Сегодня с утра я жарил на сковороде куриные грудки и разговаривал с ними. "С кем это вы разговариваете, Рамсес Геннадьевич?" - спросил меня находящийся поблизости Тутанхамон Ферапонтович. "Вы мне не поверите, Тутанхамон Ферапонтович," - ответил я - "но тем не менее это так". "Как?" - заинтересованно спросил Тутанхамон Ферапонтович. "Вы, естественно и разумеется, не поверите, но...". "Что "но"?" - нетерпеливо заерзал на стуле Тутанхамон Ферапонтович. "Вы, само собой, не поверите, Тутанхамон Ферапонтович, но разговариваю я с теми самыми куриными грудками, которых в данный момент жарю на сковороде...".
"Что прямо с теми же самыми?" - разочарованно спросил Тутанхамон Ферапонтович, и в интонации его появились грусть и тоска. Он напряженно ждал моего ответа, надеясь, как на последний шанс, что я отвечу, что это все же не те самые куриные грудки, которые я в данный момент жарю, а какие-то другие. Но я не дал ему этого последнего шанса и ответил, что это те же самые куриные грудки. Тогда Тутанхамон Ферапонтович совсем приуныл и пробурчал: "Да. Я, действительно, не поверю...," - таким тоном, каким можно было произнести: "Я -- конченый человек".
Но тут масла в огонь подлил также находившийся случайно поблизости Яхмос Борисович. Он сказал: "А вы знаете, Тутанхамон Ферапонтович, а я верю в то, что нам говорит Рамсес Геннадьевич".
"А я теряю интерес ко всякому предмету, Яхмос Борисович, если нахожу в нем что-то иррациональное или мистическое. Понимаете ли вы?!" - возвысил голос Тутанхамон Ферапонтович, и в этом восклицании было что-то надрывное, почти отчаянное - "Я так устроен...," - и он понурил голову.
"Я вас прекрасно понимаю, Тутанхамон Ферапонтович...," - начал было Яхмос Борисович. Но Тутанхамон Ферапонтович перебил его: "Нет! Вы не можете меня понять! Вам не дано... ! Это трагедия человека, который смотрит на мир, как водитель танка...," - и он, закрыв свое лицо руками, казалось, что сейчас разразится рыданиями.
"Что значит: как водитель танка?" - недоуменно поднял брови как-то неожиданно также случившийся рядом Тутмос Владимирович. "Это значит, что через узкую горизонтальную щель," - пояснил Тутанхамон Ферапонтович, убрав руки от лица.
"Так что ж вам мешает смотреть шире?" - вопросила жена Тутмоса Владимировича Хатшепсут Владимировна. Тутанхамон Ферапонтович после длинной театральной паузы, покачав философски головой, не менее театрально глубоко вздохнув, произнес: "Женщинам таких вещей не понять".
"А как водитель какого конкретно танка вы смотрите на мир, дядя Тутик?" - поинтересовался Хеопс -- сын Тутмоса Владимировича -- который увлекался военной техникой.
Тутанхамон Ферапонтович задумался. Он не ожидал такого вопроса. "Я отвечу тебе об этом в "Жестянке"," - сказал он. "Жестянкой" назывался его раздел на одном из сайтов, открытом для продвинутых в области нравственности детей, которым весь остальной интернет был запрещен.
Хеопс же, весьма обрадовавшись, что дядя Тутик в предложенной теме не шарит, начал разглагольствовать ему обо всех когда либо существовавших танках, начиная с использованных при взятии Казани Иваном Грозным и кончая сегодняшним днем.
Я решил перевести разговор на другую тему. Это было попыткой развеять депрессию Тутанхамона Ферапонтовича и внести в дискуссию новую струю. Я начал разговор об автомобилях. Но Тутанхамон Ферапонтович сию же минуту меня перебил: "Я не могу ездить на автомобилях! Не могу! Не могу!" - и вслед за этими словами он нервно застучал кулаками по столу.
"Почему, Тутанхамон Ферапонтович?" - поинтересовался Яхмос Борисович, который был профессиональным водителем. "Потому что я должен контролировать и предвидеть всё. Абсолютно всё, что мне предстоит!" - задрал нос Тутанхамон Ферапонтович.
"Ну и что?" - не понял Яхмос Борисович. "Нет. Вы опять не врубились, Яхмос Борисович. Я должен обеспечить абсолютную стопроцентную безопасность, не предусматривающую никаких случайностей".
