В один из весенних дней повариха, работавшая на кухне детского сада, по невнимательности опрокинула с плиты большую суповую кастрюлю. Кастрюля та, к счастью, была совершенно пустая, но, упав на кафельный пол, издала такой звучный грохот, что на него обратили внимание все прочие работники кухни. Повариха же чертыхнулась фразой со словом, какое не ожидаешь услышать в учреждении для дошкольников. На том инцидент и кончился.
А в это самое время в зале на втором этаже воспитательница Вера Павловна с выражением и театральными интонациями рассказывала пятилетним детишкам рифмованную историю про ворону-раззяву и лисицу-хитрицу. Вера Павловна была женщина мягкого нрава, приятной наружности, очень ответственная и несказанно любящая детей. Когда же она закончила свой рассказ словами «с ним была плутовка такова», в зале возникла тихая пауза. И первым её нарушил звонкий голосок Ванечки. Этот мальчик, обладавший пронзительно голубыми глазами, произнёс лишь одно слово, но зато какое! Он смачно сказал:
— Плагиат!
Конечно, Вера Павловна уже давно поняла, что Ваня Зайцев был мальчик особенный: очень сообразительный, довольно нахальный, немного задиристый. А ещё он умел врать, но не как врут малые дети — это не я, не я! — а совершенно по-взрослому: с подоплёкой и хитростью. Если бы его отцом был Иосиф Давидович или Герман Карлович, то Вера Павловна ещё как-то себе объяснила бы не по возрасту развитый интеллект ребёнка, но Андрей Зайцев работал слесарем на местном заводе и, как ходили районные слухи, немного выпивал и частенько скандалил с женой, зауряднейшей провинциалкой, которая к тому же свои платья, юбки и сумочки обожала больше, чем сына — по крайней мере, такое впечатление сложилось у Веры Павловны после родительского собрания, на котором та дама наотрез отказалась отвечать на вопросы, зато покрасовалась своим нарядом.
— Плагиат! — повторил голубоглазый мальчик.
— Ваня, какое слово ты знаешь! — произнесла Вера Павловна.
— Я ещё и не такое слово знаю, уж поверьте!
Иногда Вере Павловне хотелось сказать Ване то, что говорить было нельзя. Особенно при других детях. И она всегда сдерживалась. Но хорошо понимала, что Ваня мог с пылу с жару ляпнуть какое-нибудь «не такое» слово — и боялась этого.
— Вела Паллна, Вела Паллна! — заголосил Вася Савушкин. — А волона улетела с ветки?
— Увы, но об этом история умалчивает, — ответила воспитательница.
— Навелное улетела! — заключил мальчик. — Она летать умеет. Чего ей делать на делеве без сыла?! Сыла-то упала!
Вася Савушкин до сих пор не научился внятно выговаривать «р», и Вера Павловна воспринимала это как большой недостаток в своей работе, даже корила себя за это.
— Сыр, сыр! — раскатисто произнесла она. — Ворона сидела на дереве. Повтори, пожалуйста!
— Сыр, сыл, — начал повторять мальчик, но затем отвлёкся на сидевшего рядом Игорька, выкрикнувшего:
— Каррр!
После чего со стороны Васи прозвучало:
— Каллл!
— Угу! — проговорил умный Ваня. — Вот так сыр, пройдя через лису, превратится в это самое!..
— Ваня! — воскликнула воспитательница. — Прекрати!
— А что я?! Это не я сказал. И вообще, там у вороны был не просто какой-то сыр, а Бофор. О чём плагиатор Крылов нагло умолчал.
— Ваня, это что ещё за новости?
— Это всё в оригинальном произведении Лафонтена было: элитные савойские бурёнки паслись в экологически чистом районе Альп и давали восхитительно белое молоко, из которого французские сыровары получали великолепный Бофор. Вот! А у Крылова что? «Вороне где-то бог послал кусочек сыра...» Но ведь же не бог сыр варил!..
Другие дети ничего толком не поняли, но Ванин рассказ слушали внимательно.
Вера Павловна была женщина опытная и довольно быстро разрулила ситуацию. Но всю группу малышей пришлось отправить на прогулку на десять минут раньше положенного.
Ваня захотел в туалет, и воспитательница воспользовалась этим: когда он покинул уборную и оказался один в коридоре, она преградила ему дорогу к раздевалке и, глядя прямо в его голубые глаза, спросила:
— Ваня, скажи мне, пожалуйста, откуда ты знаешь про Лафонтена? Кто тебе рассказал?
