У каждого уважающего себя интеллектуала есть излюбленная тема, одно прикосновение к которой вызывает цепную реакцию. Как правило - с разрушительными последствиями для психоэмоционального состяния окружающих. Близкие об этом знают - и обходят опасность десятыми дорогами. Дальние... ну, дальних не так жалко.
Александр Васильевич не считал себя интеллектуалом. Более того, откровенно недолюбливал это словцо, справедливо полагая, что придет день, когда за такое определение будут морду бить. И он, капитан третьего ранга в отставке Годунов (сама фамилия предрасполагает к размышлениям - ничто, дескать, не вечно под луной), наверняка окажется среди тех, кто будет бить. Он человек не злой, но очень уж достали эти, которые с кафедр и из ящика разглагольствуют о чем угодно и готовы саму истину лапать, как блудливую девку.
Итак, интеллектуалом Александр Васильевич себя не считал. Тем не менее, любимая тема у него была. Еще с сопливого пацанства, когда, бесцельно блуждая в окрестностях дедовой деревеньки Малая Фоминка, набрел Санька Годунов на обшарпанную зенитку в окружении чахлых анютиных глазок вперемежку с сорняками. На казенной табличке суконным языком говорилось, что здесь, на этом вот месте, где сейчас переминался с ноги на ногу Санька, третьего октября сорок первого года держал оборону безымянный расчет.
Санька и сам не понимал, с чего это вдруг мертвой хваткой вцепился в деда - расскажи да расскажи. Дед знал не больше того, что Саньке и так уже было известно. Да и не было деда тогда в Фоминке - его призвали двумя неделями раньше, и в эту пору он топал в составе маршевой роты навстречу неведомому будущему. Это будущее, став прошлым, залегло на верхней полке дедова шкафа и извлекалось единожды в год, чтобы занять почетное место на старом дедовом пиджаке... Медали "За оборону Москвы" и "За взятие Берлина" после дедовой смерти безвестно сгинули, Санька, к тому времени уже старший лейтенант Годунов, концов не нашел, как ни искал. Александру Васильевичу казалось, что увидь он их сейчас (где? разве что у какого-нибудь торговца раритетами, пока что не попавшего в поле зрения правоохранительных органов?) - тотчас узнал бы... Дед тоже был артиллеристом. Он мог вообразить себе тот скоротечный бой. Мог и рассказать - и рассказ его ничуть не походил на занимательные истории, которыми он по обыкновению баловал Саньку. Бабушка, хоть и оставалась в родной деревне, хоть и пережила оккупацию "с первого денечка до остатнего", тоже ни полсловечка добавить не могла. Безымянный расчет - и все тут!
Одна единственная зенитка против бронированного кулака Гудериана. А потом...
Что потом - об этом Санька узнал от второго деда, мамкиного отца, коренного орловца, еще в царские времена его предки значились орловскими мещанами. Этого деда военная судьба тоже занесла за тридевять земель от родины - под Ленинград. Но потом, после войны, работал он на строительстве завода дорожных машин. При рытье котлована зачерпнул экскаватор полный ковш стреляных гильз вперемешку с землей, там же при ближайшем рассмотрении обнаружились фляга, солдатская звездочка... И тогда ветераны (шутка сказать - ветераны! Они ж тогда были моложе, чем Санька сейчас) послали запрос в Подольск, в архив. И выяснилось, что здесь, на окраине Орла, третьего октября сорок первого года, держали оборону два батальона 201-й воздушно-десантной бригады. И чекисты 146-го отдельного конвойного батальона... Но об этом сейчас, в просвещенные нулевые двадцать первого века - шшш!.. О десантниках - сколько угодно. Но о конвойниках - упаси Боже! Моветон-с.
