Честолюбивая и отважная, она должна была родиться мужчиной, но боги решили иначе. Правда, в последний момент они спохватились, что не годится мужской душе прозябать в слабом женском теле, и поспешили щедро отмерить ей сострадания и доброты. Так на свет появилась Ксантиппа.
Она выросла в семье пастуха, в сонном селении на берегу небольшого острова, затерянного в Эгейском море. Два её старших брата уже жили отдельно, и она их почти не знала. Играла с соседскими мальчишками, с ними же дралась, по деревьям лазила не хуже обезьяны и часто, к огорчению доброй матери, приходила домой в синяках и ссадинах. Когда подросла - стала помогать пожилому отцу пасти коз, а матери - вести нехитрое хозяйство. Красотой Ксантиппа не отличалась, но девушкой была весьма привлекательной, хоть и бойкой; правда, именно это и нравится многим мужчинам. В шестнадцать лет её выдали замуж за молодого гончара, жившего на другом конце острова.
Гончар Никодим был полной противоположностью своей супруге. Она, живая и деятельная, целый день хлопотала по хозяйству или же обсуждала с соседками нехитрые новости острова, на месте Ксантиппа не сидела. Никодима, если он не работал за гончарным кругом, где, к слову сказать, он не проводил много времени, почти всегда можно было найти на берегу моря под стоящим на обрыве могучим орехом. Там, в тени, на овечьей шкуре и возлежал Никодим, наблюдая движение небесных светил и игру дельфинов на сверкающей морской глади. Кувшин вина скрашивал ему одиночество.
Ксантиппу это бесило. Она называла мужа лежебокой и пьяницей, негодным увальнем, но он только посмеивался. "Всех горшков не переделаешь", - часто отвечал он в ответ на упрёки в том, что мало работает.
- Ну, подумай сама, сколько этому острову нужно горшков и кувшинов? - говорил он, мало-помалу раздражаясь, когда наскоки Ксантиппы задевали его за живое. - Того, что я делаю, людям хватает с лихвой, куда девать лишние?
- Лишние можно продать купцам! - гневно отвечала Ксантиппа.
- Они бывают тут два раза в год.
- Будешь делать хорошие горшки - будут бывать чаще! - отрезала Ксантиппа.
- Много ты понимаешь в горшках, - говорил Никодим, мрачнея от неприятных воспоминаний. В горшках-то он разбирался.
Когда Никодиму исполнилось пятнадцать лет и пришло время овладеть ремеслом, чтобы самому зарабатывать на кусок хлеба, мать отвезла мальчика к своему брату в богатый и славный город Коринф. Там дядя Никодима держал большую лавку, торгующую кухонной утварью, амфорами и другими изделиями гончарного промысла. Мать хотела, чтобы мальчик пошёл по стопам дяди и стал торговцем, но тот оказался совершенно непригодным к этому ремеслу. Мальчик скоро разобрался в товарах, наполняющих лавку, но не в потоке людей, идущих через неё. Он не мог понять азов торговли: почему, если хочешь остаться с прибылью, за один и тот же товар с разных покупателей нужно спрашивать разную цену. Когда же Никодим отдал за бесценок редкую декоративную амфору ловкому прохиндею, лицемерно восторгавшемуся её красотой, дядя пришёл в ярость и выгнал его. На этом обучение Никодима торговле закончилось, и он с позором вернулся на родной остров.
Правда, за этот год он посмотрел мир и кое-чему научился, но это нельзя было применить к делу. Тогда мать договорилась со стариком-гончаром, и тот взял подростка к себе. Здесь Никодим показал себя способным учеником. Он быстро научился обращению с глиной и гончарным кругом и легко освоил всё, что знал и умел старый гончар. Когда через несколько лет мастер умер, Никодим унаследовал его промысел и скоро женился. Изделия Никодима полностью покрывали нужды острова в кухонной утвари, что давало ему и его жене средства к скромному существованию, а большего ему и не было нужно.
