пока ждал, задремал, растянувшись на клеенчатом матрасе под тентом на верхней палубе. Яхту чуть покачивало.
  Григорьев очнулся от дремоты, Потом заурчали двигатели, и корпус яхты мелко задрожал. Яхта медленно отвалила от причала и вышла из порта.
  Конечно, если заниматься дайвингом серьезно, то лучше было ехать чуть южнее по побережью - в город Каш. В путеводителе было написано так: "На дне моря у побережья города можно встретить не только диковинных морских жителей, но и античные амфоры, первую в мире каменную статую акулы, керамическую подводную выставку и грузовой танкер второй половины 20 века.
  Говорят, что недалеко от острова Mэис находится затонувший еще вo времена Второй Мировой Войны по пока неизвестным причинам трехмоторный итальянский военный самолет. Самолет, лежащий на 57-ми метровой глубине, начал погружаться в песок и из-за посторонних кусков метала на хвосте накренен в сторону хвостовой части до 70 метров. Вокруг его останков разбросаны не взорвавшиеся и предположительно все еще активные боеприпасы"...
  Команда туристов, желающих понырять с аквалангом, собралась самая, что ни на есть, интернациональная. Кроме Григорьева там были еще двое русских - семейная парочка (жена, довольно симпатичная дамочка около тридцати, и муж годами лет под сорок и явно с хорошего бодуна); потом семейка из Казахстана: мать, очень полная женщина (придется груз подбирать), и двое ее узкоглазеньких детей-подростков - явно обеспеченные; один здоровенный литовец; парочка из Израиля - молодые красивые ребята, которые, если не ныряли с аквалангами, то шумно бултыхались в море у борта яхты, а отдыхая, забирались на торчащие из воды скалы. Была там и целая турецкая семья: толстенный папаша, на которого гидрокостюм удалось напялить с большим трудом и опять же навесили большой груз, его жена и тоже большие по размеру дети, и еще кто-то. Встали на стационарный якорь в небольшой бухте у какой-то скалы, где стояли еще две такие же яхты. Глубина там была небольшая: метров, наверное, шесть. Инструктаж перед погружением провел русский инструктор Вячеслав, потом его повторил уже по-английски инструктор-турок, вставляя для своих и турецкие слова. Недалеко в скале была вымытый морем довольно глубокий грот, в который можно было заплывать. Григорьев так и сделал. В гроте стоял звучный плеск, а на своде, будто прилепленный, висел огромный валун. Григорьев еще подумал, что когда-то он непременно должен упасть. Это может быть и через сто лет и завтра и через час. С другой стороны, без землетрясения вряд ли упадет. Во время погружений случились мелкие неприятности: казах-мальчишка вынырнул на поверхность, воя от боли в ушах, а мужик, который был с бодуна, погрузиться вообще не смог: ему сразу стало плохо, его вытащили на борт, и миловидная жена его, с трудом скрывая раздражение, ухаживала за ним.
  Надевать гидрокостюм Григорьев не захотел: вода была теплая и дно неглубокое. На большой глубине можно попасть в холодное течение и тогда мало не покажется. В то же время гидрокостюм в южных морях является и средством защиты от ядовитых морских обитателей. Один приятель зимой поехал отдыхать на Мальдивы и там во время ныряния на рифах совсем недалеко от берега вдруг ощутил сильную боль в колене - как ожог - будто раскаленную иглу воткнули. Оказалось, это его коснулась шипом какая-то ядовитая рыба. Нога тут же распухла, страшно болела, и пострадавшего немедленно отвезли на вертолете в местный госпиталь. Дальнейшее лечение, уже по возвращении в Россию, заняло с месяц, если не больше. Он долго хромал. Григорьев над ним смеялся: "Вот в Анапе такого не бывает - там вообще рыбы нет: она там погибает от грязи!" В Анапе, впрочем, в изобилии были большие студенистые медузы и полиэтиленовые пакеты. Другая девушка уже на Бали, ныряя с аквалангом, напоролась передней частью бедра на медузу и получила ожоги второй степени - с пузырями и очень боялась, что после этого останутся рубцы.
  Наконец дошла очередь погружаться и до Григорьева. Стал надевать акваланг, чисто автоматически, даже не думая, проверил давление в баллоне, оно было нормальное: 180 бар. На удивление, снаряжение было очень приличное, итальянское. Один хороший знакомый по имени Соломаха рассказывал, что попал однажды где-то в Египте так, что даже не было указателя давления кислорода в баллоне и глубиномера. Впрочем, они ныряли тогда на маленькую глубину с инструктором, поэтому он не стал и заморачиваться. Задача его была показать море подруге. Сам Соломаха много лет занимался дайвингом и подругу свою приучил. Вероятно, в поисках приключений они однажды затеяли с ней занятия сексом на глубине. Для этого как-то нырнули без гидрокостюмов. Она - в бикини, он - в плавках. Вроде бы все рассчитали, но никак было не пристроится - сносило течением. К тому же стало холодно, потряхивало, что сексуальному возбуждению отнюдь не способствует. В руководствах по подводному сексу специалисты советуют, чтобы вода была не ниже двадцати пяти градусов, и возможно они правы. Девушке еще постоянно было смешно, она пускала пузыри. Соломахе - совсем не до смеха. Пришлось делать это дело на самом дне, уцепившись за торчащие камни. В конечном итоге, подруга стерла колени о песок до крови, а Соломаха порезал ладони об ракушки, когда пытался удержаться на месте. Еще ему показалось, что кто-то приплыл из чужих и подсматривает. К тому же в последний момент из подруги член все-таки выскользнул. Сперма замутила воду флюоресцирующим облачком, сгустками поплыла вверх, ее тут же склевали налетевшие со всех сторон разноцветные рыбки. Удовольствия Соломаха никого не получил, разве что отметился, поставил галочку. Приключение. Будет, что вспомнить. Потом признался, что очень боялся, что какая-нибудь хищная рыба схватит за член.
  Дно тут было не слишком богато растительностью, а море - рыбой, хотя на брошенную булку тут же налетели шустрые серебристые рыбешки. Однако по сравнению с Красным морем, рыбы здесь, считай, что вообще не было, по крайней мере, конкретно в этом месте. Вода была прозрачная. Григорьев где-то читал, что рекорд прозрачности морской воды на планете отмечен у берегов Антарктиды, - в море Уэдделла. Там вода самая чистая, почти как дистиллированная. Белый предмет, опущенный на глубину 79 метров, остается еще видимым невооруженным глазом. Среди морей, омывающих другие части света, самая прозрачная вода в Средиземном море. Контуры белого предмета различаются в нем на глубине 53 метра. Красное море же считается самым грязным, возможно, потому что туда не впадает ни одна река.
  Дима Гайворонский, тоже как в первые поездки на Красное море начал, так продолжал нырять, где только возможно. Однажды он взахлеб рассказывал Григорьеву про знаменитую "Голубую дыру" на Мальте. С другой стороны от "Голубой дыры" была расположена широко известная Коралловая пещера. Дно пещеры находится на глубине тридцати пяти метров. Ее стены и потолок покрыты плотным слоем асцидий и очень красивых розовидных известковых мшанок, которых местные подводники ошибочно именуют кораллами. Внешне они действительно похожи на кораллы - особенно крупные кустистые оранжевые и розовые колонии. Дима показывал фотографии, которые он сам и снимал под водой. У него для этого был куплен специальный подводный бокс.
  
  Наконец, после команды инструктора погрузились. На дне Григорьев развлекался, как мог: дразнил морского червя, дробил ракушки, и на эти осколки, а может просто на стук, приплывали любопытные рыбки. Целый серебристый косяк налетел, когда инструктор начал доставать из пакета хлеб. Рыбки, беря хлеб из руки, клевались довольно чувствительно. Тут, в Кемере, рыбы собирались в большом количестве только тогда, когда хлеб доставали из пластикового пакета да и то почти все они были одного вида, названия которого Григорьев не знал. С Красным морем было, конечно, не сравнить. Кораллов здесь тоже не было, видно зимой море было слишком холодное и кораллы просто не выживали, по крайней мере, не в этом месте. Известно, что кораллы растут только южнее 30 градусов широты. Так что, скорее всего, это были мшанки.
  Вода была теплая, но однако на втором погружении дне в одном месте об этом пожалел - попал под холодную струю градусов в четырнадцать, не больше - аж затрясло, и если бы не загубник - застучал бы зубами.
  Это неизвестно откуда взявшийся холодный поток напомнил Григорьеву один страшный случай времен службы на флоте, когда они однажды погружались на базе, казалось бы, в совершенно спокойную воду и вдруг попали в очень сильное течение, которое резко бросило пловцов в глубину, да кувырком, так что Григорьев и его напарник полностью потеряли ориентировку, их разбросало в разные стороны. Григорьев ушел на дно и там уцепился за какую-то торчащую арматурину, и, наконец, почувствовал противоположное течение, а потом поток иссяк полностью, как будто его выключили. Позже оказалось, что из-за несогласования, в акваторию вошла подводная лодка, и это от ее винтов образовалось такое сильное течение. Там просто не увидели сигнала о водолазных работах: флаг и специальный буек.
  Соломаха предпочитал дайвинг исключительно на юге во время отпуска. Гайворонский же, напротив, любил разнообразие и желал посетить как можно больше мест. То на Мальту ездил, то опять же на Мальдивы, благо средства позволяли. Так однажды набралась компания таких же любителей, и они на пяти машинах поехали нырять в Норвегию. Ездили туда в конце сентября. Там было довольно красиво, однако вода была очень холодная и погружались в сухих гидрокостюмах. Организация дайвинга в Норвегии была очень хорошая, однако погружения стоили гораздо дороже, чем в Египте. Норвегия вообще дорогая страна. Да и традиционная национальная еда Гайворонскому очень не понравилась: была слишком соленая и копченая. Считалось, что это пристрастие к соленому и копченому у норвежцев осталось со времен викингов, которые, уходя в дальнее плаванье, брали с собой главным образом соления и копчения. И еще там всюду подавали вареную картошку в мундире и еще брюкву да морковку. Местное население было доброжелательное. Попадались там и русские эмигранты, но особенно процветали палестинцы и чеченцы: там им сразу давали хорошее пособие, бесплатное жилье. Но те и тут были недовольны: мол, всего три спальни в квартире, да еще такие маленькие, а вот у себя в Палестине дома были гораздо больше, и как я тут поселю всех своих детей. С ними нянчились, как с малыми детьми, а они постоянно капризничали, и работать вовсе не собирались. Почему-то считали, что все им должны по жизни. Там еще была одна русская женщина из Белоруссии, и еще одна, кажется, из Воронежа. Обе работали в местном супермаркете: таскали ящики с продуктами. Еще там в Норвегии поразило обилие грибов, которые никто не собирал. Местные жители признавали только шампиньоны и вешенки, которые покупали исключительно в супермаркете. Гайворонский говорил, что в жизни никогда не видел столько грибов. Белые там стояли всюду, как в сказочном лесу, и никто их не собирал. Маленький ребенок сшибал ногами прямо у крыльца белые грибы. Жена одного парня из дайвингистов тут же насушила небольшой мешочек белых, чтобы взять с собой - в Россию. Под водой поражала специфическая суровая красота Северного моря, гигантские ламинарии, здоровые крабы, ежи и очень много морских звезд. Медузы там были с очень жгучими нитями. У островов под водой скалы образуют множество отвесных стен с различными гротами. Стены гротов усеяны морскими звездами и ежами. Попадаются и затонувшие корабли. Прозрачность воды сильно зависит от места погружения, но пятнадцать-двадцать метров было практически везде. Видели омаров, но ловить их было запрещено. По всему побережью Норвегии шла потрясающая Атлантическая Дорога.
  Фиорды, длинные скальные тоннели, извилистые дороги. Пассажиров раскачивало из стороны в сторону. Гайворонский поездкой остался очень доволен. Ныряли и на Балтике. Вода на Балтике на удивление оказалась куда более прозрачная, хотя тоже, конечно же, в зависимости от места погружения.
  В перспективных планах у Гайворонского была Мексика, море Кортеса и далее - Полинезия, Фиджи. Была у него и великая мечта: Большой барьерный риф. Экологи строили прогнозы, что риф скоро погибнет в связи с быстрым загрязнением океана и глобальным потеплением. Надо было успеть непременно понырять и там, но путевки на дайвинг в Австралию стоили уже слишком дорого.
  Хорошо иметь увлечения, они делают жизнь более насыщенной и цельной. Однако подруга Гайворонского внезапно забеременела, и это дело с поездками резко притормозилось. Нужно было теперь делать ремонт, строить для ребенка дачу. Под это строительство Гайворонский не только потратил все накопления, но еще и влез в долги. И теперь в его словах проскакивало: может, годика через три-четыре. А через год подруга, уже в это время законная жена, была уже снова беременна и притом двойней. Нужна была уже новая квартира, а еще и дача была не достроена (сруб стоит, крыша есть, но внутри - ничего). А что такое строить загородный дом? Считай у тебя свободных денег нет вообще и в ближайшее время не будет. Все деньги будешь переводить в стройматериалы. Строительство загородного дома это как своеобразная "черная дыра" для денег.
  
  Там же в порту Кемера в ожидании своего автобуса Григорьев увидел знакомые лица: это были те самые питерские братки из самолета, уже хорошо поддатые. Оба был мускулистые, один, правда, с заметным жирком, килограммов под сто. Жирный был коротко стриженый, другой - постоянно ходил в бейсболке, скрывающей раннюю лысину, а может, боялся, что сразу сгорит на солнце. "Вот тупизна! - поморщилась тогда Машка, - не дай бог, если в наш отель!" Но они уехали в другой отель - в сам Кемер.
  Братки тоже узнали Григорьева, поздоровались.
  - Ну, как отдыхается? - спросил их Григорьев.
  - Нормально. А как у вас: телки русские есть?
  - Всякие есть, - туманно ответил Григорьев, - А у вас что, девчонок не хватает?
  - С нерусскими не договоришься. Проблемы только получишь.
  - С девчонками нормально, но они все хотят с турками трахаться! Русские их уже, видите ли, не устраивают! - пробурчал толстый браток по имени Юра.
  В этот миг братки, видимо, усмотрели своих "телок" и тут же закричали:
  - Юлечка, красавица!
  Эта Юлечка, которой они кричали, была красивая, стройная блондинка в светлом сарафане в туфлях на высоких каблуках, усыпанных блестками. Любой турок клюнет. Ей было года двадцать три. Подружка ее была куда менее красивая, но гораздо более бойкая. Обе девушки восторга от встречи с земляками явно не испытывали. Они несомненно желали совсем других знакомств, а такого быдла им и на родине хватало. Турки им нравились гораздо больше. Затем и приехали. Сейчас попытаются свалить. Это вполне можно сделать на входе в клуб, куда девушек пускали бесплатно. Мужчинам вход стоил двадцать долларов. Там в клубе вполне можно было затеряться, потом выскочить незаметно и пойти на другую дискотеку. Наконец, поехать в Кемер. Ищи-свищи там. А то эти не отстанут. Юра, вернувшись, с досадой сплюнул:
  - И эта сваливает. Есть у нас в отеле такая Снежана, епт. Куколка! Как только приехали, смотрю, уже с Мехмедом крутит. И эта тоже, Юлечка. С виду она просто цветочек, а глазами так и зыркает на турок. Каждый вечер по клубам, и таких много. Приехали потрахаться. Тут, блядь, на родине сплошные недоебы, а они уже за границу валят. Совсем пёзды осволотели! Я ей прямо и говорю: "Снежана! Ты - блядь, тебе даже родители имя блядское дали. Все вы снежаны, стеллы, риты, алины и тэдэ, от рождения конченные бляди и нимфоманки!" Она мне, знаешь, что ответила? Еще круче: "Для теток хороший, полноценный секс - вопрос жизни! А вы херней страдаете, ни выебать, ни высушить, ни украсть, ни покараулить. Тоже мне, сидят тут, Царь-хуи! Сами виноваты. Так что пошли вы на хер!" И тут же свалила.
  Он тут же с восхищением присвистнул. Его дружок Андрюха тут же всунулся:
  - По этому поводу есть хороший анекдот: встретились через энное время после окончания вуза три кореша: два новых русских и один простой инженер. Сидят, выпивают, новые, как всегда, начинают выёживаться. Один: я, мол, такой крутой, моя жена каждое лето проводит отпуск на Канарах, пусть отдыхает;
  второй: "Канары - это полный отстой! Вот Багамы - это да! Моя теперь только туда ездит"; инженер им: "А моя никуда не ездит, я её сам ебу!"
  Григорьев удивился: неужели и эта Юлечка-красавица туда же? Скромненько так, потупив глазки...
  Впрочем, внешний вид может быть очень даже обманчив. Как-то Григорьев познакомился с симпатичной девушкой лет двадцати семи, которая работала скрипачкой в симфоническом оркестре. С виду очень интеллигентная скромная девушка, в очечках, сходили в филармонию, послушали концерт для виолончели с оркестром, действительно, очень неплохой. Она слушала увлеченно, трепетно, чуть не плакала. Потом пошли в кафе, немного выпили и поехали к Григорьеву. Тем большим было его удивление, какой горячей она оказалась в постели. Она вдруг превратилась совершенно в другого человека, извивалась под ним, шептала: "Целуй меня всюду!", кричала: "Да! Да! Да! Люблю! Люблю! Люблю! Только ты! Ты! Ты! Трахни меня! Меня! Меня! Да! Да! Да!" и к тому же еще и кусалась. И, надо сказать, кусалась очень больно. И к тому же царапалась. А за губу укусила так, что Григорьев взвыл, а утром ко всему тому увидел у себя на носу здоровенную царапину. Григорьева такая горячность даже несколько напугала. Она бесцеремонно разбудила Григорьева и среди ночи и потребовала еще, причем больно ухватила его за половой орган. Григорьев за ту ночь дико устал и совершенно не выспался. Вот как с такой жить? Он хотел просто спокойно и культурно провести время, послушать классическую музыку, выпить вина, заняться любовью на полчасика без напряга и спокойно уснуть. Но нет же - нарвался на какую-то дикую сексуальную кошку, скрытую нимфоманку. Утром она снова была девочка-пай: голая по квартире не бегала, но потребовала себе цитрамона и все говорила: "Пьянству - бой!"
  Вечером Вадим, потягивая пивко и наматывая на палец золотую цепь, безапелляционно заявил:
  - Можешь мне поверить: все одинокие женщины приезжают сюда за приключениями, короче, трахаться.
  - Я вот пока ни разу ничего подобного не видел! - промычал Григорьев.
  Влад только ухмыльнулся всей своей боксерской рожей:
  - Зачем тебе этого нужно видеть и точно знать, тогда как совершенно ясно, что это чистый секс-туризм. Русские женщины просто обожают турок.
   Григорьев не знал, что ему ответить.
  Один разведенный дружок Григорьева, Дима Ганюшкин, некоторое время назад через сайт знакомств начал переписываться, а потом и встречаться с одной очень приятной женщиной. Они ходили и в театр, и в кино, даже на коньках катались и в бассейне вместе плавали - кстати, никаких телесных изъянов он на ней не заметил, - она ему понравилась. Целовались, конечно, но ближе она его к себе никак не подпускала, то есть интимных отношений между ними так еще и не произошло. В то же время на сайте в анкете на вопрос: "Как часто вы хотели бы заниматься сексом?" Она ответила: "Несколько раз в день". Понятно, что в реальной жизни так может быть только или с несколькими партнерами или с вибратором. Рассказывали, что на подобных сайтах иногда просто договариваются о месте, где можно по-быстрому перепихнуться - чуть ли не в туалетной комнате определенного кафе. И такие, оказывается, существуют заведения. Возможно, просто в том учреждении питания был подходящий для этого дела просторный туалет. А тут они посидели у него дома, попили вина при свечах, поцеловались взасос, немножко потискались - и вдруг она встает и уходит ("Мне пора!"). Короче, мужик круто обломился. Яйца болят невыносимо, заснуть не может, лихорадочно набирает в поиске Яндекса "проститутки Петербурга", в конце концов, спускает напряжение вручную, поскольку ждать мочи больше нет. И это нормально?
  Кстати, Ганюшкин показывал ее фотографию Григорьеву, которого эта система знакомств поначалу заинтересовала. Любопытно, что буквально все ее фотографии на сайте были почти сплошь с пляжей Турции и Египта, и она туда, с ее собственных слов, постоянно ездила вместе с некой подругой Лерой. Ганюшкин тут же предложил в следующий раз поехать туда вместе, ну, конечно же, не без задней мысли поселиться с ней в одной комнате, да еще и с одной кроватью, но предложение это было тут же, к его неудовольствию, отвернуто, пожалуй, даже с излишней горячностью. Впрочем, позже Ганюшкин предложил ей как компромисс раздельное размещение (например, взять два отдельных номера), раз уж так человек хочет, а там уж как получится. И вот здесь прозвучала странная фраза, несколько режущая слух: "Мы хотим отдохнуть безо всяких мужчин и уже договорились с подругой ехать только вдвоем". Причем, о женской однополой любви тут речь явно не шла - для этого незачем и ехать конкретно туда, да и с мужчинами знакомиться в Интернете тогда уж вовсе незачем. Кстати, Египтом эти подруги почему-то остались тогда недовольны. Видать, недотрахали или просто что-то не сложилось. Что же касается Египта, то Григорьев случайно услышал, как молодые женщины на работе рассказывали, что их подруги-свободные девицы поехали "оторваться в Шарм", несколько раз там знакомились с арабами на дискотеках и тоже все неудачно, поскольку те почему-то упорно отказывались мыться перед сексом: "мы-де и так чистые", пользоваться презервативами, да и, наконец, искомый секс показался тем девушкам очень уж незамысловатым. И еще там же в Шарме они однажды случайно зашли в лавку в старом городе, а продавцы вдруг опустили занавеску якобы от солнца и тут же набросились на них и стали тискать. Спасло девушек то, что они начали орать во всю глотку. Продавцы испугались, что прибежит полиция и отпустили девчонок подобру-поздорову. В конечном итоге, под самый конец той поездки девчата на полную катушку оторвались уже с нашими же соотечественниками из Москвы, хотя пили те, конечно, будь здоров. И кстати, еще у одного знакомого мужика, - Григорьеву тут же и вспомнилось, - жена тоже как-то выпросилась поехать в Турцию с подругой. Тот, наивный, был, кстати, тому очень даже рад - поскольку тут же прямо из аэропорта переехал жить к своей любовнице. Домой заезжал только для того, чтобы покормить кота, попугая и золотую рыбку, которая все равно сдохла. Ребенка они тогда на все лето отправили в деревню к бабушке. В конечном итоге все трое отдохнули, кажется, очень хорошо. Жена по возвращении с мужем была очень уж необычно ласкова, ничего не вынюхивала и не выспрашивала. Ну, разве что за рыбку досталось, конечно.
  И еще к этому же припомнил Григорьев: одна средних лет дамочка из бухгалтерии уже, наверно, лет восемь подряд ездила конкретно в Аланию, знала там уже всех и вся, и всегда находила себе там мужичка-двух из местных, с кем и проводила ночи в зависимости от настроения. Не брезговала и официантами, и барменами, среди которых тоже попадались, с ее слов, неплохие самцы. И ничего это ей не стоило, напротив - всегда обслуживали хорошо и в баре и ресторане. Она потом этим жила чуть ли не весь год.
  Подобный отдых - что-то вроде наркотика. К нему нередко возникает зависимость. Подруги приедут и тут же в первый же вечер (а чего ждать-то?) соответствующе оденутся и отправятся куда-нибудь на "турецкую ночь" и там выберут себе мужчин, а утром будут отсыпаться в отеле, дремать на пляже и ждать следующей ночи. Они делают так, твердо зная следующие вещи: он никогда не будет твоим мужем; ты можешь делать с ним, что хочешь без всякого стыда - потому что никогда его больше не увидишь; ты можешь требовать от него непременного оргазма, наслаждения и полного своего удовлетворения. Складывается та редкая ситуация, когда отсутствие продолжения романа устраивает всех. В повседневной жизни это обычно устраивает только мужчину, а тут - и женщину. Некоторые курортные типы даже передаются по смене среди знакомых секс-туристок: "Пойдешь туда-то, скажешь то-то, сделаешь так-то и там все получится тип-топ. Еще спасибо потом скажешь!" Кто бы вообще занимался сексом, если бы не получал от этого удовольствия?
  Влад на это сказал, опять же прихлебывая ледяной "Эфес":
  - Дело тут даже не в удовольствии. Это больше, чем удовольствие - это инстинкт - типа такого, какой ведет птиц на юг, или лососей вверх по реке на нерест, несмотря на все препятствия. Часть необходимого жизненного процесса - заложенная программа, которая должна сработать. Ученые нашли такой гормон, что если его ввести, и активизировать определенный участок мозга, появляется буквально непреодолимое желание полового контакта, а некоторые и без этого кончают. Короче или умри или трахнись. Так сделано природой - иначе человечество бы давно вымерло...
  Тут оба они, замолчав, засмотрелись на крупную симпатичную девушку. Та окинула их презрительным взглядом: эти мужчины ей были не нужны, ей необходимо было нечто другое. Каждую поездку в Турцию она воспринимала как шанс. Прежде всего, ей надоело работать. Соотечественники ее не интересовали. Русским она с ходу хамила, а с иностранцами разговаривала очень даже любезно, как бы тот ни выглядел, потому что теоретически под маской простака вполне мог оказаться какой-нибудь скучающий норвежский нефтяной магнат, ищущий русскую жену. Понятно, что глупость, поскольку магнат уж никак не мог находиться в этой дыре, и уж всяко ему бы самому просто в голову не пришло искать здесь подругу. Не то это место. А вдруг?
  Одна девчонка с работы, Алла, уж на что оторва, а ведь повезло именно ей. Вообще-то Алла мечтала выйти замуж за турка. Однажды вроде бы познакомилась, переспали, очень он ей понравился. Считай, всю ту поездку большую часть времени она просидела в номере, все ждала своего любимого, который запретил ей выходить из отеля без него. Однако расстались. Случилась в ту поездку и серьезная неприятность: порвался презерватив. Полгода она провела в страхе, сдавала анализы на ВИЧ. Жила она тогда с богатым пожилым папиком, и тот, чтобы удержать ее при себе, пытался как-то развлекать, иногда отправлял и отдохнуть. Это как бы входило в обязательный пакет платы за любовь, так же, как шуба, машина и съемная квартира. Так они и жили. Бывали у нее связи с молодыми людьми и в России, но ничего серьезного - перепихнулись и разбежались. А в конечном итоге она вышла замуж за спортсмена-футболиста, с которым летела в самолете из той же Анталии и сидела рядом в кресле. Это была судьба! Спортсмен был молодой, богатый, красивый и очень известный. И вообще: просто нормальный парень без разных там прибабахов. С ним вполне можно было жить, и рожать от него детей.
  
  Глядя вслед этой ледяной девушке, Григорьев вдруг припомнил одну историю. Был у них в фирме, да и до сих пор есть, некий инженер Вадик Семенов. Однажды он отправил жену отдохнуть одну в Турцию. Все две недели она не звонила, ну и ладно. Ему было, в общем-то, все равно, даже еще и лучше, но как-то выглядело необычно, не в ее стиле. Обычно она звонила каждый день и тарахтела минутами. Но потом уже в первую ночь по возвращении в постели, когда они занимались любовью, он обнаружил ее странное необычное поведение, начал выпытывать, просмотрел фотографии и там обнаружил-таки турчонка. Та тут же она и призналась, что, мол, влюбилась в этого Хаима и не может без него жить. Однако утверждала, что секса между ними не было, и на этом стояла насмерть. А Вадик, наивный, почему-то поверил. Уже через несколько лет в сердцах она как-то призналась, что секс все-таки был и много, и они развелись. А любил он ее сильно, потому и не простил. Не любил бы, может быть, и обошлось бы. Она тогда, оказалось, ему позвонила, своему Хаиму, а там ей сказали, что он разбился в автокатастрофе. Ну, делать нечего, она поплакала и повернула назад, стала снова подлизываться к мужу. И тот ее простил. На время. Один мужик у нас на работе очень уж внимательно слушал такую историю, оказалось, он тогда с трехлетним ребенком жену отправил, потому что считал, что с ребенком не погуляешь, да и то засомневался после всех этих разговоров. Как-то сразу помрачнел. Отправил-то ее, чтобы самому погулять, и, как оказалось, запросто мог напороться на рикошет.
  Любитель пива Влад на эту рассказанную Григорьевым историю, поигрывая своей золотой цепью, выдал целую тираду:
  - А чему ты удивляешься? Убрать из отдыха на юге эротику это все равно, что убрать еду и даже больше, это почти то же, что убрать море и солнце. Это будет уже не отдых. Поэтому и имеется такой разброс мнений об отдыхе и об одних и тех же городах и отелях. Если было какое-нибудь романтическое приключение, хорошая компания - все прекрасно. Не было - отдохнули плохо. Тут климат такой, много ешь, пьешь, не работаешь, тетки полуголые ходят, настроенные на приключения - понятно, что постоянно и неизбежно хочется трахаться. Иначе и отдых не в отдых. Есть золотое правило: никогда не отпускай одного любимого человека, если не хочешь его потерять! Хоть даже и с подругами. С подругами еще и хуже: специально будут подначивать. Они все, женщины, друг за друга и друг друга покрывают. И еще найдут объяснение, что, мол, хочется романтики и слов любви, а не у плиты сутками стоять большей частью даже без "спасибо". Как писала одна бульварная газетенка, во время рабочего дня женщины думают о сексе тридцать четыре раза, то есть каждые пятнадцать минут. Интересно, как это они все считали, и что женщины думают про секс конкретно. Об этом газета умалчивает. Наверняка это вранье. Про мужчин что-то такое тоже писали. Впрочем, если каждый взгляд на женскую попку, грудь или ножку считать мыслями о сексе, то можно насчитать таких мыслей очень даже много, особенно летом.
   Григорьев на это ничего не ответил. Ирина как свободная женщина вполне могла успеть познакомиться за это время с каким-нибудь другим мужчиной и проводить с ним вечера и ночи где-нибудь в ночном клубе, коих тут на побережье немало. Повеселились, хорошо провели ночь, а утром - доставили даму на такси в отель. Наверняка существует и доставка из клуба. Сервис. А днем тот человек, вполне, может быть, хочет сидеть на своем пляже, поскольку он вообще может быть из другого, даже из более дорогого отеля и поэтому видеться они могут только вечером и ночью. На пляж дорогих отелей чужих обычно не пускают, да и сюда, впрочем, тоже, и пресловутый Хосе Игнасио за этим зорко следил. И на соседнем полупустом пляже Григорьев видел, как проверяли браслеты и гоняли чужих. Да и что делать днем? Днем любовники обычно отдыхают, набираются сил, а для любви существует ночь. По сути одно и то же. Отдохнули, потрахались и разъехались. А он сам разве другого хотел?
  Тут Григорьев вспомнил, что один коллега однажды притащил на работу некую бульварную газетенку, которую купил в метро. Какое-то время она валялась на столе, и Григорьев ее пролистал. Там была злобная, но в целом забавная статья, посвященная этому вопросу, в которой автор с пылом утверждал, что "блядством в южных странах занимаются исключительно русские туристки, и что якобы ни одна уважающая себя западная туристка ни за что не позволит себе переспать с арабом, который на утро будет показывать на неё пальцем своим знакомым и называть не иначе как "Шармута Русия", что попросту означает "Русская Блядь". Вообще среди арабов, русские женщины обычно считаются грязными проститутками, причём все!" Рассказал об этом Владу.
  Влад же с таким утверждением категорически не согласился:
  - Ну, это все пиздёшь: вообще-то секс-туризм придумали англичанки и американки. Просто у них все обставляется немножко по-другому. Поосновательнее. Русские лишь внесли в это дело свойственную им массовость и размах и тут же устроили дискуссию чисто в духе Достоевского: хорошо это или плохо. Политически, конечно же, обидно: русским не дают, а арабам и туркам дают. Но если посмотреть с другой стороны: одинокая женщина живет в определенной социальной среде, скажем, вместе с ребенком от первого брака, а иногда еще и с матерью, работает на виду, мужика подходящего для постоянной связи у нее нет, просто найти случайного человека для мимолетной связи - не всегда удобно, часто и некогда и негде, к тому же неизбежно возникает проблема: встречаться или не встречаться дальше, а встречаться бывает неохота. Мужчина в таких случаях покупает проститутку, а женщина боится вызванивать неизвестного человека, пусть и за деньги, потому что потом можно запросто встретить его на улице, а в небольшом городе его уже невозможно отсечь, как можно выкинуть из своей жизни араба или турка, просто сев в самолет. На все надо смотреть всегда с двух сторон, поскольку все в мире имеет две стороны и правды всегда две, а то и больше. Это фактор свободы, и твоя свобода состоит в том, чтобы отреагировать на это, если ты об этом узнаешь и не пускать свою женщину на юг одну и вообще в места, где возможны любовные приключения. У меня один знакомый работает гидом на Скандинавию, а там почти всегда нужно плыть одну ночь на пароме от Хельсинки до Стокгольма и назад - то есть всего получается две ночи за поездку. В эти ночи идет гульба, пьянка и, как этот самый гид утверждает, он никогда не спит в одиночестве ни туда, ни обратно. Всегда находится в группе женщина в среднем лет так тридцати пяти, которая к нему в постельку непременно залезает. В связи с этим он очень доволен своей работой. Постоянно новые ощущения, а так бы тоска заела каждый раз одно и то же талдычить. Кстати, а к немкам, говорят, турки пристают. Это наши тетки приезжают голодные до любви и приключений, а Турция - это ареал любви для женщин, недолюбленных и недоласканных в России.
