Аннотация: Надоели эльфы, маги, гномы и орки? В недрах славянского и балтийского фольклора обнаружены аналогичные расы волшебных существ! Читайте роман "Амулет Святовита", написанный в лучших традициях классического фэнтези.
АМУЛЕТ СВЯТОВИТА
Роман-трилогия в жанре балто-славянского фэнтэзи
Автор: Мискин Роман
1-я ЧАСТЬ
КЛАДОХРАНИТЕЛЬ
Апокриф
Из книжного собрания храма Святовита в Арконе,
Младшие Веды, готский извод, том второй.
Вольный перевод Виндальва Гардарикского.
Никто не знает, откуда берутся драконы. Да и вообще о драконах мало кто нынче знает. Даже самые древние гномьи летописи приводят о них весьма скудные сведения.
Обитают драконы на севере и прилетают оттуда чаще всего ночью, когда их никто не ждет. Живут эти древние гады в смрадных зловонных пещерах в горах или, на худой конец, в чадных норах высоких холмов, где и стерегут свои сокровища. Огромная страсть драконов - золото, и ради него они готовы на любые преступления. А поскольку золото водится в большинстве своем у карликов, то драконы - их самые заклятые враги. Отобрав древний клад, змей собирает его в кучу и спит на нем, причем знает каждую вещицу, сколь много бы их ни было. Все драконы долговечны и могут пролежать на груде сокровищ целые столетия, никем не тронутые. Но ежели их потревожить, то они вмиг становятся, как гласят свитки, "раздраконенными драконами" - и горе тому герою, который решится вызвать его на бой, или похитителю, ловко умыкнувшему какую-либо безделицу из его клада. У дракона тонкий нюх, особенно на человечину, и он всегда безошибочно выслеживает своего обидчика и немилосердно умерщвляет того. Но огнедышащий змей на этом не останавливается и совершает жестокие налеты на окрестные земли, выжигая и выедая все вокруг. Правда, от кровавого гада можно откупиться - нет, не золотом вовсе, его и так у него предостаточно. Любимое его блюдо - юные девы, а потому он в виде большой милости может наложить тяжкую дань на соседнее княжество - и тогда заливаются горючими слезами матери, отправляя своих незамужних дочерей на поталу проклятому змею.
Драконы ползают, извиваясь по земле, или же летают в небе на своих перепончатых крыльях, а выглядят как чешуйчатые голые гады с одной огнедышащей головой. Бывают трех-, семи-, иногда даже двенадцатиголовые чудища, хотя они встречаются все реже и реже, а в последнее время о них и вовсе стало не слыхать. Но это совсем не значит, что эти древние гады вымерли навсегда - просто у драконов есть удивительный колдовской дар превращаться в любое создание, будь то человек или зверь, камень придорожный или вдруг появившийся ни с того ни с сего прохладный родник. И как знать, кто скрывается под личиной встретившегося на пути страннику приятного с виду попутчика - уж не дракон ли, жаждущий твоей крови?
В старинных гномьих летописях еще встречаются отзвуки древних полузабытых преданий, в которых говорится о каких-то милостивых драконах, в пламени которых гномы ковали волшебные мечи при лунном свете, да и сами древние змеи были охранителями Предковечного Древа. Но времена эти, столь далекие, что и вспомнить-то невозможно, давным-давно канули в небытие. Ужас поступков драконов леденил душу и кровь - а потому и само упоминание его древнего имени вслух стало ненавистным и внушающим дикий страх. Это извечное истинное имя драконов в конце-концов забылось и стерлось из памяти поколений, став достоянием только самой черной волшбы и мрачных последователей, посвященных в ее тайны. И уже не одно столетие подряд ветхие свитки подгорного народа называют драконов боязливыми прозвищами - "кладохранитель" и "пламевержитель", "червь огнекрылый" и "змеечудовище".
Те же рукописи гласят, что драконов убивают обычно снизу, в мягкое чрево, поскольку зловонная драконья слюна изъедает железо напрочь, а сами клинки об их головы попросту дробятся, не причиняя змею никакого вреда. Но убить дракона - занятие отнюдь не из легких, и не только из-за их источающих отраву клыков, наносящих смертельные раны. Все драконы умудрены давностью лет, сведущи в колдовстве и древних знаниях - их чарам из суземных мало кто сможет противиться. Дракон умирает очень долго и весьма мучительно, и может, выведав перед смертью имя своего убийцы, проклясть навечно его род. А посему нечасто и находятся желающие на это столь безнадежное и весьма опасное дело как убийство дракона. И тем более было удивительным то, что однажды все же сыскался такой смельчак из рода погубителей змеев, решивший во что бы то ни стало сразить Фафнира, одного из последних драконов, лежавшего вот уже триста лет кряду на груде сокровищ, похищенных у карликов-нибелунгов. Звали того витязя Сигурд из рода Вилсунгов.
Тот удивительный воин свершил немало подвигов, пока не прослышал про последнего дракона, а узнав про старинного змея, загорелся желанием во что бы то ни стало сразиться с ним и завладеть его сокровищами. У Сигурд был дивный меч Бальмунг, откованный подгорными гномами - и этот чудесный клинок был отточен настолько, что когда его вонзали в речное дно, он разрезал древесные листья, пущенные на него по течению. Выведав логово издревнего гада, Сигурд устроил засаду на драконьей тропе, ибо при взгляде на дракона Фафнира, облаченного в ужасного вида колдовской шлем, вмиг навечно каменело все живое. И вот, когда чудище ползло, извиваясь, к реке на водопой, витязь вонзил ему снизу в мягкое незащищенное брюхо свой острый волшебный клинок. Так и был сражен древний змей - сражен, но не повержен.
Старинные предания гномов гласят, что тот, кто омоется в крови дракона, сразу же ороговеет и его не возьмут более ни мечи, ни вражьи стрелы. Так и Сигурд, сидя в своей яме, полной драконьей крови, стал полностью неуязвим для людского оружия - и лишь маленький листок, сорвавшийся от дуновения ветра с липы и приставший к спине, оставил на теле отважного витязя одно незащищенное место у его левой лопатки. Дождавшись, когда в страшных мучениях коварный змей издохнет, Сигурд выбрался из своей западни и завладел древними сокровищами, а затем, вырезав у мертвого Фафнира сердце, съел его и получил еще один чудесный колдовской дар - ибо сердце дракона дает свойство понимать птичий и звериный язык.
И вот здесь легенды расходятся. Одни из них, самые известные, а значит, не всегда и самые правдивые, говорят, что Сигурд совершил еще немало чудесных подвигов и погиб лишь от руки изменника, направившей копье в незащищенное место на его спине. А вот другие, тайные сказания, ревниво оберегаемые древним подгорным народом и почти не дошедшие до наших дней, повествуют о том, что Сигурд... сам превратился в дракона! Почему и как это произошло, никому доселе не ведомо - то ли потому, что он омылся в драконьей крови, то ли из-за того, что съел драконье сердце или примерил на себя заколдованный драконий шлем. А может, Сигурд слишком уж долго смотрел на сокровища, и древние чары исподволь источили его мысли, в сердце намертво въелся блеск золота, а жестокая алчность навечно овладела его душой. Ведь дракону положено охранять и собирать злато - а алчущий сокровищ и сам со временем оборачивается в дракона.
Так явился миру еще один Черный Властелин... Ибо чудовищами не рождаются - ими становятся.
--------------------------
ПРОЛОГ
"Свой род от Солнца-Сокола веду,
Имею семь святилищ тайных.
Все семь посвящены ему -
Рарогу-Соколу, прапредку моему..."
Старшие Веды,четвертая песнь Сварогу.
Вольный перевод Виндальва Гардарикского.
В те давние-давние времена, когда реки были молочные, а берега кисельные, когда еще водились лешие, домовые и русалки, жил себе в лесах у студеного Свияжского моря мелкий народец ростом с вершок. Сами себя они именовали барздуками, что на ихнем наречии означало "те, кто носит бороду", или попросту "бородачи", и происходили они из колена стародревних карликов, изначально живших близ корней Предковечного Древа. А поскольку обитали они в земле Неманской, тамошние жители называли их земниками, поскольку верили, будто устраивают они свои жилища в земле. Те же, кто и вовсе не слыхивал ни про каких барздуков с земниками, считали их и вовсе уж сказочными созданиями, а потому иначе их и не называли как чудью. Да и разве ж это не чудо - человечек ростом в половину людского? А потому и понапридумывали про земников всякого разного - будто сами они ростом с ноготок, а борода в локоток, и в этой самой бороде, настолько длинной, что ее оборачивают вокруг пояса, и спрятана волшебная сила; будто живут они только под землей и носа на дневной свет не кажут, а ежели выкорчевать старую-престарую корягу в лесной чаще и посмотреть вниз, то меж древними корневищами эту самую чудь и можно увидеть; будто ходят они на птичьих лапах, не то гусиных, не то вороньих, и запросто понимают пташиный говор. Рассказывали и вовсе уж мрачные истории про то, как три брата пошли в лес за огнем, да и попали к длиннобородому карлику, который железным пальцем жар в огне разгребал и загадки загадывал, а с проигравшего драл кожаный ремень со спины. Другие же, напротив, поговаривали, что сказочный мужичок-с-локоток в скрутную годину приходит на помощь сиротам и одиноким старцам, и частенько освобождает из силков и капканов неосторожную лесную живность. Людское воображение считало коротышек хранителями несметных сокровищ и древних знаний - вот только вот увидеть, а не то что изловить земника, мало кому удавалось. Так и жили себе земники в бабушкиных сказках, из века в век обрастая все новыми и новыми волшебными подробностями.
