Над тесными улицами, петляющими меж каменных стен, плыл далёкий перезвон колоколов. Сначала вступили мягкие басы аббатства Сент-Этьен, им откликнулось пение башен аббатства Сен-Бенин, заговорили, перекликаясь, звонницы церквей в предместьях: Сен-Мишель, Сен-Пьер, Новый Рынок - вторили друг другу. Размеренно и важно гудел колокол замковой капеллы, созывая к обедне челядь герцога.
Небо раскинулось над паутиной тесных кварталов, безмятежное и просторное... Под громадами подсвеченных солнцем облаков кружили голуби.
Улицы были пустынны: большинство простых людей жили в предместьях, поскольку жизнь в Городе, под защитой мощных башен, стоила отнюдь не дёшево...
По горбатому мостику над Сюзоном простучали колёса экипажа, и четыре лошади, запряжённые цугом, остановились у дверей трёхэтажного каменного дома: постоялого двора под огромной позолоченной вывеской. За высокой стеной напротив, судя по звукам, располагались скотный двор и конюшни, обслуживающие гостиницу.
Один из всадников, сопровождавших экипаж, на вороном коне, по виду - дворянин, спешился, открыл дверцу и протянул руку.
- Мадам графиня, мы прибыли.
На булыжники мостовой спустилась юная красавица в бело-алом наряде - изящном, но скромном, вполне достойном звания дорожного туалета дамы благородного рода. Мужчина поцеловал её руку и повёл к крыльцу гостиницы.
Пока знатный путешественник провожал свою спутницу, из экипажа выбрались ещё двое. Второй всадник (если судить по тёмному костюму с белым воротничком - врач) тоже спрыгнул с коня и помог светловолосой женщине, по-видимому, компаньонке графини, вывести из повозки молодого мужчину с повязкой на глазах. Он опирался на плечи своих поводырей и, судя по всему, был совершенно слеп.
Когда свита добралась до входа, конюхи, выскочившие из ворот на противоположной стороне улицы, уже поставили карету на служебный двор, а трактирщик в зале гостиницы вовсю рассыпал любезности господам. Вокруг суетилась прислуга.
- Такая честь, монсеньор! Не извольте ни о чём беспокоиться. У нас часто бывают знатные путники, и ещё ни один не остался в претензии. Тут всё к услугам вашего сиятельства! Как видите, даже обедня не помеха - постояльцы превыше всего! У нас не какая-нибудь богомольная Лозанна, для дижонца на первом месте - угодить благородным господам! Вам здесь понравится, великолепный монсеньор, и вам, ослепительная мадам. Следуйте за мной, комнаты готовы... Осторожно, мадам, не споткнитесь на лестнице... Сюда, сюда!
- Позаботьтесь о моих людях, - властно и сухо распоряжался приезжий. - Девушке отведите комнату, смежную с комнатой мадам: компаньонка моей жены должна являться по первому зову. Врача и раненого поселите вместе. И принесите еды - всем! Ну, и не забудьте о наших лошадях...
Трактирщик, не переставая кланяться, махнул рукой, и к замершей в дверях свите приезжего подскочил расторопный малый.
- Идёмте, комнаты покажу!
Врач и белокурая женщина, поддерживая раненого, пересекли обеденный зал гостиницы следом за провожатым.
Надо сказать, зал потрясал размерами. Прочные дубовые балки поддерживали высокий потолок, в дальнем конце зиял зев пустого сейчас камина, над которым можно было жарить быка, на столах сияли белизной скатерти, а на лавках были постелены шкуры. Сквозь большие окна, прикрытые роскошными золотистыми шторами, лились воздух и свет, а вдоль стен расхаживали, поглядывая на улицу, молодцы с пудовыми кулаками, один вид которых мог отбить у возможных прохожих буянов желание проявить удаль. Хорошенькие служанки в аккуратных передниках разносили на просторных подносах угощенье гостям. Угощенье, как заметил, мельком глянув, врач, способно было удовлетворить самый требовательный вкус.
Судя по всему, остановиться в этой гостинице могли себе позволить только очень богатые люди...
- Прошу сюда! - вёл провожатый вверх по лестнице, застеленной алой дорожкой. Перед ними открылся длинный коридор, освещённый светильниками. - Вот здесь комната для мадемуазель. Прошу вас! - он распахнул дверь перед белокурой девушкой. - Она сообщается, как просил монсеньор, с комнатой её сиятельства. Чуть дальше - комната самого монсеньора.
