Пословицы впечатляют глубиной своего содержания, они, безусловно, шедевры человеческой мудрости. Многие, зародившись в стародавние времена, и в наши дни не теряют ни актуальности, ни полновесности смысла. И одно из таких неувядаемых изречений - "Бесплатный сыр находится в мышеловке" сразу приходит на память при знакомстве с историей, в которой погрязла семья Кукурузовых.
Завязалась она, как обычно такое бывает, с соблазна. В позапрошлом году, в один из недоброй памяти дней, Федор Михайлович, глава этой довольно заурядной семьи, возвращаясь домой, увидел на площадке своего этажа не знакомого ему человека. Тот с озабоченным видом топтался перед дверью соседки и нажимал то и дело на кнопку звонка, трели которого были слышны даже здесь, однако дверь оставалась закрытой. "Чего это он так раззвонился? - встревожился Федор Михайлович. - Хочет убедиться, что квартира пуста?"
Подозрительность его вполне объяснима: в городе случаи квартирных краж стали частыми, а соседка Кукурузовых, Ольга Семеновна, была одинокой.
Незнакомец выглядел безобидно: худощавый, в очках, под мышкой какая-то папка, и Кукурузов храбро спросил:
- И к кому это вы?
- К Ивановой, - отвечал незнакомец с недовольной гримасой. - Обещалась быть дома...
- А по какому вопросу? - выпытывал Федор Михайлович.
- Я - риелтор. Иванова обратилась в нашу контору с просьбой помочь ей в продаже квартиры. Сказала, что постоянно находится дома, а я вот уже с полчаса ей звоню...
- В магазин, наверно, пошла, да с кем-нибудь там заболталась, - сказал Кукурузов ворчливо и отворил свою дверь.
В прихожей он сел на скамейку и нарочито медленно стал менять ботинки на домашние тапочки: прислушивался к шумам за дверью. Через одинарную, ничем не обшитую дверь дома постройки ещё советских времен слышимость была превосходной. Вот нервозно топчется незнакомец, вот зашаркали ноги соседки, вот они оба заходят в квартиру. "Интересно, как долго они будут общаться?.."
- Ты чего там застрял? - прервал ход его мыслей недовольный голос супруги из кухни.
Жена Кукурузова, Елизавета Петровна, была женщиной со сварливым характером, и могла по малейшему поводу создать драматичную обстановку. Федор Михайлович, не желая давать ей такую возможность, тотчас же встал, прошел к ней и негромко сказал:
- Соседка квартиру свою продает, пригласила риелтора, и сейчас они толкуют об этом.
- Да ты что?! - ахнула Елизавета Петровна и всплеснула руками. - И кому же она продает?
- Откуда мне знать? Я и продаже узнал всего минуту назад... Кто-нибудь обязательно купит: квартира большая, третий этаж, центральная улица города.
Федор Михайлович сообщал новость весьма равнодушно, но супруга его взволновалась и моментально нарисовала в своей голове удручающую перспективу: квартиру может купить каждый, даже человек непристойного, поведения. И этот не известный пока человек, но уже не достойный, в глазах впечатлительной женщины, ее уважения, будет в соседях вместо спокойной и благонравной старушки!..
- А вдруг купит тот, с которым по соседству жить невозможно окажется? - озвучила она свои тревожные мысли.
- Что мы-то здесь можем поделать? - пожал плечами Федор Михайлович. - Не самим же ее покупать...
Эти слова, оброненные Кукурузовым невзначай, упали на плодотворную почву. Они породили в голове импульсивной супруги дерзкий стратегический план, и она бескомпромиссно сказала:
- Ее самим нам и надо купить! И сделать это надо не мешкая, ибо...
В ряду многочисленных "ибо" она называет как вероятность покупки соседней квартиры нехорошими лицами, так и благоприятный момент расширения своей жилой площади.
Необходимость в этом у Кукурузовых действительно назревала. В квартире их было четверо: Федор Михайлович, его жена, Елизавета Петровна и двое детей - Сережа и Маша. Сережа, правда, служил пока в армии, но он вернется, может вскоре жениться, и Елизавете Петровне становилось не по себе при мысли, что сын приведет сюда кого-то чужого.
- Квартира Сереже непременно будет нужна, - подытожила Елизавета Петровна свои эмоциональные выкладки, - и вот она - рядом, под боком!.. И отдельно, и - рядом".
- Мысль-то хорошая мысль! - промолвил Федор Михайлович. - Но где мы возьмем столько денег?
