Мать моя! Что я знал о тебе? Как овен, кутаешься золотом удовольствия, потирая свой бок о мой панцирь? Как скорпион, подползаешь началом, извиваясь предательством и концом? Или, как дева, неслышно встанешь за мной, целуя ядом любви затылок младенца?
Но страх не крадет равнодушие, когда отсутствуют маски смеха и ужаса. Я, похороненный бес поля в безбрежности, не видел, как из отверстий моей прародительницы, спящей в бриллиантах, карбункулах, выползает Пернатый змей, вылетают стеклянные яйца вселенных. Эти мутанты четырежды прокляты своими отцами: огонь непокорен водам, лазурь нависает на землю. Все раздавило всех, и хаос орудует всеми.
Мать моя! Пряди белого в красном волосе! Твоя многоликость, сон и молчание выдают наше тайное: нет плода от любви и любовью повенчанного. Спи, моя милая и единственная! Забывай в государстве рождения о пространстве убийства и прими немоты мой напев, как одно, неизменное:
Мама! Милая! Я тебя люблю!
2.
Когда Земля была крохотной, и ничто не предвещало моего скорого путешествия, мальчик Петя не лежал еще в колыбели, но два человека, мужчина и женщина, убитые первым и мертвым наследником, поднялись из могил Аленой-наследницей. Малютка молча озиралась карими глазами, которые были влажной землей и слезами моллюска. Эти глаза вытолкнули из зрачка двух чаек. Орудие Алены разлилось мускусом в скукоженной девочке. Родители, словно вампиры, потянулись: мать - к свободному полету, отец - к женскому теплу. Но улыбка Алены, уже полной красного молока, погрузила мир в ужас, и оба родителя, бледных от счастья, не могли целовать эту жизнь, эту дочь, эту мать. И события, вроде не связанные и крохотные, как Земля, вдруг воссозданы мной уже после того, как я понял, осознано вывел: ничто не ошибся и никто не ошибка.
Как велико было я - часть из двенадцати, поле из поля. Я велик, как упавший на вас, я ничтожен, как падший оттуда, и мое странствие к вашей капле все уже, чем шире ваш океан, потому что я летел, как гром, к неведомой точке, а познал, что я - атом, а вы - это мрак. Бесчувственный, я догадался о приближении чувства к чувству, и неравенства моего настоящего-бывшего уничтожили мое будущее. Моя левая рука тянется к молочно-голубому селениту, чтобы дать сообщение незнакомой матери, правая же обнимает знакомую маму. Лунные фазы не дают мне покой, а в дни полнолуния, наполняясь белым сиянием, вспоминаю, что я - только угол окружности, не забуду, что я - серебристый рак.
А вечно женственная вечно спит в своей притягательности - неуловимая истина. И чтобы возникли мы, извечно действует вечно мужское - хаос. Но дети, раскиданные по миру и живущие независимо - это не мир. Поэтому мать отрыгнула уже закалено безжалостное. Стальное дитя - Пернатый змей, металлический ящер дохнул со своей пирамиды, и вниз по ступеням стелился его таинственный и бездеятельный соратник - ужас.
Дотронувшись до селенита или в мечтах обняв твою плоть, я не знаю: шлю ли сообщение моей матери или пишу эти письма любимой маме, но я верю, что мои слова помогут тебе, если ты спишь, если устала. Я верю, что ты меня помнишь, кем бы я не был, кем бы не стал, ведь ты - моя милая милая мама. Пусть Пернатый змей наслаждается своей властью, своими войнами, но мне, серебристому раку, надоело быть попираемым чудищем, впиваться клешнями в стопы астрального воина, который под вечное уханье филина никогда не убьет многоглавую гидру. Я хочу выбросить лунный камень, этот передатчик на вышние планеты, я жалею, что появился из тьмы, вступив в храм Пернатого змея. Животное разинуло на меня пасть, когти направило в грудь, гипнотизируя перьями и кончиком хвоста. Оно послало разведчика, чтобы уничтожить ваш чувственный мир. Своей похотью оно соблазняло. Оно ласкалось как котенок, а вцеплялось как ягуар. Наша экспансия казалась нам спасением, но радугой опустилась на земной склон ты-моя Алена, угощая соком любви, забродившим и готовым выплеснуться за край твоего тела. Чайки взвились над горизонтом, свободные птицы, и пусть химерическим, но все-таки солнцем хлынуло в мой снежный дух: не надо полярность и бойни идей - искать и найти взаимность предметов. И я благоговейно с трудом вывожу: Алена + Петя.
