Мерзлякова Наталья Александровна : другие произведения.

Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Часть 1.
   Глава 1. Воскресение из мертвых.
   Жаркое марево колыхалось над изнывающими от зноя приземистыми холмами; в округе вымерла вся жизнь. Солнце - желтое и обезумевшее - лило и лило расплавленное золото на бывшие зелеными еще две недели назад холмы, на недвижимую речку и обезлюдевшую в самый рабочий час деревню.
   Ни птиц, ни пчел, ни даже мух - все, что могло летать - улетело; все, что способно было спрятаться - забилось в прохладные щели и укромные уголки. Ни ребятишек, ни собак, никакой домашней живности: все живое разбежалось по домам, хлевам, конурам от палящих огненных лучей.
   Все, кроме одинокого путника, бредущего вдоль реки к деревне. Умей солнце удивляться, оно непременно спустилось бы пониже - рассмотреть сумасшедшего, разгуливающего по земле, что теперь безраздельно принадлежащей ему, огненному светилу. Однако, час для заката был неподходящим; солнце равнодушно взирало на человека с высоты, соответствующей четырем часам пополудни.
   Ветанах, или, как его звали односельчане - Вета - в тысячный раз утер лоб краем насквозь мокрого платка. Никогда бы он не поверил, что станет носить платок, но ходить с непокрытой головой или, паче того, в суконной шапке... легче о ближайшее дерево с разбегу головой... исход будет примерно тем же.
   Камыши, желтые и мертвые, бумажно шуршали под редким обжигающим ветерком. Вета вздохнул - вода еще спала, обнажились желтые, невиданные никогда камни; по течению белым брюхом вверх медленно несло дохлую рыбу. В очередном прогале меж безжизненных стеблей мужчина увидел нечто темное у самой кромки воды. Только падали не хватало, в конец реку отравить... Вета пошел сквозь жесткие камыши, по пути наступив на брошенное гнездо с рассыпавшимися в труху под ногой высохшими яйцами. Он выругался и вновь вздохнул. Только падали недоставало... Без того ноги не идут, а еще оттаскивай, хорони... На "хорони" Ветанах споткнулся, в разгоряченной головой под белым женским платком пропала последняя мысль.
   В жиже у края камышей, лицом в эту жижу, неподвижно лежало тело человека.
   Крестьянин сделал шаг назад, опомнился и в следующий миг вытаскивал тело из камышей. Именно тело. Вета понял сразу, по той особенной тяжести, что сопровождает смерть - лекаря звать бесполезно. По-видимому, покойный пробыл в воде совсем недолго, потому как ни в малейшей степени не напоминал утопленника. Стерев грязь с белого воскового лица, мужчина покачал головой. Совсем молод, наверное одних лет с Нитой, его средним...
   Затем - то ли потому, что мертвец был скорее похож на глубоко спящего, то ли еще почему Ветанах вопреки здравому смыслу долго и тщетно пытался уловить стук сердца. Нет. Мертв. Селянин, не раздумывая более ни мига, закинул покойника на плечи, подхватил соскользнувший с мертвого плеча старый мешок с чем-то твердым внутри и решительно зашагал по направлению к родной деревне.
   Солнце палило по-прежнему, Вета отдувался, утирал кое-как пот, кряхтел, но не останавливался. Остановишься, сбросишь ношу - после втрое тяжелее покажется. Нести же покойника как-то иначе, тем более - волоком, жителю Навиты и в голову не пришло.
  
   На постоялом дворе было душно и жарко, будто в печи. Плотно задернутые занавески от солнца не спасали. Окна как назло смотрели запад, а других комнат на постоялом дворе не существовало.
   Риандал не использовал магию, а потому посматривал на позолоченное стекло уже с откровенной ненавистью. От магии же он отказался неделю назад, после того, как за три дня непрерывного использования заклинания холода, помноженного на попытку сознательного вмешательства в физические ощущения, он вымотался больше, чем за последние тридцать лет. Не говоря уже о трех необычайно разнообразно проведенных ночах, когда просыпаться приходилось каждые два часа, как только истекало действие заклинания.
   Собственно, разнообразно проведенных ночей было куда больше. Риандал никак не мог привыкнуть к пустынной жаре и до трех часов пополуночи заснуть и не пытался. В настоящий же момент эльф пытался заставить себя взяться наконец за дневник. Однако, перо скользило по бумаге с трудом, задерживаясь на мысленных провалах хозяина. Третий раз Риандал ловил себя на том, что перо вообще стоит, чуть касаясь кончиком последней буквы, а он думает о чем угодно, но не о продолжении фразы. О причинах жары, о смене ветров и течений, о водопадах Глориндола, о Вэйриэнн, о ее брате - обо всем, кроме быта и нравов жителей юго-запада и центрального запада Объединенных Княжеств. Быт и, в особенности, нравы жителей в недалеком прошлом цветущего плодородного края не вызывали ничего, кроме сожаления и горечи.
   На столе рядом с аккуратно обрезанными небольшими листами дневника лежал чернильный рисунок - аккуратные игрушечные избы под палящими лучами. Риандал с минуту рассматривал работу, хотя еще два часа назад нанес последний штрих.
   Эльф помотал головой и мысленно продолжил - "...поскольку не имеют никаких интересов: ни в работе, ни в досуге, ни в вере; неграмотны, нелюбознательны и ко всему презрительно равнодушны. Последнее качество наиболее выражается...".
   Риандал не успел додумать, в чем именно выражалось равнодушие жителей юго-западных провинций - в дверь постучали. Решительно и громко. Перо качнулось и упало на бумагу. Риандал вскочил.
   - Кто?
   - По делу, - ответили с той стороны.
   Эльф открыл дверь: на пороге стоял крепкий мужчина средних лет с ухоженной небольшой бородой и в белом с розовыми цветочками платке по-матросски обвязанном вокруг головы.
   - Здравствуйте, - слегка поклонился он Старшему. - Я Вас не от чего важного не отнимаю? Дело у меня к Вам серьезное.
   Риандал и сам видел, что на досужего любопытного мужчина походил очень мало. Он посторонился, пропуская гостя. Тот снял платок, пригладил мокрые от пота волосы и прошел в комнату.
   - Садитесь. Я вас слушаю.
   Мужчина поблагодарил и без дальнейших церемоний уселся возле стола спиной к окну. На бумаги он взглянул раз, удивления не выразил, что Риандалу очень понравилось. Эльф живо представил себе физиономию крестьянина Инагуинской или Карнитской провинций, случись тому увидеть перо и чернила, и невольно усмехнулся.
   - Дело у меня не совсем обычное...
   - Волшебник требуется? - перебил человека эльф.
   - Да, ваша правда, требуется. И требуется очень срочно.
   - В чем дело?
   - В покойнике.
   - В чем?
   - Часа три назад я покойника нашел, сами понимаете, не каждый день такое... Думал - утопленник, а с мужиками как следует оглядели - нет, не похоже.
   - Вам нужно знать от чего он умер?
   - Да. Я думал с Керахом посоветоваться, а то и к нам - я сам из Навиты - его отвезти, да приболел он. А по такому пеклу старого человека, да еще недужного, тащить... У нас в Навите одним покойником больше станет.
   - Керах вас ко мне и отправил?
   - Да, а то я уж хотел назад поворачивать.
   - Почему назад, а не в Берегун? До вечера вполне успели бы добраться.
   - Туда-то бы успел, а вот обратно и через неделю не вернулся бы. Там не то что покойник, живой сгниет.
   Риандал покачал головой. Крестьянин хмыкнул.
   - Знаю, что вы думаете. Будто мы прибили кого, а теперь вид делаем, что чужого в реке выловили. Для этого я и в Берегун не еду, чтобы проверку по дворам не начали. А вы со стороны, что вам до нас, да вы нас и в лицо никого не знаете. Так ведь и думаете?
   - Думал. Была мысль, но глупая. Теперь так не считаю.
   - Вот, правду Керах сказал, вас-то мне и надо. А если б мне надо было правду скрыть, да ездил бы я по окрестным селам! Лекаря из Берегуна, завалящего, настоящие-то не согласятся - бутыль водки ему, ну или там муки мешок - и он что хочешь напишет. И что утонул, и что удавился, и что костью поперхнулся. И для чего мне тогда Старший, который, неровен час, правду может найти? Только нам правду и надо. Нехорошо тот человек умер, нельзя этого так оставлять.
   - Согласен, но почему все-таки вы не поехали в Берегун? Кстати, вы - это кто?
   - А, простите - Ветанах. Ветанах Данай.
   - Риандал, - наклонил голову эльф.
   - Будем знакомы. Почему все-таки не поехал... простите, но не поймете вы. У вас по-другому на покойников смотрят.
   - То есть?
   - Из города, если вовремя спохватятся, доктора пришлют, а то и не одного - с ножами, пилами и всем прочим. А мы резать покойника не дадим. Нечего его тревожить. Мало того, что жизни лишили, так еще и потом глумиться станут... Нет уж.
   - Понимаю. Несмотря на то, что у нас действительно не столь щепетильное отношение к мертвому телу, я понимаю. Что же... - Риандал поднялся. - Сейчас примерно восьмой час... Сколько до Навиты.
   - За час доедем.
   - Отлично, до полуночи успеем. Обратно вы меня довезете, у меня нет лошади.
   - И туда, и обратно, - обрадовался Вета, - и обед будет. Если захотите, конечно... И оплата...
   - Оплату оставьте себе. Вы, как я понимаю, не за деньги покойника из реки ловили и не за мзду собираетесь его хоронить. Чем я хуже?
   - Хорошие слова, - улыбнулся мужчина и тоже поднялся. - Вещи-то возьмете? - он кивнул на стол.
   - Нет, для чего мне чернила. А украсть, - эльф рассмеялся, - не украдут. Даже если найдется такой неленивый вор, что не боится заработать солнечный удар - не украдут ничего.
   - Ладно, а то жалко... - Ветанах смотрел на рисунок.
   - Не думаю, что вору приглянулись бы записи. Однако, вы правы, о них я сожалел бы больше, чем о деньгах.
   - А рисунок тоже ваш?
   - Мой, - легко кивнул Риандал, благодаря судьбу, что находится не на приснопамятном юго-западе и умение рисовать не вызывает презрительной усмешки по отношению к многознающему дурачку, который вместо того, чтобы золото зарабатывать, перышком бумагу марает. Чернила переводит зря. Да и бумагу тоже...
   - Это вроде как Дивита, колодец один в один...
   - Это она и есть. Я был там, мимоходом, вчера...
   - Хорош рисунок, - обернулся к Старшему Вета. - Дед мой рисовать был мастер, а и у него не всегда так выходило. Еще бы по дереву вырезать, заморить, залакировать - цены не будет, глаз не оторвешь.
   - Спасибо, - искренне сказал Риандал. - Я в последнее время отвык от комплементов. Ваши южные соседи имеют несколько иное мнение об искусстве.
   - Это карнитские, что ли? Нашли, кому рисунки показывать. Им что картина, что, простите, хвост коровий. То есть хвост им понятней, его хоть в супе сварить можно, а картину карнитскому приспособить некуда. Ни есть, ни пить ее не станешь; не лает, ни молока, ни мяса, ни яиц не приносит... Куда ее?
   Риандал расхохотался.
   - В самое яблочко. А в самом Карните знают, что вы о них думаете?
   - А зачем им? Они ни про что, кроме выгоды думать не могут, только бы что съедобное, а слова не пироги. И дома из них не построишь. Они на деньгах как помешались, только бы еще зарабатывать их умели. А стыда у карнитских отродясь не бывало, им все равно, что о них думают, они ж вечно правые.
   - Самое смешное, то есть грустное, заключается в том, что когда-то у ваших соседей был стыд. Когда-то они понимали прекрасное не хуже нас или вас; еще лет сто назад они не презирали все в жизни, что нельзя съесть или выпить и что не звенит в кармане.
   - А что случилось? - обернулся на пороге комнаты Вета.
   - Плодородие земли не бесконечно, - Риандал сделал человеку знак выйти, сам задержался, обводя комнату охранной петлей. Закрыл дверь, сунул ключ в карман. Крестьянин ждал продолжения, в упор глядя на эльфа.
   - Земли начали истощаться, урожаи уменьшились, а иного ремесла тамошние жители не знают. Народу много, кто-то, конечно, уехал, но переезды и те, кто к ним способен, никогда не пользовались в Карните уважением.
   - Это точно, - кивнул Вета, спускаясь по крутой лестнице. - К ним на ярмарку-то приедешь - смотрят, точно ты с Луны свалился или из-под земли выкопался. А сами они к нам ни ногой, боятся - съедим.
   - Да, народ там нерешительный, это и есть их беда. Раньше у них не было иных забот, кроме одной - что делать с богатым урожаем; они не привычны ни к торговле, ни к ремеслам... Живут впроголодь, избы убогие, ветхие, а ни один мужчина не едет на заработки. Ни одна женщина не рукодельничает на продажу... Не их это дело...
   - Вы, неровен час, объяснить им пытались? - споткнулся от горечи в голосе эльфа на пороге постоялого двора крестьянин и дико посмотрел на Старшего.
   - Да. Безуспешно.
   - Не надо вам этого делать. Вовсе не надо. Народ в Карните муторный, не так поймут. Сами бестолковые, ни читать, ни писать, а мнят, точно сотню книг сжевали и не подавились. Им объяснять - себе дороже. Мало того, что как говоришь, не сделают, так тебе же и достанется - за то, что оскорбил. Так что как назад пойдете, в тех же местах не останавливайтесь. Нерадостно вас встретят.
   - Спасибо. Мне уже объяснили - сами карнитцы и объяснили. Ничего же люди не понимают! Ведь вырождение налицо, упадок полнейший; что ни село, то пьянь, драки, болезни; в городах итого хуже, а слушать не желают. Как будто им не на всеобщем умные слова говорят, а настойку шиста насильно вливают... Как будто у нас нет иной цели, только извести население Карнита...
   - Это да, хороших слов и дел они не понимают, а когда так, задаром - этого просто боятся. Сами-то они ни матери родной даром не помогут, ни дом свой пожар заливать не станут. Вот и мнится им везде корысть и чужая выгода. Да ну их, в самом деле, к лешему. Не в Карнит, хвала Семерым, едем. Садитесь. Потрясет маленько, но не хуже, чем пешком.
   - Спасибо.
   Эльф запрыгнул в телегу с низкими бортами, по всему дну которой было разбросано сено. Хлопнули вожжи, небольшая ухоженная веселая, несмотря на пекло, лошадка неторопливо тронулась к околице села, не нуждаясь в направлении.
   Ветанах и Риандал устроились рядом на собранном в одну пахучую груду сене. Крестьянин намотал вожжи на руку, эльф оперся спиной на передний борт телеги, глядя на убегающую назад пыльную дорогу и прозрачный сельский частокол.
   Тема соседей была исчерпана, и Ветанах рассказывал о том, как нашел покойника в Нете, как принес в деревню, как они пытались понять причину смерти бедняги и разбирались в его вещах.
   - Нехорошо, конечно, в чужом мешке шарить, да ведь и вещи просушить надо, и выстирать сам мешок-то. А вещи у парня занятные; одного не пойму - кому он помешался. Если б Нета от Карнита к нам текла, я б еще понял, они там вконец озверели, им и грамотный вроде нечисти, а музыкант, наверно, хуже беса. Так река-то в обратную сторону течет, а у нас кому такое надо?
   - Музыкант, говоришь? Почему - инструмент нашли?
   - Да. И что удивительно - никто не знает, как такой зовется. Бабка одна помнит, что вроде видела в детстве такие, а как называется - не знает. Да еще неизвестно, точно ли видела, она на один глаз слепа. На мандолину похож, да струн многовато, аж двенадцать, и ручка как нарочно переломлена.
   - Лютня, что ли?
   - Не знаю, может, и она.
   - Странный какой-то музыкант, на лютнях лет полтораста никто не играет.
   - Это еще ничего, а вот одежду его точно века два назад шили. Я на картинках такую видал, в книге про давние времена - ну точь-в-точь...
   - Он, что, так в древний костюм и был одет? - у Риандала в памяти разом всплыли сказки о Чародоле. Что же, не так уж и далеко от этих мест...
   - Да нет, в мешке он лежал. А одет был обыкновенней некуда, только бедно очень. Плащ весь в заплатах, штаны еще хуже, только ботинки добрые. Но оно и понятно, ботинки ему нужнее всего остального. Ни денег у бедняги, ничего... только лютня эта, одежда древняя да листочки. Даже ни чернил, ни пера...
   - Какие листочки? Стихи?
   - Нет, мы не разобрали, что. Жена моя увидела - перепугалась, думала - колдовские знаки. Ну, что с нее, она смолоду не шибко умна... как бы не наоборот... - Вета ухмыльнулся. - Ну да, я с ней не за ум ее живу. Не стихи, но и не колдовство, а что - не знаю. Точки, запятые, черточки, палочки всякие... приедем, покажу.
   Риандал кивнул, он понял, что смутило жену крестьянина, но не понял другого.
   - Что же, записи водой не размыло?
   - В том-то и беда, что нет. Так, немного, по краям. Потому мы еще и поняли, что не сам он утонул. В наших местах и воробью не утонуть - мелко, вся рыба подохла, значит - по течению принесло. Но это ж сколько времени в воде... а у него одежда в мешке и та как следует не намокла, и лютня эта в целости. Ни покоробилась, ни лак не облез... Его будто к реке принесли и у берега в воду бросили.
   - Следы... - начал Риандал.
   - Следы... Там камыши, следов не увидишь, а не ходили все же там. Я шел, гнездо брошенное раздавил, если б кто до меня шел, а может, и не один, да с телом... оно бы точно не уцелело.
   Риандал задумался.
   - А выше места с сильным течением есть? Если покойник приплыл на чем-то, скажем, на доске...
   - Есть, только куда же эта доска девалась и кто, не умеючи плавать, полезет в стремнину хотя бы и на доске. Плот бы связал...
   - Я не говорю, что он по своей воле полез.
   - Вот и мы так подумали. Может, убежать хотел, может, что еще хуже... Только что же от него надо, у него и грабить нечего.
   - Почему ты, - Риандал и сам не заметил, как сошел на более привычное для его народа обращение к собеседнику, - считаешь, что его хотели именно ограбить?
   - А зачем бы еще? На запястьях у этого бедняги следы, кровоподтеки, как от пальцев. Мы с мужиками примерялись - сходится. И больше на теле ни синяка свежего, шрам на боку, да старый. Ну еще одно есть... но тоже старое... Помогли ему в Нете оказаться, никак иначе не выходит. Жалко, понимаешь, - и парень молодой, и ремесло у него мирное. Кому музыкант мог помешать? Разбери, что с ним случилось, - Вета запнулся, - то есть разбери...те.
   - Нет, на "ты", нам обоим так привычнее. Постараюсь. Успеха не обещаю, но сделаю все, что смогу. Я тоже не понимаю, кому мог помешать бродячий музыкант.
  
   Через полчаса телега остановилась у третьего с конца единственной улицы дома. После покосившихся изб юго-западных провинций на добротный дом из хороших бревен, с резными ставнями, с затейливо украшенными перилами крыльца приятно было взглянуть. Внутри оказалось еще лучше. Не было того вечного беспорядка, который означает вечную же занятость карнитцев; в доме все лежало и стояло по местам и поражало чистотой, пусть та и стоила хозяйке нескольких часов без отдыха.
   Привлекательная женщина в простом платье поклонилась гостю и гостеприимно улыбнулась. Голубые глаза хозяйки, ямочки на щеках и добрая улыбка так подействовали на Риандала, что эльф позволил усадить себя за стол и накормить небольшими местными открытыми пирожками. Пирожки были с капустой, которую Старший не любил; чай хозяева явным образом покупали в Берегуне, в который все двести лет со дня основания не завозили ничего, кроме мусора из чайных коробов; да и женщины нравились Риандалу совершенно иные, но отказать не хватило духу. Теперь он вполне понимал Ветанаха. Только убедившись в том, что гость накормлен, напоен ("обогрет" сейчас вполне сошло бы за пытку), хозяйка проводила его во двор и указала небольшую дверцу в ледник.
   - Спасибо, хозяюшка, - в десятый раз сказал Риандал, кланяясь женщине.
   Та внезапно всплеснула руками и охнула.
   - Что такое?
   - Простите, что задерживаю, я спросить хочу. У покойного, да отойдет его душа с миром, записи очень уж чудные нашлись... Я, как разбирала, они выпали... Муж-то мой, само собой, мне - мол, ничего такого, язык, может, чужой, а только мне не по себе. У нас дети, а вдруг колдовство...
   - Я понимаю. Где эти бумаги?
   - Здесь, сушатся. Посмотрите, сделайте милость, успокойте меня.
   - Конечно...
   Риандал не успел договорить, как жена Ветанаха бросилась в дальний угол двора, вынула из-под камня пачку сморщенных листов и прибежала назад. Она, по всему видно, не на шутку испугалась. Риандал улыбнулся, ему не было необходимости и брать листы в руки, чтобы сказать, однако, он взял. Бумага была дешевая, тонкая, неровная, местами она расползлась, местами чернила потекли, но большая часть нот читалась хорошо. Улыбка сползла с лица эльфа. Женщина, неотрывно за Старшим наблюдающая охнула.
   - Что?
   - Это не колдовство, - вздохнул эльф. - Это ноты. Способ записи музыки. Покойный ведь музыкантом был, верно?
   - Верно. А все же нехорошо что-то, по лицу вашему, господин эльф, видно.
   - Не называй меня господином, не нужно. Меня зовут Риандал и я никому не господин. А насчет "нехорошо" - правда. Понимаешь, это, - Риандал слегка тряхнул листами, - очень хорошая музыка. Сложная и красивая. Уверяю тебя, такое не каждый сыграет. Однако, раз покойный записал, значит умел сыграть. А если он сам и написал... сочинил то есть... то таких совсем немного. Один из сотни. И теперь стало еще меньше. Чего же здесь хорошего.
   Риандал вернул нотные записи хозяйке, хотя очень хотелось оставить их себе и просмотреть в свободное время получше. Женщина горестно вздохнула, добрые голубые глаза наполнились слезами.
   - Уберу подальше, с ними и в землю положим, - она всхлипнула. - И как только матери таких злодеев рожают, у которых на певца подымается... Удачи вам, господин... простите, Риандал. Узнайте что можно.
   - Спасибо. Постараюсь.
  
   В леднике эльфа ждали Ветанах и еще двое его односельчан: повыше и пониже, один с красным платком вокруг шеи, другой во внушительной, несоответствующей росту и жаре бороде.
   - Отпустила тебя моя женушка, - не без самодовольства усмехнулся Вета. - Теперь и к делу можно...
   - После бы угощать надо, а не до... - хрипло и будто с трудом заметил высокий, с замотанным горлом.
   - Со мною ничего не случиться, - ответил Риандал. - Мне безразлично - до или после. Кроме того, я не вижу, чтобы с телом творилось что-то нехорошее, даже запаха нет.
   - Хорош от дела чел... отрывать, - запнулся второй, бородатый. - Дело-то, верно, небыстрое...
   Вета кивнул, без слов шагнул к козлам, накрытым широкой доской и сдернул с тела чистый отрез ткани. Риандал подошел вплотную. Покойный действительно был совсем молод, и хотя смерть старит, и теперь человеку нельзя было дать больше двадцати пяти. Если бы не отсутствие дыхания и восковая бледность, мертвец казался бы спящим. Шрам справа, на уровне девятого ребра, как и говорили - старый, не менее как двухлетний. Опасное ремесло...
   На запястьях обнаружились упомянутые кровоподтеки, действительно представляющие собой следы пальцев, причем наверняка прижизненные. Перевернув тело, эльф охнул. По спине шли страшные шрамы, складываясь в зигзагообразный уголками рисунок. "Кнут", - еле слышно шепнул Вета.
   Других повреждений, как ни тщательно осматривал тело Риандал, не нашлось. К удивлению эльфа, труп не окоченел даже здесь, в прохладе. Возможно, стадия окоченения уже прошла, но ни запаха, ни трупных пятен... Немало озадаченный, Риандал все же произнес заклинание мертвого поля - одно из немногих, что нуждались в словесной поддержке. Ничего, ровным счетом никакого отклика. Риандал произнес то же заклинание, но вкупе со знаком жертвы. Ничего. Он отступил на шаг. Следующие действия были закономерны, но эльф отчего-то медлил к ним переходить.
   - Что? - тихо спросил за спиной Ветанах.
   - Пока ничего.
   Риандал попытался увидеть ауру с налета, разумеется, ничего не получив; действовать стоило последовательно. Эльф с четверть часа, почти не дыша, не двигаясь, стоял у козел, чувствуя лишь, как от напряжения затекают пальцы. Ауры не было, да и как она может быть у мертвеца. Не успел Риандал решить, что убийство совершено при помощи высококлассной магии и приготовиться к утомительному и, возможно, бессмысленному распутыванию клубка отводящих и защитных заклинаний, как пальцы его потеплели. Большого труда стоило не дернуться и через двадцать секунд эльф увидел ауру, а еще через полминуты ее не увидел бы только слепой.
   Трое крестьян дружно охнули и отступили назад, затем подались вперед. Тело, неподвижно лежащее на доске, окутало бледно-лиловое свечение, постепенно нарастающее и все более светлеющее.
   Риандал выдохнул, свечение начало опадать, но полностью исчезло только минуты через три.
   - Что это было? - хрипло произнес высокий с платком.
   У товарищей и для этого вопроса слов не нашлось.
   - Видели?
   - Видели, - ожил Ветанах. - Так что это такое?
   - Видимо, судьба. Этот музыкант не такой невезучий, как могло подуматься. Ты вовремя его нашел и вовремя нашел меня, ты был абсолютно прав насчет докторов с ножами. Он жив.
   - Что?
   - Как это?
   - Спит, что ли?
   - Похоже на то, - ответил эльф бородатому. - Слышали о сне, который невозможно отличить от смерти?
   - Слышали, но видеть не доводилось. Точно живой?
   - Да. Вы, как и я, видели ауру, которой у мертвых нет. Попросту нет, она пропадает в миг смерти. А он умирать и не собирается, аура светлая.
   - Ну, дела... И что теперь?..
   - Я постараюсь его разбудить. Вы, конечно, можете присутствовать, если интересно, но предупреждаю, дело может затянуться. Я никого никогда из летаргии не выводил и успеха обещать не могу.
   - Вы на нас не смотрите, - махнул рукой бородатый, - вы делайте, что надо. А мы мешать не станем.
  
   В три часа пополуночи Ветанах заглянул в ледник в третий раз. Риандал сидел на бочке, устало прислонившись к козлам. В призрачном свете масляной лампы на полочке у стены крестьянину показалось, что лица живого эльфа и спящего покойника имеют одинаковый бледно-голубоватый цвет.
   - Шел бы ты спать, ведь хуже мертвеца, прости, смотришься.
   Риандал поднялся, его неожиданно шатнуло в сторону.
   - И на ногах не стоишь. Глянь на себя: посерел, точно чахоткой захворал...
   - Подожди, я попробую еще раз.
   - Последний, - кивнул Риандал. - И я здесь постою, а то тебя еще вытаскивать придется.
   - Ничего со мной не случится, - Риандал неведомо в какой по счету раз поднял руку в знаке малой молнии, по неподвижному телу пробежала судорога, аура ярко вспыхнула, но и только. Прошло минуту три, эльф опустил руку, отступил назад, и свет вдруг расщепился на сотню огней, а стены ледника качнулись.
   - Все, хватит, - Вета решительно взял под локоть кое-как стоящего на ногах Старшего и повел к ступеням наверх. - Довольно, а то и ты рядом с ним ляжешь. А тебе мы точно не поможем.
   - Я сам дойду, - на свежем воздухе Риандалу стало легче. - Спасибо.
   - Как хочешь, - Вета немедленно убрал руку. - Тебе назад в село ко скольки надо?
   - Часам к семи. Самое позднее - к восьми.
   - Дела срочные?
   Эльф и человек остановились на крыльце, не спеша входить в душный дом.
   - Да. Скорее всего, уеду.
   - Жаль, а то бы остался, жена пирогов бы опять напекла, она мастерица на этот счет...
   - Нет, завтра мне ваших пирогов не есть.
   - Вернешься? - правильно понял эльфа человек.
   - Да. Может быть, через неделю, может быть, через две. Я или узнаю, как из летаргии выводить, или позову кого-нибудь соображающего побольше моего. В крайнем случае, заберу этого беднягу, в Селагуине есть у меня знакомый целитель. Он непременно должен помочь.
   - Добро, будем ждать тебя. А долго он так лежать может?
   - Самое большее, что я слышал - тридцать четыре года.
   - Через тридцать четыре года я сам помру.
   - Но это - вряд ли, обычно такой сон длится несколько недель или дней.
   - То есть он и сам может проснуться?
   - Конечно. Это было бы самым простым и благополучным исходом. Насильственный вывод из летаргии не то, чтобы опасен, но может иметь последствия.
   - Ясно. Ты не волнуйся, устроим его по-человечески, как надо. Позаботимся. Я и сам понимаю - проснуться чер-те где, в леднике, на неструганой доске - так и по-настоящему помереть недолго.
   - Я и не волнуюсь. Будь я в каком-нибудь другом месте, волновался бы, а здесь - нет.
   - Вот и ладно, - отозвался хозяин, отворяя дверь в дом и пропуская гостя вперед. - Вот тут и отдыхай, в холодке... Хотя, может, тебе подальше от холода...
   - Нет, здесь хорошо. Спасибо.
   Последнее слово Риандал выговорил с трудом, он не заметил куда и на что уложил его Ветанах - просто упал и уснул.
   В половине седьмого утра его разбудила хозяйка. До этого эльф не слышал ни беготни, ни звона подойников, ни мычания скотины, ни крика пятерых младших детей хозяев. Вчерашнее угощение повторилось с той разницей, что пироги превратились в пухлые лепешки, а плохой чай в парное молоко. Пока Риандал завтракал (сказать о нелюбви к молоку вновь не хватило смелости), Ветанах запрягал лошадь и через четверть часа можно было ехать.
   Эльф задержался - хозяйка очень желала показать, как она устроила несостоявшегося мертвеца: женщина не пожалела кровати и новой ткани на белье. Риандал рассказал в ответ, что нельзя пытаться давать спящему даже воду и как следует поступить, чтобы он все же не умер от жажды. Хозяйка, несмотря на уверения ее мужа по поводу ума, поняла прекрасно и Риандал со спокойной душой вышел во двор.
   По дороге обратно он повторил все самому Ветанаху: не столько из недоверия к памяти его жены, сколько для того, чтобы крестьянин понял действия супруги верно. На подъезде к постоялому двору Ветанах неожиданно спросил:
   - Я всю ночь думал, не знал спрашивать ли, - среди твоего народа, среди эльфов бывают такие уб... негодяи, что за так своего на тот свет отправят? Или это только у нас, у людей?
   - Негодяи есть везде, мы - не исключение. Отличие одно - наши негодяи не убивают себе подобных, это было бы скучно. Им куда интереснее завладеть душой и делать с нею, что вздумается.
   - Вечно, - эхом отозвался Ветанах, с ужасом глянув на собеседника. - Вот уж точно хуже, чем смерть. Плохо, вовсе нехорошо, если негодяй живет вечно. Хуже некуда.
   - Смотря с какой стороны взглянуть. И смотря сколько именно прожил негодяй. Уверяю тебя, если достаточно долго, то действительно хуже некуда, но для него самого.
   Крестьянин в сомнении пожал плечами, Риандал не настаивал. Под утренними, но не по-утреннему палящими лучами они кивнули друг другу на прощание, эльф направился к немало встревоженному содержателю трактира, а невысокая лошадка - по пыльной улице к родной деревне.
  
   Через девять, точнее, почти через десять дней после этого утра, под моросящим дождем Риандал постучал в дверь "Коня и овса" - таверны на развилке главных улиц Берены. Отворивший слуга с улыбкой поклонился, впустил постояльца, а сам умчался по коридору к хозяину. Риандал не успел сделать и шага в том же направлении, как здоровенный мужчина, загораживающий собой весь коридор уже протягивал ему руку.
   - Здравствуй, Нелат. Как дела?
   - Мои-то дела всегда неплохи, - прогудел трактирщик таким басом, что содрогнулись стены. - Твои как? Как путешествие?
   - Тоже неплохо; по вашим местам путешествовать одно удовольствие.
   - Спасибо, мне бы постояльцев вроде тебя побольше, а то лезет шпана голозадая...
   - Раз уж я без брюк не хожу, - усмехнулся эльф, - может быть, ты меня все же приютишь? Или у тебя такой наплыв, что мне только коридор и достанется?
   - Сеновал еще есть, - загрохотал трактирщик. - Для тебя я всегда место найду. Хоть под стойкой, а постелю.
   - Нелат, хватит издеваться, я целый день на ногах! Ключи дай, иначе я здесь лягу - ты же меня и понесешь.
   - Держи, твоя прежняя... Там уже и вода, и постель, и полотенца, все готово. Ужинать где будешь?
   - Что за странные вопросы? - обернулся эльф на топочущего в шаге за его спиной трактирщика. - Или у тебя какие-то особые предложения?
   - Особые. Я тебе вот что предлагаю: ты приди в себя, перекуси, и вниз спускайся. Не пожалеешь.
   - Что такое? Ты за прошедший месяц девушек своих танцам обучил, или они теперь меню стихами зачитывают?
   - Увидишь. Говорю - жалеть не будешь.
   Риандал действительно не пожалел. Через три четверти часа он спустился в общий зал и попал в самый водоворот веселья. Все посетители, наверное, половина Берены, прихлопывали, притопывали и пытались подпевать. Музыка за хриплыми голосами различалась плохо, но что-то эльфа насторожило. Голос же певца, напротив, слышно было отлично, хотя самого за спинами и головами Риандал рассмотрел далеко не сразу. Когда же рассмотрел, то на миг остолбенел от изумления.
   По двум причинам. Сначала Старшему показалось, что он пришел не из соседнего села по тракту, а из Чародола и время унеслось на двести лет назад. Неудивительно, что музыка показалась странноватой - не время и не место для игры на лютне. Музыкант же, в потертом камзоле и панталонах темно-вишневого бархата, с потрепанными, но несомненными кружевными манжетами и манишкой, словно телепортировался из Кассавирта с придворного бала. Идею телепортации нарушали ботинки вместо положенных замшевых туфлей с массивными пряжками и светло-русые волосы, не уложенные в изысканные локоны, а стоящие торчком.
   Вторая причина остолбенения заключалась в том, что певец был, так скажем, знаком. Тот самый оживший мертвец, тот самый проснувшийся торопыга, что убежал из гостеприимной Навиты через день после своего неожиданного воскресения. И вот сейчас, по прошествии пяти дней, он уже и поет, и играет, и пляшет. Впрочем, пляшет, сильно сказано, молодой человек с лютней прыгал, довольно нелепо дрыгая ногами и не попадая прыжками в собственный же ритм. Внимания никто не обращал, потому что все остальное оживший покойник делал действительно замечательно, не вызывая никаких нареканий даже со стороны привередливого Старшего.
   Риандал тихонько опустился на первую попавшуюся лавку и встал с нее час спустя, когда музыкант отложил свой диковинный инструмент и поклонился. От хлопанья, топота и криков Риандал едва не оглох. Теперь ему хотелось одного - поговорить с менестрелем наедине. Узнать, отчего человек его способностей бродит нищим по дорогам Княжеств, за что его пытались убить и пытались ли вообще; да и просто поговорить обо всем и ни о чем с талантливым собеседником.
   Музыканта тем временем уговорили продолжить выступление и тот спел еще четыре песни, на последней за него вступился хозяин.
   - Ну все, довольно, господа. Не пить, ни есть не даете человеку, да и закрываемся скоро. Спасибо, - поклонился трактирщик певцу, - давненько такого не слышал.
   - Ты такого вообще никогда не слышал! - послышалось из зала.
   - Слышал, - пробасил Нелат, - лет так с двадцать назад. Спасибо. Порадовал душу. Еще случиться у нас бывать - заходи.
   - Обязательно, - громко, чтобы слышали все, ответил менестрель. - Обязательно зайду. Приятно играть тем, кто понимает.
   Музыкант вторично поклонился публике и вслед за трактирщиком исчез за дверцей за стойкой. Риандал помедлил с пять минут, для чего-то огляделся и скользнул туда же.
   В кухне уже погасили огонь, уже гремели котлами посудомойки и бегали туда-сюда с грязными тарелками служанки. На эльфа глянули с удивлением, но как только тот направился к дальнему концу длинного разделочного стола, сразу все поняли и перестали обращать внимание.
   - Здравствуй, - сказал Риандал, опускаясь на лавку.
   Музыкант молча поднял голову от тарелки мяса с овощами. Взгляд его самых обыкновенных карих глаз отчего-то выбил эльфа из намеченного русла и последующий разговор сам Риандал затем объяснить не мог.
   - Извини, что отрываю. Меня очень впечатлило твое выступление.
   - Спасибо, - кивнул менестрель, возвращаясь к ужину.
   - Мое имя - Риандал, - эльф сделал паузу. Певец поднял голову, но вновь ничего не сказал. - Твое могу узнать?
   - Линат, - почти равнодушно сообщил человек.
   - Очень приятно. Я хотел бы спросить, ты исполняешь чужие произведения или свои собственные?
   - И те, и другие. Что конкретно вы хотите знать?
   Риандал замялся.
   - Может быть, вы хотите знать, как я восстал из мертвых? Я сам не знаю.
   - Ах, Ветанах обо мне рассказал...
   - Конечно, он сказал. И довольно подробно вас описал. Господин Риандал, не будем ходить вокруг и около, говорите напрямик. Иначе разговор может затянуться до рассвета, а я еще поспать рассчитывал.
   Не дождавшийся благодарности Риандал выдавил:
   - Я видел твои нотные записи, они удивительно хороши. Это твое произведение?
   - Мое. И я знаю, что оно мне удалось. Спрашивайте, что же вы молчите. Обыкновенно у меня еще спрашивают, отчего я ношу этот костюм, почему играю на лютне, а не на литарне, отчего денег не беру... Вам что хочется знать?
   Ошеломленный тоном менестреля Риандал спросил действительно то, что хотел знать, но спросил чужим менторским тоном, от которого скривился сам.
   - Отчего человек твоих способностей бродит по дорогам нищим?
   - Оттого, что за более комфортные условия мне нечем платить.
   - Тебе самому - возможно, но есть и ...
   - Вы хотите сказать, "есть и другие, способные заплатить за тебя"?
   - Да, меценаты. Я думаю, ты знаешь, кто это.
   - Господин Риандал, я действительно знаю, кто это такие, поэтому - увольте. Ни с меценатами, ни с их... хм... знакомыми я дел иметь не хочу.
   Эльф понял, что его недвусмысленно выпроваживают, но задержался.
   - Почему? Ты говоришь так, будто меценат и, скажем, сутенер, одно и то же.
   По лицу менестреля, представившегося Линатом, было ясно - именно так он и считает.
   - Меценаты же - благотворители, те, кто из добрых побуждений...
   - Господин Риандал, не будем спорить, кто и из каких побуждений действует, иначе и до рассвета не договоримся. Благотворители, особенно, непрошенные, требуют слишком много взамен своих добрых дел. Мне платить нечем.
   Риандал поднялся.
   - Не нужно меня жалеть, - сказал эльфу напоследок человек. - Я счастливее многих на этом свете, а главное, я счастлив совершенно бесплатно. Доброй ночи и прощайте.
   Риандал кивнул и не говоря ни слова, вышел в общий зал, откуда тотчас же поднялся к себе. Спал он в ту ночь очень плохо.
   На же рассвете, едва ступив за порог таверны, эльф с головой окунулся в белую непроницаемую пелену. Казалось, в воздухе повесили сушить тысячи белых простыней - в пяти шагах различить что-либо было практически невозможно.
   Слуга, провожавший гостя, пробовал его отговорить, Риандал отмахнулся, сказал передавать привет Нелату и зашагал по главной улице к южному тракту. Благо, улица эта нигде не сворачивала и была достаточно широкой, чтобы идти по ней почти вслепую. Можно, конечно, было и развеять туман - до пятнадцать шагов вокруг, скажем; можно и зрение улучшить до того, как поднявшееся достаточно высоко солнце разгонит марево, но для чего, спрашивается? Туман Риандалу ничуть не мешал, напротив, придавал практически невидимому миру особую таинственную притягательность.
   Южный тракт широкой ровной полосой лег под ноги; тишина - ни скрипа телег, ни цокота копыт, ни разговоров, ни всадников, ни пеших - никого вокруг, только безмятежность сонного туманного утра. Именно в такие минуты Риандал привык чувствовать себя почти счастливым.
   Счастье его прервалось внезапно, из тумана от обочины по левую руку вынырнул сдавленный крик. Вынырнул и тотчас же погас, как задушенный. Эльф замер на миг, прислушиваясь, затем провел по глазам рукой. Со стороны не изменилось ровным счетом ничего, а для Риандала туман пропал, взору открылся широкий луг с отдельными деревьями и шапками прошлогодних стогов. Однако, и глаза заслезились от неприятного заклинания. Долго предаваться жалости к собственным глазам было бы неуместным: на лугу происходила драка. Если, конечно, дракой можно назвать избиение одного шестерыми. Не ограбление, когда схватили мешок и убежали, а избиение; человеку не давали ни малейшей возможности ответить. Двое держали за руки, остальные били - куда придется. Риандал бросился на помощь - вовремя. Если поначалу бедняга вырывался, то от очередного удара просто повис в руках извергов, а в следующий миг полетел от сильного толчка на траву.
   На шаги банда выродков обернулась, но не обеспокоилась ни капли. Люди прекрасно слышали, что шаги принадлежат одинокому путнику, а стало быть - очередной жертве. Риандал считал иначе. Одного взмаха кисти хватило, чтобы раскидать подонков по кругу. Пока те поднимались, пытаясь осознать произошедшее, эльф оказался рядом с пострадавшим и не сдержал восклицания. Линат!
   Узнать менестреля раньше было бы трудным и для его родной матери. Неизменными со вчерашнего вечера остались ботинки, теперь почти скрытые потертыми штанами, вышедшим из моды лет двадцать назад и торчащие вихры. Вишневый же костюм придворного музыканта сменил наряд профессионального нищего; плащ следовали давно подарить пугалу, а от рубашки самые непугливые вороны разлетались бы без оглядки.
   Линат утер с лица выступившую кровь, приподнялся и сел на траве. Подонки пришли в себя, но вместо того, чтобы бежать от волшебника куда подальше, перешли в наступление.
   Над головой Риандала мелькнуло что-то блестящее, эльф оглянулся и едва ушел от удара в спину. Теперь и он разозлился. Яркая вспышка осветила туман, придав молочному мареву совершенно потусторонний вид, затем еще одна, и спустя полминуты все шестеро бандитов лежали на траве, пытаясь освободиться от опутавших их алых светящихся веревок. Разумеется, беззвучно и, разумеется, безуспешно.
   Риандал перевел дыхание и разом утратил весь энтузиазм, взглянув на Лината. Тот по-прежнему сидел на траве, неотрывно глядя на эльфа. Риандал усмехнулся и горько произнес:
   - Я, наверное, должен извиниться. За непрошенное благодеяние. Они, как я помню, слишком для тебя дороги. Неужели благодетели требуют больше, чем разбойники и грабители?
   - Грабители чаще всего требуют только денег. У меня их нет и никогда не было.
   - Денег! Мне показалось, эти требовали нечто большее - жизнь!
   - Да, - спокойно, не пытаясь подняться, ответил менестрель. - Иногда бывает и так. Однако, непрошенные благодетели требуют еще больше - душу. Для меня это неприемлемая цена. Впрочем, - он вдруг улыбнулся и улыбка вышла совершенно мальчишеской, - к вам сказанное не относится.
   И менестрель, сидя на траве, подал руку стоящему рядом эльфу. Тот и ответил на рукопожатие и помог человеку подняться. Линат слегка охнул, из разбитого носа вновь закапала кровь.
   - Спасибо, - серьезно сказал менестрель. - Большое спасибо.
   Через три минуты оба решали, что делать с негодяями. По недоразумению Риандал позволил одному заговорить и за половину минуты досыта наслушался площадной брани, пересыпанной угрозами и нелестными пожеланиями в основном в адрес менестреля. Эльф махнул рукой, бандит захлебнулся последним ругательством.
   - Чем ты им не угодил?
   - Думаю, что самим фактом своего существования. Я с ними давно знаком, дольше, чем хотелось бы.
   - Это не они ли тебя в Нете искупали? - осенило Риандала.
   - Искупался я в основном сам, при небольшой посторонней помощи, - хмуро ответил Линат. - Что делать станешь? Не хочу возвращаться.
   Риандал раздумывал ровно четверть минуты.
   - А вот что.
   Эльф выстроил всю шестерку шеренгой, друг за другом, добавил еще одну, связывающую всех веревку и хотел было уже придать необходимый темп передвижения в определенную сторону, как певец высказал своеобразную идею. Риандал расхохотался, через миг у каждого бандита на лбу красовалась сияющая надпись "Хочу в острог", а еще через мгновение всю шестерку несло невидимым вихрем по направлению к селу.
   - Неплохо, - прокомментировал менестрель. - Действительно неплохо колдуешь.
   Он вновь утер капающую кровь. Рубашка Лината теперь сильно напоминала одеяние фамильного привидения, обитающего в замке вот уже пятьсот лет и не меняющего ночной сорочки, в которой его зарезали в постели.
   - Разрешишь еще одно благодеяние? Или довольно с тебя?
   - Не обижайся, - улыбнулся менестрель. - То, что было вчера, то прошло.
   - Приятно слышать, а то я уже подумывал на тебя жалобу подать. Стой спокойно, в ежа превращу!
   - Тогда я подам жалобу на тебя.
   - Кому?
   - Главе Совета Сил, на предмет издевательства над животными. Тебе лет двести дадут.
   - Вот и все. Лучше стало?
   - Странный вопрос. Ты делал, чтобы было хуже?
   - Ох и язык у тебя... Неудивительно, что кое-кто хотел его укоротить. Путем полного отрывания.
   - И у тебя, как я слышу, язык к нёбу не прибит. Далеко идешь?
   - Вперед.
   - Неужели? Мне туда же. Хотя я спрашивал о расстоянии, а не о направлении.
   - Для чего тебе расстояние? До Верты нам все равно по пути. Если только ты, конечно, другой дороги не знаешь.
   - Знаю. Отличная дорога через Нерскую топь - ровная, широкая, правда, с небольшим изъяном. Вместо Верты она приведет на тот свет, но зато приведет наверняка, без обмана. А расстояние мне вот для чего - должен ведь я знать - сейчас тебя благодарить или до завтра подождать.
   - Не стоит благодарности. При твоем отношении к благотворительности твоя благодарность может иметь для меня непредсказуемые последствия.
   - Я считаю наоборот, - ухмыльнулся менестрель. - Мне стоит поблагодарить тебя, пока мы снова не начали пререкаться.
   - А мы должны? Или вопрос обсуждению не подлежит? - Риандал сказал последнюю фразу с неожиданным для самого холодом, менестрель немедленно отреагировал.
   - Вот, пожалуйста, ты уже начал. Все-все, молчу на сей счет. Там, господин благодетель, еще с полчаса назад проходил тракт. Не соблаговолите ли вы вместе со мной проверить, на месте ли он теперь?
   Линат поклонился эльфу и картинно пропустил вперед, в туман.
   - Ты умеешь говорить серьезно? - обернулся Риандал на трате к спутнику. - Или мне до самой Верты предстоит выслушивать иронические замечания?
   - Серьезно я говорил с тобой вчера.
   - Что же сегодня?
   Риандал внимательно посмотрел на стоящего перед ним человека, тот в ответ поднял глаза и задержался с ответом.
   - А сегодня я решаю, стоит ли это делать. Вчера я не хотел с тобой беседовать, потому был предельно серьезен и откровенен; я не рассчитывал свидеться с тобой еще раз.
   - То есть ты говоришь серьезно только с теми, чье присутствие тебе не по нраву?
   - Вот, ты вновь начинаешь. Дашь мне договорить, раз уж спросил? Молчи, я с двух раз угадаю твою следующую фразу. Либо "жаль, что спросил", либо "разве ты еще не все сказал?". Угадал?
   - Нет, - соврал Риандал, - не угадал. Говори.
   - Хорошо, господин лжец, идемте вперед - тебе ведь туда, и я скажу. Но прежде, - Линат против собственных слов остановился и вновь обернулся к спутнику. - Спасибо. Спасибо за все. Я в долгу. Нет, не возражай, ты знаешь, что я прав. Что?
   - Странный ты человек, Линат. Очень странный, - Риандал на шаг опередил певца, тот через миг догнал.
   - Чем же я странен? Тем, что говорю, как думаю или тем, что говорю подобным образом со Страшим? Или тем, что почти наверняка знаю, что ты скажешь?
   - Тем, что язык у тебя без костей, господин телепат.
   - Так мы никогда не договоримся, даже если станем обходить Острова по кругу. Я буду с тобой откровенен, но ты, Риандал, не перебивай.
   - Постараюсь.
   - Постарайся понять. Мы с тобой не говорим, мы обмениваемся тычками, не разговор, а дуэль. Мой тебе совет - забудь, что говоришь с человеком, говори с равным, с эльфом.
   - Взаимно?
   - Да, я постараюсь забыть, что ты Старший. Так. Может быть, что-нибудь и выйдет. Риандал, ты сам понимаешь, что сказал две-три настоящие фразы на весь предыдущий разговор. Остальные - мусор.
   - И какие же были настоящими?
   - Я не записывал за тобой, но ты возмутился, когда я сказал о предпочтении грабителей благотворителям - честно возмутился. И сейчас ты спросил "что же сегодня?" - спросил серьезно, желая услышать ответ, и потому услышишь.
   - Слушаю внимательно.
   Из сказанного Линатом Риандал понял одно - менестрель, цепляющийся к каждому слову собеседника, требует к себе исключительно серьезного отношения. Необходимо следить за интонацией, музыкант слышит малейшее отклонение в сторону иронии и ощетинивается, - и банальный разговор действительно превращается в словесную перепалку. В таком случае им обоим лучше молчать.
   - Вот, начинаешь понимать. Я, Риандал, не бываю откровенен с незнакомцами - ни с людьми, ни с нелюдями. Не то, чтобы я мизантроп или расист, нет, просто душа - единственное богатство, что у меня есть, а показывать все свое состояние первому встречному, согласись, странно и неразумно.
   - И все же ты сказал, что вчера говорил серьезно.
   - Верно, с вами, с эльфами, это единственный способ выразить недовольство. Отчего-то друг с другом вы прекрасно обходитесь интонациями, а иной раз совершенно без слов, а в разговоре с людьми резко перестаете понимать самые прозрачные намеки. Пока в лоб вам не скажешь - не подействует. И наоборот - вам постоянно слышится то, чего нет.
   - Линат, с кем ты общался до сих пор? С непроходимыми глупцами? Где ты нашел столько дураков среди нашего народа?
   Менестрель расхохотался.
   - Дураки не спрашивают, сами находятся.
   - А мне кажется, дело не в количестве дураков на сто эльфов, а в том, что свинья грязи везде найдет.
   - Тоже верно, - кивнул Линат.
   - Что же ты молчишь о человеческих глупцах? Вашему племени подвохи мерещатся ничуть не реже, и склонность слышать то, чего не было сказано, у вас не меньше нашей.
   - Тебе, я вижу, тоже с собеседниками везло. Что же, вот и подвернулся случай доказать, что в наших народах не все принадлежат к славной гильдии малоумных.
   - Я ничего не хочу доказывать.
   - Да не мне, я вижу, что ты не дурак.
   - Себе я тем более никаких доказательств предоставлять не собираюсь.
   - Твое право, - кивнул Линат. - Ну что, я ответил на твой вопрос, заданный неведомо уже когда?
   - Вполне. Стадия взаимной неприязни пройдена? А, Линат?
   - Да, это конечно. А у тебя какие-то планы относительно следующей стадии? Взаимное доверие, переходящее во взаимное обожание?
   - А затем во взаимную ненависть? Нет, увольте. Теперь я буду аккуратен, говорить с тобой все равно, что идти через топь. Следующая стадия называется "скажи мне кто ты, и я скажу, кто я".
   - Зачем?
   - Что - "зачем"?
   - Для чего тебе понадобилось знать, кто я такой? По лютне не видно?
   - Хм, может быть, ты только притворяешься менестрелем?
   - Эх, - перебил Линат Риандала, - за что люблю эльфов, так это на правильное поименование моей профессии.
   - Ага! Сам признался. Профессия твоя называется Главный Словоблуд Великих Островов.
   - До главного мне далеко, я и до советника по словоблудию не дотягиваю. Это тебе к придворным стихотворцам кассирского двора.
   - Вот, уже что-то. Ты бывал в Кассире.
   - В самом деле? И как только ты догадался. Я много где бывал, и еще больше - где не был.
   - Решил вернуться к первой стадии разговора?
   - Риандал, я не люблю обсуждать собственную биографию. И не стану этого делать.
   - Я не прошу обсуждать...
   - Риандал, сменим тему, - поморщился менестрель. - Если хочется биографий - поведай свою.
   - Тебе ведь она безразлична.
   - Верно. Мне безразлично, где ты родился и что тебя привело в Княжества. Единственное, что я обычно спрашиваю - если без вопросов не видно - чем человек, ну или нечеловек, занимается. Но ответ необязателен.
   - А если я окажусь, скажем, наемным убийцей?
   - То никогда этого не скажешь, а подонка и мерзавца я сам рано или поздно различу.
   Риандал кивнул. Откровенничать он не стал - ведь должен же когда-нибудь упрямый менестрель задать хотя бы один стоящий вопрос о спутнике. Тогда и из него удастся что-нибудь вытянуть.
   Однако, до самой Верты Линат ничего о новом знакомом не спрашивал, разговор постепенно свелся к музыке и носил исключительно мирный характер, пока Риандалу не пришло в голову упомянуть невежество карнитцев и инагунцев в сей области искусства в частности, да и во всем искусстве вообще.
   - Ничего подобного, - заявил Линат. - Не понимает музыки только глухой, а таких среди жителей Карнита и Инагуна не больше, чем везде.
   - Не скажи. Я видел немало отлично слышащих личностей, которые в музыке понимали не больше, чем свинья в астрономии.
   - Свиньям, знаешь ли, основ звездочетства не преподают. Как, собственно, большинству людей - начал музыкальной культуры.
   - Не думаю, что свинья поймет что-нибудь, хоть сто мудрецов ей объясняй.
   - То свинья, а то люди. Открою тайну - разница все есть. Всем людям свойственно чувство прекрасного, я не видел ни одного, кто сказал бы, что ему не нравится небо, или цветы, или красивые девушки. С музыкой то же.
   - Девушки нравятся не всем, - усмехнулся Риандал.
   - Ну, симпатичные юноши, или хорошенькие овечки... Или кто там вам больше по вкусу?
   - Отчего же - нам?
   - А кому же? Люди, мужчины в частности, склонны к женщинам, а насчет вас... Приобрети словарь фразеологизмов, там должна быть парочка выражений... Но мы не об извращенцах, мы о музыке. Из чего ты сделал вывод, что карнитцы ее не понимают? Ты играл им, пел?
   - Нет, не рискнул.
   - Надо было, сейчас бы ерунды не говорил.
   - Ты, судя по всему, и играл, и пел. Просветил?
   - И довольно успешно. Не веришь? Хорошо - даю что угодно, если мы попадем в Карнит, его жители будут не только слушать, они еще и подпевать мне станут.
   - На что спорим?
   - Ни на что. С тебя станется и заклинание глухоты и безмолвия на весь город наложить. Надорвешься еще.
   - Благодарю за заботу. Пока мы не в сем благословенном городе, не продемонстрируешь ли свои способности на жителях Верты? Понимаю, с ними стараться придется меньше, но, может быть, снизойдешь?
   - Снисходите, как правило, вы, эльфы. Вы и некоторые люди, которые мнят себя вами. Тебе, я вижу, местные очень по нраву?
   - Что в том плохого?
   - Ничего. Я не понимаю, чем карнитские хуже.
   - Ты в том ли Карните был? А, может быть, здесь еще один возвели?
   - В том самом. Это ты, Риандал, не к пикси ли в гости ходил. В Карните нормальные люди, обыкновенные, всего только бедные и неустроенные. Но это, кажется мне, еще не карается законом.
   - Бедны они разумом, а часто и совестью. Только и всего, - перебил менестреля эльф.
   - С чего ты взял? С того, что они к торговле не способны? Извини, не каждый родится вором.
   - Они не ремесленничают, не хотят что-либо менять, не...
   - Да чем им ремесленничать?! - заорал Линат на полтракта. С верхушек придорожных деревьев испуганно вспорхнула стайка пичуг. Риандал остановился. - Ты в деревнях у них был, в избы заходил - там жрать нечего, там одни штаны пятое поколение донашивает, одним поленом неделю топят - какие тут ремесла! Нитки, иглы, инструмент - у них же ничего!.. Да и когда, там детей принято не меньше десятка... Я и то знаю, что Карнит раньше был богат, а эльф рассуждает, будто его вчера построили.
   - Карнит и Инагун действительно раньше процветали, и жители их были куда достойней, - по возможности спокойно ответил Риандал.
   - Достойны на чей взгляд и достойны чего? Эх, вы все говорите, люди быстро меняются - вот вам, шиш! Сколько лет прошло от благоденствия Карнита, а жители его до сих пор живут прежними понятиями. Воззрениями сытых и довольных дней и никак не могут поменяться. Потому что воззрение - не палец, да и палец так просто не отрубишь. Кто знает, может быть, лет через сто и здешнее население превратится в забитых данников или поголовно пойдет разбойничать. Зная их, думаю, они скорее выберут второе.
   - Впервые вижу человека, который предпочитает карнитцев жителям севера.
   - Север - это Форнтиол, а здесь - Берегунская провинция. И никого я не предпочитаю, просто у пронырливых и ушлых людей есть темные стороны.
   - Пронырливые и ушлые - это Энортиол, а здесь всего лишь работящие и смекалистые жители.
   - Пусть так. У смекалки тоже есть оборотная сторона.
   - Например.
   - Неразборчивость в применении этой самой смекалки.
   - Не видел я здесь неразборчивых. Напротив, местные часто благородны...
   - Легко быть щедрым, когда богат и благородным, когда сыт. Мы начинаем говорить о пустом. Здесь и сейчас я тебе неразборчивость берегунцев из кармана не выну. Равно, как и хороших карнитцев у меня за пазухой не спрятано. Так что поговорим о другом, а еще лучше - помолчим. Тебе что больше по душе?
   - Второе. Наши точки зрения на другое могут разойтись еще существеннее и мы перекусаемся.
   - Согласен.
  