— В википедии прочитал, — ответил мальчик.
— Но ты же!.. Умеешь?..
— Йес, ай ду!
Никогда прежде английских слов от Вани она не слышала — и удивление её было заметным. Мальчик же прошмыгнул у её ног и потопал к скамейкам, где другие дети уже надевали уличную обувь.
***
Государственное учреждение дошкольного воспитания номер 16 своим главным фасадом выходило на улицу Гоголя, а с другой стороны располагался довольно-таки большой сад с песочницей, клумбой и двумя крытыми террасами — для старшей и младшей групп соответственно. Сам сад по периметру был огорожен забором из металлических прутьев. Кусты чубушника загораживали вид на двор соседнего пятиэтажного дома, но ежели подойти поближе к забору, то будет всё видно: и припаркованные рядами машины, и газон, и турник, и красной краской покрашенные качели, на которые алчущими глазами заглядывался каждый ребёнок с этой, детсадовской, стороны.
— Смотрите, что там! — сказал Коля.
Ваня и Вася подошли к прутьям ограды. И в правду, в соседнем дворе по траве резво бегали и кувыркались две беспородные собачонки. Какой-то старик, семеня по дорожке, их пытался прогнать хлопками. Но собаки лишь отбежали и спрятались за мусорным баком, а потом возвратились обратно на свежую весеннюю травку и снова закувыркались, скуля от счастья и удовольствия.
— Вася, Коля и Ваня! Идите сюда! — прокричала с террасы Вера Павловна. — Я же вам говорила: не подходите к забору!
— Но там собаки! — произнёс Коля.
— А здесь песочница. Идите в песочницу.
Больше всего Вера Павловна волновалась за Ваню, но он послушно прошагал с остальными и не проронил ни слова.
***
После прогулки настало время обеда. Толстую повариху беспокоила небольшая, но очень обидная вмятина на кастрюле, из которой она разливала суп в детские тарелки. Повариха то и дело касалась рукой до ушибленного металла, как будто это могло помочь горю.
Ваня Зайцев глядел в свою порцию еды совершенно без энтузиазма. Часто повторяемый борщ уже надоел, а котлеты были не вкусные, зато кисловатое пюре нравилось мальчику — и он доподлинно знал, откуда у него было это пристрастие к картофельному пюре; но если бы он об этом поведал кому-нибудь из взрослых — те бы не поверили и просто рассмеялись.
— Эх, — вздохнул мальчик, елозя ложкой по тарелке с борщом.
— Ваня, ешь! — приказала проходившая мимо Вера Павловна.
— Если б вы знали, что за гадость эта ваша суповая жижа...
— Ешь, Ваня, а не бормочи себе под нос!
Он посмотрел на воспитательницу с ненавистью. И в то же время он понимал, что ненавидеть её было, в общем-то, не за что. И если честно подумать, то была она очень и очень хорошей воспитательницей — грамотной, мягкой и преданной своему делу. И в том, что сейчас происходило с маленьким Иваном, была виновата вовсе не она — был виноват мир, устроенный так. Но может ли мир быть вообще виноватым за что-либо? За убивающие людей молнии, за ураганы, несущие разрушения, за удушающую жару? Мир — он ведь божественный. И маленький Иван как никто другой это знал. Ему-то ли не знать об этом? Уж кто-кто, а он-то воочию один раз уже видел и безмерную черноту времени, и лучистый свет пространства, и точку, в которой они сходились...
— Ваня, ешь суп, пока не остыл! — вновь проговорила прошедшая рядом Вера Павловна. От её белого халата даже обдало лёгоньким ветерком.
Мальчик зачерпнул ложку борща и нехотя отправил себе в рот. И радоваться он мог лишь тому, что впереди его всё ещё ждало кисловатенькое картофельное пюре.
***
После обеда, перед тем как отправиться на тихий час, у мальчиков возникла беседа по поводу виденных за забором собак: малыши размышляли о том, зачем эти псы бегали и кувыркались по зелёной траве. Ваня внимательно слушал, но ничего сам не говорил.
— Вэла Паллна, — обратился к воспитательнице Вася Савушкин, — а там за заболом собаки зачем бегали по тлаве-мулаве?
— Потому что они обрадовались весне. Солнышко их пригрело, зима отступила. Вот они и были радостны, — снисходительно ответила воспитательница.
— Неправильно вы говорите, Вера Павловна, — сказал Ваня Зайцев.
— Почему это? — она посмотрела на него.
— Потому что другим занимались те собаки. Я сам видел.