Сбережений у Кукурузовых не было. Он - завхоз в инфекционной больнице, жена - медрегистратор в городской поликлинике.
- Оформим кредит, - развивала идею Елизавета Петровна. - Как-нибудь выплатим. Сережа будет работать...
- Но согласится ли Ольга Семеновна? - сказал Кукурузов, почесывая затылок, что он делал всегда в минуты повышенной озабоченности.
- Должна согласиться: заплатим ей столько же, сколько определили риелторы. Пообещаем уход за ней и помощь в ведении хозяйства.
Отношения между соседями были хорошими. Ольгу Семеновну Кукурузовы часто приглашали к себе и на праздники, и просто на "посиделки". Не отказывались и они от приглашений старушки, и в том, что она предпочтет их другим покупателям, Елизавета Петровна нисколько не сомневалась.
Разговор, начатый вечером, продолжился ночью, и он укрепил чету Кукурузовых в решении покупки соседской квартиры, и даже в крайней в этом необходимости. Они так взбудоражили себя мыслью об удачном стечении обстоятельств, что утром, до завтрака, Елизавета Петровна поспешила в гости к Ольге Семеновне.
Предлог для столь раннего посещения был придуман экспромтом: за спичками, свои якобы неожиданно кончились. Получив коробок, Елизавета Петровна как бы между прочим сказала:
- Случайно узнала, что вы собираетесь продавать свою площадь.
- Собираюсь, - промолвила соседка со вздохом, говорящем о том, что шаг этот вынужденный.
И Ольга Семеновна пояснила, почему вынужденный: содержать большую квартиру на ее невысокую пенсию стало очень накладно, и одна из её хороших знакомых дала ей совет: эту квартиру продать, себе купить что-то поменьше, и на разницу в стоимости остаток жизни провести без материальной нужды. Совет показался разумным, и Ольга Семеновна обратилась к риелторам.
- Вчера от них уже приходили, - сказала она также со вздохом. - Парнишка был, расторопный такой...
- И сколько же он вам обещает?..
Сумма, названная риелтором, вписывалась в примерные расчеты Кукурузовых.
- А потом они тоже должны подыскать мне что-нибудь подходящее, - продолжала Ольга Семеновна. - Не на улицу же мне выходить... Ох, как это все вилами на воде писано. Доживу ли я до таких перемен.
Разговор перешел в нужное Елизавете Петровне русло.
- Мы вот думаем тоже заняться квартирой, - участливо сказала она. - В смысле ее расширения. Сережа вот-вот вернется из армии. Свою семью захочет иметь... Как вы посмотрите на то, чтобы вашу квартиру вы продали нам?.. Давайте мы у вас ее купим...
Елизавета Петровна, объяснив желание приобрести квартиру, здесь же сказала о выгоде для соседки продать квартиру именно им.
Она говорила, что цена будет той же, что и давали риелторы, но искать ей другого жилья не придется: пусть продолжает жить здесь столько, сколько ей богом отпущено. Плату за квартиру и коммунальные услуги они возьмут на себя. К тому же, они возьмут на себя обязательства ухаживать за соседкой и достойно проводить ее в последний путь.
Выдвигая обилие соблазнительных обещаний, Елизавета Петровна подспудно соображала: "Сколько старухе жить-то осталось - одна кожа да кости, вокруг глаз синева, руки трясутся".
- Но я риелторам уже слово дала, - заколебалась Ольга Семеновна. - Неловко как-то перед ними...
- А вы им скажите, - застрекотала Елизавета Петровна, - что сами нашли покупателя. Что им остается только документы оформить. Пускай составят договор купли-продажи, мы оплатим их труд, и все будут довольны.
Ольга Семеновна обещала подумать.
Разговор с соседкой Елизавета Петровна сразу изложила супругу. Говорила взволнованно, с радостью, с подробностями, включая нюансы в поведении владелицы квартиры.
- Ты знаешь, - восклицала она, - как уламывать ее приходилось! Старая, а такая упертая! Представь себе: сначала она наотрез отказалась. Я, говорит, маклерам уже слово дала. Подумаешь, графиня какая! Она слово дала! Пришлось втолковывать ей ее выгоду! Да разве легко в таком возрасте кого-нибудь уломать?.. Но мне удалось!
Елизавета Петровна была довольна собой и ждала похвалы от супруга, но реакция Федора Михайловича была сдержанной:
- Напрасно ты ей такого наобещала. И уход, и оплату. Еще бы сказала, что будем ночные горшки за ней выносить.
