Мирошниченко Никита Поликарпович
О Современной Теории Исторического Процесса Или Апология Исторического Материализма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1. Как мы осознаём свою историю? Нужна ли теория историческому мышлению? Что такое культура исторического мышления? 2. В поисках истины Истории. 3. Некоторые особенности современного исторического мышления. 4. Контуры программы ревизии современной отечественной историософии. 5. Антропологизация теории исторического процесса. Сущность человека. 6. Структура личности с точки зрения историка. а) Способности. б) Социальный статус. в) Иерархия деятельностей. г) Картина мира. д) Самосознание. е) Совесть. ж) Потребности. з) Воля. 7. Культурно-антропологическая концепция теории исторического процесса.
  О СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
  ИЛИ АПОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА.
  П.Я.Мирошниченко.
  Н.П.Мирошниченко.
  
  1. Как мы осознаём свою историю?
   Нужна ли теория историческому мышлению?
   Что такое культура исторического мышления?
  2. В поисках истины Истории.
  3. Некоторые особенности современного исторического мышления.
  4. Контуры программы ревизии современной отечественной историософии.
  5. Антропологизация теории исторического процесса. Сущность человека.
  6. Структура личности с точки зрения историка.
  а) Способности.
  б) Социальный статус.
  в) Иерархия деятельностей.
  г) Картина мира.
  д) Самосознание.
  е) Совесть.
  ж) Потребности.
  з) Воля.
  7. Культурно-антропологическая концепция теории исторического процесса.
  
  
  1. Как мы осознаём свою историю? Нужна ли теория историческому мышлению?
  Что такое культура исторического мышления?
  
  Хорошо ли мы помним личную историю - прошлые дни собственной жизни?
  
  Прошлое пребывает в памяти в виде разнообразных по своей психической природе её фрагментов - следов событий, осколков мыслей, оттенков запахов, отголосков звуков, импульсов двигательных стереотипов, проблесков вкусовых ощущений....
  
  Время от времени прошлое всплывает на поверхность сознания из забытия - произвольно, если мы целенаправленно посылаем внутреннему архивариусу запрос на тот или иной "файл" прошлого опыта, или непроизвольно - во сне и наяву - в случае резонансности какого-то следа нашей памяти тому или иному актуальному событию личной жизни.
  
  Следы прошлого опыта хранятся в памяти в гораздо большем объёме, чем мы это себе можем представить. Но не все мы владеем эффективными способами их извлечения из тьмы бессознательного. И хотя даже самые памятливые из нас вряд ли ясно представляют себе ту систему, в которой они заархивированы, скорее всего, прошлое пребывает в нас не в виде последовательного отражения событий индивидуальной судьбы, какой нам представляется собственная биография.
  
  Немаловажными каверзами индивидуальной памяти всегда являются её субъективная избирательность и фрагментарность. Нередко мы запоминаем не самые важные события или явления, а те, которые нам только кажутся самыми важными. Нужно ли говорить, что представления о важности меняются не только с возрастом, но и по мере нашего поумнения или поглупения? А как часто ни с того, ни с сего, в самый, казалось бы, неподходящий момент осмысление или созерцание настоящего вдруг обогащается отпечатком эпизода прошлой жизни, который ну никак не вписывается в актуальную ситуацию.
  
  Краткий экскурс в психологию персональной памяти - намёк на необозримое множество причуд и непредсказуемое разнообразие проблем ожидающих всякого, кто отважится отправиться в путешествие по собственному прошлому с целью придания ему стройного и удобного для понимания и истолкования вида. И если уже исследование собственной индивидуальной истории чревато неограниченным плюрализмом мнений и оценок (при персонально неизменном их источнике) то, что же говорить об истории народа или общества, воплощённой и в письменных источниках, или в с виду немых памятниках материальной культуры? Смысловая многозначность и интерпретационная вариативность почерпнутых оттуда исторических фактов измеряется количеством добросовестных исследователей, мерой профессионализма их аналитики и способностью к воображению.
  
  Научная история состоит из фактов, их интерпретации и систематизации с последующим обобщением в форме некоторого концепта, претендующего на связное толкование событий прошлого с целью установления причинно-следственных связей между ними, а также между более или менее далёким прошлым и настоящим. Интерпретация исторического факта никогда не бывает объективной. Она зависит и от человеческих страстей, и от уровня интеллекта исследователя, и его совести, и политической ангажированности, а также многих, многих прочих причин и обстоятельств, окрашивающих человеческие мнения о прошлом в неповторимо индивидуальные цвета или соединяющих следы прошлого в небывалые, хотя и с виду правдоподобные сценарии и сюжеты.
  
  Вот почему и для профессионального становления историка, и для воспитания культурного исторического мышления современного цивилизованного человека проблема метода исследования (истолкования и обобщения) исторических фактов является важнейшей и необходимейшей наряду с методом поиска самого исторического факта.
  
  Ей и посвящены последующие размышления.
  
  Можно сказать, что первопричина всех дефицитов, от которых бедствует наша страна - дефицит культуры. Культура - это весь усвоенный человечеством опыт его истории. Преподавание истории в учебных заведениях, пожалуй, главное средство и своего рода основа окультуривания, очеловечивания народа государством. Но история, которая до сих пор преподаётся в большинстве школ и вузов, представляет собою, в сущности, крайне идеологизированное марксизмом-ленинизмом историческое обоснование того казарменного социализма, который довёл нас до катастрофы. Другой истории подавляющее большинство наших историков просто не знает. Мы преподаём в школах и вузах, сами не зная, чему следует учить, что должен знать и понимать студент, ученик, чего требовать от них на экзаменах. Просвещенческие чиновники кое-как по-своему отвечают на эти вопросы, но разум не принимает их ответы. А ведь историческое знание - основа всех гуманитарных наук - от философии и политэкономии - до лингвистики и эстетики.
  
  Перерождение государства чиновников-плебеев в государство чиновников-буржуев освободило общество от диктатуры коммунистического мифа, жёстко задававшего единственно верную и неизменную точку зрения на наше прошлое. Но и после того как стало можно ненаказуемо мыслить о прошлом не так, как это делают обитатели властных кабинетов , наше историческое мышление не претерпело заметных изменений. В атмосфере плюрализма мнений так и не изменился метод осмысления прошлого. Для большинства из нас он так остался в основе своей "цитатным". Спасаясь от труда самостоятельных размышлений, соотечественники доверяют внешним авторитетам неизмеримо больше, чем собственным мозгам. Они редко обременяют себя критическим отношением к чужим мнениям, а тем более самостоятельным изучением и осмыслением исторических фактов. Одни - из-за неумения и недостатка мыслительной культуры. Другим - спокойнее сохранить привычную картину прошлого, чем тратить духовные силы на её модернизацию. Третьим - политически выгодно представлять наше прошлое в иллюзорном свете. Четвёртые, уклоняясь от такого умственного труда, экономят силы для освоения новых высот меркантильного благосостояния.
  
  Подлинно историческое мышление занимает мало пространства нашей современной духовной культуры. Динамическая идея переменчивости всех и вся во времени по-прежнему остаётся откровением для подавляющего большинства современников. Поэтому, например, глядя из XXI века в XII, они отождествляют причины советского голодомора и походов Юрия Долгорукого на Киев, а в невнятных каракулях Пилипа Орлика усматривают истоки современной украинский конституции и "демократии".
  Культурное историческое мышление начинается с попытки представить себе прошлое таким, каким оно было на самом деле, а не таким, каким бы его хотелось иметь себе мыслящим о нём потомкам. Понимание того, что в прошлом люди были иными, чем теперь - иначе мыслили, иначе чувствовали, иначе действовали, преследовали иные цели - важнейшая предпосылка научного исторического мышления. Нужно позволить нашим предкам быть самими собой, а не марионеточными проекциями нашего воображения. Без специальной культуры аналитической интерпретации исторического факта это недостижимо. И именно в методах интерпретации исторических фактов заключается основное различие разных исторических школ. Отсюда и берёт начало проблема методологии исторического мышления.
   Критический пересмотр методологии исторической науки доступен всем мыслящим профессионалам. Хорошо вести такую работу с участием студенческой аудитории. Трудно переоценить эффект вовлечения свежих, смелых и не замороченных идейно-пропагандистскими стереотипами мозгов творческой молодёжи. Атмосфера свободной и бескорыстной дискуссии плодотворна не только для воспитания нового поколения историков, но и для самого её академического организатора.
  Гораздо труднее методологические эксперименты для школьных историков, не избалованных ни необходимым для размышлений свободным временем, ни доступом к специальной литературе и дискуссионной трибуне. Кому под силу в одиночку, за короткое время, имея шесть-восемь уроков ежедневно, заниматься переосмыслением теоретических основ одной из труднейших наук? В условиях, когда не хватает не только хороших учебников, но учебников вообще.
  
  Тем не менее, успех реформы исторического мышления зависит от привлечения к участию в ней всех заинтересованных общественных сил. Нужны "круглые столы", симпозиумы, конференции и особенно дискуссии в журналах. Широкая демократическая основа историософского мозгового штурма наверняка породит не одну оригинальную и плодотворную точку зрения на то, как нужно осмысливать прошлое. Смиримся с тем, что у истины много ликов и очертаний. Атмосфера разномыслия предохранит общественное сознание от очередной академической монополии на истину, вымученной в келейной атмосфере политически заангажированного учёного чиновничества.
  
  Настоящая статья и провоцирует начало такого разговора.
  
  2. В поисках истины Истории.
  
  Развитие исторических знаний и науки об истории всегда было глубоко связано с её ходом. Причём, наиболее плодотворными для науки были кризисные, бедственные времена, когда обнаруживаются и воочию представляются назревшие противоречия в жизни общества. Гегель как-то заметил, что счастливые страницы истории относятся к числу самых бесполезных. "Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые", - сказал об этом замечательный русский поэт. Давайте же воспользуемся доставшимся нам трудным счастьем.
  
  Начало тех поисков истины истории, которые помогают понять современное состояние историософии можно увидеть в роковой эпохе Великой французской революции, когда в кровавых муках террора и войн, втянувших всю Европу от Испании до России, на развалинах старого феодального мира утверждалось новое капиталистическое общество. Самые глубокие умы этой переломной эпохи - экономисты А. Смит и Д. Рикардо, философ Г. Гегель, социалисты А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн - с разных точек зрения осмыслили ее, и пришли к интереснейшим заключениям, перекликавшимся в историософском плане. Если просветители XVIII века склонны были искать объяснения жизни общества в особенностях выдающихся деятелей и законах государства, то для Гегеля направление истории определялось "духом народов", который детерминировал их отношение к труду и экономические основы жизни общества, развитие государства и судьбы личности. Это совпадало с некоторыми важными заключениями экономистов и социалистов, подчас не менее глубоких диалектиков, чем Гегель. Политическая социалистическая мысль Франции, оценивая результаты революции, подошла к пониманию исторического значения классовой борьбы и стимулировала расцвет целой школы французских историков эпохи Реставрации - О. Тьерри, Ф. Минье, Ф. Гизо, которые убедительно объяснили историю Англии и Франции борьбой буржуазии с феодалами. С тех пор французская историография и стала влиятельнейшим направлением общественной мысли своей страны.
  
  Развитие капитализма в Европе породило глубокий кризис середины XIX века. В экономически развитых странах демократическая государственность оказалась на откупе у буржуазии. Политические свободы, принесенные революцией, обернулись обнищанием и бедствиями пролетариата. В условиях активизации рабочего движения перспективы пролетарской социалистической революции представлялись всё более реальными. Над Европой навис "призрак коммунизма". В такой обстановке возникла концепция исторического материализма К. Маркса и Ф. Энгельса. Эти выдающиеся мыслители творчески обобщили высшие достижения современного им человековедения и обществоведения. Они обоснованно доказали первичность материальных процессов общественной жизни - хозяйства, экономики по отношению к духовным явлениям. Как истинные диалектики, они не забыли и об обратных связях надстройки и базиса. В результате ими была создана гармоничная и убедительная модель социума, применимая в конкретноисторическом исследовании. Глубокий исторический анализ экономики и политических структур буржуазного общества позволил осуществить блестящие ретроспекции в прошлое человечества. Такая теория исторического процесса представляла собою высший взлёт историософской мысли XIX века. Диалектико-материалистический монизм, казалось, позволял придать изучению естественноисторического процесса - с самого его возникновения в первобытном коммунизме вплоть до торжества "настоящего" коммунизма в грядущем - последовательную научность.
  
