Михалёв Арсений Григорьевич
Жизнь Триду

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь Триду - история воина по имени Триду, взращенного в закрытом селении, которое считало своим уделом, жить в свободе от всех, через владение искусством боя. Но однажды Триду осознает, что есть и другая жизнь и стремится туда, за ограду, но там его ждет разочарование, непонимание и одиночество, так как его суть уже не изменить, но он находит иной путь, обратившись к древней мудрости народа Рудда.

   Жизнь Триду.
  
  
   *
   Звери обступали со всех сторон, вой и рык оглушали в темноте нахлынувшей с севера. Отряд собрался вкруг. Внезапно из стаи вылетел первый волкодлак, и тут же упал сраженный мечём, но вслед за ним тысяча мерцающих огнём глаз резко приблизились к воинам, и началась сеча...
   Утро обагрилось кровью восходящего солнца. Трава и деревья пели прощальную песнь, которая раздавалась по лесу тихим шепотом печальных листьев. По тропинке на запад шёл, прихрамывая, человек в чёрном изодранном плаще. Он временами посматривал назад, как бы уходя от погони. Это был Триду.
   - "Знали - победа от нас ушла, но мы рвались к ней до последнего, так и произошло, это стало последней битвой для всех, вышедших на поиски свободы. Может быть, и это верно так, мои братья нашли свою свободу в лучших мирах, мне же осталось продолжить начатое ими здесь, на земле."
   День начинался пением птиц, щебечущих между собой на непонятном, но весьма занятном языке, который оживлял даже самые унылые души. Вокруг был лес, а впереди вилась тропинка неизвестности. Триду шёл, вспоминая с чего всё начиналось, пытаясь понять, к чему его это приведёт. В глазах его размышлений проносились лица погибших друзей, время пятилось назад, стараясь воспроизвести целостную картину прошлого, но, к сожалению, эта картина оказывалась раздробленной, и ничто не хотело соединяться друг с другом, одна только тоска пронизывала эти мысли, и этим объединяла их.
  
   *
   Смех, только смех наполняет души радостью, впрочем, радостью пустой и непрочной. И мы смеялись, смеялись над всем и, что особенно выходило зло, мы смеялись над всеми. Перебирая ошибки и некрасивые поступки или просто характер вышестоящих, и немало друзей, мы выводили целые мировоззрения, сидя за кружкой чая, то с компанией одних, обсуждающих других, то других злословящих тех же, а потом все вместе братались и шли друг за друга хоть на смерть, правда, до времени - только на словах, а потом, в боях многое исправлялось огнем общих мучений, но это было после, сейчас же - мы пьём чай.
   Наша община состояла из трёх учителей, которые подчинялись старшему учителю, были работники - селяне, которые пожизненно работали на благо братьев общины, тем имея покой от войн постоянно происходящих в империи, но, не имея права покидать селение, дабы не была нарушена тайна их местопребывания. И были мы - ученики, воспитываемые с детства в общине, сыны селян, никогда не видевшие ничего, кроме постоянных битв и вседневных упражнений в боевом искусстве.
   Когда в селе рождался мальчик, к нему сразу приходили старший учитель и жрецы нашего бога, бога войны. Мальчику давали в руки меч и читали над ним заклинания, призывающие дух воина. Тех, кто не был способен к войне оставляли родителям. Неспособными считались калеки, слабые, болезненные, а также умственно-отсталые, таких выгоняли из школы обратно в селение. Оставшиеся женились и отдавали новых детей, но так как потомство от плохих родителей тоже не блещет успехами, то оставляли и полностью здоровых, в том случае, если на них не падал жребий бога. Также прослужившие в армии до пятидесяти лет или покалеченные в бою, отправлялись с почестями обратно в селение, и женились для продолжения славного рода. Много ещё чего соблюдалось в общине, но всего и не пересказать, одно верно, что мы жили полностью подчиняясь законам старейшин, нарушителей же без промедления казнили.
   Когда юноша достигал зрелости, после каждодневных упражнений, постоянного сосредоточения на военном искусстве, и множества испытаний, его посылали на боевое крещение, которое заключалось в проведении боевых действий на территории вездесущих врагов, а врагами назывались все, кто живёт вне нашего селения.
  
  
   *
   Триду брёл, не зная куда. Понурив голову, и уже не оглядываясь по сторонам, он хотел только одного - уйти как можно дальше, и поэтому шёл дальше, не смотря на усталость и раны, не чувствуя голода и пронизывающего до костей мороза, - он давно к ним привык.
   В темноте и гуще леса, Триду казался невидимкой, он словно дух плыл мимо деревьев, и лишь неизбежный, но всё же еле слышный шорох от его шагов, вещал о его присутствии. Невысокий, смуглолицый, с узким разрезом, тёмных глаз, Триду выглядел уныло, и меж тем внушал некий страх, своим суровым взглядом, широкими плечами и крепкими руками, которые как будто всегда направлены на уничтожение, он, словно посланник самой смерти, двигался быстро и непредсказуемо. В лице же Триду присутствовало нечто похожее на печать пожизненного озлобления на само бытие. Ему было всего 25, но уже морщины покрывали его лоб, и сквозь густые, тёмные волосы прорывалась седина.
   Вокруг стало редеть. Над головой Триду появилось солнце, и свет ударил ему в глаза. Наконец, лес превратился в стайки деревьев, разбросанных по местам и впереди стал вырисовываться шлях, ведущий к небольшой деревеньке.
   Перед Триду стоял выбор или идти к людям и надеяться на их милость, или же более безопасно заночевать где-то рядом, а после разведать кто эти люди. Так он и сделал. Найдя высокое, ветвистое дерево, в котором нельзя было различить человека, он устроился на ночлег, сделав себе настил из веток в самой гуще. Наступила томительная ночь.
   Как ни устал Триду, сон не приходил к нему. Шумела листва, выли волки, с дерева на дерево перелетали ночные птицы, издавая ужасающие звуки. Холод стал одолевать. Раны ныли от потери крови и, очевидно, загноений. Ничего не оставалось делать, пришлось спуститься и идти в селение, с надеждой на лучшее.
  
   *
   Все мирно спали. Триду шёл медленно, стараясь быть незамеченным. Но вдруг с одного двора выскочила собака и с рыком бросилась на него, и в тот же миг была повержена, - голова отлетела в темноту, а тело упало бездыханно. И всё же это вызвало некоторый шум, достаточный для того, чтобы со всех сторон залаяли собаки, и примчались на запах крови. Триду побежал без оглядки к ближайшему дому, и ввалился в дверь, за которой была темнота. Триду в мгновение ока спрятался за тем, что ему в темноте показалось гардеробом. С улицы доносился лай разбушевавшихся и одурманенных кровью псов. В доме кто-то зажёг свечу. Это была женщина. Она подошла к окну, отдёрнула занавеску, и стала всматриваться в темноту. Взбесившиеся псы рвались в дом. Из глубины комнаты вышел человек, у которого в руках был топор и незажжённый факел. Женщина взглянула на него и что-то прошептала перед тем, как тот зажег факел и вышел во двор. Триду почувствовал, что он должен что-то делать. Его навык подсказывал только одно - надо убить.
   Собаки разбежались, испуганные огнем. При входе в дом хозяин успел увидеть лежащую вниз лицом жену, в следующий миг он потерял сознание.... Триду довольный проведённой операцией, связал обоих и положил на кровать, укрыв их одеялом, словно те спят. Что-то помешало ему убить эту пару, но он ещё не осознавал что именно. Когда ночь прошла, Триду встал с ковра, на котором он спал, и подошёл к лежащим, те не двигались. Тогда он тихо обрезал на них верёвки и вышел из дома. Утро было в самом разгаре, солнце только-только всходило, а вокруг пели птицы песнь зари.
   Поняв, что в такой одежде он сразу выдаст в себе воина, он решил переодеться. Пробираясь мимо всклокоченных, несуразных домов, Триду добрёл до места напоминающего торг, пока он шёл ему пару раз встречались люди, но не успевали его заметить, так как он быстро скрывался. Торг этот был местом небольшим, даже маленьким. Стояло несколько длинных прилавков, на которых ещё ничего не было, однако Триду догадывался, что где-то рядом должен быть склад, его-то он и стал искать. И склад действительно нашёлся, там он взял еды, и во что-то оделся, что, как ему показалось, носят местные.
   Триду был погружен в размышления о том - что делать дальше? И не придумав ничего лучше, как найти коня и по дороге унестись подальше, пока его не настигли враги, которых было предостаточно и в деревне и, возможно, в общине, ведь они должны были обнаружить, что нет его доспехов среди оставшегося в лесу от растерзанных волкодлаками. Он так и сделал, украл коня, по ходу действия убил двух человек, заставших его на месте преступления, и умчался.
  