   До Верты - большого и богатого села добрались быстрее, чем рассчитывал Риандал. Во-первых, молчание способствовало скорейшему передвиганию ногами, во-вторых, Линат, завершив карьеру менестреля, мог бы успешно зарабатывать гонцом. Человек не только не отставал от Старшего, но, напротив, последнему приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы не отстать.
   Весть о гостях разнеслась по Верте со скоростью полета падающей звезды. Не успели путники добраться до одного из трех трактиров, как улицу перегородила пятерка сорванцов лет по девять-десять. Линат удивленно глянул на спутника, Риандал весело пожал плечами. Он не был в Верте лет шесть и за это время предприимчивые селяне могли выдумать какую-нибудь особую форму приветствия для Старших.
   Мальчишки поклонились, переглянусь друг с другом и хором завели речитатив - Риандал едва на ногах устоял - на эльфийском. Менестрель поморщился, эльфа и самого передернуло бы от кое-как срифмованных строк, в какое-нибудь другое время и в другом месте. В абсолютно и откровенно человеческом селении же услышать стихотворное приветствие на родном языке... Риандал меньше бы удивился, повстречайся ему пикси на равнине или кобольд в лесу.
   Эльф, не дослушав еще, полез в карман, Линат дернул его за рукав. Риандал отмахнулся, а мальчишки, зная, что сулит рука эльфа в кармане, вновь переглянулись и затянули по-новой, одновременно отплясывая что-то дикое. Рука Риандала так и приклеилась к подкладу кармана, не добравшись до мелочи. Физиономия менестреля вытянулась. Языком мальчишки владели скверно, но разобрать представлялось вполне возможным. Во внятном изложении получилось бы нечто вроде:

Мы не утруждаем себя сельскохозяйственными работами,

У нас имеется более интересное занятие...

   - Вы что, с ума посходили? Вы что несете! Вы хоть знаете, что это значит?
   Судя по довольным физиономиям, мальчишки еще как знали, однако всерьез полагали, что это смешно.

С моста мы купаем в реке некую часть тела,

Любуемся расходящимися кругами.

   - Все, хватит! - гаркнул Линат и певцы удивленно смолкли. - Не позорьте родное село. Вы, остолопы, на всеобщем это сможете повторить? Ну, давайте, помогу:

Мы не сеем, мы не пашем,

Мы валяем дурака...

   Ну, что молчите?
   - Там бранные слова, - логично заметил один из мальчишек, ровно по центру.
   - Правда? Вот незадача. А что же вы на эльфийском эти слова орали так, что все собаки слышали? Или на эльфийском они другое означают?
   - Это же не по-нашему...
   - Логично. По-нашему браниться нехорошо, а на чужом языке - пожалуйста. Так получается? То есть любому эльфу можно изругать вас со всей родней и знакомыми, и будет только весело?
   - Мы же не про родных...
   - Хорошо. Риандал, я тебя прошу, начни материться через слово - так просто, ни про кого, а я посмотрю, как им это понравится.
   - Браниться будешь сам, у меня желания нет, - эльф показал мальчишкам пустую ладонь. До тех всерьез дошло, что частушки их восприняли несколько неожиданно. - И давно вы таким пением промышляете?
   - Почти год.
   - И ни один эльф не возмутился? Слабо верится.
   - Мы ж не дураки, видим перед кем петь. Всем весело было.
   - А мне не весело. Не можете произнести определенных слов на своем языке, не произносите и на моем. Мне, мягко говоря, неприятно слушать.
   - Извиняйте, господин эльф... Мы ж не в обиду...
   - На вас я и не обижаюсь, мне за вас обидно. Кто вас эльфийскому научил?
   Мальчишки в третий раз переглянулись.
   - Ну же?..
   - Вы еще обидитесь...
   - Или вралями нас сочтете...
   - Говорите, остолопы.
   - Эльфы и научили.
   - Что? - вырвалось у Риандала и Лината разом. - Кто?
   - Ну да... были одни тут, по прошлой осени... Хотите, спрашивают, наш язык понимать - а чего же, хотим. А дальше мы сами спрашивали.
   - И я, вижу, вам отвечали! Вот кретины, сш... - Риандал споткнулся на ругательстве. - Вандалы.
   - Согласен, - кивнул Линат. - И соболезную.
   - Тебя еще с шуточками твоими...
   - Я не шучу. Серьезно, я не слышал, чтобы эльфы так относились к родному языку... Теперь услышал. Ну, чего стоите, - прикрикнул менестрель на мальчишек. - Не до вас.
   Те уныло разбрелись в стороны, надо полагать - до следующих, обладающих более развитым чувством юмора Старших. Риандал молча направился вперед.
   - О чем думаешь? - не выдержал через полминуты менестрель и сейчас же ответил сам. - Хочешь, скажу. Ты придумываешь, что бы тебе сделать с этими лингвистами при встрече. Полагаю, язык им больше не понадобится?
   - Молодец. Верно, но наполовину.
   - Ты пошел еще дальше? Они, что же, и супружеские обязанности выполнять не смогут? Или что?
   - Ты, Линат, точно менестрель? - Риандал дернул дверь под вывеской "Жирный боров". - А то, может быть, у тебя в мешке набор начинающего палача запрятан.
   - Точно, и как ты угадал. В мешке щипцы, за пазухой веревка и карманная дыба на закуску... Это хозяин? - резко обрывая перечисление орудий допроса третей степени, шепнул Линат на ухо эльфу.
   - Шесть лет назад был им без сомнения.
   - Теперь я знаю, почему трактир так называется. Здравствуйте, уважаемый.
   - И вам доброго здравия. Чего изволите, господа - ужин, а, может, комнату?
   - И то, и другое, хозяин, - улыбнулся Линат, - побольше, без блох и поскорее.
   - Без блох? А как же мясо?
   - А мы вегетарианцы.
   - Я вижу, что не местные. Вам того и другого по штуке на каждого или штуку на двоих?
   - Две штуки первого в штуку второго, и поскорее, господин Хидат, если не ошибаюсь.
   - Не ошибаетесь, господин эльф, простите, имени не припомню, - удивился хозяин, отчего лицо его вытянулось и внушающий почтенный трепет тройной подбородок опустился ниже, чем это представлялось возможным для человека.
   - Риандал. Я бывал здесь раньше, последний раз лет шесть назад.
   Подбородок трактирщика опустился ниже, отчего тот начал напоминать не жирного борова, а не менее жирного пеликана. Он ничего не сказал, но видно было, по достоинству оценил эльфийскую память.
   - Не вздумай за меня платить, - громким шепотом сказал менестрель.
   - Иначе?
   - Иначе спать будешь в одиночестве.
   Риандал захлопал глазами, а трактирщик захохотал так, что и трехведерное пузо, и бурдюки под подбородком заходили ходуном.
   - Господин трактирщик, в вашем достойном заведении принято кормить представителей искусства?
   - Я всех кормлю: и нищих, и убогих, калекам подаю...
   - Достойный поступок. Если быть честным, то за одно мое выступление следовало бы заложить все ваше заведение, но я, бывает, тоже подаю темным и невежественным трактирщикам. По рукам?
   - Услышу - тогда и ударим. А ну как от тебя все люди разбегутся, кроме глухих да безногих.
   - Хорошо. Четверть часа слушаешь бесплатно, дальше начинается определенная такса - за каждые четверть часа четверть комнаты и кусок мяса.
   - Ага, и золотая монета тебе в карман.
   - Я что, похож на человека, у которого полные карманы золота?
   - Знавал я нищих, так они побогаче иных купцов бывали.
   - Я не то и не другое, я музыкант. Так дашь ты мне играть или так и будешь отдела отрывать?
   - Ужин куда?
   - В зал, - вынес вердикт Риандал. - Комната подождет.
   - Мне пока не надо. Во-первых, я ничего еще не заработал, во-вторых, сытое брюхо к музыке глухо.
   Все устроилось в следующий миг. Зал был большой, посетители при виде успевшего переодеться менестреля зашумели и большая часть перестала жевать. Риандал подмигнул музыканту.
   - Что?
   - Пока не забыл. Где ты так эльфийский выучил?
   - В смысле? "Так" - это как?
   - Хорошо.
   - Не понял. Матерные частушки - это показатель хорошего знания языка? Тебе в суп коробочек белены не накидали, часом?
   - Ты набиваешься на комплемент, не находишь. Ты понимал не только брань.
   - Вот теперь я понял - это подначка. А знаете, господин эльф, я согласен, - ухмыльнулся менестрель. - Если слушатели возражать не станут, ублажу ваш изысканный слух. Ждите-с.
   Ждать пришлось с час, не меньше, чего, впрочем, Риандал не заметил. Время мелькнуло птицей, и вот за окном уже совершенная ночь. Ни один посетитель не ушел, зато новых прибыло так, что среди спин и голов эльф потерял из виду менестреля. Слышал же не хуже, чем прежде. Внезапно Риандала пронзило прежнее неуютное раздражение - и он с досадой понял, что в адрес музыканта. Как он смеет петь по кабакам, когда ему ничто не стоит отворить двери в покои любых правителей; как он может не брать платы, когда обязан купаться в золоте; как он может доставлять сомнительную радость смертным, когда достоин нести ее Старшим.
   С трудом подавив приступ гнева, Риандал перевел дыхание, а в следующий миг захотел провалиться вместе со столом под землю от стыда. Раздражение имело, похоже, более приземленные причины, чем забота о музыканте. Впервые Риандал понял, что завидует - и завидует человеку.
   В сплошном людском море вдруг установился штиль, замерли голоса, затихли топот и азартные выкрики. Линат играл что-то очень сложное, мелодия перелетала по залу от стола к окну, от стойки к двери, и все посторонние звуки съеживались и прятались перед ее великолепием.

Под солнцем в середине дня,

У полуночного огня,

Среди бесчисленных дорог

Я об одном лишь думать мог -

В душе надежду затая,

Мечтал в пути о доме я.

   Риандал затаил дыхание и подался вперед. Линат выполнил обещание.

Всем сердцем рвался я назад,

Туда, где ясени шумят,

Туда, за дальние моря,

Где неба сходятся края,

Где из-за гор встает заря,

Душе покой и мир даря.

   Немудреный перевод простого стихотворения ложился на музыку так хорошо, словно слова родились одновременно с мелодией, а не были написаны за двести пятьдесят лет до рождения музыканта.

Ведомый к родине судьбой,

Я наконец пришел домой,

И вот средь ночи и средь дня

У прирученного огня

Тоски и боли не тая,

О дальних странах грежу я.

