Уильям получил письмо от графа Ковентри о сроках проведения аукциона. Тот должен был состояться в Эпсон-хилл в первых числах сентября.
Ещё раньше граф Беркли подал заявку на участие. Он решил выставить на продажу двух жеребцов - победителей июльских скачек в Дерби. Начальная цена была предложена устроителями и составляла тысячу фунтов за каждую лошадь.
Но Люку очень не понравилась эта затея. Парень, конечно, не прочь был заработать, но слишком сильно привязался к своим питомцам.
Огромные для него деньги, которых он раньше никогда и не видел воочию, - тысяча фунтов, тот минимум, который он гарантированно получит, продав на торгах этих двух коней, тем не менее не соблазнили его. Он упрямо твердил Уильяму, что лучше бы повременить с продажей, дать конями подрасти, набраться сил, и тогда они ещё покажут себя во всей красе - на следующих скачках и дальше.
Уильям напрасно объяснял ему, что скачки в Англии для того и устраиваются крупными заводчиками лошадей, чтобы иметь возможность потом продать лучших из них на торгах по максимальной цене, и окупить тем самым весь свой бизнес по их разведению. Им крупно повезло, что они, имея всего четверых лошадей, получили сразу двух коней-победителей соревнований, а значит, сорвут невиданный куш, как если бы были крупными заводчиками, каждый год выставляющими на скачки десятки своих лошадей.
Люк не хотел думать о выгоде, когда речь шла о его любимцах, с которыми он попросту не желал расставаться. Уильям хорошо понимал друга. Из парня никогда не выйдет бизнесмена. Он - прекрасный заводчик, потому что по настоящему любит лошадей и умеет о них заботиться, понимает их нужды, но если дать ему возможность вести дело самому, то он наверняка прогорит. Растить лошадей должен один человек, а выгодно продавать их - совсем другой.
Но графом Беркли в данном случае двигали отнюдь не соображения корысти. И он пытался объяснить свои мотивы Люку. Правда, тоже почти безуспешно.
Он хотел максимально дистанцироваться (как сейчас принято говорить) от скачек и от всего с ними связанного. Поскольку понимал, что его поразительное везение - событие практически невероятное, можно сказать - настоящее чудо, оно никогда больше не повторится. Он видел, как загорелись глаза у Люка, когда тот делал ставку, и этот азартный огонёк не погасил даже своевременный щелчок по носу от фортуны. Нельзя было допустить, чтобы они и дальше продолжали участвовать в подобных азартных играх - это их до добра не доведёт. Как выиграли они однажды астрономическую сумму, так же быстро могут и потерять её.
Либо становиться крупными заводчиками лошадей и заниматься этим бизнесом профессионально - тогда, ведя это дело, тем более никаких сантиментов в отношении жеребцов допускать нельзя. И в скачках надо участвовать именно как в необходимой части бизнес-процесса - с холодной головой, практически со стопроцентной гарантией прибыли - не делая никаких ставок, а только гарантированно, раз в пару лет, выводить хотя бы одну из нескольких десятков выставленных тобой породистых лошадей на первое место и затем сразу окупить продажей на аукционе одной лошади-победителя весь свой бизнес за последние несколько лет.
Либо же оставаться любителями и держать ради удовольствия нескольких лошадок, любить их, холить и лелеять, время от времени продавая приплод жеребят крупным заводчикам или аристократам, желающим похвастаться изящными чистокровными лошадьми. Но при этом необходимо держаться подальше от скачек, требующих немалых затрат, и уж конечно избегать азартных игр - ставок на лошадей. Только в этом случае ты получишь гарантированную небольшую прибыль, и избегнешь крупного проигрыша.
Почему-то Уильяму, которому никто никогда не объяснял подноготную бизнеса или индустрии азартных игр, одной из которых были ставки на скачках, все эти вещи стали очевидны сразу, стоило ему один раз в реальности столкнуться с этими явлениями.
Всё верно - он был потомком древнего рода и унаследовал определённый склад ума - несколько сотен его предков в течении последних четырехсот лет успешно занимались разными бизнес-стратегиями (сначала в феодальном обществе, потом при капитализме). Люди, которым не удавалось стать успешными в разного рода деловых предприятиях, просто не попадали в высшие круги и не имели шанса стать предками графа.
А бедняге Люку никак не удавалось понять элементарных вещей. Хотя Уильям пытался втолковать ему их неоднократно. Только зря потратил время. Но они были настоящими друзьями с раннего детства, поэтому Уильям не жалел о потраченном времени, не преисполнился презрения и чувства превосходства. Люк выручал его много раз, поддерживал в самые трудные моменты, был просто очень добрым, честным, общительным парнем. Приобретенным состоянием он тоже обязан практически целиком Люку. Действуя в одиночку, он не получил бы ни цента. И сейчас прекрасно сознавал это.
Они с детства привыкли всё делать сообща. И как-то так получалось, что с самого начала недостатки одного из них почти всегда компенсировались достоинствами и умениями другого. Уильям умел планировать наперед, видел и обходил многие подводные камни приключений, в которые они вместе пускались. А Люк часто выручал его практической смёткой, умением общаться с народом и житейской смекалкой. Он легко сходился с самыми разными людьми, выяснял у них текущую обстановку и разные житейские подробности, о которых Уильям сам никогда бы не узнал, поскольку частенько витал в облаках.
Но чаще всего он просто вовремя подставлял надежное плечо хозяину, попавшему в очередную катавасию. Так, например, вышло в Валлейгрин, когда Люк вовремя подоспел и помог ему одолеть двух деревенских дуболомов.