   *
   Впереди был большой город. Прошла ночь, и лошадь не выдержала, и упала. Триду добил её, чтобы не мучалась, и пошёл в город.
   Навстречу из города ехала телега, в которой сидело несколько человек, это была семья бедного ремесленника, по видимому плотника. Триду не мог скрыться на дороге, да в том и не было нужды, эти несчастные врядле могли причинить ему вред, и всё же он продумал свои действия.
   - Исейхисса, родной, откуда путь держишь?, - спросил отец семейства, когда его телега приблизилась к Триду, и приостановилась.
   Тот же кинув быстрый и осторожный взгляд, поклонился, и ответил, добро улыбаясь:
   - я..., я иду с юга, из земли вадаров, хочу почтить святыни руддан.
   - о, да ты добрый вестник, мы, рудда, верим, что встретить на дороге паломника благая весть, благодарим тебя за то, что пошел этой дорогой, и тем благословил её для нас!, - рудданин что-то сказал своей дочери, и та, покопавшись в вещах, достала каравай хлеба, который отец протянул Триду.
   - благодарю на добром слове, и свежем хлебе, - и, взяв каравай, он вновь поклонился, - мне интересно знать, - продолжил Триду, поглядывая на дочь рудданина, - все ли рудда так добры, что любого встречного на дороге чтят столь высоко?
   - нет, конечно, люди у нас разные, как и везде, да и я не остановился бы, если бы не увидел, что ты явно не из наших земель, и, судя по твоей одежде, имеешь нужду. Какое твое светлое имя, странник?
   Триду еще раз посмотрел на девушку в телеге, и ответил полушепотом, - мое имя Кшатус.
   - что же, а меня зовут Эргеру, это моя жена - Мана, эти два мальчугана, мои сыновья - Аш и Глан, а это моя старшая - Лания.
   Когда он произнёс имя Лании, сердце Триду вздрогнуло, и он встретился с ней взглядом.
   - а куда вы направляетесь нынче?
   - мы едем в Ургин, и если ты желаешь поехать с нами, это великая честь для нас.
   Этого Триду и хотел в этот миг больше всего, он не хотел расстаться с этой девушкой по имени Лания, которая была похожа на нежный, только что проснувшийся из-под снега, чистый, белоснежный цветок. Её волосы были светлы словно лучи солнца, глаза полны неба, стан изящен и тонок, как у березки, это была первая любовь Триду.
  
   *
   Она была слишком юной, но по законам нашего народа уже в брачном возрасте, у рудда же было иначе. Эргеру заметил мой взгляд, он тогда ничего не сказал, до времени. Когда мы приехали в город, я попросил у них ночлега, и заночевал в их конюшне. Ночью ко мне пришла Лания, и мы пошли гулять по-над озером. Когда мы вернулись, навстречу вышел её отец, он взял её под руку, и ничего не сказав, увёл в дом, а я остался в растерянности, не зная, что и думать.
   Прошло несколько дней. Отец благословил нам с Ланией общаться, но предупредил меня, что я только гость, это было неприятным замечанием, но ради неё я терпел.
  
   В тот день я шел по торжищу, как вдруг заметил, что за мной идёт слежка. Свернув в закоулок, я влез на крышу, но там меня уже ждали. Это были Темные Братья, они хотели моей смерти, и мне пришлось убегать снова. Начался бой, я, убегая, убивал их по одному, сколько их было не знаю, я еле оторвался, добежав до сухого колодца, где пролез по каналу. Мне нужно было убедиться, что они не найдут семью Лании, и я начал путать следы, появляясь то там то здесь, всё дальше уходя от Ургина. Так я снова сбежал. По прошествии лет, я узнал, что Лания вышла замуж и счастлива.
  
   *
   После происшедшего я понял, что мне нельзя начать обычную жизнь, и быть ответственным за других, не будучи уверенным за себя. Любые чувства необходимо связать. Семья не мой путь, значит идти нужно путем одиночества, путем Илле. Я в отчаянии. Не знаю, ради чего было убегать из селения, если я не могу жить среди людей. В голове и сердце моих только борьба, убийство и ненависть ко всему. Был мир который меня считал другом, он же считал всех остальных врагом, и вложил мне ненависть в душу, я предал его, и теперь я враг всем в своих чувствах, чужой для людей, мишень для братьев. Стоило ли убегать от своей судьбы быть убийцей? Как мне исправить своё звериное сердце?
  
   *
   Утро началось с бега по лесу. Я прекрасно помню то утро, тогда я впервые убил человека. "Ты враг всему миру, они ненавидят тебя, ты для них волк, которого они хотят убить, но мы - твоя семья, стая, мы одни тебя защитим, но и ты когда вырастишь, станешь волком, хозяином леса. Ты - сила, мы твоя сила. Весь мир погружен во мрак слабости, они пожирают друг друга, они нищие, голодные, всё потому, что они хуже животных. Только наш мир, созданный богом войны, имеет силу, власть, здесь ты никогда не будешь оставлен, голоден, беден, потому что мы вместе, и всё наше. Они завидуют нам, поэтому в своем невежестве пытаются уничтожить нас, но не могут".
   Целыми днями мы дрались друг с другом, носили камни, учились искусству меча. Нас обучали разным наукам взрывов, ядов, маскировки. И приходило время, когда мы должны были убить.
   На площади собрались селяне, это был день посвящения в войны. Нас было четверо, первый из нас подошел к мечу, на площадь выпустили человека. Как нам объяснили, все убиваемые на посвящении были разбойники, уже приговоренные, поэтому посвящаемые мальчики просто были палачами. Этот человек был безоружен, и был убит одним ударом. Пришла моя очередь. Я взял меч, и осмотрел жертву. Разбойник был злобен, силен, и мне не было его жалко, когда он упал в лужу своей крови, подкошенный моим ударом.
  