  Пока объектом научного исследования историков были социумы разных масштабов, принципиальная схема общественного устройства Маркса - Энгельса вполне удовлетворяла историков. Но стоило пристальнее взглянуть на Человека, задуматься о причудах его персональной судьбы, этой модели в её прежнем виде стало недостаточно. На атомарном уровне - в микроскопическом космосе биографии отдельного человека неразличимой на фоне масштабных тел общественных организмов исторический материализм в его прежнем виде не работал, терял свой объяснительный потенциал и убедительность. Опутывающие личность сверху донизу общественные отношения, как оказалось, всякий раз по-разному влияют на персональный выбор траектории поведения. Оказывается люди, живущие в совершенно одинаковых социальных условиях, назначают своим судьбам порою диаметрально противоположные векторы. И это не случайность, а закономерность, объяснить которую исторический материализм в своём прежнем виде не в состоянии. Он не различает того внутреннего "кристалла" человеческой души, о грани которого причудливо и неповторимо преломляются одни и те же проникающие снаружи импульсы внешних общественных императивов.
  
  Новый шаг в методологии истории совершили исследователи, вооружённые инструментами анализа структуры человеческой психики. Ключ к загадкам исторических биографий - самых глубинных сущностных исторических процессов, расположен сегодня в пространстве, где встречаются научная психология, философия, социология и история.
  
  Объяснение истории и современности Марксом и Энгельсом было подчинено их главной задаче - научно обосновать борьбу пролетариев за социалистическое и коммунистическое преобразование общества. Очень хотелось найти выход из капиталистического тупика истории. Его, казалось, подсказывала Парижская коммуна. Возникла идея диктатуры пролетариата и отмены товарно-рыночных отношений. Сочетание с этой утопией кровавого опыта Октябрьской "социалистической" революции и строительства "социализма" в СССР и дало "учение марксизма-ленинизма", историософию которого А.Я. Гуревич удачно назвал "гибридом поверхностно усвоенного марксизма с обветшалым позитивизмом". Апологеты "марксизма-ленинизма" видели в историческом материализме Маркса и Энгельса обоснование этого учения, и генетически оно действительно связано с классическим историческим материализмом, но их не следует смешивать, они принципиально разнородны (!). С одной стороны, научная, хотя и ограниченная своим временем, методология. С другой стороны - утопия. Ещё авантюрная ориентация российских большевиков на социализм в стране с неразвитым капитализмом принципиально противоречила академическому историческому материализму. Большевистская утопия по своим последствиям была едва ли не катастрофичнее монголо-татарского нашествия. Монголо-татары не смогли уничтожить основную ячейку народной жизни - сельскую общину и веру народа в Божью правду. Большевики же уничтожили общину, расстреляв и уморив голодом самую инициативную, смышленую и трудолюбивую часть её обитателей. Остальные крестьяне были насильно переселены в города и превращены в промышленных рабов государства. Сыграв на коммунальных инстинктах крестьянства, оставшихся в селе, загнали в колхозы и совхозы, превратив в государственных рабов. А веру в Божью правду заместили Страхом перед непреодолимым самодержавием чиновника.
  
  Внушительная реальность "призрака коммунизма", особенно после разгрома фашистского блока и создания "социалистического лагеря", заставила Запад извлечь уроки из событий на Востоке. Были изысканы неиспользованные до тех пор резервы буржуазной демократии и возможности классовых компромиссов (с утилизацией капитализмом социалистических тенденций в политике не только социалистических, но и типично буржуазных правительства).
  
  Этому помогла и научно-техническая революция. Она открыла новые источники экономического процветания, создала рабочие места, вызвала не только интеллектуальный рост наёмных работников, но и общее поумнение власти. Она вооружила власть научными "механизмами" влияния и управления обществом, углубила его интеллектуальную, экономическую и профессиональную дифференциацию, после чего сплочение всех недовольных властью в одно протестующее стадо стало ещё труднее.
  
  Духовная эрозия буржуазного общества, вызванная распространением "массовой культуры" среди самой склонной к протесту молодёжной его части, сделала его ещё более управляемым. Молодёжная контркультура возникла стихийно, как реакция политически свободных молодых людей на схоластический средневековый тип педагогических технологий, процветающих в учебных заведениях. Отставание практической педагогики от требований, предъявляемых ей научно-технической революцией, породило взрывное для сознания молодых граждан состояние непонимания, отторжения культуры "предков" из-за неразрешённого противоречия формальной доступности "взрослой премудрости" через систему образования в государственных учебных заведениях и её фактической закрытости для сознания учащейся молодёжи из-за профессиональной неспособности педагогов ввести своих учеников в высокий мир гуманитарной духовности. Заведенная неумелыми проводниками в мир рациональной научной культуры, молодёжь ощутила себя предательски брошенной в её умных дебрях наедине с психотравмирующим сознанием собственного бессилия перед ними. Унизительное неумение сориентироваться, самостоятельно выбрать и проложить курс индивидуальной духовной эволюции привело к тому, что в наказание папам и мамам, вопреки их непонятной, дразняще недосягаемой "взрослой" культуре, детки, действуя по принципу "от противного", сотворили собственную примитивную, истерически однообразную "массовую культуру". Она нивелировала, снизила и упростила потребности современного молодого человека до обезъяннего диапазона первобытных рефлексов - пожрать, выпить, музыкально оглушиться, поломаться в дикарском танце, трахнуться и забыться в примитивной наркотической нирване. Зато, в отличие от головоломно заумной "взрослой" культуры, такая "культура" доступна всем и сразу. Кроме того, она обладает сплачивающим потенциалом соединения разных людей в одно большое стадо, в котором человек легко ощущает себя "своим" и среди "своих". Для власти такая "культура" - подарок. Во-первых, для её насыщения легко создать массовую дешёвую, незамысловатую и, притом, дьявольски прибыльную индустрию развлечений. Во-вторых, управлять однообразным стадом одинаково одетых, одинаково придурковатых и одинаково направленных людей с примитивным и убогим уровнем личных потребностей, - что может быть милее сердцу администратора?
  
  3. Некоторые особенности современного исторического мышления.
  
  Поразительно быстрое крушение "социалистического лагеря" знаменует не только завершение целой эпохи, начавшейся в 1917 году, но и переход европейской цивилизации в качественно новое состояние. Это, пожалуй, тоже капитализм, но только не тот, с которым воевали в XIX веке патриархи марксизма. В эпоху НТР наука из надстройки общества переместилась в систему производительных сил, став их решающим фактором. Меняется характер производства, возрастает значение его наукоёмких отраслей. Изменяется соотношение крупного и мелкого производства. Изменяются масштабы и содержание рынка. Если в XIX веке на рынке господствовали рабочая сила и капитал, то теперь в качестве самостоятельного оператора на него вышла наука - идеи и технологии. Выросло значение интеллектуальной собственности, насытившей собой как процесс производства, так и сами рыночные отношения. При сохранении основных классов капиталистического общества сильно изменилась их социальная структура, профессиональный и интеллектуальный облик. Происходит интеллектуализация хозяев производства и рынка, а с другой стороны расслаивается рабочий класс, отчасти сливаясь с ИТР и все более переходя в сферу обслуживания. Вымывается наиболее традиционный класс крестьянства. Если при возникновении классового общества власть в виде вождей и их бояр возникает едва ли не раньше частной собственности, а в эпоху феодализма может демонстрировать даже презрение к ней, в наше время военный мундир перестаёт быть символом власти. Последняя всё больше становится атрибутом собственности. Даже война уходит из-под контроля военных. Она "слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным" (Клемансо). "Каски военных давят им на мозги" (Кеннеди). Военными министрами становятся всё чаще "штафирки" и даже дамы. Интеллектуализированная власть собственности в лице послушного ей и просвещённого бюрократа овладевает наукой и искусством классовых компромиссов, избавляясь от необходимости в военных костылях. Можно подумать, что с крушением нашего "призрака коммунизма" наступает "на земле мир и человецех благоволение". Таким нередко представляется цивилизованный мир из нашего полуголодного постсоветского пространства, источающего кровь и грязь национализма, помноженного на неограниченный произвол бюрократии. На самом деле и западную цивилизацию разъедают глубочайшие антагонизмы. И хотя старые классовые противоречия здесь научились сводить к компромиссам, жизнь порождает новые головоломные конфликты. Среди них и вечные противоречия "отцов и детей", порождающие протестную молодёжную контркультуру, и антагонизмы цивилизованного Севера с вымирающими от голода и болезней южными регионами Африки, Латинской Америки, Азии. А надвигающийся энергетический кризис и связанная с ним угроза экологической катастрофы? А истощение озонового слоя в небесах и наступление пустынь на земле?
  
  Впрочем, распространяющаяся на всех континентах западная цивилизация сама активно стремится понять себя. Среди таких стремлений весьма интересны результаты уже достигнутые в этнологии, структурной антропологии, политэкономии, политологии. Естественно, что в контексте настоящей статьи первостепенный интерес представляет состояние исторической науки Запада. Здесь - множество подходов и нарастающая дифференциация разных направлений исторических поисков. Раздробление целостности потока исторических событий очень усложняет исторический анализ и, порою, вызывает кризис науки. Выход из него всё чаще видят в историческом синтезе, сосредоточенности на судьбах человека, на культуре общества. Так надеются найти ответы не только на вопросы "что?" и "как?", но и "почему развитие пошло сюда, а не иначе, и каковы его последствия?"
  Таким культурно-антропологическим тенденциям соответствует направление поисков и некоторых советских историков. Потрясающий поток новой информации, хлынувший в годы Перестройки, резко повысил интерес общества к множеству "белых пятен" нашей истории. Однако, исторический бум, ставший модой, стимулируя интерес к правде, к разоблачению фальсификаций, оставляет в тени главную задачу нашей историографии - методологическую. Думаю, что она предполагает, прежде всего, критический пересмотр концепции классического исторического материализма. В некоторых аспектах такая работа началась, хотя и очень осторожно, довольно давно (пересмотр представлении о смене пяти социально-экономических формаций). Получив возможность свободно обсудить современную теорию исторического процесса, мы сможем установить, что в концепции классического исторического материализма оказалось несостоятельным, а что выдержало проверку временем и может остаться достоянием современной науки.
  
   Мне представляется, что с высоты исторического опыта ХХ столетия некоторые заключения в этом отношении напрашиваются сами собою. Вот они.
  
  4. Контуры программы ревизии современной отечественной историософии.
  
  1) История в широком смысле этого слова - процесс естественного развития Природы и её высшего творения Человека, создавшего и обустроившего себе в её безграничных пределах особый постоянно расширяющийся и модернизирующийся ареал обитания - область Культуры. "Естественность" этого развития означает непроизвольность, конечную независимость от желаний, сознания и прочих субъективных человеческих проявлений динамических процессов, происходящих в живой (органической) и неживой (неорганической) средах планеты Земля, их (статистически) случайный характер и независимость от воли кого бы то ни было. Страх перед стихийностью, а значит непредсказуемостью и случайностью глобальных планетарно-космических процессов ещё в самой глубокой древности породил защитную реакцию человеческой психики в виде мифа, а позже идеи существования некоторой сверхъестественной, всемогущей, разумной и упорядочивающей всемирный хаос случайностей Божественной Силы или Сил. Так одна из психических функций человека - Разумность или способность к опережающему отражению действительности - оказалась оторванной от её природного носителя и источника - человека, присвоенной вымышленной виртуальной фигуре и вынесенной за пределы её естественного существования в лоне человеческой духовной культуры в мир абстрактной трансцендентной иллюзорности. Стремление убедить себя в предсказуемости будущего и возможности его прогнозирования и проектирования, хотя бы и через посредство взаимодействия со сверхъестественными силами, побудило человеческое воображение создать целый мир потусторонних для материальной реальности человеческой культуры и её природной оболочки фантомов. Позже из этого же психического корня возникнет наука освобождающая человеческий дух от всех гипотез причастности к его истории разнообразных сверхъестественных сил.
  
  Человеческая культура сформировалась вследствие волевого ограничения животного произвола биологических инстинктов. У её истоков находится заторможенная, отсроченная непосредственная реакция антропоида на стимул (импульс, вызов) окружающей внешней среды. В течение времени торможения формировалась качественно новая - неживотная и в этом смысле слова неестественная (не путать с противоестественной) программа ответа на вызов внешней среды, содержание которой отсутствовало в генном коде антропоида. Из таинства торможения и порождённого им неадекватного поведения (с точки зрения генетической программы безусловнорефлекторных реакций) по отношению к внешним стимулам родилась психическая основа человеческой культуры - виртуальные символы, манипулирование которыми отныне опосредует и предваряет не только все взаимодействия антропоидов и внешней среды их обитания, но и их обратные связи друг с другом (человеческое общение), и с самими собой (самосознание).
  