Наверное, этой парочке друзей повезло, что обладающий интуицией, более хладнокровный и умеющий логически мыслить был хозяином, значит, право решающего голоса всегда оставалось за ним, а житейски сметливый, практичный и общительный, умеющий находить общий язык с людьми и животными, был верным оруженосцем, всегда послушно следовал за своим хозяином и на большее до сих пор никогда не претендовал.
Уильям пришел к выводу, что Люк явно не способен заниматься этим бизнесом по крупному - ума, хладнокровия и цинизма ему пока не хватало. Люку (да и ему самому) надо держаться подальше от окошка букмейкера, заработанные ими деньги нужно срочно вложить в надёжные бумаги, а лошадей, во избежание дальнейших соблазнов, поскорей продать и продолжить жить дальше - точно так же, как и жили, но только намного лучше и свободнее - имея приличный стабильный доход от выигранного однажды на скачках капитала.
Они спорили, и Уильям даже чуть было не решил пойти навстречу Люку и отказаться от участия в торгах. Ему тоже жаль было продавать коней, принесших ему удачу.
Но тут Люк сам всё испортил. Он начал громко мечтать о том, что на следующий год снова поставит на Эльфа и Найта, и даже договорился с Колином, обещавшим предоставить свою конюшню.
И от работы жокея он отказываться не хотел - собирался принять предложение Колина Макрея, и от ставок тоже - решил вбухивать в них все свои свободные деньги - а теперь они у него завелись - минимум сто шестьдесят фунтов в год - проценты от четырёх с половиной тысяч,положенных на его имя в банк.
Ну как убедить теперь этого осла?
Они никогда не ссорились раньше, не из-за чего было, но тут Уильям вспылил, а Люк ответил не менее пылко.
Деньги портят людей, разрушают порой даже крепкую дружбу. Обидно, но это так. Лучше бы они оставались нищими - им бы было нечего делить.
А ведь Уильям всего лишь пытался защитить друга от самого себя - от собственного азарта и безрассудства.
Если ему не удастся переубедить Люка, то рано или поздно тот спустит на скачках все свои деньги. Некоторым людям давать в руки деньги бесполезно, думал Уильям, они их обязательно профукают. А заботливую няньку к каждому не приставишь.
***
(Да уж, каждый сам себе свой злобный Буратино - это уже моя присказка, а не Уильяма Беркли.
А.Н.Толстой - умный был мужик, однако. Написал гениальный фанфик по сказке К.Коллоди с российской спецификой. Отлично просёк и вывел этот писатель собирательный образ - характер русского народа образца 1917-го года. И характер происходящих в России в начале 20го века событий заодно. С тех пор, увы, мало что изменилось в этом характере.
Поле Чудес в стране дураков - кажется, вечный пейзаж российской действительности. (О чем я говорю - ведь сама живу на Поле Чудес - окна на него выходят. Так народ ещё в начале 90х назвал небольшую, еще незастроенную домами площадь - в те времена - пустырь, рядом с перекрестком трех оживленных улиц.
А назвали по имени популярнейшей в народе передачи любимого всеми журналиста Влада Листьева, когда на этот пятачок вышли торговать первые самостийные бизнесмены. Кто шмотьем, кто картохой, кто молоком с творогом.
Этих мелких бизнесменов очень быстро взял под контроль и привёл к общему знаменателю бизнесмен покрупнее - и бандит по совместительству - он, пользуясь связями в криминальном мире и правовым беспределом, попросту присвоил себе это незастроенное пустующее пространство - самозахват. Огородил забором. Часть использовал под платную автостоянку, часть - под открытый рынок. И долгое время пассивно доил.
Бандюган этот был мужик в принципе даже неплохой - стишки писал, перекладывал на музыку и пел в стиле шансон. Именовал себя гордо - поэт и меценат. Иногда печатал свои творения в местной прессе. И жил в кирпичной новостройке по соседству - имел там небольшую квартирку площадью 120 кв.м. Водил своего ребенка в ту же группу в детском саду, что и я.
Но в 2010х привели и этого бизнесмена к общему знаменателю - загнали,так сказать, в правовое поле. А до тех пор лет семь шла глухая война между городскими властями и его мутной мафией. В конце концов, отлохматили у него автостоянку - по этому месту прошла шумная автомагистраль - жители окрестных домов жалели об этом и были на стороне мецената, и я в их числе. А на месте рынка теперь Пятера и ТЦ "Поле чудес" с Дикси и Озоном внутри.
Но дольку малую ему, думается, оставили - гаранты же наши ясно дали понять - пересмотра итогов прихватизации не будет, граждане, не ждите.)
Стоит,кстати, на эту тему почитать и "Золотой ключик" широко известного в узких кругах писателя с псевдонимом М.Харитонов - тот ещё фанфик - и Толстой позавидует.
Нет, пейзаж всё-таки не вечный. Нет ничего вечного под солнцем. Может, просто стоит подождать несколько сот лет - пока все дураки не передохнут - пока всех их не съедят жадненькие кот Базилио и лиса Алиса? В Англии капитализм длится лет на триста дольше, чем в России, а капитализм - это и есть вечно вращающийся барабан "Поле чудес" (пусть и без Якубовича), где дураков потихоньку выводят из игры - постепенно съедают.
Жаль их, бедных - нас всех жаль - поскольку мы все на 80% оказались дурачками, к капитализму совершенно не приспособленными, и все мы на 80% подлежим в этой системе постепенной утилизации в пользу более хитроумных и хватких представителей рода человеческого. Ничего личного - естественный отбор и борьба за существование. Дарвиновская теория эволюции в действии.