Так равное равным!
Так реки, свиваясь, впадут в океан!
^.
Я слаб и слабы мои мускулы. Слова и действия, заложенные во мне при подготовке к разведывательной миссии, расширяют мою голову. Хотя я уже узник Земли, тяготящая двойственность разрывает меня: Петя я - как разведчик или рак - как малыш, ты - Алена, как крепко заснувшая, или вечность, как временно спящая. Я не знаю, кто ты и кто я. Мои следующие письма пишутся от трехкратного лица или со стороны наблюдавшего.
4.
Число ^ пронеслось по дуге, где касательной было Петино тело. Кратность двойки начинала меняться на кратность трех. Сегодня вступало уже в накануне.
Там и тогда в многоквартирном доме, в одной из комнат прошелестел ветер человеческих тел. В центре комнаты стоял круглый стол, на нем - круглый торт. Именно там, и именно тогда люди затушили шумом дыханий две желтые свечи. Над розовой бисквитной беседкой поднялся восковый дым. Лезвие ножа разрубило пополам кремовую постройку, и люди закричали: "Поз - драв - ля - ю!!!"
Петя с усмешкой принял великолепие собственной двойки. Это двугодие, вовсе несносное для единицы еще и пародией на верховную форму, воспринималось мальчиком как пик двадцати двух холмов. Сжимая лежащий в кармане штанов селенит, Петя давил в хвосте позвоночника странную неземную тоску по единству, но глубочайшая земная хитрость ползла все выше и выше, пока не стала рефлексивно-левосторонней.
Первый раз Алена подошла к мальчику, когда солнце слепило его глаза. Жар ее объятий был похож на холод Луны. "Маленький! Хороший! - она гладила его по большой голове. Петя знал и не знал, что Алена ему и его (не) утробная мать.
Второй раз Петя увидел Алену в тот же день на собственных крестинах. Священник взял голого мальчика за правую ногу и окунул головой в святую воду, в серебряную купель. Алена взяла мальчика на руки, положила его в корзинку и запеленала: "Я теперь твоя крестная." На Петиной груди висел оловянный крестик, а на животе лежал овальный селенит. "Что, любишь камушки, крестник?" - Алена почесала Петю за ухом. Из ее рта потекло красное дыхание через ухо прямо в Петин мозг. Через единицу число ^ скакнуло по переносице мальчика и отскочило на желтую звезду. Красное дыхание пульсировало в Петиных жилах, переворачивая сознание клубком нейтронных стонов.
Время пришло. Передатчик был настроен. Пернатый Змей притаился и ждал. Красный мускус превращался в багрово-фиолетовый яд. Число ^ кувыркалось и скользило по газовым нагорьям. Ой-я-я!!!
5.
Муха прошмыгнула, сочно жужжа, прямо под мышку вампира на счастье мясника. Муха билась в корчах триллионы световых лет, но так и не умерла. Она становилась все дальше от головы дракона и уже не могла присесть на голову ведьмы, чтобы марать ее передней ногой. Вампир сосал кровь у жеребенка, привязанного к хвосту дельфина. Мясник зажигал концом реки свои светила, торчащие из угла лающего. Рука, идущая впереди, разрезала пучком рыбьих волос брюхо кита. Серебристый рак отрезал северной клешней собачий хвост под искрящиеся два знака носа. Страусы топтали скульптора, проливающего слезы под микроскопом, когда он разглядывал узел счастья счастья.