Девушка кивнула и закрыла за собой двери. Слуга обернулся к врачу и раненому.
- А вам, мэтр, немного выше, на третьем этаже. Лестница в конце коридора. Прошу!
Мэтр только вздохнул и покрепче взял за руку слепого.
Ступенька за ступенькой, они преодолели ещё один этаж, поднявшись туда, где находились комнаты для гостей победнее. Служка передал врачу ключи от номера и, сказав, что через десять минут подадут обед, ушёл.
Медик, облегчённо вздохнув, усадил больного на кровать у стены и огляделся. Меблировка была скромной, но не грубой. Две постели, застеленные чистым бельём, комод, обеденный стол. В углу темнел очаг, а над ним, на полке, стояла новая свеча.
- Недурно, - хмыкнул врач. - Можно и делом заняться... Принесут обед, попрошу кувшин со свежей водой. Повязку поменяем.
Раненый, тяжело вздохнув, откинулся на подушки и отвернулся к стене.
- Парень, так и будем молчать? - нахмурился врач. - Есть-то будешь?..
- Я не хочу, - глухо ответил слепой.
- Ну-ну, - усмехнулся врач. - Четвёртый день. Подъедаем собственные скудные припасы. Когда закончатся, что будем делать?
- Что вы со мной возитесь, мэтр Джеронимо? - почти огрызнулся пациент. - Что вы с Бьянкой в меня вцепились?
- Я давал клятву помогать страждущим, - серьёзно ответил мэтр. - А Бьянка - целительница по призванию. Кроме того... - итальянец умолк.
- Что?
- Кроме того, твой случай любопытен. Никогда не встречал подобного: кожа лица не повреждена, а на роговице ожог.
Бургундец криво усмехнулся.
- Разве вам, мэтр, ваши господа ничего не объяснили?
- Только то, что нашли тебя в лугах, парень. Остальное, честно говоря, не моё дело... - Джеронимо улыбнулся, крутя в руках пузырёк с успокаивающей мазью, извлечённый из дорожного сундучка. - Хотя подозреваю, что здесь моё искусство противостоит искусству госпожи графини...
- Какого чёрта они потащили меня с собой? - почти беззвучно пробормотал молодой солдат.
- Есть такое понятие - жалость, - ответил врач, изучая на свет содержимое пузырька.
- Скажите, а зрение у меня восстановится? - жадно спросил юноша. Джеронимо пристально на него взглянул.
- Если бы это был обычный ожог, скажем, от яда, то я мог бы ручаться. Но магия... Право, не стану обнадёживать.
- Почему мне предлагают еду за деньги... - юноша запнулся, но продолжил: - ...за деньги его сиятельства? Хотя мой отряд... и я...
Джеронимо прервал собеседника.
- Не знаю, что там произошло между твоим отрядом и его сиятельством. Понимаю, что ничего хорошего, раз вмешалась мадам. Но они простили тебя - а ты слишком горд, чтобы принять прощение просто так. Я прав?
Бургундец резко сел, скрестив руки на груди. Хотел что-то ответить, но промолчал. Джеронимо добродушно усмехнулся.
- Не злись, парень. Может, всё же скажешь, как тебя зовут?
- Жоффруа, - помолчав, ответил больной.
- Ешь, Жоффруа. Научись принимать сострадание.
Юноша криво усмехнулся и молча полез в свой дорожный мешок за сухарями. Джеронимо нахмурился, бросил салфетку на стол - и вышел из комнаты.
* * *
Милица стояла у распахнутого окна и смотрела на улицу. Солнце золотило её пряди, распущенные по плечам. За окном высились островерхие крыши двух- и одноэтажных домов Дижона, башни крепостной стены, а ещё дальше, в предместьях - шпили колокольных звонниц.
- Говорят, эти укрепления строили ещё римляне, - муж неслышно подошёл сзади и обнял за плечи. - И в основании многих здешних церквей заложены плиты, вытащенные из римских домов, храмов и даже гробниц.
Милица вздохнула, опустив голову, и отвернулась от окна. Граф любовался её нежным профилем в золотом ореоле запутавшегося в волосах солнца.
