Мискин Роман Валентинович : другие произведения.

Амулет Святовита. Трилогия. 3-я часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Увлекательный сюжет, красочные диалоги, яркие персонажи...и совершенно неожиданная концовка романа доставят Вам незабываемые впечатления!

  АМУЛЕТ СВЯТОВИТА
  
  Роман-трилогия в жанре балто-славянского фэнтези.
  
  Автор: Мискин Роман
  
  3-я ЧАСТЬ - ОКОНЧАНИЕ
  
   ГЛАВА 1
  НОЧЛЕГ У ВЕЛИКАНОВ
  
  Костер пылал весело и жарко - и в его красноватых, вечно изменчивых отблесках лица сидевших вокруг пляшущих языков пламени казались суровыми и таинственными.
  Трое были невысокого роста, плотные кряжистые бородачи - другая же троица напротив, была высокого роста, причем двое из них так особенно. Земники, чародей и парочка лесных великанов молча и, казалось, задумчиво смотрели на костер, брызжущий во все стороны огненными искрами. Трещали смолистые дрова, шипело пламя, время от времени обдавая путников чадящим едким дымом, а затем опять ярко вспыхивало с новой силой. А вверху, куда устремлялись гудящие раскаленные языки, раскинулось невероятно огромное черное бархатное небо, испещренное сплошь узорочьем сверкающих осенних звезд.
  Каждый думал о своем. Барздуки, дети леса и солнца, искренне радовались, что впервые за многие дни, проведенные в подземельях Подгорной Страны, вышли наконец-то из пещер и лазов на простор и ширь подлунного мира. И пусть они увидели тающий солнечный свет лишь в последних лучах заката, но для земников это была первая ночь, которую они собирались скоротать не под низкими и давящими сверху каменными сводами, а под огромным куполом бездонного неба, которому нет конца и края. Дышали полной грудью, будто пили глубокими кубками чистый осенний воздух, слегка прогорклый от далеких лесных пожарищ и с легкой, хрустящей, будто тающей на губах холодинкой первых заморозков. А затем, когда вышедшие им навстречу велеты привели путников на свою поляну и разожгли костер - и от его громадных гудящих огненных языков, устремлявшихся в черную бездну неба, барздуки долго не могли оторвать зачарованных глаз. Это пламя - не чета куцым очагам берендеев, где жалкие огоньки скромно лизали решетки каминов, будто боясь нарушить негласные, раз и навсегда установленные границы. Этот лесной буйный костер напоминал барздукам об их далекой северной родине, оставшейся где-то там, за сотнями верст дремучих лесов, высоких гор и топких болот.
  О чем думал чародей, было трудно понять по его непроницаемому каменному лицу. Он сидел, попыхивая своей неизменной горбатой трубочкой - и мысли его уносились вслед причудливым кольцам табачного дыма, которые то сворачивались клубками змей и драконов, то уплывали вдаль легкими облаками. Какие грезы посещали южного витязя в этот миг? Видения будущего - или же картины прошедших опасностей? Недавние битвы - или же еще грядущие сражения и напасти? В каких заоблачных чертогах витали мысли южного витязя, не знал никто - а сам чародей помалкивал.
  Мысли же двух братьев-великанов - Асмуда и Веремуда - были куда как попроще, чем у земников или их волшебного спутника. Немного попялившись в костер, один из велетов слегка заерзал на месте, завозился, а затем звонко хлопнул своего братца огромной ручищей по плечу, вмиг развеяв чары от пляшущих огненных языков.
  - Асмуд, брательник, ты бы достал чего пожрать-то, - пробурчал бородатый нарушитель спокойствия. - А то так всю ночь можно на костер проглазеть - да только вот кишки мне, хум-м-м, вместо колыбельной другую песню почему-то поют!
  Второй великан выпучил на него свои блеклые глазищи, а затем сморщился весь, будто гриб-дождевик, и громко чихнул на всю поляну - да так, что чуть пламя не сдуло.
  - Полегче, полегче, приятель! - захохотал первый брат. - Эдак и ужин-то не на чем будет готовить!
  - Что верно, то верно, - замотал лохматой башкой Асмуд. - Ужин нам сейчас как раз не помешает, уф-ф-ф...
  И, уставившись на земников, осклабился весь и подмигнул им:
  - Правду ли говорю, малыши?
  Но земникам, как уже успел убедиться читатель, палец в рот не клади. И не успел великан еще раз моргнуть, как тут же получил в ответ от Пеколса:
  - Твоя правда, дядя! Мы сейчас бы даже и великана бы сожрали, будь на то наша воля!
  Веремуд заржал так, что эхо раскатилось по лесным склонам.
  - Вот те и малыши, братец! - хохотал он, стуча себе по колену громадным кулачищем.. - Давай, мечи на стол быстрее, хум! А то гляди, не успеешь ойкнуть, ногу тебе оттяпают и зажарят: им на перекус в самый раз твоя ляжка будет!
  Асмуд тоже засмеялся, а затем, кряхтя и бурча что-то себе под нос, поднялся и ушел в пещеру на краю поляны, где у великанов, по всей видимости, был склад или запасник. Оттуда раздалась возня, какой-то шум и грохот, и, наконец, громкое удовлетворительное 'уф-ф-ф'. И уже через несколько минут по кругу пошел бурдюк с вином, размером чуть не с пол-земника, и холодная закуска, а на вертеле зашипела туша лесного оленя.
  - Вино, конечно, дрянь, - сокрушался Асмуд. - Отобрали намедни у одного купчишки зловредного - так сказать, дабы не увиливал от уплаты дорожного сбора за проезд по нашим землям...
  - А где это такие ваши земли, приятель? - как бы между делом поинтересовался чародей.
  - А везде, где мы остановились! - снова заржал Веремуд. - Вот куда мы пришли - там всё окрест, почитай, наше!
  - Уф-ф-ф!!! - одобрительно заурчал Асмуд.
  Земники переглянулись - а Мамай только вынул трубочку изо рта и, подмигнув барздукам, заметил:
  - Вот поэтому-то, приятель, вас и не жалуют любовью местные жители...
  - А на какой ляд нам сдалась ихняя любовь, дружище? - пожал плечами Веремуд. - Развелось мелюзги всяческой, шастают туда-сюда под ногами, норовят везде свой нос сунуть. Негде уже и разгуляться нашему брату вовсе! То ли дело в старину было!
  Лиго закашлялся:
  - Это когда ж в старину-то? При Русколани, что ли?
  - Во-во, ты, братец, ври, да не завирайся! - поддакнул Пеколс, тяпнувший натощак чересчур большой глоток из бурдюка и оттого слишком осмелевший. - При князьях-то вы, поди, и носа-то не смели казать в людские пределы...
  - Да какая там Русколань, - отмахнулся Веремуд. - Это, почитай, чуть ли не вчера было, хум-м-м. А я тебе про настоящую старину толкую, когда по этим лесам только мы, велеты, да еще дивы и бродили - а мелочи всякой, вроде людей там или берендеев всяких, или этих, тьфу на них трижды, злыдней и в помине не было еще...
  - Вот те на! - обалдело спросил Мартин, которому как раз достался мех с вином. - Это ж сколько тебе лет-то будет, дядя?
  Велеты переглянулись между собой, подкатили глазищи вверх, что-то высчитывая и загибая пальцы.
  - Уф-ф-ф! Да, наверное, пару тысчонок - так это точно, - сказал Асмуд. - Я младший - а вот брательник мой постарше меня будет, сотни на три годков...
  - На четыре, хум! - поправил его Веремуд.
  - Или на четыре, - миролюбиво согласился Асмуд. - Какая в хренах разница?
  И опять оба заржали, запрокинув головы - а земники сидели остолбенело, вытаращив на своих спутников глаза. А Мамай только лукаво улыбался, пуская колечки табачного дыма.
  - Ну что, малыши, как вам наше пойло? - отсмеявшись, спросил Веремуд у барздуков, забирая у них бурдюк.
  - Знатная бормотуха... - только и смог промямлить всё еще ошарашенный Мартин.
  А Веремуд встряхнул мех и воскликнул, осклабясь:
  - Ого, брательник! Да я смотрю, мелюзга времени не теряла даром - вылакали, почитай, половину, хум-м-м! Это ж сколько тогда они жрут?
  И снова захохотал.
  - Если вы будете только смеяться, братцы, - снова как ни в чем не бывало заметил Мамай, - то скоро нам всем есть будет нечего - сгорит всё!
  И ткнул чубуком на опаленную тушу.
  - Хум-м-м! Уф-ф-ф! - раздалось на поляне и великаны полезли в костер, толкаясь и ругаясь на чем свет стоит.
  А когда потасовка утихла, Веремуд обернулся к земникам и сказал:
  - Вы, малыши, не обижайтесь на наши дурацкие шутки, хум-м-м! Сейчас ужинать будем - хотя мясо и подгорело немного...
  И бросил недовольный взгляд на своего младшего братца - но Асмуд только опустил глаза и тихо выдохнул 'уф-ф-ф'.
  ***
  Пламя почти погасло, и угли давали красноватый блеклый отблеск, рдея при порывах холодного осеннего ветра.
  - Холодать стало что-то в последнее время, - поежился Асмуд, до этого тупо глядевший на мерцающее пепелище костра. - Может, еще дровишек подкинуть?
  Но Веремуд только кивнул, ничего не ответив.
  - А вы уверены, что это был олень? - сыто икнул Пеколс, кутаясь в свой дорожный плащ и ковыряясь в зубах. - Вы его, часом, с волколаком не перепутали? А то мясо как-то жестковато было...
  И легонько хохотнул.
  Веремуд сперва уставился на него, затем на своего братца и, покрутив головой, улыбнулся и сказал:
  - Нравитесь вы мне, мелюзга! Попить-пожрать вы такие же оглоеды, как и мы, хум-м-м! Да еще и прибаутками сыплете налево и направо. Сразу видать - древняя порода, настоящая, из первых! Не чета этим людишкам косорылым и вредным...
  - Да чем же мы тебе докучаем-то, Веремуд? - улыбнулся Мамай.
  - Вы, чародеи, не в счет, - отмахнулся великан. - У вас свои дела есть, повыше нашего разумения - мы в них не лезем. А вот людишек обычных снова вокруг развелось - ой-ой-ой! Пока сидели себе в предгорьях - так и ляд с ними бы! Ан нет, лезут в горы, в леса, что-то строят, суетятся, загадили всё вокруг.
  - Так понятно, чего лезут в горы-то, - заметил чародей. - Прячутся ведь от наскоков Врага - торки и сюда, до этих склонов, иной раз достают своими набегами.
  - А вот это уже не нашего ума дело, уф-ф-ф - это дела людишек, пущай промеж себя и разбираются, - сердито запыхтел Асмуд.
  - А когда тебя запороги из торочьего плена вызволили недавно, забыл чьё это дело? - вынул трубку изо рта Мамай, сердито сверкнув черными глазами. - Тебя тогда это отродье мерзкое связало сонного, а ты и не заметил. Ежели б не низовики, которые, как ты сказал, шастают здесь туда-сюда по лесам, не сидеть бы нам сейчас с тобою вместе у одного костра...
  - Ну, запороги - это ж совсем другое! - заулыбался великан. - Славные ребята, ничего не могу сказать, уф-ф-ф!
  - А вы, часом, не к ним идете-то? - окинул взглядом чародея и барздуков Веремуд. - А то что-то такое я слыхал недавно - сорока на хвосте приносила, хум-м-м - что пробираются какие-то витязи на юг из северных краев. И несут-де сокровище какое-то, что должно помочь в битве с Врагом...
  Земники так и опешили, открыв рот и переглядываясь между собой. А чародей сидел с непроницаемым лицом, и тихонько выпускал клубы дыма.
  - Да нет, брательник, - махнул рукой Асмуд, оглядывая земников. - Какое у них может быть сокровище? Занесла нелегкая судьбина малышей в наши края - сами уже поди, небось, и не рады вовсе, да не знают вот, как выбраться отсель, уф-ф-ф!
  - Ну да, ну да, верно, хум-м-м! - закивал головой Веремуд. - Тут из витязей я вижу только одного - и то мы его знаем, как облупленного!
  - И ежели замятня какая, или потасовка суровая, а еще лучше гульба с попойкой великой - он сразу же тут как тут! - заулыбался Асмуд, подмигивая Мамаю.
  - И как только он вдруг объявился недавно перед нами и попросил подмочь в одном деле - намять хорошенько бока нечисти всякой, хум-м-м - за нами дело не стало! - подхватил Веремуд.
  И, бросив в почти погасший костер охапку хвороста, стал шумно раздувать пламя.
  - Уф-ф-ф! А ведь славно повеселились в этот раз! - потер громадные ручищи Асмуд. - Давненько мы так не лупили злыдней с волколаками - надолго мы их теперь отвадили от наших лесов да склонов!
  - Ага, отвадили... - сердито буркнул Веремуд, возившийся с костром. - А кто тебе спасибо-то скажет, что мы нечисть выгнали отсель? Людишки разве? Они это всё на свой счет и запишут - сейчас же, жди от них благодарности!
  И дунул еще раз в охапку хвороста.
  Пламя ярко вспыхнуло и затрещало, слегка опалив рыжие брови великана.
  - Тьфу ты! - сокрушенно плюнул Веремуд, ощупывая лоб. - Асмуд, чтоб тебя! Неси снова дрова и вино, хум-м-м!
  А затем подозрительно посмотрел на чародея и спросил:
  - А чего это ты молчишь, дружище?
  Мамай вынул чубук, повертел в руках трубку, выбил о каблук остатки табака и, подняв глаза и посмотрев прямо в зрачки великану, спокойно ответил:
  - Это мы и есть, приятель!
  Асмуд застыл на пол-пути к пещере, а Веремуд остолбенел и захлопал глазами, будто не веря услышанному.
  - То есть как? - переспросил велет.
  - А вот так, - пожал плечами чародей. - Мы и есть те самые северные витязи, что несут оружие тайное для борьбы с Врагом. Так что сорока - или кто там - тебя не обманула!
  И, переведя глаза на еще более ошалевших земников, сказал:
  - Лиго, мальчик мой, не бойся - покажи заколку великанам. Они знают толк в этих делах!
  Барздуки сидели с широко открытыми ртами и не верили своим ушам.
  - Вот те раз! - только и крякнул сокрушенно Пеколс.
  А молодые земники лишь переглянулись - и Лиго молча полез за подарком волхва.
  И будто новое пламя вспыхнуло - уже в руках у барздука. На его ладони загадочно мерцала древняя заколка, дар Велемира.
  - Перунит... - ахнули велеты, рассматривая древний оберег на ладони земника. - Как пить дать, самый взаправдашний перунит! Сто лет такого не видали, ежели не больше!
  - Думаю, больше, - невозмутимо заметил Мамай. - Волхвы в ваши края не забредали больше ста лет - это я вам точно говорю.
  - И то верно, - буркнул Асмуд, не отводя глаз от заколки. - Древняя штукенция, и, судя по всему, работы арконских кузнецов.
  И помрачнел - ибо вести о падении северной цитадели волхвов прогремели уже и в этих далеких землях.
  ***
  - Велеты знают толк в ковальском ремесле, - ответил Мамай на вопросительный взгляд Лиго, когда тот уже спрятал заколку. - Это лишь с виду они такие вот грубые и неотесанные болваны, рыщущие по горам в поисках наживы и грабящие неосторожных путников. Как, к примеру, того купца.
  И значительно посмотрел на Веремуда.
  Тот слегка покраснел, а затем вывернулся:
  - Ежели б не этот купчишка, так славно нам подвернувшийся намедни, не пили бы мы сейчас это вино, между прочим...
  Но Мамай улыбнулся:
  - Зная вас, друзья-великаны, вы бы без дармовой выпивки не остались бы - не этот, так другой купец или странник вам повстречался бы!
  - Ну, есть такой грешок за нами, - улыбнулся в густую рыжую бородищу Веремуд и развел руками.
  - Заплатить не мешало бы, - строго заметил чародей, глядя в глаза старшему асилку.
  - Еще чего, уф-ф-ф, - проворчал Асмуд. - Будет с того живоглота, что живым от нас ушел. А то висеть бы ему на суку где-нибудь в пуще - то-то бы вороньё обрадовалось!
  Мамай вынул трубку изо рта и спросил:
  - То есть ты хочешь сказать, что все-таки вы знаете того купца, верно?
  Оба великана вспыхнули и потупили глаза.
  - Я так и думал, - крякнул чародей, а затем строго сказал: - Ну, выкладывайте!
  Велеты сидели, хмуро набычившись.
  Мамай привстал, переводя сердитый взгляд с одного на другого, а затем ледяным голосом протянул:
  - Будем в молчанку играть, дорогие мои? Так вы знаете, что со мной шутки плохи - в камень вас обоих, голубчики вы мои, вмиг превращу! Лет эдак на пятьдесят, чтобы было о чем поразмыслить за это время!
  - Ого! - возмутился Асмуд, вскинув брови. - Так за полвека эта ж косорылая мелюзга все наши заначки растащат...
  И тут же осекся - ибо получил увесистый тумак от Веремуда.
  Мамай переводил взгляд с одного на другого - а затем громко расхохотался.
  - Опять за старое взялись, да? - смеялся чародей. - И много припасли этих, как вы там их называете, заначек?
  Асмуд взглянул на него исподволь - и громко вздохнул.
  - Да уж, - сказал чародей. - Ладно, утром разберемся, что вы там припасли в ваших тайных кладовых. Может, чего и нам сгодится.
  И, посмотрев на асилков, стал усиленно раскуривать трубку. Оба великана сердито сопели, а земники благоразумно помалкивали.
  И лишь через пару минут Веремуд нарушил молчание.
  - Громового железа там точно нет, - буркнул он.
  - Конечно, нет, - тут же согласно кивнул чародей. - Иначе вы его тут же выменяли бы на вино у Дивов. Или, чего хуже, на этот слушок слетелись бы сюда торочьи орды со всего Дикого Поля...
  И вдруг осекся, пораженный одной мыслью.
  - Что-о-? - вдруг вскинул брови Мамай и вскочил, хлопнув себя по лбу - Ах, я старый болван! И как мне только это раньше не пришло в голову!
  Велеты испуганно сжались.
  - Так вот почему, Асмуд, тебя торки выслеживали, да?! - воскликнул чародей.
  И стал наступать на великанов. Те потихоньку пятились назад, старательно отводя глаза. Земники изумленно смотрели на всё это, толком ничего не понимая - но сама эта картина, когда два огромных детины вздрагивали, точно от хлыста, при каждом слове чародея, была для барздуков более, чем удивительной.
  - Так значит вы, оболтусы стоеросовые, все-таки нашли громовую сталь, да? - наступал на великанов Мамай. - Нашли - и припрятали? Верно?
  Асилки упрямо молчали.
  - Ну, с вами теперь всё понятно, - рубанул чародей, переводя взгляд с одного на другого. - Сейчас я вам обскажу, как было всё на самом деле. Хотите?
  Велеты быстро стрельнули на него глазами - и тут же снова потупились, навострив уши.
  - А дело было так, голубчики вы мои, - сказал Мамай. - Слышал я недавно, что в Лесистых горах как-то упал камень с неба - что, в общем-то, неудивительно. Все ведь знают, что небесный свод, отделяющий наш мир от ирия, каменный - оттого и падают оттуда осколки то побольше, то поменьше. И все бы ничего - да вот только некоторые из этих камней целиком и полностью состоят из громового железа. Оно, конечно, не чета древнему и волшебному перуниту - нет в нем той изначальной силы, которую вдохнул в свои изделия Вышень Святовит в незапамятные времена. Но все же клинки, откованные из руды небесных камней, не ржавеют и не тупятся никогда, и всегда разят без промаха, а чаши, отлитые из этой удивительной стали, обладают звуком чудесным и делают все напитки, налитыми в них, целительными. И вот как раз такой вот камешек и грохнулся недавно с неба на эти горы - и вы, судари мои разлюбезные, как раз и нашли его. Верно говорю?
  От последнего вопроса великаны вздрогнули, словно малые дети. Чародей посмотрел сердито на них, удовлетворенно хмыкнул и продолжил:
  - Так вот, слух об этом разнесся по всем горам и долам - и к вам устремился всякий охочий люд выменять ту дивную громовую сталь. А некоторые - так и просто попытаться ее выкрасть или отобрать...
  - А хрен им в грызло! - вдруг ругнулся Веремуд. - Отобрать - еще чего! Вот, на-ка, выкуси!
  И великан скрутил огромный шиш - почитай, размером с добрую голову барздука.
  - Ну, тут ты можешь пыхтеть, сколько хочешь, - заметил чародей. - Но вот пока тебя не было, торкам почти удалось завладеть камнем. Хорошо, не отобрать - выкрасть или выманить хитростью. И потянулись к вам, братцы, купчишки хитрые - с вином да с пойлом всяким, зная вашу страсть великанскую к этому делу. И уж не знаю как, но скорей всего подпоили Асмуда, подсыпав в вино сонного зелья - а когда он мертвецки заснул, связали его. И если бы не низовики - пришили бы торки и твоего братца, Веремуд, и громовую сталь утащили бы к себе в Дикое Поле. Ну, как тебе мой рассказ? Нравится?
  Великан сердито сопел, не зная, что и ответить.
  - А вот тебе, голубчик, и окончание его, - подмигнул Мамай. - Вы тогда, сукины коты, вывернулись из западни только благодаря бродникам...
  - Так мы ж вроде как должок-то вернули, - развел руками Асмуд. - Мы ж сразу по твоему первому зову на подмогу явились - колошматить нечисть эту, злыдней с волколаками, что сунулись в пределы Подгорного Царства.
  - За что вам честь и хвала! - отрезал чародей. - Но ты не перебивай - ибо это вины предыдущей с вас все равно не снимает!
  Асилки снова насупились.
  - Так вот, разлюбезные вы мои, - обвел их взглядом чародей. - Окончание моего рассказа таково - вы, затаив обиду, выследили-таки того купчишку, как вы его называете. Выследили - и отомстили, разбив ему обоз...
  - Надо было разбить ему еще и башку, - огрызнулся Асмуд.
  - Возможно, - согласился чародей, - не спорю. Но он, по всей видимости, как-то умудрился удрать от вас...
  - Смылся, как крысеныш, - снова вставил Асмуд. - Прыткий больно, мерзкая вонючка.
  Мамай сердито посмотрел на велета.
  - Еще раз раскроешь рот без моего разрешения, оболтус, - окаменеешь до утра, - сказал чародей. - Причем с раскрытым ртом - отличная, смею заметить, нора выйдет для ночлега всякой мелкой живности.
  Асмуд тут же испуганно захлопнул пасть, громко клацнув зубами. Веремуд хохотнул, а земники прыснули со смеху. Но Мамай так зиркнул на всех четверых, что они обомлели и тут же затихли.
  Чародей пыхнул своей трубкой, окутавшись в облако сизого густого дыма.
  - Да, лучше бы вам его тогда было бы прибить, этого купца, - по некоторому размышлению произнес Мамай и вдруг спросил: - Как, кстати, его имя? Не знаете, часом?
  Веремуд расплылся в ухмылке:
  - Ну как не знать-то, Мамай? Первейший в Загорье скряга и живоглот он - Тива Жмудин его кличут.
  Мамай закашлялся, услышав имя.
  - Как? - переспросил чародей. - Тива Жмудин?
  - Он самый... - испуганно захлопал глазами великан.
  - О боги! - вскричал Мамай. - Да вам, болваны, несказанно повезло так вывернуться из этой переделки! Пока, по крайней мере.
  - Это почему это - пока? - сощурился Асмуд, но, уловив молниеносный взгляд чародея, тут же осекся.
  - Да потому, ненаглядные вы мои, - с нажимом начал Мамай, - что у этого Жмудина свои лавки даже в самой Тьмутаракани есть. Догадываешься, о чем я толкую? И кому вдруг понадобился ваш камешек, болваны?
  Велеты раскрыли рты.
  - И ежели он сам, Тива, поперся в Лесистые горы, да еще с торками впридачу, - безжалостно продолжал чародей, - значит, камень ваш ох какой непростой, братцы вы мои! И вот так вот просто в покое вас теперь не оставят!
  Оба асилка замерли, переваривая услышанное. Барздуки же сидели тише воды, ниже травы, только слушая и толком не понимая отголоски малоизвестных им событий.
  - И чего нам теперь делать, Мамай? - наконец произнес Веремуд. - Что ты нам посоветуешь? Уходить отсель?
  Чародей пожал плечами, задумчиво посасывая трубку. И так сидел, размышляя, с добрую четверть часа. Великаны, отойдя в сторонку, шушукались тихонько, явно о чем-то споря.
  - Вот дела так дела, - крякнул Пеколс. - Не успели мы вылезти из этого подземелья - как снова вляпались!
  - Ну, вляпались-то мы, между прочим, намного раньше, - сказал Лиго. - Я вот только одного в толк не возьму - зачем меня Мамай просил показать заколку велетам?
  Пеколс подозрительно посмотрел в сторону чародея, больше походившего на большой клубок сизого тумана из-за табачного дыма, окутавшего его с ног до головы.
  - Я вам завсегда говаривал, сударь, что на волхвов этих надеяться никак нельзя, - горячо зашептал старый барздук в ухо своему хозяину. - И головорезы эти мне тоже ох как не нравятся - чего доброго, еще прирежут нас, поди, до утра тут, прямо на этой поляне...
  - Да, перестань ты, Прок! - вмешался Мартин. - Я так кумекаю, что раз не прирезали до сих пор, значится, и до утра как-нибудь доживем. Дай-ка лучше бурдюк с вином - а то уже протрезвел весь, слушая их перепалку!
  И Пеколс протянул было земникам мех, как вдруг осекся и замер.
  - Ты чего это, старина? - удивился Мартин.
  - А вдруг... - прошептал Пеколс с округлившимися от ужаса глазами.
  - Вдруг что? - спросили в один голос оба молодых барздука.
  - А вдруг вино это...отравленное... - еле выговорил Пеколс дрожащим голосом. - Оно ж ведь из обоза Жмудина этого...
  Земники переглянулись между собой - и вдруг захохотали громко и звонко.
  - Тогда мы уже давным-давно стали духами, Прок! И вот теперь нам точно ничего не грозит!
  И, забрав бурдюк, сделали по доброму глотку из него.
  От их смеха вздрогнул чародей, и, стряхнув с себя задумчивое оцепенение, осмотрелся по сторонам.
  - А вы, как я вижу, всё беззаботно веселитесь? - спросил барздуков Мамай, устало им улыбнувшись. - Удивительный все-таки народец вы, земники.
  И, заприметив замерших невдалеке великанов, кивнул им:
  - Кажется, я придумал, как нам быть с вашим камнем.
  И, когда великаны подошли поближе, поглядывая с некоторой опаской на него, сказал:
  - В покое вас теперь все равно не оставят, как вы понимаете. И, насколько бы велики ни были Лесистые горы, вас все равно выследят. Так что рано или поздно - но камень у вас уведут. Разумеете, о чем я говорю?
  И чародей посмотрел на обоих.
  Но Веремуд ухмыльнулся пуще прежнего и выдал:
  - Мы, Мамай, тоже тут посоветовались - и, конечно, с тобой мы завсегда согласны. Не дадут нам покоя эти косорылые. А потому мы придумали кое-что получше, хум!
  - И что же это? - вскинул брови чародей.
  - Как - что? - осклабился великан. - Мы спрячем камень не в горах - а под ними! Отдадим его берендеям в Подгорное Царство! На хранение, так сказать.
  И Веремуд, весь сияя, многозначительно заиграл бровями, всем своим видом показывая полнейшее самодовольство.
  Мамай замер, отвесив челюсть - его трубка чуть не выпала изо рта. А затем он запрокинул голову и громко захохотал - к удивлению земников и великанов.
  И лишь отсмеявшись и вытерев выступившие слезы, чародей смог произнести:
  - Да уж, повеселили вы меня, голубчики!
  А затем вдруг посмотрел на них посерьезневшим взглядом и сказал:
  - Тогда Враг разнесет Подгорное Царство в пух и прах, лишив всех нас последнего светлого оплота в Лесистых горах! Об этом вы подумали, болваны?
  И когда довольно улыбавшиеся дотоле лица обоих великанов вытянулись и посмурнели, чародей промолвил:
  - Есть идея получше - камень отправится с нами на юг!
  - В Дикое Поле? - вытаращили глаза асилки и барздуки.
  - Да, друзья, именно - в Дикое Поле, - кивнул Мамай. - Это как раз то, чего меньше всего ожидает Враг. И, кроме этого, есть еще одна причина, почему так поступить будет правильно.
  - И какова же она? - спросил Лиго.
  Чародей обернулся к нему и сказал:
  - Лиго, мальчик мой, а ты можешь еще раз повторить свой вопрос, который ты недавно задал?
  - Какой? - переспросил барздук и вдруг вспомнил: - Зачем вы, сударь, просили меня показать велетам заколку, дар волхва?
  Чародей молча кивнул и перевел взгляд на асилков:
  - Не догадываетесь, голубчики вы мои, о чем я хочу вас сейчас спросить? Вы ведь знаете толк в древнем кузнечном деле, не так ли?
  У великанов стали округляться глаза.
  - Кажись, Мамай, я стал догадываться... - пробубнил Веремуд. - Неужели ты хочешь перековать воедино заколку - и громовое железо из небесного камня?!
  - Именно! - улыбнулся чародей. - Ведь не зря же сейчас воедино сплелись наши пути в один клубок - уж слишком разнятся земные дороги великанов и карликов. Так просто вас судьба вряд ли свела бы, вот что я вам скажу. Как, впрочем, без причины боги никогда и не свели бы вместе дар волхва - и дар небес!
  Все замерли, пораженные словами чародея.
  - Хум-хум-хум! - первым замотал головой Веремуд. - Ай, да чародей! Умище!
  - Уф-ф-ф! - согласно закивал Асмуд.
  - Только вот во всем этом деле есть одна загвоздка, дорогие мои, - сказал Мамай и, помолчв немного, добавил: - Насколько ведомо мне, знание, что получить волшебную сталь из громового железа возможно, добавив в него лишь малую частицу перунита, известно многим. И уж особенно вам, древним велетам. Но вот кому доступно в наше время это умение? Кто смог бы выковать такой волшебный клинок ныне?
  И посмотрел на великанов. Те переглянулись между собой, и, наконец, Веремуд тихо произнес:
  - Я знаю лишь три таких места, хум...
  - И что же это за такие места? - не удержался Лиго, но тут же прикусил язык.
  Мамай строго посмотрел на барздука, а затем, вздохнув, сказал:
  - Дело в том, мой мальчик, что перунит плавится лишь в пламени предвечных огнедышащих змеев - или драконов, как называют их в иных местах. И одно из этих мест - как раз то, которого нам всем хотелось бы очень избежать...
  - Драконьи горы - и Сигурд, обернувшийся сам драконом... - еле слышно прошептал земник.
  И от этих слов даже пламя костра дрогнуло и чуть не погасло. Ночь на какой-то миг накрыла своим черным крылом поляну, но затем огонь снова вспыхнул и отогнал мрак.
  Мамай кивнул и замолчал.
  И лишь минуту спустя земник осмелился нарушить тишину и спросить:
  - Но каковы же два других места, сударь?
  Чародей слабо улыбнулся и произнес:
  - Чернолесье, что недалеко у Сечи на Непре-реке - куда мы, собственно и направляемся. И еще - далекая Белая Вежа, дивный город за небокраем, где живут волшебные кузнецы...
  Лиго замотал головой:
  - Но ведь ты сам сказал, Мамай, что для этого нужно пламя дракона - иначе ничего не выйдет!
  - Да, мой мальчик, там есть свои предвечные змеи с огненным дыханием. Ибо не все драконы - исчадия мрака...
  А затем, встряхнувшись, сказал:
  - Друзья, утро вечера мудренее! Давайте обо всем этом потолкуем завтра - тем более, что дорога у нас еще неблизкая предстоит!
  И стал выбивать трубку о каблук.
  Асилки переглянулись между собой. Через минуту, быстро прибравшись и потушив костер, они принесли большие охапки хвои для земников и чародея.
  Лиго слышал, как кряхтел и ворочался Пеколс, пытаясь умоститься на сосновых ветках. Видел, как Мартин, особо не разбираясь, лег на спину и, заложив руки за голову, мечтательно смотрел в глубокое звездное небо, витая при этом воспоминаниями в далеком ныне подземелье и тая взглядом отнюдь не в свете вышних зорь - а в глазах своей любимой.
  Рядом прилег чародей, завернувшись с головой в дорожный плащ - и вроде бы сразу заснул глубоким сном. Но земник знал, что сон чародея чуток и осторожен - и ни одна напасть с ними, пока он рядом, не может случиться.
  А у тлеющих углей костра, лишь слегка поддерживая слабый огонек, сидел, нахохлившись, Асмуд, которому досталось быть на часах в первой половине ночи. В то время как его старший брат уже громко похрапывал, развалившись прямо на земле и раскидав в разные стороны свои огромные руки и ноги. Ибо великаны происходят от камня, как говаривали старинные предания - а потому и не боятся вовсе спать прямо на холодной и промозглой земле.
  Где-то вдалеке ухал сыч, поскрипывали деревья в вышине от легкого ночного ветерка, чуть слышно потрескивал слабый костерок. Вокруг раздавалось только мерное сопение путников. И вскоре веки молодого земника тоже стали слипаться - и он сам не заметил, как провалился в глубокий сон. И только в голове почему-то раздавался мерный тихий звон - будто молотом стучат по наковальне 'те-ля-вель, те-ля-вель, те-ля-вель...'
  --------------------------
  
  ГЛАВА 2
  ПО ГОРНЫМ СКЛОНАМ
  
  Лиго проснулся с первыми лучами солнца. Еще не открыв глаза, земник лежал и наслаждался негой мягкой хвои и толстого теплого плаща. Вокруг перекликались лесные пичуги, иной раз перемежая свой свист и писк длинными звонкими трелями, а затем внезапно умолкая. И будто принимая вызов, не менее заливистая песнь раздавалась с другой стороны. Где-то вдалеке затрещал дятел, выбивая сухую дробь о древесный ствол. Снова затишье, и вновь раздалась очередная мелкая трещотка его длинного клюва. Пронзительно крикнула сорока, как будто извещая лес о чем-то крайне важном - и, было слышно по хлопанью крыльев, перелетела с ветки на ветку. Горная пуща ожила, проснулась, была готова встретить ясное, с легким холодком осени утро с новыми силами - и новыми надеждами.
  Земник открыл глаза, потянулся от души, кряхтя от наслаждения, сел. Ночь на природе, под открытым небом после тесных и давящих своей каменной толщей сводов как будто вдохнула в него свежие силы, омыла изнутри, вычистив всю тяжесть подземелья, что комьями глины налипла к душе - словно и не было долгих дней, проведенных в глубоких подгорных пещерах. И это яркое чувство бездонного, с легкой прозеленью неба над головой, это поющее ощущение бескрайней воли и открытости лесов, облаченных в цветные кафтаны осени, это несказанное блаженство безграничных просторов вокруг было так сильно и пронзительно, что ноюще и в то же время приятно защемило сердце. А потом затопило всего его водоворотом огромного счастья и поющей радости, закружило в своих объятиях свежего и ясного восприятия окружающего дня - и хлынуло через край.
  - Валио! - воскликнул от переполнявших его чувств Лиго. - Здравствуй, утро!
  И, сбросив теплый дорожный плащ, земник вскочил на ноги.
  - И вам, сударь, не хворать, - насмешливо раздалось за спиной.
  Лиго обернулся - на него, с затаенной хитринкой в глазах, смотрел проснувшийся Мартин, укутанный в плотный плащ по самый нос, и прятал тающую лукавую улыбку в пшеничной бороде.
  - Вставайте, лежебоки! - радостно крикнул Лиго своим спутникам. - Смотрите, какое чудесное утро! Какая волшебная осень! Подъем!
  - Конечно, чудесное утро, - сварливо прокряхтел скрипучим голосом Пеколс. - А ночь на сосновых колючках была ну просто удивительной - до сих пор бока ноют и свербят...
  И высунул свой недовольный красный нос из-под края плаща.
  - И охота вам орать, мелюзга, на весь лес? - спросил кто-то ворчливо.
  И на поляну из зарослей вышел Асмуд, весь помятый и сердитый, волоча за собой ворох сушняка для костра.
  - А где же Мамай и ваш брат, сударь? - осведомился Лиго, глядя на пустое место, где невдалеке от него коротал ночь чародей.
  - Так они ушли, еще солнце не встало, уф-ф-ф, - ответил великан. - Велели вам передать, чтобы не беспокоились. Им тут надоть крюк небольшой сделать, верст эдак в надцать - забрать кое-что. Ну, вы, в общем, поняли меня, уф-ф-ф.
  - Как это - ушли? - удивленно переспросил Лиго.
  Великан пожал плечами:
  - А я почем знаю? Мамай сказал, его не дожидаться - а, позавтракавши, идти вниз, прямиком к Загорью. Там, мол, и встретимся на условном месте - ежели, конечно, он раньше нас с моим брательником не догонит.
  - Вот тебе и на! - хохотнул Мартин. - Мамай как всегда, умеет огорошить!
  - Кто бы сомневался, - буркнул Пеколс, протирая заспанные глаза.
  Но Лиго отмахнулся от пересмешников.
  - Что значит нас? - спросил он у великана.
  Асмуд поглядел на него выпученными глазищами, похлопал белесыми ресницами и, наконец, сказал:
  - Нас означает вас троих и меня впридачу, уф-ф-ф. Ибо Мамай наказал мне вас сопровождать - и доставить к Загорью в целости и сохранности. Хотя ежели вам моё общество не нравится, да вы еще и вдобавок знаете все лесные тутошние тропы - тогда милости прошу, топайте сами на все четыре стороны! После того, конечно, как позавтракаете, уф-ф-ф.
  - Позавтракаете? - обалдело посмотрел на него земник.
  - Ну да, - кивнул великан. - Мамай сказал четко - не пожрамши вас никуда не отпускать!
  Мартин хохотнул, к нему присоединился Пеколс, а вконец растерянная улыбочка прорезала и удивленное лицо Лиго.
  - Значит, так и сказал, что не пожрамши не отпускать? - переспросил Мартин.
  - Уф-ф-ф, - согласился Асмуд, раздувая костер.
  Мартин тут же выпрыгнул из-под плаща и, подмигнув своим товарищам и состроив лукавое лицо, громко заявил:
  - Ну, а раз так, любезнейший, тогда мне на завтрак подайте яичницу с беконом и зеленью!
  - А мне - перепелиную ножку, запеченную с яблоками! - подхватил Пеколс, хлопнув в ладоши.
  - А мне - жареных грибов в сметане! - подыграл Лиго, щелкнув пальцами.
  У великана челюсть так и отвисла.
  - Охренеть, - только и смог он выдавить из себя.
  Но ответом ему был звонкий хохот земников.
  И лишь придя в себя, Асмуд захлопнул рот и проворчал:
  - Жрать, мелочь наглая, будете остатки вчерашнего оленя. А вместо вина - отвар из трав и ягод, что я собирал намедни. Остальное - на подножном корму в дороге доклюёте! Всё вам ясно, мелюзга?
  И, поскольку земники все еще улыбались, добавил:
  - В старое время я бы сгреб бы вас всех троих в мешок, завязал бы его крепенько, чтоб не выскользнули - да хлопнул бы мешочком этим раз пять-шесть хорошенько оземь, чтоб косточки у вас размолотились и вы помягче стали. А потом сварил бы из вас себе славную похлебку на завтрак - да такую, что пальчики оближешь! А то ишь ты, грибов им с яблоками и беконом подавай!
  И ухмыльнулся.
  Лица у барздуков тут же вытянулись от неожиданности - такого оборота они явно не ожидали.
  - А вы что... человечиной балуетесь?.. - еле смог выдавить из себя Пеколс дрожащим голосом.
  И воззрился на великана перепуганными глазами - при этом все трое барздуков на всякий случай сделали пару шагов назад, готовые сразу же прыснуть в кусты у края поляны.
  - Что, обделались? Га-га-га! - заржал на весь лес Асмуд. - Теперь и я вас провел, уф-ф-ф!
  И захохотал еще громче, видя, как земники шумно выдохнули и переглядываются между собой с кислыми улыбочками.
  - Ладно, малыши, пошутили - и будет! - сказал великан. - Время не ждет, солнце скоро над лесом встанет. Ежели кому рожицу свою нахальную вымыть надо - ручей вон там!
  И ткнул в сторону пальцем.
  ***
  Шли лесными тропами, спускаясь вниз по горным склонам. И хорошо, что спускались - земники еле поспевали за велетом с его чуть ли не семимильными шагами. Потому что на подъеме барздуки обязательно бы отстали от него.
  - Да, до вечера, видать, не управимся, - ворчал Асмуд, глядя, как пыхтит изо всех сил за ним лесная чудь.
  - И зачем мы так далеко забрались? - кряхтел Прок Пеколс. - Неужели нельзя было найти лаз из Подгорного Царства с выходом поближе к долине, чтоб не сбивать себе ноги об эти склоны?
  - Ближе к долине - больше любопытных глаз и ушей, - весомо заметил великан. - И самое главное, насколько я понял Мамая, из-за вашей задержки в Подгорной Стране, вы вышли не там, где ожидали - а чуток в стороне...
  - Чуток - это сколько ж? - не унимался Пеколс. - Это по-вашему, по-великански чуток - или как?
  - Какая разница? - спокойно ответил велет. - Доберемся до места, не беспокойся. Не сегодня, так завтра дойдем, уф-ф-ф...
  - Точнее, добежим, - хмыкнул Мартин, подбросив на спине дорожный мешок.
  - Кому как, - пожал плечами великан.
  Так и топали - впереди Асмуд широким размеренным шагом, а за ним, чуть ли не вприпрыжку, спешили три земника, истекая седьмым потом.
  А тропы вились среди деревьев, огибали горные складки, поросшие лесом, который разукрасила осень во все мыслимые и немыслимые цвета. Но времени любоваться на всю эту красоту не было вовсе - перед носом у барздуков мельтешили где утоптанные, а где и уже порядком поросшие муравой стежки. Временами из высоких зарослей вдруг выглядывал обомшевший мохнатый валун с прорезавшей его сеткой трещин, из которых торчали заржавленные от ночных заморозков травяные пучки. А затем хоронился пугливо и угрюмо за очередным поворотом. То вдруг из сплошной древесной стены путникам подмигивал раскрасневшийся багульник, а то вспыхивал желтым солнышком молодой чахлый клен, затертый своими старшими собратьями.
  Леса, вокруг одни леса спускались вниз по горным склонам. Будто проплешины, окруженные со всех сторон поросшим редким рыжим пушком, высверкивали время от времени из разноцветного покрывала осенней пущи голые серые навершия скал. Уже не было видно горных пиков с ярко-белыми заснеженными макушками - они остались давно позади, и лишь оборотившись, можно было угадать вдали неясные смутные зубчатые очертания их, будто выписанные сизыми красками.
  'А все-таки хорошо, что мы миновали эти горные ледяные перевалы под землей...' - вдруг подумалось Лиго, и он поежился, представив, как бы они пробирались в снежной завьюженной мгле через эти высокие хребты, утопая в сугробах и поскальзываясь на наледях.
  Затем почему-то вспомнилось далекое и милое сердцу Земиголье - и вообще весь Неманский край с его родными и приветливыми пущами, рощами, хвойными борами да светлыми дубравами. Здесь же, на южных склонах Лесистых гор, леса были незнакомы, в чем-то суровы и, казалось, темны, несмотря на буйство осенних колеров, разбрызганных природой от души во все стороны. И лишь только небо, бескрайнее глубокое синее небо, слегка подернутое холодным маревом начинающегося листопада, оставалось тем самым, что и над родными краями.
  И уже над горным окоем во всю встало солнце, которое, несмотря на ясный, с бодрящей утренней изморозью начинающийся день, время от времени стыдливо пряталось в этом белесом легком тумане в вышине, слабо обогревая землю.
  Посматривая на небесное светило, Асмуд заметил:
  - Видать, бабье лето зачнется вскорости - последние дни стоят все ясные, уф-ф-ф. Не то, что эти дожди зарядили, почитай, на две седмицы подряд.
  - Это когда ж такое-то было? - спросил Мартин.
  - Да покамест вы в подземных лазах прятались у берендеев, - ответил великан. - Как зачастили ливни-то, как задождило! Иной раз по три-четыре дня кряду лило, не переставая. Думал, мы вообще с брательником моим мхом да лишайником обрастем за это время от сырости! Ни тебе поохотиться толком, ни обоз какой разбить - утопнешь в грязи да слякоти, как пить дать. Знай, сиди себе сиднем в пещере, уф-ф-ф!
  Пеколс зиркнул на великана и спросил:
  - Ну, и как же вы развлекались-то всё это время?
  Асмуд перебросил кряжистую дубину с плеча на плечо и ответил, не сбавляя шага:
  - Да никак - дрыхли да в щелбаны играли!
  - А что, баб у вас нет? - снова спросил Пеколс, еле поспевая за велетом.
  - Чего? - запнулся вдруг на полушаге великан.
  - Говорю, баб у вас нет, что ли? - ехидно повторил Прок, забегая чуть сбоку. - Вот у нас, барздуков, ежели дожди зарядят да зачастят, мы это, вскрываем бочку пива доброго да барздучиху смешливую какую к себе на коленки сажаем - так и коротаем дождливые дни, дядя! А у вас, как я погляжу, с этим делом туговато будет...
  - С каким делом? - снова вскинул брови велет.
  - Да про баб я веду речь, - подмигнул ему земник. - Есть они у вас, у великанов - или как?
  Асмуд покрутил носом и сердито сказал:
  - Знамо дело есть, мелюзга! Бывает, встретишь такую великаншу - так ой-ой-ой...Только вот давненько что-то они не встречаются...
  И замолчал, насупившись.
  - Эй, Асмуд, или как там тебя! - позвал никак не унимающийся Пеколс. - Чего запнулся-то? Обиделся что ли?
  Но великан шел молча и сердито, и только спустя минуту бросил через плечо:
  - Дать бы тебе по башке дубиной за твой язык - только боюсь, что и места мокрого тогда не останется! Да только вот держи потом ответ перед Мамаем, уф-ф-ф...
  И, сплюнув, ускорил шаг.
  Мартин, поравнявшись с Пеколсом, хорошенько пнул его в бок:
  - Дурень ты, Прок! Так с возрастом ума и не нажил - ляпаешь своим помелом, ляд знает что!
  - А я что? - стал оправдываться старый земник. - Я ж думал, они вообще из камней или скал рождаются, великаны эти.
  - Почему это от камней рождаемся? - не останавливаясь, спросил через плечо велет.
  - Ну потому как баб у вас нет, и всё такое... - снова съехидничал Пеколс.
  Асмуд вдруг остановился так резко, что земники все вместе налетели на него, врезавшись ему в ногу - и оттого дружно уселись на землю.
  Посмотрев вниз, великан прокашлялся громогласно и сказал:
  - А я вот, глядя на ваши птичьи ноги, думал, что вы из яиц вылупляетесь.
  И, ухмыльнувшись, пошел дальше.
  А барздуки так и сидели на влажной траве, открыв рот и глядя ему вслед.
  - Я смотрю, Прок, он нас уже второй раз за это утро умывает - сказал Лиго, помотав головой, и рассмеялся.
  - Да уж, пошутить эти ребята могут от души, - улыбнулся Мартин.
  - Эге-ге, врут-то сказки, значится, - почесал затылок Пеколс.
  - Какие сказки? - спросил Лиго.
  - Ну, знамо дело, великанские сказки, - крякнул Прок, - что якобы тупицы все они, эти велеты. А я как погляжу, они кого хошь языком уделают - им даже и дубиной махать не придется!
   - Это точно ты подметил, - поддакнул Мартин.
  Но дубиной все-таки махать пришлось - потому что за следующим поворотом земники, торопившиеся следом, снова налетели на великана, который застыл на месте и во что-то внимательно вслушивался.
  - Цыц, мелюзга! - зашипел он на них, приложив палец к губам.
  А когда Пеколс попытался что-то спросить, сунул ему в нос кулак размером с барздучью голову. Прок сразу закрыл рот, цокнув зубами.
  Но земники, как ни вслушивались, так ничего и не уловили - тихо шумели кроны под легким ветерком, иногда с треском падала сухая ветка, да перелетали с дерева на дерево лесные птахи.
  - Чуете? - шепотом спросил великан у барздуков.
  Те дружно помотали головами из стороны в сторону.
  - Ишь ты, еще и поет, образина! - хмыкнул великан. - Вконец людишки мерзкие распустились, уф-ф-ф!
  Но земники, даже изо всех сил напрягая слух, снова ничего не услышали.
  - Что, даже не чуете, как дымом табачным от него несет за версту? - удивился велет.
  - Не-а, - вместе ответили земники.
  - Чудеса! - пожал плечами великан. - А я вот эту вонючку смердючую учуял хорошенько!
  - А почему вонючку? - спросил Лиго. - Из-за трубочного зелья, что ли?
  Асмуд посмотрел на него и ответил:
  - Не из-за табака, а из-за того, что самосад едкий курят, косорылые эти. А чтоб запах отбить, с дерьмом его мешают! Потому и вонючки, уф-ф-ф!
  - Как - с дерьмом? - удивились земники.
  - А вот так, - сказал великан. - Горло им, видите ли, самосад ихний дерет. Вот они туда навоз сухой и добавляют, для мягкости что ли. И смердит затем от них за версту, а то и две!
  И смачно сплюнул себе под ноги - Прок еле успел увернуться.
  - Ну что, мелюзга, поглядим на горлопана нашего? - подмигнул барздукам велет.
  - А откуда известно, что он там один всего? - спросил Мартин.
  Асмуд хмыкнул:
  - Уж мне поверь, малыш! Я-то своё дело знаю!
  И с неожиданной для него прытью скакнул в заросли - только кусты за ним и зашевелились.
  - Ого, вот те и великаны, - качнул головой Мартин. - И слух, и нюх такие, что куда там нам, барздукам. А уж про людей и подавно молчу!
  - Давай-ка за ним, а то еще здесь заблукаем ненароком, - сказал Лиго.
  И земники побежали следом - благо, на примятой траве в лесу были видны огромные следы, уводившие их далеко вперед, никак не меньше, чем на пару-тройку верст.
  Однако к самому началу представления барздуки так и не успели.
  Изрядно попетляв по зарослям и порядком запыхавшись, земники через полторы версты выскочили на закраину лесного большака, вившегося среди лесистых склонов. По дороге на скрипучей телеге, весело насвистывая какую-то песенку, ехал местный мужичонка, и нещадно смолил самосад. Дух при этом от него стоял такой, что дыхание перехватывало.
  Мужичонка время от времени запускал руку в пожитки, сваленные на телеге в кучу как попало - и доставал оттуда глиняную бутыль. Замолкнув на минутку и вытащив зубами кляп, он опрокидывал бутыль себе в горло, с бульканьем опорожняя ее содержимое. А затем, смачно вытерев засаленным рукавом потертого кафтана мокрые губы, начинал горланить свою незамысловатую песенку снова. Видно было, что едет под хорошим хмельком, совершенно беззаботно и явно никого не боясь.
  И тут впереди раздался невероятный грохот - и верхушка торчащей сбоку дороги скалы, обрушенная могучей силищей, с ужасающим треском закачалась и потом рухнула вниз, сминая впереди себя деревья. А вслед каменной глыбе понесся душераздирающий рев, от которого душа уходила в пятки. Затем на отломанный горный зубец выскочил великан и, размахивая дубиной и страшно крича, помчался громадными прыжками вниз.
  Впереди раздалось испуганное конское ржание и какие-то скомканные не то крики, не то визг пополам с воем. А потом снова ужасный треск - и закладывающий уши великанский рев.
  Когда пыль рассеялась, барздуки увидели следующее. Свалившись на бок, билась от страху худосочная кобыла, страшно вращая белками выпученных глаз - а рядом валялась перевернутая телега с разбитыми в щепки оглоблями, весь груз которой выпал на обочину и рассыпался в траве. Дорогу преграждала та самая глыба, сброшенная велетом со скалы - и он на ней и стоял, размахивая дубиной над головой и весело улюлюкая. А вдаль по лесному большаку несся перепуганный в смерть и вмиг протрезвевший кривоногий мужичонка в сером кафтане - да так быстро мчался, что растерял на бегу свою обувку и сверкал голыми пятками.
  Завидев барздуков, Асмуд подмигнул им, и, наклонившись, схватил кусок камня размером с хорошего барздука.
  - Ну что, пужануть его напоследок, что ли? - ухмыльнулся великан.
  И, пару раз подбросив на ладони камень, словно взвешивая его, примерился, размахнулся и метко кинул валуном вслед мужичку.
  Земники заворожено смотрели, как кувыркается на лету глыба, описывая дугу прямо в спину бегущему. Но то ли велет плохо приложился к броску, то ли рука у него дрогнула, то ли заведомо так невпопад метнул камень, но обломок скалы плюхнулся рядом с удирающим, подняв столб пыли. Мужичок подпрыгнул, шлепнулся с перепугу рядом, перекатился кубертом через голову - вскочил и припустил так, что зайцы бы обзавидовались, вскоре вовсе скрывшись из виду.
  Асмуд весело гоготал, приплясывая на каменной глыбе и глядя вслед - а затем, понюхав воздух, с чувством сказал:
  - Ну вот, в штаны наделал! Я ж и говорю - мерзкие вонючки! Будут знать, как по горам шастать!
  И спрыгнул со скалы.
  - Так, поглядим, чем тут можно поживиться, - пробормотал велет, подходя к перевернутой телеге и не обращая внимания на конское перепуганное ржание.
  На траве валялись какие-то мешки, бочонки и корзины со снедью - и разбитая глиняная бутыль.
  Ковырнув ее черепки носком своего огромного башмака, Асмуд заметил:
  - Ты смотри, жрать кому-то вёз, поганка! Видать, на заимку лесорубам. Надо будет туда мне наведаться вскорости - совсем обнаглели, уф-ф-ф!
  И наклонился, намереваясь поднять один из бочонков.
  - Что, развлекаемся? - раздался вдруг насмешливый голос.
  И в причинное место великану уперлось копье - а следом из зарослей совершенно беззвучно вышел высокий незнакомец, облаченный в зеленый, с головы до пят, плащ.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 3
  ГОЛОТА
  
  Асмуд, когда ему внезапно уперлось копье в интересное место, так и замер - но только лишь на мгновение. Потому что в следующий миг он с неожиданной для его огромной туши ловкостью скакнул вперед и вбок, и, разворачиваясь при этом в прыжке, хлопнул изо всех сил позади себя дубиной.
  Земники ахнули - но незнакомец ловко отскочил в сторону и, все так же смеясь, поддел копьем обрюзгшее пузо великана.
  - Не шали, дружище - могу ведь и нечаянно проткнуть! - весело сказал незнакомец, блестя озорной белозубой усмешкой.
  Асмуд обомлел, похлопал глазами - и расплылся в радостной улыбке.
  - Голота, чтоб мне провалиться к берендеям! - сказал великан. - Уф-ф-ф, не ожидал!
  - Он самый! - кивнул незнакомец, опуская копье. - Давненько не виделись! А ты, я смотрю, всё по-старому время проводишь? На лесной дорожке обозы разбиваешь да путников грабишь?
  Асмуд развел руками:
  - А какие у нас, великанов, еще могут быть развлечения? Так, пужанул для острастки, чтоб не шлялись по моим лесам.
  - Гляди, чтоб на тебя поселяне да лесорубы облаву не устроили, - заметил незнакомец. - Гуртом, как поговаривают, и батьку легче бить.
  - Пусть только попробуют! - буркнул велет.
  - А чего там пробовать? - пожал плечами его собеседник. - Ежели б я в тот раз не поспел к тебе на выручку, то, ручаюсь, на одного асилка в Лесистых горах было бы меньше!
  - Век буду помнить, Голота! - сказал Асмуд. - Никогда не забудем тебя ни я, ни брательник мой...
  - Кстати, а где братец твой? - перебивая, спросил незнакомец. - Один, что ли, промышляешь нынче?
  И посмотрел на земников, которые стояли у закраины дороги и во все глаза смотрели на происходящее.
  - А это что за мелюзга такая? - кивнул на них головой. - С каких это пор ты чудь за собой таскаешь?
  И, смерив их взглядом, добавил:
  - Берендеи что ли? Да вроде не совсем похожи - видать, не из наших краев сюда притопали, а издалека.
  Лиго вспыхнул и, не дожидаясь, выступил вперед, слегка поклонившись:
  - Мы, сударь, из славного племени барздуков, что живут в Неманском краю севернее этих гор. Мы не берендеи вовсе!
  - Ишь ты, прямиком оттуда? - насмешливо присвистнул незнакомец. - А чародея Мамая часом там не встречали? А то он как раз отправился в ваши края - да и нет его что-то давненько...
  - А вы его знаете? - удивленно протянул Пеколс, но Мартин ткнул его в бок.
  Незнакомец засмеялся:
  - Я смотрю, что попал в самое яблочко! На ловца и зверь бежит, не так ли, Вернигора?
  И подмигнул великану, который между делом сгребал в огромную торбу рассыпавшуюся по траве снедь.
  - Вернигора?! - изумленно открыли рты барздуки.
  - Ну да, Вернигора, а что тут такого? - пожал плечами велет. - Асмуд и Веремуд - это по-великански наши имена так звучат. А вот бродники нас кличут Вернигора и Вернидуб!
  - Бродники?! - еще больше ошалели земники. - Из запорогов которые?
  - Ах да, разрешите представиться, - вдруг спохватился незнакомец. - Меня зовут Голота, бродник Голота. Самый что ни на есть взаправдашний низовик из запорогов!
  И отвесил насмешливый поклон, глядя, как земники переваривают услышанное. Наконец он хитро посмотрел на велета и сказал:
  - Тебе не кажется, дружище, что сказки иной раз принимают весьма забавный вид?
  - Какой это еще? - почесал в загривке Асмуд.
  - Раньше старики баяли в преданиях про одного покатигорошка и трех великанов, - заметил бродник. - А в жизни, вишь ты, совсем по-иному всё обернулось - один великан и три покатигорошка!
  И еще раз с интересом оглядел земников.
  - Ну что, господа барздуки или как вас там, - подмигнул им бродник. - Перезнакомимся подробней по дороге - а пока нам лучше убираться отсюда подобру-поздорову. Потому что ежели мы сейчас не поторопимся, то скоро сюда нагрянут безграмотные поселяне из ближайшей деревни, которые этой сказки и слыхом не слыхивали. Хлопот потом с ними не оберешься!
  И будто растворился в густом кустарнике. А через минуту, когда за ним последовали земники и великан, нагруженный до отвала пожитками, на лесной дороге осталась одна только вкрай перепуганная кобыла, которая все еще мелко вздрагивала и храпела.
  ***
  - Если хотите остаться с головой на плечах, - говорил земникам Голота, пробираясь по лесной чаще, - надобно хоть иногда этой самой головой пользоваться!
  И при этом многозначительно посматривал на великана. Но Асмуд только краснел и не произносил ни слова, молча идя следом.
  - Это ж надо было - устроить разбой на дороге среди бела дня! - ворчал бродник. - Да еще и недалеко от поселения лесорубов! Вот уж учудил, так учудил!
  Но, поскольку велет упрямо помалкивал, низовик только осуждающе качал головой и продолжал распекать асилка дальше:
  - Теперь они начнут прочесывать лес на десятки верст вокруг - и вывернут на свет божий много такого, чего им и вовсе знать-то не надобно! Что скажешь, Вернигора? Молчишь? Ну-ну...
  И тут наконец великан буркнул:
  - А жрать-то чего вы сегодня вечером будете? Лапу сосать, как медведь в пуще? То-то же!
  - Ах, есть тебе нечего, утроба ненасытная? - возмутился бродник. - А охота на что, дурья твоя башка?
  - Поохотишься тут, когда людишки всю живность крупную распугали - ни тебе зубра, ни оленя толком добыть, - ворчал велет. - Всё разбёглось от стука ихних топоров, будь они неладны!
  - Посмотрим, что ты есть будешь, когда на тебя охоту объявят поселяне! - заметил Голота.
  - Ой, из-за этого раза, что ли? - фыркнул велет. - Кажись, не в первой шалим - и ничего...
  Низовик резко остановился.
  - Недавно обоз Тивы Жмудина разбили. Ваших рук дело, твоих и брательника? - спросил бродник.
  - Ага! - радостно согласился великан.
  - Тьфу ты! - Голота в сердцах сплюнул и пошел вперед. А потом, помолчав немного, через минуту добавил: - Да уж, ежели за две тысячи лет ты себе ума-разума не нажил, то и дальше им не разживешься!
  И прибавил шагу.
  Но молча шли недолго - потому что Голота всё время исподволь разглядывал земников и, наконец, решил удовлетворить снедавшее его любопытство.
  - А вас-то, судари мои любезные, какая нелегкая занесла в наши края? - спросил бродник.
  Лиго чуть не споткнулся от этого вопроса - и переглянулся с Мартином и Проком.
  Низовик хитро посматривал на земников, не сбавляя шаг.
  - Молчите? Правильно! В наших краях длинный язык тоже до добра не доведет! - сказал Голота и тут же добавил: - Ну, а имена-то у вас есть какие-нибудь?
  - Какие-нибудь есть, - проворчал Пеколс, не доверявший никому.
  И тут же прикусил язык - на всякий случай.
  - Эй, Вернигора! - окликнул великана бродник. - А ты-то как кличешь этих малышей? Первый, второй и третий?
  И ухмыльнулся.
  - А это, брат, не твоего ума дело, уф-ф-ф, - проворчал Асмуд. - Мамай сказал помалкивать - вот я и не распускаю язык. Ты ж знаешь его, чародея-то - ляпнешь что-нибудь лишнее, и всё, в камень оборотит вмиг!
  Бродник остановился и хохотнул.
  - Вот так-так! - сказал Голота. - Ты уже, дружок, ляпнул лишнего - к примеру, что Мамая ты видел совсем недавно!
  И еще раз рассмеялся. Великан покраснел весь - до самых кончиков своих рыжих волос.
  - Ну ладно, выкладывай давай, где он сейчас? - видя смущение велета, улыбался низовик. - Мне Мамай позарез нужен. Потому как вести мои отлагательства не терпят вовсе!
  - Я подумаю, - буркнул великан и перебросил огромную торбу с плеча на плечо, двинувшись вперед.
  - Ишь ты! - возмутился низовик, догоняя велета. - А вот ежели я сейчас возьму и тоже подумаю? Точнее, передумаю? И оставлю вас в этом лесу?
  - Валяй! - сердито сказал великан. - Чай, не маленькие!
  И расплылся в ехидной ухмылке.
  - Ну, как сказать! - улыбнулся низовик и посмотрел на земников.
  - К мелюзге с расспросами не приставать! - вдруг рявкнул Асмуд. - Хрен с тобой, Голота! Хочешь идти с нами? Иди! Но только молча - авось, и Мамая увидишь вскорости, ежели боги дадут!
  - Не в бровь, а в глаз! - радостно щелкнул пальцами бродник. - Как говорится, хочешь найти чародея? Спроси у волшебной нелюди - обычно они недалеко друг от друга обретаются! Не правда ли, господа барздуки?
  И заговорщически подмигнул земникам. Асмуд только крякнул, что проговорился лишний раз.
  - Ты, Голота, и из умертвия душу вынешь, - проворчал великан. - Умеешь зубы заговаривать и выведывать всё под шумок - да так лихо, что и сам не поймешь, как выложишь тебе всё, что знаешь, как на блюдечке.
  - А что тут узнавать-то? - сказал бродник. - И так горы ходором ходят - что всколыхнулось вновь Подгорное Царство, что была битва великая в подземелье, и что берендеи опрокинули нечисть и наголову ее разбили. И я думаю, без нашего знакомца Мамая это не обошлось - уж слишком смахивает на его рук дело!
  - А откуда это ведомо? - как бы невзначай спросил Мартин, навостривший уши.
  - Ветром донесло, сударь барздук, - ответил бродник. - Здесь, в Лесистых горах, ветром быстро слухи разносятся - не хуже, чем в Диком Поле! Главное - уметь слушать! И мотать на ус!
  - Ну, и что же вы там намотали себе, не в обиду будет сказано, сударь Голота? - спросил Лиго, до этого благоразумно державший язык за зубами.
  - Самое главное, господин первый, - с нажимом произнес бродник, - что вы втроем завязаны в этом деле по уши! И ваше появление здесь отнюдь неспроста!
  - Первый? А почему господин первый? - расхохотался Мартин.
  - Потому что вы, сударь, второй! - отрезал низовик и, кивнув на Пеколса, добавил: - А вот этот - третий! И, скорей всего, он просто старый слуга.
  У пожилого земника только рот и открылся от удивления.
  - Пока это еще только ваши догадки, сударь, - нахмурился Лиго, стараясь особо не подавать виду необычайной проницательности бродника.
  - Тем не менее, всё сходится один к одному, - улыбнулся Голота. - И, судя по вашему замечательному серебряному колечку с руницей, что у вас на руке, вы имеете самое непосредственное отношение к волхвам. И, я думаю, к нашему общему другу - чародею Мамаю!
  - С чего это вы взяли, сударь? - все еще не поддавался весьма изумленный Лиго.
  - Послушайте, господин первый, - сказал низовик. - Может быть, вам прочесть, что означает эта надпись на вашем перстне? Правда, в этих краях северные руны уже мало кому ведомы - но уж я-то их не спутаю ни с чем, сударь странник...
  И посмотрел прямо в глаза земнику.
  Мартин и Прок закашлялись, но Лиго выдержал взгляд бродника.
  - Да, так и есть, - кивнул земник. - И что с того?
  - Да видите ли, тут такое дело, господин хороший, - развел руками Голота. - Мне наш общий знакомый Мамай передал весточку известным только нам двоим способом, что тот, за кем он отправился в северные края, погиб....
  И, всё еще глядя в глаза барздуку, немного помолчал. Лиго вздрогнул от неожиданности - но тут же быстро совладал с собой. А бродник, так и не дождавшись ответа, продолжил:
  - Но вот то, за чем он отправился в ваши края - в целости и сохранности, слава богам и тресветлому солнцу! И обещался по возможности побыстрей прибыть сюда - да не один, а с тремя спутниками. Правда, не уточнил какими именно.
  И еще раз насмешливо осмотрел земников с головы до пят.
  - И вы думаете, это мы и есть? - осторожно спросил Мартин.
  - Ну что вы, наоборот! - воскликнул бродник. - Я в этом теперь просто уверен!
  - А с чего вы это взяли? - поинтересовался Лиго.
  - Видите ли, сударь, чародей мне сообщил, что одного из них будут звать странником - а уж как он мне представится, не сказал. Но намекнул, что перепутать мне его с самозванцем будет крайне сложно. Я бы даже сказал, почти невозможно.
  - А почему это он вам так сказал, господин Голота? - вкрадчиво спросил Лиго.
  - Потому что я должен вас встретить в Загорье, - ответил низовик. - И поскорей доставить на Сечь. А уж с чародеем или без него - неважно!
  - Как - без чародея? - широко распахнул глаза Лиго.
  - А вам-то какое дело, господин странник, если вы к этому не имеете никакого отношения? - улыбнулся низовик и тут же спросил: - Или всё-таки имеете, а?
  И подмигнул земникам.
  Те остановились, как вкопанные.
  - Я ж говорил, слово за слово - и выцедит из тебя всю душу по капельке, уф-ф-ф, - сокрушенно покачал головой Асмуд, внимательно слушавший всю беседу. - Ничего от этого проныры не утаить!
  - Я разведчик, дядя, - весомо заметил бродник, - пластун! Глаза и уши войска низового!
  - А вот я - олух, - расстроился великан. - Я болван, уф-ф-ф! Надо было с тобой не связываться - и расстаться там же, у дороги!
  И в сердцах махнул рукой.
  А Пеколс ворчливо добавил себе под нос:
  - Пластун? Хм, даже не слыхивали о таких...
  Но бродник, хоть и уловил слова старого земника, даже ухом не повел.
  - Постойте, господин Голота, - вдруг отозвался Мартин. - В ваших речах есть одна неувязочка!
  - И какая же? - резво обернулся к нему низовик.
  - Вы сказали, что должны были встретить Мамая и его троих спутников в Загорье...
  - Верно!
  - Но здесь-то, - и Мартин обвел рукой, - все еще Лесистые горы! А до Загорья - топать и топать!
  И, как бы между прочим, положил ладонь на рукоять своего меча.
  - В том-то и дело, господа, - грустно улыбнулся Голота, - что из-за тех вестей, что я приберег для Мамая, до Загорья вам было бы попросту не дойти. Хотите - верьте, хотите - нет. Поэтому я и вышел вам навстречу. Правда, признаться, я не ожидал вместо чародея увидеть асилка, да еще и своего старого приятеля - а в качестве его спутников троих барздуков...
  И развел руками.
  Лиго сперва посмотрел на своих товарищей, а затем вопросительно глянул на великана. Тот вздохнул и сказал:
  - Валяйте, сударь! Он и так нас уже раскусил, уф-ф-ф.
  - Я не об этом, - сказал Лиго. - Можно ли ему доверять?
  - Ха! Как мне самому! - хлопнул себя в грудь огромным кулачищем Асмуд.
  Но, завидев некоторую растерянность в глазах барздуков, поспешил исправиться:
  - Ну, или как самому Мамаю, если хотите...
  Лиго обернулся к броднику и, стащив с головы запыленный дорожный колпак, учтиво сказал, кивнув подбородком:
  - Простите, сударь Голота, наши неверие и сомнения - сами знаете, какие сейчас времена. И разрешите представиться - меня зовут Лиго Бирзулис, а это мои друзья Мартин Бубилас и Прок Пеколс.
  - Славные имена! - ответил низовик. - Вот вам моя рука, господа! Можете на нее положиться!
  - Всенепременно, - с поддевкой буркнул Пеколс, но снова осекся, уловив грозный взгляд своего хозяина.
  - Кстати, судари, а из вас никто часом не женился на дочери подземного владыки? - как бы невзначай, но с хитринкой в глазах спросил Голота. - А то слухи всякие, знаете ли, ходят...
  Мартин так и опешил с открытым ртом - но Лиго лишь рассмеялся.
  - Да, господин Голота, смотрю, от вас действительно ничего не утаить, - сказал земник. - Как-нибудь попозже мой друг Мартин сам вам расскажет эту интересную историю.
  - Буду весьма польщен! - улыбнулся бродник.
  - А может, хватит уже расшаркиваться? - сварливо заметил великан с высоты своего роста. - Ежели будем долго задерживаться, Мамай башку мне свернет!
  - Ну, когда это еще будет, - миролюбиво откликнулся Голота. - Но ты прав, мой друг, надо поторопиться - иначе башку попытаться свернуть нам захотят совсем другие. Чую, надо уходить отсюда быстрей.
  - Знать бы только куда, - сказал великан. - Ежели лес в округе эти косорылые вонючки прочесывать начнут, я с мелюзгой далеко не уйду, уф-ф-ф.
  - Есть недалеко одно такое потайное местечко, - ответил бродник, - там мы запросто все вместе укроемся и сможем спокойно переждать до утра. И для тебя, дылды, там тоже уголок найдется!
  И, подмигнув, добавил:
  - Правда, туда пару часов ходу. А с барздуками, так, наверное, и все три с половиной - но другого выхода нет, если этот мужичонка наведет сюда свору поселян и лесорубов с самострелами.
  - Эх, снова крюк, - крякнул великан. - И опять задержка, уф-ф-ф...
  - Мамаю это место ведомо, - произнес бродник. - Ежели задержимся, там он нас без труда и сам найдет!
  И все пятеро, поправив заплечные мешки, исчезли в чаще.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 4
  ГРОЗА СРЕДИ СКАЛ
  
  - Да когда ж закончится этот треклятый ливень! - пыхтел Асмуд, подбрасывая отсыревший валежник в костер. - Эдак все кости промокнут, уф-ф-ф...
  - Зато следы наши скроет от чересчур пытливых глаз, - невозмутимо сказал Голота, вынимая короткую трубку-носогрейку изо рта.
  - Что верно, то верно, - согласился велет, - этим вонючкам из Загорья нас ни в жисть тутова не найти: все следы дождем смыло.
  - А с костями твоими ничего не будет, дружище, - сплевывая, подмигнул низовик. - Солнце красное выглянет, костомахи твои ядреные обсушит, будешь снова по горам скакать оленем, обозы разбивать, пугать проезжих купчишек вместе с брательником твоим.
  Сидели впятером - земники и оба их спутника - в укромной пещере с потаенным входом, запутанным так, что огня от пламени костра наружу видно не было, а дым от очага тянуло внутрь пещеры, как будто ее ненасытное нутро жадно всмоктывало в себя все запахи из внешнего мира.
  Когда к вечеру добрались до входа в этот потаенный схрон, как его назвал бродник, изрядно попетляв по заросшим лесом скалам предгорий, то и входа-то самого земники, как ни напрягали взгляд, так и не заметили. И лишь просочившись меж огромных валунов (причем для велета это оказалось почти довольно тяжким трудом), уперлись в узкую каменную тропку, круто взмывавшую вверх и упиравшуюся, казалось, в незыблемую твердь облепленной лишайником скалы, с которой сочился вниз небольшим водопадом шумный ручей, облепленный пышными бородами густых засивевших мхов.
  А небо тем временем хмурилось, затягивало плотными тучами, словно тяжелым войлоком. И вскорости уже было не понять, то ли сумерки наступили, то ли помрачнело вокруг от подступавшего ливня. Воздух стал сырой и тяжелый, будто тягучий кисель, но еще пока не моросило. Путники то и дело время от времени поглядывали на пунцовое небо, не забывая, однако, смотреть и под ноги, чтобы не наступить случаем на шальной камень.
  Казалось, одному только Голоте не было никакого дела до наступавшей издалека грозы и обволакивавших небеса хмурых туч. Он уверенно петлял скалистой тропкой меж валунов - и земники еле-еле поспевали за ним. А сзади недовольно бормотал проклятия велет, прикрывая всех.
  Наконец тропа пошла вдоль отвесного края скалы - пришлось идти боком, прижимаясь спиной к холодному камню. И вот так, пятясь вдоль каменной тверди, низовик вдруг нырнул прямо под ниспадающий водопад, словно сгинул - только мшистые бороды слегка зашевелились, будто каменная пасть поймала кого-то и неспеша пережевывает.
  - Вот те раз! - охнул Лиго, пробиравшийся сразу вслед за низовиком, когда тот внезапно пропал.
  - Считать потом будешь, сударь Бирзулис, - раздался приглушенный журчанием ниспадающего ручья голос бродника. - Сделай шаг влево, прямо во мхи под водопадом. Ну, смелее!
  Земник шагнул влево - и будто в скалу вошел, исчезнув с глаз идущих следом. Помотав головой, привыкая к сумраку расступившейся пещеры, барздук увидел весело улыбающегося Голоту, который втащил его дальше внутрь и скомандовал следующему:.
  - Не тяни, Пеколс или как тебя там - шагай влево прямо во мхи!
  Ш-р-р - раздвинувшись, зашуршали мхи. И вот уже вечно всклоченный Прок Пеколс стоит внутри, удивленно хлопая глазами. Еще шуршание - и ошарашенный Мартин также рядом. Затем кряхтение, чертыхание и еще невесть какие звуки - и со своим 'уф-ф-ф' вваливается туша велета и падает прямо на каменный отсыревший пол.
  - Насилу протиснулся, уф-ф-ф, - пропыхтел Асмуд и, оглядевшись, заметил: - Ядри его в корневище, чтоб я лопнул! Преотличное местечко ты отыскал, Голота! Никогда бы не подумал, что здесь можно так лихо схорониться!
  - Ну, отыскали, предположим, его еще до меня, - поправил бродник. - А то, что схорониться здесь можно от недобрых глаз - это правда. Потому и схрон называется.
  - Позвольте поинтересоваться, сударь, - подал голос Мартин, - и много у вас таких еще схронов?
  - На наш век хватит! - улыбнулся Голота. - Укромных мест у нас по всему Загорью достаточно, чтобы спрятаться надежно и пересидеть напасть. А также и по всему Дикому Полю до самой Сечи тоже в достатке, ежели будет нужда.
  - И все такие же промозглые, уф-ф-ф, и сырые? - почесался Асмуд, поднимаясь с каменного, осклизлого от влаги пола.
  - Да, огонька бы развести не помешало, - вздохнул Пеколс и громко чихнул. - А то так быстро соплями изойдем, прячась в этом, как его, схроне. Некому и наружу вылазить будет.
  И тут снаружи громыхнуло так, что земники невольно подскочили на месте.
  - Ну вот, братцы, и гроза! - усмехнулся Голота. - Теперь там, снаружи, помокрей будет, нежели здесь. Не так ли, гусята?
  И подмигнул барздукам.
  - Трын-трава! - выругался Асмуд. - Здесь влажно - а там вообще полощет, как из ведра. Эх, видать, в сырости и будем пережидать, пока всё не уляжется, уф-ф-ф.
  - Будет тебе огонек, братец, - сказал бродник. - Причем самый взаправдашний.
  - Откуда ему здесь взяться-то? - спросил Пеколс. - Ни дров, ни хвороста - один стылый камень.
  - И снаружи увидят, не дай боги, - хмуро поддакнул Лиго.
  - Ну что ж, замотаемся в походные плащи и будем сидеть, сколько надо, - сердито сказал Мартин. - Всё лучше, чем мокнуть под ливнем снаружи.
  Один только Голота улыбался, весело поглядывая на охи-вздохи своих новых оварищей.
  - Будет вам и огонь, и теплый ночлег! - сказал бродник. - Иначе не бывать мне низовиком больше. Айда за мной!
  И углубился внутрь пещеры. А когда через несколько шагов стало и вовсе темнеть в каменном гроте, Голота остановился, пошарил рукой за выступом скалы и вытащил палку, обмотанную просаленным тряпьем. Чирк! - клацнуло огниво, и вот уже с зардевшегося трута искра метнулась на ветошь. Через миг тяжелые осклизлые своды осветил неровный дрожащий огнь.
  - Факел! - радостно воскликнул Лиго.
  - Хм, - поджал губы Пеколс. - Ужель и настоящий очаг здесь найдется? А то ведь от факела, как ни крути, впятером не обогреться.
  Но бродник ему ничего не ответил - и пошел вперед. Земники и велет, немного замявшись, последовали за ним. И лишь через пару сотен щагов они вышли куда-то круто вверх - пещера раздалась вширь, и пламя факела осветило большую площадку, вполне приспособленную для того, чтобы пересидеть здесь не один день, а то и пару-тройку недель.
  У одной из стен широкого грота лежала огромная куча валежника, заботливо кем-то припасенная - здесь было почти сухо, только изредка сверху срывалась редкая капель. А рядом с хворостом лежали хорошо просмоленные сосновые дрова, которые уже через некоторое время трещали и шипели в устроенном посредине пещеры очаге.
  - Ну, братцы, это ж совсем другой коленкор! - радостно потер лапы Асмуд. - А то задница и спина так отсырели, что впору из них воду выжимать. Это вам, мелюзге, легко так просочиться сквозь лишайник у ручья. А я вот весь вымок, уф-ф-ф, пока протиснулся - а за шиворот водищи-то налилось, ой-ой-ой!
  И велет повернулся спиной к огню, растянувшись в блаженной улыбке.
  - Хитро придумано! - заметил Мартин. - И снаружи огня не видать, как и самого входа. Одно только беспокоит...
  - Чего бы пожрать? - ввернул Пеколс.
  Мартин сердито глянул на него и продолжил:
  - Беспокоит, что еще кто-нибудь может дознаться об этом схроне. Не мешало бы дозор у входа выставить.
  - Так и сделаем, дружище, - сказал Голота. - И раз уж ты вызвался, то тебе первому и стоять на часах. Хотя могу ручаться, что про это укрытие мало кому ведомо - разве что низовикам да...
  Тут он повернулся к Лиго и подмигнул, продолжив:
  - ...да нашему общему другу чародею Мамаю.
  - Ха! И сколько же нам его здесь дожидаться? - крякнул велет. - До скончания века - или до скончания ливня? Или может лучше обсушиться-обогреться, уф-ф-ф, да затем тишком-нишком вылезти наружу, осмотреться. А ежели эти вонючки из Загорья нападут на наш след - то задать им как следует жару?
  - Там видно будет, - уклончиво ответил Голота.
  ***
  Менялись на дозоре по часам. Грелись у костра, коротая время за рассказами, ожидая, пока закончится ливень. Дремали, завернувшись в плащи, вполуха слушая редкую капель с каменного свода да потрескивание сырых дров в очаге.
  - Скажи, Голота, а почему тебя так назвали? - несмело спросил Лиго. - это ж вроде бы, не в обиду тебе будет сказано, означает оборванца какого-то?
  - Верно, - кивнул бродник и подбросил смолистое полено в костер.
  - У запорогов обычаи дивные, а клички чудные, уф-ф-ф, - осклабился великан. - Ежели малыш - то быть ему Махиной, а ежели такая орясина, как я, то эти остроязыкие низовики враз прилепят прозвание Малюта.
  - Так ты был богат, что ли? - удивился Пеколс.
  - Скорей наоборот, - невозмутимо ответил бродник и снова замолчал.
  Земники переглянулись и пожали плечами в недоумении.
  - Он был из знатного рода где-то там далеко на севере, уф-ф-ф, - сказал велет. - Только знатность, как я понял, богатства как раз и не всем давала. Как там у вас про грибочки да рыцарей рассказывали?
  - Жил-был Голота,
  Знатного рода.
  Звания рыцарь был
  Вовсе не низкого -
  Но из богатства
  Лишь рыжиков миска, - вдруг мрачно отозвался низовик и, помолчав, добавил: - Есть такая песня про таких вот знатных шляхтичей вроде меня. Вы наверняка могли ее слышать в Неманском краю.
  У Лиго округлились глаза:
  - Так ты из Понеманья родом? Холм? Дол? Откуда?
  - Вовсе нет, - ответил Голота. - Просто песню эту в Неманском краю бродячие гусляры исполняли на ярмарках, посмеиваясь над многодетной, но бедной шляхтой. А кроме важности да знатности, ничего у тех шляхтичей за душой и не было. Вот и уходили они в дальние края с саблей под мышкой - людей посмотреть, себя показать, славу да почести добыть. А кому повезет - так и сокровища найти или в бою лютом добыть. Да только немногим удача и улыбалась.
  И снова замолчал.
  - Ну, ты бы уж не скромничал, дружище! - недовольно запыхтел велет. - Ты лучше другую песню про себя спой. Не ту, которую на севере пересмешники всякие на базарах поют - а ту, которую на юге в Дикополье разве что новичок и не знает.
  - Негоже про себя петь, - ответил Голота. - Лучше уж ты.
  -Уф-ф-ф! Я-то? - закашлялся великан и вдруг громко загоготал. - С моей луженой глоткой - и песни петь? Путника какого шугануть криком, чтоб уши заложило да чтоб кони на задницу присели - это другое дело. А песни петь - не, это не про меня.
  - Спой, Голота, - несмело попросил Лиго. - Что за песня такая? Про тебя ведь?
  Бродник пожал плечами и ответил:
  - Неважно, про меня или про другого какого Голоту. Знаешь ведь, друг-земник, сколько таких вот голодранцев-шляхтичей на Сечи было? И не счесть. Но песню, так уж и быть, спою. Лучше бы, конечно под гусли - но нет их у меня, уж прости.
  И, выбив трубку и слегка прокашлявшись, низовик запел низким приятным голосом:
  
  Ой, полем диким,
   Шляхом битым,
   Гулял рыцарь Голота,
   Не боится ни огня,
  Ни меча, ни третьего болота.
  А на рыцаре плащ дорогой -
  Весь в заплатах и худой.
  А постолы и того знатней:
  Из ошметков да ремней.
  Правда, на голове шапка-бирка,
  Из меха - но сверху дырка,
  Травою степною сшита
  Да ветром вольным подбита.
  Куда веет, туда и повевает -
  Рыцаря знатного охлаждает.
  Гуляет себе рыцарь, гуляет -
  Ни села, ни города не занимает.
  Лишь одна вежа в степи
  Его донимает.
  А в веже сидит трехголовый змей,
  Что охотится на людей.
  По горнице он похаживает,
  Да змеиху словами уваживает:
  'Вижу я, змеиха, в поле
  Сизого орла, что на воле.
  Только это не сокол летает -
  А знатный, видать, рыцарь гуляет.
  Хочу я его в лапы взять
  Да людоловам перепродать!
  Будем за него парчу с шелками брать,
  Да червонцев немеряно считать!'
  Выскакивает из вежи змей,
  Распугивая табуны коней,
  На Голоту мчит,
  Жаром дышит, рычит.
  А рыцарь, шутя, говорит:
  'Змей-змеюка,
  Степная гадюка,
  Чего ты желаешь?
  Моей сабли ясной
  Иль одежды красной?
  Иль коня вороного?
  Иль меня, низовика молодого?'
   А змей налетает, шипит,
  Жаром дышит, рычит:
  'Хочу голову твою взять,
  Да тебя людоловам продать!
  Буду за тебя парчу с шелками брать,
  И червонцев немеряно считать!'
  А витязь на змея глядит,
  Ухмыляясь, говорит:
  'Глупый ты, змей-змеюка,
  Степная гадюка.
  Ты еще низовика в лапы не взял -
  А уже червонцы за меня посчитал.
  Среди братства низового не бывал,
  Каши нашей не едал!'
  Из-за плеча лук вынимает -
  И прямо в сердце змею стреляет,
  На коне наскакивает,
  Палашом помахивает.
  Головы змею срубил -
  И копьем добил.
  Ой, полем диким,
   Шляхом битым,
   Гулял рыцарь Голота,
   Не боится ни огня,
  Ни меча, ни третьего болота.
  Тот рыцарь, что гадину убивал
  Да конем своим степным затоптал.
  