А меж тем не все в тех небылицах и байках было сказочным. И прежде всего сами земники. Ну взять хотя бы рост - что тут такого, если самый высокий барздук (а таких, почитай, за всю их историю по пальцам можно было счесть) едва-едва дотягивал до груди обычного человека? И то сказать - что такое обычный человеческий рост? Это для людей он обычный, а вот для того же земника совсем даже необычный, можно даже сказать, почти огромный. А вот, положим, для того же асилка-великана обычный людской рост и вовсе уж карликовый. Так что рост - это уж как посмотреть. И ежели смотреть с высоты земников - то у них самый обычный земниковский рост. А раз рост самый обычный, полагали они, то и судить-рядить больше не о чем.
Что же касается бороды, то бороды у земников действительно были роскошные, и растили они их всю свою жизнь. Поговаривали, что чем длиннее и пышнее борода, тем большим почетом пользуется земник у своих сородичей. Это, конечно, всё вранье и неправда. Ведь бывало и так, что к старости иной барздук бородищу себе о-го-го как отпустит, а ума-то, почитай, так и не наберется - одна только важность и ничего другого. Так что земники больше не к бородам приглядывались, а к толковым делам и поступкам своих сородичей.
Бороды свои барздуки никогда не стригли, а потому, когда они отрастали до невозможности и норовили попасть то в обеденное блюдо, то в пивную кружку, заправляли их попросту за кушак. Иной раз, бывало, борода отрастала так, что земник на нее наступал и падал, а потому и взяли барздуки за обычай особо длинные бороды оборачивать вокруг пояса, чтобы они не мешали при ходьбе. В военное же время (а такое, увы, было очень часто) бороды заплетали в косы и, в зависимости от длины, наматывали то на ухо, то на шею, или вовсе заправляли в кольчуги, чтоб сподручней было воевать.
Что же касается волшебной силы земниковских бород, то это и вовсе уж враки. Ну, во-первых, потому, что к волшбе и колдовству не всякий земник причастен, а лишь особо одаренный и наученный, а таких не только среди людей, но и среди барздуков не так уж и много. А во-вторых, когда творишь какое-нибудь заклинание, то волнуешься (дело-то ведь нешуточное), а раз волнуешься, то руками всегда чего-нибудь теребишь, а когда под руками одна только борода и есть, то как же ее, эту бороду, руками-то не теребить? Вот и кажется со стороны, будто земник в бороду себе что-то шепчет и колдует.
Потерять бороду для земника - все равно, что потерять голову. И нет большего позора и унижения для взрослого барздука, чем отрезание бороды. Земник без бороды - и не земник вовсе, а так, уродец какой-то. И потому без нее он не может спокойно ни есть, ни спать, и хиреет прямо на глазах. Посему и бают досужие языки, что если карлику отрезать бороду, то, мол, вместе с ней уходит и его волшебная сила. Волшебная, это уж, конечно, загнули, а вот сила - да, что верно, то верно. Поэтому схватить земника за бороду - значит, нажить себе кровного врага. И нет для барздука худшего оскорбления, чем пригрозить, что возьмешь его за бороду.
Не только за малый рост и длинную бороду прозвали земников чудным народцем. Водилось у них еще одно удивительное свойство. Все дело в том, что на ногах у них было всего три пальца - совсем как у птиц, с маленькими перепонками. И вот за эти-то перепонки барздуков в насмешку и называли гусинолапыми. Однако сами земники своими трехпалыми ногами гордились чуть ли не больше, чем бородами. "Подумаешь, - говорили барздуки, - эка невидаль - малый рост и длинная борода. Таковских-то и среди людей порядочно наберется. А вот три пальца на ногах - это уж, извините, это только наша, земниковская порода!" Однако, в отличие от бород, ноги свои земники напоказ не выставляли и как всякий добропорядочный народец босоногими не ходили и носили обувь. Башмаки свои они вырезали из дерева и называли клумпи, и вот в этих самих клумпи ноги-то земника и не разглядеть. Детвора барздуков, конечно же, как это и положено всей ребятне, часто бегала голопятой и босоногой, а в старые времена, резвясь, частенько подкрадывалась к людским жилищам, из любопытства заглядывая в окна и оставляя свои птичьи следы возле домов. Да и взрослые земники иной раз, освобождая лесную живность из силков и капканов, снимали свои клумпи и нарочно следили вокруг своими лапами, вводя охотников в заблуждение.
Капканы барздуки ужас как не любили. И не столько из желания навредить человеку (с соседями и жить надо по-доброму, по-соседски), сколько потому, что в этих ловушках лесное зверье безвинно мучилось и гибло. А барздуки на то и приставлены были, чтоб лес охранять да присматривать. И уж ежели земник усмотрел капкан или силок, то обязательно испортит его. Бывало и так, что в такую западню мог угодить и сам барздук - но тогда уж держись сам хозяин капкана! Разгневанный земник со своими сородичами напакостит такому горе-охотнику, где только сможет - и по лесу заставит его поблукать до самой ночи, и дров не даст толком нарубать и принести, и очаг обязательно зальет или варево вечернее в золу вывернет, а уж снасти-то его все охотничьи, как пить дать, напрочь перепортит! Вот откуда и пошли побасенки про зловредных лесных коротышек, приносящих пакости людям. Но так, в общем и целом, земники были очень даже добродушный и миролюбивый народец и по своей природной сердобольности помогали заблудившимся путникам выбраться из лесной чащобы на торные тропы, а одиноким старцам, сирым удовиченкам или безземельным халупникам, коих нужда задавила до невозможности, могли тайком наносить полный амбар лесных орехов, ягод и грибов.
Вопреки расхожим домыслам, барздуки никаких сокровищ - ни золота-серебра, ни самоцветных каменьев - отродясь не держали. Все их богатство составлял лес. Земники любили лес, и лес любил земников. И давал им все, что нужно в достатке и изобилии. А в случае опасности или военной угрозы надежно охранял от ворогов под сенью могучих дубов и елей. Однако же не все лесные тайны были ведомы барздукам - земники сторонились глухих чащоб и темных оврагов, где пряталась разная нечисть. Сердце их было открыто солнцу и вешнему ветру, и селились они, хотя и в пуще, но все же поближе к говорливым веселым ручьям, светлым опушкам и полянам, сплошь заросших медовым разнотравьем и кустистым ягодником. И вот эти самые лесные тайны и были открыты барздукам.
Каждый земник сызмальства знал, где и когда растет любая лесная ягода или гриб, от какой хвори и недуга те или иные корешки да веточки, какую траву в какое блюдо заправлять и чем эти самые блюда приправлять. Каждый земник наперечет знал все лесные следы да отметины, и сами они были следопыты отменные. А потому и без слов читали на влажной росистой земле все, что происходило в пуще. Земники без труда понимали птичий язык - и болтливое стрекотанье сороки, и заливистые припевы соловья, и звонкий писк лесных пичуг - и запросто им вторили. Они вслушивались в болтливое журчанье родников и шум древесных крон, в тихий шорох озерной волны и перешептывание трав. Они слышали, как растет стебель, как бежит березовый сок, как дышит земля и распускаются почки. Они настолько срослись с лесом, что считали его не только своим домом - они считали его частью самих себя.
***
В ту пору барздуки были уже единым народом со своими обычаями и устоями, забавными для стороннего взгляда. Свой извод законов они называли Земниковской Правдой, по которой во главе каждого рода стоял вирсайт - старейшина, избираемый всем семейством, а поелику времена были смутные и неспокойные, то вирсайт был еще и воеводой, каждый раз ополчая ратников для обороны земниковских владений. Никакой верховной власти над собой барздуки не признавали, решая все споры на собрании вирсайтов под сенью священных дубов, а при особой нужде могли созвать и вече. Но дело это было трудное и хлопотливое, поскольку осели барздуки раздольно по всей пуще Неманского края - и поди ж ты, попробуй собрать весь земниковский род со всех урочищ Двины и Немана, или, на местном наречии, Даугавы и Нямунаса. "Но раз Правда писана, значит, должно быть и Вече",- считали барздуки и хоть раз в году, но отряжали посланников на самый главный совет, даже если нужды в том и не было вовсе. А раз не было нужды, то и вече со временем превратилось в шумную сходку, а затем и вовсе его стали приурочивать к какому-нибудь большому празднику, на который и без того собирались вместе близкие и далекие родичи.
Конечно, когда на берегах Немана и его окрестных землях воцарилась единая власть Великого Княжества, под стать его устройству были преобразованы и земли самих барздуков. Из стольного города Ковень-града к земникам был прислан княжеский наместник, а сами местности, населенные маленьким народцем, получили название Земигольского края. Однако ни извечных прав барздуков, ни их древних устоев и обычаев Великий Князь никоим образом не трогал, и в их жизнь не вмешивался совершенно. Вся его власть свелась фактически к тому, что земники платили ему необременительный для себя оброк, сами, своими силами, охраняли свои же кордоны от всякой налезавшей нечисти, при необходимости посылали вооруженные отряды бойцов на помощь Князю по его требованию, а на земниковских шумных вечевых собраниях должен был постоянно присутствовать тот самый княжеский наместник. Однако и его роль, и его присутствие были там скорее чисто символическими - и наместник лишь попросту утверждал те решения, которые сами же барздуки и выносили, отправляя постоянные отчеты в столицу. Однако одну почетную обязанностью на княжеского наместника возложили уже сами хлебосольные земники - и она как раз состояла в том, что он должен был всегда присутствовать на всех больших и малых праздниках племени барздуков.