Война была всюду. На Земле был рай. Алена и Петя держались за руки. Они смотрели друг другу в глаза. Жизнь была пятеркой по пятибальной системе. Алена преклонила колено и жгуче поцеловала мальчика сначала в пупок, потом - в пах. В другой своей жизни Алена иногда посасывала пуп кобылы, иногда присаживалась на рог четырехугольника, но никогда не была кратной никаким галактикам. Она переносила боль своего сердца, как вороной конь и обгоняющий лев. Сущность Алены не поддавалась таблицам. Петя полюбил женщину с первого взгляда, со второго, с третьего, по всей подвижной карте неба и звезд. Хрум-храм-хрям - произнес рак на языке своего созвездия. Со скоростью света земная жизнь уже утекала сквозь пальцы-клешни - приближалось перепутье.
^.
Двойная тройка приземлилась на одной центральной улице одного маленького города, где жили в двух разных (через один) соседних домах: в двухкомнатной квартире одинокая Алена и в трехкомнатной - три на два Петина семья-6 человек. Для того, чтобы мальчик дышал свежим воздухом, Петю выгуливали мама, папа, тетя, бабушка и дедушка. Петю катали в коляске, потом он сам своими ногами топтался по каштановому бульвару и по городскому парку. Петя дышал, а звездный рак мог жить в любом пространстве и не дышать. Особенно Петя, как маленький человек, любил есть жареные каштаны и прятаться в кустах сирени, когда сирень зацвела. Запах цветов был новым, неродным. В кустах сквозь запах ему везде мерещился Аленин лик - давно знакомый, родной. ^ отражалось только в зеркалах памяти, хотя было совсем близко - один луч лета по касательной Петиного тела.
Только когда Петя приходил в гости к Алене, мальчик доставал из-за пазухи свой селенит. Петя с Аленой играли в индейцев, а селенит отбивал космическим кодом алгоритм земного счастья, любви, существования. Алена встречала Петю всегда одна в своей квартире. Им на какие-то микросекунды казалось, что они абсолютно одни в замкнутом пространстве двух комнат, но глаза Пернатого Змея всегда смотрели им в спину из-за окна. Между глаз Пернатого Змея покачивалось число ^, готовое сорваться и разрезать иллюзию, как притаившаяся рысь. 2х3=3х2. Петина голова медленно начинала расти. Голова росла незаметно, увеличиваясь на карликовый размер, насыщаясь взрывами газовых туманностей. ^ , проносясь снова и снова вдоль Петиного тела, углублялось своим клювом, и уже была видна идеально прямая царапина прямо посередине Пети от темени до пупа. Вжик! - говорил мальчик на тарабарском языке, когда коготь ^ терзал его голову и грудь. Тра-та-та!
7.
Пете, как серебристому раку, были известны все языки, в том числе и земные. Рак знал пиктограмму, клинопись, любое диакритическое письмо, все живые и мертвые словосочетания. Алена пыталась научить Петю своему настоящему, человеческому языку. Вместе они часами могли сидеть за букварем, перелистывая снова и снова земные ценности. Ма-ма мы-ла ра-му. Эти слова сжимали маленькую Петину душу до спазмов в горле, до слез на глазах и отзывались внутри мальчика семеркой-счастьем, радостью всех живых существ после сотворения мира. Алена пыталась научить Петю простой человеческой арифметике: 1 + 1 = 2, 2 х 2 = 4. И рак, и его прародительница знали о существовании тройственности, знали о сумеречном ^, но когда Алена с Петей лежали, обнявшись, в постели (Алена целовала мальчика в глаза, Петя теребил женские красные волосы), люди забывали: Петя - об изменении двукратности на трекратность, Алена - о вечном сне без снов.
8.