   Трещали смолистые дрова в очаге, время от времени падала с каменного свода капель укромной пещеры. Земники, как зачарованные, смотрели в дрожащее пламя, не смея промолвить ни слова.
  Первым тишину нарушил велет, завозившись и закряхтев на своем на скорую руку устроенном лежбище.
  - Вот так вот, дорогая моя мелюзга, - кашлянув, сказал Асмуд. - Куда уж мне до Голоты тягаться с ним голосом , уф-ф-ф. Это ж в нашенских-то краях - самый первозванный голосище. Только вот он до сих пор и не признается - его это рук дело, или же песня про другого какого Голоту из низовиков запорожских. Так-то!
  Лиго несмело подал голос:
  - А ты что скажешь, сударь Голота? Ты змея степного убил?
  Но бродник невесело усмехнулся:
  - А какая на самом деле разница, сударь Лиго? Песня хороша? Ну и славно!
  И тут же сердито добавил:
  - Ладно, друзья, задержались мы тут с песнями-то. А ведь самое время и Мартина на часах сменить. Давай-ка ты, Пеколс, иди в дозор - да не мешкай!
  Прок что-то недовольно пробурчал, покряхтел, повозился для виду - и нехотя пошел сменять Мартина на посту.
  Только вернувшемуся Мартину толком не удалось насладиться отдыхом. Потому что буквально через несколько минут в каменный грот ввалился перепуганный Пеколс и дребезжащим голосом объявил, еле переведя дыхание:
  - Сполохи там такие в горах, ой-ой-ой! И бахает сильно!
  - Знамо дело - гроза! - осклабился велет.
  - Да нет же, говорю, сполохи там ужасные.
  - Ох, ты и стоеросовая башка, Пеколс! - сказал Мартин. - Молния сверкает - обычное дело в грозу. Тебе ж сказали!
   Тут Пеколс упрямо замотал взъерошенной головой и выпалил:
  - Молнии красного цвета не бывают!
  И словно жаром обдало грудь у Лиго - под одеждой рдяно мерцала заколка.
  - Враги рядом! - выдохнул Мартин, не сводя глаз с товарища.
  Всех будто подкинуло вверх - и путники ринулись ко входу в схрон.
  ***
  В горах действительно творилось что-то невообразимое. Гудел ливень, по-звериному, страшно, выл волком ветер, развевая космы мхов у входа в потаенное убежище, задувая падающий сверху водопад ручья на порог скрытой пещеры. Сверкали молнии, вонзаясь синими копьями сверху в скалы. А где-то там, вдалеке, у границы долины и горных склонов, били снизу, навстречу небесным сулицам яркие красные сполохи - будто кто метал гневные стрелы в отместку небу.
  Вымокли вмиг - но завороженно и с опаской глядя на развернувшуюся картину.
  - Ну и дела, братцы! - выдохнул велет, сопя над головами земников и бродника. - Ни в жисть такого не видал, уф-ф-ф. Что это такое, Голота?
  И посмотрел на низовика.
  Но тот только задумчиво пожал плечами: ' А я, мол, почем знаю?'
  И тут с грохотом посыпались камни с вершин скал, разметав вмиг весь водопад.
  - Тропу, тропу засыплет! - в отчаянии закричал Пеколс. - И вход в пещеру неровен час!
  Но Мартин тут же зажал ему рот.
  - Оставь его, - сказал Голота, глядя на молодого барздука. - В такую грозу кричи, не кричи - все равно никто не услышит.
  И когда Мартин убрал ладонь, а Пеколс недовольно буркнул что-то, бродник сказал:
  - Ну, вот что, малыши мои милые и ты, дружище Асмуд. Давайте-ка я лучше постою на часах, пока не развиднеется - мало ли что. И в случае чего будьте все начеку - я знак успею подать.
  - А ежели засыплет вход - как тогда выбираться будем? - снова стоял на своем перепуганный Пеколс.
  Голота слабо улыбнулся ему:
  - Ты забыл, дружище, что второе имя Асмуда - Вернигора! Ежели что, уж он-то найдет способ своротить камни с нашего пути.
  И подмигнул великану.
  Тот только осклабился и произнес в ответ свое 'уф-ф-ф!'. А затем, слегка подтолкнув земников, сказал:
  - Идемте, гусиные лапки. Только обсушились - и на тебе! - снова сохни у огня, о-хо-хо.
  Ночь была испорчена окончательно - а потому земники и велет, вернувшись к очагу, толком так и не сомкнули глаз. Ворочались с боку на бок, подкидывали смолистые ветки в костер, кряхтели, отлежав ребра на жестких камнях, прикрытых дорожными плащами. Ждали, что вот-вот бродник подаст какой-нибудь знак - и тогда... Но что именно будет 'тогда', никто толком так и не мог сказать. Но Голота всё не подавал никаких знаков - а идти туда посмотреть, что происходит, никто не желал, боясь нарваться на гнев низовика.
  Костер шипел, плакала капель с каменного свода, сон не шел никому - или это только так казалось? Потому что вдруг, над самым ухом у барздуков вдруг кто-то громко и звонко сказал знакомым голосом:
  - Доброе утро, лежебоки! Пора пришла вставать!
  --------------------------
  
  ГЛАВА 5
  ПО ЗАГОРЬЮ
  
  Мамай, как всегда, появился неожиданно.
  - Доброе утро, лежебоки! Пришла пора вставать! - звонко сказал он.
  Лиго вскочил, как ошпаренный, протирая заспанные глаза.
  - Мамай! - радостно воскликнул он.
  - Да, мальчик мой, это я, - ответил чародей, улыбаясь в свои смолистые усы.
  А за ним стояли, весело ухмыляясь, Голота и Веремуд с каким-то мешком, который он со стуком поставил на каменную твердь.
  - Уф-ф-ф, брательник, - довольно засопел Асмуд, - а я-то думал, где это вы так надолго заблукали?
  -Хум-м, - ответствовал велет брату, - попозже обскажу, что да как. Но жару мы задали этим вонючкам премерзким.
  И захохотал так, что сверху посыпались мелкие камешки.
  - Эй-эй, громогласные! - цыкнул наних чародей. - Эдак привалите нас всех! Хватит гоготать-то!
  И, обращаясь к земникам, сказал:
  - Давайте пошевеливайтесь, лентяи гусинолапые! Время не ждет - пора выдвигаться в путь!
  - А пожрать чего-нибудь? - невесело протянул Пеколс.
  - Во-во, брюхо перед дорогой набить чем-нить не помешало бы, - растянулся в улыбке Асмуд.
  Голота окинул его взглядом и поддел:
  - Да на твою утробу табун коней надобно, братец. Но что-то я такого здесь не замечаю. Поройся-ка лучше в походных мешках - может, какие крохи и найдем, да на всех поделим.
  - А что случилось-то? Как вы нас нашли? - затараторил Лиго.
  Но Мамай его осек:
  - В пути расскажу наши приключения, мальчик мой. А сейчас поскорей собирайтесь - путь неблизкий.
  Засобирались, завозились, засуетились. Притушили очаг, плотно завязали заплечные торбы, вытряхнули плащи и накинули их на плечи.
  Голота окинул в последний раз пещеру в мерцающем свете факела:
  - Эх, надо бы дровишек было снова припасти - мало ли кому еще из наших этот схрон понадобится. Но время не ждет.
  И круто развернулся к выходу.
  А на выходе из укромной пещеры, раздвинув мшистые бороды лишайников и проскочив водопад ручья, путники встретили ранний свежий рассвет.
  Пробирались по осыпавшейся тропке, прижавшись спинами к скале, старались не глядеть вниз, чтобы не закружилась голова. Так, шаг за шагом, спустились и запетляли вновь между огромных валунов. И лишь выйдя из угрюмых утесов, смогли полюбоваться свежим прозрачным утром.
  Звонко пели птицы, с деревьев сыпалась мелкой моросью капель после ночного страшного ливня. И от этой накопившейся влаги вымокли все сразу снова до нитки. Велеты потихоньку чертыхались себе под нос, замыкая отряд, земники нахохлились, будто воробьи. И лишь чародей с бродником шагали, как ни в чем ни бывало.
  Углубились в лес. Голота вел путников одному только ему ведомыми тайными тропами. Так и шагали - видя перед собой только спину товарищу, идущего впереди. Ни рассказов тебе, что случилось, ни разговоров.
  И лишь поздним утром, когда остановились на привал на неприметной прогалине, Мамай бросил заплечную торбу наземь. Уселся на нее сверху и блаженно вытянул ноги, привалившись спиной к толстенному корявому замшелому дубу, пережившему не одно поколение людей.
  - Садись рядом, мальчик мой, - пригласил земника к себе чародей.
  Лиго кивнул и примостился поблизости от Мамая.
  - Трубочку бы выкурить, - мечтательно сказал Голота. - Да нельзя - запах разлетится на несколько верст вокруг, учуют вражины еще, не приведи боги.
  - И пожевать бы чего-нибудь не мешало бы, - снова забубнили велеты. - Вон, в пузе кишки песни поют.
  - Потерпите до вечера, - сказал чародей. - Найдем пристанище, добудем еды. Сейчас главное - уйти отсюда подобру-поздорову подальше, чтобы замести следы. Мы и так здесь нашкодили прошлой ночью, хоть и петляли предостаточно - но погоня будет обязательно!
  - А что все-таки произошло прошлой ночью? - несмело спросил Лиго. - Эти сполохи в горах - твоих рук дело?
  Мамай посмотрел на юного земника и согласно кивнул головой.
  - Да, Лиго, мальчик мой.
  Веремуд ввернул тут же:
  - Эх, видали бы вы сблизи этот трам-тарарам, который Мамай устроил мерзким вонючкам, хум-м-м. Я аж сам чуть с перепугу не обделался, когда он полыхнул пламенем прямо в толпу торков...
  Но чародей тут же срезал велета суровым взглядом - и Веремуд, щелкнув зубами, тут же прикрыл рот.
  - Не лезь впереди батька в пекло! - хохотнул Голота.
  Велет набычился и сердито засопел.
  - Торков? Вы сражались с торками? - изумленно спросил Лиго. - А громовое железо нашли?
  - Из-за него и весь сыр-бор, однако, - буркунл Веремуд снова и, похлопав по мешку, с которым он топал весь путь, сказал: - Вот он, родимый, камешек-то с неба. Шиш он достался мерзким образинам!
  - Тьфу ты! - рассмеялся Голота. - ты, братец, так словоохочив сегодня, что сам все выложишь, рта никоум даже раскрыть не дашь.
  - А чего скрывать-то? - спросил Асмуд. - Давайте, выкладывайте, что да как!
  Мамай посмотрел на обоих велетов, затем на троих земников, устало улыбнулся:
  - Да рассказывать-то особо нечего. Нашли с Вернидубом схованку с камнем из громового железа, забрали его, а по пути к вам нарвались на засаду торков. Ну и пришлось немного пошалить, чтобы им неповадно было.
  - Пошалить, гы-гы-гы, - осклабился Веремуд. - Они эту шалость будут помнить долго!
  А затем, почесав огромной волосатой ручищей лохматую башку, сказал:
  - Хотя запоминать-то там и некому, хум-м-м, вот какое дело-то! Все ведь они полегли от сполохов чародеевых - вот оно как! Ежели я там успел придавить десяток-другой этих косорылых мерзостей, то и всё.
  Настала очередь Мамая рассмеяться:
  - Вот я и обсказал вам всё, друзья! Ну как вам повесть?
  И подмигнул Веремуду.
  Великан смутился, густо покраснел и потупился. Все заулыбались.
  И лишь Мартин, ковыряясь хвоинкой в зубах, задумчиво спросил:
  - Не пойму вот чего - как вы узнали, где мы находимся? Мы ведь расстались еще там, на великаньей поляне, путешествовали с Асмудом вчетвером, пока не встретили Голоту. От него выведали, что он ваш старый знакомец - и, судя по всему, так оно и есть. Я бы даже больше сказал - вы не просто товарищи, а старые добрые друзья. Но как вы уговорились встретиться в одном и том же месте?
  Голота с интересом посмотрел на земника, а потом сказал:
  - Я же уже говорил вам вчера, что Мамай мне передает весточки известным только нам двоим способом. Надеюсь, ясно выразился?
  - Яснее некуда, - кивнул Мартин, глядя в глаза броднику.
  - В дела чародеев носа не суй - целее будешь, - сказал Лиго. - Слава тресветлому солнцу, что мы снова все вместе.
  - Верно, мальчик мой, - согласился Мамай. - Но, думаю, мы уже наговорились вдоволь и отдохнули малость, пора и в путь дальше шагать.
  И резво вскочил на ноги.
  И лишь уходя с поляны, Лиго краем уха услышал, как хмыкнул себе под нос бродник: 'Ишь, гусята! Выведали они от меня! Это еще кто у кого выведал!'
  Лиго улыбнулся и, подкинув на плечах походный мешок, зашагал вперед.
  ***
  Шли по загорянской пуще несколько дней, минуя проселочные дороги. Останавливались на привал на укромных полянках, а ночевали в таких потаенных местах, что даже земники, лесные жители, и то диву давались, как их находил Голота. Во время ночлегов постоянно стояли на часах, но боги миловали - обходились без происшествий. Голота и Мартин охотились, всегда возвращаясь с добычей - и понемногу сдружились. Еды хватало всем, кроме велетов, которые вечно жаловались на голод. Но чародей их так осаживал, что они молча сглатывали свои обиды и покорно соглашались, что нужно потерпеть. Костры разводили осторожно, прикрыв сверху навесом, чтобы дым и огонь не было видно издалека. А покидая очередное пристанище, тщательно, насколько это возможно, заметали следы своего пребывания. Причем у бродника это выходило так искусно, что только очень хорошо наметанный глаз мог обнаружить здесь былое присутствие путников.
  Время от времени бродник куда-то исчезал - и возвращался с вестями, подслушанными у лесных дорог от болтливых местных жителей, что обозами проезжали пущей. Сказывали загоряне, что в горах снова завелись великаны, которые балуют на дорогах - а потому и отправлялись в путь не поодиночке, а хорошо снаряженными обозами, держа копья и самострелы наготове. Хотя все соглашались, что да, супротив велета таким оружием не попрешь - повезет только в том случае, ежели на этого самого великана-то и не нарвешься. А история про то, как Асмуд напугал до смерти местного торговца, обросла такими невероятными небылицами, что земники с великанами только похохатывали, слушая подробности, коими обросла в устах местных жителей эта история. Мамаю, известное дело, рассказали всё до последнего, как оно было на самом деле.
  Судачили местные и про ту самую страшную грозу в горах - сполохи, бившие снизу в небо, видели также поселяне из окрестных хуторов. А когда затем наткнулись на свалку погибших торков, то и вовсе стали выдвигать предположения одно другого нелепей. Спорили до хрипоты - каждый пытался втолковать другому, что именно его догадки, что же произошло на самом деле, являются правдой. Хотя правды местные так, наверное, никогда и не узнают - это вполне устраивало хоронившийся от лишних ушей да глаз наших путников, которые, таясь, пробирались на юг, подальше от лесных поселений.
  День сменялся ночью, погожие часы перемежались мелкими противными дождями, когда топаешь вперед в густых зарослях невесть кем проложенной тропы, видя перед собой только мокрую спину товарища, да слушая, как хлюпает под ногами сырая жадная грязь. Хорошо, что земли здесь были с супесью - и впитывали порядком надоевшую влагу.
  Когда выходило осеннее, но все еще теплое солнце, пробиваясь сквозь кроны густых деревьев своим ласковыми лучами, радовались ему, словно дети. Тогда и шагалось вперед веселей, и верста за верстой пролетали незаметно.
  Погони за все эти дни так и не было замечено - что также внушало надежду. Но бродник с чародеем по-прежнему осторожничали - и иногда земникам, а великанам в особенности, казалось, что это чересчур. Но повиновались молча, соблюдая всё, что им наказывали старшие.
  Веремуд все также волок свой тяжелый мешок - и Лиго удивлялся: неужели велет так и будет с ним шагать до самого Дикого Поля? А в степи-то каково ему будет? Его же за версту видать на открытой местности. Или же велеты сопровождают их только до какого-то условленного места, а затем вернутся назад - но кто же тогда потянет мешок с камнем из громового железа?
  Лиго тайком обменивался своими мыслями с Мартином и Проком, но те тоже, поломав голову, так ни к чему и не пришли. А затем барздуки дружно махнули на все рукой - мол, для этого есть чародей с бродником, вот пусть у них голова и болит, что да как.
  Пеколс время от времени ныл и жаловался, что хочет выпить пива, посидеть в трактире, выспаться наконец-то на мягкой постели где-нибудь на постоялом дворе или, на худой конец, у кого-нибудь на хуторе. Но все поселения обходили десятой дорогой - и Мамай даже думать запретил о том, чтобы к ним приближаться.
  Так что приходилось продираться звериными стежками по густым зарослям, иной раз петляя по нескольку раз, словно заметая следы, мерять ногами лесные версты, отдыхать, привалившись к стволам деревьев, прятаться от сильных ливней под густыми раскидистыми кронами, а ночевать на охапках еловых ветвей, плотно завернувшись в походный плащ. Загорье путники видели только по нехоженым заросшим тропам в самой сердцевине древней пущи.
  - И что ж мы так топать будем до самого Дикополья? - возмущался Пеколс, бурча себе под нос.
  Но в ответ чародей только качал головой и обещал, что когда доберутся до условленного места и до неких таинственных друзей, тогда все путники отдохнут вволю. Но кто эти друзья и где они находятся, как далеко еще до них идти - ответа не давал.
  - Доверься уж Мамаю, - успокаивали Прока Лиго и Мартин.
  - Да уж, доверились разок волхву - и что же? - сокрушался старый земник. - И куда нас занесло? За тридевять земель, да так, что и домой, боюсь, уже не вернемся, сгинем где-нибудь на чужбине. Эх-ма, судьбинушка наша.
  И, махнув рукой, продолжал идти вместе со всеми. А, собственно говоря, куда ему и было деваться-то?
  Однажды вышли на большую лесную поляну - и с удивлением увидели, что находятся на высоком холме, откуда, сколько хватало глаз, было видно все окрестности. И с удивлением отметили, что Лесистые горы виднеются уже вдалеке, в какой-то расплывчатой сизой дымке, словно тая в прозрачном тумане.
  - Эк отмахали-то, уф-ф-ф! - заметил Асмуд. - Далековато зашли однако мы все. Мы так с брательником еще никогда не забирались. Назад-то вернемся?
  - А куда же вы денетесь? - ухмыльнулся чародей. - Ежели обозы на дорогах разбивать не будете, то и вернетесь в свои любимые горы обязательно. А я уж словечком заговорным подсоблю, чтобы по пути назад вы остались целы и невредимы.
  - Да уж, тащить вас, дылд стоеросовых, в Дикое Поле уж точно никто не станет! - рассмеялся Голота. - Это вы здесь, в лесах дремучих спрятаться можете везде. А в степи от вас проку никакого - один только вред! Там хоть и травы растут в рост человечий - а иногда и в рост всадника на коне - но вас то уж точно приметно будет верст эдак за сто: даже глаза наметанного не надобно, чтоб вас с расстояния разглядеть. Хотя вот в старые времена, бают, водилось и ваше племя в степях на юге - да только выбили их всех оттуда, вот и скрываетесь вы, велеты, теперича по лесам да горам. Так что никто вас насильничать не будет - отпустим скоро восвояси. Потерпите еще чуток, друзья!
  И весело им подмигивал.
  Велеты довольно соглашались - и уже начинали все чаще посматривать назад, тайком вздыхая про себя, когда же их наконец-то отпустят восвояси.
  А из этих обмолвок земники сделали вывод, что очередной отрезок их, казалось бы, бесконечного и опасного пути близится к завершению. И, в общем-то, оказались правы.
  Однажды, когда уже начинало вечереть, а Голота упрямо топал вперед и вперед, как будто совсем не подумывая подыскивать очередной ночлег, а в походных мешках оставались только вчерашние объедки от охоты, причем сегодня уже охотиться было уже явно поздно, бродник вдруг резко остановился - да так, что следовавший за ним Мартин чуть не влетел ему в спину.
  Голота поднял руку, затем осторожно снял с плеч котомку, нагнулся и стал что-то тщательно рассматривать в высокой густой траве. Затем поднял голову, посмотрел на высокие резные кроны деревьев, на которые опускался красивый отблеск заката, принюхался. А повернувшись к Мамаю, спросил:
  - Ты тоже чувствуешь это, друг мой?
  Чародей стоял, загадочно улыбаясь в густые усы - и утвердительно кивнул.
  - Пожалуй, вот мы и добрались к ним, - сказал бродник. - Несколько позже, чем я рассчитывал - но все же мы рядом.
  - Скорее, они рядом! - с нажимом поправил чародей. - Причем совсем близко.
  И, повернувшись к барздукам и двум велетам, спросил:
  - А вы ничего не чувствуете, друзья? Какая благодать разлита в воздухе вокруг!
  Но земники, понюхав легкий вечерний ветерок, так ничего и не поняли. Хотя да, ощущения радостной неги какой-то стало постепенно разливаться по телу - как будто от предвкушения встречи с чем-то настолько родным и близким, но давно утерянным и будто бы вновь обретенным, что начинает слегка щемить сердце.
  - Ни хрена не ощущаю, кроме опасности, хум-м-м, - вдруг разбил приятные грезы барздуков Веремуд.
  И стал раздувать ноздри, сопя, словно огромный зубр. А затем, ощерившись, перекинул из лапы в лапу огромную дубину.
  И тут вечернее умиротворение нарушил тонкий свист - и под ноги великану вонзилась длинная тонкая стрела. Веремуд отпрянул - но его ухватил за ногу бродник и, сделав страшные глаза, зашипел, приложив палец ко рту:
  - Молчи - и повинуйся! Это друзья - опасности никакой нет!
  И в этот миг точеные кроны деревьев будто озарил белый сияющий свет - и навстречу вышел высокий витязь изумительной, неземной красоты, в длинных белоснежных одеждах и с луком в руках.
  Он улыбнулся так, что вмиг рассеялись все сомнения в его враждебности - наоборот, в этой улыбке было столько дружелюбия и покоя, что у барздуков стало вдруг легко на душе, причем так, что петь захотелось.
  - Не иначе, чары какие-то, - прошептал пораженный Мартин. - Но такие благостные - что не хочется, чтобы этот сон прервался.
  А неземной незнакомец поднял руку и приветственно помахал ею путникам - и земникам показалось, что за спиной у него зашевелились крылья. Или это только показалось - а то были вовсе не крылья, а оперение стрел в колчане?
  Лиго зажмурился, помотал головой и снова открыл глаза.
  Но у дивного витязя за спиной действительно были крылья - потому что это был самый настоящий, самый взаправдашний Див, будто сошедший со страниц древних книг и сказаний.
  - Добро пожаловать, милые друзья! - ясным и звонким голосом чарующе сказал белоснежный витязь. - Мы наконец-то дождались дорогих странников - и очень рады этой встрече! Опасности нет ни для кого из вас - я приглашаю разделить с нами трапезу!
  И витязь, учтиво поклонившись, добавил:
  - Меня зовут Меровит, сын Хвалибуда. Следуйте за мной, ничего не опасаясь!
  И, повернувшись, пошел вперед - а тропа у него под ногами будто освещалась изнутри удивительным белоснежным мерцанием. И по этой сияющей стезе путники пошли вслед за Дивом.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 6
  ДИВЫ
  
  Дивы! Воспетый в издревних сказаниях волшебный народ, ровесники самого Предковечного Древа и свидетели создания этого мира самим Святовитом, младшие братья небесных богов, по воле Создателя оставшиеся на земле приглядывать за ней. Первые грозные противники Черного Властелина. Истребители нечисти, расплодившейся после появления извечного Зла. Сколько легенд, сколько преданий воспевали этот Дивный народ но мало кому из смертных доводилось встречаться с ними.
  Говаривали, правда, что были в древности (а некоторые бают, что и в наши дни) отважные витязи, сочетавшиеся браком с девицами из чудесного народа - и от тех браков рождались богатыри невиданной силы и неземной красоты, повергавшие врагов порой одним лишь только взглядом или дыханием. Что силы в них было столько, что лишь им одним было подвластны волшебные древние клинки, вогнанные в камень, или удивительные могучие луки, натянуть тетиву которых было не под силу обычному смертному. Что им, как и чародеям, повиновались звери и птицы, и они разумели их нечеловечий говор. Что такие витязи могли входить в огонь и выходить из него мокрым - а из воды наоборот, полностью сухим. Что из той череды потомков людей и дивов выходили самые лучшие истребители драконов, змеиных оборотней-виевичей, волколаков, умертвий и прочей нечисти злобной. Ну а что было правдой в тех бывальщинах старины глубокой, а что всего лишь измышлениями болтунов с буйным воображением, доселе никому неведомо, хотя страницы древней дивьей 'Бархатной книги' полны такими историями, перекочевавшими и на страницы людских летописей разных племен.
  Но ведомо достоверно одно - что с падением Русколани, могучей некогда словенской державы, мало кому из смертных доводилось увидеть живого Дива хоть одним глазком. Да, собственно, и волшебной нелюди - всяким там земникам, берендеям или вот даже велетам - за всю свою жизнь увидеть дива было, что называется, самым настоящим дивом. А потому и смотрели во все глаза барздуки со своими спутниками на чудесное сказочное племя, среди которого они вдруг оказались.
  А посмотреть было на что. Все Дивы были высокого роста - не чета, конечно, асилкам-великанам, но все же они были выше любого из знакомых земникам людей. Ослепительные, сияющие белоснежные одежды, в которые были одеты дивы, ниспадали струящимися складками до самой земли - и никакая грязь не касалась их, будто сотканы были сии неземные платья из волшебной ткани. Злые языки, как слыхали барздуки, шептались, что эти длинные одежды на самом деле скрывали козлиные ноги и острые копыта этих дивов, мол, потому они и прятали их под длинными плащами - но так ли это было, неведомо. На то они и злые языки, чтобы судачить о том, чего никто никогда не видел. Зато другая удивительная особенность дивов поразила до самой глубины души барздуков и велетов - это огромные лебединые крылья, росшие прямо из спины. Те самые крылья, которые спутники поначалу приняли за оперение стрел в колчанах за спиной. И, судя по размаху этих, не менее ослепительных, чем сами дивьи одежды крыльев, они запросто могли поднять в небо любого из их обладателей.
  Да так, собственно, оно и было. 'Спустился Див на верхушку древа...' - часто начинались такими словами древние рассказы и предания. А спуститься-то на дерево можно только сверху - с неба, как птица. Да дивы и были, как и древняя чудь, во многом сродни первым богам, имевших природу огненных птиц. Только если чуди, как, вот, к примеру, земникам, от тех божественных существ достались птичьи лапы - то дивам достались крылья и звенящие поющие голоса, а также удивительное искусство полета. А потому и места козлиным ногам быть у сказочного народа не могло - ибо кто же видел полуптиц-полулюдей, но с копытами? Хотя баяли ведь, что где-то далеко-далеко, и, как правило, давным-давно, мол, водились на земле некие китоврасы - чудесные создания, не то кони с телом человека, не то люди с конским крупом, но обязательно с крыльями. Но то уже совершенно другая история, к нашему повествованию отношения не имеющая.
  Так вот, вернемся к Дивному народу. Все самодивы, как еще их называли в некоторых землях и странах, были не только высокого роста и с крыльями за спиной - они считались самыми непревзойденными музыкантами, певцами, поэтами и... самыми могучими витязями на подлунной земле. Сражались дивы сказочно храбро, выступая порой поодиночке против целой своры нечисти или иных врагов. Били метко из своих волшебных луков. Повергали супостата звонкими криками, которые не выдерживало ни ухо человека, ни ухо нечисти, взметались в небо и наносили оттуда свои меткие удары дротиками и стрелами. А если уж дело доходило до рукопашной в ближнем бою - то и здесь Дивному народу не было равных, сколько не ищи. Сверкали ясные клинки и отточенные кинжалы в руках самодивов - и падали, как скошенные травы, перед ними враги светлых сил.
  А после этих лютых битв и сражений сами же звонкогласые белоснежные витязи складывали о тех сечах под переборы медных струн удивительные песни - и ежели кто из смертных их слышал, то был на всю оставшуюся жизнь под их чарующим впечатлением.
  Собственно, искусство складывать сказочные вирши в волшебные песни издавна приписывалось дивам - и, мол, весь род человеческий научился этому именно у Дивного народа (хотя, конечно, та же лесная чудь была совершенно иного мнения). Песни, гусли, луки со стрелами - всему этому обитатели подлунного мира были обязаны удивительному крылатому народу, который на заре сего мира оберегал первые племена людей и волшебной нелюди от всех напастей. Иные исследователи старины глубокой считали, что и письменность была создана дивами из небесной азбуки богов - для каждого народа они упорядочили свой буквенный строй. Руница, глаголица и велесовица как самые известные письмена эпохи Лихолетья уж точно восходили к умению дивов передавать увиденное и услышанное при помощи удивительных знаков, начертанных на деревянных дощечках, камнях или выделанной воловьей коже. Сама же дивица - азбука самодивская - была настолько сложна, что мало кому из смертных удавалось приблизиться к ее пониманию хотя бы на чуток. А потому и самые первые летописи были также делом рук дивов.
  Кузнечное дело да строительство чарующих чертогов тоже было дивной наукой, перешедшей к людям и волшебной нелюди от странствующих самодивов. Да мало ли чего еще попало к нам от того древнего племени полубогов!
  И ведь много, много чего можно было рассказать об этом удивительном народе, его обычаях и преданиях. Но для этого никакой книги и вовсе не хватит - настолько дивными были деяния этого небесного племени. Но об одной загадке все же стоит упомянуть.
  Одной из самых необычных черт обычаев древнего народа было то, что их мужчины и женщины жили... порознь! И даже назывались они иначе, по-разному. Мужчины их сказочного племени и были, собственно, дивами, или самодивами. А вот неземные красавицы звались вилы (или еще самовилы). И во всех древних сказках и преданиях эта раздельная жизнь Дивного народа отражена ярко и четко. Никто никогда из смертных не видел их вместе. То дочерь людская влюбится и выйдет замуж за удивительной красоты крылатого витязя и народит от него сыновей-богатырей, то охотник, пастух или лесоруб какой увидит мельком танцы вил на полянке или их речное купание, украдет белоснежные крылатые одежды одной из них да и женится после, также получив взамен невиданной красоты и дарований детишек. А вот вместе увидать дива и виллу никому еще не удавалось - что было весьма и весьма странно, так как несмотря на сказочную продолжительность жизни Дивного народа у них ведь был и свой срок, а значит, и для продолжения рода своего дивьего они также должны были жениться и рожать детей. И ведь были молодые дивы и старые, как, впрочем, и юные вилы и уже пожилые - а вот собственно дивьих детей никто никогда не видел: как будто бы молодежь этого племени появлялась вдруг из ниоткуда.
  Слыхали, правда, древние мудрецы про некие Вилины горы, находящиеся где-то на далеком юге, что за тридевять земель. И что мол именно там и появляются на свет божий молодые вилы и дивы, которых воспитывают особые наставники - но кто они, как их зовут, откуда родом, дивьего они племени или нет, никому неведомо. Мол, раз в год встречаются дивы с вилами для продолжения рода своего племени - улетают для этого в далекие края, в неприступные края, ухаживают друг за другом, подыскивают себе пару, влюбляются. Но где это и как это происходит - никому из смертных еще не довелось узнать.
  А вот в наших, земных краях, пути вил и дивов не пересекаются вовсе - идут по нашему миру они каждый своей тропой. Вилы больше в горах обретаются, у лесных вершин да звонких ручьев, перелетают с места на место, ищут укромные поляны, где и устраивают свои волшебные хороводы, после которых, как говорят, трава родится с небывалой силой, как и вообще расцветает кругом вся природа в своем буйстве. Купаются в реках и ручьях нагишом, скинув свои удивительные одежды, поют песни, помогают заблукавшим путникам, а иной раз и наоборот, шалят и балуются, заманивая их в чащу переливистыми волшебными голосами. А потому и побаиваются вилиных шалостей многие люди, сторонятся тех мест, наказывая не соваться туда своим детям. Хотя, как говорилось уже выше, иной крайне любопытный бедолага, бывает, встречает игрища самовильские, похищает волшебную одежду одной из них, заставляя выйти за себя замуж. И такая красавица-вила соглашается на всё, лишь бы вернуться поскорей к своим прдружкам. Ежели удастся ей обмануть своего нерадивого обидчика, то она тут же выпархивает из его рук и мстит жестоко, устраивая ему на протяжении все жизни козни да пакости. А ежели все-таки какому умнику удается склонить виллу к брачной жизни и заполучить от нее детей - то и тогда вила при первой же возможности сбегает от своего мужа из племени человеческого, но уже не мстит ему, как отцу своих детей, а наоборот, всячески помогает ему по жизни, хотя на глаза больше не показывается вовсе. А уж о детях своих она заботится так, как никакая мать - и тогда, казалось бы, осиротевшие чада, оставшиеся только с отцом-одиночкой, получают на протяжении всей своей человеческой жизни одни только подарки судьбы. Завидуют таким сиротам злые люди, шепчутся, мол, а что ты хочешь, ежели они из ведьмаков, да мамашка ихняя по ночам летала-летала, да так и сгинула, бросив папашу с дитятами на произвол судьбы. И поди ж ты, везет же таким ведьмакам во всем и везде - а тут, мол, роду самого что ни на есть благопристойного, а все никак.
  Рассказывают также, что и просто сиротам и несчастным людям вилы помогают, завидев их беду. Слепым девушкам они открывают тайны природы окружающей, делая их знатными травницами и знахарками, а порой и ясновидящими. Калекам дают дивные дарования, при помощи которых они не просто зарабатывают на жизнь, а становятся известными сказителями и песенниками. А просто горемыкам могут помочь найти древний клад. Но зависть человеческая - вещь необоримая, гложет она злые души, заставляет делать черные дела. Сжигают на кострах таких ведунов и везунчиков, получивших чудесные дары из вилиных рук, охотятся на них, ведут войну против дивьего племени. И тогда мстят вилы, насылая мор, голод и неурожай, бьют молниями с горных вершин, надувают ураганы и бури, высушивают колодцы или нагоняют наводнения. Как самые настоящие женщины, которые или одаривают любовью безвозмездно - или мстят сполна. Боятся и ненавидят злые люди дивье племя, вил в особенности, сторонятся его. А когда дивы и вовсе скрылись в лесах и стали редко казаться на глаза людям, дичиться их, если так можно выразиться, слово 'дивий' приобрело еще и оттенок 'дикий', а не токмо удивительный. А потому и сказы да предания полны такой вот путаницы и неразберихи - добрые или же злые существа эти, Дивный народ? И загадкой этой маются мудрецы до сих пор.
  Да, а что же мы всё о вилах да о вилах? Ведь не с ними же пересеклись пути странников наших - а с их второй половиной, с витязями-самодивами, коих встретили в лесах Загорья земники, велеты и низовики. А про вил было сказано всего лишь несколько слов, чтобы читатель уразумел, насколько воистину дивный этот народ.
  ***
  Поляна, куда привел путников Меровит, сама была дивным чертогом - сияла и переливалась всеми красками, будто самоцветы были рассыпаны в древесных кронах. По могучим стволам дубов и кленов струились мерцающие огни, а корявые корни под ногами, казалось, слегка шевелились, будто сказочные щупальца, уступая дорогу странникам и услужливо отодвигаясь в сторону: таковы были чары дивов, подчинявшие себе любой уголок природы.
  В воздухе были разлиты нежнейшие запахи разнотравья, меда и какой-то неземной благодати, томящей душу и сердце, а на небе высыпали огромные звезды, величиной, пожалуй, с орех. Откуда-то издалека лилась тонкими отзвуками удивительная музыка - но как ни поворачивайся к ней, она всегда оказывалась за спиной или сбоку. И посредине всего этого волшебства била в небо снопами ярчайших искр громада невиданного костра, вокруг которого сидели в белоснежных ослепительных одеждах крылатые дивы.
   - Приветствуем вас, о странники из далеких краев! - низким чарующим голосом произнес один из сияющих витязей, повернув к путникам свое лицо неземной красоты.
  И сколько лет (или веков?) было этому диву, сказать было невозможно, ибо в ясном и бездонном взоре его таилась как юношеская ребячливость и озорство, так и мудрость и опыт многих столетий.
  - Меня зовут Тройден, сын Тарандуила, - сказал вновь див, вставая навстречу. - Проходите, друзья, к нашему огню после дальней и трудной дороги!
  Но как только земники приготовились было также чинно и благородно ответить на приветствие, как вдруг все неожиданно и резко поменялось - дивы вдруг все замерцали, поплыли, растаяли, как туман... и поменялись местами. И, завидев изумление пришедших гостей, вдруг рассмеялись переливчатыми звонкими голосами.
  - Знаем, знаем! - затараторили весело вдруг дивы, которые казались путникам помоложе. - Вы барздуки-бородачи из Неманских краев, беспечные хохотуны и баловни судьбы, что прячутся в пуще Земиголья и сражаются с волколаками. Вы любите пиво - но у вас для нас есть только вино! Вы обожаете грибы - но у нас для вас только ягоды да коренья! Вы любите почесать языки - но у нас вы будете больше смотреть да слушать! Ибо мы - ваши старшие братья, а младшим пристало старших слушать! Не так ли, господа Лиго, Мартин и Прок?
  И снова залились веселым смехом, замерцали, растаяли... и вновь поменялись местами.
  Земники остолбенели, разинув рты - а дивы еще больше закатывались со смеху, глядя на изумление барздуков.
  - Батюшка Прок Пеколс, как твоя лекарская сумка поживает? Много ли в ней осталось того жидкого снадобья, от которого у тебя стал сизым нос?
  И снова заливистый, но беззлобный смех. Пеколс так и обомлел, густо покраснев.
  - А как дела у нашего знатного жениха Мартина Бубиласа? - звенели дивьи голоса. - Томишься и скучаешь по своей Хильде из славного племени подгорных берендеев? Не унывай - вы будете вместе! Но вот когда - не скажем, узнаешь сам!
  И вновь беззаботный хохот.
  - А ты, Лиго Бирзулис, хранитель важной вещи, как тебя сюда занесло со школьной скамьи за тридевять земель, так далеко от родного хутора Пригорки? Всё ломаешь голову над этим? Не надо - это не твоя забота, а богов! Иди вперед смело, пришедший с севера - и когда-нибудь ты снова вернешься на свой север!
  Лиго замер, хлопая глазами.
  Но дивы уже переключились с земников на велетов, заливаясь смехом.
  - Уф-ф-ф и хум-м-м, ха-ха-ха! - дразнились молодые самодивы. - Нутро бы набить, да побольше - да попугать кого малость для острастки тоже неплохо! Так ведь, Асмуд, сворачивающий горы и Веремуд, вырывающий столетние дубы? Мы и вас накормим и приютим - домой не вернетесь голодными, уф-ф-ф и хум-м-м!
  Барздуки и велеты стояли, обомлев - казалось, что дивы знают все про каждого из них, про все их потаенные мысли, которые они скрывали от окружающих и друг от друга, а тут оказались вывернутыми наружу для всеобщего обозрения.
  - Хватит, хватит, веселый и славный народ! - добродушно сказал Мамай, поглядывая на резвящихся дивов и покручивая свой смолянистый ус. - Мы пришли к вам с миром!
  - Ха-ха-ха! - зазвенели дивы, снова поменявшись местами своим невероятным образом. - Ты посмотри, кто к нам пожаловал в гости - сам чародей Маркисуат! Да только вот коня своего волшебного он где-то потерял - и странствует пешком, ха-ха-ха! Где это видано, чтобы сам Маркисуат - и был без коня, ха-ха!
  И снова смех на всю поляну.
  - А ты чего молчишь, бродник Голота? Молчи, не молчи - но мы-то про все твои подвиги знаем, можешь не скромничать в присутствии земников!
  Но тут Тройден, первый из дивов, тот самый, который обратился к путникам, сказал:
  - Будет, братья, потешаться над нашими гостями! Они с дороги - и им не до шуток! - и властно взмахнул рукой.
  Смех замер, поляну затопила тишина - лишь волшебный костер гудел и шумел, взметая ввысь сверкавшие искры.
  - Простите нам наши развлечения, друзья! - сказал Тройден, сын Тарандуила. - Мы - дивный народ, вам, смертным, не всегда понять наши поступки. Но мы рады всем друзьям, стоящим на стороне светлых сил! Присаживайтесь к огню - выпьем братины с дороги!
  И из его широкого рукава, как по мановению, появилась большая серебряная чаша.
  - Испей и ты с нами, Меровит, сын Хвалибуда, - сказал старший див. - Тебе выпала честь первым встретить и привести к нам наших гостей! А на дозоре пусть будет пока Раковор!
  И хлопнул в ладоши. Тут же из круга вокруг костра взмыл в небо один из молодых дивов-пересмешников, обронив в огонь несколько белоснежных перьев, и, взмахнув крылами, улетел с поляны куда-то вдаль.
  А остальные дивы вдруг снова зашевелились, растаяли и возникли вновь - каждый на новом месте, освободив между собой пространство у огня для странников.И не успели путники даже подумать, как из-под земли услужливо выросли дубовые колоды со спинками - каждому под стать и рост. И кованая чаша с волшебным напитком пошла по кругу.
  ***
  Мартин сидел между дивами и, что называется, диву давался - когда эти пересмешники на все лады обсуждали то, что было известно лишь ему одному. Его службу в дозоре земников под началом Бортня Бубиласа, знакомство с Лиго, битву у Синей Пущи и путешествие на юг. Встречу с Хильдой - и злую сечу в Подгорном Царстве. Казалось, ничего не было такого, что могло бы быть неведомо этим шаловливым шутникам - и суровым воинам одновременно. Дивы трогали его клинок и секиру, цокали языками, улыбались и смеялись - но почему-то в их насмешках ничего обидного не было. А было какое-то странное чувство, что попал к давным-давно утерянной и вновь обретенной родне.
  - Да, мы наслышаны, что чудь лесная умеет сражаться с нечистью - хотя вы и не чета нам, - весело смеялись дивы. - А что, у барздуков тоже есть свои дружины? Ого-го, ха-ха-ха! А что, правда, что вместо луков вы пользуетесь самострелами? Ну конечно же правда, ибо куда уж вам, малышам из сказок, натянуть лук выше вашего земниковского роста, ха-ха-ха!
  И подливали в кубок пенистого напитка невероятного вкуса, подмигивали и улыбались, время от времени мерцая, тая, исчезая и объявляясь вновь уже на другом месте.
  - А зачем вам такие длинные бороды, Мартин? Не мешают они вам сражаться с волколаками да упырями? Не путаются они у вас под ногами? И то славно! Ибо у нас бают, что в бородах ваших длинных вся ваша сила земниковская и есть, ха-ха-ха!
  И снова булькала в кубке волшебная жидкость, наполняя тело дружинника негой и истомой.
  - А как... как вас зовут? - пробормотал начинавший уже засыпать Мартин.
  - Нас? Или меня? Или кого? - смеялись дивы, постоянно меняясь местами и хохоча.
  - Я - Радогаст! - звенел смех одного из них.
  - А я - Доброгаст! - вторил ему весело другой.
  - А я вот Межибор! - хохотал третий.
  - А на посту - Раковор! - заливался четвертый.
  Земник смотрел на них во все глаза, пытаясь запомнить удивительные имена - но веки начинали предательски слипаться. И то ли от постоянной смены лиц самодивов, то ли от хмельной браги неземного нектара в чаше, Мартин Бубилас вскорости стал клевать носом и наконец задремал.
  - Вот так-так, - смеялись дивы. - А еще дружинник - а игристое вино из наших лесных чертогов сразило его первым!
  И, когда заснувший земник чуть не рухнул с деревянного сидения оземь, бережливо подхватили его и осторожно, чтобы не прервать нагрянувший сон, отнесли под сень шелестящего бука, осторожно уложив на мягкие шелковистые мхи. Так и спал до самого утра молодой земник - и снилась ему его возлюбленная, с которой он так недавно расстался.
  Проку же Пеколсу повезло немного больше - свалить его с ног, да еще каких, настоящих гусиных, и чем, каким-то, как про себя подумал сам барздук, южным пойлом, было не так-то просто. Пеколс взъерошивал лохматую голову, крутил ею из стороны в сторону, словно отгоняя сон, шмыгал сизым носом, над которым вовсю потешались самодивы.
  - Ха-ха, старина Пеколс, отчего у тебя нос такого цвета небесного? - смеялись дивные существа. - Не оттого ли, что суешь его куда не следует? Например, в заветную баклажку у тебя на дне походного мешка? Дай-ка и нам заглянуть в нее!
  А когда рассерженный земник полез было искать свою торбу, тут же со смехом схватили его за руки:
  - Не стоит, дружище Пеколс! Мы тебе верим, ха-ха-ха! Потому что твой напиток одним только запахом сразит все наше племя наповал! Как мы тогда летать будем?
  И, смеясь, подливали в его кубок еще пенистого вина. Пеколс щурился, хмыкал - и снова пригубливал чашу.
  - Ай да не промах старый земник! - балагурили по-прежнему дивы. - Пьет ведь и не хмелеет - видна закалка сразу, ха-ха-ха!
  А закончив одни насмешки, сразу же переходили к другим.
  - А что там у тебя стряслось с чародеем Маркисуатом? И почему ты не любишь волхвов? Хотя сам ведь был в услужении у самого великого Куреяса во время битвы у Синей пущи!
  Но как только земник открывал было рот - дивы вновь начинали хохотать и смеяться:
  - Не надо, не отвечай, старина! Мы и так все видим и все знаем - ибо мы всеведающие существа! Давай-ка лучше добавим и тебе пенистого напитка - вдруг и у тебя прибавится всеведения немного, как и у нас, ха-ха-ха!
  И все в таком духе - хихоньки и хаханьки, смешки да насмешки. И лишь когда из ослабевших рук барздука стал выпадать кубок, а вечно лохматая голова старого слуги склонилась вниз, дивы также бережно подхватили верного своему хозяина земника - и отнесли на мягкую постель меж корявых корней раскидистого дуба: и до самого утра барздуку пушистые мхи казались мягче самого нежного шелка.
  Иное дело велеты, которых было не так-то просто свалить с ног даже самым чародейским напитком племени дивов. Подливай, не подливай - а асилки упрямо держались на ногах, и настороженно смотрели на дивье племя из-под насупленных лохматых бровей.
  - Ого-го, уф-ф-ф и хум-м-м! - нисколько не боясь великанов, хихикали над ними самодивы. - Сколько обозов вы разбили за последнее время да скольких поселян из Загорья настращали, а? А скольких людоловов с торками перебили в лесистых скалах? А камешек с неба тот самый, все еще у вас? А почему вы все время голодные? Потому что такие огромные, ха-ха-ха?
  Асмуд и Веремуд только успевали поворачиваться к своим насмешникам - но те начинали мерцать, таять, исчезать в одном месте - чтобы снова объявиться в другом.
  - Уф-ф-ф, вредное племя, - ворчал Асмуд. - Говорила же как-то бабушка, что не связывайся с дивами - мороки не оберешься! Так оно и есть, уф-ф-ф!
  - Угу, - поддакивал Веремуд, уплетая уже неизвестно какое по счету блюдо с дивьей снедью за обе щеки. - Конечно не барашек это и уж тем более не буйвол прожаренный - но и такое с голодухи жрать можно, хум-м-м!
  А дивы, слушая его грубые речи, так и покатывались со смеху.
  - Давай-ка мы вам нальем лучше нашего вина, - смеялись удивительные шутники, - а то эдак съедите все наши запасы, ни крошки не оставите! Чем мы будем вас и друзей ваших малых, земников лесных, потчевать завтра? Ха-ха-ха!
  - Валяйте, уф-ф-ф, - соглашался Асмуд, подставляя вновь свой кубок, - Только не мельтешите больше перед глазами - а то и так башка кружится!
  - Хум-м-м, - снова поддакивал Веремуд, чавкая едой и прихлебывая из кубка игристое вино к очередному удовольствию дивов, взрывавшихся то и дело веселым хохотом.
  - Вжарить бы вам по башке дубиной, пересмешники, - хмельно угрожал асмуд, растягиваясь блаженной захмелевшее улыбкой. - Но да уж как-нибудь в следующий раз!
  - Просим, просим! - смеялись дивы, подмигивая друг другу.
  И хлоп! Не успели подхватить заснувшего на полуслове великана, сползшего с волшебного сиденья на парчовую мураву.
  - Ну вот, брательник того, тю-тю, - осоловело протянул Веремуд - и стал сползать рядышком с ним, чуть не выронив кубок и блюдо с дивной снедью.
  А когда дивы, все также смеясь и перемигиваясь, несли к древесному ложу заснувших великанов, Веремуд все еще бормотал сквозь дрему 'хум-м-м' - но дивы, боясь его потревожить, уже не смеялись, а лишь весело улыбались.
  ***
  Совсем иная картина была с Лиго Бирзулисом, который сидел между Мамаем и Голотой - а напротив, сквозь мерцающее пламя костра, на земника испытывающее смотрели бездонные глаза Тройдена, предводителя дивов. И беседа здесь текла иначе, и не было вовсе никаких шуток да насмешек - ибо разговор предстоял серьезный и суровый.
  Чародей и бродник достали свои короткие трубочки и попыхивали ими, пуская в ночное небо колечки дыма. Только чародей свои кольца дыма скручивал во всевозможные дивные фигуры, которые то стрелой пронзали кольца бродника, то обволакивали их со всех сторон каким-то туманом, а то и вовсе переплетались с ними в замысловатые узоры, а иной раз и весело кружили в волшебном танце.
   - Покажи мне, дитя севера, дар волхва Велемира, - сказал наконец Тройден, и Лиго, к своему удивлению, вдруг легко и непринужденно достал с груди заколку и передал ее диву.
  Вспыхнуло пламя, взметнулось в черно-синее небо огненным языком, сыпануло искрами в звездный свод - и осел костер, прижался к земле, даже гудеть стал тише.
  Тройден держал на ладони заколку из перунита - и она то сжималась, то увеличивалась в размерах, билась в его руке, словно живое сердце. Смотрели долго немигающие глаза старшего дива на волшебную вещь - будто бы прошла целая вечность.
  - Да, это воистину она - дар Вышня Святовита, нашего Создателя, - выдохнул наконец Тройден - и протянул заколку земнику.
  Протянул прямо через костер свою ладонь - но пламя не обожгло ни руки дива, ни тронуло его ослепительно белых одежд.
  - А выдержит ли до конца все испытания малыш? - обращаясь к чародею и броднику, спросил предводитель дивов.
  Мамай выдохнул колечко дыма, которое тут же расплылось улыбкой, и, вынув трубку изо рта, кивнул:
  - О да, великий Тройден! Волхвы надеются на это, мой мудрый друг! И даже проницательная Медейна, хозяйка Заячьего леса, увидела в грядущем надежду нашу на него.
  Див помолчал, снова взглянув на притихшего Лиго, затем опустил свои пронзительные глаза и помолчал.
  - Что хочешь ты от нас, владыка чар Маркисуат? - спросил наконец самодив. - Тебе мы можем доверять - в тебе течет и наша дивья кровь. Когда мы получили твою просьбу, то сразу двинулись тебе навстречу, друг и брат! Так каково твое желание, мой мудрый чародей?
  Мамай помолчал, затем тихо сказал:
  - Нам нужна ваша помощь, о величайший Тройден, владыка дивов! Без вас грядущая битва обречена...
  - А как же тот кузнецы те волшебные, Телявель да Кальвис, что обретается на юге? Ведь они из дара Святовита, что хранит малыш, и камня грозового, что упал с небес, способны вновь выковать клинок или стрелу - оружие грозное против злого властелина.
  - И да, и нет, мой друг! - ответил Мамай. - Мы не способны без велетов доставить на юг небесный камень из Загорья. А врагу не должен он достаться никогда. Идти же через степь с асилками - равно самоубийству! Здесь даже мои чары не помогут...
  И снова замолчал.
  Трещал костер, то вспыхивая, то угасая, качались в черном небе яркие звезды, шелестели кроны заснувших деревьев, трепеща листвой. Молчали и див, и земник, и чародей с низовиком. Тройден думал - время тянулось бесконечно.
  А затем вдруг поднял голову - и посмотрел в упор на чародея.
  - Что еще ты знаешь, мой младший брат? Того, что не договариваешь ныне? Скажи, Маркисуат, не бойся!
  Мамай вздохнул:
  - О владыка Тройден! Ведомо мне, что в нашем мире подлунном от Святовита Вышнего осталась лишь одна вещица - заколка эта у барздука. В ней - вся надежда наша. Охотится за нею враг...
  - Так что ты хочешь, мой давний друг? - спросил див.
  - Хочу, владыка Дивного народа, просить о помощи в грядущей битве Добра и Зла...
  - Исключено, Маркисуат! - воскликнул вдруг Тройден. - Мы, самодивы, столетия уже не вмешиваемся в дела людей.
  Мамай замолчал. Голота грыз чубук своей трубки, Лиго сидел ни жив, ни мертв.
  Трещал костер. Как будто вдалеке смеялись дивы над заснувшими земниками и велетами, звенели песни. Таковы были чары Дивного народа, что все сидели за одним костром - а будто бы костров было много, и каждый сидел за своим, общаясь с тем, кому поручен.
  - Есть просьба тогда к тебе еще одна, о повелитель, - произнес наконец Мамай. - С велетами, как я сказал, не можем мы отправиться на юг - их в Диком Поле будет видно издалека. И даже чары мои им не помогут укрыться от зорких глаз врагов. Прошу тебя, владыка - доставь на Сечь небесный камень, что спрятали асилки и несут теперь. А мы с заколкой пойдем на Сечь своим путем.
  Лиго недоумевающее поднял голову.
  - Простите мне мое невежество, владыка дивов и вы, Мамай с Голотой, - начал земник. - Но почему и нас нельзя вместе с камнем доставить прям сейчас на юг?
  Чародей и предводитель самодивов переглянулись, а затем их лица озарила улыбка.
  - Ха, мой друг, я вижу, ты не во все и посвятил своих товарищей барздуков! - сказал понимающе
  див и задумался.
   А затем, помедлив немного, произнес:
   - Ну что же, так тому и бать - поможем с камнем вам. Но в битве той, что грядет скоро - подумаем мы крепко, ибо связаны обетом. А впрочем, пока вы доберетесь до Сечи - решенье будет найдено советом дивов. Ты будеш извещен, Маркисуат!
  - Да будет так, владыка! - в согласии склонил голову чародей. - И еще есть что обсудить нам с тобою, повелитель!
  Див кивнул - и хлопнул в ладоши.
  - Я думаю, малыш устал - пора и спать уже!
  И тут же глаза земника стали предательски слипаться, он закрутил головой, затем сладко зевнул, осекся своей невоспитанности и пробормотал что-то вроде 'Простите...' - и уснул, сползая с волшебного сиденья.
  Лиго тут же подхватил на руки бережные руки самодивов и отнесли на мягкую постель под шелестящей березой. Последнее, что помнил земник, это дивные песни о какой-то сказочной Край-земле и битве между витязем и змеем Балауром. И так сладко спалось молодому барздуку под сенью шелестящей березы, что казалось, будто он снова дома, у дядюшки Брыля на хуторе Пригорки в своей горнице.
  ***
  Утро выдалось свежим, с прозеленью прозрачного неба, в котором прорезалась полоска чуть розового рассвета. Щебетали птицы - а с ними соревновались песни дивов. И если кто думал, что с утренним холодком пройдет и наваждение вчерашней ночи - ошибался. Дивье племя было тут как тут, сновало туда-сюда в своих ослепительных одеждах, шуршало лебедиными крыльями за спиной, смеялось звонко своими ясными голосами, а следов на траве от дивов совсем не оставалось, будто парили они над ней.
  - Вставайте, путники! Достаточно вы отдохнули - завтрак ждет! - смеялись самодивы.
  Лиго потянулся, зевнул, посмотрел по сторонам. Невдалеке под дубом и кленом протирали заспанные глаза Пеколс с Бубиласом, а чуть дальше сидели на пушистом густом мху велеты, также позевывая и протирая глаза.
  - Ну и дела, - сказал наконец Мартин. - Я уж думал, проснемся - ан нет ни дивов, ни лесных чертогов этих, а сидеть мы будем посреди болота в грязной жиже, куда нечистая нас завела. Казалось мне, что все вокруг обман!
  - А так и есть! - смеялись дивы над проснувшимися путниками. - Точнее, завтра так и будет. Хотели мы исчезнуть ночью этой - но владыка Тройден, сын Тарандуила, дал наказ остаться с вами на день этот, чтоб отдохнули вы с дороги дальней! Так что готовьтесь умываться, лежебоки - ручей звенящий рядом с вами, в двух шагах.
  И точно, будто по мановению, раздались мхи среди корней - и по поляне побежал ручей с прозрачной, как слеза, водой.
  - Опять волшба и наваждение, - проворчал Пеколс.
  Но тем не менее, стал подниматься.
  - Да уж, всю жизнь мечтал повидать дивов - а сейчас уж и не знаешь, чего от них ожидать, - поддакнул Мартин.
  - Ладно, друзья, обсуждать увиденное будем после - пора действительно вставать, - сказал Лиго и бодро подскочил на ноги.
  - Ого! - смеялись дивы. - А малыш-береза скорый на ноги свои гусиные, ха-ха! Ну что ж, мы ждем вас у костра, друзья!
  И опять мерцание туманных призрачных созданий с крыльями.
  Подойдя к ручью, Лиго осторожно сунул в него свою ногу - и тут же взвизгнул: настолько ледяной была вода.
  - Чего ты тут кричишь? - спросил Мартин. - Еще всех дивов распугаешь...
  Но Лиго, хитро улыбнувшись, брызнул на него водой.
  Мартин на миг замер, а потом и сам громко вскрикнул, обжегшись ледяной водой.
  - Ах ты! На вот тебе! - завопил Мартин и стал брызгать в ответ на Лиго.
  Дивы хохотали, видя, как резвятся земники. А потом и сами незаметно подкрались к Пеколсу - и облили и его студеной влагой из ручья.
  Пеколс истошно завопил - остатки сна как рукой сняло.
  - Вот я вас, озорники! - грозился он кулаком кружившим вокруг него самодивам.
  Но те только звонко смеялись и тут же сочинили песенку:
  
  - Прок всю ночь проспал под дубом,
  Кутаясь в мох, как в мохнатую шубу.
  Да только вот он прозевал рассвет:
  Умыться хотел он - а воды уже нет!
  
  И хлопнули в ладоши.
  И точно - говорливый ручей вдруг ушел под землю, как будто его и не было.
  - Тьфу ты, - рассмеялся Пеколс. - Чудеса!
  - Давайте к костру, друзья! - смеялись дивы.
  И снова по колу пошла древняя братина, а на смену ей вернулись вчерашние кубки с пенистым напитком и резные блюда, полные всяческой лесной снеди
  Смех, песни, заздравицы - все смешалось в этом необычном кругу. И лишь к полудню, когда яркое солнышко стало пригревать, поднявшись высоко над вершинами деревьев, Лиго вдруг понял, что в отличие от вчерашнего вечера все сидели вместе - земники, велеты, дивы. И лишь чародея, бродника и владыки самодивов не было видно.
  - А где же Мамай? - спросил Лиго, оглядываясь по сторонам.
  - Он здесь, - раздался за спиной голос Меровита, вчерашнего дива, встретившего путников в лесу.
  - Но почему мы его не видим? - удивился Мартин.
  - Таковы чары дивов, друзья, - произнес знакомый голос. - Мы вместе - и порознь одновременно. Дивный народ умеет наводить морок так, что при желании его не будет видно.
  Земники ахнули - и перед ними, словно из тумана, возник Голота с неизменной трубкой в руках.
  Дивы захлопали в ладоши.
  - Браво, витязь! - сказал Меровит. - Ты понемногу осваиваешь наше умение воплощаться и перемещаться. Или тебя, как я вижу, попросили побыть с нами, не так ли?
  - Именно! - согласился бродник. - Владыка Тройден и Мамай обсуждают настолько важные вещи, что они даже не для моих ушей. Ну, а чтобы вы не заскучали, меня просили приглядеть за всеми.
  И подмигнул.
  Дивы засмеялись.
  - Приглядеть за нами - или за малышами? - хохотали крылатые существа, мерцая и постоянно меняясь местами.
  - Да скорее вот за этими громадинами, - отшутился Голота и ткнул чубуком в чавкающих великанов.
  - Уф-ф-ф, - поперхнулся Асмуд.
  А Веремуд возмущенно запыхтел.
  - Ну раз ты с нами, Голота, тогда мы тебя попросим об одолжении, - сказал Раковор, которого сменил на посту кто-то из дивов.
  И в руках самодива вдруг из ниоткуда возникли древние резные гусли с серебристыми струнами.
  - Кантеле! - радостно закричали барздуки, что на земниковском языке и означало 'гусли'. - Да, Голота, спой всем что-нибудь.
  - Хум-м-м, - подтвердил Веремуд, и ради этого даже отодвинул от себя блюдо с едой, правда, прихватив напоследок еще большой кусок оттуда.
  Бродник слегка покраснел.
  - Мне кажется, друзья, что лучше бы вы, Дивный народ, спели бы какую-то песню для гостей! - смущенно сказал низовик.
  - Ну, уж нет, Голота! - завозмущались дивы. - Мы вас кормим, поим - а вот петь попросим вас. Ибо песни наши настолько возвышенны и непонятны, что не всякому и дано их уразуметь!
  - Да? - переспросил Голота, слегка задумавшись. - Хорошо, тогда я вам докажу, что и смертные могут понять ваши песни. Я вот недавно переделал парочку ваших возвышенных творений на наш, человеческий лад. Но только уж не обессудьте, ежели что вам там не понравится!
  Дивы захлопали в ладоши, зашуршали крыльями - а Раковор протянул броднику гусли.
  Низовик выбил трубку, прокашлялся - и тронул струны. И тут же поляну словно затопил новый волшебный морок - настолько чарующ и красив был низкий голос бродника.
  
  В степи на приволье,
  В южном Дикополье,
  Под ветвями ивы
  Отдыхали дивы.
  Да на том постое
  Не было покоя.
  Суток двое, трое,
  В безмолвье ночном,
  В просторе степном,
  Отдаленный.
  Приглушенный,
  Зов на помощь долетал,
  Уснуть не давал.
  'Эй вы, листья ивы, -
  Воскликнули дивы.
  - С утренней зарею,
  Пока солнце встанет,
  Пока вновь не канет
  Долгий летний день
  В вечернюю тень,
  Издали внимаем,
  Смутно различаем
  Конский визг и ржанье,
  Гончих завыванье,
  Чей-то крик, стенанье,
  Чей-то зов унылый,
  Будто из могилы.
  Кто там погибает?
  О помощи взывает?'
  Зашуршали ивы,
  Молвят самодивам:
  'Поспешай скорей,
  Летите быстрей!
  То Балаур-змей,
  Губитель людей,
  Удальца терзает,
  Заживо глотает!'
  Встрепенулись дивы
  Под ветвями ивы:
  'Нам ли, Дивному народу,
  Бояться урода?
  Поспешим скорей,
  Налетим быстрей,
  Выручим его
  Храбреца того!'
  Время не теряя,
  В небо все взмывая
  Полетели дивы
  На зов из могилы.
  И вот увидали -
  То не витязья пытали -
  А красная дева
  В лапах у змея.
  А Балаур-злодей,
  Губитель людей
  Свою спину выгибает,
  Огнем из пасти сверкает,
  Девицу терзает,
  Заживо глотает.
  Балаур ярился,
  Добычей давился,
  А из пасти змеюки
  Молит дева, ломая руки:
  'Эй вы, дивы,
  Натяните тетивы,
  У вас луки тугие,
  Клинки боевые!
  Спасите из пасти проклятой
  От смертного хлада!
  Добра не забуду,
  Сестрой вашей буду!'
  А змей услыхал,
  А змей зарычал:
  'Вы бы не мешали,
  Мимо б пролетали.
  Не помочь ей боле -
  Такова ее доля!'
  Вновь из пасти змея,
  Страхом леденея,
  Дева воззвала,
  Изо всех сил закричала:
  'Ой вы, самодивы,
  Витязи лихие!
  Тащите скорее
  Из пасти злодея.
  Добра не забуду -
  Женой вам буду!'
  А змей услыхал,
  А змей зарычал:
  'Если вы, самодивы,
  Возьметесь за тетивы,
  Клянусь моим логом
  И змеиным богом,
  Ее отпущу -
  А вас проглочу.
  Вы отважны, вижу -
  Подойдите ближе.
  Сагайдак с нее снимите,
  Палаш ее отстегните -
  Пасть они мне ранят,
  Глаза мне туманят.
  Как ее проглочу,
  Честью говорю -
  Вас отблагодарю,
  Коня ее подарю!'
  Зашептались дивы,
  Словно ветви ивы:
  'Надо ль нам девица,
  Дивам сестрица?
  Да конь ее вороной,
  Коль у нас крылья за спиной?
  А вот быть женой -
  Разговор другой!
  Наших вил не видали
  Уже мы годами!
  Так и быть, девица,
  Поможем освободиться!'
  Развернулись дивы,
  Налетели с тылу,
  Запели тетивы,
  Клинки засверкали -
  Балаура-злодея
  В куски разрубали...
  В степи на приволье,
  В южном Дикополье,
  Под ветвями ивы
  Отдыхали дивы.
  А с ними девица,
  Кому жена,
  А кому просто сестрица...
  