   *
   Тишина. Видимо ночь замерла в надежде, что этот день не наступит, но..., но время неумолимо, оно может длиться быстрее, когда ты счастлив, и как на зло, бесконечно медленно, когда тебе невыносимо.
   Мы жили, не зная мира за стеной. Нам показывали мир только на картинках нарисованных там же, в нашем селении. Мы исследовали эти картинки, и делали выводы о жизни в мире, основываясь только на них. А картинки рисовали нам мир в темных и мрачных тонах, люди изображены уродливыми, дела их мелочными и бесчестными, и лишь один сияющий поток света среди всего этого мрака - наше селение.
   С раннего утра мы бегали по лесу, и выполняли учебные задания. До полусмерти избили одного из перешедших в наш - подготовительный отряд. А днем мы должны были пройти вторую ступень посвящения.
   Снова всё селение собралось на площади. Посередине связанными лежало несколько человек, это были пленённые земледельцы из деревни, которую наши войны сожгли месяц назад. Нам предстояло их убить. К нам подошел старший отряда, дал каждому из нас священный нож, и указал нам наши жертвы. Под бой барабанов мы стали подходить к связанным. Ритм ударял в кровь, и чувства были в споре, хотелось плакать, пробивала дрожь, и с другой стороны, гордость, борясь со слабостью чувств, заставляла злиться до безумия, мы боялись опозориться, поэтому злость, наполнив нас, свела нас с ума, и мы, убыстряя шаг, разбежались, и, накинувшись на жертвы, подобно зверям, стали их кромсать в клочья. Нельзя было убить с первого раза - это считалось неуважением к богу войны, поэтому мы мучили этих людей несколько минут, пока, вместе с последним ударом барабана, не нанесли все разом смертельный удар. Когда туман в сознании разошелся, я увидел, что мы натворили, но вокруг ликовала толпа, и нас, подхватив на руки, понесли в храм, где помазали кровью жертв, и поставили клеймо на плече.
  
   *
   И вроде нашел путь, и шел бы им да шел, увидел свет, понял жизнь, не этой быстротечной суеты искал, а боялся остаться вне самого главного в родившем меня бытии, но сила болотная после первых восторгов перед красотой, затягивала всё дальше, и вроде как всё в первый раз, опять и снова по тому же кругу - родился для новой истины, иначе увидел мир, отдал ей всё сердце, а сердца-то так и не хватило. И стал я пить с тоски, ни любви, ни жизни, ни свободы, тех, что жаждал когда-то так сильно, что предал всё им в жертву. Сколько неба на земле? Пожалуй, сам виноват, не решился во время, не хватило мужества посмотреть правде в глаза, и принять, что ошибся, что мечта не спасет от действительности. Зато крепкий чай, горячий, греющий душу, помогает почувствовать себя словно снова дома, где уютно, и так хочется по-детски прижаться к матери, хотя бы на мгновение. Но нет того, мы слишком черствые, воспитаны такими, забраны из дома, чтобы забыть дом. И больше не найти мне той нежной, материнской любви, потому что во мне убит ребёнок, а злодея и убийцу любить нельзя.
   На руинах, осколках вселенной, мы сидим и мечтаем, словно ящерицы гордящиеся мощью своих предков - драконов, как потерянные дети гигантов, одичавшие без родителей. Мы выдумали мечту о том, что в будущем нас ждёт возвращение в рай, о том, что мы развиваемся и становимся сильнее, сами себе противореча, усиливаем свою глупость, восхищаясь творениями нерукотворных вершин вечных, каменных гор, созданных, всё же, руками наших пращуров, которых мы недостойны. Слепые, нищие умом и сердцем раздираем мир на части, ища единства под рукой тиранической свободы. Сколько ещё? Мир падает в бездну. Так было и у них, великий Айран, они ждали Богов, а пришли убийцы, вот он их рай..., и пришел с ними конец их вселенной. Они погибли подобно Богам, удостоимся ли мы такой чести в это время конца, умереть славно - вот он путь на небеса. Обрывки снов... .
  
   *
   Моя душа как мертвая птица у моих ног, замерзшая, еще красивая, но уже безжизненная. Я наслаждался чувством своего достоинства, чувством уверенности, чувством мудрости, чувством правильности, я наслаждался чувством..., и меня накрыло волной слепоты переменчивых состояний. А что же, мать меня ждала, пришла ко мне сама, как сон появилась здесь, на чужбине, и я обрадовался, но не смог я войти в дом свой, чтобы забрать вещи, может быть потому что дом стал моим, может потому что мелочность поглотила меня, и привязала к этим пустым вещам, но я забыл о матери, и стал носиться под землей, словно мертвец в гробу. Увидел двух новых друзей, вдруг ставших столь далекими и холодными. Прошел день, наступил вечер, и я вспомнил о матери, зарыдал всей душой. Проснулся.
  
   *
   Учитель как-то раз подозвал меня.
   - знай, что ты видишь лишь часть вещей, и представляешь, что эта часть и есть целое. Посмотри на вон те темные веревки, что это по-твоему?
   - они далеко, и темно, но мне кажется, что это какое-то оружие, может петля.
   - это ручки от сумы. Ты правильно сказал - тебе кажется. Весь мир построен из таких вот призраков нашего разума, и мы должны использовать это. Воин словно тень, его не видят, он сливается со всем миром в единую картину. Научись этому, и ты поймешь большее - наш мирок, это селение, не весь мир... .
   После этих слов я задумался еще более над моим местом в жизни людей. И через несколько дней я попытался прилюдно поднять вопрос о том, правы ли мы. Меня сразу же сбили с ног и закрыли рот, а тот учитель был первым, кто избил меня. Я тогда не мог понять, почему те, кто меня вел к мыслям о восстании, после осудили меня. Я кричал им, что ведь они же сами думают также как и я, но те отреклись. Может быть, они сами не понимали, к чему вели меня, а я слышал лишь то, что хотел услышать. А может меня просто проверяли на верность. Так или иначе, совет решил, что со мной еще будут проблемы, и посадили меня в яму. Прошел месяц или около того, и меня вытащили из ямы мои друзья единомышленники. Они не сразу поняли меня, но зерно было посеяно, и сомнение родило новую мысль, поэтому, когда меня посадили в яму, это стало для них толчком, стало ясно, что не всё так просто, и мы бежали... .
  
   *
   Когда мы познакомились с Антрадом и Ойховом, среди тех мрачных событий, когда их предал Гинктор, и только я мог убежать из плена, мне довелось попасть в деревушку под Армашем, где я пробыл до тех пор, пока не узнал, что Антрад и Ойхов стали приближенными князя. В этой деревушке я в первый раз увидел Элисию. Она была очень похожа на мою первую любовь, но была другой, и мне кажется, что никогда я не видел до того более доброй и милой девушки. В её тёмных глазах не было льда, напротив пылал огонь любви к жизни, лишь иногда, в туманную погоду, сменявшийся синим пламенем тихой грусти, рассеивавшейся вместе с этим туманом. Белизна её кожи придавала её образу благородство, а темнота, слегка волнистых волос, создавала изумительный контраст, подчеркивающий красоту её лица. В её груди звучала песня, с её уст не слетало злое слово, она сияла веселящей душу улыбкой. За всеми её действиями была лишь любовь и теплота, нежность.
   Мне хотелось отбросить все сомнения, и остаться с ней, словно прыгнуть с огромной скалы прямо в землю, которая как будто бы должна была меня принять подобно океану..., но трезвость ума охлаждала сердце, я понимал, что просто разобьюсь, и самое худшее испорчу ей жизнь.
   Элисия была дочерью местного священника единого Бога дивидэс. Юная и чистая, она не знала моей темной души, и не могла видеть тяжести моего сердца, ведь я притворялся дурачком, чтобы никто не мог во мне разглядеть опасности. Мы с ней виделись не часто, я не хотел, чтобы она привыкла ко мне, зная, что мне надо будет уйти, поэтому я пресекал любое романтическое дуновение между нами. Всю последующую жизнь она была для меня светильником, я не показывался ей на глаза, но наблюдал со стороны..., как и за всем вертящимся в суете миром.
   Я решил быть анья, но до времени не мог исполнить своего желанья, нужно было выполнить долг жизни - защитить слабых.
  
   *
   В тот день, когда волки напали на Антрада, я первый раз встретил Музыканта. Он был одинок. Пытаться с ним заговорить было бесполезно, он исчезал с пением птиц, а его песня слышалась гуляющей вместе с ветром в поле. Никогда раньше мне не доводилось видеть подобного, и это запало мне в душу, я задумался непонятно над чем, потому что еще пока не мог понять кто это был.
  
