Автор - специалист по ядерной электронике и мукомольному делу. Время, свободное от путешествий, преподавания электроники и, главное, производства муки для жителей Святого Города имеет обычай что-нибудь писать. А также - наглость - публиковать.
Некоторые старожилы еще помнят: у евреев когда-то была в моде песня: "У Иордана два берега, и оба – наши". О Западном береге и бурной жизни на его широких просторах, вы, разумеется, наслышаны. А о Восточном? Вряд ли.
Всем известно "дело" киевского еврея Бейлиса, обвиненного в убийстве христианского ребенка в ритуальных целях, а на самом деле оклеветанного и признанного судом присяжных невиновным. Однако именно "дело Сарры Модебадзе" было первым гласным процессом в России по обвинению такого рода, и жаль, что оно, слушавшееся более, чем тремя десятилетиями раньше "дела Бейлиса", практически неизвестно нашим современникам, хотя, к сожалению, не потеряло и по сей день своей актуальности.
Предупреждаем дорогих читателей, что предлагаемый материал отражает лишь личную точку зрения автора, за которую мы нести ответственность не можем, не хотим и не будем
Я писал это письмо несколько дней после возвращения из Египта, и благодаря этой писанине вспомнил, надеюсь, все, что было увидено - уж в очень сумасшедшем темпе прошло путешествие. Полная противоположность поездке в Париж, где мы были предоставлены сами себе и развлекались, как хотели. Но Египет - не Париж, туда своим ходом ездить не стоит, просто опасно. А ведь хочется увидеть древности, что еще на тысчонку-другую лет постарше наших, иерусалимских...
Юдофобия, как и другие ксенофобии ("боязни чужих") существовала, всегда, если под этим "всегда" понимать тысячелетия существования нашего народа. Вообще-то человеку психологически свойственно опасаться чужих, это работает его естественный инстинкт самосохранения. Поэтому в древнейшие времена юдофобия ничем особенным не выделялась из других фобий, каких-нибудь эллинофобий, романофобий, парсофобий и т.п.
Предлагаю читателям находящуюся в работе "московскую" серию "Мыльной оперы". Надеюсь, что не за горами тот день, когда закончу ее. А пока так, отрывки – на пробу, для рекламы... Реувен.
Я пока что не писал подробно о впечатлениях от ЛондОна. Хочется, чтобы материал отлежался в памяти, чтобы главное выперло над второстепенным Но все-таки, нетерпежка зудит, и вот - первые тезисы.
Семь недель - от второго дня Песаха до Шавуот называются Омером. Омер – это, вообще-то, мера объема или массы, но на этот период она превращается в меру времени, состоящую из 49 суток.
Египтяне, отняв у евреев состояния, обратили их в рабство. Эта схема впоследствии не раз повторялась на подмостках мировой истории. Чем закончилось египетское рабство, известно. Господь Исраэля через пророка Моше заставил правившего фараона отпустить наших предков, они вышли из Египта и, после сорока лет тяжких блужданий в перевоспитательных целях по пустыням, уже, увы, не они, но их их потомки пришли к Земле Обетованной Эрец Исраэль.
...Шла к концу вторая парижская неделя, пора было прощаться с городом, и горский иерусалимский инстинкт ("Лучше нет красоты, чем глядеть с высоты!") вторично повлек нас на Монмартр.
Первая неделя поездки прошла ошарашивающе-стремительно, мы намотали на автобусе не менее двух тысяч километров. Промелькнули древние Сарагоса, Сеговия, Саламанка, Толедо, города-гиганты: лениво-разгульная красавица Барселона, напоминающая бальзаковскую "женщину-вамп", и стройный, архитектурно классический по-европейски, кабальеро Мадрид. Горы, степи, леса.
Как это, вероятно, ни удивительно со стороны, но Израиль жив, и экономика наша пошла на поправку, в том числе, и индустрия туризма. По крайней мере, так свидетельствует официальная статистика. Причем существенную роль сыграли в этом подъеме именно российские туристы.
В Египет мы въезжали в третий раз, и уже не удивляли ни бестолковая, съедающая массу времени, возня египетских чиновников на пограничном переходе, ни грязь в шикарном здании таможни, ни разбитый, лишенный привычных удобств бедуинский минибус, на котором мы ехали, ни общество наших спутников - каких-то немытых англоязычных хиппарей, как я понял по их разговорам, австралийских студентов.
Лина, с лицом, разъяренным, аки у львицы, своей тонкой фигуркой преграждала комиссии дорогу вглубь комнаты, при этом еще стараясь улыбаться и что-то ворковать с главной комиссаршей Розой Ефимовной Балабас, чей взор немедленно прилип к столбу дыма от флюриной сигареты, поднимавшемуся из-за стенда. А может, и запахи привлекли ее в силу собачьей специфики работы.
С трепетом душевным приступаю я, бедный школяр занятий литературных, дилетант - попросту, к заметкам о моих субъективнейших впечатлениях, ощущениях, точнее, о любимом авторе и о любимых стихах. Ощущениях, не покидающих меня уже почти полвека...