— Ваня!.. — с интонацией раздражения произнесла Вера Павловна.
А непонятливый Вася спросил:
— Собаки делали что?
— Солнышку радовались! — быстро ответила воспитательница.
Но Ваня Зайцев ей возразил:
— Нет, Вера Павловна! Увы, но вы не правы! Там кобель покрыл суку. А потом будут щенки, такие бездомные, бедненькие...
И хотя про щенков и их огорчающую бездомность Ваня произнёс очень нежно, прямо-таки щемяще, но вынести кобеля и суку Вера Павловна никак не смогла. Это была последняя капля в её полугодовом терпении! Она отправила Васю и Колю к кроватям, а Ваню схватила за руку и отвела в кабинет Игоря Алексеевича, директора.
— Игорь Алексеевич, я так не могу! Я уже вам говорила, что это какой-то неправильный ребёнок. Этот Зайцев. Знаете, что он мне сказал сегодня?
— И что же ты сказал? — директор обратился к мальчику.
— Ну, я сказал про это! — произнёс он, сделав акцент на слове «это».
Лицо Игоря Алексеевича не выразило какого-либо понимания — и Вера Павловна шепнула ему на ушко, потому что не хотела повторять вслух сказанные Ваней слова.
После этого шептания безмятежное лицо Игоря Алексеевича сделалось серьёзным и обеспокоенным. Директор посмотрел на маленького мальчика и спросил:
— Откуда ты знаешь такие слова?
— От верблюда, — ответил Ваня.
— Ах ты!.. — начал было директор, но Вера Павловна очень профессионально сжала его руку — и он всё понял, моргнул глазами и продолжил уже так:
— Почему ты решил, что собаки занимаются именно этим?
— А что они ещё могут делать на лужайке под апрельским солнцем? Тем более что у пса был вот такой... пестик!
— Вообще-то тычинка, если быть ботанически точным, — проговорил Игорь Алексеевич и посмотрел на Веру Павловну. Она сказала:
— Видите? Теперь-то мне верите? Это не я «придаю слишком большое значение его детским шалостям»!
— Да, да, — согласился директор.
— Что будем делать? — спросила воспитательница.
— Надо подумать. Случай неординарный!
— Думайте, Игорь Алексеевич, а я сейчас пойду укладывать спать этих своих непосед. Как только они утихнут, вернусь сюда. Хорошо?
— Да, хорошо, — проговорил директор.
Когда Вера Павловна ушла, Игорь Алексеевич обратился к Ване Зайцеву:
— Ну, герой, зачем ты изводишь нашу замечательную сотрудницу Полунину Веру Павловну?
— Я её? Но она же взрослая женщина! Как я могу её?..
— Можешь.
— А это, наверное, потому, что мне на полдник дают молоко — за вредность.
Игорь Алексеевич не оценил шутки и проговорил:
— Ну, что же, придётся тебе постоять в углу. В качестве наказания.
— Не посмеете! — заявил Ваня.
— Почему же не посмею? Ещё как посмею.
— Я буду жаловаться!
— И кому же ты будешь жаловаться?
— Я всё расскажу матери!
Игоря Алексеевича это никак не испугало, а наоборот — он даже улыбнулся, хотя и довольно-таки коряво.
— А ещё я расскажу следователю! — гордо произнёс Ваня.
— Какому ещё следователю? — с любопытством спросил директор.
— Следователю, которого, ясное дело, вызовет моя мать.
Судя по корявой улыбке, которая никак не уходила с уст Игоря Алексеевича, был он не так догадлив и прозорлив, как Вера Павловна.
— Что ты несёшь? — произнёс он, уже начиная раздражаться.
— А вы дослушайте до конца и не перебивайте! — сказал мальчик. — Следователю, который, ясное дело, будет меня опрашивать, я скажу следующее: как вы, — он указал пальцем на Игоря Алексеевича, — в этом самом кабинете вот этой самой вашей рукой гладили меня по голове, спине и даже штанам. А ещё просили показать вам мой пестик. Ну, или тычинку, как будет биологически правильнее — хе-хе! Короче говоря, я хорошо знаю, что надо сказать господину следователю, чтобы была соответствующая статья ука эрэф.
— Какая чушь! И неправда! — воскликнул Игорь Алексеевич.
— Да, но следовать едва ли будет сомневаться, что пятилетний ребёнок всё это придумал, а не говорит правду. В пять лет такое не придумаешь ну никак!
— А как же придумал это ты?
— А мне отнюдь не пять лет. Пять лет лишь этому телу.