Однако, Яхмос Борисович, хотя и являлся профессиональным водителем, но непоправимо тупил.
"Вы не понимаете, не понимаете, Яхмос Борисович!" - заорал вдруг неестественно высоким голосом Тутанхамон Ферапонтович - "Я не смогу ездить на машине, если я не проверил предварительно ее подушку безопасности...". "Ну и как вы ее проверите, Тутанхамон Ферапонтович?" - недоуменно спросил профессиональный водитель Яхмос Борисович.
"Я должен всякую машину обо что-нибудь ударить," - вскричал Тутанхамон Ферапонтович - "прежде, чем на ней ехать!". "Но ведь после этого придется менять подушку и ремонтировать машину...," - резонно возразил Яхмос Борисович. "А иначе я не могу ездить! Не должен! Не имею права!" - переживал и портил себе нервную систему Тутанхамон Ферапонтович - "Я обязан прожить еще множество лет, я должен все предусматривать, все проверять, всё предвидеть!".
Яхмос Борисович был в ступоре. Для него, как для профессионального водителя, такая постановка вопроса, видимо, была в новинку.
Тогда я снова попытался перевести разговор а другую тему. "Слушайте, Тутанхамон Ферапонтович," - сказал я - "давайте попробуем на моей даче на мангале изжарить куриные грудки!". "И что это даст?" - недоуменно поднял брови Тутанхамон Ферапонтович, хотя, конечно же, начал догадываться, что я имел ввиду.
"Так, там все по-настоящему. Это вам не кухня. И, возможно, там они с вами заговорят, и вы поверите". "Так вы говорите, Рамсес Геннадьевич, что они и здесь с вами разговаривают... . Но я ведь не верю!". "Ну так а вы не допускаете вероятности, Тутанхамон Ферапонтович, что я просто прикалываюсь?".
После того, как я это произнес, вид Тутанхамона Ферапонтовича сделался крайне удручен. Он покачал головой и, несколько помолчав, сказал назидательно: "Все бы вам, Рамсес Геннадьевич, прикалываться... . А нет бы вместо черного и пошлого юмора приложить свои способности к чему-то полезному и позитивному!".
"Понимаете ли, Тутанхамон Ферапонтович," - ответил я,- "вы свой вкус отождествляете с истиной и добром. Поэтому то, что вам нравится, мы называете светлым и добрым, а то, что не нравится - темным и мрачным".
Но это был уже разговор на другую тему и не касался матерной ругани куриных грудок, а также вождения автомобиля Тутанхамоном Ферапонтовичем.
В следующую субботу/воскресенье Тутанхамон Ферапонтович, а также Тутмос Владимирович и Хатшепсут Владимировна с детьми пожаловали ко мне на дачу. Тутанхамон Ферапонтович развел в мангале костер и долго умиротворенно смотрел на огонь. Это была его стихия. В молодости он частенько грешил пироманией, и с его знаниями в этой области сейчас бы его, наверное, взяли на работу в какую-нибудь террористическую организацию.
Наконец дрова прогорели, образовались угли. Тутанхамон Ферапонтович с неспешной важностью профессионала заложил на квадратную решетку куриные грудки и поставил их на мангал.
После этого прошло буквально несколько десятков секунд. "Б...дь, ё...ный в рот!" - сказали куриные грудки. Тутанхамон Ферапонтович не понял, что они сказали, и продолжал их ожесточенно жарить. Но они при этом продолжали с ним ожесточенно разговаривать. Жир шипел и капал на угли. А вместе с тем раздавалась несусветная четырехэтажная ругань.
"Мама, они матеряться," - округлил глаза Хеопс. "Действительно," - скорчил презрительное выражение Тутмос Владимирович. Хатшепсут Владимировна взяла за руку и увела подальше от мангала их маленькую дочку Клеопатру.
Тутанхамон Ферапонтович жарил и сокрушался: "Я - в танке! Я ничего не слышу".
"Когда у вас день рождения, Тутанхамон Ферапонтович?" - поинтересовался Тутмос Владимирович - "Я подарю вам старинный танкистский шлем. Помните, какие в советские времена любили носить пацаны. У меня такой где-то валялся. Надо отыскать".
"Узкая горизонтальная щель!" - продолжал терзать себя Тутанхамон Ферапонтович - "Четвертого января у меня день рождения. Да! Обязательно подарите мне такой шлем, Тутмос Владимирович. Я непременно буду его носить".