Но не Ксантиппе. Не имея возможности применить обуревавшее её честолюбие, Ксантиппа страдала физически, глядя как её муж проводит целые дни в праздности. "Ах, если бы я была мужчиной, - думала она иногда, - ноги бы моей уже не было на этом проклятом острове!" Как-то раз, вернувшись вечером из карьера, где он копал глину для горшков, Никодим нашёл Ксантиппу в мастерской за гончарным кругом. "Что это на тебя нашло? - с удивлением спросил он, подходя к ней. - Это разве женское дело? Может, ты ещё и штаны наденешь?" Ксантиппа густо покраснела и попыталась закрыть собой стоящий перед ней кривобокий горшок. "Нет, покажи", - потребовал Никодим, отводя её руки. Ксантиппа опустила голову.
Несколько мгновений Никодим критически рассматривал её работу. "Ну, для начала неплохо, - сказал он, добродушно усмехаясь. - Но! Здесь - слишком много глины, здесь - линия неровная, здесь..." Он отстранил Ксантиппу и сам уселся за гончарный круг. Плавно вращая ногой маховик, он бережно охватил руками горшок, который, казалось, ожил и, вытягиваясь, стал постепенно принимать форму кувшина. Это было похоже на чудо. Когда через полчаса Никодим остановил круг, перед ним стоял лёгкий изящный кувшин для вина, который не стыдно поставить перед гостями. "Два дня постоит на солнце - и подаришь своей матери", - сказал Никодим Ксантиппе. Она всплеснула руками: "Какая красота!"
Никодим расхохотался: "Да это же обыкновенный кувшин! Вот если бы ты видела декоративные амфоры!" Ксантиппа вдруг стремительно повернулась к нему: "Сделай, сделай мне такую амфору, ты ведь сможешь!" Никодим задумался. Недавно он наткнулся на небольшой пласт белой глины, и с тех пор его часто посещала та же самая мысль. В памяти были свежи воспоминания об амфорах в дядиной лавке, да и процесс их изготовления он представлял хорошо. Многое он видел в мастерских Коринфа, куда его брал иногда дядя, кое-что рассказал его наставник. Но ни он, ни учитель-гончар декоративных амфор никогда не делали, и приступать в одиночку к такому сложному делу было боязно.
"Легко сказать, - начал он объяснять Ксантиппе, - для декоративной амфоры нужна белая глина. Положим, здесь на острове она есть, но годится ли она - не знаю. Потом, для обжига нужна специальная печь, амфора - это тебе не горшок, на солнце её не обжечь. Такие печи я видел, но сумею ли сам построить такую, хотя бы и маленькую, - ещё вопрос. Далее, нужна глазурь для росписи..." По мере того, как он говорил, перечисляя по пальцам детали этого действительно непростого дела, глаза Ксантиппы постепенно наполнялись слезами. Она ничего не пыталась возразить, лишь умоляюще смотрела на Никодима, который, казалось, забыл про Ксантиппу, полностью сосредоточившись на своём предмете. Как видно, он много размышлял о нём, лёжа под своим орехом.
Наконец, Никодим очнулся от своей мечты, и его взгляд остановился на Ксантиппе. Он вдруг с необыкновенной ясностью понял, что эта юная женщина - его жена - никогда не видела настоящей красоты, которую способны создать человеческие руки, и осталась обделённой. И только потому, что ей выпала судьба родиться и жить на этом забытом богами острове. Это было несправедливо, нелепо, это нужно было исправить! Все трудности вдруг показались ему ничтожными. "Хорошо, я попробую, - сказал он, - не всё же время мечтать". Ксантиппа бросилась ему на шею. "Боги щедро вознаградят тебя!" - воскликнула она, целуя Никодима. "Зачем мне награды богов, - засмеялся Никодим, привлекая к себе Ксантиппу, - вот она, моя награда!"