  Игры символов в пространстве человеческого духа постепенно трансформируются в речь и разнообразные языки - естественные и искусственные, порождающие у каждого нового поколения людей всё более и более абстрактные мыслительные формы. Нагромождения виртуальных психических конструкций в духовном космосе с каждым разом увеличивает дистанцию между стимулами внешней среды обитания человека и его реакциями на них. Эта дистанция измеряется не только временем ответа, но и всё более разнообразными инструментами, искусственно созданными для взаимодействия не только с внешним миром, но и с самим собой, а также всё более сложными и многоступенчатыми схемами (сценариями, технологиями) поведения.
  
  Человеческое мышление и порождаемый им разум не возносят их обладателей над Природой и её законами, не позволяют творить и навязывать ей собственные правила жизни. Иллюзия всемогущества противопоставляющая человеческую культуру Природе стоила жизней целых народов, племён и даже цивилизаций. Гордыня антагонизма Культуры и Натуры - так и не преодолённая и по сей день трагическая ошибка всей истории человечества. Разум и порождённая им возможность Познания предназначены не для конструирования авантюрных проектов изменения законов Естества, а исключительно для раскрытия временно недоступных человеческому сознанию объективных правил его бытия в противоречивой и запутанной системе БЕССМЫСЛЕННОЙ НАТУРЫ и ОТЯГОЩЁННОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ СМЫСЛАМИ КУЛЬТУРЫ.
  
  Размышляя о человеческой истории необходимо исследовать её процессы в единой системе диалектического взаимодействия всех влияющих на человека природных и социальных условий его бытия, а также импульсов его волевого и разумного им противостояния.
  
  2) В основе существования и развития общества лежит человеческая деятельность, направленная на удовлетворение разнообразных материальных и духовных потребностей. Ведущими среди них являются так называемые витальные потребности, обозначающие минимально необходимые для биологического воспроизводства человеческого рода материальные условия его существования. Производство материальных благ, органически связанное с обменом в первую очередь нацелено именно на удовлетворение витальных потребностей человечества. Поэтому для исторической науки сохраняют своё фундаментальное значение разработанные историческим материализмом представления о способе производства материальных благ как соотношении производительных сил и производственных отношений, о совокупности производственных отношений как экономическом базисе общества.
  Тем не менее, категория надстройки нуждается в существенной коррекции, особенно в связи с изменением наших представлений о функциях культуры вообще и её духовно-психологической сферы в частности.
  
  Со второй половины XVIII века развитие науки всё заметнее определяет прогресс производительных сил и всего материального производства. В ХХ веке наука становится главной производительной силой. Это требует от нас переместить её в воображаемой схеме общественно-экономической формации из сферы надстройки в базис, а значит коренным образом пересмотреть наши представления о закономерностях системных взаимодействий духовных и материальных явлений в человеческой культуре и её истории. Следует критически переосмыслить мнения о распределении источников активности и в рамках модели общественной формации - между базисом и надстройкой, и в самом человеке. Очевидно, что степень влияния мышления и его разнообразных продуктов, если не всего человеческого интеллекта в целом, и на динамику природных, и социальных процессов неизмеримо большая, чем это было принято считать до сих пор.
  
  3) Современное общество остаётся внутренне неоднородным. Хотя его структура выглядит гораздо сложнее, чем в эпоху патриархов исторического материализма. Тем не менее, принцип объяснения общественной динамики из противоречий разнообразных элементов социальной структуры между собой и внутри себя не утратил своего разрешающего потенциала. Можно спорить об уместности и точности имён структурных элементов социума - "классы", "страты", "общественные группы", "социальные слои", "сословия", "касты"..., но это мало что изменит в принципиальном подходе к анализу общества и его истории. Исторические реалии подтверждают, что классовые противоречия - одна из диалектических пружин развития классового общества. Однако опыт современной цивилизации свидетельствует, что классовые противоречия могут успешно разрешаться компромиссами и даже сотрудничеством классов. Кроме того, противоречия внутри социальных организмов, всегда неоднородных по своей структуре (профессиональной, административной, половой, возрастной, умственной...) тоже являются источниками социальной динамики. Поэтому не оправдывает себя абсолютизация значения классовой борьбы, особенно в форме народных восстаний и революций без учёта историком породивших их обстоятельств.
  
  4) Учение о смене пяти социально-экономических формаций не во всём адекватно действительному ходу истории. Как оказалось, оно не отражает её всепланетного разнообразия и навязывает всему миру в качестве универсальной модель развития исключительно его средиземноморско-европейской области. После неоднократных попыток втиснуть в её теоретические рамки потусторонние Средиземноморью и Европе локальные историко-культурные эпизоды и целые комплексы стал очевидным ограниченный характер её объяснительных возможностей рамками конкретного региона.
  
  Однако подобные "примерки" не прошли даром. Из них возникла методика сравнительного исследования истории разных народов и стран. Она не только обогатила историософию рядом новых локальных моделей историко-культурного прогресса, но и заставила пересмотреть стереотипные представления о незыблемости последовательности эволюционных стадий, в том числе и в средиземноморско-европейской модели истории человечества.
  
  Зато естественноисторические формы социальных организмов -- каждая со своими специфическими законами, выступивших у классиков исторического материализма в качестве субъектов исторического процесса - родовая община, сельская община, семья, городская община, сословие, каста, класс, народность, нация, государство, социально-экономическая формация были обнаружены в той или иной форме во всех уголках нашей планеты. Причём существующими и диахронно, и синхронно. Ещё М.А. Барг резонно обратил внимание на многоукладность всех известных социально-экономических формаций.
  
  Наконец, выявившиеся региональные особенности хода общественно-исторического процесса отнюдь не скомпрометировали самого принципиального импульса искать и формулировать всеобщие, генеральные, сущностные свойства процесса развития человеческой культуры и общественности. Справедливости ради не следует забывать, что впервые в истории социологической мысли упомянутый импульс с его множественными интернациональными векторами встречается в произведениях классиков исторического материализма.
  
  5) Отказ от абсолютизации значения классовой борьбы позволяет лучше понять многозначную историческую роль государства. Не только, как террористической организации господствующего класса для удержания в повиновении трудящихся и принуждения их делиться плодами своего производительного труда, но и как организатора прямых и обратных вертикальных и горизонтальных связей между представителями разных сословий и социальных групп, компромиссов, сотрудничества, гаранта эквивалентного (справедливого) обмена услугами между ними - координатора разделения труда в масштабах страны.
  
  6) Перечисленные коррективы концепции классического исторического материализма отчасти связаны с главным возражением, направленным против её материалистического монизма . Истоки этого возражения восходят к одному из направлений западной историографии, возникшему ещё в середине XIX века (в Германии, затем в Англии и в России), получившему в середине ХХ века новое дыхание и новое содержание во французской школе "Анналов" в связи с исследованием духовной культуры демократических масс общества и общественной психологии. Это изучение проблем исторического синтеза, реализуемого через историю культуры или, как пишет А.Я. Гуревич, через историческую культурантропологию (поскольку главным объектом изучения здесь является человек). В ходе своих исследований на близкие позиции вышли и некоторые другие советские исследователи.
  
  М.А. Барг считает, что объяснение деятельности человека и всей его культуры лишь базисными процессами (хотя бы и с оговоркой "в конечном итоге") односторонне, поскольку творческие задатки у людей природного (биогенетического), а не общественного происхождения. Поэтому концепцию истории как смены социально-экономических формаций следует заменить концепцией цивилизации. Последняя, "включая как объективный..., так и субъективный... аспекты процессов истории, впервые открывает возможность собственно исторической методологии".
  
  Инициатором ориентации нашей науки на историю культуры и её субъекта человека, в отечественной литературе был, кажется, А.Я. Гуревич. Он резонно считает, что историческая культурантропология требует полидисциплинарного синтеза, сочетания разных направлений человековедения.
  
  7) Что касается западного человековедения, то к числу дисциплин, несомненно, важных для современной историософии относятся и этнология, и структурная антропология, изучающие наиболее архаичные культуры Океании, Австралии, Африки, Латинской Америки. Ими накоплен огромнейший и ценнейший материал, с помощью которого учёные стремятся разглядеть самое начало систем "человек", "народ", "общество". Однако исследователи констатируют полное отсутствие в изучаемых культурах каких-либо тенденций развития. И это естественно, речь идёт о племенах, которые в течение нескольких столетий находились в состоянии стагнации. А последняя не может не искажать те явления жизни простейших социальных организмов, которые необходимо изучить, чтобы понять "механизмы" ("пружины") развития человека и общества. Тем перспективнее привлечение для решения историософских задач уникального по своему богатству фольклорно-этнографического материала из культуры русского, украинского и белорусского патриархального крестьянства эпохи перехода от феодализма к капитализму, культуры социального суборганизма "архаической формации" (К. Маркс) - сельской соседской общины в её развитии. Этот процесс был зафиксирован многими замечательными учёными, находившимися на переднем крае этнографической науки того времени. Изучение простейшего живого социального организма и, в частности, сопоставление личностей патриархального крестьянина с личностями сельского мироеда, предпролетария, "типичного" дворянина, "образцового" дворянина, дворянского революционера и, наконец, наиболее выдающихся личностей, порождённых российским вариантом общеевропейской цивилизации, позволяет автору высказать свои соображения об антропологизации теории исторического процесса.
  
  5. Антропологизация теории исторического процесса. Сущность человека.
  
  Полагаю, что при ориентации исторической науки на изучение человека, необходимо определить его природу и сущность. Закономерности и повторяемость в истории людей обусловлены не только средой, но и какими-то константами их внутренних сущностных характеристик. Все люди - разные, нет двух одинаковых. И вместе с тем все люди самых разных эпох, рас, наций в чём-то очень похожи по своей сущности. Обращение к началу истории, к простейшему (примитивному) человеку в простейшем социальном организме "архаической формации" позволяет разобраться в этом.
  У человека природное, животное происхождение. Он возник в "обществе" - в среде стадных животных, которым были присущи "инстинктивный труд" (собирательство, охота), ритуальные игры, половая любовь, инстинктивная привязанность к родителям, детям, братьям и сёстрам, условно-рефлекторные прототрадиции взаимоотношений внутри своего стада. Ранний опыт социального бытия и его законы человек и тогда, и теперь усваивает сперва подражательно, непроизвольно и некритически. И лишь позже, после пробуждения в нём личностного начала, он подвергает социальные стандарты индивидуальной оценке и цензуре. В этой оценке опыта общественного бытия, быть может, и кроется ключ к пониманию и его собственной эволюции. В дальнейшем разум позволит человеку критически переработать и сформулировать своё собственное отношение к социальным стандартам общественного и индивидуального поведения. Общественный труд - производящая материальные и духовные ценности деятельность в составе коллектива, а также в одиночку, где общественный характер труда присутствует в "снятой" форме, вызвал качественные изменения высшей нервной деятельности наших пращуров, отразившиеся на биологической (генетической) эволюции её анатомических источников - головном мозге и всей центральной нервной системе. В этом смысле труд действительно создал человека и человеческое общество из их биологических "заготовок". Таким образом, генетически - по своей природе человек - существо общественное, трудящееся и разумное, волевое. Он способен произвольно изменить свою судьбу и если её мелодия попадёт в резонанс с хором истории его народа, стать в ней более или менее заметным припевом. Но он же всегда и несёт ответственность за своё авторство и не только лично при жизни, но и за её пределами - своей памятью.
  
  Важнейшее сущностное свойство человека - способность познания окружающего мира и самого себя, как его частицы. История человеческого познания начиналась с постепенно усложняющихся феноменов памяти, с порождённого общественным трудом стихийного и прагматического рационального мышления, отражающего объективные причинно-следственные связи явлений окружающего мира, с усвоения в той или иной символической форме в процессе труда объективных свойств природных вещей и объективных связей жизненных процессов. С самого возникновения общества логика человеческого сознания отражала объективную логику природы. Без этого люди не могли бы успешно трудиться и приспособиться к суровым и бескомпромиссным требованиям окружающей среды. Однако первоначально круг рационально осознаваемого был ограничен сферой средств и продуктов труда, процессом материального производства. Для обобщения всего остального космически огромного и таинственного мира человек использовал второе, унаследованное от природы духовное средство - возникшее из памяти воображение, обобщавшее весь окружающий мир с помощью образов. Яркой иллюстрацией таких обобщений является архаика народных пословиц ("Не плюй в колодец - пригодится воды напиться"). Обобщение с помощью воображения упорядочивало картину мира мистически - в мифе. Однако такое мифическое упорядочивание использовало и причинно-следственные связи работавшего параллельно рационального разума. Два средства и способа познания - рационально-логический и художественно-образный (с помощью воображения, фантазии) существуют и взаимодействуют на протяжении всей истории человечества вплоть до наших дней. С прогрессом общества значение рационально-логического, а затем и научного познания неуклонно возрастало.
  