"Вы бы лучше пообщались с узкой вертикальной щелью, Тутанхамон Ферапонтович," - посоветовал я ему.
"Фу, какой детский сад!" - брезгливо фыркнул Тутмос Владимирович.
"Вы пошлите по поводу очень серьезных вещей, Рамсес Геннадьевич!" - взвился Тутанхамон Ферапонтович - "Вы даже сами не подозреваете, насколько серьезных!" - и он резким движением перевернул решетку с куриными грудками.
Что началось после этого в плане их высказываний, я бы даже не смог воспроизвести. Таких выражений не знают, наверное, даже прорабы в той фирме, где я работал инженером.
Хатшепсут Владимировна слава богу с маленькой Клеопатрой к тому времени отошла еще дальше и собирала опята.
Мы сидели, ели изжаренные Тутанхамоном Ферапонтовичем грудки, выпивали и рассуждали о высоких материях: ну в общем, каждый - о своем.
Начало смеркаться. Заборчик у меня был не плотный и низенький, а фонарь за ним горел тусклый, поэтому то, что за ним происходило, в принципе было видно, но как-то не однозначно, смутно.
Я услышал там какие-то странные звуки и обернулся посмотреть. В первый момент я насторожился, во второй удивился, а в третий испытал непреодолимое желание подойти ближе и разглядеть.
Дело в том, что я увидел примерно на полметра выше забора пристально уставленные на меня (именно на меня, а не, скажем, на Тутанхамона Ферапонтовича) глаза.
Но прежде, чем приступить к исполнению своей столь настоятельно возникшей потребности, я все же предпочел, оставаясь еще некоторое время сидящим на стуле, понаблюдать за тем необычным явлением, которое передо мной предстало.
Для человеческих глаз это было слишком высоко. Да и вокруг них не было белого пятна лица, соответственно я имел дело с мордой животного.
Известно, что человеческое восприятие состоит из собственно объекта, который перед нами, и окраски, которую вносит наше сознание. Кроме того, мы разделяем все видимое на значимое для нас и фоновое.
Так вот, в конкретном случае итогом всей этой жульнической деятельности моего мозга относительно глаз за забором и того, в чем они были укреплены, стал... пес. Обыкновенная собака породы бультерьер.
Такой неожиданный результирующий гештальт показался мне занятным, и я все оттягивал и оттягивал момент установления истины путем перемещения на пару десятков метров в сторону забора.
У меня возник вопрос, а на чем же сидит этот зверь, раз возвышается над забором. Машина там что ли стоит, а он -- на ее крыше? Другого ничего в голову не приходило. Но я, вроде, не слышал никаких автомобильных звуков. Да и зачем, собственно, сажать пса на крышу машины?
И вдруг мне показалось, что у бультерьера за спиной образовались крылья, и он взмахнул ими, словно собираясь сорваться и улететь.
И что-то сразу прибавилось к предыдущему образу, недавно сформированному, и стало мучить меня, потому что я его чувствовал просто как тяжесть, но никак не мог разобраться, что оно из себя представляет.
"Что вы так внимательно туда уставились, Рамсес Геннадьевич?" - поинтересовался Тутанхамон Ферапонтович, дожевывая кусок курицы, отхлебывая своей любимой сливовой настойки и закуривая.
Я, как будто, проснулся и не в первую секунду въехал в смысл его вопросительной фразы.
"Что вы видите там за забором, глубокоуважаемый Тутанхамон Ферапонтович?". "Ну, наверное, то же, что и вы, наипочтеннейший Рамсес Геннадьевич. Как инструктор пытается обучать езде на лошади толстого и неуклюжего мужика. Вот только что насилу ему удалось на нее влезть".
Я расхохотался. Проверять уже не требовалось. Неповоротливый ученик, подталкиваемый наставником, секунду назад, наконец, одолел самого себя и, взмахнув каким-то своим плащом, наподобие крыльев, плюхнулся в седло.
Лошадь терпеливо ждала, пока все это происходит, и ее, казалось, это вовсе не беспокоит. Она смотрела при этом внимательно на меня. Смотрела умными глазами какой-то телеведущей. Не помню, какой.
У меня почему-то при виде этой сцены возникла ассоциация с порнофильмами. Там актриса во время всех этих дел тоже очень пристально глядит в камеру, то есть на зрителя, как будто бы занимается сексом именно с ним, а не со своим реальным партнером.