Пока жизнь двух полукосмических, полуземных существ не достигла своего любовного пика в семерке, никто не догадался о приближении еще и лунных фаз. Арифметическая прогрессия двух в числе восьми ((2х2)х2) настигла Петю болезнью продолговатого мозга. В лунную фазу противостояния с земным миром селенит, через который рак посылал Пернатому Змею продольные виры, изменил свою структуру. Петя не знал об обратной связи, но планетарные конкистадоры надеялись именно на нее. Солнечная галактика с центром на Земле была возбуждающей. Через центральный мост от луны завоеватели собирались хлынуть в чувственный мир биллионами болезней. Через обратную связь, через молочно-голубой селенит Петя получил внутрь себя песью скарлатину из созвездия циркуля. Энцефалит завладел головным и продолговатым мозгом мальчика, пронзив все его клетки до нервных окончаний. Голова Пети выросла - это была одна огромная дыра.
Как проклятая восьмерка, на склоне радуги сначала появился арктический белый волк. Алена услышала его рык, стоя к нему спиной. Волчья морда была в пуху от чаек, а горизонт искривился шелестом ползучей змеи. Распознав чувственную любовь, Алена забыла об обязательной любви своей плоти. Мать! - каркнул ворон, заржал жеребец, распустились паруса. - Мы все хотим тебя! И Алена вынуждена была пойти по межгалактическому кругу. Весь мир знал, что жизнь матери мог нарушить только менструальный круг. И материнской сверхплотью для будущего перерождения в нового стрельца или в новую веревку надо было пользоваться, не отрываясь от пуповины, присасываясь к соскам Алены, глотая из нее кровавое молоко, как изгиб падающего угря.
Ма-ма! Счастье сливаться с тобой в турбулентном экстазе!
Мой ра - му! Все биллионы наших очей направлены на тебя!
^.
^ на ^ наступило. Царапина вдоль Петиного тела углубилась. Мальчик окончательно из двух замкнулся в трех. Петя пришел к Алене домой, и женщина впервые явно была не одна. Стояла космическая очередь к материнскому туловищу. На большой ^ на ^ кровати под одеялом что-то спал. Обнаженная Алена, полностью опутанная своими красными длинными волосами, облокотилась на подоконник. Она смотрела в окно в разверзшиеся небеса и возбужденным взглядом зазывала ^ прямо в свои ясли-чресла. Мать восстанавливала свою сущность. Петя перестал быть раком, превратившись под воздействием любви в человека. Его уже не пугала когтистая морда Пернатого Змея и его ^-производная. Мальчик любил Алену высшей надкосмической душой.
Петя стоял в центре комнаты, с трудом поддерживая руками свою огромную голову-дыру. Моровая язва из созвездия хамелеона, которая пришла вслед за циркульной скарлатиной, разъедала его пуп, чтобы распоясать его внутренности. На кровати под одеялом что-то зашевелилось. Наконец Петя посмотрел в глаза своему страху-ящеру. На кровати во весь звездный рост поднялся фиолетово-бардовый кентавр с человеческим телом и лицом Петиного отца. ^ вырвалось из вороной туманности из-за окна, разбило с грохотом стекло и разрезало Петину дыру пополам. Язва хамелеона сделала свое дело, развязав Петин живот кишками наружу. Вжик! - еще раз скользнуло число ^ вдоль Петиного тела, как циркульная пила. Бух! Бух! - две половинки мальчика распались на две половинки вареного красного рака. ^ опережало мгновенья. Фиолетово-бардовый кентавр прыгнул в окно и скакал по иссяне звездному небу. Из-под его стальных копыт, подкованных алмазами заклинателя, летел поток желтых жемчужин-слез. Кентавр остановился и посмотрел назад. Пете улыбалось бывшее Петино лицо. Кентавр достал из козлиного колчана два знака стрелы, три знака жала, один знак клешни и выстрелил этой грудой страсти в глаз, сердце и боль Алены.
Белые голуби взвились над эклиптикой. Весь мир забился в любви и птичьей песне, уничтожив все жала, клешни и стрелы. Кентавр скрылся в лающем узле южной короны. Овальный селенит покачивался на радуге. И снова ударило химерическим солнцем.