По аллеям курорта снуют женские ножки: какие формы женского тела и одежд с изяществом подчеркивают они... Ноги для женщины все..., как для мужчины - женщины. Сколько здесь снующих ножек: глаза выворачиваются.
Солнце не заходит до глубокой ночи. Особенно ярко светит женское солнце. Оно обжигает, вдохновляет, раздевает и оставляет с обгорелым носом порою. Глазки блестят; губки ягодкой горят, щечки в ямочках, все завлекает и играет с чувствами. Мужиков хронически не хватает. Они держатся кучками. Одинокие мужчины быстро пропадают: утром, правда, их находят в кучках.
Живи и наслаждайся прелестью женских форм и одежд; вдыхай свежий воздух, насыщенный косметикой, люби природу на фоне женщин, и Канарские острова с их климатическими поясами покажутся ничтожеством. Вообщем! Но...
Назло всем, особняком, сидит на скамейке молодой мужчина с книгой в руках. Вокруг столько музыки, что голова раскалывается: начинаются танцы. Душу его скребут кошки. Он знает, что это за кошки, но сказать вслух про них не смеет - духу не хватает. Сказал бы, кажется, да хуже только будет. Черт бы их побрал!
- Проститут! - шипит одна из них на его лице. - Дорого обойдется тебе курорт.... Хищницы! - не зря называет их так моя мама. Не успеешь моргнуть, как они около тебя окажутся... Все прахом пойдет... Кому тогда нужен бу-дешь? Лучше тебе тогда у нас сдохнуть, чем на чужбине. - Она плачет и жалеет себя. - А если не хочешь, поезжай, но вот тебе книжка про Клеопатру, очень полезная для мужиков книжка, мама говорит. Никогда бы тебя не отпустила на курорт, если не болезнь твоя. Уговорила проклятая! - слезы просто хлыщут из ее глаз. Поезжай,... но смотри... книжку чита-а-а-ай...
- Да читаю, читаю я книжку, - вспыхивает он, ерзая на скамейке.
Содержание книги не идет ему в голову - хоть тресни, кругом вяжут кру-жева прелестные ножки и легким дуновением ветерка опыляют сладкими запа-хами духов аллею женщины.
Мой сосед отвлекается от чтения и каждый раз ласкает взглядом уда-ляющиеся женские ножки: выше поднять взгляд нет сил. Строчки из книжки издевательски хлещут его по бесстыжим глазам, и он не выдерживает:
- Что за рыжая "Краинка" - этот курорт манящий, - заговаривает он сам с собою как ипохондрик, - злостное издевательство над мужской верностью. Куда бежать от соблазнов... ноги не бегут, точно парализованы, - он смотрит себе под ноги. - Кругом враги и даже больше - хищницы, - поднимает он глаза на небеса и ему кажется, что где-то вверху начинают спускаться на грешную зем-лю два ангела: теща и жена. Пальцы что ли рубить топором как отец Сергий? - спрашивает он их, - так все равно их не хватит на весь срок. Матриархат! Поли-гамия! Простите, жена Люся и теща Марья Васильевна, за мою вольность, сей-час может быть я с вами, а завтра не знаю какого рода и племени буду... Неиз-вестность... Судьба...
Судьба не заставляет долго ждать себя. Она подходит легкой походкой, немного "под шофе", задержав уже не первой молодости гибкий стан в двух шагах от моего соседа, и, немного помедлив и помолчав, точно помирать соби-раясь, спрашивает:
- Дай закурить?...
Он сразу не обретает себя. Эти слова оживляют его "зачитанное состоя-ние", разбрасывают огромные, щедрые, возвышенные чувства в душе в клочья. Запугивают продолжением до смерти. Он улыбается сияющей улыбкой, сделав руками так, что это случилось не по его вине и, не нащупав сигареты в карма-не, смотрит на нее, как смотрят в последний раз перед тем, как провалиться сквозь землю, с благодарной радостью отмучившегося.
- Ну!... Хоть что-нибудь скажи, - думает она глядя на него. - Что значит свежий мужчина - неопытный совсем, молчит как рыба, до мочи хочется по-знакомиться... Про глупости всякие еще не знает... Ну!! Скажи?... Негодяй ты этакий, что-нибудь?! Тихоня чертов!
-Нет у меня... - наконец голосит он. - Ешь твою двадцать и тридцать...
-Скажите пожалуйста, какой грубый счетовод! - фыркает она, и не обора-чиваясь, спешит дальше по аллее, и зеленая вуаль из листвы молодых и пожи-лых лип скрывает ее.
Он смотрит на меня и конфузится.
- Я за мужскую солидарность..., - оправдывается он. - У меня есть такое чувство в груди... Я не буду волочиться за женщиной, по которой страдает дру-гой мужчина... Я не могу так ..., потому что у меня того - есть жена...