И тут я понял, что недавно - до разоблачения -- прибавилось к моему восприятию собаки (когда она, якобы, взмахнула крыльями) и свербило, и не давало покоя. Я видел изображение пса с крыльями на стене в храме бога Ра рядом со всей прочей нарисованной там кама-сутрой. При чем, было это над сценой совокупления фараона с лошадью: внизу происходил этот противоестественный секс, а над ними парил летающий бультерьер.
К трем часам ночи к нам присоединились Эхнатон Вячеславович и его жена Нефертити Васильевна. Эхнатон Вячеславович пришел с работы в семь часов вечера и сразу же позвонил, что они скоро выезжают, но собрались они реально ехать только где-то к часу ночи.
Нефертити Васильевна переобнимала и перецеловала всех, тараторила, не останавливаясь, с порога начала рассказывать, как вчера она всю ночь читала в интернете статьи про маньяков-убийц, потом выдала всю информацию о своих родителях и подругах, потом о ситуации на Украине и т.д.. Все это, только переступив порог и не успев еще переодеться.
Прервал ее самым неблагородным и мрачным образом никто иной, как Тутанхамон Ферапонтович: "А не будете ли вы так любезны, глубокоуважаемая Нефертити Васильевна, сообщить нам, намерена ли ваша почтенная семья откушать приготовленных на костре куриных грудок. Если да, то я быстро сделаю. У нас тут еще не жаренные остались".
"Конечно, Тутанхамосик!" - вскричала Нефертити Васильевна и расцеловала его еще крепче, чем в первый раз - "Сейчас мы три минуты переоденемся. А ты жарь, жарь". И она начала пинками подгонять Эхнатона Вячеславовича, который уже давно с сумками в руках переминался рядом с ней с ноги на ногу в ожидании.
"А другие грудки тоже будут также ругаться?" - поинтересовался у Тутанхамона Ферапонтовича Хеопс. "Никто ничем не ругается, Хеопс. Это все выдумки Рамсеса Геннадьевича". "Как выдумки, когда я сам слышал?!".
"Кто чем ругается, Тутанхамон Ферапонтович?" - не поняв, обратился к Тутанхамону Ферапонтовичу Эхнатон Вячеславович. "Да вы сами скоро это все услышите, глубокоуважаемый Эхнатон Вячеславович," - весело ответил ему Тутмос Владимирович вместо Тутанхамона Ферапонтовича.
"Давай, вали! Не фиг тут ляса чесать," - ударила коленом Эхнатона Вячеславовича Нефертити Васильевна.
Тутанхамон Ферапонтович развел новый костер и добросовестно поддерживал его, но жарить начал только минут через сорок, когда Эхнатон Вячеславович и Нефертити Васильевна наконец изволили пожаловать.
Она опять затараторила, а он выглядел несколько обалдевшим -- то ли от работы, то ли от жены.
Лошадь с седоком и инструктором с просеки давно ушла. Но у меня остался от этого случая какой-то осадок. Я с опаской поглядывал на фонарь и пространство вокруг него и ловил себя на мысли, что не вполне уверен, а не было ли там на самом деле летающего бультерьера.
Предположение это было не просто произвольной мыслеформой, которую при желании можно было бы просто взять и отбросить. Оно было весомо и осязаемо, как будто бы, я что то взял в руку и теперь не могу выпустить.
Оно самим своим способом существования уже давало доказательство своей реальности. А это открывало такие горизонты, то есть, правильней сказать, такие бездны, наполненные не поддающимися счету вариантами действительности, что лучше бы было в них не заглядывать.
Получалось, что все, что тебе представилось, все это в какой-тот степени и существует. Я начал бояться самого себя. Мало ли что вдруг может выскочить. Я знал, что мысль материальна, что она оставляет следы в пространстве. Но здесь явно сработал какой-то усилитель этого эффекта.
В том месте, где стояла лошадь (или висела в воздухе собака) был какой-то провал, брешь в ткани нашего мира. Я старался не попадать на него взглядом, но его туда словно притягивало.
Стоило мне на секунду расслабиться, перестать следить за направлением своих глаз, как они, словно по ледяному склону, помимо моей воли соскальзывали в том направлении.
Первые несколько таких раз меня пронесло. Но вот настал момент, когда у меня возникло ощущение, что я буквально телом напоролся на неведомо откуда торчащее острие.