- Зато квартира, считай, уже наша, - произнесла Елизавета Петровна обиженно. - А то продаст каким-нибудь прохиндеям, и горшки выносить посчитаешь за радость.
- Оно-то, конечно, - ослабил критику Федор Михайлович, - только как мы будем это все выполнять?
- Поднапрячься придется, - отмахнулась Елизавета Петровна. - Зато - благодать-то какая! И сын будет рядом, а там, глядишь, внуки появятся. Все будет рядом.
И она опять с упоением перечислила все преимущества покупки соседской квартиры. Добавила, что соседка согласилась на выплату ей денег частями.
Елизавета Петровна ошиблась в прогнозе положительной реакции риелторов на предлагаемый вариант. Они отнеслись к нему с недовольством: он лишал их выгоды, ожидаемой от уже намеченной перепродажи квартиры. Их попытки вернуться к прежним договоренностям Ольга Семеновна отклонила, описав преимущества продажи своей квартиры соседям.
- Они обещали помогать мне с уборкой, обещали покупать в магазине продукты, - говорила старушка. - Да и вообще мне будет как-то спокойнее, когда рядом добрые и давно знакомые люди.
Риелторам пришлось с ней согласиться, однако они оставили замаскированный шанс восстановить желанную им ситуацию. В договоре купли-продажи были расставлены такие крючки, что покупателю нужно быть осмотрительным все необозримое время. Обязательства, взятые на себя Елизаветой Петровной, были включены в договор, и было особо подчеркнуто, что при нарушении их со стороны покупателя, договор купли-продажи признается ничтожным, квартира остается в прежнем владении, то есть у Ольги Семеновны Ивановой, и деньги, которые она получила, не возвращаются. А в случае неестественной смерти старушки - несчастный случай или другие подобные обстоятельства - квартира отходит к государству.
- Это ваша страховка, - объяснили риелторы Ольге Семеновне. - В жизни случается всякое...
Кукурузовы к условиям договора вначале отнеслись с настороженностью, но прикинули возраст соседки, сопоставили его со средним сроком жизни в стране, и со всем согласились. Договор был подписан, часть денег выдана, владельцем квартиры становился сын Кукурузовых, но хозяйкой в ней по-прежнему оставалась Ольга Семеновна.
Бремя договора требовало его соблюдения. И оно соблюдалось. Лицевые счета на оплату коммунальных услуг, как и обещано, Кукурузовы переоформили на себя. Ответственно они отнеслись и к другим своим обязательствам. Установили строгий порядок: раз в неделю - генеральная уборка квартиры, ежедневно - протирка пыли на мебели, приготовление пищи. Даже тарелки и чашки после еды они поспешали мыть сами. С упоением трудились и сама Елизавета Петровна, и дочь её, Маша. Федор Михайлович тоже принимал участие в помощи старушке: закупая в магазинах продукты, он покупал их и себе, и соседке. Сережа, сын Кукурузовых, отслужив в армии, сразу стал активным членом бригады обслуживания престарелой соседки. И делал это с охотой. Завидев старушку перед входом в подъезд, он рысцой спешил к ней и, едва ли ни на себе, помогал ей подняться.
Усердия Кукурузовых радовали старую женщину, в беседах с другими знакомыми она ликовала:
- Очень все удачно сложилось! У меня теперь ни забот ни каких, ни хлопот. Прямо даже не верится в счастье такое.
- Как тепло о вас отзывается Ольга Семеновна, - часто слышала Елизавета Петровна очень лестные реплики. - Говорит, что как в родной семье стала жить. И сама она даже помолодела.
- А как же! - отвечала Елизавета Петровна с непременной улыбкой. - Заботимся. Помогаем, как можем.
Но от слова "помолодела" на нее всегда веяло чем-то не очень приятным и даже чем-то пугающим.
Об условиях продажи квартиры открыто судачили все взрослые обитатели этого дома, да многие и соседнего. Мнения разделялись. Одни с искренней завистью к Ольге Семеновне говорили: и с квартирой осталась, и деньги за нее огребла! Другие, не отрицая столь редкой удачи, предрекали недоброе:
- Ничего хорошего не получится при таком положении. Покупатели будут бабуле желать поскорее загнуться, и это понятно: кому хочется ждать неизвестно сколь времени, чтобы завладеть своим собственным.