  Закончилась песня, замолкли струны. Дивы, земники и велеты сидели, словно зачарованные песней Голоты. А в высоком бездонном небе, будто насмехаясь над всеми, кувыркалось теплое осеннее солнце.
  - Да уж, Голота, переврал ты в одной своей чуть ли не все наши песни, - откликнулся наконец Меровит, сын Хвалибуда. - Но получилось недурно - как для смертного.
  - Да-да, бродник, неплохо! - захлопали крыльями самодивы. - Только вот не сказал ты в песне той, что дева была сама вилой, которую мы освободили из пасти Балаура. И было то совсем не в Диком Поле, а далеко отсюда, у Нестры-реки, что течет на границе нашего и вашего миров. Зовется то место Край-земля, за которой и есть те самые Вилины горы. Но хорошо вышло, клянемся богами - вот уж не думали мы, что смертным приглянутся наши творения!
  И снова зашуршали крыльями оживленно, переглядываясь друг с другом и постоянно меняясь местами в своем чародейском полутанце-полумерцании.
  А затем дивы предложили исполнить что-нибудь сперва земникам - и дружно смеялись над шуточными барздучьими песнями и смешными танцами из далеких неманских краев, а когда гусли перекочевали к велетам, то веселью и вовсе не было пределов: ибо Асмуд своими ручищами тут же порвал все струны, отчего гусли тихо тренькнули и замолчали. А уж когда Веремуд своим медвежьим ревом затянул какую-то великанскую белиберду, то хохот взметнулся до самых небес.
  Так и коротали время до самого вечера - в заветных преданиях, древних сказах и старинных песнях. Гусли, конечно же, принесли другие - только в лапы велетам их больше не давали. А когда стало вечереть и опустившиеся сумерки покрыли поляну своим плотным покрывалом, по кругу снова пошла братина, а за ней кубки с пенящимся напитком.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 7
  К НЕПРЕ-РЕКЕ
  
  Лиго заворочался на своей мягкой и нежной постели из густых мхов. Потянулся в благостной истоме, открыл глаза...и тут же сел. Что-то было не так и не то. Тихонько потрескивал костер, сидели возле него Мамай с Голотой, попыхивая в свои короткие трубочки и играясь колечками сизого дыма. Шепталась листва в кронах деревьев, тянуло утренней свежестью, звонко перекликались между собой лесные пичуги. Вот жук, спутавший, видимо, теплые осенние деньки с летом, лениво прополз по коряге и скрылся в какой-то укромной щели. В воздухе пахнуло утренней свежинкой. Сверху, смешно кувыркаясь, упал резной пожелтевший листок. Все как вчера - и не так вовсе.
  Дивы! Их не было! Вот что было не так!
  Лиго вскочил на ноги, изумленно озираясь. И поляна была та, вчерашняя, и друзья его все были на месте - сидящие у костра низовики, все еще валяющиеся в дремной неге на пушистых мхах Мартин с Проком, сопящие и что-то бормочущие велеты, которые тынялись по прогалине. А вот самодивов не было - канули в небытие, как будто и не было их никогда.
  А были ли они? Или это только сон и наваждение, привидевшиеся усталым путникам с дороги? Может, это просто сам Лиго проспал так долго, что ему пригрезились два дня, проведенные с Дивным народом?
  - Число! Какое сегодня число? - воскликнул Лиго, обращаясь к Мамаю.
  Чародей, усмехаясь в свои смолянистые усы, вынул трубку изо рта:
  - Первое число, месяца падолиста. Ежели говорить по-вашему, по-земниковски. А что стряслось-то, мой мальчик?
  Лиго замер - да нет, действительно прошло два дня, как они встретили дозорного дива. Или не встретили? Или это наваждение такое? Но проспать целых два, да еще видеть такой волшебный сон.
  - А дивы? - снова спросил Лиго.
  - Какие дивы, мой мальчик? - снова улыбнулся чародей.
  Тут уж Лиго и вовсе растерялся. А низовик и южный витязь только перемигнулись между собой - и дружно рассмеялись, глядя, какой удрученный вид у юного земника.
  - Были, были дивы, мой друг! Тебе не пригрезилось! - сказал бродник. - Только вот ушли они тихо этой ночью, кроме одного. А впрочем, ты с ним уже знаком - это Меровит.
  - Слава тресветлому солнцу! - воскликнул Лиго. - А я уж думал...
  - Думал, что немного тронулся головой, да? - перебив, хитро подмигнул ему бродник. - С дивами завсегда так кажется - встретишь, и не веришь. А расстанешься, не веришь еще больше: было это наяву или во сне. Потому они и Дивным народом зовутся.
  И затянулся снова своей трубкой.
  - Вредные создания, уф-ф-ф, - раздался низкий голос Асмуда. - Всё им хи-хи да ха-ха, и ведь так высмеют, что и не обидишься вовсе. А вот посмел бы кто-нибудь так другой про меня с брательником высказаться - взял бы да и прихлопнул бы напрочь, только лужица и осталась бы.
  - Не осталась бы, хум-м-м. - ввернул Веремуд, шаривший по поляне явно в поисках чего-то.
  - Чего? - повернулся в его сторону Асмуд.
  - Я говорю, ежели прихлопнуть хорошенько, то и мокрого места не осталось бы, хум-м-м.
  - Верно, - осклабился Асмуд.
  А затем, подозрительно посмотрев на своего братца, спросил:
  - Слышь, оболтус, а мешок твой где с громовым железом, а?
  Веремуд буркнул:
  - Да вот сам его и ищу, хум-м-м. Положил ведь недавно буквально рядом с собой - ан нет, сгинул бесследно.
  - Пить меньше надо было, - скрипучим голосом прокряхтел Пеколс, протирая заспанное лицо. - ты, между прочим, самый первый вырубился, да причем так, что выронил чашу прямо мне на ногу - до сих пор ноет.
  Веремуд посмотрел на старого земника.
  - Это я-то? - переспросил велет у барздука.
  - Ты-то, а кто ж еще, - сказал Прок, поднимаясь со своей постели из мхов.
  Веремуд окинул взглядом ноги старого земника и проворчал:
  - Ну, твоим гусиным лапам, Прок, хуже уже все равно не будет - даже ежели я на них не только чашу уроню, а и сам наступлю нечаянно.
  Лиго и Мартин засмеялись, а Пеколс сердито поднялся, буркнул себе что-то под нос и пошел до ветру.
  - Ну, так что с моим мешком? - снова спросил Веремуд. - Кто его видел?
  - Нет его, братец, - невозмутимо ответил Мамай, пуская кольца густого дыма.
  - Как это - нет? - остолбенел велет. - А куда ж это он запропастился?
  - Он у дивов сейчас, - все также бесстрастно сказал чародей, даже не глядя на великана.
  - Сто тысяч волколаков, хум-м-м! - взревел Веремуд. - Стырили, гады крылатые, чтоб им...
  Но чародей его оборвал тут же:
  - Цыц, Веремуд! Не шуми - я им сам отдал небесный камень.
  Оба асилка так и застыли с разинутыми ртами, глядя на Мамая.
  А чародей медленно повернулся к ним и глянул так, что оба великана задрожали под его стальным взором осиновыми листками.
  - Я сам отдал им камень, - чеканя каждое слово, промолвил Мамай. - Понятно?
  Велеты дружно закивали головами.
  - Так вот, друзья мои, находку вашу я передал самодивам - на юг небесный камень они и доставят своими, тайными дивьими тропами. А мы же пойдем пока своими.
  - И долго нам еще так топать? - спросил Асмуд.
  - Вам - нет, всего лишь до Лесистых гор, братцы, - сказал Мамай. - Сегодня, прямо здесь мы и расстанемся. Я вас отпускаю восвояси, домой. Только ради всех богов, не шалите по дороге - я искренне надеюсь и в будущем не раз еще повидать ваши наглые рожи!
  И улыбнулся, вынув трубку изо рта.
  - Милые вы мои великаны, - потеплевшим голосом сказал чародей. - Если бы вы знали, что на самом деле вы сделали для нас всех! Я никогда, слышите, никогда не забуду вашей услуги, друзья! Но увы, здесь и сейчас мы вынуждены расстаться. Вам путь назад, через Загорье - нам дальше, к опасному Дикому Полю. Так что давайте прощаться после завтрака.
  Великаны растерянно смотрели на чародея, на земников и на бродника - велеты знали, что вскорости их пути разойдутся с этими странными гусинолапыми бородатыми малышами, но за все эти многие дни, проведенные в тяготах и лишениях совместной дороги, они так привыкли к барздукам, что расставаться вовсе не хотелось.
  Погрустнели и сами земники, искренне привязавшиеся к этим громадным, безалаберным, но, в общем-то, добродушным созданиям. Удивительная дружба связала этих, таких разных, представителей волшебной нелюди - великанов и лесных коротышек. Но чего только не бывает в этом, полном чудес, подлунном мире?
  ***
  Прощались недолго. Велеты наклонились и неуклюже попытались обнять бродника и чародея, а затем крайне осторожно, чтобы ненароком не навредить, пожали руки земникам. Точнее, протянули им свои громадные лапы, в которых ручонки барздуков попросту утонули.
  - Я бы и вас всех обнял, мои друзья, уф-ф-ф, - сказал Асмуд. - Но боюсь, что попросту раздавлю вас, малыши!
  И, отвернувшись, смахнул предательски набежавшую слезу. Веремуд также шмыгнул носом, но, в отличие от своего брата, попытался сдержаться.
  Меровит стоял в стороне, не мешая прощанию - но даже в глазах ослепительно-белого дива читалось удивление: ибо великанов все привыкли считать бездушными грубыми созданиями, и проявление чувств с их стороны было необычным даже для видавшего виды самодива.
  - Прощайте, друзья! - напоследок помахали странникам огромными ручищами велеты и, взвалив корявые дубины на плечи, круто развернулись и пошли напролом через чащу: только треск и стоял.
  - Мне кажется, что сюда эти оболтусы шли намного тише, - заметил Голота, глядя вслед удалявшимся великанам.
  Мамай только кивнул головой. И, глядя в спины удалявшимся великанам, прошептал охранный заговор, долженствующий их беречь в далекой дороге домой.
  Земники и сами прослезились, не ожидая, что так свыкнутся с асилками за время пути.
  - Ну что ж, нам тоже пора в путь, малыши! - подмигнул бродник барздукам. - Впереди еще немало опасностей - и немало новых встреч. Идемте!
  Закинув котомки за спины, путники немного попрыгали, чтобы ничего не звенело и не тарахтело в дороге. Затушили костер, причем Меровит походил вокруг погасшего очага несколько раз, что-то припевая на своем птичьем дивьем языке - и к изумлению барздуков, сквозь черную золу и пепел прямо на глазах стала пробиваться зеленая свежая трава. А через несколько мгновений она и вовсе скрыла все следы былого кострища.
  Оглянулись - поляна предстала в своем первозданном первобытном виде: густая трава, местами пожелтевшая от первых осенних заморозков, нетронутые с виду мхи под корягами корней, опалая кружевная листва всех расцветок.
  - В добрый путь! - сказал Голота и первым пошел вперед.
  А над лесом взмыл в небо крылатый див, осматривая окрестности и оберегая странников от превратностей опасной дороги.
  И снова потянулись чередою дни за днями. Леса сменялись перелесками, холмы - увалами, а овраги - заросшими чащей лощинами. Тропы змеились и вились, путались, сплетались между собой - но бродник уверенно вел свой маленький отряд одному ему известными дорогами на юг, к Дикополью.
  - Эх, - вздыхал Пеколс, - мы что же, вот так вот и будем мерять версты до самой Сечи своими ногами?
  - Нет, - невозмутимо отвечал ему то чародей, то бродник. - Доберемся до Непры-реки, там будет легче.
  - Хорошо бы как див - взлететь и парить птицей в небесах, - мечтательно говорил Мартин. - Было бы в стократ легче.
  - А что там у Непры-реки? - спрашивал Лиго у Мамая, но тот только загадочно улыбался и отвечал:
  - Доберемся - узнаешь!
  - А что там узнавать-то, - бурчал Пеколс. - Река - она на то и есть река, чтобы по ней плыть. Здесь мы ногами версты бесконечные отмахиваем - а там грести придется изо всех сил. Тут ноги уже гудят - а там руки ныть начнут. Так что час от часу не легче.
  - Верно, - соглашался Голота. - Зато лапы ваши гусиные отдохнут малость. Хотя постой, мы и в лодье им можем найти применение - ежели грести ими заместо весел.
  И заговорщически подмигнул барздукам. Те сперва было приуныли, но, заметив озорной огонек в глазах бродника, и сами рассмеялись своей наивности.
  Временами сверху издавал клич самодив - то клекотом орла, то карканьем вороны или сорочьим стрекотом. В такие минуты путники прятались под густыми деревьями или в зарослях кустарника, а сам Меровит оборачивался или птицей, или также исчезал в верхушках деревьев. Летели по небу огромные черные стаи воронья и грачей, но кого именно, было не разобрать. И сколько среди них было соглядатаев вражьих - также было неведомо.
  Как и раньше, укрытия искали потайные, костры палили укромно, накрывая сверху пламя, чтобы дым стелился по земле. Уходя с привала, тщательно вычищали все свои следы.
  Так и шли.
  А однажды наткнулись на перепутный замшелый камень, который еще издали выглянул сивым лбом своим, из трещин которого торчало пожухлое былье.
  Меровит кружил в небе, показывая, что идти можно, не таясь.
  Вышли с опушки, подошли к перекрестью дорог с перепутным камнем.
  От древнего валуна дохнуло запахом столетий - настолько старым он показался, весь в цветных заплатах лишайников и серых мхов. Камень наполовину вгруз в землю, будто какой толстяк неуклюжий угодил в трясину, да так, поворочавшись туда-сюда, не смог из нее выбраться.
  Змеились трещины по серой тверди, сплетаясь то ли в паутину, то ли в какой-то замысловатый узор. Лиго из любопытства подошел поближе, присмотрелся, поковырял былинкой мелкую расщелинку на камне. Высохший кусок лишайника внезапно отвалился, обнажив гладкую серую поверхность, на которой ясно видна была какая-то древняя буквица.
  Лиго замотал головой, словно проверяя себя - не ошибся ли? Не почудилось ли?
  Открыл глаза - знак был на месте.
  Поковырял былинкой еще рядом, стирая наледь мхов. И вдруг перед земником явно проявились буквы - еще и еще, сплетаясь в дивную цепочку древней надписи.
  - Эгей, мальчик мой, что ты там рассматриваешь? - крикнул Мамай.
  - Здесь буквы! - воскликнул Лиго. - Но какие-то настолько старые, что мы их не изучали в школе вайделотов!
  - Еще бы, - буркнул Мартин. - Где перепутный камень - там и надписи на нем бывать обязательно: так во всех сказках и говорится!
  Столпились все вместе - даже див спикировал с вышины, где он мрел еле видимой точкой. Рассматривали загадочные знаки молча, пока Голота не нарушил тишину.
  - Ба, да это же глаголица, наипервейшая азбука павшей Русколани! - присвистнул бродник.
  Но Мамай пригляделись внимательно и поправил:
  - Вовсе нет, дружище. Знаки похожи - но не они. Глаголицу мы с Лиго и Меровитом знаем неплохо - но нет, не она совсем.
  И, посмотрев на молодого земника, словно попросил у него подтверждения.
  Лиго слегка порозовел - и важно добавил:
  - Да, сударь, таких букв мы не учили. А на руны или велесовицу и вовсе не похожи они. Может, сударь Меровит что-то знает? Не дивица ли это, азбука волшебных самодивов?
  Но див только покачал головой с высоты своего роста.
  - Нет, друзья, не дивий это язык и знаки - а каких-то незнаемых давних народов, что обитали здесь.
  - Тогда что же начертано здесь? - почесал голову Прок Пеколс. - Раз камень перепутный и надпись на нем, значит, должна она гласить, какой путь выбрать. А как мы узнаем теперь, что там написано и куда нам идти?
  - Куда идти - то мне и безо всяких надписей ведомо, - огрызнулся Голота. - Мне для этого указки на камнях не нужны вовсе.
  - Но все же, было бы интересно узнать, что это за язык такой и о чем гласит надпись? - задумчиво произнес Мартин.
  - А я вот вижу, что мы только время здесь теряем, - недовольно сказал Голота, оглядываясь по сторонам. - Место больно открытое, видно нас отовсюду.
  И, повернувшись к диву, сказал:
  - Сударь Меровит, не сочтите за невежливость - но раз уж это не дивья азбука, и вообще непонятно чей это язык, то может лучше всем нам приступить к своим обязанностям?
  Див слегка качнул головой - и, взмахнув крылами, взмыл в небо.
  - Обиделся небось, - проворчал Пеколс, провожая самодива взглядом.
  Голота только сверкнул на барздука взглядом - но не сказал ничего.
  - Да, друзья, не все ли равно, что там написано? - сказа Мамай. - Мы только голову себе ломаем, а узнать ничего не получится. Голота прав - место открытое, засечь нас могут враги или их соглядатаи. Лучше бы убраться отсюда поскорей. Тем более, что и безо всяких перепутных камней мы дорогу с Голотой знаем. Идемте!
  И, отвернувшись от камня, пошел вперед. Земники и бродник поспешили за чародеем.
  И лишь один Прок Пеколс всю дорогу ворчал, что ему несправедливо вместо дивьих крыльев боги дали гусиные лапы.
  ***
  - Скоро будем на месте, - проговорил Голота, подняв руку.
  Маленький отряд остановился.
  Кругом был полусумрак дремучего леса - шуршали ветви деревьев, раскачиваясь от порывов тугого ветра где-то в вышине. Скрипели вязы, стонали буки и клены, опадала осенняя листва, застелив землю мягким прелым ковром, скрывавшим шаги. Дива давно не было видно вовсе.
  - Заблукали? - спросил Мартин.
  Бродник гневно смерял его взглядом, но ничего не ответил. Лиго толкнул друга локтем, мол, не вмешивайся, и без нас большие люди разберутся.
  Мамай с Голотой о чем-то напряженно шептались. Прок Пеколс плюнул и, бросив свой заплечный мешок на кучу листвы, уселся сверху, вытянув ноги вперед.
  - Почему я не Меровит? - кряхтел старый земник, растирая натруженные лапы.
  Лиго и Мартин переглянулись и улыбнулись себе в бороды, чтобы не обидеть старого барздука, который и так стойко выносил все тяготы и лишения опасного и трудного пути.
  Голота куда-то исчез, шмыгнув в кусты - жа так быстро, что земники и не заметили, как это произошло.
  - Заблудились? - повторил вопрос Мартин, глядя на чародея.
  Мамай ничего не ответил, пристально вглядываясь в серую бездонь неба, серо просвечивавшую сквозь проредевшую листву деревьев.
  - Эхе-хе, - ворчал Пеколс. - Перекусить бы да завалиться поспать часок-другой.
  - Угу, - угрюмо ответил Мартин.
  - Вы еще про пиво скажите, - поддел друзей Лиго.
  И, повертевшись на месте, также сбросил с плеч котомку и сел на нее отдыхать.
  - А мешочки-то наши худеют с каждым днем, - сказал Мартин, усаживаясь рядом. - Уже даже дивьи запасы заканчиваются - а на охоту мы с бродником вот уж как несколько дней не ходили. Эдак скоро у белок начнешь их ухоронки зимние ягод и грибов отбирать, чтобы пропитаться.
  Мамай достал трубку, сунул ее в рот, а затем, словно очнувшись, зло вытащил ее и спрятал снова за ремень - курить было нельзя, чтобы дымом не привлечь нежелательных гостей.
  - Ну и леса нескончаемые и дремучие, - сказал Пеколс. - Сколько идем, а такой глухомани я даже в Земиголье и Занеманье отродясь не видал. Ни людей, ни нелюди - безмолвие да безлюдье. В Загорье и то следы хоть чьи-то видать было - здесь же пустыня какая-то лесная.
  - Скажи спасибо, что и нечисти тоже нет, - буркнул Мартин.
  - Цыц! - оборвал его чародей. - Не накликай! Благодарите богов, что нет никого - ибо здесь ничего доброго не водится вовсе.
  - Почему так? - спросил Лиго.
  Мамай сердито посмотрел на него.
  - Потому, мальчик мой, что уже недалече Дикополье, в нескольких днях пути - и оттуда ежегодно орды торков совершают набеги на эти земли, опустошая все вокруг. Сперва люди прятались в чащах, а затем и вовсе ушли на север, поближе к Лесистым горам, в Загорье, где схорониться от врагов полегче. Пока была Русколань - была и защита непроницаемая для вражьих наскоков. А пала древняя держава - и вылизало Дикое Поле все окрест своим огненным кровавым языком. Здесь что ни камень или куст помнят крики людей, которых резали да убивали, а немногих выживших угоняли в рабство. Все леса эти на прахе людском выросли, все чащи костьми усеяны да черепами - копни хорошенько замшелую землю, и обнажатся белые скелеты. Вот так-то...
  И замолчал угрюмо. И будто вслед его словам застонали деревья, заскрипели страшно под могучим порывом ветра, обдали сидевших путников брызгами старой коры и мертвой листвы, сыпавшейся сверху. И почудились в этом порыве далекие крики и плач.
  Земники поежились и опасливо стали осматриваться, ожидая невесть чего.
  И когда раздался шорох в кустах, вскочили, как ужаленные, выхватив свои клинки да топоры.
  - Это Голота, - безразлично сказал Мамай. - Спрячьте своё оружие!
  И действительно, из зарослей появился бродник.
  - Нашел, - коротко ответил он, отряхиваясь от налипшего к одежде древесного тлена и былья.
  - Кого нашел? Меровита? - спросил Лиго.
  Голота только усмехнулся
  - Не беспокойся, друг мой - дивы в лесах не теряются, - сказал бродник. - Для них это дом родной.
  - А куда же это он запропастился тогда? - спросил Пеколс. - То летал над нами туда-сюда, а то вдруг исчез.
  - Скоро и его увидишь, - подмигнул бродник.
  - И его? А кого тогда еще? - удивился Мартин по своей привычке цепляться к словам.
  Но Голота ничего не ответил на это, покачав головой, мол, со временм все узнаешь.
  - Ну что, друзья, пора? - спросил Мамай.
  И, оборотившись к броднику, сказал:
  - Идем!
  А затем, через плечо, кинул земникам:
  - Хватит рассиживаться - привал окончен!
  И двинулся в заросли вслед за бродником, продираясь сквозь цепкие ветви.
  - Охо-хо, - застонал Пеколс, и, кряхтя, взвалил свой мешок на плечи.
  - Идем, Прок, - сказал Лиго. - Хоть ты и слуга мне, но если хочешь, я могу понести твою котомку.
  Пеколс посмотрел на своего хозяина - и глаза старого земника увлажнились. Он замотал головой, но Лиго уже тащил за лямку его заплечную торбу к себе.
  - Ну вот что, милые мои, - вдруг сказал Мартин. - Хватит распускать сопли и охать - твой мешок, Прок, мы будем нести по очереди. И даже не отнекивайся. Хоть ты известный пройдоха и старый оболтус, но мы тебя любим, дурак ты эдакий. И видим, что здесь уж не до шуток.
  Пеколс глядел влажными глазами на молодых земников, поворачиваясь то к одному, то к другому - а затем вдруг всхлипнул.
  - Не надо, старина! - похлопал его по плечу Мартин.
  Но Прок вдруг крепко обнял его и Лиго - и расплакался.
  Так и стояли какое-то время, обнявшись - три маленьких земника, занесенных судьбой в невесть какую даль от родного дома.
  И лишь когда затрещали кусты и сквозь ветви продрался сердитый Голота, посмотрели на него.
  Бродник хотел было сказать что-то злое - но, оценив мешок Пеколса на плечах у Лиго, сразу все понял. Сердитость сползла у низовика с лица.
  -Друзья, идемте! Скоро я вам обещаю отдых! - тихо, словно устыдившись, сказал он.
  И, немного помешкав, добавил:
  - Простите меня с чародеем - видимо, мы переоценили ваши силы...
  А затем стащил с Лиго котомку Пеколса и накинул себе наплечо, показав взглядом, чтобы земники даже не думали перечить.
  И молча пошел вперед, зная, что теперь барздуки отставать не будут.
  ***
  Лодка была там, где и оставил ее Голота. Старательно спрятанная под корнями древней раскидистой ветлы, прикрытая сверху сучьями, корой и мхами, она была вовсе не видна постороннему иль чужаку, случайно забредшему в эти места.
  Ветла нависала своим проредевшим лиственным шатром над укромной лесной речушкой, сиротливо пробиравшейся меж древесных великанов глухой пущи. Узкие побуревшие листья ласкали поверхность неторопливой мутной воды, по которой плыл омертвевший лесной сор - старая еловая хвоя, скукоженные резные листы кленов и берез, куски коры и лишайников. Журчала тихонечко речка на своем жалобном языке, стиснутая узкими берегами с торчащими над водой разлапистыми корягами корней, подтачивала сырую прелую почву справа и плескалась чуть слышно с левой стороны. Несла память о всем увиденном ранее, старалась рассказать хоть кому-нибудь, что узнала сама. Но нет - вокруг не было ни души, даже птицы куда-то запропастились. Не было ни задорных дробей дятлов, ни стрекотливого сплетничанья сорок, ни замогильного карканья ворон. Гудел только ветер в вышине, скрипуче раскачивая деревья, сбрасывая с них в речку былой зеленый наряд, сейчас изрядно потрепанный и полинявший. Нехотя оголялись кроны, с легким стоном и плаксивой обидой раздеваясь перед грядущей зимой - и кружились обрывки древесного платья на водной ряби, уплывая вместе с памятью речки куда-то в неведомые края.
  У ветлы прямо на вздувшейся из-под земли коряге сидел див, думая о чем-то своем - и казалось, крылья его также грустно опустились. Даже светлое мерцание белоснежных одеяний волшебного существа не смогло рассеять тоску этого места.
  О чем думал витязь из племени самодивов? О чудесной красоты вилах, утерянных в далеких заоблачных землях? Или о покинутом своем народе? Кто знает - думы дивьи не подвластны человечьему разумению
  И когда на берег лесной, забытой богами реки вышли пятеро путников, див даже не шелохнулся. Он и так знал, что чужие не забредут в эти покинутые края - а вражье присутствие крылатый витязь почуял бы заранее.
  - Меровит! - радостно воскликнул Голота. - Вот уж не чаял увидеть тебя здесь! Как ты нас нашел снова? Хотя, впрочем, это глупый вопрос...
  Самодив поднял голову и печально улыбнулся.
  - Ты искал свою лодью, бродник - а я искал тех, кто ищет вас, - уклончиво ответил Меровит.
  - Прости меня, друг, за те обидные слова у перепутного камня, - сказал Голота.
  - Дивы не обижаются, - произнес Меровит. - Они просто улетают. Но иногда возвращаются, чтобы сдержать данное слово. Поэтому я здесь.
  И замолчал, глядя на человека своими бездонными ясными глазами.
  Голота покраснел густо - и опустил голову.
  - Я перед тобой в долгу, мой друг, - тихо сказал бродник.
  - Долги будем отдавать потом, - вдруг резко сказал Мамай. - Я рад, что ты снова с нами, Меровит!
  И кивнул головой.
  - А сейчас давайте-ка осмотрим лодку - нет ли повреждений каких, и снова в путь. Уже в дороге расскажешь нам, Меровит, что творится окрест.
  И, сбросив плащ с котомкой, чародей закатал рукава, пошел освобождать спрятанную у ветлы лодью.
  Мартин с Лиго было сунулись помогать, усадив уставшего Прока под дерево, но низовики так гневно глянули на лесных коротышек, что те попятились и сели рядом с Пеколсом.
  Раскидав вдвоем с бродником кору и сучья, витязи вытащили старую, но еще крепкую на вид долбленку, способную взять с полдесятка людей. Челн, судя по тому, как его крутили и переворачивали туда-сюда низовики, был довольно легким.
  - Хорошо просмолен, - наконец одобрительно сказал Мамай. - Ну что, давай спускать на воду?
  И вдвоем же поволокли лодку к реке.
  Чуть слышно плеснули волны на подмытый берег - и на зарябившей глади темной воды закачался узкий челнок.
  - Течи нет нигде? - спрашивал чародей бродника, пристально рассматривая изнутри долбленку. - Ну, слава богам - меньше возни будет!
  И, повертев головой, спросил:
  - А весла ты куда припрятал, дружище?
  Голота засунул руку в глубокое узкое дупло старой ветлы и вытащил оттуда весла. Мартин, глянув на них, весело улыбнулся:
  - Экие они смешные - не весла прям, а чисто лопаты какие-то!
  Бродник отшутился:
  - Будешь хихикать - станешь грести вместо них своими гусиными лапами, как я и обещал!
  Лиго пихнул Мартина кулаком в плечо, мол, помолчи-ка.
  - Ну, с наших лап толку никакого не будет, - не унимался земник. - Натерли мы их в этом пути так, что ой-ой-ой. Хорошо хоть, что в башмаках часть пути одолели - всё ж не всю дорогу босиком-то!
  - Вот как раз и остудишь свои перепонки в водице, если будешь много болтать, - срезал шутливое настроение барздука Мамай. - Давайте-ка шевелитесь, друзья, нам еще до вечера отсюда выбраться надо. А то место какое-то затхлое что ли - не нравится оно мне.
  Подняли кряхтевшего Пеколса, побросали котомки в лодку, стали усаживаться.
  - Меровит, ты с нами? - спросил чародей у дива, все еще сидевшего под ветлой и молча наблюдавшего всю суету.
  - Да, Маркисуат, - ответил крылатый витязь.
  - Тогда, друг, прошу - выбирай место и садись, - стараясь скрыть легкое нетерпение, сказал Мамай.
  Див печально улыбнулся:
  - О нет, друзья, в лодью я не войду. Где это слыхано было, чтобы самодивы плавали в челнах?
  Мамай почесал загривок.
  - Ну да, вообще-то, - сказал чародей и, посмотрев по сторонам, спросил: - Тут же кругом заросли, как ты сможешь взлететь, друг мой?
  - Так же, как и сюда добрался, - сказал див.
  И, величаво встав, сделал несколько шагов к реке.
  Земники охнули - потому что самодив, не останавливаясь у воды, прошелся прям сверху по ее упругой выпуклой глади, и, добравшись до середины реки, свободной от нависавших сверху древесных ветвей, взмыл в небо.
  Барздуки с бродником так и застыли, открыв рты и задрав головы вверх.
  Мамай хохотнул:
  - Ну конечно, мог бы и сам догадаться, недотепа!
  И покрутил свой черный смоляной ус.
  А затем, видя, что Голота все еще никак не придет в себя, поддел бродника:
  - Ты рот-то закрой - а то еще трухи туда какой с деревьев насыплет!
  И подмигнул низовику.
  Голота помотал головой, словно избавляясь от наваждения, и проворчал:
  - Вот сколько лет знаюсь с дивами - а они каждый раз очередное диво подсунут! Дела...
  И, окончательно стряхнув с себя изумление, крепко и сильно толкнул лодью на середину реки, запрыгнув в челн в самый последний миг, основательно замочив сапоги.
  Лодка закачалась от толчка, черпнула немного водицы краем, но тут же выровнялась и плавно двинулась вниз, увлекаемая легким течением реки. Чародей и бродник заработали веслами.
  Лиго сидел впереди, глазея на проплывающие мимо деревья, которые нависали над лесной речушкой ветвистыми сводами. Мартин и Прок что-то возились с котомками, перекладывая их с места на место и устраиваясь поудобней. Низовики, стоя на коленях, сильными и мощными гребками направляли челн в обход торчавших из воды острых коряг и сучьев. А где-то в вышине, зорко присматривая за одинокой утлой лодчонкой с путниками, кружил крылатый див.
  Перевалило далеко за полдень - но небо было мутным, тяжелым, пунцово нависало над лесной чащей и петлявшей меж ней узкой речкой. Плыли молча, не переговариваясь - настроение у всех было какое-то слегка подавленное. Пеколс тихо дремал на вещевом мешке посредине лодки, наконе-то получив долгожданную возможность отдохнуть. Лиго и Мартин пытались было помочь низовикам, но те отшутились и продолжали мерно работать веслами.
  Начала кое-где просачиваться вода - сперва капельками, затем тонкими, с волос толщиной, струйками. Под ногами захлюпало - чародей недовольно насупил брови, перекинувшись взглядами с бродником. Барздуки, не сговариваясь, полезли в котомки за походными кружками - и стали потихоньку вычерпывать холодную влагу с деревянного днища.
  Наконец Мартин не выдержал и сказал:
  - Нет, братцы, так дело не пойдет - надо бы законопатить днище, а то, неровен час, скоро мешки отсыреют. Надо бы к берегу пристать.
  Чародей смерил его взглядом и, ничего не ответив, продолжал грести.
  Земники пожали плечами.
  А речка кружила, пробиралась под сводами деревьев, бурлила слегка у торчащих со дна коряг и пней, устраивая небольшие водовороты, а затем снова выравнивала свое течение и плавно несла темные воды куда-то вниз вместе с качавшейся на ее ряби лодкой.
  Проснулся Пеколс - вода добралась до его старых натруженных лап, разбудила своим студеным прикосновением. Поморгал сонно глазами, протер их, взъерошил вечно лохматую голову.
  - Эхе-хе, вот тебе и на, - прокряхтел пожилой земник. - А я-то думаю, что так ногам холодно? Снилось мне, будто босиком по снегу иду. А тут вот оно что.
  И поболтал лапой по дну - воды уже набралось по щиколотку земника.
  - Бесполезно! - рассердился Мартин. - Тут вычерпывай, не вычерпывай, а вода все едино прибывает. Если так дело пойдет, скоро утопнем вообще.
  - Ничего не утопнем, - возразил Лиго. - Речка не глубокая, судя по всему. Доберемся до берега вплавь.
  - Вот еще! - продолжал возмущаться Мартин. - Зачем тогда было в лодку садиться? Чтобы вымокнуть хорошенько, а затем снова пехом по лесу драть?
  - А малыш дело говорит, - вдруг отозвался Голота. - Каюсь, друзья, мой недосмотр, что лодья течь стала давать.
  И, повернувшись к чародею, вопросительно посмотрел на него.
  Мамай молча отложил весло, покосился на плескавшуюся на днище грязную влагу, сердито покрутил обвисший ус.
  - Ну что ж, к берегу - так к берегу, - сказал чародей. - Но только к противоположному.
  - Не все ли равно? - буркнул Мартин. - Лишь бы сухо было.
  - Нет, не все равно, - резко ответил Мамай.
  И, посмотрев внимательно на дремучую чащу с обеих сторон реки, сказал:
  - Надеюсь, мы оторвались все же от тех, кто мог нас преследовать... Жаль только, что немного не доплыли, куда надо.
  Но тут река сделала крутой поворот и понеслась, будто взбесившаяся лошадь. Забурлила, закрутилась, завертелась вокруг вода, обдавая холодными брызгами путников. Закачалась опасно лодка, подпрыгивая на волнах внезапно вздыбившейся стремнины. А потом выплюнула река оседлавший ее челнок из-под сводов нависающего над ней леса на огромные широкие просторы - и успокоилась внезапно, влив свои темные струи в объятия более сильной сестры.
  - Непра-река, наконец-то! - выдохнул бродник.
  - Словутич-батюшка! - сказал чародей и снял с головы шапку. - Слава тресветлому солнцу - добрались!
  Сверху победно кликнул див, кружась над широкими водами древней могучей реки, на которой качался утлый длинный челнок с уставшими путниками.
  А с той стороны лесной речушки, влившейся в волшебную Непру, на лодку зло глядела пара недобрых волчьих глаз, старательно укрывшихся в зарослях от зоркого взгляда дива.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 8
  МИМО ЛЫСОЙ ГОРЫ
  
  Непра-река, воспетый в сказаниях седой Словутич! Несешь ты свои могучие воды, прорезая просторы лесов и пущ, зарождаясь где-то в отрогах далеких Лесистых гор. Главный водный путь населявших твои берега разных племен и народов, как исчезнувших, так и ныне здравствующих.
  Непра-река, прославленный древний волшебный Словутич! Слабый и робкий ручей, затерянный в глухой чаще, таишь ты свой исток, неведом он никому. Но, пробираясь вниз по склонам, впитываешь ты в себя другие ручьи и речушки, становишься полноводней и сильней, борешься за жизнь с другими реками - и в этой битве побеждаешь ты, склоняешь их на свою сторону, делаешь своими союзниками и друзьями, и в итоге поглощаешь их.
  Непра-река, звенящий и дивный водами своими Словутич! Катишь ты свои волны с севера на юг, из Загорья к страшному и опасному Дикому Полю, а оттуда вниз к самому Лукоморью, вливаясь в Сурожское море. Несешь на своих гребнях судьбы держав, возникавших на твоих берегах, хранишь память о них в столетиях - как той же канувшей в воды времени Русколани, шепчешь о них в своем плеске и грохочешь в шуме волн.
  Чудесная река. Древняя. Могучая. Неподвластная векам. Течет и течет себе вдаль. Широкая, как жизнь - и непредсказуемая, как сама судьба.
  Вот уж пару дней путники плыли по Непре, выбравшись на ее просторы. Пристав к одному из многочисленных островков, законопатили надежно лодью.
  Плыли, как говорил Мамай, к старому другу, который мог дать дельный совет.
  Старались держаться середины, не приближаясь к берегам.
  А сверху, над стремниной, кружил див, высматривая вражью погоню. Но, хвала богам, пока ее не было видно.
  Когда моросило, упрямо плыли дальше. Когда задувал тугой ветер и ледяные волны норовили опрокинуть утлый челн, делали привал на островках, пережидая непогоду и коротая время в рассказах. Там земники и узнали, что у Непры есть еще брат - далекий Нестру, о коем рассказывали дивы. И меж этих двух рек и возникла в свое время Русколань, раскинувшаяся некогда широко и привольно от самых Лесистых гор до Лукоморья. Узнали, как пала она, раздираемая междоусобицами населявших ее племен, а затем как была добита и уничтожена ордами готов и торков.
  В ясную погоду плыли быстрей - земники настояли на своем и сменяли низовиков за веслами, отчего дело спорилось быстрей. Старого Пеколса, несмотря на его просьбы, от этого труда отстранили - и он тогда взялся за рыбную ловлю и готовку своим друзьям. Во время привалов на островах старый слуга собирал какие-то коренья и травы, приправляя ими скудные трапезы - отчего уха да порядком надоевшая печеная рыба стали удивлять путников своим пряным вкусом и запахом.
  - Я хоть и сдал малость во время долгого пути - но сдаваться вовсе не собираюсь, - говаривал Пеколс, выслушивая похвалы друзей после очередного ужина.
  Нос у барздука уже перестал быть сизым - видать, винное зелье из погребов берендеев закончилось совсем. При мысли о нем земник грустно вздыхал, но ни кружки пива, ни капли вина взять было просто негде. А уж про волшебный напиток дивов и мечтать даже не приходилось. Однажды чародей подслушал, как бормочет себе под нос об этом старый земник, подмигнул ему и сказал заговорщически:
  - Потерпи, старина! Доберемся до моего друга - так ты еще и забудешь вовсе, что такое пиво, сбитень да вино!
  - А что за друг такой? - удивлялись барздуки.
  - Увидите сами, - уклончиво отвечал Мамай. - Главное, удачно пробраться мимо Лысой горы.
  - Что еще за гора такая? - спросили земники.
  Голота и чародей переглянулись между собой - и ничего не ответили.
  И лишь спустя время, коротая вечер у притаенного от чужих недобрых глаз костерка, разговорились.
  - В те давние времена, когда здесь широко раскинулась некогда могучая Русколань, - начал свой рассказ Мамай, - столицей этой державы был великий град Куяв. В древних дивьих летописях называли еще окрестные земли от его имени Куявией и рассказывали, что основали его-де сами волшебные самодивы - три брата и сестра. Правда, некоторые считают, что такого быть не может, ибо как же три дива и вила могли быть вместе? Всем ведь известно, что они живут раздельно - а тут почему-то поселились вместе. Оттого и бытует мнение, что это были вовсе не дивы, а всего лишь дивичи - отпрыски смешанных браков Дивного народа с людьми. Верно говорю, друг Меровит?
  И чародей повернулся к диву.
  Тот молча кивнул.
  - Так вот, те, кто считает так, - продолжал чародей, затягиваясь своей короткой трубкой, которую низовики в шутку называли носогрейкой, - в подтверждение указывают на то, что сестру звали Лебедью и были у нее самые настоящие лебединые крылья: точь-в-точь, как у нашего друга Меровита...
  - А у братьев тоже были крылья? - перебил низовика Лиго.
  - Об этом ничего не ведомо, мальчик мой, - ответил Мамай. - По крайней мере, в летописях об этом не говорится. Но раз уж у сестры были дивьи крылья - то, стало быть, они были и у братьев.
  - Если только они были этой девице братьями, - ухмыльнулся Голота, вороша палкой угли в едва тлеющем кострище.
  Чародей быстро глянул на него и ничего не сказал.
  - Так что там с Лысой горой? - вновь напомнил Лиго.
  Мамай выпустил сизое колечко дыма, которое растянулось в зловещей улыбке и растаяло.
  - А Лысая гора и погубила затем стольный град Куяв, - сказал чародей. - По крайней мере, так считают многие.
  - Ты, Мамай, совсем уж запутал малышей, - снова вмешался Голота. - Ты или обсказывай, как оно было - или дай уж я продолжу. А то ничего не понятно.
  Тем временем местность вокруг берегов величавой Непры становилась холмистой, но была все так же покрыта густыми лесами. К берегу, однако, во избежание нежелательных встреч, не приставали.
  Однажды ночью, когда Лиго стоял на часах, охраняя лодью и покой своих друзей, на близком правом берегу вдруг где-то вдали сверкнуло яркое пятнышко - и тут же погасло. Земник протер глаза - снова посмотрел туда, где был отблеск. Ничего - вокруг только ночная тьма. Тихо плескалась вода под привязанной лодкой, шумел пожухлый камыш, бормоча в полудреме обрывки своих снов. Ухали сычи где-то в роще на островке, приютившем путников, время от времени покрикивала выпь да скрипели от старости кряжистые ветлы и поникшие вербы. Темнота и мрак - и больше ничего.
  'Показалось', - подумал Лиго, но упрямо всматривался вдаль.
  Ничего.
  Порывом легкого ветра сдуло с неба облачную занавесь - и по гребешкам речных волн пробежала светлая лунная дорожка, а в темной вышине как будто кто-то невидимой рукой закинул лесу с блесной растущего месяца, словно науживая на нее мелкие стайки звездных рыб. Зори мерцали, будто мелкие суетливые лещи, переливаясь в месячном свете своей серебристой чешуей.
  И вдруг снова сверкнуло что-то - и тут же погасло. Отблеск шел откуда-то с правого берега, но не у самой воды, а повыше - будто кто-то разложил огонь на вершине холма или увала, но прикрывал чем-то, желая его спрятать. Хотя, видимо, и не слишком старался это сделать.
  - Ты тоже видишь костер, мальчик мой? - вдруг раздался за спиной чародея.
  Земник вздрогнул и обернулся.
  Мамай стоял за его спиной вместе с бродником - подошли неслышно, как тати.
  - Что там, вдали, сверкает? - спросил барздук у чародея. - Кто не боится разжигать огонь в таких глухих краях?
  - Тот самый друг, о котором я вам говорил, - тихо ответил Мамай. - Дает нам знак, куда держать путь дальше.
  - А кто он такой? - спросил земник.
  - Завтра всё и узнаешь, - сказал чародей.
  - Но как он живет в таком месте, не опасаясь вовсе никакой нечисти?
  И при этих словах земника вдруг натужно закряхтели старые ивы, зашумел ветер, возбужденно зашептались камыши, а на берег налетела тугая упругая волна, ударив в борт лодьи.
  - Ш-ш-ш, - мягко прервал барздука Голота, приложив к его губам свою мягкую тонкую руку, - не говори о ней здесь и тем более ночью, мой маленький друг. Он всё слышит!
  - Он - это кто? - спросил Лиго.
  - Враг, - вместо бродника ответил чародей.
  Земник замотал головой:
  - Совсем вы меня запутали, судари. Так он враг - или друг?
  - Слышит враг - а друг ждет, - уклончиво ответил чародей и, положив руку на плечо барздука, добавил: - Ступай отдыхать, Лиго, утро вечера мудреней. А завтра и сам всё поймешь и узнаешь. Мы же с Меровитом подежурим пока.
  И легонько подтолкнул барздука.
  Идя в лагерь, Лиго пару раз оглянулся - низовики о чем-то шептались, низко наклонив друг к другу головы.
  Споткнувшись о выступавшую из влажной земли корягу, земник чуть не растянулся во весь свой малый барздучий рост, но вовремя ухватился за какой-то куст, порядком исцарапав ладони.
  'Вот же досада', - уже сидя у чуть тлеющего костра и растирая раны на руках, подумал Лиго.
  А рядом мирно посапывали, улегшись на пушистые охапки ветвей и завернувшись в свои походные плащи, Мартин и Прок Пеколс. Дива снова не было нигде видно.
  Земник хмыкнул, пожал плечами - и сам завалился спать. Как там говаривал чародей - утро вечера мудренее?
  ***
  Когда земник проснулся, костер уже затушили и споро собирались в путь. Лиго вскочил.
  - Почему меня никто не разбудил? - спросил он.
  - Ты так сладко спал, что даже рука не поднималась тебя потрясти как следует, - подмигнул ему Мартин. - Ну а сейчас и вовсе никакого смысла нет. Если поторопишься, то успеешь выхватить у пройдохи Пеколса кусок жареной рыбы, оставшейся от вчерашнего ужина. Иначе будешь голодным!
  Пеколс, сидевший на собранной котомке у потухшего очага, буркнул:
  - Мамай, между прочим, обещал, что вскорости мы наедимся досыта - так что даже завтрак наказал не готовить. Просто стал торопить со сборами - и всё тут.
  Лиго оглянулся по сторонам.
  - А сам он где? - спросил земник у друзей.
  - Возится с Голотой у лодки, - ответил Мартин и уже нетерпеливо добавил: - Давай пошевеливайся, Лиго - пора в путь.
  - А где див? - снова спросил Лиго.
  - А шут его знает, - огрызнулся Пеколс. - Мне эти исчезающие и появляющиеся знакомцы вот уже где сидят.
  И показал ребром ладони на горло.
  - То Мамай исчезает и появляется, когда хочет, - бурчал Пеколс. - Теперь вот Меровит этот.
  - Ночью, когда я вернулся с поста, его также не было, - сказал Лиго. - Где же он спал?
  - Может, на ветвях какого дерева, а там кто их разберет, этих дивов, - отшутился Мартин и, увидев, что Лиго все еще сидит на своей охапке и даже не думает собираться, повысил голос: - Э нет, дружок, так дело не пойдет! Живо вставай!
  И стащил товарища с лесной постели.
  Див обнаружился на берегу, все также сидя на корнях дерева и преспокойно наблюдая за сборами. А когда бродник оттолкнул лодку от берега, взмыл в небо. Пеколс проводил его взглядом и тихо, чтобы никто не видел, сплюнул в сердцах.
  Волны упрямо били в борта челна, раскачивая его на воде и норовя перевернуть. Низовики боролись с течением, натужно работая веслами, а земники вцепились руками в борта, чтобы не грохнуться в ледяную реку. Брызги сыпали в лицо, обдавали студеной моросью - небо хмурилось, угрюмилось, наливалось серой тяжестью. Голота время от времени посматривал на уже близкий берег и тихо приговаривал себе под нос:
  - Только бы успеть... Только бы успеть...
  Сверху орлиным клекотом тревожно закричал див.
  Низовики на миг оставили весла и посмотрели вверх. Самодив кружил над лодкой, указывая куда-то вдаль, в сторону берега.
  И вдруг из-за высоких лесистых увалов показалось какое-то темное пятно, которое ширилось, увеличивалось и чернело прямо на глазах.
  - Вороньё, - охнул бродник. - Выследили-таки окаянные!
  И стал налегать на весло.
  Земники растерянно смотрели на холмы приближающегося берега. А из-за их вершин с противным карканьем вылетала огромная стая крупных черных ворон.
  - Быстрей, быстрей! - кричал бродник чародею.
  Но тот вдруг выпрямился и громко сказал:
  - Голота, передай весло земникам - битвы все равно не избежать! А от малышей в этой схватке толку не будет никакого!
  И, обернувшись к барздукам, заорал:
  - Лиго, Мартин, гребите что есть сил!
  Земники навалились на весла, а низовики вытащили свои ясные сабли, недобро усмехаясь.
  Карканье нарастало, заполонив собою воздух вокруг. Небо над головами как будто почернело - и рухнуло на головы путников всей своей злой мощью, норовя смять и опрокинуть в холодные воды земников и их друзей. Вороньё целилось своими толстыми клювами в головы путников, падая черным камнем сверху с противным хриплым скрежетом, раздирая острыми когтями живую плоть под толстыми дорожными плащами.
  - А-а-а! - заорал что было мочи Пеколс, отмахиваясь от вцепившейся в него обезумевшей в своей ярости птицы.
  Бац! - и только черные перья полетели во все стороны: то Мартин, бросив на миг весло, сшиб своей тяжелой рукавицей ворона с головы старого слуги.
  - Греби! - рявкнул на земника чародей.
  Завертелись над лодьей яркими молниями сабли низовиков, брызнули над глубокими водами древней реки черные перья и пух воронья, оросив и волны, и борта челна, и самих путников такой же темной густой кровью вражьих птиц. Крики, клекот и плеск падающих в реку ворон заполонили всё вокруг. Зарябило в глазах, замельтешило от черной кутерьмы вокруг. Зашаталась опасно лодья, черпая бортами тяжелую речную воду.
  - Гребите, малыши! - орал барздукам чародей, задрав лицо кверху и рассекая над головою воздух ясным клинком.
  А на другом конце лодьи, молча и зло закусив свой ус, также рубился с небесной падалью бродник.
  'Не дотянем...' - тоскливо подумал Лиго, налегая на весло. Руки барздука уже почти не слушались, налившись каменной тяжестью от усталости, а ладони стерлись чуть не до крови.
  И в этот миг вдруг будто что-то толкнуло его легонько в сердце, защемило приятно - а по телу вдруг разлилось тепло и невесть откуда взявшаяся сила.
  'Заколка... - охнул про себя земник, - подарок старого волхва...'
  И молодой барздук, вцепившись с новой силой в свое весло, громко крикнул:
  - Валио!
  И стал грести с удвоенной яростью.
  Мартин на миг замер, взглянул на своего друга, а потом усмехнулся, прищурив глаза - и тоже заорал что есть мочи:
  - Валио!!!
  Древний клич земников на мгновенье перекрыл клекот и карканье воронья, вой ветра и шум волн - отхлынули в небо черные птицы, отпрянули. И даже низовики на миг замерли и опешили - а потом, переглянувшись друг с другом, усмехнулись.
  - Давайте, малыши, гребите! - крикнул барздукам чародей, изготовившись к новому нападению воронья.
  И вовремя - ибо зловещая стая снова бросилась сверху на утлый челн с путниками, норовя их утопить.
  И вновь смешались крики воронов и клич земников, свист клинков и хлопанье крыльев. Низовики нещадно рубили вражьих птиц, барздуки упрямо гребли. И лишь когда под днищем челна вдруг зашуршал песок, а лодья, вздрогнув, замерла - поняли: добрались.
  - На берег! Живо! - кричал чародей. - Укроемся в лесу!
  Стали прыгать в ледяную воду, таща за собой дорожные мешки. Брели по пояс, а кто и по грудь в стылой тугой воде. А сверху все норовили напасть вороны, кружась противно с мерзким карканьем над головами.
  И лишь выбравшись на твердый песок, побежали, пригнувшись, к густым зарослям. А у самой кромки леса чародей на миг обернулся и, пропустив мимо себя своих путников, крикнул им:
  - Укройтесь под ветвями!
  Земники и бродник еще пробежали пару десятков шагов - и упали, обессиленные, прямо промеж деревьев, лицом в пожухлую траву.
  А сзади вдруг что-то сверкнуло ярко, громыхнуло - и воздух над лесом с древней рекой вдруг огласился испуганным клекотом сотен глоток: и было видно меж ветвей, как черная стая вдруг взмыла в небо, отчаянно каркая, а затем, сделав еще один круг и громко хлопая крыльями, устремилась вдаль. А вслед ей еще пару раз ударили молнии с берега - и вспыхивали от них черные точки яркими факелами и с мерзким криком падали вниз.
  - Что это еще? - спросили изумленные земники у бродника.
  - А это наш общий друг развлекается - Мамай, - вдруг зло сказал Голота. - Вот так вот, пробрались тихо мимо Лысой горы... Ага, держи карман шире! Прям взяли вот так вот и расписались о своем прибытии!
  И сердито сплюнул в сердцах.
  Но не успел он это проговорить, как сзади вдруг раздался треск веток и могучий рык, от которого заложило уши. Земники медленно обернулись - из чащи на них, медленно пошатываясь и оскалив клыкастую зловонную пасть, шел огромный медведище.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 9
  МЕДВЕДОВИЧ
  
  Прошелестели заворошившиеся листья за распахнутым в широкий двор слюдяным окном с бело выструганными створками. Во дворе сочилась земля тающими каплями после бурного ливня, оросившего домокра землю окрест. Нахоложенный воздух прокрался в темный закуток у исстарившегося стояка, принес с собой влагу и запах осеннего тлена, звук мерной капели с деревянных смолистых крыш.
  Поползли, будто таясь от кого, склизкие лапы стылой влаги вдоль бревенчатых стен с торчащими меж колодами космами старого мха, потекли по ним, забираясь за ворот своей прохладой спящим на дубовых лавках земникам.
  - Бр-р-р, - поежился один из них и вскочил, почесываясь.
  То был Прок Пеколс с вечно всклокоченной гривой волос на голове.
  - Эге-ге, - пробурчал он, оглядываясь, - однако задремали мы, видать...
  Сел, свесив свои птичьи лапы с высокой лавки, осмотрелся.
  За окном тускнел осенний свет, шелестел мокрый ветер - наступало предвечерье.
  А здесь, посреди широкой свободной горницы, в сумраке светлел накрытый скатертью широкий стол, на котором стояла большая, с выщербленными краями, липовая чаша, наполненная медом. И пахло от меда плотным жаром пряных трав, напоминая о далеком знойном лете.
  Земник повел носом, чихнул. Оглянулся на своих спящих товарищей, подумал малость - а затем, махнув рукой, спрыгнул вниз и прошлепал босыми пятками прямиком к столу.
  Мед был с хмарным свечением, густой, золотился в чаше выпукло, таил в себе свет солнца.
  Земник принюхался, втянул в себя манящий запах, закрыв на миг глаза.
  И тут чуть слышно, тихонько отворяясь, скрипнула толстая дверь.
  - Оголодал, родимец? - наполнил сумрак горницы низкий, чуть насмешливый грудной голос.
  Барздук вздрогнул и обернулся - в дверях стоял громадный заросший мужичище, хитро улыбаясь в густую светлую бороду.
  Затем, склонив голову, чтобы не зашибиться о низкий узорчатый косяк, вошел - половицы, охнув, натужно закряхтели под его могучей поступью.
  Земник, как завороженный, во все глаза смотрел на вошедшего, силясь его припомнить. Высок и крепок, даже чересчур могуч - казалось, на его широченных, в добрую сажень плечах вот-вот треснет вышитая белая холщовая рубаха, опоясанная плетеным кушаком. А лицо открытое, доброе, в смуглину, расплылось в улыбке под шапкой пшеничных, чуть рыжеватых волнистых волос. И блестели хитро на этом загорелом, посеченном ветрами и временем лице светлые, с легкой прозеленью глаза.
  - Что гляделками своими в меня уставился, душа братская? - прогудел мужичище. - Никак не признаешь?
  И, махнув, рукой, озорно подмигнул:
  - Куда уж вам, птахам, меня признать-то в этом облике! Вы, когда меня увидали, так в портки и наделали небось - а потом и вовсе сомлели, словно девицы красные!
  И громогласно расхохотался.
  Лиго и Мартин тут же вскочили, как ошпаренные - и сонно таращились на вошедшего великана.
  - Что, гуси лапчатые, проснулись? - улыбнулся им мужичище. - Ну, давай тогда сюда, сердешные! Садитесь рядком да подкрепитесь медком!
  И, шагнув к столу, взял с него ковригу душистого хлеба, накрытого рушником.
  - В пузе у вас, птахи, сейчас небось пусто, как в дупле, - гудел незнакомец, отрезая источенным ножом ломоть за ломтем от ковриги.
  Хлеб был темный, с прижарившимися кленовыми листочками на подовине, и еще отдавал печной теплынью.
  - Макай смело в чашку, малыши, - говорил великан, - это в мертвого кус не идет, а в живого еще как! А вы, почитай, с того свету и выбрались.
  И снова озорно подмигнул, глядя, как несмело земники приближаются к нему.
  - Давайте, птахи лесные, клюйте, что боги послали - да благодарите их, что так легко отделались от воронья. Мимо Лысой горы, будь она трижды неладна, мало кому удавалось проскочить необщипанным - так что вам, почитайте, свезло крепко.
  И опять добродушно улыбнулся.
  - А вы кто будете, сударь? - спросил Лиго, опасливо косясь на великана и ощупывая ссадины да раны от вороньих когтей и клювов.
  - Спросы да расспросы опосля, пичуги! - прогудел незнакомец. - А как меня звать-величать - то сегодня же, за вечерей и проведаете, ежели по эту пору не признали.
  И вновь ухмыльнулся.
  - Эх, - махнул рукой Мартин, - что ж нас, долго упрашивать-то будут?
  И сунул душистый ломоть прямо в чашу с густым медом.
  - Вот доброе дело! - расхохотался великан.
  Земники не заставили себя долго упрашивать - и вслед за Мартином потянулись к меду.
  - Стол, други мои малые, он как божья длань - всяк с него кормится, - низким грудным голосом приговаривал незнакомец, глядя, как уминают угощение за обе щеки барздуки. - Но главное, чтобы хлеб на божьей ладони не переводился - туго без него, без хлебушка! Оно ведь как? Ежели нет хлеба куска - то и в тереме тоска. А если хлеба водится через край - то и под елкой рай!
  А затем, увидав, как земники сыто отодвинулись от стола, подмигнул им:
  - Ну что, поклевали малость, гуси? Раньше ведь как говорили - перекуси да приляг отдохни. А у вас, птенчики, всё навыворот получилось - сперва соснули, а затем уж насытились. И то правда, что у каждой пташки свои замашки!
  И рассмеялся сам себе.
  - Ну, а раз так, - продолжал великан, - давайте-ка, пичуги в баньку живехонько. Пожитки ваши я вон там, в углу поскладывал - не забоись, не пропало ничего. Только в баньке-то они вам и не понадобятся вовсе - рушники у входа висят, а друзья ваши уже небось вас там и заждались.
  Сгреб в охапку всех троих - и пошел косолапо к выходу, а оттуда, через сени, прямиком во двор, с другого конца которого курилась баня.
  С ноги отворив дверь, незнакомец втолкнул в предбанник земников и гаркнул:
  - Мамай! Голота! Принимай пополнение!
  И вышел вон, хлопнув дверью.
  Барздуки осоловело смотрели на нее, силясь понять, что же происходит.
  А из парной вдруг высунулся нос Голоты - в предбанник хлынули белесые горячие клубы.
  - Так, судари мои разлюбезные, милости просим! Да раздевайтесь побыстрей - заждались мы уже вас!
  - Ну, меня упрашивать долго не надо! - сказал Лиго и стал стягивать с себя одежду.
  - И то дело! - улыбнулся Мартин, следуя его примеру.
  - Ничего не понимаю, - покрутил головою Пеколс.
  - А что тут понимать? - снова высунулся Голота. - Живо сюда, старый оболтус!
  И пригрозил ему через дверь березовым веником.
  А когда земники голышом вскочили в парную, чародей их тут же обдал из ушата горячей водой.
  - А-а-а! - заверещали от неожиданности барздуки, которым дыхание сперло.
  - Ну, кого попотчевать с прихлестом? - вынырнул вновь из густых белых клубов взопревший Голота.
  И, даже не спрашивая, схватил Мартина, бросил его на лавку и давай охаживать от пяток до шеи двумя вениками, невзирая на его вопли.
  А Пеколс стоял в задумчивости посреди парной и чесал затылок.
  - Чего задумался, Прок? - крикнул ему Лиго.
  - Да вот всё не понимаю, кто такой этот наш хозяин? - сказал Пеколс. - Как его хоть звать-то?
  - Медведович он, - вдруг громко ответил из горячих клубов пара чародей. - Стало быть, оборотень-медведь, к которому мы и шли...
  ***
  Свечерело. Ветер под ночь разогнал опостылевшие тучи - и небо оросили частые осенние звезды, мерцая в вышине.
  Сидели впятером на оплывшей завалинке - тело млело от соскобленной грязи долгих дорог, позабыв как будто о полученных от воронья ранах, а вот на душе саднило.
  Низовики поведали земникам, как бился с вороньем Меровит, их крылатый спутник. Как оторвался от беснующейся стаи и успел долететь до медведовича, предупредить его об опасности. И если бы не див, то еще неведомо, как бы обернулось дело.
  А так поспел медведович вовремя со своими сыновьями да домочадцами к берегу, когда чародей молниями отгонял вороньё, налетевшее с Лысой горы, подхватил обессилевших путников, принес на своей косматой спине по лесам да чащобам к себе на подворье - только всего этого земники и не помнили вовсе. Так что здесь, в усадьбе этого дивного получеловека-полузверя, могли они наконец обрести временный покой да передышку перед дальней дорогой.
  Уложив истощенных барздуков в своей горнице, хлопотал полдня без малого медведович над телом израненного дива, исклеванного в кровь поганым вороньём - ибо был он чародеем великим также, знахарем да травником, из роду тех древних людей, кои сочетались браком с лесными зверями. Поговаривали, что первый медведович пошел от той бабы, что медведь, хозяин лесной, топтыгин косолапый, уволок к себе в берлогу да и зажил с ней вместо медведицы. А спустя время народила она ему отпрыска, что рос не по годам, а по дням. Вернулась та баба в деревню, в село свое, затерянное в глухомани - а ребенок при ней остался. Так месила она тесто, а мальчишка тот, полузвереныш, подбегает сзади да дергает ее за полу, причитая: 'Мамка, а дай-ка молочка!' А бабы в ту пору такие ядреные были, не чета нынешним худосочным да стройным, как говорится, титьки чуть не по пояс, а зад такой, что на орех сядет - а тот и луснет сразу же. Так вот, дергает ее сзади мальчишка, медвежий сын, молочка просит. Так баба та только титьку свою хлоп! - да через плечо перекинула, а сама дальше тесто месит. А ребетеночек тот присосался да и кормится материным молочком - вот какие бабы были в ту пору! Ну а сам первый медведович вырос в богатыря могучего, что стоял на защите мира словенского, обороняя его крепко. Днем в людском обличье, ночью чаще в звериную шкуру оборачивался, охраняя владения своего народа. А ежели опасность какая великая грозила Русколани или беда неминучая - так сразу тот первый получеловек в медведя оборачивался, перекидываясь через голову - и крушил врага и супостата, рвал его когтями могучими да клыками острыми, наводил ужас рыком своим страшным. Так и повелись затем медведовичи на Русколани великой, дозором обхаживая ее кордоны.
  Немало веков утекло с тех пор - истребили вражины проклятые много-множество сынов славной Русколани, витязей да богатырей, и медведовичам досталось тоже. Перебили почти всех их - единицы чудом выжили, схоронившись глубоко в чащах дремучих. Жили больше хуторами подальше в пуще, промышляли охотой да травничеством, ягоды собирали да пчелу водили, ибо крепко любили мед. Так иной раз ежели встретишь в лесу бортника какого, что полюбовно обхаживает свои медвяные дупла да следит за пчелками - так и знай, что может течь в его жилах кровушка древняя медведовичей. Или если в лесу вдруг откроется тебе поселение малое, затерянное в глухомани такой, что и дороги-то туда не сыщешь, а вокруг, в прожилках струящегося сквозь ветви солнца, стоят под соломенными крышами круглые домики пчел, откуда гудит в знойном воздухе - знай, что есть у этих пчелок, созданий божьих, свой хозяин, медведович, что пасечником может прикидываться для незнакомого путника. Может и под кров свой пустить переночевать заблудившегося, и медом угостить впридачу, да на торную дорожку вывести - но не дай боги тому путнику выведывать у своего загадочного гостеприимного хозяина, каким лешим он живет в этой глуши чащобной, почему хоронится от людей. Не любили медведовичи лишних расспросов о своей жизни лесной - а паче того не любили, когда кто-то вдруг ночной порой, заметив, что хозяин уходит из дому во тьму непроглядную, решит за ним подсмотреть: чего это вдруг в полночь глухую пасечника потянуло из дому? Ибо тогда осерчать может пасечник тот, воспылать лютой яростью, перекинуться через голову, оборотиться в зверя да и задрать того несчастного за свои вопросы неуместные да любопытство неуемное.
  Да, так вот, были те медведовичи не только богатырями-оборотнями, что обхаживают дозоры своего народа, выворотив из землицы с корнями деревце покрепче да взвалив его на плечо заместо дубины иль палицы, были они еще и знатоки великие тайн природы. Знали они, почитай, все наперечет травы лечебные и целительство древнее - могли словом своим заговорным лихорадку или желтуху выгнать из тела, кровь останавливать из раны, а могли бурю и град от нивы отвести. Умели они сон насылать и туман напускать - но больше всего знали они науку на первое цветение ржи да льна, на дерево, чтоб плодоносило кучно, и, знамо дело, на пчелу, божью любимицу, чтобы труд она любила да меду много носила.
  Любили медведовичи мед - так уж повелось как-то. Водился он у них завсегда и в обильном количестве. Красный гречишный, золотистый из разнотравья, белесый липовый - да всех видов и не перечесть! Стояли кадки с медами у медведовичей рядами - мед паточный, светлый и чистый, стекающий сам в посудину из сотов; мед цельный печатный, не вытекший; мед пропускной, топленый в печи, погуще да помутнее; мед крупитчатый, отстоявшийся, плотный и твердый, хоть режь ломтями; мед подрезной, от пчел, оставленных на зимовку; мед битый седой от закуренных дымом пчел; мед ранний да мед яровой, от второго поколения пчел в одно лето; мед каменный от диких пчел, находимый в скалах затверделым. А уж сколько напитков медвяных умели готовить медведовичи - ой-ой-ой, только пальчики оближешь! Сбитень пенный, полусбитень хмельной, мед броженый вареный, с пряностями и водой, запаренный в вольном духу в глухо обмазанном сосуде. Переваривали с ягодами, получая мед ставленый ягодный - малиновый, вишневый, яблочный да земляничный. Какое уж там пиво да зелено вино! Мед питейный - вот нега для тела и услада для души!
  Так и рассказывал Мамай земникам про медведовичей, попыхивая своей люлькой - а те сидели на завалинке, только рты разинув, пока не скрипнула дверь на той стороне двора и в освещенном проеме не показалась могучая фигура их удивительного хозяина.
  - Ну что, напарились всласть, горемыки? - прогудел низким раскатистым голосом медведович. - Вот и славно, други мои милые! Пожалуйте к столу - буду потчевать вас стравами разными, что боги послали! А заодно и обзнакомлю вас с моими сыновьями, что воротились домой, покуда вы в баньке кости свои натруженные парили да раны с увечьями зализывали!
  И приветливо махнул огромной рукой, больше напоминавшей лапу медведя.
  Чародей выбил свою люльку о каблук и поднялся.
  - Ну-с, судари мои земники, не приличествует нам заставлять хозяина долго ждать.
  И двинулся через двор, обнесенный высоким частоколом.
  ***
  Широкая горница была освещена ярко - так что земники в этот раз смогли рассмотреть ее хорошенько. По бревенчатым стенам, сложенным из вековых колод, висели писаные тарели да золоченые, в вышитых рушниках, образа древних богов, сурово мерцавших в отблесках лучин. Из-под притолоки выбивались пучки душистых трав, сушеного разноцвета да свисали разные обереги. А в темных углах и закутках громоздились бердыши, сулицы, рогатины, секиры, щиты, кованые палицы с шестоперами и еще невесть какое оружие, показывая воинственный норов хозяев лесного хутора.
  Стол ломился от яств - медные ендовы с жареными грибами, оловянные блюда с вареным мясом, миски с пряными травами да пропаренными кореньями, чаши и кубки с медами пенными и хмельными, бутыли, горшки и плошки с бог знает чем еще.
  За столом, откинувшись на резные спинки громадных стульев, сидели трое сыновей медведовича - такие же могучие, лохматые, диковатые на первый взгляд мужики, как и их отец - и что-то живо обсуждали.
  Завидев вошедших гостей, они поднялись во весь свой огромный рост и поклонились.
  - Хвала тебе, чародей Мамай сотоварищи! - зычно прогудели сыновья-медведовичи.
  - И вам честь и слава! - поклонился чародей, а вслед за ним и бродник с земниками.
  - Давайте-ка к столу, други мои верные! - пророкотал хозяин. - По чарке меду хмельного пригубите - опосля и обзнакомитесь друг с дружкой, а заодно и обскажете, что да как.
  И, усадив гостей за стол, поднял громадный резной кубок и, хитро улыбаясь, рявкнул, как на торгу:
  - Сладок медок - да дерет язычок! Выпьем же во имя светлого и тресветлого солнца, богам да пращурам нашим во славу!
  И опрокинул в себя содержимое кубка - только по усам да бороде потекло!
  - Вот тебе и медведович - губа не дура! - хмыкнул тихонечко Пеколс, но Лиго с Мартиным, услышав его, рассмеялись.
  - Что, такие-сякие, соленые-перченые, понравилась моя побасёнка? - ухмыльнулся хозяин земникам. - Налетайте-ка на пироги с потрохами - горячие, с пылу, с жару, с перцем, с рубленым сердцем.
  И расхохотался сам себе.
  - Ну, гуси лапчатые, давайте-ка я вас обзнакомлю со всеми, - сказал меведович барздукам. - Мамая великого и Голоту достославного я представлять своим сынам не буду - ибо частые гости они в наших краях, да и друзья наши давние. А вот про вас, птички-невелички, кое-что обскажу.
  И повернулся к своим могучим сыновьям.
  - Глядите-ко, детушки, кого к нам принесла судьба да боги, - гудел медведович. - Это вот земники, сиречь, живущие в земле. Или еще барздуки - бородачи, значит, на их наречии. А по-нашему, по-словенски, кличут их чудью лесной заболотной да загорной, ибо живут они далече на севере, к полуночи от солнца, у берегов холодного Свияжского моря, в лесах землицы Неманской, что лежит от нас за Лесистыми горами да за великими болотами - оттого и чудь они загорная да заболотная. Баяли люди в старину, что чудь подгорная, берендеи те же - самая их наиближайшая родня стало быть. А так оно и вышло, как показало время - ибо этих вот гусей лапчатых берендеи приняли со всей душой, а одного из них, говорят, даже сосватали за дочь самого подгорного владыки. Верно ли говорю, пичуги?
  И подмигнул земникам - но те только изумленно смотрели на всеведающего медведовича.
  - Так вот, сынушки, - продолжал свой рассказ хозяин, - этого вот, что приглянулся дочери владыки берендеев, звать Мартином из знатного рода Бубиласов, то есть пчельников по-нашенски, что за божьими труженицами присматривают да ухаживают. Любители, они, значит, медку сладкого сызмальства - то-то я и смотрю, что он как проснулся, самый первый в чашку с медом хлебушком-то и полез: привычка с детских годков, видать, осталась.
  И расхохотался.
  Мартин сидел и слушал про себя, разинув рот.
  - А это вот слуга ихний, - кивнул медведович на старого земника, - коего Проком Пеколсом кличут. Что сие означает на их наречии - не ведаю. Да только хитрован он великий - и большой любитель зелена вина, да меду хмельного, да пенного пива. Видите, детушки, как нос-то у него посизел после первой-то чарки? Но травник и лекарь он неплохой - сорока на хвосте донесла, что учился он по старым книгам да рукописям, а кое-что, бают, подсмотрел и у самого владыки Куреяса, великого неманского волхва. Так ли говорю?
  И подмигнул Пеколсу. Но тот от неожиданности поперхнулся и закашлялся, густо покраснев то ли от натуги, то ли от еще чего.
  - Ну, а теперь пора дошла и до самого виновника, - сказал медведович - и посмотрел прямо в глаза Лиго.
  Того будто пламенем обожгло - он затих и сидел, оцепеневший под этим странным взглядом.
  - Так вот, детушки мои, - продолжал медведович. - Весь этот сыр-бор в округе нынче и творится-то из-за него, родимого. Верно ли говорю?
  Но Лиго молчал.
  - Постучал слушок и в наше окошко, детки, - говорил медведович дальше, пристально глядя на земника, - что далеко-далеко, в Свияжском море, пала под ударами вражин проклятущих велеславная Аркона, что на волшебном острове Руян - оплот наших древностей словенских. Сгорел дотла храм Святовита, Сварожича солнцеликого. И на костях того пепелища устроила нечисть свои пляски бесовские, предвкушая победу скорую. Да не тут-то было - ибо волхвы исхитрились спасти и вынести за море, в Неманский край, святую вещицу, остаток клинка Святовита, что, будучи перекован с небесным железом воедино, сможет стать оружием светлым в последней битве со Злом. Так ли баю, Мамай?
  И хозяин лесного хутора оборотился к чародею.
  Но тот только молча кивнул.
  - И пошли волхвы за море, в далекий Неманский край, чтобы передать своим братьям, чародеям с юга, из Дикополья нашего, ту бесценную вещь. Да только вот настигла беглецов с севера погоня - погибли они один за другим. Но последний волхв умудрился-таки сбить нечисть со следу - передал вещицу ту древнюю, остаток божьего клинка, в руки случайного путника из племени земников, чуди лесной. И был, сынушки, в том выбор самой судьбы - спасти, сохранить достояние Святовита славного для победы над мороком, что окутал землю нашу. Волхв тот тоже погиб, уводя за собой погоню - а сама вещица та сгинула до поры, до времени.
  - Всколыхнулась вся нечисть от дальнего Неманского края до нашего Дикого Поля, сбилась с ног в поисках - ибо знают лукавые, что грозит им разгром и разорение, ежели вновь перекуют в оружие остаток клинка Святовита, если вновь он полыхнет над головами рати великой светлых сил. Да только и силы те тоже не дремали - поехал на север далекий наш витязь, чародей Мамай, дабы доставить в целости ту вещицу. Ибо, как думали умудренные умы, кому, как не самому волхву и чародею великому взять в руки оружие победы и поразить Зло в самое сердце? Ан нет - боги распорядились по-иному.
  Медведович отхлебнул из кубка, вытер широкой ладонью густую бороду от капель медового напитка, помолчал малость и продолжил:
  - Не успел, не дождался волхва северного чародей южный - опоздал в пути, замешкался. Думал, всё, сгинула последняя надежда светлых сил - а впереди только мрак и угасание. Но сама судьба, что в руках богов и пращуров наших, свела его в Неманском краю с тем самым земником, коему по случаю досталась та бесценная вещь. Да только вот и злые прихвостни тоже не дремали - проведали что да как, но опять не успели: в последний миг из-под их зоркого ока ушел Мамай вместе с земником на юг, в наши края, сохраняя ту вещь. Так и идут они, уходя от погони, настигающей их по пятам - ибо сами боги берегут их. И вот этот самый земник и сидит нынче перед вами, детки мои - зовут его Лиго из славного рода Бирзулисов, охранителей березы по-нашему. Ибо кому, как не березе, светлому древу, и быть орудием в руках светлых сил? И беречь его, детушки, нынче ваша самая наиглавнейшая обязанность. Уразумели?
  И медведович в упор посмотрел на своих сыновей.
  - Так, батьку, - потупился один из них, самый старший, - уразумели.
  А младшенький, что чуть ниже ростом остальных двоих был, сказал:
  - Так это что же получается, батьку? Мы, медведовичи, из колена древних волшебных полулюдей - и чудь эта лесная тоже ведь, верно? Тогда сами боги велели нам, светлой нелюди, держаться вместе! Верно ведь говорю?
  И двое остальных ему кивнули.
  - Да, сынку, верно, - улыбнулся хозяин хутора. - Так что завтрева в путь-дорожку дальнюю собирайтесь, детки - дабы доставить в целости и сохранности в условное место наших гостей. А уж оттуда их прямёхонько на Сечь и переправят. А сейчас...
  И медведович озорно посмотрел на всех:
  - А сейчас - есть и пить всласть, сколько душа пожелает!
  ***
  Спал Лиго плохо. Ворочался во сне, стонал, вскакивал - и вновь погружался в глубокое дремотное марево. Переживал весь прошедший день - и промелькнувшую жизнь свою молодую. Кто он? Куда идет? Зачем? Почему ему, именно ему, маленькому земнику, досталась эта ноша? Почему столько достойных людей погибли, оберегая его от бед и напастей? Сами пали - а он, недостойный вьюнош, всё еще жив? За что? За какие такие заслуги?
  Снилась ему далекая Лысая гора, которую так путники и не увидели - и слава богам за то! Как поведал медведович, то была не простая гора с облысевшей маковкой - то был холм-упырь, что высасывал соки и кровушку из окрестных земель. Давным-давно, когда еще Куяв, стольный град великой Русколани, хвалился на оба берега Непры-Словутича своими златоглавыми куполами древних словенских храмов, был холм высокий у болотца на закраине города того знатного. И стал там по ночам собираться люд всякий, прикрываясь благими делами - водили пляски, хороводы, девицы целовали парней, давали обеты любви и великомудрия. И затесались среди них людишки разные странные - учили уму-разуму, как хорошо, мол, живется в далеких заморских краях. Да только где те края были и так ли там благостно - никто не ведал и не знал. Только вот волхвы предупреждали - иному учитесь, а своего не сторонитесь. Да где там! Молодо-зелено, самим всё видать!
  Учили заморские странники, какая великая Русколань, да только есть и более великие державы, что мощью своей достигли небес. И, мол, ежели хочет народ словенский стать с ними вровень - должен привить на свой ствол паросток заморский, дабы прижился он. Мол, всё хорошо в Русколани - да токмо можно сделать еще лучше, еще краше! Ну, кому такие слова не по нраву будут? То-то же!
  'А как краше-то?' - вопрошали самые любопытные у заморских верхоглядов. А те и отвечали, мол, так вот и так. Вот, к примеру, взять хотя бы любовь... 'Любовь?' - тут же трепетали молодые сердца. Да, любовь, отвечали им засланцы земель заморских. Вы, словене, такие чувственные, такой широты души невероятной, что сравниться с вами вряд ли кто сможет из всех окрестных племен подлунных. Вот, к примеру, вы любите землю свою, прикипели к ней душой и телом. Да только ли по-настоящему ли это? Почему, когда-то хает жизнь свою нерадивую - надобно наставить его на путь истинный, заставить гордиться собою, работать больше и лучше, стяжать товары и ценности. 'Но ведь не хватит же на всех и на каждого ценностей-то?' - вопрошали молодые неокрепшие души. А что с того? - ответствовали им мудролукавые. Пусть, мол, кто сильней - тот и берет от жизни лучшее, самый жирный кусок. Зачем ждать ирия на небе, когда мы можем сделать его здесь сами, своими руками? Ведь и земля у вас обильная, и люд трудолюбивый. А ежели кто богам да заветам старым верит - не слушайте вы того. Много ли ваши родители, батюшки-матушки, за жизнь свою заработали? Так что беги быстрее, хватай побольше, да тяни к себе в закром - на том, мол, стоят все державы заморские. Чем выше дерево, тем больше солнца ему и достанется - вот такая наука великая.
  'Нет, мы так не можем, - говорили девицы да вьюноши, - отцы да матери учили нас по-другому'. Это как же еще? - спрашивали хитрецы заморские. 'А учили нас деды-прадеды держаться всем вместе, друг за дружку, тянуть один одного туда, вверх, к солнцу, помогать'. А тайна вся в том, науськивали засланцы, что солнце одно - обласкать да обогреть его на всех не хватит. Посмотрите, мол, как в мире зверином делается - каждый зверь другому не рад, гонит его со своей землицы, чтобы пропитание себе да детенышам своим обеспечить. Так и выходит, что выживает сильнейший - вот в чем соль науки нашей, говаривали заморские хитрованы.
  Крепко призадумывались молодые словене - кое-кто и находил в тех словах мудреных истинный смысл, да начинал внимать словесам посланцев. Ежели они сейчас правду бают, рассуждали они, то и в другом тоже мудрость у них есть великая - надобно нам у них учиться. Так и решили - собирались по ночам на холме у болотца на закраине города, слушали, разинув рот. И как-то перестали замечать, что у того или иного лукавца заморского нет-нет, да и проглянет хвост чертячий из-под плаща длинного. А иной раз и копытце козлиное сверкнет.
  Так и учились уму-разуму - пошли затем в народ: кто купцом стал, а кто и приказчиком, кто в дружину подался, а кто и сборщиком податей подвизался. И везде им везло да счастливилось - и денежки завелись как-то само собой, и удача сопутствовала. И не ведали те словене молодые, что то чары бесовские да нечистые им дорогу в жизни торили - да не столько им, сколь себе, лукавым.
  Спрашивали у везунчиков да счастливчиков иные юноши да девицы - откуль столько благости у вас? А те и отвечали, мол, приходи послушать людей мудрых на холм на окраине, что у болотца. Так и пошла молодежь туда, таясь от батюшек-матушек. И от хороводов тех, от плясок да от собраний облысела маковка холма вскорости, утопталась на ней травушка-муравушка - и не было никому до того дела, что когда вилы с дивами пляшут, тот от того трава растет еще гуще. А здесь всё наоборот и что-то не так - чем больше пляшут, тем больше залысина у холма. Да и сам холм стал больше и выше, чем казалось раньше - или это только так мерещилось?
  А когда после плясок, хороводов и поучений жажда обуревала молодых сынов и дочерей словенских, то предлагали мужи заморские испить водицы прям из болотца - мол, вода везде водою остается: в источнике ли лесном ключевом или в болоте. Суть ее одна - а потому и пить ее можно, смахнув тину.
  Так и пили - и невдомек им было, что мочились в то болотце лукавцы нечистые, подсмеиваясь над словенами.
  А мудрецы заморские все про любовь да про тайны природы вещали. И одной ночью, когда месяц старательно хоронился в тучах, при пламени кострища багрового показали посланники дальние, что есть истинная любовь. Зачем, мол, ухаживать парню за девицей, ежели всё едино всё сводится затем к одному? Зачем же время тратить? Не так много времени у людей - надобно его всё использовать, испить до дна, до капельки. Мол, нравится девица красная соколу ясному? Так и люби ее сразу, как у зверей лесных деется. И не как у лебедушек небесных, что верность друг дружке хранят до самой смертушки своей - а как, к примеру, у козочек, мол. И показали, как это делается, привселюдно, у кострища того поганого - еще и другим предложили поучаствовать.
  Кто плюнул в сердцах да ушел с того сборища нечистого, а кто и остался. Любите друга друга! - возвещали лукавцы хитрые. Вот и любили словене юные друг дружку - сразу, прям туточки, никого особо не стесняясь. И не заметили сами, как превратились повадками да привычками своими не то что в козочек стройных - а в поганых козлищ. И когда со временем открыли личину им свою истинную лукавцы заморские - то никто уже особо и не дивился рогатым мордам ихним да копытам острым: сами такими стали.
  И стали уже в открытую черти научать оставшихся своей науке бесовской, сопровождая все плясками да хороводами премерзкими с совокуплением у кострища. Так и повелись ведьмаки и ведьмы на Русколани, уподобляясь во всем козлищам и беря с них пример. А у иных, как баяли, даже и хвостики маленькие повырастали.
  А холм тем временем рос и ширился, набирал свою черную мощь - и вскорости превратился уже в гору, которую люди прозвали Лысой, а болотце то Козлиным. И нависла та гора Лысая над всем Куявом златоглавым, накрыла его своей тенью. Всяк стремился урвать кусок побольше да пожирней, не стесняясь. Всяк стремился пожить всласть прямо здесь и сейчас. Всяк стремился наперегонки бежать, затаптывая других, что послабше. Закачались, зашатались купола золотые над стольным градом, грозили вот-вот рухнуть. Разумные люди увещевали народ одуматься да вернуться к заветам старым, предковским - да только кто их слушал-то? Отмахивались, как от чудаков - ибо всем грезилась еще более великая Русколань, которая вот-вот настанет взамен прежней. Ждали этот день, маялись им.
  И настал он, этот день... Вызвали на торжище, что развернули бесы бойкие у Козлиного болотца под Лысой горой, самого Князя Великого со свитою - ответствуй нам, почтенный да ясновельможный княже, да вы, бояре светлейшие, почто не всем хорошо живется в Русколани великой? Может, дело в тебе, высочайший? Али в заветах предковских? Может, неправильное что-то есть в державе нашей? Так давай, мол, всё изменим враз - почему токмо тебе и быть князем, а другим что, заказано? Всяк ведь хочет покняжествовать али побыть боярином - верно ли говорим, люди?
  И народ кричал 'Любо! Так!' И радовался простой и прямой мудрости заморской - кому ведь охота всю жизнь в смердах да в ратаях провести?
  И решили судить князя да бояр его - и не где-нибудь, а прям здесь, на торгу Козлином, у Лысой горы. Спохватился князь - да было поздно. 'Бей их, братцы!' - крикнул кто-то козломордый из толпы. И накинулся народ на князя, на его бояр и дружину, перебил их всех, изорвал в мелкие клочья...
  Взметнулись костры огромные на торжище под Лысой горой - а сама она хохотала, глядя на побоище. Ибо побили сперва всех бояр с дружинниками, а затем купцов с приказчиками, а затем уж добрались и один до одного - и давай дубасить друг друга смертным боем. А войско вражье, людоловов поганых из Дикого Поля да готов мрачных из самой Тьмутаракани, уже тут как тут было, под стенами Куява.
  Распахнулись ворота - налетела орда великая, выжгла и втоптала в грязь златоглавую столицу, порубила в щепы образа древних богов, похватала людей в невольники... Так и пала Русколань на веки вечные - ибо отступила от заветов предковских и божьих.
  Зачах ее стольный град, обезлюдел - говорят, только собаки выли на его пожарищах да руинах, таская кости из пепла. Да еще сорок лет подряд стояла застава торочья, людоедов мерзких, охраняя сборища ведьмаков и ведьм на Лысой горе. Стояла застава та, пока и вовсе нечисть не опустошила все земли Русколани - лишь затем снялась и ушла. Обезлюдели вовсе затем окрестности Лысой горы - нависала она своей черной тенью над поросшими лесом руинами древнего Куява. И поговаривали, что нет-нет, да и зажигаются в полночь огни на ее голой вершине, и видно, как мелькают там тела чертей и чертячек, пляшущих свой бесовской танец перед совокуплением. А по утрам, мол, разлетаются вороньем железноклювым окрест...
  ***
  Но плохо спалось не только Лиго Бирзулису. Всю ночь ворочался на широкой дубовой лавке и Мартин Бубилас, разметав свои руки в разные стороны. Снилось ему невесть что - но только он время от времени вскрикивал: 'Хильда! Хильда! Любовь моя!' А зам снова забывался в глубоких ночных грезах.
  Не спалось и перебравшему лишку Проку Пеколсу - вошкался туда-сюда, возился на своем твердом ложе. И, в конце концов, решил выйти во двор по малой нужде - да не тут-то было.
  - Куда? - шикнул на него в темноте Голота, заслышав шаркающие шажки к выходу старого земника.
  - Я это... - растерялся Прок Пеколс, - во двор в общем. Выйти мне надо...
  - Я те выйду сейчас! - зашипел бродник. - Вон там у входа стоит нужник - в него и сходи, старый пень, ежели невмоготу. Слыхал, что Мамай напутствовал? Ночью ни под каким предлогом - иными словами, ни в коем случае - не выходить из горницы. Понял? Так что сходи или под себя - или ищи, оболтус, себе горшок!
  И было слышно, как низовик перевернулся сердито на другой бок.
  'А хрен тебе в грызло, степная душа! - рассердился вдруг Пеколс. - Я вот тебе назло до утра как уж-нибудь дотерплю!'
  И нарочито громко протопал назад к своей лавке. Но бродник в ответ только насмешливо хмыкнул, чем еще больше разозлил земника.
  Сна не было ни в одном глазу. За окном шумел ветер, постукивала по крыше оторвавшаяся гонта, скрипели ветви деревьев, царапая стены. И чудилось старому земнику, будто в этом шорохе ночном стонал и раскачивался частокол, требуя, словно в древних страшных сказках: 'Голову! Голову! Голову!' А потом вдруг - тяжелая поступь у слюдяной пленки окна, и не то сиплое дыхание, не то низкий, чуть слышный рык. Затем как будто кто-то стал скрести когтями в дверь сеней, посопел, понюхал - да и ушел себе восвояси.
  И так за ночь несколько раз.
  Сидел старый земник на своей лавке, поджав колени и натянув на себя прохудившееся покрывало, и таращился испуганно во тьму. И лишь под утро смежил веки.
  А утро наступило, как всегда, неожиданно.
  - Подъем, лежебоки! - звонко крикнул Мамай, соскочив со своей лавки и блаженно потягиваясь. - Вы, земники, хоть и ходите с птичьими лапами - а на птиц вовсе не похожи! Все птахи лесные пробуждаются с первым лучиком солнца, а иные и загодя до него - одни лишь барздуки готовы дрыхнуть хоть до полудня! Подъем!
  И устроил нарочитый трам-тарарам по всей горнице.
  Затем в светлицу ввалился и сам хозяин хутора, гудел свои низким голосом, хлопотал по хозяйству, накрывая стол.
  Земников отправили с рушниками умываться да справлять нужду всякую, как хотел того Пеколс. А когда они вернулись, стол был уже накрыт, поклажа собрана и низовики вместе с медведовичем, сидя за столом, что-то живо обсуждали, мгновенно замолчав, когда вошли барздуки.
  Лиго прошествовал мимо них с видом, мол, не больно-то и хотелось услышать, о чем вы тут шепчетесь, и полез в свою котомку. И слегка вздрогнул от неожиданности, когда к нему обратился медведович:
  - А скажи нам, мил государь, как вы отнесетесь к тому, что вы вместе с вашими спутниками отсюда отправитесь верхом?
  Лиго обернулся, похлопал глазами, и, пожав в итоге плечами, на всякий случай отшутился:
  - Не важно, как мы к этому отнесемся. Вопрос в другом - кто это нас отнесет?
  Медведович и низовики переглянулись, а затем дружно расхохотались.
  - Да уж, этому малышу палец в рот не клади, - ухмыльнулся хозяин хутора. - Ну что ж, пичуги, пожалуйте к столу - а затем уж и во двор не мешкая. Кони, ежели так это обсказать, вас уже и дожидаются.
  И каково же было изумление барздуков, когда после скорого завтрака они вышли во двор - и обомлели: вместо коней на подворье хутора стояли три громадных медведя, словно дожидаясь своих всадников.
  - Да, птахи мои, - подтолкнул к этой дивной троице медведович барздуков, - это мои сыновья. И довезут они вас до укромного места не горше скакунов горячих. И не токмо не хуже - а и лучше, пожалуй, будет. Ибо какой же конь сможет преодолеть буреломы да чащи глухие? А так за несколько дней вмиг домчите до границ Дикого Поля, где вас уже и дожидаются верные люди! Храни вас боги!
  - А как же Меровит? Что с ним? - воскликнул Лиго, глядя на четверых своих попутчиков.
  Но вместо этого медведович и бродник лишь опустили глаза.
  - Меровит слишком тяжело ранен, мальчик мой, - положил руку на плечо земнику чародей. - Ценой своей жизни он спасал нас - и пока не сможет продолжить путь.
  - Но...- начал было снова барздук.
  - Не бейся так, пичуга - диву покамест лучше остаться здесь, - мягко прервал его медведович. - Изранен он весь, изломано одно крыло. Напоил я его целительным зельем - и когда он проснется, неведомо. А вот вы, пташки, летите на юг, не мешкая.
  - Хотя бы повидать его, - буркнул Мартин.
  Но медведович и чародей только покачали головами.
  Так и выехали с дивного хутора в глухомань лесную - Мамай на одном медведе, самом младшем, Пеколс с Мартином на другом, а Голота, с сидящим впереди него на косматом загорбке Лиго, на третьем. И когда скрылся в густых зарослях последний медвежий куцый зад, хозяин хутора прошептал им вслед удачливое заговорное слово и стал затворять ворота. Налетевший ветер начал был расшатывать частокол, и тут вдруг одна дреколина заголосила громко: 'Голову! Голову!', но медведович рявкнул на нее сердито: 'Цыц, шальная!' И хлопнул створками.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 10
  СТЕПНОЙ ДОЗОР
  