   Тогда я влез на стену крепости, и увидел, что Антрад встретил Амину, лишь чья-то тень промелькнула над ними, и они были связаны судьбой. К сожалению, я не смог проследить за тем, чтобы Гинктор не причинил ей зла, никто не знал, что он рядом, а я был увлечен лишь тем, чтобы защищать моих друзей - Антрада, Ойхова и Амину, в тот день опасность была с другой стороны, это были дивидэс, но вышло иначе.
  
   *
   Ночь. Мы вышли вдвоем посмотреть на звезды. Небо было переполнено сиянием, так что наши тени растягивались до бесконечности, словно мы и были единственной тьмой во всем подлунном мире. Антрад не смотрел вверх, его мучила тоска по ушедшей в иной мир жене, и его взгляд словно видел то, что за гранью яви. Легкий ветерок ласкал остатками дневного тепла, хотелось лечь на траву, и, смотря на звезды, раствориться в бесконечном небесном море.
   Когда мы с Антрадом впервые повстречались, мне показалось, что он несколько простоват, как обычный деревенский мужик, но спустя время, уже после того, как их с Ойховом предал Гинктор, мне довелось увидеть его душу. Плакать он не умел, и лишь редко, во сне, он ревел словно младенец, но после молчал весь день будто вспоминал что-то очень важное. Антрад любил деревья, бывало, прислонится к берёзке, и поцелует её, и погладит, и слово доброе скажет, а то и всю душу, как сестре родной, изольёт. Дети для него были радостью наибольшей, особенно после потери Амины, он игрался с ними самозабвенно, и сам становился похож на ребёнка, ласкал их, и баловал как мог, видно было, что дети его утешение. Любовь его распространялась на всех, и даже его жажда мести, была какой-то по-детски наивной, скорее он знал, что надо что-то сделать, и обычай ему подсказывал путь мести, но сам он, не по слабости, а по добросердечию, мог бы простить даже Гинктора. Но были и люди, коих он не мог на дух переносить, в основном это были противные его руддийской душе зазнавшиеся князья, богачи, и просто ставившие себя выше других гордецы, но, несмотря на это, из князей он очень почитал погибшего Арадана.
  
   *
   Однажды по пути на Гору мы встретили старика, который сидел при дороге. Он был очень стар, его борода и длинные волосы, раздававшиеся во все стороны, были белее снега, а его взгляд выдавал доброту сердца.
   - Исейхисса, отец!
   - Аллим акруирм, родные!
   - по что сидишь здесь один, куда путь держишь?
   Старец улыбнулся, и ответил:
   - Не важно куда, вся земля моя, да и не один я, каждый мне и брат и сын, родной и близкий, мы же рудда.
   Мы присели рядом с ним, и Антрад достав хлеба из сумы, разделил его на троих. Мы продолжили разговор.
   - что чудного видал ты, отец, пока ходил по матушке-землице?
   Тот накинул на себя плед, будто похолодало, и начал рассказ:
   - на свете есть много чудес разных, но самое большое чудо это великая загадка единого бессмертного скрытая в пяти живущих и разных.
   Есть Поэт, Художник, Скульптор, Музыкант и Танцор. Ходят они бродят по белу свету, и не могут найти друг друга, потому что, когда они встретятся - этот мир умрёт. Они всегда друг от друга живут по своему порядку. Каждый из них благословляет мир своим цветом. Каждый из них подвержен одному устремлению сердца. Каждый пьёт свой напиток. И у каждого есть своё любимое животное. Никто из них не повторяет один другого, они во всем различны.
   Скульптор любит белый цвет. С танцором бродит кошка. Художник пьёт чай на травах. А любящий желтый цвет всегда слева от того, кто благословил мир зелёным, и он пьёт пенное пиво. Верхом на коне скачет делец. Средний пьёт молоко. Благословивший мир голубым, как небо, цветом полон любви. Поэт шествует первым. Созерцатель рядом с тем, кто держит на привязи пса. А тот, у кого живут рыбы, живет рядом с полным любви. Вечно празднующий пьёт чистейшую, ключевую воду. Поэт живёт рядом с любящим красный цвет. Музыкант же одинок во все дни жизни своей. И как ни странно созерцатель поблизости с любящим пить вино.
   Но только тот, кто узнает, у кого из них живёт птица, достигающая небес великого познания непознанного, только тот сможет увидеть суть вещей.
  
   *
   После того, как мы с Антрадом расстались на горе, о чем написано в Рудданагаре, я направился в Ашруддан. При входе в город стоял Равель - молодой и пылкий, он заподозрил меня в соглядатайстве, и, остановив меня, спросил:
   - ты кто? Из каких краёв?
   - я простой человек, не имею звания, иду из стороны вадарской.
   - вадар? Зачем пришел в город?
   - мне говорили, что рудда гостеприимны, пришел на мир посмотреть, да себя показать.
   - рудда гостеприимны, правда, но нынче война, должно быть бдительным. Что показать-то можешь, странник?
   - а что ты хочешь увидеть, воин?
   - золото, оружие, карты и списки, травы запрещенные, волшебство.
   - волшебство? Его имею предостаточно.
   - не шути со мной странник, - и он приставил клинок меча мне к горлу, - медленно открой суму, и достань то, о чем говоришь!
   - уже достал.
   И я указал ему на Солнце.
   - ты видишь это волшебство, если ты можешь мне объяснить его, то я уйду, если же нет, то к чему твоё оружие, когда за меня стоит само Солнце.
   - не понимаю о чём ты, - и он опустил меч, - вижу, ты чудак, ну что ж, извини, странник, не хотел тебя обидеть, каково твоё светлое имя?
   - Кшатус имя мне. Позволь узнать и твоё, воин.
   - Равель - сэтрианин. Пойдём, я тебе помогу устроиться в городе, может Боги благословят меня за тебя юродивого.
   Он подозвал сменщика, и дал ему знать, что скоро вернётся. Мы вошли в город. Равель познакомил меня с Айхаллой и её мужем Умрадом, в их доме я и остался ночевать.
   На утро мне надо было пойти к местному волхву, чтобы испросить благословения на дальнейший путь в жизни, и Равель отвёл меня к нему. Волхва звали Экхаелан. Он открыл мне где живёт Художник, и дал благословение жить анья, когда придёт тому время, а пока готовиться. Когда Равель спросил его о своём пути, пути воина, то волхв ответил, что ему предлежит другой путь - путь Дива.
   Экхаелан был рабом, он учил детей грамоте, во время войны бежал, и, придя в Онтатав-град, он встретил волхвов, кои во многом помогли ему, тогда он решил посвятить свою жизнь служению Богам, приняв посох волхва, он был отправлен в Ашруддан для поддержания руддийской веры.
  
   *
   Если бы я мог плакать, я бы рыдал, рыдал бы о себе, да, вот так вот это эгоистично звучит, но какая разница, если слёзы рвут мою грудь на части, сердце топят своей горькой солью. Вынесенный на обочину жизни, пёс сидящий в углу, и лишь смеющий наблюдать за жизнью людей, за тем, как они питаются от стола жизни, пёс, которого удостоили только крошек с этого стола. Уверен, если бы я сегодня ушел из жизни, никто бы этого не заметил, может, у кого-то и промелькнула бы слеза сожаления об ушедшем, но это только присущее человеку чувство сострадания, через неделю мир забудет, что я жил. Зачем я? Лучше бы мне погибнуть в том бою, но судьба рассудила иначе, указала мне на путь из смерти в жизнь.
   И видел я, как счастливы Умрад и Айхалла, у них было семеро детей, дом всегда был полон радостного шума, и Айхалла, хотя и уставала следить за всеми детишками, но была всегда светла лицом и чувством. У неё росли помощники - старшие помогали ухаживать за младшими, было умилительно видеть, как дети уже в самой семье учились любить и воспитывать детей, подготавливая себя к созданию своей семьи во славу Рода. Это стезя Дива.
   И видел я, как счастлив волхв Экхаелан, нашедший покой своему сердцу в служении Богам. Его любили люди за его любовь, он помогал советом, лекарством, молитвой, трудился в своем саду, и с радостью раздавал плоды семьям рудда. Его свет сиял изнутри и дарил покой каждому, кто видел его. И его путь, без семьи, без детей, приводил его к обретению еще большего, все ему были роднёй, и всем он был отцом. Это стезя Грайяру.
   Где же мой путь? Он был указан мне от волхва Экхаелана. Найдя суть вещей через познание мира в его пяти явлениях силы, раскрыв тайну птицы несущей в небо, я найду себя - это путь Илле - путь одинокого поиска себя самого ради познания Сущего.
  
