С зазнобой своей, Ксенией, разругался в пух и прах. Виновата, конечно, она, Ксения. Ну сами посудите, какому мужчине понравится, когда ему под каждую рюмку талдычат: не пей больше, не пей больше. Да я никогда не пью больше, чем того требует мой организм. Я свою норму знаю: как только голова становится тяжелее пушечного ядра и норовит выстрелить в селедочницу с селедкой, я себе внутренним голосом говорю: Вениамин, еще рюмка - и ты труп. А она, Ксения, как только за гостями дверь захлопнулась, понесла на меня с порога:
--
Напился, как свинья!
Я ей говорю заплетающимся языком:
--
Где ты видела, чтоб свинья водку пила? Лично я ни одной пьяной свиньи не видел. Только трезвеньких.
А она мне:
--
Подойди к зеркалу - увидишь.
Легко сказать: подойди к зеркалу. Для этого надо подняться со стула, когда закон земного притяжения работает на всю катушку. Я стремлюсь вверх, а меня тянет вниз. Я опять вверх, а меня опять вниз. Наконец, опершись одной рукой в салат, а другой в маринованные грибы, я с трудом его преодолел и встал в рост. Пол подо мной ходуном ходит, как палуба корабля во время шторма. Меня заносит то вправо, то влево, то толкает вперед, то отбрасывает назад. И надо же такому случиться, что при очередной ударной волне меня кинуло в угол, прямо на фарфоровую напольную вазу. Помнится, на ней были три танцующие китаянки изображены в национальных одеждах. Оттанцевались. Я их вдребезги. Ох и цепкий же фарфор у этих китайцев! Как он мне в ягодицы впился, из меня аж хмель, как палкой вышибло.
Ксения в крик:
--
Урод! Старинную вазу разгрохал. Она больших денег стоит.
Я сижу на полу, а вокруг меня изящные ручки и ножки
расколотых китаянок валяются. В сердцах понес я этот Китай по пням и кочкам. Я все им припомнил: и ихнего Мао Цзэ-дуна, и культурную революцию, и хунвейбинов, из-за которых историчка в школе долбала меня костлявым пальцем в лоб и верещала: сначала - н, потом - й, н-й, н-й...
Ксения кричит:
--
Сам ты хуже всякого хунвейбина. Вон из моей квартиры и чтоб духу твоего здесь не было!
Ну какому же мужчине понравится, когда женщина о каких-то китайских черепках печется больше, чем о его израненной части тела. Конечно, я возмутился и заорал во все горло:
--
Наставила во все углы китайские горшки - хорошему человеку упасть некуда, чтоб не пораниться.
Она еще раз указала мне на дверь и подтвердила свое намерение выставить меня из своей квартиры:
--
Вон отсюда! И чтоб ноги твоей здесь больше не было.
Гордости и достоинства у меня - хоть отбавляй. В ногах ни у одной женщины не валялся и не собираюсь. Из Ксениной квартиры я выполз с высоко поднятой головой и через наряд милиции, через вытрезвитель к утру добрался до дому. Первым делом достал из холодильника бутылку пива, откупорил и впился в ее горлышко, как вампир. Голова малость прояснилась, шарики, медленно раскручиваясь, начали свое привычное движение.
Вытянув из холодильника вторую бутылку, я налил пиво в кружку и уселся за стол, подперев голову руками, а глазами уставившись в тающую пену. В памяти воскресала картина моего изгнания из Ксениного рая. Картина мне не нравилась, и я недовольно хмурился, будто мне вместо пива подсунули то, с чем сравнивают сей целебный напиток после того как он окончательно потеряет свои целебные свойства.
В пивной пене я пытался найти ответ на вопрос, который в данный момент волновал меня больше всего: как мне поступить с Ксенией? Может, бойкот? Прозвучало по-детски наивно, и я поморщился, снова погрузив взгляд в пиво, надеясь найти на дне кружки более оригинальное решение. Я не нашел его и тогда, когда опустошил ее до дна.
Итак, бойкот. Пусть теперь Ксения походит вокруг меня кругами, не все же мне ее обхаживать. Пусть и она потрудится на благо мира, дружбы и любви между нами.
С мужиками в нашем городе напряг. Местные статистики подсчитали, что на пять женщин приходится только один мужчина. А уж такие кавалеры, как я, - при отдельной квартире да при машине, - вообще на вес золота. С деньгами у меня тоже полный порядок. Я таксистом работаю и у меня этой грязи завсегда полный карман. Любой женщине хорошо известно, что такие мужики на дороге не валяются.
Неделю я ей не звонил. Но и она - молчок. На восьмой день мое любящее сердце не выдержало и я набрал номер ее телефона. Когда она ответила, поднялась во мне гигантская волна чувств, сравнимая только с цунами, и я придушенным голосом произнес в трубку:
--
Ксения, дорогая, я весь сгораю от страстного желания и пылаю от нетерпения. Жажду тебя, как пустынник жаждет глотка воды.
--
Я тебе не огнетушитель и не автопоилка, - отрезала Ксения и трубку бросила.