   Когда стих последний аккорд, публика не торопилась устраивать овацию, она молча и сосредоточенно переживала услышанное. Менестрель воспользовался и объявил авторство текста.
   - Перевод мой, музыка моя, - скромно добавил он и должно быть, улыбнулся, потому что впереди сидящие, а за ними и весь зал расхохотались.
   И это выступление закончилось поздно, заняв не менее трех часов. Трактирщик сдержал слово и даже пытался вручить музыканту плату, тот решительно отказался. Хозяин отквитался таким ужином, что Риандалу пришлось прийти Линату на помощь, но даже и после их совместных усилий по крайней мере треть осталась слугам и все тому же щедрому хозяину.
   - Если он всех постояльцев так кормит, - пропыхтел менестрель, поднимаясь по лестнице и утирая пот, - то как же ест сам. Нет, в корне неверное название у этого заведения, оно должно именоваться "Крайней упитанный кашалот". Удивительно, как он пяти подбородков не наел.
   - Все впереди, - усмехнулся Риандал. - Шесть лет назад у хозяина имелось только два подбородка.
   В комнате оказалась только одна кровать, зато гигантских размеров. На ней вольготно разместился бы десяток дюжих молодцов со своими подружками, а клан пикси мог бы организовать здесь поселение.
   - Ого! Это дворцовая площадь, а не кровать. Я только хотел спросить, а не вертится ли уважаемый эльф во сне, но теперь это без разницы. Мы не помешаем друг другу, даже если один станет кассирскую плясовую с выходом разучивать, а второй пригласит в гости дюжину девиц. Самое сложное будет - найтись утром.
   - Согласен. Потому, пока мы не потерялись на просторах сего спального предмета... Где ты все-таки выучил язык?
   - Везде. Начал лет в десять, а закончить и сейчас не могу. Но разговорный я знаю плохо, понять речь могу практически всегда, а говорить - увы.
   - Странно, обычно с разговорного и начинают.
   - Я учил не для того, чтобы говорить. Скорее, наоборот.
   Линат стянул бархатный старинный камзол, аккуратно уложил в мешок.
   - Ясно, - сказал Риандал. - И что ты читал? Кроме Эйрентила.
   - Я тебе полгода перечислять стану. И отвернись, дай переодеться.
   - Перечисляй, время идет.
   - Хм... из самого любимого... Линтарэль Иделат, Мирадел Рит-Итал, Дайринар Сати-Нитаэн ну и, конечно, Эйрентил Глор-Нират. Все поворачивайся, хватит подглядывать.
   Менестрель успел за время, требующееся для произнесения пяти эльфийских имен, впрыгнуть в исподнюю пару. Причем, по древности исподнее вряд ли уступало хотя бы пять лет старинному костюму для выступлений. Похоже, у Лината каждая пара одежды была рассчитана на строго определенный случай и оттого служила лет по двести.
   - Что у Эйрентила читал последнего?
   - "Холод". Месяца три назад.
   - "Холод"? - опешил эльф. - Вот так скорость. Где ты достал, его в библиотеках еще нет?
   - Там и "Синей звезды", и "Бездонного колодца" нет, - фыркнул менестрель. - Я читаю на рынках. Кстати, ваши торговцы выучили меня наизусть. Скоро или бить начнут или станут обводить свои лавки кругом невидимости. Беру, листаю, читаю, а покупать - никогда не покупаю.
   - Ты хочешь сказать, что запоминаешь стихи на эльфийском за одно прочтение, да еще на рынке?
   - Да, на память я не жалуюсь. А иначе никак. Даже будь у меня деньги на покупку книг - куда бы я с ними пошел. Книги вещь безусловно хорошая, но очень уж тяжелая.
   - А знаешь что, - осенило Риандала, - только не прими за благодеяние... Не хочешь ли познакомиться с автором "Холода"?
   - Хочу, только сразу оговорюсь - человек я не святой. И мне будет легче будет пробить глориндольскую стену головой, чем миновать Привратников.
   - Откуда ты знаешь о Стене? И о Стражах?
   - Ты еще спроси, откуда я знаю о Глориндоле. Раз я узнал имя автора моих любимых стихов, должен ведь был поинтересоваться, где тот живет. Так что насчет знакомства я иллюзий не питаю, а вот... если бы ты мог... - Линат вдруг смутился. - Просто показать партитуру.... Ты, я понимаю, тоже глориндолец...
   - Я - да, - сознался Риандал, - и партитуру я показал бы и без твоего согласия. А вот насчет знакомства - тебе не обязательно рисковать головой, Эйрентил и сам прекрасно может выйти за Врата. Так что, как попаду в Глориндол, или как найду доступ к стационарному визору - обязательно ему сообщу.
   - Правда?! - подскочил на кровати менестрель.
   - Истина.
   - Риандал, я буду тебе безмерно обязан! Хотя... я и так уже тебе обязан.
   - Не говори глупостей. Никто из наших не додумался до того, что сыграл ты. Эйрентил, клянусь чем угодно, сам побежит к тебе знакомиться. Так что скажи на всякий случай фамилию, мало ли линатов по свету.
   - Даланна, но фамилия тебе не поможет, она слишком распространенная, особенно в Кассире. Скажи, что... нет, просто передай поклон от Литта Стихоплета. И все. Дальше - как он сам решит.
   - Литт Стихоплет?
   - Да. Видишь, я стал предельно откровенен. Мало ли линатов, даланн и музыкантов по свету... А Литт Стихоплет один.
   Глава 2. Торговые отношения в Карните.
   На рассвете Риандала разбудил шорох - это Линат, он же Литт, он же Стихоплет собирался в дорогу.
   - Ты уже...
   - Я еще. Если бы не вы, господин лежебока, меня бы уже в Верте не было. Вставайте-с, господин эльф, извольте завтракать и собираться в путь-дорогу. Впрочем, - запнулся менестрель, - ты с тем же успехом можешь продолжать смотреть сны.
   - Ни за что, - вскочил Риандал. - Никогда не встречал более странного человека, не прерывать же наблюдений.
   - Хорошо, что не эксперимента. Ты в самом деле решил идти со мной?
   - Ты говоришь таким тоном, будто предлагаешь мне руку и сердце. Как там "и будем вместе в печали и радости..."
   - Ну, я проверю, - ухмыльнулся менестрель. - Я иду в сторону Карнита. Что, ты еще со мной?
   - Почему именно туда? - поморщился эльф. - А-а, понимаю, решил доказать мне свое вчерашнее суждение о карнитцах. Изволь. Ты отделаешься от меня только в том случае, если захочешь отправиться на тот свет. И то не факт, что я тебя туда отпущу.
   - Хорошо. Завтракай и идем.
   - А ты?
   - Я уже все. И, кстати, ты не угадал причины направления движения. Мне карнитцев просто жаль, вот и все доводы. Понимаешь, доктор нужен в первую очередь больному, а свет и радость тем, кто живет во мраке и нужде.
   - Все так, только многие больные не признают своего недуга, а стало быть, и от врача откажутся.
   - Откажутся, если их о том спросить, а я спрашивать не намерен. Врач, по-моему, тогда достигает высочайшего искусства, когда может вылечить больного без его ведома, а иной раз и против желания. Скормить лекарство незаметно или так осмотреть, чтобы человек или не понял или не успел воспротивиться. Я так и поступаю в Карните и ему подобных местах. Не жду, пока вокруг толпа соберется, а просто прихожу в трактир, кабак и достаю лютню. Выгоняют - иду в следующий - это если в городе; в селе проще, можно встать у колодца, жители поневоле придут. Можно по улицам ходить, не до рассвета, конечно... Если есть рыночная площадь - еще проще...
   - Ты очень странный человек, Линат. Проще играть среди рыночного гама...
   - Литт. Если уж мы на неопределенный срок оказались вместе, то Литт.
   - Хорошо, - пожал плечами Риандал, наскоро жуя и не чувствуя вкуса.
   - Не торопись. Не хватало еще, чтобы из-за меня Старший насмерть поперхнулся. Выступления в таком случае мне придется давать в тюрьме или на каторге. Что-то не хочется.
   - Идем, - поднялся эльф. - Мне не терпится попасть в карнитскую провинцию.
   Внутри Риандала вновь начало нарастать неприятно жгучее раздражение на бескорыстие менестреля, граничащее с умопомешательством; на столь явное и очевидное разбрасывание бриллиантов перед свиньями. Как говорил Ветанах "их не интересует ничего, что нельзя съесть, выпить или с чем не занимаются любовью". Песни из этого числа.
   Менестрель молчал по крайней мере две мили пути на юг от Верты. Риандал же не знал, как заговорить, чтобы снова не перейти к словесной перепалке.
   - Говори, - наконец тихо проговорил Литт. - Говори, ты же давно хочешь сказать.
   - Правда?
   - Я не слепой. Еще в трактире ты хотел обозвать меня, по меньшей мере, дураком.
   Эльф вздохнул. Ему хотелось сказать слишком многое, многое и для собеседника бесполезное. Хотелось напомнить, что в двадцать лет можно бравировать собственным бескорыстием и неподкупным талантом, но пройдет еще двадцать лет, и придется задуматься, а еще через двадцать и думать будет поздно. Смерть в нищете, голоде и болезни - не самая приятная, а именно такая и ждет менестреля, если его еще раньше не утопят в очередной реке очередные подонки. Хотелось сказать, что талант достоин лучшего применения, нежели кабаки и жирные трактирщики, что не задумываясь о завтрашнем дне живут лишь малые дети, да и то при живых и не бедствующих родителях. Многое хотелось сказать, но говорить было бессмысленно и Риандал промолчал. Литт заговорил вновь.
   - Я знаю, ты считаешь меня идиотом. Малолетним недоумком, который нашел мешок золота и вместо того, чтобы построить дом или жениться, разбрасывает монеты горстями по перекресткам. Так?
   - Почти. Все верно, за исключением идиота и недоумка.
   - Понимаю. Ваше "иттасил" на всеобщий адекватно не перевести. А что бы ты стал делать, будь на моем месте эльф?
   Риандал хотел было ответить, что подобных Литту глупцов среди его народа нет, но споткнулся. Только в Глориндоле он знал с десяток еще худших иттасилов, включая нескольких лучших друзей.
   - А, задумался. Так я тебе скажу - ты бы примирился с выбором собрата. В чем же теперь дело? В возрасте?
   - Хотя бы. Мне девятьсот пятьдесят три года, моим друзьям и знакомым по крайней мере немногим меньше. Хотя бы в силу этого мы можем давать советы.
   - Ты не даешь советов, ты просто готов задушить меня за мое ремесло, за мой образ жизни. Тебе кажется, что я не то делаю, не туда иду и ничего не понимаю. Ты ошибаешься. Вы ошибаетесь. Мы, то есть люди - не дети.
   - Иногда это трудно заметить.
   - Риандал, это правда. Мы не взрослые, да, но уже и не дети. Нам нельзя приказать не делать чего-то, только потому, что по вашему мнению, занятие нам не подходит.
   - Мы не приказываем.
   - Хорошо, нельзя просто посоветовать. Риандал, я понимаю, вы считаете себя ответственными за нас, это благородное чувство, но есть у него одна опасная черта. Черта, которая касается в основном наиболее честных и неравнодушных из вашего народа. Вы постоянно думаете за нас. Вы считаете, нет, вы уверены, что лучше знаете, что нам надо, чего мы хотим и куда нам идти.
   - И это действительно так. Мы были там, где вы сейчас находитесь. И мы действительно знаем...
   - Риандал, вы не можете знать! Время идет, и все меняется. Если бы все было так, как ты говоришь - родители никогда не ссорились бы со своими детьми, ведь они знали бы все поступки и чувства ребенка на годы и годы вперед. Но даже люди не понимают собственных детей, а ведь прошло всего лет двадцать-тридцать. Может быть. Память нас подводит, а, может быть, дети - это не родители и думают и чувствуют иначе? Тридцать лет - и два поколения не в состоянии понять друг друга, а сколько между нашими народами - тридцать тысяч лет? Или триста тысяч? И вы утверждаете, что знаете наши мысли и чувства! Риандал, мы всего лишь хотим жить самостоятельно, хотим своим умом и сердцем выбирать путь и ремесло.
   - Кто же вам мешает, - сухо заметил эльф в ответ на горячую речь менестреля. - Не надо делать глупостей, только и всего.
   - Нельзя предугадать всех глупостей. Тем более, с твоей стороны это может быть глупостью, а с моей - необходимостью.
   - Необходимость жить впроголодь и ночевать, где придется?
   - Нет, я не извращенец. Из стога и кровати я всегда выберу второе, но платить за комфорт больше, чем он того стоит, я не намерен.
   - Ты говоришь о свободе?
   - Да. И о ней тоже. О свободе, о возможности петь тем, кто мне нравится, там, где хочется и то, что я считаю нужным. О возможности творить, не оглядываясь на соседа, не пряча ноты под тюфяк, не вымучивая очередную сопливую пошлость для великородного придурка! Да, Риандал, я нищий - и мне ничего не страшно. Я меня нет дома - и никто не отнимет его за долги; нет жены - и ее не обесчестят мне в отместку; у меня нет жалования, потому нельзя его отнять, нельзя попрекать меня каждой брошенной личкой. У меня нет ничего, по крайней мере из того, чем меряют жизнь многие представители рода человеческого, - и у меня ничего нельзя отнять. Понимаешь?
   Риандал долго молчал. Наконец сказал:
   - Что же представители рода нечеловеческого? Их ты почему избегаешь?
   - Не всех, как видишь, а отдельных, вполне определенных личностей. Те еще страшнее, чем наши. Они прекрасно понижают, что у человека может быть кое-что помимо денег, одежды, дома и жены. Они хотят обобрать последнее, истинное богатство.
   - Ты говорил. Душу.
   - Да. Я к этому не готов. Поэтому я живу, как живу. Это не блажь, не каприз - это необходимость. Я не меньше тебя люблю чистую постель, красивую одежду и крышу над головой, но даром мне этого не предлагают, платить мне нечем, а красть и вламываться в чужие дома я не могу.
   Литт помолчал.
   - Кроме того, я привык. Мне скучно жить три дня на одном месте, ноги сами идут на тракт. Здесь ты меня должен понять, ведь ты сам отчего-то не в Глориндоле, а в Княжествах.
   - Да, я люблю путешествовать. Может быть, именно оттого, что мне есть куда возвращаться. Хотя, я знаю и других...
   - Ага, ты путешествуешь, и не заметно, что сильно на том зарабатываешь. Я бы сказал, ты тратишься. В отличие от меня.
   Риандал рассмеялся.
   - Что смешного! - патетически воскликнул Литт. - Ты потратил на комнату и ужин два алата и не вернул их, а я получил то же бесплатно. В кармане у меня не прибыло, но и не убыло. Так что еще стоит посмотреть, кто из нас более практичен. Кстати, правда, что ты хорошо рисуешь?
   - Рисую я неплохо, и что с того?
   - То, что ты мог бы торговать рисунками вразнос. Или фокусы за плату показывать. Или еще как-нибудь свое путешествие оправдать. Отчего не делаешь?
   - Может быть, я путевые заметки публикую и тем живу.
   - Не похоже. Ты можешь понять эльфа, который делает что-то бескорыстно и от души, а человек что же?
   - Напротив, мне нравятся те, что могут абстрагироваться от выгоды. Потому я и не люблю карнитцев и им подобных скопидомов.
   - Тогда во мне ты души должен не чаять.
   - Это впереди. Литт, сколько тебе лет?
   - Двадцать четыре года, а что?
   - Ничего, кроме того, что я, видимо, должен извиниться. За неуместные мысли и слова.
   - Не стоит. Не надо. Ты понял меня, и это главное. Постарайся не думать за нас, вот и все. Я вот что хотел спросить - много в Глориндоле таких непоседливых, как ты?
   - Достаточно. Над нами вот уже тысячу лет подшучивают. Мол, мы готовы бегать за новыми ощущениями на свой страх и риск.
   - Не совсем понял. Ведь жители и других закрытых городов когда-нибудь за покидают их. На их счет не шутят?
   - Имеют в виду Стражей и Стену.
   - Что?! - заорал менестрель и уставился на эльфа круглыми глазами.
   - В чем дело? - опешил тот.
   - Ты хочешь сказать, что вам по возвращении тоже надо проходить Привратников? И, не приведи Небо, с теми же возможными последствиями?
   - Да, разумеется. Чем мы хуже других.
   - И ты еще смеешь читать мне нотации! Я-то в Кассир могу вернуться в любой момент охранники у кассавиртских ворот не канибаллы и меня не сожрут. А вот уйти, зная, что можешь и не вернуться, тем более, уйти без особой необходимости... Господа глориндольцы, вы сумасшедшие!
   - Спасибо.
   - Нет, в самом деле! Да чем вы тогда лучше нас...
   - Я и не говорил, что лучше, - рассмеялся Риандал.
   - Вы - еще хуже, вы же рискуете всем ради... чего? Смены обстановки?
   - Нет, - стал серьезным эльф. - Ради того же, что и ты.
   - Свобода? Или страх потерять душу? Самый сильный страх эльфов...
   - Не только нас - любого существа, обладающего душой. Да, мы боимся смерти души, возможно, больше других, но на то есть причины - наше тело после этого не умирает. А скука и размеренное равнодушие - один из лучших способов превратиться в... - Риандал споткнулся на слове.
   - Не говори, не надо. Я знаю, что ты имеешь в виду, это действительно хуже смерти. Теперь, я думаю, мы поняли друг друга.
   - По крайней мере, постарались это сделать.
   - Еще бы - дурак и сумасшедший - хорошо сочетание. Нам, я вижу, действительно по пути.
   Упомянутый путь продолжался два дня и пролегал по живописнейшим местам. Чем дальше на юго-запад убегал тракт, тем сильнее сглаживались холмы, к концу второго дня их почти не осталось. Границ между провинциями не существовало, да они были бы ни к чему. На другой стороне полноводной Инаты начинался другой мир. Перевозчик оказался тамошним, и потому был угрюм, неразговорчив и даже внешне казался ниже, неказистее и непригляднее жителей Берегуна. Здешние места Риандал знал плохо, он предпочел бы дойти по тракту до самого Карнита, а еще лучше, до Инагуна, чтобы меньше общаться с местным населением. У Литта были совершенно иные планы.
   Менестрель в этой части провинции он не бывал, лишь знал ее со слов случайного знакомого, с которым встретился пару лет назад на четверть часа в кабаке за кружкой пива. Потому по лугам и полям плутали долго, до темноты и выбрались к жилью лишь ночью - голодные, в пыли и совершенно без ног.
   Деревушка притулилась у холма, в излучине речушки, притока Инаты и была по здешним меркам невелика, едва ли не зажиточна и по позднему времени темна и безлюдна. Ни огня в окнах, ни фонаря над воротами - только голая, черная, пахнущая кислым хлебом, перепревшим навозом и гнилой соломой темнота.
   Литт споткнулся на первом же коме земли изрытой улицы, на втором едва не упал и тихонько выругался. Эльфу пришлось взять человека за руку, дабы уберечь спутника от травм, его единственный костюм от безвременной кончины, а себя от траты сил, которая непременно возникнет, случись что-нибудь из вышеперечисленного.
   - Это не дорога, - проворчал Литт, - это даже не бездорожье. Это гораздо хуже. Это дорога наоборот, предназначенная не для облегчения передвижения, а для затруднения его. Вплоть до полной остановки.
   - Действительно, прекрасное место, - отозвался Риандал. - Чудесная ровная тропа, нежный аромат естественных отправлений скота и прозрачная легкая дымка, сквозь которую я с трудом вижу собственные пальцы на вытянутой руке.
   - Не ерничайте, господин эльф, вам еще повезло. Я вот не вижу ни своих, ни чужих пальцев, ни на вытянутой руке, ни в волосе от носа. Вы бы лучше место для ночлега подыскивали, чем пальцы зря разглядывать.
   - А вот интересно, что бы ты делал без меня? Под забором ночевал?
   - И это не исключено. А серьезно, я бы ночью вообще в деревню не пошел, на поле остались три чудесных удобных стога. Совершенно бесплатных и никем не охраняемых.
   - Что же, ты можешь идти обратно, я, так и быть, уступлю сено Младшим, а сам удовольствуюсь жесткой лавкой и душной избе.
   - Не стоит жертв, Старший Брат, у сих гостеприимных людей должен найтись уютный сеновал. Ты меня не стеснишь.
   Через несколько минут выяснилось, что путники стеснят и друг друга и хозяев, стеснят несмотря на наличие сеновала и намерением потесниться. От ужина гости тактично отказались, Риандал не в последнюю очередь от предпочтения полного поста трапезе, состоящей из лука и воды. Да и усталость давала себя знать.
   Сеновал был разделен досками на узкие продольные отделения. Три дальние были забиты до отказа, в ближайших же, заполненных наполовину и устроились гости и взрослые сыновья хозяев. Менестрелю поступило любезное предложение разделить одно отделение с соплеменниками, от чего тот благоразумно отказался. Принимая во внимание телосложение двух дюжих, не по здешнему крепких и рослых молодцов, Литту грозило, самое меньшее, оставить навечно свой отпечаток на деревянной перегородке сеновала.
   Даже вдвоем с Риандалом, по определению не обладающим избытком плоти, менестрелю было затруднительно повернуться с боку на бок. Чего он, впрочем, делать и не собирался. Сунув лютню под голову, Литт тотчас заснул - без движения, беззвучно и безмятежно. Риандал в очередной раз позавидовал человеку. Несмотря на усталость, эльфу удалось задремать лишь часа на два. Настоящий сон к нему так и не пришел.
   Риандал открывал глаза каждый час от малейшего шороха, от щекочущих травинок, от звона комаров, от храпа через перегородку и по нескольку минут лежал, пытаясь забыться вновь. К рассвету ему очень хотелось разбудить менестреля, мирно почивающего носом в сено и щекой на грифе. С трудом отогнав мстительные намерения, эльф в очередной раз задремал и почти тотчас же проснулся от шепота, как показалось, в самое ухо.
   - Спишь? - глухой, сиплый голос.
   "Да", - едва не ответил Риандал.
   - Нет, - более ясный голос, принадлежащий среднему сыну.
   - Как по тебе, деньги у этого... у эльфа есть?
   "Оп!", - мелькнуло в голове Риандала и машинально следом всплыли формулы заклинаний неподвижности, пут и беспамятства.
   - Тебе на что?
   - Надо.
   - На что, в карман к нему полезешь? Там тебя в жабу и обернут.
   - Ты скажи, - упорствовал старший сын.
   - Что прилип, я к нему в мошну не заглядывал. Так вроде, у ихнего брата деньги завсегда есть, да этот чокнутый какой-то. Тебе на что? Или опять за старое?
   - Ну... я тут думал... коли деньги есть... чего бы... Запродался бы, глядишь, и выгадаем чего.
   - Беду себе на хребет. Дурак ты.
   - Чего дурак, кормить-то надо... мать опять на сносях.
   - Вот и думай головой, - громко сказал средний, - а то, может, у тебя горшок на плечах. И так полна изба мелкоты, так еще работник норовит утянуться. И кого в поле пошлешь - меня с батей? - ладно, только вдвоем мы его до зимы не сделаем, а Дидка под плугом ноги протянет. Об бабах и речи нет.
   - Ну...
   - Чего нукаешь, до осени двух месяцев не осталось, а он как сторожок на ветру, стучит и стучит одно и то же.
   - Да я ж не насовсем...
   - Ты и полудурок!
   - Тише ты, чего орешь.
   - С тобой заорешь. Я от курей такой безлепицы не слыхал. Хочешь запродаться - ладно, так не к черту же на рога лезть. Будет зима, другое дело. И не нелюдям, чурбан ты еловый, ты бы еще пикси запродался. И выгоды бы ждал...
   - Кому ж... это ж кто с деньгами должен...
   - Уж всяко не нищий. Я про Старого Гусака слыхал, мол, он помогает в таких делах.
   - Это который?
   - Это который в селе, - передразнил средний своего брата. - Который же еще.
   - От кого слыхал-то?
   - От кого надо. Хватит о пустом болтать, еще услышат. Пошли, светло вовсе...
   - А... это...
   - Село до осени никуда не денется и Гусак на юг не улетит. На ярманку поедем, там у места и узнаем. Чего щас ни про что... Пошли.
   Старший не ответил, заскрипели доски, глухой стук возвестил, что братья спрыгнули вниз; Риандал лениво подумал о варварском обычае именовать договор о найме столь неприглядным образом, о незавидной судьбе братьев, о проценте, который берет некий Гусак и в следующий миг заснул. А в следующее мгновение его разбудил Литт.
   При свете раннего утреннего солнца деревня выглядела еще более ободранной, чем вчера в темноте. Впрочем, такая степень ободранности свидетельствовала здесь едва ли не о зажиточности. В местном, разумеется, понимании. Риандал расстался с нескольким алатами, хотя ночлег не стоил и половины лички. Но рядом стоял менестрель, и эльф отдал вдвое против того, что рассчитывал. Чтобы не стеснять и без того немалую семью, Литт и Риандал собрались со всей доступной им быстротой, то есть за минуту, если не меньше и выскочили за ворота, словно за ними кто-то гнался.
   Страшненькая "дорога наоборот" в комьях земли и ямах вывела к своей еще более жуткой сестре. Впечатляющие колеи тянулись до горизонта и были едва ли не в рост человека глубиной. Путники, не сговариваясь, не переглядываясь, свернули в поле, где почти тотчас же отыскалась тропинка. Из-за зависших в воздухе колосьев обзор был не лучше, чем в колее, зато не было риска быть пристукнутыми какой-нибудь проходящей телегой или попросту вывихнуть себе обе ноги на очередной колдобине.
   Задержались позавтракать, причем Литт, должно быть, из скромности, ел меньше воробья, и вновь закружились колосья, облака в далеком небе и согбенные под грузом поспевающего зерна соломины. Менестрель молчал все утро, Риандал тоже не горел желанием начинать разговор. В молчании путники встретили забравшееся высоко на небо солнце. Наконец, Литт не выдержал тишины, не нарушаемой даже птицами и тихий голос лютни закружился вместе в колосьями и облаками.
   - Может быть, лучше споешь.
   - Не хочу.
   - Ты где-то учился играть, - спросил, а, точнее, сказал Риандал, вклинившись в паузу между переплетающимися мелодиями.
   - В Кассирской Академии Искусств, - легко и равнодушно отозвался Литт за спиной.
   - Ого! - Риандал споткнулся на естественном вопросе, ответа на который дать было бессмысленно.
   - Что же не спрашиваешь, отчего я не при дворе?
   - Ты не ответишь. Вернее, ты уже отвечал - вчера. Твои слова о великородных придурках были, надо полагать, основаны на личном опыте.
   - А-а, да... проболтался. Вот дьявол, я так все расскажу.
   - Не стоит. С твоей легкой руки мне многое стало безразлично.
   - Ага.
   Литт молча перебирал струны и легкие, прозрачные звуки навели Риандала на неожиданные мысли.
   - Литт, а почему бы тебе не пойти со мной в Глориндол?
   - Потому что я не склонен к самоубийствам и хочу умереть в положенный мне срок, а не пятьюдесятью годами раньше.
   - Брось, ты лучше многих, кого я знал, и должен пройти Стражей.
   - Откуда ты, Риандал, знаешь, каков я? - хмыкнул менестрель. - Ты знаком со мной два дня и за это время не произошло ничего, что позволило бы тебе судить о моих моральных качествах. Ты знаешь только, что я хороший музыкант, но этого, как я понимаю, для Привратников недостаточно.
   - Стражи.
   - А есть разница? У нас их все называют Привратниками. Но, в общем-то мне все равно, Стражи так Стражи. Я их все равно не пройду, как ни назови. И куда я денусь тогда? Если уж мне суждено умереть раньше срока, я бы предпочел что-то более естественное, чем быть сожранным волшебной собакой. Привратники, то есть Стражи, ведь на собак похожи, так?
   - Если обладать достаточной фантазией. Ты клевещешь и на себя и на Стражей. Тебя они не сожрут.
   - И как я найду обратную дорогу? Нет, Риандал, не искушай.
   - А, вот оно! - вырвалось у эльфа. - Дело не в Стражах, признайся. Тебе просто не хочется быть... облагодетельствованным. Не слишком ли далеко заходишь?
   - А тебе вновь пришло в голову затащить меня в тихое и безопасное место, лишь бы только я не шатался по дорогам. Не люблю я тихих и безопасных мест, ну или почти не люблю. Есть исключения, но эльфийские закрытые города, извини, к ним не относятся.
   - Литт, мне просто хочется показать тебе...
   - Нет, тебе просто хочется показать меня. Не стоит, я этого тоже не люблю, да и что меня показывать. Ни рогов у меня, ни копыт, ни двух голов...
   - У тебя и одной нет! - разозлился Риандал. - Тебя в самом деле стоит показывать - как образчик человека, способного городить удивительную чушь. Что с тобой сегодня, где твоя ирония - или она переросла в сарказм?
   - Со мной бывает, - оборвал мелодию менестрель. - Тем не менее, я прав. Насчет же чуши... я просто плохо спал...
   - Ты спал как убитый, я свидетель. Всю ночь за тобой наблюдал.
   - Поинтереснее занятия не нашлось? Учти, в следующий раз я буду класть между нами меч.
   - Ты для начала его купи. И что же такое у тебя произошло со сном, ты же просто бредил сеном.
   - Дрянь всякая снилась.
   - Не похоже. Ты как лег, так и двигался всю ночь.
   - И что? Я должен был орать, прыгать и тебя душить? Странные у тебя представления о сновидениях, и тем более тех, кто спит рядом. Мне же не блохи снились, чтобы скакать и отмахиваться. Просто... ну, ты эльф, должен понимать... на душе нехорошо. А снов как таковых я и не помню.
   - Хм, действительно, бывает. С людьми искусства тем более случается. Сыграй что-нибудь повеселее, и ты тоску разгонишь, и я спотыкаться на каждом шагу перестану.
   - Ага, - отозвался Литт с прежним равнодушием. Он так и не спросил, почему спутник его ночь не спал, но просьбу выполнил.
   Посыпались быстрые сверкающие аккорды, Риандал поневоле улыбнулся и зашагал быстрее. Лишь однажды, обернувшись, он споткнулся - Литт был серьезен до такой степени, будто играл реквием, а не нечто напоминающее плясовую юга Кассира.
   До села Гараны добрались в сумерках. Здесь путники обнаружили странное и невиданное до сих пор разделение труда трактирщика и содержателя постоялого двора. В заведении под названием "Синий Гусь" не сдавали комнат, а двумя улицами дальше в заведении без названия и вывески не предложили бы и сухой корки. Риандал заказал комнату в безымянном постоялом дворе, съел безвкусный ужин в "Гусе" и на Литта сил его не достало. Эльф как мог крепился и выдержал час, после этого начал ловить себя на том, что проваливается в какую-то яму и из целой песни улавливает в лучшем случае куплет или обрывок припева. Решив, что менестрель в следующие несколько дней никуда не денется, Риандал отправился спать.
   Мечтам его, однако, не суждено было осуществиться. Не прошло и часа, как хлипкая дверь, держащаяся на старом засове, заходила ходуном - кто-то стучал что было сил. Риандал протер глаза и с трудом подавил желание послать стучащего на все четыре стороны долгой дорогой.
   - Кто?
   Стук оборвался, будто у стоящего снаружи внезапно отсохли руки. Риандал со второй попытки отдернул засов и рванул дверь на себя.
   - Какого дьявола! Тебе чего?
   Существо в темноте коридора метнулось к стене и хотело сбежать, эльф опередил его, отрезав путь к лестнице.
   - Что?
   Существо в плаще не по росту с надвинутым на самые глаза капюшоном молчало и жалось к стене. Из-под плаща не выглядывало ни единой части одежды, по которой можно было бы определить хотя бы пол незваного гостя.
   - Так и будем молчать? Что за шутки?
   Существо издало неопределенный звук, Риандал решительно взял странное явление за плечи и затолкал в комнату. На пороге капюшон свалился, и эльф смачно хлопнул дверью от обуявших его эмоций. Конечно, девчонка. Спутанные волосы, глаза подведены, похоже, углем немалого размера... В голове Риандала вихрем пронеслись все рассказанное когда-то Ирисом, эльф разом и истово поверил во все разом.
   - Тебе чего? - глупо спросил он.
   Девчонка (из-за раскраски наподобие боевой татуировки дикарей Скорпионовых Риандал затруднился с определением возраста, но не более пятнадцати) внезапно сделала то, о чем и Ирис не говорил. Она хотела встать на колени, запуталась в поле и рухнула под ноги к Старшему. Тот наклонился помочь, и в ухо полился раскаленный от отчаяния добела шепот:
   - Купите меня, господин эльф! Купите, не пожалеете, я все умею делать!
   - Что сделать? - безразлично от потрясения прошептал Риандал.
   - Купите, господин эльф! Я и готовить, и шить, и убирать... я все могу. Они скоро придут... Купите!
   - Кто придет? - Риандал споткнулся и перебил себя же, потому что внезапно прозрел. Второго такого плаща на свете быть не могло: болотно-неопределенного цвета, продранный на левой поле, место которому в собрании древностей. - Где Литт?
   Девчонка провела по глазам ладонью, став похожей на енота, пострадавшего от глубокого похмелья.
   - Он придет... он быстро бегает. Если вы, господин эльф, меня купите, то обойдется. А так выходит, что он меня украл. А он и так за полчаса не заплатил...
   - За какие полчаса?! - взревел Риандал, вскакивая на ноги. - От кого он бегает! Что за чушь!
   - Он хороший, добрый...
   - Я знаю! А я сейчас стану нехорошим и злым, если не объяснишь как следует. Давай по порядку. Сядь.
   Девочка помотала головой. За дверью вовремя послышались шаги. Риандал не успел дернуться, девчонка не успела повернуть головы - дверь едва не слетела с петель.
   - Что вы сидите! - гаркнул с порога Литт, с трудом переводя дыхание. - Бежим!
   - Куда? - не спеша поднялся эльф. - И почему?
   - Потому что я хочу жить. А куда - да хоть к черту на рога, лишь подальше отсюда.
   - Вы меня купите? - завела прежнюю песню девочка.
   - Нет. Ты у нас будешь бесплатным приложением.
   - Вы хотите меня украсть?
   - Хотим. Что ты стоишь, Риандал, как придорожный столб! Не судьба нам сегодня ночью спать. Идем, Нила.
   Девчонка внезапно уперлась.
   - Что?
   - Нет, - покачала она головой, глядя в пол. - Это нехорошо.
   - А продавать тебя хорошо?! - заорал менестрель, теряя остатки самообладания.
   Девочка, названная Нилой, шарахнулась.
   - Тише.
   Риандал собрался и твердо взял девочку за локоть.
   - Не бойся. Мы ничего дурного тебе не сделаем. Нам нельзя задерживаться. Идем.
   - Разве вы не можете меня просто купить?
   - Человека нельзя купить, - хором ответили Литт и Риандал.
   Нила вытаращила глаза.
   - Что произошло? - спросил эльф, спускаясь по темной лестнице и придерживая спотыкающуюся на шаг впереди девочку.
   - Потом объясню. Скажу одно - ничего хорошего.
   Ахнула впереди входная дверь. Литт замер, вцепившись в истертые древние перила. Риандал в тот же миг оказался ступенькой ниже Нилы, которая нервно переминалась с ноги на ногу, не зная, куда бежать - вверх или вниз.
   - Эй ты, скоморох недоделанный, отдавай девку. Добегался.
   - Это вы зря сюда прибежали.
   Из темноты выступили три фигуры: один, впереди с пьяной усмешкой в щетине, двое позади - совершенно трезвые и серьезные.
   - Отдавай девку, теперь моя очередь. Чего лыбишься. Уступи место, тв-варь!
   - Иначе?
   - Иначе я сначала тебя трахну, а ее потом.
   - Литт, отойди, в самом деле, - тихо заметил эльф. Он спустился на две ступени вниз. - Господа, что вам угодно?
   - Я пришел за своим! Я заплатил за эту шлюху! И я ее трахну!
   - Уважаемый господин, поосторожнее со своими желаниями. Потому что у меня тоже имеются желания и они несколько иного рода. Прежде всего, у девочки есть родители?
   Пьяный заорал что-то, Риандал одним движением запечатал ему глотку.
   - Ответ отрицательный, насколько я понял. А кто есть в таком случае - хозяин? Уж не по прозвищу ли Старый Гусак?
   Двое в темноте поняли эльфа верно, со своей стороны. Они молча, неспешно отодвинули в сторону путавшегося под ногами пьяного неудачника и столь же неспешно сделали по шагу к лестнице.
   - Не глупите, - посоветовал Риандал, глядя на людей сверху вниз. - Лучше всего, считайте, что сделали нам подарок. Девочку вы все равно не получите.
   Два молодых здоровяка ровным счетом никак не отреагировали на слова. Риандал даже засомневался, а слышат ли его ли вообще. В наступившей тишине слышалось только поскуливание пьяного, пытающегося штурмом взять порог постоялого двора. Двое под лестницей стояли совершенно бесшумно и неподвижно, но Риандал знал, с заклинанием опоздать нельзя. Литт замер на две ступени выше товарища - так, чтобы тоже видеть противников, точнее, чтобы в случае необходимости постараться закрыть им путь. В руках у менестреля была только лютня, и ее музыкант перехватил точно алебарду. Нила сидела на ступеньку выше, прячась за спину Литта (при телосложении менестреля это было весьма непростой задачей) и пряча лицо в ладонях. Смотреть вниз она даже не пыталась.
   Лишь потом, через пару часов, Риандал осознал все совершенные им ошибки: и первой среди них было внимание, направленное в одну сторону. На шум сверху обернулись все и сразу, Риандал не успел разобрать ничего, кроме того, что Литт дернул девчонку вниз. Правое запястье обожгло огнем. С нескрываемым удивлением эльф увидел лежащую у своих ног метательную звездочку. От следующей Риандал увернулся с трудом и наугад послал вниз обездвиживающее заклинание. Противники прыснули в стороны, а очередная звездочка заставила Риандала присесть под сомнительную защиту перил.
   Сверху, их темноты коридора затопали сапоги, посыпались люди, Литт успел с маху ударить кого-то по в челюсть лютней, и слетел от ответного удара вниз. Инструмент - следом за хозяином. Визг Нилы привел Риандала в чувство, и следом за двенадцатиструнной лютней на менестреля приземлился мешком шестипудовый мужчина, явно имеющий родню на севере, может быть, даже на Форнтиоле.
   Эльф, оценив наконец степень опасности и более чем серьезные намерения противников, вспомнил все заклинания, которые нужно было применить с четверть часа назад. Заклинание, без слов посланное в обе стороны, раскидало верхних нападающих и едва не сорвало плащ с девчонки. Та вцепилась в ветхую ткань, будто улетела не драная тряпка, а золотая парча, инкрустированная бриллиантами. Ткань выдержала, а Риандал выругался вслух, сам того не заметив. На Ниле под плащом не было ничего, кроме ночной сорочки без рукавов, не скрывающей колени. За все года странствий по Островам эльф не видел ни одной проститутки, одетой столь скудно.
   - Риандал, сзади!
   Эльф не успел осознать, что именно кричит ему Литт, а девочка неуловимым змеиным движением дернула его за штанину вниз, на ступеньки. Тем не менее лопатку пронзило болью, и левая рука отнялась. Эльф совершил очередную ошибку - за миг до того поднялся во весь рост спиной к перилам и вооруженным бандитам под лестницей. Ответное заклинание для начала осветило внутренность постоялого двора: лестницу, заваленную телами, двоих внизу, очередную звездочку, сверкающую в пальцах. Затем звездочка выпала и вонзилась в грязный пол, а сам ее обладатель заорал разбуженным среди зимы медведем. Его попросту приподняло на вершок над досками и стало скручивать наподобие обожаемого здесь завитка из теста.
   - Риандал! Ошалел!
   Менестрель наконец вылез из-под туши, и что еще удивительнее, вытащил лютню, целую и невредимую. Эльф выдохнул, отпустил заклинание и сейчас же наложил следующее. Он повторил слова трижды, прежде чем поднялся. Вернее, захотел подняться, но охнул и оперся на перила и подскочившего Литта.
   - Господин эльф, вы ранены? - тоненько спросила Нила.
   Риандал и сам прекрасно чувствовал горячую струйку по спине и дрожь в коленях.
   - Вскользь пришлось, - отозвался он. - Обойдется.
   - Есть у тебя какие-нибудь средства? - спросил Литт, помогая эльфу опуститься на ступеньку.
   - Да, - Риандал кивнул на мешок, - в кармане.
   - Это? - менестрель вертел в пальцах круглую коробочку.
   - Да. Сам как?
   - Ничего. Видишь - стою, говорю, умирать не собираюсь.
   Риандал усмехнулся.
   - Себе возьми одну, мне две. Ниле... тоже одну.
   - Нет, я не...
   - Ешь, не бойся, - Литт вложил в нечистую ладошку розовато-серый шарик размером с усохшую горошину.
   - Правда. Это лекарство, - подтвердил Риандал. - Под язык, не глотайте.
   - Я не больна...
   - Здоровым радан тоже не повредит. Идем. И держитесь поближе друг к другу. На круг диаметром в двадцать футов меня не хватит.
   - Ты куда собрался? Хотя бы повязку надо, а то тебя и на полмили не хватит.
   - А ты умеешь?
   - Нет, но...
   - Тогда не стоит на мне учиться. Нила, далеко до ближайшего селения?
   - Не знаю, господин. Я не здешняя.
   - На что тебе ближайшие селения? Кстати, твоих рук дело или хозяева просто насмерть перепугались?
   - Моя работа.
   - И надолго?
   - Хм... на час, должно быть.
   - Отлично. Сиди, не прыгай. Нила, ты говорила, что умеешь делать все - ну а как насчет повязки?
   - Из чего, господин...
   - Просто Литт, никаких господ. А из чего - я тебе сейчас найду.
   Менестрель развил бурную деятельность по собиранию разного рода полезных в путешествии вещей. На повязку он приволок чью-то нижнюю рубаху. Риандал кое-как вылез из куртки, насквозь пропитавшейся кровью, рубашку пришлось попросту разрезать. Нила внешне спокойно и уверенно стала накладывать повязку и, хотя пальчики ее дрожали, повязка получилась удобной, не сползающей, не давящей, словно из-под руки опытного целителя.
   - Спасибо, - поблагодарил Риандал. - Отличная повязка.
   - Что вы, господин эльф... - Нила потупилась и отстранилась, будто Риандал сказал что-то обидное.
   - Нила, держи. Не век же тебе в моем плаще ходить. Тем более, ты в нем далеко и не уйдешь.
   Девочка смотрела на упавшее на ступени ей под ноги серое грубое платье с неописуемым выражением лица. По мнению Риандала, в следующий миг она могла сказать и сделать все, что угодно. Расплакаться от умиления или забиться в истерике, принять подношение с благодарностью или послать его вместе с поднесшим куда подальше. Нила просто взяла платье и спустилась под лестницу переодеться. Риандал сделал то же самое на лестнице. Литт тем временем совершил разбойное нападение на кухню или кладовую и приволок свой мешок трещащим по швам от запасов.
   - Вот теперь действительно идем. Готовы?
   - Давно, господин грабитель.
   - Это не грабеж, это контрибуция.
   - Экспроприация, я бы сказал. Как ни назови, местным вряд ли название понравится. Идите сюда.
   Риандал громко сказал заклинание невидимости, подслушивать было некому. Нила, точнее, пустота на месте девочки, ахнула. Литт расхохотался.
   - Как я понимаю, мы не должны отставать от тебя. Мудрено. Может быть, ты нам хотя бы руку на виду оставишь.
   - Мне сказали, что ты неплохо бегаешь, вот и привлеки свои способности. Иначе на виду останешься сам - целиком и полностью. Нила, не бойся. Держись крепче. Нас никто не увидит.
   Девочка молча, хотя и не без содрогания позволила взять себя за руку и так же беззвучно последовала за невидимым проводником.
   В селе, против ожидания, не было ни суматохи, ни возни. Тихий провинциальный поздний вечер: отдаленный лай собак да редкое мычание скотины. Ни беготни, ни голосов, ни огней.
   - Налево, - сказал в ухо Риандалу голос Литта, когда невидимки оказались за околицей. - К тракту.
   - Почему?
   - Там скажу.
   Гулять в темноте, держась за руки, по полям и пашням под паром, пусть и с эльфом в авангарде - далеко не мед. Для самого Старшего в том числе. Кто сомневается, может попробовать сам. Ночь невидимки провели более чем разнообразно. Останавливались три раза - передохнуть и сменить Риандалу повязку. На третий раз Литт напряженным голосом попросил еще одну таблетку, и эльф в нарушение всех и всяческих правил не только не отказал, но и сам съел пару. К утру путники совсем ошалели от долгого пути, спотыканий впотьмах, кустов, посевов, комьев земли, колдобин под ногами и последствий драки, помноженных на чрезмерную дозу радана. Небольшой лес на холме, редкий для здешних земель, приютил их - все трое просто повалились на траву. Действие заклинания закончилось за час до рассвета, и путники могли вдосталь налюбоваться друг на друга - ободранных, грязных и потных. Однако, было не до эстетических переживаний.
   - Литт, ты, помнится, хотел что-то объяснить.
   - Угу, - промычал менестрель, не отрываясь от баклаги с водой.
   - Оставь, имей совесть.
   - Держи. Это таблетки твои так действуют, я готов выпить озеро?
   - Возможно. В глазах не двоится?
   - Троится, но по другой причине. Так, Нила, если я правильно понял, идти тебе некуда и не к кому.
   - У меня есть дядя, госп... - девочка осеклась под взглядом музыканта, - но я не знаю, где он живет.
   - И хвала Небесам. Твоим родственникам лучше мне на глаза не попадаться, а то я, чего доброго, решу сменить ремесло. У меня тоже нет родных, которые могли бы о тебе позаботиться, и теперешнее мое занятие мало к тому располагает.
   Нила кивала, но по-настоящему менестреля будто не слышала.
   - У меня есть знакомый целитель, может быть, он поможет, - начал Риандал.
   - Нет, не надо целителей. Я знаю, куда мы идем. Мы идем на запад, к Ленагуну.
   - Почему так далеко?
   - Риандал, я пошел бы к твоему целителю, но ты сам сказал "может быть, поможет". То есть может, и нет. А мы идем к человеку, который поможет наверняка. В этом я уверен так же, как в том, что солнце встает на востоке, а торговцев людьми надо убивать на месте.
   - Кто он, этот человек? - подала голос Нила, утираясь мокрыми от росы листьями.
   - Священник. Если точнее, настоятель храма. Один из самых умных и уж точно самый добрый человек, которого я встречал. Там тебя, Нила, никто не посмеет обидеть. Ох, что ты с собой сделала!
   - Я умылась...
   - Семеро Всемогущих! - менестрель уставился на разом вдвое похорошевшую и на два года помолодевшую девочку. - Ты... ты без этой дряни просто красавица.
   - Присоединяюсь, - кивнул Риандал. - Так гораздо лучше. Литт, что ты сидишь? Ты же совершал некоторые наказуемые законом деяния, вот ты нас теперь и корми. Что ты там экспроприировал?
   Менестрель сноровисто вытряхнул содержимое мешка на мокрую траву, и через минуту оба - и он, и Риандал усиленно угощали единственную в компании представительницу прекрасного пола. Испытавшая действие только одной таблетки, Нила не отказывалась, лишь вежливо и смущенно улыбалась, а спустя еще полчаса мирно спала на плаще Литта под старым деревом, укрытая плащом Риандала.
   Мужчины же со слегка потусторонним видом (это Риандалу пришло в голову запивать радан вином) беседовали, сидя под деревом напротив. Спать им, конечно же, не хотелось. Менестрель, кроме всего прочего, видимо, по природе был расположен к действию подобных радану снадобий, потому как его реакция едва ли не превосходила реакцию Риандала.
   - Слушай, что это за дрянь! У тебя то же, или я спятил?
   - А что именно? Листья говорят, или рыбы летают?
   - О-о, у тебя интереснее... Я вижу только, что хвост тебе определенным образом идет.
   - Литт, если серьезно, как ты себя чувствуешь? Посмотри на меня. У-у-у... ты уверен, что в последний раз съел всего одну?
   - Сам же отсыпал. Я не настолько искусен в аннексиях и контрибуциях, чтобы залезть к товарищу в невидимый заплечный мешок, да еще чтобы тот - не пьяный, не связанный - того не понял. Не мешок, конечно, товарищ.
   - М-да, заговариваюсь. Но у тебя действительно такие глаза, словно ты съел дюжину.
   - У тебя не лучше. Красные в белый цветочек.
   - Литт, чтоб тебя! Голова у тебя...
   - На месте. Кружится слегка, но для твоего зелья это, надо понимать, вполне нормально. Чтобы я еще когда-нибудь вашу гадость...
   - Для чего же ты просил вторую?
   - Да голова болела, прямо хоть оторви ее. Видимо, о лестницу я все же приложился. Теперь ничего, терпимо. Нет, даже и не пытайся. Довольно с меня эльфийской магии, как бы и впрямь рога не проклюнулись. Да и ты надорвешься.
   - Как хочешь. Рассказывай в таком случае все по порядку, пока есть время. Где ты Нилу нашел, что за паскудство там творится?
   - Сам не понял? Нашел я ее в "Синем Гусе", точнее она меня нашла. Сам же все знаешь, зря что ли Старого Гусака поминал. Откуда, ты, кстати...
   - По порядку, Литт. В лицах и с выражением. Спать нам не придется, а тебе, если честно, спать опасно. Так что, я весь внимание.
   Менестрель уселся поудобнее и принялся рассказывать, начиная от ухода Риандала из "Синего Гуся". Полчаса или около того Литт честно зарабатывал себе ужин и ночлег; песни нравились, хотя публика по обыкновению этих мест, не подпевала. На пятой или шестой песне Литт поймал на лицах вокруг недвусмысленные ухмылки, обернулся и столкнулся взглядом с девчонкой, замотанной в... скатерть.
   Первое, что пришло в голову - сумасшедшая. Девочка подтвердила догадку, отбросила скатерть и осталась в одном, с позволения сказать, исподнем. Даже на родине менестреля, в гораздо более теплом климате Кассира, подобное одеяние сочли бы непристойным для любовных утех любого рода, не говоря уже о ношении на людях.
   Литта схватили за руку, и горячие губы шепнули в самое ухо:
   - Хочешь меня?
   Менестрель не успел ответить. Продолжение оказалось нетривиальным.
   - Скажи, что пойдешь со мной. Прошу тебя, господин музыкант, скажи...
   - Эй, господин певун, ты поешь или с девкой балуешься?
   Литт не мог потом себе объяснить, что именно насторожило его в Ниле. Видел он сумасшедших потаскушек, и годящихся ему в дочери, и в бабушки - говорили они то же самое, но должно быть, в глазах было иное. Неизвестно почему, но менестрель встал, взял девочку за руку и громко сказал:
   - Простите, господа. Подождите полчаса. Идем, милая.
   Несколько шагов влево они сделали в тишине, затем кабак загудел как ни в чем ни бывало. Девочка хотела проскользнуть мимо стойки во внутреннее помещение, на пути вырос трактирщик: мужик с нездоровым пузом и водяными свинячьими глазками.
   - На сколько? - он смерил девочку таким взглядом, что та съежилась и задрожала.
   - Полчаса.
   - А пять минут не хошь?
   - Я бы и за пять минут управился, мне не трудно, но, боюсь, дама не оценит. Да и ты тоже. Сколько?
   - У тебя ж ни лички в кармане, - почти жалостливо заметил кабатчик. - Мышь по весне в амбаре и то толще. А то подожди полчаса, цена упадет.
   Литт не сразу понял, а когда дошло, душить кабатчика стало поздно. Ответил он, не сообразив еще, все равно грубо.
   - У баранов тоже иной раз мозгов побольше, чем у некоторых трактирщиков. Во-первых, я могу взять в долг у друга - в его платежеспособности ты, надеюсь, не сомневаешься. Во-вторых, чтобы далеко не ходить, я могу взять в долг у тебя. Ужин ты мне уже должен, а к ночи должен будешь всю свою персону целиком.
   - Ты говори, певун, да не заговаривайся. А то с цепным кобелем любиться станешь.
   - Это означает согласие, я верно понял? Полчаса! Ни на минуту не задержу. Посторонитесь, уважаемый, время идет.
   За дверью в каморку с единственным окошечком под потолком, среди ящиков с морковью и капустой девочка разом растеряла весь свой пыл. Литта передернуло, его не боялись и грудные младенцы, а девочка прижалась к ящику с таким ужасом в глазах, будто музыкант уже предпринимал известные действия.
   - Как тебя зовут? - как можно непринужденнее спросил Литт, усаживаясь боком на остром крае ящика с морковью.
   - Нила, господин музыкант.
   - Литт, и тебе я не господин. И, кстати, никто другой - тем более. Нила, почему ты ко мне подошла, только честно?
   - Я думала, господин, ты... захочешь меня...
   - Что захочу?!
   - Меня... как мужчина женщину...
   - Нила, не смеши меня. Я мужчина, допустим, в одном ты права, но ты не женщина. Ты даже еще не девушка. Так?
   Девочка покраснела и вжалась в борт ящика.
   - Я не извращенец, Нила, я совершенно нормальный. Для того, чтобы я тебя захотел в определенном смысле должно пройти лет пять, не меньше. Ты подошла по другой причине, верно?
   - Да. Господин, у тебя вправду... нет денег? - Нила подняла глаза, большие даже под страховидной раскраской.
   - Да, в самом деле, но надо будет - найду.
   - А... вот друг твой... Вместе вы можете меня купить?
   - Что сделать?
   Литту показалось, что он бредит.
   - Купить - насовсем. Ты хороший, ты добрый, если ты не хочешь меня, я могу быть служанкой. Я все умею. И другу твоему я буду служить.
   Менестрель открыл и закрыл рот, не произнеся ни слова.
   - Я подошла к тебе нарочно, чтобы подойти самой, а не к кому скажут. Я... не была с мужчиной, я не умею... думала, ты научишь. Не обидишь. Ты хороший, лучше, чем я думала.
   - Я понял!
   Девочка вздрогнула и замолчала.
   - Прости, - сквозь зубы сказал Литт. - Родные у тебя есть.
   - Есть.
   - Где они?
   - Не знаю.
   - Как это? Рассказывай все, Нила. Купить я тебя не смогу, но этого и не понадобится. Клянусь чем угодно, это последняя твоя ночь здесь. Надо будет, я вот этой лютней трактирщика убью и лютней же ему могилу выкопаю. Говори.
   - Хозяин купил меня две недели назад. У нас большая семья, кроме меня еще семеро... да сами мать с отцом... Мы продали дом, поехали к дяде... куда-то далеко, ехали четыре дня и четыре ночи... остановились здесь, вот в этом...
   - И родители продали тебя, я верно понял?
   - Я проснулась утром, и их не было.
   - Черт бы побрал твоих родителей, прости конечно, но и этого для них маловато. А почему вы съехали со старого места? Чем у дяди лучше?
   - Недород напал... а потом амбар сгорел...
   - Понятно. Сгорел в хорошую погоду, пока никого кругом не было. Бывает. Продали последнее, и отправились куда глаза глядят. А здесь отец, нет, скорее уж, мать твоя проболтались о бедствиях... Я ошибся, Нила, родители твои, может быть, и достойны свидания с чертом, но вот хозяин этого кабака достоин быть ему вечным слугой. Сволочь, - Литт произнес эту речь довольно бесстрастно, потому что даже будучи поэтом, не мог подобрать подходящих слов. - Ну что, Нила, идем отсюда.
   Менестрель возблагодарил судьбу за то, что подсказала не снимать мешка с плеч во время выступления. Но сейчас мешок не пригодился, переодеться перед выступлением Литт не успел. Он накинул на девочку свой плащ, и в тот же миг в дверь загрохотали кулаком.
   - Открывай! Я следующий!
   Нила взвизгнула.
   - Открывай, стерва! - в дверь начали дубасить ногами.
   - Нила, лезь в окно. Быстро! - перешел на трагический шепот менестрель. - Беги к постоялому двору, где комнаты сдают.
   - Я не знаю...
   - Через две улицы большой дом в два этажа, окон на десять - там один такой, не ошибешься. Беги и найди там моего друга. Он эльф.
   - А?
   - Эльф. Зовут его Риандал. Он поможет. Запомнила - Риандал. Ну, давай! Держу, держу тебя. Вот. Все?
   - Да, - отозвался снаружи голосок.
   - Беги, беги со всех ног. Не попадайся на глаза, беги. Я скоро...
   - Нет... я боюсь. Тебя убьют, господин...
   - Не убьют, я очень быстро бегаю. Все, Нила, довольно, иначе нам действительно несдобровать. Беги!
   Дверь слетела с петель, рухнула на пол, и на нее повалился не устоявший на ногах мужик. Запах перегара был так могуч, что Литту подумалось, не им ли и вышибли дверь.
   - Где девка?!
   - Какая девка? - ухмыльнулся Литт. - Здесь нет никаких девок за исключением тебя.
   - Убью, стерва!
   - Страшно, я весь дрожу.
   Менестрель увернулся от могучего кулака и расхохотался.
   - Ты пьянь подзаборная, для начала проспись, а потом девок ищи.
   - У-убью!
   - Убьешь. Но не сегодня и не меня. Не маши руками, ты и спящего борова не поймаешь, не то, что меня.
   - Я тебя самого трахну!
   - Ой, не льсти себе. Тебе нечем.
   Литт отскочил в очередной раз, пьяный промахнулся, влип в стену и рухнул на четвереньки. Менестрель не удержался, отвесил ему пинка и выскочил в зал. Выскочил и напоролся на хозяина. Долгих разговоров не понадобилось, оба сразу все поняли. Кабатчик попытался схватить музыканта за грудки, тот не глядя схватил со стойки какую-то кружку и вмазал ею по уху трактирщику. Тот взревел, отшатнулся, менестрель скользнул мио, но кабатчик успел уцепиться за гриф лютни.
   - Держи вора!
   Рев трактирщика перекрыл весь шум и едва не разворотил само заведение по бревнышку. Литт извернулся, ткнул кружкой прямиком в рожу хозяину и юркнул под стойку. Вовремя, потому что на нее обрушился чей-то пудовый кулак. Литт выскользнул с другой стороны, схватил по дороге жбан из-под пива и бросился к выходу. У самого порога перед ним выросли двое здоровяков, Литт не успел как следует испугаться. Он сам не понял что сделал, кажется, одному бросил в лицо жбан, другому подкатился под ноги, и через миг был во дворе.
   Бегал Литт действительно неплохо, но сейчас бежать напрямик к постоялому двору было безумством, и он побежал вокруг трактира. Там угодил в тупик, напоролся на наглухо запертые сараи, обернулся на шаги и сейчас же получил удар в висок. Ночь расцветилась яркими звездами, в голове вспыхнула иллюминация. Литт увернулся от следующего удара, упал, перекатился, вскочил и рванулся куда глаза глядят. То есть, сообразно времени суток - вслепую. Топот за спиной не отставал, но Литт упорно водил преследователей переулками и зарослями кустов. Выскочил снова к каким-то амбарам, задержался, соображая, куда бежать теперь; сзади схватили за гриф лютни и напрасно - Литт рванулся что было сил, за спиной взвыли. Еще бы, струнами по пальцам... не оглядываясь, менестрель вскарабкался на сарай и через миг спрыгнул с той стороны, едва не угодив на не к месту подвернувшийся заборчик. Поднялся, прислушался и припустил со всех ног к постоялому двору, прыгая через рытвины, кочки и сточные канавы.
   Остальное Риандал видел собственными глазами. Эльф кивнул и только подавил вздох. Сказать ему было нечего. Литт, сохранявший ироническое настроение в течение рассказа, внезапно откинулся на ствол дерева и закрыл глаза. Лицо его стало похожим на плохо сделанную посмертную маску.
   - Что? - вздрогнул Риандал.
   Литт ответил спустя почти минуту.
   - Ты как-то сказал, что вы прошли все и были там, где мы теперь, - с горечью сказал менестрель. - Риандал, скажи мне, неужели и эльфы когда-то торговали своими детьми? Неужели и у вас были подонки, наживающиеся на чужом горе и покупающие ребенка у отчаявшихся родителей. Или это только наша беда?
   Пришел черед Риандала молчать.
   - Не знаю, - сказал он наконец. - Насчет своих детей - не слышал никогда, - Риандал запнулся.
   - А насчет детей чужих? - правильно понял эльфа Литт.
   - Слышал, - с трудом сказал Старший. - Не верил, но теперь... Подонки есть и были всегда и кто скажет, чем они занимались тысячу лет назад.
   - То есть когда-то у вас было рабство?
   - Знаешь, любой из нашего народа скажет тебе - "нет, это совершенно невозможно". Мы слишком хорошо знаем, чем чревато рабовладение для самого рабовладельца. Но вот вопрос - откуда мы так хорошо об этом знаем?
   - Прости, - немедленно отозвался менестрель.
   - За что?
   - За подозрения, которые в тебе вызвал. Подозревать свой народ - неприятное чувство. Хуже, наверное, только знать, что твой народ виновен.
   - Не народ, а отдельные его представители, которые только у пикси смотрелись бы к месту.
   - А откуда они взялись, с неба упали? Не пикси, а эти чертовы представители. Что, ни родителей у них, ни соседей, ни друзей... А если были, значит и они виновны. Не скажу, что целиком и полностью, но на какую-то долю - несомненно.
   - Хм... ты прав. Кто-то вовремя не остановил, кто-то отвернулся, а кто-то и в нужную сторону подтолкнул. Только, знаешь, подтолкнуть можно и добротой, и заботой, и никто не скажет тебе, как обернется слово, оброненное десять лет назад.
   - Знаешь, Риандал, а ведь лет сто назад за подобное колесовали, а триста лет назад в масле варили...
   - Знаю.
   - Теперь что, в тюрьму посадят, если найдут и докажут, конечно. Неужели лет через двести работорговцев из жалости начнут лишь слегка журить, а еще через двести им кланяться станут? И тогда мы вымрем.
   - Да, к сожалению, смягчение законов отчего-то действует только в сторону преступников, да еще самых страшных. Однако, есть такие преступления, наказание за которые смягчать нельзя, иначе все общество рухнет. Все в ваших руках. Ваше отношение к подонкам и подлецам действеннее многих законов. Закон может быть мягок и снисходителен, но если никто не стал бы с подонком здороваться, никто не сел бы с ним за один стол, не заговорил бы в пути... Если бы ни одна женщина не согласилась жить с ним... Люди боятся остаться в одиночестве, очень боятся. По в одиночестве остаются почему-то не преступники, а несчастные, попавшие в беду. Все в ваших руках. Государства и законы меняются, поворачиваются как флюгер под самым легким ветерком, но есть законы вечные, которые не свернуть и урагану. И они в ваших руках.
   - Риандал, да ты поэт. Стихи не пробовал писать?
   - Пробовал, больше не хочу. Тем более, что у некоторых лучше получается.
   - Вот ты и нашел еще одну причину, почему я не сижу на одном хлебном месте и не служу, скажем, дирижером большого оркестра при кассирском дворе. Я не хочу потакать мерзавцам, а переделать их или протестовать... то ли лень, то ли боюсь. Нет, все-таки в одиночку нам, то есть людям, не справиться. Эх, неужели все альнары перевелись? А, Риандал?
   - Откуда ты вообще о них слышал?
   - Я учился не только игре на лютне. Лет двести назад альнары были...
   - Не здесь.
   - Знаю, на Энортиоле. Но теперь, кажется, их и там нет. Так?
   - Они есть, но можно сказать, что и нет. Альнары упразднены как явление, пересмотрены их полномочия. Эльфийское присутствие на Энортиоле теперь носит совершенно иной характер, чем еще сто пятьдесят лет назад. Собственно, альнарами они перестали быть именно тогда. Теперь назвать их прежним именем все равно, что поименовать менестрелем придворного музыканта.
   - Не стану спрашивать, для чего это нужно было. Сам догадаюсь. И что, все альнары согласились с упразднением самих себя? И, кстати, что с их начальником?
   - Ты Эрдина имеешь в виду? Он не был начальником всех альнаров, но... да, был самым известным из них. Я не знаю, Литт, я представления не имею, что с ним теперь, никто не видел Эрдина после отставки. Никто не видел его отряд практически в полном составе. После реорганизации они категорически отказались оставаться на Энортиоле. Как и две трети всех альнаров вообще. Эльфы практически покинули Энортиол сто лет назад. Кто считает их безумцами, кто героями...
   - Они не то и не другое, они нормальные эльфы. Просто не хотят участвовать в шутовском представлении. Это все равно, что войско разоружить и отправить в деревню сено косить - дескать, во имя улучшения тактики, а противник тем временем столицу займет. По-моему, кое-кто из эльфов захотел вспомнить блаженные приснопамятные времена, когда вы еще не подозревали о вреде рабовладения.
   - Вряд ли. По-моему, Совету Сил просто надоело вмешиваться в человеческие дела и устраивать их. Возможно, вам решили дать столь обожаемую вами самостоятельность.
   - Но как бы то ни было, получилось как всегда. Теперь всякой сволочи вроде Синего Гусака разведется - некуда будет плюнуть. Чтоб он сгорел, честное слово! А правда, что альнары, в лучшие свои дни не брезговали разными... э-э... сильными средствами?
   - Правда. За то, похоже, и пострадали.
   Риандал вновь вспомнил рассказы Ириса: и давние, и более поздние. Вспомнил все байки, что слыхал об альнарах Тэй'ара; вспомнил предположения владыки Дайлена и не продолжил фразы. Литт вновь понял верно и тихо, ни к кому не обращаясь, прошептал:
   - Я думаю, альнары все еще есть. Такие никуда не исчезают. И я думаю, пора им навестить Объединенные Княжества. Пусть нет лесников, так пусть хоть альнары будут. Пусть хоть одна давняя история оживет.
   - Я слышал, Литт, они действительно есть. Рассказывал мой друг, а он альнаров ни с кем не перепутает и к преувеличениям не склонен. Но слышал я и то, что нрав у Эрдина испортился окончательно и что благоразумнее просить помощи у горного обвала или урагана, чем у него и его отряда. Последствия будут примерно теми же.
   - Может быть, так и надо, - отозвался Литт. - Хотя... я этого Эрдина не видел, методов его не знаю. Сомнительно, чтобы он был хуже торговцев детьми. Впрочем, если после его помощи новые дети остаются сиротами - я правильно тебя понял - поневоле задумаешься.
   - Что-то на легенды нас свело, радан действует. Тебе спать не хочется?
   - Я теперь и через неделю не засну. И не только от твоего радана. Сколько же сделок этот Гусак провернул - посреди села, у всех на виду...
   - Вот тебе и хорошие карнитцы; полусотней миль севернее за одно подозрение этому кабатчику все перья бы выщипали, и синие, и какого угодно цвета, а может быть, и шею свернули.
   - Полусотней миль к северу Гусак превратился бы в коршуна и сам кого хочешь без перьев оставил. Но насчет односельчан его ничего не скажу, конечно. Подонки. Я теперь к жилью и подходить боюсь, если бы еще до Ленагуна можно было добраться с нашими запасами...
   - При храме, я верно понял, есть приют.
   - Да, и заведует им лично настоятель, так что без издержек богоугодных заведений. Я не верил, пока сам не убедился. И ты убедишься, - менестрель помолчал, - если, конечно, захочешь делать такой крюк.
   - Захочу. Вдвоем с девочкой я тебя не оставлю, еще в какой-нибудь переплет влипнешь. Идем вместе, я не бывал в Ленагуне и не видел ни храма, ни приюта, ни настоятеля. Хочу восполнить пробел.
   - Восполнишь, - кивнул менестрель, - всенепременнейше восполнишь. Не пройдет и недели.
   И в самом деле, через пять дней путники были на подходе к Ленагуну, крупному городу на Чародольской Петле, первому, если смотреть с востока.
   За эти дни выяснилось многое. Во-первых, Нила, выспавшись и придя в себя, перестала извиняться через слово и именовать все, что движется господами. На третьи сутки она уже улыбалась и пыталась подпевать менестрелю. Во-вторых, девочка оказалась еще симпатичнее, чем представлялось мужчинам до сих пор. Последнее выяснилось в Налаве, крупном селе, не по размеру скромно приютившимся у тракта, как нищий у храма.
   Риандал мельком по пути в гостиницу увидел рынок и все сразу решил. Оставив на постоялом дворе музыканта и все вещи, эльф, ничего не объясняя Ниле, попросил прогуляться с ним по городу. Отказаться та не посмела. А Риандал чувствовал себя не просто художником, но творцом чего-то чудесного, пока ему самому неявного. Теплое солнце и веселый гомон ребятни добавил вдохновения, и с рынка Риандал повел Нилу к цирюльнику, а потом вновь на рынок.
   Поначалу девочка боялась новых вещей, она явным образом не носила ничего новей перешитых бабкиных юбок; от первого платья просто шарахнулась и только замотала головой. Риандал призвал на помощь весь свой такт и дар убеждения, каждый новый торговец присоединялся, и подействовало. И подействовало так, что сам творец оказался не готов к сотворенному им чуду. С шестой попытки Нила, а точнее - Нилата, выбрала платье совершенно самостоятельно, не обращая внимания на скорбную физиономию эльфа и попала в яблочко. Риандал ахнул и открыл рот от восхищения. Невзрачное, невнятного зеленоватого оттенка платье столь хорошо подходило к глазам девочки и так великолепно сидело, что стоило горы расшитых глупыми кружевами тряпок. В кружевах девочка смотрелась словно воробышек с фазаньим хвостом.
   Следующим шагом стали легкие ботинки на многочисленных застежках и летний плащ. Цирюльник лишь вымыл волосы Нилы и слегка подровнял их - ничего иного не понадобилось. Риандал опасался наличия у девочки вшей, но напрасно. На осторожные расспросы Нилата охотно ответила, что всего только надо побольше настойки горечь-травы в воду лить, и никакой пакости не будет. У эльфов в том числе.
   От бус Нила отказалась категорически и с обидой. Она не станет носить украшения продажной женщины - никогда. Риандал горько усмехнулся про себя, отдавая должное находчивости матери, так основательно внушившей дочери ненужность слишком дорогих для семьи безделушек. А вот форнтиольские цветные плетеные шнурки девочку пленили совершенно. Она выбрала зеленовато-синий и долго слушала объяснения торговки о способах его завязывания.
   С легкой улыбкой и глубоким удовлетворением творца, закончившего создание мира, Риандал постучал в дверь комнаты менестреля. Двое мужчин в одной комнате с почти уже девушкой - слишком откровенная ситуация для Княжеств, а девочка в комнате с эльфом не вызовет насмешек уже по одному наличию Старшего. Одна же оставаться в комнате Нила явным образом боялась. Литт открыл дверь не сразу, зато его реакция оправдала ожидания Риандала сполна. Музыкант застыл на пороге, глаза его расширились на пол-лица.
   Нила порозовела и улыбка ее стала вдруг удивительно женственной, чуть лукавой и одновременно полной достоинства. Литт быстро опустился перед похорошевшей Нилатой на одно колено, та удивленно приподняла брови.
   - Вашу руку, прекрасная дева.
   Нила несмело протянула руку, как положено, тыльной стороной ладони вверх. Менестрель, улыбаясь, поцеловал кончики пальцев - девочка зарделась.
   - Прошу вас, госпожа, удостойте скромное жилище... Риандал, ты гений! Ты великолепный художник, - шепнул поднявшийся Литт эльфу за спиной девочки.
   - Это она - хороший художник. Она обставила меня, признаю поражение. А вообще-то, это мысль!
   - Ты о чем?
   - Сейчас проверим. Нила, вот твое приобретение, возвращаю. Завязывай, мы хотим оценить.
   Девочка кивнула и без малейшей задержки связала шнурок сложнейшим тройным узлом. Покачала головой в сомнении и за минуту перебрала с десяток самых разных вариантов. Видно было, что завязывает она не наугад, а точно знает, что должно получиться.
   - Сможешь повторить? - шепнул Риандал на ухо музыканту.
   - Нет. Здесь и спятивший вязатель морских узлов запутается.
   - Она увидела этот шнурок впервые в жизни полчаса назад. Каково?
   - Ах, вон ты о чем. Как ты понял?
   - Не знаю. Чувство цвета идеальное, формы - тоже, глаз верный. Будь мужчиной - стала бы ювелиром. Нила, скажи, ты смогла бы такой шнурок сплести сама?
   - Да, он простой.
   - Можно, я угадаю - ты очень хорошо ткешь. Так?
   - Мне нравится, только... - девочка замялось.
   - Да?
   - Простое полотно ткать неинтересно, а цветных ниток у нас не было. Вышивать вот хочу научиться, но тоже нитки...
   - Нила! - воскликнул Литт. - Будут тебе нитки. А еще... кружева не пробовала...
   - Пробовала, один раз... я не очень умею....
   - Научишься и этому. Келат тебе все что захочешь: и нитки, и спицы, и коклюшки, и шелк - все достанет.
   - А бывают цветные кружева?
   - Какие?
   - Разноцветные, не белые.
   - Не знаю, не видел, но, чувствую, еще увижу. А как ты собираешься их плести?
   - Смотреть надо, - серьезно ответила девочка. - Раз белые можно сплести, значит, и цветные можно.
   Риандал и Литт переглянулись.
   - Неплохо, а, - пробормотал менестрель. - Риандал, теперь твоя очередь. Не удивлюсь, если нарисованное тобой оживет, как в Чародоле.
   - Откуда ты столько знаешь: и Глориндол, и альнары, и Чародол? Тебе точно двадцать четыре года?
   - Открою тайну, я знаю обо всем оттуда же, что и ты. Только не говори, что лично строил Глориндол и сам беседовал с королем-призраком.
   - И в каких же это книгах такое пишут? Не дашь ли и мне почитать.
   - Я учился в школе, даже в двух, а потом в Академии. Ты слышал о такой профессии - учитель? Так вот, у меня были очень хорошие учителя, особенно те, что по истории. В Академии - так совсем... я сомневаюсь, что наш преподаватель истории был человеком. Человек не может знать наизусть всю Большую кассавиртскую библиотеку. Ну да мы ведь о тебе. Ты будешь являть свое искусство?
   Риандал сдался и остаток вечера все трое хохотали над лютней в виде Литта, над менестрелем в форме лютни, над хозяином гостиницы, очень похожим на половник; над рыбами с крыльями и птицами в чешуе и с плавниками. Апофеозом стала избитая шутка - муха на скатерти. Нила с Литтом совершенно серьезно пытались ее согнать до тех пор, пока Риандал не выдержал и не согнулся пополам от смеха. Рука его не беспокоила, для девочки нашлись и дом, и подходящее занятие - отчего бы не смеяться.
   Полночи затем Риандал, сам не зная для чего, рисовал спящую Нилу - очень тщательно, в несвойственной себе манере. Получавшийся рисунок он так никому и не показал. А позже, когда странная компания уже покинула Налаву, следующий постоялец полдня воевал с большой наглой мухой, упорно садящейся на скатерть. Однако перед "позже" было утро.
  