  Чтобы жить, человеку необходимо не только есть, пить, одеваться, иметь жилище - производить материальные условия жизни. "Любовь и голод правят миром". Без плотской любви существование общества было бы невозможно. Человек существо любящее. Но свойство любви оказывается решающим условием не только продолжения рода. И дело не только в том, что с плотской любовью связана любовь матери к детям и привязанность детей к родителям, братьям и сёстрам. А без этого было бы невозможно существование семьи - молекулярной ячейки всякого. Иисус Христос в качестве высочайшей истины человеческой жизни провозгласил, что все люди - братья, а значит - одна семья. Отсюда необходимость возлюбить ближнего как самого себя. И выдающийся немецкий философ, создатель глубокого учения о нравственности атеист Л. Фейербах тоже считал такую любовь необходимым условием жизни общества.
  Здесь мы, пожалуй, выходим на центральный вопрос философии - о смысле жизни. Истину его заслоняет сама жизнь. Ещё в середине XIX века в "Севастопольских" рассказах главную болезнь своего века Л. Толстой увидел в тщеславии. Но для А. Камю тщеславие является болезнью ХХ века. Не сразу поймёшь, почему именно тщеславие? Ведь столько других болезней! И всё же, кажется, правы оба художника. Именно тщеславие застит обычно смысл жизни. Мы, особенно интеллигентные люди, изумлённые поразительными достижениями науки, техники, искусства, склонны самое главное в жизни усматривать в таких высших взлётах человеческого гения. Забывая при этом, что все такие взлёты важны не сами по себе, не как цель, а как средство, чтобы обеспечить людям возможность жить благополучно и счастливо - любить друг друга, создавать хорошие семьи, радоваться счастью детей, которые в братских взаимоотношениях внутри семьи будут видеть образец взаимоотношений общечеловеческих. Именно так понимал смысл жизни великий учёный, мечтавший о братстве всего человечества, К. Маркс, когда, вопреки своей утопии, писал в "Учредительном манифесте" и "Общем уставе Интернационала" о грядущем обществе, основанном на простых и естественных законах истины и справедливости, как в личностных, так и в международных отношениях.
  
  Красота большого искусства вырастает из человеческого идеала. В сущности, так же - в простых и естественных человеческих взаимоотношениях, видели идеал и смысл жизни и великие художники-мудрецы. Любимый сюжет всей христианской живописи - мадонна с младенцем. Это соответствует и высшему народному идеалу красоты:
  
  "Нiчого кращого немає,
  як тая матi молодая
  З своїм дитяточком малим"
  (Т. Шевченко)
  
  И вовсе не случайно, мечтая о грядущем, великий народный поэт Украины выходил на те же идеалы, в сущности, что и создатель Интернационала:
  
  "А буде син i буде мати,
  I будуть люди на землi".
  
  В такой человечности - смысл жизни.
  
  В наши дни стало модным вспоминать Нагорную проповедь Христа, особенно её начало - о нищих духом. Это естественно - слишком много не то просто несчастных, не то дураков. Но, пожалуй, на протяжении всей истории христианства оставалось в тени заключение этой проповеди: "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". Это заключение - неотторжимая часть "концепции" Христа о самосовершенствовании человека. Сущность последнего коренится в рефлекторной животности, но завершается в божественном совершенстве, автором которой произвольно и по своему разумению становится сам человек. Это подтверждается жизнью многих замечательных людей нашей истории. Некоторых из них считали святыми, некоторых - революционерами, некоторых - чудаками, а некоторых - просто хорошими людьми. Как гласит народная пословица: "Свет не без добрых людей".
  
  Сущность человека дуальна. Она рождается из диалектической игры противоположных и по природе, и по своей сущности, но генетически связанных друг с другом начал. Биологически она задана геномом, и без соответствующей человеческой общественной среды сама по себе никогда бы не сотворила бы человека. Её социальная компонента порождена совокупностью общественных отношений, оплетающих личность снаружи и изнутри. Но кажется именно геном несёт в себе информацию о тех индивидуальных качествах человека - воле и разуме, которые определяют в пору личностной зрелости неповторимо самобытный характер той избирательности, с которой человек будет воспринимать и реагировать на общественные императивы и стандарты. Без учёта такой "избирательности", думается, определение Марксом в тезисах о Фейербахе сущности человека только как совокупности общественных отношений односторонне.
  
  Рассуждая о человеческой сущности, нельзя не заметить таких её необходимых характеристик, как:
  
  1) субъективная произвольность или иначе - способность к свободному выбору;
  
  2) степень интеллектуальной одарённости ("умность");
  
  3) особенности интеллектуальной конституции (доминирующий тип мышления - рационально-логический или художественно-образный).
  
  Они превращают человека из пассивной игрушки социальных и природных стихий в автора собственной судьбы, способного дополнять личными трудовыми усилиями и недоданное Природой, и даже компенсировать общественные несовершенства.
  Зачатками способности к произвольности в формировании собственной судьбы наделены без исключения все люди. Но из состояния потенциальной тенденции в актуальную биографическую действительность её превращает только сам человек своими внутренними стараниями, энергией и усилиями. Далеко не все люди обнаруживают желание и находят в себе силы для такого произвольного судьботворчества. Многих оно пугает необходимостью разрушать устоявшиеся стереотипы поведения и мышления, расставаться с привычками, признаваться в собственном несовершенстве. Это не только хлопотно и энергоёмко. Не только обидно, больно для самолюбия и беспокойно. Такая жизненная позиция требует непрестанного внутреннего духовного самостроительства: усовершенствования собственной картины мира, беспощадного критического реформирования мировоззрения, морального кодекса, а главное - ответственности перед самим собой за результаты такой деятельности. Как показывает история, труднее всего человеку даётся признание самому себе: "сам виноват". Искать причины неудач и поражений вне себя легче, утешительнее и безобиднее. Поэтому те люди, которые берут на себя ответственность за собственную судьбу, не доверяя её никому, заслуживают титула "необыкновенных".
  В двойственной (тройственной - Н.М.) сущности человека биологическое начало более стабильно, социальное - значительно динамичнее. Но самым непостоянным, капризным и энергичным изначальным антропологическим импульсом является субъективная произвольность. Генотип, как известно, тоже может изменяться, и всё же именно он ставит пределы возможностям социального начала. Зато субъективная произвольность, вооружённая интеллектом, особенно не закрепощенная в пору детства способна до основания разрушить все представления о возможностях человека и посеять иллюзию его Богоравности.
  
  Уяснение сущности человека помогает разобраться и в его личности. Можно сказать, что личность - это человек, использующий дар субъективной произвольности в строительстве собственной судьбы. Имеется в виду, что таким образом он вносит и в свою жизнь, и в историю нечто своё, неповторимое, авторское. В трудах Маркса и Энгельса разговор идёт главным образом об истории общества. Там нет истории человека - личности. Загадочные узоры персональных судеб конкретных буржуев, рабочих, крестьян, похоже, их либо вовсе не интересовали, либо (в их сознании) без остатка растворялись в слоистых общественных структурах. Очевидно, они исходили из выраженного в упомянутых тезисах о Фейербахе представления об абсолютной детерминированности человека совокупностью общественных отношений. Упуская из виду значение его биосоциальных задатков и свободы воли. Без учёта закономерностей развития личности и личностной структуры общества невозможно дать исчерпывающее объяснение ни закономерностям, ни случайностям истории. Последние (особенно!) оказываются, в конце концов, вполне закономерным творчеством людей, воплощающих дар свободы воли и питающего её разума.
  
  6. Структура личности с точки зрения историка.
  
  Разные мыслители издавна описывали судьбы людей (как правило, выдающихся), пытаясь как-то объяснить причудливые виражи их биографий - увязать с внешними обстоятельствами их жизней (социальными процессами), с психическими явлениями, совершающимися внутри их героев и даже с игрой могучих природных стихий. Однако, лишённые научного метода исследования личности их, порою, оригинальные изыскания, изобиловавшие многими меткими замечаниями и наблюдениями, в целом грешили описательностью или однобокостью, схватывающей лишь некоторые, хотя, безусловно, важные детерминанты, влиявшие на траекторию личностной судьбы.
  Человека исследуют разные науки. Каждая акцентирует внимание на некоторых существенных, но актуальных только для себя гранях его личности. Поэтому модели личности в медицине, психологии, педагогике, социологии, философии очень непохожи друг на друга. Хотя у всех у них один и тот же источник и один предмет изучения.
  Историк, претендующий на раскрытие закономерностей человеческой судьбы, берёт человека целиком - во всём изобилии его свойств, во всей полноте проявлений. Ведь и телесное, и психическое здоровье, и место человека в обществе со всеми соответствующими атрибутами, и то, как его учили и воспитывали в детстве, и особенности духовного мира, диктующего персональное отношение к жизни и к окружающим - всё это формирует неповторимый узор его личной истории.
  Наука об истории личности системно исследует противоречивые обстоятельства человеческой жизни. Она отличается от биографии тем, что складывает факты личностной истории в определённой последовательности, отличающейся от простой последовательности событий человеческой жизни. В основе такой систематизации - модель личности. Структура её компонентов отражает системное взаимодействие всех её сущностных характеристик и свойств. Научный анализ человеческой судьбы разрушает иллюзию случайности её траектории. Он являет очищенному от обломков провиденциализма исследовательскому умозрению неумолимую закономерность судьбы конкретного человека во всём её беспощадном и бесповоротном авторстве. Научная история лишает своего героя возможности списать огрехи личной судьбы на трагическую игру всецело властвующих над ним непреоборимых и случайных сил Природы и Общества. Она говорит человеку: "ты сам сделал свою жизнь такой и не ищи оправданий".
  
  Автор предлагает собственную модель структуры личности, соединяющую в себе, в той или иной мере, многогранный опыт полидисциплинарного, межпредметного изучения человека. Она уже прошла "стендовые испытания" и "обкатку" на полигоне исследования личностей дворянских революционеров, "образцовых" дворян и крестьян-общинников рубежа XVIII - XIX веков.
  
  Исследование природы человека обнаруживает диалектику личности в противоречивом единстве её биологического и социального начал. Со стороны природы человеческое поведение подчиняется законам безусловных рефлексов и не противоречит правилам работы первой сигнальной системы. Его жизнь и судьба всецело повинуются биологическим ритмам Вселенной, и пульсирует в унисон движениям планет и звёзд, колебаниям земной коры и климата, температуры воздуха, воды, движениям облаков.... История рода человеческого - вся стихийная мудрость тысячелетий приспособления к капризам окружающей природной среды ради биологического выживания зашифрована в персональном генном коде. В нём опыт борьбы с голодом и холодом, болезнями и засухами, память о химическом составе питательных рационов и страхе стихийных бедствий.
  
  Со стороны общества человек обусловлен специальным воспитанием, передающим ему от непосредственного окружения нормы и правила коллективного поведения - своеобразная эманация порождённых ещё в среде высокоорганизованных стадных животных условных коммунальных рефлексов.
  
  А) Способности.
  
  Новорожденный человеческий младенец несёт в себе первичный потенциал СПОСОБНОСТЕЙ. У его истоков - генетически запрограммированная скорость и продолжительность элементарных двигательных реакций на простейшие изменения окружающей естественной и социальной среды. Впоследствии сюда добавятся сформированные на этой основе:
  • примитивные манипуляционные навыки, становящиеся предпосылками овладения некоторыми видами деятельности,
  • различные виды памяти,
  • предрасположенность к оперированию теми или иными знаковыми системами,
  • гибкость (вариативности) мыслительной деятельности....
  Примитивные поведенческие реакции, подкрепляемые или подавляемые окружающими малыша взрослыми, впоследствии превратятся в черты характера, среди которых наиболее существенной станет целеустремлённость или рефлекс преодоления препятствий или, ещё иначе, воля. В дальнейшем персональные способности, как набор предрасположенностей к занятиям той или иной деятельностью, испытают нарастающее влияние ближайшего общественного окружения в виде поведенческих привычек, сигнальных ритуалов, языковой культуры понимания и выражения информации и умственных стереотипов. В конце концов, весь этот стихийный синтез наследственных задатков, раннего инстинктивного воспитания и позднего специального обучения выкристаллизуется в итоговых формах:
  1) интегральной способности духовного мира личности (картины мира и метода мышления - мировоззрения) познавать мир;
  2) осмысленного выбора профессии (дела всей своей жизни),
  3) бессознательного убеждения "это я смогу и сумею, а это - и не смогу, и не хочу учиться мочь", стоящего у истоков выбора направленности поступков и поведения.
  