А уж чего-чего, а праздников у земников всегда хватало. Они готовы были радостно и весело отмечать хоть каждый новый день недели - но всему же есть предел. А потому и отмечали с особенным размахом лишь самые большие и знаменательные даты, среди которых числились, например, тот же Вечевой Сбор или Новый год. Начало нового года барздуки отмечали по-своему, по-земниковски - в начале весны, когда начинает звенеть веселая капель и оттаивают первые прогалины, а вместе с ними просыпаются после зимнего сна разные божьи создания, в том числе и земники. Да-да, именно просыпаются, поскольку барздуки всю стылую зиму напролет проводят в глубокой спячке. И то дело - зачем же в лютые холода присматривать лес, коли он сам спит и присматривать, по сути-то, не за чем? И поэтому Новый год особенно радостней встречать и после глубокого зимнего сна, и после трескучих морозов, когда воздух в лесу наполняется вешней теплынью и пригревает ласковое и пока еще несмелое солнце. Тогда земники посылают друг другу гонцов с приглашением на совет по поводу празднования Нового года (как же без совещания-то обойтись в столь важном деле), который тоже превращается в своего рода маленький праздник. А уж сам Новый год растягивается на добрую седмицу дней с преобильным угощением и доброй попойкой с бесконечным поднятием кубков, чарок, рогов и еще множества видов посуды для питья и распития с провозглашением пожеланий всевозможных благ в наступающем году.
Помимо самого Нового года земники с превеликим удовольствием провожали и год уходящий, или Старый год. Сам праздник отмечался, как это и должно было быть, в конце осени, перед распутицей и мерзкой слякотью, за которыми придет сердитая зима, а сами земники уйдут на покой до следующей весны. Тут уж пир устраивался, как говорится, на весь мир (правда, земниковский мир большей частью, хотя барздуки рады были и гостю незваному, волею случая забредшему в их исконные вотчины без лихого умысла). Тогда по древней традиции земники сжигали Бадняка, чучело Старого года, а с ним вместе и все напасти и невзгоды года уходящего, и ели-пили, что называется, до упаду, последний раз наедая жирок перед долгим зимним сном.
Кроме того, в списках у барздуков числились и другие большие праздники. А уж праздников помельче и всевозможных дат было и вовсе не счесть - открывай себе любой старинный месяцеслов и выбирай на вкус любой праздник хоть на каждый день. Кстати сказать, различные месяцесловы наряду с поваренными книгами и семейными родоводами как раз и были самим любимым чтивом барздуков - чего уж не скажешь о многом другом.
Вести же свое летоисчисление барздуки доверили мудрецам-вайделотам, которые ведали не только знахарством и мелкой волшбой, но и загадочными руническими знаками, а равно и другой какой наукой и календарем, принесенных из северных таинственных земель во времена столь древние, что обычному барздуку и знать о них вовсе не хотелось. А потому и пользовались в обыденной жизни названиями месяцев, позаимствованными у своих соседей людей - протальник, цветень или там липень с падолистом, хотя самих названий для одного и того же месяца было довольно-таки много, ну а чтоб не получалось путаницы и неразберихи, на то и приставлены были вайделоты (по крайней мере, так рассуждали сами барздуки). Владеть письменами земники также доверили своим мудрецам, поскольку с рунами тесно связано колдовство и гадание всякое, хотя накрапать грамотку там какую-нибудь на бересте или прочесть надпись на замшелом придорожном камне мог каждый взрослый земник, ежели не поленился в свое время этой самой грамотой овладеть.
Жили земники многолюдными семьями и обитали больше по хуторам, понастроенным в разных лесных урочищах, хранителями которых они являлись. И со временем, дабы не запутаться, кто где жил, понапридумывали друг другу множество родовых прозвищ. Скажем, ежели барздуки были родом из березовой рощи и хутор свой иначе как Подберезки или Березань и не называли, то кем же им быть, как не березовиками Бирзулисами? А если обитали они в шумной дубраве - то быть им только дубовиками Озолсами и никак по-другому. А потому и числились среди земниковских прозвищ всевозможные рябинники Шермукшнисы, лещинники Лаздонисы или даже хранители священной бузины Пушкайтсы - весьма старинный и достопочтенный, смеем заметить, род. Попадались и вовсе чудные семейства приозерников Ежеринасов или даже бородачей Бардойтсов, хотя какой же земник без бороды?
Хутор земника так просто со стороны и не заметишь - стоит себе зеленый холм и стоит, лбом своим уперся в край опушки или в излучину лесного ручья, лишь с боков заматерел, пышно оброс травой и кустарником, да так, что и не продерешься через него. А коли продерешься, то и увидишь жилище барздука - затравевшую землянку, рубленную из столетних дубовых колод, поблескивавшую маленькими слюдяными оконцами из-под поросшей сивым мхом крыши, одной стороной своей уходящей в подножье холма. Внутри чисто и уютно, пол выстелен светлыми сосновыми досками, пахнет медом и ягодами - сама тишина и покой. А иначе и быть не может - ведь лес шума не любит, а потому и земникам по душе больше тишь да благодать. В таком жилище (по-земниковски троба) и обитали обычно многолюдные семейства барздуков. Бывало и так, что иной отшельник-бирюк, волею судеб иль по собственному желанию обособившийся от своих сородичей, устраивал себе землянку где-нибудь в укромном месте под вековой корягой и коротал там свои земниковские дни. А на тот случай, если жилище все-таки обнаружил какой-нибудь лиходей (хотя это было ох как непросто), у барздуков имелся не один потайной лаз, через который и исчезали в мгновение ока шустрые земники - ищи-свищи потом их по всей пуще!
Хозяйство свое барздуки вели крепко, а потому мед, пиво и хлеб - исконная земниковская еда - водились у них в изобилии и постоянно. Отправляясь дозором в лес, барздук никогда не забудет припрятать съестное где-нибудь в чаще под старой замшелой корягой для своих сотоварищей или просто для путника, заблукавшего в пуще, отчего и существовало среди неманских жителей поверье, будто земники хранят свою еду под пнями в лесу. Однако не только медом и хлебом сыт был барздук - они были сущими знатоками в части того, что касается приготовления всевозможных блюд из лесных продуктов - ягодных узваров и цветочных варений, печеных кореньев с душистыми приправами из трав, пряных разносолов из грибов и жаркого с зайчатиной, поскольку в качестве домашней живности земники пасли по лесным опушкам зайцев, за что их и называли частенько "заячьими пастухами" (в отличие, скажем, от угрюмых лешаков - "пастырей волчьих"). Ежели рассказывать про земниковский дар изготавливать различные хмельные напитки, то и здесь их следует признать непревзойденными умельцами - испробовать их медовую брагу, густой сбитень или хмельное пиво не гнушались даже такие изысканные ценители утонченных блюд как дивы, от которых, между прочим, судя по древним преданиям, и научились земники варить пиво, хотя сами они это горячо отрицают, считая его своим исконно барздучьим умением и гордятся им не меньше, чем своими длиннющими бородами.
От дивов же барздуки научились и песни свои со сказками слагать - правда, они не были такими чарующими и древними, как песни Дивного Народа, даже, можно сказать, совсем наоборот, мотивчик их был незатейливым и простым, но зато обязательно и веселым, и разухабистым, под стать самим земникам, готовым без конца смеяться и плясать хоть весь год от зимы до зимы. А уж вот в чем могли барздуки потягаться не только с дивами, но и с другой волшебной нелюдью, так это в загадывании всяческих загадок, которых у них было просто несть числа, да еще постоянно новые придумывались. Уменье это было столь древнее, что восходило корнями своими к самой поре мироздания, и считалось наукой особой, ведовской, освященной нерушимыми испокон веков правилами, когда могли, не таясь, запросто встретиться два смертельных ворога и в честной игре в загадки разрешить затянувшийся спор. Земники же, известное дело, врагами друг другу отродясь никогда не были, но умение это любили всей душой и подняли его на небывалую доселе высоту. Порой два старых-престарых, умудренных долгой жизнью барздука, обмотавшись несколько раз своими бородищами, могли за кружкой пенного пива целую ночь напролет провести в загадывании мудреных загадок, супя мохнатые брови и шамкая уже беззубым ртом. Однако даже самые великие из мудрецов и знатоков загадок не могли пролить свет на один-единственный вопрос - откуда же взялись сами земники?
***
Никто не знает, откуда взялись барздуки. Однако достоверно известно, что когда возникло Предковечное Древо, земники уже обитали близ его корней вместе с различной волшебной нелюдью. Род их был в то время весьма людным и многочисленным, и жили они беззаботно. Но когда появилось первое Зло и настала пора Лихолетья, под влиянием темных сил род карликов распался на несколько колен. Многие из них, поддавшись мрачным чарам, навеки отвратили свой взгляд от небесного светила - их больше манил блеск золота и самоцветов, чем сияние солнечных лучей. Все глубже и глубже вгрызались они в землю, пока навеки не остались в ней. Они вырыли длинные и запутанные ходы под горами, создали прекрасные чертоги в каменных подземельях и научились делать дивные вещи. Порой и они поднимались наверх, к подножию скалистых гор и утесов, но все больше ночью, при зыбком лунном свете. Они стали бледны и кряжисты, а сердца их закаменели. Часть из них, в погоне за сокровищами гор, отчаянно спускались в бездонные колодцы, уходили во мрак и тьму бесконечных пещер, проложенных невесть кем и когда. Уходили, чтобы затем никогда не вернуться - ибо там, глубоко внизу, за чертой земных пределов, они встречали свою погибель.
