Аннотация: Небольшая статья, собранная из всех фактов и историй, которые мне удалось найти о Генрихе III Валуа и его любви к Марии Клевской принцессе Конде
О Генрихе Валуа и Марии Клевской
Хочу немного написать здесь об истории любви, которая является одной из сюжетных линий моей книги. Возможно, кому-то это покажется интересным.
Франция XVI века полна разнообразными истоиями. Интриги, любовь, войны, предательство, политика. Все это переплетено в жуткий совершенно клубок, где непонятно, кто герой, а кто негодяй, кто невинная жертва, а кто жесток и беспринципен. Какую историческую личность не возьми, всегда можно найти несколько разных ракурсов, разных точек зрения, с которых человек может показаться как полным отморозком, так и жертвой, например, несчастной любви.
Одним из таких персонажей может являться Генрих III Валуа, последний король этой династии, занимавший французский трон. Например, история его любви и отношений с Марией Клевской до нас дошла лишь в виде разрозненных упоминаний в мемуарах их современников. И каждый придавал ей свое настроение, характер и отношение.
Мария Клевская, дочь герцога Франсуа де Невера и Маргариты де Бурбон-Вандом, приходилась племянницей наваррской королеве Жанне д"Альбре и кузиной будущему королю Генриху Наваррскому.
Если подробнее, то мать девушки, Маргарита де Бурбон-Вандом, была родной сестрой Антуана де Бурбона и Людовика Конде. То есть Мария была двоюродной сестрой как Генриху Наваррскому, так и принцу Конде.
Она воспитывалась своей теткой в духе кальвинизма с семи лет и практически не общалась со своей семьей и родными сестрами очень долгое время.
Есть несколько разных упоминаний о том, как ее выдали замуж за ее кузена, принца Конде. По одной из версий решение об этом браке было принято практически одновременно с договоренностью о браке Генриха Наваррского (будущего Генриха IV) и Маргариты Валуа. Вроде как решение было исключительно политическим и довольно поспешным. Но все же много нюансов указывает на то, что сговорили Марию и Конде еще в детстве. И это было причиной ее воспитания при наваррском дворе в Нераке в традициях кальвинизма, тогда как ее обе сестры и вся семья были убежденными католиками.
Был ли действительно какой-то политический смысл в этом браке - неизвестно. Мне кажется, решение примирить непримиримых противников таким образом весьма спорное.
Старшая из сестер Клевских, Анриетта, была замужем за фаворитом Екатерины Медичи, Людовико Гонзага и передала ему свой титул, он стал герцогом де Невером, так как у Франсуа де Невера не было наследников мужского пола.
Вторая из сестер, Екатерина, стала женой Генриха де Гиза.
Оба эти человека, Людовико Гонзага и Генрих де Гиз были яростными противниками реформации и кальвинизма. Причем, к описываемому периоду у обоих были уже такие глубокие и многочисленные личные счеты к протестантам, что как мог подобный брак как-то примирить их с Конде, имеющим такие же глубокие личные счеты к католической партии, я представляю очень слабо.
Сомневаюсь, что у людей, воспитывавшихся вместе с самого детства, были прямо плохие отношения с самого начала. Любви особо так, конечно, не было. Но это уже другое дело. Однако обычно принято считать, что подозрительный, угрюмый и мелочный принц Конде просто затерроризировал несчастную Марию Клевскую своими придирками, запретами и ревностью к каждому столбу, когда они оказались в Париже, в Лувре на праздниках по поводу бракосочетания их общего кузена Генриха Наваррского и Маргариты Валуа.
Вот там-то Марию заметил Генрих Валуа, бывший тогда герцогом Анжуйским и первым наследником французского престола.
Есть история-легенда об их знакомстве, похоже считавшаяся в XVI веке довольно романтичной.
Во время бала в душном зале Лувра Мария зашла в соседнюю комнату, чтобы сменить нижнюю рубашку, полностью мокрую от пота. Камеристка, помогавшая своей госпоже, по оплошности забыла убрать этот предмет гардероба, оставив там же на одном из кресел. Позже зашедший в ту же комнату освежиться и передохнуть герцог Анжуйский перепутал сорочку Марии с полотенцем, и мистическим образом влюбился в неизвестную ему хозяйку рубашки. Он даже потратил какое-то время на расспросы, чтобы выяснить личность девушки. Позже пришел к ней, и на требование вернуть вещь, сказал, что этот кусок ткани слишком драгоценен и отдать его он не может. Вместо этого он подарил невероятной ценности рубиновую брошь, которую Мария носила, демонстративно приколов к рукаву платья.