За забором опять кто-то появился и стоял. Но теперь это была уже не морда животного. Мне показалось, что я различил фуражку. На этот раз из соображений безопасности я не стал эксплуатировать образность своего мышления и сразу встал и пошел выяснять.
На просеке чуть поодаль от фонаря стоял Гитлер. Я посмотрел на часы. Было ровно четыре. Педантичный немец пришел вовремя, как положено. Вернувшись к костру, я рассказал о случившемся.
"Хайль Гитлер!" - сказали куриные грудки, которых жарил Тутанхамон Ферапонтович. Тутанхамон Ферапонтович затрясся от бешенства, и как я видел, был близок к тому, чтобы вышвырнуть их в кусты, но сдержался.
"О, Гитлерчик!" - выскочила Нефертити Васильевна и вприпрыжку подбежала к забору - "А подари мне вот этот крестик, который висит у тебя на груди. Он мне так нравится!". Гитлер молча снял со своего мундира награду Третьего Рейха и подал ей. Нефертити Васильевна радостная подскакала обратно к своему мужу: "Эхнатусик, смотри, какой мне Адольфик подарил крестик!".
Но Эхнатон Вячеславович, со ссылкой на необходимость снять накопившееся за неделю нервное напряжение потребовав водки, уже употребил ее первые сто грамм, разбавленные соком, и хрустел чипсами, глядя перед собой на белую скатерть.
"А не разрешите ли мне, уважаемая Нефертити Васильевна, взглянуть на ваш трофей?" - попросил я. "А руки у вас чистые, Рамсес Геннадьевич?" - подозрительно взглянула на меня Нефертити Васильевна. "Сейчас вымою," - сказал я и пошел к умывальнику.
По возвращении я получил на ладонь орден. Он был достаточно большой и занимал ее практически всю. Но самое интересное располагалось в центре него.
На пересечении составляющих мальтийского креста красовался круг. Но в нем была не свастика, как этого логично было бы ожидать, а изображение летающего бультерьера тигрового окраса. Пес широко развернул крылья и хищно оскалил пасть.
Нещадно изжариваемые Тутанхамоном Ферапонтовичем куриные грудки пели хрипло и фальшиво на два голоса (а их на решетке то и умещалось всего две): "Дойчен зольдатен нихьт капитулирен".
"Свинство какое с их стороны!" - сетовал Тутанхамон Ферапонтович и сокрушенно качал головой. У него было не поймешь: то ли слышит он все произносимое грудками, то ли нет; то ли верит во все, что слышит, то ли не верит. Ну, по крайней мере, пребывание здесь и эта работа пошли ему на пользу. Он перестал зацикливаться на том, что куриные грудки разговаривать не могут потому, что этого не может быть никогда.
"Почему ж свинство?" - пожал плечами Эхнатон Вячеславович - "Эту песню еще Марлен Дитрих пела". "В топку Марлен Дитрих," - решительно махнул головой Тутанхамон Ферапонтович - "раз про дойчен зольдатен пела. А кто это, собственно такая?". "Да, была...," - ленясь рассказывать, со ртом, набитым чипсами, пробурчал невнятно Эхнатон Вячеславович.
"Должны быть принципы!" - продолжал горячиться Тутанхамон Ферапонтович. "Какие же, позвольте полюбопытствовать?" - осторожно вмешался я, желая развести Тутанхамона Ферапонтовича и Эхнатона Вячеславовича и предотвратить конфликт между ними.
"Да у вас то вообще сроду никаких принципов, Рамсес Геннадьевич," - отмахнулся от меня презрительно Тутанхамон Ферапонтович.
Надо заметить, что у него всегда была манера вступать с кем либо в какого либо типа противоборство. Без этого жизнь не казалась ему достаточно полноценной.
Например, он не мог просто найти себе женщину. Ему обязательно надо было ее у кого-то отбить. А тех, с кем у него не получалось пикироваться и соревноваться (как, например, со мной), кто не велся на эти его призывы, он и вовсе не уважал, считал принадлежащими к низшей, нежели он сам, касте.