  
  
   *
   Равель должен был жениться, и для того решил возвратиться в Сьетэрию, он был единственный мой друг, поэтому я пошёл вместе с ним. Мы шли той дорогой, на которой, по словам волхва, я должен был встретить художника. Всё, что я знал о нём, это то, что он любит чай на травах. Дорога сузилась, и наступила ночная тьма. И во тьме проявились образы статуй белых как призраки, среди них скрывался скульптор, он появлялся то здесь, то там, ночь медленно становилась белой. Равель ничего не видел, а я, застыв, смотрел на это зрелище, пытаясь разгадать тайну пяти. Я нашел взглядом пять статуй, и, поразмыслив, понял, что каждая статуя может стоять только в том месте, где не будет мешать другим. Так Поэт будучи первым начинает ряд пяти тем, что находится рядом с любящим красный цвет, который уже закрывает дорогу для остальных цветов, потому что желтый слева от зеленого, значит они не могут занимать места первого и второго, но не могут быть и посередине, потому что средний пьёт молоко, а не пиво, как любящий желтый. Следовательно - красный второй, четвертый и пятый - желтый и зеленый. Но где же два других цвета? Знаю, что благословивший мир голубым цветом имеет любовь в сердце, и любящий рядом с тем, у кого рыбы, этот кусок мозаики я могу поставить только в два места, но очевидно, что голубой первый, потому что скульптор любит белый цвет, а он не может быть первым, потому что первый поэт, следовательно - поэт любит голубой цвет, имеет великую любовь, и живёт рядом с тем у кого рыбы, а скульптор оказался посередине, так как любит белый цвет, выпавший на середину - третье место в порядке. Теперь я знаю места цветов.
   Вдруг я увидел, как скульптор оказался рядом со мной, и протянул мне чашку с молоком, улыбаясь. Я выпил, но когда вновь посмотрел, передо мной была лишь дорога, и ярко светило солнце.
  
   *
   Игра с детьми продолжалась допоздна. Шел снег, и мы, выстроив снежные замки, стали кидаться снежками, а потом, напав друг на друга, пытались набросать льдинки за шиворот. Было очень весело, так что Айхалла - их матерь, совсем уж убедилась, что я совершенно юродивый и убогий, что было не удивительно, ведь я прыгал и скакал вместе с детишками словно сам был дитём. Они лазали по мне как по дереву, седлали меня как коня, и били своими кулачками, дразнясь тем, что мне не больно, смех и радость разносились рядом с этим благословенным домом.
   Самое трудное для меня было расставаться с детишками. Знал я, что не увижу их больше никогда, и после, даже если судьба заведёт меня в эти края, они всё равно уже будут взрослыми, и врядле вспомнят меня. И страшно мне представить, что они вырастут ни такими же славными и добрыми каковыми я их знал. К сожалению, дитё выросшее в благочестивой семье, не знавшее растления мира, его падшего духа, выходит в жизнь, часто не зная, где лежит сладкий яд. Приходит некий злой гений и похищает сердца лживыми словами, говоря - "ты знаешь только позволенное тебе, но может быть есть что-то еще? Может быть ты хочешь большего? Свобода от закона даст тебе это большее...", за всеми тайнами этих слов кроется всего лишь мерзость, о которой стыдно говорить вслух, и стыдно именно потому, что это мерзко. Нужен учитель, проводник в эту жизнь, который обнажил бы всю скверность такой свободы от законов Рода.
   Моё великое желание и сердце лежит в том, чтобы эти дети выросли подобными их славным родителям - Умраду и Айхалле. Чтобы были сильными, светлыми, чистыми в помыслах и делах, продолжили дело Рода, и воспитали своих детей по руддийскому покону, как некогда были воспитаны они. И чтобы никто из них не последовал по моему пути... .
   *
   Мы с Равелем поселились на севере Сьетерии в городе, что стоит на берегу реки Хомы, в долине горы Хоммонт, и сам город оттого называется Хомэс. Равель, после того, как перенял кузнечное дело от своего отца, и стал получать доход, женился на доброй девушке, сэтрианке, её имя Юлия. Когда она родила первенца, я пошёл в лес, где закопал свой меч в землю, и провёл обряд очищения от крови убитых мною невинных людей. Тогда я начал жизнь анья, но всё же ещё жил рядом с семьёй Равеля, постигая кузнечное ремесло, и помогая воспитывать их детишек. Я возлюбил одиночество, и стал часто восходить на гору Хоммонт, молясь там, и созерцая звёздное небо по ночам, а утром снова принимался за кузнечное дело.
  
   *
   Обряд очищения проходил под горой. Возле озера был разведён огромный костёр, разделённый на две части дорожкой из углей, земля между озером и костром была заранее вспахана, и всё вместе - костёр, пашня и озеро образовывали линию с направлением на восход. Обряд начался ночью. Были прочитаны заклинания на место и на очищающегося для отгнания злого духа. Очищающийся разделся до гола, и прочитал молитвы призывания Бога воздуха, подул сильный и холодный ветер. Когда он почувствовал, что холод пронизывает всё его тело, а ноги, начинает сковывать судорога, он пошёл между двух огней по раздутым ветром углям, крича моления огню. Дойдя до конца кострища, он упал на вспаханную землю, и стал растирать ею всё тело, приговаривая заговоры на питающую силу земли. Когда он увидел, что тьма ночи стала отступать, он стал входить в воду, с каждым шагом, молясь об очищении, и когда вода поглотила его, он расслабил тело, и выпустил воздух так, чтобы не всплывать. Наступил рассвет и он выпрыгнул из воды задыхаясь, и славя Богов.
   Он стоял на ветру, под дождём, снегом, и в жар, и в холод, на вершине, сливаясь со стихиями, срастворяясь Природе, в которой живёт Бог
  
   *
   Сколько можно прятаться, искать выхода, как всё надоело! Хочется просто умереть. Знаю - это слабость, уйти всегда легче, чем сражаться. Такое невозможно представить, ум человеческий не способен выдумать то, что нам готовит жизнь. Слабость одолевает душу своей мертвенностью, теплом больничной кровати. Чем больнее, тем живее. И может, поэтому жизнь заставляет себя прочувствовать болью. Мне больно, камень висит на сердце, не знаю что делать, и поэтому, опускаю руки, и поддаюсь стремлению судьбы несущей меня, как хочется верить к счастью там где-то. Чем сложнее жизнь, тем, как ни странно, интересней. Чем больше падаешь, тем лучше понимаешь, как вставать. И всё равно, плохо или хорошо, если хорошо, то я наслаждаюсь этим, если плохо, то, по крайней мере, есть к чему стремиться. Ах, если бы я так верил, как размышлял!
  