  Далеко протянулись Змиевы валы на юге за кромкой глухих лесов, широко раскинули рукава свои по обе стороны Непры-реки, взрыхлили равнину Дикого Поля холмами да оврагами. Любой странник, бредущий ли по степи иль плывущий по речным водам, сразу обратит внимание на необычную гряду вздыбившейся земли, что уходит за далекий окоем, сколько глазу хватает. Порос этот холмистый пояс травою высокою да деревами чахлыми, осыпался во многих местах, просел, оплыл под дождями. Давно уж промеж выпуклых горбов ложбинами вьются стежки звериные да торные людские тропы. Птица дикая обсела гнездовьями склоны кустистых холмов, живность мелкая устроила там свои норы, давая поживу богатую и для хищника, и добычу для забредшего в эти пустынные места охотника. И сколь память людская хранит в себе знания, всегда они были здесь, эти холмы и увалы, стояли вечно.
  Всегда - да не всегда. Ибо ежели присмотреться хорошенько, то сразу же обнаруживается одна странность удивительная - с полуденного боку гряды этой холмистой протянулась глубокая лента оврагов да яров: будто кто прошел громадным лемехом по земле этой дикой, да и вспахал ее, оставил борозду огромную и выворотил глыбы, да так и бросил всё, словно не доведя дело до ума. Сказывали старики седые, что в древности глубокой жили здесь великаны-велеты, что бродили вольготно по всему Дикому Полю - жили себе, жили, да затем и ушли на север от врагов разных, осели где-то на склонах Лесистых гор. А память по себе оставили - мол, однажды два брата велета изловили змея проклятого, что выжигал окрестные земли своими набегами. А великаны те, знамо дело, кузнецы были искусные, как это часто водится у них, у асилков. Ковали он в своей кузне огромной что-то, когда змей поганый налетел и давай всё палить вокруг. Заперлись ковали в кузнице, изготовились к обороне. А гад тот крылатый давай лизать своим языком огненным стены - и пролизал-таки дырочку в них, чтобы затем в нее выдохнуть своим жаром смертельным. Да не тут-то было - схватил его один кузнец-великан прямо за язык щипцами, прищемил крепко-накрепко. Взвыл проклятый змей, забил крылами, норовя вырваться - да куда уж там! А второй брат выскочил в это времечко - и накинул на гадину ярмо с плугом, и давай его хлестать немилосердно. Так и пропахали на змее проклятущем великаны борозду поперек всего Дикого Поля, пока гад этот не издох. Вот и появились валы эти громадные, которые назвали Змиевыми.
  Другие, правда, рассказывали, что всё это враки несусветные - ибо кто же когда-либо видел хоть одного великана в степи, где ему и схорониться-то негде? А вот Дивы - другое дело, ибо это волшебное племя в древности тут и водилось. Они, мол, и построили в седую старину эти валы - для защиты от змиев, что нападали с юга на их земли. И указывали, что кое-где на вершинах осевших холмов видны еще остатки разрушенных дубовых тынов да частоколов, сгнивших от времени. Оттого и название такое - Змиевы валы - чтобы от них, от гадов огненных, борониться.
  Третьи и вовсе крутили пальцем у виска - мол, зачем же Дивам строить себе стену от ворога, если те змеи были все крылатые, как и сами Дивы? Частокол им вовсе не помеха! Так что то и не от змеев вовсе, и не древними волшебными народами всё это было построено - а еще раньше, в глубокой древности, когда еще Вышень Святовит спустился с небес и обустраивал всё вокруг, решил он сделать ровной нашу землю от Лесистых гор до самого моря. Вот и стал ее разглаживать да натягивать, чисто как покрывало - да вот складочки одной не досмотрел: и тянется теперь она холмистой грядой по обеим сторонам Непры-реки с запада на восток. А уж первые поселенцы - люди древние или еще кто - приспособили затем эти увалы для обороны. Было такое некогда и в Русколани великой, когда князь, спасая земли свои от набегов людоловов степных, посылал на холмы эти дружину да работников, чтобы ладили они там стены деревянные да вежи высокие. От них, мол, и следы погнивших частоколов.
  Так оно было или нет, а сказы эти был красивые и вычурные. Нравились такие байки Луке Дрозду, что сидел на стороже на самой маковке одного из холмов гряды, затаившись посреди затравевших камней. Сидел себе он и сидел, озирая земли вокруг, жевал сухую былинку полыни, которая, как говаривали старые умудренные низовики, зрение сильным делает.
  Солнце уже поднялось высоко - далече было видать, на многие версты вокруг. Сзади, за спиной, желтела высохшая от ранних заморозков степь - пустынное Дикополье, уходившее бездонными просторами своими до самого синего моря. Справа блестела вороньим крылом Непра-река, великий водный шлях, Словутич-батюшка. А там, впереди, на севере, темнела черная смуга чащоб, уходивших к самым Лесистым горам и Загорью, откуда и был родом Лука.
  Всю молодость прогорбатился он на барина, Тиву Жмудина, самого богатого купца Загорья. Откуда тот Тива взялся - никто и не ведал вовсе. Появился вдруг тот живоглот будто из ниоткуда, дружбу с косоглазыми торками водил, помогал им дань собирать с окрестных поселений и хуторов, жестоко наказывая за недоимку. А, набивши мошну, понатыкал себе кабаков по всему Загорью да лавок торговых, охотно в долг давал. Да только рост в том долгу такой был, что превратился он для многих поселян в неподъемное ярмо на шею себе и своим семьям. Нечем отдавать? Так иди отрабатывай на него, на Тиву, пока не сдохнешь от труда батрацкого! А ежели и этого не можешь - ну что ж, никто тебя не принуждал: или сам свою шею подставляй в невольники, или отдавай детей своих в рабство вечное да на продажу позорную. Девушек молодых да пригожих Тива самолично для этого высматривал и отбирал у задолжавших родителей - каких сразу в торочий плен отсылал, получая за них деньгу немалую, а каких, помоложе да посмазливей, сперва сам пользовал, а уж насытившись да насладившись вволю, снова-таки перепродавал людоловам проклятым. Иные языки шушукались да трепались, что пользует Тива и мальчишек совсем юных, годков до десяти от роду - да поскольку в то и вовсе поверить было невозможно обычному поселянину, многие просто отмахивались, не желая ни слышать, ни внимать такой мерзости. Так оно было на самом деле или нет - а слушок такой нехороший передавался тихонечко, вызывая гадливый ужас.
  Опутал со временем всё Загорье своими сетями Тива - словно ненасытный паук, высасывал все соки. Заматерел, обрюзг, разжирел, стал похож на толстую пивную бочку. К наместнику загорянскому, торками поставленному, входил, не стучась, без спросу, с ноги открывал иной раз двери в его покои. Задолжал сам наместник Тиве деньги немалые - вот и терпел его выходки. И сколько ни жаловался в далекую торочью орду на Жмудина, толку в том не было никакого - только посмеивался себе Тива в свою жидкую сальную бороденку: то ли письма те с верными людишками перехватывал, то ли подкупил кого в самой орде. Баяли, что не только в Шарукани, столице торочьей, но даже и в далекой Тьмутаракани были у Тивы свои лавки да лабазы - а богатством и всесильностью своей был он обязан тем, что водился и обнюхивался с нечистыми. Правда иль нет - а всякие темные личности вечно вились на подворье у Жмудина: то ведовки какие-то, то колдуны. Говорили, что по ночам живоглот этот читает вместе с ними всякие черные книги и чуть ли не проводит обряды воскрешения мертвых. Но чему верить больше - что Тива занимается чародейством лихим или пользует юных мальчиков - никто не знал.
  Лука и сам был продан родителями его за долги на подворье Жмудину - но, поскольку лицом не вышел, не приглянулся он толстой мерзкой образине. Да так и остался служкой сперва, а затем уж и батраком. Трудился нещадно от зари до зари, ломался, горбатился на работе непосильной, терпел. Но всему же есть предел - настал край и для Луки. Единожды невмоготу ему, невольнику купеческому, стало испытывать издевательства всякие, взыграла в нем кровушка - да и саданул он от души прямёхонько в глаз приказчику, да так, что тот с ног и свалился.
  Заковали в колоду Луку, секли нещадно плетьми всю неделю, а затем, почти бездыханного, бросили в яму. Да только ночной порою темною неслышно выкарабкался он из нее, перескочил ограду незаметно - и был таков.
  Прибился сперва к таким же, как и он, горемыкам загорским, бродяжничал да попрошайничал по глухим лесным хуторам, нанимался иной раз на подённую работу. А затем уж и разбойничков повстречал как-то - и давай с ними шалить, обозы купеческие рушить, хорониться на лесных дорогах с кистенем да секирою. Ведь сколько развелось таких жмудиных по всему Загорью? Всех и не перечесть - в одном уделе Мозырь Шкура, в другом Гнида Верещак, в третьем Пузан Шуба. Вот и разбивали обозы ихние, грабили товары нещадно. Да только вот и тут закавыка настала - была вскорости вся шайка эта перебита людьми наместника, а частью отловлена. Попался и Лука - был посажен в острог и приговорен к виселице.
  Однако и на этот раз удача улыбнулась бедолаге - ловок и увертлив был Лука, смышлен и хитер. Доставши хорошенько припрятанное огниво с кресалом, высек он искру, да и спалил ко всем собакам этот острог, а под шумок и сам, обгорелый и весь в саже, вырвался из огненной кутерьмы и снова сбежал в чащу.
  Таким его и подобрали на заброшенной лесной тропке низовики - и увезли с собой на Сечь. А когда нашли его на закраине стежки той, глянули - лежит себе парнишка худосочный и востроносенький, чернявый, да еще весь в саже и пепле. 'Ишь ты, чисто дрозд!' - пошутил кто-то из запорогов. Да так прозвище то и прицепилось.
  А на Сечи научили низовики Луку всяким премудростям воинским - и на саблях-мечах рубиться, и на коне скакать, и к врагу неслышно подкрадываться да языка брать. А поскольку росту он был небольшого, да сам ловок чересчур, определили его в дозор, где он уже и другую науку постигать начал. Вот и выучился орду торочью выслеживать по всполоханной птицу и зверью, по стону земли, ежели к ней ухо приложить, да по другим приметам всяческим. Знал как раскладывать костры на курганах степных, чтобы маяковать на Сечь о надвигающейся беде - и умел долго, часами, лежать на стороже, высматривая врага.
  Сколько уж лет прошло с той поры? Лука и не помнил. Притаился он в дозоре, всматривался вдаль, примечая, что творится вокруг, мотал себе на ус. И когда завидел три черных точки, что появились из темной полосы раскинувшихся на севере лесов, не поверил своим глазам.
  ***
  Низовики - люди вольные, а потому в свободное от службы время делай, что хошь. Так и сейчас - расставив дозорных по самым высоким холмам, остальной отряд запорогов расположился в заросшем лесом глубоком яру у подножия увалов.
  Пели птицы, перепархивая с ветки на ветку, возилась всякая звериная мелюзга в зарослях и высоких кустах, шумел ласковый ветерок, осыпая отдыхавших низовиков дождем разноцветной осенней листвы. Еще чуть-чуть - и оголятся леса да перелески, проредят холода кроны деревьев, примнут и высушат пожухлые травы степные. Затихнут тогда просторы Дикого Поля, лишь изредка прерываемые пронзительным криком последних журавлиных ключей, летящих на юг. А сейчас еще всяк и всё готовится к зимней спячке, к лютым морозам да стужам, к обильным снегопадам с вьюгами, делает последние припасы да хлопочет по своим, птичьим да звериным заботам.
  Беспечно и вольготно расположились сечевики на дне оврага, расставив часовых на стороже - и каждый занимался своим делом.
  Вот старый, сивоусый дедуган Покотило рассказывает байки да побасенки четырем братьям-близнецам - Некрасу, Несмеяну, Неклюю и Неждану: а те сидят, разинув рот. Много знает всяких сказов древних дед-сечевик - много и повидал он на своем нелегком веку. И в битвах лютых рубился нещадно, и в плену побывал не единожды, да каждый раз бежал и возвращался к товарищам.
  Вот троица лихая - Кирик Шишка, Семак Бублик да одноглазый Кудря Жук - режутся в засаленные карты: да так вошли в раж, что машут руками, кричат и дергают друга за длинные чубы.
  - Цыц, вы, оглашенные! - грозит им дед Покотило. - Разорались так, что и орда в самой Шарукани нас услышит!
  Троица затихает - но ненадолго, вновь устраивая шумную возню.
  Вот, широко раскинув руки, спит на спине Пешта по прозвищу Сологуб, примостивши под голову камень вместо подушки. Спит сладко, крепко, беспечно. А что ему снится, тому Сологубу? Мать старая или невеста молодая - кто его ведает...
  А чуть поодаль, накрывши сверху очаг плетенкой из лозы, чтобы рассеивать поднимающийся от огня дым, готовит на всех тетерю с солониной низовской кашевар Пригара. Повредивши ногу в одной из жестоких схваток, был назначен он по настоянию сечевого товарищества в кухари - ибо кому нужен хромой в бою? Так только, одна обуза. А тут вроде и к делу приставлен, и польза от него есть. Да только вот не ладилось поначалу у него со стряпней - то одно пригорит, то другое. За что и получил прозвище своё - так и приклеилось.
  А недалече, скрестив ноги, сидит Бужан Куцый, и точит свою саблю. Любит оружие ясное Бужан, холит его, лелеет, при каждом случае чистит и смотрит за ним. Этого ни хлебом не корми, ни кашей - дай только клинком помахать: страшный рубака, ярый и отважный. Один может попереть супротив своры супостатов, нисколечко не боясь. Ну, вот и отрубили ему в одной сече кусок заднего места, прям пониже спины - оттого и Куцым с тех пор кличут его в шутку товарищи.
  Разные прозвища у запорогов, самой жизнью подсказанные. Услышишь иной раз, как зовут низовика, и уже понимаешь, что да как, каков норов и удача у этого человека. Вот, к примеру, Покотило тот же - споткнулся он как-то еще в молодости и полетел кубарем вниз с холма к всеобщему веселью боевых товарищей. Вот и прозвали его так - Покотило. Или взять, к примеру, его слушателей - Некрас да Несмеян. Ни добавить, ни убавить, как говорится - всё наяву сразу же. Так что ежели встретил какого-нибудь запорога Бесштанько - то так и знай: прибёг он на Сечь вовсе без порток.
  Правда, другой раз низовики смеху ради могут так прозвищем кого переиначить, что не сразу и поймешь, что к чему. Высокого шуточно обзовут Жуком или Мошкой, а низкого и маленького наоборот - Высочаном или вовсе Бугаем. Всё подмечали запороги - да только и любили посмеяться над всем, а уж над собой так в первую очередь. Подкалывали, подзуживали, подначивали друг дружку постоянно - хохмы ради, как говорили сами они. Так и перекидывались шутками да прибаутками - что ни слово, то острое словцо.
  Поэтому когда с холма в овраг чуть не свалился Лука Дрозд, дед Покотило припечатал его сразу же:
  - Эк тебя принесло-то, Дрозд! Видать, скоро моё прозвище к тебе переметнётся!
  Низовики дружно загоготали, но Лука замотал головой и, переведя дыхание, сказал:
  - Там, братцы, это... Медведи прям по полю несутся - и на нас!
  - Медведи? - привстал часом Кудря Жук и подмигнул остальным: - Да ты что, Дрозд? Сказал бы я, что ты с дуба рухнул - так нет же, сами все видели, что с холма ты свалился! Не зашибся головой-то?
  Запороги снова заржали, а Жук продолжал:
  - Слышь, Пригара, ты-то что скажешь?
  - Да вот медвежатинки нам в кашу как раз и не хватает, - даже не оборачиваясь, невозмутимо ответил кухарь ко всеобщему смеху и удовольствию.
  - И это еще не всё... - продолжал Дрозд, не обращая внимания на выпады товарищей. - Там, на спине у этих зверюг еще и всадники какие-то есть...
  Тут уж гогот и хохот накрыли всю поляну - проснулся даже дремавший до того Сологуб.
  Тряслись от смеха сечевики, ржали до упаду, а кое-кто так и вовсе по земле катался от веселого надрыва.
  - Да идите вы к черту! - разозлился Лука. - Вам бы только зубы скалить. Не верите? Сами идите и гляньте!
  И, плюнув в сердцах, полез снова по склону холма наверх.
  - Эй!.. - крикнул ему было вдогонку угрюмый Несмеян, да только получил тут же увесистый подзатыльник от деда Покотило.
  - Цыц, ты, олух! Чего кричишь? - шикнул дед. - Лезь за ним да посмотри - и я с тобой заодно тоже. Уж больно охота большая меня разобрала на медведей с всадниками посмотреть.
  - Не, братцы, идемте-ка все вместе поглядим на это чудо чудное, - смеясь, сказал Жук. - Как говорится, хоть одним глазком.
  И низовики, похохатывая, стали карабкаться наверх.
  Но Лука оказался прав - и когда сечевики всей гурьбой вывалились на маковку увала, то даже онемели от увиденного. По полю вскачь, косолапо переваливаясь, неслась троица медведей - и у каждого на загорбке сидели наездники.
  - Мать честная! - выдохнул Жук. - Так это ж сам Мамай!
  - И Голота с ним вместе! - присмотревшись, добавил высокий Шишка.
  - Точно! - радостно загомонили низовики.
  - Хм, а это что еще за коротышки бородатые такие?
  - А ляд их знает! - фыркнул Жук. - Вскорости, братцы, всё и узнаем.
  И побежал вниз предупредить кухаря, чтобы пошевеливался быстрей.
  А дед Покотило покачал головой, присвистнул и сказал:
  - Ну, Мамай, ну, душа аспидова! Вот выдал же! Думал, брехали про него, когда говорили, что он бурку на воду кинет да так и плывет по реке на своей бурке. Ан нет, видать и то правда была, раз он даже на медведях ездит!
  И тоже начал спускаться с холма.
  ***
  Когда необычные всадники, изрядно попетляв меж высоких увалов, выбрались к оврагу, Мамай лихо спрыгнул со своего удивительного коня и сразу же попал в объятия низовиков.
  - Слава богам и тресветлому солнцу! - радостно кричали сечевики и хлопали его по плечам и спине. - Дождались-таки!
  Мамай отшучивался, улыбался, обнимал своих товарищей, равно как и Голота. А земники, спешившись, стояли немного в стороне, и смотрели во все глаза на знаменитых лыцарей запорожских, кои и на витязей-то не походили вовсе. Не было здесь совсем той красы-басы, о которой так ярко и сочно рассказывал бродник - одеты были низовики кто во что горазд. У кого были широченные, как море, штаны - да только изляпаны все не то дегтем, не то грязью какой. Кто, наоборот, в узких портках да стоптанных изрядно постолах, а кто и вовсе пошил себе одежду из шкур диких коз, выворотил ее шерстью наружу да и щеголял в ней, нимало не заботясь о своем внешнем виде.
  - Ну и страхолюдины какие-то, - проворчал Пеколс и поморщил нос. - На разбойников похожи больше.
  Но Мартин толкнул его локтем.
  - Эй, Мамай и Голота, а кого это вы нам приволокли? - гоготали низовики, тыча пальцами в земников. - Мы таковских отродясь не видали! Не то малыши бородатые, не то старички росту малого. Это что еще за чудо такое?
  - А это чудь лесная и есть, земниками кличут, - сказал бродник своим товарищам.
  - Оно и видно, что чудь! - насмешничали запороги. - А ноги-то, ноги у них! Чисто гуси лапчатые!
  И давай хохотать, тыча в барздуков пальцами.
  Мартин начал закипать и, побагровев, рявкнул:
  - Вы бы придержали языки свои, судари любезные - а то ведь могу и секирой рубануть!
  - Вот те на! Секирой! - хлопнул себя по ляжкам Семак Бублик, круглый и толстый низовик. - А ты хоть знаешь, с какого боку ее брать-то?
  И заржал, запрокинув голову.
  Да только вот сразу и осекся - ибо ему враз в открытый кадык уперлось снизу острое жало клинка Мартина.
  - Ну, будем зубоскалить и дальше? - спросил, поигрывая мечом, дружинник.
  Бублик так и застыл - только в горле его что-то забулькало.
  - Эй-эй-эй, малыш, дырку-то не проткни - а то не заштопаем, - примирительно сказал высокий Жук, посверкивая одним глазом.
  - Оставь его, Мартин, - сказал Лиго и положил руку на плечо своему другу.
  Мартин сплюнул - и с лязгом сунул меч в ножны.
  - А говорил - секирой рубану, - недовольно потер шею Бублик и ухмыльнулся.
  Но земник только покосился на него и ничего не ответил.
  - Эге, а паренек-то горячий, - заметил дед Покотило. - Сразу видать - наш брат, вояка.
  - Да и второй тоже не промах - чувствуется белая кость, - сказал Кирик Шишка. - Уж не из шляхты ли загорской какой будет?
  - Можно сказать, что и так, - ляпнул вдруг ни с того, ни с сего Пеколс. - Почитай, из шляхты мы...
  И сечевики, глядя на его неряшливый вид и всклокоченную косму волос, вдруг снова дружно заржали, держась кто за бока, а кто за живот.
  - Да я смотрю, Мамай, ты нам хлопцев привез, что надо, - отсмеявшись, сказал Кудря Жук. - Давайте-ка, братцы, располагайтесь смело! Вы здесь среди своих - хоть и чудью вас кличут.
  - А как вас хоть звать-то, соколы? - спросил Покотило.
  - А нас не надо звать - мы сами приходим, - уже веселей ответил Мартин, глядя на старого сечевика.
  - Ну, парень, ты точно низовиком уродился! - заулыбался дед. - Таких бы хлопцев нам - да побольше!
  - Ага-ага, нам бы хлопцев побольше - из тех, что росту поменьше! - шутливо ввернул Бублик.
  - Да будет тебе, паря! Охолони! - вмазал ему звонкий подзатыльник дед Покотило.
  И запороги снова дружно рассмеялись.
  - Что, получил сперва жало спереди, а потом и оплеуху сзади? - подмигнул Шишка Бублику. - Значит, пора тебе, братец, заткнуться да помолчать малость!
  И снова хохот сотряс поляну - и Бублик смеялся вместе со всеми.
  Так, за шутками и прибаутками, как-то незаметно и перезнакомились барздуки с низовиками - и уже вскорости сидели в кругу, балагурили да дымили люльками.
  Только вот Мамай и Голота отвели Жука и Куцего в сторонку и о чем-то с ними перешептывались, поглядывая на солнце.
  'Эге, видать и здесь нам недолго отдыхать-то', - подумал Пеколс и оказался прав.
  - Ну что, братцы-молодцы, други мои степные, - сказал Мамай, подходя к кругу. - Негоже нам тут долго рассиживаться - погоня у нас, неровен час, будет на хвосте. Струги-то речные наготове?
  - А как же! - охотно откликнулся Некрас. - Мы с брательником самолично за ними следим, проверяем, чтоб не рассохлись и не дали течь.
  - Вот и славно! - улыбнулся Мамай. - Тогда накажите дозорным, чтоб следили зорко за окрестностями, да и давайте лодьи ставить на воду, чтоб еще до полудня уйти отсюда.
  Куцый и Жук, бывшие за старших, распорядились быстро - и сечевики ватагой отправились к реке, где в укромном месте, в густых зарослях камыша были спрятаны лодки. Земники хотели было увязаться за ними, но Мамай остановил их.
  'Лучше вам побыть покамест здесь, со мною', - сказал чародей.
  Барздуки пожали плечами и уселись на свои дорожные мешки, подставив лица еще теплому осеннему солнышку и ласковому ветру. Медведи, на которых после первого удивления уже никто не обращал внимания, расположились поодаль, положив свои морды на лапы - и вроде бы тихо посапывали во сне.
  Не замечал их и хлопочущий у очага Пригара - торопился к приходу товарищей накормить их обедом перед дальней дорогой. Сновал туда-сюда, следил за огромным походным котлом, помешивая длинной деревянной ложкой кипящее варево, большими ломтями резал припасенную солонину, спешил. И, надо отдать ему должное, успел как раз вовремя.
  - Ну, паны-молодцы, кушать подано! - возвестил кухарь, подтаскивая тяжелый котел в круг.
  - Да уж, и нам бы пожрать не мешало перед тем, как возвертаться домой к батьке, - вдруг сказал один из медведей человеческим голосом за спиной у кашевара.
  Пригара обомлел, обернулся, похлопал глазами - и шлепнулся в обморок.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 11
  ДИКОЕ ПОЛЕ
  
  - Эх, приволье-то какое! - говорил Прок Пеколс, глядя на бескрайние степи, что простирались по обоим берегам Непры-реки.
  - Угу, - соглашался с ним Лиго, кутаясь в большой, не по росту, выданный ему низовиками зипун.
  А Мартин вообще молчал, вглядываясь вдаль и завернувшись чуть ли не по самые глаза в свой толстый походный плащ.
  Сидели земники на носу большого резного струга, что рассекал пунцовые воды великой реки. Гребцы из сечевиков были отменные - а потому и лодья двигалась быстро, под мерные взмахи огромных весел.
  Бежали вниз по течению споро, даже без ветрила, которое чародей запретил ставить, чтобы струги издали были не так заметны. Плыли третий день двумя большими лодьями - и пока, хвала богам, без особых приключений: погони не было видно вовсе. Чародей с бродником сперва опасались засады, но низовики их заверили, что путь открыт и свободен - и по ночам указывали на перемигивающиеся костры, разложенные на степных курганах. То дозорные сечевиков давали знать, что всё спокойно и можно плыть дальше.
  Стояли последние погожие и ясные осенние дни - но ветра задували холодные, всё больше с ледяным дыханием подкрадывающейся зимы. Вот-вот, да и засыплет белой порошей всё окрест, притрусит снежком да инеем.
  А пока еще небо было глубоким и синим, воздух прозрачным, а солнце ярким, Лиго разглядывал то самое Дикое Поле, о котором столько слыхал. Вот оно, раскинулось перед ним, уходило за небокрай своими безграничными просторами - огромное море земли: неистоптанной, неисхоженной, неизвестной. Загадочной, страшной и манящей. Обильно политой кровушкой бесчисленных битв и сражений, орошенной слезами невольников, коих гнали на юг безжалостные людоловы.
  Сколько племен и народов здесь канули в небытие, утонули на веки вечные в этих бескрайних просторах? Сколько воев, богатырей да витязей сложили здесь свои буйные головы? А сколько вождей да князей, чьи имена уж давно позабыты, оставили по себе память в безымянных курганах да могилах, раскиданных высокими крутыми бурунами по глади степной? Знает то только ветер, что вольготно гуляет по этому морю земли, нашептывает имена былых властителей слепцам-гуслярам, что выходят на вершины холмов степных, чтобы услышать шепот седой старины. Приносит с собою ветер-суховей издалека, из самой глубины времён то звон и лязг мечей, то крики и кличи победные, то стон предсмертный. Слышат всё это незрячие сказители, видят своими слепыми очами - и складывают здесь, на курганах да на могилах, свои дивные и мудрые песни о древности, безвозвратно ушедшей.
  Гонит ветер тугие волны высоких трав по степи, словно по морю. Рассеивает мелкие брызги семян ковылей да диких злаков по всей необозримой равнине. Вспучивает шумными водоворотами высокие заросли камыша да тростника. Крутит, шалит, задувает. Нет-нет, да и вырвет вдруг в небо каплей былинку сухую, взметет ее над гребнями трав и погонит куда-то за окоем.
  Волнуется степное море - то вспенится и закипит, а то притихнет ненадолго: лишь только рябь легкая бежит по нему. Выпорхнет рыбкой птица из этой зыби - да и снова нырнет себе вглубь. И опять - только шорох ветра да трав высоких.
  А над этим морем земли - другое море, целый океан небес бездонных, по которому волокутся взлохмаченные ветром огненно-белые облака. Плывут себе стаями и поодиночке неведомо куда, незнамо откуда. Такие же вечные, как и само небо. Молчаливые, величавые. Уносят с собою вдаль всё, что увидели там, внизу. И кому они это поведают - загадка. Разве что ветру, который и разнесет это по всему белу свету: была бы только охота его слушать.
  Такое вот оно, Дикое Поле.
  Смотрел на него задумчиво Лиго, примостившись на носу струга, и не заметил, как набежавшая волна окатила его тучей мелких студеных брызг. Земник вздрогнул от неожиданности - и покрепче закутался в свой зипун, поеживаясь.
  - Всё никак на степь насмотреться не можешь, сынок? - внезапно за спиной у Лиго спросил дед Покотило, которого за давностью лет, несмотря на его протесты, сечевики отстранили от весел.
  Лиго обернулся, посмотрел снизу вверх на старика - и молча кивнул.
  - И я всё никак наглядеться не могу - вот уж сколько годков! - сказал, пожевав губами, седой сечевик. - Народился ведь я туточки, на степном хуторе, в этих самых краях. Выйду, бывало, в детстве на курган, сяду - и гляжу себе вдаль, пока батько не покличет. Вся жизнь с тех пор пролетела, а до сих пор смотрю я на поле это бескрайнее - и всё никак насытиться не могу...
  - Завораживает, - не отрывая глаз от уходящих вдаль просторов, согласился Лиго.
  - Точно, сынок, завораживает, - улыбнулся старик. Это ты верно подметил. Кто хоть раз попал сюда, в Дикое Поле - навсегда останется сердцем с ним. Вон, к примеру, Дрозд...
  И сечевой дед кивнул на Луку, сидящего по левому борту.
  - Мал низовик, да удал, - продолжал старик. - Гляди-ко, как с веслом управляется. Хотя вот поставь весло это - Дрозд чуть не в половину от него будет. Нашли мы его, горемыку, обгорелым в буреломной пуще у склонов Лесистых гор. Всю свою жизнь сызмальства он прожил в чащах глухих, а попал сюда - и влюбился в Поле это Дикое, прикипел к нему, прилип душой так, что и не отдерешь вовсе. Так и все остальные - кто откуда родом, а батьковщина нынче у них у всех одна: степь эта бескрайняя. Вот оно как, сынок.
  Помолчав немного, дед продолжал:
  - Сейчас Поле это не то вовсе, что весной иль летом, когда травы в рост идут, цвести ковыль начинает, маки красные распускаются. Сейчас мурава пожухла вся, усохла - и то, вишь, какая высокая стоит, не гнется особо под ветром шальным. А в теплую-то пору - ой-ой-ой, смотришь на степь да на луга эти, и поёт всё внутри! Летушком травушка в такую силу входит, что и по грудь, а иной раз и по самую макушку иному человеку будет. И не продерешься сквозь нее - такая густая да плотная. Пойдешь косить - а косою и невмочь травы той отвернуть. Погонишь коней пасти - так за травою и не увидишь их. Забредешь в луга с волами - так над травою только рога их и мреют. За муравой и земли самой не видно - лежит поверх чернозема сплошной зеленой шубой. Вот какие травы великие растут здесь летом!
  Лиго слушал красочную, цветистую речь старика, напоминавшую больше не то сказку, не то песню какую. И даже Мартин с Проком придвинулись ближе.
  - А в степи в теплынь живности той - чего только душа пожелает! - не умолкал дед. - Дикая пчела везде сидит - и на камышах, и на вербах. Где донник-буркун растет - в буркуне, где трава какая - то и в траве. Полезешь, бывало, мед собирать от пчелы дикой - так боги мои! - так искусает, еле ноги унесешь: так и вьется над тобой тучею, так и зудит.
  - А птицы той - еще больше, чем пчелы, - продолжал старик. - Как поднимется птица та - ажно солнце застелет. А как сядет на дерево какое - так и веток вовсе не видать! А зверья-то, зверья - матушка моя родная! Зайцы, барсуки, выдры, а за ними лисицы да волки - так один за одним и шастают. Как ступнешь - только ф-р-р! - и разбегаются из-под ног в разные стороны. Прям вот так бери и хватай руками, ежели ловок. Вот какая сила зверья да птицы летом-то! Не то, что сейчас, когда все они к зимушке готовятся, таятся...
  - А что, дедушка, здесь окромя мелкой живности, может, еще что покрупней водится? - спросил наконец-то Мартин. - Вон какие просторы огромные раскинулись! Ежели у нас в лесах красавцы-олени да кабаны, зубры да лоси-громадины обретаются, так здесь сами боги велели зверю большому быть!
  - А верно говоришь, сынок, - заулыбался старик. - Есть и у нас кабанчики, свиньи дикие. Те больше по плавням бродят, да по рощам во влажных оврагах, да у болот-мокляков. Идет мамка-свинья, а за ней выводок ее полосатый - и землю так рылами своими и роют, коренья всякие ищут на поживу. А ежели гнездо птицы какой встренется - так и кладкой яичной не погнушаются, пожрут всё до скорлупочки последней. А вот кабан-батько - тот отдельно пасется, сам по себе шатуном бродит. На такого нарвешься - порвет, не пожалеет, ежели дорогу ему перейдешь. Но самый опасный - это подсвинок годовалый. Он еще ни то, ни сё - еще не вепрь, но уже и не порося. Дурной он: завидит кого - будь то конь али человек - так сразу в ноги и кидается, визжит, хрюкает, дерёт клыками своими. Насилу, бывало, и отобьёшься - а иной раз на дереве пересидишь, пока он сам собою не уйдет, уставши.
  - Ну, свинья - дело нехитрое, - проворчал Пеколс. - Таких рыл и в нашенских краях полным-полно - повадка везде у них одинакова. А вот туры да тарпаны - это что еще за живность такая? Быки это или кони?
  - Тур, голубчик мой, это бык такой - поболе вашего лесного зубра будет, - рассказывал Покотило дальше. - Встанешь рядом с ним - а головою иному туру до холки-то и не достанешь - вот какие огромные. А рога-то, рога у него! Меж рогами ширины столько, что лодку запросто просунуть можно. А длины той рога необычайной - насквозь всадника с конем протыкают! Во какие! И бродят те туры не поодиночке, как вепри - а стадами великими, как туча. Идет по степи мимо тебя такое стадо иной раз не час и не два - а бывало, и цельный день с утренней до вечерней зари: будто река какая, бурая да косматая, течет без остановки.
  - Ишь ты, - присвистнул Мартин, - повидать бы этих туров да рассказать своим.
  Старый сечевик смерил его взглядом - и в уголках глаз его сверкнула озорная искорка:
  - Да вам, чуди лесной, те туры и вовсе исполинами покажутся - навряд ли даже самый высокий из вас достанет тому быку хотя бы до низа грудины.
  - Ну, не увидишь - не проверишь, - впервые за всё время улыбнулся Мартин.
  - А тарпаны? - спросил Лиго. - Тарпаны - это, стало быть, лошади дикие? И такие же огромные, как туры?
  - Да, сынок, тут ты прав - это такие дикие кони, - начал было рассказывать дальше Покотило, а затем в задумчивости почесал затылок и добавил: - А может, и ослы дикие, кто их разберет! Ведь они не как туры огромные - а совсем наоборот, очень даже махонькие...
  - Как наши лесные лошаки? - ввернул Пеколс, но Лиго строго посмотрел на него и попросил:
  - Продолжай, дедушка.
  - Да, так вот, - вел свою речь старый воин, - тарпаны навроде ослов, что ли, одичалых. Уши-то у них длинные, и сами росту низкого, а масти больше мышастой, с темною смугою вдоль хребта. Хотя, пожалуй, что и нет - они всё же большей коней напоминают: и гривой, и хвостом, и повадками. Пасутся эти тарпаны косяками невеликими - кобылы с детенышами, и во главе их вожак матерый, который следит за порядком. Выскочит суслик-байбак на вершину кургана, сидит себе и свистит - а как завидит что непонятное, так сразу шасть в свою норку! Тарпаны уши-то и навострят - а вожак выскакивает на могилу и смотрит, ноздри раздувает, нюхает ветер. И ежели напасть какая - так он сразу гонит своё стадо прочь, а сам в хвосте бежит, охраняет.
  Пожевав немного губами, сечевик продолжил:
  - Тарпаны эти еду себе где хошь добудут - в солончаке ли пустынном иль из-под снега толстого выковыряют. Неприхотливы, выносливы, злы - оттого и ловят их торки, людоловы проклятые, заместо коней себе, объезжают. У них, у душегубов этих, ручных тарпанов тьма-тьмущая развелась! И несется затем торочья орда на диких мышастых конях серыми тенями в свои набеги, только саблями кривыми посверкивает. А иные людоловы - так те и вовсе на волках да волколаках по степям и лесам рыщут. Таких волчьих наездников от остальных торков легко отличить по черным шапкам - оттого и зовём мы их черными клобуками. Не дай боги с ними где в битве встренуться...
  - Дедушка, вы ж вроде бы про тарпанов рассказывали... - мягко ввернул Лиго.
  - Ишь ты! - рассмеялся старик. - И то верно! Понесло меня и самого вскачь!
  - А что, ежели торки эти тарпанов объезжают - нельзя ли людям иль дивам их приручить? - спросил Мартин.
  - Ну, дивам эти дикие кони вроде как и ни к чему - у них, как вы сами, небось, знаете, крылья, словно у лебедей, имеются - лети куда хошь! - сказал сечевик. - А вот у некоторых наших чародеев таки да, скакуны волшебные есть - называются огыри. И получаются они от помеси жеребца дикого да кобылицы породистой. С виду - не то кляча, не то тарпан: конёк-горбунок одним словом. Да зато жар жрёт, пламя пьет и над землей без крыльев птицей летает!
  - Ну, это ты уже совсем заливаешь! - возмутился Пеколс. - Видели мы коня у Мамая - белогривый скакун-красавец, а вовсе не конёк-горбунок!
  - Заливаешь это ты, Прок, - рассердился Лиго, намекая на сизый нос своего слуги. - Я вот с тобой позже переговорю, где ты уже поживу хмельную себе раздобыл!
  Пеколс густо покраснел - но что ответить, так и не нашелся.
  - Мамай, сынки, самый великий чародей и заморочник, которых только земля наша и носила, - подняв палец к небу, важно сказал Покотило. - Всем волшебникам волшебник! И конь потому у него такой же - на-люди запросто в статного белогривого жеребца оборачивается! А когда не видит его глаз человеческий - то мчит Мамай над верхушками деревьев и под облаками на своем скакуне о двенадцати крылах! Вот как, детки!
  - Эдак ты все мои тайны и разболтаешь, диду! - рассмеялся вдруг позади знакомый голос.
  Земники и сечевик, вздрогнув, обернулись - на них весело смотрел незаметно подошедший Мамай.
  Покотило закашлялся и стушевался, словно его застали на чем-то неприличном.
  - Ну уж вам, покраснели, будто девицы на выданье, - улыбался чародей. - Рассказал и рассказал - да и ладно! Только я вот по делу к тебе, диду! Ведаешь, зачем?
  - А как же! - охотно отозвался старый сечевик. - Охотно подмогну!
  И резво побежал на корму струга мимо чубатых гребцов.
  - Куда это он? - спросил у Мамая Лиго.
  - Слышишь, как гремит впереди? Пороги... - ответил чародей.
  ***
  Издалека течет Непра-река, беря свой исток в далеких Лесистых горах. Бежит говорливо звонким ручьем, вбирает в себя другие ручьи да речушки. И чем больше притоков вливается в ее воды - тем ниже ее голос становится, взрослеет. И вскорости нет в нем уже той детской звонкости и веселого щебета - матереет река, мужает, широко разливается по лесам да по долам. А, вырвавшись из густых чащоб, и вовсе голос ее ревет и гудит полной грудью на степных просторах под вольными ветрами. А когда замолкают они, вездесущие ветры - молчит и река, в горделивой тишине гонит свои волны с тихим плеском на юг. И кажется, чем шире Непра - тем больше мудрого безмолвия в ее перекатах.
  Но нет - ибо вскорости, будто бы набрав воздуха во всё своё могучее чрево, исторгнет из себя река зычный львиный рык, извергнет неистовый громовой грохот - и разобьется о пороги, преграждающие ее путь. Налетят ее величавые воды на камни, ударятся о них - и расшибутся мелкими брызгами капель. Завертятся волны, вспенятся пушистыми гребнями, заколобродят, закрутятся бешеными водоворотами на опасных стремнинах, стремясь дальше продолжить свой бег.
  Гремят пороги, грохочут. Слышен их низкий рокот издалека, словно предупреждая струги о лихой напасти. И, кажется, что есть только один путь избегнуть ее и не разбиться насмерть о камни - причалить к берегу да нести лодьи волоком.
  Да только и тут беда великая может таиться - ибо закладывают засады подлые в этих местах людоловы проклятые, разбивают суда в щепы, пленят гребцов в невольники. И попробуй от супостатов отбейся, оборонись - только погибель свою под кистенем и найдешь!
  Но смелому и отважному обе дороги хороши - что по стремнинам водным, что посуху пёхом: была бы храбрость да задор воинский! Ежели есть охота великая потягаться со степняками мерзкими - можно и волоком пойти, в сече лютой свою силу испробовать. А если малою мышкой проскочить надо - тогда и по бурным водоворотам стезю проложить можно, поиграть на волнах с самою судьбой.
  Нелегкое это дело - одолеть пороги скалистые, рычащие зверем лютым. Знать и ведать надобно хорошенько пути водные промеж утесов острых - не хуже земных троп. Не каждая ведь глыба могучая над рекой возвышается - иной валун, как тать ночной, схоронится на дне речном, да и ждет себе случая, чтобы вонзить клинок свой каменный снизу, в подчревие лодьи иль струга. И таких разбойничьих камушков разбросано по дну видимо-невидимо - будто кто высыпал их преднамеренно злою рукой.
  Да только вот дед Покотило, бывалый сечевик, не единожды проходил пороги эти подлые и вверх, и вниз по течению - и знал их все назубок, как свои пять пальцев. А было их, утесов каменных, всего девять глыб - из них три самые грозные, которые и названы были Дед, Батько и Сын.
  - Ежели пробьемся мы, детушки мимо старшего камня, самого страшного, имя которому Дед-порог, - надрываясь в грохоте волн, кричал седоусый сечевик земникам, - то, почитай, половина дела сделана! Мимо двух других, младшеньких, проскочим быстрым соколом!
  И твердою дланью направлял кормило, выкручивая резной струг между скал над бездонной пучиной.
  - Суши весла!!! - гаркнул Кудря Жук, да так, что аж шея побагровела.
  Лодьи враз втянули в себя весла - будто мошки какие-то живые, что прячутся за панцирем своим и подбирают под себя лапки. И понеслись струги по буйным волнам, по бурлящим водам, полностью отдавшись их воле - да твердым рукам кормчих.
  - Порог этот первый, Дед который, еще Ненасытецким кличут - ибо никак не угомонится он человечьими жертвами, никак не насытится жизнями! - снова кричал барздукам Покотило. - Ишь, смотри, как люто гремит!
  И указывал вперед.
  А земники, расширив от ужаса глаза, следили за тем, как узкую лодью несет прямо на каменное чудовище, разинувшее свою пасть.
  Велик был Ненасытец, Дед-порог проклятый. Огромен и страшен. Заглушал ревом своим и крики птиц, и голоса людей, и всякий другой звук. Нависал над рекою глыбою мрачною - и казалось, что даже волны, что били в него, поворонели, будто кровью темной наполнились.
  Кипели воды вокруг порога грозного, бурлили, грызли его в бешеном исступлении. Бросались на каменный кулак его, расшибаясь в мельчайшие брызги и прах. Вспучивались грязною пеной - и опадали в бессилии своем. А Дед-порог только смеялся над ними в неистовстве своем безумном. Вот-вот - и поглотит он и утлые лодьи, что неслись на него неумолимо, и земников, и людей.
  И когда каменная пасть уже разверзлась прямо перед носом струга, страшно хохоча грохотом волн, лодья вдруг вильнула в сторону, увернулась от клыкастого ненасытного утеса - и промчалась вместе с кипевшей волной мимо страшного камня.
  - Проскочили-таки, детушки! - крикнул натужно и радостно Покотило.
  Да и сорвал тут же голос свой старческий, закашлялся с надрывом.
  А земники стояли, вцепившись намертво в борта, и не верили происходящему, сами окаменев от пережитого ужаса.
  - Что, испугались, братцы? - подмигнул барздукам Голота. - Верно говорят, что на деда только дед и найдет управу - видели, как Покотило с Дед-порогом, Ненасытцем этим проклятым, обошелся ловко? То-то же!
  - Фух!.. - выдохнул Лиго, вытирая взмокшее лицо таким же мокрым насквозь рукавом.
  - Ух ты! - мотая головой, сказал Мартин.
  - А чтоб его... - буркнул Пеколс и осторожно, чтобы никто не увидал, пощупал сзади свои штаны.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 12
  ТВЕРДЫНЯ ЮГА
  
  Сечь встречала гостей громко - били литавры, гудели трубы, звенели счастливые крики, летели шапки в воздух. Всяк и всё радовалось, метушилось, бегало по берегу, к которому пристали потрепанные порогами струги. Еще бы - ведь в цитадель южных витязей, последний оплот светлых сил в Диком Поле, прибыл наконец-то сам Мамай: великий чародей, заморочник и витязь-бессмертник, коему сам черт не брат! Да не сам прибыл - а с дивом дивным, с чудью лесной, что спасла, уберегла от черных лап нечисти наиценнейшую святыню подлунного мира: амулет Святовита. 'Теперь уж точно лукавый Враг будет повержен, - гутарили меж собой сечевики. - А значит, и войне вековечной скоро конец придет!'
  А земники, идя сквозь цветастую толпу запорогов на пристани, слышали эти громкие разговоры сечевиков и изумлялись.
  - Амулет? - переспросил Лиго, трогая заколку на своей груди.
  - Да, именно так, мальчик мой, и прозвали рыцари низовые запорожские великий дар волхва - оберег Святовита, - улыбнулся Мамай, глядя сверху на земника. - Смотри, Лиго - вот она, матерь Сечь. Вся твоя!
  И широким жестом обвел рукою вокруг.
  - Добрались... - защемило сердце у маленького барздука, и в уголках его глаз засеребрились чуть видные скупые слезинки.
  Добрались. Дошли. Доплыли. Не свернули с правильной дороги. Пробились сквозь все препоны и преграды, преодолели все трудности и напасти. И чего было больше в этом подвиге маленького человечка с гусиными лапами: случайного везения - или мужества и отваги тех, кто помогал ему в нелегком пути, сложив свои головы ради великого дела? Никогда не узнают те, кто погиб, получилось ли, удалось ли добраться чародею и земникам в последний оплот светлых сил - разве что ветер, случайной птицей залетевший в ирий небесный, расскажет героям, что жертва их была не напрасной, да сказители и гусляры воспоют в песнях их подвиг.
  Добрались. Дошли. Доплыли. Лежала Сечь перед ними, как на ладони - огромная крепость за высоким тыном на крутом берегу. Ждала странников Сечь - широко распахнула свои ворота, будто объятия братские.
  Раскинулась цитадель запорожская на вершине огромного холмистого острова, что возвышался над Непрой-рекой пониже грозных порогов. Был узким и длинным этот клочок суши над водою - и сам походил на громадную лодью, что плывет древней рекою, разрезая могучий водный поток. Ни с берега не достать, ни вплавь незаметно не подобраться к этому исполинскому стругу.
  Не верилось, что вот она, последняя твердыня светлых сил, лежит перед тобою. Несгибаемая, непокорная, буйная - как те же пороги, что гремели к северу от нее, донося отголоски своего грозного рокота.
  Вот уж добрых несколько веков разбивались о крепость эту и орды торков, людоловов степных, и жестоких готов с юга, что поднимались вверх по речному течению от самого моря. Разоряли, сжигали дотла несколько раз твердыню низовиков враги лютые - да только не успевали воротиться в свои края, как снова возрождалась она из пепла, будто заговоренная. Еще ветер чадный от пожарищ не успевал выветриться - а уж снова народ, откуда ни возьмись, тянулся на Сечь: будто под землей хоронился. Как с поляной лесною, что грибницей пронизана насквозь вся - сколько ни жги, ни вытаптывай ее, а ежели споры в земле корни свои пустили, то хоть все грибы срежь на ней: не успеешь поворотиться, как они снова из-под земли охапками вылезут. Так и запороги - неубиваемый народ, бессмертный. Сколько ни режь, ни казни их - лишь только враг отвернулся, как они снова тут как тут, топорами тюкают да вздымают в небо и частокол крутой, и храм новый. Еще и посмеиваются - мол, давно надо было тын поладить в старой крепости да всё руки не доходили: а так наново всё и поладим, еще лучше прежней цитадель возведем!
  Бесилась нечисть лютая, зубами скрипела от ненависти - а поделать с Сечью ничего не могла. Ибо охраняла ту крепость заговоренную молитва крепкая тех самых заморочников да чародеев, что сами волхвами юга прослыли. Было девять их самых главных - характерниками прозывались, колдунами светлыми. Сказывали в преданиях, что после краха Русколани славной спаслось из града стольного да земель окрестных несколько волхвов, что образовали братство особое - и поклялись возродить державу великую вновь. А поскольку Русколань бывшую вороги нещадно вытаптывали, то под носом у Врага, на юге самом, на островах за порогами волхвы и возвели свою крепость - будто вызов нечисти бросили, как перчатку в лицо.
  Продуваемо всеми ветрами Дикое Поле насквозь - и орда любая вражеская, как нож через маслице, проходит по степи запросто, волками ненасытными рыская. И как плевок в рыло поганое, под носом у супостата проклятого волхвы крепость свою построили - нате-ка вам, выкусите! В лесах да полях вы державу наши порушили да пограбили, выжгли ее всю дочиста. А мы вот вам костью острою в горле кровожадном зацепимся, чтоб захлебнулись вы алчностью да злобою своей ненасытною! Отвага на грани с безумием - да только вот смелость такая отчаянная врага и бьёт...
  Ярилась нечисть лютая, выла по-волчьему - а поделать ничего не могла. Так и пчела малая заставляет зверя огромного, что улья его порушил да поломал, беситься от ненависти, грызя и кусая немилосердно. Не видно вроде мушки той божией - зато слышно хорошо: и зудит, и вьется, и жалит. Хотели, твари жадные, медком моим полакомиться? Так нате вам и яду пчелиного впридачу за то!
  Такова и Сечь была. Собирался здесь народ отчаянный, которому и терять-то было нечего. Тянулся к волхвам тем южным со всех земель - и с запада, и востока, и с севера. До моря Свияжского хладного гонцы сечевые дохаживали - а уж про Загорье и окрестные земли и говорить не стоит! Учили волхвы людей уму-разуму, давали науку великую, воинскую, закаляли их дух. И били, рвали, грызли зубами врага проклятого те сыны воли вольной - за Русколань, за державу погибшую, за победу над нечистью.
  И вот добрались, дошли, доплыли и земники малые со своею ношей тяжелою до Сечи той самой сказочной, взбирались от пристани по крутому бережку в ее ворота широкие, дивились всему вокруг. Слушали гомон ее радостный, пили воздух вольный воинский полною грудью.
  Колотилось сердце у Лиго в груди бешено - дошли, доплыли, добрались.
  - Неужели конец пути? - спросил он у Мамая, еле поспевая за тем.
  Но чародей только хитро посмеивался, улыбался краешками своих глаз. А, подойдя к воротам, поклонился он до земли вышедшим навстречу тем волхвам южным и сказал торжественно:
  - Здравствуй, Сечь, матерь великая! Здравствуй, надежа и оплот светлых сил! Здравствуйте и вы, паны-чародеи знатные! Здравствуйте, вои славные низовые! Дозвольте хлеба вашего вольного вкусить - да переступить порог града сего, богами хранимого!
  Поклонились и ему волхвы суровые, статные. И сказали путникам:
  - Заходите, странники дальние! Испейте воды нашей чистой да преломите вместе с нами хлеба, коли друзья! Хвала светлому и тресветлому солнцу!
  Поклонились поясно и барздуки с Голотою Сечи-матушке - и сделали шаг навстречу, в ее ворота широкие.
  ***
  А новость наипервейшая, что встретила путников в Сечи - домчали дивы волшебные каким-то своим неведомым способом камень тот громовой, что найден был великанами, передали волхвам южным, умудренным. А теперь вот и заколка сама прибыла - сбываются предсказания!
  Те-ля-вель, те-ля-вель, те-ля-вель - стучат молоточки в кузнице. Каль-вис! Каль-вис! - вторит им молот большенький, ухает. Озаряют огни лица ковалей запорожских, умудренных хитрым знанием - хоть и нет среди них тех самых Телявеля да Кальвиса из дивных Самоцветных гор, что нагадала когда-то земникам Медейна. Да только ведь все равно начинают сны вещие, прорицательницей той лесной предсказанные, воплощаться - начнут скоро поковки волшебные жизнь обретать. Сперва-наперво надобно сталь ту громовую, железо небесное, асилками горными найденное, очистить да выплавить. А уж затем, слив воедино с заколкою перунитовой, и создать то оружие грозное на врага злобного.
  Не быстрое это дело, кузнечество. Хитрое и мудрёное - тоже ведь наука древняя, от дивов да волхвов полученная.
  А пока только готовятся ковали к обряду великому, приноравливаются. По-разному ведь калят поковки кузнецы знающие - в воде пробежной и в стоячей, в топленом жиру вепря и в масле льняном, вареном. Закладывают заготовки в почву сырую, чтоб отлежались они, впитали всю силу земную каменную, чтобы кормилица-матушка испробовала поковку ту на зубок ржавчиной, испытала на стойкость железо готовое. А затем вынимают вновь на свет божий изделие - и снова его куют, распускают на полосы, бьют молотами, понуждают горновым пламенем.
  Не простые ведь те ребята, кузнецы сечевые - хоть и не из роду древнего, от богов исходящего, а всё равно где-то ведь и сами волшебники. Знают и они чары хитрые разные - как железо и сталь заклинать словом наговорным. Пытают поковку огнем горячим - одни слова говорят, в воде иль в чем ином томят - другие шепчут, а на волю вынут - третьи нараспев читают.
  Да только вот и здесь задачка для них непростая, а сложная. Ошибиться им в этом деле великом никак нельзя - оттого и не сами ковать оружие славное кузнецы будут, а вместе со всеми волхвами Сечи вольной, со всеми чародеями южными. Оттого и готовятся только, приноравливаются - ждут дня заветного да часа тайного, чтобы начать труд свой божественный.
  Который день подряд гулял, бродил по Сечи Лиго Бирзулис, всему дивясь. Смотрел на курени длинные, что лучиками солнца разбегались от площади главной, примечал, как устроены, какое-житье-бытье у низовиков сечевых. Удивлялся их обычаям да повадкам, нраву буйному да веселому.
  Побывал земник с друзьями и в храме на площади, поклонился истуканам древним с золотыми и серебряными бородами.
  Говорил уже и с волхвами южными на пиру, в честь приезда странников устроенного. Рассказал свою историю всю, показал заколку волшебную чародеям всем славным - и начальнику сечевому, голове наказному воинскому, Байде великому, побратиму самого Мамая-Маркисуата. Был тот Байда старинного роду шляхетского из Загорья, служил в молодости сперва наместником у торков - да, глядючи на жестокость их, и не вытерпел: перебил своею дружиною всех людоловов проклятых, что за данью да за невольниками пришли в его удел, и ушел на Сечь, к характерникам. А со временем и сам чародеем стал, науку волхвов освоивши.
  Не первый раз, не единожды сечевое товарищество головой воинским Мамая пророчило поставить - да только тот отказывался всегда, на дела свои ссылался, что в свете белом его дожидаются.
  - Да ты, такой-сякой, сукин сын, от чести большой отказываешься? - орало войско на чародея, ногами топая. - Да мы вот тебе бока сейчас намнем - да киями попотчуем, чтобы знал, как товарищество уважить!
  - Воля ваша, славные хлопцы-соколы! А научите меня уму-разуму! - смеялся Мамай, стоя себе на месте.
  И лезли буйные братчики на помост, стаскивали оттуда чародея, волокли к столбу да угощали киями и розгами обильно для воспитания.
  Да только выйдет какой-нибудь старый дед из своего куреня, посмотрит-посмотрит, да и говорит:
  - А что это вы, паны-молодцы, колоду у столба сечете?
  И поведет рукой посолонь.
  Глядь сечевики - а ведь и вправду сдуру бревно какое-то к столбу привязали и лупят по ней от души. А Мамай сидит себе в сторонке, трубку свою посасывает да посмеивается над буйными головушками.
  Выйдет затем на помост, поклонится на все четыре стороны, и скажет:
  - Простите, братцы дорогие, меня за наваждение! Да только вот не могу я честь великую от вас принять - ибо связан обетом древним. Много дел у меня в свете белом, везде ждут меня, дожидаются. Ежели возьму я в руки трость резную начальника, ежели возьму булаву воеводину да буду вами, товарищество милое, управлять - то кто ж за меня на помощь иным сиротам в подлунном мире придет? От кого им тогда выручки от беды своей ожидать? Так что кланяюсь я вам, витязи славные, за доверие - но только не невольте меня, изберите себе другого голову воинского.
   Не стало заставлять его братство сечевое булаву в руки взять - да и выбрало себе за начальника Байду Загорского: и не пожалело ни разу.
  Ходил тот Байда стругами на море, трепал берега вражеские готов безумных. Рвал налетами да наскоками орду шаруканскую торочью, разогнал волколаков всех по степи, перебил. Нечисть всю, что таилась вокруг Сечи по плавням да камышам, вывел начисто - разогнал ведьмаков всех вместе с ведьмами по всей округе. Лезла ведь нечисть разная разведкою к Сечи, вынюхивала, что да как - не успевали ведь за всем уследить волхвы южные. Вот Байда тут железною рукою порядок и навел - а заодно и веж сторожевых по всему Полю Дикому настроил, наставил: разметил всю степь дозорами, что перемигивались промеж собою знаками тайными, предупреждали о движении врага лютого. Великий воин Байда тот был, умудренный опытом - да и сам стрелок из лука отменный. Рассказывали низовики, что он как-то и самого черта, в Непре-реке купавшегося и показывавшего запорогам ради насмешки свой красный зад, самолично и подстрелил. Не чета, конечно, Мамаю, который тех чертей чуть ли не жменями ловил, выбивая из них всю дурь плеткою - но всё-таки. Поняли тогда низовики, что и их голова воинский тоже характерником стал. А потому на пиру том с волхвами и вопрос поставлен был - какое оружие грозное против Врага ковать: клинок-самосек волшебный или стрелу наговорную каленую? И кому тогда доверить то оружие - рубаке Мамаю или Байде-стрелку?
  Судили да рядили промеж себя волхвы, как лучше использовать дар Святовита. Судили и рядили который день. Ждали каких-то знаков с небес, готовились тянуть жребий. Чем мог помочь маленький земник великим волшебникам, умудренным знанием? Свой долг он вроде бы выполнил - и чувствовал себя и опустошенным, и радостным.
  Радостным - что он смог, что переборол себя, победил дорогу трудную. Сколько месяцев прошло с того дня, как он встретил в далеком неманском лесу волхва Велемира? А сколько воды утекло с Янова праздника и совета тайного после Вечевого Сбора? Полгода уже пролетело почти - зима со дня на день нагрянет. Там, далеко-далеко на севере, в милом и родном Земиголье, она уже давно пришла, запорошила всё снегами, укутала в свою белую толстую шубу, убаюкала леса окрест. Барздуки по хуторам уже и в спячку зимнюю отправились, весело и шумно проводив старый год. Только дозоры недремные старины Бортня, почитай, и стерегут по засадам да засекам тишину и спокойствие всего земниковского края. А здесь, на юге, зимы еще нет - но и она вот-вот постучится в слюдяные оконца куреней крупою ледяной и раскрасит их инеем, занесет крыши камышовые снегом.
  А пусто было на душе от того, что всё, теперь его долг выполнен - он сделал, что сумел: в пределах своих сил малых. Дальше в игру уже вступали силы великие, неподвластные его молодому уму. Да, еще заколка пока теплилась у него на шее - но вот-вот и ее он отдаст в руки волхвов, а те понесут ее к кузнецам волшебным. И будут много дней творить таинство великое, чудо чудное - чтоб из кузни той, что на краю Сечи, вышло оружие дивное и грозное, на Врага наточенное.
  Хоть и тяжела была ноша эта для земника - а уж и привык он к ней, сроднился. Даже и жаль было расставаться с заколкой этой, подарком волхва. Сколько из-за нее он претерпел, намучался - и всё, конец пути? Глупо даже и мечтать самому стать великим воином, подняться вровень с Мамаем, Байдою или даже вот с Голотой - куда уж ему? В предании ведь ничего не было сказано, что именно земник должен будет повергнуть Врага - смешно, ей-ей. И не только смешно - а даже страшно думать так! Ведь ежели б не Мамай - щелчка пальцев хватило бы у любого прислужника Вражьего, чтобы раздавить, растереть в пыль земника. То лишь чары витязя южного - да воля богов небесных - и спасла его, и хранит до сих пор.
  Оттого и пусто было на душе - конец пути. Свой долг он выполнил.
  Но до конца ли?
  Ибо когда он бродил по Сечи в одиночестве, время от времени трогая рукой прикипевшую уже к нему заколку, он вдруг почувствовал ее слабое жжение на груди.
  И чем ближе подходил он к высокому тыну, тем это жжение становилось сильней.
  ***
  В отличие от Лиго, терзаемого тяжелыми мучительными раздумьями, Мартин Бубилас и Прок Пеколс попали, казалось, на Сечи в свою родную среду. Шумная, буйная - в один миг она закружила и увлекла за собой в свой веселый хмельной водоворот обоих барздуков: они сразу же стали для низовиков чем-то вроде знаменистостей.
  Всяк норовил их пригласить в своей курень, каждый хотел поднести чарку медовую. Глазели сечевики на малорослых земников, дивились их гусиным лапам, качали головами, цокали языками. Тянулись похлопать по плечу, расспросить да послушать про их приключения, да про далекий Неманский край.
  В диковину многим низовикам были их рассказы про битву у Синей пущи и сражения в Подгорной стране, про нравы и обычаи барздучьего племени и народа карликов-берендеев. Знали сечевики, что на полночь от Лесистых гор, в Великом Княжестве Неманском, тоже копится сила могучая, готовая вот-вот с себя стряхнуть забытье и вступить в решающий бой с нечистью. И видели запороги в том знак, что Сечь на юге да Княжество Неманское на севере расправят свои плечи, и вместе одолеют коварного Врага. Вкус победы витал в воздухе, оседал на устах вместе с хмельными напитками.
  Водил Семак Бублик Мартина Бубиласа вместе с Проком по куреням, рассказывал взахлеб на все лады, как осадил его маленький земник - еще и привирал сверху. И получалось вроде как, что Мартин в одиночку не только его, Бублика, мечом припугнул - а еще и врукопашную чуть ли не один одолел весь степной дозор. А уж когда поведал про обморок Пригары от того, что медведи вдруг заговорили человечьими голосами, так веселью сечевиков и вовсе не было предела.
  - Ишь ты, гуси - а сами на медведях скачут да клинками машут! - дивились низовики, уважительно глядя на земников.
  - А то! - задирал нос кверху Пеколс и подставлял чарку.
  Добрался-таки старый оболтус до вина зеленого да пива хмельного - за шиворот не оттащишь. И заливал небылицы всякие не хуже Бублика, а то и похлеще, травил свои байки.
  Мартин сперва было пытался приостановить старого слугу - а потом махнул рукой. Да и зачем? Всё ведь, добрались до Сечи - конец их тяготам и дальней дороге. Можно ведь и расслабиться.
  На советы всякие с волхвами да витязями великими, в отличие от Лиго, Мартин с Проком были не вхожи - и особо не тяготились этим. Свой, дружеский долг они также выполнили - дошли вместе, втроем, без потерь. За что хвала светлому солнцу и богам небесным! И как и что оно будет дальше - особо земников уже не заботило. Пусть чародеи со своими, чародейскими делами, теперь разбираются. А им, барздукам, здесь бы попить-погулять - да и по домам со временем не мешало бы. Нет, конечно, не зимой, когда все пути в горах да лесах уже перекрыты ледяными заставами - а, скажем, весной. А сейчас пока и на Сечи зазимовать можно, в товариществе веселом.
  Думал Мартин, как вернется героем к своей любимой в Подгорную страну - а уж как быть с возвращением в Неманский край, не очень и задумывался. Нет, конечно, приходили и ему, молодому земнику, в голову мысли всякие, что воевода Бортень хоть еще и крепок пока, но уже стар всё-таки, смена ему полагается. Как он, кстати, там, в Земиголье? Как ни крути - а родня он ему, Мартину, всё-таки, дядька. Может, после такого похода дальнего и Мартин, как его родственник знаменитый, тоже прославится?
  Думал Мартин про родной Неманский край, про его леса густые да про луга зеленые - а сердце рвалось к любимой, в царство берендеев. Скоро, уже совсем скоро он, простой дружинник, станет мужем подземной красавицы, взойдет на престол подгорный. Думал ли кто из барздуков, что такое возможно? А поди ж ты!
  Предавался мечтам этим земник - и кутил вместе с запорогами. Учил между делом обычаи их да повадки воинские - и свои навыки, ухватки дружинника, не забывал показывать. Дело ведь молодое, горячее - почему бы и не прихвастнуть, хоть ты и невысок ростом?
  'Маленький, да удаленький' - ласково прозвали Мартина сечевики. Водили его из куреня в курень, знакомили с товариществом, с коим теперь им, земникам, предстояло время до весны коротать.
  - Ты гляди-ко, паря, как мелюзга и с мечом, и с кистенем управляется, - уважительно крутили головами бывалые низовики. - Вот тебе и сказка ложь! С таким хлопцем в бою не пропадешь, хоть и чудь он залесная низкорослая.
  И на глазах сечевиков оживали предания про волшебных карликов, мужичков ростом с вершок, но обладающих невероятной силою.
  - Чисто котигорошек вылитый, - шутили промеж собой запороги.
  Нравилось это Мартину - но виду старался не подавать.
  А вот Прок Пеколс другим прославился. Старого ворчуна на Сечи будто подменили - не стонал, не кряхтел и не охал он больше. Хулу на чародеев перестал возводить - а взамен этого потчевал братчиков рассказами всякими: что видел да где побывал.
  - Во чешет! - смеялись его побасёнкам низовые товарищи. - Такой перебрешет и самого деда Покотило, а не то, что болтуна Бублика!
  Ходили из куреня в курень барздуки с хлопцами, бражничали. Как будто в Земиголье попали к своим - всё родным да близким казалось, хоть и за тридевять земель от края милого судьба их забросила. Пиво рекой - хоть обпейся, еды всякой - жуй за обе щеки, так не хочу. Уже и сами подумывали, может, в курень какой записаться к низовикам сечевым? А было тех куреней хоть и не сорок сороков - но всё ж четыре десяточка. И каждый норовил, чтобы к ним пристали, в их товарищество воинское.
  - Вы смотрите, чудь залесная, друзья веселые - до весны еще времени много пройдет! А харчеваться где будете? Из чьего котла кашу хлебать? - спрашивали запороги у земников.
  - А Мамай с Голотою из какого питаются? - спрашивали Мартин с Пеколсом у сечевиков. - Из того котла и мы поедим - ведь сколько сотен верст с ними вместе отмахали, с одного костра кушали! Привыкли, сроднились уже!
  - Голота - тот к Пластуновскому куреню приписанный, как и дозорцы степные, что вас встретили, - отвечали им низовики. - А Мамай - тот чародей великий, воин знатный: каждый рад его у своего очага угостить!
  - Ну, так и мы тогда походим, посмотрим покамест, раз везде наливаете - а уж затем и пристанем к куреню какому-нибудь, - уклончиво отвечали барздуки в ответ на просьбы сечевиков.
  Улыбались запороги, понимающе качали головами своими чубатыми - знали ведь, что осядет чудь малая тоже в Пластуновском курене. А там чем боги не шутят? Каждый курень за честь почитал бы иметь у себя земников!
  В один из дней поймал, правда, Прок хозяина своего, Лиго, да и спросил у него - куда, мол, припишемся? Глянул Лиго на Пеколса, слугу верного, глазами не от мира сего - будто пустыми.
  - Всё едино мне, Прок, - ответил земник старому барздуку, махнув рукой. - Куда вы с Мартином - туда и я. Мы ж теперь вроде как не разлей вода...
  И пошел дальше по улице, будто в наваждении каком-то.
  - Вот тебе и на... - крякнул Прок Пеколс, почесав свой вечно взъерошенный затылок. - Спасать надо парня, однако - иссохнется весь от мыслей своих, от раздумий.
  И, выспросив Голоту, побежал его искать - чтобы тот поговорил с Лиго.
  А Бублик с Лукой Дроздом продолжали нахваливать Пластуновский курень свой - и, справедливости ради, и про другие рассказывали.
  - Смотри, Мартин, - говорили низовики молодому земнику, - у каждого куреня здесь своё название: кто откуда пришел, тот к тому землячеству и приписывается. И у каждого куреня свой девиз в бою имеется, свой бунчук походный да стяги, знаки свои особые, как, к примеру, вот навершия шапок - у тех синие, у тех малиновые, а этих желтые. Глянешь на шлык в сражении - ага, низовик с такого-то куреня, ни с кем не спутаешь! Одни мы, пластуны, из разных краев набраны. Раз уж вас боги с нами пересекли, то, может, в том их и знак - давайте тогда и вы к нам, раз вашего землячества на Сечи нет!
  - Ну, дело понятное, что ни Земигольского, ни Барздучьего куреня здесь и быть не может, - кивал многозначительно дружинник, с несколько осоловелым видом заглядывая в полную пеной пивную кружку. - А хоть Неманский-то есть, раз ваша братия низовая даже до наших земель доходит, чтобы народ на Сечь сманить?
  - Неманский курень есть, - отвечали, немного погрустнев, Бублик с Дроздом. - Да только вот почти все они сейчас в отлучке дальней лисичниками.
  - Лисичниками? Это еще как? - удивился Мартин.
  - Ну, из лесов ведь твои земляки родом - вот и поставило их сечевое товарищество на промысел пушного зверя, - рассказывали низовики. - Потому как на лисиц они мастаки поохотиться - вот и кличут их здесь за глаза лисичниками.
  - Ишь ты, хитро! - удивился дружинник и дальше спросил: - Ну, в наших краях еще и грибов полным-полно - так что ж, из куреня этого всех грибниками называть что ли?
  - Эх ты, пивная голова! - смеялись запороги. - Где ж ты видал в степи грибы-то?
  - И то дело, - улыбался смущенный земник.
  А, отхлебнув порядочно, продолжал выпытывать:
  - И что, у каждого куреня здесь свой промысел особый имеется?
  - Ну, не у всех - но так в общем да, - говорили низовики. - Одни, к примеру, коней диких, тарпанов, приловчились отлавливать, другие на рыбный промысел охочи, третьи дичь пернатую больше бьют. Всяк в мирное время к чему-то да приставлен - да к такому, что и на войне пригождается.
  - Это как еще? - спросил барздук.
  - Ну вот, к примеру, взять тех же объездчиков тарпанов диких - родом те низовики больше со степных хуторов, что по Дикому Полю раскиданы, - рассказывал Бублик Мартину. - Сызмальства они к седлу привычны - вот из них самые лучшие всадники и выходят у нас на Сечи: конница, стало быть.
  - А вот те, кто птицу легко бьет луками влёт - стрельцы у нас самые меткие и зоркие, лучники, - подхватывал Лука Дрозд. - А есть еще и копейщики, что родом, к примеру, из Загорья моего родного. Так те мужики привыкли по лесам у нас с рогатиной на медведя переть пехотою - вот ухватки их и здесь сгодились, на Сечи. Зачем же их тогда переучивать? Навык воинский и навык в труде единым должен быть - как пальцы в кулаке.
  - А вот если посмотреть на хлебопашцев-ратарей, - говорил дальше Семак Бублик своему товарищу земнику, - так попробуй сена того накосить или рожь ту же сжать да обмолотить на гумне! Цельными днями ведь от зари до зари косишь, да затем с утра до вечера цепом гупаешь. Так и этот навык пригождается - мечом двуручным или саблей острой рубить, а то и булавой помахивать: лупишь по врагам кистенем, будто снопы обмолачиваешь! Вот и идут у нас хлебопашцы в мечники, а дровосеки за бердыши и секиры берутся.
  - Вот тебе и на! - удивился Мартин. - Простая вроде бы наука, бесхитростная - а мудрость в ней есть!
  - А как же, - улыбались низовики. - На том и стоит войско наше вольное запорожское - пришел на Сечь вчерашний мужик неотесанный, ан глядь, уже и воем ратным быстро становится. Ну как нас тогда победить можно, скажи? Всех ведь не перебьешь! Потому и брешут байки про нас, будто мы, запороги, чуть ли не из-под земли вырастаем: прошла орда, выжгла всё, уничтожила - а мы снова тут как тут, вроде как грибы после дождя! Вот такая вот наука наша сечевая тайная!
  - Ух ты! - восхитился земник. - А есть хоть название у этого знания вашего ратного?
  Бублик с Дроздом переглянулись.
  - Не-а, друже, нет, - ответили низовики. - Наука себе и наука воинская - а спасает в бою.
  - Да уж, мне и в голову такого прийти не могло, - с чувством сказал земник. - Это ж так просто вроде бы - и раньше ведь можно было догадаться-то! И у нас, и в других краях, что я видел, ведь как водится? Есть дружина особая, которую обучают воинскому ремеслу отдельно. И стоит эта дружина на страже под управлением князя, иль воеводы, или наместника, охраняет кордоны и всё прочее. А тут что ни мужик какой или поселянин простой - а уже дружина, почитай, и готова, которой несть числа. Хм, есть о чем задуматься!
  - Да ты лучше у деда Покотило больше поспрашивай или у Голоты вот - те ведь поболе нашего знают, - улыбнулись низовики. - Может, и покажут чего, ежели в духе будут.
  - А так и сделаю, братцы! - с чувством сказал барздук. - Только вот еще вопрос один имеется - а какой ваш, пластунский, тогда промысел? Навык тогда какой у вас?
  Низовики снова переглянулись.
  - А навык у нас вот какой - мы при Сечи тоже как дружина особая, - сказал, немного подумав, Дрозд, - навроде разведки. Мы в дозорах стоим, глаза и уши мы войска низового запорожского. И девиз у нас такой - 'Лисий хвост да волчья пасть!', потому как мы охотники, словно волки серые - по следу идем, да свой собственный след, как хвостом лисьим, за собой заметаем. Так что ежели кому надо волколака за уши живого приволочь или там языка из нечисти взять - это милости просим, это как раз к нам!
  - Всё, решено! - бахнул по столу кулаком Мартин. - Приписывайте к вашему куреню - и дело с концом!
  ***
  Нашел Прок Пеколс бродника аж на пристани - стоял тот с Кудрей Жуком и что-то живо обсуждал, посматривая, как запороги вытягивали на берег свои резные струги. Небо хмурилось, темные пунцовые волны набегали шумно на землю. Ледяной стылый ветер продувал насквозь - приближение зимы чувствовалось во всем.
  - Ага, вот ты где, Голота, - сказал, еле переводя дыхание, Пеколс.
  - Да я гляжу, что ты запыхался весь, Прок, - удивился бродник. - Куда спешишь-то? Что еще стряслось?
  - Да дело тут вот какое... - начал старый слуга, а затем выпалил: - Поговорить тебе надобно с Лиго обязательно!
  - О чем, Прок?
  - Как это - о чем? - прямо-таки опешил земник. - А то ты не видишь? Ходит Лиго уже который день сам не в себе - как вышел с того совета волхвов, что после пира в приезд наш устроили, так и бродит по Сечи в раздумьях своих: иссохся весь, почернел. Я таким его давно не видел!
  - Ну, и о чем же он кручинится тогда? - спросил Кудря Жук, вынимая трубочку изо рта - и сверкнул своим единственным глазом.
  - Вот и я не знаю, о чем! - чуть не в сердцах крикнул барздук. - А хотелось бы...
  - Ну, в дела чародеев... - начал было Голота, но старый земник его прервал:
  - ... носа не суй, ежели не хочешь его лишиться!
  И отмахнулся рукой.
  - Да знаю я, Голотушка, знаю это, - сказал уже примирительно Пеколс. - Да только вот кто мог бы словом одним всю тоску Лиго развеять - так это Мамай! А он сам же с волхвами и советуется - и ходу туда ни тебе, ни мне нет! И когда закончится тот совет чародейский - только им одним да богам и ведомо! А с хозяином что-то делать надо - отчего у него тоска такая?
  - Да уж, дела... - протянул бродник. - А вы что же с Мартином? Не могли друга своего развеять да развеселить?
  - Так он ни слушать нас, ни говорить с нами даже не хочет! - возмутился Пеколс. - Развеешь тут его... На тебя только одна надежда и есть - выручай, Голота!
  - Ну, братец, делать нечего - сам видишь, - развел руками бродник, повернувшись к одноглазому сечевику. - В другой раз договорим - а ты подумай пока, поразмысли.
  - Да уж, есть о чем покумекать - сам тут закруничишься, - сказал Кудря Жук. - Глядеть в оба буду, хоть и одним глазом-то! Не нравится мне это всё, Голота, ох как не нравится! А тут еще ты соли на рану подсыпал... Может, и Лиго ваш тоже что-то чует недоброе - оттого и затосковал? Иди уж, поговори с ним - а то мало ли...
  - Это вы о чем, судари разлюбезные? - переводил удивленный взгляд с одного низовика на другого Пеколс, ничего не понимая уже.
  - Иди вон, лучше на кулачках побейся, разомни кости свои старые, ежели не хочешь бражничать, - отшутился Кудря, - а с расспросами не приставай.
  У Прока так рот и открылся.
  - Какие кулачки, Жук? - обалдело спросил земник. - Я вам о Лиго - а ты о чем?
  - А я о кулачках, - сказал одноглазый сечевик и кивнул в сторону головою.
  Там, слева, поближе к высокому тыну Сечи, действительно собиралась шумная ватага низовиков - из тех, кто бездельничал и не был занят никакой работой. Разделившись на две половины, они уже готовились начать веселую потасовку, чтобы освежить свои хмельные от многодневных попоек головы.
  - Тьфу! - сплюнул Пеколс.
  Голота и Жук рассмеялись.
  - Что, Прок, не нравится? Не бьётся у вас на кулачках чудь в ваших краях? - спросил Кудря.
  - Да вы о чем? - взревел вдруг старый земник, переводя взгляд с одного низовика на другого. - Вы что тут, все с ума посходили?
  - С чего это ты взял? - спросил, всё так же улыбаясь, Жук.
  - Один безвылазно заседает с волхвами на совете, другой всё курень себе выбирает по нраву, - ответил Пеколс, явно намекая на Мамая и Мартина. - Вы вот здесь о чем-то своем толкуете - а до Лиго и дела никому нет. Эх!
  И, махнув в сердцах рукой, развернулся - и собрался было идти прочь.
  - Постой, постой, Прок, - позвал земника Голота. - Я иду с тобой - я ведь так и сказал. Найдем мы Лиго - и поговорю я с ним непременно.
  И, повернувшись к одноглазому сечевику, Голота кивнул ему и сказал:
  - Ну, так ты подумай всё же над моими словами, Жук.
  Тот в ответ пыхнул трубочкой:
  - Конечно, братец! Уже думаю крепко - и приму меры. Иди, ищи своего Лиго. Бывай!
  Затем развернулся и двинулся к запорогам, хлопотавшим у лодий на берегу.
  Голота посмотрел на Пеколса.
  - Ну что, пошли?
  Земник молча глянул в ответ - и стал карабкаться по крутой тропе вгору.
  А когда бродник и старый барздук уже подходили к открытым воротам, Голота вдруг спросил:
  - А ты как думаешь, Прок?
  - Думаю что? - воззрился на сечевика земник.
  - Да у меня вот из головы мысль одна не выходит, - сказал Голота. - Как-то уж слишком гладко да тихо добрались мы до Сечи, как старину медведовича покинули. Без сучка и задоринки дорожка перед нами стелилась. И до валов Змиевых добрались спокойно, и по Непре сюда прибыли. И, заметь, за всё время пути - ни одной засады!
  - А где ты ее ожидал? - спросил, чуть не споткнувшись, земник - такая мысль действительно озадачила и его.
  - Ну, хотя бы на порогах, - задумчиво сказал бродник. - Самое удобное место нас перестренуть - да и перестрелять хотя бы из луков. А ведь за всю дорогу - ни души! Подозрительно это - вот я о чем. Что-то чересчур тихо да ладно - как бы не быть чему...
  ***
  Жжение на груди, где в маленьком кожаном мешочке на груди висела заколка, становилось сильней. Но только какое-то странное жжение - не обжигает вовсе, а вроде бы греет что ли. Томно на сердце как-то.
  Лиго остановился недалеко у высокого тына, где изнутри крепости притаились маленькие домишки портных, скорняжников, шерстобитов, лудильщиков, жестянщиков и прочей низовой ремесленной братии, постоянно обитавшей на Сечи. Покрутил головой - в этих халупах тоже кипела жизнь. Вон служка молоденький с кипой кож несется по двору, споткнулся, рассыпав своё добро. Из дверей тут же выскочил огромный дядька-кожемяка и наградил мальчишку крепким подзатыльником. По соседству раздается тихий стук молотка чеканщика, а вон в той хибаре явно обитает плотник или столяр - весь двор усеян древесной стружкой да щепою, а рядышком примостились груды резных точеных балясин.
  Тихо скрипнула дверь - из покосившейся халупы высунулся крючковатый длинный нос с волосатым прыщом, поморщился и громко чихнул.
  Лиго вздрогнул и обернулся - из полутьмы дверного косяка на него смотрел древний-предревний старичок, согнутый чуть ли не в половину тяжестью лет.
  - А будьте здравы, дедушка! - вежливо пожелал земник.
  - Благодарствую, милый, - прошелестел старик и показался на свет божий.
  Был старичок не только сгорбленным - а еще и одноногим: пониже левой культи у него вместо голени из-под холщовой замызганной штанины торчал костыль-деревяшка, а сам он морщинистой рукой опирался на кривую палку.
  - Ты заходи, голубчик, навести старика, - прошамкал безногий горбун, - а то мне стоять тяжко. А в дому я хоть присяду - да и тебе местечко найду.
  - Да я просто хожу вот... - стушевался Лиго, покраснев. - Простите, дедушка, за беспокойство. Пойду я...
  - А жаль, жаль, - пожевал губами старичок. - Сапожник я, Лугарем кличут, а уж прозвищ у меня запорожских и не счесть - все и не упомнишь. Острые на язык низовики-братушки - враз пришпиливают имечком. Сколько у меня было тех прозвищ - и Жменя, и Зуд, и Зашивайко. А сейчас вот просто - звать меня Лугарь Чебот. М-да уж...
  И покосился на свой костыль вместо ноги.
  - Мне вот обувка теперь вроде как и ни к чему вовсе - так, разве что на одну ногу чего-нибудь натянуть, - поскрипывал дряхлым голосом горбун. - А доброму человеку могу вот стачать сапожки да чеботы хошь из юфты, хошь из сафьяна, а то и просто чувяки какие иль постолы недорого пошить из сыромятной кожи. Тебе оно, правда, ни к чему вовсе.
  И, хмыкнув, кивнул на гусиные лапы земника.
  - Так что ежели ты дверью ошибся, светлая душа, то плотник, Юла по прозвищу Черноклен, да резчик и лапотник Зюзя Береста, вот недалече здесь, - и одноногий указал клюкой куда-то в сторону.
  - Плотники? - удивился Лиго. - С чего вы взяли, дедушка, что я ищу плотника или резчика?
  - Ну, а что ж вы, чудь залесная, в своих краях носите-то на лапах? - улыбнулся беззубо старик. - Клумпи и обуваете-то заместо сапожек. А кто ж их у нас сделать-то может, кроме тех, кто с деревом обращается умеючи? То-то же!
  - Клумпи? - так и разинул рот земник. - Да откуда вы знаете, дедушка, что такое клумпи?
  Горбун хмыкнул - и в его по-старчески мутных глазах сверкнул огонек.
  - А чего ж мне не знать-то, коли я с вашим братом-барздуком всю молодость по соседству и прожил? - хихикнул безногий сапожник. - Я ж не на Сечи-то уродился, душа милая - а попал сюда с севера, из самой Неманщины. Вот оно как! Так что ужо кто-кто, а я вот знаю, как земники в своих деревянных башмаках на ярмарках клумпакоис выплясывают! Топот стоит такой, что ого-го! Так что заходи, голубчик, заходи - потешишь земляка рассказами о родных краях. А то мне стоять долго несподручно...
  И заковылял в свой полумрак.
  Лиго стоял с открытым ртом, не ожидая такого поворота.
  - Ну, так что, братец, заходишь - али как? - раздался из сумрака кривой халупы голос старика.
  И земник, справившись с удивлением, шагнул внутрь.
  Глаза не сразу привыкли к полутьме такой же древней, как и старик, избушки. Пахло кислой кожей и чем-то еще - пусто, одиноко, мрачно. Лишь каменная печурка в углу тихо гудела, отбрасывая чуть видные розоватые пересветы пламени на глинобитный пол.
  - Я вот, пожалуй, лучину еще разожгу, - прошамкал старик. - А то скоро стемнеет вовсе - рано ведь нынче солнышко прячется, ага...Мне оно, конечно, уже ни к чему - разве что погреться летушком. А так вон у печки и греюсь - да еще кожухом. Сколько той жизни-то осталось?
  И махнул рукой.
  Вместо лучины старик где-то раскопал свечной огарок, разжег его от щепы - на деревянных почерневших стенах заплясали причудливые тени.
  - Ну что, задал я тебе загадку, да? - улыбался старик, примостившись на своей лавке у края стола. - Я вообще вот люблю их, загадки всякие. Ты, часом, не знаешь никаких?
  Лиго помотал головой.
  - Ну, тогда я вот тебе задам задачку, - прошелестел горбун Лугарь. - Пятеро толкуют, пятеро держат, да двое смотрят? Что это?
  Лиго хмыкнул - странный был этот старик, загадки какие-то загадывать начал. К чему бы это? Но заколка по-прежнему теплилась на груди - и земник решил еще немного повременить и посмотреть, что к чему.
  - Отгадка легкая здесь, дедушка, - сказал барздук. - Пятеро толкуют - это пальцы с иголкой и ниткой, а пятеро держат - шитье, стало быть, в руках. Ну, а двое смотрят - это два глаза. Я так думаю.
  - Ишь, молодца! - закивал старик. - Сметливый! Ну, а вот тебе еще одна, позаковыристей. Четыре стукоты, четыре громоты, два коктырька, два моктырька, да еще коктырёк, да еще моктырёк! Что это?
  Лиго призадумался - а затем заулыбался:
  - Это тоже несложно, дедушка - телега ведь это! Колёса и ободья стучат да гремят - их по четыре как раз. По два коктырька и моктырька - ободья и тяжи. Еще коктырёк - пожалуй, что шкворень. А вот что такое еще моктырёк - ума не приложу!
  И Лиго улыбнулся, разведя руками.
  - А еще моктырёк - для складу просто! - захихикал снова старик.
  А потом глянул земнику в глаза - и будто душу насквозь пронзил вопросом:
  - А что ж ты, милый, тогда свою загадку разгадать не можешь, раз другие враз расплетаешь? Думаешь, конец ли это твоего пути?
  Лиго чуть не грохнулся в обморок - так и сидел, опешив.
  - А я вот хоть и не чародей, и не заморочник великий, - продолжал дальше старик, - и зеркал-верцадел волшебных у меня нет, в кои глянешь, и всё будущее видать. А вот отгадку твою я могу тебе поведать...
  И замолчал.
  Трещал огарок свечи, гудела печурка - Лиго, ошеломленно притихнув, ждал ответа.
  - А отгадка вот какова, - прошамкал безногий горбун-чеботарь. - Быть еще стуже великой, пурге ледяной - накроет скоро она всю степь, всё Дикое Поле. И быть той вьюге жестокой и лютой...
  И снова - молчание.
  А когда оно затянулось чересчур, Лиго несмело спросил:
  - А откуда вы знаете, дедушка?
  Лугарь пожевал губами - и сказал:
  - Кости у меня сильно ломит - на непогоду ненастную. Вот оно как! Так что стуже быть...
  Вышел Лиго от старика уже затемно. Перекликались часовые на частоколе: 'Ну что там?' - 'А ничего!' - 'Ну, смотри зорко!'
  По переулкам завывал ветрище, неся с собою колючую снежную крупу, зазмеилась поземка, поползла белыми ужами да гадюками под ногами - зима вступала в свои права.
  'Наверное, старик всё же прав, - подумал Лиго, кутаясь в свой зипун, - стуже быть...'
  --------------------------
  
