|
|
||
ОБНОВЛЕНО 1.11.2016 | ||
- А у тебя, можно подумать, все гладко, - возмутилась Нюта, - даром, что живешь одна, так ведь тоже жалуешься. А по мне так уж лучше вообще не заводить семью. Я вот, например, уже пожалела, что в свое время вас, кстати, послушалась. Упустишь свой шанс, упустишь свой шанс, - Нюта скривилась и, прихватив со стола бокал с мартини, указала им на меня, - вон, Касаткина одна живет себе припеваючи, и в ус не дует. А что, будь у меня такие родители, я бы тоже замуж не торопилась.
- А что тебе Нина? - вступилась за меня Лиза, - у нее, между прочим, тоже проблем хватает, только она не кричит о них на каждом углу. И ее родители, кстати, замечательные люди...
- А я и не спорю, - Нюта отхлебнула мартини и, улыбнувшись мне, как ни в чем ни бывало, продолжила, - а ведь Ромка-то поначалу за ней ухлестывал, да только она не будь дура, сразу все поняла. Наперед просчитала, что не будет с него толку. А я... да что говорить, - Нюта махнула рукой.
Мне вдруг стало до того неловко, что провались я в тот момент под землю, всем бы сделалось только лучше. Лицо у меня пошло красными пятнами, дыхание перехватило. Ну, зачем опять об этом говорить? Восемь лет уже прошло, а Нюта все не уймется. И ведь сама же Ромку увела, сама все силы приложила к тому, чтобы он от меня отвернулся, а теперь вот меня же крайней выставила. Что, мол, если бы я в свое время подсуетилась и прибрала Ворошилова к рукам, хотя можно ли вообще за человека что-то решать? Он же не собачка комнатная, которую посадил на поводок, или еще лучше в сумку засунул и неси себе куда вздумается. Да и едва ли Ворошилов относился к таким мужчинам, которых можно в чем-то переубедить. Уж если он принял решение, то, как отрезал. И назад пути не будет, хоть расстарайся ты, хоть в лепешку расшибись. Да и не было между нами ничего. Ухаживал он за мной, внимание выказывал, да и только. Хотя, кого я обманываю? Да и зачем? Только лишь для того, чтобы избежать болезненных воспоминаний, чтобы оправдаться в собственных глазах? Так ведь я и не была ни в чем виновата, а душу все равно в узел стягивает всякий раз, как представлю, что все могло бы сложиться иначе, что поступи я тогда, восемь лет назад по-другому, что прояви я смелость... Да только не было ее у меня, равно как и желания ворошить то, что уже давно быльем поросло и лежало на сердце тяжелым, недвижимым камнем. За ошибки, свои ли, чужие, все равно приходится платить. Вот и я расплатилась. Я подняла на Нюту глаза. Извиняюще улыбнулась, словно хотела сгладить возникшую неловкость, да только ей это было до лампочки. Взобравшись на любимого конька, она с удовольствием, смакуя подробности, расписывала, какой Ворошилов гад и бабник, прибавляя к этому, что и денег она от него не видит, и как отец он полный ноль, и вообще...
- Я бы таких мужиков кастрировала сразу, как только они потомство произвели. А на что оно ему? - хохотнула Нюта. - Сделал дело и гуляй. И направь всю свою энергию на то, чтобы детей обеспечить. А то куда это годится? Он мне каждый месяц выделяет какие-то там копейки якобы на содержание детей, а дальше я, значит, крутись, как хочешь. Ни на отдых ни свозит, ни шмотки новые не купит.
- Да что ты завелась, Ань? - осекла ее Лиза.- Не нравится - бросай и ищи себе того, кто твои запросы удовлетворить сможет.
- Легко тебе рассуждать, - огрызнулась Нюта, - у тебя детей нет, а мне хочешь-не хочешь, а приходится терпеть.
- А ты думаешь, Ване и Ритуле от этого лучше сделается? Да они же только и видят, как вы с Ворошиловым собачитесь. Ни дня же не проходит, чтобы вы что-то там делить не начали.