Прошло несколько месяцев. Ольга Семеновна постепенно привыкла к повседневной опеке и уже воспринимала ее не как подарок судьбы, а как нечто должное. Все чаще ее навещала надменная мысль: "Они так заботятся только из-за квартиры. Вот и пусть напрягаются, квартира этого стоит".
В старости нередко случается так, что многие, особенно женщины, становятся очень капризными. Придираются ко всему, к чему только есть возможность придраться, и по малейшему поводу начинают ворчать, фыркать, бухтеть, и другими манерами выражать свое недовольство.
Признаки, присущие старости, - морщины лица, седину, сутулость и прочие, можно скрыть, и скрывают, при помощи различных косметических средств и других ремонтно-технических ухищрений. При этом достигают таких результатов, что по внешнему виду иногда становится трудно определить, кто находится перед вами: подросток или уже взрослая женщина, но когда такое миловидное существо начинает брюзжать, можно не сомневаться - это старуха.
Привередливость стала доминировать и в характере Ольги Семеновны. То ей не понравится, как вытерта на подоконнике пыль, то - не тщательно вымыта чайная чашка...
- Тряпку надо как следует отжимать, - с подчеркнутой неприязнью упрекнула однажды она дочь Елизаветы Петровны, наблюдая, как та моет в зале полы, - а то - жди, когда лужи подсохнут.
Маша смолчала, но дома заявила решительно матери:
- Не буду я больше у неё убираться. - Сидит, как сыч, следит за каждым движением и бормочет: "Вот, когда я убиралась, ни одной пылинки не оставалось, и лужи в квартире не делала"... Руки становятся деревянными от ее надзирательства. Пускай сама убирается!
Елизавета Петровна понимала дочь: молодая, у нее интересы далекие от прислуживания древней старухе.
- Что ж, тогда буду я, - опечаленно сказала она. - Мы не можем отказаться от помощи бабушке. Мы ей обещали, а раз обещали, надо держать свое слово.
Маша не могла позволить себе переложить на маму такую нагрузку, и продолжала обслуживать Ольгу Семеновну. Но делала это уже с трудно скрываемым отвращением.
Опытные психологи говорят: с брюзгливостью старому человеку следует быть весьма осмотрительным - можно так увлечься придирками, что от тебя все отступятся, и ты останешься со своими причудами один на один.
Такое случилось и здесь: участившиеся капризы старушки положили начало охлаждению к ней Кукурузовых. А после одного, небольшого, на посторонний взгляд, случая оно усугубилось. Сергей, тот, на кого произвели оформление квартиры, попытался однажды в комнате, которую он уже считал своим кабинетом, сделать перестановку мебели. Незначительную перестановку: просто пододвинуть диван поближе к окну. Ольга Семеновна не разрешила и этого:
- Когда не станет меня, - сварливо сказала она, - делайте, что хотите, а пока пусть все будет как сейчас есть.
Сергей воспринял слова ее с недоумением, но промолчал, а дома задался анализом обстоятельств.
- За квартиру уплачено, значит, она безоговорочно наша! - рассуждал он вслух сам с собой. - Я теперь в ней законный хозяин, а она - квартирантка!.. И эта квартирантка мне вдруг ставит условия!
То, что его, хозяина, лишают возможности хозяйничать, его возмутило, и он уже при всех домочадцах, назвал ситуацию не нормальной. Но его поддержала только сестра: родители, помня условия договора, просили еще потерпеть.
- Сколько же можно терпеть? - воскликнул Сергей раздраженно.
Договор он назвал кабальным и несправедливым, а зажившуюся соседку - ходячим недоразумением.
Со временем негативное отношение к Ольге Семеновне охватило всю семью Кукурузовых. Они уже крепко увязли в долгах, большая часть их скромнейших доходов уходила на погашение кредита, они ущемили свою потребность в одежде и пище. А ожидание освобождения квартиры тянулось, тянулось, тянулось, и казалось, что будет тянуться до бесконечности. Бывшая владелица ее игнорировала все статистические выкладки о продолжительности человеческой жизни, она жила себе и жила. И мысли семьи Кукурузовых стали заняты только поиском выхода из тупикового положения.
Сергей стал часами зависать в интернете: искал сведения о долгожительстве, о распространенности этого феномена и о причинах такой ненормальности.