  ГЛАВА 13
  РАЗГРОМ
  
  Буря налетела среди ночи - да не только со снегом и колючим ветром.
  Перемахнули через высокий тын огненные стрелы, поджигая Сечь. Вонзились острыми жалами в дозорных на высокой стене, накрыли дождем пылающим постройки близ частокола. Затрещала в темной ночи, вспыхнула ярким пламенем деревянная твердыня, загорелась.
  - Тревога! - заорал на вышке один из дозорных. - Бей набат!
  Да только и упал тут же, проткнутый чуть не в десяти местах стрелами.
  - Набат! Бей набат! - закричали полусонные сечевики, выскакивая, кто в чем, в морозную ночь из своих куреней.
  Загудел тяжелый колокол на древнем храме своим зычным голосом - бам, бам, бам...
  - Тревога! В оборону! - орали низовики, понимая, что подверглись внезапному нападению.
  Метались по переулкам цитадели, наталкиваясь друг на друга в полутьме, озаренной пламенем пылающего частокола. Выбегали из куреней, схватив оружие, одеваясь и обуваясь на ходу, натягивая кольчуги и панцири, кто успел.
  А стрелы накрывали туча за тучей твердыню сверху, выбивали из людской реки, бегущей к частоколу, одного за другим сечевиков. Спотыкались о тела своих павших товарищей низовики, и, кто в угрюмом молчании, а кто истошно ругаясь на все лады, спешили на защиту крепостной стены и ворот запорожской твердыни.
  А стрелы пернатые всё сыпались смертоносным градом, снимая свой страшный урожай. Пылала Сечь, стонала криками раненых, истекала кровью. А вокруг бушевала пурга, выла и хохотала, безумствовала в ночи.
  - Вставайте, паны-земники, - крикнул Семак Бублик, пробегая мимо полатей барздуков. - Кажись, вляпались мы в этот раз!
  И выскочил в дверь за Лукой Дроздом. А следом уже спешили дед Покотило, да Куцый, да Сологуб, да четыре брата - Некрас, Несмеян, Неклюй и Неждан.
  Мартин, еще полупьяный от вчерашней попойки, натягивал свои короткие штаны, прыгая на одной лапе.
  - Прок, где моя кольчуга? - кричал дружинник. - Куда она запропастилась?
  - А я почем знаю! - огрызнулся старый слуга, сидя в растерянности на краю полати.
  - Мартин, Прок... - раздался взволнованный голос Лиго, - смотрите - заколка...
  И замершие барздуки увидели, как в полутьме куреня багрово мерцает дар волхва.
  - Враги... - прошептал Пеколс.
  - А то тебе не ясно было, старый болван! - вдруг рявкнул дружинник и наконец запихнул лапы в штаны.
  Затем схватил свой меч и, как был, полураздетый, побежал к выходу.
  - Стой! Я с тобой! - крикнул из темноты Лиго и ринулся следом.
  - А я? Что же я? Мне чего делать? - заблеял было Пеколс.
  Лиго бросил ему на бегу через плечо:
  - Хватай свою сумку с зельем, Прок - и за нами! Раненых, наверное, там уже через край!
  Однако в дверях земники натолкнулись на неожиданное препятствие - не успев открыть створку, они врезались на всем бегу в высокую фигуру, заслонившую вход. И, будто горох от стенки, попадали на задницы.
  - Куда?! - гаркнул громкий голос.
  В курень ввалился Голота - страшный, со злыми глазами, с перекошенным от ярости лицом. Таким бродника барздуки видели впервые.
  - Куда еще собрались? - снова крикнул Голота. - Сидеть всем здесь - сейчас за вами своих хлопцев пришлю назад. Сдуру все побежали на частокол да к воротам.
  И быстро прошел к столу, на котором теплился огонек в плошке с маслом. Зачерпнул воды ковшом, плававшем в бадье резной уточкой. Пил долго, жадно, только кадык дергался вверх-вниз. Шумно выдохнул, утерся рукавом.
  И устало сел у края стола, на миг понурив голову.
  Земники во все глаза следили за бродником.
  А тот, подняв затем голову, обвел курень невидящим взглядом - и вдруг хлопнул от злости по столешнице кулаком: только плошка подпрыгнула.
  Курень погрузился в полную тьму.
  - Твою ж мать! - грязно выругался во мраке Голота. - А я ведь так и знал...
  Чиркнуло огниво, выбив сноп искр. Снова замерцал огонек самодельной лампадки.
  Голота посмотрел на Пеколса и сказал:
  - Ну что, оправдались мои предчувствия? То-то же...
  А затем, уже несколько веселей, хоть и вымученно, кивнул:
  - Ну, чего расселись, господа земники, прямо на полу? Задницы себе простудите - возись потом с вами.
  За дверью раздавались крики, гул пожарища, топот ног.
  - Значит так, гуси! Сидеть здесь всем троим - ежели вздумаете куда-то смыться, я вам лапы ваши птичьи откручу! Ясно? Без вас разберемся - сидите и ждите, пока или я, или мои ребята за вами не вернутся.
  И, немного подумав, добавил:
  - Ну, или Мамай - хотя у него, сейчас, наверное, другие заботы...
  - И долго нам тут рассиживаться? - сердито спросил Мартин. - Там бой кипит - а мы тут что, дети малые?
  - Да, а вдруг курень полыхнет? - спросил вдруг Пеколс.
  Голота криво улыбнулся:
  - Вот когда полыхнет - тогда и выскакивайте. А сейчас быстренько соберите всю вашу поклажу - и ждите!
  - А если не дождемся - куда тогда бежать? - твердо посмотрел на бродника Лиго.
  - Тогда пробирайтесь через свалку на ту сторону Сечи - там есть потайной лаз, - ответил бродник.
  Затем встал, прошел к выходу, обернулся - и строго посмотрел на барздуков:
  - Я всё сказал!
  И хлопнул дверью.
  - Да пошел ты к такой-то матери! - крикнул ему вслед Мартин и зло сплюнул. - Я что, здесь сидеть буду и ждать, что меня, как овцу, прирежут? Ну, уж нет!
  Вскочил и побежал к выходу.
  Лиго хмыкнул:
  - Вот тебе и конец пути...
  И быстрым шагом направился следом.
  - А я? Что мне делать? Зелье брать? - затараторил испуганно Пеколс.
  Лиго обернулся в дверях:
  - Ты слышал, Прок, что сказал Голота? Собирай поклажу!
  И выскочил в кровавую, озаренную пламенем ночь.
  Через открытые двери в курень ворвался ветер и крики - фитиль в плошке снова задуло. Прок оказался во тьме.
  ***
  Битва кипела уже у самой стены Сечи - и в пламени ее пылающих башен и частоколов наконец-то видно было, откуда взялся враг. Бурные воды Непры кишмя кишели заполонившими их низкорослыми всадниками, которые плыли по бушующим волнам на своих приземистых конях, привязав к ним надутые бурдюки. Ледяная вода и снежная вьюга совсем не останавливали их.
  - Торки! - орали низовики. - Это торки!
  Река будто взбесилась, рвала и метала, топила всадников - но они заполонили всё ее русло своей шевелящейся кашей. И перли на берег, будто бесчисленная стая темной саранчи. Выплескивались с волнами на берег, отряхивались - и лезли, лезли, лезли: конца и края им не было видно.
  - Шарукань! - выли на разные лады гортанными голосами торки. - Шарука-а-а-ань!..
  Горели резные запорожские струги, вытащенные недавно на берег, отрезая все пути к отступлению низовиков. Пристань бурлила безумным месивом, в котором перемешались в одну кровавую кутерьму торки с сечевиками. Мелькали иной раз среди черной каши цветастые шлыки запорогов - да только вот мало их вовсе среди обритых чубатых голов южных витязей, кои и одеться-то толком не успели, но рубились нещадно, зло, люто. А волны нахлестывали одна за другой, выплевывая всё больше и больше пришельцев, которые постепенно теснили запорогов.
  - Есть курень Незаймайковский? - орал кто-то посреди пылающей ночи.
  - Есть, батьку! - отвечал чей-то голос.
  И тут же захлебывался смертельным хрипом.
  - А есть курени Слуцкий, Загорский, Сиверский?- выкрикивал другой низовик.
  - А туточки! - отвечал надрывно кто-то из кутерьмы.
  И так же замолкал навсегда.
  Мартин ворвался в кипящую свалку сходу - крутнулся, увернулся от свистящей сабли торка и ткнул в ту сторону мечом. Даже не глядя, как сваливается кулем черное бездыханное тело, ударил наотмашь рукояткой чью-то злую ощерившуюся морду с косыми глазами - и стал крошить налево и направо, словно оправдываясь перед всем низовым товариществом за то, что так преступно припозднился.
  - Ого! Во даёт! - одобрительно цокали языками сечевики. - Вот тебе и мелюзга лесная! Вот тебе и гуси лапчатые!
  Но земник не обращал на них никакого внимания - весь, целиком и полностью погрузившись в кипящую кровавую кашу.
  А торки лезли беспрестанно, волна за волной накрывая берег, тесня низовиков к воротам. Пылала позади запорогов Сечь, с мерзким жужжанием сыпались сверху на нее огненные стрелы, зачиная всё больше и больше пожарищ. Костры вздымались багровыми языками до самого неба, озаряя недоброй краснотой волны Непры-реки. Сверкали сполохами клинки мечей и сабель, вспыхивали серебристыми искрами над головами сечевиков - будто мечутся сонмища светляков в ночи. И над всем этим безумием хохотала и выла снежная вьюга.
  - Шарукань! - ревели торки, врезаясь на своих приземистых злых конях в гурьбу низовиков. - Шарукань!
  И рубили с маху своими кривыми черными саблями, топтали копытами, теснили.
  - А хрен тебе в грызло! - так же страшно ревел старый кряжистый сечевик - и поднимал на пике перед собою кривоного визжащего торка.
  - Так ему, собаке! - одобрительно кивал чубатый сосед - и тут же падал с размозженной головой.
  - А вот, выкусите, не возьмете! - орал молоденький запорог, вращая кистенем перед собой.
  И рухнул, пронзенный стрелами.
  Захлебнулся вдруг сзади колокол, издал какой-то хрип - а дальше: треск и страшный грохот.
  Обернулись сечевики - ан нет уже больше высокой башни у храма. Вспыхнула она огромным факелом, пылает, рушится. Только снопы искр в небо взлетают.
  Горят истуканы старые, капает серебро да золото с их раскаленных усов. Сжирают языки огненные и сам храм, с чавканьем ненасытным лижут его бревенчатые стены. Нет уже больше Сечи - только одно сплошное пожарище. Сверху пламя стрелами сыпется, сзади гарево огненное вместо твердыни крепкой, а впереди орда торочья напирает - куда ж деваться-то запорогам? Конец?
  Рубится и Лиго яростно, сцепив зубы. На глазах его выступили злые слезы, грудь жжет заколка, дар волхва. Да только без толку это всё оказалось, напрасно. Думалось, что всё, закончились мытарства да мучения, прибыли на Сечь, минуя все опасности тяжелого пути. Куда стремились - туда пришли. Вот-вот грезилась победа великая - еще немного, еще чуть-чуть. Перекуют ковали волшебные заколку вместе с громовым железом в кузнице своей чародейской - и выйдет из-под их молотов оружие чудное, что сможет повергнуть Врага. И что взамен? Разгром?
  Рубится Лиго, плачет от ярости, от злобы бессильной. А что еще остается ему, маленькому земнику?
  Всё, конец пути...
  ***
  А где же Мамай? Где волхвы-характерники, где знаменитые чародеи запорожские? Куда они запропастились, когда Сечь вражины зубами грызут?
  А не видно их, не слышно... Что же сталось-то? Куда делась волшба их сильная? Почему не уберегла твердыню южную? Что произошло?
  Терзались не одни земники вопросами этими - точили душу они и запорогам лихим, что грудью своей боронили Сечь-матушку от торочьей орды. Да только вот времени-то на думы эти вовсе не было - перли торки, точно стеной, ощерились копьями да саблями своими, плевались стрелами. Кипела Непра-река от кишащего потока нечисти, что под покровом вьюги снежной наваливался на Сечь.
  И вдруг - тишина... Перестал выть ветер, хохотать буря, прекратился снег колючий. И даже торки замерли, попятились на миг. А потом расступились...
  А Непра-река отползла назад от берега, вспучилась вдруг - да и харкнула на пристань новой волной: мутной, страшной, смертельной.
  - Клобуки... - в ужасе зашептали сечевики. - Черные клобуки...
  И прыгнули на берег волколаки огромные, завыли их глотки звериные, закапала слюна жадная, ядовитая с их поганых клыков.
  А на спинах тех чудищ громадных сидели всадники в черных колпаках - и сверкали их глаза красные из-под масок с черепами намалеванными, скрывая смрадные морды.
  - Шарукань! - снова завыли торки, подбодренные подкреплением.
  А всадники те, в черных колпаках да масках, с саблями оберучь, ринулись на сечевиков.
  И вновь сгустилась ночь над твердыней южною - затрещали, застонали ворота крепости, рухнули под новым натиском. И хлынул черный поток внутрь, затапливая улицы да переулки Сечи.
  Закружились водовороты кровавые вновь, закипели. Засвистели сабли торочьи, зазвенели о клинки запорогов, стали вязнуть в плоти низовиков.
  - Беги, малыш, не останавливайся! - кто-то крикнул Лиго и, схватив за шиворот, выхватил из-под копыт торочьих коней и пихнул его внутрь крепости, в самую середку кровавой каши.
  Лишь краем глаза земник заметил Кудрю Жука одноглазого, что бился рядом с Кириком Шишкой высоким.
  - Беги! - снова крикнул Жук.
  И сцепился со всадником в черной маске.
  'Конец...' - колотилось сердце неистово в груди земника. А саму ее заколка жгла лютым пламенем.
  Несся Лиго по кривым улочкам меж куреней, уворачиваясь от сабель да стрел, думал о Мартине с Проком: где-то теперь их найти в этом вареве смерти?
  Споткнулся о бездыханное тело запорога, покатился кубарем - да и вовремя: свистанула сабля торочья прям над самым ухом, но промахнулась. Пролетел мимо на коне своем приземистом вражина, исчез за поворотом, возвращаться не стал.
  А кругом пылали дома деревянные, трещали стены их бревенчатые от пожарища. Дым, шум, крики, вой - настоящий ад. Куда бежать - и не разберешь вовсе.
  И лишь затем понял - бежит он к храму горящему, ноги сами его туда несут.
  - Куда? Стой! Сюда давай! - заорал снова кто-то рядом.
  И дернул земника за руку.
  Обернулся - Бублик стоит, весь в крови перепачканный, разорвана сорочка, от тела пар валит.
  - Тебя-то я и ищу, - говорит, тяжело дыша. - Голота наказал сыскать, хоть из-под земли тебя вынуть!
  И потащил земника в подворотню куда-то. А на место, где они только что были, рухнула крыша горящая пылавшего куреня.
  Лютый холод под ногами - да временами на стылой земле вдруг что-то хлюпает мокро, да теплым отдает. Глядь себе под ноги - о боги! - кровища прям лужами на земле расплескалась. И тает в ней снег...
  Бегут сломя голову - лишь Бублику дорога та ведома. Тащит силком за собой земника, закрывает собой при случае. А ветер воет над головами, свистит в треске пожарища. Гудит огонь алчно, жрет всё подряд на своем пути, никак не насытится. А пьяные от крови торки с клобуками носятся тенями страшными со всех сторон.
  Пробежали всю Сечь, почитай, углами темными, прошмыгнули мимо смерти лютой, увернулись от сабель и стрел.
  Замерли.
  Стоит Бублик в тени куреня тлеющего, выглядывает из-за угла.
  Ага, никого - можно.
  И рванул вперед вновь, таща за собой земника.
  Подбежали к куче мусора - и давай низовик разгребать его.
  - Помогай, - кричит, - чудь лесная, чтоб тебя!..
  Кинулся и Лиго, давай рыться в сорной куче - лишь потом смекнул, что вход в лаз потайной, что Голота рассказывал, разгребают они.
  А вот же и она, крышка заветная, сколочена из досок толстых да жестью вся оббита для прочности.
  Дернул Бублик за ручку ее - распахнулась пасть хода подземного, дохнуло оттуда тленом да сыростью.
  - Лезь давай! - приказывает.
  А сам по сторонам только - зирк-зирк.
  И опять вовремя.
  Выскочили тут из переулка трое торков да черный клобук на волчище, увидели. Завыли страшно - и бросились на низовика с земником.
  - Ну, видать, здесь я последний бой и приму... - прошептал сечевик.
  И толкнул к лазу барздука малого. А сам, сабелькой играючи, вперед пошел.
  Из темноты хода подземного вдруг высунулось лицо Луки Дрозда - и рука крепкая дернула земника вниз.
  - Семак, братушка! - закричал Дрозд. - Я сейчас вот, я туточки!
  - Я сам, Лука-а-а!.. - донес ветер голос Бублика, что схватился намертво с клобуком черным, вышиб его из седла волколачьего, опрокинул на землю и шматовал нещадно. Да кружились еще вокруг вороньем подлым три торка на своих конях - и накрыли собой низовика: только сабли их засверкали над головами.
  - Выполняй... наказ... Голоты... - крикнул хрипло Бублик Семак.
  И поперхнулся кровушкой.
  - Да где ж Мамай-то в конце концов? Где волхвы ваши хваленые? - заорал в сердцах Лиго, прыгая в лаз. - Да что ж такое здесь творится-то? Характерники ваши где?
  - А вот они, все здесь же и рубятся, - сквозь слезы выплюнул Лука Дрозд.
  И задрал подбородок земника.
  А там, наверху, над пламенем пожарищ, своя битва лютая кипела. В вихре белом кружился не снег вовсе - а прозрачные исполины, завывая и хохоча. Многорукие, многокрылые, о семи головах с клыками лязгающими, из пастей своих извергают ветер страшный, что сыплет крупою острою льдистой. Сонмы их, великанов этих чудовищных - от них и буря вся.
  А рубятся с ними девятеро волхвов запорожских - оборотились они в огненных всадников на красных конях, да и скачут по небу, клинками пылающими рдеют. А десятый у них - так сам Мамай: такой же пламенный вершник. Да только силы явно неравные - всё небо, сколь видать его от зарева пожарищ, заполнили собой великаны белые. Ткнешь его мечом - а он в снег рассыпается, развоплощается весь, а затем вихрем завьюжит, закрутится: и снова обретает плоть льдистую уже в другом месте.
  И хоть миг всего видел это земник - а застыла та картина у него в глазах намертво, запечатлилась в памяти до конца жизни: как рубятся с белой погибелью огненные всадники на пламенных конях.
  Хлопнула крышка лаза, загремел тяжелый засов - и потащил за собой куда-то во тьму Лука Дрозд барздука малого. А позади трещало дерево под ударами торков...
  ***
  Прок выскочил из куреня вовремя - запылал он от стрел просмоленных, что впились в камышовую крышу. Полыхнул курень, занялся весь.
  А вокруг - такие же костры горят. Крики, дым, чад, вонь. Суета несусветная вокруг, звон мечей, топот копыт.
  Куда бежать? Где Лиго, где Мартин? Да и где тот лаз, что Голота наказывал искать его?
  Крутнулся старый земник туда-сюда - везде одно и то же: кутерьма кровавая. Неровен час - зашибут и его.
  Схватил за рукав запорога раненого, что ковылял мимо. Заорал ему в лицо:
  - Ты земников видел где, а? Скажи!
  - Тебя вот только вижу, старый пень, - отмахнулся устало низовик, и выдернул изорванный рукав.
  - А куда хоть бежать-то? - крикнул ему в спину барздук.
  - А беги куды хошь, - бросил через плечо сечевик, - смерть всё едино вокруг...
  И захромал по улице, волоча ногу за собой.
  Метались вокруг страшные тени в отблесках пламени - метался по улицам и старый слуга. Догадался потом, что у ворот искать надо хозяина - туда он скорей всего и побежал вслед за Мартином. Может, рубятся где вдвоем?
  И рысцой, пригибаясь, чтоб не заметили, шмыгнул в сторону пристани.
  Да не долго бежал - врезался в сечевиков, что гурьбой отбивались от торков.
  - Куда прешь-то, дурья башка? - орал на земника толстый низовик, отмахиваясь от врагов шестопером. - Гибель прямо здесь ищешь, что ли? Прячься куда-нибудь!
  - Голоту, может, кто видал? - спрашивал у сечевика Пеколс, выглядывая из-за плеча. - А Мартина с Лиго?
  - Да иди ты к ляду, дурень! - кричал на земника низовик. - Ты рехнулся вовсе? Говорю ж тебе - беги!!!
  И толкнул назад барздука.
  Пеколс отшатнулся, зацепился за что-то - и покатился по земле. А когда вскочил - так и замер. Прямо в лицо ему зловонным смрадом сопела морда огромного волколака.
  Медленно поднимал земник глаза - так медленно, как никогда в жизни. А когда наконец поднял их - то задрожал весь: такой лютой ненавистью полыхал взгляд в прорези маски с черепами.
  - Не боисссссь... - зашипел гнусаво мерзкий голос.
  И смуглая когтистая лапа клобука схватила барздука за шиворот, подняла в воздух - и бросила поперек седла, точно мешок с репой.
  - Кавдыгай - воин! - завыл черный клобук - и ему вторил его страшный волколак.
  А затем зверь с черным наездником прыгнул во тьму - и пропал. Низовики даже и поделать ничего не успели.
  ***
  А с Мартином и вовсе всё быстро произошло.
  Отступал он пристани вместе с запорогами, тыкал мечом во все стороны, отмахивался. Да только силы были неравные. То один низовик упадет рядышком, то другой, как сноп сжатый, рухнет.
  Вот и дед Покотило, что пробивался ему навстречу с четырьмя братьями, захлебнулся, закашлялся - накрыла его волна черная. А за ним и все четыре брата - Некрас, Несмеян, Неклюй и Неждан. Косила смерть серпом своим запорогов, обмолачивала цепом безжалостным, снимала свой урожай. Один-одинёшенек скоро земник остался - стоит, выставив клинок впереди себя. Дышит хрипло, тяжело от натуги.
  А вокруг только рожи вражьи косоглазые щерятся, ржут, тычут в него пальцами.
  - А хрен вам в пузо, сволочи... - прошептал молодой барздук.
  И, перехватив меч, кинулся в самую гущу торков.
  - Валио! - зазвенел старинный клич земников.
  Зазвенел - и оборвался тут же.
  Взметнулась чья-то рука с кистенем - и провалился дружинник во мрак...
  --------------------------
  
  ГЛАВА 14
  БЛУЖДАНИЯ БЕЗ ЦЕЛИ
  
  Буран стих.
  Обезлюдела Сечь - лишь сизые дымки гарева струились в пунцовое небо, нависшее над степью да темной рекой.
  Тихо падал снежок с нависших над землею тяжелых серых туч - как будто последнее из себя вытряхивали. Припорошило вокруг белым, присыпало.
  Орда торочья снялась под утро, докончив свое грязное дело. Разбилась на отряды, рассыпалась по Дикому Полю да по острову речному - рыскала, выискивая оставшихся запорогов. Да только те, кто выжил в крошеве том ночном, как сквозь землю канули - ни души.
  А так оно и было - попрятались по плавням да по схронам тайным низовики, растворились. Сбежали ходами подземными кто куда. Ждали, когда враг уйдет, насытившись - ждали, чтобы снова вернуться.
  Не впервой Сечь супостаты рушили - не в первый раз ее и восстанавливать. Дай только время.
  За несколько верст от берега, на левой стороне Непры-реки, в овраге глубоком, заросшем чащами, тихо скрипнула дверца. Посыпалась земля с шорохом - и из тайного лаза осторожно выглянул Лука Дрозд.
  Осмотрелся, принюхался. Безмолвно вокруг - только вдалеке где-то воронье каркает. Вышел на свет божий низовик - весь в паутине, глиной перемазанный. И, обернувшись, прошептал:
  - Сидите тихо, сударь, как мышка - сейчас я всё обведаю вокруг.
  И пропал в зарослях.
  Задувал ветерок стылый в щели у тайной дверцы, что схоронилась в кустах на склоне оврага степного, шевелил ветки терна да лещинника - голые, с опавшими листьями. Смотрел Лиго через прорехи дверные на тусклый свет. Глядел - а света-то и не видел вовсе: застелила глаза поволока туманная, слезы капали предательски. Вот тебе и конец пути - или начало нового?
  Лишь через час вернулся низовик, мрачный весь.
  - Ну что, сударь, - сказал негромко, - дела наши не хороши, но и неплохи вовсе. Торки покамест вокруг рыскают и вынюхивают - но на наш след не напали еще. В ходах подземных погоня запутается - сами же видели, какое там хитросплетение. А по степи опасно сейчас идти, пока орда не разбежится вся. Так что перебыть надо нам здесь, переждать - авось кто еще из своих прибьётся, приблудится. Сидим здесь до вечера - а там и видно будет.
  - А дальше-то что? - спросил земник. - Куда теперь?
  - Поживем - увидим, - беззаботно пожал плечами сечевик. - Я и не из таких передряг выкручивался - как-нибудь и в этот раз пронесет.
  Посмотрел на него молча Лиго - не сказал больше ничего. Скукожился весь, обнял колени - да и сидел так на охапке хвороста, дрожал: то ли от холода, то ли от злости, то ли от бессилия своего.
  А к полудню появился Голота - приволок с собой одноглазого Кудрю Жука, всего обгорелого, с головой перевязанной. Злой был бродник, страшный, в пятнах крови весь, одежда разорвана во многих местах - но, увидев земника, оттаял словно: прорезала улыбка закопченное лицо витязя, глаза сверкнули радостью.
  Обнял Голота Лиго Бирзулиса, прижал к себе, держал крепко, боясь отпустить. А потом шептались вчетвером до вечера, рассказывая, что с каждым произошло. Поведал Дрозд, как Бублик погиб, прикрывая их отход - а Жук рассказал, что видел сам, как Мартин на пристани рубился, да как попал в окружение. Не выжил, наверное, после этого он. А Голота передал, что слышал от других запорогов про Пеколса - будто бы его клобук черный с собой в плен уволок.
  Застонал Лиго, закричать хотел от горя - да вовремя спохватился. Нет друзей больше его верных, с которыми от самого Земиголья шли: теперь он один, сам, как перст в этом мире чужом. Зачем же и жить тогда? Смысл какой был всей этой дороги дальней и трудной?
  Не видел ничего Лиго, слышать больше ничего не хотел. Стояли перед глазами улыбающийся Мартин Бубилас да Прок Пеколс с взъерошенной головой - как будто сердце у земника вырвали и растоптали.
  Наверное, где-то там, далеко, в Подгорной стране вскинулась дева подземная, дочь владыки берендеев - нет больше мужа у нее. Душою Хильда почувствует, что отобрала судьба у нее суженого. А вот кто, кроме Лиго, вспомнит чудака Пеколса? Разве что Брыль помянет словом добрым каким непутевого племянника да слугу его старого. Нет больше жизни - остановилась она. Всё напрасно было до этого, всё зря. Дорога оказалась в никуда.
  Не сразу и понял земник, что его кто-то тормошит.
  - Эй, сударь, есть будете? - спрашивал Лука Дрозд.
  Поднял на него глаза свои, слезами затуманенные, земник - и сказал:
  - Да какой там есть... Тут дышать совсем не хочется - жить тошно!
  И махнул рукой.
  Подскочил к нему Голота вдруг - и как треснул пощечину звонкую: аж голова у барздука мотнулась из стороны в сторону.
  - Жить, говоришь, не хочется, да? - зашипел бродник яростно. - А Бублику вот хотелось - а ради тебя он погиб! И не только он - скольких ты попутчиков потерял за всё время? А Сечь вся низовая запорожская за что полегла? Не думал? То-то же! Сиди и не раскисай - держи себя в руках!
  - Да зачем же жить, Голота? - нисколько не обозлившись на затрещину, спросил Лиго. - Зачем? Всё без толку! Шли на Сечь, верили - вот-вот дойдем, вот-вот всё образуется. Цель была великая - донести заколку бесценную, передать от волхвов северных волхвам южным. А теперь и передавать некому. Что делать? Скажи!
  - Твоя судьба богам только и ведома! - отрезал бродник зло. - Раз жив остался да заколку сохранил - значит, есть в том какое-то провидение. И не нам судить, почему всё так произошло. Уразумел?
  - Ну, а дальше-то что? - не унимался Лиго. - Куда теперь идти - кругом одна пустыня. Приехали, как говорится...
  И махнул рукой.
  Голота задумался, а потом, помолчав, сказал:
  - Значит так, сударь мой странник - дорога твоя, думаю, еще не окончена, а лишь совершила крутой поворот. Что делать - я тебе сейчас скажу. Сперва мы отсюда подальше выберемся - и будем прятать тебя на хуторах да зимовниках степных, чтоб врагу в зубы ты не достался. А если боги смилостивятся, то со временем всё образуется. Не может такого быть, чтобы не было выхода! Так что терпи и жди - время лечит!
  И отвернулся.
  А ночью пришли волколаки с торками - рыскали по оврагу, хотели найти сидьбу запорогов, сбежавших с Сечи. Низовики с земником сидели тихо-претихо в своем тайнике - лишь Голота один шептал заговор древний: 'А отведу я вам очи злые, туман-морок напущу, чтобы уши не слышали, а глаза не видели. Замкну лихие пасти запорами крепкими - а ключи выкину в синее море да через правое плечо...'
  Перешерстили всё, как им казалось, торки - и убрались восвояси, никого не обнаружив.
  ***
  Пустыня. Вокруг одна равнина белая, безмолвная - зима в степи. Небо мрачное висит чуть ли не над головой, тучи серые задевают клубами своими вершины голых холмов и курганов. Пронзительный стылый ветер временами хлещет плетками в лицо - а потом затихает, утихомиривается.
  Раздобыли где-то Голота с Дроздом коней маленьких, мышастых, людоловами прирученных. Приволокли и одежу их зимнюю торочью, от холодов зимних чтоб уберечься, облачились в нее. Едут втроем - да еще один впереди выскакивает на могилы степные, чтобы осмотреться, знаки подает, свободна ли дальше дорога. Ни дать, ни взять торки, отбившиеся от своих, ежели посмотреть издалека.
  Трясется молча Лиго на коньке своем приземистом, копыта которого тряпьем обмотаны для беззвучности. Сидит угрюмый, закутавшись в вонючий овечий тулуп, на лапы свои гусиные постолы из шкуры звериной натянул, на самый лоб шапку мохнатую нахлобучил. Так и пробираются степью подальше от Непры-реки, холодному солнцу навстречу.
  - Лучше, конечно, на север было бы пробиваться, в сторону Загорья, чтоб у берендеев укрыться, или даже на запад, к дивам на Бел-Дунай, поближе к Вилиным горам, - говаривал Голота. - Да вот ни через Непру-реку сейчас не переправиться, ни на закат солнца не дойти. Перекрыты заставами там все дороги - отлавливают народ, что с Сечи сбежал да и думает перепрятаться пока до весны в лесах. Так что, как ни крути, а нам пока путь один - на восход лежит.
  - Ага, прямо торкам в пасть, - сказал Лиго. - Не лучше уж тогда было бы сразу сдаться им?
  - К дивам да, было бы правильней, - соглашался Голота, - уж они-то придумали бы, что делать с заколкой дальше. Но ведь так и враги думают - а мы их перехитрим малость, покружим по Дикому Полю, усыпим их бдительность. Кому в голову придет, что мы у них прям под носом околачиваемся? А когда всё успокоится - тогда и к дивам проберемся по-тихому, будем решать, как быть.
  Похоже, что у Голоты в голове стали созревать какие-то хитроумные мысли да задумки - но только земника в них он не посвящал.
  Огни по вечерам разводили в ямах, накрывали сверху, чтоб не видать отблесков было во тьме издалека. И, приготовив ужин, сразу же тушили их. Ночевали, часто попросту зарывшись в снег. Вот она, кочевая жизнь степного бродяги - докатился земник, как говорится. Оттого и угрюм был, неразговорчив, ехал, нахохлившись.
  Голота не донимал Лиго больше разговорами - просто делал своё дело, как сам понимал. Выжидал, наверное, чего-то, на судьбу надеялся - раз завязала она такой узелок, значит, и развязать сама должна.
  Так оно и случилось.
  Завывал ветруган среди огромных глыб, что стоймя стояли да навалены были кругом - въезжали в какое-то урочище древнее, россыпь валунов громадных посреди степи, что раскиданы были вперемешку и так, и эдак. Вздымались пики гранитные прямо из-под земли, один на другого налезли. Как одинокий остров каменный из моря торчит - так и место это на белой равнине выглядело, окруженное со всех сторон голой заснеженной пустошью, подернутой рябью холмов.
  Чуть слышно топотали кони обмотанными копытами, начинало темнеть.
  - Хорошая остановка для ночлега, - сказал бродник. - Здесь укрыться запросто можно - хоть огня-то разведем настоящего за сколько дней! Отогреемся вволю.
  - А что за местность такая странная? - спросил наконец-то Лиго. - Как называется?
  - Каменными могилами кличут их, - ответил Голота. - Древнее место, таинственное. Нечисть сюда, будь она неладна, суется редко - лишь по большой нужде. Сказывают, что в старину седую здесь волхвы и чародеи светлые со всей степи собирались - да и хоронили их затем здесь. Потому и называют урочище могилами каменными - а души тех волхвов древних и стерегут эти края. Так что здесь, думаю, мы будем в безопасности - отдохнем спокойно какое-то время.
  Опускалась ночь сверху, сползала вниз по каменным утесам, что клыками торчали из земли. А вместе со сгущавшимся мраком вдруг стали мерцать и камни древние - засветились тускло изнутри, чуть видно. Перебегают по ним огоньки малые, искорками играются - бледно сияние их, а всё же есть.
  - Смотри, смотри, Голота, - зашептал земник, поравнявшись с бродником и трогая его за рукав. - Что это за огоньки чудные такие? Может, снег или иней в отблесках света отражаются? Или мерещится всё это мне?
  Голота только усмехнулся.
  - Нет, Лиго, тебе не кажется, - усмехнулся бродник. - Тут камни взаправду светятся - место такое чародейское. Кто говорит, что это души волхвов тех древних, что здесь упокоены, о себе дают знать - а кто рассказывает, что камни сами по себе не простые: за день они свет солнечный впитывают, а ночью отпускают его на волю. Вот оно как!
  - Я такие камни видел в Подгорной стране у берендеев, - сказал Лиго. - Так то далеко - и глубоко-глубоко под землей! А здесь ведь степь...
  - А ведь и говорят так, что глыбы эти выворочены чуть ли не со дна земли, - ответил, придержав коня, бродник - и посмотрел на земника. - Сейчас зима кругом, это камни еще слабо светятся - солнца нет почти, не видно из-за туч. А летом здесь такое сияние по ночам стоит - что ого-го! Утесы эти, особливо после яркого и жаркого дня, видать в темноте вечером верст за полста! Непростые камни, особые - другое всякое за ними тоже замечалось.
  - Что, к примеру? - спросил снова барздук.
  - Ну, хворь всякую выгонять могут, - подумав, сказал Голота. - А еще говорят, что ежели заночевать в этом месте, на камнях светящихся - сны вещие приснятся. Так-то!
  Лиго глянул на бродника - и горько улыбнулся:
  - Так ты, Голота, меня сюда заведомо притащил, чтобы на будущее погадать? Сам сна вещего хочешь - или мне его ждать?
  - Это уж как получится, - невозмутимо ответил бродник.
  А затем добавил:
  - Правда, долго здесь находиться нельзя - день-два, ну три самое большее. А то от этих камней колдовских голова начинает болеть, звуки всякие мерещатся, видения какие-то грезятся - эдак простому человеку умом тронуться можно, свихнуться насовсем. Только волхвы здесь могут находиться долго - обычному смертному никак не выдержать той силы древней, что прёт из-под земли, из глыб этих зачарованных. Так что не рассчитывай надолго здесь остаться - пару ночей перебудем, а там...
  И не досказал.
  Громко хлипнула выпь, расхохоталась вдалеке - понеслось эхо между камнями, застучалось в их стены, да и растаяло вскоре.
  Бродник замер - и поднял руку: стой! внимание!
  Барздук и одноглазый низовик осадили коней.
  Стоят три всадника недвижно, слушают тишину - только пар из ноздрей скакунов их мышастых вырывается.
  И снова - ух-ух-ух, ха-ха-ха - заябедничала выпь. То Лука Дрозд, отправленный вперед на разведку, подавал знаки товарищам.
  Голота обернулся и сказал:
  - Кажется, всё чисто - иначе волком Дрозд завыл бы! Едем!
  И тронул коня.
  Да только вот чем дальше они продвигались, тем напряженнее становились лица у сечевиков. Потянуло вдруг, ни с того, ни с сего, дымком от очага - а откуда ж ему тут взяться-то? Когда это Лука поспел огонь здесь так быстро соорудить?
  Не нравилось это всё Голоте, ой как не нравилось.
  Тихо звякнул меч, освобождаясь от ножен. Спешился бродник - и спутникам своим показал: делай, как я, да смотри в оба.
  Крался неслышной тенью вперед витязь, ужом промеж камней проскальзывал. А чуть правее так же тихо струился призраком одноглазый товарищ его, Кудря Жук.
  Шли к пещере они, из которой дымком потянуло - скоро уже и отблески огонька видно стало. Текут пластуны по земле, вжимаясь в камни, сливаются в сумраке ночи с валунами вокруг.
  Да только вот бац! - веселый голос Луки Дрозда всё оборвал:
  - А выходьте, паны-молодцы, на свет - здесь все свои!
  И тихо рассмеялся.
  Выдохнули облегченно сечевики, показались из-за камней, кликнули Лиго - и вошли в пещеру, огнем озаренную.
  Сидит по ту сторону очага Лука Дрозд, улыбается - а спиной к ним какой-то витязь высокий, тоже из низовиков: сразу и не разберешь, кто.
  - Ну, вечерять будем? - говорит до боли знакомым голосом. - Насилу вас здесь дождался!
  Лиго так и подпрыгнул, не веря ушам своим.
  Витязь поднялся, отряхнулся - и повернулся к путникам.
  И перед глазами земника и низовиков предстал Мамай со своей неизменной трубкой в белоснежных зубах под черными смолистыми усами.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 15
  В ПЛЕНУ У ТОРКОВ
  
  Стонала засыпанная белой холодной порошей степь - орда шла на Загорье.
  Скрипели огромные колеса войлочных кибиток, поставленные на возы, ржали кони, ревели волы. Торки верхом сновали туда-сюда, перекликивались гортанными голосами. Начало похода было удачным - разбита, уничтожена Сечь запорогов, колом стоявшая в горле у степняков, сидевшая у них занозой в заднице: вечная угроза их налетам и наскокам на людские поселения. Радовалась нечисть разгрому южной твердыни волхвов, праздновала победу. Никто не считал у торков погибших в ночной битве воинов - не принято было. Сколько их там полегло в холодных водах Непры-реки да в сече с низовиками? Тысяча? Две? Или десять тысяч? Кому это надо, считать павших. Да и зачем? Орда есть орда - как стая саранчи, сжирающая все на своем пути, не считается с потерями, так и торки вели себя точно также.
  Радовались победе косоглазые твари, ухмылялись. Заручились поддержкой могущественных сил из темного Готского царства далекой Тьмутаракани, где правил черный чародей, дракон-оборотень, владыка Сигурд, их давний союзник. Сновали между кочевой торочьей столицей, Шаруканью, и темным готским градом у Сурожского моря, гонцы да посланники, обменивались вестями. И потому, когда пришла новость о том, что та самая реликвия, за которой так долго охотился черный чародей, самый величайший из колдунов времен Лихолеться, сама идет в руки к нему, упускать такую возможность было нельзя. Много, слишком много сил было брошено на то, чтобы завладеть последним осколком перунита, оставшегося от древнего оружия светлых богов.
  Далеко протянулись щупальцы Сигурда, темного владыки, продавшего свою душу вековечному Злу. Ради бесконечной власти над миром оборотень-дракон протянул свою когтистую лапу над ним, дотянувшись даже до севера. Рассеяны Дивы, прямые потомки богов, извечные противники древней тьмы. Нет подавно и самих богов - ушли давно в небесный ирий. Кто же сможет тогда противостоять Злу? Волхвы, хранители древних знаний? Тогда уничтожим и их - и воцарится вечный мрак над окрестными землями: ибо дракону положено собирать и охранять злато. А золото и есть власть, самая сильная власть во все времена.
  Пала Аркона на древнем Руяне - оплот волхвов севера. Руками кровавого Ордена Меченосцев, взлелеянного Злом на берегах Свияжского моря, разбита она. Сожжены храмы светлых богов, захвачены их сокровища. А еще раньше исподволь была подточена сила великой державы Русколань - давно растоптана она, стерта с лица земли. Теперь вот пала и Сечь... Тают последние островки светлых сил в океане разливающегося по земле Зла - некому и нечем противостоять ему. Почти нечем - ибо умудрились в последний миг волхвы исхитриться и спрятать, вынести с собой с Арконы частицу древнего перунита. Уничтожь или захвати ее - и всё, ничто более не будет угрожать власти темного чародея: зальет чернота и мрак всё на вечные времена.
  Сопротивляются до последнего светлые силы - никак не могут поверить, что битва проиграна. Ночь всегда сменяет день - а день богов был длинным, слишком длинным: наступает время вечной ночи. Зачем же тогда оттягивать ее приход? Не хотят поверить в свой проигрыш упрямцы от светлых сил, сопротивляются - да только вот удавка всё туже сжимается: еще немного, еще чуть-чуть. С каким-то дьявольским удовольствием затягивал петлю на их шее черный властелин Тьмутаракани - где медленно и помалу, получая истинное наслаждение от мучений жертв, а где сразу да рывком, когда сопротивление надо было сломить сразу и бесповоротно.
  Ах, увели у него из-под носа перунит последние северные волхвы? Ну что ж, тем хуже для них - охота объявлена. Посмотрим, где он всплывет в итоге.
  И святыня с Арконы объявилась через время - в землях земников, вредной маленькой нелюди, до которой темному владыке и дела-то особого не было. Ну, забилась чудь эта волшебная в леса, сидит себе там, носа оттуда не кажет - до поры, до времени не будем ее трогать. Думалось, выкурим ее после, когда с остальными прислужниками богов разберемся. А будет наглеть - орды волколколаков снова загонят земников в глухие чащобы.
  Но что-то пошло не так. Заключили барздуки с людьми из Неманского княжества союз, не раз били нечисть, прислужников черного властелина - а виной всему была Аркона, гордо возвышавшая златоглавые маковки своих храмов посреди Свияжского моря. Там, именно там плели волхвы свои заговоры против наступления Зла, оттуда противостояли Тьме. Их это рук дело - больше некому. Ну, что ж тогда, значит, поплатятся они за это. И будто из ниоткуда на берегах северного моря выросли мрачные замки меченосцев - орудие против светлых волхвов Руяна, а заодно и против людей с земниками. Чарами злобного колдуна Гримуара те крепости были отстроены - что не по воле своей, а по прихоти Тьмы изначальной был союзником Сигурда, а не только соперником.
  Набрал, впитал в себя со временем Орден силу темную крепкую - справился со своей задачей, для которой и был создан. Нет больше Арконы - уже и пепел развеялся над морскими волнам. Осталось меченосцам раздавить поклонников светлых богов на другой стороне Свияжского моря - в набирающей мощь Неманской державе. Засели там вайделоты, ученики да приятели руянских жрецов, переняли от них знания древние, осмелели настолько, что вознамерились скинуть в студеные морские воды всех меченосцев во главе с Гримуаром мерзким, а затем обратить свои взоры на юг - и разобраться с ним, с самим великим Черным Властелином, с Сигурдом-драконом. Да только вот переиграл всех он, перехитрил - еще столетия назад подточил изнутри Русколань, разрушил ее: единственную державу, которая могла противостоять его вечной власти. Теперь вот и до Руяна добрался. Что там еще осталось? Какие-то мелкие княжества да разбросанные то тут, то там от моря до моря одинокие крепости противников Зла? Не противники они Сигуруд, Черному Властелину - пусть даже не тешат себя надеждами. Ночь приближается - вот-вот тьма проглотит и их.
  Да что-то пошло не так - спасли из огня да цепких лап меченосцев волхвы перунит, сталь Вышня Святовита. Оттягивается наступление мрака - и вечной власти Зла. И пока не будет уничтожен он, осколок оружия светлых богов, ночь не наступит.
  На поиски той реликвии и были брошены великие силы - сбилась вся нечисть с ног. И всплыл-таки перунит в Неманском краю, объявился - а значит, подписала себе приговор и держава Неманская вместе с маленьким вредным народцем земников. Да только вот и тут незадача - разбиты рати волколаков у Синей пущи, рассеяны упрямыми бородачами. Да еще людишки местные меченосцам противостоят стойко, держатся за свою умирающую светлую старину. Значит, будут непокорные сметены вскорости с лица земли - дай только время. Одно только радует Сигурда, черного владыку - нет у тех вайделотов даже десятой доли той силы и могущества, как у руянских волхвов: ничего не смогут они поделать с перунитом. А значит, будут искать союзников себе более сильных в древней волшбе, чем сами.
  Боялся Сигурд лишь Дивов, до конца не уничтоженных. Опасался, что если перунит попадет к ним в руки - смогут они из него вновь отковать древнее оружие божье. Зашатался трон под черным владыкой, поколебался значительно. Нельзя было этого допустить - перунит во что бы то ни стало должен быть захвачен.
  И, словно в оправдание предчувствий темного властелина, решили вайделоты отправить перунит из Неманского края на юг - мол, есть ковали волшебные на самой Сечи, основанной южными волхвами после падения Русколани в подбрюшье у Сигурда посреди Дикого Поля, под носом у мрачной Готской державы. Не верил до последнего этим вестям дракон-оборотень, думал, для отвода глаз идут на Сечь чародей из низовиков с чудью лесной, которой по чистой случайности перунит достался. А сама цель вовсе не Сечь была - а Дивы, что еще обретаются на южных склонах Лесистых гор. А потому и допустить этого никак нельзя было.
  Расставлены были заставы, заготовлены западни многочисленные, чтобы не пропустить на юг, к Дивам, посланников неманских вайделотов с волшебным перунитом. И, поняв, что сечевой чародей с земниками пойдут подземным путем, заготовлена на них и там была ловушка.
  И вновь неудача - разбиты рати нечисти в стране берендеев, о которых и память даже почти стерлась. Разбиты, уничтожены полностью - а сама подгорная чудь будто из мертвых воскресла. Загремели отголоски битвы великой подземной по всем окрестным краям - взъярился Сигурд в своих далеких Драконьих горах в мрачной Готской державе. Что-то было не так, он чувствовал - но не мог до конца понять, что же именно. Ясно было одно - светлые силы сплели какой-то хитроумный заговор против него, черного владыки. И Дивы в нем явно были замешаны - вот-вот достанется им перунит.
  И когда этого не произошло, черный владыка опешил - почему же так? Что стряслось? Ведь Дивы сами лишились последней своей возможности. Неужели всё, отказались они от вековечной борьбы, полностью обессилев? Хотят спокойно уйти в свой ирий вслед за древними богами?
  Что-то было не так...
  И когда чародей с земниками всё шел и шел упрямо юг, Сигурд наконец поверил в задумки вайделотов. Поверил - и долго, очень долго страшно хохотал, вцепившись когтистыми лапами в свой драконий трон. Неужели эти тупые, самонадеянные глупцы возомнили о себе, что прямо у него под носом, на Сечи, им удастся выковать древнее оружие против него?
  Долго смеялся черный владыка - дрожали Драконьи горы вокруг его мрачного замка в далекой Тьмутаракани. Тряслись от страха и ужаса все подданные темного властелина, гадали, к чему это может привести, не понимали причины такого веселья оборотня-дракона.
  А радоваться ему есть от чего - всё, ловушка захлопнулась! Пусть дойдут в свою Сечь эти дураки, пусть сами затянут петлю на своих шеях. Ночь наступает - остался последний шаг сделать во тьму.
  А потому и был дан наказ нечисти до самой Сечи больше не трогать самонадеянных странников - оттого и дорога туда была свободна от засад. А зачем они нужны, когда сама крепость последних южных волхвов превратится для них же в свою собственную западню и могилу?
  А затем... А затем появилась орда и снежный буран - а Сечь исчезла. Стерта она теперь с лица земли, одни пепелища от нее, как и от Арконы, ветер теперь разносит. Остается только додавить разбежавшихся, как клопы во все стороны, сечевиков, да разобраться затем с последними непокорными народами. Всё, капкан захлопнулся - ночь настала. А вместе с ней и зима.
  Главной целью Сигурда в нападении на Сечь был перунит - а торочьей орде взамен отдали на растерзание все окрестные земли. Таков был уговор между драконом-оборотнем и Шаруканью: черный властелин помогает торкам своим колдовством в сражении с запорожскими чародеями - а степная нечисть, не считаясь с потерями своих, громит и сжигает Сечь, получая затем право всласть пограбить и поубивать всё на своем пути.. А потому и шла теперь орда на Загорье - степи стонали.
  Только вот Сигурд свой приз так пока и не получил...
  ***
  - Я куда тебе с-с-сказал дос-с-с-ставить пленников? - шипел гнусавый голос за войлочной стенкой кибитки.
  - Пленники - мои! - рявкнул другой, гортанный. - Кавдыгай - воин! Берет, что хочет!
  - Не зарывайся, Кавдыгай! - шипел первый. - Уговор ес-с-с-сть уговор - пленников нужно дос-с-с-ставить в Тьмутаракань...
  - Владыке Сигурду нужны не они - а та самая вещь, которую ты ищешь! - отрезал гортанный голос. - Вот и ищи ее сам!
  - Я ис-с-с-скал, - гнусавил первый голос, - да только ты со с-с-своими ребятами так там всё вытоптал, что черт ногу с-с-с-сломит!
  - Плохо искал - там она должна быть! Там! - ругался второй. - Я - воин! Я не роюсь в объедках - и не разбираю завалы!
  - У этой мелюзги точно ничего не было с с-с-с-собою? - снова шипел первый голос.
  - Точно!
  - Ты хорошо с-с-смотрел?
  Гортанный голос заржал:
  - Ну, разве что осталось вскрыть им брюхо да покопаться в их вонючих кишках - может, там они ее припрятали, в своем дерьме!
  - Ес-с-с-сли надо, будешь у меня не только завалы разбирать - но и в г...вне копатьс-с-ся! - шипел первый. - Отдай пленников мне!
  - Я же тебе сказал - они мои! Мы Сечь взяли? Взяли! Я положил там кучу своих ребят, славных торков! За что они погибли? Чтобы всё, что мы награбили, взять и тебе отдать?
  - Не всё - а только одно, - злился гнусавый. - Ради этого всё было затеяно!
  - Вещи этой там не было! И у этих дрыщей тоже! Ищи сам теперь. Я сказал!
  - Тогда отдай мне мелочь эту - и дело с-с-с концом! - настаивал шипящий голос.
  - Я двоих на одно не меняю! - отрезал гортанный. - Всё, иди!
  - С-с-смотри, Кавдыгай, с огнем играеш-ш-шь! - яростно зашипел первый голос.
  - Я как раз смотрю! А вот если я башку тебе снесу - тебе точно смотреть нечем будет! И к кибитке больше не приближайся! Увидят мои ребята тебя здесь - пеняй на себя! Иди, я сказал!
  Раздалась неразборчивая ругань, затем кто-то сплюнул зло - и послышался удаляющийся топот копыт.
  Прок Пеколс сидел, ни жив, ни мертв - и прислушивался к разговору за толстым войлоком. Потому что в очередной раз решалась его судьба, которая сыграла злую шутку со старым земником. Да и не только с ним.
  - Пить...пить... - раздался из-под кучи грязного тряпья слабый голос.
  - Сейчас, Мартин, сейчас... - заторопился барздук и полез зачерпнуть воды в лоханку, стоявшую у входа в кибитку.
  Вода была вонючей, затхлой, да еще вдобавок расплескалась вся от вечной тряски по холодной степи.
  Набрав густой, как жидкая слизь, влаги, Пеколс пошел было назад - но в этот миг кибитка снова дернулась: опять тронулись в путь.
  Старый земник споткнулся, расплескал воду, не донес ее до своего товарища.
  - Пить... - снова застонал Мартин.
  Пеколс чертыхнулся - и вновь пошел к лоханке, придерживаясь за трясующуюся стенку из войлока.
  И лишь со второй попытки Проку удалось донести воды до Мартина.
  Пил дружинник долго, жадно, большими глотками. По его изможденному почерневшему лицу вода стекала тонкими струйками. А закончив, олепил наконец свои растрескавшиеся губы от выщербленного надколотого глиняного ковша.
  - Спасибо, старина, - слабым голосом сказал Мартин, а затем, откинувшись в свою кучу наполовину сгнившей ветоши, прошептал: - Сейчас день или еще утро?
  - Вроде бы за полдень перевалило, - ответил Прок. - А там кто его разберет - сидим в этой вонючей коробке, света белого не видим.
  И, поправив тряпье под замотанной, с засохшими струпьями крови, головой молодого земника, заботливо спросил:
  - Как чувствуешь себя, Мартин? Уже не морозит?
  Дружинник слабо улыбнулся:
  - Нет, уже лучше намного. Хотя холодно все равно.
  - Ну, зима все-таки, - попытался пошутить Пеколс. - Тепло летом будет.
  - Будет ли оно, это лето? - сказал дружинник. - Мы-то уж точно не доживем до него...
  И закрыл свои воспаленные глаза.
  - Эх, если бы у меня была с собой моя сумка с травами да кореньями, я бы тебя живо на ноги бы поставил, - в сердцах проворчал старый земник.
  - Да причем здесь сумка, Прок, - прошептал Мартин. - Дело-то не в ней вовсе. Жаль, что всё это напрасно...
  - Ты это, перестань! - вдруг возмутился Пеколс. - Перестань, слышишь! Мы живы - а ты так вообще, почитай, с того свету выбрался!
  - Выбрался...- слабо улыбнулся, так и не раскрывая глаз, молодой земник - и в словах его зазвучала горечь: - А для чего? Чтобы снова туда вернуться? Лучше бы в сече тогда погиб... Зря, эх, всё зря...
  И замолчал. А через минуту Прок понял, что Мартин уже спит - или снова провалился в своё болезненное забытье?
  Вот уж сколько дней прошло с той страшной ночи в Сечи. Ночи, которую старый земник, покуда будет жив, никогда не забудет.
  Схватил его тогда черный клобук поперек седла - и умчал с собою в непроглядную тьму. Ни сил, ни желания сопротивляться у барздука и вовсе не было: оцепенел весь. Будто кукла тряпичная или куль с репой трясся он на вздыбившем шерсть огромном волколаке - да слышал довольный гогот своего пленителя в черной маске с намалеванными черепами.
  Что было потом, старый земник помнил плохо - точнее, и вспоминать даже не хотел. Было и стыдно, и больно - бросили его торки в круг костров, ржали, потешаясь. Сорвали всю одежду, перерыв каждую складку. Орали в лицо зловонными смрадными пастями с желтыми клыками:
  - Где она? Где?
  Били, кололи ножами, измывались всячески, бороду даже подожгли - слава богам, не сгорела вся, только вспыхнула да и потухла тут же.
  Катался по стылой земле старый земник, захлебывался криком и слезами. И лишь под утро, поняв, что взяли не того, клобуки угомонились. Схватили его и поволокли куда-то - а потом вот в кибитку эту вонючую бросили: и одежду его изорванную в лицо следом кинули.
  - Когда я тебя поджаривать буду да жрать по кусочкам, тогда ты, падаль, мне всё и расскажешь, - ухмыльнулся злорадно большой черный клобук, Кавдыгай. - А так пока посиди здесь, подумай. Может, вспомнишь еще чего...
  И ушел.
  Весь день протрясся и проплакал от бессилия своего Пеколс, вздрагивал каждый раз, когда рядом слышал шаги торков. Даже на раны от издевательств внимания не обращал - так было горько и обидно на душе.
  А вечером в кибитку швырнули и едва живого Мартина - нашли где-то его среди павших защитников Сечи, добить сперва по ошибке хотели. Да тут вмешался Кавдыгай этот проклятый, успел.
  А следующей ночью... Земник закрыл глаза и сжался весь от воспоминаний - лицо его исказил ужас. Но память билась упрямой птицей, вырывалась на волю - ничего не мог с ней поделать барздук, ничего. А потому и приходилось снова и снова, как страшную книгу, перелистывать ее вновь.
  И в который раз, закрыв глаза, видел, как следующей ночью вошел в кибитку этот, второй, с гнусавым голосом. Вошел - и молчит. Сопит только. А лица и не видно вовсе - скрывает его капюшон от плаща черного, да угольки глаз страшно горят в этом пятне тьмы под накидкой. И ужас от него леденящий - да такой, что и поделать ничего не можешь с собой: ни воли, ни сил к сопротивлению не остается.
  Постоял, посмотрел - потом повернулся к Кавдыгаю этому, что у входа в кибитку маячил, и прогнусавил мерзко:
  - Они - да не они! Третий где?
  - Кавдыгай - воин! - заржал черный клобук. - Прибили, наверное, третьего!
  - Мне не до с-с-смеху... - как зашипит гадюкой страшный незнакомец в плаще. - Третьего не с-с-с-схватил, вещ-щ-щ-щь не дос-с-с-с-стал!
  И потом, помолчав, добавил:
  - Этих двои я у тебя забираю, ш-ш-ш...
  Кавдыгай тогда и вскинулся весь от ярости, аж зубами заклацал.
  - Волка тебе в пасть, Гуннар! - рычит. - Пленники - мои! Я - воин! Я свою добычу просто так не отдаю!
  - Тогда где вещ-щ-щь? - снова шипит гнусавый незнакомец.
  - Иди и ищи сам! - рявкнул клобук. - У этих двоих ее точно нет!
  - Тогда я сам с-с-с ними поговорю, - гнусавит мерзко и идет: будто тень огромная всю кибитку заполонила.
  Стоит, нависает сверху, сопит с присвистом.
  А потом схватил голову земника стальными лапами, будто обручами стянул ее - и смотрит в глаза своими красными раскаленными угольями, да так, словно выжигает всё внутри.
  Забился от боли страшной старый земник, закричал - и потерял сознание. А когда пришел в себя, увидел, как черный незнакомец уже от чуть живого Мартина отходит.
  - Нет у них вещ-щ-щи! - шипит Кавдыгаю. - Не тех взял, ш-ш-ш...
  - А я тебе говорил, - рычит клобук, - что не было у них ничего! И где третий ихний, старик не знает. Когда мои ребята, Ипай да Чилбук, разговаривают - ничего от них не скроешь!
  И заржал страшно.
  - Кормить и поить - чтоб не с-с-сдохли... - распорядился черный незнакомец. - Я пос-с-с-сле вернус-с-с-сь...
  И исчез куда-то - сколько дней вот уж его земник больше не видел. А после сегодняшней перепалки у кибитки Пеколс понял, что объявился он вновь - и ничего хорошего это барздукам вовсе не сулит.
  Все это время старый земник пытался забыться и даже не думать, что же будет дальше. Всего себя посвятил заботам о Мартине, хлопотал над ним, выхаживал. Да только вот для чего? Для новых пыток торочьих - или для тьмутараканских заплечных делов мастеров?
  Не хотел, боялся даже помыслить старый земник, что ждет их, двоих пленных барздуков, впереди. Никакого просвета - одна только тьма. И лишь слабой искрой брезжила надежда, что раз до сих пор ни тела Лиго враги не нашли, ни заколки - значит, смог спастись каким-то образом его хозяин, избегнул и смерти лютой, и плена позорного.
  Этим и жил Пеколс все последние дни.
  ***
  Развязка наступила ночью, когда орда остановилась на привал.
  Зажглись по степи, сколько хватало глаз, огни бесчисленного воинства нечисти. Разнеслись предсмертные крики коней да волов, коих степняки кололи на ужин. Задымились котлы огромные, зачадило варевом смрадным. Смеялись и ржали торки, устраивали потасовки с поножовщиной. Предвкушали скорый набег на земли Загорья, собирались пожрать его, как саранча всё на своем пути.
  Ну и что с того, что платили исправно дань загоряне орде? Платили - да недоплачивали, считала нечисть. Давно, ой давно связывал ей руки черный властелин - и вот наконец-то дал отмашку.
  Запылают скоро хутора да поселения загорянские, заголосят в испуге людишки мерзкие, разбегаясь оттуда по лесам и чащобам своим, заплачут вдовы да девицы пленные - некому больше будет перехватывать вереницы невольников в Диком Поле. Сожгли, спалили дотла ненавистную Сечь торки. Скоро, ой скоро уже не кониной с говядиной будут набивать свои животы круглые косоглазые торки - будет скоро в их котлах вариться и кое-что повкусней да послаже звериного мяса. Облизывались торки, предчувствуя, как человечинкой будут вскорости лакомиться, нежной да вкусной. Отъедятся плотью людской, обопьются кровушкой.
  Шумела орда, радовалась, обсуждая на все лады набег свой. Жрала варево свое мутное, пила скисшее кобылье молоко, чтобы захмелеть. И лишь к полуночи стал успокаиваться стан нечисти, заснул. Перекликались лишь вдалеке гортанными голосами часовые на волколаках. А их зверюги ужасные выли на луну, мелькавшую сквозь тяжелые, нависшие над степью тучи.
  Откинулся полог кибитки, просунулась косоглазая страшная морда.
  - Жрите, падаль, - со злостью сказал старый жирный торк. - Всё же лучше, чем блевотиной своей питаться или дерьмом!
  Заржал довольно - и бросил внутрь жменю обглоданных костей да обсосанные до самых жил куски недоваренного мяса. А потом еще и харкнул сверху, пожелав:
  - Чтоб вы сдохли совсем, мелюзга! И зачем только с вами Кавдыгай носится?
  Пеколс покосился на мерзкую тварину и проворчал:
  - Ты бы воды нам еще принес - совсем нет, расплескалась...
  - Я бы тебе туда лучше нассал бы! - засопел торк.
  Но ушел за водой все-таки.
  А вскоре, принеся вместо нее какой-то грязной холодной жижи, смотрел, как Пеколс, брезгуя, сливал ее через край лохани в битый ковш, чтобы отсеять мутный осадок.
  Плюнул еще раз в кибитку торк - и закрыл полог. А вскоре и сам захрапел, привалившись к огромному колесу и закутавшись в свой вонючий толстый тулуп.
  Пеколс выбрал, морщась, из пожеванного мяса хоть что-то более-менее съедобное. Понюхал - и старого земника передернуло от отвращения. Вздохнул, закрыл глаза и, скривившись, стал есть. Да только вот кусок в горло совсем не лез.
  Мартин спал крепко. Прок пощупал его лоб, послушал ровное дыхание и подумал:
  - Эге, на поправку точно идет - хоть это радует. Может, успеет все-таки на ноги встать вскоре, чтобы сбежать как-нибудь из лагеря тварей?
  Дружинник спал крепко, шепча во сне: 'Хильда! Хильда!'
  Покрутился по кибитке туда-сюда еще немного и Пеколс, собрал в кучу тряпки грязные, зарылся в них, спасаясь от холода. И стал уже дремать.
  И вдруг услышал какую-то тихую возню - а после хрип и бульканье какое-то: будто потекло что-то. Невдалеке еще какой-то шорох, затем еще и еще. А потом тишина - лишь вдалеке где-то фыркали кони да гортанно перекликались часовые.
  Сверкнул в щели кибитки серебристый месяц - и с чуть слышным треском стал своими рожками вспарывать войлок в стене. Не сразу и сообразил старый земник, что нож это, а не луна вовсе.
  А когда сообразил, в кибитку метнулись высокие тени, схватили его и Мартина, зажали рот - и поволокли тихонько, натянув на головы барздукам мешки и скрутив за спиною руки, заткнув горло плотными кляпами.
  Валялся под кибиткою торк с перерезанной глоткой в луже своей гнилой крови - а черные тени неслышно пробирались по стану степняков, таща на себе двух земников.
  Ничего не понимал Пеколс, еле мог дышать, но в голове стучала мысль: 'Неужели спасение?'
  Да только когда уже выволокли его далеко-далеко в степь, пробравшись мимо часовых, посадили на коня и сдернули с головы мешок, обдало старого земника леденящим холодом: будто в степи пронесся обжигающий морозный ветер.
  Да только не ветер то был - смотрели на барздука из-под мрачной накидки два раскаленных уголька глаз посланца Тьмутаракани.
  ***
  - Просрали! - рычал в дикой ярости Кавдыгай. - Проспали и просрали!
  Брызгал слюной желчной, щерил клыки свои, топал ногами. Пинал в бешенстве закоченевший труп торка, которому ночью перерезали горло. Рвал и метал, изрыгая страшные ругательства и проклятия из своей пасти.
  - Убью! Сгною! Живьем сожру! На куски порежу!
  Тряс кибитку в лютом гневе, будто пытаясь вытряхнуть из нее исчезнувших пленников.
  - Куда они делись, куда? - орал черный клобук. - Кто помог им сбежать?
  И бил наотмашь когтистыми лапами по косоглазым мордам сгрудившихся торков, а одному так даже шею чуть не свернул, и тот, скуля, отползал на карачках подальше в сторону.
  - Вырву их лапы гусиные, на костре изжарю и обглодаю до косточки! - сыпал проклятиями Кавдыгай, закатывая от бешенства глаза. - А помощников их в котле сварю заживо!
  И снова метался зверем, наводя жуть даже на видавших виды толстокожих торков.
  Затем остановился, тяжело дыша, раздувая в ярости ноздри и сжимая огромные кулаки.
  - Вспороть брюхо всем часовым, - прорычал Кавдыгай. - И позвать мне этого Гуннара - пусть со мной вместе посмотрит на пустую кибитку.
  Несколько торков побежали, ковыляя на своих кривых ногах, куда-то по лагерю. Клобук молча глядел им вслед налитыми бешенством глазами.
  Орда гудела - такого не было у них давно, чтобы пленники сбежали. Неужели низовики проклятые, что спаслись из проклятой Сечи, на выручку своим пришли?
  Да только когда торки обнаружили пустой шатер гонца из Тьмутаракани и доложили всё Кавдыгаю, черный клобук тут же всё понял - и взвыл от ярости еще пуще прежнего. Выхватил свою саблю, изрубил в куски и кибитку, где были пленники, а затем и палатку посланника. И стал крошить в гневе налево и направо попадавшихся под его горячую руку торков, которые в ужасе сыпанули в разные стороны.
  - А-а-а! - ревел Кавдыгай. - Мразь! Подлая мерзкая тварь! Убью! Сотру в порошок!
  А затем взвился на своего страшного волколака и зарычал:
  - Ипай! Алчедай! Чилбук! За мной!
  И помчался в степь - а за ним, завывая, понеслась вся его многочисленная черная стая клобуков на ощетинившихся волках.
  Несутся темными чудищами клобуки по белой заснеженной степи - издалека их видно, за многие версты. Рассыпаются в разные стороны, высматривают что-то на пороше, вынюхивают следы, взлетают черными воронами на высокие курганы.
  Зол до беспамятства, до бешенства лют Кавдыгай. Уже и не рычит вовсе - лишь ненависть холодная, более страшная, чем ярость, кипит в нем, клокочет. Плевать ему сейчас на всех темных владык, вместе взятых, и на всех их посланников. Его, самого Кавдыгая, предводителя черных клобуков, так унизили, так втоптали в грязь. Чтобы смеялась и гоготала над ним вся косоглазая Шарукань? Не бывать этому! Не простит он этой обиды никому и никогда!
  Взяли след наконец-то волколаки, завыли громко. Далеко ушли мерзкие предатели - да только вот от клобуков еще никто не убегал: не с теми связались.
  Мчится волчья стая по степи, нагоняет свою жертву. Не важно, сколько времени уйдет на погоню - все равно достигнет она своей цели, вцепится в загривок приговоренным, начнет рвать и метать. Вот тогда и узнают сбежавшие, что такое лютая погибель - да только вот умирать будут долго и мучительно: уж Ипай с Чилбуком об этом позаботятся!
  Кипит Кавдыгай, сцепив свои желтые клыки, скрипит ими в ярости, раздувает ноздри от стылого ветра степного. Даже маску свою с черепами намалеванными не надел - пусть увидят обидчики его ужасное лицо перед своей кончиной жестокой.
  Молча мчатся и клобуки, крепко ухватившись за холки волков своих. Несется стая по степи, летит черной птицей, неся с собою смерть.
  И нагнала, настигла сбежавших через полдня - вот они, скачут во весь дух, на что-то надеются. Только плащи их черные, будто крылья нетопырей, на ветру развеваются. Да пленников за собою тащат - привязали их к коню вдвоем, болтаются те от бешеной скачки тряпичными куклами.
  Только здесь завыл, зарычал Кавдыгай, завидев обидчиков своих, выхватил сабли острые и взревел на всю степь страшно:
  - Шарукань!!!
  И еще быстрее помчался по заснеженной равнине. Нет, не уйти предателю от черных клобуков - конец ему будет скоро.
  Куда, куда вы мчитесь, трусы? Примите бой, как воины! Но нет, воины здесь только клобуки - и прежде всего он, великий Кавдыгай. И вскоре докажет он это в очередной раз.
  - Гуннар! - воет клобук. - Гуннар, мразь, вернись!
  Но нет, несутся вперед сбежавшие, торопятся куда-то. А куда?
  Кавдыгай оглядывается, смотрит вокруг - кругом ведь степь, да лишь гряда холмов вдали, подножия которых заросли чахлым лесом. Туда и скачут упрямцы, думают, что смогут оторваться от погони.
  Рассмеялся страшно клобук, зарычал своим:
  - Окружай!
  И тычет лапою своею, показывая на холмы.
  Вырвались вперед от стаи несколько волколаков со страшными наездниками своими, заходят по кругу сбоку, отрезают сбежавших. Бесплодна их длительная скачка - звери взяли след, а затем и добычу свою увидали: теперь их не остановить.
  И настигли предателей у самых холмов, отрезав от них, не дав там скрыться.
  Будто в холку оленю волки вцепились, вгрызлась стая клобуков в сбегавших. Завыли, зарычали, накинулись на полном скаку в спины.
  Засверкали кривые сабли - и обагрились тут же.
  - Гуннар! Гуннар! - рычит Кавдыгай, настигая своего обидчика.
  Вильнул в сторону конь всадника в черном плаще - проскочил мимо волколак клобука, покатился клубком по снегу. Еле успел спрыгнуть с него Кавдыгай - а тут прямо над ними конь посланника темного властелина вздыбился, ржет, копытами норовит поганую торочью голову расшибить.
  - Именем С-с-сигурда и Тьмутаракани! - зашипел яростно Гуннар, обнажая свой длинный меч.
  Да куда там! Кавдыгай - воин! Пригнулся, промчался, мелькнул под брюхом у коня посланника, располосовал саблями своими живот скотине.
  И уже стоит в сторонке, посмеивается да покачивается слегка туда-сюда, играя саблями оберучь.
  Вскочил Гуннар - пылают глаза его раскаленными угольями из-под черной накидки. Да как дохнет стужей да ветром из мрака своего - пурга снежная так и хлещет из него. А сам захохотал замогильно, жутко - и шагнул вперед, вздымая свой меч.
  Но только не действуют чары темные на черного клобука - сам он нечисть, и плоть от плоти нечисти. Заскрежетал зубами, взвыл - и бросился вперед: лишь марево от вращающихся сабель впереди него мерцает.
  И полетели во все стороны ошметки поганого плаща - а под ним лишь тень только бестелесная, будто столб дыма сгустился. И уголья вместо глаз горят.
  - Шарукань! - рявкнул Кавдыгай.
  И снова в сечу кинулся - да куда ни рубанет саблями своими кривыми, везде одна пустота.
  Смеется, гогочет над ним тень бесплотная, издевается, шипит злобно. А сама змеей извивается, перетекает с места на место. А натешившись вволю над бешеной яростью клобука, взмахнула мечом своим.
  Брызнула черная кровь поганой твари, покатилась голова его, лязгая клыками, по утоптанному снегу - а туловище дальше побежало само, пока не споткнулось и не упало, забившись в судорогах.
  Застыли в ужасе черные клобуки, что уже измельчили в лапшу спутников посланника темного властелина и дожидались конца поединка своего предводителя с ним. Так и замерли, не веря глазам.
  Медленно повернулась к ним тень и зашипела:
  - А ну, брыс-с-сь отсюда, с-с-сброд!
  Попятились клобуки, задрожали - и даже волколаки их поджали хвосты и тихо начали скулить.
  А голова Кавдыгая всё катилась и катилась, пока не уперлась в склон холма.
  Пеколс и Прок, привязанные к своему коню, со скрученными за спиной руками, все это видели - и понимали, что ничего хорошего любой исход схватки им не сулит. Да только вот богов не обманешь.
  Тихо тренькнула тетива, прожужжала пчела деревянная - и горло страшной бестелесной тени прошила насквозь стрела с серебряным наконечником. И улетела куда-то вдаль.
  Всколыхнулась тень, вспучилась словно вся - и как закричит страшно, глухо, будто с того света. А уголья ее глаз словно взорвались искрами - и потухли навсегда...
  Дым опал, звякнул меч о камни. Тень исчезла, развеявшись. А клобуки с волколаками бросились врассыпную по степи.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 16
  НОВАЯ НАДЕЖДА
  