О тех седых временах земники ничего уже не помнили и лишь глухие отзвуки мрачных событий иногда проскальзывали в древних преданиях. Свой отсчет времени барздуки стали вести с той поры, когда одно из последних колен карликов, спасаясь от настигавших напастей и войн, пересекло Свияжское море и осело на его берегах. Эти племена твердо придерживались прадедовских обычаев и поклонялись Мировому Древу - они по-прежнему оставались лесными жителями и не собирались менять свои вековечные устои. Расселившись в пуще на берегах лесных рек и озер, они быстро переняли наречия местных племен и вскоре и вовсе позабыли предковский язык, о котором напоминали разве что старинные имена да чудные названия, сохранившиеся в песнях и сказках. И вот оттуда, из неманских лесов, барздуки зорко следили за поступью Зла.
Земники видели, как суровые морские волны выносили на берег все новых и новых лазутчиков Тьмы, но от его Огненного Ока барздукам удалось укрыться. Они помнили, как вторглись с севера безжалостные племена готов и ушли на юг, в дебри Великолесья, как совершали свои кровавые набеги жестокие варяги, вырезая подчас целые поселения. Они помнили, как темные чары затмевали людской разум, и битвы то и дело вспыхивали вдоль всего побережья. И для земников слово "море" стало созвучным слову "мор" и они его постарались забыть как можно скорее, углубляясь все дальше и дальше в чащу.
Во времена властителя Видевута людским племенам удалось на время сдержать злобный натиск севера. Под княжескими стягами с изображением священной триады богов, или Триглава, неманские племена отбили набеги варягов, и на землях от Даугавы до Вислы наступил покой и мир. В то время брат короля, чародей Брутен, основал в урочище Рикойто святилище Триглава, где поклонялись древнему дубу и огню - символам Предковечного Древа, вокруг которых сплотились люди, земники и дивы, еще не тронутые злою волшбой. Брутен объявил себя Криве-Кривайтисом - верховным жрецом - и еще долгое время его чары оберегали Неманский край от лихих напастей.
Продвигаясь все дальше и дальше на юг, уже в самом Великолесье, земники встретили иное племя - то были высокие и ясноглазые люди в светлых одеждах. За спиной у них чаще висели гусли, чем лук или меч, хотя обвинить в трусости их никто бы не посмел. Они были открыты солнцу и добру, чтили предков и священное Древо, а себя считали внуками Дажбога - небесного светила. Язык свой они называли Словом, и всех, кто на нем говорил - словянами, хотя соседние народы нарекли их склавинами. И Слово это было так близко и созвучно неманским говорам, что вскоре вольготно разлилось по всей ятвяжской земле.
В княжение Швинторога еще одна напасть сотрясла Неманские земли - Зло уже подготовило свой новый сокрушительный удар, исподволь, тайком собираясь с силами. Отряды варягов все чаще и чаще нападали на прибрежные земли, поднимаясь вверх по Двине и Неману, грабя и разоряя все вокруг, а некоторые их шайки бесследно исчезали в пущах Великолесья. В глухих дебрях стали плодиться оборотни-вилктаки, а по глубоким оврагам творили свою черную волшбу колдуны-буртининки и ведьмы-раганы. Колдовские чары, словно липкая паутина, оплетали леса и перелески, убивая все светлое и доброе, высасывая волю к борьбе, сея раздоры и смуту. Свияжское море грызло берега ледяными волнами, готовя землю к новой нечисти. И однажды, в грозовую страшную ночь, море выплюнуло на берег орды новых пришельцев.
Жестокие чужаки были одеты с головы до пят в железные латы, а многие из них сидели верхом на конях, закованных в броню. Они говорили, что поклоняются кресту, вышитому на их знаменах и плащах, и проповедуют любовь и смирение. Но в прорезях рогатых шлемов хищно светились глаза убийц - и они убивали всех и вся. В те мрачные годы дым костров застилал небо, и даже по ночам багровые сполохи лизали облака. В смрадном пламени пожарищ сгорел дотла идол Триглава и священный дуб в Рикойто, а с ними и обереги Кривайтиса. Чужаки на некогда благодатных землях основали мрачный Орден Меченосцев и заковали взморье в неприступные каменные крепости - изможденные беглецы с побережья с расширенными от ужаса глазами говорили, будто строили те замки на костях и замешивали на крови.
В это тяжкое время последние свободные людские племена холмников-аукшайтов и дольников-жемайтов сделали еще одну попытку сплотиться перед лицом новой опасности. В долине Швинторога, где был погребен этот славный князь вместе со своими чудесными соколом, конем и псом, неожиданно объявился новый Криве-Кривайтис. Был ли это последний спасшийся верховный жрец или кто другой, взявший его имя, никто не знал. Вместе с правителем окрестных, еще свободных земель, князем Миндовгом, новый Кривайтис основал Великое Княжество Неманское, ставшее последним оплотом светлых сил. Однако слишком слабы и разрознены были они - ибо волшебные дивы бесследно исчезли в Великой пуще, устав от бесконечных распрей и войн, а племена дольников раз за разом отступали перед стальным натиском меченосцев, пока и вовсе не бежали из отчих земель во владения аукшайтов.
А с юга доходили слухи и того страшней, будто там, за неоглядными окраинами лесов, в степных просторах Дикого Поля просочившееся Зло свило себе новое гнездо и лизало склавинские земли огненным языком, из года в год опустошая и выжигая некогда людные места, подбираясь все ближе и ближе к землям барздуков, того и гляди, грозя достать и их. Муторно и неспокойно стало в Великолесье, таяли светлые силы, а с ними угасали и последние надежды. Зло строило новые козни, а в лесах бесчинствовала распоясавшаяся нечисть.
Над огромным краем от моря до моря повис сумрак Лихолетья...
--------------------------
ГЛАВА 1
ШКОЛЯР
По всему земниковскому краю царили веселое оживление и приятная суматоха. Еще бы - ведь пришел месяц цветения лип, а разом с ним - и самый светлый праздник Лиго, макушка лета, зоряная купель. И во все урочища неманских лесов, где только ни осели семейства барздуков, помчались гонцы с приглашениями на свято.
Лиго, или Янов день, который еще кое-где называли Купалой, в этом году обещал быть особенным. Лето выдалось ласковым и теплым, ягод, грибов и орехов уродилось столько, что такого не припоминали даже самые старые бородачи. Да еще ко всему прочему вот уже как двадцать один год (три семерки - священное число) народ земников жил в мире и спокойствии. Тогда, больше двух десятков лет назад, барздуки, призванные на помощь Великим Князем, объединенной ратью отразили нападение хищных меченосцев. В кровавой сече на Семи Холмах, которая навсегда вошла в летописи Неманского края, засадный полк земников вырвал победу из когтистых лап нечисти, ударив в тыл врагу именно в тот миг, когда войска холмников дрогнули под натиском железной конницы и готовы были вот-вот бежать сломя голову, а разрозненные дружины жемайтов, истекая кровью, пытались прорубиться из окружения. Тогда полк барздуков во главе с воеводой Лютнем из рода Бирзулисов, до поры до времени скрывавшийся в чаще с чисто земниковской сноровкой и ловкостью, в самый подходящий час неожиданно бросился на рати меченосцев и обратил их в панику. Исконный земниковский клич "Валио!" поверг чужаков прямо-таки в какое-то колдовское оцепенение, а вид их старинной хоругви с Предковечным Древом слепил им глаза. Меченосцы постыдно бежали на побережье, побросав свои шатры и снаряжение, а вслед им неслось победоносное земниковское "Валио!" и людское "Холм!" и "Дол!"
Победа была полной и просто ошеломляющей, ибо такого разгрома нечисть не знала с тех времен, когда на стороне людей выступали волшебные самодивы, или Дивный Народ, воспетый в издревних сказаниях, ясноглазые задумчивые мечтатели и великие воины. Но на этот раз ни к каким чарам не прибегали вовсе, а потому вкус победы был еще более весомым, и вселял уверенность и в людей, и в земников. Последние прямо-таки раздулись от собственной важности и прохаживались туда-сюда по лагерю, засунув руки за кушак, и умудрялись даже как-то свысока поглядывать на людей с высоты своего роста в половину людского. А на следующий после великой победы день земники засобирались домой, и успели точь-в-точь к празднику Лиго, который и отметили с большим размахом.
Но этот Янов день был значителен не только тем, что приурочился к круглой годовщине победы - священному числу в трижды семь. Он выпадал на Перунов день - четверг, а потому вирсайты и решили на праздник провести Вечевой Сбор, тем более что вести стали доходить тревожные и смутные - как бы не пришлось опять браться за кольчуги и кистени, исконное прадедовское оружие барздуков.
