Аннотация: По мотивам рассказа Конана Дойла "Нашествие гуннов".
Вместо предисловия и эпиграфа
"...Так это и произошло, что молодой римский центурион Гай Красс, обходя утром крепостицу Тир, заметил одинокого всадника, скакавшего к ним от реки. Истомленные, измученные, покрытые грязью и потом, а напоследок вымокшие в реке и конь, и всадник были чуть живы. С изумлением наблюдал за ними римлянин, а когда они приблизились, узнал в оборванном человеке с взлохмаченными волосами и остановившимся взглядом пустынника с востока. Отшельник уже едва держался в седле, и римлянин поспешил навстречу и подхватил его на руки, -
- Что такое - спросил он, - Что случилось?
Но тот лишь указал движением головы на восходящее солнце.
- У оружию, - прохрипел он, - к оружию! День гнева настал.
И, взглянув туда, куда он показывал, римлянин увидел вдали за рекою громадную черную тень, медленно подвигавшуюся над равниной."
/Конан Дойл, "Нашествие гуннов"/
Я перенес действие с Днестра на Дунай, как можно было бы перенести его на другую планету или в иное время - ничего не меняется. Мой мост, например (тот, что видится мне иногда), связывает два обрыва горного ущелья, он тонок и высок, и возведен неведомо кем - уж не римлянами точно. Но и от этого не меняется ничего. Человек, мост, обреченная жизнь за спиной и неизбежность смерти - в лицо. Больше здесь нет ни слова, нечего и искать.
Мост
За серыми водами предзимнего Истра, за выцветшей и увядающей бескрайностью степи есть другая река - еще большая, еще более серая и ленивая. Нет, не та, что зовется Борисфен и выходит воротами в Понт, и не далекий Танаис, впадающий в Меотиду - та река зовется Ра, и никому не ведомо, где ее истоки, и мало кто знает, что она ограничивает землю на востоке так же, как Эридан на севере или Океан на западе.
На левом ее берегу начинаются владения бесов - небольших волосатых бестий, стаями набрасывающихся на все живое, дальше же - предел мира. Должно быть где-то там сходится с землей небесный купол.
Иногда что-то случается в неописуемой дали востока и встряхивает небо (эллины говорят, что это чихает Атлант, держащий его на плечах). В такие ночи спелые звезды яблоками Гесперид осыпаются с темных высот. Пусть эта мысль дерзновенна, но мне кажется, что в это время связь небесной сферы с земной плоскостью нарушается, и на короткое время открывается щель в таинственное занебесье - кто знает, что творится там, какие существа обитают в пространстве между людьми и богами?!
И думается мне, что изредка через эту щель проникает в мир зло - немыслимое, не людское. Именно оттуда пришли демоны, боящиеся воды и от того ограниченные великой рекой Ра.
В человеческой природе есть многое - есть в ней мудрость, позволяющая строить многоколонные храмы, чтобы славить богов, есть ловкость, дающая бронзу и умение творить оружие для усмирения варваров, есть смекалка возводить виадуки и арочные мосты, подобные тем, что соединяют берега Рейна или Истра... но там же, в этом кладезе достоинств, прячется погибель - от неумеренности, от гордыни, от тщеславия. Когда-нибудь, пусть даже не ранее, чем истлеют мои внуки, и внуки моих внуков обратятся в прах, Империя достигнет правого берега Ра и построит свой последний мост.
Он будет таким же, как и тот, что к вечной славе кесаря пресекает жидкую сталь Истра сейчас у моих ног. И так же, как и здесь, будет возведена у того моста застава - небольшая крепость, предназначенная охранять покой Империи, поставленная не как преграда (ибо даже небольшой отряд с легкостью возьмет ее), но как наживка для врага, должная своим предсмертным криком встревожить и призвать к оружию всю мощь Империи. И как сейчас здесь - так и тогда там молодой офицер обедневшего рода будет швырять в рябую от ветра воду плоские камешки и, следя за их прыжками, рассуждать обо всем на свете - потому что нет службы скучнее, чем пограничная.
Но отличия все-таки обнаружатся, пусть степь за последней рекой так же неизменно желтеет осенью и покрывается снегом к ноябрьским идам, пусть так же кружит над ней ястреб и гнется по ветру тонкий тополь, пытаясь зацепить верхушкой грозовую тучу.
Однажды ночью старый Атлант чихнет, и с неба прольются слезы звезд - прямо в черствые сердца ветеранов, вселяя в них детский восторг. Утром будет туман и тишина, не нарушаемая ничем - вязкая, съедающая, впитывающая и не выпускающая из себя звук - верный признак близкой напасти. А к полудню, когда зной станет невыносимым, горизонт на востоке размоется, потеряет четкость линии, поплывет - и мелко задрожит земля, как от далекой пляски Плутона.
Потом поднимется ветер. И пыль, сухие листья, выжженная солнцем трава полетят на запад, гонимые дуновением смерти. А вслед за ними придут бесы - и не будет им числа. Они пожрут степь, оставляя за спиной пустыню, они выпьют до дна великую реку Ра, растопчут мост, гордость очередного кесаря, потому что мост -лишь символ, он - вызов, брошенный человеком в лицо неведомым силам.