С того дня Никодима нельзя было узнать, его словно подменили. Про лежбище под орехом он забыл. Быстро справившись с немногочисленными заказами, всё остальное время он занимался амфорой. Это действительно оказалось непросто. Нелегко вылепить большой, в половину человеческого роста тонкостенный сосуд, да ещё так, чтобы он не потерял форму под действием собственного веса. Но главный секрет заключался в обжиге. Никодим сложил небольшую печь и неделями жёг в ней хворост, который Ксантиппа собирала по всей округе, пока не подобрал жар и время обжига, делающие черепок белой глины полупрозрачным и звонким. Долго пришлось возиться с глазурью, небольшой запас которой остался ещё от старого мастера. А когда технология была им уже освоена, он безжалостно разбил около десятка амфор, прежде чем окончательно воплотил выношенный замысел. Пока он работал, Ксантиппе было категорически запрещено входить в мастерскую.
Наконец, летним утром Никодим внёс в дом амфору, завёрнутую в кусок холста. Поставив её на возвышение в центре комнаты, служившее им столом, Никодим сказал: "Вот она, твоя амфора!" Ксантиппа, прибиравшая в углу, поднялась и нерешительно подошла ближе. Никодим картинно развернул покрывало. Амфора, белоснежная и изящная, казалось, светилась в полутьме, на её тронутой позолотой поверхности как живые резвились темно-синие дельфины. Ксантиппа опустилась перед амфорой на колени и молитвенно сложила руки. По её щекам заструились слёзы, но она не замечала их. "Попробуй, какая она лёгкая!" - с гордостью сказал Никодим. "А я... не сломаю её?" - робко спросила Ксантиппа. "Нет, - засмеялся он, - это - белая глина!" И он постучал костяшками пальцев по поверхности амфоры. Амфора гулко зазвенела. Ксантиппа протянула руку и бережно погладила амфору, потом взяла её на руки, как ребёнка, и прижалась щекой.
Прошло несколько дней. Амфора стояла на домашнем алтаре в углу, придавая убогой комнате нарядный вид. Много раз в день Ксантиппа стирала с неё пыль, её не покидало ощущение праздника. Никодим снова вернулся под орех и теперь возлежал там с видом вернувшегося с победой полководца, благосклонно внимающего славословиям толпы. Ксантиппе больше не приходило в голову бранить его за лень. Но,.. ничто не вечно под луной. Мало-помалу усталость прошла, воспоминания о творческом порыве потускнели, и благодушие покинуло Никодима. Теперь уже не упрёки Ксантиппы, а амфора, стоящая в углу, стала ему укором. Постепенно он стал раздражительным, мрачным и, если бы не горшки, которые единственному гончару на острове всё-таки приходилось делать, то не расставался бы с кувшином.
До того, как он изготовил амфору, Никодим был в общем-то доволен жизнью. Она соответствовала его созерцательной натуре: он мало, вполсилы, работал и много мечтал. Теперь он узнал, что способен на большее, и прежняя расслабленная жизнь перестала его удовлетворять. Игра дельфинов в море больше не развлекала. Пробудившийся талант требовал выхода, а Никодим не имел ни малейшего представления, что же ему делать дальше. Ксантиппе было жаль его до слёз, но как ему помочь, она не знала, и только винила себя. Однако Ксантиппа была не из тех, кто долго предаётся унынию. Будучи деятельной натурой, она гораздо раньше мужа поняла, что сущность жизни заключается в движении, в переменах. Время повернуть вспять невозможно; хочешь - не хочешь, а надо идти вперёд. Если Никодим не может сам найти применения своим силам - это сделает она.
- Ты должен делать декоративные амфоры, - сказала она Никодиму за ужином. Тот от удивления поперхнулся.
- Да кому они тут нужны? Это ведь дорогой товар! Придумала тоже.
- Ты будешь их продавать купцам, если на острове нет сбыта, - упрямо сказала Ксантиппа.