А вести воистину были нерадостные - зашевелилась нечисть на границах Неманского края и нападения волколаков то тут, то там уже не были бабушкиными сказками, из дремучих лесных закоулков вновь полезла всякая дрянь вроде умертвий или упырей, а к злокозненному чародейству колдунов-буртининков стали привыкать как к неизбежному. Да и сама пуща становилась какой-то настороженной и опасной, некогда торные тропы неведомо почему вдруг заворачивали на болотные топи или буреломы, или, глядишь, могли внезапно оборваться на самом краю провального оврага. Несчитано развелось воронья, нетопырей и прочей мерзости, а в глухую полночь замогильно выли и хохотали неведомые твари. Барздуки все чаще и чаще обходили дозорами свои владения и насмотрелись всяческой жути, что называется, за глаза. Об этом и судачили по своим хуторам да урочищам, размышляя что к чему. А пока все шло своим чередом, земники присматривали за лесом, пасли по опушкам своих зайцев и судили-рядили о своем житье-бытье где-нибудь за кружкой пенного пива, готовясь к самому большому летнему празднеству.
Янов день для барздуков, искони поклонявшихся Предковечному Древу, всегда значил очень много - легенд и преданий о нем было сложено столько, что запомнить их все не было никакой возможности. В каждом хуторе и в каждом урочище за добрый месяц до самого праздника начинались долгие рассказы по вечерам про летний солнцеворот, когда на Купалу небесное светило входит в такую силу, что день этот бывает самым длинным за весь год, а потому и считается священным. Травы лесные и луговые на Янову ночь вбирают в себя все соки земли, а разом с ними ее тайны и волшбу. Ручьи и реки обретают способность очищать от скверны, и даже зори небесные, солнцевы сестры, устраивают хороводы в вышине. Однако и нечисть беснуется вовсю на купальскую полночь, противясь светлой воле солнца. А потому и зажигают живые огни сразу же по заходу небесного лика, оберегая себя и своих близких от козней лукавых и лихих, прыгают через священное пламя, дабы отогнать распоясавшуюся нежить, и обливаются водою из лесных ключей и родников, очищая душу и тело. В эту колдовскую ночь сама природа выворачивается наизнанку, давая возможность даже непосвященному прикоснуться к своим сокровенным таинствам, очиститься и набраться сил.
Однако самой извечной тайной купальской ночи были ее клады, про которые во всех землях Великолесья ходили старинные легенды и сказы. Зарытые в землю или спрятанные умело в других потайных местах, эти клады прямо-таки не давали покоя всему Понеманью. Рассказывали про клады разбойников и древних чародеев, чьи имена и вовсе позабыты, про клады варягов и меченосцев, награбленные в кровавых походах, про клады самодивские и великанские, заложенные в прадавние времена, да мало ли какие еще! Рассказывали про клады в пещерах и холмах, в ручьях и колодцах, подле корней и в дуплах древних дубов, по лесам и полянам, по болотам и разным урочищам. Рассказывали про клады чистые и нечистые, про клады, заклятые на семь или двенадцать голов, про клады, которые превращаются в людей или живность всякую и бродят себе по земле, про клады, которые тужат и воют в своем подземелье, ибо время заклятья давно уж вышло и они просятся на волю. Рассказывали про колдовскую траву нечуй-ветер или таинственный жар-цвет папоротника, призванные навести на сокровища и забрать древний клад. Да и сами эти чародейские зелья отыскать можно было лишь поборов чародейские козни купальской нечисти, потому как не только злато-серебро было в тех древних хранилищах, но и нечто, что совсем уж не стоило бы извлекать на свет божий из вековечного забытья.
Про это и судачили земники в преддверии великого праздника по своим хуторам и корчмам за кружкой доброго пива, перебирая в памяти замшелые предания глубокой и не очень старины, разглаживая свои окладистые роскошные бороды, довольные вниманием младших. А те, в свою очередь, слушали, разинув рты, и мечтая посмотреть на все те страсти собственными глазами. Не минули разговоры эти и хутор Бирзулисов, затерянный в глубине Неманской пущи прямо посреди березовой рощи, которая раскинула свои белые рукава по обе стороны лесного ручья.
***
Вообще род Бирзулисов среди всего земниковского племени был довольно людным и многочисленным, потому как эти самые Бирзулисы и селились только по лесным березнякам, считая себя охранителями этого светлого древа, а поскольку недостатка в березовых рощах не было, то и размножились-расплодились эти барздуки чуть ли не по всей пуще. Однако хутор этот, который называли еще Пригорки, знаменит и известен был тем, что его основал не кто иной, как тот самый воевода Лютень, прославленный в Семихолмском сражении. А потому и обитатели сего урочища считали себя едва ли не самыми правильными земниками не только по всей околице, а может даже и по всему Неманскому краю, уступая в важности разве что старинным семействам Пушкайтсов и Озолсов.
История этого рода, так же, как и история самого барздучьего племени, терялась в глубине веков и изобиловала всевозможными преданиями о геройских подвигах их различных предков. Сами же эти древние сказы являлись едва ли не самым ценным сокровищем рода, пронесенным сквозь века Лихолетья. В долгие осенние вечера, когда земники готовились к осенней спячке, старые седые гусляры, окруженные всеобщим вниманием и заботой, усаживались поближе к теплому очагу и, потихоньку перебирая морщинистыми пальцами медные и серебряные струны, торжественно и отрешенно напевали о временах минувших, о битвах на Свияжских берегах и подвигах героев славного племени барздуков. Последним таким героем, про которого еще только-только начинали складывать витиеватые песни, был тот самый воевода Лютень, весть о котором прогремела по всему Понеманью. Но кто из седых сказителей, да и вообще из всего земниковского племени, мог предположить, что имя одного из Бирзулисов будет воспеваться не только в Неманском краю, но и по всему Великолесью - и даже в далеком Диком Поле, затерявшемся где-то там, на юге, за окраинами могучих древних лесов.
Звали того последнего героя Лиго из рода Бирзулисов, хотя, по правде сказать, еще ничего героического или хоть мало-мальски стоящего он в своей жизни не совершил. Более того, ни по возрасту, ни по внешности он и вовсе не был похож ни на героев древности, как их описывали старинные сказания, ни даже на своего отца - знаменитого воеводу Лютня. Воевода для земников был очень даже высок и мог сидеть верхом не только на пони, лохматых местных лошадках, выведенных для себя барздуками, но даже и на людских конях, а потому чуть ли не на целую голову возвышался над своими соплеменниками - Лиго в свои неполные двадцать один ростом ну никак не удался в отца и даже, как подшучивали злые языки, совсем наоборот, то бишь был вовсе не отличен от всех своих ровесников. Лютень был могуч и силен, выносливость его, закаленная в боях и походах, почти не знала границ - Лиго же ничем особенным, ни силой, ни статью, ни ловкостью сверх меры похвастаться и вовсе не мог, разве что не был, как говорится, первым из последних. Отец был смел и отважен, в глазах его всегда сверкала твердая решительность воина - сын же был больше отважен в речах, нежели взаправду, и после каждой своей шкоды норовил побыстрее смыться, чем держать ответ за свой поступок. Смелость его, проявлявшаяся от случая к случаю, проистекала скорее даже не от природной отваги, а из боязни и вовсе уж показаться трусливым в глазах сверстников. В общем, Лиго был самый обычный ребенок, совершенно не выделявшийся из среды своих одногодков, ничем не примечательный, в меру трусоватый и с ленцой, как, впрочем, и почти каждый из нас. К нему полностью подходила характеристика - такой же, как все. Вполне может быть, что если бы не внезапная погибель отца, то все эти черты скорей всего при твердом и умелом воспитании его сурового родителя если и не сменились бы на явные добродетели, то уж, по крайней мере, не так бы бросались в глаза. Но увы - воевода Лютень погиб всего через несколько лет после битвы на Семи Холмах, угодив в дозоре на засаду волколаков на Западном кордоне, и сын почти не помнил своего отца, кроме как по рассказам своей родни и близких (и не очень) людей. А еще через год умерла и его мать, не вынеся тоски от разлуки с мужем. И в свои неполные семь лет Лиго остался круглым сиротой.
Остаться сиротой - всегда огромное горе, и оно еще горше вдвойне, если осиротел в раннем детстве. К чести земников (и, увы, далеко не к чести многих людей) и детство, и старость своих сородичей барздуки всегда окружали особой заботой, так что Лиго не пришлось ни выслушивать оскорблений, ни терпеть побоев, ни тыняться по чужим дворам в поисках краюхи хлеба. Барздуки всегда жили по своим хуторам одной большой семьей - нашлось место у очага и для сироты.
Место у очага - это мягко сказано. Поначалу его забрали к себе Бубиласы - род, конечно, не такой знаменитый, как Бирзулисы, но зато веселый и многочисленный. Ведь мать-то его как раз и была из этого колена, куда она и вернулась после смерти мужа. А затем, по достижении двенадцати лет, так сказать, промежуточного совершеннолетия по земниковским обычаям, его отдали в школу вайделотов при одном из храмов Криве-Кривайтиса в окрестностях Волен-града. Верховный жрец храма, владыка Куреяс, а также глава школы волхвов-вайделотов, счел добрым предзнаменованием, что сирота родился не только в канун священного праздника солнцестояния (в честь которого малыша и назвали), но и в канун великой Семихолмской победы. Да и само происхождение из рода прославленного воеводы Лютня Бирзулиса сыграло в решении верховного жреца взять в науку мальца совсем не последнюю роль.