- Если вдуматься, то звучит жутковато, - сжала она губы. - Разорённые храмы, осквернённые гробницы - и в основание церкви. Может ли на неё снизойти истинная святость? Или бог приемлет и такие дары?
Фрэнсис с улыбкой покачал головой.
- Ведьма, ведьма... Тёмная проповедница. Я вижу, ты колдовала?
- Когда? - изумилась девушка.
- Насколько я помню, цвет бархата на твоём верхнем платье был красным. А сейчас - тёмно-зелёный.
Волшебница негромко рассмеялась.
- Это не сильное колдовство. Проще иллюзии. Мне захотелось разнообразия!
Муж нахмурился.
- Мадам, я надеюсь, вы не забываете о своём положении?
- О, ни на секунду, монсеньор! - улыбнулась Милица, уводя его в глубину комнаты. - Не будьте занудой! Может, вы развлечёте меня ещё каким-нибудь рассказом о здешних достопримечательностях?..
Фрэнсис, не удержавшись, рассмеялся.
- За обедом, моя леди. И не только расскажу - вы их попробуете! Сразу предупреждаю: как правило, обед господ куда разнообразнее, чем обед слуг. Так что извольте приготовиться...
Милица, тоже рассмеявшись, с наслаждением упала в мягкое кресло, обитое бархатом.
- Как замечательно, - прошептала она. - Такие комнаты... Предупредительные слуги... И всё это - для меня!
Лорд, мягко ступая кожаными сапогами по ковру, подошёл к ней и опустился прямо на пол, положив голову на подлокотник кресла, возле руки любимой.
- Если бы я мог подарить тебе хотя бы графство... Дворянин без земли! Чего стоит мой титул?.. - горько прошептал он. - Что я могу дать тебе и нашему сыну? Комнатки на постоялых дворах?..
- Фрэнки, - Мили нежно провела рукой по его волосам. - Ты же знаешь, мне неважно, где жить, если я с тобой.
- Зато мне - важно. Тысяча талеров - большая сумма, но не бесконечная. Если жить скромно, как сейчас, нам хватит её на год-полтора. А потом?..
- Фрэнсис, - строго заметила Милица, - моему отцу этой суммы хватило бы на всю жизнь, да ещё осталось бы внукам и правнукам.
- Мы не крестьяне, любимая, - возразил лорд. - У нас теперь есть врач, а у тебя - компаньонка. Пусть я им не плачу, но я содержу их. Шесть лошадей, кучер, которого мы наняли в Сен-Мишель. Нам нужна хорошая одежда и еда. Особенно тебе... Потому я и говорю: тысячи талеров нам хватит самое большее на год-полтора. Для странствующего рыцаря существует только один доход - с побед на турнирах. Ну, ещё война, разумеется...
- Не смей даже думать! - девушка порывисто стиснула руку мужа. - Не смей... Я не могу ради денег посылать тебя навстречу смертельной опасности.
- Я говорю о том же, Милица, - тяжело вздохнул граф. - Я не трус, ты неоднократно могла в этом убедиться. Но я обязан думать о тебе. И о нашем ребёнке. Для дворянина единственный надежный источник дохода - феод...
- Но... - Милица запнулась. - Я не понимаю тебя. Ведь твоё поместье - у Дика, и ничего с этим уже не поделаешь... А феод просто так, с неба, не свалится... Фрэнсис, давай забудем о титулах и прочем вздоре! Мне неважно, кто ты - граф или простой человек. Мне важно, что рядом со мной мужчина, которого я люблю. Ты можешь охотиться. В лесном домике ты научился тачать сапоги, плотничать, чинить крышу... Разве ты не заработаешь нам на кусок хлеба? Разве я не смогу содержать дом без служанок?.. - девушка нежно накрыла руку лорда своей.
- Нет! - Фрэнсис резко вскочил. - Ты не понимаешь! Я дворянин. Я норманн. В моих жилах течёт благородная кровь воинов-завоевателей. И что ты мне предлагаешь? Чинить крыши и кланяться равным мне?! Мой сын должен носить меч, а не стучать молотком. Прости, Мили, может, в твоих словах и есть здравый смысл, но я не желаю более слышать от тебя плебейских речей. Ты моя жена, ты графиня - и будь любезна оставить эти крестьянские рассуждения в прошлом!