   Утро, яркое и невинное, как розовый румянец Нилы, разбудило Риандала ласково и нежно, тонким лучиком сквозь занавеску. Эльф лениво приоткрыл глаз, увидел в противоположном углу пустую, аккуратно заправленную кровать и не спеша поднялся.
   Через минуту, как по заказу, заглянул Литт. Менестрель весело подмигнул товарищу.
   - Поздновато поднимаетесь, господин эльф. Я уже с час как на ногах.
   - Почему же не разбудил?
   - Потому что вы теперь имеете заступницу в лице прекрасной девы. Она была категорически против того, чтобы я тревожил ваш сладкий сон.
   - А где сама Нила? - Риандал и сам не понял, куда вмиг улетучилось его хорошее настроение.
   - Внизу. Надо же ей показаться во всей красе и без сопровождения.
   - И ты оставил ее одну?
   - Не понял, - передернул плечами Литт. - Не на краю же света я ее бросил. Извини, а если бы Ниле ночью по нужде понадобилось, я тоже должен был ее сопровождать?
   - Не нравится мне, что она одна.
   - Риандал, Нила - не ручной зверек, чтобы ее на поводке водить, - начал менестрель, эльф не стал слушать.
   - Литт, ты дурак, - в сердцах бросил он на ходу и через полминуты был внизу. Никаких признаков девочки. Ни в зале, ни на кухне, ни во дворе.
   - Девочку, что с нами прибыла, видели? - остановил Риандал пробегавшую мимо служанку.
   Та скривилась, будто спрашивали что-то неприличное и буркнула:
   - Во дворе была.
   - Когда?
   - Да щас только.
   Риандал вновь выскочил во двор и натолкнулся на ухмыляющегося Литта.
   - Ну и что ты горячку порешь? Куда здесь Ниле пропадать.
   Эльф отмахнулся с раздражением, обошел двор по периметру - менестрель взглянул на него уже с тревогой.
   - Да что? Риандал, беса тебе за шиворот, что? Предчувствие у тебя или...
   - У меня уверенность, - бросил сквозь зубы эльф. - Будь здесь и...
   - Обязательно. Сяду на крыльце и стану Огненного Вестника дожидаться. Моя вина, мой и ответ. Это лучше ты не ходи, на тебя смотрят как-то косо.
   Риандал не ответил, вдвоем с совершенно серьезным уже Литтом они обошли гостиницу, попали на задний двор, где, если честно, девочке нечего было делать. Сараи, покосившиеся, но крепкие еще, доски, дрова, сор, клетки с птицей...
   - Эй, мужик, девочку здесь не видел, - окликнул Литт единственного работника, уныло ворочающего сор лопатой за неимением более содержательного занятия.
   Мужчина поднял голову и уставился на спросившего мутными глазами.
   - Я тебя спрашиваю, девочку лет двенадцати-тринадцати здесь не видел? В зеленоватом платье, светленькую... Что молчишь?
   - Видел, - медленно ответил работник, глядя в упор на менестреля. Риандалу стало не по себе. - В сарае она, прячется.
   Налавец кивнул на единственный безоконный сарай - длинный и серый.
   - От кого прячется? - захлопал глазами Литт. Риандал уже направился в указанном направлении.
   - От вас, - все так же медленно, без выражения ответил работник.
   - Что?! Ты сдурел! Риандал, подожди! Что вы ей успели наговорить?
   Работник не ответил.
   - Да стой же, эльф полоумный! - Литт сплюнул под ноги селянину и бросился к Риандалу, открывающему уже покосившуюся дверь.
   - Нила, ты здесь?
   Тишина, прерванная вдруг невнятным возгласом, ударом и хриплым воплем "Выродок эльфий!".
   Литт инстинктивно отпрыгнул назад от двери, из которой ударил сноп света, сглотнул, перехватил лютню и нырнул в освещенное изнутри брюхо сарая.
   Лютней сразу и не примеряясь, врезал кому-то по зубам, увернулся от цепа, отбросил инструмент и вцепился в рукоять едва не раздробившего череп орудия. Литт не видел, что делает Риандал, он пнул противника в колено, упал вместе с ним и со всей злости ударил локтем в лицо. Цеп остался у менестреля в руке и смел очередного сунувшегося с дороги. Однако, скоро сам певец получил удар по затылку - такой, что заставил потерять равновесие. Менестрель, падая, успел обернуться и хоть вскользь, но достать ударившего цепом. Зато и за миг до падения затылком на пол увидел, что и Риандал, в крови, опустился на колени, не в силах ответить заклинанием.
   - Стойте! - тоненький, ввинчивающийся в мозг визг, пришелся весьма кстати в дополнение к фейерверку перед зажмуренными веками менестреля. - Стойте! Не убивайте!
   - Уйди, девка!
   - Нет, не дам убивать!
   Литт вскочил, сам не понимая, как. Нила, вся в соломе, такая, что и не узнать, цеплялась на Риандала, пытаясь его поднять.
   - Уйди, девка, не мешайся.
   Чья-то рука (зрение вернулось к менестрелю лишь отчасти) схватила девочку за локоть; Риандал вскочил и его кулак ушел в пустоту на месте чьего-то лица. Вспышка, за миг до которой Литт успел оказаться рядом с эльфом и дернул его к стене сарая. Вилы, брошенные на манер копья, уже нисколько не взволновали музыканта, он перехватил рукоять и нанес удар в плечо первого же осмелившегося сделать шаг.
   Очередная вспышка лилового цвета осветила угрюмые небритые лица, кровь на сене и всклокоченные волосы Нилаты. Футах в шести от стены, в шаге перед Литтом с окровавленными вилами задрожала полупрозрачная стена света. Свет действительно дрожал, то ярко вспыхивая, то почти угасая, потому что Риандал, удерживающий заклинание, с трудом удерживался на ногах.
   Нила отшатнулась от сияния, обернулась к эльфу. Тот не смотрел на девочку.
   - Какая тварь, - начал Литт, опираясь на вилы, - какая мразь чего тебе наплела?
   Нила съежилась и помотала головой. Теперь она действительно очень напоминала воробья, только что выскочившего из-под застрехи.
   - Девку выпусти, отродье ушастое, - сказал ближайший из крестьян.
   - Я ее не держу, - сквозь зубы ответил Риандал. - Она может выйти, но вы войти не можете.
   Нила вскинула глаза на Старшего, тот вновь не удостоил ее ответным взглядом.
   - Добрые люди, - громко сказал Литт, - чего вы наплели девочке? Что нельзя путаться с кем попало или что платье просто так не покупают? Нила, ты, прости, совершенная дура! И память у тебя короче воробьиной.
   - Дурой она была, когда с вами связалась.
   - Ты говори, борода плешивая, да не заговаривайся! Мы с ней пять дней по лесам бродили - что, Нила, забыла. И если бы захотелось нам... чего зеленого... стали бы мы ждать. Только мы не извращенцы, в отличие от некоторых.
   - Пасть закрой!
   - Не ори, - осадил возмутившегося односельчанина бородач. - Иди сюда, девка, нече там сидеть.
   - Но... это правда, - тихонько сказала Нила, не поднимая головы. - Мы по лесу шли...
   - Дура и есть дура. Разве это им от тебя нужно.
   - А что? - Нила удивленно посмотрела на говорящего.
   - Сами пускай скажут, сколько за тебя выручить хотели.
   - Идиот, - сквозь зубы пробормотал менестрель.
   Риандал усмехнулся и едва не отпустил заклинание. Нила молчала.
   - Продать тебя, дурочка, и делов-то. Дорого, поди...
   - Меня уже продавали! - от звонкого голоса качнулись стены и посветлело в сарае. Нилата вскочила на ноги и подошла к самому сиянию.
   - Ты чего...
   - Меня уже продавали, а они - спасли. Вы сперва разберитесь, а после убивайте. Я дура, я вас послушала!.. - в голосе послышались слезы.
   - Успокойся, Нила, - сказал Литт, для самого себя неожиданно спокойно. - А вы, уважаемые, прежде чем вилами раскидываться, действительно, интересуйтесь, что и как. С вас станется и главу Совета Сил в работорговле обвинить, потому что он, видите ли, вам не понравился.
   - Зубы не заговаривай, тварь.
   - Тварь не я; вы для начала с соседями по провинции разберитесь. С некоторыми кабатчиками, например, из Ганаты. Только вам, боюсь, легче и приятнее путников убивать. Вам не Гусак ли приплачивает?
   - Это который Гусак? - сбился с мысли об убийстве бородатый.
   - Синий, то бишь Старый. Имени-фамилии не знаю и знать не хочу. Прогуляйтесь на досуге до его заведения и спросите между делом, много ли за сироту тот просит.
   - Брешешь!
   - Нет, правду говорит! - вскинулась вновь Нила. - Этот Гусак - пусть черви его съедят - меня купил, а они спасли. Я им говорила, купите, нет, не захотели... а Риан... Старший... его чуть не убили...
   - Теперь сами подумайте, - встрял Литт, - стали бы мы под сталь соваться, когда стоило всего лишь перекупить девочку у хозяина. Тем более, что она сама не возражала. Или вы, часом, запамятовали, сколько эльфы живут? Или, по вашему, они с повязками родятся? Что же, кстати говоря, он и меня не продал до сих пор - мы знакомы уже дней десять. Что ему стоит, оглушил заклинанием и предложил по сходной цене тому же Гусаку. Ну или кто попадется. Музыканты много где ценятся.
   Налавцы замялись. До них дошло, что не родился еще тот разумом скорбный Старший, что станет ради нескольких сотен дальгенов рисковать вечной жизнью. Тем более, что дальгены эти можно было получить и совсем без риска.
   - Убери...те свет, ни че не сделаем.
   - Вы своих односельчан снаружи для начала предупредите, - ответил Риандал и пошатнулся.
   - Вы... того, господин эльф, извиняйте, - пробормотал бородач, протискиваясь мимо свечения к двери. - Оплошка вышла.
   - Я подумаю, - с трудом ответил Риандал.
   - А ты, девка, оставайся, нече по полям шастать.
   Нила помотала головой и вдруг испуганно обернулась к Литту и Риандалу.
   - Вы меня не прогоните? - еле слышно прошептала она, глядя на эльфа.
   Тот не стал отводить глаз, слегка улыбнулся, и по щекам девочки потекли слезы.
   - Я... я с ними...
   - Ну, как хочешь...
   Через час трех путешественников в Налаве не было. Их не было бы в гостеприимном селе куда раньше, если бы не Риандал. Точнее, его состояние. Сам эльф готов был сбежать в ту же минуту, что вышел из сарая, но далеко вряд ли ушел бы. Поэтому Литт и, в особенности, Нила сделали все, чтобы Риандала задержать. Девочка, желая исправить ошибку, ухаживала за эльфом, как за собственным младшим братишкой. В полчаса она и все раны перевязала, и какое-то снадобье из эльфийских листьев смастерила (под присмотром владельца, разумеется), и сама еще каких-то травок запарила - на всякий случай. Затем едва ли не силой заставила Старшего поесть и отдохнуть хотя бы четверть часа. Литт видел, что, по правде и по уму, Риандалу нельзя никуда идти, что рана от серпа - не шутка, что открылась рана под лопаткой, но эльф уперся насмерть. Более часа в Налаве его не смогли бы удержать не то что Литт с Нилой, а и Семеро Всемогущих. Здесь менестрель чувства спутника вполне разделял. Как ни благополучно окончилась драка, а провожали их косыми взглядами и кривыми ухмылками. Женщина с постной физиономией и поджатыми губами выплюнула-таки вслед:
   - Смотри, девка, наплачешься еще с ними.
   Нила даже не обернулась. В дороге Риандалу поначалу полегчало, по крайней мере, на взгляд менестреля, затем эльф в течение трех часов проглотил три таблетки радана, но остановиться категорически отказывался. К вечеру Риандал выглядел довольно неплохо, опять же на несведущий взгляд, а утром не смог подняться. Эльфийское снадобье явило свой коварный нрав, оно не только не вылечило, оно навредило. Риандал, к ужасу Нилы и досаде Литта впал в странное состояние - нечто среднее между сном мертвецки пьяного и обмороком - и на все старания спутников не реагировал совершенно.
  
  
  
  
  
   Глава 3. Безграмотный расчет.
   - Делать нечего, Нила, придется идти.
   Полдня, проведенные под огромным раскидистым дубом, достойным воспевания в легендах и паломничества эльфов, не дали ровным счетом ничего. Риандалу не становилось ни лучше, ни хуже; он не приходил в себя, изредка бормотал нечленораздельное. Успокаивало одно - никаких неприятных ощущений Риандал не испытывал и никакой способ транспортировки, за исключением разве что волока, не мог ему сильно повредить.
   - Нет, Нила, даже не думай. Во-первых, ты и руку его далеко не унесешь, во-вторых, я на что. Лютню взять можешь, мне ее разве что в зубы... Не бойся, она из дерева, не из хрусталя, не сломается.
   Литт кое-как взвалил отяжелевшего Старшего на плечи, с помощью Нилы выпрямился, и в первый миг его шатнуло назад.
   - Вот черт, только пьяных эльфов я не носил, - пробормотал менестрель сквозь зубы.
   - Тебе не тяжело? - очень не вовремя спросила Нила, во все глаза наблюдая за действиями музыканта.
   - Нет, - выдохнул тот, делая шаг вперед и стараясь сохранить равновесие. - Нет. У эльфов вместо плоти звездный свет, а в жилах - лунный ветер. Так что он не тяжелее пушинки.
   - То-то тебя под светом аж качает... А то поменяемся? - ухмыльнулась Нила. - Сам свою лютню неси, она-то тяжелее пуха.
   Литт фыркнул, очень довольный тем, что Нила ожила до иронии.
   - А ему так не плохо, - забеспокоилась девочка через пять минут.
   - Ему сейчас, я думаю, без разницы; он не поймет, хоть я его за ногу волочи.
   Нила наградила шутника далеко нешуточным взглядом.
   - Ну, прости, сморозил... Ничего, с ним все хорошо, если конечно, так можно назвать. По крайней мере, не хуже прежнего. И, Нила, не разговаривай со мной пока, а от разговоров этот звездный свет превращается в чугун.
   Нилата хихикнула, но замолчала. Она обогнала музыканта на десяток шагов; то наклонялась к ягоде, то срывала цветок, то начинала что-то мурлыкать под нос. Лес вокруг стоял довольно темный, но о пикси здесь никогда не слышали, потому Литт ничего не опасался.
   Часа через четыре они остановились, вновь под внушающим священный трепет деревом. Пока Нила жарила на прутике найденные первые грибы, Литт для чего-то обошел кругом липу и случайно зацепил взглядом темное в листве высоко над землей. Через миг он понял - дупло. Несмотря на усталость, музыкант не смог преодолеть искушения и полез вверх. Ветви располагались поначалу высоко над землей, Литт ободрал ладони и едва не лишил себя штанов, но скоро оседлал первый от земли сук. А где первый, там и второй. Дупло располагалось над десятой ветвью, зияло черным бельмом в зелени кроны. Литт, не долго думая, заглянул внутрь и едва не грохнулся вниз. Теплое, мягкое и пахучее кинулось ему в лицо, менестрель отпрянул, забыв о восьми саженях под ним, чуть не кувыркнулся с сука и чертыхнулся в полный голос. Мимо лесным призраком, мазнув крылом по носу, скользнул огромнейший бурый мохнатый филин. Скользнул и пропал в гуще соседних деревьев. Литт перевел дыхание.
   - Что ты там делаешь? Там, что, мед? Так рано еще...
   - На филина хотел поохотиться, да вот не судьба нам есть филинятину. Он едва не поохотился на меня, - менестрель пошарил в дупле. Нила, возможно, при определенных усилиях и смогла бы протиснуться внутрь, но он - только ценой обеих рук. Кости, пух, комки шерсти... - Нет, как ни печально, меда этот филин отчего-то не собрал. Больной, должно быть...
   Нила снизу вверх смотрела на спускающегося музыканта такими глазами, что тот остерегся от дальнейших излияний по поводу филина. Ясно, девочка считала больной не птицу, а кого-то другого.
   - Ты зачем туда лазил?
   - Интересно, - пожал плечами Литт, отряхиваясь от коры и листьев.
   - Любопытной кошке по лбу дали ложкой.
   - Хм... мне тоже дали, по лбу крылом... Людям моего ремесла без любопытства никак нельзя. Нелюбопытный поэт - это как безрукий сапожник или безногий гонец.
   - Да это говорят так, у нас...
   - И ты, так понимаю, частенько слышала это на твой счет. Ничего интересного в дупле нет: ни золота, ни драгоценностей, ни любовных записок. Дурак был этот филин, - поэт подмигнул разочарованной девчонке, - ни читать, ни считать не умел.
   - Я тоже не умею, - очень логично заметила Нила.
   - Это поправимо, - Литт уселся под дерево, жуя теплый гриб. - Научишься.
   - А далеко нам еще идти?
   - День, может быть, два - с учетом неожиданного груза, - Литт кивнул на Риандала, мешком лежащего у корней.
   Нила укоризненно покачала головой.
   - По тракту дня три, по лесу меньше, но кто его знает. Я здесь раньше не ходил, может, нам какое-нибудь болото придется обходить.
   - Какие же у нас болота, их же у нас отродясь не бывало.
   - Тем лучше для нас. Дня два, не считая этот. Надеюсь, Риандал придет к тому времени в себя.
   - Ты совсем не можешь ему помочь? - завела девочка прежний разговор.
   - Я могу ему только повредить. Я музыкант, не целитель. Я даже на шарлатана не потяну. А вот у Кел... у Тешенахта целитель хоть куда, да и сам он соображает. Не волнуйся, образуется.
   - А почему у него, у священника такое имя странное?
   - Фамилия. Зовут его Келат. Потому что предки его родом с Энортиола.
   - А они там разве Великую Семерку тоже почитают?
   - Ну, если быть точным, Огонь разжигается не для Семерых, сама знаешь. А что до веры, то большинство, конечно, своей собственной энортиольской, но есть и другие. Предки Келата как раз из таких.
   За полчаса отдыха Литт рассказал все, что мог о священнике, о его приюте, о храме, о Ленагуне и слегка охрип. Нила, видимо, решила наверстать упущенное и наговориться впрок. Неизвестно, как она, а музыкант наговорился вполне.
   Далее получаса рассиживать не имело смысла, тем более, если хотелось увидеть Келата Тешенахта до истечения двух дней. Местность медленно пошла под уклон, трава взметнулась едва ли не в рост, под ногами захлюпало, но и только. Миновав сырую ложбину, путники с трудом (то есть, Литт с трудом, а Нила быстро и легко) забрались на пригорок и углубились в чащу. Огромные мощные стволы как колонны подпирали зеленый пестрый шатер крон, сквозь дыры в нем проглядывало веселое солнце. Днем хорошо, а вот каково здесь ночью. Нила, словно угадав мысли спутника, тоненьким голоском спросила:
   - Как же мы ночевать станем? Тут звери дикие...
   - Костер разведем, я подежурю - продержимся. Если что, скормим зверям риандалов мешок, там столько отравы - на стадо шернов хватит.
   - Я тоже буду сторожить, - твердо заявила Нила. - Ты не просидишь всю ночь.
   Литт кивнул, не желая лгать вслух.
   Свечерело быстро, не совсем по-летнему. Шикарные густые кроны дробили неяркий уже свет на множество осколков, по всему лесу легли длинные тени и где-то в глубине ожил краснобровик, верный вестник заката. Под меланхолическую далекую трель Литт замечтался, забыл смотреть под ноги и едва не кувыркнулся вместе с Риандалом через гору валежника. Кое-как сохранил равновесие, обернулся и замер. Сзади, появившись будто из воздуха, стояли три здоровенных мужика. Литт для чего-то посмотрел вперед - точно, из-за валежника поднялись еще трое. Миг стояла тишина, не нарушаемая даже краснобровиком. В следующий миг троица на тропе сделала движение, и Нила пронзительно завизжала.
   - Не ори, - посоветовал ближайший к девочке, весь покрытый бородой, как пень лишайником.
   Литт с трудом сохраняя спокойствие, положил Риандала на траву. Вот вам и дикие звери, диких людей не надобно...
   Нила прижалась к музыканту, разбойники расхохотались. Литт положил руку девочке на плечо, та дрожала, как воробышек перед кошкой, и заговорил:
   - Не надо пугать девочку, тем более, попусту. Стойте, где стоите.
   - А то что?
   - Ничего. Ты, уважаемый разбойник из большого леса, только угрозы и понимаешь, а нормальную речь - никак? Тогда я поговорю с твоими товарищами.
   - Нечего говорить, ты не на ярмарке, - отозвался кто-то из-за валежника.
   - У нас нет ничего из ценимого вашей братией, - ровно сказал Литт. - Ни денег, ни драгоценностей, даже одежда - только та, что на нас.
   - А если проверить?
   - Проверяйте, - пожал плечами менестрель, развязывая свой мешок. - Только позвольте, я сам. Мне потом это еще носить. Вот, не угодно ли: костюм придворного музыканта - никому не надо? Продать старьевщику, выручите по две лички за вещь, можете сами носить - тогда вас будет видно за пять верст. Вот исподнее, одна личка за все, да и то, если старьевщик попадется знакомый. Вот записи - можете, конечно, и их продать, но возьмут только эльфы и только в том случае, если сумеете доказать Старшим, будто сами сочинили. Вот лютня, сомневаюсь, что купят, на них мода давно прошла. Есть еще плащ ношеный - три года мною, до меня лет пятнадцать не ведаю кем; ботинки есть старые; штаны в заплатах; рубашка с дырами и пара исподнего на себе - не нового и, каюсь, не очень чистого. Все. Убедитесь.
   Литт перевернул мешок и потряс для пущей наглядности.
   Шестеро грабителей в продолжение речи менестреля молчали и с места не двигались.
   - А приятель-то твой дохлый, чего ты об нем забыл?
   Нила судорожно вздохнула.
   - Во-первых, поосторожней со словами, во-вторых, вы ослепли? Или настолько выжили из ума, что и эльфов грабите? Ну ладно, что эльфов, но и беззащитных - тоже? Видите же - плохо ему.
   - Видим, зря ты нас слепыми ругаешь, - ответил все тот же вежливый голос из-за валежника. Литт обернулся к невысокому нестарому мужчине - лет тридцати пяти, в отличие от сотоварищей обладающим небольшой культурной бородкой и усами.
   - Вы, если правильно понимаю, главарь.
   - Начальник, - усмехнулся тот. - Ребята, проверьте.
   Литт дернулся от удерживающих его четырех рук.
   - Не прыгай, - сказали ему в ухо.
   - Да я вам по-человечески говорю - нет денег!
   - Не ори.
   Разбойники под зорким надзором главаря перерыли вещи Риандала и обшарили самого эльфа. Денег, к удивлению, но не чрезмерному Литта, не нашли.
   - Что же вы, при храме побирались? - обратился к менестрелю главарь. - Друг другом торговали? На что жили? Где деньги?
   - Я бы ответил, где, да есть уши, которым не стоит слышать. Я в чужие кошельки заглядывать не мастер и отчета в наличности эльф мне не давал. Как и в собственных магических способностях. Но их, все же, думаю, хватило бы на защиту своего же кошелька.
   - Ну и дьявол с ним, кошельком. Хотя, может быть, деньги именно там, где ты не сказал. Мне проверить?
   - Жить не хочешь - попробуй.
   - Ладно, - главарь обошел наконец валежник и встал вплотную к Литту, - нам ваши лички как быку вымя. Потому как вы стСите куда дороже, а этот - особенно.
   - Я думаю, Риандал действительно будет дорого стоить. Тебе и твоим приятелям.
   - Родственники, друзья, девки знакомые, - перечислил главарь, не отвечая на предыдущее заявление, пока они шли вглубь леса, - всех вспоминай.
   - Некого вспоминать. Вам сегодня не везет, вы не тех изловили. Девочка - сирота, к родным Риандала я бы настоятельно не рекомендовал слать писем с угрозами, а мои родичи и знакомые слишком далеко отсюда и...
   - Где?
   - В Кассире, - усмехнулся Литт, - под Касса-Нортой. Слышал о таком городе? Родителей у меня давно нет, и если вы даже разыщите моего дядю, единственное, что сможете для меня выпросить - моток пеньковой веревки. Да и та порвется, если попытаетесь меня повесить. Потому как будет гнилая. Новой веревки дядя для меня пожалеет.
   - Хороший у тебя дядя, сильно он тебя любит - видать, есть за что. Значит, все сироты, нищие и убогие. Может, еще безграмотные и глухонемые?
   - Нет, не безграмотные. Я написал бы письмо, было бы еще кому писать.
   - Ну а как некому, так отдохнете немного.
   Отдыхать главарь предлагал на небольшой полянке, очищенной от подроста и кустарника, с утоптанной травой, кострищем и прочими изысками цивилизации в глухом лесу.
   - Конечно, у нас сразу родни прибавится, - пробормотал Литт, когда ему связали руки сзади. Со знанием дела, очень крепко и нарочито больно. Нилу не тронули, зато Риандала связали так, что менестрель похолодел. Мало того, что ему заломили руки за спину совершенно жутким образом, мало того, что каждый палец одной руки примотали к его близнецу на другой руке, так еще веревку выбрали тонкую. Такая за сутки вопьется в плоть, а через неделю будет стоить эльфу если не обеих рук, то по меньшей мере, всех пальцев. Разбойники явным образом знали, что такое эльф и чем он от человека отличается. В подтверждение знаний об эльфах Риандалу заткнули рот.
   Нила закусила губу и опустила глаза, смотреть на связанного Старшего у нее не хватало сил. Литт и главарь обменялись взглядами. Главарь усмехнулся - мол, думай скорее, видишь, чего стоит твое упрямство товарищу. Менестрель прекрасно понимал, что его упрямство, согласие или несогласие ровным счетом ничего не значат. Надо думать, как предупредить Келата и каким образом вызволить Нилу. Все остальное подождет.
   - Куда вы шли? - почти заботливо обратился главарь к девочке. Та испуганно посмотрела на Литта.
   - Отвечай, не бойся.
   Нила молчала.
   - Ребята, уберите этого. Мешает разговору.
   - Напротив, помогаю. Господин главарь, не знаю имени, отпусти девочку, тогда и поговорим.
   - Что, имена друзей вспомнил? А мне плевать. Я и без этого узнаю. Стоит тебя на полчаса в муравейник сунуть, и я узнаю, какого цвета были волосы на лобке твоей первой девки. Уберите его, я сказал! Повторить?
   Менестреля не без возни засунули в подобие кроличьей норы. Правда, кролик для нее должен быть размером с осла. Землянка с укрепленными наспех и кое-как стенами и кровлей и узким лазом, ведущим почти вертикально вверх. Подкоп устраивать некуда, везде корни, выхода к неохраняемым местам нет... Да и нечем, руки связаны. Литт примостился у дальней стены и стал лихорадочно, сквозь неотступные мысли о Ниле, соображать, как предупредить Келата, не вызвав подозрений. Размышления прервались тем, что вниз столкнули Риандала. Литт выругался, он сам был связан и не мог помочь эльфу. Однако попытался - с грехом пополам исхитрился повернуть Риандала так, чтобы он не опирался на вывернутые в суставах руки. Эльф издал полувздох-полустон, и только. Литт вновь уселся к стене, чувствуя под пальцами глинистые комочки. Голова его горела - как предупредить Келата, как?!
   В землянку втолкнули Нилу, девочке единственной связали только руки, но и этого хватило, чтобы она не удержалась на ногах и упала с маху на утоптанный пол.
   - Чтоб вы сдохли все, суки! - не выдержал Литт. - Нила, не плач. Ты... ты что?..
   Менестрель не смог спросить напрямик, девочка помотала головой, пытаясь утереть слезы и только размазывая грязь по лицу.
   - Они ничего не сделали, только спрашивали... Я... я сказала про того священника, я испугалась. Испугалась, что вас убьют.
   - Глупая, - выдохнул Литт. - Глупая. Хвала Небу, что ты жива, а все остальное меня не волнует. Хоть о священнике, хоть об императоре кассирском, хоть о короле Чародола - лишь бы они слушали.
   - Ты... не сердишься? - Нила уткнулась в плечо менестрелю.
   - Сержусь, но на себя.
   - Ты напишешь письмо?
   - Да, придется, видимо...
   - Напиши! Пожалуйста, напиши! Они сказали, что убьют вас.
   Слезы прожигали насквозь, как расплавленный свинец. Литт понимал, девочке пообещали еще кое-что, о чем она мужчине просто не может сказать.
   - Не убьют, с покойников невелик доход. Не плачь - напишу, конечно, напишу. Но, Нила, буду честен, это вряд ли нам поможет. Нужно действовать самим.
   - Как? Что нужно делать?
   - Тебе нужно сбежать.
   - Почему мне?
   - Ты сама понимаешь, почему. Пока ты здесь, эти подонки могут ставить мне любые условия. Они ведь понимают, я все сделаю, чтобы тебе не причинили вреда.
   - Но если что, тебя убьют... или еще хуже... Или Риандала...
   - Риандала они и пальцем не тронут. Это так же точно, как то, что их матери были шлюхами. С меня им брать нечего, с тебя - тоже, Риандал - их единственная надежда на поживу. И ничего они с ним сделать не посмеют. Кроме того, представляешь ответ эльфов, случись с их родичем что-то дурное? Вот и они представляют. Нет, они не такие дураки.
   - Но зачем они его так связали?
   - Затем, чтобы он, очнувшись, не отправил всю шайку к дьяволу, причем по частям. Практически невозможно колдовать со связанными руками, требуются определенные движения, сама видела...
   - Что же делать?
   - Пока - спать.
   - Что?
   - Да, тебе - спать. Обязательно. Ты должна будешь в состоянии убежать при первой же возможности, потому что второй не будет. Ты должна отдохнуть.
   - А ты?
   - А я постараюсь не шевелиться и не будить тебя.
   - А разве не лучше убежать тебе?
   - Точно, чтобы вас совершенно определенным образом убили - на всякий случай. Если я за подмогой.
   Нила вздохнула, положила голову на колени поэта, и через четверть часа действительно спала. Через два часа по представлениям Литта в землянку спустился главарь собственной персоной.
   - Как умилительно, - хмыкнул он, кивая на Нилу. - Удобно тебе.
   - Мне - неплохо, тебе будет неудобно в пеньковом воротничке. Я тебе говорю по-человечески, отпусти девочку, будь мужчиной - и я не забуду.
   - Ты и так не забудешь. Что, придумал тайный язык для письма? Отгадает его твой священник?
   - Этот священник настолько же мой, как и твой. Вообще-то, он свой собственный и он в самом деле настоятель храма, а не казначей, в прихожанах у него люди, а не дальгены.
   - Красиво говоришь, прямо поэт.
   - Я и есть поэт.
   - По мне, хоть говночист. Эй, красотка, просыпайся. Время поработать.
   Нила вздрогнула, не сразу сообразив со сна, в чем дело. В следующий миг она прижалась к Литту, будто тот мог ее защитить. Менестрель напрягся, но перегрызать глотку главарю не понадобилось. Тот расхохотался.
   - Не бойся, не тронем. Сейчас - точно, а если твой дружок черканет пару строчек куда надо - не тронем совсем. Вставай, пошли.
   - Куда?
   - Наверх, куда еще. Или ты не знаешь, на что еще годны женщины.
   Нила обернулась к Литту, тот прикрыл глаза в знак согласия. За ним вернулись через час, не меньше. На поляне пылал костер, плавали ароматы жареного мяса, дикого лука и дешевого пойла. Нила, целая, невредимая и будто повеселевшая бегала между двумя котлами, что-то добавляла, помешивала, на менестреля она едва обернулась. Литт молчал, ждал слов главаря. Понадобиться разбойникам он мог только по двум причинам, и обе были хороши.
   - Эй, ты вроде играть могешь?
   - Я и петь умею, но не для вас.
   - Пой!
   В лицо менестрелю кинули лютню, тот еле увернулся. Дюжина разномастных мужиков попадала от хохота.
   - Пой, гнида!
   - Сначала дело, - встал главарь, единственный, кто не смеялся.
   - Хета, ну все дела к бесу! Выпьем!
   - Выпьем. И закусим. И песен послушаем, но не раньше, чем этот стихоплет черканет пару строк для своего приятеля. Хороший приятель, удобный. Священник - значит, добрый должен быть, о других печься, как бы ни вышло с ними худа. Да и дорогу к Ленагуну всякая собака знает.
   - Не думаю, что Тешенахт поверит разбойнику, принесшему весть от таких же.
   - А ты пиши, чтоб он поверил. И без фокусов.
   - Как я писать буду, носом?
   - Говори, я напишу, не ты один грамотой владеешь. Дета, не пей! Не донесешь письмо, я из твоей шкуры дальгенов нарежу.
   - Последняя, Хета, чтоб я сгорел. Последняя. И все.
   - Что говорить? Сколько, куда, что ты молчишь. Или мне самому себя оценивать?
   - Триста дальгенов.
   - Сколько?!
   - За эльфа этого маловато, да я добрый. А за вас и лички не беру, вы даром. Так и напиши. Место - развилок у старого дуба на трех дорогах. Там при корнях схрон, пещерка небольшая - пусть туда деньги и положит. Срок на сбор - восемь часов.
   - Почему же не восемь минут? Ты спятил, такой суммы в восемь часов и всем Ленагуном не собрать.
   - Срок - восемь часов. То бишь завтра к полудню Дета будет у священника и до вечера тот должен деньги собрать. Пусть задницу свою продаст, но соберет. К восьми часам деньги должны быть у развилка. Не придет, ждем еще два часа, а дальше каждый час отрезаем от вас по кусочку. С кого начать - подумаю, но наверное, с тебя. Больно много говоришь, охота тебе язык отрезать.
   - Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Что Тешенахту после того, как он деньги оставит, делать? Какие, хм, гарантии?
   - Положит деньги, пусть отойдет. Там глянем. Говори.
   - Нет, я буду писать сам. Тешенахт знает мой почерк.
   - Смотри, если рядом с твоим Тешенахтом кто рядом случится, хоть вошь, я тебе не язык, я тебе яйца отрежу. И Тешенахта их сожрать заставлю.
   - Ну и фантазия у тебя, господин Хета... Тебе к целителю надо, пока не поздно. Не будет никаких фокусов, перечитаешь, убедишься.
   Главарь кивнул, менестреля развязали и толкнули к пню, служившему столом. Литт помассировал затекшие запястья, вздохнул и взял перо в непослушные пальцы.
   - "Сделай, что они говорят... вопросов не задавай... не обмани... Литт Стихоплет".
   Хета долго смотрел на менестреля, тот взгляд выдержал, хотя сердце готово было выскочить из груди и бежать куда глаза глядят. Наконец главарь свернул письмо, запечатал собственноручно и вручил гонцу по имени Дета. Странно, что по имени, а не прозвищу. Тот, уговоривший три кружки, широко ухмыльнулся, но под взглядом Хеты потрезвел, сунул письмо в куртку - так глубоко, что казалось, под кожу и кивнул приятелям.
   - Вернусь с деньгами!
   - Разве что если священника ограбишь, - отозвался Хета. - Не болтай, иди. Раньше дойдешь, раньше деньги притекут.
   На это гонцу возразить было нечего, и он отправился в путь, захватив по дороге пучок лука и кусок мяса. Литт постарался не провожать его взглядом.
   - Теперь пой!
   - Вот сейчас я согласен с ребятами. Пой, и громче. Ну, уговаривать тебя! Бери свою раздолбайку.
   - Раздолбайка кое у кого на плечах, а это лютня. Еще одно оскорбление, и пойте сами. Хоть громко, хоть тихо - как сумеете.
   Кто-то из разбойников приподнялся, главарь только хохотнул.
   - Сидите, он споет. Он ведь не хочет, чтобы с девочкой что-то вышло.
   Литт ответил взглядом в упор.
   - Пой!
   Менестрель кивнул и принялся настраивать лютню. Ремень перекидывать через плечо не стал - помешает.
   - Ну, долго ты, стерва...
   - Заткнись! - оборвал разбойника музыкант. В наступившей тишине первые аккорды прозвучали кощунственно весело, разбойники переглянулись, а лютня рассыпалась быстрым перебором, складывающимся в легко узнаваемую мелодию. Будь Литт один, никогда и ни за что не согласился бы на такое предательство искусства. Теперь он готов был еще и плясать, если попросят. Выбора не было, вернее был он очень небольшим.
   Время летело стрелой, лес потемнел так, что в двух шагах от костра не было видно руки. Где-то, отвечая музыке, завыл волк. Литт едва не споткнулся на очередном аккорде. Дотянуть до утра, хотя бы часов до трех... Иначе что толку Ниле сбегать. Дотянуть удалось и довольно легко, разбойники спать не собирались. Литт сидел на "столе", вокруг него сидела, лежала шайка. Нила нерешительно стояла над двумя опустевшими котлами, из содержимого которых ей перепал бульон, а Литту - ничего. Главарь толкнул ногой почти уснувшего товарища.
   - Проводи красотку до ручья. Глаза протри и смотри в оба. Пока есть женщина, надо пользоваться.
   Нила поволокла оба котла в темноту, разбойник вразвалку шел следом. Литт отсчитывал секунды - до ручья было минуту три ходу, Нила за вечер бегала туда-сюда раз двадцать. Три минуты туда, столько же, чтобы усыпить бдительность разбойника... Дольше тянуть нельзя, он еще воспримет слова Хеты в другом смысле. Отсчитав шесть минут, Литт вскочил на пень - песня тому вполне способствовала. Из всей шайки насторожился один Хета, но к середине второго куплета он отвлекся, и тогда лютня полетела в лицо ближайшего разбойника, тот отшатнулся от неожиданности, и Литт нырнул в образовавшийся просвет. Как и следовало ожидать, за ним сорвалась вся дюжина, менестрель увернулся от одного, другого, и со всех ног бросился к ручью. Так быстро, что ни один разбойник за ним не поспевал.
   - Нерка, держи! - заорали сзади.
   Литт прибавил скорости, вылетел к ручью и почти натолкнулся на упомянутого Нерку. Увернулся, сделал вид, что падает - разбойник, не размышляя, рванулся в погоню. Литт бежал вдоль ручья, петлял, дважды спотыкался по-настоящему и, обернувшись во время падения, Нилы не увидел. Очень хорошо! Менестрель резко сбавил скорость, Нерка бросился наперерез, и Литт неожиданно повернул назад, к костру.
   - Ловите! Держите!
   Навстречу выскочили двое, менестрель без труда увернулся, выскочил на следующих, споткнулся, упал, вскочил и вновь принялся наворачивать петли. В течение получаса двенадцать человек не могли поймать одного. Неизвестно, сколько бы продолжалась игра в салки, если бы Хета не догадался сделать то, что ему следовало предпринять в самом начале. Главарь выволок к костру все еще бесчувственного Риандала и картинно приставил к горлу эльфа нож.
   - Эй, ты, гнида! На счет "три" не появишься, из кишок твоего приятеля аркан сделаю! Раз, два...
   На счет "три" замершего столбом Литта опрокинул сильный удар в спину.
   - Добегался, сука!
   - Не трогать! - заорал Хета, мгновенно забывая о Риандале. - Не трогать! Не сбивайте цену, - добавил он более спокойно.
   Литт хмыкнул. Конечно, так он и думал. Работорговцы. Точнее, их поставщики. Слишком уж глупо звучал бред о деньгах под деревом.
   - Куда! - прикрикнул Хета, едва менестреля поволокли к прежней норе. - Все сюда! Живо!
   В ладонь Хете неведомо откуда взявшись, легла рукоять двухвостой плетки. Разбойник лениво подошел вплотную к менестрелю, замахнулся, глядя прямо в глаза. Литт не стал зажмуриваться. Плеть свистнула, рядом взвыли. Удар предназначался не пленнику. Одним из удерживающих музыканта был тот, что упустил Нилу.
   - Где девка? А, сволота! Где она?!
   Разбойник закрыл лицо и вовремя - плетка сняла кожу с пальцев. По тишине вокруг Литт понял, что своего добился. Разбойники о существовании девчонки вспомнили только сейчас.
   - Упустили, крысы! До приезда Вилки не найдете, я из вас девок наделаю и ему продам. Всех, гуртом, к бесу таких кретинов. Че встали?!
   - Этого куда?
   - А этого оставьте мне, я его не упущу. Бегать он, конечно, горазд, но рыбкой не побегаешь. Вот сюда, - Хета ткнул пальцем в толстый сук в футе над его головой.
   Литт нагло усмехнулся в лицо главарю, хотя внутренности свело.
   - Чего же рыбка, - хмуро бросил кто-то, пока менестреля вновь связывали - руки и ноги одной веревкой. - Ласточкой его...
   - Я тебя самого ласточкой сделаю, - дружелюбно пообещал главарь. - Дубина. Он ведь музыкант, и больше ни на что не годен. После ласточки его останется только на корм собакам - и то не купят.
   - А ну... да... Свезло тебе, тварь.
   - Действительно, свезло. Ремесло твое ценится, - подтвердил Хета, - сам уж не знаю, почему. Так что останешься целым, хотя по правде, тебя на куски порубить мало.
   - По правде, повесить надо тебя - и за другое место, - ответил Литт, уже болтаясь головой вниз над макушкой главаря.
   - Пасть ему заткните. Не слушал я еще...
   Незакрепленную еще веревку чуть ослабили, кто-то заткнул менестрелю рот куском едва ли не портянки, и веревка вновь дернулась вверх.
   - Найдут девку - твоя удача, отвяжем. Нет - сам виноват, виси до прихода Вилки.
   Менестрель готов был висеть до прихода Огненного Вестника, лишь бы Нилу не нашли.
  
   Нила бежала, не оглядываясь, не прислушиваясь. Бежала наугад, понимая лишь, что бежит назад, туда, откуда они пришли. Она не думала о том, что еще десять минут назад не давало покоя - чего будет стоить Литту ее побег. Чего он будет стоить ей самой, если все же поймают. Она бежала, путаясь в платье, не видя корней и кустов, падая и поднимаясь. Нила не знала, что будет делать дальше, не знала, где искать тракт и Ленагун, не знала ничего, кроме одного - надо спастись.
   Надо найти старую липу с дуплом. Под ноги подвернулся корень, Нила в который раз упала - лицом в жесткую траву. Поднялась, утерла выступившие от боли слезы и побежала вперед. Точнее - назад, к старому филину, из страшного ставшего добрым, почти домашним. Короткий мелодичный звук замер в стороне, Нила даже не поняла, что именно слышит. Не испугалась, только прибавила шаг. Вой отозвался сзади, потом со стороны - Нила побежала из последних сил. Через какое-то время она поняла, что хорошо различает деревья, прежде силуэтами выраставшие из мрака. Рассвет прогонит волков, но не остановит зверей двуногих. Наоборот, он им поможет. Эти страшные люди не слепые и дупло увидят, а там еще под липой и след от костра... Нила судорожно вдохнула туман, поднявшийся над травой. Она попала на берег реки - да, точно, они видели реку...
   На земле, отвоеванной травой у воды, четкий и огромный, отпечатался волчий след. В следующий миг девочка знала, что ей делать. В воде нашлась раковина, Нила расколола ее камнем и что было сил и духу полоснула острым краем по левому предплечью. Кровь выступила, но мало, порез получился неглубоким и бесполезным. "Эх, дура! Себя жалеешь, как бы потом о другом не пожалеть. Чем от мужиков отмашешься?". Нила, ясно представив рядом гнусную бороденку Хеты, полоснула по руке вторично, со злостью. Крик сдержала с трудом. "Дура! Как же рожать собралась - там больней, и ничего. А ты от ранки орешь. Молчи!".
   Кровь полилась на новое платье, в неделю ставшее старым. Нила оторвала окровавленный кусок рукава, бросила на землю рядом со следом. Затем сорвала шнурок с шеи, намочила в крови, и он лег рядом с рукавом. До слез жалко подарка, ведь Риандал... Девочка вытерла выступившие слезы. "Вот, и о нем подумай. Пока-то он жив, и Литт тоже, а останется ли, если ты тут рассусоливать станешь?". Нила шмыгнула носом, осторожно, чтобы не закапать кровь водой с подола, выбралась на берег, на траву. Так, теперь, чтобы вовсе поверили... Нила упала на землю, проползла по траве, приминая ее, вырвала несколько куртинок. Пусть видят кровь, пусть видят следы, пусть думают, что ее сожрали звери. Мертвых не ищут.
   Нила поднялась, огляделась и осторожно, стараясь не оставлять следов, отошла от реки. Оторвала подол нижней юбки - не год же кровью капать, заметки до дупла оставлять. Опустившись на корточки, девочка плотно замотала предплечье, свободной рукой и зубами затянула узел, поднялась и хотела бежать к старой липе, но замерла на полушаге. В трех саженях от нее, у кустов бесшумно и неподвижно стоял зверь, который всем бы напоминал большую собаку, если бы не грязновато-серый цвет шерсти, если бы не желтоватый огонек в совершенно не собачьих глазах. Если бы не был зверь волком.
  