  Б) Социальный статус.
  
  Помимо способностей или задатков буквально с первых вздохов на судьбу человека влияет его СОЦИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. Сперва в виде ОБЩЕСТВЕННОГО СТАТУСА ЕГО РОДИТЕЛЕЙ. Со временем ему дано при желании изменить его, овладев новой социальной ролью.
  
  По мере развития биографической драмы, место в структуре общества родителей субъекта, а затем и его самого, определяющее его социальные права и обязанности, всё больше будет влиять на диапазон возможностей при выборе векторов поступков и намерений. Чем непреодолимее будут грани и перегородки между различными общественными группами и слоями - сословиями, классами, кланами, семействами, цехами и прочими гильдиями, тем уже будет диапазон возможностей в реализации личностью своего изначально бесконечного потенциала.
  
  Всякий человек рождён универсалом и нет такой человеческой деятельности, которой он бы не смог овладеть, если бы ЗАХОТЕЛ. То есть, если бы осмысленно поставил перед собой конкретную цель и ВОЛЕВЫМ ОБРАЗОМ приложил к её достижению ВСЕ СВОИ ДУХОВНЫЕ И ФИЗИЧЕСКИЕ СИЛЫ. Или, если бы его НАУЧИЛИ, то есть обеспечили развивающуюся личность таким педагогическим сопровождением, при котором содержащиеся в эмбриональном состоянии из-за историко-культурной ограниченности окружающей социальной среды потенции её психики получили бы внешнюю поддержку и поощрение. Преодоление косных мыслительных стереотипов, информационная и моральная поддержка со стороны опытных в избранном деле людей и волевое внутреннее усилие, формирующее феномен ВЕРЫ В СЕБЯ: "Я СМОГУ, Я СДЕЛАЮ ЭТО" - не только залог развития личности, но и главная предпосылка прогресса общества, к которому она принадлежит.
  
  Наличие сторонней поддержки в момент выбора человеком направления собственного дерзания, поддержки добросовестной, доброжелательной и профессионально компетентной. Благосклонно неосудительное, а напротив - поощрительное и вдохновляющее отношение окружающих людей. Преодолимость ограничений, налагаемых на совершающего усилия человека принадлежностью к более или менее замкнутой части общества - преодолимость ограниченности социальной роли или семейного (родительского) общественного статуса - необходимые условия успеха новаторской деятельности человека. И в этом тоже проявляется зависимость судьбы человека от общества, в котором он живёт.
  
  В запутанной игре индивидуальных способностей и социального статуса личности диапазон и высота реализации первых во многом зависит от причуд второго. И наоборот, судьба социальной группы в конечном итоге зависит от того, насколько способные люди составляют её "тело" и, особенно, "голову".
  
  Способности личности, несущие печать её социального происхождения и, может быть, впоследствии изменённого общественного статуса, а также выработанный при помощи ближайшего социального окружения инстинкт преодоления препятствий (воля) - составляют её корневое структурообразующее начало. Из него вырастает ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (вернее иерархия деятельностей) - третий компонент структуры личности.
  
  В) Иерархия деятельностей.
  
  ИЕРАРХИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЕЙ - характеристика личности, необходимая для понимания и её роли в базисных общественных процессах, и основы её собственного существования. Она мотивирована непосредственно человеческими потребностями и интересами и при правильном прочтении даёт представление об их строении и логике взаимодействия. Пользуясь лексикой авторов исторического материализма, три названные компонента структуры личности - СПОСОБНОСТИ, СОЦИАЛЬНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ / СТАТУС и ИЕРАРХИЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЕЙ - можно условно назвать базисом личности.
  
  Г) Картина мира.
  
  В таком случае самое интересное для новых подходов в историографии начинается с надстройки личности. Главное в ней А.Я. Гуревич склонен видеть в КАРТИНЕ МИРА, заложенной в сознание человека всей культурой его эпохи. Объясняя своё понимание феномена картины мира, исследователь перечисляет поисковые вопросы, которые помогут проникнуть в ментальность изучаемого человека. Диапазон их широк: от - как исторический человек относился к труду, собственности, богатству, бедности, как понимал и объяснял пространство, время - до социальных фобий и массовых психозов. Плодотворность такого направления исследований не вызывает сомнений и это блестяще подтверждено А.Я. Гуревичем в его работах. Но вопросы, на которые он отвечает, реставрируя картину мира средневековых людей, скорее эмпирия исследования, а не методология. В сумме своей взятые ответы на них рисуют ткань сознания исторического человека, повествуя, каким оно было, но не объясняя почему оно было таким. Поэтому, с методологической точки зрения, следовало бы, во-первых, разобраться, что такое "картина мира" и каковы её составляющие, а, во-вторых, уяснить её место в модели личности и связи с иными струкутрными компонентами.
  
  Мне представляется, что, изучая картину мира человека, следует различать две её стороны: КРУГ ЗНАНИЙ (мера, объём, глубина и разносторонность информированности) и органически увязанное с ним МИРОВОЗЗРЕНИЕ (качество мышления, метод понимания, способ интерпретации известной информации). Изучение круга знаний - задача, главным образом, описательная. Для её выполнения требуются достаточные исторические источники и корректная классификация их данных по ясно сформулированным отраслям и категориям информации (интегральные категории предельной степени обобщения - Бог, Природа, Красота, Материя, Разум..., взгляды на природу, общество, представления о пространстве, времени и т.д.).
  
  Гораздо труднее разобраться в мировоззрении. А это главное, поскольку оно освещает, направляет и даже подчас воодушевляет деятельность человека. Известная в нашей литературе классификация философских теорий (материализм, идеализм, агностицизм, позитивизм, экзистенциализм и т.д.) в этом случае непригодна, так как речь идёт не о теориях мыслителей, а о бытийной ориентации человека на протяжении всей его истории, о сфере общественной деятельности, в которой чувство и мысль могут быть едины с деятельностью, практикой. Имеется в виду духовный мир не только теоретиков-философов, но и огромной массы "профанов" в области мировоззренческого словоблудия - тех, у кого мысль непосредственно связана с делом и мотивирует, а не замещает его. Кроме того, речь идёт не о декларативной форме мировоззрения - не о том, что человек говорит о своём мышлении, пытаясь представить его мнению окружающих, а о его действительной, практической ипостаси - о том мышлении, которым он руководствуется в своей повседневной практической деятельности.
  Изначально и доныне жизнь человека определяется тремя решающими факторами: природой, окружающими людьми (обществом) и трудом этого человека, совершающимся в кооперации с трудом других людей. Труд позволял приспособиться и к природе, и к обществу, вписаться и ужиться в них. Понимание человеком природы и людских взаимоотношений всегда было главным в его бытийной ориентации. Поэтому главные мировоззренческие вопросы всех времён: "Что есть истина?" и "Что есть справедливость?" А точнее: "Что есть истина природы?" И "что есть истина человеческих взаимоотношений?" Причём, человеческие взаимоотношения бесконечно разнообразны и поскольку труд создаёт основы жизни и взаимоотношений человека с людьми и природой, отношение к труду (буду я трудиться сам или присваивать с помощью насилия и обмана труд другого человека? Буду я в одиночку потреблять плоды своего труда или делиться ими с другими людьми? И если буду делиться, то в каких пропорциях и как часто?) - самый фундаментальный вопрос справедливости.
  
  Мировоззренческие усилия человека изначально и были устремлены в этих трёх направленнях:
  
  1) понимание окружающей природы;
  2) понимание человеческих взаимоотношений;
  3) отношение к труду.
  
  Этот третий аспект мировоозрения в связи с первыми двумя и выводил человека в главную сферу его деятельности.
  
  Как в прошлом люди отвечали на эти главные мировоззренческие вопросы? Западные этнологи, ссылаясь главным образом на религиозность народных масс, склонны все народные культуры считать иррациональными. На самом деле ответ не так однозначен. В этом помогает разобраться "мировоззренческий багаж" архаической формации и то, что известно уже о палеопсихологии. Как было уже отмечено, с самого возникновения человеческого общества люди познавали окружающее и упорядочивали свои знания в интегральную форму картины мира двумя средствами: 1) с помощью разума (прагматического, рационального и логического мышления) и 2) посредством символического, эмоционально-образного (эйдетического) мышления. Исследования историка и философа Б.Ф. Поршнева, лингвиста В.И. Абаева, антрополога В.П. Алексеева позволяют установить, что основой основ общественной психологии с момента зарождения человеческого общества было смешанное чувство-сознание протопатриотизма. Эти органически цельные, естественные, неразделённые в сознании наших пращуров по принципу формирующего их субстрата "конкретный образ - абстрактный символ" психические феномены были иррациональными по своей сути. Они не подверглись ещё ни абстрагирующей, ни классифицирующей деятельности логического мышления, не встали в строй рядом с другими понятиями и категориями. Они были следствием наглядной очевидности, практической убеждённости (веры) во всемогуществе сил природы и ощущения себя её частицей. Но эта иррациональная вера подтверждалась и здравым смыслом, поскольку окружающая природа была органически едина с родовой общиной и племенем. Это была и универсальная колыбель-могила, взращивавшая и упокаивавшая её обитателей. И знакомая среда обитания, безопасная и освоенная, носившая на себе следы повседневного пребывания в ней одних и тех же людей - поколение за поколением. И сфера приложения рационально направленного труда, который обеспечивал жизнь. Мышление человека рыночной эпохи, обозначая отношение первобытных людей к непосредственной земной среде своего обитания ("родина"), не обошлось бы без термина "собственность". И было бы не право, поскольку родная земля со всем, что на ней произрастало и обитало была такой же собственностью живущего на ней первобытного человека, как и он сам, в свою очередь, пребывал в её полном и неограниченном распоряжении. Тут не разобрать кто кем владел, кто от кого зависел и кто кем распоряжался. Обязательства и взаимозависимость были обоюдными и нерасчленёнными.
  
  Внутрисемейная этика патриархального крестьянина также была иррациональной. Власть отца была от Бога. И дети - от Бога. Но необходимость любить своих детей, а детям чтить своих родителей подтверждалась и здравым смыслом, питавшимся из опыта жизни семьи.
  
  В таких случаях здравый смысл только служил иррациональной вере. Но вся так называемая трудовая правда (справедливость межсемейных взаимоотношений внутри общины) была по происхождению и содержанию рационально-логичной, так как вырастала из конкретного, ощущаемого, измеряемого трудового опыта совместной жизни, материальные результаты которого сопоставляемы и очевидны. В основе трудовой правды древнейших земледельцев, скотоводов и промысловиков лежало естественное и очевидное убеждение в том, что труд - главное условие бытия. И плодами его в первую очередь должны пользоваться те, от кого зависит его продолжение - дети и их матери. Отсюда бессознательная и великодушная готовность каждого мужчины при распределении и потреблении плодов своего труда не только в первую очередь обеспечивать потребности жены и детей, но и жертвовать для них всем на свете вплоть до собственной жизни. Отсюда и уважение к любой созданной трудом соотечественника собственности - своей и чужой, и к её автору - труженику. Сюда - в естественное уважение соседа (без которого не проживёшь) уходят корни позитивного отношения к нему - добрососедства, а также его производных - совестливости, доброты, щедрости, правдивости, справедливости и, в идеале, братских взаимоотношений не только с кровными братьями. Из всего этого вытекало глубокое уважение к силе и мудрости "мира" - соседской общины, стремление к сплочению с соседями, кооперации усилий в труде и в защите мирной жизни в дни войны и стихийных бедствий ради обеспечения интересов всех живущих на "этой" земле.
  Такая генетически стихийная и, вместе с тем, по своим итогам глубоко разумная правда направляла и воодушевляла всю трудовую деятельность и быт крестьянства. Т. Шевченко не случайно посвятил ей самые высокие слова. Вера в неё как в "Божью правду" составляла энергию созидания всей производственно-утилитарной культуры общины.
  В недрах сельской общины были выработаны зачатки тех общечеловеческих ценностей, которые составляют главный лозунг жизни современного цивилизованного общества. Впервые мы встречаемся с письменными следами такой правды в документах кумранской общины, примерно за две сотни лет до возникновения христианства. Но это не значит, что подобный феномен не существовал значительно раньше. С тех пор - за две с лишним тысячи лет - человечество не прибавило ни единой положительной чёрточки к нормам нравственности патриархального крестьянина.
  