Информаций по этой тематики было много, но ни одной обнадеживающей. Все они сводились к советам по увеличению продолжительности жизни, и к описанию того, как люди, последовавшие этим советам, смогли продержаться в бодром и здравомыслящем состоянии больше среднестатистических лет. А одно сообщение вообще погрузило парня в уныние. Там говорилось о девяносто восьмилетнем старике, который о своих годах сказал с удивлением: неужели мне столько? А я совсем и не чувствую их!
Автором этой сенсации, каким-то медицинским светилой, были перечислены факторы, приведшие наблюдаемого уникума к поразительным результатам. Он не имел вредоносных привычек: никогда не курил, спиртное употреблял, но умеренно, и только в приличных компаниях, жил только с узаконенными избранницами. Их у него было четверо.
При доверительной беседе с долгожителем автор публикации выяснил, что его собеседник не совершал поступков, которые вызывают обычно угрызения совести. "Правда, - признавал публицист, - этот показатель недостаточно объективен: у многих сейчас не бывает никаких угрызений и при совершении даже преступных поступков".
Единственное, что несколько успокаивало Сергея при прочтении этой статьи: в ней говорилось о долгожителе-дедушке. О бабушках, кроме того, что их у старика было четверо, не было никакой информации.
Федор Михайлович, сознавая все сложности положения, в котором оказалась семья, старался хоть как-то ослабить прессинг ощутимо возросших затрат. Чтобы меньше платить коммунальщикам, он приспособил магнитные кругляши на счетчиках горячей и холодной воды. И сделал это удачно: стрелки на исправных приборах учета не шевелились даже при всех открытых полностью кранах. Кукурузов не считал свои махинации чем-то постыдным. "Как они к нам, - говорил он, имея в виду постоянное повышение коммунальных тарифов, - так и мы будем к ним. Если платить за все их беспредельные плутни, сами в рваных штанах будем ходить". Ему очень хотелось обездвижить и счетчик электроэнергии, но тот находился в общем щите на лестничной клетке, и как незаметно сделать его неподвижным, пока придумать не удавалось.
Изменилось, и в худшую сторону, его отношение к женщинам, особенно к женщинам пенсионного возраста. На них Федор Михайлович стал смотреть, как на лукавых мошенниц, а однажды, не раскрывая причин обращения к такому предмету, спросил у знакомого врача-психолога о долгожительстве: чем объясняется такое чудо природы?
- Они не имеют вредных привычек, - ответил психолог, - но главное - имеют душевное равновесие. А это возможно, когда все у них хорошо: в семье, на работе... Когда человек ни в чем не нуждается и ни к чему не стремится. У такого счастливца спокойные нервы, - в этом залог его долгожительства.
"У соседки, - сокрушенно подумал Федор Михайлович, - теперь такого добра в превеликом количестве, и даже с избытком". И он окончательно осознал, что, с учетом суровой реальности, квартира для них освободится ох, как не скоро.
В существенном психологическом дискомфорте пребывала и Елизавета Петровна. Она чувствовала свою вину в создании для семьи гнетущих условий и страстно хотела ускорить их прекращение. Но ничего путного в ее довольно изобретательный ум почему-то не приходило. А тут еще другие соседи обостряли ее и без того нервозное состояние. Кто по простоте душевной, а кто и с коварством сообщали раздражающие ее сведения:
- А ваша соседка вчера в салоне красоты побывала, похоже, прическу новую делала, - язвительным голосом говорила одна из любительниц сплетен. - Мы с ней утром вместе вышли из дома. Я - на рынок, картошки купить, а она - у салона осталась. А там не задешево принимают.
То, что женщины расстались у здания, где был салон красоты, вовсе не значило, что Ольга Семеновна посетила этот салон. Но и сплетница, и Елизавета Петровна не сомневались, что дело было именно так.
- А я как-то встретила Ольгу Семеновну возле спортивного комплекса, - говорила другая "доброжелательница". - Неужели она в таком возрасте решила физкультурой заняться?
И опять-таки, это было не утверждение, а только лишь домысел, но Елизавета Петровна и его восприняла как несомненную истину.
Любое, даже беглое, упоминание о соседке приводило ее теперь в состояние близкое к помешательству.
- Вон, посмотрите! - истошно закричала однажды она, увидев в окно Ольгу Семеновну, вышедшую на улицу. - Шествует себе, как молодуха! Да что ж это такое? Здесь, в два раза моложе её, ног к концу дня не чуешь, а ей хоть бы хны!
Испугавшись ее истеричного возгласа, и дети, и Федор Михайлович немедленно прижались лбами к окну и долго, до тех пор, пока виднелась старушка, сопровождали ее недружелюбными взорами. И всем им казалось, что с ними поступают крайне несправедливо, что их незаслуженно обижают.