- И где эти купцы? - сказал Никодим, начиная раздражаться. - Наш остров лежит в стороне от торговых путей, отстань от меня, женщина! Твои мечтания нелепы!
Но от Ксантиппы, если она что-то брала в голову, так легко было не отделаться.
- Завтра мы пойдём к господину Ганимеду и покажем ему амфору! - выпалила она, разозлившись.
- Разве он на острове? - спросил Никодим, сбавив тон. Гнева супруги он побаивался.
- Да, приехал вчера - соседки сказали.
Никодим тяжело вздохнул: "Ну подумай: кто такие мы и кто - господин Ганимед? Он тебя на порог не пустит, не то что слушать твои бредни. Да и что ему за дело до этой амфоры, у него их - как грязи!" Господин Ганимед был торговец и, по слухам, богат как сам Крез. Про него говорили, что его поместья разбросаны по всей Элладе, а его торговыми операциями занят целый флот. На острове господин Ганимед бывал лишь изредка - побыть вдали от людей и отдохнуть от дел. "Пустит! - твёрдо сказала Ксантиппа, - я такая же свободная эллинка, как и он! Это мой остров - я здесь живу!" Никодим только покачал головой, он уже понял, что Ксантиппу не отговорить, и завтра придётся идти к господину Ганимеду. Ничего хорошего от этой затеи он не ждал. "Вот настырная баба!" - выругался он про себя.
На следующий день после сиесты они отправились. Никодим нёс под мышкой амфору, завёрнутую в кусок чистого холста. Ксантиппа шла рядом, взяв мужа за руку, и со стороны казалось, что она его тащит, что было недалеко от истины. Никодим шёл как на заклание, больше всего сейчас ему хотелось удрать на привычное лежбище и напиться. Вилла господина Ганимеда располагалась в стороне от селения на высоком, уединённом холме. Поднявшись по извилистой тропинке на вершину, они подошли к вилле. Ксантиппа никогда не видела её вблизи и слегка оробела. Ухоженный сад, дорожки, посыпанные мраморной крошкой, белые сверкающие колонны портика - казалось, простой смертный не может обитать среди этого великолепия. У ворот, тем не менее, сидел самый, что ни на есть, простой смертный. Правда, туника на нём была чище, чем носили у них в селении, но физиономия была тупая. Ксантиппа приободрилась.
"Пойди доложи господину Ганимеду, что к нему пришли," - решительно сказала она. Привратник сонно посмотрел на неё: "Господин Ганимед никого не принимает." Ксантиппа ринулась в бой: "Мы тебе не кто-нибудь! Иди скажи - гончар Никодим принёс амфору!" Привратник пожал плечами, в такой знойный день ссориться со сварливой женщиной, которая явно не собиралась отступать, было лень. "Ладно, скажу управляющему." Лениво шаркая сандалиями по мраморной крошке, он поплёлся к дому. Через несколько минут он вернулся в сопровождении управляющего. "Ничего не знаю про амфору, - сказал тот, - что вам нужно?" Ксантиппа выхватила у Никодима свёрток и, сдёрнув холстину, показала управляющему амфору. "Господин Ганимед собирается заказать моему мужу партию декоративных амфор," - уверенно солгала она, наступив Никодиму на ногу, чтобы тот не вмешивался. Управляющий хмыкнул. Женщина бесстыдно врала ему в глаза, но амфора была дорогая. Откуда она взялась на нищем острове у лежебоки-гончара? Не сам же он её сделал! Здесь крылась какая-то тайна, которая могла заинтересовать господина Ганимеда. "Идите за мной," - наконец сказал он, решившись.