  Влад продолжал, поигрывая своей цепью:
  - У моей жены в фирме работают продавцами несколько красивых девушек, а постоянных мужиков у многих из них нет: постоянно меняются, а жениться никто не хочет. И вот девчата прошлым летом втроем приехали в Турцию, и только вышли на пляж, как к ним кинулась толпа мужчин, на них обрушился шквал комплиментов: ты - красавица, я тебя люблю, позволь поцеловать ручку. Причем, судя по всему, все это говорилось вполне искренне, поскольку девчонки все были красивые. Они были ошеломлены, потрясены таким вниманием и, конечно же, потеряли голову. Настя - та хоть как-то держалась, а Аля уже на второй день переспала с каким-то ди-джеем, который, судя по его виду даже на фотке, трахал вообще все, что движется. Поначалу она бегала счастливая, потом рыдала - обычный южный роман, кои случаются в избытке и у нас, особенно, в таком возрасте. Кстати, у нее был парень дома, но на какое-то время она его забыла напрочь, но по возвращении в Россию отношения эти восстановились, как будто ничего и не произошло, и вскоре они с этим парнем благополучно поженились. Мы на свадьбу ходили, кричали: "Совет да любовь! Горько!"
  Григорьев слышал, как нечто подобное рассказывали молодые девчонки у него на работе. В ту прошлогоднюю поездку в Турцию за ними буквально охотились. Однажды они даже как-то чуть не попались в ловушку, типа того, что очень даже могли продать в рабство или в публичный дом. Их пригласили в кафе и вдруг после легкой выпивки они ощутили странную сонливость, поняли, что что-то не так, сделали вид, что захотели в туалет, выбежали, поймали такси и вернулись к себе в отель. После этого они проспали целые сутки, значит, точно что-то было подмешано. Не исключено, что их и продавать-то никуда не собирались, а хотели просто попользоваться сонными, покуражится. История эта была довольно поучительная. Впрочем, и российских клубах такие штуки тоже случаются: поэтому девушки, хотя уходят припудрить носик, оставляют одну подружку караулить коктейли, чтобы туда не подсыпали стимуляторов или наркотиков. Впрочем, такие штуки, говорят, может зарядить подговоренный бармен.
  Однако в целом они остались поездкой очень довольны. А то до этого несколько лет подряд ездили в отпуск на Черное море: в Крым и на Кавказ. Позапрошлый год поехали отдыхать в Лермонтово. Тоже рассказывали. В Крыму в Коктебеле там вопросов нет, загорай хоть без всего, а в Краснодарском крае только попытались позагорать топлесс, так тут же на них наехали здоровенные кубанские тетки: "Как вам не стыдно! Тут же дети!" Короче с пляжа их поперли. Наверно, чтобы мужей их не смущали. Дети-то тут причем? Будто дети сисек не видели! Конечно, если бы самих этих теток конкретно раздеть, то как раз бы и получилось натуральное порно - то, что никак нельзя показывать не только детям, но и взрослым. В таких размерах есть что-то неприличное даже в одетом, а уж особенно в голом виде. Ходящие бочки жира. Груди величиной с мешок картошки. Понятно, питание на Кубани хорошее. А сами эти коровы сидят, щелкают семечки и все плюют под себя. Весь пляж засрали. Обгрызут початок кукурузы и кочерыжку закопают в песок. Это нормально?
  Да и одна только дорога до моря чего стоила: бензин, ночевки да сколько еще штрафов было заплачено! Раз пять штрафовали за превышение скорости, а при въезде в Краснодарский край вылез здоровенный гаишник с огромным пивным брюхом, словно беременный, начал наезжать этим брюхом на Гарика: "Сейчас отправлю на штрафную стоянку за тонированные стекла, сиди там и соскребай, или давай три с половиной тысячи". Тут даже Гарик не выдержал, закипел, в итоге договорились на триста рублей. Далее гаишники уже выбегали, махая палкой, с радостной улыбочкой чуть ли не через каждые сто метров, но брали на тонировку лишь по полтиннику. И еще часов шесть и туда и обратно стояли в гигантской пробке из-за ремонта дороги где-то в Ростовской области.
  Подумав, Григорьев спросил у Влада:
  - Слушай, а почему такое особенное внимание к русским женщинами именно тут, в Турции? Существует мнение, что тяга к чужеземным женщинам у турок обусловлена ограниченной доступностью их собственных женщин. Кроме того, турки очень ревнивы.
  Влад достал свой коммуникатор, потыкал стилюсом и зачитал скачанное им давеча из Интернета:
  - Вот: "Приведем любопытное, хотя и несколько экстравагантное, свидетельство профессора А. Васильева. "Чем мы отличаемся от европейцев? - переспросил меня один торговец. - Очень просто. Мы, турки встречаемся. Вы смотрите на мою жену, я смотрю на вашу жену. После этого мы выхватываем пистолеты и стреляем друг в друга". Некоторые рассказывают, что ревность здесь приведена в рамки национальной доктрины. Женщину на Востоке никто не смеет трогать. В Ираке женщина-смертница наденет пояс взрывчатки и припрется с ним на рынок, и никто ее не вправе досмотреть. И еще: "Известно, что когда затрагивается супружеская верность, турок может быть беспощадным. Убить изменившую жену и её любовника - для турка обычное дело. Однажды турецкий парламент проголосовал за амнистию для одного полицейского офицера, совершившего двойное убийство: он застал жену в объятиях своего брата, вынул пистолет и разрядил его в обоих. В то же время общественное мнение относится достаточно терпимо к внебрачным связям мужчины. Ну, с братом это было хотя и слишком, но судьи поняли, что нормальный человек никак не мог сдержаться. Другого решения и быть не могло. Он охраняет порядок, а жена в это время изменяет ему с братом. Брат должен был отказаться. Одна женщина рассказывала, что брат мужа якобы помогал ей сцеживать молоко, когда у нее был мастит, а мужа не было дома".
  Тут Влад, убрав коммуникатор, почесал в затылке:
  - Ну, не верю я в искренность такого сцеживания, особенно когда мужа нет дома. Так можно и спину попросить помыть в ванной, в такой ситуации до, как говориться, контактов ближнего рода очень даже недалеко, буквально чуть-чуть остается. Конечно, тут важен сам способ вспоможения по сцеживанию: просто держал баночку (хотя чего ее держать-то? - можно ведь и на стол поставить), ритмично сдавливал грудь, то есть участвовал в процессе доения, отсасывал молоко ртом или (хе-хе) подкачивал сзади, чтобы лучше текло...
  Григорьев, не выдержав, расхохотался во все горло, чуть не поперхнувшись коктейлем.
  - Чего тут смешного? Говорят, что школьниц в Турции периодически проверяют на девственность. Сталкивался с таким случаем, когда российская татарочка выходила замуж за турка, то сделала себе операцию по восстановлению девственности. Условие должно быть соблюдено. Так принято в этой среде. Это мы сейчас спросим. Вон Гуля как раз идет... Гуля!
  Тут отдыхала тоже одна симпатичная татарочка уже года три как замужем за турком. Гуля ее и звали. Очень верткая, подвижная, общительная. Спросили ее об этих всех делах. Гуля была искренне изумлена:
  - Это где целоваться нельзя? В Турции? Может, еще и топлесс загорать запрещено? Да такого беспредела, как в турецких клубах, я и в Москве-то отродясь не видывала. А про тест на девственность спросила у знакомых женского пола - все были несказанно удивлены. Насчет внутрисемейных отношений так вообще полный бред. На свадьбах-вечеринках мы и со свекром пляшем, и с братом и с кузенами мужниными. Только недавно в парке Таксим (а это, считай, самый что ни на есть центр Стамбула) узрела парочку, занимающуюся очень недвусмысленным делом: а, попросту говоря, ребята трахались прямо на скамейке. Как-то приспособились, причем с большой фантазией - наверное, было невмоготу и больше негде. Там же нет ночных пляжей, как в Кемере. Как же тот парнишка стонал! Я даже позавидовала. А вы говорите целоваться...
  На следующий день на пляже Григорьев наблюдал, как трое молодых турок одну молодую женщину возрастом уже под тридцать сняли на пляже буквально за десять минут. Из интереса нужно было бы засечь по часам. Подошли, начали впаривать ей про то, какая она необыкновенная чудесная красавица, королева, потом один взял ее за ручку, начал гладить, потом через пять минут произошел уже поцелуй взасос, и сразу после этого она с ними куда-то очень бодро направилась (наверное, хе-хе, в библиотеку, а куда же еще). Хотя в конечном итоге опять же неизвестно, кто кого поимел.
  
  Влад, играясь своей золотой цепью на шее, утверждал:
  - Любая женщина на упреки ее в измене ответит: "Ты сам виноват: не надо было оставлять меня одну!" Кстати, у меня тоже первую любимую девчонку самым наглым образом увели. И знаешь, кто это сделал? Парень из нашего же класса, постоянно за ней ходил, хотя это считалась моя девчонка. Я ушел в армию, а он за это время женился на на ней. Я мало сказать, что был очень расстроен. А когда пришел из армии, у них уже родился ребенок. Всем было не до меня. Уже ничего не сделаешь. Устраивать разборки с замужней женщиной, да еще с грудным ребенком, как-то показалось неуместным. Я к ней даже и не подходил, хотя однажды видел, как она гуляла с коляской. Кстати, не сразу и узнал - так она изменилась. Шевеля здоровенными "батонами" она перла, толкая перед собой коляску, явно нацеленная на ларек с овощами. Меня она даже не заметила. Взгляд ее блуждал так: личико ребенка - дорога - ларек - личико ребенка - дорога - ларек. Я, посмотрев ей вслед, только и выдохнул: "Блин, ну, и жопень!" А какая была когда-то девушка! Всегда существует некий тип сидящий в засаде. В юности был у меня точно такой же сволочной приятель. И не друг вроде, а все рядом терся. Потом я только понял: все к моей девчонке подбирался. Ждал, ждал и дождался момента. Мы с ней тогда поругались буквально из-за какой-то ерунды, я ушел, хлопнув дверью, а он это дело выследил и в тот же вечер появился у нее с шикарным букетом цветов, шампанским, утешил, уболтал ее и остался на ночь утешать дальше. Я же остыл, пришел на следующее утро мириться, но было уже поздно. После этого начались долгие и бессмысленные выяснения отношений, которые в такой ситуации уже ничего не решают, поскольку назад не открутишь.
  У Григорьева была подобная история с цветами из многосерийной эпопеи, как Саня Смирнов хотел жениться. Познакомился он с одной молодой женщиной. Саня Смирнов ее очень полюбил и летом они собирались пожениться и, кажется, даже подали заявление. И как раз в этот период к ней неожиданно зашел "на огонек" старый друг Игорек, понятно, с цветами и вином. Выпили, было уже поздно, легли спать, и понятное дело, переспали, а утром уже и нетерпеливый Саня пришел и тоже с цветами. Она его узнала по звонку (точка-тире-точка), вскочила, огляделась: "Триндец!" - прятаться Игорьку было некуда, да и выглядело бы это не только смешно, но и подло, да он и не стал бы прятаться. Была бы еще большая квартира или черный ход, шанс выкрутиться был бы. Кстати, Игорек собирался уйти в шесть, но они банально проспали - не сработал долбанный китайский будильник, или же просто его не услышали. Стечение обстоятельств. А ведь просыпались оба аж в полчетвертого, но попили сока, перепихнулись по-быстрому, да и снова заснули и так проспали до девяти. А будильник, на который они понадеялись, почему-то не зазвонил. Случайность. И вот - счастливый и нетерпеливый Саня Смирнов с цветами трезвонит в дверь своей любимой невесты. Она приоткрыла дверь на цепочке и, не поднимая глаз, сказала Сане: "Смирнов, знаешь что: между нами все кончено! Уходи!" - и тут же захлопнула створку. И это было, пожалуй, единственное правильное решение в данной ситуации. В случае силового столкновения, это если бы она запустила Саню, Игорек бы Смирнова отлупил бы без проблем, да и комнату бы всю разворотили. Саня еще успел просунуть туда в щель свои тюльпаны, так этот букет дверью и отрубило: тюльпанные головки упали на коврик прямо ей под ноги. На ногтях у нее был красный лак. Выглядело все это довольно красиво. Он, конечно, потом долго звонил, как по нервам ездил, тогда она ему сказала уже сквозь дверь, не открывая: "Уходи, я сказала, у меня - другой мужчина!" - и только тогда до Сани дошло, и он ушел. Влюбленные люди часто очень тупые и здорово тормозят по некоторым вопросам. Потом она, пройдя босиком по прохладным тюльпанам, вернулась в комнату. Игорек даже и не вставал: лежал себе в кровати, курил и посмеивался. Увидев понурую подружку, попытался ее утешить: "Да брось ты, не переживай - фиг с ним! - найдешь себе другого! Давай, иди ко мне, еще с полчасика покувыркаемся!" Ноги у нее замерзли, и она залезла в кровать к Игорьку - чего уж теперь. После этого всего у нее осталось ощущение, словно она в детской игре-ходилке, когда неудачно бросаешь кости и вдруг слетаешь на много ходов назад и нужно начинать все сначала. Рано легла спать. Проснулась от духоты. На столе стоял принесенный Игорьком букет. От игорьковых нарциссов несло тухлыми носками. Успокаивала она себя тем, что с Саней они все равно бы не ужились - слишком разные они с ним были люди.
  Примеров тому множество. Дима Савкин был человек мягкий по жизни, а вот первая жена его представляла собой существо реально страшного характера и истероидного поведения. Она представляла собой самый ужасный женский тип. Мужчина, который ненароком женился бы на такой женщине, можно считать, что пропал. Это было все равно, что наступить на мину - можно только посочувствовать - не повезло. Избавиться от такой пиявки было практически невозможно, разве только не переключить ее на другую мишень, что случалось крайне редко. Однако в данной конкретной ситуации мишень появилась, она развелась с Савкиным, обобрав его до нитки. Забрала все и выкинула его на улицу. Савкина чуть-чуть тогда инфаркт не хватил.
  У Лени Бакина, впрочем, жена была, пожалуй, характером еще круче. Эта хрупкая женщина (сто пятьдесят сантиметров рост и сорок килограммов веса, который она никак не могла набрать, как ни пыталась - видать, все выгорало от злобы) наводила дома такой террор и ужас, что просто уму непредставимо. Бакин - здоровенный мужичище - боялся ее до полусмерти, дети, когда мама находилась дома, вели себя тише воды и ниже травы. Все они учились на "отлично". Сам Бакин не брал в рот ни капли. Между тем, в своей женской компании она жаловалась, что дети ее не слушаются, а муж-гуляка ежедневно пьет горькую. А муж, когда у него звонил мобильник и он видел, что это жена, бледнел от испуга. Как-то Григорьев наблюдал со стороны непосредственно сам момент этого звонка: только что сидел уверенный в себе человек, и вдруг лицо его исказилось, стало заискивающим, когда он с ней заговорил заикающимся голосом. Также ее панически боялись и учителя в школе, в которой учились дети, включая и самого директора. Это всегда повышало балл выставляемых ее детям оценок - от греха, а то ведь придет разбираться. Благосостояние их семьи было очень неплохое. В семье царил полный порядок. Присутствовал обязательный поцелуй на ночь от детей, непременные цветы на день свадьбы и восьмое марта. Также безукоризненно соблюдался четкий график половых актов. В доме царила чистота, был сделан дорогой евроремонт, сверкала кафелем идеальная кухня - мечта любой женщины. Кошка и та ходила по струнке. Как эта женщина могла так воздействовать на окружающих людей и животных - непонятно, ей можно было только позавидовать. Народ у нее в фирме ходил по струнке. А вроде и не била никого. Мужу как-то (он задержался на полчаса, действительно была обязательная корпоративная вечеринка), обнюхав, сказала: "Если ты мне, гад, изменишь, я тебе яйца оторву, в рот засуну и заставлю сожрать!" и он ей поверил, поскольку в этот самый момент она их, бедненьких, держала в руке и довольно сильно сжимала. Позже, когда жена заснула, тайком перекрестился, что пронесло. Жуть! И ничего - жили душа в душу. Кстати, она его сама выбрала и на себе женила. Попробовал бы он еще тогда не жениться! У него был только один выход: сразу наняться в армию или, никого не предупреждая, уехать в другой город, а лучше - в другую страну и там безотлагательно расписаться с другой женщиной или покончить с собой. Все и всюду у нее было схвачено. Знакомый врач позвонил ей: "Вы знаете, у вашего мужа повышенный холестерин!" И после этого началось. Она тогда заявила мужу: "Ты должен похудеть на десять килограммов!" и перестала его кормить. Давала что-то по какой-то диете явно непитательное, которым ешь, ешь и не наедаешься, хотя живот вроде бы и набит под завязку. А еда всегда помогала ему от стресса. В тот период он даже снизошел до шавермы по дороге домой, хотя после этого тщательно вытирал губы и жевал "Антиполицай", чтобы не воняло прогорклым жиром. А в спортзале просто сидел за тренажером и ничего не делал, в бассейне стоял у стенки и трепался с другими посетителями. Только сауну любил после этого, ну и сто граммов и пивка, хотя и не всегда решался. Нюх у нее был колоссальный, как у кошки. Стоило ему выпить кружку пива, как тут же ему в лицо могла полететь тарелка, а наутро он мог услышать: "Мне уже надоели твои бесконечные пьянки и посиделки с друзьями!" Его самолюбие спасала только высокая зарплата, которая чуть-чуть, но превосходила даже и ее зарплату, тоже очень даже немаленькую.
  Савкин же Леня после развода со своей гадюкой целых два года только приходил в себя, восстанавливал мозги и гардероб, только-только престал шарахаться от женщин. Захотел снова жениться на нормальной женщине, утверждая, что надоело болтаться, нужна постоянная подруга. Искал, искал и, казалось бы, нашел. Познакомились, куда-то там сходили, типа на выставку или в театр. Очень она ему понравилась, решил сделать предложение, купил кольцо. До утра дотерпеть с предложением не смог и начал ее искать. Звонил. Она трубку не берет. Он заволновался, спросил у ее подруги, та сказала, что она в частной галерее, где как раз отмечали открытие какой-то выставки.
  Савкин примчался туда, но немного опоздал. Хозяин дома, почесывая бороду, с усмешкой сказал ему, что она-то здесь, но вот заперлись они в комнате с тем-то, сам понимаешь, почему, и очень просили не беспокоить: любовь-с! Из-за двери доносились ритмичные охи да ахи: "Давай, давай, давай! Конча-а-аю! А-а-а!"
  На этом все у них с той женщиной и развалилось. Она, конечно, потом чуть ли не рыдала, плакалась близкой подруге (которая ее и сдала): "Да если бы я только знала, я ведь даже не догадывалась, что он собирается сделать мне предложение именно сейчас, да и вообще не предполагала, что он тогда придет, да и Герке-сволочу тоже приспичило: давай ему прямо сейчас. А если бы я знала, то сделала бы прическу, маникюр и ждала бы Савкина у дверей, как цыпочка. Кто вообще мог предполагать, что он припрется да еще так не вовремя! А красивое было кольцо - не знаешь?" Закончилось тем, что обе подруги сделали вывод: "Все мужики - сволочи!" Это был пример классической женской логики.
  Другой схожий пример: у одного хорошего знакомого Григорьева в фирме главным бухгалтером работала женщина, замужняя, очень приятная, и они, то есть этот самый знакомый и эта женщина, под настроение иногда, как говориться, "перепихивались". Обычная служебная связь, даже не роман, без особой страсти, просто для обоюдного удовольствия и снятия стресса в конце дня. Некоторые, кто не за рулем, для этого с успехом используют коньячок. Однажды у них спонтанно это дело случилось на корпоративной вечеринке, да так и пошло, без напряга: "Не хочешь этого самого?" - "С удовольствием!" Очень удобно: идти куда-то не надо, вести разговоры тоже - и так оба за целый день устали, опять же гарантия, что ничем плохим не заразишься; задержался на часик на работе или просто закрыл кабинет якобы на совещание, а там у него комнатка была для отдыха с туалетом и душевой кабинкой. Связь без афиширования. В присутствии других они к друг с другу обращались всегда только официально по имени-отчеству, никаких фамильярностей. Если кто и догадывался, то виду не подавал. И вот однажды она приходит расстроенная, явно не в духе, с красными глазами. Он спрашивает:
  - Что такое?
  Она ему:
  - Какие же вы все, мужики, все-таки сволочи!
  -?!
  - Представляешь: мне изменил муж. Вот гад! А я ему верила!
  - ??!
  - Приходит вчера и заявляет: "Мне надо с тобой серьезно поговорить!" Я, конечно, в ужасе, сердце в пятки, вдруг что-то узнал про нас... Испытала кратковременный стресс, лихорадочно думаю, что бы такое соврать... А он: "Я тебе изменил, не могу это в себе держать". У меня от облечения чуть ли не истерика случилась, но ведь скажи - какой гад оказался! Сам чуть не плакал. Оказалось, что-то они там отмечали на работе, притащили каких-то блядей (А чего их притаскивать: там и так-то одни бляди работают!) и по пьянке с одной из них он переспал - с его слов он сам не хотел, это она у него отсосала, видишь ли, без его согласия, чуть ли не насильно. Бедняжка! Я чуть было в этот момент ему про нас не рассказала, чтобы он почувствовал, как это больно, когда тебе изменяют, и чтобы не было так обидно, но вовремя спохватилась, подумала, что это даже очень выгодно. Под это чувство вины можно с него, наконец, и шубу себе стрясти. Это хорошо, когда у мужика есть чувство вины. Я считаю, вы, мужчины, женщинам должны по жизни. У женщин жизнь гораздо тяжелее. А что бы было, если бы я сказала?
  Он только рассмеялся:
  - Думаешь, пришел бы разбираться?
  Она пожала плечами, сказала кокетливо:
  - Ну, не знаю, все может быть...
   Видал он как-то этого ее мужа - чистый мозгляк. Да и кто из нормальных мужиков будет разговаривать с женой на подобные темы, да еще и признаваться в измене? Любой бы молчал в тряпочку. А если бы жена сказала про свою измену, то тут же дал бы ей в глаз. Тут без обид. Заслужила.
  Помнится, у Вити Шевелева была когда-то первая жена - некая Анжела. Очень яркая крашеная блондинка. Они почему-то постоянно ругались, даже на какое-то время разъехались. С другими мужчинами она все это время, однако, продолжала общаться, несколько раз даже делала минет. Любопытно, что оральный секс она за измену вовсе не считала: попросили сделать приятное, она и сделала, жалко, что ли, а измена это когда полноценный половой акт с проникновением, но этого она другим мужчинам не позволяла. В этом она мужу была верна, и этим очень гордилась и претензиями его была глубоко возмущена.
  Короче, с повторной женитьбой у Савкина тогда ничего не вышло. Что делать, назад уже не открутишь. То кольцо он, впрочем, конечно, не выбросил - денег стоит - так и лежит в столе. Может, еще пригодится.
  Кольцо это оказалось какое-то невезучее, даже продать его было сложно. Брали только в ломбарде как залог, но уж больно дешево. Савкин еще раз хотел жениться, подумал: вот кольцо и пригодится. Снова встречались с одной. Тоже очень понравилась. И он вроде как ей нравился. Опять решил сделать предложение, договорились о встрече. Встретились, сели в кафе и он, достав коробочку с этим несчастным кольцом, сделал ей предложение. И - ничего, никаких эмоций. Эта ее реакция Савкина неприятно удивила, он никак не мог понять, в чем же дело. Она была как-то задумчива, и ничего не отвечала. Еще некоторое время назад она бы согласилась, даже не раздумывая, но теперь имелось некоторое затруднение, о котором ему нужно было как-то сказать, но она не знала, как: дело состояло в том, что она была беременна уже два месяца от своего сожителя Семена, с которым проживала вместе уже больше года - так сложились обстоятельства. Короче, теперь ей надо было сейчас как-то сказать Савкину, что извините, мистер, ваш поезд ушел, я беременна от другого, но ей на это не хватало духу, хотя и жуть как интересно было посмотреть на выражение Савкинского лица, когда она это ему скажет. Она сама-то узнала про беременность буквально накануне, до этого полной уверенности не было. Задержки у нее бывали и раньше. Мелькнула шальная мысль выйти замуж за Савкина, сегодня же в ним переспать, а потом сказать, что беременна от него, хотя могло и всплыть, а главное, она уже сообщила о своей беременности Семену. Итак, кто: Семен или Савкин? Нет, пусть лучше будет Семен! Короче, у Савкина получался облом за обломом. То злосчастное кольцо он забросил и больше уже не доставал.
  С тех пор постоянной подруги у него, насколько знал Григорьев, так и не появилось. Зимой Савкин съездил в Таиланд, там активно занимался сексом, однажды порвался презерватив и теперь он периодически со страхом сдавал кровь на ВИЧ. Это был своего рода экстрим, русская рулетка. После получения очередного отрицательного ответа он каждый раз на радостях напивался в хлам. Необыкновенной красоты девушка-проститутка клятвенно утверждала тогда, что абсолютно здорова, но как можно было ей верить? Савкин воспринял эту ситуацию как серьезное себе предупреждение свыше, что пора бы заиметь постоянную подругу. Он утверждал:
  - Еда и женщины - должны быть всегда доступны, потому что если их нет - ты начинаешь только об этом и думать. И ни о чем другом. И еще: если у тебя есть любимая женщина, то количество других женщин в твоей жизни уже не имеет большого значения. Это та самая ситуация, когда необходимо именно качество, а не количество. Проблема состоит в том, что человек обладает таким огромным количеством физических и личностных параметров, что состыковать их полностью с другим человеком просто невозможно. Во всех случаях неизбежна и необходима притирка, иногда долгая, а иногда - не очень. у электрической розетки два штыря - воткнул и все, и то не всегда они подходят - нередко нужен адаптер.
  Тогда Савкин окунулся в Интернет. Впрочем, в знакомствах через Интернет он очень скоро разочаровался. Анкеты там были дурацкие, хотя, в общем-то, правильные: есть ли дети, чего вообще хочешь от знакомства, вес, рост, возраст. Забавно, конечно, бывает переписываться. Фотографии редко соответствует реальному человеку. Живой человек - всегда другой. Он может быть и лучше и хуже изображения. С одной даже встречался какое-то время, целовались, но как-то без особых эмоций. И хорошая женщина, но чужая. Вот не любишь ее и что тут поделаешь! С ней не посидишь просто так, без слов, в сумерках. Симпатия обычно возникает неосознанно. Но это надо ходить на какие-то сборища, и просто так знакомиться, как в юности, не подойдешь: "Ой, привет, девчонки, давайте знакомиться!" Большинство женщин уже замужем или имеют постоянного полового партнера, детей, какие-то свои представления о том, чего они хотят, а хотят они богатства: поговорка "с милым рай в шалаше" уже давно устарела.
  Совместная жизнь вообще довольно сложная штука. В этом деле важно все, даже как человек спит. У Григорьева однажды была любовница, очень хорошая, даже замечательная, но она как-то беспокойно спала, и не то, чтобы лягалась, но ворочалась, садилась во сне, что-то бормотала, куда-то порывалась идти - у нее было нечто наподобие лунатизма. Григорьеву же утром говорила: "Все ты врешь! Я спокойно спала!" Ничего себе спокойно! Описан случай сомнабулизма, когда стоматолог-лунатик, будучи во сне, зарезал свою жену, приволок ее труп в стоматологическое кресло и запломбировал ей три зуба. И все это не просыпаясь. Наутро он ничего не помнил и сам вызвал полицию, предполагая, что жену зарезал неизвестный маньяк. Его и вычислили-то тогда по пломбам.
  Другая подруга Григорьева, напротив, спала, накрывшись одеялом с головой, тихо, как мумия. Григорьев с трудом подавлял соблазн как-нибудь наесться городу и ей туда под одеяло напердеть, чтобы отучить от этой дурацкой привычки.
  У третьей, - Тамара, что ли, ее звали, - во сне полностью не закрывались глаза. Из-под век виднелись белки и даже часть радужки. Не поймешь, то ли спит, то ли смотрит - чистая ведьма! Тоже было жутко, особенно в полнолуние, когда лунный свет заливал комнату, и Тамарино лицо казалось мертвенно бледным.
  И еще одна вроде была и красивая, и фигурка что надо, но голос был уж больно противный, - сладенький, как карамелька. Один день ее еще можно было выдержать, ну, максимум, два, а потом обязательно будет раздражать, хоть затычку вставляй. Голос очень важен для совместной жизни.
  В свою очередь теперешняя Алена тоже любила закидывать по сне руки и ноги прямо на Григорьева, но его это не раздражало. Зато спала она очень тихо. Григорьев иногда просыпался и даже прислушивался: жива ли? Чу, вроде теплая, дышит. Потом засыпал успокоенный.
  Савкин по всем своим злоключениям сделал такой вывод:
  - Скажем без обиняков: шансов найти своего любимого человека в нашем возрасте нет никаких!
  Наверно, он был прав. Но возможно, в ближайшем будущем можно будет просто ввести какое-нибудь вещество, повышающее уровень нервного медиатора фенинэтиламина, и человек сразу же ощутит влюбленность к ближайшему же к нему человеку противоположного пола. Принял таблетку и полюбил, а потом прошло действие таблетки - и разлюбил. При необходимости таблетки можно принимать каждый день.
  Савкин же под это дело подвел довольно стройную теорию, что во всем виноват его неудачный возраст: 44 года - ни то, ни се. На молодой, которой 18-25 лет, уже не женишься, слишком получается большая разница, в 25-30 свободными остаются только стервы с дурным характером, которых никто замуж не берет. Часть первого потока симпатичных женщин к этому времени уже развелась, но у них уже обычно есть маленькие дети 3-5 лет. Как раз в этот период у женщин появляются зачатки истерии. Затем начинается возраст, когда дети становятся подростками, которые инстинктивно ненавидят всех чужих мужиков, приближающихся к матери, и все опять же со своими возрастными закидонами и истериками. То есть получается, что найти подходящего человека так же сложно, как и выиграть в лотерею.
  Впрочем, казалось бы, удачно вышедшим замуж тоже приходится несладко: слишком много забот, заедает быт. У симпатичной Юлечки Ивановой из отдела рекламы уж на что все складывалось хорошо: была большая обустроенная квартира, идеальная кухня, но и она как-то призналась, что любимое ее место в доме даже не кухня, а ванная комната. Она туда шла надолго, брала с собой чипсы, соки, всякие бутербродики-закусончики, ложилась в ванную, читала там книжки и так проводила часа два. Пожалуй, это было единственное место, где ее никто не беспокоил. Во всех других ее непременно доставали: либо ребенок со своими капризами, либо муж со своим неутомимым и всепроникающим членом (периодически он скребся в дверь ванной: "Пусти только руки помыть на секундочку?" - ага, знаем мы такие секундочки), либо свекровь со своими советами по домашнему хозяйству и воспитанию детей.
  Известно, что женщина решает в один первый миг, буквально за секунду, нравится ей мужчина или нет. Если он не понравился ей сразу - все остальное уже бесполезно и не имеет значения. Так что Григорьев для Ирины так и останется просто обычный курортным знакомым - человеком для компании. Довольно-таки частая ситуация. Куда-то нужно съездить, сходить - тоже ведь нужна компания. Впрочем, Ирина вместе с ним ходить никуда категорически не желала. Григорьев вяло подумал: "Надо бы поменьше с ней общаться, а то вообще засосет". Такое засасывание с Григорьевым, правда, уже довольно давно, но периодически случалось. Было так, что и ночами не спал, караулил подругу под окнами, ночевал в машине. Впрочем, тогда все оказалось зря. Какой-то тип все-таки влез, опередил. Повторилась та же Смирновско-Савкинская ситуация. Она потом говорила со слезами полуголая в щель приоткрытой двери: "Между нами все кончено, у меня другой мужчина, так что все, пока, больше не приходи..." Сказала бы сразу, что не любит, а то сколько времени уходила от ответа, тянула резину, ни да ни нет. Пыталась потом объяснить в другой обстановке более внятно:
  - Мне было одиноко. Тебя рядом не было, а он пришел с цветами, шампанским, остался чаю попить. Ну и так получилось...
  Короче, чистое дежавю. Одна из самых стандартных жизненных ситуаций, как в футболе пенальти.
  Подрались, конечно, с тем парнем, хотя, по сути, тоже зря, хотя некоторое душевное облегчение Григорьев все же испытал, пусть и разбил руку. По крайней мере, произошло какое-то логичное завершение того жизненного эпизода. Как-то Григорьев случайно встретил ее. Она шла с двумя мальчишками, несомненно, ее сыновьями, поскольку оба были на нее замечательно похожи. Она же, хотя и родила, кажется, четверых, совершенно не разбухла и не превратилась в ходячую квашню, как многие ее ровесницы, имеющие даже только одного ребенка.
  Любопытно, что того паренька она перед этим знала буквально несколько часов: познакомилась с ним на выходе из метро, он проводил ее до дома, зашел за чашку чая да так и остался на ночь. То есть два-три часа - и дело сделано, но она все уже решила наверняка в один момент, как только он к ней подошел. Григорьев же, к тому времени ходивший за той девушкой уже чуть ли не с полгода и имевший очень серьезные намерения, тут же получил отставку. Такой был тогда возраст. Все тогда менялось очень быстро.