  Производственно-утилитарная деятельность была школой логического, опытно-индуктивного мышления. Однако помимо культуры труда и связанного с ним быта у людей изначально существовала выросшая из инстинктивных игр животных предков празднично-эстетическая культура. Значение её в жизни человека и общества в сущности не учтено концепцией исторического материализма. Несмотря на несомненную эстетичность Маркса и Энгельса и их интереснейшие мысли по некоторым вопросам теории эстетики. Тайну праздничной культуры (тесно связанную с тайной красоты в искусстве) сравнительно недавно впервые объяснил замечательный русский учёный М.М. Бахтин.
  
  Народный праздник первоначально имел мировоззренческий смысл. Он всегда был связан с переломными, решающими моментами жизни человека и общества (свадьба, рождение ребёнка, первый выезд крестьян в поле после зимы, первые всходы, завершение сбора урожая, Рождество, Новый год, проводы Зимы и приход Весны...). В нашем селе конца эпохи феодализма было около сотни праздников в году, некоторые по нескольку дней. Это было особое время, когда крестьянин, в обычные дни поглощённый с утра до вечера изнурительным трудом, откладывал все дела, оглядывался вокруг и задумывался об их смысле и цели и о прочих тайнах бытия.
  До начала эпохи Просвещения господствующей формой общественного сознания была религия. Она стремилась мировоззренчески обощить всю картину мира. Поэтому издревле народные праздники напитывались религиозной символикой и включали в себя сначала примитивные шаманские ритуалы, а позже - сложные сценарии церковных спектаклей. Но вот что примечательно. Христианство по своему происхождению было религией униженных и оскорблённых. Исходя из греховности плоти, оно проповедовало страх Божий в ожидании Страшного Суда, как высшую премудрость. Это психотравмирующее и психиатрическое по своей медицинской сути вероучение было несовместимо с радостями жизни: "Смех бо расслабляет душу". Оно отражало безрадостное и безнадёжное на земле бытие рабов, утешением которому были не праздничный смех, а "слёзы - дар Божий" ("Изборник 1076 г."). Однако жизнелюбие и жизнерадостность простолюдинов были неискоренимы. Люди хотели быть счастливыми и радоваться на этом свете. Здоровый образ жизни, основанный на дружном труде всей семьи, поддержанной соседями и, в свою очередь, всегда готовой прийти к ним на помощь по первому зову, периодическое чередование эффективного труда с периодами вдохновенного весёлого отдыха рождали ощущения предсказуемости будущего, веру в собственные силы. Опираясь на мудрость традиции, связывавшей их с опытом и памятью предков и авторитет общины, люди не теряли надежду на успех своей добросовестной деятельности. Всё это было источником неиссякаемого оптимизма, потушить который в нормальных условиях мирного быта церковь не могла. Поэтому поначалу драматические христианские мифы, посеянные в сознании наших предков поповской пропагандой, приживались очень плохо. Несмотря на всемерные усилия государственной власти посеять страх Божий в анархических душах дремучих подданных. Взятые из чуждого рабовладельческого мира, сказки о Христе и его апостолах были непонятны - не вызывали эмоционального резонанса в душах свободных от ига государственности язычников. В них не совпадали ни векторы надежды, ни целевые ориентиры поисков смысла жизни, ни героические идеалы личного поведения. Одни благоговели перед эпическим прошлым с его преданиями о "золотом веке", населённом знакомыми с детства простодушными богами, богоравными героями и предками-родоначальниками, жившими в сказочном мире, не знавшем непреодолимой границы между Небом и Землёй, Миром Живых и Миром Мёртвых. Другие с надеждой смотрели в невероятно далёкое загробное будущее, где свершится Суд Божий, до которого и без которого человек обречён на страдания и муки.
  
  Христианство не выдерживало конкуренции с язычеством пока легкомысленные славяне не испытали ужасы татарского и государственного порабощения. Но и тогда память о дохристианском прошлом жила в жизнерадостных ритуалах уцелевших языческих праздников, которые церковь так и не смогла вытравить из нашей жизни.
  
  Уцелевший языческий оптимизм обогатил многие христианские ритуалы и легенды, сообщив некоторым церковным праздникам светлый и радостный характер. Особенно поучительна судьба языческого карнавала Масленицы. Это была плотски весёлая, красочная правдоподобная утопия, ощутимо воплощавшая идеалы изобилия, свободы, равенства, братства, шутейной вседозволенности и красоты. В течение многих столетий православная церковь так и не признала языческую Масленицу, но и искоренить её не смогла.
  
  Все праздники - и печально трагические, и радостные были органически связаны с красотой искусства. И религия, и искусство питаются человеческими идеалами. Красота, как и народный праздник, всегда имеет мировоззренческий характер. Она парадоксальна: все знают, что красота искусства всегда выдуманна, но все верят, что это правда - правда жизни! Красота всегда бесполезна и неутилитарна (от неё нет никакого проку, никакой материальной выгоды), но имено поэтому она всегда пленяет. Без неё, оказывается, по-человечески и жить невозможно. Будучи правдой вымысла, красота всегда вырастала из человеческого идеала, уходившего своими корнями в мыслительную процедуру его сравнения с несовершенством жизни. Переживание непреодолимой дистанции между ними и желание самоусовершенствования рождало катарсис - очищение, просветление и возвышение души красотой и правдой идеала. Тайна красоты (переживание правды идеала) обладает удивительным свойством духовно сплачивать самых разных людей, затрагивая какие-то одинаковые едва ли не у всех людей струны души. Струны, откликающиеся на правду, справедливость, доброту и даже на высшую духовность самопожертвования.
  
  Существенно важно то, что народная праздничная культура была не только глубоко связана с культурой труда - её рациональной по своему происхождению правдой и трезвой обыденной человечностью. Реальностью праздничных утопий и их красотой народная культура развивала эту обыденную человечность до идеалов свободы, равенства и братства.
  
  Можно сказать, что праздничная культура была школой и религиозного сознания. Но, вместе с тем, и праздники труда, и в ещё большей степени весёлые карнавалы самим своим существом выходили за рамки религии. Ведь труд с точки зрения христианства - наказание за грехи. Христианство не знает улыбающихся святых. Магометанство вообще отрицает художественные образы изобразительного искусства. Это обстоятельство помогает разобраться в особенностях мировоззрения человека - его религиозное и эстетическое сознание, будучи порождениями образного мышления и эмоций, могут переплетаться, но в мировоозрении личности каждое из них выполняет свои специфические функции.
  
  Вместе с тем, если главная мировоззренческая функция порождаемого трудом и проверяемого опытом рационально-логического мышления - оценка действительности (хотя в связи с оценкой действительности оно может участвовать и в создании идеалов), то главная функция образного мышления с его воображением и мечтой - создание идеалов ( хотя в свете этих идеалов оно может сказываться и на оценке действительности). "Серьёзное" образное мышление на определённом этапе общественного развития создало образ всеведающего и всемогущего Бога - источника истины и справедливости, судии, оценивающего с этой точки зрения действительность и выносящего ей приговор. Так параллельно с оценкой действительности решалась проблема общественных и личных идеалов. Главная же функция мечты эстетического сознания в мировоззрении человека - создание эстетического идеала личности, с попутной оценкой действительности на фоне этого идеала и в связи с ним. Иллюстрация тому - классическая литература и высокое искусство.
  
  В отличие от "трезвого" рационально-логического мышления образно-художественное насыщено зарядом чувств. Это усиливает веру в Бога, в красоту, которая может преобразовать мир. Опытное рациональное убеждение патриархального крестьянина в безусловной необходимости общинной правды преобразуется религиозным сознанием в веру, будто "Бог правду любит" и в "Божью правду" с присущими ей совестливостью и добротой. На этом пути в соответствии с логикой религиозного и эстетического сознания религия и правда красоты искусства порождают в мировоззрениии личности высшую духовность, поднимающую человека над нормой "не делай другому, чего себе не желаешь" - к христианской или фейербахианской любви к ближнему, доходящей до самопожертвования.
  
  Убеждения - следствие доверия человека к своему сенсорному, порождённому материальной деятельностью, опыту. Они и отчасти родственная им вера непосредственно детерминируют всю нашу деятельность. Правда жизни, правда идеала и красоты, порождая веру и убеждения, направляют и вдохновляют деятельность личности, становятся энергией движения её культуры.
  
  Заключая всё сказанное о картине мира человека, можно так определить её структуру и, соответственно, направления исследования:
  
  I. Круг знаний (объём, степень информированности) человека о природе, обществе и о себе самом.
  
  II. Средства познания (методы мышления) природы, общества и себя самого:
  A. Порождённый прагматическим опытом личной деятельности здравый смысл.
  B. Рационально-логическое мышление современной науки.
  C. Образно-художественное мышление.
  D. Исповедуемое человеком религиозное вероучение и сила его веры (степень религиозности).
  
  III. Комплексная оценка окружающей человека действительности с использованием всех вышеперечисленных средств познания.
  
  IV. Личностные и общественные идеалы.
  
  V. Убеждения.
  
  д) Самосознание.
  
  Мировоззрение и вся картина мира освещают и мотивируют разнообразную ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ человека. Однако на пути этой деятельности стоит сам человек со своим эгоизмом или альтруизмом. Поэтому следующий компонент структуры личности - её САМОСОЗНАНИЕ - осознание человеком своего места в Природе и в Обществе. Самосознание личности вырастает из её картины мира. Но если индивидуальная картина мира во многом подобна картине мира той общности, к которой принадлежит человек, то его самосознание глубоко оригинально и неповторимо. С сознания своего "Я" начинается и бытие человека для самого себя, и его общественное инобытие. Одним словом, мы не встретим следы самосознания на ранних страницах человеческой биографии, но именно с него начинается личностная история.
  
  На Руси следы личности прослеживаются со времён христианизации. Их возникновение было спровоцировано проповедью самосовершенствования человека. В атмосфере языческого самодовольства "кыяне" и "новгородцы" услышали, что человек по природе своей грешен и, что гордыня, самодовольство - самый тяжкий из грехов, требующий покаяния. Это, с воодушевлением неофита, было воспринято Феодосием Печерским, но, кажется, совсем ещё не дошло, например, до Владимира Мономаха, судя по "Поучению". Самодовольство-гордыня вовсе не случайно оказались в числе самых тяжких грехов христианства. Покаяние, самокритичность - диалектическая пружина саморазвития личности. Об этом свидетельствуют биографии наиболее выдающихся людей нашей истории.
  
  Весьма поучительна в этом отношении эволюция личности В.Г. Белинского. В нём сочетались способности выдающегося мыслителя с необычайной эстетической одарённостью. Немало уже написано о его поразительно быстром духовном развитии через постоянные пересмотры и даже проклятия своих прежних взглядов. "Кто в самых глубоких... убеждениях своих не предполагает ошибки со своей стороны - тот чужд истине и никогда не будет в ней", - писал критик. А вот, что думал он о своих нравственных качествах и своём духовном багаже: "Как человек, я - дрянь, о моих знаниях и содержании того, что и о чём я пишу, не стоит и говорить". "Моя главная сторона - сила чувства, и если бы моя воля хоть сколько-нибудь соответствовала чувству, я право, был бы порядочный человек. А то - дрянь.... Характеришка слабый, воля бессильная - вот что сокрушает". Это писал человек, который возглавил противоборство могущественной системе самодержавия и крепостничества в их апогее.
  С подобной же беспощадностью разбирал на страницах своего дневника "по косточкам" своё нутро и другой гигант мысли, остроумный и тонко чувствующий красоту А.И. Герцен. Замечательным памятником такого же беззаветного критического самоотрицания являются дневники Л.Н. Толстого - одного из величайших творцов современной цивилизации. В таком контексте не удивляет и признание гениального Гёте: "Не знаю преступления, которого я не мог бы совершить".
  
  е) Совесть.
  
  Биографическая эволюция личности может объясняться и без участия совести - лишь самосознанием, необходимостью приспособиться к подавляющим внешним обстоятельствам (А. Гитлер, И. Сталин, Л. Кравчук, Бен Ладен...). Но чем больше деятельность человека перечит его эгоизму, тем значительнее роль СОВЕСТИ - самого глубинного и таинственного компонента структуры личности. Для Гегеля "совесть" наряду с "добром" была основной категорией морали: "Процесс внутреннего определения добра есть совесть". Философ подчёркивал мыслительную природу добра - "оно имеется исключительно лишь в мышлении и через мышление". И "совесть знает себя как мышление". Констатируя рациональное происхождение совести, мыслитель высказывал догадку об общинном её происхождении. Совесть для него - "моральная гениальность, знающая, что внутренний голос её непосредственного знания есть голос божественный.... Это одинокое богослужение есть в то же время богослужение общины". Отвергая гегелевскую теологичность, Л. Фейербах тоже рассматривал совесть как голос общины внутри каждого индивида и даже как "выражение социализма", то есть коллективизма.
  