Девушка ошеломлённо смотрела на него. Молодой человек даже побелел от гнева, глаза горели возмущением...
- Хорошо, - спокойно вымолвила, помолчав, Мили. - Чего ты хочешь?
- Отправиться к герцогу и попроситься к нему на службу, как некогда у Лотаря.
Милица опустила голову. В лучах солнца её волосы блестели как шёлк.
Фрэнсис закусил губы.
"Ну пойми же ты меня..." - беззвучно молил он, глядя в дальний угол комнаты, на стойку укрытой складками балдахина кровати.
- Я понимаю тебя, - наконец тихо ответила Милисента. - Пусть будет так, как ты хочешь. Но я боюсь...
Молодой лорд вновь опустился возле ног возлюбленной и благодарно поцеловал её пальцы.
- Не бойся, любимая. Не бойся ничего. Всё будет хорошо. Мы завтра же отправимся к герцогу.
...Поверхность стола скрылась под различными яствами и винами: подали первую перемену блюд - закуски. Лорд, откинув крышку, с наслаждением вдохнул дразнящий аромат, исходивший от странных тёмных комочков, разложенных на листьях салата.
- Рекомендую, мадам графиня, - со смеющимися глазами предложил он. - Это блюдо можно попробовать только в Бургундии...или при дворе очень богатого и знатного вельможи, каким, к счастью, был мой отец. Это устрицы.
- Что? - поморщилась Милица. - Ты хочешь, чтобы я ела улиток?!
- При чём тут улитки? - граф не знал, смеяться ему или сердиться. - Говорю же, это устрицы. Боже мой, Милица! Счастье, что ты не заявила подобного при дворе его высочества. Любая знатная дама знает, каким деликатесом является это блюдо... "Улитки"! Надо же додуматься...
- Я начинаю сомневаться, стоит ли отпускать тебя к герцогу, - притворно нахмурилась девушка. - Есть эту склизкую мерзость...фу, что за гадость! Лучше уж во Францию...
- А во Франции, между прочим, лягушек едят, - невозмутимо парировал лорд, тая усмешку в уголках губ. - И это тоже деликатес...
- Фрэнсис, меня сейчас стошнит!
- Учись, Милица. Положение обязывает.
Сам Фрэнсис с удовольствием ел столь восхваляемое им блюдо, погружая тёмные комочки в соус. Мили, брезгливо поджав губы, глядела на него и один за другим подъедала с тарелки ажурные кусочки сыра.
Граф подлил ей вина в бокал.
- Ты, конечно, уже пила бургундское при дворе его преосвященства, но, думаю, тогда тебе было не до смакования букета...
Милисента, усмехнувшись, кивнула, потянувшись за кусочком тонко нарезанного окорока, чтобы положить его на хлеб.
- Моя леди, - лорд нежно накрыл её ладонь своей. - Позвольте вам предложить ещё один бургундский деликатес: дижонскую горчицу. Слава о ней идёт по всему христианскому миру, и могут себе позволить её только коронованные особы. Её преподносят в дар королям и римским папам по особенным случаям, и те хранят эту приправу, выставляя на стол только по большим праздникам... Простые же смертные за большие деньги могут попробовать её лишь в Дижоне. Мне рассказывал о ней отец, а ему доводилось попробовать сей бриллиант кулинарного искусства на пиру в честь бракосочетания его величества императора Священной Римской Империи, Генриха V, и принцессы Матильды, дочери нашего короля Генриха. Это было ещё до моего рождения... Отец так превозносил эту приправу, что мне не терпится отведать её!
- Гм... - Милица опустила длинные ресницы на вспыхнувшие смешинками глаза. - По крайней мере, это не улитки...
Граф открыл небольшой глиняный горшочек и специальной лопаточкой намазал великую редкость на кусок окорока: себе и Милице. Прикрыв глаза, он смаковал, а Мили, против ожидания, негодующе фыркнула:
- Всё, что угодно, но не горчица! Вы, милорд, никогда не пробовали славянской приправы с тем же названием?
Фрэнсис страдальчески возвёл глаза к потолку.
- Наслышан. Говорят, леди, ваша так называемая "славянская горчица" вышибает слёзы, и от неё перехватывает дыхание. И как вы можете ставить её выше столь благородного деликатного вкуса?..