Но на меня эти его закидоны не действовали, заносчивость не задевала, и поэтому я продолжил тему: "Так почему Марлен Дитрих то в топку? Чем она вам не угодила, Тутанхамон Ферапонтович? Хорошая была, вроде, певица...". "А чему от нее научится молодое поколение, если она поет про дойчен зольдатен? О последствиях вы подумали, Рамсес Геннадьевич, ее деятельности?". "Так что же, если чье-то искусство не заточено под воспитание молодежи, оно и не имеет право на существование?". "Разумеется," - произнес Тутанхамон Ферапонтович таким тоном, словно его спросили, круглая ли земля, и он ответил утвердительно.
Я хмыкнул, но пустился в дальнейшую дискуссию (ни в коем случае нельзя было позволять, чтоб Тутанхамон Ферапонтович сцепился с Эхнатоном Вячеславовичем, или, уж совсем не дай бог, с Тутмосом Владимировичем): "Вот вы говорили о последствиях, Тутанхамон Ферапонтович, о том, как какое-то произведение на кого-то воздействует. Но согласитесь, что все люди разные, и одна и та же книга или песня может вызывать у них совершенно противоположные реакции". "Это плохая книга или песня. Правильная книга или песня должна действовать абсолютно на всех одинаково и позитивно и чтоб от них была однозначная польза обществу!". Лицо его при этом выражало такую уверенность и непоколебимость, что казалось каменным, и было похоже на бюст какого-нибудь римского императора.
"Но вы же сами понимаете, Тутанхамон Ферапонтович, что для того, чтоб было так, как вы говорите, в голове у всех должны стоять процессоры, выпущенные на одном конвейере по одному техническому заданию. Но ведь мозги у каждого человека свои, как отпечатки пальцев. Одинаковых не попадается". "Это все отмазки," - бросил Тутанхамон Ферапонтович небрежно и повернулся ко мне вполоборота. В этом замечании я почувствовал его желание перейти на другую тему разговора. Так и произошло.
Тутанхамон Ферапонтович на какое-то время задумался, а потом произнес: "А-а! Я вспомнил про эту Марлен Дитрих. Я читал ее переписку с мужем Рудольфом Зибером". "Надо же, как вы запомнили, Тутанхамон Ферапонтович, имя ее мужа. А про нее саму-то изначально забыли". "Да, моя память в некоторых случаях работает странно. Я сам иногда удивляюсь. Вот сейчас именно за этого Рудольфа Зибера, как за ниточку, я и вытащил из памяти эту Марлен Дитрих. Про него четко помню: и имя, и то, что он был ассистентом режиссера. А вот про его жену начисто вылетело".
"Ну хорошо. Переписка -- это прекрасно. А вы слушали ее песни, смотрели фильмы с ее участием?". "Нет, конечно. Мне вполне хватило и ее переписки". "Что же вас побудило ее читать, если вы о творчестве Дитрих не имели никакого понятия? Не Рудольф же Зибер". "Ну я, помнится, где-то тогда прочитал, что она знаменитость..., поэтому и взялся читать".
У Тутанхамона Ферапонтовича было два характерных свойства. Во-первых, при формировании своего мнения о чем-то или о ком-то его интересовали в первую очередь не положительные или отрицательные характеристики этого человека или предмета, а степень их успешности, признания в обществе. Но при этом он не давал себе даже труда самому соприкоснуться и составить независимое мнение.
Во-вторых же, это чрезмерное преклонение перед мнением других сочеталось в нем с непременным желанием хотя бы по мелочи, но из общей толпы выделиться. Самостоятельность его осуществлялась на уровне оригинальничанья.
И еще с ним иногда играло злую шутку то, что он все вопросы почитал простыми, и даже любой из них -- философский или религиозный -- полагал, что можно небольшим усилием раз и навсегда разрешить и иметь готовый рецепт.
Он был человек практический, ему было чуждо отвлеченное мышление, и когда подобные задачи в силу возраста перед ним все чаще начинали возникать, ему в падлу было ими серьезно заморачиваться, его тянуло от них побыстрей отмахнуться.
Но поскольку вставали они насущно, и сделать это абсолютно и совсем он не мог, то предпочитал найти кратчайшее и простейшее их решение, поставить галочку и больше к ним не возвращаться.
Когда что-то мировоззренческое начинало его уж очень сильно донимать, он просто шел в храм бога Ра к жрецу, предварительно сформулировав несколько простых вопросов, получал на них простые ответы, закладывал их на какую- нибудь дальнюю полку в своем мозгу и до случая забывал, надеясь, что это ответы универсальные, годные, без исключения, на все случаи жизни.