Многие из нас - хорошие, добрые парни, вроде Люка, но увы - таким ничего не светит в будущем, потеряют они всё, не выживут среди акул бизнеса - ничего личного, только естественный отбор и борьба за существование. Не зря же дарвиновское учение появилось и окрепло именно в Англии - стране прародительнице мирового капитализма. Вся жизнь вокруг наводила умных людей того времени на эти мысли, и в конце концов навела. Произошло это не в России, не во Франции и не в Германии, а в оплоте капитализма - Англии - стране, в которой на начало 19 века сформировалась система самого жестокого социального отбора в мире.)
***
Нарисованная в голове Уильяма пасторальная картинка будущего, в которой они все продолжают жить точно так же, как и жили, только с полными карманами золота, не выдержала столкновения с реальностью - рассеялась, как дым.
Люк получил кучу денег, стал их полновластным хозяином, Уильям, при всём желании, не мог принимать за него решения, как их тратить. Теперь бывший хозяин был больше не указ своему бывшему слуге. Получив финансовую независимость, Люк решил, точнее жизнь за него решила, заняться тем, к чему лежала душа - теперь он мог это себе позволить. И ссора с Уильямом подтолкнула его к разрыву с ним.
Напоследок, в пылу спора, они обозвали друг друга: один - безмозглым наивным ослом, а другой - бессердечным скрягой.
Оба определения имели под собой некоторые основания, а потому казались особенно обидными и несправедливыми тем, кому их дали.
Обиженные друг на друга друзья разошлись. Люк принял предложение Колина Макрея, уехал в Норт-Йоркшир и стал работать у него жокеем.
А Уильям решил всё-таки продать жеребцов. Принимая решение об участии в аукционе, он чувствовал себя неважно: внутренний голос твердил ему, что он не должен продавать коней, благодаря которым он нашёл своё счастье.
На душе скреблись кошки - и с Люком он поссорился из-за этих коней, теперь он потерял верного друга и слугу, который не раз выручил его.
Ах, если бы он только послушался этого невидимого советчика!
Но он уже закусил удила. В конце концов, он - их хозяин, а не Люк, он имеет право сам принимать решения, никто ему не указ.
Он больше не хочет иметь никакого отношения к скачкам. Продав этих коней, он поставит точку в этом деле.
У него теперь достаточно средств, взамен Люка, главным конюхом он сделал Дика, Мэл стал его помощником, ещё нескольких ребят их возраста он нанял им в помощь, десяток слуг он взял к себе в усадьбу на хозяйственные работы, еще трем десяткам жителей ближайших деревень он дал временную работу по ремонту крыши и внутренней отделке помещений замка.
Для подготовки лошадей к аукциону он пригласил с собой Мэла и Дика, а также старого опытного работника отца, живущего сейчас на пенсии в деревне неподалёку от замка.
Аукцион проходил в Эпсон-хилл, в нём традиционно участвовали представители богатейших фамилий Европы и крупнейшие заводчики лошадей.
Уильям впервые присутствовал на этом мероприятии.
Его кони шли в самом конце дня, когда участники выдохлись, подустали. Уильям не надеялся на большую прибыль. Но, видимо, были и те, кто приехал сюда только ради его лошадей. Неожиданно для него за Эльфа развернулась настоящая схватка. Несколько участников вошли в раж - называли всё большие и большие суммы. Выходить из игры один за одним они стали только на планке десять тысяч, торг медленно продолжался, прибавляли по сотне, и конца этому видно не было. Цена за четверть часа достигла пятнадцати тысяч. Наконец, осталось всего два покупателя. Тут один из участников сразу назвал цену двадцать. Ему возразил другой, прибавив сотню. Но тот назвал двадцать одну. Оппонент прибавил пятьдесят фунтов. Тот в ответ прибавил тысячу.
В итоге этот более решительный участник назвал цифру двадцать пять. Ответа не последовало. Дуэль между двумя неизвестными покупателями закончилась победой одного из них.
Уильям не сомневался, что здесь, в зале, торговались сейчас представители не назвавших свои имена пэров Англии, решивших приобрести в свои конюшни породистых жеребцов-призеров престижных скачек, чтобы потом сделать их производителями и хвастаться ими в аристократическом обществе.
Всё повторилось и с Найтом. Тот же самый человек - Уильям запомнил его, получил к Эльфу ещё и Найта за двадцать четыре тысячи фунтов.
Итак, ещё больше сорока тысяч фунтов чистыми поступило на счёт лорда Беркли сегодня. Его состояние росло прямо на глазах, а вместе с этим стремительно улучшалась его репутация в обществе.
Он решил перевести Люку на специально открытый для него счёт десять тысяч, но тому пока ничего не говорить - пусть спустит все свои деньги на ипподроме, и когда через год явится к нему нищим, Уильям великодушно отдаст ему эти десять тысяч с условием никогда больше не играть. Почему-то он не сомневался, что именно так всё и будет.
Майкл видел её почти каждый день. Он не мог заставить себя уйти. Он стал настоящим заложником этой своей роли - ни на что не претендующего друга семьи, вечного хохмача, готового с утра до вечера развлекать окружающих.
Элен разительно отличалась сейчас от прежней себя - она искрилась счастьем. Стала просто неотразимой. Майкл с трудом заставлял себя отрывать взгляд от её лица, он снова и снова являлся к Дарси на обеды, с беззаботным видом пересказывал миссис Дарси последние новости и сплетни, делился с мистером Дарси своими наблюдениями и прогнозами относительно котировок акций, которые оба держали, рассказывал Элен свежие анекдоты, и она счастливо смеялась своим чудесным серебристым смехом.
Счастливая Элен ещё сильней очаровывала его, она будто-бы хотела поделиться своим счастьем со всеми вокруг, становилась такой милой с ним, что сердце Майкла сжималось от тоски по несбывшейся мечте. Она, верно, и не подозревала о том, как он мучается сейчас. Ведь он сам с самого начала так поставил дело: ни разу он не дал понять ей, как он к ней относится, играл роль спокойного, равнодушного приятеля - троюродного братца.