Еще девять лет Лиго жил в школе вайделотов с такими же недорослями, отпрысками знатных семейств, как и он сам, постигая премудрости науки. Школа вайделотов была общей, в которой учились дети как людей, так и барздуков. Как и дома, здесь он также ничем особым он не отличился - бегал взапуски после занятий, обдирал соседние сады (что вызывало постоянные жалобы Куреясу со стороны местных хозяюшек) и принимал участие в побоищах на кулачках, хоть ему и приходилось частенько ходить после того с подбитым носом. Проявить же особое прилежание на занятиях мешала природная лень и какая-то особая школярская, ничем необъяснимая гордость скорее передрать у соседа выполненное домашнее задание, нежели самому потрудиться над ним. Потому что прилежание во все времена ставилось в заслугу и достоинство лишь самими преподавателями - и всё было как раз с точностью до наоборот в среде самих недорослей-школяров.
Когда Лиго, как и другие отроки, немного подрос, он стал участником не только детских набегов на окрестные сады, но и участником шумных вечеринок в кабачках на окраине Вильно. Такие кутежи иной раз сопровождались просто самыми нелепыми и веселыми выходками, участие в которых приводило к строгому наказанию вплоть до порки розгами несмотря на знатность происхождения недорослей. Прображничав иной раз всю ночь, отроки тайком пробирались в школу мимо вечно спящего сторожа, с тем, чтобы утром на уроках мило поспать на задней парте и молиться, чтобы учителя тебя в этот момент не вызвали к доске.
Иногда, правда, на Лиго находила странная мечтательность, уводившая его порой прямо на уроках и вечеринках сперва за окно, затянутое цветной слюдой, а затем во двор, и дальше, дальше, по лесным неизведанным тропам в какие-то лишь одному ему ведомые края. Когда его окликали, он не сразу-то и понимал, в чем дело и с трудом возвращался из своих дальних далей никому непонятных грез. Над ним сперва пытались смеяться и подшучивать, но поскольку он вовсе не обращал на это никакого внимания, то вскорости все угомонились. Правда, как поговаривали некоторые недоброхоты, не обошлось здесь и без участия самого Лиго Бирзулиса, парочку раз навалявшему по бокам после уроков не в меру веселым шутникам и пересмешникам, отбив у них всякую охоту похохатывать над ним.
Ко многим школярам их отцами и матерями были также приставлены особые дядьки-смотрители, выполнявшие при них роль не то слуг, не то охранников самих недорослей. И чем знатнее и богаче было семейство, тем больше было таких слуг и у школяра. А потому и самой первой заботой любого уважающего себя спудея было как можно быстрее смыться из-под их бдительного ока - благо, жили такие слуги не в самой школе при храме, а недалеко от него, снимая себе комнаты в самом городе.
Был такой дядька приставлен богатой родней и к самому Лиго - звали его Прок Пеколс. Это был слегка чудаковатый ворчливый малый, с вечно взъерошенными волосами, торчащими во все стороны, и неизменным пенсне на красном носу. Злые языки поговаривали, что, мол, без винопития здесь, видимо, все-таки не обошлось, однако никто и никогда не видел Пеколса выпившим или даже слегка захмелевшим. Хотя, как судачили те же сплетники, постоянной спутницей чудака Прока была большая кожаная сумка с разнообразными банками и бутылками, а также разноцветными пузырьками помельче. Их содержимое как раз и давало волю воображению многочисленным болтунам - ибо там находились всевозможные настойки и притирки, многие из которых были как раз на винном спирту. Страстью Прока Пеколса была алхимия - и ей он отдавался всё свое свободное время. Из комнаты Прока частенько раздавались какие-то хлопки и вспышки, жилище постоянно было насыщенно всевозможными, далеко не самыми приятными запахами, из-под двери время от времени шел едкий вонючий дым, а несколько раз Пеколс чуть не поднял на воздух не только свою комнату, но и также весь трактир, в котором он ее снимал. Естественно, ему приходилось съезжать и искать себе новое жилье - но там история повторялась вновь, к вящему недовольству всех соседей и самого хозяина помещений. Однако побочным продуктом таких опасных увлечений Прока были его лечебные препараты - а потому за целебными снадобьями и мазями к старине Пеколсу шла вся округа, закрывая глаза на многие чудачества благодаря его сильнодействующим средствам.
Конечно, бесшабашные выходки школяра Бирзулиса не давали Пеколсу столько свободного времени, сколько ему хотелось бы для его загадочных изысканий. Однако компромисс был в итоге найден - когда Лиго подрос, он, бывало, частенько бражничал и кутил со своими одногодками в кабачках на окраине Вильно, а в это время дядька Пеколс выполнял его домашнее задание вместо него. Поэтому трудно сказать, кому же в итоге вайделотская наука принесла больше пользы - самому Лиго или же его слуге Проку, который получил таким образом отличную возможность не только приобщиться к древним знаниям вайделотов, но и получить доступ в их богатейшее книгохранилище, из которого Пеколс, между прочим, почерпнул огромное множество интересующих его сведений для своей всепоглощающей алхимической страсти.
Девять лет науки при храме Кривайтиса пролетели, как один миг. И хотя Лиго научился читать старинные руны и выучил кое-как древние сказания, с грехом пополам мог сплести нехитрые заклинания, а также по разным приметам предсказывать ясный день или непогодь, он к своим двадцати годам твердо решил, что вовсе не хочет стать вайделотом и служить Светлому Древу и Триглаву Богов при храме Криве-Кривайтиса. Тем более, что для этого нужно было пройти еще одно многолетнее обучение со всевозможными таинствами и посвящениями - а скучной книжной наукой Лиго уже был сыт по горло. Как и любой школяр, он с большим нетерпением он ждал окончания учебы и того самого дня, когда он сможет снова вернуться к себе домой. По правде сказать, возвращаться-то было куда, ведь его с радостью встретили бы как Бирзулисы, родня отца, так и Бубиласы, сродственники по материнской линии. Да еще старый большой скрипучий дом в родовом поместье на хуторе, доставшийся Лиго в наследство от его отца, вместе со старым и ворчливым, а от того не менее скрипучим дядькой Пеколсом.
Двадцать один - не просто особое число и не просто круглая дата в возрасте барздука. В двадцать один год земник, согласно древним обычаям, достигает своего совершеннолетия и вправе сам выбирать себе дорогу в жизни. В двадцать один год же вступают в силу и права наследования. Лиго было что наследовать - старинное родовое поместье Пригорки на круче у Быстрицы, реки, затерянной в Неманской пуще от стороннего ока. Сдав кое-как итоговые испытания и получив на память серебряный рунный перстень - отличительный знак выпускника вайделотской школы - Лиго отправился домой, без особого, впрочем, сожаления покинув пенаты древнего храма.
Что делать дома, Лиго не знал - но особенно долго и мучительно он и не раздумывал над тем, какой же именно шаг ему сделать навстречу своей судьбе. И, как обычно бывает в таких случаях с теми, кто никак не может решиться сам, всегда находятся кто-то или что-то, делающие выбор вместо тебя. Судьба сама шагнула ему навстречу.
Вообще, если посмотреть непредвзято на все те события, которые предшествовали нашей повести, то слишком уж много необычных совпадений, словно игральные кости, выпало тогда на кон. Но кто из нас в гуще повседневности и сутолоке будней обращает внимание на те или иные знаки свыше? Кто прислушивается к голосам знамений и чувствует тихую, но неотвратимую поступь своей судьбы?
Так и Лиго - он ничего не знал и не замечал, а впереди смутно маячило непонятное будущее, такое же туманное, как и то утро, в которое он отправился в путь. Пока Прок Пеколс, охая и причитая, грузил хозяйский и свой личный скарб на лохматых пони, лениво щипавших траву, Лиго прощался со своими школьными товарищами, большей частью тоже разъезжавшихся по родовым поместьям, спеша успеть на предстоящие празднества, а также с владыкой Куреясом и несколькими волхвами-вайделотами из школьных учителей, выслушав от них вполуха добрую порцию напутствий напоследок. После чего он вместе со своим чудаковатым слугой отправился, не оглядываясь, в довольно неблизкий путь. Но если бы он знал, что его дорога лежит не домой, а через дом, который будет всего лишь краткой остановкой на его полном опасностей и невзгод пути, то как повернулось бы колесо судьбы?
--------------------------
ГЛАВА 2
ЗАГАДОЧНЫЙ СТАРИК
Узкая лесная тропа осторожно пробиралась вперед, минуя валежники и буреломы, проходила под сенью раскидистых широких ветвей, перескакивала через болтливые прозрачные ручьи, и обходила стороною топи и болота. Зудящее настырное комарье над кочками и тиной пристально всматривалось в бегущую мимо тропу - не пройдет ли по ней зверь лесной, или человек, или живая нелюдь какая. Тогда гудящее отродье с мерзким писком и зудом порхнет к нему сизым дымом и вопьется в тело сотнями ненасытных жал, охочих до крови.
Однако жители пущи хорошо знали эти гиблые места, а потому и норовили как можно быстрее промчаться мимо комариных топей, оставляя вечно голодный гнус кружиться и дальше без трапезы над своими замшелыми мокляками.
А потому и дятел, лесной трудяга, прервал свою ударную трель из монотонных дробей, и с любопытством уставился с верхушки дерева на неспешно ехавших по тропе странников.