  У совести действительно общинное происхождение. У общинника совесть - самооценка всех своих дел и помыслов с точки зрения правды-справедливости. Она вдохновлялась его верой в эту "Божью правду": "Добрая совесть - глаз божий".
  
  Можно сказать, что совесть в структуре личности порождается мировоззрением в качестве "общественного контролёра" самосознания, представляя в нём интересы тех, в духовном единстве с которыми личность убеждена. Чем выше духовность личности, тем шире круг людей, интересы которых представляет совесть. Такое понимание функций совести позволяет оценить её роль и в развитии самой личности. Экстремальные проявления совести следует, очевидно, искать у святых и у революционеров. Поскольку всю ответственность за свои дела и помыслы берут на себя, ничего не возлагая ни на людей, ни на Господа Бога. Тем интереснее свидетельство одного из наиболее выдающихся революционеров - К. Маркса. Он писал, что идеи, овладевающие нашей мыслью, "подчиняют себе наши убеждения... к которым разум приковывает нашу совесть. Это узы, из которых нельзя вырваться, не разорвав собственного сердца". "Лучше хочу, чтобы сердце моё разорвалось в куски, - вторит ему Белинский, - нежели блаженствовать ложью".
  
  ж) Потребности.
  
  Жизнь человека состоит из деятельности, удовлетворяющей его материальные и духовные ПОТРЕБНОСТИ. Это начальные мотивы любой человеческой активности. Они могут осознаваться человеком в качестве интересов или действовать исподволь, как подсознательные импульсы его поступков и духовных движений. Поэтому мы рассматриваем "потребности" в качестве существенного компонента структуры личности. В нём своеобразно аккумулируются все её свойства - и способности, и социальный статус, и деятельности, и картина мира, и самосознание, и совесть. Все эти компоненты личности детерминируют иерархию её интересов - существенный показатель развития личности в разных исторических условиях.
  
  Исследование иерархии интересов личности позволяет проверить корректность важнейших истин исторического материализма. Можно заметить, что социально-экономические интересы сильнее всего сплачивают людей в классы в условиях экономических трудностей. Бываю времена, когда люди вспоминают, что они выше сытости и зависимости от разных меркантильных обстоятельств. Декабристы стали "лучшими из дворян" не только из-за особенностей своего альтруистического генотипа. Не случайно то, что большинство из них жили не в своих имениях, а служили (и на полях сражений) государю и Отечеству. Отечество в таких случаях могло выйти на первый план. А совесть таких людей, как Герцен и Белинский могла поднять их высоко над интересами их родимого класса или сословия до уровня понимания интересов общенациональных.
  
  з) Воля.
  
  Осознав свои потребности в качестве интересов или только смутно ощутив их подсознательный императив, человек приступает к целесообразной деятельности или реагирует на них рефлекторными поступками. Так или иначе, его внутренняя и внешняя активность мотивирована доминирующей в данный момент потребностью и планом или стандартной моделью её удовлетворения. При этом ему приходится преодолевать препятствия как природного, так и социального характера. С этой точки зрения очень важным нам представляется такой компонент структуры личности, как ВОЛЯ. Порождаемая, аккумулируемая и направляемая разумом воля создаёт и откровения гения, и чудеса акробатики. Как результирующий компонент структуры личности, воля подводит нас непосредственно к пониманию закономерности успехов и провалов человеческой деятельности. В деятельности, реализующей внутренний потенциал личности, являющейся материальным воплощением её структуры, происходит переход внутренней (самосозидательной) работы человека во внешний план обустройства внешней среды своего обитания. В этот момент Человек выступает и как результат истории, и как её творец. Здесь же наиболее выпукло и ощутимо обнаруживается противоречивое воплощение в его личности активного и пассивного начала.
  
  7. Культурно-антропологическая концепция теории исторического процесса.
  
  Представленная структура личности является открытой в природу и общество динамической системой с прямыми и обратными связями всех своих компонентов. Они нестабильны и переменчивы. Каждый компонент этой системы может влиять на остальные и, в свою очередь, испытывать ответное влияние. Вместе с тем, предложенный порядок компонентов выражает логику их субординации. Социальное положение человека, например, изменяется вместе с эволюцией его имущественных, политических, духовных характеристик или в результате изменения положения в обществе того класса или социальной группы, к которым он принадлежит. Это подтверждается достаточно хорошо изученными процессами эволюции патриархального крестьянства в России, на Украине и в Белоруссии.
  
  Веками крестьянство упорно сопротивлялось политическому, духовному, административному и экономическому гнёту со стороны феодалов и феодального государства, добиваясь всё большей воли-свободы. Эмбрионы гражданских свобод и хозяйственно-экономической независимости, имплантированные в крестьянский быт реформами 60-х годов XIX века, не ослабили этого сопротивления, но сообщили ему новый импульс. Вместе с тем, адаптация к требованиям рыночной экономики - рост предприимчивости, инициативы, внедрение технических усовершенствований труда и достижений науки приучали проявлять всё больше воли-характера в преодолении новых препятствий в производственной деятельности и быту. Успешное приспособление к новой жизни порождало горделивые иллюзии самодостаточности и самодовольства, исподволь разрушая традиции бескорыстного соседского братства и другие коммунальные порядки сельского общинного уклада. Самые зажиточные и успешные поверили в возможность достижения индивидуального счастья без поддержки сельской коммуны и даже вопреки ей. Дуалистическая природа патриархального крестьянина - собственника и труженика - естественно приводила к "раскрестьяниванию" жителей села и формированию двух полярных социальных типов: сельского буржуа ("кулака") и сельского пролетария ("батрака").
  
  Разложение крепостничества и развитие капитализма заставляли многомиллионные массы крестьянства приспосабливаться к жизни и хозяйствованию в новых экономических условиях. Рынок с каждым годом всё больше изменял структуру и характер традиционной деятельности. И незыблемый монолит земледельческого сословия затрещал по швам. Использование в хозяйстве достижений науки и техники, частичное высвобождение из-под крепостного гнёта и даже слабые зачатки правоспособности создали простор для проявления крестьянской инициативы и предприимчивости. Жажда наживы вызвала коррозию традиционных соседских связей и нравственных устоев. Углубились социальные противоречия и внутри крестьянства, и между ним и другими классами и сословиями. Рынок пробудил и стимулировал развитие новых способностей личности, быстро превращавшихся в профессиональные навыки. Земледельцы и, особенно, их дети становились купцами, ростовщиками, промышленниками, латифундистами, пролетариями, банкирами. Так перемены в структуре и характере деятельности класса стимулировали трансформацию старых и зарождение новых способностей, расширили круг знаний (информированности) у выходцев из него. Существенное преобразование всей картины мира изменило самосознание бывших крестьян. Всё вместе - и эволюция социального статуса, и хозяйственного облика, и духовного мира - привело к новому осмыслению своих интересов, особенно экономических.
  
  Так перемены в одном из компонентов структуры личности, вызванные макросоциальными процессами, неумолимо вызывали перестройку всей её системы, доказывая, с одной стороны, истинность марксовой социологии, а, с другой - убеждая в пассивности, бессилии человека перед могуществом социальных стихий, в его несамостоятельной атомарной "элементарности" на фоне материкового социума.
  
  Если история крестьянства, казалось бы, подтверждает концепцию классического исторического материализма с его "прямой" диалектикой базисных и надстроечных процессов, то уже развитие разных типов дворянской личности, особенно после "Жалованной грамоты дворянству", не вписывается в социологическую схему классического марксизма. Парадоксальные духовные феномены не фрондёрского инакомыслия, а революционного противоречия господствующим умонастроениям "материнского класса" не имеют объяснения в рамках марксовой социологии. Они настоятельно требуют вмешательства психологии и привлечения к анализу исторических источников диалектики иного порядка.
  
  Дарованные Екатериной II дворянские вольности создали небывалые ещё в истории России возможности для развития способностей дворянской молодёжи. Особенно из аристократической верхушки. Уже к концу XVIII века наряду с фигурами типичных помещиков и бюрократов вроде фонвизиновского Скотинина или описанного В.О. Ключевским просвещённого самодура Н.Е. Струйского появляются социальные типы "образцового" дворянина (А.Т. Болотов, М.М. Щербатов, А.С. Шишков, Н.М. Карамзин...), а позднее - дворянского революционера (П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, С.И. Муравьёв-Апостол, М.С. Лунин). Эти люди не вмещаются в рамки социально-экономической формации, в которой пребывала тогда наша страна. Они выглядят в ней чужими, инородными, случайными. Конечно, можно объяснить это тем, что на формирование их духовного облика оказала решающее влияние буржуазная культура просвещённой Западной Европы. Но то же влияние в не меньшей степени испытали и другие современные им российские дворяне, однако, это не изменило их классической феодально-бюрократической сути. Объяснение духовной эволюции (явления надстроечного) части российского дворянства в сторону отрицания основ господствующего социально-экономического и политического уклада (давшего им лично привилегированное положение в обществе со всеми его прелестями и удобствами) воздействием на её сознание базисных процессов чужой - Западноевропейской цивилизации нимало не проясняет тайны феномена её оппозиционности. Ведь, к примеру, родные братья декабристов П. Пестеля и М. Орлова, воспитывавшиеся в абсолютно гомогенной социальной и даже семейной среде, устояли против соблазнов буржуазно-либеральных идеалов. Их не только устраивало крепостничество и самодержавие. Они служили им верой и правдой, при этом оставаясь любящими братьями, искренне и горячо скорбящими над трагическими "заблуждениями" своих диссидентствующих родственников.
  
  Как объяснить происхождение социально-психологической неоднородности родных братьев (Пестели, Орловы...), не говоря о дворянских революционерах, не имевших близких родственников среди ревнителей самодержавных устоев, с помощью одной лишь макро-диалектики социального базиса и надстройки? Очевидно, необходимо углубиться в диалектику иного (микро?) уровня и в недрах психологии личности поискать ответы на эти вопросы. Наверное, придётся расстаться и с высокомерной недооценкой важности духовных (надстроечных) процессов, и с иллюзией их вторичности по отношению к базисным. А заодно с нелепым стереотипом убеждённости в сеньориальной зависимости надстроечных процессов от базисных.
  В развитии личности могут сильно сказываться её индивидуальные природные способности - ум и совесть, прежде всего. В этом отношении весьма поучительна эволюция личностей А.И. Герцена, Н.П. Огарёва, В.Г. Белинского. Развитие этих трёх очень разных людей до конца 30-х годов XIX века довольно типично для всего слоя передовой студенческой дворянской молодёжи тех лет. Сначала - овладение университетской культурой рационального мышления, основанного на естественнонаучном материализме и протестантской идеологии Просвещения, близкое знакомство с буржуазным образом жизни зарубежной Европы, искренняя юношеская вера в субъективную посильность прогрессивного реформирования любимого отечества и оптимистическая готовность немедленно принять в этом святом деле самое непосредственное участие. А затем - резкое столкновение с остужающим реформаторский пыл незыблемым айсбергом самодержавно-полицейского бюрократизма и помещичьего паразитизма.
  
  Много написано об идейном кризисе Белинского времени его примирения с действительностью. Достаточно ознакомиться с перепиской Герцена и Огарёва тех лет, чтобы убедиться в том, что они тоже были очень близки к капитуляции перед самодержавно-крепостническим строем. "Проклятая действительность" калечила тогда многих хороших и чистых молодых людей. Об одном из таких - В.С. Печёрине рассказал Герцен в "Былом и думах". Ощущая себя ненужным такой России, одарённый человек эмигрировал, чтобы постричься в католические монахи. "Как сладостно Россию ненавидеть", - писал он. Выхода тогда не видел никто - ни болезненно чуткий к любой несправедливости П.Я. Чадаев, ни умнейший А.С. Пушкин с его грандиозным воображением. Энергия просвещённого ума, не находя себе применения в практике прогрессивного социального переустройства, испепеляла изнутри души честных граждан.
  