  - Сыщи мне Мартина и Прока где хочешь! - сказал Мамай броднику. - Хоть из-под земли достань, хоть со дна морского!
  При этих словах Лиго встрепенулся, вскинулся весь. Забилось его сердце учащенно и радостно.
  - Неужели живы? - закричал барздук, вскочив.
  - Тише ты, Лиго! - улыбнулся чародей. - Думаю, что уж точно не мертвы! Чувствую это. Не может такого быть, чтобы вашу троицу боги разлучили после всех перенесенных испытаний.
  - Но - как? - глаза земника засияли, он весь дрожал от возбуждения.
  - А вот как, думаю, со временем и узнаем, - ответил Мамай.
  Лиго сел, затем встал, снова сел. Потом вновь подскочил и прошелся несколько раз по пещере. Остановился напротив костра, за которым сидели суровые сечевики.
  - Не могу я здесь, Мамай, - сказал взволнованно Лиго. - Выйду на воздух - грудь мне спирает.
  - Иди, мальчик мой, иди, - ласково ответил чародей. - Нам с тобой много есть о чем поговорить - впереди у нас длинный и долгий путь. И преодолеть его мы должны во что бы то ни стало.
  Лиго вышел в ночь, вдохнул студеный зимний воздух, закрыл глаза. Перед его взором стояли улыбающийся Мартин и вечно взъерошенный, всегда чем-то недовольный Прок Пеколс. Казалось, протяни руку - и вот они, дотронешься до них, обнимешь надежных и верных друзей, которые стали ему ближе родных братьев. Да, собственно, они уже и есть ему братья - своих-то у земника ведь не было.
  Открыл глаза, вздохнул еще раз глубоко. А ведь есть у него братья, есть! Мартин и Прок - кто ж они ему, как не самые родные души на этом белом свете? Один - младший, временами серьезный донельзя, а часом весельчак и балагур, верная опора в тяжелом пути. Другой - старший, заботливый, как дядька-ворчун, заменивший ему, по сути, отца, которого Лиго не помнил вовсе - да только чтобы он делал бы всё это время без его суетливых хлопот? Без них он, Мартина и Прока - никто, пустое место, сирота круглая. Маленький котигорошек, закатившийся невесть куда, занесенный ветром судьбы в дальние дали.
  Стоял Лиго, дышал полной грудью, пил студеный воздух, как ключевую воду родника. Вновь наполнялся жизнью, волей к борьбе. Нет, не всё еще потеряно - прав был Голота, тысячу раз прав! Раз он жив, раз смог спастись, да еще впридачу вынести с собою, сохранить бесценный дар волхва - значит, так должно было быть, значит, есть еще что-то, ради чего он дышит сейчас этим холодным зимним воздухом.
  Последние дни были как страшный сон - разгром Сечи, потеря самых близких друзей, а затем и смысла жизни. Плыл по течению все эти дни маленький земник - будто в тумане каком-то страшном блукал, не мог из него выбраться. И вот сразу, в один миг - внезапная встреча с Мамаем и добрая весть о его друзьях-земниках. Хотелось прыгать, кричать от радости, всех расцеловать.
  Да так оно и было - едва завидев чародея и услышав его голос, барздук обмер. Мамай стоял и улыбался - невозмутимо, как будто бы вчера ушел на прогулку куда-то, а сегодня вернулся как ни в чем ни бывало. Вернулся с того света, выжил в огненном и снежном аду страшной битвы. Стояла перед глазами у земника картина, как девять волхвов и витязь-чародей, обернувшись настоящей своей пламенной сутью, огненными всадниками рубились с ледяной нечистью - и уплывали один за одним в небесный ирий.
  Насилу тогда оторвался Мамай от объятий земника, еле-еле смог усадить его рядом с собой и убедить, что да, это по-прежнему он, тот самый чародей-бессмертник. Живой как никогда, во плоти и крови. Не морок это, не наваждение - это всё так же он, Мамай-неумирака! И не из таких передряг он выбирался - верил теперь во все рассказы дивные про него барздук. Сам теперь был живым свидетелем всех чудес.
  Радовались и низовики, видавшие Мамая и раньше - один только Голота был невозмутим, как будто бы ожидал чего-то подобного. Слишком давно знал он чародея, а потому и не верил, что тот принял тогда последний бой. Чувствовал бродник, что решающая битва у Мамая еще впереди. Решающая - но последняя ли? Ведь боги хранят этого неунывающего витязя, оказывают ему всегда и везде поддержку свою незримую - ибо создан он для великих дел, кои еще совсем не закончены. Понимал это Голота, а потому и отвесил тогда крепкую пощечину земнику, в первый и последний раз поднял на него свою руку - чтобы выбить из него тоску и горечь. Ведь друзья и соратники - не те, кто хлопает тебя по плечу радостно, когда тебе хорошо и вольготно. Друг, настоящий друг, не только руку всегда и во всем протягивает - но и может этой самой рукой устроить тебе хорошую мужскую встряску, чтобы привести в чувство. Поэтому так и поступил тогда Голота, у которого у самого кошки на душе скребли и который грыз себя изнутри похлеще земника. Да только вот понимал, что никто, кроме него, бродника, сейчас не справится с этим тяжким испытанием - пожалуй, самым страшным из всех, что они до этого пережили. Не мог себе тогда Голота позволить раскиснуть и опустить руки, не мог - всё держалось на нем. Как ни тонка была эта волосинка - но все же крепкой оказалась она, выдюжила. И знал теперь точно бродник, что теперь и барздук по-настоящему возмужал, готов теперь и он к своей великой цели, к тому делу, которое на него возложили сами боги. Ибо мужество состоит отнюдь не в безрассудной отваге и безумной храбрости - а в умении подниматься после тяжелых падений, когда разбиваешься в кровь, рассыпаешься мелкими осколками и думаешь, что всё потеряно, навсегда. Поднялся после такого краха, собрал волю в кулак - значит, возмужал по-настоящему, стал воином.
  ***
  - И где ты думаешь нам их искать? - спросил Голота, сидя на корточках у огня.
  - Иди по следу орды торочьей, - сказал чародей, глядя на своего товарища. - С собой они наших друзей и уволокли. Я знаю это - а уж откуда, не спрашивай. И живы они до сих пор. Вырвем их из лап нечисти - сделаем дело большое, великое. А Лиго пойдет со мной - так вернее будет, надежнее.
  Бродник молча кивнул, выпустил кольцо дыма.
  - Когда расстаемся? - спросил снова.
  - Да завтра с утра в путь и отправимся - каждый своей дорогой, - ответил чародей.
  Трещал костер, освещая лица низовиков, будто из камня высеченные, под стать суровому месту, где они вновь собрались на малый круг свой. Каждый думал о своем, наболевшем - но знали четко одно: неспроста вновь судьба свела их в этом урочище, где в старину волхвы собирались на советы да служения древним богам. Сильное место, намоленное - вот и притягивает к себе всё светлое, что есть еще в подлунном мире.
  - Куда думаешь отправляться? - поднял глаза на чародея бродник.
  - А ты как считаешь? - улыбнулся тот.
  - На восток теперь, не иначе, - невозмутимо ответил Голота. - Других путей нынче нет.
  - Верно, - кивнул запорожский бессмертник. - Туда и отправимся - а место тебе ведомо. А уж в какой час встретимся - только боги и знают. Но, думаю, в любом случае, свидимся вновь вовремя.
  Жук и Дрозд молчали, слушая беседу бродника и чародея. Да и что им было сказать? А потому вскорости Дрозд кашлянул тихонечко, поднялся и проворчал:
  - Пойду-ка я на часы, в дозор ночной. А Кудря меня затем сменит. Хоть урочище и старое, само себя хранит - а все ж береженого и боги берегут. Мало ли, лишняя осторожность не помешает - рыскают враги по степи стаями.
  - Иди, - кратко ответил Голота
  Дрозд вышел из пещеры, а Жук почувствовал себя немного неуютно. Но только бродник попросил его взглядом остаться - вот низовик и сидел, помешивая палкой угли в костре.
  Мамай пускал кольца дыма, Голота думал о чем-то своем. Играл огонь бликами на сводах пещеры, выхватывал древние рисунки на ее каменных стенах, оставленные в незапамятные времена рукой неведомого художника. Вот туры круторогие, красной охрой разрисованные, бегут по степи от охотников, вот тарпаны, затертые серым пеплом под масть свою, пасутся, тревожно подняв головы. А вот и лев гривастый крадется, принюхивается, изготавливается к прыжку. Тысячи лет назад нанесены эти рисунки древние - а оживают, будто вчера это было. Древнее место, удивительное. Сколько еще тайн оно хранит?
  Думал об этом и чародей, пуская сизые кольца дыма. Думал, а что же останется после них, спустя столетия или даже тысячелетия? Сотрется, наверное, в памяти людской и деяния их - мелочны они, ничтожны по сравнению с глубиной времени. А без них - никак. Не соверши они сейчас свое малое дело - не будет больше впереди ничего: только мрак беспросветный, ночь и пустота. Остановится время, замедлит свой бег, сойдет на нет - и оставит взамен только безвременье постылое, жуткое, без просвета и выхода. Вот это и есть ад кромешный, когда впереди только вечная ночь.
  Думал об этом и бродник, глядя то в костер, то на древние рисунки на стенах. Оставил художник по себе память круторогими турами да быстрыми тарпанами - а может, и себя где изобразил? Знал бродник, слышал от умудренных волхвов, что в ту старину глубокую не было еще письмен у людей - не сподобили их боги и дивы своими дарами бесценными, смотрели за юной человеческой порослью, наблюдали. И лишь спустя века наградили своими сокровищами знаний - да и то, вприглядку давали, не полностью, не все тайны открывая. Учили людей самим себе мудрость добывать да хранить ее, передавать из поколения в поколение. Сидят теперь здесь сечевики, смотрят на рисунки древние, на зарю происхождения своего племени людского - а сколько до них здесь таких же мужей бывало, в этом урочище? Вот тебе и вещие сны - то не грезы вовсе, волшбой какой-то навеянные, а сама память тысячелетий оживает, стучится в душу, рассказывает, как было, как есть, и как может статься.
  Не знал бродник, что еще будет впереди - но понимал, чувствовал, что вот-вот разразится гроза посреди зимы, загрохочут громы, не дожидаясь вешних дождей. Сидит же вновь перед ним старый друг, дымком из своей трубки балуется, неунывающий чародей, витязь-бессмертник. Когда-то и он, и все мы, уйдем в ирий, к нашим создателям - но зачем-то ведь мы сюда посланы, как и столетия до нас приходили в этот мир и люди, и дивы, и другие племена волшебной нелюди. Каждый из нас выполняет своё предназначение - как сам понимает его да как боги подсказывают. Свела же вот его, бродника, судьба с чудью залесной, маленькими храбрыми человечками с бородою в аршин - а значит, неспроста. Может, в том его и смысл теперь, оберегать этих карликов храбрых? Всё может быть, всё...
  ***
  Лиго стоял и стоял на воздухе, дышал. Видел краем глаза, как Лука Дрозд вышел из пещеры, кивнул ему - и растворился тенью в грудах огромных камней. Ушел на дозор, выполнять свой долг воинский. Каждый делает свое дело, как сам его понимает. Так и земник - не знал теперь, что будет впереди, а ведь и он выполняет свою задачу особенную, несет тяжелую ношу. Каков он теперь, его долг? Неведомо. Чародей то только знает, да боги, что ведут по стезе своей извилистой, каждого своим путем.
  Выглянула луна среди туч, осветила призрачным отблеском загадочные утесы. Вспыхнули они вновь, замерцали с новой силой. Тишина вокруг, зимнее безмолвие - стоять бы так вечно, наслаждаясь морозным воздухом, пить его глотками, освежая душу.
  Бередят память земника воспоминания, бурлят внутри. А вдохнешь - и остужаешь раскаленную от раздумий голову, оседает накипь негодования да обид. Всё происходит так, как и должно было быть. Только здесь, посреди этого урочища каменного, стал понимать это земник.
  И долго еще так бы стоял маленький барздук посреди степной зимней ночи, пока не легла на его плечо крепкая рука.
  - Никак не можешь придти в себя, мальчик мой? - тихо спросил чародей.
  Лиго обернулся и кивнул.
  - Удивительно всё это, Мамай, - сказал земник. - Удивительно и...
  И, немного запнувшись, добавил после короткого раздумья:
  - Удивительно и страшно - вот что...
  Мамай молчал, тоже слушал тишину. И долго бы еще так стояли вдвоем чародей и барздук, если бы земля вокруг не вздрогнула слегка, шевельнулась - и затихла снова.
  Зашуршали мелкие камешки, осыпаясь осколками с огромных глыб, качнулась чуть видно луна в темном небе - и вернулась тут же на свое место. И опять - тишина, как будто ничего и не было. Издалека раздался крик совы - то Лука Дрозд подал знак какой-то.
  - Ишь, не спится ему, - улыбнулся чародей. - Не хочет он в спячку зимнюю уходить - так что это доброе предзнаменование.
  - Кому не спится? Луке? - спросил настороженно земник.
  - Да причем здесь он, - отмахнулся чародей. - Ему в дозоре спать и не положено вовсе. Слышал совиный клич? Значит, всё спокойно в окрестностях.
  - А земля? Что это была за дрожь такая? - настаивал барздук.
  - Так я же и говорю - не спится ему, зверюге, - улыбнулся Мамай.
  - Ему - кому? - не унимался Лиго.
  - Индрику-зверю, что бродит ходами подземными да ключи с водой родниковой отыскивает, - невозмутимо ответил чародей. - Не спит он, значит, ждет чего-то великого. Вот свой знак он и подал нам - хорошая это весть, добрая.
  Лиго посмотрел на своего друга - но вопрос задать так и не решился.
  - Хочешь узнать, что за зверюга такая, этот Индрик? - глянул на барздука чародей. - Тогда оглянись вокруг - камни эти навалены в незапамятные времена, выворочены со дна земного, оттого и светятся. Говорят, что этот Индрик-зверь здесь на поверхность выглядывал - и оставил после себя след. Ну, вроде как кротовина такая большая осталась...
  - Да что ж за размер у него тогда такой? - изумился барздук.
  - А его и не видел никто, - ответил чародей, - только слышали многие, как он ходами подземными бродит, лазы себе в глубине необозримой протаптывает. Как поворочается сильно - вот и дрожит тогда земля. А как близко к поверхности подходит, так и вздыбливает всё над собой горами да скалами. Вот от него, от Индрика этого, и урочище это посреди степи появилось - да было это еще в такие времена, что и не вспомнить даже. Потому и место это сильное, светлое - ни одной ногой сюда лиходеи не ступят, как бы ни пытались, хотя нос свой сюда, бывает, пытаются сунуть. Вот потому и я вас здесь дожидался, знал, что рано или поздно Голота приведет вас в эти края - и не прогадал.
  Лиго качнул головой - сколько еще чудес таится на его пути? Иному за всю жизнь и десятой доли такого не перевидать, что выпало ему, маленькому земнику из далеких неманских лесов.
  - А как ты сам спасся, Мамай? - тихо спросил спустя какое-то время земник.
  - Это разговор длинный, сказывать его долго, - отшутился чародей. - Впереди у нас есть время - дорога еще неблизкая: наговоримся вволю, мой друг.
  Барздук посмотрел снизу на витязя:
  - И куда нам теперь? К дивам?
  - Есть здесь еще недалече место одно надежное - Белой Вежей кличут, что в княжестве ясуней или будинов, - сказал чародей. - Стекается туда после разгрома Сечи сила великая, рать необозримая собирается. Многие шли на Сечь - да прознав о последних событиях, свернули с половины пути и теперь на Вежу пошли. Там и дадим, видимо, последний бой нечисти да властелину темному...
  - Постой, постой, Мамай! - вдруг вскинулся земник. - Белая Вежа? Ясуни? Так ведь было же это во снах наших после посещения Медейны!
  - Да, сны часто сбываются, - кивнул чародей, - хотя и не так, как нам хотелось бы. Мы видим в своих грезах лишь отражение, часто приукрашенное, а не сами события - но всё же...
  - А заколка как же? - спросил земник. - Как ее теперь перековать? И кто это сделает?
  Мамай улыбнулся загадочно - и сказал:
  - Скоро всё разрешится, мальчик мой. У каждой загадки есть свой ключ...
  И замолчал.
  Светила луна, мерцали глыбы огромные, стояли рядом барздук и чародей, слушали ночь. И вместе с отблесками дивных камней в душе у земника забрезжила новая надежда.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 17
  ПУТЬ НА ВОСТОК
  
  Выезжали рано утром, чуть забрезжил рассвет. Потухли камни чудные - да вместо них засеребрился снег вокруг, засиял, заиграл искорками. Только на душе у земника было и ладно, и муторно одновременно. Хорошо от того, что впереди у него снова дорога осмысленная, под защитой верного друга-чародея, которому всё ведомо. А саднило сердце от того, что с другими товарищами прощался, которые от смерти верной его уберегли. Да только теперь вот другим их подмога нужна - а получится ли? Не знал этого земник, оттого и был задумчив снова.
  Уезжали втроем Голота, да Лука Дрозд, да одноглазый Кудря Жук. Уезжали не оборачиваясь - только перед этим крепко пожали каждый руку земнику: сильно так тиснули, по-мужски, по-настоящему. Развернулись и вскочили на коней своих мышастых, обряженные по-прежнему в торочье барахло. И ускакали в степь.
  Лиго смотрел им вслед, пока всадники не превратились вовсе в черные точки, а затем растаяли в снежной дали.
  - Ну, что, мальчик мой, теперь и наш черед пришел, - сказал Мамай.
  И вдруг так звонко и пронзительно свистнул, что у земника даже уши заложило.
  Нет, не задрожала земля вовсе, не пригнулись травы высокие - да и откуда им взяться зимой? Да только вот откуда ни возьмись белой птицей вдруг вынырнул среди камней конь чудесный, длинногривый - точь-в-точь тот самый, на котором впервые увидел Мамая барздук при выходе из шатра Куреяса перед Вечевым Сбором у Синей пущи. Встал, как вкопанный, скакун перед чародеем - и только ухом подергивает, ждет, смотрит умными глазами.
  - Тот ли? - изумился земник. - Или близнец его просто?
  - Он, тот самый, - широко улыбнулся чародей. - Товарищ мой верный, друг надежный - Белогрив! Нашел меня, добрался сам в Дикое Поле из-за Лесистых гор. Он-то меня из Сечи тогда и вынес.
  - Как - из Сечи? - широко распахнулись глаза у барздука. - Я же сам видел, как ты на огненном скакуне сражался в небе над крепостью с ледяными призраками.
  - Так это он и был, друг мой заветный, - сказал Мамай. - Ведь конь-то непростой, добытый мною у ведьмы в далеких краях за Ра-рекой - волшебный конь! Примчался он тогда посреди ночи на Сечь, перемахнул частокол высокий, да еще девятерых огырей за собой привел. Выбил копытом своим ворота храма, заржал - и оборотился огненной птицей, в небо меня взметнул. А затем уж и из битвы меня вынес...
  И помрачнел чародей, вспомнив павших в неравной сече девятерых волхвов.
  Но затем вдруг поворачивается к земнику, и говорит, подмигивая:
  - Зато смотри, Лиго, что конь мой вынес еще из Сечи.
  И показывает барздуку переметные сумы на крупе своего скакуна.
  - Неужели тот самый... - охает земник.
  - Да, Лиго, да, - кивает чародей. - Тот самый камень громовой, что асилки наши, Асмуд и Веремуд, нашли в Лесистых горах, а дивы затем на Сечь переправили. Спас я его, успел выхватить из лап нечисти - а вот ковали все погибли...
  И снова потемнел челом.
  Собрались затем быстро - да и какая поклажа была теперь у земника? Всё осталось в курене на Сечи, всё сгорело. А тарпана прирученного, низовиками у торков отобранного, отпустили. Похлопал его по спине чародей, улыбнулся и сказал:
  - Беги, лошадка - теперь ты вольная птица.
  И шутливо пригрозил пальцем ей вслед:
  - Да смотри, никому не рассказывай, где была и что видела.
  Ускакал жеребец степной, вильнув хвостом на прощание - лишь издалека затем раздалось его ржание. И всё, нет и его уже.
  Выехали вскорости и чародей с земником - сидел впереди барздук небольшим мохнатым комочком в своем овечьем тулупе да косматой шапке.
  - Ну и дух от тебя прёт, - повел носом повеселевший Мамай. - Чисто торк какой-то! Ну, ничего, при первой же оказии сменим тебе одежонку.
  Лиго промолчал, нахохлившись - а что говорить было в ответ на шутку?
  Зацокал копытами скакун длинноногий белогривый, пошел горделиво меж древних камней и утесов. Солнце зимнее меж тем уже стало всходить над их вершинами - и вдруг земнику то ли почудилось, то ли показалось, что на стенах огромных валунов вдруг проявились тени какие-то, сплетаясь в узоры небывалой величины. Вот не то люди росту громадного, не то великаны-асилки стоят, воздев руки к небу. А вот дивы летят - фигуры человечьи в длинных одеждах да с крыльями за спиной. Вот птица какая-то во всю ширь скалы намалевана, а вот вроде бы как белорыбица или кит какой по морю-океану рыщет.
  Зажмурил земник глаза, замотал головой от наваждения колдовского - а когда открыл их, тени еще четче проявились.
  - Смотри, смотри, Мамай, - прошептал барздук, указывая рукой на невероятных размеров рисунки. - Это мне мерещится что ли? Что это такое еще? Что за наваждение колдовское?
  Но чародей усмехнулся и сказал:
  - Нет, Лиго, мальчик мой, тебе не мерещится - и не марево это вовсе, не наваждение. Это летопись наша древнейшая, в незапамятные времена волхвами на скалах написанная. Открывается она только в утренний да вечерний час, когда солнце по особому на камни эти падает. Да еще вот два раз в год, в дни равноденствия в середке весны и осени, с утра до вечера надписи эти открыты, не хоронятся от взглядов. Называем мы ее Глубинной книгой - потому что глыбы эти, как я тебе ночью сказывал, из самой глубины земли выворочены. Да только сейчас вот кроме тех сорока волхвов древних, что рисунки здесь на утесах выбивали, единицы и могут прочесть, о чем они говорят...
  И замолчал.
  Смотрел земник на седой старины надписи рисунками, и думал - сколько же еще чудес тайных хранит земля эта древняя? Сколько еще не раскрыто, не прочитано?
  А скакун меж тем, набирая ход, всё быстрее несся к закраине урочища - и почудилось барздуку, что огромная вереница дивных людей и зверей вдруг ожила и зашевелилась, стала двигаться в каком-то тайном, одним только им ведомом хороводе.
  Выбрался конь из развалов великанских глыб в чистое поле, остановился.
  Посмотрел Мамай на могилы каменные, поклонился поясно им и сказал от души:
  - Спасибо тебе, матушка родная земля! Спасибо и вам, камни древние! Спасибо тебе, Индрик-зверь чудный, что знак добрый нам ночью подал! Прощайте! А дадут боги - так еще с вами свидимся!
  И помчался конь белогривый стремительной птицей по снежной степи, неся на себе чародея и земника. А один из рисунков волхва иль человека какого древнего махнул на прощание им рукой...
  ***
  Гудела степь вся от Непры-реки в обе стороны от известия страшного, что нет больше Сечи буйной, разорена она ордой торочьей. Ширились слухи, неслись воронами, бились в мутные слюдяные оконца степных хуторов да зимовников, раскиданных по всему Дикому Полю. Шепталась тревожно зимняя степь, гадала, что же дальше будет?
  Готовили хуторяне кто оружие свое, а кто и телеги с возами, чтобы по весне уйти из этих мест куда подальше, да осесть там, куда ни торки, ни другие прислужники Врага темного их не смогут достать. Не понимали хуторяне, что весь мир сейчас висит над пропастью - и что каждому свой век написан на роду: где кого судьба застала, там тому и быть, и погибать, ежели придется.
  Готовилась степь хуторянская к обороне да к бегству - не привыкать им было, суровым дикопольским хлебопашцам, к такой беспокойной жизни. А потому и на путников странных, что иной раз просились у них на ночлег, смотрели хоть и осторожливо, но без особой опаски. Не торки ведь или нечисть какая - да и ладно, почему бы и не дать им переспать под крышей да в тепле, а не в степи заснеженной? И вопросов никто никаких не задавал, что очень устраивало странников.
  Идут, мол, и идут они на восток - сейчас все туда бегут, а особенно сечевики выжившие. Собираются все добрые люди у Белой Вежи - вот и они туда торопятся, чтобы поспеть.
  Навел морок Мамай своими чарами вокруг себя да вокруг друга своего маленького - нет больше чародея знаменитого да барздука с гусиными лапами. Видели люди лишь то, чего хотел южный заморочник - стучатся вечером в ворота за тыном высоким странники сирые: один высокий и помоложе, вроде как низовик запорожский, а может, и просто мужик беглый какой, а второй при нем как карла какая-то, калика перехожая, так и не разберешь. Стучатся, на ночлег просятся вежливо, да на постой до утра - и с виду не разбойники, не нечисть поганая. И конь вот у них даже есть - так себе, сивка-бурка горбатая, кляча клячей, только ребра и торчат: и позариться-то не на что. А что ж не пустить бедолаг горемычных-то? Тоже ведь люди, как-никак.
  Так и шли - по степи безлюдной птицей летели на волшебном чудо-коне, а у хуторов спешивались да брели, оборотившись в бедных путников. Пробирались себе на восток, прошмыгивали мимо застав торочьих, которые чудо-конь за версту чуял, да заколка, мерцая на груди земника, подсказывала. А от волколаков да воронья любопытного разве что боги и оберегали. Хотя может и не только они, а и чары Мамая - да разве ж это докажешь ему? Разве ж выспросишь? Сидит себе и улыбается - мол, всё в порядке, держу ухо востро, а сам ты тоже не горюй, скоро доберемся.
  Так и не говорил чародей земнику, какие у него мысли да задумки насчет бесценного дара волхва. Видать, знал что-то - но не договаривал. Первое время выспрашивал у своего товарища барздук, что да как, но тот только знай одно твердил - доберемся вот до Белой Вежи, где собирается сила великая, там, мол, всё и узнаешь.
  'Сглазить боится, что ли?' - подумал Лиго, а после и вовсе перестал спрашивать: доверился чародею, его чутью да опыту. Ведь после всего перенесенного что еще оставалось делать маленькому барздуку? Раньше хоть мыслями своими мог поделиться с друзьями, с Мартином и Проком, а сейчас где они? Что с ними будет?
  Переживал за своих верных товарищей Лиго сильно, волновался - но хоть надежда появилась, что отыщет их многоопытный Голота, не даст пропасть, не позволит сгинуть им в этих чужестранных краях, в жестоком Диком Поле. Хранили ведь боги трех маленьких земников и раньше.
  Шли по степи на восток, вставая ни свет, ни заря - и до самого вечера. А где уж хутора эти и зимовники для ночлега чародей выискивал - один только он и знал.
  Так и в этот раз.
  Вечерело уже, из-под хмурого неба выползала ночная тьма. Намечалась вьюга сильная - поземка так и мела, струилась белесыми гадюками под ногами. Мороз ледяными иглами начал покалывать, кусал нос и уши, норовил забраться поглубже за ворот и в рукава. А тут еще и ветер стал задувать - да прямо в лицо, навстречу путникам.
  Еще немного - и как будто всех чертей спустили с привязи. Хлестанул порыв злой морозного вихря, закрутил, завьюжил. Завыла снежная буря, подняла с земли снега, швырнула в лицо, залепила глаза и рот: ни увидеть ничего, ни сказать, ни продохнуть. Бьет нещадно стальными плетками ветер, сечет до изнеможения - сурова зима в степи, гибельна.
  Идут спешившись, молча - даже конь волшебный и тот бредет, низко опустив голову. А вокруг только белая мгла. И лишь чудится, что как будто вгору пошли - или это уже от натуги да борьбы с пургою так кажется?
  Сколько так топали, проваливаясь в снег, земник и не помнил вовсе - версту, две или даже больше. Откуда только и силы брались? Сжав волю в кулак да сцепив зубы, пробивались вперед через буран.
  Да и чуть не ухнули было в прорву бездонную - вовремя Мамай остановился.
  - Где-то здесь та тропа! - кричит чародей в ухо земнику, стараясь пересилить ветрище.
  И, оставив коня на барздука, стал что-то искать в снежной мгле. Пропал куда-то - а сколько не было его, земник даже и не думал. Спрятался от ветра сам за скакуна волшебного - да куда там! Сам ведь маленький, коню едва до стремени достает - а у того из-под пуза вьюга так и сечет розгами своими, так и норовит свалить с ног.
  И тут вынырнул из снежной пучины Мамай, улыбается - а у самого лицо белым-бело от пурги, а вместо усов сосульки ледяные свисают. Взял коня под уздцы - и земника за собой тащит.
  Шаг, еще шаг, еще и еще - и расступилась тут снежная стена тропой, что уходила вниз, в лощину какую-то.
  Ветер хлещет уже выше, над головами, в глаза снегом не метет. Лежит с обоих боков кладка каменная по сторонам той тропы - а сама стежка вниз ведет.
  Так и уперлась в кованую толстую дверь.
  ***
  - Обитель у нас маленькая - всего на пятерых, - тараторил старик, шмыгая туда-сюда и накрывая на стол. - Я - да четверо братьев вот со временем пришли и стали насельниками. Всё ж как-то веселей, да...
  Накрывал на стол - это было громко сказано: ставил в глиняных да деревянных плошках капусту кислую, да кашу, да грибов немного. Вот и весь нехитрый ужин - однако и ему земник с чародеем были рады.
  - А что нам надо? - не унимался старик. - Богам помолимся, поработаем, затем снова на молитву становимся - так и живем вдали от мира, в пустыне этой степной. То волчишка-братик в гости заглянет, то вот птица какая сердешная в оконце постучится - тому и рады. А враги нас обходят дорогой дальней - видать, сильна наша молитовка, ох как сильна. Оттого и зовут нас еще молельниками, а кто и затворниками просто кличет, да...
  Светлица была махонькой, как и сам старичок - выбита в скале, оконцем своим с кручи на речку смотрела. Да только вот из-за пурги окошко то ставнями закрыто было - и скрипели они от сильного ветра, что ярился снаружи, стонали от снега, бившего в них.
  А здесь, внутри, натоплено было жарко - гудело пламя в печурке у стены, словно стремилось вырваться на волю и потягаться со снегом и пургой: кто, мол, сильнее?
  - Да только братья мои сейчас кто спит, кто на молитве ночной стоит - не будем их беспокоить понапрасну, - не замолкал старик. - А звать меня Таисий - потому что от мира я таюсь, вот оно как, да...
  И, сев у края стола, сложил умильно руки и спросил так ласково:
  - Ну, что же вы, солнышки мои, не кушаете? После дальней дорожки подкрепиться надо, да... А потом как раз и яблочки печеные поспеют - вишь, как дух пряный разносится?
  И смотрел на внезапных гостей, будто на своих детей малых.
  - Вы кушайте, кушайте, что нам боги послали, - журчал старый молельник. - Я вот грешен, знаю, люблю поговорить. А вот с кем здесь поддержать беседу, в пустыне этой? У одного брата один обет, у другого второй. Потому и рад я несказанно гостям добрым - есть с кем и словечком обмолвиться, да...
  А потом вдруг, хлопнув себя по лбу узкой ладошкой, вдруг воскликнул:
  - Ах, я седая головушка, кубышка пустая! Ложки-то, ложки забыл достать!
  И шустро метнулся куда-то в угол, а затем положил перед путниками деревянные ложки - такие же старые, как и сам затворник, с обгрызенными краями.
  И снова сел.
  Необычный был старик, удивительный. Сам маленький, борода серебрится длинная, глаза голубые, ясные и глубокие, а на чело налобник одет вышитый, волосы седые приглаживает. И движения у самого старика, как у птицы какой - быстрые, шустрые. Да и сам, как воробей - чирик-чирик без умолку.
  Чародей и земник подсели к столу, поели. Отодвинули затем миски, поблагодарив старика. Тот сидел и смотрел на странников немигающее, чисто по-птичьи. А затем...
  А затем внезапно сказал:
  - А я ведь знаю вас, детушки! Ты вот...
  И улыбнулся Мамаю.
  - ...Ты вот - чародей запорожский великий, что прослыл своею славою великою во всех окрестных землях и странах. А ты - чудь волшебная, залесская, пришедшая сюда из далеких краев северных, да...
  И замолчал.
  Лиго поперхнулся, закашлялся - и посмотрел на Мамая. Тот сидел невозмутимо, улыбаясь, а затем также молча кивнул головой старику.
  - Помню я, тебя, помню - а как же, - снова затараторил затворник. - Бывал ты у нас не единожды, еще в те времена, когда обитель наша меня да еще одного брата насчитывала - и только строилась. Это сколько ж воды утекло с тех пор, а?
  Но, поскольку Мамай ничего не говорил, а только сидел и загадочно улыбался, старик продолжил:
  - Вот-вот, и я не упомню - давно ведь это было, да... Но меня ведь не проведешь - хоть в какой ты личине сюда заявись, я тебя сразу распознаю, детушка. Не действуют на меня твои чары - ибо бессильны они супротив молитвы настоящей, истинной. Так-то вот, да...
  И сам улыбнулся вдруг - широко и ясно, будто засияло всё вокруг.
  Лиго сидел, едва дыша. Это что же получается? Что вся волшба против этого старика не действует вовсе?
  А тот, словно прочитав мысли земника, обратился и к нему:
  - Ты-то вот тоже можешь мне ничего не сказывать, солнышко! Знаю, по себе знаю - коли с мороза крепкого да стужи лютой в теплынь попадаешь, то такая нега тело и душу заполоняет, что и говорить-то вовсе не хочется. Да только не переживай ты - скоро уж всё и закончится, близок конец твоего пути, хотя и не так, как ожидалось. И други твои верные, что их степь унесла, найдутся обязательно - уж поверь мне, старику глупому да говорливому. Знаю просто, что встретитесь вы вновь, да...
  И опять тишина - только печка трещит, возмущается пламя в ней.
  Посидел старик, посмотрел на гостей своих - и полез за яблоками печеными. А, выставив их на стол, сказал:
  - Да вы кушайте, звезды мои ясные, кушайте! Оно ведь как раньше сказывали - вкусил, мол, яблочка молодильного, да и набрался силушки. Так и вы - подкрепитесь, чем боги послали. Силы вам ох как еще понадобятся - хоть и близится конец дороги вашей. До Белой Вежи здесь всего два дня пути...
  --------------------------
  
  ГЛАВА 18
  БУДИНЫ
  
  ' Хильда... Хильда...' - шептал Мартин, разметав свои кудри по постели из звериных шкур.
  Над ним склонилось девичье, неземной красоты лицо в обрамлении огненно-рыжих волос. Прохладная белая кисть легла на чело земника.
  - Бредит... - сказал певучий грудной голос. - Лоб - словно огонь!
  'Хильда...' - снова шевелил растрескавшимися губами барздук, открывал затуманенные горячкой глаза и тянулся к прекрасному лицу. А затем, снова обессилев, падал на шкуры.
  - Сейчас, сейчас, Мартин, - говорил Прок Пеколс, суетясь. - Скоро вот зелье целебное будет готово.
  И, волнуясь, ерошил свои всклокоченные волосы, колдуя у очага над закопченным медным котлом, в котором что-то булькало и кипело
  - Кто такая Хильда? - спросил тот самый певучий голос. - Его возлюбленная? Жена? Сестра?
  Дева-воительница стояла у постели больного земника - высокая, красивая, статная, как лебедь. Блестящая кольчуга плотно облегала ее стройное и гибкое, как у дикой кошки, тело.
  - Да, жена, - тихо ответил Пеколс. - И, о боги, она похожа на вас, госпожа, как две капли воды - только ростом пониже.
  Дева грустно улыбнулась:
  - Всё, как у людей - а сами из сказки какой-то явились...
  - Скорей это мы в сказку попали, - пробурчал Пеколс, - только в какую-то жуткую. И ни конца, ни края ей не видно...
  Дева снова улыбнулась - ей нравился этот старый взлохмаченный ворчун, который так самоотверженно ухаживал за своим молодым другом.
  Немного помолчав, прекрасная воительница села у изголовья раненого земника, отставив в сторону остроконечный серебристый шлем и длинный, старинной работы меч.
  - Если мы завтра не уйдем отсюда побыстрее, сударь - может быть очень туго, - сказала спустя время дева. - Орда ведь недалеко - неровен час, вышлют дозоры во все стороны, будут искать пропавших. А ваш друг весь горит...
  Пеколс вскинулся:
  - Я не брошу его! Не оставлю! А вы... а вы...Решайте сами, госпожа!
  И отвернулся.
  - Мы тоже не бросим вас одних в степи, - твердо сказала дева.
  И замолчала.
  Шевелил ветер стены походного шатра, стараясь пробраться вовнутрь. А вместе с дрожащим войлоком шевелил и воспоминания старого земника...
  ... Лежала голова Кавдыгая у склона холма, страшно оскалив свои клыки и закатив уже мертвые глаза - только белки виднелись. Однако земники не могли отвести от нее взгляд, будто завороженные - слишком много пережитого было связано у двух барздуков с этой ощерившейся звериной мордой. И когда на гребень кургана вдруг хлынула волна высоких всадников, закованных в латы и броню, в остроконечных железных колпаках, ощетинившись пиками и мечами, земники вздрогнули - слишком неожиданным был новый поворот судьбы.
  Сидели барздуки на своем прирученном тарпане, привязанные крепко к седлу - и глядели во все глаза на сверкающих витязей. А те, в свою очередь, настороженно рассматривали двух странных пленников через узкие прорези своих железных масок - только ветер развевал за их спинами длинные серые плащи.
  Молчание затягивалось. Но когда один из латников уже натянул было свой тугой лук, целясь в барздуков, передний всадник поднял руку в кованой перчатке и громко сказал чистым звонким голосом:
  - Стой! Не стрелять!
  А затем, указав рукой налево и направо, приказал:
  - Торков догнать и истребить - чтоб не то что следу, а и духу ихнего не осталось! А с этими вот разберемся сами!
  Всадники, повинуясь, сверкающей лавиной ринулись с холма - и помчались по степи с копьями наперевес в погоню за разбежавшимися клобуками. Будто волна стальная пронеслась мимо земников - и растворилась в белоснежной равнине.
  Передний витязь в сопровождении нескольких латников медленно спустился вниз, покружил на своем белом коне вокруг двух земников, а затем, молча наклонив голову к правому плечу, с интересом посмотрел на их гусиные лапы и длинные бороды.
   Наконец, удовлетворив, видимо, своё любопытство, витязь звонко сказал смешливым голосом:
  - То, что вы не торки - это я уже вижу! Так кто вы такие, чужестранцы?
  Пеколс хмуро глянул исподлобья на всадника и проворчал:
  - Добрые люди сперва веревки развязывают - а уж потом вопросы задают.
  И недовольно поерзал на своем седле.
  Всадник хмыкнул и спросил:
  - А откуда вы знаете, что мы - добрые люди?
  - Раз не кокнули нас до сих пор, значит, уж точно не злые, - огрызнулся Пеколс, а затем уже мягче добавил: - Вы бы все-таки развязали нас, а? А то у меня задница совсем к седлу примерзла - а товарищ мой ранен тяжело...
  Латники переглянулись. Витязь кивнул - один из конников спешился и, подойдя к барздукам, разрезал веревки, отступив затем на шаг назад. Но засапожного ножа он так и не спрятал, видимо, всё еще опасаясь подвоха.
  Мартин покачнулся в седле - и Прок еле успел его придержать.
  - Так кто вы такие? - спросил уже настойчивей витязь.
  И в его грудном голосе почувствовалось легкое нетерпение.
  - Я - Прок Пеколс, - представился старый земник. - А это мой товарищ Мартин Бубилас. Мы барздуки из Земиголья.
  А затем, посмотрев на недоуменное молчание всадников, добавил:
  - Да только вам это, видимо, ни о чем не говорит...
  Витязь хмыкнул, снова с интересом посмотрел на барздуков и спросил:
  - А это откуда? Торочьих рук дело?
  И указал на перевязанную голову Мартина.
  Пеколс настороженно думал, рассказывать ли сразу всю правду закованным в броню незнакомцам, или еще повременить и посмотреть, что к чему, как вдруг Мартин сам подал голос.
  - Мы из Сечи... Пластуновский курень... - прохрипел он и закашлялся.
  - Ого! - вскинулись всадники, а тот самый, что разрезал веревки, быстренько спрятал свой нож за голенище и бросился к земникам:
  - Давайте-ка, братцы, я вам помогу!
  Высокий витязь, что задавал вопросы, вдруг громко и облегченно сказал:
  - Тогда хвала солнцу, что наши пути пересеклись! Мы - поляницы, ратники конные, что в Диком Поле несут свою службу, сыновья и дочери асов из Будинского княжества, потомки светлых богов! Так что теперь вы у друзей!
  И снял с головы шлем.
  И взору изумленных земников предстала неземной красоты дева с огненно-рыжими волосами, рассыпавшимися по ее плечам.
  - Вот тебе и на! Баба! - брякнул Пеколс и тут же густо покраснел.
  А Мартин, не сводя глаз с огненноволосой девы, вдруг прошептал:
  - Хильда...
  И, потеряв сознание, стал сползать с седла - спешившийся латник еле успел его подхватить.
  Да только это была вовсе не дочь подгорного владыки - хотя и могла бы ей стать сестрой: так удивительно они были похожи.
  ***
  - Несите раненого мне в шатер! Да поживей! - отдавала распоряжения дева-воитель, когда ее отряд вместе с земниками прибыл в стан у излучины реки за грядой холмов. - И найдите мне этого лекаря и знатока из Гарда!
  - Я и сам немного целитель, госпожа, - тихо сказал Прок.
  Дева глянула на него быстро.
  - Тем лучше, - заметила она.
  А затем, смерив его взглядом, улыбнулась:
  - А где же твои снадобья, лекарь Прок?
  Пеколс помрачнел.
  - Было бы чем лечить, я уже его давно бы на ноги поставил, - сказал старый барздук и отвернулся.
  Мартина занесли в хорошо протопленный шатер, уложили на шкуры - состояние земника было отвратительным: вновь воспалились раны на голове то ли от долгой тряски по степи, то ли от всего пережитого за последнее время.
  - Принесите воды, котел и что там еще требуется! - звонко отдавала приказы дева за стеною шатра. - И где, в конце концов, этот знаток заморский?
  - Сию минуту, госпожа! - прокричал кто-то громко и тут же послышался глухой стук копыт.
  Внесли охапку хвороста и медный котел, раздули огонь сильнее. Пеколс попросил чистых тряпок, и, когда вода немного согрелась, стал обмывать и перевязывать раны на голове своего друга. Мартин по-прежнему был без сознания.
  Затопали быстрые шаги - полог одернулся, и внутрь, отряхивая с высоких сапог налипший снег, вошел средних лес светловолосый незнакомец. Обычного роста, коренастый, широкое добродушное лицо с пытливыми глазами. Одет просто - стеганый тигиляй, шапка с лисьей опушкой, кожаная сумка через плечо, да на боку палаш.
  Поклонившись, вошедший сказал:
  - Разрешите представиться - Виндальв! Виндальв Гардарикский, летописец Его Величества князя Будинского Лазаря Евсеевича. Родом я из Гарда, что на севере - оттого и кличут меня Гардарикским.
  А затем, немного подумав, добавил:
  - Также часто исполняю обязанности травника и лекаря при дворе.
  Старый барздук посмотрел на вошедшего, просто кивнул, что было не совсем учтиво со стороны земника, и буркнул:
  - Прок Пеколс из Земиголья, слуга сударя Лиго Бирзулиса, хранителя...
  Затем осекся, прикусив губу, и, отвернувшись, сказал:
  - Впрочем, неважно. Раненый - сударь Мартин Бубилас, дружинник воеводы Бортня из Земиголья, а нынче низовик Пластуновского куреня из Сечи.
  Глаза вошедшего вспыхнули любопытством, но Прок оборвал его сразу, даже не дав задать вопрос.
  - Травы есть какие-нибудь лечебные? Моему другу, как видите, не до разговоров - как и мне.
  - Да-да, конечно! - заторопился Виндальв и, присев на корточки у огня, стал потрошить свою сумку, выкладывая на шкуры различные зелья.
  - Вот белена, к примеру, - рассказывал летописец. - Лекарство, приготовляемое из нее, называется в заморских странах септаций - превосходное средство в случае любых ран и рубцов, оно хорошо снимает боль. Вот губительная трава, которую толкут с жиром без соли и накладывают на рану - она разъедает ее и очищает от всякой гнили. А вот и вовсе превосходное средство - растение львиная лапа! Как говорят древние книги, ежели кто будет пронзен оружием любым, то нужно сварить семь кустиков этой травы без корней, и при полной луне...
  - А сейчас какая? - спросил хмуро Пеколс.
  Виндальв запнулся, почесал затылок - и рассмеялся:
  - А ведь правда ваша! Как-то и не подумал сразу!
  - Позволите, сударь? - Прок протянул руку к сумке с зельем.
  - Да-да, конечно! - закивал головою летописец.
  Барздук сел рядом и стал рыться в кожаной торбе, ворча себе под нос:
  - Септаций...Львиная лапа... Тьфу!
  Виндальв смотрел на него круглыми глазами, будто на святотатца.
  А земник тем временем вытряхнул на шкуры всё содержимое сумки придворного лекаря и стал внимательно разглядывать, перебирая пучки сухотравья, коренья и плоды.
  - Ага! - воскликнул Пеколс. - Нашел!
  И, повернувшись к Виндальву, потряс у него перед носом каким-то пожухлым пучком.
  - Вот, сударь! Плакун-трава да одолень-трава - и корень галгана! Ура! Самое лучшее средство!
  А затем, подняв глаза вверх, прошептал:
  - Слава тресветлому солнцу! Теперь Мартин уж точно пойдет на поправку!
  - Но...но ведь это нигде не описано в книгах... - начал было летописец.
  Но Пеколс прервал его:
  - Жизнь - самая умная книга, сударь! А записки разных заморских дураков выбросьте-ка лучше на помойку - вместе с этим вашим септацием!
  И стал крошить найденные травы в котел.
  Виндальв потрясенно молчал, с изумлением наблюдая за действиями старого барздука. И лишь затем с сомнением спросил:
  - Вы думаете, поможет?
  - Поможет? - хмыкнул Пеколс. - Еще как! Вот увидите, сударь!
  А потом, глянув на ошарашенного летописца, уже мягче сказал:
  - Простите, сударь, меня за книги - вырвалось случайно...
  - Ничего, ничего, - закивал головой Виндальв, - я понимаю - ваш друг тяжело ранен.
  И, посидев еще немного, поднялся.
  - Я пойду, сударь Пеколс... - начал было летописец.
  - Прок, можно просто Прок, - сказал старый земник.
  И с благодарностью протянул Виндальву руку.
  Тот пожал ее с чувством, улыбнулся, а затем, немного замявшись, вышел из шатра.
  Бурлил котел, кипели травы, суетился у огня старый барздук.
  ' Хильда... Хильда...' - шептал Мартин, разметав свои кудри на постели из звериных шкур, когда ему на чело легла белая прохладная кисть.
  - Бредит... - сказал певучий грудной голос тихо вошедшей девы. - Лоб - словно огонь...
  --------------------------
  
  ГЛАВА 19
  БЕЛАЯ ВЕЖА
  
  Его Величество Лазарь Евсеевич, владыка Будинского княжества, пребывал в отличном расположении духа.
  Сидел он на своей высокой постели, свесив голые ноги, и искал остроносные тапки. Душа пела и радовалась, сердце колотилось от счастья, да и погода за огромным, цветасто раскрашенным скляным окном была просто превосходной: ясно, чисто, солнечно. Легкий морозец, словно соревнуясь с людскими руками мастеровых, вывел инеем свои витиеватые узоры на толстом стекле.
  Всё было замечательно - только вот один шлепанец из двух почему-то не находился.
  - Тюря! - крикнул князь. - Тюря, чтоб тебя пополам разорвало!
  В спальню, скрипнув резной дверью, прошмыгнул постельничий - морда красная, только что с холоду: а сам в одних холщовых портках да такой же рубахе.
  - Да, великий государь, - сказал холоп, склонив голову.
  - Ты, оглоед, почему не рядом, когда я тебя кличу? - вопросительно воздел брови князь.
  - Так это, Ваше величество... - замялся постельничий. - Я нужник ночной до ветру выносил, вот...
  - Нужник! - передразнил его князь. - На голову б тебе надеть бы оный нужник, лодырь!
  - Оно, конечно, можно и на голову... - потупился холоп и стоял, хлопая белобрысыми ресницами.
   - А ежели мне, часом, водицы испить захочется? Кого мне звать, как не тебя? - строго спросил князь.
  Постельничий метнулся было за ковшом, плававшим в деревянной, изукрашенной резьбой кадушке - но князь остановил его, махнув рукой.
  - Полно, Тюря! Мне не вода сейчас нужна - тапок проклятый куда-то запропастился! Сыщи!
  Тюря бухнулся на колени и полез под высокую, заваленную пуховыми перинами раззолоченную кровать - одна только задница торчала из-под свесившихся покрывал.
  - Апчхи! - громко чихнул постельничий, наглотавшись в темном закутке пыли.
  - А чтоб тебя! - крякнул князь... и отвесил смачный пинок в тощий зад, обтянутый холщовыми портками.
  И довольно ухмыльнулся.
  Тюря высунулся из-под кровати, виновато поморгал красными глазенками, шмыгнул - и показал найденный тапок.
  - Вот он, Ваше величество, - сказал постельничий.
  Князь протянул ему босую холеную ногу:
  - Дык, надень, остолоп!
  И, когда шлепанец оказался у него на ступне, взял и так ласково, легонько пнул снова постельничего - на этот раз в грудь. Тюря свалился на спину, вскочил - и стоял, преданно глядя в глаза.
  - А вот теперь водицы дай испить, бестолочь! - приказал князь.
  А когда холоп уже возвращался с ковшом, отстранил его рукой и сказал:
  - А нет, болван! Подай-ка лучше квасу! Или узвар принеси...
  И сладостно, довольно так потянулся - да так, что шелковая ночная сорочка затрещала по всем швам.
  - Так это, Ваше величество, квасу или всё же узвару? - мялся с ноги на ногу постельничий, стоя по-прежнему с ковшом воды.
  - А ты поди сам догадайся, дурень! - засмеялся князь. - А нет - будешь порот плетьми.
  И вдруг как рявкнет, насупив брови:
  - Дуй живо!!!
  Тюрю словно ветром снесло - будто сквозь дверь просочился.
  - Ишь, какой прыткий! - улыбался князь. - Посмотрим, догадается ли...
  И полез с кровати вниз, обрушив за собою пару перин.
  Подойдя к окну, широко зевнув во всю огромную, с крупными зубами пасть, Лазарь Евсеевич еще разок хорошенько потянулся, пукнул, хмыкнул - и выглянул во двор.
  Суетилась челядь, девки бегали с ведрами и подносами, какой-то холоп рубил дрова, при этом не забывая зиркать на бабьи вихляющие зады. Грозно вылупив глаза, стояли стрельцы на страже у ворот, будто истуканы - а карга-уборщица махала драной метлой по двору, убирая остатки грязного снега и всякий налипший к дубовым доскам настила сор. Подойдя к стражам, она стала обметать их ноги в бутурлуках, приговаривая: 'Ногу-то подыми, дубина стоеросовая! Хоть бы шаг в сторону сделал, идол! Не вишь что ль, я подметаю?'
  Утро как утро - ну и что с того, что ясное да пригожее зимнее солнышко светит? А вот на душе радостно.
  Сзади кто-то тихо кашлянул.
  Князь оглянулся - Тюря стоял навытяжку, держа в руках серебряный поднос со стопкой, толстой золотою флягою и блюдцем квашеных овощей. И улыбался во весь рот.
  - Оно, Ваше величество? - засиял глазами холоп, указывая на поднос.
  - Догадался, подлец! - удовлетворенно хмыкнул Лазарь Евсеевич.
  И ухнул стопку себе в рот, слегка поморщившись. А затем, запустив толстые пальцы в горку кислой капусты, набрал щепоть и отправил ее туда же, с хрустом жуя.
  Булькнула фляга - вторая стопочка уже подмигивала веселой искрой.
  'Нет, ну право, чудесный же день обещает быть!' - снова подумалось князю, и он вновь протянул руку к подносу.
  А зарядившись новыми силами, Лазарь Евсеевич приказал принести ушат с водою - и умывался долго, смачно, с наслаждением растирал себе уши и шею, плескал на подмышки, ухал, ахал, плевал и сморкался, громко фыркая, как конь.
  Облачался князь тоже долго - сменил ночную рубаху на исподнее из тончайшего сукна, сверху постельничий помог ему натянуть вышитую бисером шелковую сорочку, атласные широкие порты, заправив их в высокие сафьяновые сапоги изящной выделки и подвязав золочеными шнурками пониже колен. Затем синий аксамитовый зипун, застегнув его на все петлицы, поверх которого натянул изукрашенный шитьем кафтан, запахнув правую полу на левую и повязав в поясу широким парчовым кушаком. Ну и сверху всего этого - турскую, длинную, до пят, шубу с короткими рукавами, подбитую соболем.
  Осмотрелся, повертел загнутыми кверху носками сапог, довольно крякнул.
  - Шапку дай вон ту, - ткнул пальцем князь в сторону.
  И стал нанизывать на свои жирные персты дутые кольца червонного золота со смарагдами, адамантами и лалами.
  Выйдя из опочивальни, Лазарь Евсеевич перво-наперво распорядился подать себе сани - и когда служки помчались исполнять его приказ, решил пройтись по терему и двору.
  Во всё сам вникал будинский князь, до всего ему было дело. Глаз да глаз нужен был за всем обширным хозяйством - равно как и за ведением дел в его немалом княжестве на границе беспокойного Дикого Поля. А доверить-то никому нельзя - всё едино ведь что-то прозевают, обормоты. Потому и держал всё самолично под приглядом в своей крепкой руке Лазарь Евсеевич - и сам муж крепкий, дородный, пудов осьми весу, не меньше.
  Отвесив тысячу затрещин и оплеух, пройдясь не единожды своим тяжелым посохом по спинам нерадивых да нерасторопных, отдав не меньше сотни всяческих указаний, проверив все закутки и коморы необъятного терема и широкого двора, наорав на заспанных жильцов, отроков и конюших, сунув зуботычину своему ключнику за какую-то дребедень, князь наконец-то вернулся к крыльцу, у которого его уже ожидал изукрашенный узорочьем возок на санях.
  И, уже садясь в него, поддерживаемый под локти стольниками, обернулся и сказал стряпчему:
  - Я в город - проверю, что да как. Обернусь через пару-тройку часов - так что к этому времени накажи снедать подавать. Затем бумаги все свои подготовь - а заодно и ту самую, что вчера весь вечер сочиняли. И в думу бояр позови - но пущай не опаздывают, гнев мой сам знаешь.
  И уже из окошка резных саней как бы мимоходом бросил:
  - Да, и в думу скотину эту тьмутараканскую покличь, посла Сигурдова, чтоб ему сдохнуть!
  И махнул рукой, мол, трогай.
  ***
  Шумели думные бояре, пыхтя и потея в своих шубах да ферязях, крутили и качали головами в высоких горлатных шапках, из меха куньего да лисиц-чернобурок, вышиной в десять вершков, отдувались в пышные бороды да утирали шелковыми платами раскрасневшиеся от духоты лица. Рядили и гадали меж собою, отчего такая спешка, что князю ясно солнышко Лазарю Евсеевичу вдруг приспичило созвать сегодня всех в думу в обед? Нельзя ли было до завтрева подождать, к примеру, до утра? Стынут ведь у всех на столах яства разные горячие, да такие вкусные, что пальчики оближешь. Ждут бояр их женушки-лебедушки, томно вздыхая, что остались без дневной услады для плоти их белой.
  А сам-то князь, шушукались государевы мужи, небось уже и поснедал хорошо да сытно, да зеленого вина или меду хмельного пригубил преобильно - а бояр вот здесь держит, томит в неведении.
  Но когда показался сам князь Лазарь Евсеевич, облачившийся для такого случая в распашное длинное платно из алтабаса, да круглое богатое оплечье, расшитое жемчугом и яхонтами, в шапке своей венценосной с самоцветными каменьями, да на груди тяжелая золотая цепь-окладень, бояре перестали шептаться, вскочили все до единого - и отвесили низкий земной поклон.
  - Садитесь, бояре мои верные, - благодушно кивнул головою государь Лазарь Евсеевич.
  И откинулся на спинку позолоченного резного трона, по бокам которого стояли застывшими статуями рынды в белоснежных, расшитых серебром терликах с перехватом в талии и воротниками козырем, с топорцами на плечах.
  Подобострастно подскочил стряпчий с бумагами - но князь небрежно махнул ему, мол, подожди. И тот исчез также мгновенно, как и возник перед этим.
  - Ну, други мои любезные? - спросил, позевывая, Лазарь Евсеевич. - Какие новости да вести слыхать из околиц княжества нашего и окрестных земель? Что нынче к нам ветром донесло?
  Бояре переглянулись - для этого ли вызывал их князь в думу, чтобы слухи последние узнать? Пожали плечами в недоумении многоопытные мужи, да и сидели молча - ждали, куда князь повернет.
  А Лазарь Евсеевич не стал волынку тянуть, посмотрел на всех озорными глазами, и кивнул подбородком на такого же, как и он сам, дородного дядьку.
  - Скажи мне, Томило Волуевич, голова дозорного приказа славного, а что там на наших кордонах творится? Расскажи честному народу, что да как - чтобы все услыхали.
  И сидел, постукивая пальцами в дорогих перстнях, по налокотнику трона.
  Голова дозоров грузно встал, откашлялся хорошенько и прогудел:
  - Дела наши скверные, государь Лазарь Евсеевич - силы вражьей прибывает в десять, а то и в стократ больше нашей...
  И запнулся, глядя на князя - продолжать ли?
  - Ну-ну, что же ты замолчал, сокол наш? - спросил князь, в глазах которого играли веселые искорки.
  - Перво-наперво скажу, что орда шаруканская, что Сечь разорила, разбилась на несколько таборов, да и пошла вначале в Загорье - а затем, к прискорбию нашему, повернула частию назад и сюда к нам движется, - продолжал, краснея от волнения, голова приказа. - И не одна прёт, а с волколаками да черными клобуками, будь они прокляты. Половина родов шаруканских войною сюда идут, с разореньем на наши земли.
  - Это ж какие торки сюда лезут к нам в гости? - как ни в чем не бывало, поинтересовался князь, разглядывая холеные ногти на своей руке.
  - Торчикан, Гайман, Котан, Хазабин и Варин, - начал перечислять Томило Волуевич. - Это всё с сиверских пределов торочья нечисть...
  - А с полуденных, что у Лукоморья ошиваются, кто есть? - спросил князь, глядя в высокое цветастое окно.
  - Ну, Терьтробич, да Домамерич с Ежебичем, - ответил голова, не понимая, куда клонит князь и почему он так в вполуха слушает эти вести.
  - Да, не уважили они нас в этот раз - раньше, помнится, большею силою к нам ломились, - ухмыльнулся Лазарь Евсеевич.
  Бояре недоуменно переглянулись и зашушукались - но когда князь взглянул на них, шепот сразу же стих.
  - Кто еще? - спросил правитель будинский, и почесал себе бороду.
  Голова приказа набычился, покраснел, шумно выдохнул:
  - Я ж говорю, клобуки черные с проклятыми волколаками вместе с Шаруканью к нам прут - во главе с самим предводителем их, Ковертою...
  - А куда ж Кавдыгай запропастился? Допрыгался что ли? - снова игриво спросил князь.
  Томило Волуевич, грузный боярин, только развел руками:
  - А неизвестно, государь, куда эта падаль степная делась - пропал где-то в Диком Поле, сгинул бесследно.
  - Ага, пришили, значит, голубчика, - ухмыльнулся князь. - Очень жаль - здесь он был бы нам совсем кстати.
  Бояре только рты и разинули от изумления.
  - Так, что там еще? Торки да клобуки вкупе с волколаками - да еще вполовину своей силы, это не рать, а так, пос...ть, - сострил Лазарь Евсеевич.
  Бояре кто хихикнул, а кто и просто обалдело смотрел на государя - не выжил ли часом из ума? Не хватил ли лишнюю чарку?
  Томило Волуевич надул щеки и запыхтел:
  - Еще вот, передают, воронье железноклювое с самой Лысой горы с места стронулось - и летит сюда такой стаей, что неба не видно...
  - А псоглавцев твои дозоры не заприметили? Ну, с этим, как его, шелудивым Боняком? - перебил князь.
  - Пока, хвала богам, нет! - замотал бородою Томило Волуевич.
  - Ну, значит, тоже вскорости будут - сказал Лазарь Евсеевич. - Они ж хоть с торочьими ордами дружбу не водят вовсе - а ведь тоже заявятся, куда ж они денутся!
  А потом, подавшись вперед, спросил:
  - Ну, а из Тьмутаракани есть какая-нибудь нечисть? Ну, хоть самая завалящая?
  И впился глазами в лицо начальника дозоров.
  Тут уж бояре и вовсе рты пооткрывали - точно обезумел князь!
  А Томило Волуевич только и смог сказать:
  - Нет, государь!
  И тут же добавил быстренько:
  - Хвала богам, покамест нет, тьфу-тьфу!
  - Жаль, - лениво зевнул князь. - Ну что ж - оставим это на потом. У тебя всё? Садись!
  И махнул рукой.
  Голова дозорного приказа сел - да так и сидел с обалделым видом, ничего не понимая.
  - Ну, а что еще слышно? - обвел глазами присутствующих будинский правитель. - Вот что ты нам расскажешь теперь, воевода наш, Бориполк Серкизович? Как продвигается оборона земель наших? Много ли войска у нас?
  Поднялся высокий и статный муж, покрутил свои усы колечками, крякнул и начал:
  - Дружины у нас супротив супостата маловато будет - тысяч пять пехоты едва ли наберется. А вооружены неплохо - и мечи, и палаши, и сабли имеются, и протазаны с бердышами да секирами, и латы всякие с броней. Это из оружия светлого.
  Затем, выждав, не спросит ли чего князь - а тот сидел и, как назло, не задавал вопросов - воевода продолжил:
  - А из оружия стрелецкого у нас есть и пращи, и луки, и самострелы любые. Камней, болтов и стрел для них припасено предостаточно. Да орудия метательные разные еще есть - а ядер для оных и горшков с зажигательной смесью имеется в изобилии...
  - Ну, а с конницей что? - поинтересовался наконец-то князь, рассматривая мыски своих сапог.
  - Вот конницы, государь, маловато будет, - развел руками воевода. - В самом городе едва ли на тысячу всадников наберется. Прикажешь отзывать отряды из степи?
  - Подумаю, - сказал князь и снова спросил: - А что там моя племянница Милорада со своими поляницами? Слышно ли что-нибудь?
  - А как же, государь! - охотно закивал закрученными усами Бориполк Серкизович. - Вот весточка от нее сегодня пришла - разорила она шайку клобуков черных, тех самых, кавдыгаевых нелюдей...
  И воевода выразительно посмотрел на голову дозорного приказа - у того только челюсть и отвалилась.
  - Ха-ха-ха! - рассмеялся громко будинский правитель, откинувшись на спинку трона. - Вы хоть бы уже сговаривались между собой, Томило Волуевич да Бориполк Серкизович, прежде чем ко мне с докладом идти!
  И, обращаясь к воеводе, махнул рукой:
  - Ну-ну, продолжай! Это, значит, Милорада, душа моя родная, и погубила того Кавдыгая смердячего?
  - А вот и нет, государь, - потупился воевода. - Вестовой сегодня от нее прискакал, весь взмыленный - успел только на словах кое-что передать, да так и свалился. Кабы не помер еще...
  - Ты это, не про вестового нам тут рассказывай - а что он принес? - перебил боярина будинский правитель.
  - Так я и говорю, - продолжал воевода, - что клобука этого проклятущего не она вовсе истребила. Убил его призрак какой-то - по всему видать, тьмутараканский. А она его затем стрелою серебряной прошила...
  - Кого? Клобука этого?
  - Нет, призрака. Ну, чтоб, значится, чары злые снять...
  - Да знаем мы, что на нечисть стрела серебряная нужна, - отмахнулся князь. - Ты вот скажи, кстати, стрел таких у нас достаточно имеется?
  - А то, государь! - осклабился под усами воевода. - Из самих Самоцветных гор обозами серебро возили, ковали наконечники всю осень!
  - Так, молодца! Хвалю! - улыбнулся Лазарь Евсеевич. - А что же там с клобуком и призраком случилось-то? Что между ними произошло? Не поделили чего?
  - А вот тут самое интересное, государь, - заговорщически понизил голос Бориполк Серкизович. - Не поделили они пленников странных - какая-то чудь лесная занеманская, нами еще невиданная, а говорят, что сами из Сечи...
  - Вот оно как! - вскинул брови князь, да и бояре тоже удивленно загудели.
  - Да, сказывают, попали к торкам в плен, - продолжал воевода, - а затем посланник тьмутараканский, призрак этот значится, хотел их выкрасть - и к самому Сигурду уволочь. Ну, а Кавдыгаю это не по нутру пришлось - вот и замятня у них там меж собою из-за пленников и вышла!
  Бояре крутнули головами удивленно - вот, мол, какие дела!
  А князь спросил как бы между прочим:
  - А что, ценные такие пленники, что их в саму Тьмутаракань доставить нужно было?
  - Не знаю, государь, - развел руками воевода. - Видимо, да.
  - Ну, тогда вот что, - сказал Лазарь Евсеевич, поправив сползшую набок венценосную шапку с каменьями самоцветными. - Пиши приказ Милораде - да и передай с голубем срочно. Повелеваю ей самой, немедля, и с пленниками этими прибыть в Белую Вежу - а дружине ее поляниц приказать также выдвигаться не мешкая сюда ж! Да, и этому, оболтусу-летописцу Виндальву, тоже с Милорадой и пленниками прибыть как можно быстрей - хватит ему по дозорам шляться, заметки свои строчить. Он мне теперича позарез при дворе будет нужен! Уразумел?
  - Да, государь, - потупился воевода и почесал затылок. - Только тут заминка одна есть...
  - Что там еще? - удивился князь.
  - Один из пленников ранен тяжело - немедля может не получиться...
  - Так-так-так, - затарабанил пальцами по налокотнику Лазарь Евсеевич, а затем, подумав, сказал: - Отпиши Милораде, что она знает один способ сюда прибыть птицей. Так и сообщи - птицей! Она поймет! У тебя всё, Бориполк Серкизович?
  И, когда воевода кивнул, усадил его жестом.
  - Ну, а теперь, бояре мои верные, - обвел взглядом присутствующих мужей князь, - перейдем к тому, зачем я вас сюда и позвал.
  И замолчал, глядя на бояр. Те сидели, не шелохнувшись, держа в руках свои посохи - одно сплошное внимание.
  - Ну, так вот, други мои разлюбезные, - начал снова Лазарь Евсеевич, - вести, как сами знаете, невеселые. Аркона священная, сердце волхвов, разорена на севере - а недавно вот и Сечь славная пала. Так что теперь перед Сигурдом, что засел в Тьмутаракани своей мрачной, и тянет щупальца по всей земле, одна только сила и имеется - Белая Вежа, то есть мы! Не остановим его - быть беде великой, вечной! Ночь затопит все наши края безвозвратно...
  И снова обвел взглядом бояр.
  Сидели бороды многомудрые, поджав губы, слушали князя - хотя и так знали, что к чему.
  - Так что прикажете делать, мужи? - спросил Лазарь Евсеевич. - Что посоветуете? Сдаваться Сигурду сразу и лечь под нож? Или попытать судьбу напоследок - и взять в руки оружие, чтобы с отвагою и честью защитить последний оплот светлых сил, как предки наши делали? Посрамим ли мы славу потомков богов, коими мы являемся?
  И замолчал.
  Сидели бояре, думу думали, потупились взглядом в дощатый выскобленный пол. Тяжелый вопрос, непростой - жизни и смерти он стоит.
  - Дозволь слово сказать, великий государь, - промолвил один из бояр, остроносный, с хитрой лисьей мордочкой на маленькой голове, что так не вязалась с его круглым, как шар, телом.
  - Да, конечно, Сазон Бренкович, скажи, что думаешь, - ответил князь.
  Поднялся голова посольского приказа, повертелся туда-сюда, будто собираясь с мыслями, и начал:
  - Как вы знаете, государь великий и вы, бояре мудрые, змей этот проклятый, Черный Властелин, коим Сигурд заделался, письмо нам прислал намедни - мол, сложите оружие, сопротивляться нынче вам бесполезно и не с руки. Хватит, мол, дергаться - сила теперь на его стороне, темной. Затопила ночь страшная все земли от моря до моря. А потому и наказывает нам сдаться и не проливать напрасно кровь...
  - Приказывает?! - загудели возмущенно бояре.
  И стали переглядываться и шуметь
  - Да как он смеет нам, ясуням, потомкам самих светлых богов, и приказывать? - гневались государевы мужи.
  - Тихо, бояре! - поднял властно руку Лазарь Евсеевич. - Послушайте, что дальше скажет нам голова посольского приказа.
  Бороды под горлатными шапками затихли.
  - Да, так вот, - продолжал Сазон Бренкович, - наказывает нам Сигурд сдаться, поставить у себя наместника готского, над князем нашим, значится - а дань увеличить вдесятеро...
  - А кляп ему в глотку, змеенышу! - рявкнул, густо покраснев, Бориполк Серкизович, и топнул ногой. - Ишь, чего захотел, тварь проклятая!
  - Не бывать тому никогда!!! - закричали бояре, вскочив со своих мест, и потрясая кулаками.
  Звенели стекла цветастые в палате каменной, ходили стены выбеленные ходуном, трясся пол под ударами посохов боярских. А сами мужи, раскрасневшись еще пуще прежнего, да теперь не от духоты, а от гнева ярого, орали друг другу в лицо:
  - Пес он плешивый, Сигурд этот! Противная склизкая тварь! Змеюка премерзкая! Ишь, чего о себе возомнил!
  А князь сидел, улыбаясь загадочно - и ждал, когда стихнет буря негодования. Нет, ну право - веселый же день!
  И лишь когда бояре успокоились немного, да усадили свои зады на лавки, Лазарь Евсеевич сказал:
  - Я так и думал, друзья мои верные, что вы поддержите меня в этом деле - не пристало нам, асам-ясуням, потомкам светлых богов, без битвы головы свои склонять мерзкому злу! И хоть силы у нас пока неравные - а и мы можем кое-чего Сигурду гадкому противопоставить...
  - Так войска же нет почти, княже, - брякнул кто-то из бояр.
  Лазарь Евсеевич глянул на него - и тот затих, потупив глаза. А на него сразу соседи возмущенно зашикали, толкая локтями.
  - Пусть снова слово молвит свое еще Сазон Бренкович, - кивнул князь.
  Голова посольского приказа встал опять - и улыбнулся хитро так, с лукавинкой.
  - А скажу я вам еще вот что, господа-бояре, - продолжил он. - После разгрома Сечи славной не остались мы одни в эту годину трудную. Заверил нас в поддержке своей сам Великий Князь Неманский Ольгерд, что сдерживает меченосцев на севере, у моря Свияжского. И как бы трудно ему там ни было, а шлет он нам свою подмогу малой дружиной - сколько смог, столько и выделил ратников. Идут, мол, на лыжах налегке - вот-вот на помощь прибыть должны.
  Бояре довольно загудели снова, закивали бородами - да воевода усы радостно подкрутил, крякнув.
  - И Дивы древние, союзники наши в борьбе со злом, тоже откликнулись, - продолжал голова посольского приказа. - Правитель их, Тройден, сын Тарандуила, также воев своих лучших выделил. А еще воскресло царство Подгорное берендеев-карликов, что, как мы думали, сгинуло в подземельях своих окончательно. Шлют нам весточку, мол, сдержат они злыдней, волколаков да прочую нечисть по всем Лесистым горам, чтобы к нам всеэти звери лютые, на Вежу, не перекинулись из Загорья! И еще...
  Прокашлялся немного, посмотрев хитро на бояр, и закончил:
  - И еще новость приятная - не пропала навсегда после разорения и сама Сечь низовая славная! Кое-кто оттуда вырвался, да пробираются малыми тропами по степи к нам - и с ними Байда сам, голова наказной воинский! Так что не одни мы теперь перед грозной змеиной силою!
  И сел, поклонившись присутствующим.
  Бояре засияли, загомонили шумно - появилась надежда в их глазах кроме возмущения. А князь - так тот вообще счастливей всех сидел на своем троне, улыбаясь.
  А потом поднял руку и сказал:
  - Друзья мои верные, бояре славные! Взял я на себя ответственность вчера немалую - сам отписал ответ Властелину Черному, Сигурду-дракону. Сейчас вот хочу зачитать вам - и вручить с вашего соизволения послу тьмутараканскому, Хродгауту. А зовите-ка его сюда, собаку!
  И кивнул венценосной шапкой.
  Затихли бояре, насупились, вцепились гневно в свои посохи, поджав губы, ждали.
  Отворили слуги дверь в залу думную - и как будто свет белый помрачнел за окном. Потянуло стылой стужей, ненавистью, повеяло холодком, будто из могилы. Поежились неуютно бояре в своих толстых шубах, заерзали - как бы ни хорохорились, а наводила на всех жуть великую Тьмутаракань мрачная. Слыхано ли дело такое, на само воплощение Зла замахнуться пришлось?
  - Ярл Хродгаут, сын Торфрида, посол правителя Готского царства и Черного Властелина всего мира от моря до моря, владыки Сигурда, победителя дракона! - провозгласил служка дрожащим голосом - и смылся тут же, словно ветром его сдуло.
  Вошел железными шагами в длинном развевающемся черном плаще ярл Хродгаут - будто нетопырь огромный влетел в залу. Обвел всех мрачным взглядом из-под шлема своего звериного, с волчьей оскаленной мордой и свисающим на плечи серым хвостом, и, не снимая его, кивнул надменно: и лишь затем слегка оглянулся, ожидая кресла себе. А поскольку его не было - так и остался стоять: только ноздри его гневно затрепетали в холодной ярости.
  - Чудесный сегодня день, право же? - улыбнулся Лазарь Евсеевич темному гостю, сидя на своем троне. - Ответ повелителю твоему у нас готов!
  И щелкнул пальцами.
  Стряпчий возник из-за трона беззвучно, вложил бумагу с гербовой печатью и золотым шнурком в руки князю - и также растворился мгновенно, как будто и не было его.
  Хмыкнул готский посланник - стоял и смотрел колючими, немигающими, как у змеи, глазами.
  А Лазарь Евсеевич развернул пергамент, посмотрел на нетопыря, и начал читать - и лицо князя вмиг посуровело:
  'Мы, асы-ясуни, коих соседи наши называют будинами, потомки светлых богов и самого Вышня Святовита, говорим тебе, Сигурд, вот что...'
  Читал князь свиток свой - и лица бояр вытягивались, холодели сперва от ужаса, от слов страшных ругательных, за которые положена неминуемая лютая смерть. Но затем лица государевых мужей потихоньку стали оттаивать, переглядываться, шептаться меж собой - а потом и вовсе, вначале криво и несмело, а затем всё храбрей и храбрей перерастали в улыбку, а уж в конце и вовсе в откровенный смех и хохот.
  '...говорим тебе, Сигурд, вот что... - читал дальше князь. - Ты, змея подколодная, готский недоносок, жалкий червь, копошащийся в дерьме, мерзкая и трусливая тварь, что питается блевотиной и падалью, какой ты в чертях собачьих повелитель мира, раз ты сидишь в своей смердящей норе? Не боимся мы твоего гнева жалкого - и готовы биться с тобой на земле и на воде. А на указы твои подлые мы хотели плевать - и показываем тебе шиш...'
  - Что? - вскинулся воевода.
  - Шиш, говорю, - ответил Лазарь Евсеевич. - Дулю с маком!
  И Бориполк Серкизович только крякнул, подкрутив свой ус.
  'На указы твои подлые мы хотели плевать - и показываем тебе шиш, - продолжал князь. - А если ты себя считаешь воином и правителем мира - то приди и возьми своё сам! Кляп тебе в глотку и клинок в зад, гадюка черная!'
  И свернул гербовую бумагу, глядя на готского посла.
  Бояре гоготали, утирая слезы и хлопая себя по коленям, качали головами, вот, мол, выдал Лазарь Евсеевич, ну и ну! Не боялись больше мужи будинские гнева тьмутараканского, погибели лютой от мрачных сил - ведь если уж и помирать, так с музыкой веселой!
  Молча выслушал послание готский посол - ни одна жилка не дрогнула на его каменном, изборожденным глубокими морщинами горбоносом лице.
  Твердою рукою в кованой рукавице принял он пергамент от подобострастно кланявшегося слуги, сжал свиток стальной хваткой - только печать захрустела.
  А затем как глянет холодно на бояр немигающими глазами - сразу и смех прекратился, и шум оживленный. Куда только вся смелость боярская делась! Тишина зловещая затопила вдруг зал - впечатались в стену спины государевых мужей, взмокли от перепуга. Один Лазарь Евсеевич да еще Бориполк Серкизович выдержали змеиный взгляд тьмутараканского посла.
  Криво усмехнулся ярл Хродгаут, сын Торфрида, замогильной улыбкою. Ничего не сказал на оскорбления - только ноздри раздувались от черной ярости.
  - Да, еще забыл сказать вот что, - глядя прямо в змеиные зрачки гота, добавил князь. - Посол тьмутараканский нам теперь здесь больше без надобности. Так что я говорю тебе - пошел вон!
  На миг вздрогнули ресницы ярла, сузились глаза, как у хищника. Вздохнул полной грудью посол Сигурда - и как харкнет презрительно прямо под ноги князю! Только слюна ядовитая и зашипела на дощатом дубовом полу, разъедая дерево.
  Развернулся молча - и вышел в дверь, взмахнув черным плащом. Будто ворон какой из залы вылетел - и сразу стало светлей.
  - Вот дела... - шумно выдохнули бояре, качая головами.
  Понимали, что назад дороги теперь нет - только война. Лишь Лазарь Евсеевич сидел и улыбался довольно - чудесный ведь день, право же!
  Да стряпчий, схоронившись неслышно за троном, чесал себе голову в недоумении - не прочел ведь князь своей подписи на свитке том гербовом.
  А подпись гласила:
  'Писано в такой-то день месяца зимнего солнцеворота, мною, Лазарем Евсеевичем, правителем Будинского княжества, да Маркисуатом, чародеем сечевым, да Лиго Бирзулисом с бесценным даром от арконских волхвов'.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 20
  ГОРЮЧИЙ КАМЕНЬ
  