- Могу. Потому что она мне нравится, а ваша бургундская гадость - нет! А что вы имеете против? - взвилась Милисента.
Лорд Элчестер вздохнул с видом покорности злой судьбе.
- Боже меня упаси спорить с вами о вкусах, миледи. Увы, в отношении бургундских закусок наши с вами предпочтения не совпали. Надеюсь, только в них...
- Ах, вы, монсеньор, надеетесь?.. - Милица вскочила с метающими молнии глазами и швырнула салфетку на скатерть. Граф тоже поднялся с совершенно ошеломлённым видом.
- Мили... Мы что, поссоримся из-за ложки приправы и тарелки устриц?..
- Да при чём тут еда?! - уже сквозь слёзы крикнула Милисента и опрометью выбежала в соседнюю комнату, глуша рыдания.
Фрэнсис хотел было пойти за ней, но остановился, не сделав и трёх шагов.
- Вот чёрт! - с досадой прошептал он и, выхватив из-за пояса кинжал, с силой всадил его в дверную притолоку.
Спустя несколько секунд в дверь постучали.
- Убирайтесь к дьяволу! - рявкнул лорд.
- Это мэтр Джеронимо, ваше сиятельство.
Какое-то мгновение граф боролся с желанием рыкнуть, что итальянец тоже может катиться по указанному адресу, но пересилил себя.
- Входите, мэтр, - коротко разрешил он, вытаскивая оружие из притолоки и водворяя на место.
Врач вошёл и, едва глянув на расстроенное лицо его сиятельства, понял, что между супругами произошла размолвка.
- Я не вовремя?..
- Мэтр, ну что я такого ей сказал? - вместо ответа невольно вырвалось у Фрэнсиса. - Всего-то похвалил дижонскую горчицу...
- Ваше сиятельство, вы же помните - у женщин в положении её сиятельства непредсказуемые перепады настроения... Вооружитесь терпением.
Лорд покачал головой.
- Вы меня успокоили, сударь... Итак, что вас ко мне привело?
Джеронимо перешёл к делу без обиняков.
- Меня тревожит мой пациент, ваше сиятельство. Если он будет отказываться от еды, то долго не протянет. Вы бы поговорили с ним...
В дверях соседней комнаты появилась Милица. Она тихо стояла и глядела на мужчин, положив руку на притолоку и прижавшись щекой к ладони. На лице ещё блестели слёзы. Флорентинец поклонился девушке, она безмолвно кивнула в ответ.
- Господин граф, вы должны помочь юноше. Он чувствует за собой какую-то вину, и, похоже, стыд не позволяет ему пользоваться вашим великодушием...
- Великолепно! - сквозь зубы выдохнул Фрэнсис. - Мало того, что я согласился таскать его за собой, я ещё должен упрашивать не выделываться? По мне, так его следовало прикончить вместе с остальными, а не нянчиться!
- Но, ваше сиятельство, вам бы следовало всё же...
- Не забывайтесь, мэтр! Мне ничего не "следовало бы", и я ничего никому не должен! Вам ясно? Благодаря заступничеству моей жены я сохранил жизнь этому негодяю, но большего от меня никто требовать не может!
- Фрэнсис! - вдруг воскликнула Милица. - Почему ты так жесток? Ведь этот человек был единственным, кто хоть как-то, пусть советом, но пытался нам помочь!
Граф резко развернулся к ней.
- Милица, - жёстко произнес он. - Мне надоело. Надоело твоё сумасбродство. Твоя доброта доходит до глупости. Иди в свою комнату и выкини мерзавца из головы.
Девушка сжала губы и вскинула подбородок.
- Мэтр, проводите меня к вашему подопечному. Я сама поговорю с ним.
Врач чуть усмехнулся.
- Госпожа графиня, наша комната этажом выше, вторая налево дверь от лестницы. А сейчас не смею мешать, - и итальянец вежливо откланялся.
Фрэнсис скрестил руки на груди.
- Я тебе запрещаю, - очень тихо и очень внятно произнёс он. - Ещё не хватало, чтобы ты издевалась надо мной перед слугами, так откровенно пренебрегая моими словами!
- Что с тобой? - прошептала девушка. - Я тебя не узнаю! Ты никогда раньше так себя не вёл...
- Ты тоже.