   К вечеру искавшие Нилу вернулись по третьему, а кто и по четвертому разу. Голоса их к тому времени сливались для Литта в нестройный гул, но радости в гуле не звучало - стало быть, все в порядке. Не нашли. Хета вновь и вновь принимался орать, у менестреля от счастья закружилась голова, все поплыло перед закрытыми глазами и ухнуло в красноватую тьму.
   Из этой тьмы спустя неясное время выплыло огромное пылающее солнце и стало мерно раскачиваться, обжигая жаром, как из раскаленной печи.
   - Эй, ты, слышишь! - солнце заговорило знакомым голосом. - Ты, тварь, слышишь меня! Вести для тебя есть.
   Горячий луч ударил по лицу, Литт с трудом открыл глаза и поморщился от боли. Оказывается, качалось не солнце, а он сам - от того, что Хета тряс его за плечо.
   - Ага, очухался. Теперь смотри, смотри хорошенько. Узнаешь?
   Менестрель не узнавал грязной окровавленной тряпки в руках разбойника. Да еще и окровавленной ли? Теперь даже листья имели красноватый оттенок.
   - Нет? Ну ты и дурак. А вот шнурочек тоже не признаешь? Или видно тебе плохо?
   Хета отошел и поднял насколько мог руку. Литт прищурился и тотчас же позабыл о головной боли. Шнурок, синий с зеленым, завязанный сложнейшим узлом, который невозможно спутать ни с чем. Правда, теперь он был не синим и не зеленым, а ржаво-бурым от засохшей крови.
   - Это все, что от нее осталось. Ребята весь лес перерыли. Ничего не нашли.
   "Лжешь!", - кляп во рту не позволил издать ни звука громче мычания.
   - Не понимаю, я не корова, - усмехнулся главарь. - Не дергайся, не трону. И ребятам не позволю. Больно ты петь горазд, почище соловья, я за тебя тройную цену подниму. Жалко, конечно, девку, ведь целка, такие тоже в цене... Ну да, баба с возу, коню легче. Вилка к рассвету объявится, пока повиси, а то ты и бегать горазд. Ишь, сколько талантов даром пропадает!
   Хета рассмеялся собственной шутке, Литт его еле слышал. Перед глазами менестреля все плыло, плыло и не останавливалось. Молот был в виски, подступала тошноты, но Литт не видел ничего, кроме крови и зеленых с синим разводов. Небо, листья и кровавое солнце - теперь весь мир был зеленым и синим. Навсегда. Потому что ничего не изменишь. Ничего не повернешь вспять. Теперь нечего терять. Совершенно нечего.
   До рассвета (точнее, до предваряющих его смутных сумерек) менестрель так и не потерял сознания, хотя провисел почти сутки. Когда же веревка задрожала и трава рванулась навстречу, Литт внутренне подобрался и приготовился дать отпор любому. Продать его как свинью - не удастся. Никогда. Однако, когда внизу его подхватили, положили горизонтально на траву и вынули кляп, Литту стало не лучше, а хуже. Тошнота превратилась в рвоту, мир из кроваво-сине-зеленого стал черным, а боль под черепом очень скоро заставила потерять сознание.
   Очнулся менестрель от воды в лицо. Попытался повернуться и не сдержал стона. Голова пылала. Над ним в нестерпимом свете факела склонилось незнакомое длинное лицо - довольно ухоженное и чисто выбритое.
   - Да, неплохо... Лицо чистое, сложен хорошо... Только и отделали же вы его... Тысяча.
   - Смешно, Вилка, славно шутишь. За него и трех тысяч мало. Говорю тебе, он музыкант, он и петь, и играть может. Он нам тут часа четыре без остановки пел - ни разу не повторился.
   - И на чем он вам играл? На губе?
   - Вот на этой дряни. Уж если на ней играет, на литарне-то по-всякому сможет. Ты за него тысяч шесть возьмешь, а нам три жалеешь.
   - У него на лбу не написано, что он музыкант. Вот эльф, я понимаю и вижу сразу - это эльф, потому и плачу без вопросов. А этот... я не знаю...
   - Проверь. Подымите-ка его, ребята.
   - Проверь... Сначала испортили товар, а потом проверь его.
   - Ха, его испортишь! Что-то об эльфе ты не печешься, не охота поджариться. А этого если бы не приструнили, его бы тут уже не было. Как бы ты, Вилка, проверял товар, которого вовсе нет?
   - Плохо ты, значит, свое дело знаешь. Есть средства, от которых не убежишь.
   - Есть. Вот, рыбка, например, есть. Свое дело я знаю подходяще, ты свое не позабудь, когда его купишь. Шустрый, сразу предупреждаю. Подымайте его, я говорю. Да осторожно, точно откинется.
   Литта поставили на ноги - только тогда менестрель понял, что больше не связан. Устоял он с трудом, мир плыл, качался и подкашивались колени. Не говоря уже о боли в перетянутых щиколотках.
   - Ну, - сказал названный Вилкой - наверное, за худобу и раздвоенный подбородок, - покажи свое искусство.
   - Я тебе, сволочь, только одно могу показать, - Литт продемонстрировал неприличный жест.
   - Ого, я, кажется, ошибся. Сколько, говоришь, он висел?
   - Сутки без двух часов.
   - Вынослив, это хорошо. Дай сюда эту мандолину.
   - Кстати, Вилка, он обижается, когда эту фиговину не ее именем зовешь. Как она там у тебя обзывается?
   - Лютня, - сказал голос из темноты. - Так и говори покупателям - игрец на лютне.
   - Это хорошо? - обернулся на замечание работорговец.
   - Да, на таких давно не играют. Эксклюзив. Знаешь, Хета, про такого зверя? Штучный товар.
   - Добро бы он в самом деле на ней играл. Давай, не упрямься, покажи, что умеешь.
   - Я тебе, что мог, уже показал.
   Литт всматривался в предрассветные сумерки, подсвеченные факелами, в поисках Риандала. Эльф полулежал у пня, и сердце менестреля стукнуло, когда он поймал взгляд товарища. Взгляд осмысленный и предельно серьезный.
   - Ну и дураков вы ловите, - покачал головой Вилка. - Ты что, вместо игры на своей фигульке хочешь на галеры гребцом или на рудники? Хотя, какой из тебя гребец и рудокоп... В бордель тебя неплохо, симпатичный... - работорговец наклонился к менестрелю вплотную.
   Литт усмехнулся и смачно и с удовольствием плюнул в ухоженное лицо.
   - Вот гнида!
   Вилка отпрянул, двое подручных Хеты кинулись на менестреля, тот чудом увернулся и со всей силы ударил кулаком в длинный подбородок Вилки. Попал. Работорговец упал, Литт наградил ударом в пах одного разбойника, ударом в губы - другого, а затем тело внезапно перестало ему повиноваться. После суточного висения вниз головой быстрые движения - не самое лучшее занятие; колени у менестреля подломились и он завалился на бок, чувствуя вкус крови во рту и страшное головокружение.
   - Не бить! - вскочил Вилка. - Не сметь! Не поможет, да и синяки останутся. Следы веревки - это одно, а синяков покупатели не любят. Держите его за руки - за ноги. Вчетвером. Вчетвером, я сказал, иначе не удержите.
   Менестреля сноровисто прижали к траве, опрокинув навзничь.
   - Я был не прав Хета. Ты знаешь свое дело, просто у тебя нет нужных средств. У меня есть. Я буду не я, если через полчаса этот ерш не станет уклейкой. Это сейчас он брыкается, а через полчаса послушно пойдет, куда укажут и сделает, что велят. Потому что не захочет повторения. Слышишь?
   - Слышу. Только ты сам пойдешь - к дьяволу и сделаешь, что он тебе велит. У него фантазия побогаче.
   - А при чем тут фантазия? Ранатта, прошу тебя, приступай. Уступаю место мастеру.
   Последняя фраза была произнесена без малейшего намека на иронию. Литт, усмехаясь, смотрел на вышедшего наконец из тени невысокого человека в темной одежде и с очень ухоженными руками. Того самого, что опознал лютню. В ладони его было зажато что-то небольшое. Названный Ранаттой и, очевидно, приходившийся Литту соотечественником, опустился на корточки перед пленником, сделал короткое движение, и Литт захлебнулся на очередном вдохе. Дикая боль пронзила правую руку и разлилась по боку до ноги. Литт рванулся, что было сил, лежать и наслаждаться собственными воплями у него не было ни малейшего желания.
   - Держите его! Что за идиоты - вчетвером не могут справиться с одним. Учтите, вырвется - следующую иглу получит тот, кто его упустит. Да, и Хета, приглушить бы ему звук. Не знаю, как вы, а у меня слух нежный, на третьей игле я оглохну.
   На этой самой третьей игле Литт проклял все на свете, потому что не потерял сознания. Он не видел, куда втыкает иглы его спятивший соотечественник, приподняться уже не мог, боль пригвоздила к земле надежнее восьми рук. Однако мысленно послать Ранатту ко всем чертям он еще мог. Тот мысли словно угадывал. На седьмой игле Литт сбился со счета, потому что на несколько секунд лишился чувств. Боль от того не уменьшилась. Наконец Ранатта поднялся и отступил назад, легко улыбаясь. Менестрель, которого едва могли удержать четыре дюжих разбойника, лежал в той же позе, раскинув руки и не шевелился.
   - Неплохо, - искренне восхитился Хета. - Вот это да. Иголочки - и только-то...
   - Если бы были "только-то иголочки", - лениво заметил Ранатта, - он был бы мертв. Или после удаления игл стал бы калекой. Ни того, ни другого не будет, потому что к "только-то иголочкам" есть я.
   - А... извини... Мастер, приятно взглянуть.
   Ранатта с достоинством кивнул, соглашаясь с поименованием собственной персоны.
   - А вот достать их, и он снова прыгать начнет, - с сомнением произнес один из тех, что держали Литта.
   - Не начнет, исключено. В первые несколько часов физически не сможет прыгать, а затем... Будь он каким угодно упрямым, он не призрак, и тело его эту боль запомнит. Будь он каким угодно сумасшедшим, повторения он не захочет. В крайнем случае, если он совершенный кретин и осел, может потребоваться вторая процедура - после нее он сам себя свяжет и впереди нас побежит. Ручаюсь чем угодно.
   Ранатта вновь наклонился над менестрелем и по одной начал выдергивать длинные тонкие иглы, впившиеся в тело Литта под самыми разнообразными углами и, казалось, без разбору.
   Менестрель застонал, чувствуя, что его начинают сотрясать какие-то конвульсии. Через полминуты все было кончено, и все только начиналось. Боль ушла, ее место заняла полная беспомощность. С невообразимым ужасом Литт понял, что все равно не может пошевелить и пальцем.
   Ранатта выдернул кляп, музыкант закашлялся.
   - Ну что, полегчало? Только не говори, что тебе понравилось.
   - Понравилось тебе, выродок, - выдохнул Литт.
   - Не особенно. Результат ниже среднего. Хотя... как бы ты не выделывался... не объяснишь ли, отчего у тебя слезы?
   Ранатта провел пальцем по щеке менестреля, тот даже отдернуться не смог. Зато понял, что ресницы действительно мокрые.
   - От радости! От радости, потому что тебя повесят!
   - Как сказал один энортиолец свои родственникам: "не дождетесь". Все, Вилка, можно забирать. Поднимите его, будьте добры.
   Менестреля вздернули на ноги, но он не устоял. Его шатнуло вправо, потом влево, как и следовало ожидать, завалило на бок.
   - М-да, придется и этого везти. Вяжите его, ребята.
   - Деньги, Вилка. Деньги не забудь. Три тысячи.
   - Тысяча. Он так ничего и не сыграл.
   - Три, если хочешь получить потом хоть кого-то, кроме одноглазого слепца.
   - Не спорьте, господа. Ау, сударь упрямец, ты играть умеешь? Только честно.
   Литт немыслимым усилием приподнялся.
   - Пошел ты... Пошли вы все...
   Ранатта опустился на корточки рядом и вынул иглу. На сей раз Литт рассмотрел ее во всей красе. Внутри все заплелось в узел, по спине потек липкий пот.
   - Боишься. Правильно делаешь. Ну, умеешь играть?
   - Я лучше сдохну, чем отвечу. Отгадай сам, подонок.
   Ранатта взял иглу двумя пальцами, отвел руку. Литт инстинктивно закрыл глаза, но боли не последовало. Последовал булькающий звук, хрип, переходящий в визг. Менестрель открыл глаза - в полушаге от него бился в конвульсиях Ранатта, пытаясь вырвать иглу, по самое оперение сидящую в наружном сгибе локтя. Литт вновь попытался приподняться. Увидел перекошенные физиономии Вилки, Хеты и всей шайки; Риандала, выпрямившегося во весь рост, и сейчас же белый свет хлестанул через поляну, гася костер и завинчивая раскаленное железо в мозг.
   Литт прижался к траве, молясь, чтобы его не задело. Рядом хлюпал, стонал и поскуливал Ранатта, его ноги, бьющие траву, несколько раз чувствительно задевали менестреля, но после игл тот рад был, что может чувствовать хоть что-то иное. А значит - жив.
   Риандал выкрикнул что-то на родном языке, воздух наполнился словно бы крошечными колючими снежинками; сверкнуло, пахнуло жаром, запахло гарью.
   - Литт! - заорали со стороны ручья. - Литт, уходи оттуда!
   "Вот бы еще знать, каким образом".
   Менестрель приподнял голову - верхушка дерева горела, пылала неподалеку трава и тлела одежда неподвижного уже Ранатты.
   - Уходи оттуда! Убьет!
   Литт медленно, с невыразимым трудом развернулся и пополз прочь от голоса.
   - Не туда, дурак! Стой!
   Перед лицом музыканта мелькнул раскаленный шар, сверху обрушился удар, вколотивший в землю. Литт почувствовал, что задыхается, освободиться не смог, позвать на помощь - тоже.
   - Литт, сейчас! Ох, дурак!
   На затылок обрушился вторичный удар, и тьма поглотила сознание менестреля вместе со вспышками, дымом и далекими криками.
   В первый раз он очнулся под тем же деревом на той же траве.
   - Слава Небесам! Литт, Линат, ты меня слышишь?
   - Какой я тебе, к дьяволу, Линат, - менестрель открыл глаза и увидел Риандала. - Конечно, слышу, орешь так, что и мертвый услышит.
   - Про мертвецов не надо. Ты жив, и хорошо.
   Риандал отвел волосы от лица, и менестрель увидел, что руки эльфа - один сплошной ожог. Больно, должно быть... Сейчас будет еще больнее.
   - Риандал... я должен сказать... Ни...
   Имя застряло в горле и не выговаривалось.
   - Что?
   - Эй, они уж разговаривают! Очухался он, а, господин эльф!
   - Риандал.
   - А, да, все позабываю... Эй, ты как, Стихоплет? Живой?
   - Стихоплет попал в переплет...
   Литта и Риандала окружили человек десять и загомонили разом, не давая менестрелю вставить и слова.
   - Вы сами-то, господин Риандал... Хоть перевязать надо... Зараза еще какая привяжется...
   - Ну и влипли вы было...
   - Да не они влипли, а эта сволота, - смутно знакомый менестрелю мужик, кажется, мельник из Ленагуна, кивнул себе через плечо.
   - Что с ними? - прошептал Литт.
   - А глянь, вон поленица уложена.
   - Глянь... ты скажешь тоже... не встанет ведь.
   - Литт, ты это, впрямь, встать-то сможешь?
   - Ну и голова у него все-таки! Ведь додумался, предупредил...
   - Риандал, позволь...те перевяжу.
   - Ты куда, Стихоплет, встаешь? Лежи себе.
   - Кто-то спросил, могу ли я встать. Вот и проверим. Сам, сам встану.
   Менестрель, опираясь на ствол, поднялся на ватные ноги и мутно оглядел поляну. Перед пнем действительно рядком лежали разбойники. Десять.
   - Где остальные?
   - Ушли. Упустили.
   - Вилка эта, или еще какая ложка и двое из хетовых. Ранили мы одного из трех, но они ушли-таки.
   - Не поспели мы... наша вина...
   - Если бы вы не поспели, - поправил Риандал человека, - нас бы здесь уже не было. Мы даже вас не поблагодарили...
   - Не надо, не оскорбляйте благодарностями. Вы сами не промах. Нам и делать ничего не пришлось. Хорошо вы их заговорили.
   - Литт, ты стоишь ли? Не падаешь? А то вид у тебя...
   - Наш Литт имеет неважный вид.
   У менестреля вдруг нещадно закружилась голова.
   - Риандал, я... я виноват.
   - Что ты несешь, Литт?
   - Бред у человека, не видно, что ли.
   - В чем виноват?
   - Нила... она... ее...
   - Мы ее найдем. Хэй, не падай! Держи его, ребята.
   - Она... ме...
   Последнее слово Литт прошептал про себя, окружающие не услышали ни звука.
   - Что с ней, Литт?!
   Менестрель не ответил, он вновь потерял сознание.
   Во второй раз он пришел в себя солнечным днем. Смутные тени скользили в сознании, рождая полубредовые видения. Кони ли, птицы ли; бешеная скачка или полет; молот в висках и красный закат перед глазами. Менестрель помотал головой, сейчас же о том пожалел, но все равно сел на кровати.
   На большой кровати черного дерева с резными столбиками в виде языков пламени. Огромное окно, выходящее в сад, бело-серые стены, столик на гнутых ножках и лампада в углу. Большая гостевая комната. Литт откинул тонкое летнее одеяло, на нем было новое чистое исподнее. Более существенной одежды нигде не виднелось.
   Спустившись на пол, он осторожно сделал сомнамбулический шаг в двери. Комната поехала в сторону, закачалась. Литт оперся на столбик кровати, потом о столик, затем о стену. Не лежать же ему, если он может ходить.
   Дверь неожиданно распахнулась, когда до нее оставался шаг.
   - Ой! Как ты меня напугал. Зачем ты встал?
   Музыкант замер, глядя на выросшую на пороге Нилу. Та улыбнулась и сделала шаг вперед. Литт попятился.
   - Что ты? Плохо тебе?
   "Напротив, мне хорошо".
   - Ты... ты же...
   - Нет, не... Что с тобой? Ведь это же я, Литт! Кто-нибудь, помогите!
   Нила бросилась поднимать менестреля, который без чувств опустился на пол.
  
   - Они сказали, будто я умерла? Я так и хотела, чтобы они подумали... Прости, очень испугался?
   - Решил, что или умер или сошел с ума. Как же ты добралась?
   - Хорошо, - улыбнулась Нила. - Меня подвезли на телеге.
   На девочке было обыкновенное для женской половины приюта серое платье с синей отделкой; она улыбалась, глаза светились, но большего девочка не прибавила. Ни слова о побеге.
   - Ты не в том ли дупле пряталась?
   - Да, в нем, а потом дошла до тракта, потом встретила добрых людей и меня повезли.
   Риандал за спиной Нилы кивнул и спросил:
   - А ты-то как?
   - Лучше.
   - Я боялась, что вас... убьют.
   - Не убили, как видишь, - ухмыльнулся Литт. - Как вообще дела? Устроилась?
   - Да. Спасибо.
   - Мне-то за что, Нила?
   - За все, - серьезно ответила девочка. - Я пойду, хорошо?
   Нила кивнула Риандалу и вышла. Она верно поняла молчание эльфа.
   - Как твои руки? Что такое с Нилой?
   - Ты как, только честно?
   Эльф и человек заговорили одновременно и обменялись усмешками.
   - С руками все хорошо.
   - Оно и видно.
   Кисти Риандала были аккуратно и плотно забинтованы.
   - Действительно хорошо. А вот ты как?
   - Я уже сказал - лучше. А теперь, когда Нила нашлась, мне совсем отлично. Ты с нею разговаривал?
   - Да. Она не хочет вспоминать, слишком перепугалась в лесу.
   Литт помолчал.
   - Я ничего другого не придумал.
   - Другое придумать было бы сложновато. Вызвал подмогу, помог сбежать Ниле...
   - Но... - в голосе эльфа ясно звучала недоговорка, - что не так?
   - Ты чуть не убил самого себя. Для чего было так рисковать?
   - Ты об иголках? Мне казалось, ты понял.
   - Что я должен был понять?
   - Что я не извращенец. Как, впрочем, и ты, - Литт кивнул на повязки. - Однако, иного способа избавиться от веревок ты не придумал. Вот и я не нашел иного способа отвлечь внимание. Я видел, что ты пережигаешь веревки.
   - Ну ты и скотина. Я едва не рехнулся.
   - Взаимно, мне тоже не понравилось. Но скажи честно, в более спокойной обстановке ты решился бы сотворить подобное со своими руками?
   - Нет. Ты прав. Нет.
   - Вот и я не решился бы проверять методы этого ублюдка на себе, если бы видел иной выход.
   - И все равно, это было безумием.
   - Кто бы говорил, только не ты. Безумием было бы сдаться без сопротивления. А я, знаешь, действительно, лучше сто раз умру, чем стану играть для всякой мрази.
   - Из рабства вернуться можно, из могилы - нет.
   - Поэтому ты пережег веревки пополам со своей же кожей. Не говори того, во что сам не веришь. Лучше быть мертвым, чем исполнять прихоти разных уродов и скотов.
   - Может быть, может быть, - рассеянно кивнул эльф. - В любом случае, спасибо, ты меня дважды спас.
   - Как и ты меня. Мы квиты.
   Повисло молчание. Литту нечего было сказать, сил на пустую беседу не хватало; Риандал не знал, как и о чем спросить. Мысли его возвращались к Нилате - именно так, без сокращения, назвал девочку священник. Понимает ли она, как близко прошла от нее смерть? По вине Литта. Конечно, понимает. Раз молчит при менестреле, значит, понимает. А вот понимает ли это сам Литт?
  
   - Попробуй отгадать сам.
   Келат Тешенахт протянул Риандалу вчетверо сложенный лист. В белой бороде его обозначилась лукавая усмешка. Эльф пожал плечами и развернул письмо.
   - И что же? - спросил он через минуту.
   - Не понимаешь? - явственнее улыбнулся священник.
   Риандалу Тешенахт понравился с первого взгляда, хотя обычно он трудно находил общий язык со старыми людьми. Но этот священник с темным лицом, седой бородой и отчего-то голубыми глазами как будто лишь притворялся шестидесятилетним, а на деле был вдвое моложе.
   - Признаться, не очень. Никаких уловок не вижу, разве что...
   - Ну, разве что?
   - Ошибок многовато, - Риандал обернулся к поэту, который сидел на кровати, болтая ногами.
   Тот рассмеялся.
   - Не многовато, не маловато, а в самый раз.
   - Не понял, - эльф поочередно посмотрел на менестреля и священника. Оба довольно улыбались.
   - Теперь уже понял. Перечти еще раз. Уделяя ошибкам особое внимание.
   - Литт, постой, как ты умудрился?
   - Читай. Не спрашивай, а читай. Сам убедишься, умудрился я или нет.
  

Добброго здравия, милостевый Келад Тешанахт!

Зделай, что ани говоряд, еначе вечерром зижни миня лишат. Посланнигу вопросов не задовай, сунму - триста дальгенов - придетца заплатидь до восьми вечерра.

Остовляешь деньги, где дуп при ррозвилке трех дорог на Петле. Ты снаишь. Там рассчет будет, не опмани, они не просщают шуток и сикретов.

Литт Стихоплет.

  
   Риандал вновь обернулся к менестрелю.
   - Отлично! Как додумался?
   - Захочешь жить, еще и не то придумаешь.
   - Верно. А ты, святой отец, как разгадал?
   - Просто, - ответил тот. - Я знаю Литта давно и письмо, написанное его рукой, но чужими словами, очень мне не понравилось. И потом, я знаю, что Литт пишет без единой ошибки. Ну, грамотей, а ты что молчишь?
   - Что мне сказать? Кроме "спасибо".
   - Литт, ты теперь будешь через слово меня благодарить?
   - Могу и чаще, мне не трудно.
   - Я серьезно, что ты теперь намерен делать?
   - А что я могу делать? В портные податься или гусей пасти? Нет, я уж лучше по привычке...
   - Куда пойдешь?
   - Не знаю, Келат, точно не знаю. Мы сделали немаленькую петлю, надо бы вернуться.
   - Что?! - подскочил Риандал. - Ты пойдешь обратно?
   - Да, скорее всего, но на сей раз по тракту. Мы проскочили земли юго-запада Княжеств, а там работы непочатый край. Я вернусь, другим путем...
   - Ты вчера с постели поднялся.
   - Главное слово во всей фразе - "поднялся".
   Повисла тишина. На лице Риандала явственно проступало сомнение в здравом уме поэта и музыканта. Тешенахт же поднялся, поклонился обоим и тактично сославшись на неотложные дела, вышел.
   Литт и Риандал с полминуты молча смотрели друг другу в глаза.
   - Прости, - сказал наконец музыкант, - я пойду один.
   - Ты сумасшедший.
   - Не более тебя, как выяснилось. Я пойду завтра и пойду один. Тебе рано, да и...
   - Договаривай.
   Литт нервно усмехнулся.
   - Нам больше не по пути. Есть опасности, что объединяют, а нас опасность, похоже, развела. Я ничего не имею против тебя лично, Риандал, но не могу каждую минуту объяснять собственные действия. Мы как будто понимаем друг друга - и говорим, как двое глухих. Может быть, чересчур хорошо понимаем... Не надо... И еще - я не хочу повторения истории. Я едва не спятил, Риандал, честное слово, такое приключилось со мной впервые.
   - Мне казалось, тебе и раньше на подонков везло.
   - Я не о встрече с подонками, с этой братией я действительно вижусь регулярно. Я о том, что прежде всегда виделся с ними в гордом одиночестве. Понимаешь?
   - Боишься.
   - Да, боюсь. Можешь назвать меня трусом, слюнтяем, как угодно, но я боюсь. Впервые мне угрожали страданиями другого, и я чуть с ума не сошел. Когда угрожают мне, чем угодно, я только смеюсь, но когда между мной и каким-нибудь выродком стоит еще кто-то... я не знаю, что мне делать. Нет, Риандал, я как и раньше, буду отвечать только за самого себя.
   - Понимаю, но почему именно завтра? Не через неделю?
   - А что решит неделя? Чем дольше я сижу на одном месте, тем больше привыкаю спать на кровати, вкусно и вовремя есть и гулять исключительно ради свежего воздуха. Может быть, всего перечисленного и желает тело, но есть еще душа, и угождать я буду в первую очередь ей.
   - Без тела душа не живет.
   - Живет. Это без души тело - труп. Лежачий или ходячий, но труп. А душе без тела ничего не сделается.
   - Веришь в жизнь души?
   - Верю. А ты, смотрю, веришь в обратное? Ну и как оно, верить в скверный конец?
   - Наверное немногим лучше, чем в несуществующий.
   - Риандал, скажи честно, откуда вы выкопали постулат о смерти души? Вы признаете ее существование, так?
   - Да, но...
   - Вот и ответь мне на простой вопрос - куда она девается после смерти?
   - А куда девается свет после того, как свеча сгорит? Душа и тело, что пламя и воск, друг без друга их нет.
   - Почему же мы отличаемся от животных? - Литт разволновался так впервые на памяти Риандала. - Почему мы: люди, эльфы, пикси и кто еще там верим, надеемся, любим, ненавидим, творим? Только не говори - "потому что души у нас и неразумных тварей разные". Ты хочешь, чтобы я поверил, будто нас создавали только ради короткого мгновения, а дальше - пустота? Нет, в это я не поверю никогда. Ты же сам, сам лично говорил о смерти души раньше смерти тела, почему не может быть наоборот. Я читал ваших философов, специально ради этого и читал - и не нашел ни слова, ни единого доказательства смертности души. Что это за апокриф такой?
   - Хм... может быть, и в самом деле, апокриф. Есть вещи, которые доказывать не имеет смысла, поскольку всем и без того видно...
   - Ну да, в самом деле, душу все видели... Ладно, не будем, тебе надо с Келатом поговорить, он красноречивее меня.
   - Ты поэтому так стремишься умереть, а, Литт? - задал Риандал давно просившийся наружу вопрос. - Хочется проверить?
   - Я не стремлюсь умереть! - менестрель возмутился, но побледнел. - Я вообще фаталист. Раньше срока мне ничего не сделается.
   Риандал в упор смотрел на музыканта, тот покраснел и опустил глаза.
   - Тебе не сделается, - сказал все же эльф, хотя Литт и так понял. - Смерть тела - не есть смерть вообще, поэтому можно рискнуть. Другими.
   - Вот оно, наконец-то сказал... Знаю, ты считаешь меня безумцем. Я едва не рехнулся, Риандал! - Литт внезапно вскочил с кровати. - Когда эта мразь показала шнурок Нилы!.. Я думал, свихнусь... а нет, ничего я тогда не думал...
   - Ты не думал чуть раньше.
   - А если бы они не утерпели? Или ты, Риандал, впрямь считаешь, что было бы лучше, если бы ее... Их было там двенадцать человек!
   - Этого не случилось и...
   - Потому что она сбежала! Да, ее могли разорвать волки, но и этого не произошло. А еще ей мог камень на голову свалиться, она могла подавиться костью, подхватить заразную болезнь, умереть с голоду, в конце концов. Этого тоже не произошло.
   - За камень, болезни и неурожай мы не в ответе.
   - Да, а вот, чтобы ее не изнасиловали - за это мы в ответе! Или ты что же думаешь, это так только, лишение чести? Отряхнулась и дальше пошла? Да если бы они не отправили ее на тот свет в процессе, она умерла бы позже, и с такой же вероятностью, что и при встрече с диким зверем. Хотя, и с волком можно договориться.
   - Литт, ты вообще о чем? Куда тебя несет? - со злостью спросил Риандал. - Это не насильники, это пособники работорговцев. Нилу они бы и пальцем не тронули.
   - Нужно было позволить Вилке убедиться в ее невинности? Или, думаешь, он поверил бы словам Хеты? Ты что, спятил? Есть вещи, которые нельзя позволять делать с человеком - нельзя, лучше смерть. Объективно, понимаешь ты меня, с рациональной точки зрения - лучше. Думай обо мне все, что хочешь, но я и во второй, и в сотый раз позволил бы Ниле сбежать.
   Риандал только покачал головой. Менестрель лукавил, видно простым глазом, но не он один. Злость и досада на поэта разлились внутри желчью, но избавить от раскаленного уголька глубоко внутри не могли.
   - Что такое с тобой, Риандал? Что случилось? То ты благодаришь за спасение девочки, то убить готов. Что происходит?
   - Ничего.
   - А точнее? - Литт прищурился. Он начал понимать. - Ладно, не говори. Я понял. Ты злишься не на меня, а на себя. Только за что? За то, что потерял сознание и не смог контролировать мои действия?
   - Ты был неправ, - с трудом сказал Риандал, - только и я не лучше.
   - То есть?
   - Я убил человека, - сквозь зубы ответил эльф.
   - Когда успел?
   - Не ерничай, Литт.
   - И не думаю. Ты не Ранатту ли имеешь в виду?
   Эльф не ответил.
   - Так он не человек и вряд ли им когда-то был. Ты убил бешеную тварь - это подвиг, а не грех.
   - Сам убивал?
   - Нет, но не раз пытался.
   - Я и сам пытался. Одно - убить в бою, когда нужно защищаться... Ранатту я убил без особой надобности...
   - Если бы ты его не убил, его бы повесили. Или, учитывая род занятий, все же сделали бы исключение и колесовали. Так что ты поступил еще очень милосердно.
   - Литт, ты не понимаешь...
   - Куда мне, я от рождения дурак! Ты сам не свой, ты несешь полный бред, на тебя смотреть страшно, трудно ли догадаться, отчего. Привратников боишься. Я тебе скажу одно - если они на тебя хоть гавкнут, значит ни черта ваши ворота зла от добра не отличают. Хватит дурить и на себя наговаривать. Неужели у вас во всем Глориндоле не найдется эльфа, который убил подонка?
   Риандал замер. Он совершенно забыл об Ирисе. Он забыл об Эледине по прозвищу Стрелок, о друзьях Ириса - двух людях... Какой дурак!
   - Ну, вспомнил кого-нибудь? Полегчало?
   - Да, - Риандал поднял голову. - Спасибо. Но все же...
   - Но все же у тебя есть сердце, и тебе будет больно. Будет, это закон. Если полоснуть по руке мечом, тоже придется несладко. А человек, который боли не чувствует - это не человек, это труп. Вот и с душой так же. Если можешь хладнокровно убивать и ничего потом не чувствовать, значит, у тебя умерла душа. Это предупреждение. Не стоит полосовать себя мечом, не надо лезть в костер... Не надо убивать.
   - Странный ты человек, Литт.
   - Ты уже говорил.
   - То ты ведешь себя, будто тебе десять лет, а будто - десять веков. Как у тебя такое получается?
   - Не знаю. Ничего подобного за собой не замечал. Что думаю, то и говорю.
   - Стало быть, ты все решил.
   - Да. Отговаривать бесполезно, ссылаться на мою умственную отсталость бессмысленно.
   - Что ж, удачи. И прости за резкие слова, - довольно сухо сказал Риандал и поднялся.
   - Спасибо, - кивнул Литт. - Риандал, не старайся меня понять, не надо. Просто знай, что мне так лучше.
   Эльф кивнул в ответ и молча вышел из комнаты.
  
   Летнее утро грело приятно и нежарко, в самый раз для долгого пути. На траве еще лежала роса, воздух был чист и свеж, а на душе у Риандала ходили мрачные тучи. Он сам был не рад своей досаде, но избавиться от нее не мог. Литт не стал даже слушать, и это оставило где-то внутри глубокую болезненную царапину. Самоубийца. Сопляк. Дурак безмозглый.
   - Не стоит думать о нем плохо.
   Риандал вздрогнул и обернулся. Священник, неведомо как появившийся, стоял почти вплотную и легко улыбался. Правда, совсем невесело.
   - Не спрашивай, как я понял. На твоем лице можно читать лучше, чем в иных книгах. Книги иногда врут. Идем, нам по пути
   - Ты с ним говорил? Литт сотню раз говорил, что ценит твое мнение...
   - Ты пытался его остановить, - перебил эльфа человек. - Пытался объяснить всю бессмысленность подобных скитаний. Все верно?
   - Да. Однако...
   - Он не внял. Более того, он тебя не дослушал. И еще более того, попросил не заговаривать впредь на эту тему. Знаю, Риандал. Знаю. Сегодня я с ним на сей счет не говорил, но прежде беседовал не единожды. Я раз двадцать пытался его убедить. Пока он не убедил меня.
   - В чем? Мне он тоже много чего говорил: и о свободе, и о страхе ответственности за других, и много чего другого, только...
   - Присядем.
   Священник кивнул на разбросанные тут и там скамьи. Одни прятались в тени, эта же стояла почти вплотную к колючему декоративному кустарнику.
   - Только тебя не убедили его слова, - продолжил Келат как ни в чем ни бывало. Риандал нехотя опустился рядом. - Что ж, это многое о тебе говорит. Хорошего, я имею в виду. Литт не лгал, конечно, только и правды всей не сказал.
   - Отчего?
   - От того, что правда эта так проста, что трудно поверить.
   - И в чем же она заключается?
   - Предназначение, - просто сказал священник.
   - Что?
   - Ты верно расслышал. Предназначение. Как бы мы ни кричали, что его не бывает и все в наших руках... Иногда бывает. Веретено предназначено для прядения ниток, ложка для еды, а нож - для нарезки хлеба. Можно, конечно, веретеном забивать гвозди, ложкой вбивать ум в непослушных потомков, а ножом убивать людей, но я сомневаюсь, что это лучше, чем истинное назначение. Так и свеча нужна, чтобы давать свет, рассеивать тьму.
   - Свеча? - машинально повторил Риандал.
   - Да. Не надо Литта останавливать, пусть идет, пусть несет людям радость, свет и надежду. Да и не только людям.
   - И давно ты, уважаемый отец, такой силлогизм вывел? - поднялся Риандал, забывая об уважении к старшим (хотя какой старший из бородатого младенца). - Человек - не свеча. У свечи одно назначение, а у человека тысячи! Свеча сгорит, и нет ее, а...
   - А человек умрет и, по крайней мере, с земли этой исчезнет. Не нужно притворяться более глупым, чем ты есть на деле. Ты хотел правды - вот она. Свечу можно поместить под ковш, можно оставить в пустой комнате, сгорит она в любом случае, но толку не будет ни малейшего.
   Риандал молча смотрел сверху вниз на священника и придумывал возражение.
   - Не мы зажгли эту свечу, мы не можем ею распоряжаться. Пламени нам не погасить, мы можем сделать так, чтобы сгорела свеча не напрасно. Не в пустоте, не при кучке идиотов или одном, прости, эстете эльфийских кровей, а при тех, кому он действительно нужен. Люди не видят во мраке, они могут натворить много бед. Литт несет свет, и ночь, пусть на время, но отступает.
   Риандал сглотнул ком в горле.
   - И ты это...
   - Не я это придумал, - покачал головой Келат. - Это сказал сам Литт. Метафора со свечой напрашивалась сама, после того, как я сообразил его выслушать. Он, поэт, светский человек, преподал мне, священнику, неплохой урок. Я хотел удержать его у земли, а он создан, чтобы летать.
   - Что он сказал тебе?
   - Правду. Ту самую, без прикрас. Он так и сказал - "внутри у меня пылает огонь. Пламя, которое невозможно ни погасить, ни удержать в себе. Пламя, которое, не найдя выхода, уничтожит владельца". Понимаешь! Не метафора, не гипербола, не шутка - пламя! Свеча зажжена, зажжена не нами, и не нам ее тушить. Нам можно наслаждаться красотой и теплом и благодарить Творца за такое чудо. Свеча сгорит, но сгорит в любом случае. Литт, лиши его странствий и лютни, либо сопьется, либо сойдет с ума, либо ударится в разбой. Он сгорит. Так пусть сгорит без вреда для себя и с пользой для других.
   Риандал покачал головой и опустился на скамью. В задумчивости откинулся назад и подскочил от неожиданности.
   - Осторожно. Колючки небольшие, неопасные, но неприятны для тех, кто их не замечает. Потому что устраивает чужие дела.
   Эльф усмехнулся.
   - А ты прав, господин Тешенахт.
   - Келат. И я прав. Не стоит попусту думать о том, чего тебе не изменить, да и менять не следует. Хм... как там... "если от дум твоих и от жара сердца твоего не становится никому теплее - довольно дум. Храни свет для темных времен, а тепло души, для того, кто нуждается в нем".
   - Тиллир из Голубого Дола.
   - Творец всего в мире, - поправил Келат, - в том числе и Тиллира. Вся мудрость у Творца, просто надо уметь ее увидеть, услышать и признать. Тиллир из Голубого Дола умеет.
   Священник и эльф помолчали, а затем Келат спросил совсем другим тоном:
   - Куда теперь отправишься, домой?
   - Да, довольно с меня на сей раз. Еще и Эйрентилу привет передать... Литт, кстати, здесь часто бывает?
   - Чаще, чем в других местах. Не беспокойся о связи, направляй Эйрентила сюда. Навести справки о Литте я всегда смогу, да и в приюте поэтам, будь они какого угодно народа, еще не отказывал.
   - Благодарю, - Риандал вторично поднялся. - Дать приют Эйрентилу тебе придется довольно скоро. Он не усидит на месте после моего рассказа. Он что угодно отдаст, лишь бы познакомиться.
   - Надеюсь, все-таки не все, - едва слышно прошептал священник.
   Риандал его не слышал. Он размышлял, каким образом ему прощаться с Нилой и стоит ли это делать вообще.
   Глава 4. Очень странный эльф
   Пламя свечи - золотое в центре и почти бесцветное по краям легло горизонтально, подчиняясь движению руки. Поднялось, почти угасло, затем вспыхнуло ярче солнца.
   Ирис вздохнул, пламя стало замерцало с ровными промежутками, нагоняя дремоту. Ирис задержал дыхание и внимательно, не отрывая глаз, стал всматриваться в золотую сердцевину трепещущего огненного языка.
   Это было гораздо труднее, легкое покалывание в запястьях сменилось обжигающей болью, а в центре пламени медленно стало проступать удивительно красивое женское лицо, обрамленное сияющими огненными прядями. Боль нарастала, у волшебника вырвался невольный вздох, пламя чуть качнулось, обрамляющие портрет пряди отлетели назад, лицо приняло совершенно живое выражение. Очень красиво.
   В следующий миг пламя сильно дрогнуло, легло назад, женское лицо пропало. Ирис успел подхватить падающий подсвечник и вскочил. Эйрентил снова перестарался с глубиной инкарны и перестарался всерьез. Он хрипел, дергался и судорожно хватался уже не за скатерть, а за цепочку динтаэна, явным образом задыхаясь.
   Ирис рванул стол со свечами на себя, подальше от несоображающего друга, а спустя еще миг сильно Эйрентила встряхнул. Широко раскрытые глаза того не стали ничуть осмысленнее, а хриплое дыхание перешло в сип. Ирис выругался, огляделся, выдернул горе-инкарната за шкирку из кресла и сунул его головой в чашу искусственного водопада, только неделю назад устроенного в стенной нише.
   Эйрентил замотал головой, закашлялся и пришел в себя.
   - Ты с ума сошел?! - заорал он через миг.
   - Я - нет, а вот ты скоро сойдешь. С этими практиками...
   - Кто бы говорил, - бросил мокрый Эйрентил, кивая на запястья друга. Алые витки Знака были видны сквозь одежду и самому Ирису.
   - Эйрентил, я вполне серьезно.
   - Я тоже. Тебе что, впрямь, нравится испытывать судьбу? Или острых ощущений не достает? Вериги заведи, на худой конец власяницу надень - эффект тот же, а последствий меньше.
   Эйрентил, как был капающий водой, так и схватил стопку листов и перо с подоконника. Его аж трясло и отнюдь не от купания.
   - Пробовал? - серьезно спросил Ирис.
   - Что? - не понял Эйрентил, ничего не замечающий кроме с бешеной скоростью скользящего по бумаге пера.
   - Вериги. Или власяницу.
   Ирис заглянул другу через плечо. Опять то же.
   - Смешно, очень. Черт! - Капля упала на лист, чернила поплыли. - Черт! Как-нибудь иначе ты не мог?..
   Эйрентил наконец обернулся к другу.
   - Нет.
   Глаза Эйрентила сверкнули.
   - А, начинаешь понимать!
   - Не продолжай, - Ирис уселся на край стола. - Дальше я сам знаю.
   - Ничего ты не знаешь! - запальчиво выкрикнул Эйрентил. Перо упало на бумагу. - Точнее, не желаешь знать. Сам, своими глазами видишь связь - и не хочешь признать ее существование.
   - Связь я вижу: между этим, - Ирис кивнул на лист и неровные строчки, его покрывающие, - и рассказом Риандала. Вот эту связь я вижу, и она с каждым днем усиливается.
   - Я не две недели назад начал стихи принимать!
   - Конечно. А почему ты не принимал их, скажем, два года назад? Что, этот Стихоплет два года назад не писал?
   - Ты уже спрашивал. И я тебе отвечал.
   Эйрентил сидел в кресле, на самом его краю и смотрел куда-то в район коленей собеседника.
   - Я помню твой ответ, - усмехнулся Ирис.
   - Тебя он не устроил, но ты не сказал, чем.
   - Это же очевидно..
   - Тебе - может быть, мне - нет.
   Эйрентил все не поднимал глаз.
   - Хорошо, хочешь - объясню, как я это понимаю. Допустим, твой динтаэн улавливает стихи этого Стихоплета, потому что...
   - Ну-ну...
   - Потому что тот имеет талант на уровне Нелахо-Дана. Хорошо, допустим, он действительно самый выдающийся человеческий поэт современности... Все равно, нет никакой логики. Почему человек, почему не эльф?
   - Когда ты успел стать расистом?
   - Не говори глупостей, ты понял. На одного гениального человеческого поэта приходится два-три десятка наших. Отчего ты их не слышишь? Согласись, зацепить родные образы и родную речь куда более вероятно. Почему, в конце концов, ты не принимаешь творчества Дальних? Этих ты должен был уловить в первую очередь.
   - Ты, Эриэссэль, еще Чародол вспомни.
   - Знаешь, Эйрентил, свяжись ты с королем-призраком, я бы удивился куда меньше.
   - А если Стихоплет не человек?
   - Ах да, забыл, он - новое воплощение Нелахо-Дана. У тебя, Эйрентил, на Энортиоле родных нет, причем среди людей? Вторая и последующая жизни души...
   - При чем здесь Нелахо-Дан! - вскочил Эйрентил. - Что ты к нему привязался? В подгорных жителях у тебя родни нет? Уперся как кобольд, которого тянут на поверхность. Не может быть, потому что не может быть... Тебе известны все возможности и невозможности?
   - Не кричи, Эйрентил, - Ирис поудобнее уселся на столешнице, хотя и ему захотелось встать. - Я в самом деле не понимаю тебя. Да, недурной поэт и лишь на этом основании у тебя должна возникнуть с ним связь? Не он первый, не он последний. Почему связи обязательно нужна внешняя причина, она так же хорошо объяснима причинами внутренними.
   На миг Ирису показалось, что Эйрентил понимает; друг его задумался, словно не решаясь на что-то, а через минуту ответил:
   - Я сам многого не понимаю. Мы с тобой гадаем, сколько зубов у лошади, а сама лошадь...
   - А сама лошадь бродит где-то за Стеной, - договорил Ирис, спрыгивая со стола. - С этого и нужно было начинать. Нет.
   Эйрентил нехорошо усмехнулся.
   - Нет, нет и еще раз нет. Не проси и не уговаривай.
   - Даже так?
   - Именно так. Я не стану нарушать обещание ради стихоплетов, будь их хоть сто штук.
   - Не ради Стихоплета...
   - Для того, чтобы я нарушил слово ради друга, нужно кое-что поубедительнее инкарнической связи и пустых домыслов. Тебе очень хочется встретиться с этим поэтом - понимаю; хочется прогуляться за Стену - и это понимаю. Я не пойму одного, почему именно сейчас? Что изменится через год? Твоему Стихоплету сейчас двадцать четыре года, он и через двадцать лет никуда не денется. Ради какой блажи нужно нарушать запрет Владыки?
   - Через двадцать лет Стихоплета может просто не быть в живых! Ты не хуже меня слышал рассказ Риандала.
   - Так ему и завтра камень может на голову упасть. Что ты горячку порешь, Эйрентил, в чем дело? Неужели только в том, чтобы потом не отвечать перед Дайленом в одиночку?
   Ирис посмотрел в глаза другу, тот взгляд поспешно отвел. Неужели все-таки понимает?
   - Я тебе все сказал.
   - Правда? - съерничал Ирис. - Что же, я тебе все ответил. Хочешь идти - иди один.
   - Эриэссэль, не будь ты мне другом...
   - Ты назвал бы меня трусом? Назови как угодно, я пойду с тобой если ты либо сумеешь уговорить Владыку отменить запрет, либо придумаешь такой твердости довод, чтобы уговаривать Дайлена захотелось мне. Не иначе.
   Эйрентил хмыкнул, отвернулся и стал смотреть в темное незашторенное окно. Ирис тихо вздохнул, помедлил секунду и вышел за дверь. Но и тогда друг его не обернулся.
  
   Стук в дверь раздался через тридцать секунд после того, как погас свет в окне дома напротив. Стало быть, поэт бежал со всех ног. И не телепортировался внутрь только потому, что после инкарны это невозможно. Ирис досчитал до десяти, придал лицу выражение только что разбуженного и отправился открывать. Неспеша.
   Эйрентил влетел, стоило двери чуть приотвориться и едва не сшиб с ног хозяина.
   - Что? - только и спросил тот.
   Поэт, не отвечая, прошел в комнату и щелчком зажег порядком оплывшие за вечер свечи на столе у кушетки.
   - Что случилось?
   - Садись. Я скажу все... можешь считать меня психом... Это снова началось! Теперь уже точно, без сомнений!
   - Ничего не понимаю, - Ирис медленно, не отрывая взгляда от белого лица друга, опустился на кушетку.
   - Что тут понимать... Четвертый раз!
   И Эйрентил принялся рассказывать. Ирис слушал, с каждой секундой понимал все меньше, но все больше убеждался в подозрениях. К окончанию повести он был уверен.
   - Это случалось трижды, трижды за последние годы. И теперь четвертый... Я не просто принимаю чужое творчество. Я четвертый раз знаю, что человека ждет гибель.
   - Что?
   - Да. Теперь понимаешь, почему я тороплюсь. Это не первый случай, но он может стать последним.
   - Ах, вот как. Раньше ты сказать не мог?
   - Веришь - боялся.
   - Ты, Эйрентил, честное слово, иногда кажешься дураком, - в сердцах сказал Ирис. - Ты что же, хочешь сказать, будто знал о Стихоплете раньше, до Риандала?
   - Не то, чтобы знал... Стихи его приходили, трижды, я говорю... И как утопили его - да, помню. Срок совпадает, в точности в день, когда Стихоплета нашли в реке...
   - Эйрентил, почему ты уверен, что стихи именно Стихоплета?
   - Появление их совпадает с... со страшными случаями в его жизни.
   - Черт, Эйрентил! Ты можешь сказать толком - ты что же, видел, как этого Стихоплета топили?
   - Нет, конечно. Ни как топили, ни до того...
   - Как же...
   - Происходит это следующим образом: смутная тревога, нехороший холодок внутри; затем - странные сны, очень глубокое проникновение во время инкарны, странные, не свои мысли. А затем - я чувствую то же, что и он в миг гибели. Снова и снова... И однажды все обрывается. Тишина, пустота... Смерть.
   - Подожди, Стихоплет жив.
   - Ирис! - Эйрентил уронил голову в ладони. - Хватит. Я сам понимаю, звучит по меньшей мере ненормально... Но я чувствую это, поверь. Или ты думаешь, я преувеличиваю по профессиональной привычке?
   Ирис мысленно выругал себя кретином.
   - Извини, это действительно странно. Разве что...
   - Что?
   - Риандал говорил о старом шраме у Стихоплета...
   - Нож в легкое. Это было полтора года назад. Как он поет, не понимаю.
   - Ты лучше спроси, как он вообще выжил. Разве что, - повторил Ирис, - это были не покушения.
   - То есть?
   - То есть и удар ножом, и утопление - смертельны, но организм у Стихоплета ненормальный. Этот музыкант вместо того, чтобы умереть, в летаргию впадает.
   - Может быть, - оживился Эйрентил. - Только не в летаргию, скорее, в что-то наподобие предсмертия. А, Эриэссэль...
   - Что, а? Я не помню никаких особенных ощущений и никому не снился. Только как подобное возможно у человека?
   - Я тебе повторяю, может быть, он и не человек, то есть отчасти нечеловек. Ты же в родословной его не копался.
   - Вот занятный господин. Пусть не человек, главное, чтобы на вторую половину пикси не оказался. Что же с ним на сей раз произошло? То, вчерашнее? Повесили его, или он сам?
   - Не знаю, таких подробностей не различить. Скорее всего - не сам. Ты ведь потому меня и окунул.
   - Да. Я испугался.
   - Спасибо, конечно, но для меня это не опасно. Вот для Стихоплета - смертельно.
   - Откуда ты можешь знать наверняка? Если вновь ложная тревога?
   - И я должен ждать развязки?! Теперь, когда я точно знаю, кто он такой!
   - То есть еще в третий раз ты не был уверен? Я так понял, что ты изначально знал.
   - Ты с ума сошел! Знай я с самого начала - его никто бы не утопил.
   Ирис внутренне кивнул, соглашаясь с собой. И не веря ни глазам, ни ушам. Вслух сказал:
   - Прости. Одного не понимаю, вчера ты не сказал, а сегодня...
   - Вот! Эриэссэль, я еще вчера не мог тебе сказать - понимаешь, не мог! Я сам себе не верил. Можно, конечно, сказать, что воображение разыгралось, инкарна наслоилась... Да, я обиделся на твой отказ, но никуда сбегать и никого спасать не собирался, я, веришь ли, лег спать. Поздно, около часу. Через час я уже не спал, а еще через минуту был здесь. Его убили! Ирис, его повесили! Неужели ты думаешь, что я способен спутать сновидение и халда-карну?
   - На это и я не способен, - отозвался Ирис, словно не заметив, каким именем его назвали. - Не волнуйся так. Никого еще не убили. Сколько времени проходит между началом видения и... м-м-м... пустотой?
   - Не знаю точно, я не подсчитывал. Что-то около двух-трех недель.
   - Спасибо, что не дней.
   - Ты согласен! - вскочил Эйрентил.
   - Да, с двумя условиями.
   - Говори!
   - Первое - мы сразу отправляемся в Ленагун...
   - Да уж конечно, не на Форнтиол, - запальчиво перебил Эйрентил друга. - Нам бы и до Ленагуна добраться вовремя...
   Ирис поднялся. Если уж Эйрентил соглашается так стремительно...
   - О втором условии ты уже догадался.
   - Ты хочешь...
   - Да. Обязательно.
   - Нет! - помотал головой поэт.
   - Почему? - почти искренне удивился Ирис.
   - Потому что я был у Дайлена неделю назад. Хотел спросить совета и, что скрывать, по возможности уговорить отменить приказ.
   Ирис молчал. Неужели владыка...
   - Меня к владыке не пустили.
   - А?
   - Ты слышал. Я объяснял, я умолял, я, кажется, на кого-то наорал - все без толку. Владыка занят, и точка.
   - Чем занят?
   - Вот этого не уточнили. Занят, и это все, что мне требуется знать. Я ждал...
   - Сколько?
   - Часа три. Да какая разница, что три часа, что три минуты... Да хоть бы три года. Если бы владыка захотел...
   - А ты уверен, что его уведомили о твоем визите?
   - Что? - недоверие на лице Эйрентила сменилось возмущением, а затем растерянностью.
   - С кем ты говорил?
   - Со многими. Начал с охраны, закончил двумя главными помощниками. От последних толку добился меньше, чем от первых. Первые меня хотя бы во дворец пропустили.
   - Аллариэн видел?
   - Нет. Мне и в голову не пришло...
   - А мне кажется, нужно увидеть именно ее.
   - Для чего?
   - Для того, чтобы узнать хоть род занятий владыки. Аллариэн, согласись, не помощник и не советник и, возможно, объяснит хоть что-то. Кто знает, может быть, отца ее действительно лучше не беспокоить.
   - И для чего терять время?
   - Для того, чтобы не стать лжецами и клятвопреступниками. Мы не скрываемся, ни от кого не бежим, мы лишь хотим помочь. Ты сказал об этом советникам Дайлена?
   - Да. Без подробностей, правда.
   - Возможно, зря. Но Аллариэн не глупей них, согласен?
   - А знаешь, - улыбнулся наконец Эйрентил, - ты прав. У самого душа не лежит уходить в тайне. Чувствуешь себя ночным вором или кем похуже. Но идти нужно немедленно.
   - Немедленно и идем. Ты, как понимаю, давно собрался.
   - Не совсем, но давно. Через четверть часа у моего дома.
   Ирис кивнул в ответ, поэт немедленно исчез в темной прихожей, через миг хлопнула дверь.
   Сборы не заняли и десяти минут. Ирис боялся, что поэт передумает и сбежит, да и собираться в мнимое путешествие - дело недолгое. Эйрентил собрался еще быстрее, он, как и предполагалось, подготовился давно и основательно. Разве что лошади не взял. Глаза поэта лихорадочно блестели, как и лунный камень на серебряной цепочке, и Ирис устало в сотый раз подумал, что не в добрый час вздумалось его другу двести пятьдесят лет назад изобрести свой динтаэн.
  