На деле такой подход приводил к тому, что в каких-то ситуациях, для каких-то конкретных нюансов или обстоятельств его суждения выглядели нелепо.
Он сам это чувствовал, но сойти с для себя самого установленной позиции не мог просто потому, что никакой другой не имел, равно как и желания геморроиться над ее созданием.
"А вы, оказывается, такой положительный, Тутанхамон Ферапонтович," - встрял вдруг в разговор доселе долго молчавший Тутмос Владимирович - "общественная польза..., детишек там воспитывать... . Вы, наверное, в бога Ра активно веруете?". "Да, разумеется, верую." - ответил с достоинством Тутанхамон Ферапонтович - "Ра -- это символ всего хорошего, доброго. Без него было бы сложно наставлять на правильный путь не только молодежь, но и взрослых".
"А вот в "Священной книге Ра"," - вмешался я - "написано, что Ра -- это конкретная живая личность, хоть и высшая, а никакой не символ. И существует он не для каких-то утилитарных целей, а просто сам по себе".
"А что оно дает -- это существование само по себе?! Для общества что дает? Жив он там, не жив, символ он или личность... . Это все из области мыслеблудия и праздной болтовни. Кто бы он там не был этот Ра, смысл его существования в том, чтобы благодаря ему, люди становились лучше".
"А я вот, например, не верующий," - сказал Тутмос Владимирович - "и мне вообще вся эта ваша дискуссия кажется фуфлом. Детей должен воспитывать отец. Взять кнут и воспитывать. А взрослого сама жизнь воспитает. Чего какие-то сказки про какого-то Ра выдумывать? Кстати, Тутанхамон Ферапонтович, а вы, как верующий человек, эту самую "Священную книгу Ра" читали?". "Да, нет," - скривил лицо Тутанхамон Ферапонтович с досадой на то, что ему задали такой вопрос - "как-то не досуг было. К тому же, как я понял, там и лишнего много -- не применимого к практической деятельности, отвлеченного. Только бы пустая потеря времени была".
"Зато, наверное, вы читали, уважаемый Тутанхамон Ферапонтович, переписку Ра с Озирисом," - съязвил Эхнатон Вячеславович и принялся подпевать грудкам: "Дойчен зольдатен унтер официрен".
Неожиданно у Тутанхамона Ферапонтовича случился приступ немотивированной агрессии. Сверкая яростью из глаз, он схватил со стола кружку с горячим чаем, которым запивал сливовую настойку, и скрежеща зубами, произнес: "Я сейчас выплесну вам этот чай в рожу за такие песни, глубочайше и искреннейше мной уважаемый Эхнатон Вячеславович!".
"Но грудкам то можно," - усмехнулся тот. "Ну вот они уже и горят в адском пламени за свое кощунство, а потом съедаемы будут!" - на высокой ноте, горячась, вымолвил Тутанхамон Ферапонтович, и я долго его потом успокаивал, прежде, чем убедил поставить таки кружку с горячим чаем на место.
"Фараон ты, Тутик!" - произнес после долгой паузы Эхнатон Вячеславович и снова налил себе стакан и хлопнул его одним глотком. "От фараона слышу," - глухо ответил Тутанхамон Ферапонтович, ворочая костер и не поднимая глаз.
Тогда Эхнатон Вячеславович, почти не закусывая, вдогонку употребил и еще алкоголя, ни с кем не чокаясь и не произнося никаких тостов. Нефертити же Васильевна в это время любовалась и игралась фашистским крестиком, который ей подарил Гитлер, и не обращала никакого внимания на мужа.
А Эхнатон Вячеславович, выпив, некоторое время смотрел тупо в невидимое посторонним пространство, а потом резко вскочил, схватил топор и заорал: "Я инкарнация Раскольникова. Подайте мне старуху! Где старуха? Иначе всех порублю!".
Нефертити Васильевна стала уговаривать его, обнимать за голову и говорить: "Ты хочешь по рублю? Ну ща мы соберем тебе по рублю". Однако, Эхнатон Вячеславович вырывался и орал: "Ты не понимаешь! Я - инкарнация Раскольникова! Мне нужна старуха... . Старуха нужна... А то я всех порублю!".
"Ну давай, Эхнатусик, спать, спать!" - продолжала воспитательную работу Нефертити Васильевна. Впрочем, как не странно, она при этом не выглядела особенно озабоченной.