Судя по этой истории как-то уже не похоже на то, что Мария была уж очень затюкана ревностью супруга. Хотя, конечно, это все может быть приукрашенной выдумкой современников.
Позже герцог начал писать Марии любовные послания и передавать их через дворян своей свиты. Посланцы каждый раз старались убедить принцессу Конде не отказывать герцогу и прийти на свидание. Но она долго отказывалась, ссылаясь на верность мужу, честь и достоинство. Один из доверенных людей герцога Анжуйского, уже отчаявшись уговорить ее, но не решаясь возвращаться с очередным отказом и расстраивать своего господина, потребовал от нее прямого ответа, который он мог бы передать.
На что Мария сказала удивленно: "А что ему передать? Я знаю, что отказ такой никогда не шел никому на пользу. Однако Монсеньор ни разу не назначил мне встречи", - намекая на то, что ни в одном письме он не указал ни времени ни места свидания.
Обрадованный посланец вернулся к герцогу с ответом и свидание все-таки состоялось.
После влюбленные обменивались записками и посланиями, которые передавали украдкой, содержание которых обсуждалось всем двором. И тайно встречались чуть ли не каждый день, о чем в Лувре не знал только самый ленивый и нелюбопытный.
Герцог Анжуйский даже хотел испросить у Папы Римского аннулировать брак Марии Клевской и принца Конде, чтобы самому на ней жениться. Так как после Варфоломеевской ночи Мария и Конде перешли в католическую веру и заново венчались уже в католической церкви, дело это затянулось.
Отношения влюбленных были прерваны отбытием герцога Анжуйского в Польшу, где Екатерина Медичи с помощью хитрых политических интриг выхлопотала для любимого сына корону. Там он должен был жениться на польской королеве Анне Ягеллонке, которая была на 30 лет старше жениха, и стать королем Польши. Преграда была бы непреодолимой, если бы Генрих Анжуйский выполнил все условия договора. Но французская корона была ему явно милее, и он вернулся во Францию, не проправив Польшей и нескольких месяцев.
Почему-то многие пишут, что он уже не застал Марию в живых. Чисто хронологически все же получается, что застал. А некоторые истории того времени говорят, что их роман продолжился и прошение Папе Римскому об аннулировании ее брака было все-таки отправлено.
Про этот период их отношений есть также одна история, из области слухов и сплетен. Генрих обсыпал свою возлюбленную подарками, среди которых оказались те, что он сам получил когда-то от своей прежней фаворитки Рене де Риё-Шатонёф, фрейлины Екатерины Медичи. Эта дама узнала драгоценности и вещи, которые когда-то дарила сама своему любовнику и разгласила происхождение эти вещей, опозорив себя и задев честь соперницы. Марию же это ничуть не смутило. Она заявила, что Монсеньер герцог Анжуйский имеет право распоряжаться своими вещами по своему усмотрению, подарки это или нет.
Пожалуй, Генрих Валуа женился бы на Марии Клевской. Но ответ из Рима пришел слишком поздно. Мария родила девочку, названную Катрин, и умерла через две недели от воспаления. Медицина тогда, увы, могла сделать крайне мало.
О ее смерти боялись говорить несколько дней, так переживал герцог Анжуйский болезнь своей возлюбленной. Записку с этим сообщением просунули ему под дверь. По свидетельствам его окружения, Генрих даже потерял сознание от такого удара судьбы, носил траур несколько месяцев даже после своей коронации и долгое отвергал все возможные кандидатуры невест. Также многие считали, что после смерти Марии Клевской его характер и нрав изменились до неузнаваемости.
О дочери Марии Клевской, Катрин де Бурбон-Конде, маркизе д"Исиль, известно очень мало. Первые два или три года девочка воспитывалась при дворе, вместе с дочерью Карла IX и Елизаветы Австрийской. Позже принц Конде, признавший ее своей дочерью, потребовал передать ее ему. Видимо с целью дать ей воспитание в духе кальвинизма, в котором был воспитан сам. Она умерла в возрасте 21 года.