   - Отец мой действительно занят. Неполадки с порталом.
   - Настолько серьезные, что... - недоуменно начал Ирис.
   Аллариэн пожала плечами.
   - Не то, что чересчур серьезные, а скорее - непонятные. Устранить можно без особых трудностей, но вот понять причину... отец до сих пор не может разобраться.
   С минуту стояла тишина. Ни Ирис, ни Эйрентил не в состоянии были представить нечто, способное поставить в тупик Дайлена.
   - В таком случае, - поднялся Ирис, - просим прощения за вторжение.
   - И благодарим за объяснения, - почтительно наклонил голову поднявшийся следом поэт.
   Аллариэн смущенно кивнула, она видела, что друзья разочарованы. Ирис, старательно не оборачиваясь в сторону дочери владыки отчаянно мысленно повторил:
   "Нам нужно к владыке! Пожалуйста, поверь. Эйрентил..."
   И в тот миг, когда легкие створки готовы были распахнуться под рукой поэта, друзей настигло тихое:
   - Подождите.
   Ирис обернулся. Алариэн смотрела мимо него в стену.
   - Постойте. Что вы намерены делать?
   Ирис не сдержал нервной усмешки. Эйрентил твердо ответил:
   - Намерены нарушить запрет.
   - Что же.. Идемте, - Аллариэн коснулась стены, самой обыкновенной стены слева от нее, и та расплылась в стороны подобно дыму от сырого костра. Эйрентил едва рот не открыл, Ирис поморщился. Растворяющиеся в воздухе стены до сих пор вызывали неприятные ассоциации.
   - Идемте же. Пять минут у отца должны найтись. Достаточно?
   - Хватит и трех, - заверил Ирис, последним делая шаг в затягивающуюся полынью в твердой кладке.
   Для объяснения действительно хватило трех минут, даже двух с половиной. Хватило Ирису. Однако Дайлену для принятия решения этого времени было явно недостаточно. Они стояли возле черной неровной лужи на месте портала, в темноте и тишине. Аллариэн поодаль, оба друга почти вплотную к Дайлену. Эйрентил только-только замолчал, когда Ирис, старательно в сторону друга не смотревший, уловил краем глаза странное свечение. Очень похоже, что заработал динтаэн. На большее времени не хватило.
   Свет сложился в воронку, крутящуюся вокруг с немыслимой скоростью. Ирис закрыл глаза руками, свет стал нестерпимо ярким, обжигающим. Запястья обожгло огнем, Ирису показалось, что он летит, и он крепче стиснул зубы. Он не мог видеть ни Эйрентила, которого перевернуло буквально вверх тормашками, ни Дайлена с открытыми глазами-!, твердо стоящего на ногах. Владыка тщетно пытался усмирить водоворот света, что бил прямо из камня на шее висящего в воздухе поэта. Не слышал крика "Отец!", - в ушах стоял вой и стон, не слышал чавкающего звука голодного болота, с которым поглощала свет черная лужа на полу.
   Дайлена вдруг отшвырнуло через весь зал к стене, а в центре, дрожа, играя всеми оттенками синего, встала от пола до потолка колонна портала. Портала, который владыка лично отключил и заэкранировал десять минут назад.
   Ничего этого Ирис не видел и не слышал, он чувствовал только, что его неумолимо тащит куда-то с бешеной скоростью, до тошноты; вокруг, несмотря на закрытые ладонями глаза, было очень, очень, до боли светло. Теперь Ирис примерно представлял, что на деле означает частенько употребляемая поэтами его народа метафора - "звездный ветер". Ничего хорошего. Внезапно что-то тихо хлопнуло, в затылок с маху ударило твердым, и глаза раскрылись сами собой.
   Вокруг, однако, было настолько темно, что Ирис видел не больше, чем человек в соответствующей ситуации. Ватная тишина нарушалась только гулом в ушах.
   - Эйрентил, - шепотом позвал Ирис и не узнал собственного голоса. - Эйрентил.
   Тишина, даже гул в ушах стих. Ирис осторожно поднялся с земляного пола, вытянул руку и тотчас же наткнулся на деревянное. Полки. Полки с глиняными кувшинами и крынками. Погреб.
   Полтораста лет тренировок не прошли даром, и Ирису удалось зажечь светильник. Крошечный, мигающий, болезненного красноватого оттенка, тем не менее дающий пусть неяркий, но несомненный свет. О побочном эффекте упражнений в магии лучше было не думать. Боль из запястий медленно иррадиировала по всему телу, мешая удерживать и без того истекающую с перебоями энергию. Светильник начинал угасать, стоило отпустить его на расстояние вытянутой руки, поэтому пришлось побродить по обширному подвалу.
   Дом городской и именно частный, а не постоялый, скажем, двор. И небедный дом. Высокие чистые полки, новые, без трещин и отбитых краев кувшины, три бочонка: два больших и один поменьше, перебранные овощи: отдельно нового и старого урожая. Основное пространство занимали ящики. Небольшие, но тяжелые до невозможности. Ирис едва не потерял сознание, пытаясь одновременно отодвинуть штабель от стены и удержать багровеющий светильник. Свинец? Или чистое золото?
   За ящиками обнаружилось искомое окно: грязное, заросшее паутиной и плесенью, забитое крест-накрест двумя рейками. Эльф наклонился отодрать рейки, но остановился. Снаружи кто-то ходил, слышалась неразборчивая речь. Суматохи не хотелось. А большей причины для суматохи, чем эльф, весь в паутине и плесени, вылезающий на глазах у всего народа из заколоченного окошка запертого подвала, и представить сложно.
   Шаги то приближались, то удалялись; Ирис опустился на край ящика, опершись на острый выступ следующего. Чего-то не доставало. Мог спустя Ирис понял - ножен, а точнее - их содержимого. Он не взял оружия. Не взял денег. Не взял вообще ничего, кроме старого плаща, мешка и разной попавшейся под руку дребедени, которая хороша для прогулки с Иллирэн по Глориндолу, но за Стеной, да еще с Эйрентилом в компании, бесполезней совести для пикси. Ничего, друг его экипировался серьезно и, неизвестно, как оружие, а деньги взял и взял с избытком. Остался сущий пустяк - отыскать Эйрентила, деньги и пару лошадей. Отыскивать Ленагун не имеет смысла, потому как и без поисков известно, где тот находится. Глупо получилось. Глупее некуда, но делать нечего. Полегчать Эйрентилу, за неимением Дайлена, может только в Ленагуне и только в присутствии этого оскомину набившего Стихоплета.
   Чтобы как-то скоротать время, эльф решил вспомнить более изящное заклинание, нежели вызов светильника. Вспомнить, разумеется, вспомнил, а с применением вышла неурядица. Ирис не успел произнести и половины нужных слов, как его словно огрели по голове стенобитным орудием. Он лишь хотел узнать без взлома, что такое тяжелое может храниться в ящиках, но едва не узнал содержимое своей черепной коробки. Его скинуло с ящика и приложило о край до искр всех цветов радуги. Обрушилась темнота, стало очень холодно, тело налилось свинцом и показалось чужим.
   Ирис кое-как поднялся, зажечь светильник не стоило и думать, как бы в обморок не упасть. Окошечко нагло светилось, снаружи явно был солнечный день. Эльф наклонился, прислушался. Тишина. Не медля ни мига, он осторожно протиснулся в грязный лаз.
   Двор был велик, гол и неухожен. Странно для большого дома красного камня, занимающего две трети пространства. Ветер гонял комки пыли, перья и солому по коричневатой утрамбованной земле квадрата, ограниченного стеной дома и могучей каменной стеной в человеческий рост. У стены с той стороны предусмотрительно росли ясени. Очень похоже, что дом построен только-только и обустроиться как следует хозяева не успели.
   Где-то скрипнула дверь, Ирис, не дожидаясь появления зрителей, ухватился за ветвь, подтянулся и в следующий миг перемахнул стену. Приземлился он в мягкую траву под древним стволом. В ветвях вспискнула птица. Неплохой город, вот бы еще знать, какой именно. Тихий, зеленый благоустроенный квартал... небедный городок. И где прикажете в сем благословенном месте искать Эйрентила? Постучать, что ли, с парадного входа и осведомиться, не падали ли нынче, скажем, в гостиной, с неба эльфы из Глориндола. Ирис усмехнулся, отряхиваясь от пыли, паутины и травы. В сем тихом и благословенном месте нужно искать суету и шум. Падение эльфа с неба само по себе повод для шума, ну а чем больше шума, тем больше вероятность найти в его эпицентре Эйрентила.
  
   - Я вам в сотый раз повторяю, да поймите наконец! - это был несчастный случай. Спонтанная активация портала.
   - Говорите на всеобщем, господин эльф.
   - А я на каком говорю! - Эйрентил с трудом сдержался, чтобы не рявкнуть на человека напротив во весь голос - как минимум. А хотелось ему, да и стоило произнести заклинание произвольной трансформации и проверить, во что превратится этот болван: в стул или все же в стол. С мебелью, даже с еловым чурбаном переговоры были бы куда более плодотворными.
   - Не кричите, господин эльф, вам тут не Глориндол.
   - Я заметил. Повторяю последний раз - у меня не было и нет никаких дурных намерений относительно людей вообще и вашего города в частности. Я, если честно, не имел представления, что он существует.
   - Почему же вас... э-э-э... перенесло именно сюда?
   - Черт! Да потому что портал сработал непредсказуемо. Сам-по-се-бе. Никто его не настраивал, самопроизвольная активация. Корабль, потерявший курс, может выбросить на берег где угодно, так? Вы потерпевшим кораблекрушение тоже задавали бы вопросы - с какой целью, почему и для чего они разбились именно здесь, а не ста шагами в стороне?
   - Не ерничайте, господин эльф, - кисло усмехнулся собеседник поэта и потыкал пером в бумагу. - Потерпевшие крушение ведут себя смирно и привилегий не требуют.
   - Я не требовал, а просил. И не привилегий, а помощи, - вздохнул Эйрентил. - Вас это удивляет? Я не знал и знать не мог о вашем статусе. Шестьдесят лет назад ни вашего города, ни статуса его на свете не было.
   - И чего же вы просите? - издевку услышал бы и глухой. Эйрентил до сих пор считал серый цвет красивым, но сейчас водянистые серые глаза на таком же сером лице человека наводили на мысль о пыли столетней давности.
   - Вы, что, глухой? Мне некогда повторять одно и то же по десять раз. Некогда! Выпустите меня из вашего прекрасного города, можете до ворот сопроводить, можете глаза завязать, только не тяните. И найдите моего товарища. Неужели вам так сложно? Если он здесь, вы уже должны быть в курсе.
   - Вы, господин эльф, куда-то торопитесь?
   - Да. Мне хотелось бы успеть спасти жизнь одному вашему соплеменнику. Если позволите, конечно.
   Человек напротив молчал. Молчал и в упор смотрел на Старшего. Эйрентил выругался про себя.
   - Мне нужно в Ленагун, к тамошнему священнику. Скрывать мне нечего. Я... получил сведения об опасности, грозящей другу священника.
   - Кому?
   - Дру-гу. Имя вам ничего не скажет.
   - А все же?
   - Хотя... может быть... Литт Стихоплет, то бишь Линат Даланна. Слышали?! - оборвал себя эльф, потому что глаза серого собеседника прищурились.
   - Припоминаю... Бродячий музыкант?
   - Да. Лютнист. То есть на лютне играет. Инструмент такой древний...
   - Да... знаю, - как-то рассеяно произнес человек. Он будто утратил весь интерес к эльфу. - Это тот, который пьесу о сумасшедшем написал?
   - Не знаю, не слышал.
   - А где он сейчас?
   - Стихоплет? Представления не имею. В том и дело, потому я и спешу. Я не знаю, где его искать, а до Ленагуна по меньшей мере четыре дня...
   - Больше. Четыре, если лошадей на подставах менять, а там подстав нет, - серьезно заметил человек.
   - Тем более! А ведь надо будет где-то еще и самого Стихоплета найти...
   - Вот теперь я понял, - кивнул серый чиновник и поднялся. - С самого начала так и сказали бы, господин эльф.
   - Эйрентил.
   - Извините, не выговорю, - съязвил напоследок серый. - Вас проводят до ворот. Вещи ваши в соседней комнате.
   - Постойте, а Эри... друг мой?
   - Вы верно сказали: будь он в городе, я бы уже знал.
   Эйрентил остановился в затруднении.
   - Он мог при телепортации потерять сознание. Ведь неизвестно, куда его вынесло.
   - А товарищ ваш затем же... э-э... путешествует?
   - Что за вопросы, разумеется.
   - Значит, буде он объявится, мы сообщим ему, что вы, господин эльф, убыли в известном направлении. Ленагун, думаю, он и в одиночку найдет. Но вряд ли он здесь.
   - Хорошо, передайте. Непременно передайте.
   - Если увидим, конечно. Нам тут эльфы ни к чему. Как вы, говорили, его зовут?
   - А вы уверены, что сможете запомнить и повторить? Друга моего зовут Эриэссэль, но можете не трудиться запоминать. Вряд ли в вашем гостеприимном городе найдется с кем его путать.
   Только за городской стеной Эйрентил вспомнил, что Эриэссэль-Ирис имеет полное право гулять по странному городку, сколько ему заблагорассудится. Нужно ли было упоминать? Нет, не нужно. Знак люди все равно не видят, а демонстрировать его незачем: некогда, нет смысла и очень неприятно. Что бы ни случилось при телепортации, Ирис не пропадет. И уж, во всяком случае, Ленагун найдет без посторонней помощи. " Там и встретимся", - заключил Эйрентил.
   В ближайшем селении он приобрел кобылу - крепкую, немного неказистую и удивительно невозмутимую. Хлопок по холке ничего для нее не значил, может быть, по природной флегматичности лошади, может быть, потому что привыкла она к более сильным средствам понукания.
   - Но! Но! Эндо! - лошадь вздрогнула и пошла тяжеловатой рысью, которой, как подумалось эльфу, могла идти неделю кряду.
   Эйрентил улыбнулся. Не так все и плохо. "Там и встретимся", - повторил он про себя, глядя на убегающие по обеим сторонам тракта холмы. Эйрентил был уверен, что доберется до Ленагуна раньше друга.
  
   Литт так ничего и не понял: ни причины ареста, ни смысла, ни даже предлога. Он не понял половины задаваемых вопросов, потому что спрашивали какую-то белиберду; не понял, отчего разговор происходит не в Управе - или как ее здесь - а в частном доме; почему спрашивают не чиновники, не отцы города, не стража, не, в конце концов... специалисты, а некие господа, более всего напоминающие обыкновенных торговцев. Почему, наконец, ему оставили все вещи, включая лютню. Мешок перерыли, ничего не нашли интересного, лютню повертели, попытались взять пару аккордов, чем совершенно ее расстроили, но и то, и другое вернули.
   Утомительный в своей бессмысленности разговор длился несколько часов и продолжался бы и далее, но внезапно торговцам стало не до него. Кто-то пришел, что-то привезли, - и все забегали, засуетились, заорали - точно, торговцы. Такой шум бывает только на рыночной площади, когда всем народом ловят вора. Звенели монеты, что-то падало, хлопали двери, всем было недосуг, и только Литт нацелился выйти через окно, о нем вспомнили и сунули в этот подвал. Собственно, даже не сунули, а скинули. Менестрель пересчитал затылком каменные ступени, но не понял, сколько их было. Хлопнула дверь, задвинулся засов, улеглось верчение в голове, - и Литт очутился в полной кромешной тьме. Он и обыкновенной ночью плоховато видел, а здесь и десяток эльфов ничего бы не разглядел. Странно, почему его не связали. Надо поторапливаться, иначе вспомнят и об этом.
   Литт нащупал мешок, попутно наткнулся лбом на твердое, выругался и через полминуты копания на ощупь вытащил "разжигалку" - второе свое сокровище после лютни. Кремень был прикреплен к крошечной бутылочке масла, каким образом, Литта не интересовало. Ему вполне хватало умения пользоваться приспособлением. Скоро на ящике, о который и ударился Литт, плясал небольшой огонек, освещая кусок земляного пола, полки и штабеля ящиков. Один лежал поодаль, разбившийся, в кочанах капусты. Менестрель с налету попытался сдвинуть несколько ящиков - не тут-то было. Они не то что не сдвинулись, даже и не дрогнули. Внутренне присвистнув от изумления, Литт забыл о поисках выхода, а занялся разбитым ящиком.
   Среди кочанов он обнаружил одинаковые глиняные сосуды с узким горлышком. Недолго думая, Литт ахнул первый попавшийся сосуд об стену. Из глиняного нутра выпал, едва не отдавив ногу менестрелю, темный металлический предмет. Очень тяжелый, словно целиком из свинца вылитый широкий браслет с хитрым замком. Уродливый, неприятный, не похожий ни на что, и на украшение - меньше всего. Кандалы какие-то... менестрель попытался защелкнуть замок, не вышло, на руку же примерять это непотребство желания не было.
   Литт пожал плечами, обошел ящики - и ведь кто-то отодвинул их от стены - и увидел то, что хотел. Сверху заскрипел засов, менестрель, не успев и подумать, схватил лютню за гриф и нырнул в квадратное отверстие у самого пола.
   Во дворе, куда он попал, царила суматоха, фыркали лошади, разъезжали телеги, бегали люди - и все за небольшом пятачке перед домом. Одна телега остановилась у стены, а над стеной - дерево...
   Миг, чтобы добежать до телеги, миг, чтобы взлететь по съезжающим мешкам сквозь вопли возницы и ухватиться за протянутую ветку. Еще миг, и он по ту сторону стены.
   Через четверть часа, совершенно задохнувшись от бега, Литт прислонился к стене длинного дома в полутемном переулке и понял две вещи. Во-первых, он оставил в подвале мешок, во-вторых странный тяжелый браслет до сих пор у него в кулаке. Менестрель хмыкнул и сунул неожиданно приобретенное имущество в карман. Где-то он уже видел такие браслеты. Или очень похожие.
  
   Первый же встретившийся человек, обыкновенный горожанин средних лет, на сумасшедшего отнюдь не похожий, шарахнулся от Ириса так, что тот обернулся. Ничего страшного и вообще ничего на пустынной улице не обнаружил. Человек же пятился от эльфа, причем прямиком в канаву. Ирис хотел предупредить, но понял, что стоит ему заговорить, и горожанин скончается от инфаркта. Пришлось промолчать и ускорить шаг. Занесло же. Теперь следовало искать в первую очередь не Эйрентила, а управу и как-то объясняться. Реакция местного населения, если исключить поголовное помешательство, могла означать только одно.
   В управе все выяснилось на удивление быстро. Ириса не задержали и на миг. Да, ваш товарищ был здесь; да, ушел с час назад; конечно, в Ленагун и очень спешил; будем вам благодарны, господин эльф, если и вы уберетесь в том же направлении и как можно поскорее.
   Ирис не возражал. Не возражал он и против почетного эскорта в виде двух хмурых стражников с короткими, почти игрушечными мечами. Те благоразумно шли сзади и к Старшему не приближались. Как ни выбирали сопровождающие, да и сам Ирис, безлюдные улицы, на подходе к воротам стало не протолкнуться. Точнее, стало для других. Троицу во главе с эльфом обходили кругом, на сколько хватало места. Очередь без слов расступилась и пропустила Старшего к самым воротам. Ирис усмехнулся, глядя как округляются глаза у стражи при воротах и один беззвучно шепчет: "Опять". Второй дернул головой, что можно было понять по-разному. И как оборванный поклон (не годится перед всякими эльфами раскланиваться), и как нервный тик при виде вот уже второго за час эльфа в закрытом человеческом городе. Тот, что шептал, махнул эльфу рукой, мол, проходи уже. Напарник его остановил человека, соседа Ириса по очереди.
   - Имя. Капюшон сними.
   Человек скинул капюшон и хотел уже пройти одновременно с Ирисом в ворота.
   - Куда? Имя.
   Молодой, лет двадцати с небольшим, парень вместо ответа сделал шаг вперед. Страже это понравилось не больше присутствия в городе эльфов. В один миг обнажились клинки, с парня попытались сдернуть топорщащийся на спине плащ. Ирис не слишком удивился такой встрече.
   - Да проходите уже, господин эльф! Чего встали! А ты куда, паскуда? Стоять на месте, имя!
   Ирису понадобилось четыре движения. Левой рукой он ухватил менестреля за плащ, правой вывернул кисть стражнику так, что меч выпал, ногой распахнул створки и вышвырнул человека наружу. Через долю секунды он выскочил сам, смял ничего не понимающую еще очередь снаружи и столкнулся с ошалевшим менестрелем.
   Осматриваться было решительно некогда, прямо через тракт насыпь обрывалась круто вниз. Литт и пикнуть не успел, как странный эльф вместо того, чтобы зачаровывать стражу, столкнул его вниз по насыпи. Вниз они скатились почти одновременно, подняв тучу брызг. Вода поначалу показалась ледяной, затем стало жарко - течение было сильным, да и Ката в этом месте отличалась достаточной глубиной. Достаточной для того, чтобы утонуть. На той стороне в зарослях ивняка Литт выдохнул:
   - Ты кто такой?
   - Знакомый твоего знакомого.
   - Что-то я не припомню, чтобы у меня были знакомые...
   - Риандал, - только и сказал эльф.
   Менестрель не нашелся с ответом, Ирис кивнул в сторону города.
   - Что ты натворил?
   - Ничего.
   - Это с твоей стороны, а со стороны господ градоначальников? Кого хоть в погоню ждать?
   Литт смотрел на ухмылку эльфа и никак не мог прийти в себя. Все они, что ли в Глориндоле, сумасшедшие?
   - Да не стоит, наверное, ждать. Кто я такой, чтобы...
   - Ага, - явственней усмехнулся Ирис, - поэтому предупредили аж стражу у ворот. Поэтому обманули Эйрентила и хотели обмануть меня. Потому ты и удрал без мешка. Именно потому, что ты никому и с приплатой не нужен.
   - Так, а теперь, как сказал Кир Маните "не утаи и мелочи, мой друг".
   - Что же, вспомним классику... "И в помыслах не затаилось лжи... Но как заставлю верить я тебя?".
   Литт фыркнул.
   - Хорошо, суди сам. Я удрал, было дело, но кому понадобился и зачем - не понимаю. Они не объяснились. А причем тут Эйрентил?
   - Так, давай по порядку. Мне не хочется сидеть здесь до ночи.
   - Хм... а я бы посидел. Во избежание.
   - Ночью, конечно, тебя не видно, это неплохо. Но ведь не видно и тебе. Говори, Литт, что я из тебя слова вытаскиваю? В обмен, обещаю, расскажу о себе.
   - Да я уже расказал. Я был здесь первый и последний раз, никого не трогал, читал новую пьесу.
   - В смысле?
   - В смысле, я всегда так делаю. Играть буду, конечно, не я, но должен ведь я, как автор, представлять реакцию публики.
   - И публика оказалась чересчур радушна.
   - Ага, до такой степени, что спустя час после выступления меня пригласили, так скажем, побеседовать. В частный дом. К каким-то то ли негоциантам, то ли кому-то подобному. Потом пригласившей стороне стало несколько недосуг, меня засунули в ккой-то подвал, откуда я благополучно и ушел. Оставив негоциантам на память свой мешок. Вот и все. Для чего негоциантам менестрель и что им не понравилось в пьесе - предоставляю догадаться вам. Я не понимаю.
   - А о чем беседа шла?
   - О пророчествах, пророках, ясновидении и прочей телепатии. Я не силен в таких штуках, потому ничего интересного сообщить не мог.
   - Литт, я ведь не негоциант, что ты как на допросе.
   - Да не было у меня в пьесе ничего такого, ничего противозаконного, ничего против Хартии... Пророк один был, да ведь он по сюжету мошенник и шарлатан. Ничего из того, что он предсказывал не сбылось, да и не предсказывал он, а просто городил чепуху. Вот и скажи теперь, для чего спрашивать меня, нет ли у меня в родне эльфов?
   - Ага, негоцианты не одиноки. Поздравлю тебя, Литт. Родни среди эльфов не было? Нет, мне можешь не отвечать, мне, признаться, все равно. Эйрентилу ответишь.
   - Где он?
   - На пути в Ленагун. Доблестные градоначальники почему-то умолчали о твоем пребывании в их благословенном городе, хотя Эйрентил их спросил напрямую. А я подтвердил наше желание с тобой свидеться.
   - Ну, знаешь ли... Почему власти Катина не желают моей встречи с поэтом из Глориндола... может боятся, что эльфы научат меня ясновидению?
   - Может быть. А может быть, они не желают твоего дальнейшего здравствия.
   - Точно! И поэтому засунули в подвал частного дома с незаколоченным окном. Те, кто не желает моего здравствия, поступают несколько иначе. И причем вообще тут...
   - А при том, что Эйрентил сказал в управе, будто отправляется тебя спасать от смерти - ни больше, ни меньше.
   - То есть? - опешил Литт. - Зачем?
   - Что - зачем? - рассмеялся Ирис. - Зачем сказал или зачем тебя спасать?
   - Ох, чувствую, Риандал много интересного обо мне рассказал. Теперь твоя очередь.
   - Риандал выгораживал тебя как мог, а Эйрентил поддакивал. Что мне рассказывать? Как я тебя узнал...
   - Нет, что делал эльф, вернее, двое, в закрытом человеческом городе?
   - Пойдем потихоньку, - Ирис встал с мокрой коряги. - Далеко до тракта?
   - Очень, - пожал плечами Литт, не двигаясь с места. - И чем дольше ты молчишь, тем дальше он отдаляется.
   - Пойдем, по пути расскажу.
   - И куда ты направился? Мало тебе купаний?
   - Мне - достаточно, а вот занятным господам из Катина - как бы мало не показалось. Где переправа?
   - Там, - ткнул менестрель вправо, на север по течению Каты. - Миль шесть.
   - А на юге? На излучине?
   - Да. Еще брод, мили три... Если ты о том, что их перекроют, то это бред. Да и не успеть.
   - Ты бегаешь быстрее лошади? Риандал что-то пропустил? А перекрывать ничего и не надо, там достаточно глаз, чтобы точно запомнить, куда мы с тобой направились. Так что искупаемся еще раз.
   - А потом в таком виде вылезем на тракт. Нас точно отловят, для зверинца.
   - Литт, ты издеваешься, что ли? - зеленые глаза эльфа были совершенно серьезны. Он и не думал шутить. - Я еще раз на всеобщем тебе повторяю - власти Канита выпроводили Эйрентила как только услышали твое имя, в тот же миг, как тот заикнулся о помощи тебе. До того его продержали в Управе три с лишним часа. Если можешь объяснить такое поведение как-нибудь без повышенного интереса к твоей персоне - я слушаю.
   - На кой черт я им сдался? - пожал плечами все меньше верящий в реальность происходящего менестрель.
   - Не знаю. Может быть, хотят взять у тебя уроки ясновидения. Это неважно. Важно, чтобы ты попал в Ленагун и встретился с Эйрентилом. Очень желательно, чтобы живой, здоровый и в здравом уме. Поэтому тракт отменяется по крайней мере на сегодняшний день. Дальше - посмотрим.
   - Ну... хорошо... Обойдем Катин, - Литт махнул на юг, - потом полями... Деревень там мало. Да и петли не делать.
   - Отлично. Ну, как тебя еще приглашать? Или просто скинуть в воду?
   Менестрель счел за благо не отвечать и побрел в воду, то и дело спотыкаясь об ивовые корни. Странный эльф. На что уж сам он странный, но этот риандалов знакомый просто экспонат для кунсткамеры. Берег, до того пологий, внезапно ушел из-под ног, и Литту стало некогда думать о пустяках.
   До вечера, никуда особенно не торопясь, эльф и человек меряли шагами поля Средних Княжеств. Тракт местного значения, ведущий на большак, остался позади. Где-то милях в тридцати к северу проходило широкое полотно Чародольской Петли, но путники к нему приближаться не спешили. Ирис рассказал все, что можно было рассказать и не удивился недоверчивой гримасе менестреля. Говорить об ограничениях в передвижении, введенных владыкой для некоторых жителей Глориндола, Ирис не стал. Вдаваться в подробности душевного состояния друга - тем более. Отсутствие денег объяснил почти правдиво - мол, совсем не собирался никуда, лишь решил проводить друга. Литт промолчал, Ирис был ему благодарен. На вопрос, для чего ему понадобилось провожать друга с дорожным мешком за плечами и в дорожной же одежде, ответить было бы крайне затруднительно.
   Тракт иногда был виден с холмов: серая пыльная полоса за деревьями, затем, в сумерках, и его не стало видно. Литт, упорно молчавший последние полчаса, вдруг спросил:
   - А как у вас в Глориндоле с погодой?
   - В смысле?
   - В буквальном. Я слышал, у вас там круглый год тепло.
   - От кого слышал? - усмехнулся Ирис. - Не от тех ли, кто дальше Врат в Глориндоле не был?
   - Так что, есть у вас зима?
   - Приходи, увидишь. Риандал тебя приглашал, насколько я помню.
   - Как жить надоест, так сразу и приду.
   - Литт, хочешь узнать, в самом ли деле я из Глориндола, так и спроси. И придумай вопрос поинтересней, или Риандал тебе говорил достаточно, чтобы знать, каково у нас там? А про то, что в Глориндоле тепло и зимой, тебе на любом рынке любой баечник расскажет.
   - Ну, и в самом ли деле ты из Глориндола?
   - Да. Или, по-твоему, я Риандала на полпути домой отловил и под пытками заставил о тебе расказать? Да еще и показать, как ты выглядишь?
   - Чтобы узнать обо мне, Риандала ловить не обязательно, но вот чтобы знать о нашем с ним знакомстве... Слушай, как тебя хотя бы зовут? А то до Ленагуна далеко, не "эй" же к тебе обращаться.
   - Ирис.
   - Как? - хмыкнул менестрель.
   - Как слышал. И-рис. В этимологию вдаваться не хочу.
   - М-да... думал я, что Риандал странный, но ты... Уникум.
   - Молодец. И живу я в глориндольском музее, в секции "редкости мира". А с чего Риандал тебе странным показался? Обыкновенный нормальный эльф.
   - Конечно. По сравнению с тобой разве что король Чародола нормальным эльфом не покажется. А чем ты занимаешься?
   - Ага! - рассмеялся странный эльф. - Вот и сакраментальный вопрос. Как сам думаешь?
   - Знаешь, если бы что-то надумал, я бы не спрашивал.
   - Не дуйся, Литт. Мне же интересно, за кого меня можно принять. Ну, кто я?
   - Черт знает, - честно ответил менестрель. - Кто угодно. От помощника Эрдина до посредника работорговцев. Через все возможные промежуточные ступени.
   - Ну, спасибо.
   - За Эрдина или за работорговца?
   - За честность. Я на самом деле бездельник. Вот уже почти полторы сотни лет.
   - А до того? Или... ты в Глориндоле недавно?
   - Угадал. Те же почти сто пятьдесят лет. Сто сорок семь, если точно.
   - И чем ты помогал Эрдину?
   - Почему...
   - Потому что работорговца Привратники, или как их там, Стражи, сожрали бы вместе с потрохами.
   Ирис усмехнулся. Куда печальнее, чем намеревался.
   - Я Эрдину в основном мешал, - через длинную паузу сказал он. - И не будем о том.
   - Хорошо, - немедленно отозвался Литт. - Будем о другом. Например, о том, где ночевать.
   Ночевать пришлось в стоге сена. Всем неплохо, даже мыши, шелестящие ночь напролет, не мешали, а убаюкивали; тем неприятнее было пробуждение.
   - Эй, твою разэдак! Ну-ка, вылазьте!
   Менестрель спросонья помотал головой, стряхивая дрему и сено. Вилы в волоске от собственной груди заметил не сразу, зато дрему как ветром сдуло.
   - Вы, мужики, чего? Сена жалко? Так мы его не едим.
   - Вылазь, зараза. Ногами в сено, гнида... Не жрет он его...
   Вилы ткнулись в грудь.
   - Тихо ты! Совсем спятил. Отойди, как я тебе вылезу, и вилы убери, полоумный.
   - Ты тут пасть не раскрывай, - мужик с вилами шагнул назад, но орудия своего не опустил. - Я тебе враз язык укорочу.
   Менестрель вытащил из сена лютню и съехал по склону стога на жесткую стерню.
   - Ирис, ты как, живой? - осведомился он, пытаясь оглянуться.
   С той стороны стога послышалось непристойное восклицание. Раса второго покушавшегося на отличное сено явно оказалась в новинку товарищам мужика с вилами.
   Литт рассмеялся.
   - Чего скалишься? Щас...
   - Люди, не сходите с ума, - послышался спокойный голос Ириса. - Ничего с сеном не случится. Мы же не прокаженные, в самом деле. И во всяком случае, не хуже мышей.
   - А чего ж в деревню... как люди бы ночевали...
   Менестрель расхохотался. Ухмыляющийся Ирис появился в сопровождении почетного караула в виде двух мужиков, также с вилами. Задерживать Старшего те не смели, но и отпускать так просто не хотели. Вот и шли по пятам.
   - Как человеку мне ночевать очень сложно, поскольку я эльф, - еле сдерживая смех, сказал Ирис. - Но вы, как люди, поймите. Ночь, мы без денег, поле... Где ночевать? А в деревне, пока объяснишь, что не вор, не конокрад и не чернокнижник - утро наступит.
   - Старших мы без... этого... без денег...
   - Брезгуете, значит...
   - Ну извините, обратно пойдем - непременно к вам заглянем. Вилы опусти, что он тебе лютней сделает.
   - А что ж вы, так и без всего и идете?
   - Идем, - пожал плечами эльф. - А для чего нам "все"?
   - Ноги есть, голова есть, руки на месте, - встрял Литт, - лютня, самое главное, есть. А вы что-то предложить хотели?
   Крестьяне со страхом переглянулись.
   - А... извиняте... извиняйте.
   - Идите, куды шли, Семеро в помощь. И то правда... Старший же...
   - И то верно, в избе-то душно, блохи... а тут и ветерок... Ни че, мы не в обиде, - крестьянин нервно махнул рукой, мол, идите уже, не стойте. - Э-э... Семеро в спутники...
   - А что, Ирис, может, задержаться, - менестрель наградил крестьян недвусмысленной улыбкой. - Смотри, какие люди приветливые. Сена им уже не жаль. Может, и молока...
   - Идем, молоко с утра вредно, менестрелям особенно. Отравишься еще. До свидания, - эльф кивнул остолбеневшим крестьянам.
   Литт не удержался и отвесил низкий поклон, коснувшись рукой стерни. Эльф развернул его за лютню в нужную сторону.
   - Хватит. Так мы никогда не уйдем.
   Менестрель несколько раз оборачивался - трое мужиков смотрели им вслед, забыв о сене.
   - Что ты вертишься, в самом деле. Боишься, как бы о тебе не забыли? Не волнуйся, там разговоров на год вперед.
   - Какие-то люди нервные... Вроде не Карнит, да и сено еще дешевле золота...
   - Издержки частной собственности. Карнит тут не при чем, такие везде есть - за тряпку гнилую удавиться готовы. Вернее, других удавить. А тут целый стог свежего сена.
   - Удивляюсь, как они там дозором вокруг стогов не бродят. Мало ли кто еще покусится: мыши, хомяки, птицы...
   - Теперь будут бродить. Обязательно.
   - Слушай, Ирис, - сказал менестрель через час, - лютня у нас, конечно, есть, но ведь, честное слово, хочется есть.
   - Предложения? Принесешь искусство в жертву желудку?
   - Ни за что. Лютню варить не позволю. А вот там, - Литт кивнул в сторону, - я чувствую, варится что-то повкуснее лакового дерева и двенадцати струн.
   - Пробовал? - рассмеялся эльф. - И какая часть лютни самая вкусная? Так, на будущее...
   - Гриф. Особенно жареный. А тебе есть с чем сравнить?
   - С литарной. Правда, там особо ценится верхняя дека. Но и она на любителя. Не лучше ботинка в собственном соку. М-да, действительно, есть хочется...
   - Тебе надо написать повареную книгу "Тысяча рецептов на все случаи жизни". Гвозди в подливке, пироги с упряжью, сапоги под маринадом... И украшение любого стола - старые онучи в исподнем десятилетней выдержки на вертеле. Продавать книгу в Карните, Инагуне и на Скоприоновых островах по алату за штуку. Успех обеспечен.
   - Особенно, если печатать ее на пропитанной маслом ржаной бумаге и продавать вместе с инструкцией по приготовлению.
   - Знаешь, я бы сейчас и от вареных подштанников не отказался, не то что от ржаной бумаги. Почти двое суток голодом.
   - Аналогично. Насчет двоих суток. Насчет подштанников не согласен. Я их стану есть не раньше, чем недели через две полного поста.
   - Ну, я не такой стоик. Идем быстрее, а, есть хочется, просто слов нет!
   Спустя три четверти часа двое путников вышли к неведомому обоим селению - то ли очень маленькому городку, то ли очень благоустроенной деревне. Судя по количеству домов, селение было, самое большее, средней руки деревней; если же судить по качеству - являлось городом, не меньше. Почти все дома были каменными, некоторые в два этажа или с мансардами. Улицы - замощены камнем же, лишь у самых домов - кромка зелени или деревянные настилы. Палисадников, как и в любом чисто человеческом городе, почти нет, лишь деревья вдоль улицы.
   Литт оглядывался по сторонам с неменьшим любопытством, чем Ирис.
   - Чтоб мне сгореть, когда успели настроить... Ведь не было же тут ничего, еще недавно не было.
   - Мне другое интересно, - шепотом сказал эльф спутнику, - а на что здесь живут. Что, новый торговый путь посреди поля образовался? Или золото в этих холмах нашлось? Или, я не знаю, теперь вместо пшеницы здесь красный хедл выращивают и киррскую киноварь из него получают?
   - Кто его знает, - пожал плечами Литт. - Может, придумали что-нибудь необычное.
   - Да, хедл севернее Энортиола выращивать - это необычно.
   - Ирис, да что с тобой? Риандал бы на твоем месте от счастья прыгал - нашли люди себе заработок, причем явно какой-то непростой. Живут хорошо...
   - Я не Риандал, это раз. Я на него даже не похож, это два. И третье - не люблю я таких тихих городишек, живущих невесть чем на отшибе. А жить богато и жить хорошо, кажется мне, несколько разные вещи. Не говоря уж о том, чтобы жить честно.
   - М-да, на Риандала ты и вправду не похож. Настораживает, верно, но... как узнаешь? Да и зачем - не жить же с ними.
   - То есть концерта ты давать не станешь?
   - Кому он нужен с утра? А до вечера я с голоду помру. Да и судя по твоей физиономии, за концерт ты меня придушишь. Спросим дорогу, скажем, что сбились, попросим воды...
   - Пусти, бабка, воды попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
   - Примерно. Заодно глянем, такие ли уж скверные местные жители.
   - Литт, - спросил на пороге первой же попавшейся таверны Ирис менестреля, - ты всегда противоречишь товарищу, или только когда тот эльф?
   - Не понял, - обернулся тот.
   - Чего ты не понял? Перед Риандалом ты ругал предприимчивость на чем свет стоит, а теперь ее же защищаешь. А если бы я сказал, что мне нравится этот городок?
   Менестрель запнулся с ответом, эльф хихикнул и толкнул его в спину через порог таверны.
   - Заходи. И не придумывай ответ, это был риторический вопрос.
   Очень скоро обоим пришлось придумывать ответ, и поскорее, что понадобилось человеку и эльфу в благопристойном заведении под названием "Зеленый холм". Ответы вроде "зашли дорогу спросить", "сами мы не местные" и "не позволите ли воды..." трактирщик отмел еще до начала разговора. В конце концов Литт не выдержал.
   - Послушайте, уважаемый кабатчик, у вас при входе таблички не прибито, что вы не всех обслуживаете. Или это, что, закрытый город? Так тем более табличку надо прибить, чтобы вас за сто верст обходили.
   - А вы, господин менестрель, мне не хамите. Я могу и стражу позвать. Что надо в городе? Ответите - обслужу.
   - Ты глухой, что ли? - разволновался Литт. - Я тебе на всеобщем говорю - мы шли, устали, проголодались и, кажется, немного заплутали - этого тебе достаточно? Нам надо - по порядку: воды, пару слов о местонахождении тракта и... впрочем, нет, кроме перечисленного от тебя и корки сухой не дождешься.
   - Ты от меня и перечисленного не дождешься. Нет у меня воды. Засуха.
   Менестрель онемел.
   - Сколько в городе трактиров? - осведомился Ирис.
   - Четыре, кроме моего, - дернул щекой хозяин. - Только вам то без разницы. Идите своей дорогой.
   - А если у нас полные карманы дальгенов? - неверно понял трактирщика Литт.
   - А то мне без разницы. Хоть дальгенов, хоть глариолов, хоть вообще бриллиантов. Идите мимо.
   Ирис вытолкнул менестреля за порог, тот обрел дар речи только через несколько шагов.
   - Какого дьявола?..
   - Наверное, того же самого, что помогал строить этот городок. И конкретно этот кабак.
   - И рожал этого самого кабатчика. Согласен. Ирис, ты был прав.
   - Насчет города или насчет твоих противоречий?
   - Если уж на то пошло, насчет и того, и другого. Дело не в том, какого ты народа, просто не люблю я категоричных суждений. Не переношу. Так и тянет возразить.
   - Я заметил. Ну, станем проверять? Или...
   - Никаких "или"! Пусть стражу вызывают, или кого там, я все равно узнаю, каким бесом они тут заняты.
   Ирис усмехнулся, потому что Литт смотрел на него с явным вызовом, ожидая возражений.
   - Ждешь, когда отговаривать начну? Не дождешься. Мне самому интересно. Идем. И в разные стороны, иначе не узнаем ничего.
   - Ты точно эльф? Можно, ухо посмотрю?
   - Только попробуй, - рассмеялся Ирис, - и у тебя такие же станут. Я налево.
   - Конечно, самое интересное направление... Где встречаемся?
   - Здесь же. Через полчаса.
   Литт кивнул, и убежал, до того менестрелю не терпелось разгадать местную загадку. Ирис уже разгадал, теперь оставалось только проверить, сходится ли решение с ответом.
   Сошлось вполне, однако несколько неожиданным для эльфа образом. Его естественным образом не пустили во второй трактир, "У Бенгара". Хозяин так и не соизволил выйти, а слуга объяснил, что эльфов, то бишь, простите, Старших, они не обслуживают. Нет, никаким образом. Да нет, город не закрыт, просто... просто не обслуживают. Почему? Потому что ничего для эльфов, извините, для Старших, у них нет. Совсем ничего. Это человеческий город. Как Ирис не крутил, ни род занятий горожан, ни числа жителей, ни даже названия городка не узнал. Слуга не грубил, но при неудобных вопросах прикидывался то глухим, то слабоумным и все шнырял глазами по сторонам, словно ища место скрыться от назойливого Старшего. Наконец Ирису надоело слушать одно и то же по третьему разу, он оставил взмокшего уже слугу в покое и направился в оставшийся трактир. Слуга со всех ног бросился в противоположном направлении и, очень на то похоже, в сторону нужника.
   В третьем трактире, а, точнее, кабаке, Ирис по достоинству оценил мрачную щетинистую физиономию хозяина и решил действовать иначе. Не успел тот договорить "эльфов не обслуживаем", как Ирис с порога заявил, что эльфом не является.
   - Докажи, - нисколько не удивился хозяин.
   - На слово не веришь?
   - Нет. Покажи.
   - Какие обширные познания... Хорошо, неси свечу.
   - Сейчас. Не торчи у стойки, народ распугаешь. Вон, сядь куда...
   Хозяин вышел, Ирис подчинился и по давней привычке выбрал самый дальний столик у окна. Крошечный просвет был забран толстенным с разводами грязновато-зеленоватым, но несомненным стеклом. Дров в камине более чем достаточно, хотя и погода теплая, и не жарится ничего, и светло. Окно выходило на задний двор и улицу за трактиром. Ни грязи, ни сора, ни вони... На улице показался Литт, эльф видел, как менестрель оглядывается, соображая, с какой стороны ему обходить заведение, чтобы попасть внутрь.
   - Вот свеча. Показывай давай.
   О столешницу стукнул дешевый подсвечник с единственной свечой - но все же не пустая бутылка с огарком третьего года. Ирис закатал левый рукав. Хозяин внимательно смотрел на Знак, как тот появляется под действием огня. Ощущения отлученного его явно интересовали куда меньше.
   - Довольно с тебя?
   Ирис отстранил руку от свечи.
   - Ну, коли так... Чего надо?
   - Чего обычно хотят в трактирах и кабаках? Неужели светской беседы о погоде?
   - Понял. Чего есть будешь?
   - Знаешь, - поднялся Ирис, - ничего.
   - Ты это... не смотри, что у меня скатертей не постелено. Кухарь у меня получше, чем у некоторых прочих.
   - Не в том дело, какой у тебя кухарь, а в том, что оплатить его труд мне нечем. Денег у меня нет, - перевел эльф нахмурившемуся трактирщику.
   - А черт с тобой. Так ешь. Рябчика я тебе все равно не поднесу. Пиво надо?
   - Не откажусь. И неси вторую кружку. Сейчас сюда пожалует мой приятель.
   - Тоже эльф?
   - Нет, человек. Что-то он, похоже, ползком ползет.
   Немедленно, будто под дверью подслушивал, на пороге возник Литт.
   - Этот?
   - Да. Литт, я здесь!
  