  Стоял Лиго Бирзулис, маленький земник, посреди одной из княжеских светлиц, стоял и рассматривал огромную карту Будинского княжества, что была написана прямо на стене.
  Прибыли в Белую Вежу с Мамаем они позавчера вечером, таясь ото всех. Сказал что-то стражам у ворот чародей низовой - те и пропустили без лишних слов странников.
  Ехал по стольному градов будинов-ясуней молодой барздук, ехал и удивлялся всему - и огромным каменным крепостным стенам с белыми башнями, от чего и сама твердыня получила свое название, и высоким резным теремам, и взметнувшимся в вечернее небо златоглавым верхушкам храмов-святынь, и широким мостовым, устланным дубовыми досками, с которых в сточные канавы сметали грязный снег. Изумлялся многолюдию на улицах стольного града, живописному виду местных жителей, шуму и говору. Отвык от больших городов маленький земник, позабыл уже почти далекое Вильно с вайделотской школой своей - как будто растаяло это всё в прошлом, как этот вот грязный мокрый снег.
  А затем провели черным ходом чародея и земника к Лазарю Евсеевичу, правителю будинов. Провели скрытно, чтобы не увидел никто.
  - Слава богам и тресветлому солнцу! - сказал князь ясуней. - Вы добрались целы и невредимы!
  И обнялись государь с чародеем, как старые друзья.
  Отдыхал вчера весь день маленький земник, отскребал от себя грязь многодневную, отмывал запах торочий от вонючего тулупа, сидя в большом ушате горячей воды. Переоделся в платье новое, знатное, что нашлось ему по росту от детей боярских. Бродил потайными покоями в задней части княжеского терема, отъедался и пил. А к вечеру вернулся и чародей, что пропадал где-то весь день. Смеялся весело, попыхивая своей трубочкой, подмигивал барздуку - да только так ничего и не рассказал. И сегодня вот с утра тоже куда-то исчез.
  Стоял после завтрака с самого утра Лиго Бирзулис, маленький земник, посреди одной из княжеских светлиц в потайных покоях правителя ясуней, стоял и рассматривал огромную карту Будинского княжества и всех окрестных земель, что была написана глубокими цветными красками прямо на стене. Непростые то были краски, из камней дорогих самоцветных, в порошок перетертых, были сделаны, смешаны с позолотою и серебром. Да и художник сам, что рисовал карту, тоже был умелец великий - сумел передать и горы, и долы, и леса, как настоящие. Как будто и не перед ручной работой стоишь - а словно сверху, из поднебесья, как птица в полете, смотришь на весь великий мир, что раскинулся широко от края до края.
  Вот сверху, на севере, холодные воды Свияжского моря пунцово плещутся, омывают берега Неманской земли и священного острова Руян с Арконой великою. И идол Святовита вышнего изображен, будто живой - стоит и усмехается. Да только вот потемнели слегка краски на этом месте, будто выцвели, поблекли все. А вдоль побережья всего надпись кровавая чернеет угловатыми рунами: 'Орден Меченосцев' гласит она. И замок высокий, колючий, клыками-башнями своими торчит - ползут под ним литеры готские, свиваются в слово 'Мальборк'.
  А справа зато будто ярче становятся краски, светиться изнутри начинают. Вот Ковно и Вильно, два стольных града белеются, строения свои под красной черепицею спрятали - и бегут над ними велесовицею древнею три слова: 'Великое Княжество Неманское'. Скачут буквицы, кувыркаются, играют над полями и долами, над лесами и перелесками - ярко всё нарисовано, сочно, живо, будто взаправду. Протяни руку - и кажется, что дотронешься до той зелени росистой, почувствуешь ее влагу. И хоть нет на карте той ни родного Земиголья с веселыми полянами, ни деревянного Земьгорода у Синей пущи, ни хутора Пригороки на реке Быстрице - а будто видит их наяву барздук: даже комок к горлу подкатил от воспоминаний о родине.
  Еще правее, за чащобами да болотами, одна только пуща густая изображена - и надпись 'Великолесье' всё теми же буквицами. А где-то в углу, где обрывается карта, написано 'Гард, сиречь Страна городов'. Пожал плечами земник в недоумении - сколько жил в своих краях, а о такой стране и не слыхивал вовсе. Да чего только в жизни не бывает-то?
  Бежит его взгляд теперь на юг, к болотам Занеманским, пониже которых намалеваны Лесистые горы. Красиво так нарисованы, выпукло, будто из стены выпирают своими вершинами - даже пальцем потрогать хочется. И стрелка указывает куда-то - а рядышком с ней, помельче, человечки малые в пещере виднеются. И надпись: 'Берендеи, они же подгорная чудь'.
  Улыбается земник широко - подземных жителей изобразил неизвестный художник, а вот про земников, чудь лесную, да про велетов-асилков на карте ни гу-гу: ни словечка, ни буквицы единой. Бывает...
  Южнее склонов выпуклых велесовица складывается в слово 'Загорье' - да только ни города там, ни поселения какого: сплошные леса да реки намалеваны, как будто и людей там вовсе нет. Ага, а вот и исток Непры, что течет и ширится вниз, извиваясь сперва между горными склонами, а затем и по чащобам глухим. Синеет Непра-река, рукою художника оживает, светится яркими красками из глубины своей - будто волны по ней бегут, шепчутся. И бежит та водица рисованная и мимо Куява, что изображен не разрушенным, а златоглавым еще, и мимо других городов каких-то и сел. Нет там вовсе еще зловещей Лысой горы - холмиком малым лишь она значится у болотца какого-то. Зато червонеют по всему краю тому огромные словенские литеры: 'Былая славная Русколань великая, что воскреснет всенепременно'.
  Покачал головою земник, призадумался - а воскреснет ли? Или так и останется в памяти сказками и преданиями - да лишь рисунком вот на этой карте? Не знает того никто, а уж тем более и сам земник.
  Бежит взгляд барздука дальше на юг, через бугристые Змиевы валы с подписью 'Стена против гада, неведомо кем воздвигнута в старину' - а вот усадьба медведовичей художнику еще неизвестна. Зато степь изобразил он искусно, с любовью какой-то затаенной, пылкой. Колышутся, как живые, серебристые ковыли, выглядывают средь них красные маки, желтеет донник, колючки выставила полынь. Зверья всякого намалевано - тарпаны и туры пасутся, вепри с волками рыщут, дрофы с журавлями и лебедями танцуют, задрав клювы вверх, крадется не то рысь, не то лев. И во всю громадную ширину необъятной равнины огромные буквы: 'Дикое Поле, иными называемое Пустополье, а кто и Чистопольем его кличет'. Вот оно, значит, как!
  Хмыкнул земник, подумалось, что запомнить надо - не слышал ранее он того. Водит дальше глазами по карте диковинной, рисунки всякие рассматривает - и соскальзывает влево, на юг, где изображены чертоги волшебные, что переливаются самоцветами разными, а крыши у них загнуты краями вверх, и, словно из яхонта, желтизною медовой горят. И древней глаголицей замысловатым узором переливается надпись какая-то - а под нею, помельче, перевод велесовицей уже: 'Дивьи, они же Вилины горы, где обретаются Самодивы и Вилы, волшебное племя с крылами'.
  Бежит снова по карте взгляд земника, темнеет от боли - вот Сечь удалая, что посреди Непры-реки диковинной рыбой какой-то плещется, рисунки запорогов на ней со смешными чубатыми головами: на конях скачут да на кулачках бьются. И прапор малиновый реет, будто ветром его колышет - так намалеван живо рубиновым и золотым цветом. А буквы смеются, как и сами еще сечевики буйные недавно: 'Войско низовое запорожское, самосбройное, вольное'. Сжимает кулаки земник юный, скрипит зубами от боли - ведь где-то же здесь он и потерял друзей своих, которые когда еще сыщутся? Не нарисовано этого на карте - нет силы той и умения, что могли бы передать кистью всю невыносимую боль, и тоску, и крик души.
  А дальше уж снова Дикое Поле простирается - да не то, заснеженное и голое, по которому еще недавно чародей с земником шли, а зеленое разнотравьем своим из-за красок смарагдовых. Краешком глаза видит барздук возы нарисованные, с кибитками да всадниками страшными, в черных колпаках, и подпись змеится серая: 'Орда торочья Шарукань, кочевая нечисть'. Колышутся стебли степные, бежит по ним взор чуди лесной, будто в памяти своей тропку прокладывает. И упирается та стезя в Будинское княжество, что лежит в низовьях Ладоны-реки, впадающей в Сурожское море. Возвышается гордо стольный город княжеский, белеет своими башнями и стенами, золотится вершинами храмов святых, а буквы гласят: 'Будинское царство, сиречь земли ясуней, рекомых еще будиными или асами, потомками светлых богов, со столицей своей Белой Вежей, кою готы кличут Асгардом, а торочье название ей Азторокань'. Многословное название, цветастое - с головой выдает художника, из каких он земель родом.
  А ниже... А ниже вот оно, притаилось то самое зловещее логово - Лукоморье вдоль сурожских берегов. Щерятся клыками острыми зубастые Драконьи горы, чернеют шипами, белеют вершинами снежными - да только средь тех вершин как будто прорва какая глубокая нарисована, жерло огнедышащее с углями раскаленными. Свивает вокруг гор тех бесконечное тулово змея огромного, страшного, с крылами в перепонках, о трех головах. Скребет когтями гад жуткий, блестят его очи ужасные - а прямо по телу чешуйчатому змеятся колючие, будто с шипами, литеры: 'Готское царство Тьмутаракань'.
  Стоит молча земник, рассматривает дивную карту - как будто свою жизнь перелистывает. Перечитал уже все надписи, по нарисованным шляхам пробежался не раз - и по старинному Варяжскому, что с севера на юг катится, чуть ли не тем самым путем, по которому и он с друзьями прошел, и по Муравскому шляху, что от Непры до Ладоны-реки степью вьется и теряется дальше за ней в загадочной стране Кабир с Самоцветными горами. Бежит взгляд земника теперь уж и по Залозному шляху, что от Лукоморья вверх уходит, стремится через поля и какую-то Сиверскую пущу еще дальше на север. И видит вдруг в верхнем правом углу неприметную вроде бы надпись: 'Рипейские горы, они же Пояс Каменный с Беловодьем, краем волхвов'.
  Стоит и смотрит земник на буквы эти - и поклясться готов, что не было их в самом начале, когда он карту разглядывать примерялся: как будто возникли они вдруг сами по себе. Стоит и удивляется - не запамятовал ли он чего сам?
  Ложится рука на плечо земника. Вздрагивает барздук, оборачивается - смотрит на него загадочно и одновременно с лукавиной затаенной чародей степной Мамай. Улыбается себе в свои смолистые усы, трубочку в зубах держит. А за ним и Лазарь Евсеевич стоит, ухмыляется, стаскивает с головы шапку венценосную, поправляет на волосах скуфью вышитую, и говорит:
  - Нет, ну право же, Лиго, друг мой сердешный - сегодня был замечательный день!
  А Мамай и смеется - показывает большой палец вверх на кулачище своем, мол, здорово всё.
  Идет Лазарь Евсеевич по светлице, садится в кресло резное с выгнутыми ножками, складывает руки на груди и, наклонив голову по-птичьи, смотрит тоже на земника.
  Поежился Лиго под взглядами чародея и князя будинского, спрашивает:
  - Да что стряслось-то, государь великий? Чем этот день знаменателен?
  Мамай вынимает трубку изо рта и говорит:
  - Нашлись други твои верные, мальчик мой - Мартин да Прок! И вскорости уже будут здесь, в Белой Веже!
  - Живы... - охает Лиго, и садится прямо на пол, хватаясь от волнения за голову.
  А затем, подскочив, подбегает к князю будинскому, на колено падает, целует руку ему, обнимает чародея степного от радости. И кричит на всю горницу:
  - Валио! Ура! Живы они!
  И стоит, улыбаясь.
  А князь и витязь южный перемигиваются, глядя на счастливого земника, и один другому говорит тихонечко, чтобы барздук не услышал:
  - Как думаешь, удастся ли нам выманить в этот раз змееныша из своей норы - и одолеть?
  И Мамай, глядя на замерцавшую вдруг заколку на груди у земника, также шепотом отвечает:
  - Думаю, да - теперь победа близка...
  ***
  Протянулось грядою высокой Железное всхолмье близ Белой Вежи, вспучилось буграми у берегов Ладоны-реки, которую готы именовали Танаксом. Свивались клубками огромными древние увалы, плутали путников расселинами да проходами узкими среди скал и горбатых сопок: забредешь туда без проводника - назад и вовек не выйдешь. Как будто какой-то огромный змей здесь в старину неоглядную полз, извиваясь - да и окаменел вдруг, и замер так навсегда.
  Так и говорили друг другу люди про эти урочища - что змей тот, мол, вправду ведь был. Находили иной раз среди скал и увалов тех самоцветные всякие камни, что искрами в глыбах высверкивали - и считали их остатками клада былого чудовища. Быстро слух о камешках тех пошел по всему Дикому Полю - и потянулся народ за сокровищами в сопки седые: стучать молоточком по скалам в расселинах, удачу свою испытывать. Да только вот самоцветы те быстро закончились - но взамен другие сокровища обнаружили...
  Не сразу рудознатцы толковые смекнули, в чем настоящая ценность Железного всхолмья скрывалась - искали там лалы, смарагды да адаманты, на золотишко с серебром надеялись. Пока не нарвался пытливый смельчак там на жилу железную - а рядышком с нею и на камень горючий, черный, масляный, что в огне жаром пылал лучше дерева всякого. Призадумался парень тот крепко, кузнецов знакомых покликал - а те и вердикт сразу вынесли: богато железом то древнее всхолмье, а вместе с удивительным камнем горючим и вовсе само по себе сокровище.
  Так и назвали те сопки с увалами - Железное всхолмье. И запылали по ним огни кузниц, зачернели глубокие входы в копальни. Застучали в них молоты, зазвенели кирки с долотами. И потекло оттуда железо, и сталь, и чугун по всему Дикому Полю - а иной раз и дальше обозы с товаром бесценным ходили, разнося славу о всхолмье по всем местам. И на торговле той и вырос город богатый, что прозвали Белою Вежей - обустроился он надежными стенами да белыми башнями, из валунов полевых сложенных, воткнул в синее небо свои златоглавые храмы.
  Не единожды зарились алчно на сокровище железное Белой Вежи ее враги - приходили с набегами, войной воевать набрасывались. Да только без толку то всё было, бесполезно - не хуже крепкой стали и сами жители города были, потомки светлых богов. Будто поковки те, что их и бьют, и в воде ледяной томят, и жаром добела раскаливают, становились от этих набегов и битв лишь сильней да упрямей те горожане. А потому и Злу предначальному свои головы гордые никогда не склоняли.
  Затопила Тьма затем всё Дикое Поле, Русколань древнюю выжгла всю - а Белая Вежа как стояла незыблемо, так и ныне стоит: под боком у самой Тьмутаракани. И ничего с нею Сигурд-дракон поделать не может - не гнутся, хоть лопни, те ясуни, потомки асов-богов. Так и оставил их змей на время в покое - лишь соглядатаев своих прислал туда под видом послов. Те и выторговали со временем дань невеликую поганому гаду - не за сам город несокрушимый, что никому никогда оброка с податями, кроме князя своего, не платил вовсе, а лишь для того, чтобы змеевы слуги обозы торговые на степных шляхах не шарпали и не разбивали. Так и жили себе по соседству - темная да светлая крепости, делая вид до поры, до времени, что дела их друг друга совсем не касаются...
  Вечерний туман окутал Железное всхолмье - таял снег от тепла старых кузниц да выходов копей, поднимался в черное небо белесым паром. Мигали огни в плотном мареве, разносился вдали мерный стук молотов, приглушенный холмами и сопками. Стонали чуть слышно глубокие провалы копей на склонах, зияли страшными пастями, смрадили сырым стылым воздухом подземелий.
  - Слышишь стон этот, Лиго?- спросил Мамай, указывая земнику на темные входы. - То недра глубокие дышат натужно...
  И замолчал.
  Цокали глухо о камни копыта коня с длинной белою гривой, что нес на себе чародея с барздуком, забравшихся к вечеру в дальние расселины Железного всхолмья. Горделиво встряхивал головою своею скакун, будто зная, куда направляется, что за ношу с собою везет. Шел иноходью, важно выпятив белую грудь, косился карим глазом, пофыркивал о дыма табачного Мамаевой трубки, что неизменно торчала у витязя низового в зубах.
  Ехали молча, задумчиво, лишь изредка заговаривая друг с другом - у каждого свои мысли роились назойливо, стучались в виски, не давали покоя. Билось сердце у земника часто, волнительно, трепыхалось в груди беспокойною птицей - вот он, тот самый конец пути, на котором барздук столько вынес всего. Растерял своих лучших друзей, испытал непростые лишения - но дошел-таки, добрался до цели, пусть и ценою великих утрат.
  Везут чародей и земник два сокровища, две ценности важных - заколку да камень небесный, чтоб кузнецы беловежские отковали оружие дивное на врага. Потому и занесло этих путников в кривые да дальние лазы меж древних холмов и увалов.
  И кузница та отыскалась сама вскорости, вынырнув из тумана на склоне холма.
  Гудел тяжко горн, жужжали надрывно меха - и в пламени, что освещала проем старой двери, мелькали чумазые, полуголые крепкие мужички.
  Спешились чародей с земником, сняли поклажу свою тяжелую - и подошли к двери.
  - Вечер добрый, люди мастеровые, благородные, знатные! - поклонился в пояс кузнецам чародей. - Пусть будет легок ваш молот да податлива сталь!
  И выпрямился, молчит, ждет у порога, не смея без спросу входить.
  Оторвался от горна коваль один старый, жилистый, одетый лишь в замызганные штаны да в кожаный, прожженный искрами во многих местах, передник. Повернулся, пригляделся, сощурив глаза, кивнул с трудовым, заработанным потом достоинством. А потом и ответил всё так же, не роняя своей чести, но без излишней важности:
  - И вам здравствовать, хорошие люди! Какая нужда занесла вас в наши края? Другие ведь, что с белой косточкой да богатые, чураются наших дымных окраин, брезгуют нос свой совать к нам. Хотя ведь на наших поковках вся сила их держится - да только кто помнит об этом?
  И улыбнулся широко, добродушно, совсем не держа обид.
  - А дело вот у нас к вам какое, господа ковали... - сказал Мамай и вошел в кузницу, нагнувшись в низком проеме.
  И, бухнув тяжеленный мешок у порога, начал рассказывать.
  Слушали кузнецы чародея южного, переглядывались. Кто ус свой, гарью продымленный, подкручивал, а кто, крякнув, хлопал себя по коленям ладонями. А когда витязь низовой и самого Лиго внутрь кузницы пригласил, попросил показать ту заколку мерцающую, удивлению мастеровых не было предела.
  Подошел к земнику тот самый старый кузнец, посмотрел с уважением - и протянул ладонь свою крепкую, всю в рабочих трудовых мозолях.
  - Держи мою пядь, чудь лесная, - сказал старший коваль. - С виду ты мал, парень - а вот подвиг твой велик!
  И пожал руку земнику - да так, что тот чуть не охнул, но еле сдержался.
  А затем улыбнулся старый кузнец, подмигнул - и добавил:
  - Ну, давай свою цацку волшебную, парень - поглядим-ка мы, что можно из нее выковать, чтобы змея поганого усмирить.
  Сгрудились все ковали, рассматривая и трогая дивную вещь, языками цокали, хвалили искусную работу волхвов. А заколка зарделась вдруг вся, будто смущаясь, на грубой ладони старшего мастера - так и лежала, мигая то красным, то вновь затухая.
  - Ишь ты, мерцает - словно сердце стучит, - заметил один из кузнецов.
  А старший - так тот только кивнул одобрительно. И вздохнул затем:
  - Жаль, конечно, такую вещь драгоценную перековывать - больно уж работа умелая да старинная. Но что же поделать-то, коли надобно?
  И, повернувшись к чародею с земником, сказал:
  - Вы не волнуйтесь, судари милые - делаем вместе мы дело общее. Хоть и нет у нас чар тех волшебных, что были у кузнецов запорожских на славной Сечи, как и нет среди нас ковалей тех божественных, Телявеля да Кальвиса, что пропали неведомо куда, да так и не объявились поныне - но и мы тоже кое-что могём! Не боги ведь горшки обжигают и железо льют - а потомки их, люди!
  И улыбнулся снова широко.
  - Ждите, - говорит, - будем пробовать - чтобы всё у нас получилось! А для этого дела святого у нас и камень особый есть - горючим он называется. Пламя дает он не хуже драконьего - уж с ним-то мы точно перунит одолеем!
  И дал на память земнику черный кусок - как слюда он переливался масляно, жирно, отливал вороновым крылом: будто впитал в себя все соки нашей земли.
  Выходили из кузни, когда совсем уж стемнело. Замешкался чародей на пороге, возвернулся зачем-то - и видел барздук, как о чем-то он еще перешептывается со старшим мастеровым. А потом обнялись, будто закадычные товарищи - и разошлись.
  Приехали в Белую Вежу ближе к полуночи.
  Сидел земник в опочивальне - и долго смотрел на камень тот дивный, при помощи которого собирались отлить воедино перунит и громовое железо будинские кузнецы. Глядел так, глядел - пока и вовсе глаза его не сомкнулись. И всю ночь ему снился перезвон молоточков волшебных: 'Каль-вис!' да 'Те-ля-вель, те-ля-вель, те-ля-вель...'
  --------------------------
  
  ГЛАВА 21
  ПО СЛЕДАМ ЗЕМНИКОВ
  
  - Весточка к нам прилетела голубем, - сказала Милорада, та самая дева-воитель с огненными волосами. - Дядя мой любезный, князь Лазарь Евсеевич, требует немедля нам - то есть вам со мною вместе - прибыть к нему в Белую Вежу. Слышите? Не мешкая! Вот такие дела...
  И посмотрела на Прока с Мартином, сворачивая маленькое письмецо.
  А затем, повернувшись к летописцу, добавила:
  - Тебя это тоже касается, мой друг.
  - А что за спешка такая? - спросил придворный писатель.
  - Ну, это только дяде моему, государю, и ведомо, - развела руками Милорада.
  - Простите, госпожа, - несмело спросил Прок, - а больше в том письме ничего не сказано? Ну, к примеру, о товарище нашем...
  Но дева лишь молча покачала головой.
  Сидели земники, скрестив ноги, как заправские низовики, на толстых звериных шкурах, в шатре походном, в кругу своих новых друзей - поляниц. За дни эти узнали о них барздуки много нового, интересного, небывалого. Вливались постепенно в жизнь кочевой будинской дружины, что охраняла кордоны своей державы степной от набегов торочьих, да и сама порою делала смелые вылазки, чтобы дать нечисти укорот. В таком наскоке отважном, под носом у самой орды, и были отбиты у клобуков барздуки - иначе как провидением божьим и назвать это язык не поворачивался. Да и ушли от торков лишь чудом - и волею вышних сил. Плох был Мартин тогда, воспалились раны на голове, а бросать его ни Пеколс, ни Милорада не соглашались. Лишь поздней ночью травы целебные подействовали - очнулся земник и на постели своей сел, придя в себя. А к утру от лагеря ясуней уж и след простыл - головешки только от костра чернели на грязном снегу. Так что торки, разослав во все стороны дозоры в поисках Кавдыгая, лишь зубами скрипели, понимая, что упустили отважных асов. Следов же предводителя черных клобуков, а равно как и его отряда, и тьмутараканского посла нечисть так и не нашла - ясуни отлично постарались, спрятав все концы в воду, а точнее в глубокий снег.
  Завернули тогда Мартина, как малое дитя, в шкуры да войлок, спеленали ребеночком - и, как бы он ни возмущался, приказали терпеть, усадив на седло перед всадником. Так и передавали барздука куклой какой-то весь путь, всё время бешеной скачки, с коня на коня поляницы, степные дружинники будинские. А поскольку сам отряд чуть ли не поровну состоял из юношей да девушек ясуней, то иной раз земник, к стыду своему, на руках у девиц, в броню закованных, сидел, краснея от срама и своего бессилия. Только Прок иной раз потешался над ним - но беззлобно, чисто по-товарищески, потому что знал, что после всех испытаний, что выпали земникам, простит Мартин старому ворчуну все его шутки.
  Сдружились за время пути барздуки и ясуни, приглядываясь друг к другу. Рассказывал Пеколс историю земников, почему да зачем занесла их судьба в далекие края - как будто бы исповедывался. Ничего не утаил, посовещавшись с Мартином - ни про Лиго, ни про заколку волшебную, ни про тяготы да приключения своего пути. А чего утаивать-то? Нет ведь теперь больше у барздуков заколки той, и Лиго на Сечи пропал, сгинул бесследно - так чего теперь опасаться? Да и сама Сечь разорена, выжжена дотла - вырвались от погибели лишь немногие. А спасся вот Лиго ли от нее - тот еще вопрос. Мучил он и день, и ночь двух земников, покоя им не давал. Всё вспоминались Проку слова Гуннара, что не нашел он ничего на развалинах - а, стало быть, и надежда еще была. Знали точно только одно - раз их выкрал у клобуков тьмутараканский посланник и вез к Сигурду, значит, ни Лиго, ни заколка змею тому, дракону проклятому, всё еще не достались. Этим и жили все эти дни.
  Набирал с каждым утром, после крепкого сна, Мартин и силу свою - снова мышцы его, несмотря на бешеную скачку от зари до зари, наливались упругостью. Напился земник от души опять ветра степного, холодного, вольного, улыбаться вновь стал. Только вот, глядя на деву-воителя, так похожую на Хильду его любимую, лишь тяжело вздыхал - стояла перед глазами у земника дочь владыки подгорного, манила к себе, звала, тосковала где-то там, в подземных чертогах по суженому. А он вот здесь, всё еще наполовину беспомощный, куклой замотанной сидит на коне перед всадником, как ребенок какой-то. Сказать о том берендеям, так еще и на смех поднимут - ничего себе будущий муж да правитель их царства! Да и станет ли он, молодой барздук, им когда-либо?
  'Не найдем Лиго, - тяжело вздыхал Прок Пеколс, говоря Мартину, - значит, отправимся назад в Подгорное царство. Там теперь наш дом, сроднился я с ним...'
  'Найдем!' - упрямо мотал перевязанной головой Мартин, сжимая губы и кулаки: даже верить не мог в гибель верного друга.
  А вечерами Виндальв Гардарикский, летописец придворный князя будинского, что сам напросился в этот раз в поход с поляницами по кордонам, записывал рассказы барздуков. Выспрашивал всё про них - и про нравы, и про обычаи, и про битвы, что земники вели. Даже словарик себе какой-то завел, куда вносил чисто земниковские словечки и выражения. Дивился рассказам про битвы и у Семи Холмах, и у Синей пущи, и под Лесистыми горами. А, уединившись, что-то даже бренчал на лютне своей - сочинял песню про Сечь и про подвиг запорогов. Подсмеивались слегка над летописцем молодые поляницы, подмигивали друг другу - потому что слыл по всему Будинскому краю Виндальв тот большим чудаком. Да только вот был он еще и любимчиком князя Лазаря Евсеевича - любил государь с начитанным человеком беседы долгие вечерами вести, приблизил к себе. И отпускать не очень хотел в дальний поход - лишь сам Виндальв и настоял, что, мол, как же иначе еще придворную летопись вести, ежели сам, своими глазами, всё не увидишь?
  Однажды Виндальв как-то по рассеянности своей обронил рукопись какую-то - а Прок ее подобрал случайно. И хотел было уже окликнуть будинского летописца, да вот любопытство неумное помешало вновь. Взял и сунул свой нос в тот свиток - а открывши его, обомлел. Ибо название гласило: 'Дивная повесть о невиданных похождениях двух карликов из чуди лесной Неманского края, именуемых земниками или еще барздуками, за Лесистыми горами и в Диком Поле, а такоже о делах разных чародейских и их искусном умении в изложении Виндальва-летописца, родом из Гарда'. И первая строка начиналась словами: 'Жил-был себе в лесах у студеного Свияжского моря мелкий народец ростом с вершок...'
  - Вот тебе и на! - почесал затылок старый барздук. - Мы еще и совершить-то толком ничего не успели, а уже попали в летопись.
  И, хмыкнув, свернул свиток.
  А Виндальв хватился его уже только на следующий день - перерыл всю свою поклажу, вытрусил все сумки, и, ничего не найдя, стоял в расстроенных чувствах среди разбросанных по снегу вещей.
  - Эй, Виндальв! - окликнула тогда летописца Милорада. - Ты что-то потерял, дружище?
  - Да так, записки свои путевые, - нехотя выдавил из себя тот.
  - Ну, значит, их торки и прочтут, - улыбнулась дева-воитель. - Считай, что ты теперь в их летописи, торочьи, попадешь!
  И подмигнула весело - а затем ушла расставлять дозорных.
  От таких слов придворный писатель еще больше упал духом - и, когда кто-то сзади кашлянул, то даже вздрогнул от неожиданности.
  - Не прочтет нечисть твою повесть, - тихо сказал Прок Пеколс, протянув свиток. - Ты это, обронил ее на привале - ну, а я заглянул одним глазком, уж не обессудь...
  И почему-то покраснел.
  Виндальв молча взял рукопись, улыбнулся и спросил:
  - Читал?
  - Так, только название, - еще больше залился краской барздук. - Только вот не понравилось оно мне...
  - Чем? - напрягся летописец.
  - А тем, что речь идет о двух земниках, - ответил Пеколс, - в то время как нас три.
  Виндальв внимательно посмотрел на него - и тихо спросил:
  - Вы надеетесь найти своего друга?
  - Да, мы верим в это, - с горячностью сказал Прок. - И обязательно - слышишь? Так и напиши в своей повести - обязательно найдем его!
  И, развернувшись, ушел. А Виндальв еще долго смотрел ему вслед.
  И поэтому, когда пришло письмо с голубем из Белой Вежи, надеялся летописец не меньше своих друзей-земников, что Лиго наконец-то нашелся. Но дева с огненными волосами лишь покачала головой.
  ***
  А Диким Полем меж тем слухи разлетелись птицами, мгновенно - что восстала Белая Вежа, в открытую бросила вызов самой Тьмутаракани мрачной, и что теперь, после падения Сечи, к городу асов собираются все светлые силы. Говорили, что кличут в ополчение всех желающих ввиду нехватки дружины, а особливо бывших низовиков, что от степных кордонов отзывают отряды поляниц и стягивают к стольной твердыне. Передавали шепотом, мол, на подмогу будинам не токмо из далекой Неманщины идет чуть ли не рать великая - а даже сами Дивы волшебные обещали помочь. Но особенно с превеликим удовольствием рассказывали друг другу, перевирая на все лады, как Лазарь Евсеевич, государь будинский, порвал письмо Сигурдово, швырнул посланцу змея в лицо - и дань наотрез платить отказался. Еще и впридачу своё послание с ругательскими всякими словами в ответ написал - а затем показал послу шиш.
  - Так-таки и шиш? - переспросил одноглазый высокий детина у мешковатого поселянина, что с семьей своей бежал теперь из Вежи на Сиверскую пущу, а оттуда и еще дальше, куда глаза глядят.
  - Клянусь своей бабушкой! - возмущенно пыхтел беженец и оглядывался на своё семейство, что стояло мелкой стайкой у волокуши с пожитками: только старушки вот там не было вовсе.
  - Да брешешь небось! - ухмыльнулся детина.
  - Собаки брешут - а я говорю тебе, что так всё и было! - злился поселянин.
  - Ну да, скажи еще, что сам всё видел, - поддел его одноглазый.
  - Видеть не видел - а люди зазря говорить не будут! - отрезал мешковатый мужик. - И вообще, ехать нам надо. Дай пройтить!
  И посмотрел сердито на одноглазого.
  Тот отступил в сторону, освобождая проезд для клячи с волокушей, а затем, когда вся семейка протопала мимо, бросил им в спину:
  - А вы-то что? Драпаете?
  Поселянин остановился, обернулся медленно и сказал:
  - А кому охота помирать на войне?
  - А что, будет война? - снова спросил детина.
  - Ну, а что ж еще после такого? - пожал плечами мужик и, смерив взглядом сверху донизу одноглазого, проворчал: - Ты-то сам небось без семьи - сразу видать, что или сечевик беглый, или вообще, разбойник какой. Морда больно у тебя лихая! Для таких война - самое оно: как мутная вода для щуки!
  Детина заржал:
  - Был бы я с большой дороги, ты бы уже сейчас не со мной разговаривал - а со своей бабушкой на небесах!
  И махнул на поселянина рукой:
  - Ладно, иди уж себе. Только вот от судьбы все равно не убежишь!
  Мужик что-то проворчал - и тронул свою костлявую кобылку. А одноглазый стоял и смотрел ему вслед, ухмыляясь каждый раз, когда поселянин оглядывался. Так и провожал беженцев взглядом до тех пор, пока всё семейство вместе с клячей, волокушей и пожитками не скрылось за степными холмами.
  - Ишь, штаны, небось, с перепугу подмочил, - хмыкнул детина.
  - Да ты кого хошь своим видом в страх введешь, Кудря, - сказал детине вышедший из заснеженных кустов чернявый малый, а затем, посмотрев на своего товарища, хохотнул: - А видок у тебя и впрямь разбойничий - рожа с одним глазом, а тулуп торочий. Тут что хошь подумать можно - а не только перепугаться!
  - Иди ты, Дрозд, - сказал одноглазый. - На себя вот глянь - сам-то не лучше!
  И засмеялись уже оба.
  Из зарослей тем временем показался третий и, повертев головой туда-сюда и убедившись, что на пустынной степной дороге точно больше никого нет, довольно улыбнулся:
  - Шиш, говоришь, показал? Не похоже на Лазаря Евсеевича - да зато чувствуется рука Мамая! Значит, добрался он с Лиго до Вежи Белой...
  - Скажи, Голота, а князь будинский взаправду мог фигой размахивать перед носом у посла тьмутараканского? - спросил Дрозд у вышедшего из кустов. - Или всё-таки привирает народ?
  - А кто ж его знает, - пожал плечами бродник. - Но змея поганого он теперь уж точно раззадорил - так что от большой войны никому не отвертеться.
  А затем, вздохнув, добавил:
  - Нам, правда, свое дело доделать надо - сыскать Мартина и Прока. Так что айда, братцы, вперед!
  И троица запорогов нырнула в густые кусты, вывела из зарослей своих стреноженных мышастых коней с завязанными мордами и обернутыми в войлок копытами - и помчалась в сторону от зимней, утоптанной убегавшими от войны поселян, дороги.
  Который день по следу земников шли пластуны, осторожно выведывали и вынюхивали, что да как. Сперва по оставленной торочьей ордой широкой и грязной сакме, что протянулась по заснеженной степи пепелищами кострищ, вытоптанным снегом и кучами нечистот мерзкой нелюди. А затем, нагнав и саму орду, темной ночью, прямо под носом у часовых, выхватили из лагеря языка, уволокли тихонько к себе, да от него и узнали о том, что земники живы оба, а Мартин тяжело ранен. А заодно и о побеге барздуков с тьмутараканским гонцом.
  - Хвала богам, все-таки живы! - выдохнул тогда Голота.
  - Ничего, далеко не уйдут, - прошипел злобно торк и мерзко захихикал.
  - Это почему еще? - насупился Дрозд.
  - Потому что от великого Кавдыгая никто еще не уходил! - хвастливо заявил урод, умолчав, правда, что от самого черного клобука вместе со всей его шайкой ни слуху, ни духу.
  - Великого говоришь? - ухмыльнулся тогда зло Кудря Жук - и сунул нож под ребро косоглазой словоохотливой твари.
  А спустя несколько дней нашли низовики и само место побоища клобуков со змеевыми слугами - по отметинам всё и прочитали, что да как было: хвала богам, не снежило все эти дни, не вьюжило, не присыпало всё белой порошей. Тогда уж и стали нагонять будинов - да только сложно было угнаться за летучим отрядом поляниц: хитрили те, блукали зимней степью, запутывая свои следы не хуже самих пластунов. Так бы и кружили Диким Полем: дружина асов, скрываясь от торков, а трое низовиков следом - если бы случай не помог.
  И не случай даже - а та самая весточка, которую прислали голубем поляницам Милорады, племянницы будинского государя, сам князь, Лазарь Евсеевич и воевода его, Бориполк Серкизович.
  ***
  - Кажется, отряд разделился, - сказал Жук, глядя на следы недавней стоянки. - Вот, смотри, основная часть пошла сюда, как бы нарочито вытаптывая снег, а затем от нее откололись несколько всадников и поскакали в ту сторону.
  И показал рукой.
  - Угу, - кивнул Голота, рассматривая отметины на покрытой настом земле. - И копыта коней, как и мы, войлоком обмотали.
  - Ну, и где теперь земники? - спросил Лука Дрозд. - За кем нам теперь идти?
  - Не знаю, - откровенно признался Жук. - А что тебе чутье подсказывает, Голота?
  - Думаю, малыши с теми, кто вот так пытается замести за собой следы, - ответил бродник. - Слишком они ценный приз для нечисти, чтобы ясуни вот так вот запросто их отдали. Мы сколько дней уже по степи кружим? И ты сам убедился, что если поляницы хотят уйти от преследования - их не догнать. А тут вдруг раз - и нарочито следить начали, будто привлекая к себе внимание, уводя за собой погоню. Если бы земники были с тобой - ты бы как поступил?
  И посмотрел на одноглазого сечевика.
  Тот почесал затылок, сдвинув торочью шапку набекрень, и сказал:
  - А ты, пожалуй, прав, Голота! Я бы именно так и сделал - увел бы пленников с малыми силами за собой, да тайком, а вот основной отряд пустил бы Диким Полем нарочито привлекать к себе внимание и уводить за собой погоню, ежели таковая имеется.
  - Вот то-то и оно! - улыбнулся бродник. - Так что нам - туда!
  И кивнул в сторону почти невидимых следов, что уводили в сторону от основной дружины.
  - Только на что они надеются? - спросил озадаченно Лука Дрозд. - Ежели на Вежу уходить - так всем вместе было бы сподручней. А эдак можно нарваться как раз на засаду торочью иди другой какой нечисти, что ошивается в здешних краях во множестве.
  Голота быстро глянул на своего товарища - но не ответил ничего: мысль эта самому ему не давала покоя. Но всё-таки он надеялся ее вскорости разгадать.
  - Ну, вот что, господа запороги, - сказал бродник. - Ухо нам теперь придется держать востро - как бы подвоха какого не было. Уж чего-то волнуется у меня душа - только сам не знаю, почему. Как бы нас будины эти самих за нечисть не приняли - самое поганое дело погибнуть от рук своих. Так что давайте-ка будем начеку.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 22
  ОДИНОКАЯ СКАЛА
  
  - С утра мы разделимся, - говорила Милорада земникам и летописцу, - и поедем споро - время не ждет!
  - Неужели вы думаете, что мы сможем прибыть в Вежу быстрее, чем вся дружина поляниц? - спросил Мартин, засомневавшись.
  Но Милорада в ответ только улыбнулась.
  Так и поступили - оставив за старшего Севрюка Волкобоя, того самого всадника, что разрезал путы на пленниках, дева-воитель с двумя барздуками, придворным писателем и еще парой надежных латников, Ратко и Торопом, отделились от всей дружины, наказав той покружить по Дикому Полю, уводя за собой погоню, если таковая могла быть. А сами, улучив время, оторвались и ушли в сторону от основного отряда, выбрав для этого каменистую россыпь, чтобы вовсе не оставлять за собою следов. И лишь через пару-тройку часов напряженной скачки остановились передохнуть у подножия большого кургана.
  Тороп вылез на вершину высокой степной могилы, притаившись у основания старого, иссеченного ветрами, дождями да снегом каменного истукана, и высматривал округу. Погони пока не было - только широкая белая равнина, всхолмленная буграми. И тишина - лишь где-то в сером небе мреял точкой орел.
  - Вы как, сударь? - спросила дева-воитель у Мартина. - Хорошо себя чувствуете?
  Земник улыбнулся:
  - Было бы намного лучше, если бы я сидел не впереди всадника, как кукла, а сам в седле.
  - Давайте не будем рисковать лишний раз, - сказала Милорада. - Вы и так вынесли много всего - потерпите совсем уж самую малость.
  Барздук улыбнулся, но не ответил.
  Шумел ветер в степи, качая остатки пожухлой травы на склоне кургана. Сыпалась с нее временами мелкая пороша сухих снежинок, отчего темные дорожные плащи путников вскоре стали от нее в рябую белесую крапинку.
  Перекусывали на скорую руку, разминали затекшие ноги.
  - Куда направляемся, знаешь? - спросил Пеколс у летописца, отойдя в сторонку.
  - Догадываюсь, - улыбнулся Виндальв. - Сперва я тоже не понял, как это мы доберемся до Вежи быстрей всей дружины - думал, блажь какая-то государева очередная. А сейчас вот кое-что стало проясняться для меня. Хотя, конечно, могу и ошибаться...
  И слегка улыбнулся.
  - Ну, и как же? - снова спросил Прок.
  - А вот скоро и умеришь своё любопытство, - подмигнул барздуку летописец.
  - Эй, о чем шепчетесь, заговорщики? - окликнула обоих Милорада и махнула рукой. - Идите сюда!
  А когда Прок и Виндальв приблизились, строго наказала:
  - Далеко не отходить - мало ли что.
  - Так ведь Тороп же в дозоре, - ответил летописец, - чего опасаться? В случае тревоги он подаст нам какой-нибудь знак.
  - В таком случае я боюсь тогда лишиться того, кто опишет все мои подвиги! - улыбнулась Милорада. - Ты ведь ради этого со мной в дружину напросился, не так ли?
  И Виндальв, смущенный, густо покраснел. А затем, снова кивнув на дозорного, который полностью слился в своем сером плаще с каменным изваянием, упрямо добавил:
  - Надеюсь, что всё будет хорошо - и все ваши приключения попадут все-таки в придворную летопись.
  Дева глянула на него, тряхнув огненными волосами, и сказала:
  - Отдыхайте пока - скоро будем выдвигаться.
  И пошла наверх, к Торопу, оглядеть округу.
  Мартин посмотрел ей вслед, подумав в очередной раз, что она похожа, как родная сестра на его возлюбленную, вздохнул и привалился спиной к щербатому валуну, закрыв на время глаза. Ратко возился с конями, осматривая им копыта, старый барздук и летописец продолжали свою беседу.
  - Что за болван там каменный наверху, у которого Тороп спрятался? - спросил земник у Виндальва. - Памятник какому-нибудь торку, будь они неладны?
  - Что ты! - рассмеялся придворный писатель. - Эти мерзкие косоглазые твари способны только разрушать, а не статуи из камня вытесывать. Истуканы такие древние по всему Дикому Полю раскиданы - память о тех народах, что канули в прошлое. Я вот отдельно даже этим любопытствовал - кто и зачем их расставил по всей степи, эти каменные изваяния. Кто что, правда, говорит - мнения разные.
  - И какие же? - поинтересовался Прок.
  - Ну, лично я считаю, что это дело рук тех народов, о которых я говорил, - оживился летописец. - После смерти своих предводителей все жители племени насыпали такой вот курган над захоронением своего владыки, нося землю в шапках - а камнетесы делали затем истукана...
  - Да ну! - удивился Пеколс. - Это ж сколько земли надо перенести, чтобы такой вот холм насыпать огромный! Тут хоть шапкой, хоть жменями носи - всё едино: не справиться с такой задачей. Думаю, враки это всё! Не может такого быть!
  - Враки - это то, что в народе брешут про эти статуи, - обиделся, надув губы, Виндальв. - А я - ученый человек, книг много прочитал, в которых на это намеки есть!
  - Ну, намёк - не подтверждение! - фыркнул старый земник, любивший поспорить: а сейчас как раз подвернулся такой случай.
  - Доберемся вот до Белой Вежи - я тебе лично покажу древние свитки, - надулся летописец. - Там и про савров, и про сколотов, и про киммеров написано - это всё древние племена, что жили здесь в незапамятные времена...
  - В старину, сказывают деды, здесь жили только дивы да велеты, - вмешался вдруг в разговор Ратко, оторвавшись от коней. - А людей тогда в Диком Поле еще не было вовсе - только эта нелюдь волшебная! От великанов те статуи и остались - мне так рассказывали в детстве.
  - От великанов? - хмыкнул Виндальв. - Они да, когда-то тоже населяли эти степи, еще до тех древних, самых первых человеческих племен. Но чтобы статуи оставили такие после себя - думаю, чушь! Не их это дело!
  - Почему это? - спросил латник.
  - Да потому, что велеты не стали бы вытесывать такие маленькие изваяния - скорей уж огромные, как и они сами! - сказал летописец. - А эти больше похожи на работу каких-то карликов - видишь малый рост у этих истуканов, в половину людского? Да только вот в свитках старинных ничего про такие племена неизвестно - чудь малая водится только в горах и в лесах.
  - Ну, теперь уже и в степях тоже, - ухмыльнулся Пеколс, намекая на себя с Мартином.
  Ратко хохотнул, а затем сказал:
  - Так-то оно, может, и так - да не так! Мне вот мой дед сказывал, что болваны эти из камня - сами велеты и есть. Мол, хотели они когда-то на небо влезть, вот и насыпали эти холмы огромные. Да только ничего у них не получилось - тогда стали они взбираться на эти курганы и плевать в небо от злости. А Вышень Святовит и наказал их за то - изгнал всех велетов из Дикого Поля, рассеял по горам и лесам, а тех, что плевали, превратил в назидание другим в каменных болванов, да еще и ростом их умалил. Вот оно как было!
  Виндальв стоял и слушал, открыв рот - с таким преданием он еще не сталкивался.
  'Обязательно надо будет запомнить - и внести в летопись!' - подумал он, а потому и не нашелся сразу, что ответить латнику.
  Пеколс тоже рассмеялся и поддел своего нового друга:
  - Ну, что, каково? А ты нам здесь про древние народы рассказываешь, что шапками землю носили. Если уж эти холмы кто и насыпать мог - так это только велеты. Знаем мы парочку таких - те запросто хошь яму тебе глубокую вмиг выкопают, а хошь и курган насыплют. Дури у них - хоть отбавляй!
  И даже Мартин, слушавший всю беседу, улыбнулся с закрытыми глазами.
  Но в этот миг раздался певучий грудной голос - то дева-воитель, неслышно спустившись с холма вместе с Торопом, вмешалась в разговор.
  - А я вот иное совсем слышала, - сказала Милорада, - как мне волхвы, что захаживали к дядюшке моему, Лазарю Евсеевичу, сказывали. Про то, кто насыпал курганы эти, они ничего не говорили. А статуи эти в старину седую сами же волхвы и вытесали из камня - и называют их радетели, ибо поставлены они радеть за нас, охранять просторы от нечисти. От этих изваяний чары древние исходят - волколаки, торки, клобуки и прочая мерзость, между прочим, к таким холмам приближается редко. Правда, если уж все-таки осмелится - то старается то голову отбить статуе, то хотя бы глаза каменные выколоть. Оттого и стоят разрушенные изваяния по степи - а восстановить больше некому...
  А затем, встряхнув гривой огненных рыжих волос, надела на голову островерхий шлем, поправила бармицу на шее сзади и, надвинув на лицо железную маску, сказала:
  - Хватит языки трепать, господа! По коням!
  И взмыла на своего скакуна.
  ***
  К полудню на окоеме стала виднеться скала какая-то, что высилась одиноко среди заснеженной степи - гордая в своей самости, будто бросая вызов окружающим ее пустынным равнинам. Ни деревца чахлого, ни кустика захудалого на ней не было видно вовсе - голый утес, побитый временем да ветрами. Словно воткнули клык какой-то каменный в чистое поле насмешки ради.
  А над скалой той одинокой только птицы и кружили, взлетая ввысь. И клекот их наполнял степь, соревнуясь с посвистом стылого ветра.
  Туда и направлялись земники с девой-воителем, двумя латниками и летописцем.
  - Никак, орлы? - присмотревшись, крикнул Пеколс Виндальву.
  А тот только кивнул головой.
  Скакали долго еще - а утес тот голый ближе не становился, словно по степи уплывал вдаль маревом.
  Небо хмурилось, наливалось тяжестью - ветер становился всё злей. Вот уж и тучи снежные пунцовыми громадами нависать стали - неровен час, начнется вьюга да пурга, набросит свою плотную пелену на равнину, вообще с пути собьет.
  Мчали всадники, тревожно глядя на небо - успеть бы добраться до утеса того: хуже нет, когда в голой пустыне буран безумствовать начинает.
  Полетели, кружась в буйной пляске, белые перья с вышины - предвестники снегопада. Ветер трепал гривы коней, дул со всей силы в лица наездников. Растрепались, выбились из-под шлема острого волосы девы-воителя - трепыхались позади рыжим пламенем.
  А порывы становились всё сильней и сильней - будто напускал кто злые чары на путников, мешая им достичь скалы, что уплывала вдаль.
  - Ишь, расшалился, старый колдун! - крикнула Милорада Мартину, что сидел в этот раз у нее на коне. - Ну, ничего - скоро рассмотрит нас, да и успокоится. Вот увидите, сударь - тучи с неба как языком слижет!
  И продолжала прорываться дальше, сквозь тугие порывы начинавшегося вихря, что упрямо и зло стегал в лицо ледяными плетками.
  Стали кони сбиваться с галопа, замедлили свой шаг - отвернув морды в стороны, ржали громко. Да только всадники настойчиво продирались вперед, наклонив головы свои остриями шлемов навстречу ветру - будто шли на таран.
  Начинало спирать дыхание от студеных порывов, снегом залепило глаза и ноздри - а ветер ледяной всё нарастал и нарастал, швыряя в путников свои студеные стрелы, крича им в лицо: 'Прочь! Прочь!'
  И вдруг...
  Всё стихло мгновенно - как будто бы и не было ничего.
  Небо просветлело, растаяли тяжелые снежные облака, заткнулся ветер, перестал выть и яриться, уполз куда-то в свои неведомые схроны.
  Скала высилась совсем рядом - до нее было рукой подать.
  И только насмешливый орлиный клекот раздавался с вышины.
  Тихо протопали кони своими копытами, обвязанными войлоком - встали всадники перед огромной скалой. Высилась та устрашающей громадой над путниками, нависала мощью своей, давила.
  Сняла с головы свой острый шлем дева-воитель, встряхнула огненными волосами, и, подняв лицо, прокричала куда-то вверх:
  - Здравствуй, Рах Тархович! Мне помощь твоя нужна - как всегда приходили на выручку твои орлы-соколы нам, ясуням, потомкам светлых богов!
  Посыпались камни мелкие сверху, задрожал утес от птичьего клекота - и большая тень заслонила серое небо.
  Миг - вот уж и накрыла собою всадников. А над головами их загремел голос, будто гром пророкотал посреди зимы:
  - Здравствовать и тебе, племянница государя будинского! Помним мы клятву свою давнюю перед асами - сказывай, в чем твоя нужда!
  Поднял глаза свои Мартин - и обомлел: прямо на него смотрел огромный, невиданной величины орел.
  ***
  Упругий ветер ударил в лицо земникам, обдал студеным своим дыханием. Чем выше - тем сильней кусал, тем больнее колол своими тонкими иглами. И страх - страх высоты - пополз холодными щупальцами по спине. Или это только снова мороз от крепкого ветра?
  Предательски задрожали колени, ноги налились какой-то пудовой тяжестью, к горлу подкатил комок.
  Полет...
  Незнакомое земникам слово, неведомое, пока еще страшное. Жуткое в своей неизвестности тем, кто никогда не отрывался от земли - и смотрел на реющих в вышине птиц только снизу.
  Открыл глаза Мартин: а сам он, словно тот птах - уже в небе парит на спине громадного орла.
  Бьет ветер в лицо, хлопают огромные крылья - а небо вот оно, рядом. Точнее, ты уже в нём! И смотришь с небывалой, невиданной еще тобою высоты вниз - туда, где еще сам несколько мгновений назад ходил, бегал, мчался верхом на коне. Да нет, ничего этого не было, если смотреть из поднебесья - ты ползал всего лишь червем, какой-то мелкой букашкой по стылой заснеженной равнине. Ни один скакун, даже самый чудесный, не сравнится с полетом на орле!
  Стратимы - древнее племя, птицы-великаны, что появились на заре этого мира, когда и самой земли-то еще толком не было, а лишь только задумывал ее сотворить Вышень Святовит. Рассказывали волхвы в старину, что росло тогда посреди океана вселенского одно лишь великое древо - то самое, Предковечное, по ветвям которого солнышко наше в колеснице золоченой каталось по небу, оборачиваясь с утренней зари на полуденную, а с нее в вечерницу. А на вершине того дерева первого уже сидел сокол Рарог, прародитель всего сущего, который, как баяли, и яйцо снес то сказочное, непростое, которое жаром горит и солнцем поныне называется.
  Помощником самым главным стал у Вышня великого сокол Рарог, надежным соратником Святовита - а когда задумал божественный создатель сотворить живых существ в своем мире, то часто оглядывался на своего верного друга: оттого и пошла по земле волшебная нелюдь с птичьими крылами, как дивы с самовилами, или ногами, как чудь лесная да подгорная. От первого же сокола и птицы все свой род вели - но особливо одно племя, стратимы, орлы-великаны. В честь же Рарога и первые люди были названы - рарогами-руянами, которые стали волхвами. А оттого и была великая незримая связь между асами, потомками светлых богов, и чудесными орлами-стратимами.
  Глянул тогда Рах Тархович, владыка соколиного волшебного племени на ноги двух барздуков - и рассмеялся: будто гром прокатился по зимней степи.
  - Не чаял уже, - говорила дивная птица, - увидеть в Диком Поле свою родню далекую - чудь залесную, что, как все думали, канула в небытие. Ан нет - вот оно, племя сказочное, тут как тут! Ведь нас, древних соколов, только дивы вот уж который век навещают - да асы, потомки богов. Ай да Милорада, потешила меня, старика!
  А потому и согласился без всякой проволочки доставить племянницу государя будинского с ее друзьями в Белую Вежу - раз Лазарь Евсеевич письма такие шлет, значит, дело безотлагательное.
  А оно ведь и было так.
  Поведал дивный птах деве-воительнице, что дядюшка ее, князь ясуней, учинил с тьмутараканским послом - птицы ту весть сразу же древнему Раху донесли. Рассказал, что собирается нынче всё воинство светлое, что еще осталось, у стен стольного града - хотят змея проклятого воевать. А уж если победить его не удастся - то с честью положить свои головы, не склоняя их гаду и вечному Злу. Так что неспроста правитель асов немедля вызывает свою племянницу с летописцем и дивными пленниками, освобожденными из торочьей неволи - лучше им в это время быть с государем рядышком. Милорада - воин великий, хоть и девица сама: возглавить может оборону города, пока сам князь вместе с воеводой с ратью управляться будут. Летописец надобен для того, чтобы внести все события грозные в свои свитки - на память и в назидание потомкам. А вот уж для чего нужны земники, хитрый птах умолчал - мол, сами про всё доведаются, когда в город прибудут.
  Кликнул тогда Рах Тархович двух своих самых верных орлов - поручил им примчать по небу в Белую Вежу путников. А заодно и сказал им, что погоня за ними все-таки имеется - невеликая, из трех человек каких-то, но всё же есть.
  - Человек? - переспросила дева-воитель и нахмурилась. - Не путаешь часом? Не торков, не волколаков каких - а именно трех человек?
  Рассмеялся Рах Тархович - уже ль сомневается поляница в орлином зрении, что не только мышь мелкую, а и букашку, по земле ползущую, видит из поднебесья своего.
  - Люди это какие-то, - сказал дивный птах. - Идут за вами уже не первый день, по следу всё скачут. Но кони и одёжа на них - торочья. А вот сами кто такие, сказать сложно. Больно опасливые они, чересчур осторожные, завидят орла - сразу прячутся. Может, разбойники - или слуги чьи?
  Пожала плечами Милорада - что уж тут гадать, всё равно, почитай, оторвались от преследователей. Только вот за своих людей, Ратко и Торопа, переживала - им ведь еще назад, к дружине основной возвращаться, а затем уж, вместе со всеми, своим ходом на стольный град.
  - Ладно, - сказала дева, - благодарю нижайше за весть эту, Рах Тархович! По пути в Белую Вежу и рассмотрю хорошенько, что это за странная погоня такая.
  Так и взлетели - с намерением узнать да выведать, что к чему.
  Бил ветер в лицо упругой волной, проплывала белая степь далеко внизу - да сколь вот ни всматривались в нее с вышины поляница с земниками, ничего не видели: безлюдье и пустынь одна, снегами укрытая.
  И лишь время спустя какое-то орел, что летели на нем дева и Мартин, повернул голову и проклекотал:
  - А вот и они внизу, спрятались!
  И спросил затем:
  - Снижаться мне? Рассмотрите их? А если дернутся вдруг - вмиг мы их с моим товарищем клювами да когтями разорвем: одни ошметки только по степи и останутся.
  Милорада кивнула - и лишь когда огромная птица спустилась пониже, заприметила в зарослях у холма ту самую троицу.
  - А ведь верно, Мартин, смотри, - сказала поляница земнику, - тулупы торочьи на них - а сами ведь не нечисть какая-то, на людей вроде похожи. Кто такие, часом, не знаешь?
  Вгляделся барздук вниз - нет, тяжело еще что-то разобрать.
  Да только тут и троица та себя странно повела, не как разбойники - выскочили вдруг из кустов, заметив огромных орлов с наездниками, и бегут им навстречу, руками размахивают.
  И лишь когда снизился стратим еще немного, Мартин так и охнул.
  И закричал так, что даже Пеколс с Виндальвом, что летели на загривке у другого орла, услыхали - и обернулись.
  - Голота! - орал Мартин так, что чуть не свалился с дивной птицы. - Это ж ведь Голота!!!
  Еле удержала тогда поляница земника, чтобы он с высоты не свалился - и сама обрадовалась: ведь имя бродника было у всех на слуху в Диком Поле.
  И когда орлы снизились, скатился кубарем с холки огромной птицы маленький барздук, шлепнулся на землю, прямо в снег, а потом вскочил и побежал, крича на ходу.
  Так и попал в широкие объятия бродника. А за ним и Пеколс сзади навалился.
  - Голота!!! Дрозд!!! Жук!!! - орал сам не свой Мартин, обнимая крепко по очереди всех троих низовиков.
  А Прок только утирал скупые стариковские слезы.
  - Жив! Он жив!!! - кричал ему в лицо запорог.
  - Кто жив? - смеялся Мартин. - Я? Как видишь!
  - Лиго жив тоже!!! - выдохнул бродник.
  Земник замер на мгновенье - а потом и у него хлынули слезы.
  И стоял он, дружинник из Земиголья, весь зареванный, как малое дитя - но счастливый, как никогда в своей жизни. И не стыдился даже перед девой-воителем.
  --------------------------
  