Они по прежнему, хоть это случалось реже, иногда ездили вместе на премьеры в театр, он так же присоединялся к ней в гостиных и на выставках.
Она и вправду не понимала, что должна была прогнать его от себя, хотя бы для того, чтобы резко оборвать их связь - избавить его от мук. Он мучался рядом с ней, молча, безмолвно, не показывая виду, с галантной улыбкой на устах.
Беркли появился на горизонте. Осенью он поселился в Лондоне, в доме у своей тёти, и по совместительству - тёти Майкла. Теперь этот дом стал частым местом визитов Элен, и его, Майкла, тоже.
Тётя Гвен порой смотрела на него странным внимательным взглядом, но он делал вид, что не замечает его. Делал такое лицо, будто ему весело, у него всё идёт отлично.
Когда он видел их вдвоём, его будто адский огонь сжигал изнутри. Он видел, как они смотрят друг на друга.
Наверное, он решил бы, что они любовники, будь это кто-то другой, а не Элен. Но он не мог даже мысль допустить об этом - его сознание отказывалось принимать очевидное, нет, она чиста и не принадлежит ещё никому - его надежда не умерла - и у него ещё остаётся шанс - ведь их помолвка пока не оглашена.
Однажды он пришёл в дом Дарси утром и перед входом встретил рассыльного. Мальчишка довольно потрепанного вида встал ниже на ступеньках, ожидая, когда Майкл войдёт, чтобы последовать за ним.
В руках у подростка была пачка писем. Что толкнуло его? Мгновенный импульс, он и сам не понимал, что с ним случилось. Он обернулся и сказал тому:
- Давай, я отдам эти письма лакею. Можешь идти. На вот, возьми, - он протянул мальчику шиллинг. Тот взял, отдал ему в руки пачку и пошёл прочь.
У Майкла вдруг сильно забилось сердце, он увидел адрес отправителя на верхнем конверте: это был адрес тёти Гвендолин, ниже стояло имя получателя - мисс Элен Дарси.
Секунду назад он не помышлял об этом, намереваясь просто отдать письма слуге, но вдруг он взял этот конверт и сунул его себе за пазуху.
Сердце забилось ещё сильней. Что он делает? Он и сам не знал, зачем он сделал это.
Миссис Дарси, как всегда радушно, по домашнему, приняла его в столовой, они выпили с ней пару чашечек кофе, немного поболтали. Элен ещё спала - вчера поздно вернулась от тёти Гвен.
Майкл не стал её ждать, откланялся, сославшись на срочные дела.
Уже через час, вернувшись к себе домой, он достал помятый конверт. Тот был как ядовитое насекомое - Майкл не хотел притрагиваться к нему, чувствуя, какую отвратительную вещь он совершит, вскрыв чужое письмо. Любовное письмо - он был уверен в этом.
Нет, он не мог... Он сожжет это немедленно и забудет о глупости, которую только что сделал.
Письмо просто потерялось. Ничего страшного, напишут ещё раз, они пишут их друг другу десятками.
Но тут ему на глаза попалась карточка графини Беркли.
Что снова толкнуло его? Какая злая сила? Но он сложил конверт пополам, запаковал в другой, написал на нём её адрес. Адрес отправителя указывать не стал.
Он сразу вызвал лакея и отправил это письмо вместе с остальными. С глаз долой.
Что он сделал только что? Зачем?! Она увидит это, и что?
Его охватило то же странное предчувствие, что и в прошлый раз, когда он говорил с ней. Неприятная пустота под ложечкой. Он ненавидел себя за низость, которую очевидно совершил сейчас.
Действуя наобум, вслепую, подчиняясь какому-то тёмному ужасному инстинкту - он, ощущая обиду, ревность, злость, хотел чтобы и они почувствовали себя так же плохо. Испытали хотя бы часть его боли.
Майкл успокаивал свою совесть тем, что последствия вряд ли будут серьезными, к тому же никто никогда не узнает о том, что он сделал. Он может просто наблюдать, что же случится дальше и случится ли вообще? Этакий интерес естествоиспытателя-алхимика, только что бросившего в колбу с одним реактивом другой.
В тот вечер они всей семьёй - Дарси, и Майкл вместе с ними, собирались отправиться в Олмак - поужинать там. Но Элен почему-то отказалась - сослалась на недомогание. Она пыталась скрыть свою грусть, какая-то тревога терзала её. Майкл заметил её состояние. Что с ней? Она ждёт чего-то? Наверное, она ждала весточку от него, но не дождалась? - думал он.
Нехорошее чувство вновь шевельнулось в нём.
Майкл взял под ручку миссис Дарси, продолжая играть роль любящего племянника и почитателя талантов своей тётушки - он действительно восхищался Элизабет - жаль, что ей так много лет - в этой женщине он находил поистине идеального собеседника - они понимали друг друга с полуслова, могли бы говорить часами. Удивительная всё-таки женщина!
Майкл помнил, как мать рассказывала ему, что ревновала к ней отца когда-то. Сейчас он прекрасно понимал почему. Он всегда подозревал, что отец женился на матери из-за её состояния и никогда не любил её по настоящему.
Грустно сознавать, что ты родился в династическом браке, что ты - плод не любви, а холодного расчёта.
Но в тебе - таком невзрачном, невозмутимом с виду, тем не менее, бьётся точно такое же горячее сердце, как и в обжигающей ослепительной красотой Элен или в поражающем мужским обаянием Джеймсе.
Вот по ним сразу видно, что они - плод горячей страсти. Смуглая, гибкая, как цыганка, хоть и блондинка, Элен, напоминающий морского разбойника своими мужественными чертами, жгучий брюнет Джеймс.