- И откуда ты все знаешь? Что, мой муженек успел уже и тебе на уши присесть, как ему со мной плохо живется? Ну, надо же, - Нюта усмехнулась, - и что он еще тебе поведать успел? Кстати, Касаткина, а к тебе мой благоверный тоже заглядывает, или он только Лизку в исповедники взял?
- Уймись уже, Григорьева, - недовольно протянула Лиза, - мы ведь не за тем собрались, чтобы Ворошилова твоего обсуждать. У нас все-таки повод был...
- Ага, мы же пятнадцать лет в подругах числимся. А что толку, Лизка? Дружба она ведь для того и дана, чтобы помогать друг другу, поддерживать, а ты вместо того, чтобы посочувствовать, вцепилась в меня, как бульдог. Я и то делаю не так, и этак. А ты хоть на минуту задумывалась, какого это, тянуть на себе семью, когда от нее считай ничего уже не осталось, а я должна делать вид, что мне хорошо и молчать себе в тряпочку о своих проблемах? Да кому, как не вам я могу поплакаться, кому могу душу излить? Мать меня и так уже с потрохами съела. Ей, видите ли Ворошилов никогда не нравился, а теперь попрекает меня тем, что я детей от него родила. Раньше надо было думать... раньше, - Нюта скривилась, - а что мне сейчас делать? И не надо опять заводить шарманку про то, что мне нужно расходиться с ним. Ну, куда я пойду, скажи на милость? Квартира на Ворошилова записана, так что вытурит он меня из нее, как пить дать, и на детей не посмотрит. Они ему что? Сплошная обуза. Ты хоть знаешь, что он мне недавно сказал? Что это я мать, и я должна о них печься, а ему оно без надобности. Вот ведь козел. Можно подумать, они без его участия появились.
- Все, Ань, хватит! - Лизка ударила ладонью по столу. - Ты же и мертвого с могилы поднимешь своими стенаниями. Не нравится - подавай на развод. А коли терпишь, то живи дальше, и нечего тут строить из себя страдалицу. Не все, значит, так плохо, коли ты до сих пор от него не ушла. И, кстати, с кем ты оставила Колю и Машу? Правильно, с няней, которую оплатил Ворошилов, равно как и их обучение, и их поездку в лагерь. Что ты прибедняешься? Мне-то хоть можешь не рассказывать, что Ромка тебя во всем обделяет. Это вон, Нина не в курсе, что ты полгода как дома уже сидишь. Не нравится ей, видите ли, работать секретарем. Так ты бы училась тогда хоть что ли. И не надо на детей пенять. Они уже вышли из того возраста, когда за ними постоянный пригляд нужен.
- Да они же в школу пошли. Первый класс... уроки... и вообще Маша не успевает по иностранному языку, и у нее музыка и танцы, - задохнулась от возмущения Нюта, - и вообще не тебе меня судить, - она сложила руки на груди, демонстрируя нежелание продолжать эту тему.
- И всюду их водит Маргарита Степановна. И занимается с ними она же... Ладно, давайте и правда, поговорим о другом, - Лиза повернулась ко мне, - Нин, ты ведь, кажется, собиралась нам что-то рассказать.
Я сглотнула стоявший в горле ком. И зачем я только согласилась на эту встречу? Ностальгия по старым временам меня точно не мучила, и если бы не Лиза, которая упросила меня прийти, я бы сидела себе сейчас дома. В тишине и покое. Но нужно было что-то сказать. Ну, хоть что-нибудь, чтобы заполнить эту тягучую, как патока, тишину, которая повисла между нами. Я прокашлялась и, подняв на Лизу глаза, попыталась улыбнуться.
- Я послезавтра улетаю в Питер. На симпозиум для психологов.
- И..., - Лиза взяла меня за руку, - давай, не скромничай, Нин. Ты же мне сама говорила...
- Ничего особенного, Лиз. Просто кому-то показалось, что я могу поделиться своим опытом в работе с подростками.
- Ничего себе поделиться, - притворно возмутилась Лиза, - да тебя пригласили как эксперта. А ты как обычно стараешься приуменьшить свои заслуги.