Оба были невысокого, всего в половину людского, роста, коренасты и бородаты. Под сттаь им были и их мохноногие лошадки, груженые разным мудрёным скарбом. Ни земники (а это были именно они), ни их упитанные пони ничего еще не подозревали о комариной засаде, уготованной им буквально за следующей извилиной тропы, и ехали себе преспокойно и, можно даже сказать, весьма лениво и беспечно.
- Солнце уже клонит к вечеру, а у нас с утра и росинки маковой во рту не было, - сказал один из барздуков, что помоложе. - Надо бы остановиться на перекус.
- Да уж, барин, в животе-то урчит, - охотно кивнул земник постарше. - Только вот думаю, надо терпения еще набраться на часок-другой. А то ни то, ни сё получается - ни обед, ни ужин.
- Тебе, Прок, только бы увиливать да отлынивать, - упрекнул его молодой земник.
- Ну что вы, барин, напраслину-то на меня возводите, - с обидой в голосе сказал пожилой барздук. - Вот станем ночевкой, я вам такую кашу сварю - пальчики оближете!
- Далась мне твоя каша, - хмыкнул первый и мечтательно добавил: - Эх, на корчму бы какую наткнуться - уж там поужинали бы на славу!
- Да где уж тут вам, сударь Лиго, корчму-то найти? - виновато развел руками второй. - места-то глухие, какие уж тут корчмы да трактиры? Говорил я вам ехать другой дорогой - дак нет же, сами выбрали этот путь: покороче, мол, будет. А так эвон и заплутали вовсе - уже полдня блукаем лесом незнамо где.
И старый барздук, которого звали Прок Пеколс, в сердцах махнул рукой.
- Что верно, то верно, - согласился Лиго, - заблудились мы с тобой малость, старый дружище. Той тропы я что-то не упомню совсем - в стороне она лежит, что ли. Хотя, если судить по солнцу, мы все равно едем вроде верно.
- А сейчас уже и не понять, в ту сторону или нет, - сказал старый слуга. - Тропинка извилистая больно, кружит туда-сюда. Может, мы вокруг одного и того же места бродим цельных полдня?
- А вот свернем сейчас - и увидим, - подмигнул ему Лиго и указал на очередной поворот, уходивший крутым изгибом за плотную завесу зелени клубившихся кустов.
Но тут, за поворотом, земников как раз и настигла неожиданная напасть. Дрожащие тучи комарья, дотоле висевшие звенящими комьями над замшелыми кочками да камышом, вдруг взвились все разом и устремились к показавшимся всадникам.
- Ай! Ой! Ой-ой-ой! - закричали земники, когда на них ринулись стаи раззуженного гнуса.
Безжалостная мошкара сизыми клиньями облепила странников, коля тысячами мелких иголок. Барздуки разом замахали руками - но без толку: от назойливого комарья спасенья не было никакого, кроме одного. И это быстрее своих хозяев поняли мохноногие чубатые пони. Взбрыкнув и громко заржав, они, неистово тряся гривастыми шеями и отмахиваясь хвостами, помчали вперед что есть духу, совершенно не разбирая дороги. Земники изо всех сил вцепились в уздечки своих лошаков, боясь быть выброшенными из седел, и неслись во весь опор, закрыв глаза, от назойливой жужжащей напасти.
И лишь за следующим поворотом пони удалось оторваться от жестоких мелких мучителей, противный зуд от которых еще долго стоял у всех в ушах.
- Тьфу, насилу оторвались, - сплевывая попавшую в рот мошку, сказал Лиго и рассмеялся: - Вот так попали в передрягу!
Прок искоса глянул на него и смачно шлепнул себя по шее, раздавив еще одного маленького разбойника, застрявшего в его взъерошенных волосах.
- Нечистый бы побрал эту погань! - в сердцах сказал Пеколс. - Ну кому нужны эти кровопийцы?
Но Лиго только подмигнул ему, ничего не сказав в ответ.
- Я так думаю, сударь, - продолжал ворчать Пеколс, - что надо бы убраться малость подальше от этого гнилого места, будь оно неладно, да и становиться уже на ночлег. Всё одно сегодня мы не выйдем ни к жилью, ни к тракту. Места глухие - только еще пуще заблукаем. А завтра с утра и отыщем дорогу-то нашу.
- Ну, коли так, давай, присматривай местечко, - кивнул молодой земник, вытряхивая одежду и волосы от затесавшейся мошки. - Действительно, хватит нам на сегодня кружить по лесу.
И барздуки стали высматривать в зарослях какую-нибудь прогалину, годную для ночлега. Однако пока ничего путного на глаза не попадалось - а они всё дальше и дальше отъезжали от ручья, чего им, в общем-то, не очень и хотелось.
Но вот за очередным извивом тропа вдруг сделала крутой поворот и вывела путников на небольшую поляну, на закраине которой журчал ручей.
Оба придирчиво оглядели место и остались довольны осмотром.
- Ну что, остаемся, Пеколс? - спросил Лиго и, не дожидаясь ответа, спрыгнул со своего лошака.
Потягиваясь и разминая уставшие ноги, земник пошел к ручью.
Кряхтя и ворча, старый слуга последовал его примеру и стал медленно выбираться из седла. И тут же вздрогнул от неожиданного вскрика.
- Эй! Тут кто-то был! - громко воскликнул Лиго, указывая рукой на влажную почву у ручья. - И причем совсем недавно, судя по следам.
На мокрой земле четко проступал отпечаток сапога и какая-то странная кругляшка. Обе вмятины уже затянулись водой по самые края и через какое-то время стали бы и вовсе бесформенными лужицами, но пока еще были четко видны.
Пеколс так и замер с одной ногой, застрявшей в стремени, и стал настороженно озираться по сторонам. Встретить незнакомца в лесу, да еще на ночь глядя - это вам не шутки, знаете ли,. никому не ведомо, какая опасность может исходить от него.
Лиго, глядя в ту сторону, куда уходил след, положил ладонь на рукоять своего кинжала, и двинулся было туда, пристально глядя на заросли, среди которых, возможно, и скрылся незнакомец. Однако он не успел сделать и пары шагов, как за его спиной раздался короткий смешок и низкий приглушенный голос сказал:
- Я думаю, сударь, клинок вам не понадобится вовсе!
Земник подпрыгнул от неожиданности и резко развернулся - голос звучал явно за его спиной. Но, к своему удивлению, там никого не было!
Пеколс также ошарашено взирал на него - на поляне было пусто, и в этом старый земник мог поклясться на чем угодно.
- Эй! Кто тут? - с опаской спросил Лиго, всматриваясь в пустоту.
В ответ раздался знакомый смешок - и снова тишина. Или это только показалось?
- Эгей, Прок, ты кого-нибудь видишь? - несколько испуганно спросил земник своего слугу.
- Нет, сударь - ответил тот. - Но вот слышать-то слышал, это уж точно.
Лиго осторожно стал вынимать из ножен кинжал - и разу же осекся.
- Сударь! Спрячьте свой клинок - я вам вреда не причиню! - раздался тот же голос, но уже почему-то с другой стороны.
Земники от неожиданности подскочили оба - и уставились в ту сторону, откуда исходил голос. Но и там по-прежнему никого не было!
- Чертовщина какая-то!.. - затряс головой Пеколс, в надежде избавиться от наваждения.
Но тут с третьей стороны, откуда земники вовсе и не ждали, раздался треск ветвей - и из густых зарослей на поляну вышел высокий сутулый старик в сером, видавшем виды, залатанном плаще, и стал внимательно рассматривать барздуков из-под своих насупленных бровей. Однако взгляд незнакомца был вовсе не враждебным, а даже наоборот, глаза его светились каким-то неподдельным доброжелательным любопытством.
"Так вот они каковы, лесные коротышки из древних сказок, - пробормотал себе под нос старик. - И каких только чудес не припасено на белом свете! Неужели от этих диковинных созданий зависят судьбы нашего мира? Воистину, неисповедимы пути богов - и не нам указывать судьбе дорогу..."
И, повысив голос после этих загадочных слов, старик громко сказал:
- Не бойтесь! Вреда я вам не причиню!
Барздуки замерли, как вкопанные, и смотрели на незнакомца. Тот стоял, высокий, с белой окладистой бородой, опираясь на сучковатый извилистый посох, закутанный по самые пяты в старый выцветший плащ, и с интересом разглядывал земников, слегка наклонив на бок седую голову.
Когда первое удивление прошло, Лиго, уставившись почему-то на посох незнакомца, подумал:
"Вот откуда эта странная кругляшка - всего-навсего след от палки..."
А сам недоверчиво спросил:
- А откуда нам знать, что вы не причините вреда?
Опять раздался тот самый короткий смешок.
- Я думаю, сударь, вайделотам нечего опасаться друг друга, - улыбнулся в свою огромную пышную бороду странный старик. - Ну или, по крайней мере, младшему старшего.
- Вайделотам? - Лиго от удивления даже приоткрыл рот.
- Ну да, - ухмыльнулся незнакомец, внимательно глядя на него своими пронзительными ясными глазами. - Такие перстни, если я не ошибаюсь, вручает своим ученикам старина Куреяс, не так ли?
И старик кивком указал на серебряное кольцо на пальце молодого земника.
Лиго поспешно спрятал руку за спину и все еще недоверчиво спросил:
- Ну а нам-то откуда знать, кто вы?