  Почему она выбрала того парня и так сразу? Григорьева этот вопрос какое-то время довольно сильно мучил: почему он, а не я? Почему она практически мгновенно распознала в том парне "своего мужчину"?
  Однажды Григорьев стал случайным свидетелем разборки молодой женщины со своим приятелем (не знаешь, как и назвать-то его, только никак не любовник, опять же английское понятие "бойфренд", или просто "дружок", пожалуй, больше всего и подошло бы). А суть разборки состояла в том, что ей нужно было выбрать кого-то из двоих ухажеров. По большому счету, ей было все равно, в идеале хоть бы и с двумя жить сразу, но так не получалось - идеал, как говориться, недостижим. Тот же все хотел знать, почему она выбрала не его, а другого, и выпытывал: "Может, тебе с ним трахаться лучше, приятнее, может быть, у него член больше моего?" Она, помнится, вся аж взвилась: "До чего вы все меня достали со своими хуями! Разве в этом дело?" Он же недоумевал: а в чем же тогда? О деньгах там речь, кажется, вовсе не шла. Григорьева это тогда никак не задевало, но слушать было забавно и поучительно. Можно было сделать вывод: женщина и сама порой не знает, чего хочет и действует чисто инстинктивно, поэтому ориентироваться на ее разум дело пустое. Может случиться так, что тот, кто раньше придет с цветами и шампанским, навесит на уши лапши: "Люблю тебя!" - тот и останется в ее постели, того она и полюбит.
   "Как бы я ее любил!" - думал Григорьев, глядя на Ирину из-под своего тенистого дерева, развалившись в кресле с бокалом ледяного пива "Эфес". Чего она хочет? Что ищет? В любом случае на все это было максимум две недели. И она прекрасно понимает, что с тобой, Григорьев, это просто невозможно. Чтобы завести серьезные отношения с тобой, нужен некоторый довольно длительный период знакомства, типа сначала гулять под ручку, потом в обнимку, вместе встречать рассвет, слушать соловьев, ходить в театр, на танцы, знакомиться с родителями, наконец, пригласить (вот оно!) на чашку чая после прогулки (Сердечко так и забилось! Все задрожало внутри!), разрешить первый поцелуй. Все это требует много времени, а тут - у тебя всего две недели, а то и меньше. Так что извини, дружок, не до тебя.
  Свою будущую (а теперь уже бывшую) жену Григорьев, помнится, уламывал на интим, наверно, с месяц, уж точно не меньше, если не больше, все слышал от нее "нет" или "я сегодня не могу", а потом после первой близости она вдруг сказала, что сразу же его заметила и выбрала, и когда же они теперь поженятся. Причем девственницей она вовсе не была. Вскоре она заявила Григорьеву, что беременна, что потом не подтвердилось, но нервотрепка была приличная, поскольку ситуация требовала кардинальных решений. Потом все-таки месячные пришли. Но и после этого она периодически впадала в истерику, рыдала. Такие были истерики - будьте нате! В конечном итоге, они поженились. Истерики тут же и закончились. И некоторое время все было очень неплохо, пока ребенок был маленький, все были заняты: она - ребенком, Григорьев - прокормом семьи. Потом это как-то кончилось. Начались семейные скандалы. Просто от плохого настроения, раздражение. Григорьев однажды почувствовал, что возвращается домой со страхом.
  
  Отпуск неизбежно подходил к концу. Оставалось всего три дня и две ночи. А вот и Ирина. Прошла мимо, кивнула, улыбнулась мельком. Мужик из новоприбывших, сидевший рядом за столиком, сказал, глядя ей вслед:
   - Классная женщина! Чем-то на мою бывшую похожа. Была у меня такая же красивая жена. Мы даже жили с ней какое-то время, но она меня совсем не любила. Она мне так потом так и сказала: "Я тебя никогда не любила, извини". Она как-то все отталкивала, когда я хотел ее обнять, как-то всегда отстранялась и уклонялась при поцелуе. Потом я где-то прочитал, что это такой признак нелюбви, поскольку тут присутствует физическое отвращение. Когда просто обычный половой акт - так для женщины почему-то меньше физическое отвращение проявляется, чем при поцелуе, ей так легче терпеть. Она предпочитала делать это сзади, то есть, отвернувшись от меня. Я тогда не мог понять, почему. Оказалось, она на меня не любила. Подруга ей на что-то жаловалась, а она ей: "Ну, и что: я своего тоже не люблю!" - а я случайно услышал. Мы расстались. Было больно, но я вытерпел. Помню, как-то спросил: "Что тебе подарить на день рождения?" - "Ничего мне от тебя не надо!" Кстати, один из опасных симптомов, это когда любимая женщина не хочет принимать от тебя дорогие подарки: "Мне не нужны никакие французские духи и золотые кольца!" Обычно женщине всегда и непременно нужны французские духи и золотые кольца. Она получает их с удовольствием.
  Помнится, блинолицый коллега Олещук считал примерно так же:
  - Когда женщина не хочет, чтобы ей купили и подарили французские духи, то в ней явно что-то сломано.
  Григорьев по своему жизненному опыту сказал ему на это:
  - Да может она просто не хочет получать их от тебя. Если бы их подарил муж, она, может быть, запрыгала бы от радости. А так, ну купишь ты ей, она будет как бы тебе должна, И что? Переспать с тобой, что ли, ей нужно, чтобы рассчитаться? И как мужу объяснить, откуда духи? Духи, понятное дело, дарят только любовники. Врать, что на работе подарили или дали взятку - так работа была не та у нее. На работе дарят чайную чашку и открытку, а сейчас и просто деньгами дают, по полтинничку-стольничку собирают.
  А иногда ей просто не нужно всяких таких вещей, потому что ей на тебя наплевать. У Бори Игнатьева жена была из таких. Она много лет жила одна и, наконец, вышла замуж. Этот дурацкий брак носил совершенно случайный характер. Ей было двадцать семь, казалось бы, отличный возраст. Однако она, к которой в восемнадцать лет клеилось огромное количество парней, крутившиеся вокруг нее мухами, и которыми она буквально кидалась, вдруг обнаружила, что рядом-то никого нет. Последнего парня она прогнала под лозунгом: "Другая работа - другой мужчина!", а этот самый другой мужчина, какого она ждала, так и не появился. Приставали, конечно, но не те, кто надо - сплошь женатые, противные, толстые или старые. Семью с ними создать было невозможно. А тот ее прежний уже нашел, по слухам, новую подругу. И в это самое время все подруги начали выходить замуж уже в массовом порядке - приходилось постоянно ходить на свадьбы, тут же стали и детишки нарождаться - поэтому параллельно ходила и на крестины. Естественно, все на нее смотрели с сочувствием и спрашивали: а ты что же? И это начало пугать, иногда хотелось рыдать. Начались истерики. Ей уже стало казаться, что она никогда не создаст семью, и тогда она вышла замуж за пожилого сорокалетнего Борю Игнатьева, успокоилась и тут же встретила парня, с которым чуть раньше в принципе вполне могла бы завести роман, но почему-то не завела. Что ж: завела его теперь. Боря их и застукал в самый момент совокупления. Впрочем, развели их быстро, поскольку детей заделать они так и не успели, хотя она и планировала забеременеть сразу же после свадьбы, но еще пока не получилось. Впрочем, парень, с которым она познакомилась, оказался женатым, а точнее не вполне разведенным, хотя вроде бы уже не один год разводился, то есть документы лежали в суде, но решение принято так и не было. А развестись он не мог потому, что имел маленького ребенка до трех лет. У нее, бывшей Бориной жены, может быть и от этого, снова начались истерики. Эти истерики парня начали раздражать (а кто же любит женские слезы?), и он попытался слинять. Оп! - и она снова осталась одна. Уже и хотелось и к Игнатьеву назад. Но Боря ни за что не простил бы, она тогда со зла брякнула ему так (уж очень не вовремя пришел) про того парня: "У него и член стоит крепче и сперма вкуснее!" Кто же такое простит? Пришлось начинать все сначала, как говориться, попытаться использовать второй шанс.
  Но второй шанс часто недостижим, а, по сути, его просто нет. Пример самый что ни на есть наинагляднейший - Зоя, нынешняя подруга Коли Васина. Васину, как и Григорьеву, было сорок пять, а Зое - почти сорок. Тоже дурацкий возраст, когда уже трудно завести новую нормальную семью, потому что никуда не поедешь за любимым, не сорвешься: якорями держат дети и престарелые родители. А это очень мощные якоря. Любовник, в перспективе и муж, Васин, приглашал ее жить к себе в Архангельск: там у него была очень денежная работа, квартира, рыбалка, секс. Однако тут возникал сложный выбор, поскольку тащить туда обоих детей, один из которых уже находился в самом гнусном подростковом возрасте, и престарелую мамашу, было попросту невозможно, и в то же время оставить их здесь одних - тоже. Просто изведешься. По контракту Васину полагался один бесплатный перелет в месяц до Петербурга и обратно, то есть одни выходные в месяц он всегда находился в Питере. С одной стороны, это было даже романтично: они могли эти выходные проводить вместе, хоть из постели не вылезай, но что он будет делать все остальное время? Двадцать восемь дней? Легко представить. Наступит грустный одинокий вечер, тут же появится длинноногая секретарша или просто случайная девчонка (так оно и случилось!), пойдут в кафе или в клуб, выпьют и так далее. Получалось, что выбора у Зои, по сути, никакого и не было. Это тебе не в двадцать лет: собрала сумочку и с любимым на край света - адью! Родить Васину ребенка, чтобы привязать его к себе, по возрасту ей еще было возможно, но уже критично, впритык, и несло за собой неизбежный риск: наверняка придется делать кесарево, стоять весь срок на учете, возможно даже лежать на сохранении, поскольку ее последняя беременность прошла не слишком гладко: там был конфликт по резус-фактору. Какой-то одной ценностью нужно было пожертвовать. И единственным, чем можно было пожертвовать в данной ситуации, как раз и был любимый мужчина Коля Васин.
  У Григорьева на работе женщины рассказывали, что девчонка-подросток опубликовала на сайте знакомств фотографию своей матери (очень симпатичной женщины, причем замужней), и вела за нее активную захватывающую переписку с различными претендентами, которых оказалось немало. Кстати, там же в Интернете существовала целая группа женщин, вообще не публикующая своих фотографий, а сами выбирающие мужчину, то есть, вписывая туда определенные возрастные рамки. Тут же компьютер представлял список подходящих кандидатур. Далее этот список они просматривали, отбирали, что более или менее подходит по фотографиям и анкете и запускали призыв "Давайте знакомиться". Одна такая была очень поглощена этими знакомствами, с кем-то постоянно встречалась. Ходили они и в кино, и в кафе, и в музеи, а уж кто там ей понравился и дошло ли дело до секса, тут уже было, в общем-то, не так уж и важно: главное хорошо проводили время. Сама вышла она замуж рано, развелась лет пять назад, очень это дело переживала. Дети были уже взрослые, жили отдельно. Изредка появлялся один женатый человек, бывший партнер по сексу, общались с ним уже и поближе, чем просто поход в театр, короче - просто трахались. Для здоровья. В общем-то, какая-то перспектива личной жизни оставалась. Обычно если человек ноет, что негде знакомиться, это означает, что он сам знакомиться не желает, ставит себе препятствие на подсознательном уровне. Иная красивая женщина ведет себя так, что мужик не чает, как бы побыстрее от нее убежать. Григорьев таких встречал и довольно нередко: после первой встречи к ним уже не тянет.
  Ныне большим успехом пользуются сайты, где можно найти человека из своего прошлого, одноклассника, однокурсника или сослуживца. В реальной жизни как ты его найдешь? А никак. А тут набрал в поиске фамилию, или нашел свою школу, выпуск, курс института - и обязательно кто-нибудь да объявится. Одноклассники-однокурсники встречаются и пытаются снова оценить свои успехи, пушить перья, хвастаются, кто лучше устроился в жизни. И между тем возникают мыслишки, а почему бы не трахнуть девчонку, теперь зрелую женщину, о которой грезил когда-то ночами, с мыслями о которой дрочил в постели. Вот она снова рядом, взрослая и будто бы доступная. Но все это миф, неправда, вернуть или поменять, переписать прошлое нельзя. Его уже нет. Трахнешь, или не трахнешь эту чужую женщину - ничего не решает. Той девочки уже нет.
  Марине Самсоновой, PR- менеджеру, тоже не везло, но, несмотря на все неудачи, она упорно продолжала искать себе мужчину. Наконец в апреле познакомилась в клубе с приятным молодым человеком. Специально туда с подружкой и пошли, чтобы с кем-нибудь познакомиться. А где еще знакомиться с состоятельным человеком? И тут появился Он. В дорогом костюме, в белоснежной рубашке, в галстуке, идеально начищенных ботинках. Часы еще у него были явно золотые и очень дорогие. Сама элегантность, запах "Бальдессарини", дорогие сигареты. Сразу видно, что успешный человек, банкир. Очень он ей понравился. Представился Гришей. Вышли из клуба, машина, конечно же, новая - БМВ. Поехали к нему. Квартира ей тоже понравилась (мелькнула мысль: а я бы здесь и пожила!). Посидели под музыку, выпили вина, потанцевали, долго целовались, начали раздеваться. Он снял пиджак, она сама развязала ему галстук, медленно расстегнула брючный ремень. В этот момент заметила, как его брюки вздулись шалашом, этот бугор уперся ей в живот - и это ее возбудило. Начала по пуговичке расстегивать ему рубашку. Когда сняла ее, то оказалось, что все тело и руки буквально до границы воротника и манжет расписаны татуировками, да еще какими: купола, черепа, кинжалы. Ноги тоже были все наколоты. А восставший член его представлял собой вообще что-то невообразимое, бугристое - под кожу крайней плоти были вшиты шарики - и он торчал, как здоровенная шишковатая дубина. И тут ей чуть не стало дурно, поскольку от такого орудия вполне можно было получить разрыв. Но бежать было уже поздно, она закрыла глаза, постаралась расслабиться и вниз больше не смотреть. Впрочем, то, что произошло чуть позже, ей очень даже понравилось. Любопытные получились ощущения, будет, о чем рассказать подругам. Он, когда после этого дела оба курили в постели, показав на разрисованную кожу на груди, прокомментировал просто: "Ошибки молодости!" Посидел, конечно, пять лет за случайный грабеж, менты подставили, но товарищей не выдал, зато теперь у него своя фирма, вот думает немного подучиться в финансовой академии, поскольку знаний не хватает. Еще рассказал, что одному сидельцу на зоне по его же, этого сидельца, настоятельной просьбе головку члена разрезали крест-накрест, сделав из нее что-то вроде цветка-четырехлистника, причем все эту операцию делали тому бродяге без наркоза. Выпил, конечно, бедолага, для обезболивания, бутылку водки, но все равно скрипел зубами. В конечном итоге выглядело это произведение искусства довольно жутко, да и в парашу струей было не попасть, когда ссышь - струя кривая. А уж если встанет, то неподготовленная женщина запросто может и в обморок упасть. Сам же Гриша подписался только на шарики: "Вот теперь думаю: может, вырезать их, нахер?" - и посмотрел на нее вопросительно.
  - Да ладно, можешь оставить...- она кончиками пальцев все это время их, эти шарики, щупала, перекатывала под кожицей. - Мне даже понравилось!
  И тут же почувствовала, что у него там это жуткое устройство начало быстро набухать и увеличиваться в размерах, как воздушный шар. Вау! Просто поразительно, как все это природой придумано! Хорошо тогда ночью покувыркались. Утром низ живота немного болел, но к вечеру все прошло, и последствий никаких не было. Пару раз еще встречались, а потом этот "банкир" Гриша куда-то исчез. Марина хватилась, а оказалось, даже и фамилии не знает, да и вообще ничего о нем не знает - разве что только имя. Мобильный телефон не отвечал, ехать к нему на квартиру у нее не хватило духу, да и не нашла бы: он возил ее куда-то в дикие новостройки - в район метро "Дыбенко" и всегда глубокой ночью - обычно после клуба, а она и днем-то там могла легко заблудиться. Однажды все-таки решилась, поехала, но, как и предполагала, ничего не нашла: все дома были похожие, как близнецы, адрес же она не запомнила, только квартира была, кажется, пятьдесят вторая. Или тридцать вторая. Не о том тогда думала.
  Только ранний брак дает возможность второго шанса, если что пойдет не так. Один григорьевский знакомый Сорин женился в девятнадцать лет, когда еще учился в институте, сразу же и заделал ребенка. Совсем были молодые, дитя нянчили всей общагой, бедствовали, а парень вырос хороший, умный и успешный. Теперь Сорину-младшему было уже под тридцать, он выучился на юриста и работал в Москве чуть ли не в администрации Президента. На юбилей подарил отцу новую иномарку. С первой женой Тамарой, бывшей однокурсницей, Сорин-старший развелся уже довольно давно, однако они сохраняли хорошие отношения. Тамара тоже устроила свою личную жизнь по второму разу, очень быстро нашла какого-то мужика и, по слухам, неплохого. А вот с детьми от второго брака у Сорина уже проблемы были изначально - уж очень уж были болезненные, балованные, хотя в целом Сорин был своей жизнью очень доволен, что в России случается крайне редко. Слишком хрупко любое благополучие и зависит от многих обстоятельств. Примеров тому было множество. Ближайший - Максим Солодов, с которым у Григорьева был совместный проект. Какое-то долгое время все у него было хорошо, но по этой весне случилось несчастье с женой. Очень красивая женщина, она вдруг решила сделать подтяжку кожи на лице, однако во время наркоза у нее возникла аллергия на лекарство с отеком горла. С трахеостомией врачи чуть-чуть опоздали, буквально на пару минут, кора головного мозга умерла, и госпожа Солодова превратилась в овощ. Никто не знал, что с этим делать дальше. При определенном уходе такой человеческий овощ может жить очень много лет. Описаны редкие случаи выхода из такой комы, но они скорее как легенды и феномены. Человек бывает, что очухивается, но сразу же начинает очень быстро стареть, до конца жизни остается весь скрюченный, не может ходить.
  Впрочем, была у Григорьева еще одна знакомая тетка, пытавшаяся реализовать свой второй шанс и почти его реализовавшая в очень солидном возрасте. Ей уже было под полтинник, когда она встретила хорошего человека, который предложил выйти за него замуж. Он ей очень нравился, спали вместе, и замуж тоже хотелось, однако за свои годочки она мужчинам перестала верить напрочь - во всем ждала подвоха или какой-нибудь неприятности. Интересно, что в этом возрасте у нее еще сохранялись месячные, и она подумывала: а может, родить еще ребеночка. По крайней мере, на стандартный вопрос гинеколога: "Будете ли сохранять возможную беременность?", к вящему его удивлению она тут же и ответила: "Да, буду!"
  Помнится, с первым мужем у нее были серьезные проблемы. В случайной драке ему сломали позвоночник, какое-то время он лежал парализованный, а потом задушился на проводе от торшера. Стало ясно, что идею эту он вынашивал очень долго, и однажды ее осуществил.
  Другой давний знакомый - Брусникин Витя, однокурсник Григорьева - женился, и надо сказать очень удачно, в двадцать лет - сразу же после службы в армии, - и вот недавно отпраздновали серебряную свадьбу. Он изначально по характеру был не гуляка. Жены ему вполне хватало, никуда он больше не совался. Сын у них тоже был уже взрослый, женился и вроде тоже удачно. Вообще эта пара, можно сказать, была идеальная. Вряд ли Брусникин смог бы без жены существовать сколько-нибудь долго. Женившись на Людмиле, он раз и навсегда отказался от личных денег и всегда полностью отдавал зарплату жене. Когда деньги начали перечислять карту, то сразу и карту отдал. Она выдавала ему каждый день на расходы. Денег у него никогда лишних не было, зато никогда ничего не терял и не делал ненужных покупок и трат. Иногда, конечно, прятал "в носок" небольшую заначку за дополнительную халтуру, которой хватало разве что на кружку пива или "мерзавчика". Важная вещь: он все делал по дому сам, потому что все умел. У них с женой за эти годы сложились сверхдоверительные отношения. В старости это очень даже хорошо. Поднести стакан воды или "утку" умирающему, или сделать ему клизму не так уж и мало.
  Была ли это идеальная семья? Неизвестно. Но, несомненно, один из ее вариантов. Схема идеальной семьи вообще никому не неизвестна. Официально семья должна быть моногамной, но и у нас бывают семьи полигамные, так один имел жен в четырех городах, куда ездил в командировки, и тем самым экономил на гостиницах. Там в гостиницах договаривался и брал чеки за проживание, а потом ему их оплачивали на работе. Половину он давал в рецепцию, и все были довольны. А все жены, кроме одной, (в каком городе он и сам уже затруднялся сказать), были с ним в гражданском браке, причем абсолютно уверенные, что они замужем, о чем и известили очередную перепись населения.
  Идеальная семья всегда подразумевает некое разделение ролей, определенные принципы и ритуалы. Например, муж зарабатывает, жена занимается хозяйством и детьми. Или оба работают и оба же занимаются семьей и домом, но муж - "мастер - золотые руки", обеспечивает техническую сторону проживания: бесперебойно работающую сантехнику, электроприборы, всякие там полочки и шкафчики на кухне, так обожаемые женщинами. Различия заложены самой природой: у мужчины нет месячных и связанных с эти делом перепадов настроения и работоспособности, он не может быть беременным, рожать, кормить грудью, но тогда он обязан выполнять другую функцию: защищать и обеспечивать свою семью.
  Одна сотрудница в бухгалтерии мужчин меняла примерно раз в три года, мужей у нее только законных уже было вне счета (счет теряется в таких случаях после трех), и столько же сожителей. Одной из причин такой смены являлось и то, что у нее не было детей - не получилось. Поэтому менять партнеров, когда надоедали, ей было вовсе не обременительно. Надоел - поменяла. А вот дети сильно осложняют подобные вещи.
  Один знакомый Григорьева очень сильно расстраивался именно по этому, детскому, поводу, поскольку после развода дочка его осталась с женой. Жена, будучи сама откуда-то с юга, после развода вышла замуж или просто жила с каким-то грузином. Ребенок был то у родного папаши, то у матери, то у родственников в Осетии. У родного отца девочка (а ей было восемь лет, но она почему-то до сих пор не ходила в школу) спрашивала: "Я ничего не пойму, кто я вообще, вот ты - мой папа, а Гога тогда кто, и почему все так получилось?" Отец не мог ей ничего на это ответить. А что тут скажешь?
  А когда дети вырастают, но начинаются новые проблемы. У знакомых дочка отмечала восемнадцатилетие. Родители уехали на все выходные на дачу, чтобы не мешать ей. Они думали, ну придут пять-шесть человек, посидят, потанцуют. Дочка же на свой день рождения назвала кучу друзей, они напились, выбили стекла в серванте и в двери на кухню, раскололи цветочные горшки на подоконнике; со слов соседей, орали матом и шумно блевали с пятого этажа, свесившись по пояс из окна. Еще и по возвращении нашли парочку за диваном на полу, которые слепились и все еще не могли разлепиться, как насекомые. Позже мать подслушала их впечатления: "Здорово провели время!"
  У одного дочь, вроде он и глядел за ней во все глаза, в шестнадцать лет вдруг родила. А поздно сообщила, что беременна, потому, что до смерти боялась отца ("Авось, само рассосется"). Попсиховали, попсиховали родители, а что тут поделаешь! Родила удачно. Ребенок родился здоровенький, орал, конечно, по первому году чуть не каждую ночь без передыху - все хотел есть. Бабушка и дедушка им в основном и занимались, поскольку дочке надо было учиться, приходила она домой поздно, потом у нее появился молодой человек, и она иногда оставалась у него ночевать. А что там будет дальше, никто не знал.
  Впрочем, с дочерьми у людей бывали и другие, гораздо более серьезные проблемы. Григорьев как-то от кого-то услышал, что умер Галямов, их общий с Тарасиком приятель. А позже Тарасик ему все рассказал подробно:
   - Галямов, по сути, вроде как был и неплохой отец: не пил, занимался с дочерью Маришей, водил ее на кружки, был с ней строг, никуда не пускал, но потом в подростковом возрасте дочь за что-то его невзлюбила и начала всячески ему досаждать. Начались постоянные прогулы, тусовки. Потом выяснилось, что она торгует интимными услугами и через Интернет, и просто так, да еще и долбается героином. Галямов пошел разбираться. Нашел квартирку, позвонил. Вышел какой-то грузин-сутенер. Толстый и волосатый. Сразу начал гнуть пальцы веером, что-де у него брат вор в законе, обложил Галямова матюгами с акцентом, стал толстым своим брюхом его выталкивать из квартирки, что было абсолютно невыносимо и отвратительно. Мариша же, скрестив руки, глядела на отца с усмешкой: "Ну, что, съел, папаша хренов?" Галямов тогда ушел, раздобыл где-то охотничье ружье и при дочери убил грузина выстрелом прямо в проклятое брюхо, а потом тут же выстрелил себе в рот картечью. Что там было! Грузин успел еще и обосраться перед этим. Говорят, весь потолок и стена в комнате были в галямовских мозгах и оттуда капало и стекало мерзкой малиновой слизью. Даже на телевизор попало. К тому же кровь ногами растащили потом по всей лестнице санитары и менты. Аж подошвы прилипали и щелкали, когда отлипали. Самое жуткое, что сама она, Мариша, была в этот момент обдолбана или пьяна и ей было все равно. Вся квартира настолько была залита кровью, что протекло сквозь потолок на этаж ниже, потому что из грузина хлестало как из ведра, пока он, наконец, не помер. Когда менты приехали, так один из них даже поскользнулся и чуть ли в шпагат не сел прямо в это самое дерьмо, а другой тут же на пол и наблевал. Соседи еще подавали в суд по поводу ремонта, а Маришке было пофиг. Слышь, чего подумал: возможно, какой-то пробел воспитания в детстве все же Галямов допустил. Не хватило какого-то важного звена. Может быть, потому что по дому она никогда ничего не делала. Отсюда результат, что Галямыч отец в целом получился плохой. И конец у него был плохой. А бывший сосед дядя Саша Ковтюхов получается, что отец хороший, хотя и поколачивал по пьянке жену и обеих своих дочек. Те, однако, выросли, выучились, работают, вышли замуж, народили ему внуков, да и теперь папашу не забывают, ухаживают за ним, часто заходят, приносят и "Беломор" и даже бутылочку. Отсюда вывод, что именно дядя Саша как раз-то и был хороший отец, а Галямыч - плохой. Слушай, я первый раз видел ситуацию, когда никого не жалко: один мудак убил другого мудака и сам застрелился. Мир ничего не потерял, разве что приобрел...
  
  Мариша после этого дела еще какое-то время кололась героином, а потом вроде бы отошла от этого дела, даже вышла замуж, хотя родить ребенка у нее уже не получилось, а последствием наркомании были эндокардит и перенесенный инсульт: немного кривилось лицо и плохо действовала правая рука.
  И это была та самая Маришка, которую папа водил за ручку и на танцы, хор и еще куда-то на кружки. Слом произошел лет в тринадцать-четырнадцать. Что-то сработало внутри ребенка и все предыдущее воспитание пошло насмарку.
  Конечно же, детьми надо постоянно заниматься. Но насколько нужно такое повышенное и назойливое внимание к ребенку, тоже большой вопрос. Григорьев знавал одного такого упорного папашу, который всю жизнь просто заставлял дочь делать только то, что он скажет. На некотором этапе это отцовское давление сыграло положительную роль: она хорошо окончила школу, хотя и были колебания типа погулять по мальчикам. После школы она захотела стать швеей, но отец заставил поступить ее в холодильный институт и чуть ли не на занятия и зачеты с ней ходил, и в конце концов она закончила институт с красным дипломом. После института он запихнул ее в аспирантуру того же института, но тут она стала уже насмерть, хотя и поступила, но ничего не делала и все-таки ушла из аспирантуры. Отец отправил ее в дом отдыха, где она расслабилась, познакомилась с мальчиком, что в итоге закончилось неожиданной беременностью. И тут пошла такая буря, что ой, но все-таки ребенок родился, они стали жить вместе с тем парнем типа в гражданском браке, опять же по интригам отца, который зятя ненавидел, возможно, и за дело, потому что тот был прирожденный бездельник. Дочь по специальности не работала ни дня, а занялась каким-то торговым бизнесом, в котором довольно быстро преуспела, что позволило ей купить большую квартиру, обставить ее и купить дорогую машину. Отец и в эту квартиру ходил чуть ли не каждый день, зудел, чтобы она гражданского мужа своего ни в коем случае там не прописывала, чтобы он не имел на квартиру никаких прав. И тянулась эта история уже целых четырнадцать лет. Получилось так, что чадолюбивый отец со всей опекой и упорством дочери хорошо подосрал. Как только мог испортить, так и испортил. Так, по крайней мере, выглядело это со стороны. Что он сам думал, то неведомо. Возможно, он считал, что кабы не он, то было бы еще хуже.
  Другой пример. У одних опять же общих с Тарасиком знакомых родился поздний ребенок. Из каких-то своих соображений они год его вообще никому не показывали, да и сами особо в тот год никуда не выходили - разве только папаша на работу, типа чтобы не сглазили и ничем не заразить - и все равно ребенок постоянно болел. И еще отец целовал его чуть не взасос. Григорьева как-то это даже покоробило: уж так-то сюсюкаться не нужно. Этот родитель вообще как-то излишне остро переживал беременность жены, даже ходил с ней на специальные курсы для беременных, учился дышать, и естественно, непосредственно участвовал и в сами родах, ему даже доверили перерезать пуповину, и он, с его слов, трясущимися руками ее лично и перерезал. Акушеры, конечно, морщились, но что делать - клиент платит, да и жалко, что ли? Тут же ребенка, чуть ли в смазке, по новым веяниям приложили к материнской груди. Кажется, этот безумный папаша и сам бы с удовольствием родил, а была бы грудь - и грудью покормил или сам бы грудь пососал, если бы это было возможно. Григорьеву все это казалось несколько странным. У некоторых знакомых ребят было трое и больше детей. У одного Совкова, кажется, пять или шесть, и он ни с кем из них особо не цацкался, а когда жена в очередной раз ложилась в роддом, то быстренько передавал детей теще, а сам впадал в загул и все эти дни ходил вдребезги пьяный. Ему бы и в голову не пришло участвовать в родах или перерезать пуповину. Пусть ее режут те, кому это положено. Этим испокон веков занимались повивальные бабки, а теперь - специально обученные профессионалы, им надо только заплатить, чтобы они были повнимательнее к матери и не перепутали ребенка. Тарасик считал, что этот папаша наверняка является скрытым педрилой женского вида. Сам Тарасик старался придерживаться основ традиционного воспитания - почти что Домостроя. Он тоже считал, что мужчина и женщина несут в семье совершенно разные функции, и именно это делает семью крепкой. Изменение функций неизбежно разрушает семью. Семья просто начинает терять свой смысл. Зачем много зарабатывающей женщине муж-добытчик? Тарасик рассказывал, что его родной дядя всегда порол детей за плохие оценки, дочку не выпускал после девяти из дома аж до восемнадцати лет. Кавалера ее однажды избил в кровь. И в конечном итоге опять же все дети выросли, выучились и стали нормальными людьми и отца не забывают. Та ситуация, когда важен конечный результат. Некоторые вспоминают своих жестоких отцов с восхищением: "Знаешь, как меня батя в детстве лупил! Ой-ё-ёй!"
  А вот у Ромы Жукова семейная жизнь была построена совсем по другому принципу: короткие праздники и долгие будни в разлуке. После службы на флоте Жуков окончил "макаровку" и всю жизнь служил в торговом флоте. Где только не был. Последние годы он ходил главным механиком на либерийском банановозе с экзотическим названием какая-то там звезда чего-то. Стабильная, хорошая работа, отличный экипаж. Банановоз болтался туда-сюда по одному и тому же маршруту через океан из зимы в лето и обратно с небольшими вариациями. Жуков приезжал раз в три месяца на неделю, а когда на две и всегда с большими деньгами. Зато эти две недели превращались в один сплошной праздник: он привозил подарки детям, обильно занимался любовью с женой, чуть ли не каждый день они ходили по кафешкам, кино, аквапаркам. Потом он снова уходил в очередной рейс, и в доме воцарялась тишина и повисало ожидание следующего его приезда. К этому ритму все привыкли, жена к приезду мужа готовилась заранее: посещение косметички, солярий, эротическое белье, прическа, брила ноги, маникюр-педикюр. Она всегда волновалась, как перед свиданием, ее даже потряхивало. Разве такое могло бы быть при обычной семейной жизни!
  Работала у них и такая Наталья Юрьевна Беляшек. В юности она была очень даже красивая, исключительно фотогеничная особа. Хотела стать то ли актрисой, то ли певицей, а поступила учиться на секретаря-референта, потому что больше никуда было не поступить. Так и жила. А потом вышла замуж, родила. Так сложилась жизнь. В целом жизнь была довольна. А вообще-то она всю жизнь западала на мускулистых молодых блондинов, и когда встречала такого, в ней что-то екало, она тут же теряла голову и была готова сходу нырнуть к нему в постель. А иногда и постели не нужно было: как только видела статного блондинчика, становилась сама не своя - чуть ли не ерзала от возбуждения - ее бросало в дрожь, реально зудело и набухало внизу живота, чуть ли не текло - хоть беги срочно меняй прокладку - такой вот был рефлекс. Муж же у нее был невысокий и толстенький брюнет, еще и рано облысевший, однако очень умный и состоятельный. А вообще она считала, что в идеале нужно иметь трех мужей: одного для общения, одного для секса (тот самый блондин тут и сгодился бы) и еще одного, чтобы деньги давал на жизнь (на эту роль муж очень даже подходил).