Они оба похожи на свою мать - в былые годы - несомненную красавицу, сводившую мужчин с ума.
В клубе, когда они вошли, Майкл издалека увидел лорда Беркли. Тот стоял в дальнем углу просторной гостиной, у колонны.
В этот момент к нему быстро направилась молодая женщина в тёмно-зеленом бархатном платье с чёрной кружевной отделкой, её лицо было полностью закрыто тёмной дымчатой вуалью, но Майкл сразу узнал в ней леди Мадлен.
Её пепельные волнистые волосы, роскошная фигура. Она всё же притягивает мужской взгляд - есть в её походке и в женственных изгибах тела что-то манящее - кошачья грация и шарм.
Она подошла к Беркли совсем близко, и в миг, когда не только Майкл, а они все втроём с расстояния около десяти ярдов смотрели на эту парочку, Мадлен вдруг свернула с пути и внезапно прильнула к нему - взяла его под руку и томно склонила головку ему на плечо. Он, изменившись в лице, тут же отпрянул, но она уже отошла от него и быстро поплыла прочь - вон из комнаты - скрылась в огромном проёме двери в соседнюю залу.
Майкл заметил, как нахмурился Джеймс, а миссис Дарси от изумления широко открыла глаза.
И Беркли смотрел на них изумленно, он спросил у миссис Дарси, что случилось с Элен, почему её нет с ними, он ждал её здесь.
Джеймс снова мрачно нахмурился, он молчал. А миссис Дарси вежливо ответила, что Элен пожаловалась на головную боль. Нет, она ничего не просила передать ему - ни записки, ни устно.
Майкл вёл себя как посторонний, он с равнодушным видом здоровался с Беркли, отходил в сторонку, когда граф с Элен оказывались вдвоём, сразу переключал внимание на других знакомых. Да, наверное, они оба воспринимали его как неотъемлемую часть обыденного пейзажа гостиной - одного из многих знакомых, с которыми они виделись теперь ежедневно.
После ужина он поехал к себе, и лишь наутро явился к ним.
Беркли тоже был там. Ожидал, когда Элен выйдет к нему.
Майкл прямо отправился к миссис Дарси по праву родственника. Он не видел, как они встретились, не хотел смотреть на них - это разрывало ему сердце и повергало в страшное уныние.
Итак, она сделала это. Видимо, в том злополучном письме он писал Элен, где и когда будет ждать её. В Олмаке, конечно, там они частенько ужинали. Но вот графиню Беркли до той поры Майкл здесь не встречал - она продолжала играть свою роль убитой горем вдовы, отдающей всё время и силы служению Богу.
Что он почувствовал, поняв её замысел? События развивались без его участия, но похоже всё идёт именно так, как он и предполагал - леди Беркли не отпустит своего пасынка просто так, она начала свою игру. Тревожный холодок в груди появился и больше не оставлял Майкла - он не знал, рад он этому обстоятельству или ужасается тому, что сделал - он будто открыл ящик Пандоры и теперь от него уже не зависело ничего.
Спустя неделю Майкл вместе с матерью получили приглашение на празднование помолвки графа Беркли с мисс Элен Дарси.
Они поехали туда вдвоём, в карете миссис Фицуильям. Мать смотрела на него с сочувствием, он упрямо продолжал делать вид, что ему всё равно. Она порой тихонько вздыхала в уголке, чем ещё больше раздражала его.
Дом леди Ковентри был не слишком хорошо знаком ему, но в детстве он бывал здесь несколько раз, знал расположение комнат, возможно, даже виделся с Беркли - но тогда эти встречи прошли эпизодом мимо сознания, ничего не оставив в памяти.
Леди Гвендолин разместила их в отдалении от покоев Дарси и графа Беркли. Удобная планировка просторного особняка позволяла каждому из гостей чувствовать себя свободно, не ощущая чужого назойливого присутствия рядом. Несколько семей гостили сейчас здесь, каждая в своей части огромного дома.
Это случилось перед обедом. Майкл прогуливался в парке с миссис Фицуильм под ручку. Он заметил всадницу на изящном вороной коне, приближающуюся по дороге к усадьбе. Она пронеслась рысью мимо них на расстоянии нескольких десятков ярдов, за ней в некотором отдалении следовал слуга на рыжей лошади.
Он узнал Мадлен, его сердце болезненно ёкнуло и часто забилось. Непроизвольное первое желание броситься к ней и задержать - откуда это? Он словно хотел исправить то ужасное, что совершил, вернуть всё назад. Но поздно. Она уже спешилась и вошла в дом.
Майкл не выдержал, бросил удивленную его поспешностью мать одну и побежал так быстро, как только мог, с трудом карабкаясь на пригорок - к дому. Ворвавшись внутрь спустя несколько минут, он не знал, что ему делать, но потом бросился наверх - к комнате Элен.
Графиня Беркли попалась ему навстречу, они столкнулись в дверях. Она скользнула по нему равнодушным взглядом, сделала вид, что не узнала его.
А потом он дрожащими руками коснулся её двери. Стукнул раз, не получил ответа, он слабо толкнул их. Элен стояла спиной к нему у окна, он не решился окликнуть её - жуткое чувство вины перед ней не давало ему сделать это.
Он отпрянул и, как бледная предутренняя тень, двинулся по коридору, сам не зная, куда идёт.
И тут, в большом холле второго этажа он увидел их, а ещё раньше услышал их голоса.
Один голос принадлежал графу Беркли, другой - графине.
- Что ты делаешь здесь? Зачем явилась сюда?
- Я всего лишь хочу, чтобы ты понял.
- Что тебе ещё нужно от меня?!