Елизавета Петровна главным обидчиком считала властных чиновников. Когда к соседке стал ходить социальный работник, она, узнав про закон, по которому такую помощь необходимо оказывать всем, достигшим восьмидесятилетнего возраста, исступленно воскликнула:
- Совсем рехнулись наши правители! Пенсионеры - это же какая обуза для государства! Зачем же продлевать срок этой обузе?.. Не понимаю! Категорически не понимаю!
Ухудшение отношений к себе Ольга Семеновна не могла не заметить. Уборки ее квартиры больше не проводились, в магазин за продуктами она теперь ходила сама или закрепленный за ней социальный работник, в разговоры с ней Кукурузовы уже не вступали, а при ее обращении к ним, демонстративно отмалчивались.
Недовольство их своим положением уже не замыкалось в стенах квартиры.
- Когда эта старая карга развяжет нам руки! - выразил свои чувства Федор Михайлович как-то при разговоре с приятелем.
Говорили они один на один, доверительно, и все же эти слова достигли Ольги Семеновны, и она, насмотревшись по телевизору передачи о посягательствах на одиноких владельцев квартир, стала всерьез опасаться соседей.
А тут вдруг она заболела: острое расстройство желудка, ознобы, высокая температура. Врач скорой помощи, вызванной ею по телефону, заподозрил пищевое отравление и предложил немедленную госпитализацию.
-. Видимо, скушали что-то несвежее, - сказала и палатная врач. - Сейчас осторожнее надобно быть, приобретая продукты. А от готовых изделий: пирожки там и прочее, вовсе следует воздержаться.
Ольга Семеновна поразмыслила над словами врача и вспомнила, что накануне болезни она была приглашена к Кукурузовым и пила у них чай с клубничным вареньем. Никакого особого повода для ее приглашения к ним не было, и Ольга Семеновна посчитала его признаком восстановления добрых отношений. Теперь это выглядело в ее глазах по-другому. "Может, подмешали мне в чай что-нибудь? - возникло у нее тревожное подозрение".
И оно полностью овладело старушкой. Елизавету Петровну, навестившую её в больнице, она встретила с вежливой неприязнью. К фруктам, которые та принесла, почти не притронулась: раздала больным в палате и санитарке, и наблюдала украдкой: не случится ли чего-нибудь с ними.
Подходил к концу второй год со дня подписания договора купли-продажи квартиры. Права Кукурузовых на нее оставались, практически, фикцией, а обязанности их были реальными. О них Кукурузовы, в пылу недовольства, как-то забыли, и забывчивость эта обернулась для них наихудшей своей стороной.
Однажды, под вечер, Федор Михайлович услышал чье-то топтание на лестничной клетке и отворил свою дверь. На площадке стоял тот же риелтор и также названивал в квартиру соседки.
- И к кому это вы? - задал Кукурузов все тот же вопрос, и услышал все тот же ответ:
- К хозяйке. Обещала быть дома, а - нет.
- Здесь хозяин другой, - назидательно сказал Кукурузов. - Можете мне сообщить, что у вас по квартире: теперь хозяин - мой сын.
- Не совсем это так, - поправил риелтор и ухмыльнулся ехидно. - Завтра подаем иск о признании договора купли-продажи данной квартиры ничтожным. И иск, уверяю вас, будет полностью удовлетворен. Имеются все для того основания.
Случись сейчас что-то неимоверное, пусть даже землетрясение в десять баллов по десятибалльной шкале сейсмолога Рихтера, оно ошеломило бы Кукурузова меньше, чем это ехидное сообщение. Он под насмешливым взглядом квартирного маклера вдруг пошатнулся, стал, как рыба на суше, хватать лихорадочно воздух, с трудом прикрыл свою дверь и, опустившись на скамейку в прихожей, долго очумело покачивал головой.
Ночью ему вызвали скорую помощь.
Пословица, со ссылки на которую начат рассказ, содержит в себе порицание тех, кто ищет выгоду с минимальными тратами, и часто за счет ущемления интересов других. Таких сейчас много, и они, как клопы, плодятся быстрыми темпами, но Кукурузовы не такие: они не покушались ни на чьи интересы. И все же пословица для них подходяща - налицо все ее атрибуты: соблазн, мышеловка и жертва. Только сыром ее - получается так - Кукурузовы заправили сами.