  Вася Куликов одно время подбивал к ней клинья на роль второго мужа, но он был не блондин, и она его не подпускала. Куликов когда-то был женат, развелся, какое-то время жил с разными тетками, а сейчас встречался с бывшей женой Лени Николаева. С самим Леней они дружили со студенчества, учились в одной группе. Потом общались семьями. Теперь Куликов очень тесно общался с бывшей женой Николаева Ларисой, резонно считая, что никаких моральных правил вовсе не нарушает, поскольку Николаевы были уже года три как разведены. А развелись они, наверное, потому, что просто надоели друг другу. Кстати, Лариса Куликову нравилась всегда. Да и Лариса была не против, хотелось, конечно, по женской привычке, отношения как-то зафиксировать и стабилизировать, однако Куликов на это идти вовсе не желал. Это было бы уже слишком. У Ларисы были двое детей: сын-подросток и взрослая дочь. Сыну чужой дядька был в доме совершенно не нужен, а дочке в скором времени могла понадобиться нянька уже для собственного ребенка, а какая нянька может быть лучше родной бабушки, которой к тому же и платить ничего не надо. Дочь с безжалостным максимализмом юности считала, что для матери время любви давно прошло и на старости лет ей следует заниматься внуками, а не по мужикам бегать. Сама Лариса женщина была очень даже симпатичная, хотя и начала потихоньку расползаться, особенно кормой и бедрами, но все же как-то пыталась держать себя в форме, ходила в бассейн и сидела на диете. Куликов радовался, когда она к нему приходила, но и в то же самое время испытывал облечение, когда уходила. Ночевала она всегда дома, поскольку сына нужно было непременно будить в школу и кормить. Сам же мальчишка один неизбежно просыпал и уходил из дому голодный, поскольку не в состоянии был сделать себе даже простую яичницу, не мог найти одежду. Куликов считал, что парень просто валяет дурку, но Лариса все еще продолжала считать сына чуть ли не малышом, так что в любом случае стремглав убегала, пока еще не закрылось метро. Куликов традиционно провожал ее или до станции или до остановки маршрутки, иногда, если опаздывала, сажал на частника, а затем возвращался к себе вполне довольный проведенным вечером. Ночью она ему была, в общем-то, и не нужна, поскольку храпела, а он всегда спал очень чутко. А ведь когда-то давно, в юности, помниться, расставаться с подружкой было мучительно, спать одному грустно, а когда девушка рано утром убегала, наскоро поцеловав его в губы, он долго лежал с закрытыми глазами, вдыхая оставшийся на подушке запах волос любимой. Увы, то время навсегда и безвозвратно ушло. На Ларису он не обижался. Когда-то давно у него была любовница, которая дулась на него, когда он говорил, что ему надо бежать, например, забрать дочку из садика или сына с плаванья, а теперешние его подруги убегали от него сами, теперь уже у них всегда была куча своих неотложных дел и лежать в постели времени не оставалось, как бывало опять же в той незабвенной навсегда утраченной юности, когда валялись в кровати целыми днями и не могли насытиться друг другом; отдыхали в поту после очередной близости, слушали музыку и ждали, когда захочется еще. Свободного времени тогда было много. Да и вообще вся жизнь была впереди и казалась вечной.
  Существует версия, что хороших женщин свободных не бывает. Они всегда заняты, и за них приходится бороться. Давний знакомый Григорьева по фамилии Самсонов однажды хотел отбить женщину у другого мужика, чтобы на ней жениться, поскольку это была реально хорошая женщина и действительно стоила того, чтобы ее отбивать. Познакомились они где-то совершенно случайно и уже довольно долго, пусть и не так часто, как Самсонову хотелось, но встречались. Замужем она официально не была, но уже лет пять жила с каким-то типом в гражданском браке, или как сейчас обозначают это дело в интернетовских анкетах "имею друга", поскольку "замужем" уже не напишешь. То есть вроде как бы и свободна, предложения принимаю, но в то же время и не одиночка. Только женщина это поймет. И в реальной жизни одним она говорила, что не замужем, другим, напротив, что замужем. Все зависело от конкретной ситуации: нравился ей человек или не нравился. То есть, встречаться-то они с Самсоновым встречались: примерно раз в две недели после работы ходили в кафе, разговаривали, но никогда не было свиданий в выходные (понятно, занята), и интимных отношений между ними тоже не случалось: разве что пару раз за весь срок знакомства, да и то как-то наспех. Ему она очень даже нравилась, нравился ли он ей или нет - было неизвестно, но в любом случае она всегда неизбежно и ежедневно возвращалась к своему сожителю, которого, может быть, даже и не любила (а может, и любила - кто ж ее знает!), каждую ночь спала с ним, утром кормила завтраком, провожала на работу, а вечером встречала, кормила, укладывала спать и ублажала в постели. Женщины, как кошки, привыкают не только к дому, но и к своему постоянному мужчине. Ребенка у нее пока не было, хотя она и не предохранялась. Тут уже у самого Самсонова все чаще стал возникать типично женский вопрос: "А что же дальше?" А что вообще могло бы быть дальше: человек реально влюбленный в принципе не смог бы ее делить с другим мужиком, пусть бы женщину такая жизнь и вполне устраивала бы. Просто стать любовниками, типа перепихнулись и разбежались - в данной ситуации не устраивало никого. Тупик. Зависание программы, как говорил этот парень Самсонов, кстати, довольно толковый программист. Ни туда - ни сюда. Этой-то ладно - ей и так сойдет. У нее было с кем спать. А Самсонову-то что делать? Дрочить одинокими ночами? Искать себе другую временную подругу? Ехать за проституткой на проспект Просвещения? Ждать? Чего? Кстати, такие вещи способны зависать очень надолго. Трудно поверить, но все это дело тянулось у них уже больше года. И вот как все завершилось.
  Они уже даже привыкли к такому положению дел, она вроде бы уже и готова была и поближе с ним сойтись, а потом вдруг ему показалось, что у нее растет животик, что она перестала курить, пить вино, и, наконец, объявила ему, что беременна: "Так уж получилось. Вроде не планировали, но так вышло. Знаешь, как это бывает... Так что ты меня извини". Выходит, все это время Самсонова держали как запасной вариант, а чего тут плохого: приятно сходить в кафе, пококетничать, поболтать, выслушать комплименты, получить традиционные цветы, которые она возле дома с сожалением, но каждый раз выкидывала. Таким образом ситуация разрешилась естественным путем сама собой. Они расстались, и время их разнесло, как бурное течение реки разносит две случайно соприкоснувшиеся соломинки. Может быть, и к лучшему. А возможно, там были и другие более сложные отношения, которые она не могла, да и не хотела менять.
  Впрочем, однажды Григорьев наблюдал гораздо худшую ситуацию, когда подруга одного его знакомого забеременела, и никто не знал определенно, от кого ребенок.
  Короче, пришла она вставать на учет по беременности. Врач спросила ее:
  - Вы сами-то знаете, кто отец ребенка?
  - Нет! - покачала она головой, подумала и чему-то в себе улыбнулась. - Даже не предполагаю. Нет, честно!
  Потом уже после родов допытывались:
  - Ну, вы же обоих их знаете, может быть, он на кого-то похож, или все-таки что-то чувствуете?
  - Да на обоих он похож!
  - Тогда надо будет сделать генетический анализ!
  - Не буду я делать никакого анализа! И никакой суд меня не заставит это сделать!
  И вправду, судья-женщина почти наверняка не разрешит это сделать, скажем, под предлогом возможного травмирования психики ребенка и в связи с категорическим отказом матери. Судья-мужчина, возможно, и обязал бы сделать такое исследование, но материал (пусть даже мазок со щеки) без разрешения матери все равно было бы не забрать. И еще к тому же сразу возникает вопрос: кто будет платить за анализ. Понятно, бесплатно делать у нас никто ничего не будет. Предполагаемым отцам ребенка в принципе было все равно, еще и лучше: не надо платить алименты, и совесть чиста, есть шанс, что ребенок не твой. А если узнаешь, и уже придется участвовать в воспитании.
  Женщин такие разборки, кстати, всегда очень раздражают: какая тебе разница, от кого, ведь это же МОЙ ребенок, и если ты меня действительно любишь, ты ОБЯЗАН любить и его как своего. Зда-а-асьте, а кто же в таком случае становится злыми мачехами в противоположных ситуациях? Вспомним-ка Золушку и Мальчика-с-пальчика...
  Еще у женщин есть такая дурная манера: использовать свою женскую слабость к собственной выгоде, типа: мужчина, помогите слабой женщине. Это довольно часто используют мошенники и разбойники. Во время прошлогодней командировки одного знакомого пожилого уже мужика в Москве симпатичная девушка окликнула в сквере возле гостиницы: "Извините, мужчина, можно вас на минутку, мне нужна помощь!" Старикан, конечно, пошел туда, а там двое парней подхватили его под ручки, а девушка быстренько мужичка обыскала, вынула у него бумажник, и все трое тут же убежали. Григорьев, услышав эту историю, тут же вышел погулять по скверу, болтался там довольно долго, но никто его, к его разочарованию, не позвал. И понятно: посмотрел бы на себя со стороны: кто ж его подзовет, чтобы грабануть. А той девчонке за такие вещи неплохо было бы сломать руку. Для ума. Именно такие уроки человек запоминает на всю жизнь.
  Вспомнились и другие подобные ситуации. Толик Коняев однажды попал в чем-то схожую и очень неприятную историю. Он занимался торговлей, закупками и по этому поводу однажды оказался в Шанхае. Там ему нужно было вечером поехать на вокзал, чтобы сесть на поезд, и он заранее заказал такси с водителем-девушкой (была такая специально оговоренная услуга, и ему так показалось интереснее: а вдруг в услугу в качестве бонуса входит и минет). Девушка без проблем довезла его до места, но как-то странно высадила: мол, мне тут не развернуться и вам надо идти через пешеходный переход типа моста над дорогой. Когда он туда пошел, то увидел, что дело плохо: его заблокировали: трое спереди и двое сзади. Видимо тут уже была отлаженная система грабежей. Толик, особо не раздумывая, повернул назад, где народу в заслоне было все-таки поменьше, и сходу врезал одному в торец, да так что тот слетел с копыт, а сам побежал со всех ног через дорогу, уворачиваясь от истошно сигналящих автомобилей. На другой стороне оглянулся: оставшиеся ни с чем разбойники били ногами девушку-водителя, а один из них все еще оставался лежать на тротуаре.
  Сам Григорьев в Китае был только один раз. В Шанхае, прежде всего, его поразило огромное количество народу. Повсюду там была толпа. Толпа представляла собой отдельный самостоятельный организм. Кого-то прямо у него на глазах задавило насмерть машиной, случился маленький переполох, но толпа тут же сомкнулась, и все продолжилось дальше.
  Однажды Григорьев встретил на улице парочку, которая вела между собой какую-то странную любовную игру. Они то ли дрались, то ли у них так ухаживание проходило. Так иногда у животных бывает - они рычат друг на друга, покусывают, иногда и до крови. И та девушка, излишне громко хохоча, говорила парню: "Отстань!" - "Да брось ты!" - "Отвали! Я сейчас на помощь позову!" - "Да и зови! Думаешь, тебе кто-нибудь поможет?" - Девушка, заметив проходившего мимо Григорьева, тут же обратилась к нему: "Мужчина, вы можете меня защитить?" - Шутка шуткой, так бы и разошлись, но все испортил парень. Он с вызовом посмотрел на Григорьева: "Ну, что, козел, сможешь защитить бедную девушку?" - "Да без проблем!" - ответил Григорьев, тут же одним ударом свалив говнюка на землю. Удар неожиданно получился такой сильный, что Григорьев на миг даже испугался: вдруг у парня оторвется голова. Через несколько шагов Григорьев обернулся: девчонка наклонилась над неподвижным телом, трясла его, головенка болталась. Григорьев сплюнул: ничего, встанет. Любовная ночь у них была еще впереди. Бойкая была такая девушка, крепкая. С нее бы стало. Некоторые женщины любят, когда из-за них дерутся. В этом есть древняя соревновательность. Эта тоже видно хотела посмотреть, как из-за нее кого-то бьют.
  Возможен мгновенный сексуальный психоз. Во время учебы Григорьева в институте, помнится, два близких друга поссорились из-за девушки насмерть. Она была подружка и любимая одного из них, и однажды он решил познакомить ее со своим другом уже как с невестой. Ей друг понравился, они тут же переспали, дело вскрылось и между друзьями произошла вражда. Он мог бы и не спать с ней - не горело, нашел бы другую. У них обоих возникло некое помутнение сознания: сидели рядом на диване, коснулись друг друга коленями, вспыхнуло влечение. Тут же и трахнулись. Очнулись, когда дело было уже сделано. Стали быстро приводить все в порядок, но скрыть не получилось. Когда друг вернулся из магазина, куда ходил за шампанским, то по их лицам и по некоторому беспорядку в одежде все сразу и понял. Оба делали вид, что ничего не произошло, даже сели подальше друг от друга, но профессиональными актерами они не были, и у них все-таки трепыхалась какая-никакая совесть, поэтому по их лицам было видно, что произошло. И что-то они такое забыли спрятать. Какая-то осталась мелочь, вроде незастегнутой ширинки или кофточки, надетой наизнанку, то ли лифчик она не успела надеть, то ли колготки, то ли специфический запах от совокупления остался - неважно. Ситуация проявлялась медленно, но неизбежно, как фотография. Интересная была при этом реакция Ромео. И прошло всего-то разве что минут сорок, пока он ходил, может быть, даже меньше. До этого были одни планы на будущее, типа жениться, любить, завести детей, и еще конкретно в этот день куда-то они еще собирались после этого идти, то ли в театр, то ли к ее родителям знакомиться, то ли к его - неизвестно, и тут все это мгновенно рухнуло. Такая резкая перемена очень пагубна для психики. По идее он должен был кинуться в драку, но колебался, потому что они не сказали ему сразу, что вот мы, мол, тут, извини, пока тебя не было, переспали - мол, не фиг было так долго ходить, сам же и виноват. Обида у незадачливого жениха была просто смертельная даже не к ней - к другу. С другой стороны, это был показатель, что выбор его был неверен, не подходит она ему, и раз сейчас его предала, то и потом предаст. Он так себя и успокаивал, только у него не очень получалось. А вывод: женщина слаба, не надо давать ее искушать, даже другу. А возможны всякие ситуации: например, могут добавить в напиток какое-нибудь возбуждающее средство, просто упоить, уболтать. С панталыку можно сбить практически любого, тем более женщину, которая в принципе живет на эмоциях. И еще важно: женщина ни в коем случае не должна пребывать в праздности, и тогда ей просто некогда будет гулять на сторону. Она должна ухаживать за домом, готовить еду, иметь несколько детей. Например, когда у тебя маленькие дети, разными любовными переживаниями заниматься просто некогда. Хотя и тут возможны варианты.
  А что касается морали, то для этого существует алкоголь или легкие наркотики, типа анаши или другой растительной дряни. На юге обычно курят кальян с какой-нибудь легкой дурью. Моральные "тормоза" снимаются и - вперед. В России для этого выпивают водки или вина, а тут - кальян да еще и вино. Главное: не забыть проконтролировать, чтобы надели резинку. Григорьев как-то познакомился с молодой девчонкой, она как раз разругалась со своим дружком, искала ему замену, и Григорьев хотел ее заманить к себе. Перед тем как сдаться она заметно колебалась, даже проскочила жалобная фраза: "Сейчас бы выпить водки!" Водки не было, но Григорьев все-таки уболтал и притащил ее к себе. Вместе приняли душ. Вид ее в совершенно голом виде и без косметики был довольно жалкий, совсем уж подростковый - у Григорьева и пыл весь тут же прошел. Уложил ее спать, укрыл одеялом и не трогал, хотя она, вроде, как и пискнула: "А ты ко мне придешь?" - "Спи, ладно". Утром все-таки сама пришла к Григорьеву в постель, влезла с холодными ногами. Они еще какое-то время встречались. Она была очень худенькая, даже субтильная и скорее напоминала худощавого подростка. Во время близости Григорьев всегда боялся ее раздавить или сделать ей больно. Когда она загорала лежа на спине без лифчика, грудей у нее вообще не было видно, и распознать в ней женщину можно было разве что по соскам. У многих мужчин с накачанными грудными мышцами или просто жирных, этот женский половой признак проявлялся куда как значительнее. Как она с таким сложением будет рожать ребенка, было непонятно. Да и прокормить его с такой грудью тоже наверняка не сможет. Ребенок будет на искусственных смесях, непременно получит диатез.
  К более изысканным и дорогим вариантам разрешенных афродизиаков относится абсент. Был у Григорьева одни знакомый, так он только его и использовал. Сам мужик уже к полтиннику, лысый, но очень активный, а еще и стимулировал свою половую активность абсентом. Лысина играла ему только на пользу: во-первых, модно, а во-вторых, лысина - признак хорошего любовника, так как указывает на высокий уровень тестостерона.
  Про абсент в Википедии написано так: "Абсент - крепкий спиртной напиток зеленого цвета, сильный афродизиак. Еще Пифагор рекомендовал абсент, как средство способствующее деторождению. Изначально производился во Франции из масла Artemisia absinthium (полыни с добавками масел майорана, аниса и некоторых других растений). В 1792 г. доктор Пьер Ординьер составил на бумаге рецепт изготовления абсента и стал первым человеком, который начал распространять этот напиток как панацею от всех болезней. В те времена этот напиток был известен как "Зелёная Фея". В Англии абсент называли "зеленым имбирем". Для удержания эфирных масел в растворённом виде требуется высокая концентрация спирта, поэтому абсент имеет крепость до 70-75%. Однако Абсент опасен для здоровья. Его регулярное употребление приводит к импотенции, а также мышечным и желудочным спазмам. Сегодня абсент можно найти практически в любом большом магазине, продающем алкоголь. Однако, законодатели многих стран предприняли попытку контролировать содержание туйона (основной действующий компонент) в "зеленой фее". Количество этого вещества по директивам ЕС не должно превышать 10 мг/кг".
  Итак, абсент - напиток, подавляющий мораль. Но что такое вообще мораль? По определению это некая выработанная традициями нормативная система. Но существуют разные и противоположные моральные системы, и бессмысленно говорить, какая из них лучше. В некоторых племенах принято ходить голыми, спариваться публично, а вот питаться у них - дело интимное. Иногда они любят убить врага и съесть его мозг. Существует мнение, что общечеловеческие ценности практически невозможны именно из-за разнообразия моральных норм. А то получается: однополые браки моральные, а вот высасывание мозгов и многоженство аморальные? По идее должен быть какой-то эталон, как единица длины или веса, однако - увы! - такого морального эталона нет.
  Так в знаменитой неоконченной повести Пушкина упоминается про знаменитое условие Клеопатры, которая за ночь любви требовала в уплату жизнь любовника. Скучающая молодая княгиня подумывает об этом, ее лишь смущает, что любовник может не исполнить условия и вдруг да не застрелится. Мужчина, который набивается ей в любовники, однако ж, готов рискнуть и намекает ей, что непременно застрелится на следующее же утро после любовной ночи. Княгиня тут задумывается: почему бы и нет? На том набросок, впрочем, и заканчивается. Но суть дела состоит в том, что останавливают ее лишь некие социальные условности. Она не любит этого молодого человека, иначе кто же им мешает просто так переспать, и в то же время провести ночь с мужчиной ей жуть как хочется, ее лишь пугает вопрос, а что же будет потом.
  Вадим на это сказал так:
  - Я бы на месте парня согласился бы на все ее условия, ведь наутро она сама будет умолять, чтобы только он не застрелился, а непременно пришел еще. Это примерно та же ситуация, что и здесь, на юге. Условности тут снимаются. Это любовь в чистом виде, когда социальные факторы не играют или, скажем так, почти не играют роли. Владелица предприятия вполне может ласкать в постели официанта или охранника отеля. Разница в годах тут становится не столь важной: можно взять себе в любовники молодого и никто не будет над тобой смеяться, а наоборот, только позавидуют. Однако в повседневной жизни разница в годах - это всегда бомба на будущее, а тут никакого будущего как бы и нет. Безвременье. Хорошо!
  Между тем, Григорьев прислушался к своему внутреннему состоянию. Что-то в нем было уже не так, как раньше. Да и вообще с возрастом стали происходить какие-то непонятные биохимические изменения, причем иногда в обратную сторону. Он вдруг почувствовал, что может пить много крепкого алкоголя и даже особо не пьянеть, хотя и того удовольствия, как в молодости, выпивка уже не приносила. Что-то произошло внутри организма, изменился обмен веществ. Григорьева это несколько пугало. Он стал бояться изменений в собственном организме: они теперь ничего хорошего уже не предвещали.
  С одним хорошим знакомым Мишаней Сухановым тоже случилось нечто подобное, но только с другой особенностью. У него вдруг напрочь исчезло сексуальное влечение к жене. Он стал воспринимать ее как предмет обихода. Она не вызывала у него никаких желаний, возможно, от привычки и длительного совместного проживания, а также спанья рядом на кровати. Он и груди ей мял, и разглядывал ее голую в разных местах - вроде, как и должно возбуждать, и - ничего. Словно в зоопарк сходил, но там даже интереснее, хотя тоже скука. На других теток вертел головой - буквально за каждой задницей, а жена - ноль эмоций. Пробовал смотреть полночный эротический канал, возбуждаться и тогда уже залезать на жену, но все равно как-то было все это не так, как полагается: будто бы спишь с кем-то другим, кого видишь на экране: туда и смотришь, а не вниз - на реального человека. Жене это было обидно. Обратились к врачу-сексологу, кстати, с очень соответствующей его специальности фамилией - Кончаленков. Очень уж подходящая фамилия для сексолога, так как если бы гинеколог имел фамилию Пиздюков, а писатель - Хуеплетов. Был же такой олимпийский чемпион по фехтованию Кровопусков.
  Доктор Кончаленков поговорил с Мишаней участливо, обсудил самые интимные вещи, внимательно осмотрел, аккуратно помял Мишане мошонку, причем нашел одно яичко меньше другого, назначил обследование, тут же взяли и мазки из уретры, Мишаня подрочил в специальной комнатке в пластмассовую банку. За все это содрали кучу денег, там же заставили купить много дорогих лекарств.
  Кстати, вопросы у Кончаленкова были очень интересные:
  - Как вы ощущаете оргазм?
  Мишаня пожал плечами:
  - Как щекотка: приятно, конечно, но не что-то такое уж сверх того!
  - А раньше как было?
  - А я, доктор, и не помню уже, как было раньше.
  Странный вопрос. Как вообще можно запомнить оргазм? Судорожные сокращения, извержение, сердцебиение, пот, освобождение, расслабление?
  Кроме утраты интереса к женщинам в Мишане вдруг проявилась и какая-то потеря интереса к жизни вообще. Однажды в компании обсуждали глобальные мировые проблемы, что будет, если разовьется потепление или энергетический кризис. Мишаня реагировал на дискуссию вяло. Когда ему сказали, что ведь человечество может погибнуть, он на это ответил: "Да и хер с ним!"
  Он и лекарства пил, но ничего не помогало. Женщинами (традиционный просмотр жоп и грудей по дороге на работу и с работы) интересовался скорее по привычке, чем из сексуальной потребности. Ему и пиво вдруг стало казаться невкусным: он начинал ворчать "что-то не то, будто синтетика", а все вокруг пили - и с удовольствием. Другой алкоголь - тоже не нравился: мол, пью и никакой радости, только в сон клонит - засыпаю на ходу, буквально сидя - будто сводит лицо. А ведь раньше, когда собирались с друзьями, то нажирались и было весело, а сейчас его от алкоголя только в сон бросало. И ничего ему стало не интересно: ни футбол, ни кино (там тоже спал), поехали в командировку в Канаду: скука смертная! А ведь там съездили не куда-либо, а на Ниагарский водопад! Проверили его по диспансеризации с головы до ног, даже щитовидку на УЗИ смотрели, тестостерон определяли в крови - вроде, как все и нормально. По настоянию жены его обследовали в больнице у знакомого врача, но и там ничего не нашли: обычные возрастные изменения, остеохондроз, да, пожалуй, что и все. Он, облепленный датчиками, крутил велосипед, бегал по дорожке, - и ничего, даже пресловутый холестерин был в норме. Даже шланг глотал, а другой - уже потолще - ему засунули в задницу чуть ли не два метра. Последняя процедура Мишаню очень впечатлила: "Теперь я знаю, что испытывают женщины при родах!" - заявил он товарищам. На каком-то этапе у него якобы нашли трихомонады. Тогда Мишаня не поверил и попросил ему их показать. Свежесобранную сперму накапали на стекло, Мишаню посадили за окуляры. Он долго смотрел в микроскоп, где кишели, куда-то неслись и мельтешили его безумные сперматозоиды, потом, совершенно потрясенный, поднял ошалелые глаза и сказал:
  - Бог есть!
  Даже выдал по этому поводу стихотворение, начинавшееся словами: "Косяками из Канады к нам плывут трихомонады..." и т.д. Впрочем, с трихомонадами его вполне могли и нагреть. Знает он, что ли, как выглядит трихомонада! Ему на любую сикараху покажи: вон она ползет! Теперь любое лечение половой инфекции стоит немалых денег, и медицинская страховка на это дело обычно не распространяется. Все частные медицинские фирмы только и живут за этот счет. Обычный медицинский лохотрон.
  Ходили с друзьями в ночной клуб и женщин доступных приглашали, и опять: скука смертная. Сидел и постоянно зевал, не знал, как до конца дотянуть, чтобы скорей домой поехать. Самому неудобно было перед людьми. Думал: наверное, все-таки старость. Пей витамины, садись ближе к печке, ложись спать пораньше и не скрипи. Жена начала угрожать: "Я с тобой разведусь!" - "Да и разводись, хер с тобой!" Окончательное заключение по обследованию Мишани было простое: депрессия. Назначили золофт по таблетке на ночь. Жена, однако, прочитала в аннотации, что этот препарат вызывает нарушение половой функции: задержку эяуляции, снижение потенции, либидо, может вызвать аноргазмию, и пить таблетки не разрешила. Мишаня на это только пожал плечами: "А я бы и попил - мне ведь все равно".
  Сам же он связывал депрессию с постоянным переутомлением и стрессами, которые у него продолжалось годами, начиная с кризисов 90-х годов и которые все никак не кончались, а если заканчивались одни, то тут же начинались другие. Дети тоже не радовали. Оба дитяти вдруг чуть не в один момент перестали учиться. Дочь начала гулять, краситься, и лишь на улице темнело, под любым предлогом пыталась куда-то свалить из дома. Школу регулярно прогуливала, а если ей делали замечание, начинала орать на родителей. Сын, напротив, проводил все время дома за компьютерными играми, учителям тоже хамил, говорил им чуть не в лицо, что все они идиоты, те, соответственно, ставили ему пары. Мишаня сына не трогал, а на дочь орал, аж слюнями брызгал, та кричала в ответ, буквально впадая в исступление и словно получая от этого какое-то мазохистское удовольствие. Наверняка еще и жаловалась друзьям - таким же лоботрясам, что предки ее не понимают. А чего тут было понимать: ни работать, ни учиться неохота, а только есть желание тусоваться среди таких же бездельников, трепаться с ними ни о чем, хвастаться татуировками, пластмассовыми ногтями со стразами и гвоздями с носу.
  Впрочем, Мишанину жену Марину тоже можно было понять. Она боялась, что он нашел себе другую - молоденькую (вечный женский кошмар), и поэтому с ней, законной женой, и не спит. Опасения вполне резонные. Григорьев знавал одного такого мужика по фамилии Ручкин. Тот реально полюбил другую женщину, все силы бросил на нее и почти перестал спать с женой. Жене же вдруг пришло в голову, что он внезапно стал голубым (про измену ей как-то и не подумалось), и она при их редком сексе начала пихать ему в задний проход палец, думая, что ему это будет приятно. Бред полный! Он находился в постоянном ужасе и не знал, что делать дальше. А кончилось тем, что любовница завела себе другого мужика. Ручкин помучился, помучился, но потихоньку пришел в себя, хотя что-то такое в нем с тех пор изменилось - человек реально сломался. Сразу как-то постарел, скрючился.
  Но иногда мужики меняются совсем в другую сторону. Одна знакомая жаловалась на своего мужа Олега. Когда с некоторого времени Олег начал зарабатывать большие деньги, он сильно изменился, вдруг стал настоящим сутягой, начал придираться к людям по пустякам. Ходит и ворчит, ворчит. Начал говорить безапелляционно, никаких возражений не терпел. Однажды ее приехал навестить отец, Семен Михайлович. Олег встретил тестя на вокзале и оттуда привез прямо на дачу. Так уж получилось, что до этого Семен Михайлович видел зятя только один раз - на свадьбе. Зять ему, пожалуй, только в одном не понравился: уж слишком был рисковый. Семен Михайлович, профессиональный водитель, двадцать лет отработавший на "скорой", и дочери об этом не преминул сказать: "Имей в виду, Олег очень опасный водитель! Ты сама видела, как он водит? Он же намеренно нарушает правила: виляет из ряда в ряд, вылезает на встречку, проскакивает на смену светофора, на красный тоже едет, встает не в свою полосу, в машине постоянно курит, нервничает, матерится, а куда, скажи ты мне, ему спешить?" - Она же отвечала на это: "Папа, не усугубляй: Олег очень хороший водитель, считай, что профессионал, ведь он ездит каждый день круглый год! Ты видел, какое тут движение, это же не у вас в Опочке! Если будешь соблюдать правила, вообще никуда не уедешь - тут все нарушают!"
  Семен Михайлович на это буквально вспыхнул, весь затрясся:
  - Кровью таких вот "профессионалов" и убитых ими людей все дороги в России и залиты - видела, небось, памятные кресты и веночки на обочинах! Он же явно нарывается. Мне это очень не понравилось. Что-то тут не так. У него долгов нет?
  - По моим сведениям нет.
  - Ну, тогда не знаю. Это конечно его дело, но мне страшновато за тебя и за Ленчика. Ты когда с ним едешь, обязательно пристегивайся и ребенка само собой пристегивай. Он-то ведь наверняка не пристегивается?
  - Нет, конечно. Он сказал, что лучше штраф заплатит, чем пристегнется. Он и сигналку от ремней отключил, чтобы не пищала. А мы с Ленчиком обычно ездим на моей машине, а я вожу аккуратно, так что не волнуйся.
  - Ладно, доча, не сердись...
  К этой теме они больше не возвращались, но настроение папа ей все же испортил. И как сглазил. Через месяц Олег сильно разбился: на скорости въехал под фуру и только чудом остался жив, сломал грудную клетку, обе ноги, челюсть, начисто выбил передние зубы, еще и здорово зажало в машине - насилу вырезали спасатели, срубали крышу. Неделю он лежал в Александровской в реанимации в коме. Она сразу позвонила отцу, думала, что тут же услышит от него "я же тебе говорил", но Семен Михайлович ничего не сказал, промолчал. А что тут скажешь? Потом спросил, не нужно ли приехать помочь, хоть бы и с ребенком посидеть. Она сказала, что было бы неплохо, если бы отец приехал на своей машине, повозил бы ее по городу, опять же в больницу. Ездить туда с сумками было очень неудобно.
  Сама же она была сейчас без своих колес. Полгода назад на работе для разъездов по городу ей выдали новый "форд". Какое-то время она наслаждалась автомобилем, а потом как-то утром не обнаружила его на своем обычном месте. Естественно, сразу же написала заявление об угоне в милицию, ей ответили, что она получит ответ в положенный срок, кажется две недели, одна ни через две недели, не через месяц никакого ответа она не получила, даже номера дела не получила, что необходимо было для оформления страховки. Пошла в милицию лично сама. Там ей вдруг заявили, что никакой бумаги не поступало, и не было ни угона, ни вообще такой машины. Она настаивала, проводила там по нескольку часов. Фирма, головной офис которой был в Москве, наконец написала жалобу в прокуратуру на отсутствие какой-либо работы по ее делу. Тут же нашлось и заявление и ей даже выдали номер телефона следователя и сказали его фамилию. Она звонила по этому телефону недели две каждый день по многу раз. Телефон был то занят, то просто не брали трубку. Наконец, к ее изумлению, она услышала человеческий голос. Следователь назначил ей срок явки, она пришла, прождала два часа, а он так и не появился. Такие "встречи" повторялись, наверно, раз пять, пока, наконец, они не встретились уже вживую. Постучала, услышала "Заходи!" В кабинете сидел сильно пьяный мужик, а на столе перед ним стояла наполовину выпитая бутылка коньяка, а рядом с ней еще и кое-какая скудная закусочка и порезанный лимончик.
  - Будешь? - тут же предложил следователь и ей выпить. Она отказалась. Далее процесс, наконец-то сдвинулся с места. Он посадил ее за свой компьютер, в котором находились шаблоны разных заявлений и бланков и стал, попивая коньячок, давать ей указания как и что печатать. Она сама и напечатала себе дело (до этого его и не было вовсе), а под конец он только расписался во всех необходимых бумагах. Весь процесс занял часов пять. Следователь периодически выходил, выпроваживал ее из кабинета в коридор, но потом вновь возвращал в кабинет за компьютер. Машину так и не нашли, но страховку получили.