После коротенькой паузы, которую Игорь Алексеевич использовал для обдумывания, он заинтересованно спросил мальчика:
— И сколько тебе будет лет?
— Гораздо больше, чем пять. Хотя и не так много, как некоторым из нас, великих.
— Из вас?
— Ну, это те, кто знают, как перерождаться, чтобы не уходить во тьму.
— О, как интересно!
— Но вам секрет долгой жизни никто не даст! Вы всего лишь обычный человек. Человечишка! Вот! Не то, что я.
На этот выпад Игорь Алексеевич ответил юному зазнайке так:
— С таким подходом к людям ты долго и счастливо не проживёшь, я тебя уверяю.
— Ещё как проживу! — разошёлся Ваня. Он говорил тоненьким мальчишеским голосом, да и сам был маленьким мальчиком, что со стороны выглядело презабавно. — Я таких, как вы, поколение за поколением переживать буду. Мне всего-то нужно правильно умирать, чтобы затем перерождаться вновь. С новым, молодым, полным сил телом. Вот! А вы уже старый, между прочим.
— Не такой я уж и старый, — заметил Игорь Алексеевич.
— По сравнению со мной — вы старик. Хотя мне и больше реально прожитых лет, чем вам. Ха-ха!
— Ну, допустим, что ты говоришь правду. Буддисты верят в перерождение душ. Ты, должно быть, буддист?
— О, нет, я не просто какой-то там!.. Так, что-то я наболтал лишнего! Пожалуй-ка помолчу, — пробормотал Ваня и смолк. В кабинете наступила напряжённая тишина. Директор смотрел на мальчика, а тот — на директора.
— И чего ты хочешь? — вдруг спросил Игорь Алексеевич.
— Чего я хочу?.. — проговорил Ваня и задумался.
— Да, чего хочешь ты! Стоять в углу ваша светлость явно не желает.
— Ах, вы по поводу следователя?
— И по поводу следователя в том числе.
— Ну, я хочу, чтобы за обедом мне давали конфеты, торты, пирожные, особенно эклеры.
— Странное желание для бессмертного, — проговорил Игорь Алексеевич.
— Почему же? Ведь что-то большее вы вряд ли мне сумеете дать — я же реалист. И не дурак. А сладкое надо есть именно в детстве, пока зубы молочные — их испортить не жалко.
— О зубах задумался, умник? Но ты же можешь это — переродится в новом теле, полном здоровья, — разве не так?
— Так-то оно так, но придётся заново проходить через детство — а это почти как тюрьма! Для такого великого разума, как у меня, это детское тело — ну сущая мука. А потом будет школа. Одиннадцать целых лет. Фу! Ну разве что можно будет поиграть в этакого вундеркинда!
— Судя по тому, что говорит Вера Павловна, играть в вундеркинда у тебя получается уже сейчас.
— Да это и не игра, а так!.. И, кстати, по поводу игр: неплохо бы вместо тихого часа организовать для меня компьютер с интернетом и играми. Ну, вы понимаете?..
— Понимаю, — со вздохом произнёс Игорь Алексеевич.
В этот момент в кабинет вошла Вера Павловна.
— Ну, что? — спросила она. Директор и мальчик сидели напротив друг друга и выглядели спокойными, но в глазах каждого что-то брезжило.
Игорь Алексеевич ещё раз посмотрел на Ваню и сказал ему:
— Если будешь вести себя, как подобает мальчику пятилетнего возраста, то будут тебе конфеты.
— А пирожные?! — воскликнул Ваня.
— А пирожные будут после конфет.
— Я запомню, — радостно сказал мальчик. — Вы обещали. И свидетель вот.
Он указал на Веру Павловну, которая обеспокоенно посмотрела на директора:
— Но, Игорь Алексеевич!..
— Я вам потом всё объясню, — ответил он ей. — А теперь забирайте этого сорванца на тихий час.
***
С этих пор Игорю Алексеевичу пришлось приносить на работу разные сладости, чтобы скармливать их задиристому мальчишке. А большая кладовка на втором этаже превратилась в экий компьютерный микро-класс. Вера Павловна была категорически против таких перемен, но директор неимоверными усилиями сумел её убедить — и ему в этом очень помог старый друг, стройный и хорошо сложенный, в которого старая дева Вера Павловна влюбилась, как девочка. В общем, Игорь Алексеевич был не так прост, как раньше казалось проницательной Вере Павловне. Да и маленький Иван о директоре думал иначе, но теперь стал даже уважать. А когда узнал, что тот собирается написать книгу о детском воспитании, в центре которой будет история об одном вундеркинде, то посчитал даже возможным рассказать несколько забавных случаев из жизни своих долгоживущих собратьев, которых он называл вечными душами. Да и сам, между прочим, задумался о великом романе — и попросил мать купить ему пару толстых тетрадок и набор чёрных ручек, якобы для рисования. Рисовал он, кстати, тоже не дурно, и даже подумывал о том, чтобы развить в себе живописца, но пачкаться красками пока не хотел, да и ручонки у него были ещё маленькие — пускай подрастут, а там видно будет!