- Никто к Вам в сердце не лезет, - успокаиваю я его. - Вы только что приехали, мало еще знаете: не почувствовали атмосферу курорта, не увидели фонтан чувств, а лишь его брызги..., капли..., насмешки, можно сказать, а взя-лись за сердцеедство. Здесь встречаются отдыхающие, которые не излечивают-ся лишь потому, что грешат. Поэтому приезжают вновь и вновь лечиться. Но все здесь рады друг другу, словоохотливы, доброжелательны, не ссорятся, сплетничают, поэтому расходятся легко... Не удивляйтесь: курортный роман, самый легкий из всех романов. Наконец курорт для некоторых - это судьба... И... судьба... позволяет себе всякие штучки, можно сказать, маленькие сюр-призики... Через несколько минут женщина возвращается, останавливается против моего соседа и, точно забыв, все спрашивает:
- Дай закурить?
- Вам же сказали, что они не курят, - не выдерживаю я. - Они спортсме-ны. Правда?
- Правда, - кивает головой в знак согласия сосед.
-А тебя спрашивают что ли...? Спрашивают? - обращается она ко мне. - Никто не имеет права вмешиваться в мои дела...Все вы дураки! И я - дура, что поехала. Говорила же мне подруга: "Куда ты едешь, там...только спортсмены и больные. Ты только потеряешь клиентов", - она совсем не хочет более разгова-ривать с кем-либо кроме своей подруги и спешит дальше. Можно сказать не судьба, но нет...
Навстречу ей идут две подруги. Они идут и всех кругом задевают.
- Черт возьми, что вы всех задеваете? - возмущается она им вслед.
-А Вам-то что, - повернув головки в противоположные стороны, отвечают они.
- Да ничего, только противно смотреть на это. Тошнит!
- А нам хорошо и радостно.
- Ну тогда, чтобы сдохла ваша радость. Лучше бы мужика нашли.
- Что мы сейчас и сделаем.
Они останавливаются подле моего соседа и принимают надлежащую по-зу: одна из них садится на скамейку и ее романтический трепет трясет моего со-седа; другая вытягивается так, что готова упасть в объятия. Сердца их стучат:
- Будьте моим...
- Нет! Моим...
Одна из них не выдерживает такого перестука сердец и спрашивает:
- Что это Вы все читаете, задумчивый наш молодой человек...
- Что-нибудь амурное, наверное?...
- Как интересно...,- вздыхает другая.
Не в силах что-нибудь ответить, он протягивает им книгу с барельефом главной героини и поворачивается ко мне. Они смотрят на нее и нечего не по-нимают: все переглядываются друг на друга.
- Святое писание для одиночек, - нахожусь я. - Присаживайтесь, сест-ры..., поговорим о грехах наших и родных наших и как святая вода "Краинка" излечивает нас от них. Садитесь, сестры...Садитесь.
Мой сосед в ужасе тянет книгу к ним как опровержение. Они шарахаются от нее и бегут прочь. Слышно, как одна говорит другой:
- Вот так и затягивают в свою веру, сектанты чертовы....
Больше ничего не слышится. Я обращаюсь к окружающей природе, за-крываю глаза и точно во сне откуда-то с верху слышу: "Пойдем...", и в ту же самую минуту понимаю, что рядом соседа нет - скушали...
- Скушали с потрохами, есть же надо кому-то. - Одни женщины выращи-вают мужиков..., другие их поедают и вечно у них такая неразбериха. Природа всегда берет свое...
- Как они мирно идут по аллее, - открываю я глаза и смотрю им вслед, - и как их беседа принимает давнюю привычку говорить без умолку и все это от одного слова. Звезды мерцают только для них; луна светит только для них; куз-нечик в траве шелестит в воздухе только для них. Вся окружающая природа приблизилась к ним и прижала их друг к другу ориентирами любви. Всем лю-дям надо завязать глаза, чтобы они не видели, а чувствовали друг друга.
Я закрываю глаза..., открываю: нет никого со мной рядом. Только теперь я понимаю, что жизнь прожита: здоровья нет, а склероз - есть. Зачем женщине ноги, руки? - думаю я. - Пусть она будет цветочком, и я буду любить, страдать и поливать его слезами, чтобы она с росинками на лепестках, переливаясь на солнце всеми лучами радуги, была - уникальна, а ночью светилась как звезда, и я коленопреклонно, рыдая слезами умиления, был бы вечно счастлив подле... Зачем женщине ноги, руки? С годами, наверное, я все меньше и меньше пони-маю женщин...
На утренних процедурах я вижу в кучке соседа. Он виновато подходит ко мне и заговаривает от великой радости:
- Это Люся была, моя жена!
- Чего же она приезжала?
- А книжку, говорит, не ту дала, мама ей сказала. А я то думаю, что же она не читается? Привезла новую.
- Ну и как, новая читается?
- Нешто здесь книжки можно читать? - дергает меня он за рукав куртки.
- Я газеты читаю.
- Да и газеты тоже..., время зря тратить.
Медсестра назвала его фамилию. Он спохватился и побежал на процеду-ру.