Во внутреннем дворике виллы им пришлось подождать несколько минут. Господин Ганимед недавно проснулся, но ещё не встал, когда управляющий доложил ему о неожиданных посетителях. Господин Ганимед развеселился: "Так и сказала - целую партию?" - "Да, - приободрившись, подтвердил управляющий, - да ещё при этом наступила мужу на ногу!" Господин Ганимед расхохотался: "И в этой глуши нет покоя от деловых людей! Хорошо, скажи им - сейчас выйду". Послеполуденный сон освежил его, а предвкушение нескольких полностью свободных от забот дней привело господина Ганимеда в прекрасное настроение. Однако, выходя во дворик, он по многолетней привычке собрался и оценил обстановку.
Как и все смертные, разбогатевшие исключительно благодаря собственным усилиям, а не капризу непостоянной Фортуны, господин Ганимед обладал трезвым умом, проницательностью и редко ошибался в людях. "Этот растяпа с амфорой, конечно, пришёл не сам", - подумал он. - Его привела жена - вцепилась ему в руку, как клещ, глаза сверкают... Стоп. Кого-то он мне напоминает." Память у него была прекрасной, и скоро он вспомнил гончарную лавку в Коринфе. "Да, это должно быть возмужавший племянник пройдохи-хозяина. Я ещё тогда подумал, что из мальчишки не получится торговец, и, выходит, не ошибся".
"Ну что же," - вместо приветствия сказал господин Ганимед, решив подыграть своим самозванным деловым партнёрам, - покажите вашу амфору", - показал он жестом на мраморный столик, стоящий между ними. Никодим дрожащими руками поставил амфору и отошёл. Господин Ганимед некоторое время пристально разглядывал изящный сосуд, потом взял в руки, заглянул внутрь, оценил качество работы. С каждым мгновением изумление его возрастало. Нет, ничего подобного он раньше не видел. Мелькнувшую было мысль, что мошенник-дядя пытается через племянника провернуть какую-то махинацию, он отбросил: амфора говорила сама за себя. Вот, значит, чему мальчишка научился в Коринфе. "Это ты сделал?" - спросил он порядком струсившего Никодима. "Он, господин Ганимед! - вмешалась Ксантиппа, - и сделает ещё, сколько закажете!"
Господин Ганимед прошёлся взад-вперед по дворику. Произведение самобытного мастера - товар редкий, на любителя, но в Афинах на подобные амфоры найти покупателей будет нетрудно. И цену можно взять настоящую, даже и по таланту за штуку. Вот только положиться на гончара нельзя: дар бессмертных попал в слабые руки. Такой способен удивить вспышкой гения, но будет по-детски беспомощен, где требуется приложить постоянное настойчивое усилие. А вот его жена,.. эта явно сделана из другого теста. Он бросил быстрый взгляд на Ксантиппу, которая буквально пожирала его глазами. Кто может знать замыслы богов?
Господин Ганимед хлопнул в ладоши. "Хорошо!" - объявил он. И хотя смотрел он прямо на Никодима, обращался, скорее, к Ксантиппе. "Я заказываю тебе две дюжины таких же амфор, с дельфинами, и ещё две дюжины - какие подскажет тебе воображение. Я плачу за всю партию четыре таланта". Никодим раскрыл рот и в ужасе попятился: четыре дюжины амфор! Да ему и дюжины горшков никогда не заказывали! Тут Ксантиппа сильно толкнула его локтем в бок. "Он сделает, сделает, господин Ганимед!" - вскрикнула она зазвеневшим от напряжения голосом. Господин Ганимед успокаивающе поднял руку. "Подождите," - сказал он и направился в покои. Удаляясь, он слышал за спиной жалобное мычание Никодима и яростное шипение Ксантиппы.
Когда господин Ганимед вернулся, они уже стояли спокойно. Он протянул Никодиму завёрнутый в пергамент столбик, с двух концов запечатанный воском: "Здесь двенадцать золотых в счёт уплаты. Через полгода на остров зайдёт моё судно, и ты отдашь капитану четыре дюжины амфор. Он заплатит тебе остальные три таланта. Эта амфора останется у меня." - "Господин Ганимед, - твёрдо сказал Никодим, не обращая внимания на Ксантиппу, которая отчаянно дёргала его за руку, - я человек небогатый, и если не справлюсь, то не смогу вернуть талант, который вы так щедро нам одолжили".