  Среди приобретших новые автомобили даже было распространено такое мнение, что пока за машину не выплачен кредит, ее обычно не угоняют. Будто бы существует негласное соглашение между банками-кредиторами и бандами угонщиков, а в каждой новой машине компания, которая устанавливает сигнализацию, прячет в укромном месте комплект запасных ключей и кодов сигнализации. И как только кредит выплачен, машин тут же и угоняют. А запасной комплект ключей с сигнализацией одни знакомые нашли в своей машине после аварии: он просто вывалился от удара из какого-то потайного места.
  Кстати, с женщинами подобные вещи типа полной потери интереса к жизни случаются гораздо реже, может быть, поэтому они и живут дольше, хотя, с другой стороны, у них более часты панические атаки и истерики. Впрочем, одну такую Григорьев хорошо знал. У нее было, в общем-то, все: квартира, муж, дочь-красавица, которая вышла замуж и родила ребенка. Но и у нее как-то прорвалось: "Мне ничего не интересно, и ничего не нужно". Действительно, вроде бы все есть. Никуда я не хочу: ни в ресторан, ни в клуб, особо и покупать-то ничего не хочется - все и так есть. К внучке она относилась очень хорошо, но спокойно, без фанатизма. Девочка была уж очень шустрая и бойкая, выдержать общение с ней можно было разве что час, не больше. Таких слишком активных детей иногда даже показывают детскому психиатру - такие они непоседливые. С возрастом это обычно проходит. Если с такими детьми попадешь в один рейс в самолете или в поезде, да то, считай, дело труба. К тому же у маленьких детей часто болят уши, и они начинают орать и орут без передыху весь полет. Для подобных случаев на международных рейсах пассажирам выдают затычки в уши, наглазники от света и еще одноразовые носки. Женщине этой было всего-то сорок четыре. Нет, не зря самым тяжелым возрастом считается именно сорок четыре. Перелом к старости. Солнце, достигнув своего зенита, начинает клониться на закат. Это как в природе начало сентября. Люди впервые осознают конечность жизни и понимают, что юность закончилась навсегда. Как раз именно в это время в довольно значимом количестве появляются первые инфаркты.
  А бывало и по-другому: люди хорошо приспосабливались к каждому периоду жизни. Пример - одноклассница, в которую Григорьев был в классе шестом даже влюблен. Звали ее Танечка Жулина. В ранней юности она была вечно в кого-то влюбленная романтичная красавица, настоящая Джульетта ("В жизни главное - любовь!"), потом в восемнадцать лет выскочила замуж и тут же включилась в роль образцовой жены, а вскоре - и матери ("главное в жизни - семья и дети"). Нынче так же быстро она переключилась и на роль бабушки, словно поезд, переведенный шелчком стрелки на другие пути. Теперь старость ей была уже не страшна. Кроме того, она была очень легкий в общении человек. С ней было всегда приятно общаться. Рыжая, немного полная, всегда веселая. И все ей нравилось, все ей подходило, поэтому все ее и любили. А проблемных людей не любит никто, поэтому-то у американцев на морде и стоит постоянно, как приклеенный, оскал: "Все у меня хорошо! Пошли вы все на хер!"
  Иногда изменения при переходе во взрослую жизнь случаются слишком резкие. Сегодня еще дитя, а завтра - вдруг взрослая женщина, тетка. На примере Олечки Агаповой, на которой Григорьев вполне мог даже жениться, это выглядело наиболее показательно и жутковато. В юности она представляла собой что-то одухотворенное вроде Наташи Ростовой. Потом эта девочка-цветочек Олечка стремительно вышла замуж и вскоре родила ребенка. Ольгиного мужа Григорьев видел лишь как-то раз мельком со стороны: они промчались куда-то мимо Григорьева в "Гостином Дворе" в столпотворении перед самым Новым годом. Муж ее был в очках с очень толстыми стеклами и в допотопной шапке-ушанке и напоминал старшего научного сотрудника задрипанного научно-исследовательского института или шарашки ГУЛАГа. Было заметно, что Ольга после родов здорово располнела. Наверное, раза в два. Прежняя романтичность и хрупкость после рождения ребенка пропали у нее напрочь. Теперь это была целеустремленная и жесткая в поведении самка. Она рассекала толпу как таран. Лицо ее вытянулось, как будто она что-то почуяла. Она была готова была кусаться и биться насмерть за свою семью и ребенка. Именно подобные женщины составляют шумные крикливые толпы при различных социальных конфликтах "кто-нибудь, да сделайте что-нибудь!" и костяк общества "Солдатские матери". Нередко они очень агрессивны и при случае способны расцарапать лицо, имеют склонность к истерии, рыданиям и заламыванию рук. Несмотря на свою толщину, или как раз именно вследствие ее, они особенно обожают проводить голодовки по самым разным поводам. В то же самое время они представляют, по сути, основу общества, некий цемент, связующий нацию воедино: на них всегда ориентируются правители и перед ними принято лебезить и заискивать, по крайней мере, для виду. "Матери - слава, честь и хвала!"
  А вот совершенно другой тип - Маня Виноградова, которой хотя было почти сорок, но выглядела она просто замечательно (и не просто так: каждый день зарядка, фитнес, два раза в неделю - бассейн). И лето показало, что все это было не зря. В первый же день приезда на юг, пока муж Вовчик, отстав с младшей четырехлетней дочкой, надувал малышке круг, к Мане со старшей дочерью Наташей, видать, приняв их за двух сестер, подошли два парня лет двадцати пяти и начали активно клеиться, приглашать вечером в кафе и на дискотеку. С одной стороны Мане было приятно, что молодежь ее все еще замечает, с другой - грустно. Отшить ребят никак не получалось, пристали как пиявки. Правда, когда подошел двухметровый Вовчик, они тут же и слиняли - словно испарились. Маня была несколько разочарована - парнишки ей только-только начали нравиться. Не будь тут Вовчика, вполне могло состояться оригинальное приключение. Мысль об этом так ее возбудила, что ночью, когда дети заснули, она Вовчика тихонько растолкала, подергала за член, зашептала жарко и липко в ухо: "Давай!"
  Впрочем, и молодость далеко не всегда предполагает более простой выбор и легкие решения. Одна знакомая Григорьева - машины стояли во дворе рядом, иногда помогал ей по мелочи технически - очень красивая девушка Света имела кучу проблем. Ей было двадцать четыре года и уже лет шесть из них она работала в торговле - считай, четверть жизни. Зарабатывала неплохо, но на этой работе все время, как ни предохранялась, сделала три аборта, а весной подхватила сифилис. А что тут было поделать: ведь работала на рынке, приходилось общаться - хочешь или не хочешь - с хозяином Русланом и его друзьями. Нужно было как-то выживать. Она была действительно очень хорошая красивая девушка, потому-то к ней постоянно и липли. И не всегда можно было отказать, ведь она была пока еще одинокая и постоянного мужчины у нее не появилось. Ее личная жизнь была как-то уж слишком активна: шесть мужчин спали с ней регулярно, хотя попеременно - в разные дни, а иногда и даже часы, некоторые могли и в обеденный перерыв прийти за этим самым делом. Она с семнадцати лет жила чрезвычайно бурной половой жизнью, ей часто звонили поклонники, она с ними встречалась, сходилась, расходилась, какое-то время даже жила с какими-то типами, перенесла некоторые половые инфекции, типа триппера и трихомоноза, но сифилис у нее был впервые. Ее постоянно преследовали и стрессы, связанные с разными моментами этой самой пресловутой "личной жизни", когда мужики и дрались за нее в кровь, и пытались овладеть ею где-нибудь в туалете или в подсобке или даже однажды на крыше. Был эпизод, что потребили и во время месячных - все белье завазюкали. Она все еще ждала своего принца, но он никак не появлялся. Алые паруса все еще скрывались где-то за горизонтом, поэтому вместо принца пока приходилось любить кого-то другого.
  Выйти замуж в такой ситуации, понятное дело, тоже было чрезвычайно сложно, поэтому идея у нее была такая: еще немного поработать, подкопить денег, а потом попытаться выйти замуж за иностранца и уехать из страны.
  Перед глазами стоял ближайший пример: школьная подруга ее вышла замуж за шведа, там у него и поселилась, и жизнью была вполне довольна. Познакомились они с мужем совершенно случайно (впрочем, она в тот момент была настроена на знакомство, как розетка настроена на вилку) на пароме Турку-Стокгольм, когда она ехала по путевке по странам Скандинавии. Он даже подождал четыре года, пока она не окончила институт, а потом они поженились. Поразительно, что она его всегда ждала и даже нарисовала еще до их встречи, и только потом повстречала и сразу же узнала. Это была настоящая любовь, судьба. Как только паром отчалил, проблемы этой страны, оставшейся позади, перестали для нее существовать. Такова женская натура: родина для нее там, где ее дом, муж и ребенок. Поэтому никто никогда и не слышал упреков к женщине в недостатке у нее патриотизма или же о женщине-перебежчице.
  А вот у другой ее подруги Кати ситуация сложилась не лучшая. Видимо, это был некий стандарт возраста. Ей тоже было двадцать четыре, и она тоже подцепила сифилис. Жила она с тремя мужчинами сразу, ну, конечно, не в один момент, но в одном жизненном пространстве. Одному ее мужику было аж сорок восемь (только один раз за ночь и мог кончить, по второму разу, как ни старался - не получалось), другому - двадцать шесть (сволочь-бабник, трахал все, что движется и днем и ночью), а последнему любовнику-студенту (этот был вечно голодный, надо было обязательно кормить) только-только исполнился девятнадцать. Этот последний завелся как-то случайно. Нужно было выяснить, кто же из них источник заражения. И сразу сходу сделать это было невозможно. Фамилию студента она вообще не знала, а зовут то ли Костик, то ли Алик. У нее он проходил под кличкой Пушок. Кстати, довольно мерзкий тип во всех отношениях. Как только придет, сразу все дома и сожрет. Уже надоел до чертиков, но отвязаться от него было невозможно. Надо бы попросить ребят, чтобы набили ему морду, но и жалко парня.
  Жалко было Катю, но прервать такой процесс любовного общения очень сложно. Он может длиться годами. В связи с этим Григорьеву вспомнилась подруга бывшей жены Софья, невысокая жгучая брюнетка. Ей было уже за сорок. Она была по национальности самая что ни на есть настоящая гречанка и притом очень красивая, вполне греческого благородного вида, только зубы у нее, изначально ослепительно белые, ныне были здорово прокурены. Так уж сложилось, что она постоянно меняла мужчин, с которыми ей постоянно не везло, потому что все они оказывались пьяницы, и она с ними тоже много пила, да и курила, как паровоз. Последним ее мужем был азербайджанец - торговец с Сенного рынка, которому нужно было жилье и гражданство. Не исключено, что у него на родине оставалась другая семья. Оттуда постоянно приезжали его многочисленные родственники, которые жили у них в квартире месяцами. Отношение к женщине у него было самое что ни на есть восточное: не лезь в мужские дела, когда мне потребуется тебя трахнуть, я тебя позову. Впрочем, через два года совместной жизни у них родился очаровательный сынок, которого назвали Султанчик. И тоже, по сути, это был служебный роман: она торговала на рынке, и теперешний муж торговал там же.
  Так опошленные всеми служебные романы тоже бывают разные. У одних это мимолетное увлечение, а иногда чувства сохраняются годами, десятилетиями. Григорьев знал парочку на прежней работе. Это были сам директор и женщина из планово-финансового отдела. Ей было лет, наверно, хорошо за пятьдесят, а ему - шестьдесят с хвостиком. Поговаривали, что когда-то они были счастливыми любовниками, и, хотя все осталось в далеком прошлом, между ними сохранились теплые отношения. Считается, если между людьми была интимная близость, то их отношения неизбежно меняются, становятся другими, чем если бы они вместе не спали. Григорьев, впрочем, с этим был не согласен. Нередко бывает, что люди переспят по пьянке или по стечению обстоятельств, а потом сразу же и забывают об этом. Этим же пожилым людям удалось сохранить теплые чувства на много лет, хотя и раньше не собирались что-то радикально в своей жизни менять, поскольку у каждого была своя семья, но через много лет бывший любовник устроил ее сына на хорошую работу и насколько мог, продвигал его по службе.
  Впрочем, Григорьев знал и другую пожилую пару, которая сделала все как раз наоборот. Они наверняка любили друг друга чуть не со школьных лет, но почему-то терзали и мучили всю свою юность и все молодые годы: оба зачем-то рано женились-вышли замуж, сразу завели детей, там у них не очень ладилось, но как-то жили. Наконец, на старости лет, когда активная жизнь уже подходила к концу, то есть у нее уже начался климакс, а него наряду с диабетом развился простатит и аденома, да еще и давление у обоих пошаливало, они вдруг решили соединиться. Смешно, да и зачем? Хотя с другой стороны: а когда же еще! А так ведь хотелось, чтобы как в компьютерной игре после надписи "Game over!", выскочило бы "New game" и все началось с самого начала, с чистого листа. Но, увы, в жизни так не бывает, что само по себе очень печально. А мужчина был хороший, да и женщина замечательная. Звали ее Татьяна Петровна. И фамилия была добрая - Глазкова.
  Татьяна Петровна обладала замечательным и необыкновенным талантом находиться со всеми в хороших отношениях. Когда бывшая ее невестка решила снова выйти замуж, то пригласила на свадьбу и ее - бывшую свекровь. Тут были, конечно, и особые соображения, типа показать бывшему, что и у нее все хорошо. Все, кто был в курсе этого дела, просто обалдели, обсуждали друг с другом: "Вот я бы маму своего бывшего на свою свадьбу уж ни за что бы не пригласила! Да мне свадьба была бы не в радость". Жених был ее несколько моложе, хотя далеко и не юноша, да и к тому же никогда еще до этого не был женат. Тут же было высказано предположение, что может быть, он никогда ни с кем из женщин до этого и не спал, а тут вот подвернулось свободное место в постели. У нее от первого брака была дочь семнадцати лет, и тут же на ум стали приходить страшные истории о том, как нередко отчим начинает домогаться падчерицы - вещь довольно частая, неприятная и нередко калечащая детскую психику на долгие годы, если не на всю жизнь. Татьяне Петровне даже рассказали про девочку из знакомой семьи, которая от этого убегала из дома, а мать ее даже слушать не пожелала, просто не могла поверить, считала, что дочь наговаривает на мужа из ревности, и он ей говорил, что девчонка придумывает, чтобы нас поссорить, иди-ка ко мне, я тебе сейчас сделаю хорошо. А утром все пытался младшую притиснуть, да еще норовил подглядывать за ней в ванную. Специально просверлил дырку в стене. И еще он мог пройти мимо нее совершенно голый. Это его тоже как-то возбуждало. Ночами он, думая об ее дочери, драл жену. Крики и стоны этого разнузданного, не приносящего удовлетворения секса, разносились на всю огромную квартиру, как крики диких зверей в зоопарке. А ему этого все равно не хватало. Это было что-то вроде онанизма - вроде как и кончил, а удовольствие неполное - остается лишь раздражение. Жизнь девочки превратилась в настоящий кошмар. Она от этого и убежала.
  Татьяна Петровна после той свадьбы вообще неделю не спала, всю ее колотило, все думала, как теперь ее внучка. Но оказалось, вроде как все и ничего. Только новый муж бывшей невестки оказался уж очень ревнивый. А сын Татьяны Петровны все равно был уверен, что этот новый муж - настоящий скрытый маньяк.
  Что тут поделаешь: у всех была когда-то неудавшаяся любовь. И у Григорьева была давным-давно первая настоящая и, конечно же, неудавшаяся любовь, и та любовь иногда напоминала ему о себе. Однажды случайно в руки с полки упала книга. В книге Григорьев нашел открытый конверт: старое поздравление с Новым годом. Хотел сразу разорвать и выкинуть, но достал открытку и прочитал: "Любимый мой, единственный! Как же мне тебя не хватает! Я так тоскую по тебе..." Он долго сидел, опустив на колени руки. Казалось, что та большая любовь давно ушла, отлетела навсегда, оторвалась с болью от души и уже почти забыта, но и теперь эти строки снова задели что-то внутри. Так случилось, что он встретил ту женщину немного поздно: она уже была замужем, имела маленького ребенка, и Григорьеву то тем его представлениям казалось, что это уже невозможно изменить или поломать, что как-нибудь со временем они переживут, и что еще будет в его жизни такая же сильная новая любовь, но лучшего уже не было. Считается, что Бог всегда дает человеку шанс, и уже от человека зависит, использует он его или нет. Женись он тогда на ней, жизнь его неизбежно была бы совершенно другой, наверняка более наполненной и более осмысленной, и он достиг бы гораздо большего. Жизни их были бы совсем другими. Но не получилось. И больше такой любви уже не будет никогда: время любви кончилось, возраст уже не тот, изменилось время, душа поизносилась, да и тело тоже. Да и за то спасибо, а иначе казалось бы, что жизнь прошла зря.
  Много позже при случайной их встрече она между прочим говорила ему:
  - Я читала в юности неправильные книги, и они многое определили в моей жизни. И книги эти такие, как писал Лев Толстой. Это неправильные книги, которые сильно влияют на жизнь людей. Современная молодежь ничего не читает, и эти влияния на нее не распространяются, и я надеюсь, они избегут многих ошибок в жизни, которых не избежала я.
  Только это почему-то и запомнилось из всего разговора, который был, в общем-то, ни о чем, совершенно бредовый. Потом она ушла куда-то, не оборачиваясь, в промозглые сумерки, в дождь. Когда они расстались, на Григорьева внезапно, как снег с крыши, обрушилась грусть. Его словно придавило к земле, он ног не мог поднять. Придя домой, не снимая ботинок, Григорьев прошаркал на кухню, налил до краев с мениском стакан водки и, давясь, выпил его весь. И еще не сразу отпустило. Потом смотрел футбол до конца матча, но так и не смог понять, какой счет.
  Та бывшая любовь Григорьева была, между прочим, необыкновенно талантливым человеком, но трое детей повернули этот талант к оформлению дома, интерьерам и шитью детской одежды. Необыкновенные способности так и были утрачены. Один относительно молодой директор крупной финансовой компании рассказывал Григорьеву нечто подобное:
  - Кстати, лучшим специалистом по этому направлению у нас была женщина, точнее даже сказать девушка: года двадцать два ей было. Талант, ничего тут не скажешь. У нас продажи сразу возросли в два раза. Ее начали активно обучать, готовить к повышению, даже послали на стажировку за границу, все это время она прекрасно работала, и вдруг в один момент поведение ее изменилось, она стала рассеянна, начала полнеть, и бац - оказалось, что это беременность. Потом были роды, отпуск по уходу за ребенком, а через два года уже новая беременность и вторые роды, причем двойней. Ценный специалист был потерян, а жаль. И это был наш лучший специалист! Обаятельная, красивая женщина, да к тому же и умная - это вообще здорово, но вот имеет такую привычку беременеть и рожать детей. Она была невероятно обаятельна, только улыбнется - и клиент тает, людям было просто приятно находится с ней рядом, заключать с нею контракты. Муж ее, счастливчик, наверняка пользует ее раза по три на день, не меньше, и я его прекрасно понимаю. И любой бы на его месте так делал. Так и представляю: она малыша грудью кормит, а он пристраивается сзади и заделывает следующего ребенка. Жизнь у чувака удалась! Сейчас даже не знаю, выйдет ли она на работу или останется сидеть дома. Тут тоже лотерея: она запросто может оказаться сумасшедшей матерью, которая каждые пять минут только и будет звонить домой, спрашивать, поел ли ребенок и с нетерпением ждать, когда же, наконец, наступит пять часов, чтобы бежать с работы домой и стоять на старте уже в половине пятого с тоской глядя на часы. А уж если ребенок чихнул - тут уже все - законный больничный на две недели. Но ты знаешь, я жду, когда она вернется, и при этом сам буду этому счастлив и считать, что мне здорово повезло. Вот такая она есть!
  Рассказывая это, он даже возбудился, глаза его загорелись. Его идея была видна невооруженным глазом: как-нибудь подпоить красавицу на корпоративной вечеринке или в командировке и - трахнуть, ну, хоть как-то прикоснуться к чужому счастью.
  Григорьев подумал, что наверняка ничего у него не выйдет. Такие женщины обычно очень цельные натуры и не будут размениваться на мелочи и пошлости типа случайного секса с шефом во время ланча. И уж точно из нее получилась фанатичная сумасшедшая мамочка.
  Григорьев не раз наблюдал, что такое сумасшедшая мать. Такой сумасшедшей матерью была еще одна подруга бывшей жены. Она часами сидела у детской кроватки, уставившись на ребенка. Сразу после родов к ребенку долго никого не подпускала, не давала подержать малыша даже бабушке с дедушкой - своим родителям. Они взяли впервые его на руки под ее строгим присмотром только в трехмесячном возрасте, впрочем, ребенок тут же их и обрыгал. В школу она провожала сына класса до седьмого, активно участвовала в родительском комитете и надоела всем учителям хуже горькой редьки. Когда появились мобильники, постоянно прозванивала сынулю, и тут же впадала в панику, если он по каким-то причинам ей мгновенно не отвечал, тут же придумывала себе, что его похитили, обидели, отняли телефон или он попал в другую беду. Короче, мобильная связь ничего в этом плане не облегчила, а только ухудшила. Когда он выходил из дома, всегда кричала вслед дежурную фразу: "Одень шапочку!" - и ничего не могла с собой поделать, хотя и понимала, что это глупо: подросток не будет слушаться. Любые разговоры о службе в армии, приводили ее в бешенство. Всем было любопытно, что она будет делать, когда парень решит жениться? Безумие ее распространилось до такой степени, что она уже собиралась сама выбирать ему невесту и уже заранее ее ненавидела. Она была на грани того, чтобы самой обучать его сексуальным навыкам. Григорьев не удивился бы, если бы она в брачную ночь стояла бы, подслушивала под дверью молодых и давала бы советы.
  Видал Григорьев и другие варианты типично женского безумия. Бывшая жена Виталика Самородова сразу после развода вдруг необычайно озаботилась здоровьем своих детей, причем серьезно обиделась на врачей, которые говорили ей, что ее дети абсолютно здоровы. "Как же так, они же тяжело больны!" - твердила она и строчила жалобы во все инстанции. Это был явно психический сдвиг, который, как считали, был связан с разводом. Дети, причем очень больные дети, являлись способом удержания мужа. Она часто звонила мужу, уже в другую семью, и требовала немедленно привезти тяжело больному Славику что-нибудь типа сока или лекарства, причем это могло быть и посреди ночи. Естественно, отец тут же ехал, однако потом все стало понятно, и у нее наступила другая мучительная фаза безумия: уже все дети тяжело больны, и только она, мать, это знает. Безумие ее проявлялось почему-то именно в это сфере. Она была так убедительна, что многие ей верили, потому что она сама верила. Отец находился в постоянном стрессе, поскольку ему грезилась сумасшедшая мать, убивающая его детей и саму себя. На память тут же приходила Медея. Энциклопедия сообщает об этом так: "После похищения золотого руна Медея бежала из Колхиды вместе с Ясоном и аргонавтами и прихватила с собой своего младшего брата Апсирта. Когда корабль отца начал настигать "Арго", Медея убила брата и расчленила его тело на несколько кусков, побросав их в воду, поскольку знала, что Ээту, ее отцу, придется задержать судно, чтобы подобрать остатки тела сына.
  Согласно распространенному варианту этой истории, Ясон захотел жениться на некой царевне Главке. Брошенная Медея пропитала волшебными травами роскошный пеплос и послала отравленный подарок сопернице. Когда царевна одела платье, оно немедленно вспыхнуло, и несчастная Главка сгорела заживо вместе со своим отцом, который пытался ее спасти. Затем Медея собственноручно убила своих сыновей от Ясона (Мермера и Ферета) и скрылась на посланной её дедом Гелиосом крылатой колеснице, запряжённой драконами.
  Этот сюжет был популяризирован Еврипидом: драматург внес психологическую мотивацию в убийство Медеей своих детей, показав, что она не была ни варваром, ни сумасшедшей, а совершила этот поступок, потому что это было лучшим способом причинить Ясону боль".
  Вспомнили про Медею с Владом. Влад на это сказал только:
  - Ну, Медея вообще была женщина, конечно, выдающаяся - всем женщинам женщина. Экстракт женского сволочного характера, стерва в чистом виде! Я, когда пьесу увидел, в ней жену свою узнал и многих других баб. Женщины могут мстить и очень жестоко. Это очень опасные существа!
  Потом Влад ушел к подруге, а пришел Палыч. Палыч начал что-то рассказывать из своей жизни. Григорьев молчал. Палыч спросил его:
  - Что такой кислый? Влюбился, что ли?
  Григорьев прислушался к себе: да вроде не было в нем никакой любви. Однажды пропала куда-то сама возможность кого-то любить, что-то внутри изменилось. Да, нравится женщина, хочу ее, но этого мало, потому что я хочу ее еще и любить, только так получаешь настоящий кайф, прикасаешься к Богу, как мальчишкой в школе любил, когда девочка входила в класс, и все внутри вздрагивало и переворачивалось, и это было прекрасно. Сейчас бы хоть что-нибудь подобное почувствовать! Теперь этого не было. Наверное, возраст, хотя и говорят, что любви все возрасты покорны. Что-то такое, кажется, генерал в "Евгении Онегине" говорил. Генералу тому " с седой головой" было, наверняка было лет тридцать пять-сорок. Возможна, конечно, и в этом возрасте любовь, и даже старше, но в шестнадцать-двадцать пять это чувство переполняет всего человека, а потом постепенно идет на спад, далее человек уже обычно живет в семье, уже и сама любовь меняется, а потом уходит, как вода в песок.
  Человеку при стабильной жизни становится скучно, он начинает искать приключений. Так произошло с одним Григорьевским знакомым. Жили они с женой вроде бы нормально, но однажды он застал ее в постели с каким-то мальчишкой лет восемнадцати: чего-то ей вдруг взбрендило в голову с ним переспать - со скуки, что ли. Что-то соврать в этой ситуации было уже сложно, поскольку сама она была абсолютно голая, да и мальчишка голее не бывает, да еще и со своим вздыбленным бананом, который этот мальчуган очень активно использовал по прямому назначению, пристроившись к супружнице, как собачка, сзади. Потом было долгое выяснение отношений на грани обоюдной истерики. Будь они хотя бы лет на десять помоложе, может быть, тут же и разбежались - такие штуки обычно не прощают. Кстати, государство к таким вещам относится довольно лояльно: изменяй кому угодно, только не Родине. Ему было настолько обидно, что он ей в ходе той душераздирающей разборки признался уже в своей измене с некоей Машей, что с его стороны было просто глупо, хотя, с другой стороны, вроде бы тогда счет на измены вышел 1:1, то есть, ничья, и тут уже появлялась хоть какая-то возможность примирения. Но теперь уже у нее закипела страшная обида и так и зудело это дело с пока неизвестной ей Машей раскрутить и заскандалить до биться посуды, но такая разборка, понятно, была бы не в ее пользу. Ее-то поймали на месте преступления, а про Машу он вполне мог и соврать от обиды. После этого инцидента они какое-то время избегали близости, хотя и продолжали спать в одной постели, но каждый под своим одеялом, затем все-таки как бы случайно совокупились, но без поцелуев и нежных слов, молча - нужно было какое-то время, чтобы привыкнуть ко всему произошедшему. И потихоньку привыкли, и к тому же вскоре неожиданно закончились их многолетние финансовые проблемы.
  Причем проблемы эти разрешились буквально в один миг как по мановению волшебной палочки, и связано это было с их старой дачей в Лисьем Носу. Эта дача ему досталась от дяди, построили ее в начале пятидесятых на месте другой дачи, точнее перестроили и надстроили. Когда-то очень неплохая была дача, сама по себе огромная ценность хотя бы за счет расположения, но продавать ее было жалко. Однако участок после сильных дождей периодически подтопляло, дом постепенно начал садится, даже рамы на веранде выперло наружу. Думали, что делать дальше, потому что денег на ремонт не было. Бедность же их кончилась в тот самый день, когда он решил разобрать дощатый настил, на котором они спали все эти долгие годы, дабы поставить вместо него нормальную кровать, которую привезли из города чтобы было, наконец, помягче спать. Слава Богу, что, опять же от безденежья, он никого не нанимал, а делал все сам. Вскрыл доски и - ахнул. Пространство под настилом оказалось заполнено разными бумагами, большей частью ненужными, но в том числе огромной коллекцией почтовых марок девятнадцатого и начала двадцатого века, а главное, многочисленными бронзовыми предметами, включая каминные часы восемнадцатого века, поделками из слоновой кости, полудрагоценных камней и старинными иконами. Было все, кроме золота, серебра и бриллиантов. Вот этого, к сожалению, а может быть, и к счастью, не наблюдалось. В те годы, когда стоили настил, никому такое барахло не было нужно, видимо, им и заполнили пустое пространство, чтобы не пропало место - на всякий случай - вдруг когда пригодится. И пригодилось. Все эти вещи и даже марки теперь стоили баснословно дорого. Про мальчишку и про некую Машу больше и не вспоминали. Он об одном жалел: мальчишку надо было непременно избить в кровь, надавать поджопников, а он этого не сделал, отпустил поганца. Сидело это в нем занозой до сих пор.
  Надо сказать, что и тести иногда выручали здорово. У Ромы Гусева был довольно странный тесть, старый человек, уже годами хорошо за восемьдесят, бывший военный, чего-то там такого ветеран, который много лет постоянно проживал за городом в разрушающемся доме, скорее напоминающем карикатурную трущобу. Сколько Рома его помнил, тесть ходил всегда в одной и той же старой дырявой фуфайке, стоптанных ботинках и в заплатанной рубашке. Как Плюшкин он ничего не выбрасывал. Вообще жил в страшной грязи. Дочь его, жена Гусева, посылала отцу с оказией еду и деньги, хотя и сами они жили довольно небогато, хотя и не голодали. Однажды сам Гусев отправился на дачу, привезти деду еды и немного денег, помочь по хозяйству, типа дров наколоть. Дед взял деньги, а потом куда-то из комнаты пропал, Гусев начал его искать, чтобы спросить ключ от сарая, и вышел на веранду. Там он и увидел тестя, стоявшего у старого комода. Глуховатый старик не услышал подошедшего Гусева и выдвинул в комоде нижний ящик, чтобы положить туда полученные деньги. Заглянувший туда через его плечо Гусев не удержался и сказал: "Вот это да! А говорили: есть нечего!" - нижний ящик комода был битком набит вполне современными деньгами, и даже доллары в этой куче тоже промелькивали своей приятной зеленью и ликами президентов. Вздрогнувший от неожиданности старик был потрясен, что-то пробормотал, ему тут же стало плохо, с ним случился удар, и через три дня он умер. Он был что-то типа скупого рыцаря и Плюшкина в одном лице. Тайна его была неожиданно раскрыта, и он не смог этого пережить. Тесть всегда голосовал за коммунистов, ругал существующую власть за то, что их, ветеранов, бросили, и они подыхают с голоду. Он был участник войны и пенсию получал немаленькую, имел льготы, предприятие, где он когда-то работал, ему что-то подкидывало, но в годы перестройки в человеке что-то сломалось и никак восстановиться уже не могло. Денег, кстати, в ящике оказалось довольно-таки много: около двадцати тысяч долларов по текущему курсу. Хватило и на достойные похороны, да еще и дачу починить и новую машину купить. Надо сказать, что тестя не раз Рома поминал потом добрым словом.
  Кстати, бывшая теща Григорьева, Елена Петровна, тоже была точно такая же Плюшкина: ничего не выбрасывала - все перевозила на дачу и там складировала. Даже картофельные очистки и банановые шкурки она сушила под батареей, а потом закапывала в грядки. Собирала она неизвестно зачем и спитой чай, и кожуру от апельсинов, и чешуйки от креветок, пыталась стирать одноразовые подгузники. Это была особая социальная группа: пенсионеры, потерявшие ориентировку в современном мире, и желавшие только одного, чтобы только бы их не трогали и не сделали им еще хуже. Это было странное, именно не военное, а послевоенное поколение. Ветераны войны хотя бы имели героическое прошлое, бряцали медалями, качали права, где только возможно, получали хорошую пенсию и не голодали, а у послевоенных этого ничего не было. Они с тестем постоянно покупали все, что им предлагали торговцы на улице якобы с большой скидкой. Будто бы с таможенных конфискатов: то есть самый что на есть негодный ширпотреб, сшитый в Китае явно по домам, а не на фабрике, или же в соседних подвалах. Как-то один цыган продал им набор посуды чуть ли не пятьдесят предметов, который сейчас так и лежал уже год в коробке. В жизни они бы не стали покупать такой набор, но цыган сказал, что они куда-то едут, машина сломалась, там голодные дети и срочно нужны деньги, и старики на эту историю тут же и купились. Их квартиру наполняли ненужные дешевые товары: ножи, которые не режут, будильники, которые не проработали и одного дня.
  Тещу ни в коем случае осуждать нельзя: то поколение больно уж натерпелось. И соседка-блокадница не исключение. В детстве ее чуть не съел людоед. В блокаду за ней, четырнадцатилетней девчонкой, гнался мужик с топором. Повезло, что дверь в квартиру была не закрыта на замок, и девочка успела вбежать в квартиру, где спала ее бабушка, и тут же заложила крюк. Ее тогда подкармливали сотрудники в Военно-медицинской академии: то косточку оставят, то очистки. Оставляли в определенном месте, без всяких слов. А брат ее погиб - ему было тогда лет тринадцать, у него хотели отнять хлебные карточки, он убегал, упал, поскользнулся, со всего маху ударился затылком о дорогу и умер.