- Тоже мне сенсация, - усмехнулась Нюта, - это пока у тебя своих детей нет, ты можешь чего-то вещать со своей кафедры ... Да-да, и не смотри на меня так, Лизка. Я знаю, что говорю. Все они умеют давать советы, а как доходит до дела. У нас вон, психолог в школе, вся такая умная-преумная, а у самой дочь школу бросила. Я ей так и сказала, когда она меня пригласила, чтобы о Коле поговорить. А что? Других-то учить легко...
- Все, с меня хватит! - Лизка рубанула воздух рукой. - Или ты затыкаешься, или я...
- Или ты что?
Брови у Нюты сошлись на переносице. Ноздри затрепетали. Казалось, еще немного, и она взорвется от гнева.
- Девочки, ну что вы, ей богу? - я примирительно улыбнулась, и хотя голос у меня дрожал, я попыталась придать ему твердости, - Какая разница, куда я еду? Ведь это не главное.
- А что главное? - ощерилась Нюта, - что ты умнее нас всех? Что ты кичишься своими псевдо успехами, заставляя других чувствовать себя хуже, чем они есть? А ведь ты ничего из себя не представляешь, Касаткина. Ты же ноль без палочки, пустоцвет. И Ворошилов тебя бросил именно поэтому. Да-да, он меня выбрал, потому что я ему детей родить смогла, а ты не сможешь. Или ты думаешь, он тебя бросил из-за этой истории с Паниным? Не-е-ет, - ехидно улыбаясь протянула она, - это я его просветила на твой счет. Это я ему глаза открыла...
- Какая же ты дрянь, Григорьева, - Лиза вскочила со стула. - Ты же никого кроме себя в этом мире не видишь! Только ты, ты, ты...
- Не надо, Лиз, - я с трудом подавила подступившие к горлу слезы, - пусть договорит. Может, хоть так я узнаю правду.
- Правды ей захотелось! - Нюта сощурила глаза. - Так я тебе уже все сказала. И добавить мне больше нечего.
- Тогда... давай закончим этот разговор, - я поднялась и, взяв со стола сумочку, направилась к выходу.
Внутри звенела, переливаясь ярко-алыми всполохами, пустота. Я ничего не чувствовала. Ни боли, ни обиды, ни злости. Все правильно. Я пустоцвет. И жизнь у меня никчемная. И радости материнства, которое дано познать большинству женщин, я никогда не испытаю. Пусть так... но до чего же горько было слышать это от нее. От той, что отняла у меня когда-то надежду на счастье.
Лиза догнала меня уже на улице. Не говоря ни слова, она обняла меня за плечи и, развернув, повела к машине, которая была припаркована неподалеку от входа. С неба крупными хлопьями падал снег, укутывая землю в холодный белый саван. Под ногами хрустела наледь, рассыпаясь осколками. А город продолжал шуметь на все лады. Гудели клаксоны, шуршали шины автомобилей, стучал, перекатывавшийся по рельсам трамвай. Лиза открыла передо мной дверцу и, бережно усадив на сиденье, склонилась, отводя волосы от моего лица.
- Прости меня, Нин, - прошептала она, - я не хотела, чтобы все вот так закончилось. И эти нелепые откровения... Гаврилова, похоже, совсем ума решилась, вот и плетет что ни попадя. А у тебя все еще сложится, вот увидишь.
Я пожала плечами.
- Наверное, Лиз. Только давай не будем сейчас об этом.
Лиза кивнула и, захлопнув дверцу, обошла машину, чтобы занять место водителя.
Глава 2.
Я съехала от родителей больше года назад. Однако за это время так и не смогла отвадить маму от того, чтобы приезжать ко мне и готовить обеды, а иногда и завтраки с ужинами, которые она раскладывала в одинаковые зеленые контейнеры, купленные по случаю в ближайшем супермаркете. У мамы были ключи, которые давно уже следовало бы забрать, но все никак не доходили руки, и посему она могла свободно хозяйничать у меня дома, чему я, безусловно, противилась, однако она лишь отмахивалась от моих робких попыток отстоять свое право на независимость. Вот и сегодня, едва преступив порог, я уловила доносившийся с кухни аромат печеной картошки. Сняв сапоги, я осторожно, чтобы не наследить на чистом, недавно вымытом полу, прошла в комнату. Мама и здесь успела навести порядок, и выложенные по случаю предстоящей поездки вещи, были убраны в шкаф. Чемодан она задвинула в угол, накинув поверх него свой шейный платок горчично-желтого цвета.