Милица смотрела на лицо Фрэнсиса, ставшее белым от гнева, и чувствовала, что стоит перед глухой стеной - такой же белой и немыслимо холодной.
- Фрэнсис... - со слезами вымолвила она. - Опомнись... Сначала ты был груб и чёрств только со мной...из-за колдовства... Я это простила... Я понимаю... Но теперь...теперь же на тебе нет чар! Это зверство над мессиром Робером... и сейчас... равнодушие к беспомощному мальчику... Он не выделывается. Зачем ты так сказал? Ему совестно. Разве гордость и честь...раскаяние... разве это плохие чувства?
- Ты ещё скажи, что сожалеешь об его ослеплении! Что чувствуешь себя виноватой! - фыркнул лорд.
- Я сделала то, что должна была, - покачала головой колдунья. - У меня не было другого выхода. Он мог тебя убить...
- Вот именно! Они могли убить нас. Обоих. Они могли надругаться над тобой. Так нет же! Мы потащим одного из этих нелюдей с собой, причитая, что бедный мальчик ни в чём не виноват...
- Я этого не говорила!
- ...сначала оставив в живых главного подонка! А я - злобное чудовище. Бессердечная жестокая скотина.
- Фрэнки, прости меня, - всхлипнула Милица, всем телом прижимаясь к мужу. - Я так обидела тебя... Прости! Ты не жестокий. Ты добрый, ты великодушный. Ты столько раз спасал меня... Поэтому сжалься над несчастным мальчиком... Ведь ты мне однажды сказал, что рыцарь никогда не пожалеет о помощи слабому, пусть тот даже и не достоин помощи...
Лорд Элчестерский отстранился, сбросив с плеч руки жены.
- Делай как знаешь! - сухо кинул он, отходя к окну.
Милица несмело подошла сзади и уткнулась лбом ему в спину.
- Спасибо, - прошептала она.
И вышла из комнаты.
Фрэнсис судорожно стиснул в кулаке прядь волос и коротко, со свистом, втянул сквозь зубы воздух.
Никогда прежде Милица не выводила его из себя. Господи, что за женщина!
Дура.
Прицепив меч к поясу, Фрэнсис вышел из апартаментов, хлопнув дверью. Спустившись на улицу, он отправился куда глаза глядят.
* * *
Улицы петляли, вились меж домов. Синий прохладный ветер нёс из предместий запахи трав. К остроконечным крышам взлетал звонкий перестук копыт конной стражи, дребезжание тележки молочницы, крики лоточника, торгующего хлебом. Прохожие кланялись рыцарю и долго смотрели вслед: нечасто можно было увидеть дворянина, пешком бродящего по городским мостовым.
Фрэнсис ничего не замечал.
Всё его существо переполняла злость.
Он женился на Милице! А она, похоже, даже не понимает, что именно он совершил. После всего - променять его на какого-то мальчишку!
Дура, дура, законченная дура!..
Сначала это плебейское предложение - забыть о титуле. Затем - капризы за столом. Дерзость при мэтре Джеронимо. И последней каплей стало её решение всё же пойти утешать этого... этого...
Фрэнсис сжал кулаки. В голове мутилось от ярости.
О боже, если бы была жива Фредерика! Она не совершала бы бесконечных нелепостей...
Граф тяжело вздохнул, останавливаясь.
Всё вздор. Надо взять себя в руки. Мили беременна, надо быть снисходительнее...
Он осмотрелся, с удивлением обнаружив, что в задумчивости вышел из города. Стены Дижона высились позади, а впереди простиралась, куда хватало взгляда, холмистая равнина, прочерченная пыльным белым зигзагом дороги. Северо-западнее возвышались строгие звонницы великолепного аббатства - как предположил Фрэнсис, то было Сен-Бенин, - а чуть южнее тесной кучей столпились домишки какого-то предместья. Оттуда ветер доносил запахи кузницы, выделанных кож и разделанных туш.
В стороне от тракта, на холме, юноша рассмотрел какие-то руины. Солнце, стоявшее в зените, почти вертикально обрушивало свои лучи на мрамор колонн, и казалось, что камень светится. Должно быть, некогда там находился древний римский храм, или, быть может, вилла - а теперь бесплатный рудник для местных крестьян, которые неумолимо растаскивали для своих нужд остов сгинувшей культуры.