  А мать Григорьева считала, что вообще выжила чудом. Она в Сталинграде попала под страшную бомбежку. Тогда все вокруг горело, на ней даже загорелось платье, но она как-то уцелела. Кто выплеснул на нее ведро воды. Ей было тогда шестнадцать лет. Не окажись рядом того неизвестного человека с ведром, род Григорьевых не продолжился бы. Не было бы и самого Григорьева.
  Изменения в современной жизни происходят так стремительно, что далеко не все могут за ними угнаться. Так и отдельные люди иногда застревают в каком-то одном времени. Например, некоторые продолжают одеваться, как в семидесятые-восьмидесятые, слушать музыку тех лет, и обстановка их жилищ остается такой же и даже образ мыслей не меняется.
  Во времени могут застревать не только отдельные социальные группы, но и целые местности. Григорьев как-то оказался в одном городе в глубинке посреди России. Ехали, ехали на машине вокруг - пустыня, никого, ни поселений, ни обработанных полей, какие-то остовы ферм, разрушенные деревни, как после мора. Наконец, приехали в город. Григорьева жители того города очень поразили. Они будто застряли в девяностых годах: грязь, ларьки в решетках, хмурые люди в темной одежде, китайских пуховиках, из которых лезет перо. Мобильной связи тут не было вовсе. По крайней мере, мобильников у людей не наблюдалось. Зато абсолютно все ходили с бутылками крепленого пива, будто с ними и родились. Ни одного человека без бутылки увидеть не удалось. Увидели и типового рэкетира из начала девяностых: в малиновом пиджаке, страшный-престрашный, в шрамах. Он рэкетировал торговок семечек и вполне успешно: те отсыпали ему бесплатно по стакану прямо в карман его потертого пиджака.
  Дядьке Григорьева по матери в войну тоже здорово досталось. Любопытно, что сам дядя никогда не курил, но к курению других относился, как говорится, лояльно по одной простой причине: в войну сигареты спасли ему жизнь. В одном из боев он был тяжело ранен осколком в бедро, а таких раненых была установка на машины не брать и никуда не отправлять - пусть умирают на месте. И он тут же лежал рядом со многими другими у медсанбата без всякой помощи. В это время над ним склонился водитель подъехавшей санитарной машины и попросил закурить: приставив, покачивая, два растопыренных пальца ко рту. Кровь вытекала, дядя слабел, даже сил не было ответить - только глазами указал на вещмешок, в котором лежало несколько пачек трофейных немецких сигарет - окопная валюта. Водитель, очень довольный, взял одну пачку. Дядя ему кивнул: бери все, чего уж тут. И тогда водитель, матерясь с персоналом медсанбата, все-таки запихнул его себе в кабину и в жуткой и мучительной часовой тряске все-таки довез до госпиталя. Там дяде чуть не отрезали ногу, но все-таки обошлось.
  
  У бара вдруг создался шум и нездоровая суета. Это появилась Галина Михайловна со своей подругой. Григорьев обычно старался держаться от этой Галины Михайловны подальше: он нее перла какая-то отрицательная энергия. К тому же она имела на редкость отвратительный голос: тоненький, с подвизгом, хотя сама собой была, как говориться, "гора сала" и имела такую огромную задницу, что с трудом влезала в стандартное пластиковое кресло. Как-то пыталась подняться, так вклиненное кресло поднялось за ней и Галине Михайловне потребовалось время, чтобы из него выдраться. Все умирали со смеху. После этого она брала только стулья без подлокотников. И конечно, голос. Более мерзкий голос был разве что у соседки по даче - такой же жирной тетки - который буквально не умолкал ни на минуту все выходные, и хуже его была только что разве дисковая пила. А Григорьев вначале Галину Михайловну даже пожалел - столько лишнего таскать на себе, пока случайно не увидел в столовой, сколько она ест. На обед она бежала всегда в первых рядах, набирала огромное количество еды, хлеба, сдобы и сладостей. Вечером, с жадностью поедая мороженое, она утверждала, что целый день ничего не ест, а почему-то толстеет. Это было как жалобы заядлого курильщика на кашель и одышку. Ответ только один: бросай курить! Таковы часто и жалобы обжоры на лишний вес. На пляже такие личности покупают орешки, в двенадцать часов сразу идут на дополнительный перекус и опять же в первых рядах. Вокруг них на лежаках стоят бесчисленные тарелки с картошкой фри, пиццей, колбасками, другая еда и в изобилии лимонад и пиво, и все это съедается и выпивается. Вечером они идут гулять и обязательно что-нибудь съедают. И теперь лежали студенистыми глыбами и ели. Один лежак уже был продавлен, сломан. Плавать им было лень, они просто стояли в воде у берега и перетаптывались, считая, будто бы так уходит энергия и они худеют. И так лежать, как тюлени, периодически переворачиваясь, и топтаться в воде они могли бесконечно. Оживлялись только при крике: "Обед!"
  Глядя на них, Григорьев украдкой пощупал жирную складку и у себя на боку, огорчился и решил вообще ни на какие полдневные закусоны категорически не ходить.
  У сестры Григорьева был кот Мурлян, который не знал меры в еде, поэтому съедал столько, сколько ему давали, а потом блевал или поносил. И люди такие тоже есть. Вот им категорически нельзя брать систему "все включено".
  Так как женщины по одиночке на юг не ездят в принципе, то Галина Михайловна тоже приехала с подругой. Та, кстати, была вполне нормальная тетка, однако, имевшая некоторые хронические заболевания, о которых рассказывала всем желающим. Все свои заболевания она считала следствием тяжелого стресса в подростковом возрасте, в частности ранней любовной трагедии: в двенадцать лет она полюбила мальчика, и расставание с ним вызвало у нее тяжелейшие переживания, в ходе которых она даже пыталась покончить с собой. После этого стресса она впала в период сонливости, который длился, наверное, лет десять, если не больше. В этот период она вышла замуж, и он, этот период сна, продолжался еще несколько лет в период замужества, а потом вдруг прошел.
  - Я много времени потеряла в юности, - говорила она, - мало, где была, мало любила, поскольку постоянно хотела спать. Пребывала в постоянной сонливости и спячке. Я помню, когда и замуж уже вышла, муж что-то мне говорит, а я сижу рядом и засыпаю. Возможно, это была невыявленная болезнь щитовидной железы, которая позже прогрессировала. А теперь после лечения я чувствую себя значительно бодрее, чем в юности.
  Тогда же, в юности, с ней случилась и еще одна серьезная неприятность. Когда ей было семнадцать лет, она вдруг почувствовала боли в низу живота. Мать, предполагая, конечно же, аппендицит, отвела ее к хирургу. Тот диагноз аппендицита снял, сказав, что это воспаление придатков и девочку надо немедленно отправлять на лечение в областной центр к гинекологу. Мать испугалась это сделать, потому что направлять девушку в гинекологическое отделение означало, что с дочкой что-то не так, типа аборт, и в их маленьком городке это было чревато распространением слухов. Поэтому она лечила ребенка антибиотиками дома, что возможно, это и стало причиной того, что у дочери никогда не было детей. Вообще ничего в жизни, что она планировала, у нее не сбылось: хотела быть драматической актрисой, а всю жизнь танцевала, хотела много детей, а осталась бесплодной, ни за что не хотела выходить замуж за моряка, а вышла как раз за него, правда за капитана.
  Полураздетый народ сновал туда-сюда. Григорьев от нечего делать рассматривал на телах татуировки. Помнится в Тунисе на пляже было довольно много татуированных европейцев, причем у одного немца в возрасте лет уже за пятьдесят от сплошных татуировок нормальной кожи на правой руке не было видно - конечность даже казалась синюшной, будто его исколотили дубиной, наверняка это вредно, левая же рука была еще более менее чистая. Был там и мужик годами уже к шестидесяти с седыми кудряшками даже у него на дряблом животе были иероглифы и еще серьга в ухе. Григорьев так и не понял, откуда он, из какой страны, Язык был похож на немецкий, но не немецкий - может быть, голландский. Трезвым его за все время никто не видел. Он даже на море не ходил, а с утра до вечера сидел в баре у стойки, как приклеенный.
  И все это время Григорьев продолжал непроизвольно выискивать глазами Ирину. Он чувствовал, что сходит с ума. Буквально прошлой весной у него был схожий эпизод сексуального безумия. Однажды он ехал по эскалатору и увидел очень красивую молодую женщину. С ним что-то произошло. Неожиданно для себя он вдруг подошел к ней и сказал: "Девушка, выходите за меня замуж!" Некоторое время она удивленно смотрела на него, потом сказала: "Я не против, но не так же сразу!" Они вышли из метро, посидели в кафе, потом пошли домой к Григорьеву. Метро закрылось, мосты развели, нужно было как-то устраиваться ночевать. Наташа, так звали девушку, колебалась. Григорьев же напрямик предложил ей спать вместе - устроить первую брачную ночь, но потом все-таки разложил кресло-кровать. Она сначала легла туда, а потом сама пришла к Григорьеву, они провели эту ночь в любовных играх, но утром все было уже не так, как вечером, а потом вообще знакомство расстроилось. Григорьев связывал неудачу с тем, что у Наташи была подруга-лесбиянка, которая препятствовала их встречам и так постепенно все сошло на нет. Была ли сама Наташа лесбиянкой или она была колеблющейся бисексуалкой, Григорьев так и не разобрался. Григорьев потом решил, что в силу своей врожденной натуры она была сторонница традиционного секса, но та ее подруга была активная лесбиянка, причем влюбленная в Наташу и совращала ее, наверняка к ней лезла в постель и заставляла заниматься с ней сексом. А замуж Наташа хотела выйти как раз для того, чтобы избавиться от этой двойственности, но не хватило ни сил, ни желания. Григорьев, впрочем, этот разрыв не особенно-то и переживал. И не один раз так уже было у Григорьева, да наверно и у многих: вспышка чувства, когда кажется - вот оно то, что искал - и затем снова спад: ошибка. Это чувство было просто фантомом, возникшим в поисках мечты: идеальной любви. Однако это было довольно яркое и запоминающееся событие его жизни, и он не жалел об этой встрече.
  Жизнь обычного человека среднего возраста довольно скудна интересными событиями, и дни, недели и месяцы начинают сливаться в один поток. Григорьев как-то заметил, что люди обычно рассказывают все об одном и том же. Например, сосед по даче много лет рассказывал об одних и тех же случаях из его службы в армии, поскольку ничего значимого в дальнейшей его жизни не случалось. Интересно, что собственная свадьба для рассказчика-мужчины не представляет никакого интереса, впрочем, также как и для слушателя-мужчины. Если мужчина будет упоенно рассказывать про свою свадьбу притом, что там не было драк, его непременно сочтут за придурка. А вот женщины, напротив, очень любят рассказы про это торжество: сколько там было гостей и как всё проходило и какое на ней было платье и рассказывают одно и то же лет двадцать или тридцать. Если хочешь угодить женщине, понятно не той, с которой заводишь роман и которая не в разводе, спроси, как у нее проходила свадьба. Впрочем, имеется некоторая вероятность попасть и в болевую точку, типа на гражданский брак, когда муж вроде как бы и есть, а свадьбы-то и не было.
  Была у Григорьева такая знакомая по работе Анна Львовна Дьяченко. Много лет у нее кроме мужа был еще один постоянный мужчина - очень давний любовник. Человек он был самый что ни на есть средний, небогатый, по сути - неудачник, хотя и доцент университета. Квартира у него была однокомнатная, машина - русская, зарплата - более чем скромная. Деньги он зарабатывал, понятно, только в период экзаменов, на это, в общем-то, и жил. Муж же и получал хорошо, и квартира у них была пятикомнатная, и иномарка большая у мужа, и ей купил хорошую машинку, правда маленькую, женскую, которая ей очень даже нравилась - симпатичный внедорожничек "Субару". Любовник был нужен ей для души, опять же нелишняя добавка секса, приятных ощущений. И тут возникла неожиданная проблемочка: у доцента совершенно случайно обнаружили сифилис. Он как человек ответственный сразу же ей и позвонил. А получилось так: у него случился гипертонический криз, его отвезли в больницу, и там сработала реакция на сифилис, которую обязательно делают всем поступающим. Ее как партнершу он не выдал, но ей сообщил. Она начала искать, где сделать анонимное обследование, и без труда нашла такой медицинский центр чуть ли не за углом. Анализ оказался отрицательным, слава Богу! Любовничек же лежал в больнице, там ему капали пенициллин, к тому же сделали еще и пункцию спинного мозга, дабы удостовериться, не поражен ли мозг. После пункции у доцента неделю безумно болела голова, он даже ходить не мог. В коммерческой клинике, где Анна Львовна сдавала свой анализ, ее уверяли, что обычный сифилис лечится двумя уколами раз в неделю, то есть две недели - два укола, а пенициллин капают для того, чтобы только срубить денег и чтобы лечение не казалось слишком уж простым, тогда просто не за что будет брать бабки. И ей тоже всадили такой укольчик для профилактики. Она была очень разгневана на доцента: ведь наверняка нашел какую-то курву, изменяет с ней или же со студенток берет натурой за экзамены, но, с другой стороны, ведь она-то сама с мужем жила регулярной половой жизнью, чуть ли не по расписанию, и требовать с неженатого человека ни с кем не встречаться было бы с ее стороны, пожалуй, что нечестным. Презервативами во время близости они никогда не пользовались, а в качестве контрацептивного средства у нее несколько лет стояла внутриматочная спираль и теперь следовало решить: встречаться ли с доцентом дальше вообще, а если встречаться, то как себя вести: использовать ли презерватив, что делало отношения несколько другими, или же сделать вид, что ничего не произошло, поскольку он сам считал это дело лабораторной ошибкой, непредсказуемой реакцией иммунитета, и опять же в любом случае его пролечили. Могла быть и ошибка. Короче, она была вся в сомнениях. И отпускать мужика не хотелось, ведь тут же найдет себе кого-нибудь помоложе. Но если сифилис был настоящий, нужно было бы проверить и мужа, и вовсе не исключено, что именно дорогой муженек и заразил ее, а уже она в свою очередь заразила доцента, хотя вроде никаких явных проявлений у нее не было. Короче, стресс по этому поводу был сильнейший. Анализ следовало повторить, а хорошо бы и мужа уговорить на него. А вариант был такой: устроить его на какое-нибудь обследование по поводу сердца, а при поступлении в любую больницу на сифилис проверяют в обязательном порядке. Но тут был и свой риск: вдруг тест окажется положительный, а муж точно уверен, что ни с кем не ей изменял и наедет на нее, а у нее в этот раз возьмет да и сработает. Вдруг та частная лаборатория ничего не делала, а просто так дала отрицательный результат, от балды. Конечно, такой вариант маловероятен, но он существует. А проиграть тут никак нельзя. Надо было продумать все возможные варианты, например, сходить полечить зубы, чтобы была хотя бы гипотетическая возможность стороннего заражения по вине врачей. Не скажешь же, что заразилась в бассейне, или сказать: "У Люськи Галкиной обнаружили сифилис, а я с ней пила из одной чашки, давай-ка, дорогой, проверимся!" Но сифилис, говорят, бытовым путем не передается, хотя, скорее всего, врачи, как всегда врут, так же, как и о СПИДе, чтобы не создавать паники среди населения. Надо все четко продумать. Сотрудница на работе недавно лечилась от уреаплазмоза, получила кучу антибиотиков, переругалась вдрызг с мужем, а потом оказалось, что такого заболевания не существует. Еще был неплохой вариант под видом витаминов подавать мужу антибиотики: есть такие очень сильные - всего одна таблетка в день.
  Любой может залететь по этому делу - тут не предугадаешь, никто не застрахован. Ближайший пример: эта же самая Люся Галкина. Вот ей в личной жизни ну никак не везло. В последний Новый год собрались хорошей компанией, люди были все свои или чьи-то хорошие знакомые. Выпили, конечно, потанцевали, потом, чтобы расслабиться, она переспала с одним мужиком. Первый раз за год. И нате вам - словила сифон! Настроение у Люси было ужасное. Просто непруха! И так начался год, с которым она связывала очень большие надежды!
  Впрочем, Григорьев этой истории вовсе не удивился бы. Многие знакомые залетали. Последний пример, опять же небезызвестный Ванька Кирьяков, менеджер отдела продаж. По весне он тоже где-то ухитрился подцепить сифилис и лежал в кожной больнице. Любопытно, что последние две его подруги оказались здоровы, а третья, с которой он был близок до этих двоих, обвиняла его самого, потому что и у нее тоже определили заразу. И еще какие-то были безымянные подруги, но уже вне охвата медицины - он не помнил, откуда они и взялись, так что найти их было невозможно. В карточке ему так и написали: "множественные случайные половые связи". Засадили укол, к тому же ужасно болезненный, Ваня от неожиданности даже крякнул: "Вот ни фига себе!" Обсудили ситуацию с соседом по палате. Тот постоянно стонал, хватаясь за голову:
  - За все надо платить!
  Кстати, на фоне лечения Ваню к тому же еще и жутко обсыпало: через пару дней лечения он весь внезапно покрылся коростой. Мать пришла навещать - и не узнала. Врач поскреб в бороде и промямлил, что это довольно частая токсическая реакция на антибиотики. Бывает. Ничего страшного. Пройдет.
  Вот уж никак не ожидал Ваня такого приключения. Попал как кур во щи! Гульнул, называется!
  И еще другой молодой парень с работы Коля Зинченко однажды познакомился с симпатичной девушкой. Она ему очень понравилась, и он даже хотел чуть ли не делать ей предложение, съезжаться, но тут у него на члене образовалась здоровенная язва, и очень довольные врачи, продемонстрировав его член студентам, диагностировали сифилис. Девушка была этому удивлена, но как-то не очень. Они, конечно, оба пролечились, но после лечения тут же и разбежались. Такие вещи, как совместный сифилис, не очень-то сближают. Коля в себе был уверен, а значит, это девчонка где-то раньше подцепила. Лечиться одновременно с ним ходил там еще один парень, который от этого дела почти полностью ослеп. Сифилис видать давно разъедал его мозг, а выявили инфекцию совершенно случайно: начал быстро терять зрение, а при поступлении в глазную клинику взяли анализ - и вот тебе! И еще там была учительница начальных классов, у которой такая же сифилитическая язва образовалась не на интимном месте, где ей и положено быть, а прямо в горле. Прямо скажем, не повезло. Неудачный случайный минет с молодым симпатичным кавказцем. Она тогда-то едва не захлебнулась, и уже казалось, что спаслась, но не тут-то было. Коля Зинченко почему-то был твердо убежден, что учительница начальной школы просто в силу своей профессии никак не может делать минет, и не только случайному кавказскому человеку, но даже и собственному мужу. Это надо запретить законодательно и брать подписку, иначе моральные устои общества могут быть окончательно расшатаны. Григорьев же считал, что никаких устоев давно уже нет, а потому и расшатывать-то нечего.
  Зинченко, как и анапский Леха, тоже считал, что женщины по большому счету все одинаковы, однако ни с одной из них постоянно ужиться не сумел, и не мог объяснить внятно Григорьеву, почему так происходит:
  - Уже день на третий они начинают меня раздражать! Не могу даже понять, почему. Может быть, я просто никого не люблю. Даже не знаю, что и делать. Может, купить резиновую куклу? Не знаешь, сколько стоит?
  Они тогда еще обсудили под коньячок, может ли женщина ревновать мужчину к резиновой кукле? Наверное, все-таки да. Ревнуют же к виртуальным знакомствам в Сети. Например, женщина ведет какую-то переписку в Сети и тщательно скрывает ее от мужа. Такие действия неизбежно порождают ревность. Ревность - вариант реакции собственника, что эта женщина принадлежит только ему и больше никому. А в жизни вряд ли кто-нибудь хочет принадлежать только одному человеку, хоть бы и мужу. В старые времена женщин запирали в гаремы, а сторожили их специально отобранные кастраты. Существуют легенды, как некий некастрат каким-то образом пробрался в гарем и провел там несколько дней, наслаждаясь жизнью до полного своего истощения. Возможно, такой эпизод существовал и в реальности, хотя, наверняка, и не закончился так красиво. Непременно нашлась бы в гареме хотя бы одна женщина, которая бы настучала, поскольку ей не хватило. А одного мужика на всех точно не хватит, и он наверняка будет работать исключительно с молодежью, а оставшиеся обязательно настучат мужу или охране и на мужика и на молодых изменщиц. И всем им будет секир-башка! На Востоке мужики жуткие ревнивцы.
  Впрочем, Григорьев знавал одного такого ревнивца и в России. Тот женился на женщине моложе себя лет на пятнадцать. Поначалу у них все было хорошо, родили ребенка. Потом жена загуляла. Он об этом узнал и какое-то время терпел. Но однажды вычислил, что она пошла к тому, выпил, конечно, для храбрости полпузыря, взял ружье и отправился их искать. И вскоре нашел. Любовники шли рядом по улице, особо не таясь, он подошел к ним с двустволкой и двумя выстрелами убил обоих. Потом инстинктивно пытался куда-то уйти, сбежать, но поселок обложили милицейскими нарядами, и убийцу скрутили, хотя он и пытался отстреливаться. Разбили ему всю морду в кровь. Любопытно, что убитых любовников родители их решили похоронить рядом. Четырехлетнего ребенка взяли под опеку его бабушка и дедушка - мать и отец погибшей женщины. Суда еще не было, но считают, что новоявленный Отелло за двойное убийство получит не менее двадцати лет заключения. Трагедия затронула довольно много людей: двое умерли, у них были родители, братья и сестры, да и у самого убийцы были родители, ребенок остался сиротой. Вот и вопрос: стоит ли любовь таких жертв?
  Кстати, живи они без официальной регистрации, то есть в так называемом гражданском браке, может быть, и не случилось бы такой жесткой реакции, кончившейся смертоубийством. А тут штамп в паспорт был поставлен, а это считается как бы зарегистрированное право собственности на женщину. А мир меняется. Женщины стали самостоятельными и равноправными и вполне способны заработать себе на жизнь и содержать себя и детей. Другая знакомая Григорьева Ольга Павловна была самая типичная поглощенная и зацикленная своим успехом бизнесвумен. Причем с явным перекосом мозгов, когда кажется, что все можно купить. Бизнес, деньги полностью извратили ее мироощущение. Мобильник у нее от уха не отлипал, это потом перешла на гарнитуру, когда сказали, что так будто бы менее вредно, а то мозги могут перегреться. С людьми разговаривала жестко и упивалась этим, мужиков на работе гоняла нещадно, персонал был ни жив ни мертв, когда она там наводила порядок. Сама же была маленькая, крепенькая, с небольшим пузичком. Уже семь лет жила в разводе: выгнала прежнего бездельника нахрен! Сначала знакомилась, где и как придется, да и все как-то не везло. Потом в ее круге пошло поветрие оттягиваться в клубе "К." на мужской стриптиз. Как-то в подпитии подкупила себе там мальчика на ночь. Той ночью, когда выскочила мыться после близости, посмотрела в зеркало на себя голую и очень себе не понравилась. Соответственно начала серьезно заниматься собой: ежедневный фитнес, массаж, салоны красоты, рациональное питание. Общение с молодыми очень дисциплинирует и стимулирует. Любовнику позволяла все, но минет ему не делала принципиально, считая, что это пошло и унижает женщину. Целовала, конечно, малыша, игралась с ним, но не до конца. Мальчишку того так и не меняла и постепенно к нему привыкла. А для женщины привычка почти как любовь. И она не удержалась - влюбилась. А парень оказался и гетеро и гомо, то что называется бисексуал, и у него на этой почве был близкий друг, который этому красавчику постоянно звонил, дико его ревновал, а этот всегда разговаривал с ним как-то нарочито грубо, ругал пидаром. Она и сама начала ревновать, пока однажды не подслушала фразу: "Не могу сейчас говорить: моя старуха вот-вот придет, по-быстрому ее выебу и сразу же приеду к тебе, успокойся!" Все в ней тут же и оборвалось. Распахнув дверь, ворвалась в комнату в ярости, готовая испепелить одним только взглядом: "Убирайся отсюда немедленно, мразь, подонок!", но тут же мыслишка подлая промелькнула, глядя на стройную задницу: "А может, еще разок?" Разбежались, хотя потом и жалела. Молодых людей покупала себе еще пару раз. Бесплатно получить уже никак не получалось. Бесплатно ее никто не любил. Бесплатно ее только боялись. Даже зам по производству, хотя и говорил ей постоянно комплименты, и чувствовала она, что нравится ему, но и тот ее боялся. Неплохой мужчина, но после мальчишек он казался ей неприлично староват, брюхат, лысоват и сед в жалких остатках волос. К тому же наверняка имел простатит и проблемы с эрекцией. Не исключалось, что он еще и скрытый извращенец. Пробегал такой слушок среди сотрудников.
  В схожей ситуации совсем не худший вариант личной жизни сложился у одной давней знакомой Ольги Павловны, женщины несколько постарше - уже за пятьдесят, вдовы (мужа-биснесмена пристрелили еще в девяностые), новоиспеченной пенсионерки. Последние десять лет она проработала в налоговой, подкопила там деньжат, от мужа кое-то осталось, построила себе хороший загородный дом. Тоже долго мыкалась одна и все без результата. Мужики попадались такие, что трахнут и убегут, а потом делают вид, что ничего не было. А наверно, лет пять секса вообще не было. Прошлым летом наняла одного мужика чинить кровлю. Мужик был неопределенного возраста, лет сорока пяти, с виду - молдаванин, хотя, может быть, и нет. Видок у него был еще тот: будто лет двадцать пил водку без продыху, а тут вдруг взял да и завязал. Ей в тот вечер было скучно, тошно, она пригласила работягу на чашку чая, а потом и переспать, и он ей понравился. Так и оставила его там на даче в сожителях. И надо сказать, сделала очень умный ход: с тех пор он постоянно там живет, то есть присматривает за домом (функция: сторож), работает на территории (садовник), и платить ему за это не надо; ее он уважает, потому что она его кормит и предоставляет жилье, но и без спросу никуда не лезет: приходит в постель только тогда, когда скажешь (муж-любовник), и по большому счету, если что-то пойдет не так, его всегда можно будет прогнать. Зато на участке у нее всегда идеальный порядок: дорожки посыпаны битым кирпичом, клумбы ухожены, лампочки торчат - красота! И мужику хорошо: наконец-то постоянное комфортное жилье, много еды и, опять же, баба. Взрослые сыновья Ольги Павловны оба приезжали, поморщились, но посчитали, что лишь бы матери было хорошо и, главное, чтобы она в их дела больше не лезла со своими советами.
  
  Утром вначале восьмого Григорьев, как и всегда, перед завтраком пошел на море искупаться и на лестнице встретил Ирину поднимающейся к себе на этаж.
  - Ты что, только возвращаешься? - изумленно спросил он.
  - Ну, да! А ты на пляж?
  - Ну, да! - словно эхом ответил Григорьев и пошел дальше, но именно в этот самый момент с ним что-то произошло. Какой-то предохранитель внутри него внезапно перегорел. Несмотря на жару, Григорьева будто пробило морозом по спине. Он пришел на море и проплыл пару километров в полную силу, но этот внутренний озноб никак не отпускал. По большому счету, эта женщина ему ничего не была должна, ничего не обещала, не делала никаких намеков, никаких шагов к сближению. Напротив, всячески пыталась отдалиться от него, никак не соприкасаться с ним.
  И через два часа Григорьева все так же потряхивало. "Я так точно сойду с ума - надо срочно кого-нибудь трахнуть!" - подумал он, передернув плечами.
  По дороге на пляж он купил черешни. Торговец, здоровенный дядька, очень щетинистый, в майке, весь на видимых местах заросший черной курчавой шерстью, поблагодарил Григорьева за покупку. Потом Григорьев сидел на лежаке в тени зонтика, плевал косточками в большое пластиковое ведро из-под йогурта. Такими ведрами отель закупал йогурт. Йогурт съедали, а ведра шли на мусорные бачки. Ничего тут не пропадало.
  На соседнем лежаке располагалась довольно симпатичная женщина, средних лет. Она была странно сурова. Какое-то время он с ней поговорил ни о чем. Странная это была женщина и книжку читала какую-то странную. Григорьев, пока она отошла искупаться, книжку эту пролистал. Вся книга состояла из историй, когда людей за что-то наказывали. Запомнилась оттуда жуткая фраза, - буквально бросилась в глаза: "Страшно впасть в руки Бога живого..." Даже представить себе это было невозможно. И с такими книжками ехать на юг отдыхать! Григорьев захлопнул том и даже положил его лицевой стороной вниз на лежак подальше от себя и накрыл полотенцем. Сохранилась еще какая-то первобытная вера, что предметы каким-то образом могут влиять на человека, поэтому люди не любят листать книги с фотографиями кожных больных, боясь заразиться, одевать чужие вещи, пусть даже выстиранные. Знакомый был в командировке в одном уральском городе, и не смог спать в гостиничном номере: было страшно. Они с товарищем, который ощутил то же самое, всю ночь провели на скамейке на улице, благо ночь была очень теплая и какая-то тоже необыкновенная.
  Понятно, что целый день Ирины нигде ни в отеле ни на пляже видно не было - отсыпалась. Григорьев же предался унынью, а унынье, между прочим, считается одним из семи смертных грехов. Хорошо известна довольно жуткая фреска Джотто "Уныние" в Падуе. А всего церковь обозначает семь смертных грехов, из которых Гордыня считается самым сильным и непобедимым. Оставшиеся пять: Зависть, Обжорство, Похоть, Гнев и Алчность. Григорьев в это время совершал, пожалуй, их все, разве что кроме алчности. "Мегапиздец!" - как говорит по такому случаю молодежь.
   И озноб внутри сохранялся. Трясло Григорьева до самого вечера какими-то периодами то больше, то меньше, как бывает при гриппе, даже в сауне поколачивало. Даже когда лег в турецкой бане, которая называлась "хамам", на горячую мраморную скамью, и то внутри сохранялся неприятный холодок.
  Это было словно первый симптом простудного заболевания или любовной лихорадки. Он испугался этого чувства, поскольку однажды в студенчестве уже пережил схожее любовное безумие. Давно это было. Он тогда полюбил одну девушку, которая любила другого, а Григорьев это понять никак не мог. Они, девушка и ее парень, от Григорьева постоянно скрывались, поскольку девчонка не без причины опасалась возможных эксцессов. Вроде поначалу они с Григорьевым любили друг друга, и вдруг что-то произошло - внезапно отношения изменились. У нее вдруг появились неотложные дела, подготовка к экзаменам. Ну, и скажи, что у тебя другой, однако она ничего не говорила, и ясности не было. Потом она вообще куда-то исчезла, якобы уехала к больной бабушке. Григорьев, уже со сломанными любовью мозгами и в состоянии любовной лихорадки тут же вычислил и бабушку, и ее загородный дом и организовал там засаду: в кустах в саду заброшенного дома создал небольшой замаскированный наблюдательный пункт. Приехал утром пораньше, подождал минут десять, потом не вытерпел и решил заглянуть в окно. И тут же все и прояснилось: через окно он увидел две головы в постели на подушке, но и этому не поверил, а стал ждать, а потом парнишка вышел на крыльцо, баловень любви, зевая и почесываясь, побежал в туалет. Григорьев вошел в дом, они начали с этой самой подругой выяснять отношения. Потом, конечно, не удержался, парню все-таки заехал, уходя, в морду, но не сильно, впрочем, тот сразу и упал. Кричала тогда ему вслед, прикрывшись одеялом до подбородка: "Больше никогда не приходи! Никогда! Ты слышишь, никогда!" Молодые тогда все были. Время постоянного поиска партнера, новые знакомства - в студенческой среде их всегда много, тусовки, вечеринки. А ведь Григорьеву и до сих пор ее было жаль. Но почему она тогда ушла? Тут была какая-то тайна, которую Григорьев так и не смог разгадать. Значит, тоже не понравился.
  Но еще один раз они с ней тогда встретились и даже переспали. Пожалуй, только после близости, когда страсть немного пригасает, а уровень гормонов в крови падает, только и можно принимать трезвые решения. После этого они расстались уже навсегда - без злобы, с хорошей светлой грустью - она даже всплакнула, - и Григорьев больше никогда ее не видел. Потом кто-то рассказал, что она вышла замуж и родила ребенка. А за кого она вышла замуж: за того парня или за какого-нибудь другого - Григорьев уже не интересовался. Как-то однажды проходил мимо ее дома, промелькнула мысль подойти и просто посмотреть на окна, силуэт, что ли увидеть, но он этого делать не стал: снова мог начаться психоз. И потом еще: казалось, уже забыл, но однажды просто увидел в метро знакомый профиль, и ему обожгло все внутренности, защемило сердце, онемели губы.
  Но куда же, черт возьми, Ирина исчезает каждый вечер? Все-таки интересно было бы знать. Конечно, если попробовать сопоставить факты. Выезжают несколько раз в год только женской компанией, без детей, куда-то исчезают ночами. Может быть, это и есть традиционный женский секс-туризм?