- Ну, наконец-то, я уже думала, что не дождусь тебя, - она выглянула из кухни, вытирая руки о передник.
Моложавая, стройная, она выглядела значительно моложе своих лет. Иссиня-черные волосы еще не тронутые сединой, были убраны в хвост, открывая миловидное, округлое лицо. Она почти не пользовалась косметикой, что, однако ничуть не умаляло ее сдержанно-строгой красоты. Я всегда восхищалась ей, находя в ее чертах особую прелесть, и оттого еще более горьким было сознание того, что отец так не смог разглядеть в ней то, что видела я. Их брак, продержавшийся двадцать с лишним лет, был для меня примером того, как не должны жить люди, решившие пройти рука об руку всю жизнь. И хотя со стороны все выглядело иначе, это было не более чем ширмой, за которой скрывалось подлинное страдание, длиною в целую жизнь. Оно таилось в глубине ее глаз, проскальзывая в неловких, вскользь оброненных фразах, которые отец всенепременно принимал в штыки, считая, что ей следует держать свои чувства и мысли при себе. Почти пятнадцать лет назад они заключили негласный мир, по правилам которого ей надлежало быть радушной хозяйкой и матерью, занятой исключительно благополучием дочери, и ни в коей мере, не посягающей на его личную жизнь, которая делилась на две неравные половины. В одной он был прекрасным семьянином, заботливым мужем и отцом, который печется о благосостоянии семьи. Изумительная, вызывающая умиление картинка, призванная создать ему репутацию в ученой среде, которая была средоточием его мира, отражая его чаяния и надежды занять достойное место среди лучших. Тех, к кому обращались за советом, к кому прислушивались, и чье мнение считали единственно верным. Доктор психологических наук, гуру семейной и детской психологии, чье имя произносили с благоговением, в действительности был самым обычным человеком, со своими слабостями и пороками, которые он отказывался признавать. Хотя можно ли считать чем-то иным ту вторую, скрытую от других часть его жизни, где он являлся мужем совсем другой женщины.
- Нина, ты же совсем меня не слушаешь, - мать взяла меня за руку и приложила к своей щеке, - что-то случилось? - в ее глазах читалась тревога, которую я тут же поспешила развеять.
- Нет-нет, все хорошо, - я улыбнулась, - просто задумалась. Ты, кажется, говорила, что поедешь к Фоминым?
- Там со вчерашнего дня все вверх дном. Наталью увезли по скорой. Ты знаешь, она ведь родила. Мальчика, всего кило триста.
- Но ведь еще не подошел срок, - ахнула я, прикрыв рот ладонью. - И что же теперь будет?
- Кто знает, - мать пожала плечами. - Врачи не дают никаких прогнозов. Хотя по мне так... лучше бы его и не спасали вовсе. Он же будет инвалидом. Да-да, и сколько им еще придется пережить, одному богу известно.
- Ну, зачем ты так? Ведь это такое счастье...
- В чем счастье, Нинуль? В том, чтобы посвятить свою жизнь больному ребенку? Да лучше вовсе не иметь детей, чем вот так жить, видя, как он мучается.
- Но ведь еще ничего не известно, - я судорожно сглотнула, ощутив, как к горлу подступил желчный, отдававший горечью комок, - ты же не знаешь, о чем говоришь.
- Прости, - мать сжала мне руку, - ты права, права..., - она покачала головой, - ну, а что с твоей поездкой в Петербург? Ты, кажется, говорила, что улетаешь на следующей неделе?
- Послезавтра, - я высвободила руку и, вымученно улыбнувшись, указала на чемодан, - правда, вещи еще собрать не успела. Это так хлопотно... совсем не знаю, что с собой взять, - я пожала плечами, - там беспрестанно идет дождь и холодно, а у меня из теплых вещей только пальто.
- Я давно тебе говорила, что нужно обновить гардероб. Между прочим, я тут приметила магазинчик на Свердлова. Мы могли бы сходить туда вместе. Может быть, завтра?
- Я работаю до поздна. Так что едва ли получится.