Тьфу ты! Ну какому же мужчине понравится, когда в ответ на его поэтические воззвания женщина грубит и вместо ласкового воркованья шлет ему в ухо частые гудки.
Сгоряча я рубанул ладонью воздух и сквозь зубы процедил:
--
Баста! Ухожу в подполье. А ты, Ксения, скоро поймешь, кого теряешь в моем лице. Такими мужиками, как я, не швыряются. Если на то пошло, так у меня выбор большой, а вот у тебя - с гулькин нос.
Месяц ей не звонил. Признаюсь честно, что это было для меня не просто, но я мужик упрямый. За это меня в детстве отец частенько поколачивал, но осла из меня так и не выколотил. Любящее сердце ноет, но я твердо говорю себе внутренним голосом: держи характер, Веня. Не выдержишь - превратит она тебя, настоящего мужчину, в тряпку.
И я держал. Второй месяц прошел, а мы с ней все в молчанку играем. Ксения, - до чего ж строптивая баба! -тоже никак себя не проявляет. Ну ничего, успокаиваю я себя, покапризничает еще чуток и объявится. Куда она от меня денется, когда мужиков в нашем городе - раз, два и обчелся. Главное - держать характер! Пусть уважает. Вот так-то, Ксения.
Поединок наш затянулся на полгода. Каждый раз, возвращаясь с работы, я перво-наперво прослушивал автоответчик, надеясь, что за время моего отсутствия Ксения чего-нибудь начирикала. Но каждый раз меня ожидало глубокое разочарование. Ксения молчала, как воды в рот набрала.
" Тоже характер держит, - кисло думал я и решительно добавлял: ей меня не осилить".
А вчера я отвозил в аэропорт одного военного. Майор. Хороший мужик, свойский. Разговорились с ним по дороге о том, о сем, о жизни, о женщинах. С душевным человеком и пооткровенничать не грех. Рассказал я ему о нашем с Ксенией поединке. Он выслушал меня внимательно, спрятал улыбку в пышные усы и сказал:
--
Молодой ты еще, горячий и потому не понимаешь, что пустое ты дело затеял, Веня. Держать поединок с женщиной, все равно что удавиться. Картинка та же самая: последнее слово за ней, а ты остаешься с выпученными глазами, разинутым ртом и откинутой до колен нижней челюстью.
--
Это мы еще посмотрим, кто из нас на удавленника будет похож, - буркнул я.
Вечером являюсь домой и первым делом включаю автоответчик. И вдруг слышу Ксенин голос:
--
Вениамин , позвони мне домой. Ксения.
Что со мной было! Я ласково гладил себя по душе, а по ней бальзамом разливалось: Вениамин, позвони мне домой, позвони мне, позвони мне.....
Вот он, долгожданный день. Ура! Сдалась Ксения. Ловко я укротил строптивицу. А ты, майор, говорил, что я на удавленника буду похож. Слабак, хоть и военный. Характер надо уметь держать.
Лицо мое расплылось в улыбке, как блин по сковороде, а ноги отбили бойкую чечетку. Немного успокоившись, я взглянул на себя в зеркало и внутренним голосом стал отдавать сам себе команды и сам же их исполнять: улыбку убрать. Убрал. Брови слегка насупить. Насупил. Веселые искорки в глазах потушить. Потушил. В глаза плюнуть по льдинке. Плюнул. Приступай к делу, Веня. Приступаю. Будь сдержан с ней, не выказывай с разбегу своей бешеной радости. Есть!
Вытянувшись перед зеркалом во-фронт, я отдал честь, снял трубку и набрал заветный номер телефона. Сердце мое бешено колотилось. На другом конце провода раздался незнакомый женский голос:
--
Я вас слушаю.
" Подружка, наверное, или кто из родственниц ", - подумал я и небрежным тоном бросил:- Ксению к телефону. И побыстрее, пожалуйста. У меня мало времени.
--
А она здесь больше не живет, - ответила незнакомка.
--
Как не живет? А где же она теперь живет? - удивленно спросил я.
--
Разве вы не знаете, что она вышла замуж за финна и сегодня утром уехала с ним в Хельсинки. Квартиру мне продала.
Я не хотел, я не мог поверить в услышанное и взревел, как раненный медведь:
--
Этого не может быть! Что вы мне плетете, когда только сегодня она мне наговорила на автоответчик. Позовите ее к телефону немедленно.
--
Ну что вы так кричите, я чуть не оглохла, - обиделась женщина. - Не верите мне - справьтесь в паспортном столе.
Я ничего ей не ответил и уже хотел кинуть трубку, когда она вдруг спросила:
--
А вас не Вениамином зовут?
--
Да, это я.
--
Ксения оставила записку для вас и просила меня
прочесть ее вам по телефону, если вы позвоните. Вы
слушаете?
--
Да, - коротко ответил я.
--
Читаю: Вениамин, во всем надо знать меру: и водку хлестать и характер держать. Прощай. Ксения.
Я медленно опустил трубку. Зеркало с омерзительной услужливостью отразило мне мою физиономию: выпученные глаза, разинутый рот, откинутая до колен нижняя челюсть... чисто удавленник. Эх, майор, майор, как ты был прав!