***
Однажды, когда был уже май и стало тепло, Ванина мать, забравши сына из детского сада, решила заскочить в салон красоты, чтобы сделать не то маникюр, не то стрижку, а ещё вволю поболтать о модных тенденциях наступающего лета. Брать непоседливого сынишку она не стала, сказала ему подождать её возле лавочки, что располагалась как раз напротив окна, откуда мать будет за ним наблюдать. Вот так Ваня остался один на улице. Мальчику же хотелось побыстрее добраться домой, чтобы продолжить писать свой роман в толстой тетрадке, которую он прятал за шкафом. «Не лучшая мать! — думал он, сидя на деревянной скамейке и откровенно скучая. — И почему же так сложно, а для новичка, вроде меня, почти невозможно, выбрать правильных папу и маму для перерождения? Хорошо, что хоть сам стал не девочкой. Надо будет найти преподобного Мусаила и расспросить его об этом: он-то доподлинно знает, как уродиться в хорошей семье. Я бы тоже хотел быть как он — мальчиком знатного рода. Князьком голубых кровей! Хотя, конечно, вся эта наследная кровь есть глупость полнейшая, как теперь понимаю...»
И пока смазливый Иван рассуждал о проблемах своего неказистого детства, к нему подошёл некий дяденька брутального вида. Подошёл слишком близко. Иван даже успел посмотреть на него снизу вверх — но возникшая рука быстро заткнула рот, а вторая махом обхватила хилое туловище, — и чужие руки понесли мальчика в подворотню, мимо ограды и череды ржавых гаражей к загончику, где стоял мусорный контейнер. Там, вдали от прохожих, дожидался второй человек, которого Ваня сразу узнал: Игорь Алексеевич. Он улыбался особо роскошной улыбкой, какой никогда не было на его губах раньше.
— Ну, теперь-то ты нам всё расскажешь! — проговорил он ехидно. — Мы тоже хотим не умереть смертью, а переродиться. Нам нужен секрет этого дела. А ты знаешь секрет. И всё нам, конечно, расскажешь!..
— Ничего я вам не скажу! — заявил мальчик и закричал: — Помо!..
Громила-сообщник тут же снова заткнул ему рот.
— Мы сильнее! К тому же нас двое! — сказал Игорь Алексеевич. — Мы из тебя всю твою душу вытрясем, если понадобится. Так что готовься нам всё рассказать. Мы не плохие. Мы просто тоже хотим знать. И уже много чего знаем. Например, про сайт «этернити.орг», куда ты лазил с моего компьютера. Думал, что раз стёр историю в браузере, то никто не узнает? Но я раньше работал администратором и умею читать сетевые логи. Я даже твой пароль к почте знаю. Господи, что у тебя там за письма! Ты и в правду совсем не ребёнок — ты хитрая тварь! И ты нам сейчас всё расскажешь о ренессанции и об Ордене вечных душ. Будь паинькой, Ванечка! Тебе всяко лучше быть паинькой. А то будет больненько. Ну ты понял меня?..
После такой речи мальчик как будто бы успокоился. И Игорь Алексеевич сказал своему подельнику:
— Ну ка отпусти ему рот — посмотрим, что он нам скажет!
— Сволочи вы! — выплеснул гнев Иван и попытался выбраться из сжимавших его объятий, укусив громилу за палец, — тот возопил от боли, машинально разжал руки, но затем ударил ногой по ребёнку. А ребёнок повалился на землю и больше уже не кричал. Он лишь хрипел, стараясь вдохнуть, а потом и хрипеть перестал.
— Слушай, а ты его, случаем, не убил? — всерьёз испугался Игорь Алексеевич.
— Не знаю, — сказал подельник. — Но этот злодей мне палец прокусил. Сволочь!
Игорь Алексеевич припал к лежащему Ване, потрогал его обмякшее тельце и понял, что случилось самое страшное.
— Господи, — пробормотал он. И посмотрел на своего друга. Лица у обоих были бледные и испуганные.