  Имеется немало попыток объяснить выход Белинского из тупика примирения логикой развития его идей (пересмотром гегелевского тезиса о разумности действительности). Но ведь выход Герцена и Огарёва из аналогичного тупика вовсе не связан с гегельянством и логикой их "смутных", по словам Герцена, идей. Выход этих людей к началу 40-х годов на новые рубежи общественной мысли был обусловлен особенностями их нравственности, высотой совести. Глядя на события современности с точки зрения интересов народа , они не могли примириться ни с крепостным рабством соотечественников, ни с самодержавным строем, находящимся как раз в апогее своего могущества. Мобилизовав все свои незаурядные интеллектуальные способности, они не прекращали напряжённой подвижнической работы в поисках выхода и (учтя опыт Запада) стали нащупывать его на путях революционной демократии. У Белинского и Огарёва это выразилось в ориентации на развитие промышленности, передовых методов земледелия, торговли, путей сообщения, одним словом, капитализма и на просвещение, которые, в конце концов, помогут народным массам осмыслить свои права и возможности, поверить в себя и возбудят волю и желание сражаться за свою свободу и процветание.
  
  Здесь мы встречаемся с интереснейшей особенностью духовности многих замечательных людей. Порождённые гуманистическим воспитанием и разумом нравственные качества - совестливость и органически связанная с нею правдивость, прямота сказываются обратным образом на развитии породившего их разума. Тайну такого перевоплощения нравственности в достинства интеллекта постиг ещё Ф. Тютчев: "Правдивость гениальности сродни и прямота пророчеству подобна". Герцен и Белинский были центральными фигурами круга необычайно одарённых людей (западников и славянофилов) не потому, что превосходили Тургенева, Анненкова, Кавелина, Боткина, Хомякова, Аксакова разрешающими способностями ума. Они лучше постигали жизнь, тоньше улавливали её истину и законы глубинных движений оттого, что относились к ней не с узко эгоистической точки зрения шкурных интересов, и не из профессорского академического тщеславия. Их исследовательско-реформаторское отношение к судьбе Отечества было мотивировано высочайше философским отождествлением своих собственных судеб и судеб своих соотечественников - всего народа, перед которым они ощущали ответственность по праву мудрейшего и образованнейшего. Такая точка зрения сложилась у них под воздействием высокой совести. Либеральные друзья были настолько честны и одарены, что во всей полноте осознавали их нравственное и интеллектуальное превосходство. "Письмо Белинского к Гоголю" - это вся моя религия", - признавался Тургенев. В результате и сложилось то направление русской общественной мысли, которое в сфере эстетики породило великую русскую литературу с её глубочайшей и правдивой оценкой русской действительности. А ведь оценка действительности - фундамент всякой общественно-политической программы.
  
  Высшие взлёты творческого интеллекта Герцена и Белинского объясняются не только умной совестью (нравственностью), но и глубоко связанным с нею тонким ощущением красоты правды и истины красоты. Эстетичность, как порождение образного мышления, не только насыщала эмоциональной энергией их поиски решений проблем бытия страны, но, очень возможно, стимулировала интуитивное творчество интеллекта, открывавшее новые истины жизни. Известно, что эстетическое чувство способствует открытиям не только в музыке, живописи или литературе, но и в математике.
  
  Этнографам хорошо известно, что феномены производственно-утилитарной сферы культуры могут быть очень похожими у самых разных народов. Но в культуре эстетической отличаются нередко даже соседние сёла одной и той же страны. Это помогает понять сравнительную роль науки и искусства в жизни современного общества. В наши дни наука стала могучей силой производства - самой основы жизни и развития общества. Научные открытия каждого учёного для него самого всегда в какой-то мере случайность. Но общее направление прогресса естественных и точных наук поддаётся прогнозированию. Интуиция учёного отнюдь не игра случайности, она исходно канализирована качеством доминирующей в обществе потребности и объёмом накопленных знаний". Если бы не было Ньютона или Эйнштейна, их открытия наверное совершили бы другие великие учёные. Иное дело открытия в сфере эстетики. Не будь Шекспира, Толстого, Шевченко, их никто не смог бы заменить. Здесь случайности гораздо сильнее влияют на развитие личности и её творчество. И это принципиально важно. Всю историю можно рассматривать как последовательность новаций, а всё "новое (идея, открытие, изобретение, этическая норма и т.д.) первоначально возникает в... мозге конкретного человека, первооткрывателя и творца".
  
  Таково в самых общих чертах соотношение закономерностей и случайностей в творчестве выдающихся общественных деятелей, учёных и художников. Но успех (общественное признание) их инициатив сильно зависит от того, примут или отвергнут их массы обычных людей. А здесь случайностей гораздо больше, чем в творчестве великих: "Мирская молва - морская волна". Речь идёт о закономерностях эволюции общественной психологии и о диалектике взаимовлияний духовных миров людей, хотя и говорящих на одном этническом языке, но, нередко, не способных понять друг друга и из-за огромной дистанции, отделяющей уровни их интеллектуального развития, разницы житейского опыта, лексики и образно-символического потенциала, в которых выражены мысли и чувства, идеи, стремления, надежды и иллюзии представителей духовной элиты и простодушных профанов.
  
  Сориентированная на изучение истории личности историософская концепция никоим образом не избавляет нас от случайностей, узлами которых связана сеть исторических событий. Но она помогает лучше понять скрытые за ними закономерности. К тому же положение историка "облегчается" тем, что, в отличие от других учёных, он обычно решает задачи с заранее известным ответом - "зная" результаты изучаемых событий. Это "облегчает" поиски объяснений.
  
  Проблема истории личности была намечена ещё у Гегеля. Современная наука (с помощью теории личности) имеет возможность, используя качественные (психологические) характеристики человека, воссоздать историю его взлётов и падений и в массовом, и в "тучном"его производстве.
  
  Предложенная структура личности проясняет, что и как следует изучать в истории человека с его картиной мира. А уяснение структуры последней позволяет понять значимость тех сторон и особенностей культуры общества, которые до сих пор недооценивались, а то и просто игнорировались историками - особенности религии, сила веры человека - в Бога или в себя самого, его идеалы, волевые характеристики....
  
  В заключение остаётся согласиться с А.Я. Гуревичем, который главную задачу исторического синтеза современной науки видит в ориентации на историю культуры. Само собою разумеется, что речь идёт о культуре в широком понимании этого слова - от культуры производственных технологий до эстетических вкусов и предпочтений. И субъектом, и продуктом развития культуры является человек с его неповторимым духовным миром. Именно личность и её душа должны быть в фокусе исторических исследований. Такой подход оправдан и в школьном преподавании с его акцентами на решение воспитательных задач.
  
  Таковы общие контуры культурно-антропологической концепции теории исторического процесса, содержащей новое направление историографических исследований - историю личности. Последняя нуждается в историософском и психологическом изучении структуры личности исторического человека, поиске закономерностей культивирования его деятельностных, характерологических (произвольных и суггестированных) и интеллектуальных характеристик.
  
  ПРИМЕЧАНИЯ И СНОСКИ.
  
   Поликарп Яковлевич до самого своего конца сохранил веру в способность отечественного государства - и старого "социалистического", и нового "незалежно-украинского" - исполнять культурную миссию по отношению к подданному ему народу. Он так и не понял, что с самого монголо-татарского нашествия в XIII веке и по сию пору отечественная государственность не могла, да и никогда не стремилась к исполнению каких-либо гуманистических культуртрегерских функций по отношению к порабощённому населению. Все просветительские потуги, когда-либо исходившие от власти, изначально и по существу были продиктованы либо интересами правящей бюрократии к повышению собственного культурного и интеллектуального потенциала, либо преследовали пропагандистские цели. В первом случае власть стремилась к собственной модернизации ради повышения эффективности угнетения населения. Во втором случае она внедряла в сознание населения патриотический миф о предназначенности государства служению интересам всего общества, всей нации, а не только правящей паразитической верхушке. Пример судьбы П.Я., всю свою жизнь стремившегося к усовершенствованию государственной науки, государственного просвещения демонстрирует успешность усилий государства в воспитании пиетета по отношению к самому себе даже у представителей мыслящей части нашего общества. (Н.П. Мирошниченко)
  
  2 Хотя бы потому, что нынешним обладателям власти вообще неведом феномен серьёзного исторического мышления. Воспитанники школы коммунизма механически сменили один миф на другой, не давая себе труда самостоятельно и критически отнестись к фактам истории своего отечества.
  
  3 А.Я. Гуревич. О кризисе современной исторической науки. - Вопросы истории, 1991, No2-3, с.24.
  
  4 А.Я. Гуревич. Указанное сочинение, с.22.
  5 Монизм - мнение о существовании у многообразных явлений мира единой первоосновы (субстанции). Противоположность М. - дуализм (признание двух независимых начал) и плюрализм (полагание множественности начал). Одной из исторических форм монизма является исторический материализм, рассматривающий все явления природы, общества и человеческого сознания как многообразные формы и воплощения развивающейся материи.
  
  6 М.А. Барг. Цивилизационный подход к истории. - Коммунист, 1991, No3, с. 33.
  
  7 А.Н. Леонтьев. Проблемы развития психики. - М., 1981, с. 272-285.
  
  8 К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. 2-е издание, т. 3, с. 3.
  
  9 Люсьен Сэв. Марксизм и теория личности. - М., 1972, с. 83.
  
  10 П.Я. Мирошниченко, Г.В. Мамула, Н.П. Мирошниченко. Очерки истории личности. Москва. ИНИОН, 25\1.1979.
  
  11 А.Я. Гуревич. Историческая антропология: проблемы социальной и культурной истории. - Вестник АН СССР, 1989, No 7, с. 73 - 74.
  12 На языке "архаической формации" - сельской общины, то есть в понимании русского, украинского и белорусского крестьянства эпохи феодализма понятия "ИСТИНА" и "СПРАВЕДЛИВОСТЬ" выражались одним словом "ПРАВДА". Потому, что в первичном значении "правда" - это то, что соответствует природе, что естественно. А справедливыми считали такие человеческие взаимоотношения, которые осознавались естественными, соответствующими природе бытия. В правде (и истине, и справедливости) видели безусловную необходимость нормальной жизни. И во внутриобщинных взаимоотношениях действительно жили по правде. "Правду похоронишь - и сам из ямы не вылезешь". "Молiтесь Боговi одному\\ Молiтесь Правдi на землi\\А бiльше на землi\\Нiкому не поклонiтесь...", - писал великий народный поэт Украины Т. Шевченко, наблюдая, как расшатываются традиционные устои крестьянской жизни. Сила этой традиционности, в значительной мере продержавшейся до 1917 года, своеобразное подтверждение верности горького замечания выдающегося французского этнолога и антрополога К. Леви-Стросса о том, что в архаических обществах иногда умели решать свои проблемы лучше, чем люди современной цивилизации.
  Напомню, что К. Маркс верил в то, что грядущее общество Интернационала будет руководствоваться в своих простых и естественных взаимоотношениях законами истины и справедливости, то есть "правдой".
  13 В.Г. Белинский. ПСС, т.12 - М., 1956, с. 139.
  
  14 Там же.
  
  15 Г. Гегель. Философия права. Мораль. - Сочинения, т. 7 - М.; Л., 1934, с. 150.
  
  16 Там же, с. 155.
  
  17 Г. Гегель. Феноменология духа. - Сочинения, т. 4 - М., 1959, с. 351 - 352.
  18 Л. Фейербах. Избранные философские произведения. Т. 1 - М., 1955, с. 630.
  
  19 К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е издание, т.1, с. 118.
  
  20 В.Г. Белинский. ПСС, т.2 - М., 1956, с. 438.
  
  21 "Народом" они осознавали не только своих полудиких современников, живущих по законам первобытного земледельческого уклада. Понятие "народ" было в их лексиконе аналогом понятия "нация", вмещавшим и будущие, и ушедшие поколения соотечественников, со всей их культурой и духовным наследием. (Н.П. Мирошниченко).
  22 П.В. Симонов. Неосознаваемое психическое: подсознание и сверхсознание. - В кн. Человек в разных аспектах. - М., 1985, с. 113.
  
  23 Там же, с. 118.
  
  24 Одна из наиболее компетентных исследовательниц истории культуры русского крестьянства М.М. Громыко, излагая своё понимание изучаемой проблематики, "упустила" из виду её религиозную составляющую, не говоря уже о крестьянской правде. (См. М.М. Громыко. Культура русского крестьянства XVIII - XIX веков, как предмет исторического исследования. - История СССР, 1987, No 3).
  
  
  24.01.1992.
  П.Я. Мирошниченко - профессор Донецкого государственного университета,
  кандидат исторических наук, доктор философских наук.
  01.12.2003.
  Н.П. Мирошниченко - свободный мыслитель, не обременённый зависимостью от огосударствленной науки.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"