  Вечером, как всегда ровно в девять, Григорьев спустился к бару у бассейна. Ни Олеси, ни Ирины нигде видно не было. Даже Наталья не появилась. Куда-то они все трое делись. Григорьев посидел за столиком один, впрочем, совсем недолго. Подсели незнакомые люди. Люди это были какие-то странные. Они, перебивая друг друга, рассказали ему про свою необыкновенную "счастливую" сумку. Много лет у них была некая сумка для поездок, и в семье сложилось поверье, если ты ее берешь в дорогу, все будет удачно. Однажды дочь не взяла сумку и заболела в Египте и четыре дня провалялась в номере, притом, что пришлось вызывать врача. Потом уже они не взяли ее и были задержки рейсов и другие приключения, впрочем, хотя и неприятные, но самые что ни на есть обычные в туристическом бизнесе. Теперь они всегда брали эту сумку с собой, пусть даже в сложенном виде - много места она не занимает. Это еще одна известная черта человека, когда ему с чем-то везет, он сохраняет этот ритуал надолго и не решается его нарушать. В этом мире все влияет на все и это связи не всегда отчетливы. На этих связях основаны приметы.
  Другой подсевший мужик рассказал про курортные ужасы:
  - Пару лет назад отдыхал в Испании, в последний день все достал из сейфа, сложил в сумку и вышел из номера буквально на полчаса. Возвращаюсь: ничего нет - только паспорт и билет. Бегу в рецепцию: там говорят, что-де у нас такого не бывает, а полицию вызывать было уже поздно. Так и летел домой в футболке и шортах.
  У Григорьева хороший знакомый Леша Соколов однажды попал в еще более серьезный переплет. Он был самый обычный мелкий бизнесмен, который случайно познакомился с некими серьезными людьми, также случайно ввязался в одну крупную сделку, и эта сделка чудесным образом выгорела. Он сразу получил много денег и поначалу не верил своим глазам: перед ним стояла целая картонная коробка, набитая деньгами. Он мог купить все. Но тут же зазвонил телефон, деньги срочно требовалось куда-то вложить с еще большей выгодой, и затем понеслись бесконечные рестораны, цыгане, сауны, деловые переговоры, красивые девочки, Испания, Италия, Греция, где он был постоянно пьян, и вообще все это время ни секунды не был трезвым, перелеты, во время которых он тоже постоянно пил. В аэропорту он направлялся прямиком в магазин Дьюти-фри, в самолете немедленно вскрывал упаковки, которые по правилам нельзя было вскрывать и пил, пил, пил. Абсент, текила в больших количествах. Сплошной угар. Дорогая машина. От той машины запомнилось только что слегка помятое правое крыло. Только купил, тут же где-то въехал, опять же бухой, а сдать в ремонт руки не доходили. Появлялась "крыша" - какие-то жуткие рыла. Тут же и невероятной красоты проститутки и все одинаковые, как будто сестры-близнецы из инкубатора: все сплошь высокие голубоглазые блондинки, с одинаково бритыми лобками и ногами от ушей. И почти всегда, иногда даже в постели, в туфлях на необыкновенно высоких каблуках. Потом, наконец, наступил пик всего этого его периода его жизни: яхта у греческого побережья, внезапная стрельба, хаос, хлопок взрыва, глухота, чья-то кровь вместе с мозгами брызнула прямо ему в лицо, затем он вдруг оказался за бортом, потом плыл к мерцающим огням побережья и там без сил выполз на камни. Полиция забрала его в участок, вызывали переводчика, потом консула. Постоянный вопрос: "Есть какие-то деньги, паспорт?" У него не было ни документов, ни денег - только одни плавки. Потеряно было все. Не осталось ничего. Потом, пока вылавливали и опознавали трупы, еще на несколько дней была греческая тюрьма, и еще неделя пока делали паспорт. Затем его отпустили. Вышел из терминала аэропорта Пулково-2 отвратительно трезвый: увидел у кого-то в руке банку пива - аж сглотнул. В кармане было пятьдесят рублей на маршрутку и жетон на метро, которые дала соседка по самолету. Он клятвенно обещал ей отдать и жетон и полташку, даже записал телефон, но, конечно же, не позвонил и не отдал - попросту забыл.
  Расслабляться за границей нельзя в любом случае. Прохоров Александр Михайлович уж на что он был ушлый и тертый мужик, но и на него нашлась проруха. Прошлый год был в Италии, на входе в магазин его слегка притиснули и вытащили бумажник со всеми деньгами и кредитками. Осталось только пара евро в кармане. Он тут же кинулся звонить в Москву, чтобы заблокировать карту, но буквально уже через пятнадцать минут ему на мобильник поступило сообщение, что по его карте уже купили товаров аж на 1700 евро. А ведь только чуть расслабился, вдохнул воздух Италии. Предупреждали же знакомые, что во Флоренции и в Риме цыгане подходят, предлагают какую-то газету, а под газетой подсовывают руку и ловко воруют из сумок и карманов. Отработанная годами и до мелочей воровская методика. Сродни фокусу. Держи карман! Даже он не заметил, как они это сделали. Историй про всякие приключения во время поездок было туча - у каждого что-то свое.
  Так за ужастиками мирно сидели, выпивали, беседовали. За столиком позади компания мужчин и женщин с азартом играла в карты. Вдруг кто-то из них громко и радостно крикнул, видимо, со шлепком выкинув козырей:
  - Вот тебе, Гриня, и пиздец!
  Григорьев невольно вздрогнул. В юности во время службы на флоте у него была кличка "Гриня". И тут впервые за много лет кличка эта внезапно прозвучала и обожгла Григорьеву внутренности. Последний раз его так называл Фома пять лет назад. Фома был тоже бывший сослуживец.
  Десять-пятнадцать сантиметров разницы в росте довольно существенно влияют на восприятие человека. Фома имел рост сто семьдесят, а Григорьев - сто восемьдесят два и казался гораздо выше. Фому он тоже как-то случайно встретил на улице, тот взял номер телефона Григорьева и с тех пор регулярно звонил. Тогда же и пригласил на свой сороковой день рождения, который как бы не принято отмечать. Но они отметили и довольно оригинально на спортивной базе в Лосево. Там был целый лагерь коттеджей для туристов, и лагерь этот был собственностью то ли самого Фомы, то ли его близкого друга. Помнится, Фоме подарили дорогое охотничье ружье, японский самурайский меч-китану, причем самый настоящий, из хорошей стали - специально продемонстрировали его остроту, что-то рубили. И еще была куча подобных мужских подарков. Хорошие были подарки и все как бы на тему отдыха, словно к предстоящей отставке: особый спиннинг с катушкой, в которой сколько-то много подшипников, виндсерф. Впрочем, часто и без этого намека дарят такие вещи. Просто тогда сложилось такое ощущение. Один гость приехал на джипе, с виду явный банкир, но видно из прежних сослуживцев, подарил очень дорогие часы.
  На базе были водные мотоциклы. Пока еще были трезвые, устроили гонки. Потом возник какой-то парень из обслуги и ненавязчиво без шума убрал мотоциклы в сарай - от греха. У Фомы были небольшой личный пистолет, кажется "браунинг". Постреляли по пивным банкам. Победил, естественно, сам Фома. Невысокий, подтянутый, очень подвижный - он чем-то напоминал певца Газманова. Григорьев даже забоялся, что под конец они все вместе вдруг запоют под караоке песню "Офицеры" и начнут обливаться пьяными слезами, но, слава Богу, этого не произошло. Естественно, был фейерверк и все прочее.
  Григорьев офицером не был, ни к каким к спецслужбам никак не относился, поэтому чувствовал себя не вполне в своей тарелке, особенно когда в подпитии начались воспоминания о неких событиях и сражениях, о которых он ничего не знал и даже никогда не слышал.
  Пить ребята были горазды, хотя в стельку никто и не напился. Был там и свой мастер по шашлыкам, чего-то там долго колдовал над ними и приготовил действительно здорово. Это была вечеринка для друзей без жен, типа мальчишника. Каких-то молодых девчонок, впрочем, тоже притащили - из тех, которые без комплексов. А как же без них? Это как приправа к пище. Без них все покажется пресным, грубым, сразу будет звучать мат. Потом, конечно, была баня, купание в озере голышом и все такое.
  Фома кое-что поворошил из старых дел. Вдруг вспомнил, что Григорьев тогда считался таким, что лучше его не трогать. Фома так поначалу Григорьева и представил:
  - Знакомьтесь, это Андрюша Григорьев, или попросту Гриня! Мой старый товарищ по Парусному! "Ты помнишь, как все начиналось?" - даже напел он. - А начиналось все тогда очень жестко. Есть что вспомнить. А лучше и не вспоминать.
  Обнял Григорьева за плечи, сказал своим ребятам:
  - Помните, я рассказывал о поединках? Так вот, еще одна любопытная деталь: Гриня в поединках никогда не проигрывал. А бились тогда постоянно. Сейчас это трудно объяснить или просто даже понять здравым умом. Просто избить матроса было нельзя, а в поединках - пожалуйста, деритесь сколько угодно. Как-то его вызвал на поединок один старослужащий мудак из мудаков по кличке Хобот. С самой простой целью - набить рожу строптивому. Гриня отказаться не мог, поскольку вообще отказаться от поединка было нельзя, но у Хобота ничего не получилось. Гриня каким-то неведомым образом того мудилу свалил. Это был великий момент! Я никогда не видел такого ликования в народе. Все оторопели. Старики начали орать, что Грине просто повезло. Но это было не так. Тот нападал так, что страшно было смотреть. Гриня героически держался, хотя ему и здорово попадало, а потом выцелил болевую точку, ударил туда и срубил Хобота с одного удара. Тот упал, хотел подняться и не мог. Таращился по сторонам и ничего не мог понять. Видно было, что ничего не соображает. Нокаут. Я это лично видел. Старики стали говорить, что Хобот сам споткнулся и наткнулся на кулак, но больше никто из них с Гриней после этого не бился. Его с тех пор обходили, помнится кто-то еще из дедов с ним повздорил, но драться так и не стал, поорал-поорал да и ушел, а парень был крепкий. Я думаю, не хотел рисковать репутацией...
  Сам Григорьев того дела в деталях уже не помнил - очень уж это было давно, запомнилось только, что нужно было выдержать самое начало боя, натиск, дать Хоботу распалиться, расслабиться и раскрыться, а затем ударить в болевую точку. Та схватка была проведена с точным расчетом. Григорьев тогда подумал, что если поддашься, потом уже не слезут. Он заметил, что Хобот парень очень нервный, не лучший боец, имеет слабые места в защите и часто раскрывается, поэтому главное было выдержать первый натиск. Сколько-то ударов Григорьев пропустил, но когда Хобот, предчувствуя победу, на миг раскрылся, Григорьев нанес ему страшный удар и потом уже только добивал, пока Хобот не рухнул на землю. Запомнилось, что какое-то время тот стоял в полной растерянности, ослепленный ударами, нелепо размахивая руками по сторонам, и в целом представляя собой довольно жалкое зрелище.
  Никто не знал, что у Григорьева на подобный случай была небольшая заначка-резерв, о которой он молчал. Два года в девятом-десятом классе он занимался в школьной секции бокса. Занимался, как говорится, без особого напряга: просто все друзья вдруг пошли, и он с ними заодно. Там у них была одновременно и секция и как бы своеобразный клуб по интересам, собирались, тренировались, потом с приятной усталостью шли по поселку, обсуждали свои проблемы, ощущали в себе растущую силу и уверенность. В военкомат он бумажку о спортивном разряде даже не приносил. Было известно, что такие вещи, типа "я - чемпион по карате", в военной среде вообще не проходят, однако некоторые навыки бокса Григорьеву очень даже пригодились: какая-никакая техника и стойка, а также удар правой у Григорьева, со слов тренера, был довольно неплох. И Григорьев сделал ставку именно на этот самый удар: нужно было потерпеть, выцелить, дождаться момента, когда Хобот раскроется и двинуть ему в полную мощь, что Григорьев и сделал. И эффект получился действительно ошеломляющий. Хобот упал на пол и довольно долго не мог в себя прийти, пытался встать, но заваливался. Даже когда поднялся, его шатало и тащило вбок. Свист и улюлюканье смолкли. Вокруг стояла жуткая тишина. Все с напряжением ждали, что же будет дальше. Григорьев шмыгал сочащейся из носа кровью. А вот дальше ничего и не было.
  Хобот был говно-парень. Григорьев ненавидел его до сих пор, даже иногда еще дрался с ним во сне.
  Потом еще тогда, на базе отдыха в Лосево, когда, потные, отдыхали в предбаннике после парилки, многое вспоминали.
  Гуляли тогда до утра. Пили много, но никто в кустах не валялся.
  
  Три бабки пенсионного возраста, невесть как оказавшиеся в Турции и сидевшие за соседним столиком, обсуждали одно и то же: что внуков они любят даже больше своих детей. Потом все тут же стали чуть ли не хором ругать своих невесток, какие они гадкие и мерзкие. Зятьям, впрочем, тоже доставалось: "Приладился, гад, пиво пить: каждый день жрет, а ведь от пива, известно, тупеют. И на Людку орет!" А ведь наверняка зятья их сюда и сплавили, чтобы хоть как-то от них отдохнуть. Бабки каждый вечер пережевывали одно и то же.
  Григорьев заметил, что люди часто говорят одно и то же, рассказывают одни и те же истории. Некоторые семейные легенды слышишь многократно и хорошо еще, если они радикально не меняются, поскольку тогда можно было бы заподозрить, что даже первоначальная история полнее могла быть искажена. Разве что сосед Григорьева по даче Николай Петрович каждый раз при встречах рассказывал о своей жизни что-то новое, что Григорьева всегда удивляло.
  Во время блокады Николай Петрович, будучи почти мальчишкой, работал на военном заводе. Смена была от восьми до восьми, а норма была пятьсот снарядов. Марию Антоновну, его нынешнюю супругу, угнали в Германию на работы в 42-м году вместо старшей сестры, которая сбежала перед самым отъездом. Было Маше тогда шестнадцать лет. Из своей деревни в Смоленской области она попала в Померанию - в одно из прибалтийских поместий, некоторое время работала в поле, а потом хозяйка взяла ее в дом, относилась к ней очень хорошо, как к своей дочери, и эти два года Мария Тимофеевна считала лучшими в своей жизни. Ей повезло: она вытащила счастливый билет. Кроме того, вскоре в сорок пятом году она нашла свою любовь и вышла замуж за Николая Петровича, и прожила с ним в согласии более пятидесяти лет. Николай Петрович работал тогда в специальной команде по вывозу из Германии промышленного оборудования и всего остального, что попадалось под руку. Это называлось репарациями. Непосредственно в боях он участия не принимал, хотя попал в Берлин через Познань (куда их привезли на самолете "Дуглас") непосредственно перед началом штурма города. В то время в Познани садились отбомбившиеся американские и английские самолеты, чтобы заправиться там топливом и бомбами и на обратном пути тоже бомбить врага. Николаю Петровичу только что исполнилось восемнадцать и, хотя ему выдали пистолет, стрелять он из него толком не умел. Боевая часть, куда их доставили, от использования такой зеленой молодежи категорически отказалась, ребят отослали работать на конюшни под предлогом, что от неумения они перестреляют и своих.
  В Берлине они с Марией Тимофеевной тогда и познакомились и расписались.
  Сразу после войны немцы здорово голодали. Американцы прочувствовали этот момент и начали подкармливать свои зоны оккупации, народ сразу потянулся туда - поближе к корму, и тогда и наши стали везти продовольствие уже в свою зону. В Германии даже тогда появилась белая булка, что для Николая Петровича было в новинку и расценивалось как деликатес. После той длительной командировки они с Марией Тимофеевной всю жизнь относились к немцам очень хорошо, хотя, естественно, эти свои чувства не афишировали. Хвалить немцев тогда, как, впрочем, и теперь, было не принято.
  Сын его, Леонид, которому уже перевалило за сорок, был предпринимателем средней руки. Леонид считал, что существует некий мировой заговор, неясно только было, кто против кого. Это его очень занимало. Однажды он долго и путано рассказывал об этом Григорьеву, тряс какими-то бумагами, глаза его горели. Они с женой Надей мечтали заработать побольше денег и свалить из России, но уехать хоть с чем-то, чтобы там не начинать с нуля, а купить какой-нибудь бизнес. Программа максимум была Англия, поскольку это старая цивилизованная страна, культурная, близко от России, если захочется съездить на побывку, навестить родственников и друзей. Три часа на самолете - и ты в Питере. Еще всякие достопримечательности, культура. Америка пугала их своей отдаленностью, а конкретно Надю - отсутствием культуры, - ей нужны были театры, музеи и концерты. Леонид, напротив, утверждал, что Нью-Йорк уж всяко культурнее Питера - это как раз и есть культурная столица мира, там и Рахманинов жил и люди слушают классическую музыку, да и бывших россиян там живет немало. "Русские там на подбор все зловредные и тупые!" - утверждала Надя. Спорили. А программа минимум у них была такая: купить домишко в Финляндии недалеко от границы. Вообще получится всего три часа на машине от Питера, если, конечно, не застрянешь на границе. Все бы неплохо, родной сынок только не радовал: уж очень был большой любитель химии, в частности употребления "колес" - психотропных таблеток. И еще он собирал галлюциногенные грибы, с виду - чистые поганки. Потом они с друзьями эти поганки ели под самый что ни есть оглушительный тяжелый рок, ловили глюки, целыми днями бездельничали, курили, гробили свое здоровье.
  В свое время у Григорьева был такой же сосед по коммуналке. Курил он постоянно, сигареты не вынимал изо рта, даже ночью просыпался покурить и к сорока годам уже заметно задыхался, жаловался на сердце и на давление. К тому же и пиво очень любил, пил по литру каждый божий день. Лицо у него было серое, мешки под глазами, постоянно кашлял. Выглядел жутко, но глаза остались веселые и пивной алкогольный румянец делал его похожим Деда Мороза, только без бороды. Чем он занимался в жизни, было неизвестно, но грехов в свое время, видать, наделал немало, о чем, напившись, каялся, бился головой о ближайший твердый предмет, будь то стол или дверной косяк: "Смерти, смерти я достоин!" чем здорово доставал соседей. Иногда хотелось сказать: "Ладно, уговорил: будет тебе смерть!" и дать ему чем-нибудь тяжелым по башке.
  Подошел Влад. Вспоминая всякую подобную чушь, похохотали. Выпив, тут же шли в бар наливать по новой. Под ногами, как гном, путался маленький мальчик. Настолько назойливый, что вскоре своим мельтешением утомил буквально всех. Боялись на него наступить.
  - Ты чей, малыш? - сурово спросил его Влад и сделал лицо вампира.
  - Мамин.
  - Ну, иди тогда к своей маме. Чего ты здесь ползаешь?
  Ребенок посмотрел на него с явной недетской злобой и некоторым недоумением: а где же конфетка, а где "пожалуйста"? Наконец, появилась его мамаша, начала на ребенка орать. Сам ребенок был хорошенький, а мамаша его очень противная, и с виду - полная дура, суетливая, крикливая с признаками начинающейся истерии. Наорала так, что и ребенок начал орать. Наконец, она его утащила.
  Ирина в этот вечер так и не появилась. Хвастаются ли женщины, подобно мужчинам, типа, "меня летом отымели десять человек, и это было замечательно!"? Вполне возможно, что подругам так и рассказывают. Пусть завидуют!
  
  Следующим утром, как обычно в семь, Григорьев пришел на пляж. Море было спокойное, чистое. Григорьев решил поплавать и понырять подальше от берега - но не слишком далеко, чтобы не раздражать спасателей пляжа. Тут ему улыбнулась неожиданная удача. На волнах метрах в двадцати за линией буев, болталась пустая пластиковая бутылка из-под питьевой воды. В ней оказались скрученные в трубочку и скрепленные резинкой для волос доллары и пять сигарет почему-то трех разных марок. Так иногда делают туристы, чтобы сохранить сигареты и деньги сухими во время сплавов по рекам, водных праздников и пенных вечеринок. Выйдя на берег, Григорьев открутил пробку, потряс бутылку. Сигареты вывалились легко, но чтобы вынуть деньги, бутылку пришлось разломать. Григорьев сигареты выбросил в пластиковое ведро из-под йогурта, а деньги забрал себе. Там оказалось почти восемьдесят долларов купюрами разных номиналов от пятерки до двадцатки. Неплохо. Мелочь, а приятно.
  В море всегда можно что-то найти, хотя много попадается и обманок. Однажды Григорьев нырял, и вдруг в песке блеснула монетка, словно золотая, а это оказались новенькие украинские пятьдесят копеек. Видимо, только что бросили, уезжая. В другой раз нашел браслет своего отеля, очки для плаванья.
  Что-то сломавшееся в нем внутри прошлым утром продолжало раздражающе дребезжать внутри него, наподобие того, как звенит и скрежещет по асфальту оторванная от машины железка.
  На завтраке в ресторане, которому, пожалуй, больше подходило название "столовая", в это утро места за столом напротив занимали, видимо, только что приехавшие молодожены - юная пара, оба с новенькими обручальными кольцами. Девушке было явно никак не больше восемнадцати, у нее были большая грудь и прекрасная фигура, привлекающая всеобщее внимание, что юную красавицу несколько даже смущало. Невозможно было глаз от нее отвести. Буквально все мужики вокруг пялились на нее. Лицо у нее было совсем еще детское. Возможно, они с мужем проводили здесь свой медовый месяц. Короткий период абсолютной красоты, пока еще не родила, не прибавила в весе и грудь не обвисла после кормления. Но сейчас она была само совершенство, даже просто смотреть на нее было истинное наслаждение. Пожалуй, даже еще и не полностью раскрывшийся цветок. Это потом она станет матерью, бабушкой, свекровью, тещей. Понятно, что теща из девушки тоже не сразу получается. Теща вырастает постепенно и полностью формируется где-то годам к пятидесяти, когда уже климакс бьет по голове.
  Утром Ирины с подругами на пляже тоже не было.
  После обеда Григорьев, превозмогая сонливость, пошел к бассейну. Там кудрявый аниматор о чем-то там спорил с девчонками, среди которых была и Машка, по виду очень рассерженная. Чем-то аниматор их там их дразнил. Григорьев прислушался, потому что разговор был странный:
  - Кэй Джи Би? Йес? - спрашивал аниматор, кривляясь. Салим, что ли, его звали, или Мехмед?
  Маша в ярости прокричала ему, потрясая кулачком:
  - Май фазер фром спешиал форсиз!
  - Вот?
  - Рашен коммандо!
  - Ю лай! (Ты врешь!)
  Его ослепительная белозубая улыбка хотя и осталась в пол-лица, несколько померкла и черные глаза сразу как-то заскучали, когда он повернулся и увидел невдалеке Григорьева.
  - Пойдем, погуляем! - позвал Машку Григорьев.
  Они с вышли на улицу и буквально придавленные жарой и ослепленные ярким солнцем сразу же синхронно надели солнечные очки.
  Потом Григорьеву надоело таскаться по жаре и местным лавкам. До волейбола было еще долго. Стало скучно.
   - Слушай, а может, съездим в Кемер? - предложил он.
  - Давай! - тут же загорелась Машка.
  Взмахом руки Григорьев остановил "подкидыш"-долмуш с надписью на лобовом стекле KEMER, всунулся в открывшуюся дверь, спросил водителя:
  - Кемер вар?
  - Эвет! - кивнул водитель.
  Сели. В долмуше было довольно прохладно: на полную мощность работал кондиционер. Народу в салоне было немного. Довольно быстро и в прохладе доехали до Кемера, пошатались и там по магазинам. Машка уперлась в какие-то тряпки, купили ей двое джинсов и кофту с блестками. Григорьев выбрал и себе футболку. На футболке было написано так: "The Lord giveth and the Lord taketh away (Бог дал - Бог взял!)" Что-то в этой надписи резало Григорьеву глаз, возможно, просто старое написание английских слов, но футболка ему понравилась, и он ее купил. Еще Григорьеву там же предложили купить дубленку. Кто же покупает дубленку в такую жару? Он насилу отбился от продавца. Уже на выходе ему крикнули в спину, что скидывают еще сто долларов, но не то было настроение, чтобы покупать вещи на зиму. Возле одной из лавок Григорьев прямо на улице увидел потерянный кем-то браслет пятизвездного отеля "ЛаМер". Григорьев вообще постоянно находил браслеты: и на улице, и когда нырял в море. Обычно он их тут же выбрасывал, хотя Машка и предлагала создать коллекцию, но этот зачем-то положил в карман.
  Это был их последний полный день в Турции, и Машка покупала сувениры многочисленным друзьям и знакомым, начиная от кружек и кончая восточными сладостями - на что глаз ложился. Григорьев таскался за ней.
  Хотел посмотреть, сколько времени, и не обнаружил на руке часов. Тут же вспомнил: утром часы, в которых он нырнул, вдруг остановились. Часы были любимые, подарок. Машка тоже хотела себе часы. Ей тут же купили очень блескучие часы Bvlgary, украшенные стразами, и она осталась очень довольна. Только отошли от магазина, как часы и встали. Вернулись, продавец без слов поменял батарейку, и часы снова пошли. Григорьев собрался уже выйти из лавки, когда Машка закричала: "Себе тоже купи, ты же хотел часы!" И Григорьев, уже вроде бы передумавший чего-либо тут покупать, вдруг взял да купил поддельный "Константин Вашерон".
  Зашли еще в одну сувенирную лавку. Машка начала рассматривать тряпки и сувениры. Григорьев, который, как и все мужчины, обожал всяческое оружие, тут же направился к витрине с ножами.
   В конце концов Григорьев купил себе водолазный нож в пластиковых ножнах, крепящихся на голень. Сталь была не ахти, - из тех, что плохо держит режущую кромку, зато такие ножи устойчивы к коррозии. Марка стали, скорее всего, использовалась самая что ни на есть ходовая и дешевая - 440А. Григорьев видел однажды в фирменном магазине и очень дорогие подводные ножи из титана, не обладающие магнитными свойствами, типа "Тигрис": внутри - сталь, а сверху - титан.
  Впрочем, чуть позже сидя в "подкидыше" на обратной дороге, Григорьев ругал себя: в кои веки получил халявные деньги и тут же бездарно их и просрал: купил ненужный водолазный нож и поддельные швейцарские часы. Разве что черная футболка с надписью "The Lord giveth and the Lord taketh away" была неплоха. Ну, вот она алчность тут и проявилась. Седьмой смертный грех.
  Из Кемера вернулись ровно в пять, и Григорьев сразу же отправился на волейбол. Ирины еще не было, она подошла чуть позже. Снова играли с ней в одной команде. После матча искупались, потом вернулись в отель и посидели в сауне. Говорили ни о чем. После ужина Григорьев хотел поработать на компьютере, но не смог сосредоточиться. Захлопнул ноутбук, достал дневные покупки. Рассмотрел часы, надел на руку: неплохая была подделка, выглядела дорого, солидно. Потом повертел нож. Купленный им нож был дешевой имитацией подводного боевого ножа "Пират", который раньше изготавливали, кажется, в Венгрии. Вроде как у Венгрии и моря-то нет, но подводные ножи они делали неплохие. Может быть, конечно, для того, чтобы нырять на озере Балатон, но там, как известно, очень мелко да и вода мутная.
  Григорьев для пробы прикрепил ножны на голень, вставил туда нож, надел брюки, походил по комнате. Потом отвлекся и вовсе забыл о ноже. Когда вышел из отеля во двор, вдруг вспомнил, что нож-то не снял, но возвращаться назад уже не хотелось.
  Сидели, выпивали. Вдруг светлые Иринины волосы мелькнули. Григорьев выскочил за ворота - опять никого, прошел сколько-то метров налево: показалось, она явно пошла налево.
  Повернул налево и прошел в самый конец улицы, заглянул в тупик. Там в переулочке светилось окнами здание, с виду скорее напоминающее общагу. Григорьеву показалось, что Ирина вошла туда. Это тоже был что-то типа отеля или просто съемные квартиры. Григорьев встал на ограду и попробовал заглянуть в окно. Между шторами ближайшего окна оставалась небольшая щель сантиметров в десять. Григорьев не удержался, заглянул туда и увидел забавную сценку: женщина лет сорока, стоя на коленях в черных кружевных трусиках, но без лифчика, делала толстому мужику минет. Причем, делала она это с явным отвращением на лице, как будто ей в рот пихали тухлую сосиску. Половой орган у мужика, несмотря на все ее старания, продолжал смотреть на полшестого. Опять же жаль, что не было с собой фотоаппарата. Такая фотография могла запросто завоевать фотографического "Оскара".
  Григорьев решил зайти в этот отель.
  На входе стоял крупный турок лет сорока.
  - Мерхаба! - поздоровался с ним Григорьев. Турок вопросительно уставился на Григорьева.
  - Ай лост май вайф, сорри! - добавил Григорьев на всякий случай по-английски и протянул турку двадцать долларов.
  Тот взял деньги и сделал шаг в сторону, освободив дорогу. Мельком взглянул на браслет, чуть удивился, спросил: "Из Кемера?" - Григорьев молча кивнул.
  Турок деньги взял, и Григорьев прошел внутрь. Заглянул в одну комнату: там никого не было. Другая была заперта, потом еще две - тоже. В следующей комнате вдруг предстала неожиданная сцена. Сцена была бы любопытная, можно сказать, даже пикантная, если бы происходила она где угодно, но не наяву (например бы, по телевизору): там на низкой постели стояла в коленно-локтевой позе молодая женщина, и ее сразу с двух концов пользовали два молодых турка. Она при этом стонала, точнее, мычала, как будто ее душили. Во всем этом было что-то неестественное, будто бы подсмотренное в порнографическом кино со специально поставленными сценами. Вживую же выглядело это довольно мерзко. Отправление естественных потребностей - вообще-то дело не для чужих глаз. Даже ногти на ногах обрезать публично никто не будет, и брить подмышки или в паху у себя тоже. Тот турок, который трудился с переднего конца, находился к Григорьеву спиной. Он тоже был абсолютно голый, весь в поту, так усердно работал. На спине у него была восточная татуировка: полумесяц и звезда. Что-то вроде символа на турецком флаге. Другой находился лицом к Григорьеву, но с закинутой головой, оскаленными зубами и закрытыми от предчувствия наслаждения глазами. Григорьева могла видеть только сама женщина, которая выпучила глаза, но сказать ничего не могла, лишь мычала, поскольку рот у нее был занят. Было бы забавно заснять эту сценку на видео для Интернета. Неудобно, конечно, получилось, но ведь не нарочно. Закрываться надо. И дома тоже: вдруг дети войдут - у них на всю жизнь будет душевная травма.
  Григорьев однажды случайно попал на один дамский форум в Интернете, где женщины вполне серьезно обсуждали оральный секс: глотать или не глотать и как на вкус семя, и как мужчинам это дело лучше нравиться, и как избежать рвотного рефлекса (предлагались даже специальные тренировки при помощи огурцов). Тут же соседствовал вполне безобидный форум "Что почитать?" и "Какая хорошая стиральная машина?". Это все были нормальные женские бытовые вопросы. В другом разделе беременные обсуждали свою беременность, там же находился специальный дородовый счетчик, а далее матери малышей обсуждали вопросы их кормления. Следом располагался довольно рискованный форум по изменам и приключениям на стороне, и в нем Григорьев прочитал довольно интересно и красочно написанный рассказ одной неизвестной женщины про свои разнузданные сексуальные приключения в Турции, который она закончила так: "Я вернулась домой в свою привычную жизнь и повседневную суету. Никакого чувства стыда я не испытываю, поскольку ничьих судеб ломать не собираюсь, а моя личная жизнь на то и личная, чтобы никого не касаться. Моя семья любит меня, а я искренне люблю её! Но, как всякая женщина, я иногда нуждаюсь в лживых комплиментах, пустых обещаниях и в несерьезных поступках".
  Григорьев между тем шел по коридору, открывая все двери подряд. Заглянув в очередную комнату, он увидел абсолютно голую девушку, прикованную наручниками за обе руки к штырю в спинке кровати. Она была в заторможенном состоянии и плохо что соображала. Уйти просто так было невозможно, хотя это вполне могло быть и сексуальным развлечением по обоюдному согласию. На столике у кровати стояли кальян и кофейные чашки. Голубые трусики комочком лежали на полу. Другой одежды в поле зрения не наблюдалось.
  Девушка была явно под кайфом. Лицо ее показалось Григорьеву знакомым. Даша? Точно, гид Даша! Она что-то хотела сказать и не могла. Григорьев подошел и потряс ее за подбородок. Грудь у Даши была красивая, большая с широкими ареолами вокруг сосков. Она вполне могла бы без проблем прокормить ребенка, и, наверное, даже не одного.
  Григорьев встал на кровать и ударом ноги выбил в спинке кровати штырь, к которому девушка была пристегнута наручником, поднял Дашу, подобрал с пола и кинул ей трусики, она мигом натянула их на себя. Наручники болтались у Даши на руке.
  В комнате между тем появился чернявый дядька. Он вцепился, было, в Григорьева, но Григорьев костяшками пальцев ударил его под ухо. Дядька тут же ручки свои шаловливые и отпустил. Григорьев поймал его пальцами за верхнюю губу, сжал:
  - Вериз зе ки? - показал глазами на наручники. - Опен! Квикли!
  Тот что-то промычал, потянулся к заднему карману брюк. Ключ от наручников действительно обнаружился там. Между тем дядька занюнил по-русски:
  - Зачем взял девушка? Это что, твой девушка? Это мой девушка!
  Появился тут и второй - парень помоложе. Он начал как-то неприятно размахивать руками, чуть ли не тыкал Григорьеву в лицо кулаком.
  - Отвали, парень! - сказал ему Григорьев, выводя Дашу из номера.
  Потом парень попытался схватить Григорьева за руку, но Григорьев из этого захвата легко вывернулся, при этом сломав хватальщику указательный палец. Казалось бы, неопасная для жизни пустяковая травма, но парень был надолго выключен из борьбы. Увязавшемуся за ними дядьке Григорьев ударил ногой в колено. И тот тут же с воем рухнул на пол и больше уже не вставал.
