У меня была когда-то студенческая любовь - Наташа А. Я не буду описывать всю круговерть обуревавших нас страстей-встреч, разлук и примирений, дабы не запутаться в них, как в сложных вологодских кружевах, при слишком близком рассмотрении. Скажу только, что, в конце концов, эта непомерная чаша была испита, и мы порвали с моей некогда благоверной пассией какие-либо отношения на добрых пятнадцать лет. Я уехал в привычный мне Тольятти, а Наташа осталась в родной Москве. Я сожительствовал с одной смазливой оперной певицей, которая ради меня бросила сцену в республиканском центре, пренебрегла мнением родителей и родила мне дитя. А она, насколько я знал по слухам, вышла замуж за профессионального телохранителя и работала переводчицей в какой-то солидной конторе. Кажется, в Красном Кресте. Жизнь моя была вполне сносной: я наплевал на творчество, имел много денег, ездил на дорогих машинах и при случае не упускал возможности поволочиться за очередной вертлявой юбкой; при этом умудряясь не отступать от роли примерного семьянина и до беспамятства любя своего сына Ваню. У Наташи же, как периодически докладывали мне наши общие знакомые, поддерживавшие с ней дружеские отношения, детей не было.
Быть может, мы никогда бы больше и не вспомнили друг о друге, но вот однажды жизнь моя круто переменилась! Я оказался запутан в криминальную историю и меня осудили, отправив отбывать наказание в лагерь. Сожительница моя, недолго помучавшись, оставила меня, выйдя замуж за более удачливого коммерсанта и, вроде бы, родила ему ребенка, чем окончательно скрепила их брак и упрочила наш разрыв. Мой же сын, воспитывавшийся теперь отчимом, нет-нет, да навещал свою бабушку по отцовской линии. То есть мою мать. Но и на этом, как говорится, спасибо!
До освобождения мне еще было далеко. Дни тянулись как зубная боль - нудно и терзающе-медленно, чтобы хоть как-то отвлечься и скоротать их, я посещал библиотеку, выбирая себе для чтения, как правило, классические произведения, подолгу гулял, наматывая километры по замкнутому пространству локального участка, а вечерами звонил с какого-нибудь укромного места своим родственникам и знакомым со строго-настрого запрещенного, но, однако же, имевшегося у меня мобильного телефона.
О Наташе я как бы и не вспоминал, зная, что в личном плане у нее все хорошо, что я сам когда-то сделал выбор и появление такого неординарного персонажа из прошлого, как я, в ее судьбе, вероятно, было бы нежелательно.
Не вспоминал... до определенного момента, пока один из моих друзей по воле, которого я, по случаю ("вися на трубе"), поздравлял с новогодними праздниками, весьма конкретно не заявил мне, что Наташа (моя Наташа!) давно развелась с мужем и теперь живет одна, все там же, на Кутузовском проспекте.
Что тут началось в моей душе! Это было такое цунами, которое снесло бы на своем пути не один материк, дай я ему только выход. Я мигом вспомнил ее телефон. Домашний телефон, который безупречно (с чего бы это?) столько лет хранился в моей памяти. Я перебрал в голове все наши отношения: как мать ее была изначально против, но мы все равно встречались, как она потом умерла от рака груди, и я очень сочувствовал Наташе. Как все уже ждали, что мы узаконим нашу связь, а мы вдруг взяли и расстались, и как мой институтский руководитель семинара в изумлении развел руками, от кого-то узнав об этом.
- Столько шума было - и на тебе! - кажется, так он тогда в сердцах выпалил, отреагировав на эту новость.
И много еще чего было...
До...
И после...
Только наше сознание так удивительно устроено, что я в единый час, махом, исключил из него все наслоения последних лет, проведенных без Наташи. Я любил ее снова. Как прежде. Мою изящную, как Дюймовочка, мою несравненную избранницу. Такой я был дурак в те минуты.
И что же мне было делать?
Я отважился и позвонил ей на домашний памятный телефон, дождавшись темноты и выйдя из барака на спортивную площадку.
Но Наташи не было дома. Старческий голос ее деда (во всяком случае, так показалось мне тогда) поставил меня в известность о том, что Наташа там не живет, а координат ее он мне сообщить не может.
Отчаянию моему не было предела!
Я не знал, как мне жить дальше. Я непрерывно думал о ней, перебирая в памяти, как четки, все хорошее и плохое, что между нами когда-то было.... Только хорошего, как мне показалось, все-таки было больше.
И я пошел на хитрость, невесть как пришедшую мне на ум следующим же вечером. Я позвонил на ее неизменный семизначный номер и довел до сознания все того же хрипящего оппонента, что я должен Наташе денег и мне необходимо ей их отдать, так как я завтра, якобы, улетаю в Давос - и неизвестно, когда еще такая редкостная возможность мне представится (что, кстати, недалеко было от правды - в плане небольшого долга, так и оставшегося на моей совести).