- Как же ты похожа этим на отца, - мать посмотрела на меня с укоризной, - работа-работа-работа. Ты же жизни толком не видишь. Вот скажи мне, когда ты последний раз отдыхала? Когда ездила в отпуск, да хотя бы просто провела выходные не за своими книжками, а с людьми? У тебя же и подруг-то почти не осталось.
- Я как раз сегодня встречалась с Лизой и Нютой.
- Неужели? - брови матери взлетели вверх. - И как они поживают?
- Замечательно, - не удержавшись, съязвила я, - тебе интересны подробности, или мы ограничимся простой констатацией факта?
- Мне интересно все, что касается тебя, - мать окинула меня внимательным взглядом, - вы повздорили? Между вами что-то произошло?
- Какая разница? - я передернула плечами.
- Я просто беспокоюсь о тебе. Ты даже в лице переменилась, Нина. И этот тон... ты ведь всегда доверяла мне. Поверь, я вовсе не собираюсь вмешиваться в твою жизнь...
- Вот и давай оставим все, как есть, - я уже пожалела о своей вспышке и, примирительно улыбнувшись, продолжила уже более ровным, спокойным тоном, - обычные посиделки в кафе, разговоры ни о чем, о чем тут рассказывать? Может, лучше поможешь мне собрать вещи?
- Ну, что ж... тогда приступим. А то мне уезжать через полчаса. Отец сегодня обещался прийти с работы пораньше.
- Раньше одиннадцати? - я вскинула бровь. - Какая жалость, что я не смогу это увидеть.
- Ну, почему же? Ты можешь поехать со мной. Он будет рад тебя видеть, ведь ты теперь составляешь предмет его гордости. Пошла по его стопам, и безо всякой протекции с его стороны смогла добиться успеха.
- Это он тебе сказал? - я с недоверием посмотрела на мать.
- Не совсем..., - она отвела глаза, - но мне так кажется. Ведь то, что тебя пригласили на симпозиум, уже говорит о многом.
- Только не для него, - с трудом выдавила я. - Но какая разница? Я вполне могу состояться как специалист и без его участия. К чему мне его одобрение?
- Конечно-конечно, я тоже так думаю. А что ты собиралась надеть на симпозиум? Платье? Брючный костюм?
- У меня есть сиреневая блузка из шелка и черная юбка-карандаш, - с облегчением выдохнула я, - вот только я не знаю, насколько это будет уместно.
- Может быть, лучше платье? Помнишь, то клетчатое, которое я тебе дарила? К нему можно будет подобрать поясок и украшения. Так-так,- мать открыла шкаф, - а вот же оно, - она достала платье, завернутое в целлофан, - ты же ни разу его не надела. Нина, ну, как же так? - она укоризненно покачала головой, - я ведь так старалась, выбирая его для тебя.
- Просто не было подходящего случая, чтобы его надеть. Кстати, из украшений мог бы подойти жемчужный кулон.
- Тот, что отец дарил тебе на совершеннолетие? Хорошо, и еще, - она выудила из шкафа лакированный поясок, - вот этот точно подойдет. Так-так, - она постучала пальцем по подбородку, - кардиган, блузка, брюки, теплый свитер.
- И резиновые сапоги, - с абсолютно серьезным лицом продолжила я.
- Сапоги? - мать посмотрела на меня так, словно я только что произнесла несусветную глупость.
- Там же дождь, - я пожала плечами. - Будет странным разгуливать по Питеру в туфлях-лодочках, да еще и на шпильке.
- А в сапогах, значит, можно? Нина, ну чего ты мне голову морочишь? - воскликнула она. - Я ведь всерьез решила, что ты возьмешь с собой этот кошмар, - она достала из шкафа пару стареньких резиновых сапог болотно-желтого цвета. - В них же только за грибами ходить.
- Ну, грибов у меня в ближайшее время не предвидится, - рассмеялась я и, забрав у нее сапоги, отставила их в сторону, решив про себя, что непременно закину их в чемодан, если, конечно, не забуду.
Мама уехала от меня спустя полчаса. А ближе к одиннадцати позвонил отец и сообщил о том, что она попала в аварию. Мир для меня перевернулся.