Незнакомец пожал плечами и спросил:
- А что тебе подсказывает твое сердце?
И, не дожидаясь ответа, сказал:
- Ты разве не видишь кольца на моей руке?
И, улыбнувшись, повел рукой в воздухе - и на пальце старика вдруг тускло блеснул похожий на его собственный, только изготовленный из золота, рунный перстень.
Лиго как завороженный смотрел на кольцо - перед ним только что произвели одно из древних заклинаний, владеть которым имел право только волхв высших кругов посвящения. Но какого именно, молодой земник разобрать не мог - старик стоял относительно далеко, и на его затертом, потемневшим от времени перстне рунические знаки были почти неразличимы.
Еще одно мановение руки - и перстень будто растворился и медленно растаял в воздухе, исчезнув с пальца.
- Меня зовут Велемир, - просто сказал старик и приветливо шагнул навстречу.
- А меня - Лиго Бирзулис, - учтиво поклонился молодой земник.
- Бирзулис? - слегка вздрогнул старик и переспросил. - Ты сказал Бирзулис? Ведь это, если не ошибаюсь, означает березу на местном наречии?
- Да, сударь, - ответил Лиго, пожав плечами.
Старик вдруг снова забормотал себе под нос: "Береза с рунами волшбы... Как странно - всё сходится... Но таким удивительным образом? Неужели это ОН?"
И волхв еще раз внимательно посмотрел на Лиго. Но тот, совершенно не обращая внимания на странное бормотание старика, сказал:
- А это - мой слуга Прок Пеколс.
И, помявшись немного, добавил:
- Но я еще не вайделот вовсе - я окончил только первый круг...
- Я это уже заметил, - кивнул старик и улыбнулся.
***
Каша в котелке весело булькала, разливая вокруг сытный аромат, от которого предательски урчало в животе. Сумерки быстро брали свое - и уже понемногу начинало темнеть.
- Ух! Хороша каша-то будет, - радостно потирал руки Прок Пеколс, и стал помешивать в котле свою стряпню.
Напротив костра, с другой стороны, сидел на пне тот самый загадочный старик, вытянув ноги к огню. Прок покосился на его подошвы и сказал:
- Хм, странные какие у вас сапоги, сударь.
- А, это ты про мои подошвы? - спросил старик.
- Ну да, про них, - кивнул Пеколс. - с виду сапоги как сапоги. А след оставляют - будто задом наперед кто шел.
И еще раз сердито зиркнул искоса на незнакомца. Тот перехватил его взгляд и улыбнулся себе в бороду.
- Ну, это старая, как мир, хитрость, - сказал Велемир. - От опытной погони не скроешься, конечно, благодаря только этой уловке. А вот от всяких там излишне любопытных зевак срабатывает вполне.
- Погони? - удивился Лиго, взметнув брови вверх. - Вы от кого-то скрываетесь? Разве кто-то смеет потревожить вайделота?
Волхв быстро метнул на него взгляд и ответил:
- Ну, не совсем погони. Как бы так сказать? От не совсем желательных встреч.
- Потому и идете такими глухими тропами? - снова спросил Лиго.
Старик кивнул:
- Именно.
И тут же спросил сам:
- А вы-то что пробираетесь глухоманью лесной в стороне от больших дорог?
Земники оба слегка покраснели.
- Да мы вроде как заблудились слегка, - сказал Лиго, рассматривая свой сапог, вдруг показавшийся ему жутко интересным. - Хотели срезать - да и ...
И барздук махнул рукой.
Старик весело поглядел на обоих.
- Ну да, бывает и такое, - кивнул он. - Но ничего - завтра с утра я вам всё подробно обтолкую, как выйти на тракт. А куда хоть идете-то?
- К себе в поместье, домой, - ответил Лиго.
- Отдыхать? Или насовсем? - поинтересовался старик.
Земник почесал затылок:
- Вроде как насовсем...
- А что так? - удивленно поднял брови старик. - Не по нраву пришлась наука вайделотов? Или владыка Куреяс учит плохо?
- Ни то, ни другое, - махнул рукой Лиго, и опять почему-то покраснел. Ему казалось, что лукавый взгляд незнакомца просвечивает его насквозь, и это еще больше смутило его.
Но тут, видя неловкое положение, в которое попал хозяин, на выручку пришел Прок Пеколс.
- А вы-то кто сами будете, сударь разлюбезный, что бродите в одиночку по лесам? - спросил старый слуга.
- Я - странствующий волхв, - поклонился, слегка привстав, старик.
- И куда путь держите?
- Иду, получается, туда, откуда вы как раз вот и идете, - весело сказал волхв. - К владыке Куреясу и направляюсь, в храм Криве Кривайтиса. А уж зачем - так об этом, увы, сказать не могу.
- Ну да - волхвы, секреты... - буркнул Пеколс. - Знаю я вас, насмотрелся на вашего брата в Вольном граде. Всё на себя туман таинственности напускаете. А взять так да и разобраться - на чем все ваши тайны держатся? И окажется всё на поверку - пшик!
- Так-таки пшик? - с хитринкой спросил его волхв.
- Ну да, всё просто, - поднял палец Пеколс. - Вы в большинстве - старые плуты и обманщики, и водите за нос всех своими фокусами.
- И какими же, к примеру? - не менее лукаво спросил старик. - Очень интересно послушать.
- Да взять хотя бы вот этот, - и пожилой земник ткнул в подошву стариковского сапога. - Ведь обычный же обман, плутовство, ежели разобраться - и ничего более!
- Ну а как быть с голосом? - недоверчиво спросил Лиго.
- Тоже всё просто! - провозгласил Пеколс и торжествующе изрек, подняв палец: - Обычное чревовещание!
- Чревовещание?! - поднял брови старик, и тут же громко расхохотался.
- Ага, оно самое, - кивнул Пеколс. - Видал я такие проделки у одного ловкача на ярмарке. Стоит в одном месте - а голос его вроде как с другой стороны слышится. Только я его быстро расколол, вот что я вам скажу!
- Ну а как же с кольцом быть? - снова спросил Лиго.
- Тоже уловка какая-нибудь, - проворчал слуга. - У них, у волхвов, всегда изрядное количество всяких хитростей найдется, чтобы обмануть нашего брата. Вот и пользуются ими, и водят всех за нос.
И Пеколс, самодовольно ухмыльнувшись, стал ожесточенно помешивать варево в котелке.
- Да уж, - развел руками старик и рассмеялся. - Получается, все мы - ловкачи и обманщики. Ну а кто любимую тобою алхимию придумал?
Пеколс поперхнулся и воззрился на старика:
- А кто вам сказал про алхимию?
И недоверчиво оглядел незнакомца сверху донизу.
- Ну, считай, что мысли читаю, - улыбнулся Велемир. - Или это - не волшба? Тоже набор уловок? А ведь алхимию, как и другие древние знания, придумали именно волхвы.
Пеколс поскреб голову и сказал:
- Но ведь многие алхимики прошлого отнюдь не были волхвами. Я думаю, вы просто присвоили сами себе право решать, кому и какие знания открывать. На этом и держатся все ваши тайны!
- Вот как! - сказал Велемир. - А ты не думал, уважаемый Прок, что далеко не все знания можно давать? Есть ведь и такие, от которых стоит держаться как можно дальше!
- Как, например, от алхимии? - с ехидцей спросил Пеколс.
- Алхимия, дражайший мой, всего лишь игрушка, - с нажимом сказал волхв, - забава для пытливых умов - и не более. Она находится на обочине древних знаний - и к истинной волшбе не имеет никакого отношения. Поэтому и многие алхимики не были волхвами. И, не понимая сути древнего чародейства, пытались всё объяснить со своей упрощенной точки зрения. Ну а то, что не могли объяснить - попросту объявляли уловками и обманом!
Лиго звонко расхохотался:
- Ну что, Прок, получил отповедь от настоящего вайделота?
Пеколс в ответ только крякнул, махнул рукой - и уткнулся в свой котелок. Старик и Лиго, глядя на него, только и могли, что смеяться - такой удрученный и одновременно забавный был у него вид.
- То есть вы хотите сказать, сударь, что с вашим перстнем вовсе не было никакого обмана? - спустя пару минут снова спросил Прок.
- Да, именно - никакого обмана, - кивнул старик.
- И что же, по-вашему, это было?
- Как - что? Обычное волшебство, - коротко сказал Велемир. - В данном случае вы были свидетелями одного довольно простого, но крайне древнего заклинания, которое нынче известно как...
- ... заклинание развоплощения! - перебил его Лиго и тут же, смутившись и покраснев, тихо добавил: - Простите, сударь.
- Да, заклинание развоплощения предметов, - согласно кивнул волхв, быстро посмотрев на молодого земника. - Вы, я так понимаю, его еще не проходили?
Лиго отрицательно мотнул головой:
- Нам только рассказывали про него - учить его должны на следующем круге. Поэтому я и не смог увидеть вашего перстня, сударь.
- Хм, странно, - сказал старик. - Во времена моей молодости такие штуки проходили с самого начала. Или это было так давно, что я уже всё позабыл? Ну, не важно. На самом деле, мальчик мой, оно проще простого - и, если будет необходимость, ты быстро освоишь его.
Но тут снова встрял Пеколс.
- И на чем же оно основано? - спросил он.
- Что? Заклинание? - удивился старик. - На волшбе, конечно же. Ну или на чародействе - называй это как хочешь.