Фрэнсис уже шёл к холму - напрямик, без дороги. Цветы, качаясь, осыпали пыльцой его сапоги, а рубашка под блио намокла от пота. Юноша представлял, каким наслаждением будет присесть на холодные плиты в тени колонн и посидеть немного в тишине, слушая ветер и птиц, глядя на дорогу.
На полпути лорд расшнуровал блио, а затем и совсем снял его, закинув за спину. Над сонным лугом висел запах мёда и трав, звенели кузнечики, облака замерли в вышине, похожие на заснувших овец. Ленивая полуденная тишина затопила воздух, и все звуки глохли в ней, как в ватном одеяле.
Склон совсем не давал тени, голову немилосердно пекло, и волосы прилипли ко лбу и вискам молодого графа, пока он карабкался на вершину, цепляясь за жёсткие, нагретые солнцем травы.
На вершине прохладный ветер освежил лицо юноши, когда, запыхавшийся и разгоряченный, он выпрямился и с наслаждением перевёл дух. Под ногами лежали древние потрескавшиеся плиты, между которыми даже спустя столько веков не смогла пробиться трава. Сейчас лорд стоял на остатках древней дороги, которую, камень за камнем, растащили на стройки. И кто знает, в основании какого дома сейчас покоятся эти древние монолиты?.. Аббатства и герцоги были ни на йоту не щепетильнее крестьян.
Там, откуда выкапывали плиты, остались ямы, сейчас скрытые под высокими цветами и буйными травами - земля, сотни лет придавленная мёртвым грузом, сейчас оживала, радовалась дождям и солнцу. На другой стороне холма, доселе скрытой от Фрэнсиса, почти в середине склона, бесчисленные поколения мародёров своими трудами открыли провал: похоже, туда некогда выходил портик храма, под которым древние жрецы содержали подземелье для мистерий. Усердные рудокопы сделали тайное явным, разобрав потолок святилища - правда, вряд ли что ценное осталось в той глубокой норе, доступной теперь всем ветрам.
Граф пнул камешек, оказавшийся у ног. Подскакивая на склоне, камень покатился вниз по траве и песку, выбивая сухие облачка пыли - и с гулким стуком врезался в скальное обрамление провала. Секунду балансировал на грани между тьмой и светом - и провалился во мрак.
Мгновение рыцарю казалось, что недра холма гудят от вспугнутого эха, которое проснулось и мечется в темноте...
Впрочем, что там ещё могло проснуться, кроме эха?..
Улыбнувшись этой мысли, юноша пошёл в глубь колоннады, осматривая источенные временем капители и барельефы. Он так и не смог определить, какому божеству принадлежало это святилище, с какими дарами сюда приходили верующие, о чём просили... Ему захотелось привести сюда Милицу, посидеть с ней здесь, под сенью древней крыши, словно пронизанной солнцем, меж колонн, таких древних и будто вчера созданных. Удивиться вместе с любимой ласковой прохладе, что обитала здесь - и тишине...
Тишину не нарушали даже ласточки, обычно всегда гнездившиеся на карнизах, будь то кровля крестьянского дома, замковая башня или древний храм.
Поняв это, молодой лорд замедлил шаг и нахмурился. Колоннада закончилась; перед ним, сияя, простиралось небо и, далеко внизу, у подножия холма - равнина с ниточкой дороги. Склон здесь круто обрывался вниз, храм покоился на узком выступе, как драгоценная игрушка на ладони великана.
Площадку заливали полуденные лучи, но Фрэнсис чувствовал лишь промозглый холод. Вздрогнув, юноша обернулся.
Удар. Резкая боль.
Темнота...
...Он с трудом открыл глаза.
Кромешная тьма. Подняв руку, Фрэнсис нащупал над собой низкий каменный свод.
И тишина. Глухая тишина, словно в могиле. Только звук его дыхания.
И холод.
Граф пошевелился, пытаясь встать - и не сумел сдержать стон. Тело, впитавшее холод плит, едва подчинилось. Темнота закружила перед глазами, и юноша рухнул на пол, свалившись с какого-то сооружения, на котором, оказывается, лежал.
Каменное надгробие?
Где он?
Преодолевая дурноту, Фрэнсис схватился за пыльное подножие саркофага и с трудом встал. Желудок рвался к горлу, взгляд туманился, тело покрывал липкий холодный пот. Что именно случилось, рыцарь не мог даже предположить, но ясно понимал одно: надо уходить отсюда.