   *
   Помнится в то время рядом со мной была одна женщина, она была гордой, и, не имея мужа, она была раздражительной и мнительной, однако, обладая большой внутренней силой, она не сдавалась, и пыталась найти себе супруга. По несчастью она выбрала меня в качестве своей цели, не зная, что я анья. И сказать честно, для меня это стало искушением на моем пути. Одно только меня сдерживало от её напористого обаяния, это затаённая любовь к той, мною давно оставленной мечте, к Элисии... . Знал я, что она живёт счастливо со своим мужем и детьми. Я ходил к её дому, в деревеньку под Армашем сначала раз в год, потом раз в два, а потом и вовсе раз в пять лет. Кажется странным для анья любить женщину, да еще и замужнюю, но моя любовь мне давала светлейшие чувства, силу преодолевающую всю грязь и пошлость этого мира, и потому вполне сочеталась с моим духовным путём. Вообще путь анья Илле очень сложен, и порой мне не понятна воля Илле, иногда кажется, что Он всё больше и больше запутывает путь на Гору, до тех пор, пока я не скажу - веди меня мой Бог, твоя воля, твой путь. Самому же продумать происходящее в жизни невозможно, всё слишком сложно.
   В какой-то момент я даже подумал, что могу остаться с Элисией. Тогда еще быв рядом с ней, мечась в сомнениях, я уже оставил ей записку о том, что возможно нам стоит забыть друг о друге, но встретил её, еще ничего не знавшую, и, она, увидев мою печаль, всей теплотой своей души согрела меня. Уйдя к себе я с молитвой к Илле потянул жребий, быть мне с ней, или немедленно уйти, и жребий выпал - остаться с ней... . Мне тяжело было понять такое решение Илле, казалось ведь моему человеческому уму, что я поступлю правильно, если прекращу разжигать свои чувства, но Ему было видней. И действительно, только спустя годы, сейчас я понимаю, в чём был смысл жребия, питая своё сердце любовью к её душевному свету, я приближаюсь к самому Свету.
   Итак, искушение проходило одно за другим, появлялись разные женщины, которые пытались меня соблазнить на семейную жизнь, но слава Илле, и его великому провидению - любовью к женщине, я избавлялся от любви женщин, опасную для анья.
  
   *
   Есть несколько очевидных явлений в жизни - инстинкт самосохранения, который противопоставлен всеобщему разрушению, искры счастья в кромешной тьме горя, бед и боли людской, человек - единственное разумное существо среди движимых законами Природы, и сама Природа - в которой одни пожирают других, и сильный побеждает слабого. Понятно, что это не всё, но, даже основываясь на этих непреложных очевидностях мира можно сделать кое-какие выводы. Бог благ - так велит нам верить сердце, но тогда почему он породил мир, в котором преобладают - разрушение, горе, беды и боль, а также неразумные существа? И напротив животная жизнь уникальна в бытии, единственная самосозидающаяся сила, стремящееся к бытию. Счастье редкость, словно капля в море, но за него всё живое готово убить. Человек - ни бог, ни животное, единственный в своём роде, жаждущий и верящий в счастье, но застрявший на этой несчастной горстке праха, и убеждающий себя, что этот прах и есть его дом и вершина блага. Любовь - совершенно непонятное явление среди мира, в котором все готовы сожрать друг друга.
   Итак, мне приходит в голову, что должен быть выход из этого мира в иной, совершенный. Но тогда зачем благому Богу было порождать этот мир?
  
   *
   Мне предстоял путь на вершину горы. Снег хлопьями прилипал к одежде, так, что пройдя несколько шагов, я покрывался белым одеялом, хоронящим меня в безвременном покое зимы, но я стряхивал его, и шёл дальше. На полпути перед моим взором развернулась картина небес, это был отрезок подъёма, на котором снежные облака оставались уже внизу, и огромные тучи снега казались твердью. Я остановился. Мир стал изменяться, глыбы туч, играя в свете солнца светившего поверх этого холодного ковра, рисовали мне удивительные картины. И тут я увидел Художника. Он явился как дыхание мороза на стекле, изображение почти невидимое, прозрачное, но очевидное. Передо мной явилась картина, в которой были разбросаны куски холста, я увидел, что пять цветов мной угаданы верно - голубой, красный, белый, желтый, зелёный. Итак белый скульптор был в середине с чашкой молока. Поэт первый, скульптор третий, где остальные? Есть куски холста не входящие в картину, но созерцание рядом с собакой и вином, может войти только в первое место, потому что вторая рыба, и, следовательно она помешает собаке. Итак, разгадан Поэт - он первый, его цвет голубой, у него любовь в сердце, в его ногах собака, и он пьёт вино. Картина сложилась более правильно, и я увидел образ Поэта. Дальше - вино первое, молоко третье, пиво четвертое, остаются вода и чай, вода не может быть второй, потому что связана с праздником, а среди чувств второе - созерцание, поэтому она последняя, а второй, пьющий чай это художник.
   Художник возрос и стал багрового цвета, в его глазах было созерцание вечности, из облаков как из озера выпрыгивали рыбы, словно летая на своих плавниках, меня согрела чашка чая, и я увидел вершину.
   Присев на свой мешок, я стал молиться. На мгновение образы оставили меня, и наступила тишина, в которой слышался лишь треск мороза, но постепенно этот треск стал возрастать, и перешёл в шаги. Передо мной явился Илле.
   - сын мой, где твой меч? Ты же воин.
   Я молчал, не смея поднять глаз.
   - отряхни свои ветхие одежды, возьми свой меч, и иди к людям, ты еще не готов идти ко мне..., то знание, коим я наполнил твой ум да не умрёт вместе с тобой, отдай силу свою детям, и тогда приходи ко мне.
   Тишина всё еще нарастала, но мир был пуст, и беззвучие не создавало ничего. В моей руке был мой меч, я спускался к людям.
  
   *
   Элисия - мой рай, свет Айрисарэма в темноте Ийи, источник непреложной радости, тишины духа, пылкости души, чистоты тела. Она смеялась, радовалась жизни, пела, восторгалась, дарила тепло и ласку людям её окружавшим. Глядя на неё, я понимал, что она здорова и прелестна душой, эта ясность её лика высвечивала болезненность моей души, полной ран, гноя и смрада, и этим светом она не обжигала меня, она меня исцеляла. Простота её отношения к миру и людям удивляла меня, без подозрений, тёмных мыслей, лжи, она видела в людях только благое, редко кого осуждая, и то, как-то неуверенно, словно лишь пытаясь доказать что она не святая, однако это доказывало только обратное.
   Возможно, если бы я прожил рядом с ней дольше, то узнал бы и её тёмную сторону, но зачем? Зачем знать о тёмной стороне, когда она захлестывает весь мир, не лучше ли оставить место хотя бы для отблеска божественного света. Это также показывает благость промысла уведшего меня от неё вовремя, но не разбившего моей духовной связи с ней. Слава Ему!
  
   *
   Дети Равеля подросли, его старший сын Просис уже мог держать меч в руке, и я стал обучать его. Сначала его мать Юлия боялась, что юродивый Кшатус покалечит ребёнка, но Равель решил проверить мои возможности, и я показал, что, по крайней мере, могу драться как простой солдат, о большем они не должны были знать.
  