   Пиво отдавало травой, будто его настаивали не на хмеле, а на сене.
   - Как тебе удалось? - в третий раз, уже напрямик спросил менестрель, отодвигая кружку.
   - Понравился.
   - Чем?
   - Ушами.
   - Черт! Ты можешь нормально сказать?
   - Потом, Литт, - покачал головой Ирис, - не сейчас.
   - А что сейчас?
   - Сейчас мне в первую очередь пиво не нравится.
   - Город ему не нравится, пиво ему не подходит... кабатчики с рожами каторжников в него в первого взгляда влюбляются... - раздумчиво сказал менестрель и добавил совершенно другим тоном. - Не пей. Действительно, вкус какой-то... А может, пойдем отсюда? Ну его к бесу, этот завтрак.
   Ирис размышлял один-единственный миг.
   - Идем.
   - Э-э, вы куда это! Щас, несу уже!
   - Мы сейчас вернемся, - вежливо солгал Ирис. - Воздухом подышим и придем.
   - Воздухом... - запнулся хозяин, действительно тащивший скворчащую сковороду. - Да ну, подождите. Остынет же.
   Литт попытался обойти кабатчика, не тут-то было.
   - Вы всех бесплатных гостей так потчуете? Или только эльфов?
   - Хм, я за так кормлю, еще и не нравится, - трактирщик невзначай чуть не приложил менестрелю по уху раскаленной сковородой.
   - Нравится. Так упрашиваете, аж страшно становится. Боимся, как бы до смерти не закормили.
   - А не ходите...
   - Хватит маячить! - рявкнул неожиданно для Литта его товарищ. - Уйди с дороги, иначе помогу.
   - А помоги, мразь остроухая.
   Кабатчик отвел сковороду, замахиваясь, и в тот же миг лишился оружия и едва не остался без руки. Чугунный круг гулко рухнул на пол, полилось масло, посыпалась яичница и приглушенно вякнул хозяин - отскочившая крышка пришлась ему точно по ноге.
   - Ти-хо. Звук издашь - клянусь, долго потом говорить не сможешь. А, может быть, и всегда. Литт, черный выход.
   - Ших поиметый! - кабатчик дернулся, словно забыл о выкрученной руке. - Сука тарская!
   - Сам напросился, - слегка покачал головой эльф, и легко, если смотреть со стороны, нажал обоими указательными пальцами на бычью шею человека. Кабатчик издал странный свист и осел мешком в масло и яичницу.
   - Литт, что ты встал!
   Менестрель одним прыжком оказался за стойкой, рванул дверь на кухню. После увиденного все остальное не волновало ни в малейшей степени. Ни ввинчивающийся в мозг визг прислуги, ни чья-то попытка метнуть разделочный нож, ни скользкая чешуя под ногами, ни четверо живодеров, вынырнувших из-за угла кабака.
   Ему не нужно было ничего делать, все сделал Ирис - легко, непринужденно и будто играючи. Ему, Литту Стихоплету, оставалось только стоять и смотреть, как один за другим падают здоровенные мужики - будто столетние стволы в бурю. Странный эльф и не думал колдовать, первого он остановил ребром ладони поперек горла. Второй, вооруженный странного вида клинком, навершием своего же оружия и получил в висок. Третьего (Литт едва язык не откусил от неожиданности) эльф попросту перекинул через себя, хотя это нарушало все возможные законы мироздания. Четвертый, самый шустрый, дважды увернулся от Ириса и в конце концов эльф перестал церемониться и в прыжке с разворота ногой впечатал мужика в стену кабака. Все не заняло и минуты.
   Еще через четверть часа красные остроконечные крыши топорщились новой черепицей далеко вверху, над головами путников. Дамба, которой еще пять лет назад и в помине не существовало, отгродила городок странный городок от не менее странных путешественников, а приток Каты - от ее старшей сестры. Отгородить Ириса от вопросов не смогла бы и глориндольская стена. Эльф ответил далеко не сразу, только когда менестрель задал относительно безопасный вопрос.
   - Как он тебя обозвал? Почему...
   - Потому что я теперь знаю, чем промышляют эти смекалистые и предприимчивые люди.
   - И чем? Только не говори, что...
   - Точно. Тем самым.
   - И что значит "ших"?
   - Это, так скажем, не очень уважительное прозвание альнаров на Энортиоле. Было когда-то.
   - Ага, теперь и до нас докатилось. Прогресс налицо. А при чем тут Тарра?
   - Не при чем. Может, он меня спутал с кем-то.
   - С кем ему тебя путать? Что, все альнары теперь дислоцируются в Тарре?
   - Да там, наверное, ни одного и нет, - пожал плечами Ирис. - Не знаю. В принципе, ему бы... Оп, а, может, так и есть. Переделка.
   - Переделка чего и во что?
   - Тарра вообще не при чем. Этот кабатчик сказал...
   - Да что ты тянешь. Я помню, он назвал тебя тарской... собакой женского пола...
   - Да, только, скорее всего, он имел в виду собаку не из города Тарра, - усмехнулся Ирис, - а из подразделения Тэй'ар. Слово слишком трудное, не выговорить в спешке.
   - Ага, это то самое подразделение, коим командовал небезызвестный...
   - Коим он до сих пор командует.
   - Прелестно. Впечатляет. Где бы только теперь этого господина добыть, чтобы собщить о непорядках на вверенной ему территории.
   - Что ж, займись. После знакомства с Эйрентилом, на досуге. Что тебе без толку по Островам слоняться.
   - Слушай, а где ты так махать ногами навострился? - ни с того ни с сего перевел разговор Литт. - Я в жизни такого не видел. И что с трактирщиком сделал?
   - Ничего особенного. Нажал на нужную точку. Обморок гарантирован.
   - Неплохо! И у каждого эти точки есть?
   - Конечно. У меня в том числе. Научить не могу.
   - Я и не хочу такому учиться. А что с ним потом будет?
   - Ничего. Очнется.
   - Ирис, не темни. Есть другие точки, от нажатия на которые в себя не приходят?
   - Есть, - нехотя сказал Ирис. - Есть и немало. И убить, и покалечить можно. В принципе. На практике не проверял.
   - Ничего себе... И чего только не узнаешь... А люди так тоже могут?
   - Меня человек и научил. Очень давно.
   - Ирис, а ты давно из Глориндола не выходил? - вновь сменил тему менестрель.
   - Лет сорок, а есть разница?
   - Есть. Давай остановимся. Хочу тебе кое-что показать.
   Ирис подчинился без вопросов, потому что тон менестреля из обыкновенного чуть насмешливого стал совершенно серьезным. Литт медленно достал из кармана потрепанной куртки неуклюжего вида черный металлический браслет, более похожий на наручник без пары.
   - Знаешь, что это?
   - Нет, - помотал Ирис головой и протянул руку посмотреть.
   Литт раскрыл браслет ему навстречу. Эльф повертел очень тяжелый для своих размеров металлический полукруг и на ум пришла мысль уже о капкане.
   - И что это такое?
   Литт рассеянно взял браслет обратно, повертел и вдруг, совершенно неуловимым, змеиным броском захлопнул створки на левом запястье товарища. Ирис инстинктивно отшатнулся. Повисло молчание. Ирис и Литт в полнейшей тишине смотрели, как на черной поверхности браслета проступают алые витки эльфийских символов. Посмотреть человеку в глаза эльф смог не сразу. Менестрель взгляда не отвел. Он нервно усмехнулся, дернул плечом и спустя полминуты тихо сказал:
   - Тебя без него убьют.
   Глава 5. На пути к славе и богатству.
   Полчаса Ирис не замечал менестреля, надеясь, что тот или сам поймет или ему надоест. Ни того, ни другого не произошло. Музыкант продолжал корчить из себя идиота и велиречиво излагал спутнику некоторые истины относительно Знака, Метки, глориндольцев и своей скромной персоны.
   - Я понимаю, неприятно, но...
   - Что ты понимаешь? - не выдержал Ирис потока пустых слов. - Что ты вообще можешь понимать?
   Литт споткнулся на очередном шаге и проглотил очередное слово, но через миг ухмыльнулся.
   - Где уж мне... Только мне кажется, что лучше с Меткой и с головой, чем без того и без другого.
   - Тебе кажется. И какое слово ключевое - "кажется" или "тебе"?
   До менестреля дошло, что спутник его шутить не расположен совершенно и, более того, воспринял благородный поступок своего товарища несколько иначе, чем сей упомянутый товарищ рассчитывал.
   - Ты что хочешь сказать?
   - Я сказал, все что хотел, Литт. Я не склонен к намекам, если ты еще не понял. На свете есть два мнения: твое и неверное, и даже если тебе "кажется" - одно это повод для решительных поступков. Поскольку твое "кажется" агрумент более веский, чем "уверен" всех других.
   - Ты с ума сошел? Или не того Риандала слушал?
   - Того самого. Только мнение Риандала - не мое мнение. Ты меня понимаешь - почему бы вдруг? Ты хоть раз в жизни носил кандалы, тем более - при всем народе? Или по-твоему, отлученные обязаны привыкнуть к Знаку и воспринимать его как своего рода украшение? Или эльфы, если не вопят о своих чувствах на всю округу, то и не чувствуют ничего?
   - Нет, конечно, - менестрель, пораженный неожиданным наступлением, попятился. - Но... я понимаю... черт! Да, это должно быть, неприятно...
   - Ты уже говорил. Это не неприятно. Это невыносимо.
   Ирис развернулся прочь от хлопающего глазами Литта и зашагал быстрее. Насладиться зрелищем покрасневшего менестреля ему не довелось.
   - Постой. Подожди. Ирис! Да стой же! Ну... извини...
   Эльф не убавил шага.
   - Ирис, стой! Дай сказать.
   Ирис остановился.
   - Говори.
   - Ирис, я... я в самом деле представляю, нет, знаю ... каково это... Я не хотел тебя унижать, честное слово. Я сам не люблю унижений...
   - Знаешь и представляешь? И что это было? - настало время Ириса усмехаться. - Сочинение сопливой чуши для великородных придурков?
   - Нет. Кафтан.
   - Что?
   - Ну... Одеяние специальное...
   - Рубашка сплетницы, что ли? - дошло до Ириса.
   - Ну да... раньше и так называлось. Только оно усовершенствованное...
   - Ага... Мне предлагается начать жалеть тебя сию минуту?
   - Нет. Только знаешь, уж лучше сто кафтанов, чем смерть. Неприятно... это я уже говорил... Ирис, тебе, что, не хочется вернуться домой, в Глориндол?
   - Хочется. В принципе, я с тобой согласен, Метка лучше, чем смерть, тем более, что в Глориндоле Метку могут снять, а вот воскресить и Дайлен не в силах. Я готов согласится, что ты поступаешь из добрых побуждений.
   - Но что?.. - искренне поразился менестрель. - С чем ты согласиться не готов?
   - С тем, как ты это делаешь. Ты делаешь добро, но так, что не то что не чувствуешь благодарности, но испытываешь противоположное чувство. Ты унижаешь своими делами. Нарочно?
   - Ты с ума сошел!
   - И это ты уже говорил. Я тоже понимаю, когда-то тебе попался на пути подонок, и теперь ты презираешь всех эльфов подряд.
   - Никого я не презираю! - заорал менестрель, бледнея до синевы. - Это вы презираете!
   - Не ори, я не глухой. И не слепой. И не дурак. Твое презрение отчего-то направлено теперь на наиболее достойных представителей нашего народа. Они, как правило, тем же ответить не могут. Риандал совершенно точно не может.
   - Хватит! Риандала я не презирал. Риандал был нормальным, очень хорошим эльфом. Да, мы иногда не понимали друг друга...
   - А разве это удивительно? Келата ты всегда хорошо понимаешь?
   - При чем тут Келат? Что ты ко мне привязался? Ты на себя посмотри. Что ты все недоговариваешь, что, ты сразу не мог сказать...
   - Что я отлученный? Нет, знаешь ли, не мог. Мне хвастать этим не с руки.
   - Что ты от меня хочешь? Я уже извинился.
   - Я хочу, чтобы ты понял. От твоих извинений мне не холодно и не жарко, я не хочу ждать от тебя очередной подножки. Ты говорил Риандалу, что мы думаем за вас - и решил дело поправить. Теперь ты думаешь за нас.
   - Ирис, мне надоело.
   - Слушай, повторять не стану. Тебе очень нравится ткнуть эльфа носом в его неправоту. Нравится до такой степени, что ты не обращаешь внимания, насколько твои действия обижают. Большинство эльфов, Риандал в том числе, действительно считают вас младшими и обижаться всерьез не могут или, по крайней мере, не могут показать своих чувств. Ты ведь вряд ли будешь бранить трехлетнего ребенка за то, что он не обращается к тебе на "вы" и воспринимает твою лютню как еще одну забавную игрушку. Для большинства эльфов ты - трехлетний ребенок, и скажи спасибо. Тот подонок, что научил тебя ненавидеть эльфов, так явно не считает. Он вряд ли вообще относит вас к разумным существам. Я же знаю, что ты не трехлетний, ты гораздо старше и за свои поступки отвечаешь вполне. Может быть, я сам одного с вами возраста, но я не считаю, будто люди нас глупее и заслуживают потому привилегий. Ты знаешь, что поступки и слова твои оскорбляют, ты просто не можешь этого не знать и не замечать... Мотивы твои меня мало интересуют, я просто не намерен терпеть оскорбления. Ты меня понимаешь?
   - Вполне. Иди в обратную сторону.
   - Ни в коем случае. Я доставлю тебя пред светлые очи Эйрентила и по мере возможности прослежу, чтобы вы не перекусали друг друга. Эйрентил в части отношения к людям еще ортодоксальнее Риандала.
   - Мне все равно. Я не ищу ненормальных эльфов, можешь не рассчитывать. Мне нравятся стихи Эйрентила. Сам решай, можно ли презирать то, чем восхищаешься.
   Литт вдруг осознал, что они стоят на месте гораздо дольше, чем нужно и направился вперед. Объяснять что-либо он не хотел.
   - Литт, не обижайся.
   - Я не обижаюсь.
   - Конечно. Ты просто надулся. Риандал говорил, ты ценишь способность товарища высказать все в глаза...
   - Ты, кажется, слышал больше, чем Риандал говорил! Хватит, я давно уже понял, что ты не такой, как все. Ты уникальный, неповторимый и эксклюзивный. Эльф, похожий на человека, с ума сойти можно. Прямо прототип для лирического героя. Я напишу про тебя пьесу - устроит это тебя?
   Ирис вздохнул. Менестрель вовсе не был таким идиотом, каким притворялся. Значит, дело в другом.
   - Литт, если ты думаешь, что мне нравится...
   - Что? Не нравится пьеса - напишу поэму. Или оперу. Или ораторию. Могу даже балет.
   - Литт, ты о себе напиши. Ты не лучше меня. Человек, похожий на эльфа.
   - Заткнись! - процедил менестрель сквозь стиснутые зубы. - Я никогда не буду на вас похожим. Никогда!
   Ирис счел за благо промолчать. Литт только что сам подтвердил его мысли.
   Молчание длилось несколько часов. Постепенно эльф и человек заговорили, но все общение ограничивалось несколькими словами и дежурными фразами. Поля сменились частыми перелесками, и в одном из таких полупрозрачных лесков путники сделали привал. Костер занялся быстро, Ирис только приподнял брови на литтовскую "разжигалку", но промолчал. Менестрель набрал полплаща грибов - всех сортов и видов, приволок к костру и замер в удивлении. Он предполагал, конечно, что тот, кто когда-то "мешал" Эрдину и его альнарам, не смутится при отстутствии еды и средств ее приготовления, но такой прыти не ожидал. Эльф ухитрился в рекордно короткий срок скрутить четыре плошки из коры и вскипятить в них воду.
   - Для чего четыре штуки?
   - Для того, чтобы не пить обыкновенную воду. Не знаю как ты, а я не люблю.
   - А-а, - только и промямлил менестрель, вытряхивая грибы на траву. Через полминуты он опомнился и начал насаживать их на прутики.
   Ирис рассеянно взял круглый розоватый грибок, отряхнул слегка и принялся жевать. В четырех конусах, обмазанных по шву глиной, бурлила вода. Литт покидал остатки грибов в воду, Ирис добавил какие-то корни и листья.
   - Это что?
   - Папоротник, - кивнул эльф в сторону. - И крест-трава.
   - Ни разу не ел супа из папоротника. Жареный - доводилось... Ты землянику любишь?
   - Да я все подряд люблю.
   - Кроме обыкновенной воды.
   - И молока, если на то пошло. Но вряд ли в этих лесах водятся коровы.
   - Про молоко мог бы не говорить. Я не видел ни одного эльфа, которому бы оно нравилось.
   - Так я же уникум, - улыбнулся Ирис как-то очень невесело, и Литт тотчас же отозвался.
   - Забудь все, что я говорил. И не обращай внимания в следующий раз. Если принимать всерьез все, что я иной раз говорю - тебе придется лишить или себя слуха или меня языка. Итак, земляника!
   Менестрель отыскал и листья земляники, и почти созревшие дикие яблочки, и даже ободрал хилый куст пузырчатника. Пировать, так пировать. Все пошло в ход, то бишь, в кипяток, включая и пузырчатник.
   - А не слишком тебе будет? - поинтересовался Ирис. - У тебя, помнится, какая-то повышенная реакция...
   - У меня повышенная реакция на заклинания. Пузырчатник я могу есть кустами - и ничего. А вот всякие штучки типа радана или лассаха - нет, увольте. Лучше просто и тихо напиться, чем потом искать - где у тебя хвост, а где пятая нога.
   - Литт, так, для общего просвещения - есть что-то, чего бы ты не мог при нужде съесть? - вдруг спросил эльф в промежутке между вылавливанием грибов из бульона.
   Менестрель пожал плечами и хихикнул.
   - Разумных существ считать?
   - Не надо. На каннибалла ты не тянешь.
   - А ты много каннибаллов встречал? Впрочем, что я говорю, я их тоже встречал - на картинках. Действительно, на меня они мало похожи. Я-то одет, обут, перьев в носу не ношу...
   - Я имел в виду вообще-то не аборигенов Скорпионовых островов. Я видел людоедов и на Великих островах: самых что ни на есть приличных, совсем не черных и обыкновенного роста. Они тоже были одеты, обуты и не носили перьев. Более того, они были грамотны до того, что умели отличить ораторию от маратория и трепанацию от профанации. Однако, кушали себе подобных за обе щеки так, что ни одному голому и пернатому дикарю и не снилось.
   - Зачем?
   - По разным причинам. Ты вот, если отвлечься от эмоций, сможешь внятно объяснить, почему и для чего нельзя кушать людей? А заодно эльфов, пикси и прочих.
   - Это невозможно объяснить, - немедленно ответил Литт. - Я часто думал по этому поводу - я не знаю, как объяснить, почему нехорошо есть себе подобных, красть, спать с чужими женами и убивать мужей этих самых жен. Ну, если чужих жен еще как-то можно обойти... зараза всякая и прочее... то почему не есть других... Нет, не могу объяснить. Точно так же, как не могу сказать, для чего нужно помогать слабым, больным и старым. Для чего нужно быть честным и справедливым. Этому нет никакого разумного объяснения. Пикси в этом правы. Честность - это сумасшествие. Только... только жить без этого сумасшествия...
   - Можно жить, - возразил Ирис, не дослушав собеседника. - Пикси же живут.
   - Вот-вот... и живут неплохо. Я не могу объяснить моральные законы разумом и не хочу, если честно. Они тогда перестанут быть моральными. Какой толк в душе, если все будет объяснять телом? Ну, живешь ты с сотней женщин и от сто первой заболеваешь, скажем, и отправляешься на тот свет. Аргумент, конечно, сильный... Но не так это должно быть, не так. По-моему, мораль специально нельзя объяснить разумом, нарочно. Иначе у нас давным-давно бы совесть повывелась. За ненадобностью. А ты, Ирис, смог бы объяснить?
   - Нет. Я не смог, хоть и пытался.
   - Кому? Тем грамотным людоедам?
   - И им, и кое-кому еще, что людьми торговать нехорошо. Не получилось. Разумных доводов я не нашел.
   - М-да... ну и зачем они людей ели?
   - Кто - зачем. Один - из соображений чистоты и гигиены, дескать - ни кладбищ не надо, ни склепов, ни трат лишних. Другой тоже был оригинален, он о бедных заботился.
   - Он им продавал, что ли? - подскочил Литт.
   - Нет. Сам кушал, зато мясо на рынке не покупал, для бедных берег. Цену сбивал.
   - Черт! Много же на свете придурков. А тот, что людьми торговал?
   - Сам догадайся с трех раз. Подскажу - торговец был с Энортиола.
   - Понятно. Тут и одного раза много. Кровом и пищей обеспечивал, судьбу исправлял, предназначение выполнял...
   - Да. И искренне не понимал, почему меня от его занятия тошнит. Однако, терпел. Считал это причудой. Расовым отличием вроде острых ушей. Ну, мы опять куда-то забрались. Не хочу вспоминать, лучше на вопрос ответь, если еще не забыл.
   - Не забыл. Просто не знаю. Вряд ли я буду есть крыс. И всяких жуков-пауков - вряд ли. А остальное - вполне возможно. Да и крысу, должно быть, съем, если припрет. А что? Хотел сообщить на будущее сто способов поедания крыс?
   - Я знаю четыре, - серьезно ответил Ирис.
   - Ага! И какие это? Сварить, зажарить, засолить и что еще?
   - Сырой съесть. Кстати, солить крысу не получится. Завялить можно.
   - Пробовал?
   - Нет. Я испытал только два первых способа. И весьма успешно.
   - Я вижу, что ты живой и в здравом уме. И как, вкусно?
   - Неплохо. Крыса, тем более домашняя, не самое плохое блюдо на свете. Есть куда хуже.
   - Да? А я думал, лесные лучше. Нет, Ирис, я серьезно. Домашняя ведь ест что попало.
   - Свинья тоже.
   - Хм... Ну да, в общем-то.
   - И, если на то пошло, ни крыса ни свинья чего попало не едят - только самое вкусное, самое отборное и питательное. Ни малосъедобного, ни испорченного они есть не станут. Чего нельзя сказать о... - эльф миг промедлил, - о свирке, например.
   - А что свирка? Деликатес.
   - Конечно, который жрет все заподряд, что на дно водоема упадет, - рассмеялся Ирис. - Вот ей действительно без разницы, какой свежести завтрак. Хоть десятой.
   - Если ты думаешь, что после этого я свирку есть перестану - ошибаешься.
   - Я и не говорил, что ты ее есть не будешь. Трудно перестать есть то, чего не пробовал ни разу.
   - А сам ты все ешь? И свирку, и крыс, и кого еще там? Жуков, пауков? Змей не пробовал? Вторая часть твоей книги - десять тысяч способов приготовления ползучих гадов.
   - Я не буду... по крайней мере, если узнаю - не буду есть более-менее разумных и симпатичных животных. Собаку мне никак не съесть, кошку - тем более.
   - Почему "тем более"?
   - Потому что кошки мне нравятся больше.
   - Собаку я тоже не смогу... Обезьяну вообще страшно, каннибаллизмом отдает. Да, ты прав, чем животное ближе к человеку, тем... оно ведь не пища уже, оно - друг. Слушай, - внезапно, без всякого перехода и перемены интонации спросил Литт, - а ты вооще кто такой?
   - Ты уже спрашивал, - пожал плечами Ирис, - и я уже отвечал.
   - Ну да, заговариваюсь.
   - Интересно стало или бояться начал? - эльф поднялся, недвусмысленно дав понять, что привал окончен.
   - Не знаю, - честно ответил менестрель, продолжая сидеть и разглядывать спутника снизу.
   Эльф снова пожал плечами, закинул самодельные закопченные котелки в мешок и молча двинулся вперед. Менестрель через несколько минут тихо сказал:
   - Тебе осталось терпеть меня совсем недолго. Найдем Эйрентила - обещаю, неделю кряду я с ним болтать не буду - и можешь возвращаться домой.
   Ирис кивнул и сказал о другом.
   - А сам ты, Литт, как представляешься? Музыкантом или поэтом?
   - Поэтом не представлялся ни разу в жизни. Какой я, к шуту, поэт. Я музыкант или, если на то пошло - менестрель.
   - Почему же тогда Стихоплет?
   - Потому что я не сам себя так назвал. Это ребята из Академии... Музыкантом у нас был каждый первый, а стихи сочинял я один, вот и обозвали. Мне понравилось.
   Эльф кивнул и надолго замолчал. Вдаваться в этимологию собственного имени он, как и обещал, не собирался.
   День прошел все в тех же перелесках, которые становились все гуще и к вечеру превратились в настоящий лес. Не верилось, что тракт не отдаляется, а, напротив, с каждым шагом становится ближе. Вечером, у костра, не в силах больше молчать, Литт сказал, что в голову пришло.
   - Ирис, а расскажи об Эйрентиле. Ты, я так понимаю, ему близкий друг.
   - Какой уж есть, - привычно усмехнулся эльф. - А для чего рассказывать, сам его скоро увидишь.
   - Небо! Да я ведь не вражеский соглядатай! Имя он не говорит, про статус свой он молчит, про друга - и про того рассказывать не желает. Я знаю, кем ты был. Шпионом, вот кем.
   - Почти угадал. Ну что я тебе про Эйрентила расскажу, сам подумай. Две руки, две ноги, одна голова и миллион стихов - вот тебе и Эйрентил. Сам ему все вопросы задашь, он поговорить не меньше тебя любит. Тем более, часто в том же ключе, что и ты.
   - А почему мы должны были с ним перекусаться?
   - Потому что он относится к людям ровно так, как тебе не нравится. И здесь ничего поделать невозможно. Он коренной глориндолец, а у них свои взгляды на вашего брата.
   - Хорошо там у вас? - тихо и на себя не похоже спросил менестрель.
   - Очень, - в тон ему отозвался Ирис.
   - А сам ты откуда? Не из Ирисной Низины?
   - Ох, я тоже знаю, кем ты был в прошлой жизни. Дознавателем. Если не хуже. Да, я из Ниариатта. Да, - опередил эльф человека, - именно поэтому меня зовут Ирисом. И да, не сам я себя так назвал. Довольно?
   Литт рассмеялся.
   - Сойдет на первое время. Иначе получается нечестно, ты ведь знаешь, откуда я родом.
   - Я только знаю, что ты кассирец, вот и все.
   - Сейчас исправим. Я из-под Касса-Норты.
   - Это где?
   - Это юго-восточная провинция, четыреста миль от столицы. Если напрямую, конечно.
   - На Взгорьях, что ли?
   - Да. А ты о Взгорьях откуда слышал?
   - От себя самого. Бывал в той местности.
   - Те же сто сорок лет назад?
   - И тогда, и прежде. Красивые места.
   - Не жалуемся, - очень ловко изобразил менестрель выговор крестьян юго-востока. - Дождичков побольше бы, оно и ладно.
   - Тебе-то к чему дождь? - улыбнулся эльф. - Помыться?
   - Не мешало бы.
   - Ты недавно мылся. Когда Кату переплывал.
   - Ага, - рассеянно кивнул менестрель и по странной привычке спросил о совершенно другом. - Слушай, а Стрелка ты тоже знал?
   - Эледина... Да, знал. А при чем здесь Стрелок? Или ты о пикси думаешь?
   - Точно, о них. Смотри, дебри какие. Тракт рядом, до городов недалеко, а места необжитые. Вообще словно на тысячу миль никакого жилья. Не нравится мне это. Развелось этой твари, не пройти.
   - О лесниках я очень давно не слышал. Наверное, от самой гибели Эледина. Некому стало людей собирать. О Тальгинтиле тоже не знаю, хотя этим совсем не с руки прекращать дело.
   - Что еще за Тальгентил? - опешил менестрель. - Или что... ты хочешь сказать... Бывают и эльфийские лесники?! - заорал он вдруг.
   - И чего орешь? Всех пикси перебудишь. Конечно, бывают. Или что... ты хочешь сказать... что нам они не пакостят?
   - Твою бабушку! Вот подонки.
   - Кто? - не совсем понял Ирис.
   - Те, кто всякую чушь сочиняет. Ты этого Тальгентила тоже знал?
   - Плоховато, но встречаться доводилось. А что? Теперь утверждается, что его и на свете нет?
   - Утверждается, что вы, то есть эльфы, едва ли не братья родные пикси.
   - В смысле подлости или в смысле крови?
   - Пока во втором смысле, но, боюсь, о первом смысле читатели догадываются самостоятельно.
   - И кто это пишет?
   - Как водится в таких случаях, аноним. Господин Никто из Нижней Некуды.
   - Знаешь ли, - медленно сказал Ирис, - пикси действительно нам родственники. Во всяком случае, ближе людей.
   - Об этом можно догадаться, - дернул плечами Литт, - но ведь утверждается, что вражды меж вами никогда не бывает. Что эльфы...
   - Не только спускают пикси с рук их милые шуточки, но по возможности оберегают последних от праведного человеческого возмездия. Заключают различные договоры, смысл коих заключается в ненанесении друг другу вреда. Детишек мы пикси воспитывать не помогаем?
   - Помогаете, - шепотом ответил Литт. Глаза его стали на мгновение совершенно круглыми. Затем он опомнился. - Помогаете. И именно поэтому пикси так здорово колдуют.
   - Великолепно. А подлецами они становятся тоже в результате нашей помощи?
   - Надо полагать, да.
   - Ну что, за сто пятьдесят лет практически ничего нового не придумали. Подобным байкам, наверное, больше тысячи. И это не самые интересные. Век теперь просвещенный, а я читал, перед Войной люди верили, что пикси - это не больше не меньше...
   - Последствия абортов, что ли?
   - Почти. Либо выкинутые, либо чем-то неизлечимо больные дети эльфов. Этим, дескать, и объясняется то, что сами эльфы не болеют.
   - Да... Измельчали мы по сравнению с предками. Какая фантазия! Какие глубокие, за душу берущие образы! Сдуреть можно. Но, кажется, еще не все для нас потеряно. Мы еще можем нагнать пращуров.
   - Вы их и перегнать можете. Умнеете на глазах. Образ действий, достойный самих пикси. Дай правду, но так и такую, что после нее любую ложь съедят, облизнутся и добавки потребуют.
   - То есть вы действительно помогаете пикси воспитывать детей? - немедленно спросил менестрель.
   - Мы помогали их перевоспитывать. Без желания и согласия противоположной стороны. Не знаю, к сожалению, чем закончилось. Может быть, и не закончилось еще.
   - Подожди, - прошептал Литт, - вы эксперименты, что ли, ставили? На пикси?
   - Да. Хотели посмотреть, удасться ли вырастить из пикси нечто достойное, если изменить саму систему воспитания. И воспитателей.
   - И как? Ах, да, ты сказал. Черт, интересно! А что за воспитание у пикси? Вы, получается, знаете.
   - Да. Я сам не слишком разбираюсь, но слышал, что детская смертность у пикси достигает семидесяти-восьмидесяти процентов по самым скромным подсчетам. По подсчетам реальным - процентов девяносто-девяносто пять.
   - Небо, что они с ними делают?
   - Все, что только им заблагорассудится. Дети должны расти в обстановке, приближенной к военной, когда враги все, в том числе и собственные родители.
   - Родители? А не одна штука?
   - Двое, Литт. Обязательно. Только давай не будем обсуждать сексуальную жизнь пикси, меня стошнит.
   - Аналогично. То есть, если правильно понимаю, чтобы выжить, пикси необходимо научиться лгать, изворачиваться, подставлять всех и каждого и так далее до бесконечности.
   - Не только научиться, но и получать от этого удовольствие. Тот, кто поступает вопреки внутренним принципам, в конце концов или свихнется или наложит на себя руки. Войдет в девяносто пять процентов.
   - Небо... Сколько же крови у них на руках... Кто придумал их перевоспитывать?
   - Тот, кто придумал, что лучше жить в мире с людьми.
   - Ниах-Ахал! И все с ним согласились?
   - Правильно мыслишь. Не все. Экперимент был строго секретным, я узнал случайно и результатов не знаю до сих пор. Да и никто, кроме Тальгентила и его команды не знает.
   - А как же те байки? Что, у эльфов принято строго секретной информацией делится с людьми?
   - В некоторых случаях, - хмыкнул Ирис. - Те байки - следствие утечки информации. Это произошло как раз сто пятьдесят лет назад.
   - Зачем же... - начал Литт и оборвал себя. - Или пикси постарались?
   - И они, и наши - те, кому Ниах-Ахал во главе Совета Сил хуже пикси в лесу. Лес далеко, а Ниах-Ахал рядом.
   - Не говоря уж о том, что с пикси подобные пронырливые личности всегда договорятся. Веселая жизнь у тебя была.
   - Ага, до сих пор смешно.
   - Ладно, что в пепле копаться. И толку нет, и руки черные, и дышать трудно.
   - Хорошо сказано.
   - Спасибо, надо будет рифмы подобрать в конце концов. Такая тема пропадает, - Литт сделал паузу. - Ирис, а ведь в Кассире ты не только у Взгорья бывал?
   - Легче сказать, где я не бывал. На крайнем юге, на Золотой Земле и в северо-восточном углу, у Больших Валунов.
   Ирис и Литт разговаривали, словно компенсируя дневное молчание, до полуночи, если не дольше. Эльф говорил о современном ему Кассире, о давних своих похождениях с Харфеком, не упоминая о последнем и не приближаясь к событиям сто сорока семилетней давности. Менестрель поначалу слушал, а затем и сам разоткровенничался. Он рассказывал о Кассире нынешнем, которого Ирис практически совершенно не знал; рассказывал о своих бесконечных странствиях за последние три года, как четырнадцати лет сбежал от дяди и его торговой лавки в Кассавирт, как учился в Академии. На выпуске из Академии, что случилось семь лет назад, Литт внезапно покончил с откровенностью.
   - А дальше начинается пепел, - заявил он. - Пепел, зола, прах и прочие неаппетитные вещи. Ну их ко всем пикси.
   - Не поминай, хватит о них на сегодня. И вообще хватит. Не знаю, как ты, а я спать хочу.
   - Спи, - пожал плечами менестрель.
   - А ты у нас святой Ринта, тебе спать не обязательно. Или что-то дельное пришло?
   - На подходе, как бы не спугнуть. Все равно дежурить, мало ли... Закончу, разбужу.
   - Разбуди, - согласился эльф, искренне полагая, что до рассвета Литт о его существовании и не вспомнит.
   Вспомнить о существовании спутника пришлось самому Ирису. Литт действительно разбудил товарища, а точнее - разбудил его крик. Ирис, еще ничего не понимая, вскочил на ноги. Костер еле тлел, в нескольких шагах от него начиналась первобытная тьма, непроглядная и почти осязаемая.
   - Литт! Литт, где ты?!
   Эльф сделал шаг в верном направлении.
   - Ирис, не отходи от костра!
   Судя по голосу, менестрель был совсем недалеко, в нескольких десятках шагов и был в далеком от нормального состоянии.
   - Литт, что случилось?
   - Пикси! Вот что!
   Немедленно в потверждение слов менестреля лес ярко и далеко осветился. Костер выбросил зеленовато-голубой хвост пламени, раздался треск. В тот же миг Ирис накрыл холодное пламя своим лежаком из хвойных лап. Сверху прибавил непригодившийся литтов. Повалил густейший удушливый дым, расползающийся без учета ветра во все стороны. Эльф закашлялся и кое-как, закрывшись плащом, ломанулся напролом сквозь чад. Через несколько шагов все кончилось, и Ирис буквально выпал из черного облака, не удержавшись на ногах. Голова кружилась, руки дрожали, и колени подгибались.
   - Черт! Литт, ты живой?
   Эльф поднялся, держась за дерево. Он и после самой безумной из попоек в своей жизни такого не испытывал.
   - Да. Ты меня, что, не видишь?
   Ирис огляделся. Вокруг дрожал воздух, будто над горячим листом в июльский полдень.
   - Нет. Не вижу.
   Судя по голосу, Литт был едва ли не под ногами у товарища.
   - Я в трех шагах от тебя впереди. Стой! - внезапно заорал менестрель, стоило эльфу шевельнуться. - Стой на месте, не двигайся!
   - Что? - только и спросил Ирис.
   - Черт его знает, только ничего хорошего. Стой, я сам.
   - "Сам". Я вижу, то есть слышу, как ты "сам"...
   Ирис сделал шаг вперед и остановился. Возникло полнейшее ощущение впившегося в плоть железа, настолько натуралистическое, что эльф поразился, откуда пикси могут быть известны приемы ведения допроса третьей степени у людей. Теперь Ирис понял, что произошло с менестрелем и почему тот не может выбраться. Не нужно хорошо знать пикси и палачей, чтобы сообразить - с каждым шагом тиски будут сжиматься, пока не раздробят костей.
   - Литт, а теперь честно - насколько ты можешь двигаться?
   - Да... ни насколько почти. Руки еще куда ни шло, но ноги как приковало, - сознался менестрель.
   - Так... - Ирис огляделся и уткнулся взглядом в молоденький хвойничек, - то есть держаться ты в состоянии?
   - Да. Ты эту хочешь наклонить?!
   - А ты не хочешь? Тебе больше там нравится? - огрызнулся эльф, предвкушая веселые минуты.
   Литт не ответил, а через полминуты Ирису стало не до него. Хвойник оказался на редкость колючим, еж перед деревцем был просто пушистым котенком. После несчитанных минут или часов войны с лезущими в глаза ветками Ирис наклонил деревце почти горизонтально. На слова у него не оставалось сил. Словно сквозь толщу воды донесся шепот: "Отпускай" и сразу же следом - крик.
   Хвойник распрямился, хлестнул ветвями эльфа по лицу до слез, и очнулся Ирис через мгновение на траве. Вокруг стояла темнота.
   - Литт? - подскочил Ирис, оглядываясь.
   - Я здесь, здесь. Спасибо, - шепотом отозвался менестрель.
   Ирис сморгнул. Глаза приспосабливались к темноте медленно, что после яркого света немудрено. Музыкант сидел в шаге, с той стороны деревца и держался за щиколотку. Бледен он был до синевы.
   - Что с ногой?
   - Не знаю. То ли вывихнул, то ли сломал. Спасибо, Ирис.
   - За вывих или перелом?
   - Да, за него. Благодаря тебе у меня все еще есть, что вывихивать.
   - Скоро может не остаться. Снимай ботинок.
   Ирис помог менестрелю разуться, тот даже не пикнул. Хвала Небу, ни перелома, ни вывиха Ирис не углядел.
   - Очень больно? Спрашиваю не для радости...
   - Понимаю, не дурак. Теперь уже нет, вполне сносно. Так что нести меня не потребуется. Не вывих ведь?
   - Нет, не похоже. Ты связки повредил.
   - Мне их повредили, если точнее. Ну, как такое лечить, даже я знаю.
   - Ну, просвети.
   - Берешь мой плащ и, не испытывая ни малейшего раскаяния, превращаешь его в тряпки. Самое главное - мой плащ, не перепутай со своим.
   - А что, твой источает киррскую киноварь? Или того лучше, лидский бальзам? - усмехнулся Ирис, забывая на миг о пикси вокруг.
   - Нет, его просто не жалко.
   - Как же не жалко, ведь музейный экспонат. Эпоха а'Солаверты, - заметил эльф, обрывая полу плаща. - Нормально? Встать сможешь?
   Ирису давно не доводилось делать повязок, тем более, на суставы и он всерьез опасался нарушить Литту кровообращение.
   - Да, - попытался повернуть ногу менестрель и почти тотчас же поднялся. - Да. Великолепно. Лучше, чем без вывиха.
   - Мазохист. Может быть, тебе открытый перелом устроить? Чтобы стало еще лучше?
   - Нет, благодарю, я еще скончаюсь от восхищения. Небо! - воскликнул Литт, разглядев наконец товарища. - Небо.
   - Что? Рога у меня выросли? Я, кстати, не удивлюсь.
   - Ирис, не каждый покойник выглядит столь же скверно, - менестрель перевел взгляд на руки Ириса, сплошь залитые кровью. - Ах, понимаю. Ты еще больший мазохист.
   - Не будем задерживаться.
   - Знаешь, если уж пикси наблюдают за спектаклем, не думаю, что пара минут что-то изменит. Колдовать от этого они точно хуже не станут. Если не наблюдают... значит, они не пикси и нам все приснилось.
   Замечание Литта было куда как резонно, и товарищи задержались на пару десятков минут. Пока привели в относительный порядок руки Ириса, пока вырезали Литту палку, пока отыскали вещи (они нашлись, как и водится, в расхлюстанном состоянии в сотне шагов от места, где их оставили), прошло не менее получаса.
   Пикси как вымерли. Тишина, такая же первобытная, как и темнота, окутывала лес, словно и не происходило ничего. Ни встревоженной птицы, ни шуршания травы под лапами мыши, ни стрекотания поздних кузнечиков - из всех звуков их шаги и шорох ветра в кронах.
   - Куда они все подевались?
   - Тише.
   - Что-то слышишь?
   - Нет, но хотел бы услышать.
   - А вот я не хотел бы, - пробормотал Литт и замолчал.
   Ирис тоже не прочь был бы знать, куда все они, то бишь пикси, подевались. И были ли вообще. Лесные духи, как их называют на Скорпионовых, не выпускают добычу так легко, они ее вообще не упускают, так что выбор невелик. Или они с Литтом напару сошли с ума и им привиделось одно и то же, или все веселье еще впереди. Хотя и теперь пикси наверняка не скучают, глядя на двух клоунов, пробирающихся по чаще в полной темноте. Причем один из этих кретинов мог бы идти раза в два быстрее - он на двух ногах и хорошо видит в темноте - но нет, этот придурок ждет своего покалеченного товарища и - ха-ха! - пытается помогать ему. Это на языке больших-и-тупых называется "быть благородным", а по сути является психическим заболеванием и полным отсутствием самосохранения. Ну что же, кто не хочет сохранить себя сам, пусть не жалуется на последствия.
   Эльф был уверен, что окружающие пикси так и считают. Видят ли Знак сквозь стальную Метку? Хотя, не видели бы, не рискнули нападать, да и на правой руке Метки нет. Время еле ползло, и чудовищное напряжение становилось едва переносимым. Может быть, того и дожидаются невидимки, чтобы игрушки сами перестали сопротивляться. Черта с два.
   - Ни за что, - прошептал в ухо Литт. Он, видимо, думал о чем-то очень близком. - Какого черта.
   - Что? Тебе тоже не терпится повидаться с местными шутниками?
   - Все лучше, чем ждать их каждую секунду. Сволочи синерожие, - сказал Литт громко. - Суки бессовестные.
   - Матом обычно нечисть отгоняют.
   - Пикси хуже всей нечисти, вместе взятой. Безопаснее с голодным упырем повстречаться...
   - Еще бы не безопаснее. Трудно быть опасным, когда тебя на свете нет и никогда не было. В отличие от пикси.
   - А ты знаешь историю, - не понижая голоса продолжил Литт, - о пикси и зайце?
   - Знаю. Но не буду возражать, если ты расскажешь еще раз.
   До рассвета Литт и Ирис рассказывали друг другу анектоды и только дошли до совершенно непристойных, как лес закончился. Спутники переглянулись. Менестрель выдохнул:
   - Бред. Полнейший бред.
   Ирис кивнул. Действительно, бред. Или очень точный расчет.
   - Черт, мне страшно туда идти. Там еще, не приведи Небо, болото или что похуже.
   - У нас есть выбор?
   - Есть. Остаться здесь, не сходить с места и сдохнуть с голоду. Тогда пикси точно со смеху полопаются.
   Ирис сделал шаг вперед, очень осторожно, потому как слова Литта о болоте могли оказаться печальной реальностью. Трава. Трава, предрассветный туман и больше ничего. Ирис наклонился - роса вымочила повязку. Слишком хорошо для иллюзии, пусть и сотворенной непревзойденными в этом деле мастерами.
   - Слышишь? Ирис, ты слышишь или я спятил?
   Эльф выпрямился. Над туманной луговиной повис тонкий свист, заканчивающийся стрекотанием. Пересмешка. Единственная в этих местах птица, поющая поздним летом и осенью.
   - Выбрались.
   Ирис перевел дыхание и только сейчас понял, как устал. Устал до такой степени, что захотелось упасть в мокрую траву и не вставать в ближайшие сутки. Он обернулся к спутнику, Литт улыбался. По улыбке эльф и понял, что еще полчаса блужданий по лесу - и менестрель свалился бы с ног. И не поднялся бы не то что в ближашие сутки, а и в ближайшую неделю.
   - Паршиво выглядишь.
   - Взаимно. Слушай, я готов упасть...
   - И не вставать год кряду. Действительно, взаимно. Идти можешь?
   - Могу, если не так быстро. До тракта доберусь. Ирис, а что все-таки произошло? Ты что-нибудь вообще понимаешь?
   - Не больше твоего. Я понимаю только, что жив и относительно здоров.
   - А вот тут ты прав. Относительно, - менестрель умывался росой, от чего чище не становился. - Мы с тобой, на то похоже, коллективно сошли с ума. Не надо было есть те грибы.
   - Ты же их собирал, припомни, не набрал ли мухоморов. Хотя я не слышал, чтобы от мухоморов пикси добрели.
   - Идем, пока они не опомнились. А слышал ты, чтобы пикси людей вот так просто отпускали? Или, может, это из-за тебя?
   - То-то меня поначалу едва не удушили. Если серьезно, пикси видят Знак - нечетко, но видят и время рассмотреть у них было. Иначе они бы и не сунулись.
   - А, может, это и не пикси совсем?
   - Кто же?
   - Шут его знает. Где Тальгентил опыты ставил?
   - Далеко. Достаточно далеко для того, чтобы будучи пяти вершков роста, такое расстояние не преодолеть.
   - А телепортация?
   - Через равнину? Это для пикси почище, чем отпустить уже пойманную добычу. Невозможно, я сам думал. Тальгентил действовал на юге Кассира, в тамошних лесах. Слишком далеко.
   - М-да... Жаль, хотелось бы взглянуть на перевоспитанных пикси. Тогда остается одно - мы с тобой спятили. Как ни прискорбно, но факт. По крайней мере, это более вероятно, чем внезапный проблеск совести у пикси.
   - Насчет вероятностей - я знал человека, который выбрался живым из королевского дворца в Чародоле.
   - После чего у него выросли крылья и он улетел на небо к Великой Семерке. Отчего же, верю.
   - Это правда. Я ни за что не поверил бы, не будь я... хм... почти свидетелем.
   - Этого не может быть, - возмутился Литт, которому, судя по голосу, очень хотелось поверить, - просто не бывает. Или он зашел во дворец тремястами годами до того?
   - Нет. Он проскочил всего на полгода вперед. Это чудо. Точно такое же, как отделаться от пикси растяжением связок и парой царапин. Помнится, меня и вооруженным эти твари чуть на тот свет не отправили.
   - А на что тебе оружие? Тебе ног вполне достаточно. Может, до пикси дошло, что при желании ты их и пяткой пришибешь?
   - Разве что только, если отрублю ее и в них метну. И то не факт, что попаду. В пикси попадать доводилось лесникам и лесным эльфам. Других не знаю.
   - Ни лесников, ни лесных эльфов, ни тем паче, других, я рядом не заметил. Так что - мы молодцы, мы герои, честь нам и хвала. Нас ждут слава и богатство.
   - На ярмарках демонстрироваться станешь? Или мемуары напишешь - "Как я одолел пикси"?
   - Нет. Доберемся до Ленагуна, надо будет Келату с нас икону заказать. Чудотворную против пикси. Амулетов наделать...
   - В каждом амулете капля крови Литта Стихоплета, первого и последнего человека, удравшего от пикси и безвременно почившего под рукой отворяющего кровь. А также амулеты с волосом, ногтем и иными частями тела упомянутого святого. Амулеты с интимными органами наделят вас такой силой, что пикси станут разбегаться в ужасе. Во избежание.
   Литт расхохотался.
   - А ты чем займешься? Рекомендую договориться с местными пикси - может, они не совсем идиоты - и организовать экскурсии в сей чудный лес. Сценки из повседневной жизни пикси, тематика самая разнообразная: ремесла - с устроением ловушек всех типов для ближних и дальних родственников, культура - подлость как неотъемлемая часть духовности, семья и брак - разнополый союз - есть ли альтернатива. Для любителей чего погорячей - специальное предложение "повтори подвиг героев" или "остаться в живых". Проживи четверть часа среди пикси и получи сотню дальгенов. Ставки и битье об заклад приветствуются.
   - Как бы на нас не стали делать ставок - с ума мы сошли или попросту врем.
   - Эх, какая была идея!
   - Напиши рапсодию "Совесть пикси" и продай.
   - Не выйдет, не поймут. Рапсодия без единого звука - это не для среднего ума.
   В два часа, болтая ни о чем, Ирис и Литт добрались до тракта. Солнце поднялось невысоко и вызолотило долину и тракт так, что глазам было больно. Дорога пустовала на всем видимом протяжении, что по раннему часу не удивительно. Товарищи, не сговариваясь, плюхнулись под одним деревом без сил.
   - Никуда больше не пойду, - менестрель подумал и растянулся на пыльной траве. - Это предел мечтаний, тут и помру.
   - Как же богатство и слава?
   - А доставьте их сюда.
   - Тебе по очереди или разом?
   - Ежедневно мелкими порциями всю жизнь. Просто каждый день приносите мне по дальгену с моим собственным изображением.
   Ирис не ответил, а четверть часа спустя услышал стук копыт.
   - Что такое? - лениво спросил Литт поднявшегося спутника. - Уже везут?
   - Да похоже на то. Солнце, не видно.
   - Везут, я чувствую. Богатство и слава...
   - Предлагаешь ограбить?
   - Сами отдадут. Стоит нам выскочить из этой канавы на тракт - нам отдадут и последние портки.
   - На кой тебе чужие портки? - серьезно спросил Ирис.
   - Носить, - глубокомысленно ответил Литт и соизволил сесть.
   Скоро он вскочил.
   - Нет, ты только глянь! Кого принесло!
   По пустынному тракту, мерно покачиваясь, приближался большой крытый фургон. Синий, довольно выцветший, с красными полосами и красной же крышей. Две меланхоличные лошадки, свесив морды, отбивали копытами нескладную дробь, возница - ярко-рыжий, а в лучах солнца просто огненный, дремал на передке.
   - Доброе утро! - выкрикнул менестрель, кое-как выбираясь на тракт.
   Рыжий вздрогнул, дернул вожжи, лошадки рассеянно начали описывать дугу, фургон накренился. Изнутри послышался женский вопль.
   - Какого пикси!
   - Не поминай лихо, пока все тихо. И держи вожжи, девчонок перевернешь. Здравствуй, Джис.
   - Тебя туда же. Что, по дорогам побираешься?
   - Нет, граблю. Некоторых клоунов, которые видя бедственное положение приятеля, заставляют его торчать на тракте вместо того, чтобы предложить отдых и завтрак в своем фургоне. И хорошо бы только приятеля заставляли торчать, нет, они еще и Старших не уважают.
   - Здрасьте, господин эльф. Вы точно с этим убогим?
   - Без сомнения. Ирис.
   Эльф протянул руку вознице, тот не без колебаний, но пожал.
   - Джис! Мы поедем сегодня или у тебя другие планы?
   Мужчины разом обернулись на женский голос - из-за кожаного полога фургона высовывалась кудрявая женская голова. Джис не успел и рта открыть.
   - Литт! - обладательница кудряшек выскочила на тракт как была босиком и кинулась на шею менестрелю. Не дав тому опомнится, девушка смачно поцеловала слегка опешившего менестреля в губы и только после этого обернулась к фургону. - Девочки, Литт объявился!
   - Здравствуй, Рида, - выдохнул Литт. - Что случилось? Джис теперь заставляет вас пояса верности носить?
   - Он сам его носит, - фыркнула девушка, тряхнув светло-рыжими кудрями. - Не снимая. Я просто соскучилась.
   - Ага, я тоже, только чтобы я соскучился еще больше, мне бы упасть и до вечера не просыпаться.
   - Вы откуда вообще вылезли? - встрял Джис. - У тебя, вроде, мешок когда-то был, да и плащ я помню. Пропил?
   - Джис, ты дурак! Люди устали, а ты со своими шуточками... Ну, и не только люди. Литт, ты меня со своим другом познакомишь?
   - Рида, это Ирис. Ирис, это Рида. Будь осторожней, Джис действительно подзабыл свои прямые обязанности, и теперь прекрасные дамы кидаются на все, что движется.
   - Все, лезьте уже внутрь, - махнул рукой Джис. - Иначе придется прямо тут спектакль давать.
   - Эй, Рида, - послышалось изнутри, - ты где-то Литта обещала. Нам оставь, не жадничай.
   Менестрель откинул полог, за которым обнаружились еще две девушки и обернулся к Ирису.
   - Теперь ты со всеми знаком: Джис, Рида, Дара и Тонира. Они немного сумасшедшие, слегка помешанные и чуточку ненормальные. Но хорошие. Добро пожаловать.
   И Литт с поклоном пропустил эльфа вперед.
   Спустя полчаса обоих путешественников, даже и Литта, оставили в покое. Девочки, как их называли менестрель и Джис, ни близорукостью, ни глупостью не страдали, а чтобы не заметить нехорошего состояния Литта и Ириса нужно было быть слепыми и от рождения слабоумными. После излияния чувств, выразившихся в визге, поцелуях, потоках жалостных слов, милях бинтов и ведрах целебной настойки, прекрасные три четвертые труппы скрылись за занавеской, перегораживающей фургон пополам. Настойка была еще тем достойна внимания, что с одинаковой легкостью употреблялась как наружу, так и внутрь. Проснулся Ирис только к вечеру.
   Солнечный свет пробивался сквозь красную матерчатую крышу фургона и раскрашивал внутренность невидаными узорами. Фургон покачивался на ходу, стучали копыта и за занавеской шуршали шепотки. Судя по разговорам о предстоящих выступлениях, костюмах, ужине и остолопе за вожжами тема его и Литта была исчерпана давно и всерьез. Впрочем, знакомого менестреля девочкам долго обсуждать не было особой необходимости. Разве что договорится об очередности.
   Фургон вдруг накренился, зашатался и пошел под уклон. Ирис сел, уперевшись ногами в какую-то коробку из доброй сотни, разместившихся повсюду. Литт, поскольку спал, того же сделать не смог, скатился с лежанки и впечатался в штабель у стены. Вся сотня на него и съехала. Из коробок потоком вытекли всех сортов наряды, ленты, серебристые рыбки, фальшивые фрукты, разноцветные шары, блестящие кольца, бороды, усы, шляпы и на закуску внушительных размеров накладной бюст. Фургон остановился.
   - Твою бабушку! Джис, чтоб тебе роль забыть! Это еще что? - завопил Литт, которому попало бюстом по голове.
   Ирис согнулся от смеха. Менестрель стряхнул с себя коробки, выпутался из реквизита и долго обозревал главное женское украшение из папье-маше.
   - Нет, это не мой размерчик. Маловаты. Что ты смеешься! Джис, это твое?!
   Литт встал, выгреб из-за пазухи горсть рыбок и поклонился заглянувшей на крики Риде.
   - Доброе утро, - хихикнула та. - Примеряешь?
   - Тренируюсь. На, верни Джису его собственность.
   - Так ты Джису собрался оказывать внимание? - машинально вылетело у Ириса.
   Рида расхохоталась.
   - Кто тут собрался оказывать мне внимание? Ты, Литт? Так мне тебя и даром не надо.
   - Даром я и не предлагаю. Теперь я знаю, почему девочки такие растроенные. Ты нашел им замену - искусственная женщина. Вот, я нашел часть, остальное, видимо, ты приберег для себя.
   - Угадал. А для тебя я приберег долгую уборку помещения.
   - Вози как следует. Ты меня чуть не убил. Ну, что, ты пришел только сказать, чтобы я собрал все недостающие части или все же пригласишь к обеду?
   - К ужину. Обед вы проспали. Рида, что стоишь? Если его не кормить, он и дня не протянет, тебе же хуже будет.
   Рида оставила Литту воздушный поцелуй и исчезла.
   - Помочь? - спросил Ирис рыжего возницу. - Не имею желания собирать реквизит.
   - Вы меня что, одного бросите!
   - Да. Чем сильнее соскучишься, тем быстрее соберешь. И только посмей напихать все в одну коробку - я тебя лично задушу.
   - Поднимется бунт. Мою смерть тебе не простят.
   - Сделаю хуже. Лютня твоя хорошо горит?
   - Проверь, - многообещающе улыбнулся менестрель. - Потом тебе и пояса верности не понадобится.
   - Я уже понял, что вы друг друга любите, - вставил Ирис. Взял Джиса за плечо и развернул его в сторону выхода. - Идем, а то ужина не дождешься, пока вы до взаимных похорон не доберетесь.
   Рыжий слегка ошалел от подобного с собой обращения, потому вышел без сопротивления. Из продуктов у актеров и клоунов была крупа - по пригоршне четырех видов, внушительный запас чечевицы, сушеная рыба, сухари и стог трав для чая. Через три четверти часа Ирис с тремя девушками изобрели первое, второе и третье, а Джис слонялся вокруг и разглагольствовал. После того, как он в третий раз начал лекцию о разделении мужского и женского труда, Ирис пообещал актеру найти для него настоящую мужскую работу. Развязывать собственный язык ногами, поскольку руки у него будут слишком заняты.
   - Джис, я бы на твоем месте замолчал, - выпрыгнул из фургона Литт. - И молчал бы, пока не разрешат говорить. Сей муж тебе не только язык, а и что хочешь узлом завяжет.
   - Умел бы я колдовать... - Джис споткнулся и чуть не откусил себе язык, потому что в лоб его стукнула ложка.
   Он ошарашенно посмотрел на Ириса - эльф невинно глядел в небо. Джис посмотрел по сторонам, потом снова на Ириса. Менестрель с девочками едва не лопнули от смеха.
   - Это не колдовство, - выговорил наконец Литт. - Это простая и тривиальная сногсшибательная реакция.
   Джис фыркнул и промолчал, а Ирис почувствовал на себе такой внимательный взгляд Дары, что предпочел его не заметить.
   - Ты прибрался? - спросил Джис, видимо, чтобы хоть что-то сказать.
   - Конечно. Я и прибавление к столу принес. Кто говорил, что рыбы мало?
   Менестрель едва не высыпал в котел здоровенную пригоршню серебристых бумажных рыбок. Тонира вовремя оттолкнула доброхота, и рыбки рассыпались по лужайке.
   За ужином Джис, съев двойную норму, вновь разговорился, перестал коситься на эльфа, а к чаю совсем подобрел.
   - Ну, - обратился он к менестрелю, - ты, кажется, хотел оплатить услуги перевозки, жилье и кормежку. Как платить станешь - деньгами или натурой?
   - Ирис, ты в суп грибов не клал? Когда я платил деньгами? Натурой, конечно.
   - Осилишь?
   Девчонки захихикали.
   - Джис, завидуешь прекрасным дамам? Я и тебе могу помочь.
   Девчонки расхохотались. Рыжий придирчиво осмотрел приятеля с головы до ног.
   - Нет, что-то вид у тебя непрезентабельный. В следующий раз, надо думать, ты явишься совсем голым?
   - Джис, а если бы ты нашел меня одетым только в лютню, ты совсем не пустил бы меня в свой шикарный фургон? Оставил бы помирать от голода и холода?
   - К сожалению, в этом случае от меня мало бы что зависело. Только, думаю, через день-два ты пожалел бы, что не умер от голода и холода.
   - По себе других не судят. Но мы отвлеклись. Я, вообще-то, могу и деньгами заплатить. Мы, видишь ли, неуклонно движемся к славе и богатству, и...
   - Я человек простой, мне много не надо. Но надо сейчас.
   - Хорошо. Тогда натурой. Чего пожелаешь?
   - А есть из чего выбрать?
   Рида, Дара и Тонира перестали хихикать и прислушались.
   - Разумеется, спрашивал бы я, не будь выбора. Ну, как с тобой рассчитываться?
   - Ты услуги-то свои огласи. Или стесняешься?
   - Мне, Джис, стесняться нечего. Знаешь, могу предложить по старой дружбе одну замечательную вещь...
   - Не надо! Знаю я тебя. У тебя все замечательные вещи рассчитаны не на людей, а как минимум на полуэльфов. Тебе вообще-то куда?
   - К богатству и славе, я же сказал. А путь к ним лежит через Ленагун.
   - Ну так нам по дороге. Если задержек не опасаешься. Хотя, с твоей ногой я бы им еще и рад был.
   - Если нам по дороге, то не ломайся, а бери, пока дают. Мою замечательную вещь петь не потребуется.
   - Так бы сразу и сказал! Тянешь, как дохлого кота за хвост. Ну, что написал?
   - Пьесу.
   - Тв-вою тещу, а я думал, матерное слово на заборе.
   - В стихах? - спросила Тонира.
   - Обижаешь, конечно.
   - Это ту самую, с пророком? - вспомнил Ирис.
   - Ну да. Пьеса опробована, люди реагируют замечательно, а вот местные власти...
   - Тоже замечательно, - договорил Ирис. - В том смысле, что замечают.
   - Прекрасно. Были хорошими актерами, а станем замечательными. Сколько лиц?
   - Триста, - отрезал Литт. - Надо или нет?
   - Надо. Если что, мы играем свое, а ты - остальные двести девяносто шесть.
   - Женские-то роли есть?
   - Дара, когда я обходил стороной прекрасный пол? Как раз половина и есть.
   - Литт, ну скажи толком, - Рида положила голову на плечо менестрелю, - сколько там ролей. А то опять бегать туда-сюда...
   - Бегать придется. Действующих лиц... э-э... десять. Четыре женщины, остальные мужчины.
   - Эльфы есть?
   - Один.
   - Не буду я больше себе уши клеить, - заявила Дара немедленно.
   - Мы тебе их так подстрижем, - кивнула Тонира.
   - Девочки, вы, может, не заметили, - сказал Литт, - но среди нас не только люди.
   - Так мы же ничего такого и не говорим.
   - Точно, а господин... то есть Ирис не в обиде, - Дара подмигнула эльфу. Тот вновь сделал вид, что от рождения крайне близорук.
   - Джис, вы где останавливаться хотели?
   - Да везде, - пожал плечами тот. - Тебе в Ленагун что, срочно?
   - В неделю осилим?
   - Запросто. Лишь бы ты осилил свою плату. А то еще скончаешься от истощения.
   - Хватит меня хоронить. Что тебя все на покойников тянет? Не к добру это. Девочки, вы его совсем забросили, что ли? Бред у человека на почве воздержания.
   - Это он нас забросил, - пожала плечами Тонира. - Ему лошади дороже девушек.
   - Лошади хоть к каждому на шею не вешаются. Прямо не труппа, а бордель на колесах.
   - Что не устраивает? - хмыкнул Литт, отдышавшись от поцелуя Риды. - Совмещай два ремесла - одно древнейшее, другое поновей.
   - То есть мне с тебя еще и за Риду приплату потребовать?
   - Моей пьесы хватит, чтобы и тебя купить. Тащи чернила и бумагу.
   - Ли-итт... какая бумага... Завтра, завтра начнешь писать свой шедевр. А сегодня ты мой.
   - Слушаюсь и повинуюсь, - менестерель вместо того, чтобы лечь на траву, как того хотела Рида, встал.
   - Ты куда?
   - Подальше от зрителей. Я человек скромный, застенчивый...
   Рида рассмеялась, вскочила и в мгновение ока затащила приятеля в фургон. Через четверть часа исчезли Джис и Тонира, а еще через десять минут Дара поняла, что со Старшим ей не быть. По крайней мере, в ближайшую неделю. Поняла, нисколько не обиделась и моментально улетучилась в фургон. Еще через час из фургона выпрыгнул Литт.
   - Ирис, можно спрошу?
   - Странное начало. Ну, спроси.
   - Не, я не стану спрашивать, не скучно ли тебе и не монах ли ты. Я только спрошу, а она очень красивая?
   - Кто? - выдал Ирис не совсем умный вопрос.
   - Твоя любимая.
   - Очень.
   - Ну... вообще-то других женщин у вас нет... а какая она?
   - Тебе зачем?
   - Да незачем, в общем. Сильно ее любишь?
   - Как умею. Что, так заметно?
   - Стало быть, очень сильно. Заметно. У тебя на лбу написано, что ты семейный... тьфу, чуть не сказал - "человек". Семейный мужчина.
   - А, может быть, я просто брезгую человеческими девушками?
   - Брезгуешь, согласен, - легко сказал Литт. - Но только не человеческими вообще, а такими, как эти. Верно?
   - Верно. Не люблю потаскушек. Прости.
   - За что? Или ты думаешь, у меня с ними чистая и безгрешая любовь на века?
   - Не думаю. Но Рида тебе нравится. Это тоже заметно.
   - Не вся, а вполне определенная ее часть, - менестрель захихикал, глядя на эльфа. - Волосы, - добавил он через длинную паузу.
   - Ну-ну, дальше...
   - У меня заскок, люблю кудрявых, ничего не могу с собой поделать.
   - Хвала Небу, я не кудрявый.
   - Ирис! Кто тебя научил таким шуточкам?
   - Давний друг. Ты ждешь, чтобы я признался, какие женщины нравятся мне? Кудрявые мне не нравятся, это однозначно. Равно как и рыжие всех мастей. Веснушки просто не переношу.
   - Взглянул бы я на эльфа, которому бы все перечисленное нравилось. Разве что в качестве радикальной экзотики. Ну что... абсолютно прямые волосы, темные; глаза... э-э... наверное, тоже темные или нет, синие!
   - Серые. Мимо. В молоко. Стрелок из тебя скверный.
   - Неужели блондинка! Перламутровая? Ну, ты даешь!
   - Как говорил мой друг, дают в борделе. Опять мимо. Не угадаешь.
   - Та-ак... - протянул Литт и молча с минуту смотрел на товарища. - А что... в Глориндоле, говорят, много Дальних. Но, чтобы светлые волосы... только не говори мне, что еще и оттенок золотистый.
   - Скажу. И повторю.
   - Знаешь, что сказала жена, когда пьяный муж пытался убедить ее, что на улице шел дождь из чистого самогона? "Не верю".
   - Я вроде не пил, да и ты мне не жена. Ты добился своего, мне нравятся женщины со светлыми волосами, но в Иллирэн я бы влюбился, даже не будь у нее волос совсем. Тебе все-таки для чего?
   - Догадайся с трех раз. Не беспокойся, имен собственых я употреблять не буду. Просто... просто настоящая любовь встречается так редко, что начинаешь сомневаться, существует ли она в природе. А писать про то, в чем сомневаешься, согласись, как-то нехорошо.
   - Соглашусь. Хотя, можно писать как раз о сомнениях.
   - У меня таких хоть пруд пруди. Надоело. Надо хоть раз в жизни написать что-то о настоящей любви.
   - А сам ты в прототипы лирического героя, так понимаю, не годишься.
   - Не... я как-то раз влюблялся, мне не понравилось.
   Ирис пожал плечами, а менестрель внезапно, но и очень логично заговорил о различии эльфийской и человеческой техниках стихосложения. Разговор вновь затянулся далеко за полночь.
   Два следующих дня были заполнены стихами, ленивой трусцой лошадой, поскрипыванием старого фургона, залиты солнцем и чернилами и разбавлены для разнообразия бессонными ночами. Для Литта и актерской труппы - по вполне понятным причинам, для Ириса - по внезапному желанию не спать, а разговаривать с менестрелем. Тот с завидной точностью являлся к костру, как только Рида с Дарой засыпали. А, может быть, и раньше, Ирис не вникал в подробности. Раздражения, как когда-то в подобных ситуациях с Харфеком, эльф не испытывал совершенно - возможно, потому что Литт ему не друг, а лишь знакомый, а, возможно, потому что музыкант не имел того сияющего вида начищенного и смазанного маслом медного таза, какой всегда бывал у Харфека после ночных прогулок. А, может быть, и потому, что теперь о Иллирэн вспоминалось с наслаждением, а не с болью.
   Днем эльф помогал человеку переписывать пьесу, когда тот уставал до дрожи в пальцах. Дрожь не способствовала разборчивому почерку, который являлся неотъемлемой частью сделки, и менестрель неохотно отдавал перо Ирису. Не труппе актеров и клоунов, которым в собственной же писанине было бы легче разбираться, а только Ирису. Причину тот понял, когда Литт в пятый раз выгнал девчонок, пытающихся украсть и прочесть написанное, а в шестой раз послал Джиса так далеко, что Ирис вспомнил Эрдина. Скоро выяснилось, что имеется и вторая причина, для Литта куда более важная. Ирис выяснил эту причину в последнем ночном бдении, уже перед рассветом. Менестрель ни с того, ни с сего признался, что хочет услышать мнение товарища о пьесе. Нет, не сейчас, а когда будет написана последняя строка. Не раньше.
   - Почему мое? Почему не Джиса? Ему играть, да и человек далеко не дурак.
   - Не дурак. Мне нужно мнение не актера, а поэта.
   Ирис опешил и не нашел, что сказать.
   - Я чувствую, - ответил Литт на незаданный вопрос. - Просто чувствую.
   - Хорошо. Много еще осталось?
   - Нет. Завтра допишу. Как раз остановимся... Слушай, у тебя травки еще остались?
   - В мешке. И на меня бери.
   Литт вернулся из фургона со всем мешком и высыпал его содержимое эльфу под ноги.
   - Ты дободрствовал до того, что не можешь отличить траву от подштанников?
   - Нет, просто там у тебя жила мышь, и я решил, что ты не любишь такие соседства.
   - Мышь? Откуда?
   - Вот не знаю. Если ты не брал ее из Глориндола как любимое домашнее животное, смею предположить, что сия тварь забралась в мешок в лесу. Ибо у тебя на нем не нашито таблички: "с хвостами не входить".
   - Знаешь, мыши обычно не забираются в вещи эльфов. Как и тараканы, пауки и прочие симпатичные твари.
   - Это какая-то исключительно голодная мышь. Или исключительно глупая. Не ищи, она сбежала и забралась к девчонкам под лежанку. Теперь она будет Джисовым домашним животным. Так тебе сделать чай?
   - Конечно. Можно подумать, в лесу мыши старательно обходят каждую травинку.
   - Разумный довод, - Литт набросал без разбору всей травы по очереди в кипяток. - Все-таки странная мышь, даже не погрызла...
   Менестрель долго рылся в пустом мешке и наконец выгреб кучу крошек.
   - Господин мышевед, хватит заниматься изысканиями. Мыши, кстати говоря, переносят всякие неприятные болезни. Надо говорить, что липнут они только к людям?
   - Слушай, какое запасливое животное. Она пришла со своим, - Литт продемонстрировал эльфу кусочек плавника вчерашней сушеной рыбки. - Они разве рыбу едят?
   - Нормальная домовитая мышь, запасы делает. А едят они все подряд, будто сам не знаешь.
   - Почему же не крупу?
   - Потому что мы ее в первый же день сварили. Литт, ты естествознанием заняться не пробовал? Совмести занятия, напиши оду "К мыши, обретается коя в мешке", только отстань от меня с этой милой тварью и, очень прошу, сложи все обратно.
   Литт рассеянно кивнул.
   - Странная мышь, все равно ненормальная...
   Ирис сделал вид, что не слышит. Обсуждать поведение мышей и прочих грызунов желания у него не было.
   Через три часа Литт проснулся от того, что кто-то на него наступил. Фургон имел самый расхлюстанный вид, словно внутри кто-то поджег бочку нишилаха - чудо-порошка, который сам менестрель ни разу не видел, но слышал, будто при поджигании сие средство ведет себя как вулкан при извержении. Половина красно-синего тента была свернута кверху, из недр были извлечены на свет божий ящики, коробки, коробочки, свертки, тюки, узлы и прочее и прочее, где только можно поместить реквизит. Сам реквизит частью еще находился в разнообразной упаковке, частью валялся по траве и попадался под ноги, частью уже перекочевал на Джиса и девчонок. На труппу стоило посмотреть. Литт неоднократно предлагал поставить пьесу по мотивам суматохи перед выступлением - успех был бы гарантирован и при желании действие можно было растянуть не на три, а на все пять актов.
   Рида, в многочисленных торчащих юбках, в нижней рубашке и босиком, бегала взад и вперед с коробками и складывала их в стороне. Стоило ей на миг отвлечься, как Джис, в одних подштанниках, вылетел из-за фургона, влип в коробки, отчаянно выругался и пинком раскидал их по сторонам. Свой промах он понял тут же, потому что из коробок, будто каша из горшка, полезла мишура. Литт сел поудобнее. Джис оказался по колено в разноцветном месиве, выматерился, должно быть, и себе непонятным словом, и сделал лихой пируэт, пытаясь выбраться. Сбежать ему не удалось.
   Рида при виде разгрома схватилась за сердце, а через секунду высказывала все, что думает о рыжих слепых от рождения полоумных кретинах, которые, свиньи, лезут как бараны напролом и... Джис не замедлил ответить, что к коробкам надо было выставлять вооруженную охрану, а не разбрасывать под ногами; что далеко не все куры так же глупы, как припадочные истерички, возомнившие себя великими профессионалами подмосток...
   Рида собралась было ответить в том же роде и продолжить вспоминать домашних животных, но вдруг что-то сообразила, разом проглотила все ругательства и прошептала на ухо Джису нечто такое, от чего тот чертыхнулся и... стал собирать мишуру по коробкам. Рида ускользнула за торчащие ребра фургона. Литт решил, что пора помочь приятелям.
   - Доброе утро.
   - Иди к дьяволу, - прорычал Джис, складывая мишуру в коробку по кругу.
   - Помочь?
   Джис начал подниматься с корточек, и Литт во имя сохранения здоровья решил помочь девушкам. Тонира за фургоном сосредоточенно сортировала булавы для жонглирования и рассовывала их за поясом. На остроконечной шляпе ее уже поместился целый штабель колец.
   - Шары не забудь, - посоветовал менестрель. - Если, конечно, найдешь, куда их...
   - Я тебе сейчас самому их кое-куда!.. Что надо?
   - Хотел удачи пожелать, - невинно улыбнулся Литт.
   - Я тебе пожелаю! Я тебе так пожелаю, что из женщин у тебя потом будет только лютня. Да и то ненаверняка. Иди, иди отсюда.
   Литт увернулся от булавы, перескочил через груду тряпья и три ящика и столкнулся с Дарой. От толчка оба оказались на траве.
   - Слезь с меня, придурок!
   - Оп, еще недавно я был котиком.
   - А будешь кошкой! Уйди, нашел время, идиот.
   - Дара, успокойся, - Литт подал девушке руку, та отмахнулась. - Клянусь, я не специально упал.
   - Конечно, и последние мозги не нарочно потерял. Иди, сделай что-нибудь полезное. Не слоняйся тут.
   Музыкант обошел фургон, столкнулся с Ирисом и подмигнул эльфу. Тот пытался найти что-нибудь съедобное в запасах бродячих актеров.
   - Не старайся особенно. Им сейчас все равно, они и подошву от сапога съедят и не заметят.
   - Были бы еще у них сапоги, - Ирис вытряхнул из мешка каменные остатки сухарей и скорбно посмотрел на них. - И было бы нам так же все равно.
   - Я знаю, что с этим делать, - осенило Литта. - В Инагуне видел.
   - Видел или пробовал?
   - Ел, наелся и даже не отравился. Мне только травки какие-нибудь нужны.
   - Конечно, вроде свеклы, моркови и лука. А если туда еще кинуть мяса... так, на всякий случай...
   - Ирис, да я же серьезно! В Инагуне, по бедности, хлеб не выбрасывают...
   - Его вообще-то нигде не выбрасывают.
   Разговор прервался воплями Джиса: "Где клинки? Куда вы их задевали?"
   - А в Инагуне им даже скотину стараются не кормить. Накладно. Там крошки собирают и варят, получается что-то вроде каши. Вполне съедобно, только хорошо бы еще сдобрить чем-нибудь эдаким. Осилишь задачу?
   - Хорошо, я постараюсь найти здесь заброшенное поле моркови или, на худой конец, капусты. Внесу посильный вклад.
   Ирис только поднялся, как раздался дикий визг - как выяснилось, Джис невовремя сунулся в фургон.
   - Что орешь, дура! Тебя голой только слепой не видел. Где они?
   - Глаза потерял?! Или другое?
   Моркови не понадобилось. Литт не лукавил, он действительно сварил суп из засохшего хлеба и крошек сушеной рыбы. Фургон, поляну и самих себя Джис и его труппа к тому времени привели в относительный порядок и перестали ругаться через слово. И все же Литт оказался прав, актеры за милую душу съели бы собственный реквизит, если бы только удалось его похитить и сварить.
   К девяти часам утра фургон был у ворот Нирта, небольшого чистенького городка в десяти милях от Чародольской петли. Еще через полчаса Литт и Ирис выбрались наружу у постоялого двора "Два алата" - такого же чистого и ухоженного, как палисадник под окнами, как и весь городок. Менестрель видел Джиса и девочек в деле не раз и не два, но и он стоял, глядя вслед красно-синему фургону, пока тот не скрылся за поворотом. Он знал, что резкий свист издает маленькая дудочка, управляться с которой умеет только Джис; что разноцветные кольца, шары и булавы, летающие над красной крышей, никогда не упадут, по крайней мере, если с Ридой, Дарой и Тонирой разом не случится удара; что лошади не пугаются ни огня, вылетающего изо рта их хозяина, ни оглушительных хлопков и цветных брызг, с которыми взрываются энортиольские фейерверки, ни воплей восторженной толпы вокруг. Знал программу приятелей до мельчайших подробностей, но все же вздрогнул, когда Рида, сделав двойное сальто назад, замерла на пальцах на самом краю крыши фургона, над мостовой. Покачнулась, вызвав визг и крики со всех сторон, и в два сальто оказалась на прежнем месте. Двойной трюк Дары и Тониры Литт уже не видел, фургон свернул, и только эхо "Клоуны! Клоуны приехали!" висело еще в воздухе и стучали башмаки поспешающих на рыночную площадь горожан. Литт знал, что глупо ждать фургон на площади менее, чем через час и знал, что горожане дождутся.
   - Через два часа они закончат, - сказал менестрель товарищу, - потом вечером повторят.
   - Тебе много осталось?
   - Как раз, чтобы тебе посмотреть и вернуться. До полудня, самое большее. Этих раньше трех часов пополудни все равно можно не ждать.
   Ирис кивнул музыканту, тот улыбнулся в ответ, поднялся на крыльцо и столкнулся с содержателем постоялого двора, очень грустным от того, что оставить гостиницу он не сможет ни сейчас, ни вечером.
   Эльф не явился ни к полудню, ни через час. Литту, который поставил последнюю точку в половине двенадцатого, надоело ждать. Он отправился гулять, хотя гулять в Нирте было негде. Ни Джиса, ни его барышень менестрель не обнаружил ни в зеленной лавке, ни у одного из трех булочников, ни в мясной, ни в винной лавках. Более того, ни в перечисленных местах, ни в галантерейной, ни у кондитера, ни у цирюльника труппу ни целиком, ни по частям в глаза не видели. Впрочем, кондитера и цирюльника на местах не нашлось самих. Литт подумал, решил, что открывать бордель или игорный дом в Нирте некому, а, стало быть, искать приятелей следует в одном лишь месте.
   Бани были на замке, а сам банщик пропал без вести. Литт удивился до крайности и пошел по кабакам. В эти достойные заведения джисова труппа никогда не заглядывала ранее, чем часа через два после окончания вечернего представления. Жизнь и здоровье всем четверым были весьма дороги. Однако, в непредвиденных случаях...
   Произошло действительно что-то непредвиденное - ни одного из четырех кабатчиков на месте не оказалось. В "Вертлявой миле" не оказалось даже тех, кто бы объяснил, куда все остальные подевались. Менестрель, стоя на пороге "Мили", вновь, как и на опушке леса с с сумасшедшими пикси, как в первые минуты знакомства с Ирисом, испытал острое чувство нереальности происходящего. Кабаков в городе не больше не было, необойденных улиц - тоже, и вдруг Литта будто по голове стукнуло - ведь и Ириса он не видел, а эльф в Нирте вещь слишком редкая, чтобы вот так ее не заметить и о ней не заговорить.
   Рыночная площадь была полна народом.. Не переполнена, для этого в Нирте не хватило бы жителей, а именно полна.. Потолкавшись в толпе, менестрель в полминуты выяснил, что клоуны были тут только что, вот буквально всего ничего, что пошли горло промочить... Услышав подобное, Литт всерьез испугался, но дальнейшие расспросы показали, что никто ниоткуда не падал, что Джис не давился ни огнем (которого, кстати, по солнечной погоде и не глотал), ни клинками, что выступление прошло великолепно и никаких злоключений с выступающими не произошло. Более того, выяснилось, что некий эльф также испытывал жажду и потому также вознамерился посетить - даже не кабак, а крошечную рюмочную у ограды рыночной площади, дружно презираемую порядочной частью Нирта и столь же дружно ею посещаемую.
   Рюмочная встретила Литта запертой дверью. Менестрель с минуту ломился, когда же шестой проходящий посоветовал не тратить время, а пойти до "Вертлявой мили" или "Доброго снопа", обошел заведение и продолжил ломиться с черного хода. Здесь открыли почти тотчас же. Менестрель же не успел и рта открыть, как его затолкнули в темный коридор, подхватили под руки и быстро, но не сказать, что вежливо, препроводили до первой же открытой двери.
   За дверью располагалось нечто вроде винного погреба. Здесь стояли ящики дешевого пива, еще более дешевого вина и какого-то почти бесплатного пойла, от которого отнимались руки и ноги и которым хозяин разводил вино и пиво. Все перечисленное стояло в наличии, но менестрелю было не до спиртных напитков. Среди ящиков пива и вина присутствовали кондитер, цирюльник, банщик, хозяева всех четырех кабаков со слугами, а владелец "Мили" еще и с тремя сыновьями (как выяснилось при свете, двое из трех и держали Литта под локти), хозяин "Двух алатов", немногочисленные достойные горожане и сверх всего великолепия - Джис. Именно он подошел к онемевшему от непонимания музыканту. Долгий, совсем не джисов взгляд из-под рыжей шевелюры вернул Литту дар речи.
   - Джис, что происходит? Объясни только, что стряслось? Где Ирис?
   - Нам бы тоже хотелось знать, где, - отчеканил Джис. Литта пробрала дрожь. Лица Джиса и собравшихся были до предела серьезны. - Где ты нашел эту мразь?
   Глава 6. Смертельная ошибка.
   Ирис очнулся в кромешной тьме. Голова раскалывалась, и произошедшее трудно укладывалось в связную картину. Ясно было только одно - с Меткой на запястье убивают вернее, чем без нее.
   Эльф попытался двинуться, не тут-то было. Горожане расстарались на славу и связали по рукам и ногам, не пожалев ни веревки, ни собственных сил. Ирис усмехнулся про себя. Что такое отлученный эльф вообще, горожане, конечно, знают, но вот о конкретном отлученном имеют лишь поверхностное суждение. А поверхностного суждения для того, чтобы делать с конкретным эльфом все, что заблагорассудится, недостаточно.
   Решив не тратить силы на свет (и так понятно, что кроме подвала, столь же укромных уголков в кабаке нет), Ирис сразу перешел к избавлению от веревок. Странное дело, но ощущения очень напомнили чувства полуторавековой давности, когда Знак только-только ослабили. Времени вдаваться в ощущения не было, альтернатив - тем более, и Ирис продолжил начатое. Вскоре он вспомнил ощущения, испытанные в Башне Вэйната при переводе энергии прямиком через Знак. Разница была в том, что там был эффект - и в смысле того, что кандалы разлетелись, и в смысле того, что он вовремя потерял сознание. Ирис стиснул зубы и все силы направил на то, чтобы не отпустить энергию. Второй раз ему просто не собраться с духом. Медленно, по нитке, веревка поверх правого запястья начала развиваться. Само же запястье чувствовало себя отвратительно, как и сам его обладатель. Веревка лопнула в тот миг, когда Ирис лишился сознания.
  