  ГЛАВА 23
  ПЕРЕД БУРЕЙ
  
  Взбеленился змей в Лукоморье, взбесился Сигурд-дракон в своей мрачной Тьмутаракани. Заревел яростно, громко, забил своим хвостом чешуйчатым, залязгал клыками ядоточащими. Получило чудовище письмо от государя будинского - разгневалось не на шутку. И не столько само содержание бумаги той гербовой разъярило поганого гада - сколько подпись ехидная, издевательская, за именем земника малого да чародея. Мол, утёрли мы нос тебе снова, змеюка проклятая - на-ка вот, выкуси! Хоть и разнес ты Сечь славную в пух и прах, огнем дотла истребил - а все равно плевать мы хотели на нечисть твою всю несметную, на торков с псоглавцами и волколаками, облокотились на призраков снежных да воронье лысогорское, на злыдней всех вкупе с оборотнем-виевичем. Пошел-ка ты, тварь подколодная, под ракитовый куст!
  Забегал зверь лютый, дракон огнедышащий, по зале своей в крепости мрачной - и ревел, и рычал, и на слуг своих бросался в безумном гневе. Так его, самого Черного Властелина, отроду никто не оскорблял! Ни дивы отважные, ни волхвы умудренные старые, ни витязи древние ни разу себе не позволили так издеваться над змеем. А тут вот низовики какие-то неумытые, хари чумазые, холопы все беглые до единого - и так насмеялись язвительно, ноги о чудище вытерли. Не зря, ох не зря ведь те самосбройцы степные еще исстари снюхивались с будинами-ясунями - они и подбили их на это письмо оскорбительное: ни с кем не мог перепутать дракон ту руку нахальных сечевиков.
  Упустили тогда на Сечи слуги змеевы карликов мерзких, что в Дикое Поле пришли из Неманского края вместе с сокровищем. Исчезли они - будто кто языком и слизал их. И заколка та вроде бы сгинула - но Сигурд не верил, и ждал, когда же объявится снова подарок арконских волхвов. И дождался - вороною шустрой в драконий дворец слушок прилетел, что двое из троицы наглой той в лапах у торков. За ними был послан наказ - отобрать и живьем для допроса в Тьмутаракань приволочь, чтоб про заколку ту выведать всё. Да только пропал и гонец сам, и торков безумный правитель - и пленники тоже. А тут и разведка еще донесла, что видели, как ехали в кузницу на всхолмье Железное чародей с недомерком плюгавым - оружие против него, повелителя мира, просить отковать!
  Ну что же, держись тогда, Лазарь Евсеевич, неразумный князь асов! Сам себе приговор подписал ты в письмишке том подлом - а равно и городу своему, что костью стоял в горле у змея уже вот сколько веков. Посмотрим, насколько столица твоя крепкая, что ею ты хвалишься, Лазарь! Поглядим, как завоешь на крюке железном у нас, как закорчишься в пламени пыточном. До камешка Вежу твою разнесем, до младенцев будинов всех вырежем, чтоб и на семя от ясуней ничего не осталось...
  Воронами полетели гонцы во все стороны - чтоб нечисть вся с Дикого Поля поднялась на княжество асов.
  Зашевелилась темная нелюдь в оврагах глубоких, завыли вновь волколаки ночами зимними, сбиваясь в огромные стаи. Взбудоражились торки с клобуками черными, псоглавцы в степи опять объявились. Скрипели кибитки, ревели волы - да спорили до упаду, до хрипоты, а иной раз и до поножовщины в распрях своих косоглазые торки. Кричали, что надобно всем на Загорье вначале идти, чтобы награбиться всласть в награду за Сечь - а затем уж и на Вежу всей сворой своей многочисленной броситься. Другие ж орали, что никуда поселяне те у Лесистых гор и не денутся - так что надобно змея послушать и срочно назад поворачивать. И так, мол, на всех тех сокровищ в Загорье не хватит - и умные потому уж давно на Ладону-реку завернули.
  Ругалась орда косоглазая, мерзкая, загрузла вся в спорах Шарукань кочевая. И, словно в насмешку, и берендеи подгорные из нор своих вылезли, подбивая Загорье на бунт против сборщиков дани от торков. А тут и будины проклятые, дружинами поляниц своих дерзких, отважно кусали и били клобуков везде, доводя тех до бешенства.
  Рассыпаться стала орда шаруканская. Будто волк, на охоте собаками загнанный, завертелась, огрызаясь на все стороны. Куда только и сила ее непомерная делась! А будинам ведь это и надобно было - чтобы рати свои к Белой Веже стянуть, собрать там кулак воинский.
  Разъярился еще хуже прежнего Сигурд, заревел по-драконьи ужасно. В гневе лютом забил да спалил пару сотен прислужников. Мало того, что добыча из лап его цепких выскальзывала - так еще и у нечисти только разброд и шатание.
  Рявкнул громко и жутко тогда тот дракон, всеми проклятый:
  - Дайте шлем мой - страшило ужасное, что наводит на всех только жуть замогильную! Сам пойду разбираться с будинами!
  И ударил хвостом, полыхнул ярким пламенем. И взлетел, изрыгая огонь смертносный.
  А от гнева остыв, вновь засел в своем логове мрачном. Чуял, падаль драконья, ловушку - да вот только поделать с этим не мог ничего...
  Долго думал Сигурд в своем темном замке, скрежетал зубами, яростью пенился.
  И решился-таки - ведь выхода не было. Или он опередит ясуней в их задумках хитрых - или же им удастся отковать то оружие, что его победит.
  И двинул полки свои черные Сигурд. И сам впереди полетел...
  ***
  - Жидковата выходит у нас оборона, Бориполк Серкизович, - сказал Лазарь Евсеевич воеводе будинскому. - Да делать нечего - будем держаться до прихода подмоги: другого выхода у нас нет.
  - А ежели нас сомнут? - спросил Томило Волуевич, голова дозорного приказа. - Шарукань уже на подходе - не сегодня к вечеру, так завтра город начнут брать в облогу.
  - Ну, столицу они с наскоку не возьмут - это точно, - кивнул головой государь ясуней. - А ты как думаешь, Милорада, душа моя? Выдюжим? Сможем отразить первый удар?
  Трещали свечи в натопленной горнице, светили ярко. Задумчивы были лица сидевших вокруг толстого дубового стола, на котором лежала развернутая карта, написанная на пергаменте - шел военный совет.
  Поздней ночью покликал к себе самых верных бояр государь будинский, и те прибыли не мешкая. А войдя в тайные покои князя, были несказанно удивлены - встретил их не только сам государь асов, а и кое-кто еще: племянница Милорада с огненными волосами, да чародей Мамай, которого скрывал князь от лишних глаз до поры, до времени, а с ними вместе и весьма диковинные гости.
  Лишь к вечеру прилетели стратимы к Белой Веже, потемну - и к городу не приближались вовсе, чтобы не будоражить умы жителей своим появлением. Приземлились в безлюдных увалах на окраине Железного всхолмья, что протянулись вдоль Ладоны-реки, за пару верст от города - а долгожданных гостей уже поджидали особые государевы люди. Встретили молча - не говоря ни слова, посадили в закрытый возок всех четверых, и помчались к князю.
  Шныряли такие возы с закрытыми окнами день и ночь городом - привыкли давно к ним мещане столичные. А потому и промчавшиеся вечерними улицами глухие сани с конной стражей ни у кого не вызвали подозрения. Лишь на минутку остановились они у задней стены государева терема - что-то там с постромками напутал возница, спрыгнул с козлов, пошел поправить. Окружили его всадники конной стражи, ругательски обложили словами всякими, чтобы не мешкал и шевелился скорей - а затем сани снова тронулись и пропали в ночной темноте. Никто и не заметил со стороны, что в суматохе этой, как раз напротив саней, отворилась быстренько узкая хитрая дверца, искусно схороненная в стене близ государева терема - и в нее меж сгрудившихся стражников прошмыгнули внутрь четверо в закрытых плащах.
  - Они уже здесь, Лиго, - потряс за плечо спавшего земника чародей, войдя в опочивальню. - Проснись, мальчик мой!
  Земник вскочил, протирая глаза кулаками и еще не понимая толком, чего от него хочет Мамай.
  - Кто? Что? - переспрашивал спросонья Лиго у южного витязя. - Враги? Так быстро?
  - Нет, друзья! - улыбнулся широко чародей. - Твои друзья - Мартин и Прок!
  И, глядя на изменившееся вдруг лицо молодого барздука, улыбнулся еще шире.
  А в следующий миг двери вышибли - и словно вихрь ворвался в опочивальню: и свалил на спину земника с веселым и радостным криком.
  - Лиго!!! - орали Мартин и Прок. - Лиго!!!
  И катались по высокой кровати, обнимая товарища, смеясь и хохоча. А Лиго, не веря глазам своим, сжимал их крепко, хлопал по плечам - и вдруг разрыдался.
  - Мы живы, Лиго! - кричали барздуки своему другу. - Ты слышишь? Мы все живы!!!
  И снова обнимали его.
  - Тише, тише вы, дуралеи! - сказал им Мамай. - Весь терем перебудите!
  Да только кто его слушал? Смеялись барздуки сквозь слезы, смотрели друг другу в лицо, держались за руки, боясь отпустить. И скакали по высокой постели, сбивая перины на пол.
  - А ну, цыц, оглашенные! - рявкнул Мамай. - Я сказал - тихо!
  И, видя, что земники никак не успокаиваются, схватил за шиворот Мартина и Прока, оттащил от Лиго и хорошенько встряхнул.
  - Вы оба - сейчас же мыться и приводить себя в порядок! - грозно сказал им Мамай, а затем добавил: - Через час повечеряем вместе - государь Лазарь Евсеевич ждет всех троих у себя. А затем будет совет у князя - Лиго и Мартин в числе приглашенных. А тебя, Прок...
  И чародей посмотрел на старого земника.
  - Тебя поручим Виндальву, княжескому летописцу - тем более что вы, как я понял, уже неплохо сдружились.
  И хитро улыбнулся.
  Барздуки нехотя потянулись в дверь - а Лиго сидел, как огорошенный. И, когда его друзья вышли, с чувством сказал:
  - Спасибо, Мамай!
  Чародей весело улыбнулся:
  - Видишь, не все так плохо, мальчик мой. Теперь вы снова вместе...
  - Мы - вместе, - с нажимом сказал Лиго - и посмотрел на Мамая. - Мы - вместе с тобой!
  И вдруг спохватился.
  - А где же Голота? - с волнением в голосе спросил земник. - Что с ним? Он жив?
  И с надеждой посмотрел на южного витязя.
  - Да-да, конечно, - торопливо сказал Мамай. - По крайней мере, сегодня днем его видели совершенно целым и невредимым - как и Жука с Дроздом!
  - А почему его нет здесь? - снова спросил земник, заглядывая в глаза чародею.
  Мамай развел руками:
  - Надеюсь, с ним мы тоже скоро увидимся. Он должен встретиться с дружиной поляниц - и вместе прорываться в город.
  А затем, вдруг рассердившись, отрезал:
  - После ужина - совет. Там всё и узнаешь. А заодно я тебя кое с кем познакомлю!
  И, оглядев перевернутую постель и разбросанные перины с подушками, хмыкнул:
  - Давай-ка лучше приведем все здесь в порядок - и тебе к вечере не мешало бы одеться поприличней! Или ты так в ночной сорочке и предстанешь перед всеми?
  ***
  - А прав был князь Лазарь Евсеевич - город с наскоку торки точно не возьмут, - сказал со смешком Мартин. - А к приходу готов и мы уже изготовимся! Вишь, как наши споро всё делают!
  'Наши...' - улыбнулся про себя Лиго - и кивнул.
  А затем ответил:
  - Лишь бы ковали не подвели...
  Мартин глянул на своего товарища и улыбнулся:
  - Думаю, всё сладится. Не зря ведь Мамай к ним умчался ни свет, ни заря.
  И замолчали снова.
  Стояли земники на высокой крепостной стене, кутаясь в мохнатые воротники. Стылый ветер продувал насквозь, приносил с собою конское ржание, гортанные крики и смрадный чад костров, что начали рассыпаться яркими пятнами по степи. Шарукань подкралась незаметно - расплывалась грязным пятном по заснеженным полям, раздавалась во все стороны черной кляксой.
  Далеко за полночь продолжался тайный совет. И, когда земники вернулись с него, то, не разговаривая, сразу повалились спать. Да только лишь забрезжил рассвет, как ударил колокол - и от его унылого протяжного стона стольный град начал пробуждаться: враг у ворот.
  Вскочили тогда земники в своих опочивальнях от колокольного звона, услышали топот ног многочисленных, шум и суету. Поняли - торки близко. И начали поспешно одеваться, тревожно переглядываясь. А позже заглянул и чародей.
  - Готовы уже, птицы мои? - улыбнулся устало. - Вовремя мы ночью всё обмозговали - а то было бы худо.
  И, подмигнув барздукам, сказал:
  - Ну что, Милорада вас ждет - ей государь поручил обеспечивать оборону города. И она очень нуждается в расторопных помощниках.
  - А ты как же, Мамай? - спросил Лиго.
  - У меня с Лазарем Евсеевичем и воеводой своих забот сейчас полно, - ответил чародей. - Надо проведать кузнецов перво-наперво - поторопить их. Затем посетить засадные полки и дозоры. Да мало ли сколь еще у меня дел! Так что, ежели боги дадут, то к вечеру свидимся.
  И вышел вон.
  И лишь из окна Лиго увидел, как мелькнул в воротах княжеского терема хвост Белогрива - да раздался цокот копыт по дубовым доскам мостовой.
  Завертело холодное утро город, закружило в ратной суете. Шумела столица, гудела потревоженным ульем. Сновали закованные в броню всадники по улицам и переулкам, спешили по своим служивым делам. Выскакивали из дверей, прощаясь наспех с перепуганными детьми и заплаканными женами, обычные горожане - шли в ополчение. Суровы у них были лица, полны решимости - каждый знал, на что идет. Текли отовсюду вооруженные люди, сливаясь в один грозный поток.
  - Ну, а нам-то куда? - спросил Мартин. - Я ведь без дела сидеть не могу...
  В это время снова скрипнула дверь - и раздался грудной певучий голос:
  - А теперь никому не придется отлынивать! Идемте, друзья, за мной - и для вас найдется нужная служба!
  Так и оказались земники на городской стене в этот серый рассветный час.
  Светлело небо над окоемом в серых тучах - да только вот степь потемнела вокруг от орды, что заливала мутной грязной волной равнины у стен Белой Вежи. Неспешно шли торки, не торопились. Разбивали свой стан, разжигали костры. Приглядывались издали к городским укреплениям, высылали вперед дозорных на шустрых мышастых конях, что, повертевшись близ башен, снова мчались назад.
  Крепким орешком для торочьей орды казалась столица будинов - с наскоку уж точно не взять.
  Кутался Лиго в теплую шубу, слушал крики и ржание, что приносила степь. А в ушах раздавалось иное.
  '...Дозвольте, бояре, представить вам сударя Лиго Бирзулиса и друга его Мартина Бубиласа, - звучал голос будинского князя, - ради них и был созван совет. А зачем они к нам припожаловали - вот об этом поведает чародей из Сечи, что сейчас нынче с нами - Мамай...'
  Смотрели с любопытством бояре на земников, на их рост и гусиные лапы - но еще больше дивились тому, что рассказывал южный витязь. Текла его речь в тишине, оплывали свечи в тяжелых подсвечниках - а будинские мужи лишь качали головами своими седыми.
  Поведал совету Мамай про подарок волхва и пророчества, про поход из далекой Неманщины. Рассказал, как охотились слуги зла за бесценной арконской святыней - и как в самый последний миг из лап нечисти уходил чародей, уводя за собою и земников, и заколку, что должна стать оружием против змея.
  А когда закончил Мамай говорить, зашумели бояре, зашептались между собой. Смотрели на чудь с изумлением, цокали языками радостно: вот вам и новости! вот тебе на! Понятно стало теперь, зачем этот тайный совет с малышами из далеких лесов!
  Отпустило напряжение государевых мужей, пришла взамен веселая легкость вместе с куражом и задором воинским, заставила качать головами: ай да князь будинский, Лазарь Евсеевич, ай да чародей южный, Маркисуат, ай да волхвы знатные, что всё это придумали! Вот ведь многомудрые лукавые хитрецы - нашли способ победить дракона! Придумали, как выманить едким письмом из норы! И главное теперь: самим ясуням не подкачать - да чтобы кузнецы не подвели!
  Долго еще судили и рядили между собой убеленные сединами мужи, как лучше поступить. Обсуждали бурно, стучали кулаками по столу, перекрикивали друг друга. А чародей и князь сидели, пряча улыбки - один в смолистых усах своих с неизменной торчащей трубкой, другой в густой бороде...
  Стоял Лиго на городской стене, наблюдал за тем, как споро и ладно изготавливается к обороне многолюдный стольный град, как выплевывает из себя ощетинившиеся копьями сотни, что располагаются у высоких земляных валов, как размещаются стрелки на высоких башнях, как пращники деловито тянут корзины с камнями. Смотрел, как через боковые ворота выезжает, сверкая латами, грозная будинская конница - и перекрывает все подходы между городом и Железным всхолмьем. Видел земник тяжелые камнеметные орудия, которые затаскивают на высокие места - и огромные цепи, что перегораживают Ладону-реку. Стоял и понимал, что врагам с лихого наскока город точно не взять, даже если не будет долгожданной подмоги - большую работу проделали князь Лазарь Евсеевич да воевода Бориполк Серкизович. Не по зубам неприятелю в этот раз будет последний оплот светлых сил - ни для косоглазой Шарукани со всей ее нечистью, ни для мрачных тьмутараканских готов, что ожидались к вечеру, ни для самого коварного дракона.
  Куют день и ночь кузнецы оружие дивное, пышет жаром волшебный горюч-камень, да стук молотков раздается на всхолмье. Готовят будины ловушку для змея - лишь бы ковали не подвели...
  --------------------------
  
  ГЛАВА 24
  ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
  
  Навалилась тьма на Белую Вежу, когда грянула ночь.
  Чересчур короток серый зимний день, пролетает быстро и незаметно. И лишь только мрак опустился с небес на заснеженную землю, пошли, полезли со всех сторон торки на стены стольного града. Засвистел ветер огненных стрел, завыл жуткий хор волколачьих глоток, а нечисть бросилась вперед грязной мутной волной вонючих тулупов.
  - Шарукань!!! - орали косоглазые рожи, размахивая над головой кривыми выщербленными саблями.
  А между вспененных ненавистью ко всему человеческому гребней смрадных валов взметались в своей бешеной скачке вздыбленные загривки волколаков с сидящими на них жуткими всадниками в закрытых масках с черепами.
   - Коверта - воин!!! - ревели пасти черных клобуков.
  А торки снова подхватывали:
  - Шарукань!!!
  Примостившийся у бойницы недалеко от Лиго пожилой лучник крякнул, поплевал на руки и как-то так совсем по-хозяйски, деловито, рачительно и спокойно стал расстреливать мчащийся на стены вольного города ревущий поток.
  - Шарукань говоришь? Ну-ну, - криво улыбнулся пожилой ратник.
  И, наложив длинную тонкую стрелу на тугую тетиву, прицелился в орущую смрадную глотку.
  Смертоносная муха пропела свою жалобную песню - и вошла точно в распахнутую пасть твари. Торк кувыркнулся со своего тарпана и навеки затих - а между желтых слюнявых клыков его торчало белоснежное оперение подарка от лучника.
  - Один есть! Лиха беда начало! - довольно хмыкнул стрелок. - Это вам, мрази, за моего брата, погибшего в прошлом году!
  И тут же спустил тетиву снова.
  С противным воем посыпались на стены и высокие земляные валы перед ними обмотанные паклей горящие стрелы торков - будто огненный гребень какой-то волны вспыхнул в ночи и обрушился на защитников крепости. Закричали раненые, застонали - потекла горячая кровь по грязному снегу, дымясь. Ощетинились ежами от черных жал поднятые над головой щиты ратников. И тут сверху, из каменных башен и узких бойниц, в ответ ринулась белая стая будинских звенящих стрел, выкашивая из налезающего потока нечисти мерзких орущих тварей. А следом зажужжали пращи, распрямились упруго - и хлестнули в торочью орду погибельным горохом камней.
  Посыпались с мышастых спин своих жеребцов косоглазые образины с пробитыми головами, умылись в отместку своей черной кровищей. Заржали дико степные кони, вздыбились, стали топтать копытами упавших.
  Да только это не остановило черную лавину - со всего маху врезалась она с воем и рычанием в земляные валы защитников.
  Блестели хищно желтыми огоньками рысьи глаза торков, изрыгали рев зловонные пасти, лязгали острыми клыками. Засвистели кривые сабли, окрасились в бардовый цвет. И будто жидкость какая-то красная закипела, запузырилась на высоких валах - так много было крови из лопнувшей под ударами торочьих сабель живой плоти.
  - Шарукань! - выли твари, вгрызаясь в ряды ратников.
  Прыгали со своих низкорослых коней прямо в гущу будинов, вцеплялись им в горло ядовитыми клыками своими, изголодавшимися по человечине. Рубили налево и направо, кромсая в лапшу людские тела. Яростно бились торки, жестоко, люто. Хватали прям на ходу отрубленные куски плоти, жрали, чавкая, приводя в ужас видавших виды воев.
  Но не дрогнули те, собрались с силами, выдержав первый натиск. Вспыхнули в сумраке ночи блестящие искры клинков - а затем засверкало их всё больше и больше. Обрушились светлые лезвия на торочьи шапки да тулупы, покатились, как скошенные, косоглазые головы, скрежеща зубами.
  Молча рубились ратники, сурово сжав губы - лишь недобро блестели глаза под островерхими шлемами. Обмолачивали нечисть мечами, как снопы на току - сверху, на себя, затем новый взмах. Прикрывались от натиска конницы дикой большими щитами, воткнув их острый край в землю. Кололи из-за прикрытия копьями, кинжалами жалили.
  Бросались на ратников торки, грызли в бешенстве бровки щитов, скалили зубы жуткими рожами. Рвались кольчуги от напора ударов, трескались шлемы, багрянилась кровь. Да только все равно удержали строй ясуни, сцепив челюсти - лишь желваки недобро играли на суровых лицах защитников.
  Изрыгнула орда вновь из себя огненный дождь - взвились в ночное небо горящие стрелы, прочертили кривой полыхающий след. И рухнули на будинов. А следом, перескакивая через головы торков, хлынула страшной волной новая напасть.
  Замелькали черные маски с намалеванными черепами, раздался оглушающий вой - и обрушилась страшным валом на ратников ощерившаяся волколачья свора, неся на загривках своих жутких всадников.
  - Клобуки! - выдохнул кто-то громко.
  - Коверта - воин!!! - ревели сотни оскаленных пастей сквозь марево масок.
  И закружились в смертельной неудержимой пляске своей черные клобуки с кривыми воронеными саблями оберучь.
  Рассыпались, разжижели ряды латников, поредели верхушки их острых шлемов. Перемешалось всё на земляных валах. То здесь, то там погибельной тенью вдруг мелькал волколак со своим страшным наездником, собирая живую дань. Захлюпала кровь, потекла из звериных пастей, задымилась горячим паром. Приступили к ужасной вечере темные сабли клобуков, обагрились, насытились страшным ужином. Заляпали вмиг черные всадники свои маски пурпурными брызгами - будто жуткими веснушками обсыпало белые черепа на ткани.
  - Коверта - вои-и-и-и-и.... - разносился вокруг не то рев, не то вой.
  Завизжали и торки снова, будто мерзкие крысы повалили вперед бесконечной волной. Бросались с коней на сверкавшие островерхие шлемы зловонные серые тулупы, рубились кривыми клинками, погибали, пронзенные ратниками - и даже в предсмертных судорогах норовили цапнуть саблей своей хоть руку, хоть ногу защитников крепости.
  Дрались будины неистово, молча, скрипели зубами. Укол, удар торчем, налево, руби.
  А оскаленных пастей все прибывало и прибывало - прут на валы, лезут друг через друга, карабкаются по головам. Воют, визжат, сопят. Лязгают желтыми клыками, плюются отравой слюны - и рычанием страшных ругательств.
  Захлестнуло черное месиво вершины валов - лишь островками светлеют в ней окруженные врагами ясуни. Рубятся ратники из последних сил, сражаются насмерть.
  Вот пращник какой-то, не успев вложить камень свой в кожаный карман, так и бьется им, зажав его прямо в ладони. Наносит удары наотмашь булыжником, целится в торочьи морды. Вгрызается с мерзким хрустом костей осколок от камня, дробит желтые ядовитые зубы, сшибает с кривых ног немытую смрадную нечисть. Взметается вновь рука - и опадает внезапно от вспыхнувшей сзади сабли клобука, перечеркнувшей пращника от затылка наискосок.
  Смеются раскаленными углями красные глаза жуткого наездника, гогочет мерзко зловонная пасть под маской. А затем вздыбил клобук своего огромного волколака - и сиганул в темноту, ища себе дальше поживы.
  А торками на валах уже кишмя кишит. Шевелится серая каша, бурлит - вот уж и вниз потекла, перемалывая остатки будинов.
  - Да что ж такое-то? - чуть не плача, кричит Лиго, вцепившись до одури в края бойницы и наблюдая сверху за битвой.
  А пожилой лучник только крякает от досады - и протягивает земнику самострел с болтами.
  Упирается приклад в плечо барздука, тренькает тетива - и железное жало выхватывает косоглазую уродину из мутного варева. Затем еще и еще. Один, второй, третий. Кубарем сваливаются с мышастых тарпанов торки - да куда там, слишком много их, прут и прут!
  И тут ночь, будто громом, рассекает звонкий звук рога. Летит, чуть не срываясь, его высокий голос. И умолкает внезапно. А следом раскалывает темноту и визги нечисти громкая барабанная дробь.
  Открываются ворота крепости - совсем немного, чуть-чуть. И выплескивают оттуда в смертельный мрак белоснежный поток.
  - Бескольчужники!!! - радостно кричит кто-то на стене.
  А рослые воины, совсем без шлемов и лат, в одних лишь светлых вышитых сорочках, а кое-кто и без них вовсе, с открытой голой грудью, врезаются в кишащую торочью кашу.
  Взметаются во тьме яркими вспышками огромные двуручные мечи. Разлетаются от них во все стороны ошметки нечисти, будто брызги осыпаются от удара о грязную воду.
  - Белая Вежа-а-а-а!!! - ревет рокотом клич у земляных валов.
  А сверху, со стен и бойниц, несется тот же радостный крик - и сыпятся градом стрелы и болты в торков.
  Сшибаются бескольчужники с черными клобуками - плевать им на сабли оберучь в лапах нечисти. Дробят мечами своими волколачьи хари и холки, опускают клинки ударами страшными на ощетинившиеся спины зверюг. Разваливаются пополам жуткие маски с намалеванными черепами, затухают навсегда горящие глаза лютых наездников.
  Воют клобуки вперемешку с волколаками, ярятся, бросаются на бескольчужников в своем неистовом бешенстве - и осыпаются кровавым крошевом у их ног.
  - Белая Вежа!!! - исторгают из себя воины в светлых рубахах.
  И опрокидывают, гонят прочь в степной мрак черных всадников.
  Охватывает торков неописуемая жуть, цепенеют они от неожиданности и ужаса. А затем вдруг, словно по чьему-то безмолвному наказу, поворачивают назад - и с визгом сыпятся, сваливаются, скатываются с земляных валов, бегут, затаптывая друг друга, назад, туда, в охваченную темнотой равнину, в свой грязный смрадный стан.
  Как языком слизало орду с земляных валов перед стенами - оставила после себя лишь следы жестокого побоища. Покраснел снег от крови, почернел от бесчисленных ног. Тут и там разбросаны куски тел - и людских, и нечисти. Да стонут раненые будины.
  - Забирай мертвых и раненых! - несется со стен.
  А затем, когда страшная работа закончена, раздается:
  - Отхо-о-оди-и-им!
  Закрываются напрочь ворота крепости, заваливают их изнутри камнями огромными, подпирают колодами.
  Первый удар нечисти был отбит.
  ***
  - Это ты, что ли, будешь Лиго? - поинтересовался белобрысый малолетний паренек.
  И шмыгнул носом.
  Земник поднял на него покрасневшие от усталости глаза.
  - Да, я, - ответил барздук.
  - Ну, тебя там это, госпожа Милорада кличет, - сказал мальчишка.
   Затем, помявшись немного, крутнулся - и побежал по освещенной факелами стене, смешно подпрыгивая.
  - А ты сам-то, я так понял, из чуди будешь? - поинтересовался тот самый пожилой лучник.
  Лиго кивнул головой.
  - Хорошо стреляешь, парень, метко, - похвалил барздука стрелок. - Вот уж не ожидал никак.
  И протянул земнику руку.
  - Сысой, - представился лучник.
  - Сударь Лиго Бирзулис, - ответил барздук - и улыбнулся, хлопнув по мозолистой пятерне своей ладошкой.
  - Вот оно как - сударь, - крякнул пожилой стрелок. - Видать, знатных кровей. А мы тут тычем тебе...
  Осекся - а затем рассмеялся над своей оплошностью. И Лиго вместе с ним.
  - А вообще про вас тут, в городе, уже слухи разные ходят, - сказал Сысой. - Первый раз в своей жизни встречаюсь с вашим народцем - думал, только в сказках вы и есть.
  - Да нет, это скорей мы сами в какую-то страшную историю попали, - ответил барздук и, немного помявшись, добавил: - Или вляпались...
  А затем сказал:
  - Прошу извинить, но мне пора!
  Лучник поднял вверх сжатый кулак - мол, бывай. И кивнул на прощание.
  Лиго пошел в ту сторону, куда убежал паренек.
  Готовился дальше к обороне народ, хлопотал, возился - но без излишней суеты. Затаскивали горожане на стену котлы и бочки со смолой, несли охапки хвороста и дров. Подбирали черные торочьи стрелы, складывали в сагайдаки. Точили мечи и секиры, проверяли их лезвия большим пальцем. Поднимали в корзинах наверх тяжелые камни, скатывая затем в кучи.
  А внизу, у стены, уже хлопотали вокруг огромных метательных орудий, передавая по цепочке друг другу, из рук в руки, вытесанные из глыб ядра. Тут же, рядом, готовили горшки с зажигательной смесью, втыкали в них фитили из просаленной пакли.
  Где-то вдалеке метнулся рыжий огонь волос девы-воителя.
  - Сударыня! - крикнул в ту сторону Лиго, и прибавил шагу.
  Милорада уже кого-то отчитывала жестоко, стоя спиной к барздуку - но за что, было из-за людского гомона не разобрать. Затем сунула провинившемуся кулак под нос - и тот виновато закивал головой.
  А повернувшись, увидела спешащего земника.
  - Отлично! - сказала поляница. - Вы-то мне как раз и нужны, сударь!
  - Да, слушаю вас, - улыбнулся барздук.
  Рыжеволосая дева окинула взглядом земника с ног до головы - и заметила:
  - Вот за что вы мне нравитесь, барздуки - держитесь всегда с достоинством, хоть и малы ростом!
  Земник промолчал - просто стоял и смотрел в зеленые глаза племянницы князя.
  'Боги! - подумал барздук. - Она действительно похожа на Мартинову Хильду - как родная сестра!'
  Но вслух ничего не сказал.
  - Лазарь Евсеевич, государь наш, просил вам передать, чтобы вы поберегли себя, - улыбнулась дева. - И не лезли в замятню, когда она начнется здесь, на стене.
  - И что же мне накажете делать? - спросил барздук.
  И чуть не брякнул: 'Сидеть у вас под подолом?'
  Но вовремя спохватился.
  - Я хочу направить вас в терем... - начала было дева.
  Но барздук упрямо мотнул головой:
  - Позвольте, сударыня, остаться здесь, на стене. Думаю, для меня здесь найдется какая-нибудь работа, кроме того, чтобы пялиться в степь. Дозорных у вас, надеюсь, и так хватает!
  - Еще один... - пробормотала поляница, имея ввиду Мартина, который говорил с ней недавно почти в таком же духе.
  И тут же закусила губу.
  - Послушайте, сударыня, - вдруг разозлился Лиго. - Я шел со своими друзьями в такую даль через все опасности вовсе не для того, чтобы в решающий миг сидеть где-то в укромном закутке! Хватит с меня и того, что я передал заколку ковалям - и обо мне тут же забыли, как о ненужной вещи. Быть расторопным помощником, как сказал мне Мамай, простите, меня оскорбляет! У вас и так хватает вестовых на побегушках - да глазастых часовых!
  И вскинул подбородок вверх.
  А затем спросил:
  - Кстати, а что там с чародеем? Не слышно от него новостей? Успевают ковали к сроку?
  Милорада смотрела на земника, явно о чем-то размышляя. А потом сказала:
  - Вот именно этого я и хотела от вас, сударь - чтобы вы ждали в тереме вестей от Мамая! Сами ведь знаете, что судьба светлых сил зависит сейчас от кузнецов!
  - Я могу подождать и здесь, на стене! - отрезал барздук.
  И тут, будто в подтверждение его слов, раздался протяжный крик:
  - Го-о-оты-ы-ы!
  И дозорный на вершине высокой башни указал куда-то в темную даль.
  ***
  Текла Ладона-река вниз, мимо Белой Вежи, к Сурожскому морю, перекатывая лоснящиеся маслянистые горбы своих волн. Струились мимо города тяжелые плотные воды, которые до сих пор не поддавались ледоставу из-за недостатка сильных морозов. Не позволяли даже тонкой заиндевевшей плеве затянуть себя. Может быть потом, позже, когда нагонит ветром с востока тяжелые пунцовые тучи с обильными снегопадами, что обрушатся лавинами на степь и холмы, когда завьюжит и заметет пурга, неся с собой трескучий лютый холод, и заснет на время Ладона-река, ожидая, когда же можно будет вновь взломать льдины - и с хохотом погнать их в море, разбивая друг о друга. А сейчас, в первый зимний месяц, все еще не спала река, мерно вздымала студеные волны, ворочаясь в своем русле, словно в постели, и только готовилась к временной дреме.
  - Готы! - кричал часовой.
  А из мрака ночной реки вспыхивали раскаленными крапинами факельные огни, освещавшие лодьи с гребцами. И было их так много, этих пламенных точек, что плыли к городу вверх по течению, что казалось, будто это приближается неумолимая хищная стая с горящими от злобы глазами.
  А так оно и было.
  Не стали на этот раз ждать ясуни высадки готских ратей на берег, не стали мешкать с ответом набегу - изготовили к залпу камнеметные орудия, заложили в них круглые ядра да горшки с зажигающей смесью. Заскрипели тяжеленные рычаги да вороты, потянулись назад, к земле, огромные ковши хитромудрых устройств - и, лишь только лодьи приблизились, харкнули сразу же из орудий будины свой смертоносный привет.
  Столбами высокими взметнулись речные воды, сожрав первый залп.
  - Заряжа-а-ай! - протяжно кричала обслуга.
  И вновь зашипели фитили из пакли, опять закатились тяжелые ядра в ковши.
  - Давай! - рявкает старший, махнув пятерней - будто палашом рубанул.
  Еще раз метнули орудия подарки для готов - ударились глухо огромные деревянные руки о перекладины, отскочили назад. А из великанских ладоней устройств полетели, кувыркаясь, горшки с зажигательной смесью и ядра из глыб.
  С раздирающим уши треском ухнули камни - попали-таки в черный струг, расщепили вдрызг его палубу, раскидали гребцов вперемешку с досками. А вот и вторая ладья ярко вспыхнула вдруг, запылала вся - долетел до нее адский горшок.
  Посыпались с горящего струга в стылые темные воды объятые пламенем тела, зарычали от ярости и лютой боли. Да только и на перекатывающихся студеных волнах мельтешили они огненными пятнами - не боялась влаги едкая жгучая смесь, полыхала в волнах раскаленными каплями.
  А меж тем мрачные корабли один за одним приставали к берегу - дрожали от встряски и гнева их змеиноголовые резные носы. Вываливались с палуб в холодную воду готы - высокие, рослые, в длинных плащах, черные шлемы с рогами. И шли к берегу молча, неудержимо, не обращая внимания на падающие вокруг каменные ядра метательных орудий. Вспыхивали факелами от горшков с зажигательной смесью - и все равно двигались вперед, объятые пламенем.
  - Целься! - закричали на стенах.
  И передавался этот клич по цепочке, теряясь в ночи.
  Поднялись длинные луки, напряглись тугие тетивы - и вышвырнула стена со своей вершины вниз, к побережью, белые облака стрел.
  - Давай! - понеслось по бойницам.
  Зазудел, зазвенел железный рой - и ворвался в идущих мрачных пришельцев. И...ничего... Будто заговоренные продолжали двигаться вперед рогатые воины в длинных плащах.
  - Самострелы - то-о-овсь! - протяжно закричали старшие стрелки.
  Уперлись крепко резные приклады, охватили руки цевье длинных лож. И вновь рявкнули тетивы, изрыгнув тучу железных болтов.
  Качнулись, вздрогнули готы, когда в их первые ряды вгрызлись с мерзким жужжанием стальные шмели. Попадали с ног, поредели слегка - а затем снова поднялись и пошли. И наступала вперед эта черная лавина неудержимо, будто заговоренная.
  Ужас охватил будинов - колдовские чары защищали их врагов: ничто их не брало.
  - Да что же такое-то? - ругались матерые лучники, выпуская раз за разом своих смертоносных мух.
  Но куда там! Готы сыпались в воду со стругов - и шли, шли, шли, заполонив собою весь берег.
  И вдруг...
  - Серебро! - кто-то крикнул. - Давай серебро!
  И враз оживились, загомонили люди на стенах. Стали переглядываться стрелки между собой, головами закивали.
  А Милорада и замерла, как вкопанная.
  - Бестолочь! - шлепнула себя рукой по лбу дева-воитель. - Какая же я бестолочь!
  И, повернувшись, звонко и громко прокричала:
  - Достать серебряные стрелы!!!
  - Достать... достать... достать... - понеслось по стенам с бойницами.
  И побежали мальчишки меж лучников, разнося драгоценный припас. И легли упруго длинные стрелы на тетивы из конских волос. Поднялись вновь тугие луки - большие, в человеческий рост, изготовленные из тиса да вербы.
  - То-о-овсь! - пропели старшины.
  И взмахнули своими руками.
  Р-р-раз! - ушли белым облаком стрелы в глухую темную ночь.
  И вонзились серебряные наконечники из руды Самоцветных гор в лавину пришельцев - и сняли первую жатву!
  Будто лезвием острым по готам прошлись лучники - срезали первый ряд. Рухнули шлемы рогатые, задымились, зачадили, опали черные плащи.
  - Есть! - улыбнулась рыжеволосая дева-воитель.
  И вторили ей стрелки, улыбаясь. Подмигивали друг другу, толкали в плечо соседей - эвона как, гляди!
  И началось...
  ***
  - Ну, что? - спросил у Лиго молодой парнишка, усмехаясь. - Как мы им врезали, а?
  Земник только пожал плечами - и промолчал.
  Радостное оживление царило наверху. Улыбались будины, переговаривались. Обсуждали, как отбили первый натиск готов, отогнав тех подальше от городских стен.
  Догорали отдельные вражьи струги, уплывая вниз по течению. Смрадный дым от смолистого дерева щекотал ноздри, раздражал.
  - Апчхи! - звонко чихнул Лиго.
  - А будьте здоровы, сударь! - раздался сзади знакомый веселый голос.
  - Мартин! - радостно обернулся барздук.
  И земники обнялись, будто не виделись сто лет.
  - Ты где пропадал? - спросил Лиго. - Как ушел тогда днем, так и исчез...
  - А я и сейчас вновь ухожу, - улыбнулся Мартин. - Милорада за служителями в храм посылает - клинки освящать будем.
  Лиго удивленно поднял брови.
  - А, я тоже так сделал, - отмахнулся рукой Мартин.
  И, наклонившись к другу, заговорщически сказал:
  - Серебра у будинов только на стрелы - мечи ведь из него не выкуешь. А будут готы на стены лезть - что делать тогда? Вот и порешила Милорада клинки освятить серебром - против чар, стало быть, готских. Смотри вон, шевелятся снова - готовятся, гады.
  И кивнул головой за бойницу в сторону готского стана.
  А там, в ночи, ярчили огни факелов, горели костры огромные - и в их багровом свете мелькали темными тенями плащи рогатых пришельцев. Грузили со стругов длинные лестницы, тащили тараны, собирали осадные башни.
  - Побежал я - успеть надо, - сказал Мартин.
  И, хлопнув друга по плечу, начал спускаться по крутой лестнице. Но затем, через пару ступеней, остановился и спросил:
  - А что там Мамай? Не видал ты его? Успевают ли ковали?
  Лиго покачал головой - вопрос этот мучил и его самого.
  Мартин постоял самую малость - и вдруг сказал:
  - Верь, Лиго! Не может такого быть, чтобы всё было напрасно!
  И побежал вниз. А Лиго стоял и смотрел ему вслед.
  Нехорошо было на сердце у земника, гадко, мерзко и пусто. Как будто предчувствие беды какой-то - и как ты его не отгоняй, скреблось оно вредной кошкой внутри, царапало душу.
  Не так что-то было, неправильно.
  Спокойно отдал тогда кузнецам земник заколку - буднично и просто, обыденно даже. Словно и не было связано с ней ничего - ни долгой тяжелой дороги, ни утраты друзей. Отдал ковалям - и всё... А ежели не успеют, как тогда кузнецы на Сечи?
  Грезилось раньше земнику, как при свете луны огромные великаны откуют оружие дивное, и вложат его в руки витязя - и будет повержен дракон. Снилось ему это, марилось. А теперь? Разгромлена Сечь - и сказочных кузнецов там не оказалось. Добрались до Вежи - и что? Стоит он теперь на стене, глазеет во мрак за бойницами. Гадает - успеют ли к сроку?
  Обычный дозорный... Будто ноги о Лиго вытерли, использовали и бросили - вот от чего было гадко на душе. Не так всё мечталось, иначе всё виделось еще там, в далеких Неманских лесах. Душила обида барздука, горько было всё осознавать.
  Да, хитра была задумка у князя с Мамаем - письмом едким, язвительным, выманить змея из Тьмутаракани, и здесь поразить волшебным оружием. Да только сработает ли? Успеют ли кузнецы?
  Бродил Лиго, как неприкаянный, по вершине стены. Думал, а может, действительно бросить всё - теперь от него здесь уже ничего не зависит.
  А ясуни оживлено готовились к новому приступу, суетились. Бежали вестовые во все стороны, ярким огоньком вспыхивали то тут, то там рыжие волосы Милорады, успевавшей следить за всем и вся. Поглядывала она на земника издали - но только не обращалась больше ни с просьбами, ни с наказами. Как будто забыла о нем.
  Вот Мартин - попал он опять в родную среду, в ратную. Дружиной воспитан - военная косточка. Чуть битва где - так и место ему находится сразу. Что там, в сече у Земьгорода, что в подземной стране, что у запорогов. И плен пережил, и ранение - и снова в строю. И, если боги дадут, то и к жене своей знатной вернется - любит удача отважных.
  А Прок, его верный и старый ворчун? Пуглив, осторожен и чудаковат. И тот своё место нашел - то лекарем-травником, теперь вот до книги добрался: корпят вместе с Виндальвом над придворною летописью.
  Все к делу приставлены, у всех есть работа иль служба полезная. Все верят во что-то, бегут, суетятся. Один только он - будто рыба на берегу...
  Шатается неприкаянной тенью земник по стене, путается у ясуней под ногами. Но слова обидного ему никто не сказал - один улыбнется, другой подмигнет. Да только вот дела толкового нет для барздука - бродит себе меж бойницами, ощущает ненужность свою.
  Но боги решили иначе...
  --------------------------
  ГЛАВА 25
  ДРАКОН
  
  Мчится Лиго Бирзулис на белом коне - летит, словно быстрая птица. Только ветер свистит, да слезы текут - а сзади пылает столица. Слева рубится конница латная, впереди - только зарево красное, и память под цокот стучится...
  Дракон подкрался внезапно.
  Вынырнул из темноты перед стенами - и полыхнул своим жгучим пламенем.
  Загорелись люди у бойниц, закричали страшно. А змей всё дышал и дышал раскаленным жаром своим, выжигая защиту. И взвился вновь в темноту.
  А следом раздался громкий рев, перекрывая все крики и стоны - затрубили огромные горны. А потом - ужасающий грохот литавр. Готы пошли на приступ.
  Метались будины на стенах, тушили своих пылающих товарищей. Сбивали их на пол, давили плащами пламя, заливали водой. А снизу, из мрака ночи, летели черные стрелы - не глядя вонзались в тела, пробивали их насквозь.
  Рыдали от злости матерые лучники - град стрел был такой, что не выглянешь из бойниц. Смертельным дождем поливали они все вокруг, не давали высунуться. Лишь только покажется кто - как тут же находит отважного острое жало.
  А там, за стеной, уже заскрипели колеса осадных башен - и раздавались крики невольников, что катили их к укреплениям. И кнутов пересвист.
  Затем полетели камни - огромные круглые ядра шлепались в город, давили людей, разбивали дома. Шум, грохот и крик. Полыхнули пожары.
  И снова - дракон.
  Пикирует сверху - и поливает огнистой струей.
  Горят златоглавые храмы под рокот литавр, пылают дома под гудение горнов - и щепки летят во все стороны от резных теремов. Кружатся всадники, спешат вестовые, люди кричат. Тянут добро из развалин, тушат пожары. Пылает вся Белая Вежа - треск, вопли и вой. Настоящее пекло...
  А там, на стене, уже взвились железные крючья - и башни осадные всё ближе ползут, надвигаются громадами.
  Вздрогнул тогда Лиго от грохота лестницы, что ударилась рядом - а толку-то что? Сиди, не высовывайся. Затихли все на стенах, притаились за каменными зубцами - ждут, когда закончится град стрел. Изготовили мечи да секиры - лишь недобро сверкают глазами, в которых отражается пламя пожарищ.
  А лестница дрожит, скрипит, стонет натужно - ползут по ней готы. Всё выше и выше, вот-вот заберутся на стену.
  Переглядываются ясуни между собой, ищут глазами рыжеволосую деву, молча ждут наказа. Да слушают жужжание стрел.
  И вдруг - тишина. Затих, прекратился погибельный дождь.
  - Гото-о-овсь! - полетело по стенам.
  - Овсь...овсь...овсь... - раздалось в стороны.
  И руки лишь крепче сжали клинки.
  Ждут ясуни готов - готовы к сражению. Скрипят деревянные лестницы, стонут - всё ближе, всё выше враги.
  И когда первая рогатая голова показалась в бойнице, стена взревела, будто взорвалась вся.
  - Круши!!! - вспорол покрывало ночи многоголосый крик.
  И на шлемы пришельцев обрушилась буря мечей.
  Рубился и Лиго клинком освященным, лупил им от души по рогатым шлемам, тыкал в узкие прорези заточенным острием.
  Мелькали булавы, чеканы, мечи. И крики, ругательства, хрипы вокруг. Стук тел, перезвон топоров.
  А там, за спиною, пылал стольный город - и искры снопами врывались в небо.
  И ярился черный дракон...
  ***
  Смеялся тогда змей, хохотал злобно, поливая огнем Белую Вежу. Свою западню он устроил будинам, всех обманул!
  Ибо намного раньше, еще когда ночная тьма только-только укутала землю, а торки с клобуками по его приказу пошли на приступ земляных валов, вылетел тогда дракон из-за окоема невидимой во мраке огромной тенью - и устремился к столице ясуней.
  Неслышно скользил он на своих перепончатых крыльях на недосягаемой высоте, высматривал оборону асов. Ни звука не издавал дракон, ни искры не выпустил из пасти, чтобы ничем не выдать себя. Разглядывал и вынюхивал, где может быть ловушка устроена. И сам капкан для будинов готовил.
  Облетел всю Белую Вежу, покружил над стенами, завис над одной из башен. Посмеялся змей про себя, позлорадствовал - заняты чересчур были будины торками, внимание всё на них устремили. Сыпали стрелами, рубились мечами, кричали. Куда там им до него, мерзким тупым людишкам! Никто из них и не заметил даже, как слегка уплотнилась ночь над вершинами сторожевых веж и повеяла стылым холодом.
  А насмеявшись беззвучно вдоволь, вновь устремился в черную высоту змей. Всё, что нужно у города, он узнал - и полетел теперь дальше разведывать.
  Скользит дракон в небесном мраке, лишь изредка крылами своими машет - улыбается про себя. Пусть занимаются торки будинами, пусть тянут время, нужное для него. А ежели не будет он успевать - то и готы уже на подходе. А за ними - псоглавцы, умертвия, вороны с Лысой горы... Много нечисти всякой у змея припасено, бесчисленны его рати, не жаль никого. Сколько нужно - столько и бросит в кровавое крошево смерти.
  Смеялся змей над князем будинским, потешался - ишь, возомнил о себе, горделивый глупец! Жрал бы себе да пил - ну что тебе надо еще? Ну, выплатил дани бы больше, шею свою бы склонил - не облез бы. А так - попер на рожон, с чародеем вот снюхался. Ну что же - пеняй на себя!
  Летел змей, высматривал. Видел всё со своей высоты - и полки все засадные, и дозорных будинов, и конницу на приступах к всхолмью. Смеялся над наивностью князя - ну кто ж так ловушки устраивает? Эдак ведь и глупцу распоследнему ясно, куда и зачем хочет князь его заманить. Дурак дураком ты, Лазарь Евсеевич - висеть тебе в пыточной, медленно жариться, а потом на крюке остывать...
  Скользил змей над ратью будинской, что растянулась от города к всхолмью, считал войска, примечал все подробности - и улыбался мерзко, злорадствовал. Умно придумано, хитро - да не совсем.
  И дальше летел.
  Плыла черная туша чудовища над степью во тьме громадным нетопырем, подкрадывалась неслышно по темному небу - никто так и не заметил змея.
  А вот и увалы - взбугрилось внизу Железное всхолмье, извивалось кривыми узкими расселинам меж сопок, спало. Кружил дракон над ним, выведывал, где же засада. Зорко смотрел змей, пытливо вглядывался своими колдовскими очами в темноту на холмах. Но так и не увидел внизу никого - ушли еще утром все рудокопы да кузнецы в ополчение, взяли копья и мечи вместо кирок и молотов, стоят сейчас на стене да у ворот. А здесь - тишина. Лишь один огонек вдали виднеется - и раздается оттуда 'те-ля-вель, те-ля-вель, каль-вис!'. И конь белогривый внизу.
  Ухмыльнулся дракон, обрадовался - не успели-таки люди мерзкие заколку перековать! Засмеялся, захохотал - опередил он все-таки их!
  Но где же ловушка? И есть ли она?
  Кружил змей над холмами, размышлял всё, осторожничал - может, покончить сейчас, одним махом со всем? Или повременить?
  Думал змей, размышлял - привык верить чутью своему. А из кузни всё - те-ля-вель, те-ля-вель, каль-вис! И вокруг - ни души.
  Крепко забылось во сне Железное всхолмье - лишь кузнецы до седьмого пота работали.
  Да только вот нет, не успеть до утра отковать им заколку! А потому и засады покамест здесь нет!
  И вызрели мысли коварные у дракона - как в назидание всем уничтожить будинов, потомков богов. И тут же приступил к задумке своей...
  ***
  Скачет Лиго степью, спешит, торопится - лишь бы ковали к сроку успели.
  А память под цокот копыт всё стучит и стучит...
  Прибежал тогда запыханный Прок Пеколс на стену, выдернул хозяина своего из лютого месива, за рукав от бойниц оттянул. И кричит ему:
  - Белогрив! Белогрив!
  Не сразу и уразумел тогда Лиго, что ему хочет растолковать старый слуга. А когда понял - сразу морозом прошибло всего. Потому что примчался в княжеский двор конь чародея, выбил ворота копытами - и громко заржал. Выскочили тогда Виндальв с Проком - и ахнули:
  - А где же Мамай?!
  Бил копытом конь, дыбился, никого к себе не подпускал.
  - Беги к Лиго! Живо! - крикнул летописец Проку Пеколсу.
  И помчался тогда старый барздук пылающим городом к высокой стене, стащил оттуда хозяина, приволок его к терему.
  - Скачи, Лиго, скачи! - кричал ему Виндальв. - Найди Мамая - или нашего князя!
  А конь белогривый заржал звонко, будто позвал. И понял всё тогда сразу Лиго: взметнулся в седло - и был таков...
  Мчится земник степью, боится опоздать - а вот не припозднились ли кузнецы?
  Стучат копыта, память стучит...
  Вырвался тогда земник из горящего града - да из огня в другое пекло попал.
  Зарычали тысячи глоток, залаяли - и на конницу, что растянулась до самых Железных холмов, ринулась лавина псоглавцев.
  Бежали мерзкие твари, подпрыгивали, размахивали когтистыми лапами. С разгону врезались в конницу, завывая. Полетели островерхие шлемы во все стороны, закричали латники, заржали кони, помчались, увлекая за собой за собой раненых наездников да вываливающиеся из распоротых брюх внутренности.
  Страшен был удар нечисти - неистов в своем лютом порыве, в своей безумной жестокости. Отрывали псоглавцы всадникам руки и ноги, вгрызались в шеи коней - только кровь и хлестала. А сверху, с небес, накинулось воронье.
  Побежали будины, закрывая лица от острых железных клювов, рассыпались по степи.
  - Где Лазарь Евсеевич? - орал Лиго какому-то всаднику. - Где государь?
  - Да ты ополоумел, парень! - рявкнул тогда закованный в броню наездник. - Не видишь, что творится вокруг?
  И ускакал на помощь товарищу, вращая мечом - только черные перья ворон и полетели от него во все стороны.
  Не сразу пришли ясуни в себя, не ожидали такого напора. А когда вновь зазвенели серебряные рожки, стали стягиваться под взметнувшиеся знамена, клинки обнажили.
  А псоглавцы все перли и перли - выскакивали из темноты, укладывали своими лапами по двое-трое всадников. И исчезали во мраке, злобно рыча. А сверху - клекот ворон.
  Страшная ночь - длинная, бесконечная.
  Пылает позади город - а здесь, чуть ли не в кромешной тьме, свой ад творится. Ни подмоги тебе, ничего.
  Появляются из мрака гадкие твари, делают свое черное дело - и вновь исчезают. И рев, и вой, и мерзкое хриплое карканье.
  Кружится земник между ясуней, от острых вороньих клювов и когтей пригибается. Всё выспрашивает государя - не видел ли кто?
  - А в засадном полку он! - кричит ему кто-то.
  И показывает кованой рукавицей на увалы.
  И мчится туда барздук, несется степью - а сзади вприпрыжку двое песьеголовцев. Да куда им там угнаться за Белогривом! Так и отстали.
  Спешит барздук, торопится - понимает, что многое от него зависит сейчас. Летит птицей конь - а сзади как полыхнет!
  Поднимает голову земник, оборачивается - и холодеет. Дракон уже тут как тут - летит над степью и выжигает струей своей огненной все впереди себя!
  Закричали снова где-то сзади будины, вспыхнули факелами - так и несутся по снежной равнине костры на конях.
  Безумное зрелище, жуткое...
  Мчится Лиго Бирзулис к Железному всхолмью, стучит его память под цокот подков...
  Пронесся тогда тяжелой тенью над барздуком дракон, не заметил. Только лютой стужей обдало от его мерзкой туши. И улетел вперед.
  Скачет Белогрив, сбивает копыта. Вцепился земник в узду, ногами своими лапчатыми бока у коня прижал.
  'Успеть бы, успеть бы!' - стучится в висках.
  И не успел...
  Рвануло тогда все впереди, ухнуло - и взметнулись красные зарницы на склонах холмов. Полыхнули засадные полки, закричали так, что отзвуки до сих пор в ушах звенят от воплей будинов.
  И снова проклятый змей опередил всех.
  Покатилось людское месиво, топча и давя друг друга. Разметало его, разбрызгало по холмам. А змей все кружил и кружил, поливал своим пламенем, преследовал убегающих. Да так и исчез в расселинах древних сопок - лишь зарево бардовое сверкало из-за вершин. Стремился, падаль, туда, где была кузница одинокая, где работали ковали.
  Мчались навстречу земнику обезумевшие от ужаса будины - и исчезали во мраке ночном. Лишь перестук копыт замирал вдали.
  А там, впереди, полыхали зарницы. Всё ближе и ближе к той кузнице дивной проклятый гад. Чует чудовище перунит волшебный, спешит овладеть им. Идет на него, как на зов.
  Скачет на белом коне юный земник, торопится. Не обращает внимания на жгучие слезы. И мысли стучатся под цокот подков - успеть бы...
  ***
  Бесконечная ночь - страшная, длинная. А будет еще длиннее - растянется теперь навсегда.
  Не мчится больше чудесный скакун, не спешит, не торопится. Бредет понуро Белогрив расселинами Железного всхолмья, идет, сбивая свой шаг.
  Замерло всё, оцепенело в глухих увалах. Нет больше зарева, не стонут холмы, не дышат натужно глубокие недра. Спят в тишине горбатые сопки, вздымаются молча буграми. И мрак лишь один.
  Плачет барздук от злости, от собственного бессилия. Хочется закричать - да горло перехватывает обида железной рукой.
  А вот и дивная кузня - разворочено всё вокруг, вытоптано, сожжено. Догорают, потрескивая, угольки. Чадит пожарище смрадом.
  Соскакивает земник с коня.
  И стоит, смотрит на переливающийся огненный пепел.
  Не смогли ковали... Не успели... И он опоздал...
  И вдруг...вспыхивают в темноте позади от разрушенной кузни колдовские зеленые очи - как у кота, с узкими тонкими зрачками. Огромные, жуткие, пронзающие взглядом насквозь. Моргнули, исчезнув на миг - и снова смотрят убийственно.
  А потом глаза сказали:
  - Ну, здрас-с-ствуй, гус-с-сь. Я - С-с-сигурд!
  И расхохотались жутко - только эхо и понеслось увалами в темноте.
  Барздук так и обмер - стоял, как вкопанный.
  А голос продолжал:
  - Давно хотел с-с-с тобой познакомитьс-с-ся, земник!
  И снова громкий смех летит во мрак.
  Дракон!
  Молчит земник, нечего ему сказать. Не успел... Опоздал...
  - А я вот уже давно тебя здес-с-сь поджидаю, - ухмыляются колдовские глаза. - С-с-сижу и всё думаю, когда же ты наконец придеш-ш-шь?
  А затем как рявкнут:
  - Ну что, проср...ли всё, недомерки?!
  Только камни и посыпались с холмов.
  - На кого? На кого вы подняли руку? На кого замахнулись? На меня? На самого Черного Властелина?!
  Тряслись увалы от рева дракона - гремел над ними рокот свирепого змея, срывался на бешеный крик. Зашуршали камни, осыпаясь, попадали с грохотом от громового рычания.
  А потом - снова тихий издевательский смешок.
  - С-с-скажи мне, земник, - продолжали во мраке зеленые очи. - Вот что тебе было надо, а? Что вообще всем вам было надо? Не понимаю... С-с-сидели бы каждый по своим норам, занимались бы с-с-своими делами. Глядиш-ш-шь, так и прожили бы подольше - пусть и под моей влас-с-стью...
  Вкрадчиво говорят колдовские глаза, мягким голосом - будто на кошачьих лапках крадутся. Обволакивают словами, убаюкивают.
  - С-с-сытно кушай, сладко с-с-спи - что еще вам, людишкам всяким, надо? Не все ли равно, кто там у вас-с-с хозяин?
  И смеются, ухмыляются дерзко, глядят с издевкой ехидной.
  Молчит земник - а что тут скажешь? Как объяснить дракону того, чего он не в силах понять? Нет для него ни чести, ни совести, ни верности перед друзьями - одна лишь жажда наживы и непомерной власти. Потому и дракон.
  А потом зеленые очи поднялись вдруг в темноте, приблизились к барздуку - и замерли, смотрят почти в упор. И сопение жуткое. И смрад из зловонной пасти.
  - Ну что, гус-с-сь, - дохнул мертвечиной поднявшийся змей, - тебя с-с-сразу изжарить? Или повременить? Посидишь у меня во дворце на цепочке, покрякаешь о своих путеш-ш-шествиях...
  Ни слова не говорит земник - только смотрит прямо в глаза дракону. Ужасные они, замогильные, бездонные в своей ненависти и ненасытности, бесчеловечные. Гад, проклятый навеки змей, алчное всепожирающее чудовище.
  - Хм, а ты храбрым с-с-стал, земник... - мурчат с издевкой глаза. - И все равно, не понимаю - что вам всем надо? С-с-свободы? Так она - в золоте и с-с-серебре. У меня этого - сколько хош-ш-шь...
  И вдруг снова срываются на бешеный крик.
  - Я, я свободен!!! Вы, мелкие блохи - нет!!! Не могут все быть свободными и счастливыми - только один! Тот, у кого богатство и власть! Остальные ему служить и должны! А за неповиновение - жестокая смерть! Смерть, я сказал!!!
  И жгут ненавидящим взглядом барздука, будто огнем колдовским.
  Молчит барздук, ничего не произносит. Просто стоит и смотрит - прямо в зрачки. Отбоялся земник своё, хватит.
  Моргают снова глаза - и уже тише спрашивают:
  - Во всей этой ис-с-стории я не пойму только одного - а куда подевался ваш-ш-ш чародей? Где он? Куда ис-с-счез? Предал всех?
  И сверлят насквозь барздука.
  Вздрагивает земник, отводит глаза в сторону - и, глядя куда-то позади начинавшей проявляться во мраке черной чешуйчатой головы, тихо произносит:
  - Рассвет...
  На миг обернулся дракон - а потом ухмыляется мерзко:
  - Ну, рассвет... Ну, будет закат - не всё ли равно? Отныне - навеки длинная ночь. Моя ночь!
  И хохочет ужасно, дико, свирепо.
  Разводняют слабые проблески утра крутые горбы увалов, выползают из-за круглых вершин. Проявляется постепенно из марева ночи змей - громадный, жуткий, весь в броне чешуи. Поднимается на своих когтистых лапах, выгибает спину с острыми гребнями - и раскрывает огромную пасть. И в ней, в глубине ядовитых клыков, трепещет огнем раскаленный язык.
  - Ну, что, земник? Наговорился я с тобой вс-с-сласть... - нависает чудовище над маленьким, еле видным барздуком.
  Наклоняется сверху к нему страшная голова с колдовскими глазами - и щерится только, сопит, дышит в лицо вонью своей.
  И вдруг...
  - Сигурд, тварь ненасытная, обернись! - раздается звонко в увалах.
  И на вершинах спящих холмов вдруг появляются белые всадники. Много их - будто вскипели сопки светлыми гребнями пены.
  Вскинулся дракон, зарычал снова - и взвился мгновенно в небо.
  И низвергнулся тут же, рухнул.
  А сверху, прямо над ним, парил огнекрылый сияющий лев - и витязь в сверкающих латах доспехов, пронзивший дракона насквозь.
  Билось чудовище в корчах, ревело, колотило хвостом во все стороны - еле успел барздук увернуться. Скребли когтистые лапы землю со снегом, скрипели клыки, хлопали черные крылья. Судороги страшные пробегали по огромному телу волнами. Хрипел змей, рычал, ярился, плевался огненным ядом - да только слабей и слабей. А колдовские зеленые очи вдруг вспыхнули дикой болью - и ненавистью запредельной. И потухли...
  Затих навеки проклятый дракон, пригвожденный к земле сияющим огнистым копьем - в то самое уязвимое место у левой лопатки, что не зароговело. Пронзило волшебное острие сердце поганого змея, сгубило его.
  А когда вытащил наездник крылатого льва из туши дракона длинное жало копья - замерцало оно перунитом, зарделось волшебно и дивно.
  - Мамай! - закричал барздук радостно. - Ура! Ты успел! Успел!!!
  Но чародей лишь только молчал, паря на своем семаргле. И смотрел вовсе не на барздука - а куда-то вниз.
  Глянул туда земник - и обомлел. Стоял - и не верил своим глазам, весь оцепенелый.
  В снегу, перемешанном с грязью, мерцала заколка, что вывалилась из лапы змея.
  Лежала - и рдела таинственно, вспыхивая слегка.
  Перевел земник взгляд на огромное копье с наконечником из волшебного перунита - и глаза его сами задали немой вопрос.
  - Не успели ковали, мальчик мой, - сказал, отвернувшись, Мамай. - И не должны были успеть... А копье это, что сгубило дракона, сделано в Беловодье...
  И парил на крылатом льве.
  - А это? Что тогда это?! - закричал вдруг барздук.
  И указал на заколку.
  Глянул чародей барздуку в глаза - и тихо ответил:
  - Приманка, мой мальчик, приманка - и всегда ею была...
  И отвернулся вновь...
  А белые всадники всё выезжали и выезжали на вершины холмов, заполонили собою сопки. Много их, сверкающих воинов Беловодья, сколько хватает глаз - неисчислимая рать.
  А сверху над ними кружили семарглы - и дивы, прилетевшие на помощь издалека...
  --------------------------
  
  ГЛАВА 26
  ЗАВЕРШЕНИЕ ДЕЛ
  
  Три дня и три ночи лежал Лиго Бирзулис на своей постели, не выходя из опочивальни. Три дня и три ночи маленький земник не говорил ни слова, молчал. Три дня и три ночи к нему заходили его друзья - но он только отворачивался и не отвечал на вопросы, уткнувшись в бревенчатую стену.
  И три дня и три ночи светлые силы очищали степь вокруг Белой Вежи от разбежавшейся нечисти. Стремительным ударом сверкающие воины Беловодья опрокинули готское войско, погнали его вдоль Ладоны-реки - и разбили наголову. Бежали позорно псоглавцы, забились в глухие овраги, откуда их выковыривали латники в сверкающих доспехах. Удрали, поджав хвосты, волколаки, побросали своих жутких хозяев - черных клобуков. А с тех, когда отловили, содрали мерзкие маски с намалеванными черепами - и перевешали всех.
  Крылатые Дивы и стратимы, орлы-великаны, разорвали в пух и прах всё железноклювое воронье с Лысой горы. А затем, вместе с будинами, занялись косоглазыми торками.
  Рассыпалась орда, разбежалась кочевая Шарукань по всему Дикому Полю. Да только гибла неисчислимо под карающими мечами будинской конницы косоглазая торочья нечисть. А те, кто был попроворней и успел раньше смыться, нарывался на летучие отряды поляниц, что кружили у людоловов в тылу.
  Не успел, опоздал придти на подмогу ясуням славный Байда, что смог спастись из разгромленной Сечи и, собрав вокруг себя уцелевших низовиков, пробивался на Белую Вежу. Да только вот голуби прилетели с вестями, что вспыхнуло, полыхнуло, восстало Загорье против нечисти также - и войсковой голова запорогов, так и не добравшись до столицы будинов, свернул к поселянам на север и ушел вверх по Непре-реке. А навстречу, переваливая Лесистые горы на лыжах, уже спешила дружина Неманского края - да берендеи высыпали из своих подземных пещер.
  Доносили шустрые птицы разные слухи, что рубятся вместе со злыднями мерзкими в Загорье великаны и карлики, а сама владычица чуди подгорной шлет низкий поклон на Белую Вежу - мол, мужу привет передайте.
  Рассказывали быстрые птахи, что медведович с сыновьями, прокравшись в Загорье лесами, разорил все поместья наместников змея - а Жмудина жирного и вовсе отдал мужикам. Привязали суровые хуторяне ту образину к соснам двум - и разорвали в клочья.
  Загудело всё Дикое Поле, зашумело Великолесье о том, как быстрым внезапным ударом повержено было Зло. На дальнем севере удрали в свои черные замки подлые меченосцы - и засели там, ожидая справедливой расплаты. А беловодские воины в сверкающих доспехах, крылатые дивы и асы, потомки богов, собрали поход на Готское царство - Тьмутаракань. Запросило у Белой Вежи пощады жестокое племя - да поздно: полки уже шли в Лукоморье.
  На третий день к вечеру повсюду прошли снегопады - и от этих обильных снегов просветлел весь обширный край, что раскинулся от моря до моря. Дул сильный ветер с востока, из Беловодья, и нес с собой студеную метель - и очищающий трескучий мороз.
  Замерли наконец-то подо льдом, заснули до весны две великих сестры-реки - Ладона и Непра. И по ним, по твердой скорлупе застывшей воды, потянулись назад беженцы.
  Восстанавливали Белую Вежу, разбирали завалы. Шумел оживленно вновь многолюдный веселый град. И лишь только Лиго лежал в опочивальне недвижно - будто сам заиндевел весь.
  Пусто было на душе - словно выжгло ее всю дотла: то ли пламенем дракона, то ли перунитом. Или это был все-таки поступок чародея с волхвами? Не знал земник, даже думать об этом не хотел. Лежал молча, смотрел невидящими глазами в стену - и к еде не прикасался, не вставал.
  И так, и эдак уговаривали барздука поесть постельничий князя - да друзья земника, Мартин и Прок. Отворачивался ото всех Лиго - слова из него не вытянешь.
  Много народу всякого приходило к земнику - даже сам Лазарь Евсеевич припожаловал со своими боярами, обгорелый, в ожогах от змея весь - и то Лиго не поднялся, не поклонился ему. Лежал и лежал себе мертвой колодой. Лишь только один раз пошевелился - когда села тихонько у края постели рыжеволосая дева-воитель и погладила земника по волосам.
  Появился Голота - усталый, израненный, пахнущий дымом. Молча заглянул к барздуку, и, видя его состояние, ничего не сказал - лишь положил свою руку на плечо земника и сжал крепко. Да так и ушел.
  Ничего не могли поделать Мартин и Прок с Лиго, по сотне раз в день навещали его, пытаясь разговорить. Молчит и молчит - и всё тут. Рыдал тайком от всех старый земник, жалел своего молодого хозяина, который замкнулся в себе. А помочь не мог ничем.
  И лишь через несколько дней вернулся Мамай.
  Зашел в опочивальню, скрипнув половицами, плотно притворил за собою дверь, сел в кресло. Достал свою неизменную трубку - и потянуло едким табачным дымом. Так и пыхтел, пока вся опочивальня не посивела от сизого чада.
  Лежал сперва Лиго безучастно и молча, уткнулся лицом в стену у постели. Потом начал злиться - всё больше и больше. И наконец закипел.
  - Это от тебя так несет, Мамай? - раздраженно спросил земник - и повернулся.
  Сидел чародей в кресле - мерцали таинственно его глаза сквозь плотную дымную завесу.
  - Надо объясниться, мальчик мой, - произнес южный витязь.
  - Не о чем нам с тобой говорить! - отрезал барздук.
  Но все-таки сел, свесив лапчатые ноги с высокого ложа.
  - Ты - герой! - просто и прямо сказал земнику чародей. - Без тебя ничего бы не вышло!
  - Герой? - зло расхохотался барздук.
  А потом, отсмеявшись, горько сказал:
  - А скорее приманка - или даже блесна! Наживка - вот кто я такой!
  И сидел, отвернувшись - только щеки почему-то взмокрели от капель.
  - Послушай меня, мой мальчик, - произнес чародей. - Зло - очень мерзкая, грязная штука. И чтобы его победить - иной раз саму тьму нужно превзойти в самом низком и подлом коварстве. Так и возник этот замысел - поймать на наживку злодея, и подцепить.
  Лиго сидел, уперевшись руками в постель - смотрел на дубовые половицы. И при словах витязя лишь горькая улыбка прорезала его осунувшееся лицо.
  - Давно из Арконы был тайно вывезен весь перунит в Беловодье, - продолжал Мамай. - И там из него в тишине отковали копье. А из малых остатков в Руяне сделали брошь - заколку на плащ. Она и была той наживкой, на которую клюнули черные силы.
  - А я? Каково моё место? - тихо спросил барздук, не поднимая головы.
  - Чтоб дракона сгубить, его надо было из логова выманить - и подстроить ловушку, - с нажимом сказал чародей. - Да еще не спугнуть раньше срока!
  - Отлично ты справился с делом, - язвительно сказал Лиго, - прими мои поздравления!
  И впервые за все время посмотрел ему прямо в глаза.
  Выдержал взгляд чародей - лишь пыхнул дымящейся трубкой. И продолжал:
  - Существовало предание древнее - ты его знаешь. И Сигурд-дракон тоже верил в него. Березу с волшебными рунами мы быстро нашли - подсказал Куреяс нам тебя. И после разгрома Арконы подстроили встречу тебе - дальше ты знаешь. Ну, а мы в это время следили за змеем, удобного случая ждали. И вот он итог - повержено Зло на века!
  И замолчал.
  Сидел земник, слушал - раскаленными каплями падали слова чародея в его израненную оголенную душу, причиняли еще большие страдания.
  А потом снова поднял глаза, искаженные болью, и громко спросил:
  - Мы... Нам... Да кто вы такие, что судьбы живые у вас, как игрушки? Кто право такое вам дал?
  Молчал чародей, дымил своей трубкой.
  Земник слез с постели, прошлепал босыми лапчатыми ногами к окну, посмотрел во двор. И уже затем сказал, бросив через плечо и горько усмехнувшись:
  - Волхвы, понимаю...
  А потом повернулся резко - и выдал:
  - Ты - сволочь, Мамай! Настоящая сволочь! И все чародеи - скоты!
  Подошел Лиго к южному витязю, стал напротив - почти вровень с ним. Заблестели гневом глаза у земника.
  - Ты понимаешь, Мамай, сколько вы душ положили, угробили? - с укором обвинял Лиго. -Берендеи, барздуки, сечевики - теперь вот будины... Сколько их еще? Бублик, Мигуля, Долмат, Меровит...
  - Он жив, - тихо сказал чародей. - Меровит жив - и ждет тебя за дверью вместе с остальными.
  Земник осекся.
  Вынул трубку свою южный витязь, выбил ее о каблук, прямо на деревянный пол. Поднялся - и навис над барздуком во весь рост.
  - А ты сам, Лиго? Ты сам готов был умереть за великое дело? - спросил чародей, и добавил: - Даже если б ты знал всё с самого начала - ты готов был бы погибнуть за это?
  Стоял и смотрел снизу на высокого витязя земник. Молчал.
  Ждал ответа и чародей, глядя барздуку в глаза со своей вышины.
  И Лиго ответил:
  - Конечно...
  - Спасибо... - произнес Мамай. - Я так и знал.
  И протянул земнику свою крепкую руку.
  А затем пошел к двери - и, пригнувшись у нее, обернулся:
  - Ты справился, Лиго! И это - главное!
  ***
  Когда Лиго показался из опочивальни, умытый, причесанный и одетый, вокруг радостно зашумели. Складывалось такое ощущение, что чуть ли не пол-терема сбежалось - подслушивать разговор с чародеем.
  Обняли земника верные друзья - Мартин и Прок. Стиснул медвежьей хваткой барздука продымленный бродник - Голота. А чернявый Дрозд и одноглазый Кудря Жук потрепали Лиго по волосам. Улыбалась широко и счастливо Милорада, рыжая дева-воитель. Чопорно кивнул головою крылатый Меровит в белоснежных одеяниях. А Лазарь Евсеевич вместе с боярами стал громко хлопать в ладони.
  А позади всех стоял тот дивный витязь и чародей - и усмехался в свои длинные смолистые усы. Трубки, впрочем, в зубах у него больше не было.
  Вышел на крыльцо со своими верными друзьями - дружинником и старым ворчуном - Лиго, постоял немного. Вдохнул полной грудью освежающий зимний воздух, закрыв на мгновенье глаза.
  Звонко заржал во дворе Белогрив, радостно, стал бить копытом. А сверху, из поднебесья, раздался клекот большого орла.
  - То Рах Тархович шлет вам поклон, сударь! - сказал Виндальв, придворный летописец, выглянувший из-за плеча.
  И с жаром пожал юному земнику руку.
  Стояли барздуки, улыбались, разговаривали между собой.
  - Ну, господа хорошие, что будем делать дальше? - спросил Лиго у друзей.
  - Я вернусь к своей жене, Хильде! - улыбнулся Мартин. - И, возможно, когда-нибудь даже стану не просто ее мужем - а и правителем Подгорного царства!
  А затем, почесав затылок, добавил:
  - Хотя неплохо было бы навестить Сечь, когда ее отстроят - и тех двух оболтусов-великанов в Лесистых горах!
  - Ну, с этими раздолбаями ты будешь пить денно и нощно - благо, жить будете, почитай, по соседству! - поддел дружинника старый ворчун.
  - А ты что будешь делать, Прок? - спросил Лиго у своего слуги - и друга. - Как там продвигается придворная летопись?
  - Какая из двух, сударь? - спросил Пеколс.
  Лиго удивленно поднял глаза.
  - Видите ли, в чем дело, - начал старый барздук и густо покраснел. - Это Виндальв занимается летописью. А я вот решил написать - и уже, собственно, набросал там кое-что - книгу о нашем путешествии...
  Улыбнулся Лиго - и хлопнул верного слугу по плечу.
  - А ты, Лиго? Что будешь делать ты? - спросил Мартин.
  Земник посмотрел на друга - и произнес:
  - Я - домой!
  И усмехнулся.
  - А вы знаете, сударь, я с вами, - сказал Прок Пеколс. - Потому что хорошие книги пишутся только дома!
  
  Апрель 2000 г. - 12 мая 2015 г.
  Донецк
  
  С огромной благодарностью моей жене, Светлане, чья любовь меня вдохновляла все эти годы - и моей родной сестре Инне, ставшей самым первым читателем текста. А также моим родителям, всем близким и друзьям, что не предали, поддержали меня в самые трудные минуты - нижайший вам поклон!
  
  КОНЕЦ
  -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
  
  ОТ АВТОРА 'АМУЛЕТА' - ГЕРОИЧЕСКОМУ ДОНБАССУ ПОСВЯЩАЕТСЯ
  
  
  У каждого свой крест - и своя судьба. Одно дело - когда пишешь книгу. И совсем другое, когда понимаешь, что кто-то там, свыше, пишет книгу о тебе самом. Так случилось и со мной - меня должны были убить еще год назад. А поди ж ты, судьба распорядилась по-иному - всё еще жив, всё еще мыслю и молюсь. Всё в руках Твоих, Господи!
  А теперь по порядку. Книга эта была задумана мною в далеком 1990 г. - под впечатлением Толкиена. Идея была проста - и витала в воздухе: создать подобный роман, но с персонажами из славянской и балтийской мифологии. По примеру великого англичанина я и поступил на филфак - и не ошибся, встретив здесь всё то, что мне было нужно: старославянский и древнерусский языки, фольклор, руны...
  Шли годы, накапливался материал. Работу над текстом начал только в 2000 г. - и через пару-тройку лет испытал настоящий шок, когда вышли в свет романы Марии Семеновой 'Волкодав' и Юрия Никитина 'Трое из лесу'. Первооткрывателя русского фэнтези из меня не получалось... Закатал рукава и серьезно занялся доработкой. И в этом виде сюжетная линия с тех пор, как была задумана - не изменялась. От плана я больше не отступал. А сам роман определил для себя как балто-славянское фэнтези в стиле постмодернизма - что позволило мне творчески подойти к обработке фольклорных и авторских текстов и персонажей.
  Работал над текстом долго - первая часть была закончена лишь в 2012 г., а вторая в конце 2013-го.
  А потом грянул майдан в Киеве - и следом события на Донбассе... И книга мистическим образом стала переплетаться с моей судьбой.
  Мои давние враги в январе 2014 г. внесли меня в лживый, абсолютно фейковый список... активистов 'Правого сектора' - и распространили его по Сети. Выложили всё - Ф.И.О., паспортные данные, адрес (на тот момент, к счастью, устаревший). Коварный расчет был прост - руками восставших дончан убить, уничтожить меня, закрыть мне рот. А причиной всего этого была моя непримиримая позиция по разоблачению бредней украинских националистов - благо, образование позволяло.
  В свое время, в 2000-х, на разных площадках в Интернете я вел горячие дискуссии с ополоумевшими бандеровцами, публиковал свои статьи. Например, можете ознакомиться с разоблачительной статьей 'О спасе замолвите слово' и интервью газете 'Донецкий кряж'. Я первый вскрыл корни того, что не только боевой гопак является откровенной выдумкой - а даже сама его основа, сценический гопак, имеет вообще мало общего с настоящим народным танцем и пришла...из французского балета. Гопак, спас - всё это, сейчас воспринимающееся как якобы 'украинское достояние', попросту заимствовано, например, из советского самбо: просто сверху, по своей привычке, националисты натянули вышиванку с шароварами. 'Украинизировали' так сказать. И этих разоблачений мне бандеровцы простить не смогли - и отомстили таким вот гнуснейшим образом. Всё в их стиле - ложь, низость, подлость, коварство.
  Со временем я выяснил поименно тех, кто внес меня в этот лживый список 'ПС' - называть здесь не буду: слишком много чести им, тварям. Но уже сам факт, что я до сих пор жив, что написал свою книгу - достойный ответ им. Пусть бесятся. А всем легковерным, не знакомым со мною лично, еще раз открыто заявляю - я никогда не был в 'Правом секторе', я никогда не состоял ни в одной украинской националистической организации. Просто потому, что я их искренне ненавижу - как, собственно, и они меня. Ну, а дуракам я не собираюсь ничего доказывать...
  За свое честное имя я боролся с самого начала - написал заявление в прокуратуру о клевете, обратился к журналистам. Через месяц из прокуратуры получил издевательский ответ - обратитесь к омбудсмену или подайте на эти сайты в суд.
  И в мае 2014 г., сразу после одесских событий, я пришел в ополчение - в один из самых первых отрядов. Заявился к начальству и сказал - есть вот такая проблема со мной. Поверили, проверили, отпустили - мир не без добрых людей.
  Вернулся домой.. Донецк полыхал восстанием - а лживые списки распространялись по Интернету со скоростью лавины. Никто ничего толком не проверял - люди исчезали, потому что в то время слишком много разной сволочи примазалось к ополчению, используя его в своих подлых целях. Мне нужно было сохранить жизнь - чтобы дописать роман, над которым я работал 25 лет! По сути, всю свою жизнь...Я и на филфак пошел только ради того, чтобы написать эту книгу. Я хотел дописать свой роман, хотел посвятить его родному Донбассу. Доказать, что здесь не быдло, не ватники - здесь живут культурные, умные, замечательные люди.
  И друзья посоветовали мне выехать на время, пока не наведут порядок. В Россию не удалось - опять сыграли свое черное дело лживые списки. И я оказался между двух огней - в Россию нельзя, оставаться в Донецке нельзя, чтобы не удавили по ошибке свои же из-за клеветы, распространяемой в Интернете.
  И начались мои мытарства по Украине, охваченной горячкой национализма. Переселенец... Мерзкое, жалкое и страшное слово - чувствуешь себя раздавленной букашкой. Душа тоскует и рвется домой. Кто не был в этой шкуре - не поймет.
  Какое это всё имеет отношение к книге? Самое прямое - страницы, которые были написаны еще много лет назад, вдруг стали оживать мистическим образом. Меня и моих близких, как тех земников, занесло в чужие края, раскидало - а сам я стал игрушкой каких-то сил. Вся эта нечисть - упыри, волколаки, умертвия - воплотились в реальных лицах украинской политики. Я вывез с собою черновики, написанные давно - и, читая их, содрогнулся от того, что всё происходящее я как будто предвидел заранее.
  Долгие месяцы мне пришлось скитаться по Украине. Страна реально больна нацистским бешенством и шизофренией - но не хочет этого замечать. По ней бродят своры нечисти - и все молчат. СМИ с упоением вещают, как уничтожают 'террористов' - а у меня сердце болело, кричало за родной край, залитый кровью по прихоти киевской банды упырей. Мне надоело притворяться и скрывать, что я - за свободный Донбасс. И я решил вернуться. Дописать книгу. Сказать правду.
  Да, я до сих пор люблю Украину. Не Укропию, эту полудохлую американскую колонию с бандеровско-сионистским режимом - а Украину. Ту самую, настоящую, правильную - Украинскую Советскую Социалистическую Республику, страну, в которой я родился и вырос.
  Да, я все еще люблю Украину. Я никогда не был желто-голубым - я всегда был красно-синим, солидарным с государственным флагом УССР. И народные республики Донбасса я вижу как прямых наследников правильной, Советской Украины.
  Да, я не перестану любить Украину. Потому что для меня Украина - это легендарный Сидор Ковпак, летчик Иван Кожедуб, 'майор-вихрь' Евгений Березняк, 'отец' ВДВ Василий Маргелов, полководцы Рыбалко, Тимошенко, Черняховский. Для меня Украина - это писатель и режиссер Александр Довженко, создатель романа 'Знаменосцы' Олесь Гончар, величайший хирург Николай Амосов и талантливейший инженер Борис Патон. И вот эту Украину я всегда любил и не перестану любить. Но свою судьбу и свою жизнь - или сколько мне там осталось - я связываю с родным Донбассом.
  Война разбросала мою семью. Я нашел способ приехать - и вот стою один, в родном, но совершенно пустом доме. Я. Вернулся. Домой. Точка.
  А через месяц, когда на страницах романа земники собрались вновь - объединилась и моя семья, разъехавшаяся от страшной войны. Я работал над книгой - и День Победы я с близкими встречал в родном городе, среди родных нам людей. Я горжусь тобою, Донецк! Я люблю тебя, мой город!
  И вот 'Амулет' перед вами... В нем - вся моя жизнь. В героях романа нашли отражение мои друзья и товарищи - борцы за Русское дело Мирослав Руденко и Сергей Бунтовский, замечательные писатели Владислав Русанов и Федор Березин, Андрей и Денис из России, воевавшие в ополчении за Луганск. И многие, многие другие, которых я знал еще в мирное время, но взяли оружие - и пошли защищать нашу землю.
  И судьба главного героя, маленького земника - отражение Донбасса и его нелегкой ноши. Ноши дотерпеть, вынести все до конца - чтобы в Беловодье успели выковать свой клинок и убить черного дракона.
  Кто-то скажет, что вся эта история со мной выдумана. Кто-то осудит за отсутствие мужества. А я спрошу - а как тогда назвать то качество, когда знаешь, в каких списках ты находишься - и тем не менее идешь в ополчение, чтобы доказать, что тебя оклеветали? Как назвать то качество, когда ты, будучи все еще оклеветан и под подозрением, все равно возвращаешься в свой родной город? И как назвать то качество, когда тебе каждую минуту со всех сторон грозит смертельная опасность - а ты продолжаешь работать над текстом? Дайте этому название - тогда и осуждайте... Я не боюсь смерти - я умирал уже два раза. И кому-то очень хотелось, чтобы меня убили еще год назад. И только лишь ради того, чтобы эта книга увидела свет, я и хотел сохранить свою жизнь. Потому что мертвые романов не пишут...
  Умирать страшно и обидно тем, кто прожил свою жизнь без цели, зазря. Я своей мечты достиг - мне не страшно. 'Амулет' перед вами... И эту книгу я посвящаю своему родному героическому Донбассу.
  Я искренне благодарен о.Андрею и о.Александру за их молитвы, что берегли меня все эти страшные месяцы. По их ли просьбам Господь сохранял меня это время? Не знаю... Не знаю, что будет со мной дальше... Но зато я знаю, что хочу снять с себя всю клевету...
  А еще я верю - верю в людей, верю в Бога. Ведь без Господа мы - ничто...
  
  Май 2015 г.
  Донецк
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"