- Чтобы ты почувствовал ту же боль, что чувствую я. Понял, что ты сделал со мной!
- Что ты несешь?! Ни я, ни мой отец не сделали тебе ничего дурного. Отец боготворил тебя, а ты убила его своей ложью! Рассорила нас, и я потерял его навсегда. А ты получила всё, что хотела, лишив меня всего - отцовской любви, чести, состояния. Чего же тебе ещё надо от меня?! Убить?! Отнять у меня всё, что ещё не отняла?!
- Ты пренебрег мной, равнодушно и безжалостно отказался от моей любви. Я хочу, чтобы и ты ощутил те же адские муки, Уильям, что испытывала я все эти годы. Теперь ты поймёшь меня.
- Ты уже была у неё?! - Беркли в ярости тряс её за плечи, - Что ты сказала ей, подлая твоя душа?!
- Только то, что давно люблю тебя, и ты тоже неравнодушен ко мне.
Он с горьким стоном оттолкнул её и бросился в сторону покоев Элен.
Но было поздно - Элен за минуту до этого вышла из своей комнаты и скрылась в темном коридоре, ведущем в противоположную сторону.
Майкл, стоящий на пути графа, едва успел зайти в тень, за портьеру. Беркли промчался мимо него, не заметив.
Майкл смотрел ему вслед.
Графиня спустилась вниз. Её чёрное дело было сделано. Он услышал, как хлопнули входные двери.
Спустя несколько минут, которые Майкл провёл в холле, дрожа от приступа нервного возбуждения, смешанного со страхом и угрызениями совести от сделанного им, он снова увидел Беркли, за ним в холл вошёл Джеймс. Они оба были сильно взволнованы. Следом вбежала миссис Дарси.
- Элен нигде нет! Куда она могла пойти?
Майкл предположил, что она спустилась по чёрному ходу во двор, поскольку на первом этаже в холле она не появлялась.
Все дружно бросились вниз. Ворота конюшни были открыты, они увидели вдали Элен верхом на своем сером коне.
Беркли и Дарси бегом кинулись в конюшню, седлать своих лошадей. Майкл поплелся следом.
Конюх предложил ему рыжую кобылу, Майкл с трудом взгромоздился на неё, он никогда не любил верховую езду, предпочитал экипаж.
Он мелкой рысью последовал за лошадью Джеймса, сильно отставая. Пускаться галопом он не умел и не хотел, боясь свернуть себе шею - в детстве он получил неприятный опыт падения с лошади, и до сих пор не мог преодолеть въевшийся страх.
Элен скрылась из виду, но вскоре они увидели её вдали - на холме. Её конь несся галопом, как ветер.
Беркли пришпорил свою лошадь и быстро оставил позади остальных преследователей. Через некоторое время они увидели, что он приближается к Элен. Но она, по всей видимости, не хотела этого - пыталась оторваться.
Беркли теперь был совсем близко от неё. Он видимо что-то кричал ей, но безуспешно - она не останавливалась.
Он почти догнал её. Их лошади шли наравне, но Элен и не думала снижать скорость.
Сколько это может продолжаться? Ни одна, даже самая выносливая лошадь не выдержит такой темп слишком долго.
Впереди на пути у них была речка - не широкая - фактически ручей, но с неровным, крутым склоном берега. Элен нужно было или останавливать лошадь и поворачивать к мосту, находящемуся как раз в той стороне, откуда её нагоняли преследователи - в этом случае ей неминуемо пришлось бы столкнуться с ними. Либо продолжать бессмысленную скачку вдоль берега - в направлении, противоположном её цели - а она, похоже, собиралась покинуть владения леди Гвендолин и вернуться домой. Но Элен выбрала третий путь - самый рискованный и невозможный в обычных обстоятельствах - форсировать реку. Она галопом неслась в сторону реки.
Джеймс, увидев это, начал истошно кричать ей остановиться, но его крик уносил ветер, дующий в другую сторону.
Беркли рванул следом за ней. Он тоже что-то кричал ей.
Издалека они увидели, как её конь вдруг на всём скаку, как вкопанный, остановился на пригорке, над не слишком высоким склоном берега, и она не удержалась - упала с него и полетела вниз по склону.
Джеймс в ужасе громко вскрикнул - он и так несся на всей скорости, а сейчас попытался пришпорить и без того взмыленную лошадь.
Но поздно, что он мог сделать сейчас?
Беркли уже спрыгнул с лошади и бросился по склону вниз, следом за ней.
Когда Майкл подъехал туда, он увидел, что Беркли поднимается по склону, держа Элен на руках. В его глазах стояли слёзы.
Джеймс бегом спускался ему навстречу. Его лица Майкл не видел.
Элен была без сознания.
Джеймс сам подхватил сестру, вдвоём они бережно уложили её на плащ, который снял и расстелил на траве Майкл. Джеймс приложил ухо к её груди: сердце билось. Она не реагировала на его слова, похлопывания по щекам, поцелуи. Словно спала.
Нужно было доставить Элен домой. Кому-то из них нужно было отправиться за экипажем.
Беркли тут же вскочил на свою лошадь и направился в сторону усадьбы.
К счастью, уже спустя несколько минут, они увидели экипаж, приближающийся к ним: Беркли встретил миссис Дарси, которая сразу же поехала следом за ними.
Они все вместе перенесли и обустроили Элен в карете. Брат и мать остались с ней. А Беркли и Майкл шагом двинулись следом. Беркли держал под уздцы лошадь Джеймса.
Майкл бросил один взгляд его лицо и тут же отвернулся. Жалкое зрелище. Преступник, идущий на казнь, и то выглядел бы, вероятно, лучше, чем он. Лицо человека, потерявшего всё - любовь и надежду на будущее. И потеря самой жизни уже мало волнует и почти не страшит его - ведь в ней не осталось для него никакого смысла.