   *
   Мне ли не понять этих странных поклонников Аесансма? Как же необычно и непредсказуемо ведёт свою линию жизнь, те, кто сопротивлялся дивидэс, победив их, были побеждены силой их ансма. В чем их сила? В слабости. Мир во время войны полон горя, люди не ищут большего, они жаждут лишь спасения, голодному не нужны ни свет небес, ни бескрайние просторы вселенной, его не прельщает красота и великолепие природы, всё, чего он хочет - это кусок хлеба. Кто может упрекнуть такого несчастного в том, что он видит мир серым? Приходит дивидэс, и подтверждает его мысли - мир во зле, и зло его владыка, - тогда бедняга принимает это за истину, так как это сходно с его мироощущением, и тут уж всё, что скажет ему мудрый дивидэс, будет беспрекословной истиной. Он предлагает ему выход - аесансма, путь наверх через принятие страдания этого мира с надеждой на будущее воздаяние. Со временем с ансма дивидэс смешивается руддийское учение о Керу - спасителе руддан, так рождается совершенно новая ансма, даже нет, это вера, вера в спасителя, пришедшего из мира совершенного в этот злой мир, мир прогнивший и больной. Он пришел, чтобы исцелить человека, и тем самым спасти его. Итак, вопрос лежащий между древней ансма всей Ийи и новой верой радфилов - болен ли этот мир? Очевидно, в новой вере есть своя душевная правда, ведь для простого, замученного горем человека понятнее спасение от этого мира извне, так как для него всё в этом мире больно. Они не унылы, нет, получив надежду в Керу, их взгляд на мир преображается, жизнь обретает смысл, и бытие имеет цель. Но для человека утвердившегося в жизни, странно сомнение в благости Богов и самой Жизни. Кто прав? Не важно для познавшего стезю Илле. Для каждого свой путь к небесному Элизию. Конечно, нельзя смешивать наши ансма, нельзя путать понятие и виденье божественного между нами, мы разные, и так должно быть, но это не повод для вражды, просто каждый должен уважать путь другого, даже если он не понимает, и не принимает его.
   Ну а что же является ответом для хранителя древней ансма? Мир благ, ибо благ Бог родивший его из своих божественных недр. Зло и страдания в этом мире необходимы для научения и возрастания человеческой божественной сути. К тому же от смерти и болезни есть выход и в древней ансма - это путь Илле. Кто узрел суетность и тленность всего земного, тот призван к большему, его дух не остановится перед благом обычной жизни, он полетит дальше, выше. Путь совершенства лежит в основах мироздания, для этого и необходимо зло, чтобы увидеть во тьме призыв света. Познав природу вещей, и примирившись, смирившись с ними, человек обретает вечный покой духа в блаженном созерцании божественного света. Это не путь отрицания мира, как у радфилов, но путь обретения лада с миром для познания большего.
  
   *
   Женщина создаёт жизнь, неужто, она не сможет создать нужного ей человека, повлияв на него? Сколько он не пытался быть с ними, быть похожим на них, они оставались холодны к нему, зная - он чужой. Это обидно. А она могла бы изменить его сердце, и возможно тем самым вновь родить его миру, её миру.
   Достигнув радости покоя, наступает молчание холодного слова перед таинством переживания огненного чувства Жизни. Любовь пронизывает каждую веточку великого древа Жизни, оно сияет нежным светом материнской ласки, обнимает своими листочками усталую душу, и дарит ей покой.
  
   *
   Прошло много лет, и дети Равеля выросли. Наступил мой час, я должен был уходить. Ночью, под покровом тьмы, я ушел на юг в леса Сурьи, как всегда не попрощавшись. По дороге я снова закопал свой меч. Поселился около реки Гранриа, чтобы быть ближе к воде.
   То, что происходило со мной в лесу, не позволяет мне рассказать многое, прежде всего из-за невозможности описать увиденное, но всё же может кто-то и поймёт меня.
   Что есть дух? Это не привидение, это сила, которую можно ощущать также - духом. И было, что пришел ко мне дух нечистый, низкий, блудный. Не знал тогда я, что это искушение, не ведал, как бороться с ним, и не терпя его жжения, носился я по лесу, пытаясь усталостью преодолеть его, но сила тела возрастала, и я не чувствовал никакой усталости. Купался в холодной воде Гранрии, молил Илле о помощи, но не был услышан. Лишь, когда я поддался духу, и уже направился в селение, то по дороге мой разум просветлел, и туман нечистый несколько рассеялся, я стал понимать больше. Сев на землю, я стал вырезать на ней лицо моей Элисии, нет, я не способен нарисовать красиво и правильно, но само действо давало мне облегчение, высокие чувства, и перенаправленность великой силы жизни на творчество, помогли мне обрести лад с этим духом, и он преобразился, подарив мне картину вырезанную на земле. Я сидел, и любовался ею три дня, забыв про всё, пока дождь не размыл рисунок.
   Другим духом был дух отчаяния, ненависти к жизни, который меня всегда мучил втайне, но в лесу он выступил с полной силой. Меня стали мучить помыслы о несправедливости жизни, о её тщетности, мне хотелось убежать к Элисии, но то, что я не могу быть с ней, меня убивало, и за это я ненавидел всё на свете, и, прежде всего саму жизнь. Много раз хотел убить себя, сброситься со скалы, но холод естественного страха остужал меня, и я начинал молиться. Дух отошел от меня до времени, когда я стал строить свою хижину, так как наступали холода, и тяжелый труд меня вылечил. Мир постепенно стал приобретать свои привычные яркие краски, и красота природы спасла меня.
   Но вслед за примирением с жизнью, пришло желание жить в полной мере. Зная многое, и пережив трудности лесной жизни, я вдруг понял, что в миру, я был бы успешным и богатым, а деньги мне бы дали возможность помогать добрым людям, это ли не путь Илле? Но это был самообман, точнее дух обманывал меня. Постепенно я почувствовал, что просто хочу власти, для того, чтобы научить всех истине, своим примером показать, как жить надо. И в это время дух властолюбия отошёл, уступив место более могучему духу - гордости. Мне было достаточно уже того, что я столь великий подвижник, и я не хотел более ни денег, ни власти, я был доволен собой, самовлюблённо наслаждаясь своим духовным величием. Но ко мне стал подступать дух отчаяния, он не оставил меня, и вновь пришёл, чтобы показать мне кто я. Неожиданно из одной крайности меня понесло в другую - я стал себя чувствовать бесполезным, слабым, ничтожным. Моё сердце одолевали помыслы о том, что все люди живут для счастья, радость наполняет их дома, они могут жить как все, а я - ничтожный червь, не сумевший выжить среди людей, и поэтому сбежавший в лес, непригодный ни для чего. Долго меня одолевал этот дух, и снова я взбирался на скалу, чтобы сброситься, я кричал среди грозы, призывая Илле, но Он не приходил, и я вдруг ощутил, что Богов и вовсе нет. Это был дух глубочайшего отчаяния, духовного окаменения. Целыми днями я бродил по лесу, не зная, что мне делать, во мне как будто не было ни одного чувства, словно пустое тело без души, призрак.
   Это длилось очень долго, пока я не начал стараться хотя бы исподволь жить по закону установленному мной в моем отшельничестве. Каждое утро я вставал, воздавая славу Илле и Светилам, шёл за водой, там, на реке принимал утреннее омовение, после работал до полудня, обедал, отдыхал, и как солнце ослабевало, снова работал. Ночью искал травы, имеющие особую волшебную силу. И так постепенно успокаивался, примиряясь с собой и миром.
  
   *
   Победа, обретенная доверием Богам, смирением перед Жизнью, Судьбой. Спокойствие в любви ко всему сущему через любовь к Илле. Когда приходит радость наступает молчание полноты счастья.
  