Господин Ганимед умел разговаривать и с чудаками. Он понимающе кивнул головой: "В делах иногда приходится идти на риск. Если ты не справишься - я потеряю один талант. Благодарение богам, он у меня не последний. Ты же в этом случае потеряешь моё доверие." Первый раз за всё время он позволил себе улыбнуться: "Оно стоит дороже одного таланта. Можешь спросить своего дядю." Во дворике появился управляющий с подносом, на котором стояли три маленькие серебряные чаши. "За успех!" - сказал господин Ганимед, поднимая свою чашу. Ему никогда не приходилось заключать сделки с участием женщины, но это отступление от обычаев извинялось необычностью сделки. При случае он представит её как забавный анекдот. Они отпили по глотку, а остатки вина выплеснули прямо на пол - жертва Гермесу, покровителю торговли.
Господин Ганимед кивнул новообретённым партнёрам в знак прощания, и управляющий проводил пару за ворота виллы. Никодим судорожно сжимал талант, который столь неожиданно попал ему в руки, и старался не думать о будущем. Всё произошло слишком быстро, он был ошеломлён, почти раздавлен и вяло плёлся за своей супругой. Напротив, Ксантиппа чувствовала такой прилив энергии, что голова у неё кружилась. Сегодня ночью она не будет спать. Это был день её торжества, ей выпал шанс, и она его не упустила!
Когда они приближались к дому, уже наступили короткие южные сумерки. Никодим начал подавать признаки жизни:
- Подумать только - целый талант! А если нас ограбят?
- Если боишься - отдай мне, - сказала Ксантиппа, - у меня не отнимут! И действительно, она чувствовала, что сейчас способна справиться с целой армией разбойников, а не хватит человеческих сил - она превратится в фурию!
- А если на четыре дюжины амфор не хватит глины? - продолжал сокрушаться Никодим.
- Мы найдём ещё, - безжалостно отрезала Ксантиппа.
- А кто же будет делать горшки? - не унимался муж.
- Ты возьмёшь мальчика, он будет тебе помогать, - без колебаний, как о давно решённом ответила Ксантиппа, - ты уже зрелый мастер - тебе нужен ученик.
Они подошли к дому, но не вошли внутрь, а сели на пороге. Никодим вздохнул: "Прощай, беззаботная жизнь!" Ксантиппа обхватила мужа обеими руками и крепко прижалась к нему: "Ничего, вместе мы справимся!" Никодим вздохнул опять: "Пойду я, пожалуй, спать - на сегодня с меня хватит. Завтра надо копать глину. Держи свой талант, мне хватит и одного", - усмехнулся он, передавая Ксантиппе тяжёлый, влажный от пота свёрток. Она вцепилась в него, как коршун - это был символ её победы. Высвободившись из объятий жены, Никодим поцеловал её и вошёл в дом. Скоро послышался его храп.
Ксантиппа сидела на пороге и, улыбаясь, смотрела, как над горизонтом медленно всходит луна. Вчера по некоторым признакам она догадалась, что у них будет ребёнок. Пока это была её тайна. Потом Ксантиппа стала думать, что, как и у легендарного Сизифа, у неё тоже есть камень, который ей суждено катить в гору - её одарённый, но такой непрактичный супруг. Завтра Никодим проснётся в дурном настроении, станет жаловаться, проклинать её и себя, выдумывать всевозможные отговорки, лишь бы только оттянуть начало работы, и придётся действовать и уговорами, и лестью, и угрозами, прежде чем это инертное, нерешительное существо, доставшееся ей в мужья, наконец поверит в себя и придёт в движение. Только тогда можно будет приступить к решению реальных проблем. Дел предстояло столько, что захватывало дух, а там, дальше, к ним добавятся заботы о маленьком. Ничего, она сильная - справится.