Майкл прекрасно понимал его - ведь он сам был таким человеком. Хотя для всех них он был посторонним, равнодушным наблюдателем, а не участником событий. Они мало обращали на него внимания.
А он, до последнего удерживая на лице маску равнодушия, отнюдь не был спокоен и отстранен. В этот момент он ощущал себя главным участником и в какой-то мере автором и режиссёром творящегося на сцене действа.
Он видел всё - каждый их взгляд, слово, тончайшие эмоции, промелькнувшие на их лицах, понимал лучше каждого из них причины и обстоятельства произошедшего.
С одной стороны, его мучала совесть. Он чувствовал себя прямым виновником случившегося. Страшили последствия - Элен могла погибнуть. Но одновременно та злая, мстительная часть его души была удовлетворена - и это давало ему дополнительное чувство вины. Но холодный невозмутимый вид оставался - словно прирос маской к его лицу.
Скорей всего, Элен потеряла сознание от острой боли - падая со склона, она сломала руку. Таков был вердикт вызванного в тот же день врача. Других явных причин временного беспамятства доктор не обнаружил.
При попытке перенести её из экипажа в дом, она очнулась и застонала.
Боль в запястье сначала казалась невыносимой - но, похоже, перелом был закрытым, руку удалось зафиксировать в положении, причинявшем наименьшее страдание, подложив под предплечье доску и сделав перевязь.
Она отказалась разговаривать с Беркли и молча отвернула заплаканное лицо, когда тот попытался снова обратиться к ней. Его лицо в этот момент потемнело от горя.
Её брат сверкнул на графа пронзительным взглядом, полным подозрения и ненависти. Весь его вид, казалось, говорил: "Не подходи к ней! Убью!"
В глазах несчастного графа были слёзы. Он молча вышел вон.
Джеймс обратился к Элен, пытаясь узнать, что произошло между ними, но она молчала.
Позже он спросил у Майкла, не видел ли он что-нибудь. Тот несколько секунд мялся, не зная, что ему сказать, но потом всё же ответил:
- Здесь была молодая женщина. Я вернулся с прогулки, был в холле и видел, как она зашла через парадный вход, поднялась наверх, свернула в покои Элен. А потом, спустя несколько минут, она вышла оттуда, прошла мимо меня, спустилась вниз и покинула дом.
- Ты знаешь её?
- Нет, - соврал Майкл.
Джеймс пошёл к Элен. Она полусидела на кровати, откинувшись на подушки, заботливо подложенные матерью. Элизабет присела рядом, держала в руках чашку чая и уговаривала дочь выпить и съесть немного печенья. Но та не притрагивалась к предложенному.
- Элен, кто та женщина, что приходила к тебе сегодня? Что она тебе сказала?
Некоторое время сестра молчала, слёзы бежали по лицу ручьями. Потом она ответила прерывающимся голосом:
- Мадлен. Графиня Беркли.
- Но что такого она могла сказать тебе, чего ты еще не знаешь?
- Она показала его письма к ней, его расписки - она давала ему деньги, много денег - десятки тысяч фунтов, - голос сестры снова сорвался на рыдания.
- Она оставила их тебе?
- Да! Бросила их мне в лицо. Заявила, что лгала, пока её муж был жив, чтобы не потерять право опеки над ребёнком - на самом деле Беркли давно соблазнил её, она влюбилась в него, как и я. Они стали любовниками. Потом, когда её муж умер, их отношения продолжились, тайно ото всех - ей не хотелось подвергаться гонениям света, она получила состояние графа, но позже отдала, часть его по крайней мере, его сыну - потому что не считала, что заслуживает эти деньги больше, чем он. Она оставила мне его расписки - всего две - на двадцать пять и на двадцать четыре тысячи фунтов. Но их было намного больше.
- Она пришла к тебе, чтобы отомстить Беркли за измену?
- Да.
- И ты поверила ей?
- Сначала я не хотела её слушать, но она отдала мне одно из его писем к ней - вытащила его из целой пачки. Он назначал ей свидание в Олмаке. Это его почерк. Его золотые часы - медальон - я видела его раньше, там есть надпись - это подарок ему. Как-то же он оказался потом у неё.
Джеймса поражало сейчас бесстыдство и недальновидность Беркли: неужели он, оставив столько следов адюльтера - письма, вещи, денежные расписки, надеялся избежать скандала? Рассчитывал на стремление графини сохранить свою репутацию? Да, недооценил этот молодчик силу ревности брошенной им женщины. Молод ещё, зелен. Но что ей терять теперь? Потеря состояния ей больше не грозит, а любовника она уже потеряла, и возможно, даже надеялась вернуть таким образом - расстроив его женитьбу на более привлекательной сопернице.
Дарси предполагал нечто подобное. История с внезапным выигрышем сотни тысяч фунтов с самого начала казалась ему неправдоподобной. Вот и ответ на его сомнения.
Графа Беркли на его пути постоянно сопровождают громкие сенсации, сплетни и скандалы. Нет, это не случайность, а целиком его личная заслуга.
Джеймс крепко обнял сестру, ничего не говоря в ответ. Она рыдала, уткнувшись ему в грудь. Всё ясно обоим - старший, умудренный опытом брат оказался прав, прав во всём - её наивные девичьи мечты,сказочные фантазии разбились о жестокую реальность.
Но как ей жить после этого? Невыносимая мука терзала её, не находя никакого выхода. И где-то в самой глубине сознания теплилась мысль, что всё это - дурной сон, неправда. Что завтра она проснётся, и всё исчезнет - её верный, честный Уильям вернётся к ней.