Но как?..
Откуда-то, слева и сверху, пробился бледный луч лунного света, осветив комнату.
Погребальная камера под храмом.
Овальная, с низким сводом, с двумя безликими мраморными надгробиями.
Выщербленные ступени лестницы в дальнем конце камеры упирались в каменную плиту люка, плотно закрывавшую вход, слева коридор уводил в глубь подземелья.
Лунные лучи пробивались оттуда, из коридора. Должно быть, там та самая дыра, которую он днём заметил в склоне.
Тёмный проход меж колонн, чуть обозначенных лунным светом.
Иного пути не было.
Вздохнув, рыцарь разжал руки, отпустив спасительный саркофаг, и, качнувшись, сделал шаг во тьму коридора, расчерченную бледными полосами холодного мёртвого сияния.
Стены закружились. Молодой лорд невольно рухнул на колени.
- Господи... - простонал он.
"...не допусти мне здесь умереть..."
Он запрокинул голову, и там, в потолке, над дальним концом подземной галереи, увидел разлом дыры, а в нём - небо. Небо с безумно полыхающей луной.
Казалось немыслимым пройти весь путь. Немыслимым подняться к спасительной щели.
"Я должен! - Фрэнсис стиснул зубы. - Ради Милицы...я должен..."
Позабыв о гордости, юноша пополз на четвереньках.
Тяжёлые столбы колонн и глубокий, непроглядный мрак, похожий на застойную воду. В стылом воздухе дыхание клубилось лёгким паром - но с Фрэнсиса катился градом пот. Руки дрожали, и, не выдержав, граф без сил упал на каменные плиты, прижавшись к ним разгорячённым виском.
В ушах глухо пульсировала кровь, и каждый удар отдавался болью...
...в темноте мелькнула и исчезла белая тень.
Граф Элчестер сжал зубы. Его видели.
Он не мог бежать, он не мог прятаться - но он мог принять бой...
Пальцы скользнули по рукояти меча. Не поднять... Сейчас не поднять.
Но ведь на поясе, в потайных ножнах, кинжал!
Клинок лёг в ладонь графу. Золочёная гарда, посеребрённое лезвие... Личное оружие лорда Фрэнсиса. Личная игрушка.
Фрэнсис невесело усмехнулся.
Он не сводил глаз с места, где мелькнула тень, но ничто более не шевелилось под сводами.
Лорд замер, сделав вид, что лишился чувств. Внезапность - вот его единственная надежда. Ему надо подманить врага вплотную, чтобы нанести удар.
И из-за колонн выскользнула женщина.
Она плыла вдоль колоннады, не касаясь ногами пола, и неведомый ветер шевелил её черные волосы, колыхал полы воздушной столы. Лицо, породистое лицо древней римлянки, светилось во мраке. И от всей её фигуры изливался холод - тот глубинный, могильный холод, что пропитал здесь самый воздух.
Фрэнсис прикусил губу, чтобы не зажмуриться, и невероятным усилием воли заставил себя лежать спокойно. Если бы знать, что у неё на уме...
Наконец-то потерял сознание!
Хозяин поработал на славу... Но он спит. Он ещё спит. Хвала Гекате! Если Хозяин думает стать сильнее, почему должна упускать подобный шанс я?..
Геката! Лукий прав. Смертный станет великим вампиром... Я вижу, как в нём пробуждается сила - а ведь Лукий укусил его только единожды! А сколько крови выжрал, недоумок...
Ну уж нет, я не отдам такое могущество собственному невольнику, пусть сейчас он и мой Мастер!..
Инициация сильного вампира увеличивает силу в десятки раз! Наконец-то...
Фрэнсис затаил дыхание. Он слабо понимал латынь, но мысли этой твари текли в его голове, и он понимал их смысл так же ясно, как смысл своих собственных.
...Она рванулась к жертве внезапно, ослепляющим снежным вихрем. Сознание молодого человека лишь отметило размытую белую молнию - и вся воля, все мысли, все чувства Фрэнсиса восстали против прикосновения нежити...
...Коридор заполнил пронзительный визг. Женщина каталась по полу, держась за голову: из-под пальцев хлестала кровь. Вой и ругательства заметались под древней колоннадой, будя эхо.