На какое-то время Эхнатон Вячеславович засыпал на стуле, но потом снова вскакивал: "Нет, я пойду старуху рубить," - и вырывался, но силы его уже ослабевали. Он вставал, грустно бродил с топором вокруг отдыхающих. Проходило достаточно короткое время, и его орудие выпадало из рук, и он заваливался навзничь.
Правда, после опять на земле поднимался и настойчиво требовал старуху. "Что, тебе ее трахнуть что ли?" - спрашивала Нефертити Васильевна. "Да нет," - морщил он лицо и не помнил, что ему со старухой надо сделать. Наконец он рухнул окончательно, и встала задача дотащить его до места отдохновения.
У Тутанхамона Ферапонтовича и Тутмоса Владимировича были какие-то то ли грыжи, то ли что-то еще. В общем, они не сподобились нести тело Эхнатона Вячеславовича. А Нефертити Васильевна и Хатшепсут Владимировна, как это легко было заметить, неожиданно оказались женщинами. Поэтому вся тяжесть по транспортированию Эхнатона Вячеславовича легла на меня.
Впрочем, мне неоднократно уже приходилось это осуществлять, хотя всякий раз это достаточно нелегко давалось.
По ходу транспортирования он вырывался, падал, искал топор, звал старуху, останавливался и разговаривал с ней, долго убеждал ее, что зарубить ее - это неизбежно и крайне полезно для истории, которой он, кстати говоря, весьма интересовался, любил и изучал.
Наконец, поняв безысходность ситуации, он повернулся ко всем, еще сидевшим у костра, тоскливо крикнул им: "Фараоны вы все!" и завалился боком в кусты. Дальше мне пришлось тащить его уже просто волоком.
Когда криминальная ситуация наконец разрулилась, то в спасении стал нуждался уже Тутанхамон Ферапонтович.
Дело в том, что Тутанхамон Ферапонтович не терпел никаких упоминаний о Гитлере. Как только это имя откуда-либо кем-нибудь произносилось, он багровел и даже иногда, как сегодня это уже можно было наблюдать, терял над собой контроль.
И в этом заключалась еще одна из его многочисленных бед. Гитлер в интернете был уже сто лет, как миллиард раз обстёбанным мемом, и встретить его физиономию там можно было с такой же регулярностью, как порнуху.
Однажды Тутанхамон Ферапонтович совершенно реально заехал в челюсть своему бывшему товарищу, который в аське поставил себе Гитлера в качестве аватарки. Соответственно, исключил его из друзей во всех соцсетях и перестал общаться.
"Ну и что мы теперь будем делать?" - спросил Тутанхамон Ферапонтович. "Да не парьтесь вы, Тутанхамон Ферапонтович," - сказал я ему - "Гитлер, так Гитлер". "А может, это все-таки не Гитлер?". "А кто?". "Ну мы же видели лошадиную рожу. Может, это все-таки Ксения Собчак?" "Да! Это я!" - сказала из-за забора Ксения Собчак и заржала.
"Вот видите!" - оживился Тутанхамон Ферапонтович - "Не все еще потеряно!". "Конечно же, не все," - убедил я Тутанхамона Ферапонтовича - "но вы, главное, жарьте грудки". "И что, и все?" "Да". "А как же наш долг, Рамсес Геннадьевич? А что же мы ответим на суде бога Ра? Вот вы мне сейчас предлагаете сидеть и тупо жарить грудки, да еще слушать их матершину. Но ведь мы должны что-то большое сделать," - и он гордо задрал нос, как Юлий Цезарь - "в чем же иначе смысл жизни?".
"Смысл жизни - в самой жизни, Тутанхамон Ферапонтович," - ответил я - "в общем, не парьтесь и жарьте грудки... . Может быть, бог Ра вам и судил в данный момент именно этим заниматься. И насколько хорошо вы их пожарите, за это вы и ответите на его суде... . И главное: прислушивайтесь к тому, что они вам говорят".
"Но ведь это матершина сплошная! К чему там прислушиваться?" - истерично воскликнул Тутанхамон Ферапонтович. "А это не имеет значения, Тутанхамон Ферапонтович," - сказал я - "матершина или не матершина. Если вы будете внимательно слушать, то вы постепенно начнете улавливать нечто другое. И возможно, пусть даже и в матерной форме, вы сможете расслышать для себя какие-нибудь вещи неожиданные, но странным образом вдруг ставшие для вас необычайно важными и необходимыми".