Впрочем, при Леониде Ильиче, а тем паче при Юрии Владимировиче - не возбранялось. И даже поощрялось. Пару раз в газетах промелькнули заметки в полтора десятка строк. Да еще в выпускном классе историчка, настропаленная неугомонным Санькой, договорилась с администрацией завода дорожных машин об экскурсии на мемориал. Громко сказано - мемориал. Песочно-серая стела с очертаниями трех склоненных женских лиц и Вечный огонь, обрамленный пятиконечной звездой. Ни одного намека на событие, которое все больше и больше занимало Саньку, принимая очертания той самой - главной в жизни - темы. Тетушка из профкома, которой поручили встретить школяров, выдала речитативом заученный раз и навсегда текст (все это Саньке уже было известно) и посторонилась, пропуская гостей к постаменту - возложить цветы.
Потом в жизни Саньки наступил принципиально новый этап - вздумалось ему, потомственно сухопутному, пойти в Морфлот. А так как ни здоровьем, ни соображалкой он обижен не был, привела его судьба на АПРК "Орел". Служил, как говорится, не тужил, для души кропал ностальгически стишки о родном крае, изобилующие штампами типа "крылатый мой город", но, в отличие от многих и многих, свое место в литературе осознавал - предпоследнее с конца и не публиковался даже в боевых листках. Изредка бывая на малой родине, с маниакальным упорством исследователя продолжал искать материалы по обороне Орла, попутно перезнакомившись со всеми краеведами, интересующимися периодом, и переругавшись с доброй половиной из них по поводу того, можно ли считать действия десантников и чекистов обороной. Вопрос, впрочем, не стоил выеденного яйца - альтернативного термина предложить никто не смог, разве что самые упертые продолжали твердить, как мантры: "Орел сдали без боя".
Это вот самое "без боя" занозой сидело в сознании Александра Васильевича. В сотый раз пытался он понять, как случилось, что командующий войсками округа, располагая всей возможной информацией и резервами, никак не проявил себя в организации обороны. Как случилось, что в Орле, когда в него вошли танки Гудериана, мирно бегали по рельсам трамвайчики, на заводских территориях громоздилось упакованное, готовое к транспортировке оборудование, а в госпиталях оставалось больше тысячи раненых...
В двухсотый раз перечитывал Александр Васильевич аккуратно выписанные в блокнот слова из воспоминаний Еременко: "Я знал, что в это время в Орле было четыре артиллерийских противотанковых полка. Кроме того, в районе Орла сосредоточился гаубичный артиллерийский полк, который должен был перейти в подчинение фронта, но так как он был далеко от линии фронта и не успел прибыть к определенному сроку, я передал его Орловскому военному округу для усиления обороны города. В распоряжении штаба округа имелось также несколько пехотных частей, находившихся в самом городе. Начальник штаба округа ответил мне по телефону, что обстановка им понятна и что оборону Орла они организуют как следует. Он заверил меня даже, что Орел ни в коем случае не будет сдан врагу..." Ну, "не будет сдан" - это, мягко говоря, максимализм. Но вот почему единственными, кто оборонялся, выигрывая (нет, не выигрывая - выгрызая) каждый час, давая возможность перебросить войска под Мценск, оказались чекисты - вопрос вопросов... нет, пожалуй, всего лишь один из вопросов. Что же до десантников - так они же из резерва Ставки, прибыли в город буквально перед самым боем. А где все те, кто находился "в распоряжении штаба округа"?..
В трехсотый раз отыгрывал Годунов возможные варианты развития событий, неизменно начиная с допущения: "А если..."
Сейчас, выйдя в отставку и вернувшись в давно опустевшую однушку хрущобного типа на окраине Орла, он все свободное время (правильнее сказать - все время) посвящал будничным размышлениям, в какое бы русло направить свою судьбу, и высоконаучным "а если" компьютерных стратегий и альтисторических книжек. Ну и, само собой, борьбе с моментально выработавшимся синдромом отставника, то бишь тотальным разочарованием в жизни за пределами крейсера. Верным союзником в этой борьбе выступала она - как сказал бы классик, одна, но пламенная страсть. Желание докопаться, почему же под Орлом в октябре сорок первого все пошло наперекосяк, сопровождаемое абсурдной мыслишкой - эх, была бы возможность переиграть!