   *
   Слово всегда есть утрата чего-то большего, чтобы сказать слово, нужно потерять силу, и даже сказанное не есть то, что хотелось выразить, потому что оно больше слова. Но всё же, человек еще не знает другого пути для передачи знания, и поэтому слово благословенно. Надо пользоваться тем, что нам дано.
   Моя старость заставила меня выйти из леса, пришло время послужить людям накопленным знанием. Боги не желают бездействия, ведь они творят всегда, а мы как их дети призваны к тому же - к творчеству. И вот я вновь среди людей, в этой суете, что ж, не всё нам покой.
   Поселился я в городе Сура - это самый южный город Сьетэрийской земли, столица княжества Сурья, лежащего на части древнего Айрана. Рядом лес, а за лесом южный океан, на таком же расстоянии на запад река Гранриа. Мне очень нравилось такое расположение города, хотя жаркий климат меня временами тревожил, возраст брал своё.
   Узнал я, что в возлюбленной моей стране рудданской князь руддийский Иминлауф, взошедший на престол при помощи дивидэс, принял АэсАнсма, и стал призывать рудда к тому же. Он построил храмы новой ансма, блиставшие великолепием, рассылал проповедников по городам с щедрыми подарками принявшим их веру. Дивидэс, как себя называют до ныне все исповедующие АэсАнсма, получили от князя земли, золото, и множество льгот. И после рождения у князя первого сына, он, боясь, что его сын будет свергнут или убит рудда, стал насаждать АэсАнсма огнем и мечём. В настоящее время вся вселенная знает о том, что рудда или радфиллы исповедуют веру в единого Бога, чье имя скрыто.
   Узнав о происходящем, я решил собрать всё, что мне известно о рудда, и в особенности об Антраде, и поместить в одну книгу,... я хотел напомнить рудданам кто они. Так был рождён Рудданагар.
   *
   Как порой сложно разобраться в себе, в своих чувствах. Ведь знаешь, что обижаться не на кого, и те причины, которые породили обиду, те люди - не виноваты, они даже не понимают, что своими действиями или напротив бездействием кого-то ранят. Мало того, причина нашлась как повод к обиде, то есть просто было желание почувствовать эту горечь, а повод был не важен какой. И что тут поделаешь, знаешь, что это глупо, но ничего сделать с собой не можешь, остаётся только переждать.
  
   *
   Люди чувствуют дух друг друга, как запах или вкус. Но как часто люди из одного слова произнесённого человеком делают заключение о самом человеке каков он, возводят это слово в мнение этого человека, который, на самом деле, намного глубже и шире любого выражения и мысли. О, лучше бы они его чувствовали на вкус.
  
   *
   Мне понадобилось значительное время, чтобы найти всё, что после вошло в Рудданагар, но необходимо было прибавить еще и то, что осталось из моих записей оставшихся у Равеля, поэтому я собрался в дорогу, мне предстояло встретить самых дорогих мне людей, мою нареченную семью.
   По прибытии в Хомэс, где жили Равель и Юлия со своими детьми, я долго не осмеливался прийти к ним, мне было отчего-то не по себе, но на следующий день я собрался с силами, и, преодолев свои старческие страхи, я очутился у их ворот. Там, на дворе двое широкоплечих, темноволосых молодца пилили огромное бревно.
   - мир вам, родные! Кто хозяин сего благословенного дома?, - спросил я, уже зная ответ.
   - а кто ты, старец, и зачем тебе знать имена хозяев дома? - спросил тот, что помоложе. Это был Дэфтэрис - второй сын Равеля, всегда отличавшийся осторожностью.
   - да брось, я, кажется, где-то видел этого человека, - вступил Просис, коего я узнал сразу, - прости, отец, дерзость моего брата, мы сыны Равеля чей и дом...
   Я вглядывался в эти родные до боли лица, и видел в них тех детей, которых я некогда знал, удивительное ощущение, видя взрослых глазами, прозревать в них детей.
   - это же..., Кшатус! Учитель! - прокричал Просис, и, перепрыгнув через ограду, бросился ко мне обниматься, вслед за ним и Дэфтэрис. На радостный шум выбежал из дома Равель, а за ним и вся семья - сыновья - Верт и Паша, старшая дочь Дивина, потом Кариса, Эллима, и малышка Алиша, впрочем, ныне уже краса-девица, но всё с такими же озорными глазками. Еще с ними высыпала шумная толпа детей, которые прижались к своим матерям, это были внучата Равеля и Юлии. Когда я увидел их, то, пожалуй, впервые в жизни почувствовал влагу на своих щеках, это были слёзы радости, я плакал от счастья лицезреть своих воспитанников, своих детей полными здоровья, знания и красоты благородства, ставших могучими мужами и ласковыми матерями.
   Собрав недостающие части Рудданагара, я отдал его на хранение Равелю, который положил его к семейным святыням. Моя жизнь подходила к концу, я уже знал это, чувствовал, поэтому, проведя с семьей Равеля около года, нарадовавшись детишкам, я вновь отправился в путь, в мой последний путь - на священную гору Айхаш.
  
   *
   Мой путь на Айхаш стал отражением всей моей жизни как бы в сжатом изложении, наверно, так и должно быть, все истории повторяются, но только на новом уровне, на новом круге бытия. И здесь не должно было быть ничего лишнего, ни одного лишнего слова, ни одного лишнего действия. Вновь я стоял, смотря на Айхаш, в его величии, и сокрытом могуществе.
   Вдруг всё пустилось в пляс. Я знал трёх - поэта, художника и почти что разгадал скульптора. И вот, передо мной двое Великих невидящих друг друга, но вечно находящихся рядом - Танцор и Музыкант. У кого из них птица несущая на вершины познания? Практик на коне это очевидно Скульптор, потому что вода связана с праздником, а Музыкант четвёртый из-за того же, так как он одинок в своих мечтаниях, и не может этим заменить праздника, итак Танцор последний. У Танцора кошка не могущая поймать птицу, птицу чей хозяин Музыкант... .
   Кто есть созидающий, композитор, творец этого мира? Где он? Он виден в судьбе, я замечал это не раз, жизнь продумана, словно её кто-то заранее описал, сочинил словно сказку... . Он познаётся в природе - звездах, реках, погоде, его лик пробуждается в каждом камешке, в каждом лепестке, его голос - журчание ручья, видящий да увидит. Редко, но всё же он говорит через людей, и, кажется, что эти слова все, совершенно все знают, они до боли знакомы, с ними нельзя не согласиться, но они не их, не людей, а кого-то большего. И вот он открылся мне в том, что он не сходен ни с чем, и ни с кем, хотя и присутствует во всём, и всё наполняет, он ни скульптор, ни танцор, ни художник, ни поэт, он открылся мне как Музыкант. Почему? Возможно потому, что я в своей душе таков, я музыкант, я слушаю небесную гармонию, и творю свой мир звуками музыки. Для кого-то он иной. И чувствую я, что Музыкант - это я, я творец своей жизни, своей судьбы, своей сказки... . Где-то в глубине моей живёт дух, и дух этот не из этого мира, не из Ийи..., я из другого мира.
  
  
  
   Послесловие.
   Я - Равель, друг, ученик и последователь Триду, именовавшего себя Кшатус. После многих лет прошедших после ухода учителя, я, уже будучи сам в преклонном возрасте, решил пойти на священную гору Айхаш, где анья горы по просьбе учителя передали мне эти записи, сделанные самим учителем. Лишь кое-где добавив мои воспоминания о нём, то, что запомнилось с его слов, и из его записей оставленных в моем доме, я составил эту книжицу, чтобы память о жизни Триду сохранилась в сердцах людей.
   Осталось только добавить то, что анья рассказали мне о последних днях Триду.
   Учитель был принят на гору по указанию свыше, Доббу задолго до его прихода открыли врата, и ждали. Он прошел тихо, без пышности, незаметно, и вслед за ним врата затворились сами. Жизнь его на горе была в молчании и отрешении, поэтому ничего не происходило, до тех пор пока однажды его не нашли в храме молящимся пред ликом Илле. Никто не смел побеспокоить его, но словно по таинственному зову, все жители горы - волхвы, анья и паломники собрались в храм, и окружили Триду. Верховный волхв узрел, что Триду уже отошел в мир Богов, и начал петь песнь прощания. Так великий учитель, анья, человек покинул мир, которому он не принадлежал.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   что с сэтрианского значит - "райская"
   Отшельник (руд)
   Религия дивидэс смешавшаяся с верованиями рудда.
   Рай (яз. сэтэра)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"