И - о, чудо! Голос откликнулся. Голос, как и следовало надеяться, записал номер моего сотового телефона, пообещав немедленно переадресовать его моей затерянной в годах и расстояниях любви.
И надо же! Наташа отозвалась, перезвонив мне через считанные минуты.
Долго не могла понять, с кем она разговаривает, а когда я назвался, стала причитать изумленно и, вместе с тем, восторженно:
- Антон... Антон... Ты же сидишь? Ты в Москве? Ты где?
Душа моя трепетала, но я не хотел ей врать и сказал правду о том, что я действительно отбываю срок в лагере, только, несмотря на все ее расспросы, не стал указывать точного адреса, очевидно, вначале желая убедиться - насколько ей это нужно?
Мы еще поговорили с Наташей о разном, сугубо нас касающемся. Я поделился с ней неудачными подробностями своей семейной жизни и успел, как восторженный семнадцатилетний юноша, наплести разных глупостей. Например, умудрился сказать ей о том, что я ее люблю и, в свою очередь, спросить: любит ли она меня (сам за нее ответив!)?
- Ты начинал - тебе и продолжать, - прошептала она мне с потаенным смыслом и нескрываемым чувством.
Я был на седьмом небе от счастья!
Как выяснилось из нашего последующего разговора, это не Наташин дед отвечал на мой звонок в прошлый раз, как показалось мне почему-то, а рабочий, который делает ремонт в ее квартире, а она по этой причине живет в съемной. Что касается ее родственника преклонных лет, то он в настоящий момент плохо себя чувствует, и она отвезла его для ухода к кому-то за город.
Мы балаболили без умолку, и я отдал бы все на свете за то, чтобы этот разговор мог бы длиться вечность. Но Наташа, к сожалению, не могла уделить мне больше внимания: в трубке слышались голоса, ей, похоже, мешали. Тогда она извинилась передо мною и, невзирая на мои настойчивые возражения, вышла из сети. А я запомнил "высветившийся" у меня на экране дисплея после ее звонка номер, чтобы иметь возможность связаться с ней в другой раз - так сильно разбередила она мои былые чувства. Но следующий разговор, случившийся через два дня, был не такой, как первый.
Наташа собиралась на каток, и я застал ее в коридоре, видимо, отвлекая.
Она как бы нехотя задала пару вопросов обо мне, и я как-то неуверенно на них ответил.
Я еще хотел поговорить с ней на разные темы, допустим, расспросить о судьбах нашей литинститутской братии - как они сложились, что с кем стало. Может быть, ей что-нибудь известно? Но она спешила по своим делам и со мною распрощалась.
А потом перестала отвечать на мои звонки, сколько бы я попыток не предпринимал - ведь цифры моего телефона были ей известны.
Но я не сдавался и решил прибегнуть к еще одной уловке: приобрел сим-карту с другими данными. А как мне было еще поговорить с Наташей? Когда на мои звонки она больше не отвечала... Но и это не помогло, гудки проходили, абонентка не отзывалась, видимо, разгадав мои ухищрения и не желая им потворствовать.
Сердце мое уходило в штопаные носки. Существование теряло смысл. И я не знал уже, как из этой любовной напасти выбраться.
Тогда я еще раз позвонил Наташе, но уже на ее домашний номер. И занимающийся в ее квартире сменой интерьера мужчина, которого я прежде принял за ее деда, поведал мне, что с Наташей лично он не общается, а по всем вопросам связывается с ее другом Мишей.
Так значит, у нее есть друг!- выяснил я с запозданием. Так что же она не сказала об этом раньше? Видимо, не хотела меня расстраивать, оправдывал я ее мысленно.
Удар был ниже пояса. Удар был непереносимый. И, как побитый на ринге боксер, я не знал, когда теперь восстановлюсь от перенесенного мною морального поражения (которое, несомненно, бывает неизмеримо сильнее физического). Дни шли за днями, но я больше не звонил Наташе, борясь со своим настойчивым желанием. И только на восьмое марта, исключительно из вежливости - все-таки международный женский день! - я решился попытаться еще раз.
Но и это было тщетно! Наташа не отзывалась, отвергая все мои упорные посягательства, тянущиеся из далекого забытья. И тогда я ей отправил "sms-ку", с намеком на сердечную боль, следующего шутливого содержания:
- С праздником! Антон "Первый".
После этого Наташин телефон отключился, произвольно удалившись в зону нещадной, как приговор суда и, кромешной, как тьма, недосягаемости.