  - Тебя отвести домой? - спросил он.
  Даша закивала.
  С Дашей явно что-то было не так. Ее буквально трясло. Григорьев вытащил Дашу на улицу. Изумленный охранник на входе ничего не сказал, но рассматривал голую Дашу с явным вожделением. Григорьев дал ей свою футболку. Футболка была ей здорово велика и по длине доходила до половины бедер. Теперь нагота была скрыта, и Даша уже не сверкала на всю улицу своим белым телом и полупрозрачными трусиками. На воздухе ей сразу стало лучше. Она рассказала, что действительно покурила кальян, у нее закружилась голова, и она потеряла сознание.
  Подошли к отелю, где жили гиды.
  - Дойдешь?
  - Спасибо вам большое! - Несмотря на духоту, Дашу здорово потряхивало.
  - Да не за что, Даша!
  - Сейчас я вынесу вашу футболку.
  - Хорошо. Я подожду.
  Даша ушла, а Григорьев остался на улице. Потом вышла русская девушка и передала Григорьеву футболку. Выражение лица у нее было мрачное и испуганное. Григорьев надел футболку, еще теплую после Даши, и ему это было приятно. Если нырнуть в темноту, то в такой футболке человека почти не видно. Раз Ирины не было в том ужасном отеле, то она наверняка должна быть в ночном клубе "Эдем", что располагался в конце улице.
  Вскоре он подошел к клубу. Тут только Григорьев и вспомнил про нож в ножнах на голени. Было бы неприятно, если бы нож обнаружили охранники ночного клуба. В "Эдеме" наверняка стояла рамка металлоискателя. Не доходя метров ста до клуба, Григорьев отошел к обочине дороги, вынул нож и воткнул его в землю по рукоятку, чтобы не блестел, и пошел в клуб.
  Билет в клуб стоил двадцать долларов. Войдя, Григорьев попытался сориентироваться. "Эдем" был, пожалуй, самым лучшим ночным клубом, который Григорьев когда-либо видел (впрочем, опыт его в этом деле был не слишком уж большим), народу там было битком - тысячи полторы, не меньше. Невозможно, казалось бы, никого тут найти. Здесь царило безудержное веселье, ритм бил по ушам, как молотком. Долго выдержать такой темп и звук было невозможно: или надо было идти с любимой девчонкой или хорошо поддать. Все три танцпола были забиты танцорами, все это мелькало вспышками, дергалось, колыхалось, ноги сами плясали. Любой человек уже от самого входа непроизвольно начинал дергаться.
  Хотя народу было немерено, долго искать Григорьеву не пришлось. Ирина сидела за столиком как бы в отдельной ложе с каким-то типом, судя по всему, турком лет тридцати, со стильной узорной бородкой, который постоянно что-то ей говорил и улыбался, сверкая сплошными, ослепительно белыми зубами. Его длинные до плеч курчавые черные волосы блестели и явно были по местной моде чем-то смазаны. Поведение Ирины тут было совершенно другим, нежели в баре отеля: она с интересом слушала, поддерживала беседу, весело смеялась. Они сидели очень близко, почти касаясь друг друга коленями, и турок держал ее за руку. Надо признать, довольно красивая была пара, если смотреть со стороны. Ирина - это само собой, но и он был настоящий красавец, словно актер из порнофильма, настоящий мачо. Белая рубашка в свете флуоресцирующих ламп казалась еще белей.
  И в этот момент Ирина увидела Григорьева. У нее на лице в один миг отразилось изумление и недоумение одновременно. И еще что-то непонятное. Турок проследил за ее взглядом.
  - Do you know him? (Ты его знаешь?)- явственно по губам, как услышал, прочитал Григорьев его вопрос Ирине.
  - No! - Она покачала головой и опустила глаза.
  Тогда турок взял Ирину за руку, поднялся, и они вышли из зала. Григорьев последовал за ними, но не обнаружил их в проходе. Рядом была запертая дверь с надписью "STAFF ONLY". Подошел служитель, набрал код и вошел. Григорьев мгновенно запомнил код, потом сам набрал его и без малейших колебаний вошел в другой коридор и уже там с упорством безумца начал методично заглядывать во все двери. Он должен был узнать что-то важное для себя. Зачем-то это ему было нужно. По каким-то причинам уйти он не мог. Надо было бы уйти, но не мог. Он был как Фома-неверующий, которому нужно было непременно самому "вложить персты".
  В одной комнате никого не было, даже свет был выключен. Во второй, напротив, ярко горела лампа, за столом сидели несколько человек, точнее, четверо, и раскладывали деньги по пачкам. Когда Григорьев вошел, они разом замолчали, одновременно повернули головы. Он невнятно что-то им сказал, повернулся и вышел из комнаты. Тут же услышал за спиной, как одновременно загрохотали отодвигаемые стулья, когда несколько человек разом поднялись со своих мест. И на их вопросительный взгляд Григорьев ответил:
  - I"m looking for my wife!
  И захлопнул дверь. Двинулся по коридору дальше.
  В этот момент двое крепких мужчин подошли к нему. Настроены они были очень решительно. Что-то спросили.
  Григорьев показал пальцем вглубь помещения:
  - Бу беним эшим (Это моя жена), - вдруг вылезла из него недавно услышанная фраза, возможно, и сильно перевранная. Это у бассейна в баре кто-то из подвыпивших отдыхающих мужиков днем зачем-то долго повторял ее на разные лады.
  Турок ничего на это не сказал, а попытался схватить Григорьева за шею. Впрочем, Григорьев от захвата легко ушел. Приемы рукопашного боя сидели в нем, словно программа в компьютере, которую давно не включали. Подсознание и спинной мозг работали, и только были некоторые проблемы с утраченной с возрастом гибкостью, растяжкой и скоростью, поэтому все получалось не так эффективно, как бы хотелось. Страх, заполнявший его первое время, исчез и был только бой. На тебя нападают, и ты делаешь какие-то движения и действия, защищаешься. И двое человек упали легко, как кегли, и Григорьеву удалось выйти из комнаты, потом из коридора. На выходе из клуба никто не стал его трогать и он выскочил на улицу, подумывая, что хорошо бы взять такси и уехать куда-нибудь на другой конец поселка или даже в Кемер, но в то же время понимая, что такси вполне можно догнать и остановить посередине дороги в глухом месте, и тогда будет совсем плохо. И Григорьев решил идти пешком.
  Выйдя на улицу, Григорьев увидел Ирину с ее турком. Они садились в машину. Неожиданно Григорьев заметил, как Ирина обернулась и некоторое время удивленно смотрела на него. Он не нашелся, что делать, и просто помахал ей рукой. Через миг машина умчалась красными огнями в ночь.
  Григорьев забрал из куста нож и направился к себе в отель, но вскоре заметил нескольких человек, преследующих его. К этому он не был готов, хотя имел свойство заранее просчитывать ситуации.
  
  И вот Григорьев шел по улице совсем один и за ним шли трое довольно крепких мужчин. Вид у них был угрожающий и зловещий. На фоне освещенного клуба они выглядели черными силуэтами. Перед ними на дороге вихлялись длинные тени. И деваться-то с этой улицы было некуда - тянулись сплошные заборы и торговые лавки, куда-то дергать в сторону, в проулки, на задние дворы, во тьму - без нормальной обуви, совершенно не зная местности - был не лучший выбор, а так была хоть какая-то возможность выйти на освещенное людное место, наткнуться на конный или автомобильный полицейский патруль, охранников отелей, которые постоянно дежурят на входе.
  "Чего это они за мной идут? - раздраженно подумал Григорьев. - Чего им от меня надо? Ведь мне от них ничего не нужно. Пусть делают свои темные делишки, наверняка наркотики, девочки, которые сами же и лезут в капкан, какие-то еще нелегальные штучки. Какое мне дело!"
   Он недоумевал. Ситуация получалась неприятная. Волновало Григорьева только то, что как Машка, если что, доберется без него до Питера и, не дай Бог, напугается, будет рыдать. Консул российский, что ли будет этим заниматься? Да, наверняка у него тут свои какие-нибудь дела, а всякие лишние проблемы с согражданами он наверняка воспринимает как нудную помеху. Консулы отправляют каждый год из Турции человек тридцать-сорок туристов в цинковых гробах - никак не меньше, причем треть составляют дети".
  Помнится, одного российского туриста в Анталии столкнули в шахту лифта. Исчезновение человека обнаружили только в аэропорту при регистрации билетов. А дело то было темное. Официально сказали, что он сам упал туда с перепою. А что еще могли сказать?
  Жалко, что никого нет рядом ребят из Парусного. Эти типы вроде Тарасика или Фомы почему-то всегда точно знали, что надо делать в данный конкретный момент. С ними все было бы по-другому, даже интересно. Однако ни Тарасика, ни Фомы рядом, увы, не было. Интересно, что бы они предложили в данной ситуации, наверняка что-нибудь типа: "Ты, Гриня, валишь первого, а я вон того, толстого, начинаем по моей команде!"
  Еще по дороге в клуб Григорьев заметил один магазин, который можно было проскочить насквозь и выйти на задний двор, где днем паслась коза, и там был проход, где можно было бы исчезнуть в полной тьме. Но далеко было еще идти до того магазина. Налево же тянулся бесконечный забор. Некуда было не деться.
  И Григорьев побежал. Однако добежать до отелей у него не получилось всего-то каких-то всего каких-то ста-ста пятидесяти метров. Его обогнала машина и затормозила чуть впереди, заехав передними колесами на тротуар. Двери открылись, и оттуда вышли еще двое.
  Путь был отрезан. Григорьев инстинктивно обернулся назад. На него, как груженый песком самосвал, пер здоровенный усатый турок. Григорьев неожиданно для самого себя ударил его ногой в живот - и получилось все равно, что в подушку. Показалось, что без особого эффекта. Тогда он засадил туда же ногой еще один раз, и этот удар видимо дошел - толстяк охнул и сел на землю, хватая ртом воздух.
  И в этот момент Григорьева ударили сбоку по голове чем-то твердым - то ли бутылкой, то ли дубинкой. Половина лица у Григорьева сразу будто замерзла, но больно пока не было, хотя неожиданно его потащило в сторону, и он, не удержавшись, упал на колено. И вроде сознание не полностью потерял, а встать не получалось. Попытался и снова повалился, получив при этом еще удар ботинком по голове и в живот. Григорьев даже испытал некоторое отстраненное удивление: неужели, это все. И "погрузился" в забытье, как в туман.
  
  Григорьев "всплыл" из этого тумана от плеска воды, когда его тащили за руки и за ноги по неизвестному пирсу. Как будто вынырнул и услышал оглушительный звон цикад. Понятно, идея у нападавших была простая: пьяный русский турист упал в море и утонул. На вскрытии обнаружат легкие, полные морской воды - значит, упал еще живой. Все эти дни стояла ветреная погода, и на пирсе лежали камни, которыми купальщики придавливали свои пляжные тапки, чтобы их не сдуло ветром в море. Никакого страха Григорьев не ощущал, а испытывал только глубокую тоску и грусть. Когда его бросили в конце пирса на настил, лысый турок нагнулся над ним, чтобы снять часы (это и был поддельный "Вашерон Константин"), начал расстегивать ремешок. И попался. В этот самый миг Григорьев, нащупав лежащий на пирсе камень, схватил его и сильно ударил им лысого в висок. Турок беззвучно повалился набок, с плеском упав с пирса в воду. Потом, Григорьев кинул камень в другого, который стоял у него в ногах, и тут же сам, перекатившись, упал с пирса. Всплеск словно оглушил его. Сначала была полная чернота. В этой черноте он вынырнул уже под настилом. Держась за ржавую сваю, чуть отдышался. Теперь он находился в своей среде, в которой превосходил противников. Брюки прилипли к ногам и задрать их было неудобно. Неожиданно чьи-то сильные руки обхватили его сзади, погрузили в воду и попытались там удержать, но он без труда развел захват, схватив противника за мизинцы, потом сделал скрут-"юлу" и ударил нападавшего кулаком в солнечное сплетение. Под водой этот удар принес немедленный результат. Парень сразу хлебнул воды. Григорьев, немного придержал его под водой и всплыл. На пирсе страшно ругались, топотали. Потом на плеск и шум борьбы с пирса прыгнул еще и третий. И это было в тот самый момент, когда Григорьев уже вынул нож. Нож был довольно короткий - лезвие всего сантиметров пятнадцать. Штатный нож боевого пловца значительно длиннее - чуть более тридцати сантиметров. Но пусть у Григорьева не было настоящего ножа, как не было и четырехствольного подводного пистолета, стреляющего стальными пиками, специального ножа со сжатым газом, но в этот миг он уже почувствовал себя абсолютно вооруженным, как если бы человек, убегающий от преступников, внезапно нашел на дороге заряженный пистолет. Парень, прыгнувший с пирса последним, в брызгах и ярости поплыл прямо на него, что-то угрожающе крича по-своему, и судя по всему, это был действительно хороший пловец. Но в любом случае он никогда не был боевым водолазом и не тренировался часами в полном снаряжении сначала на суше, а потом в воде и под водой, и поэтому шансов против Григорьева у него не было никаких. Вряд ли нападавшие могли знать, как драться в воде и под водой. Плотность воды в 750 раз больше плотности воздуха. Под водой сильно не ударишь, здесь нужен специальный опыт. И этому опыту Григорьева долго и упорно учили. Тут он не боялся даже огнестрельного оружия, потому что застрелить человека в воде довольно сложно. Для этого нужно попасть прямо в голову. Григорьев нырнул, и тот парень нырнул за ним тоже, пытаясь схватить и утопить, и там, под водой, Григорьев дважды ударил его ножом: в надключичную область и в подмышку. Потом еще добавил и в пах - оттуда всегда развивается сильное кровотечение. Все было отработано на автомате: плечевая, лучевая и подключичные артерии и далее: укол в границу паха и верхней части бедра - в бедренную артерию. А затем он просто не дал парню всплыть.
  Не увидев больше никого на поверхности, Григорьев, вдохнув воздух, нырнул и проплыл под водой как можно дальше от пирса. Он вынырнул метров через тридцать. Посмотрел в сторону пирса: показалось, там еще кто-то стоял, потом принесли фонарь, светили в воду, а может, это были просто блики. Огни Анталии, переливаясь, мерцали сплошной полосой. Фонари слепили с берега. Оттуда доносилась музыка, но не мелодия - только ритм. Это была пресловутая дискотека "Жесть", оттуда веером расходились лучи вращающегося прожектора. "Дум-дум-дум". Ориентируясь на этот звук и свет, Григорьев и поплыл. В море была тьма, и вода - как чернила. Он поплыл параллельно берегу в сторону другого пирса. Кожу на голове в месте удара довольно сильно щипало, да и сама голова трещала. Кровь текла на лицо, заливая глаза, Григорьев прямо в воде снял футболку и намотал ее на голову в виде тюрбана. Нож вместе с ножнами по отдельности Григорьев с некоторым сожалением забросил подальше в море - за буйки. Поплыл к берегу и вскоре животом и коленями коснулся прибрежных камней. Футболка наверняка была пропитана кровью. Григорьев выполоскал ее в море и снова накрутил на голову. Снял и выжал брюки, потом напялил их снова. В заднем кармане штанов обнаружилась мокрая долларовая десятка. Когда, хлюпая сандалиями, шел через пляж, услышал из темноты стоны и вздохи - какая-то парочка шумно, со стонами занималась любовью на лежаке.
  Громко чавкая намокшими сандалиями, Григорьев двинулся к отелю по темной противоположной стороне улицы, где торговых лавок и магазинов не было и народ почти не встречался.
  В тот самый момент, когда он входил в ворота отеля, мимо него по тротуару, цокая копытами, проехал наряд конной полиции - двое верхом. Когда они были нужны, их не было, а тут вдруг - нате вам - объявились.
  Хотя на руке у Григорьева не было браслета, охранник при входе на него даже не посмотрел: он знал Григорьева в лицо. Григорьева слегка покачивало, - как говорится, "штормило", но вокруг от выпивки покачивалось большинство мужчин. Григорьев ощущал некоторую слабость в ногах и почти невыносимую жажду, скорее всего, от кровопотери. Днем за доллар он купил большую бутылку воды и теперь жаждал добраться до холодильника и до этой самой бутылки и пить, пить и пить.
  Вечер в отеле протекал как обычно, своим чередом. Дети смотрели в холле огромный телевизор с выключенным звуком и одновременно играли в карты. И самые маленькие были, зевали, может быть, ждали родителей. В холле они были как бы под надзором охраны. А в номере одним и страшно, и мало ли что еще в голову взбредет: выйти на балкон, например. Хорошо еще, дети попались спокойные: играли себе и играли, а то бывали и такие, и не совсем маленькие уже - лет пяти-шести, что вдруг начнут вопить, как резаные: "Где моя мама, где моя мама?" и так безостановочно. А эти ходили, как зомби, вытаращив сонные глазки, спотыкаясь на ходу, но не орали. Матери их где-то тряслись на дискотеках, занимались своими делами.
  Был час ночи, для юга еще не слишком поздно. Дискотеки, рестораны работали до утра, и у бара народ еще сидел, выпивал, правда, уже за деньги. Вторую дверь в отель со двора от бассейна в десять вечера перекрывали и приходилось идти мимо рецепции. Григорьев так и прочавкал в своих раскисших сандалиях. Никто не обратил на него никакого внимания.
  Проблема состояла в том, что ключ от номера был у Машки, которую надо было, скорей всего, искать в баре, а идти туда совсем не хотелось, или, что еще хуже, Машка могла оставить его в рецепции, куда появляться в таком виде тем более было нежелательно. Хотя и можно было бы притвориться сильно пьяным - что тут такого! Григорьев, однако, сначала решил подняться в номер.
  Машка, к его удивлению, оказалась там, хотя и не спала, а наоборот, куда-то еще собиралась.
  Когда Григорьев постучал в номер и вошел с тюрбаном из футболки на голове, она открыла рот, хотела заорать, потом захлопнула рот, и так и села на постель с круглыми от ужаса глазами.
  - Все нормально - я просто упал на берегу - поскользнулся на булдыганах! - криво улыбнулся Григорьев.
  В ванной он посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся: "Съездил, дядя, славно отдохнул!" Размотал футболку, осторожно пощупал голову. Шишка на голове была здоровенная и болезненная, но кожа - явно цела, без рассечения, хотя и имелась приличная ссадина. Кровь уже не текла. Григорьев же поначалу очень боялся, что придется зашивать.
  На ночь Григорьев выпил растворимого шипучего аспирина. Спал он на удивление хорошо. Проснувшись, сразу полез в холодильник - пить холодную воду.
  Утром отек немного спустился на левый глаз, однако на голову Григорьев напялил шапку с козырьком, а на глаза - надел темные очки.
  Сходили с Машкой на море, искупались на прощанье, по традиции бросили в воду монетки. Потом Машка побежала в номер собираться, а Григорьев остался посидеть еще. Пляж жил своей каждодневной жизнью. Хосе Игнасио распределял людей по лежакам, оказывал услуги. Никого из трех подруг видно не было. На дальнем пирсе толпой стояли какие-то люди, но и на ближнем тоже стояли. До них было далеко, и детали Григорьев не различал.
  Тут на пляже появилась Наталья, расположилась на лежаке с очередной книжкой.
  - Наши красотки еще спят! - тут же сообщила она Григорьеву, не дожидаясь его вопроса. - А вы сегодня когда уезжаете?
  - Сказали, что автобус будет в ровно двенадцать.
  - Может быть, они еще и придут проводить.
  - Я думаю, не придут.
  - Почему ты так думаешь?
  - Да так...
  Провожать Григорьева пришли только Наталья и сонная Олеся, а Машку - целая толпа гомонящих и рыдающих подростков. Посидели, выпили в баре у бассейна на посошок традиционного "оленьего напитка" - местной водки-ракии с фантой. Про Ирину Григорьев даже и не спрашивал.
  Действительно ровно в двенадцать подали автобус.
  "Хотя бы один последний раз ее увидеть!" - с тоской подумал Григорьев, подхватывая сумки.
  Погрузили вещи. До отъезда оставалась буквально одна минута, когда Григорьев вдруг вздрогнул: Ирина все-таки пришла. Лицо ее было несколько напряженным. Григорьев взял ее за руку: пальцы были ледяные. Григорьев обнял Ирину, прижал ее к себе, поцеловал в угол рта, и на этот раз она от него не отстранилась, внимательно глядя ему в глаза.
  В оставшиеся полминуты они поговорили о чем-то несущественном, потом Григорьев сказал:
  - Прощай! Береги себя. Мне будет тебя не хватать.
  Повисла небольшая пауза.
  - Мне тебя - тоже! - все-таки сказала она.
  На этом все и закончилось.
  По дороге в аэропорт отъезжающих традиционно завезли в магазин турецких сладостей. Там, и еще в аэропорту люди тратят последние деньги. Машка в магазин не пошла, а тут же в уличном кафе мгновенно слопала огромный гамбургер - как будто несколько дней не ела.
  В самолете Григорьев спал.
  Наконец, объявили скорую посадку и температуру в аэропорту Санкт-Петербурга - шестнадцать градусов. Прошли пограничный контроль и стали ждать выдачу багажа. Выползла, наконец, и дорожная сумка Григорьева и за ней здоровенный Машкин чемодан. Однажды в жизни у Григорьева случилось так, что его багаж не прилетел. Мерзкое было ощущение. Стоишь один рядом с лентой, и чего-то ждешь. Лента вдруг останавливается, а вещей так и нет. Он тогда остался вообще без всего: не было даже зубной щетки. С тех пор появление вещей на транспортерной ленте всегда вызывало у Григорьева радостное удивление.
  Наконец вышли из здания аэропорта. Как и полагается, Петербург встретил их холодным ветром и низким серым небом. Оба тут же застучали зубами.
  Машина на стоянке стояла вся грязная, в толстом слое пыли, присохшей после прошедших дождей. Пришлось брать тряпку и оттирать стекла.
  Григорьев сначала завез Машку к матери, потом поехал к себе. Дома его встретила затхлая тишина. Казалось, что и прошло всего-то ничего - каких-то две недели, а в квартире царило пыльное запустение. Григорьев, не в силах и минуты переносить одиночество, чуть поколебавшись, набрал телефон Алены. Сигнал, вроде проходил, но трубку никто не брал. Через полчаса набрал еще раз - и с тем же результатом. Григорьев помотал головой, отгоняя от себя поганые мысли, включил телевизор. По кабельному каналу показывали традиционную ночную эротику: кто-то кого-то драл со стонами и криками, сцена почти один в один напоминала ту, что он не так давно видел вживую. И тут была своя унификация, стандартизация и глобализация. Тут тоже никто никого не любил. Смотреть одному на это было просто невозможно. На часах было половина первого ночи, значит, в Турции полдвенадцатого, в это самое время Ирина как раз выходит из отеля и садится в поджидающую ее машину. Григорьев выпил пару рюмок коньяку и лег спать.
  Алена позвонила сама утром, разбудила его звонком, что-то такое долго и путано объяснила, будто бы вечером не слышала телефона потому-то и потому-то и так далее. Понятно, что это тоже была ложь. Она вполне могла и соврать: лежать с кем-нибудь в постели, а брать трубку в этот момент и врать Григорьеву при другом человеке, возможно, было неудобно. Он знал некоторых ребят: если девчонке звонят, то они специально продолжают базарить, не снижая голоса, а ведь вдруг это мать звонит или другой парень, или просто по делу, а если поздно, то получается неудобно, а им по фиг. Пока Григорьев ждал Алену, ему позвонили с работы: "Приходи в себя и давай в понедельник на работу - много дел!" Потом, наконец, приехала Алена. Выглядела она очень соблазнительно.
  Впрочем, не исключено, что она тут без Григорьева тоже неплохо проводила время. У нее была своя таинственная жизнь, про которую Григорьев ничего не знал, да и знать, впрочем, не желал. И подружка была у нее близкая Жанна - оторви и брось. Запросто могла позвонить Алене:
  - Твой в отъезде? Пошли, что ли, пошуршим!
  - А там будут симпатичные мальчики?
  - Будут, будут. Так что на всякий случай возьми "презики"! А то получится как в прошлый раз.
  Григорьев с Аленой тут же залезли в постель, после близости часик вздремнули, потом Алена с воодушевлением занялась ссадиной на голове у Григорьева. Еще и на боку чуть сзади у Григорьева Алена обнаружила здоровенный кровоподтек. Когда-то она закончила медучилище и некоторое время работала медсестрой в травмпункте при какой-то больнице. С того времени у нее осталась масса леденящих кровь (типа одному мужику яйца оторвало), а то и смешных историй (например, мужик на спор засунул яйца в чугунную решетку на улице, а вынуть назад уже не смог и его вырезали автогеном). До сих пор ее часто дергали по разным медицинским вопросам: она делала кому-то на дому уколы и даже ставила капельницы. Помнится, весной позвонили одни знакомые, что у ребенка какая-то непонятная сыпь. Она поехала туда посмотреть на малыша. Время было позднее, и Григорьев поехал с ней. Приехали, вошли в детскую. В комнате зачем-то был включен дополнительный обогреватель, отчего стояла страшная жара. Двухнедельный ребенок, укутанный в одеяло, парился и был мокрый от пота и весь в прыщах. Молодая мамаша, лет двадцати двух, еще ничего не умеющая, паниковала, металась по комнате и лихорадочно курила. Еще оказалось, что она жрала что ни попадя, и это притом, что кормила грудью, да еще к тому же еще и курила, как паровоз, причем прокурена была вся комната - аж занавески были желтые. На все упреки она отвечала: "Курить бросить никак не могу" и "Постоянно хочется вкусненького". Что тут сказать: полная неизлечимая дура!
  Известно, что на многие вещи человек влиять не может, они происходят сами по себе. Так получилось и с Аленой, которая как-то сама завелась в квартире Григорьева, как моль, жила там и потихоньку обрастала вещами, тапочками, зубными щетками, все чаще стали попадаться ее трусики, бюстгальтеры, колготки, халатики, крема, еще какие-то безделушки на полу, на которые непременно наступаешь босиком. Зайдешь с улицы в прихожую - а там у тебя уже сидят в рядок лягушечки одна меньше другой. Она собиралась и кота притащить, но Григорьев угрожал аллергией себе и лютой смертью и коту, и самой Алене.
  Они с Григорьевым познакомились совершенно случайно, в тот же день переспали, и с тех пор общались уже довольно долго - с полгода, наверно, но Григорьев до сих пор не знал, любит ли он ее или нет, и, тем более, любит ли она его или просто делает вид, что любит. Однозначного ответа на этот вопрос не было. Иногда Григорьев замечал, как она смотрит на других мужчин. Очень избирательно, словно продолжает искать кого-то своего. Странно, но ей почему-то нравились парни младше ее. Хотя ей и самой-то было всего-то двадцать пять, но обожала она почему-то восемнадцатилетних - прямо так и загоралась. По каким-то неизвестным причинам ее к ним непреодолимо тянуло. Какого-нибудь смазливенького старшеклассника тут же бы и затискала, и не исключено, что затащила бы к себе в постель. Ей надо было бы работать медсестрой в военном городке среди солдат. И в то же время Алена почему-то жила с Григорьевым. Она была очень хороша, и жить с ней было хорошо, спокойно. Иногда Григорьев, просыпаясь раньше нее, лежал рядом и любовался ею обнаженной. Но любил ли Григорьев ее? Он и сам не знал. Так нередко бывает: те, кого мы любим, не любят нас, а мы не любим тех, которые нас любят. А бывает, что никто никого не любит, а просто едят и спят вместе, и тоже вроде ничего, все довольны.
  У Алены, конечно же, были свои прибабахи. Существует теория, что человек произошел от обезьяны, однако кто от кого произошел в реальности - неизвестно и доныне. Может быть, все произошли по-разному. Но вот Алена - та точно происходила от обезьяны: обожала давить прыщи. Иногда переворачивала Григорьева на живот и с наслаждением что-то давила у него на спине и притом довольно больно, с торжеством показывая на кончике указательного пальца какую-то сальную пробку. Григорьев ойкал, ругался, называл ее приставучей мухой, но ничего поделать с ней не мог. Такова была ее натура. Стоило только Григорьеву снять рубашку и повернутся к ней спиной, как она тут же вцеплялась своими острыми ногтями ему в кожу...
  Понятно, Алена была вольна уйти, когда и куда хочет, но все-таки оставалась здесь. Что было в этой симпатичной головке, лежащей сейчас у него на плече, Григорьев даже не предполагал, как и не представлял, что творится в голове у Ирины и огромного числа других женщин, населяющих этот мир. Выйти замуж, родить ребенка, нравиться всем мужчинам, иметь шубу, дом, большую кухню, машину, много денег, чтобы покупать и покупать бесчисленные тряпки. Еще чего-то?
  Помнится, после первой ночи утром Алена спросила Григорьева: "Слушай, а сколько тебе вообще лет? Мне - двадцать пять". - "Мне? Мне - сорок. Скоро будет пятьдесят", - несколько замявшись, неопределенно ответил Григорьев расплывчатой фразой, наподобие которой слышал в каком-то японском фильме. Впервые в жизни вопрос о возрасте смутил его.
  Несмотря на существенную разницу в годах, Алена никогда не называла его "папиком". Григорьев готов был быть кем угодно, но только не "папиком". Как-то видел однажды, как две молодые девушки за соседним столиком бурно обсуждали, как бы незаметно сбежать от своего надоедливого "папика" к некоему Ромке и там хорошенько бухнуть и от души потрахаться с нормальными пацанами. Тут появился и сам "папик" - пузан годами чуть за сорок, как раз ровесник Григорьеву, довольно бодрый, лысоватый, с золотыми часами, хотя и с некоторой одышкой и несколько обрюзгший, да и к тому же ниже обеих девушек на полголовы. Первая мысль Григорьева была никогда не доводить себя до такого. Однако следует отдать "папику" должное, судя по всему, это был легкий в общении человек, не вязкий, не утомительный, как говорится, "на уши не садился", да и наверняка подружкам своим цену хорошо знал. Однажды Григорьев слышал, как одна девушка жаловалась на своего молодого человека: "Душный он, постоянно звонит: "Ты что делаешь?" Да какое твое дело, что я делаю. Может, я в туалете сижу, подмываюсь. А если не беру трубку, то пишет SMSы: "Почему не берешь трубку, что ты там делаешь?" Уже достал!"
  Сама же Алена в свои двадцать пять считала себя очень взрослой и опытной женщиной. Как-то весной сидели в кафе компанией, Алена с двумя подружками непрерывно, как воробьи, стрекотали о своем женском. В центре этого обсуждения была история какой-то еще одной их подруги, которая жила с неким юношей восемнадцати лет, в то время как самой ей было двадцать четыре. Подружки говорили: "конечно, как опытная женщина ты должна ему помочь..." Григорьев тогда, как только услышал про "опытную женщину" (она сидела тут же - еще девчонка девчонкой), насилу удержался от смеха. Суть дела состояла в том, что обормота отчислили из института за прогулы и тут же появился участковый - вручать ему повестку в военкомат. Сразу же все окружающие женщины впали в панику: как же, дитя заберут, и особенно эта влюбленная, вошедшая во вкус "опытная женщина", которая вовсе не намерена была терять юного любовника и поэтому собиралась спасать его любым способом, вплоть до самого что ни есть женского - внезапно забеременеть, хотя такие вещи вроде бы уже не прокатывали. Григорьев еще тогда подумал, что у парня есть прекрасная возможность и, главное, хороший повод свалить из этого бабского курятника, пока его не укатали и не вконец обабили. А такому обормоту армия как раз была бы только на пользу, и, судя по его верткому раздолбайскому характеру, можно было предполагать, что он и там прекрасно устроится. Девушки сочувствовали подруге и предлагали свои варианты, как можно надежно спрятать "косильщика", пока не кончился срок призыва.
  - Назовите мне адрес, я непременно позвоню в военкомат, чтобы его забрали! - не выдержал все-таки Григорьев. Девушки с негодованием накинулись на него с попреками.
  Алена тоже принимала в судьбе этого парня, как показалось Григорьеву, подозрительно активное участие и даже предлагала чуть ли не поселить его у себя. "Ага, пусти козла в огород!" - процедил сквозь зубы Григорьев. Алена хотела возмутиться, но, увидев выражение лица Григорьева, смешалась и больше разговора об этом не заводила. Тот косильщик, судя по всему, вполне мог трахать и всех подруг - и поочередно и сразу вместе. Одна надежда была, что та основная подружка была по характеру больно уж ревнивая и не собиралась ни с кем делиться, даже с Аленой. Кроме того, она собиралась от этого "косильщика" забеременеть и вроде бы как женить его на себе, а в таком деле подруг и друзей не бывает.
  Вспомнив об этом, Григорьев ухмыльнулся. Только тут его начало отпускать. Он лежал в своей постели, а Алена шастала по квартире абсолютно голая туда-сюда, таскала перекись, йод и пластыри. Григорьев уже подумывал еще разочек в паузе завалить ее. Судя по Алениному виду и поведению (она как бы невзначай касалась Григорьева грудью, и попкой крутила очень даже призывно), она тоже была не против.
  Кстати, Алена притащила с собой бесплатную газету, которую раздавали при входе в метро. Григорьев пролистал ее, чтобы узнать, что в Питере происходит новенького. В газете шла дискуссия на тему: возможно ли в возрасте за тридцать найти себе близкого человека. Вывод был такой: дело это практически безнадежное, но все-таки не надо терять надежду.
  
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"