И там же, в дальнем уголке памяти, оставалось воспоминание о том, как она однажды решила для себя, что любит и желает получить его во что бы то ни стало, даже если всё рассказанное о нём правда - он соблазнил жену своего отца, он - прелюбодей, лжец и предатель.
Господи, он нужен ей любой, лишь бы он любил её!
В ней будто жило другое существо - дикое животное - похотливая самка, не желающая ничего знать о моральных устоях общества. Она знала только - чувствовала, что он хочет её точно также, как и она его. Что он предпочёл её всем остальным, принадлежит ей сейчас телом и душой, она - победительница в борьбе за него, и она страстно хотела немедленно воспользоваться сейчас плодами своей победы.
Наверняка, если бы не условности общества, если бы не было вокруг внимательных глаз её знакомых и родных, если бы они остались с ним наедине, вдвоем оказались на необитаемом острове, то очень скоро - в тот же день и час, она сдалась бы ему, и они, позабыв обо всём на свете, слились бы в безудержной страсти.
И эта дикая часть её души страстно желала такого исхода, страшно злилась и досадовала, что он невозможен.
Беда только в том, что раньше она называла это сильное чувство любовью и не стеснялась его, а сейчас внешняя - сознательная часть её души стыдилась его, хотела спрятать его подальше вглубь, а лучше совсем избавиться от него. Но оно никуда не делось, напротив - стало ещё сильней, превратилось в болезнь, причиняло мучительную боль.
Но нет, она не может унижаться до такой степени! Он одновременно искал встреч с ней и получал деньги от другой - влюбленной в него женщины, которой он что-то обещал, и, видимо, лгал при этом им обеим.
Он кричал ей, что Мадлен лжёт, она видела его лицо, его горькие слёзы, слышала его слова - такие искренние, рвущие ей сердце. Но как ей верить ему теперь? Как жить с человеком и не верить ему, думая, что в любой момент он может обманывать тебя, лгать настолько убедительно, что никто ни на миг не усомнится в его искренности?
Рядом Элизабет молча слушала разговор своих детей, держа в руках здоровую руку дочери. Она горько плакала вместе с ней. Нет, её бедная девочка не заслуживает такого - столько грязи вывалили на неё. Даже ей, за всю долгую жизнь, не приходилось видеть подобных людей - способных на такую ложь.
Если бы этот Беркли совершил грех, но потом признал его, покаялся в нем, попытался бы начать новую жизнь с чистого лица, сделав предложение Элен, но не лгал бы ей, а честно рассказал обо всём, то он заслуживал бы прощения. Но ведь он упорствует в своей лжи, хочет, чтобы его считали безупречно честным человеком, а сам, тем временем, продолжает вести двойную жизнь и выстраивает целые сооружения на фундаменте обмана.
Это страшно, когда человек ведёт себя так.
Они покинули поместье леди Ковентри следующим утром, оставив хозяйку в слезах. Она уже даже не пыталась уговаривать Элен - только плакала навзрыд, прощаясь с ней, просила не забывать её и простить за всё. Даже Джеймсу стало не по себе от этого зрелища. Он пожалел бедную женщину, души не чаявшую в своём племяннике, так надеявшуюся на их счастье. И как же он подвёл свою прекраснодушную тётю!
Лорд Беркли уехал к себе домой ещё вечером, поняв, видимо, что дальнейшее его пребывание в этом доме не имеет смысла.
Этот его поступок, отсутствие новых попыток увидеться с Элен, чтобы оправдаться, только убедили семейство Дарси в его виновности.
А Майкл, тем временем, пришёл к окончательному выводу, что Беркли невиновен. Сначала подслушанный им разговор графа с Мадлен - явное свидетельство его невиновности и верности первоначального суждения Майкла о характере их отношений.
Потом Майкл узнал из спортивной колонки "Таймс" о продаже жеребцов графа на аукционе и тут же сопоставил эти данные с суммами, значащимися на расписках Беркли, которые Мадлен отдала Элен. В них не было указано, за что тот получил эти суммы. Просто сумма и дата. Номер счета и перевода. А сами счета и перевод - по договору, там уже указаны основания.
Майкл был прирожденным аналитиком, увы, порой даже во вред себе, своим интересам, своему душевному спокойствие, но он не мог оставаться в иллюзиях - ему зачем-то требовалось это - знать правду. Себе он не желал и не мог лгать.
Он выяснил основания перевода, нашёл этот лот аукциона. Беркли продал Мадлен двух жеребцов, анонимно - согласно условиям аукциона, не подозревая, кто именно купил их у него.
Удивительно, как в нём уживались два человека: один не желал ничего знать, а хотел забыть о своей подлости, даже оправдать её, и просто воспользоваться плодами начатой им интриги. Путь к сердцу, а если не к сердцу, то хотя бы к руке Элен, теперь для него открыт.
Но другой Майкл упорно продолжал беспристрастное расследование, желая получить точные ответы на все свои вопросы относительно мотивов персонажей любовной драмы, развернувшейся перед ним.
Это второе "Я" не давало ему спокойно жить.
Издержки эволюции - эта же часть сознания удерживала его предков от явных глупостей, не давая отступить от объективной оценки ситуации ни на йоту - прямо-таки вынуждала строить верные стратегии, способные выдержать многие десятилетия, устоять на самом устойчивом в мире фундаменте - полной объективной информации - истинных фактах. Эта же часть его разума спасала жизнь его предкам, не раз выручала и его самого. Но она же, эта дотошная, неуживчивая частица его души, сейчас губила его, заставляя мучаться от ужасного чувства вины. Он чувствовал себя последним негодяем.
И это при том, что сейчас, после падения бумаг Беркли, его акции выросли во много раз - как в глазах родственников Элен, так и её самой.