Они уничтожат заставу, даже не заметив ее, и продолжат движение на запад, лишь чуть-чуть отставая от предсмертного крика сотни легионеров - гонца на взмыленной лошади - того, кто выпадет из седла прямо в пыль , чтобы прохрипеть в удивленные глаза разжиревшего на гарнизонной службе центуриона: "К оружию! К оружию...". И поползет этот хрип от заставы к заставе, из города в город, пока не достигнет Рима. Легион за легионом, бряцая оружием и литаврами, отправятся на восток и сгинут там - потому что на этот раз камень окажется не по силам творцу. Так когда-нибудь погибнет Империя и, вслед за ней, все человечество...
...Я вздрогнул и отвел взгляд от моста - совсем рядом плеснула, сверкнула белым брюхом рыба. Трясогузка, застывшая было на песке, заметила меня и начала ритуальный танец всех трясогузок "уведи хищника от гнезда".
Я усмехнулся, а затем вспомнил об отшельнике, странном человеке, пересекшем мост полгода назад и поселившемся где-то там, на левом берегу. С тех пор он пару раз наведывался в крепость за солью (думаю, что это был лишь повод сбежать от добровольного одиночества), и мы беседовали об этом новом боге, якобы родившемся в Иудее.
"Мало человеку богов, чтобы искать новых?" - спросил я его, а он ответил странно, сказав мне, что нет ни Юпитера, ни Нептуна, ни Феба, что бог един, что Он творец и хозяин мира, и что все мы - его дети.
"Хорошо еще, что не рабы" - иронично заметил я, прощаясь с чудаком. Он посмотрел на меня с презрением, но ничего не сказал.
Не с кем поделиться своими мыслями.
Марк (единственный старший меня по званию в этом захолустье) - страшный зануда, двое других офицеров умом не превзойдут осла, к тому же Маний (один из них) не просыхает третьи сутки.
Придумав какой-то повод, я оседлал коня и пересек Истр. Найти отшельника не составило труда - он подробно описал дорогу до своего жилища.
Он был рад мне - похоже, вознамерился обратить меня в свою веру. Слово за слово разговорившись, он поведал мне о своей жизни, а я, как обычно, отмолчался о своей. Так постепенно мы перешли к моим идеям и тревогам. Отшельник выслушал меня внимательно, не прерывая, а затем полез в какую-то толстую книгу, исписанную эллинскими закорючками, и прочел вслух несколько страниц про страшный суд, что ждет (согласно его вере) всех нас, людей, в конце времен. Он назвал моих бесов "полчищами тьмы", а последнюю битву, кажется, Армагеддоном (не помню точно, может так называлось место этой битвы или, вообще, сам конец мира).
Отшельник объявил, что мне "было видение", посланное ни то его богом, ни то матерью оного, и что я безмозглый баран, если теперь же не уверую в Единого.
Обещав подумать (а внутренне - пожав плечами) я покинул его жилище и вернулся к службе. Время текло как прежде, уныло сменяя часы дневной и ночной стражи. Но что-то сдвинулось в мире... или, скорее, во мне. Я не мог уже прежними глазами смотреть на реку, на длинный узкий мост, источенным бревном переброшенный на противоположную сторону, на однообразную дугу края степи, сливающуюся с небом в жаркие дни.
Однажды ночью начался звездопад. Бело-голубые стрелы рассекали черное полотно так, что даже солдаты выбежали смотреть - ведь зрелища у нас случаются нечасто. Они шутили и хлопали друг друга по плечам, а потом завалились спать - я один стоял над обрывом и смотрел, смотрел как иссякает этот ливень, растворяясь в океане дневного света. Три ночи подряд сыпались звезды, три ночи бог спящих лишал меня своего внимания.
Я уже говорил, что разгадал и эту загадку? Падают не сами звезды, а всего лишь их слезы, потому что когда небесная сфера трясется, звездам больно и они плачут. К тому же, если бы падали сами звезды, то их давно не осталось бы, а я слышал, что многие светят нам из тех же мест, что и сотни лет назад (снова усмешка - когда-то я был образованным человеком).
День пришел и принес грозу. Потом было еще много дней и ночей, но тревога не покидает меня - похоже, до самой смерти мне носить ее в сердце. Ждать, что однажды горизонт пожелтеет от пыли, и земля мелко задрожит, предупреждая... Мне уже кажется, что я живу этим больше, чем одну жизнь.
Увижу ли я чудака-отшельника с его почерневшим крестом на шее? Что-то давненько он не появлялся на заставе. Надо будет спросить его, не казалось ли ему, что все это уже было? И что все повторится еще не раз, хотя и не во всех подробностях, и будет повторяться до тех пор, пока не разрешится? И почему я все равно каждый раз буду выходить на этот чертов мост с мечом в руке, когда придет время, хотя и осознаю полную безнадежность каждого (звук повисает в воздухе) каждого шага (и ступня с грохотом опускается на дерево настила)...
P.S. (торопливым почерком) пользуюсь оказией, чтобы переслать это письмо тебе, Сервий, потому что когда-то мы были близки, и мне станет легче от мысли, что кто-то хотя бы просто выслушает меня... а уж я додумаю понимание за тебя, друг мой, не сомневайся.
N.B. Возможно, мне все-таки надоест эта игра, и я спрыгну с моста вниз, чтобы больше никогда не повторяться.