   - Вы с ума сошли, - сказал Литт, хотя сказать хотелось не так. - Да, отлученный, и что с того?
   - Убийца, - усмехнулся в ответ кондитер, - и что с того. Хороший человек, несмотря на то, что нечеловек вовсе.
   - Кто вам сказал, что именно убийца?
   - Литт, не прикидывайся идиотом, - бросил Джис. - За кражи и мошенничество не отлучают. Ты сам знаешь, что он убийца или... хуже.
   - Куда уж хуже. А что, Джис, Вина Горбатый был вором? Или мошенником? К нему ты относился как-то иначе. Только не говори, потому что Вина был человеком.
   - Что ты его выгораживаешь? - встрял цирюльник, которого давно разбирало. - Чем он тебе так глянулся?
   - Всем, - зло огрызнулся Литт, потому что понял - ему ничего не объяснить. - А вам, гляжу, заняться нечем. Решили в живодеры податься.
   - Говори, да не заговаривайся. Туда ему и дорога.
   - Джис, выйдем, - сквозь зубы сказал Литт. - Выйдем, пока я лишнего не наговорил.
   Джис кивнул и вышел за дверь первым. Отойдя шага на три, менестрель прошептал:
   - Что призошло? За что они на Ириса накинулись?
   - Ты Знак у него видел?
   - Видел, - пожал плечами Литт.
   - А что он значит, в курсе?
   - Нет, конечно. Да и ты не в курсе, не заливай. А кто в курсе - банщик напару с кабатчиком? Они, конечно, эльфийский от рождения знают.
   - Не ерничай. За что, конечно, не скажу, но вот на сколько - это знающие люди опознали.
   - И?
   - Вечность.
   - Небо! - вырвалось у Литта. - Бедняга.
   - Что ты сказал?
   - А что ты хотел услышать? Срок еще не доказательство.
   - Ты совсем дурак! - рявкнул Джис. - Ты хоть понимаешь, что надо сделать, чтобы заслужить...
   - Понимаю. Только сделать надо на взгляд эльфов. Отлучали его не люди и не людям он опасен.
   - Ты еще скажи, что убивал он себе подобных.
   - И такое не исключено.
   - Литт, я знал, что ты кретин, но...
   - Заткнись. Заткнись и слушай. Ирис не может быть подонком, просто по определению не может. Во-первых, он глориндолец. Надо объяснять, как туда попадают? А во-вторых...
   - Он посланник Всевышнего и по утрам у него вырастают крылья и появляется сияние вокруг головы. Посмешее что-нибудь выдумай. Глориндол... Ты, Литт, повзрослеешь когда-нибудь?
   - Я достаточно взрослый, чтобы отличить ложь от правды.
   - А ложь от сказки? От красивой легенды о волшебном городе?
   - Джис, еще раз скажешь, что Глориндола не существует, я дам тебе в рожу. Причем - ногой. Объяснять не буду, поскольку, видимо, все документы во всех библиотеках подделаны и все на свете свидетели подкуплены. Дабы выдать легенду за правду. Во-вторых, Ирис лично знал Стрелка и Эрдина - начальника альнаров.
   - И что?
   - Ты, Джис, знаешь, что такое история? Нет, это не байка, рассказанная в базарный день, а наука. Кто такие альнары, знаешь?
   - Нет.
   - Дьявол! Ну и кто из нас кретин? В общем, Ирис крепко мог перейти дорогу своим сородичам, да и перешел, как я понял. Эрдин тоже, говорят, отлученный... Альнары, Джис, это эльфы, которые борются против рабства. Сам суди, могут ли они быть нам опасны.
   - Байки, Литт, - покачал головой Джис, - байки и сплетни. А Метка куда как реальна. И возмездие будет реальным.
   - Хочешь сказать, самосуд. С элементами жертвоприношения. Слушай, может, уговорить горожан, пусть пойдут в Голубой Дол и там кое-кого принесут в жертву. Дам все координаты.
   - С Голубым Долом сам разбирайся. И хватит юродствовать, ты не хуже меня понимаешь, что приятель твой - подонок, только признать тебе слабо. Понравился он тебе.
   - Да, понравился!
   - Не ори, а подумай, - спокойно сказал Джис. - Ты, говоришь, нашел его под Катином... Ну, и как глориндолец туда попал?
   - Как надо, так и попал. Ногами.
   - Хорошо. А откуда у него Метка? Глориндольцы, вроде, нечасто гуляют за пределами своего города, а Метки не так давно ввели. Для эльфов - совсем недавно.
   Литт скрипнул зубами и промолчал.
   - Ну, доходит? Подонок твой Ирис, подонок и выродок.
   - И куда его теперь?
   - А сейчас решим. Ты с нами? Или пойдешь погулять?
   - Я с вами и пойду гулять. Я не стану обсуждать способы казни. Не могу.
   - Взрослеть тебе надо, Литт.
   - Ты, я смотрю, чересчур повзрослел. До изуверства.
   Джис не ответил и проводил приятеля-менестреля до двери. Услышав скрип задвигаемого засова, Литт перестал злиться и начал соображать. Куда можно засунуть эльфа? Самое подходящее место - погреб. Темно даже для Старшего, выхода нет, стены толстые, сбежать невозможно и охрана не нужна. Поскольку все захотят принять участие в обсуждении подробностей "возмездия". Интересно бы знать, какая гнида ляпнула, будто Ирис отлучен навсегда. Так, на всякий случай...
   Литт обошел кабачок по периметру дважды, прежде чем нашел вентиляционное окно погреба. Нашел и выругался: в него не протиснулась бы и откормленная кошка. Менестрель огляделся, не увидел никого и опустился на четвереньки.
   - Ирис! Ирис, ты там?!
  
   Эльф услышал голос Литта, звучавший сверху, как только пришел в себя.
   - Ирис! Черт! - голосе послышалось отчаяние. - Черт!
   - Не чертыхайся, я здесь.
   - Ирис, ты что не отвечал?!
   - Некогда было.
   - Ты... цел?
   - Да. Что тебе надо?
   - Вытащить тебя, что же еще! Эти уроды... В общем, надо бежать, иначе Глориндола и своей жены не увидишь никогда.
   - Осталась самая малость, открыть крышку погреба.
   - Сейчас, попытаюсь сделать. Вход в подвал на кухне?
   - Не знаю.
   - Найду. Держись. И готовься к бою, их тут пятнадцать человек.
   Литт сел в пыль, соображая. Ставни всех окон первого этажа были заперты, на втором были зарешечены, оставалось слуховое окно чердака. Проклиная про себя Джиса, которому можно было бы без опаски доверить такие акробатические номера, менестрель полез на чердак. Двор, хвала Небу, оставался пустым и любоваться бесплатным приложением к утреннему выступлению было некому. Трижды Литт едва не сверзился, подводило и гнилое дерево старого кабака, и собственные руки. До слухового окна оставалось всего ничего - футов шесть по полусгнившему карнизу шириной в вершок. Молясь всей Семерке, менестрель ощупью, не глядя вниз, двинулся вбок. Все шло неплохо, пока не встретился совершенно сгнивший участок. Стоило поставить ногу, как она потеряла опору, и Литт едва не ухнул вниз за пластом карниза и деревянной трухой. Кое-как сохранив равновесие, он нащупал карниз футом правее. И там дерево не выдержало и начало крошиться, как печенье под пальцами. Литт, прильнув к теплому боку кабака, как к возлюбленной, пытался в течение четверти часа нащупать относительно целый участок карниза и в конце концов едва не сел на шпагат. Наконец мучениям пришел конец, нога встала твердо, и слуховое окно оказалось на расстоянии руки.
   Разбив стекло ногой, Литт ногой же открыть окно не смог. Крючок никак не находился. Наклониться на уровень собственных коленей означало упасть. Литт рискнул. Соскользнул вниз с карниза, едва не промахнулся, но все же уцепился и вновь подтянулся. Опираясь на локти, он одной, потом другой рукой искал крючок с той стороны ставня. Руки стряслись, крючок находиться не желал. Движимый отчаянием, Литт подтянулся и просунул руку в разбитое стекло так далеко, как только смог. Хозяин рюмочной, как и полагается находчивому человеку, расположил крючок на предельном для среднего вора расстоянии от окна. Сдернув петлю с крючка, Литт завис на одной левой руке, отворил окно и вполз внутрь. Сверху между балками выглядывали некрашенные стены и тюфяки - все это вместе именовалось здесь комнатой и сдавалось по половине алата в сутки.
   Перебираясь с балки на балку, менестрель добрался до лестницы. Собственно, были видны верхние ступени, чудовищно узкие, выщербленные, покатые от несчетного множества ног. До ступеней от балки было что-то около десяти футов. Литт счел это пустяком по сравнению с трюком у слухового окна, повис на балке, прикинул местонахождение ступеней и отпустил руки. Как он не сломал себе шеи, менестрель потом никак не мог уразуметь. Ступени подкатились под ноги, Литт не удержался и пролетел весь марш кувырком. Остановил его только стол в зале у самых нижних ступеней. Грохот привел Литта в чувство мгновенно. Вскочив на ноги и не чувствуя ровным счетом никакой боли, он, не дожидаясь хозяина и прочих охочих узнать причины шума в запертом здании, скользнул за стойку, а оттуда на кухню.
   В очаге еще теплились поленья, на плите, столе стояли кастрюли и сковороды, из-под потолка свешивались травы, сушеная рыба и сумы с крупами. Никакого входа в погреб Литт не нашел. Рюмочная превосходила все когда-либо виденные кабаки по части оригинальности планировки. Обойдя кухню дважды, Литт дернул дальнюю дверь и попал в темноту. Коридор. Из зала, сообщающимся с ним, слышались голоса.
   Ощупью он отыскал следующую дверь, приоткрыл. Запах пряных трав сказал, что это кладовая. Если и здесь хода в погреб нет, значит, его следует искать на крыше. Литт потратил последнее масло в своей разжигалке для освещения. Захваченное с кухни полено осветило полнейший разгром. Либо Ирис сопротивлялся, либо кое-кто очень спешил. Впрочем, если бы Ирис сопротивлялся, горожане скорее изловили бы самих себя, чем его. Крышка погреба была заперта на висячий замок.
   - Твою мать!
   Мимо двери кладовой протопали шаги, Литт вжался в стену. Дверь отворилась, кто-то заглянул и незнакомый голос произнес: "Хватит возиться. Пора кончать с этой мразью. Где ключи?". "У бати, - ответил зять хозяина рюмочной. - Где ж еще?". Шаги удалились, послышались крики о том, чтобы все скорее шли..
   Менестрель выскочил на кухню, схватил кочергу и горящие поленья вперемешку с раскаленными углями полетели из очага. Пол давненько не был метен, пыль и сор у печи взялись немедленно. Ни хозяин, ни слуги, по счастью, не слыхали, отчего горят дома и кабаки. Литт как был с кочергой, так и выскочил в общий зал, отдернул засов с двери и заорал на всю рыночную площадь.
   - Пожар! Горим! Люди, горим!!
   Паника создалась в мгновение ока. Кто-то прибежал с водой, кто-то с багром, кто-то просто так, с пустыми руками. Полсотни человек сунулись в зал разом, стали звать хозяина и ломиться во все двери. На кухне нашли пламя, принялись тушить, прибежал и сам кабатчик в полнейшем смятении. Литт бегал, суетился, создавал волнение, а когда оно стало достаточным, бросился в кладовую.
   Там он нашел Джиса, кондитера и банщика. Замка на месте уже не было. Оставалось лишь поднять крышку.
   - Вашу бабушку! Горим! Какого дьявола вы здесь?!
   - Как, горим?
   - Вы, мать вашу, глухие! Помогайте, бес вам в ухо!
   Литт вытолкал кондитера в коридор, банщик выскочил самостоятельно. Джис не дал менестрелю войти.
   - Ты откуда взялся?
   - С неба свалился! - заорал Литт. - Что стоишь?
   Джис не двигался с места, загораживая вход в кладовую. Литт прикидывал, стоит ли бить приятеля кочергой и насколько сильно стоит, когда увидел такое, что уронил кочергу на ногу Джису. Крышка подвала медленно поднималась. Теперь требовалось лишь одно.
   Литт протащил Джиса почти волоком до кухни, втолкнул туда и сам чуть не упал на приятеля. В кухне царил бедлам и дым. Литт, недолго думая, сунул кочергу в ручку двери, вопя что-то насчет распространения огня. Сунулся помогать, уронил кого-то, залил супом угли по дороге, обжегся сам, случайно обварил кого-то, получил по затылку и шмыгнул под стол. Под столами добрался до выхода в зал, выскочил из-под столешницы и тотчас же большая сковорода, видимо, сорвавшись с крючка на стене, упала точно ему на макушку. Мир, и без того дымный и угарный, помутился окончательно, перевернулся, и Литт растянулся на пороге, попав очередному водоносу под ноги.
  
   Ирис выбрался из Нирта без труда. В рюмочной были слишком заняты тушением пожара, а снаружи - глазением на тушение, чтобы следить за передвижением отлученных.
   Дальнейшие передвижения были возможны в единственном направлении и единственным способом. Через леса, минуя петли тракта, через Кирт и Лирд до Ленагуна. Если он все верно понял, то сомнений относительно Литта у его приятелей-актеров возникнуть не должно и менестреля подвезут до места назначения на фургоне. По знатно петляющему тракту, возможно, с заходом в Кирт и Лирд. До Ленагуна они таким образом должны добраться почти одновременно.
   Все вещи, включая одну необходимую - нож, остались в рюмочной, о чем Ирис не жалел. Жалел только, что не смог дождаться Литта. До Кирта было около пятнадцати миль - если лететь напрямик. Летать Ирис так и не научился, потому расстояние смело нужно было увеличивать вдвое. Завтра часам к трем пополудни, самое позднее, к вечеру, он будет в Кирте.
   Лес ничем не напоминал тот, где повстречались странные пикси; это был самый обыкновенный лес, в меру светлый, с мягкой подстилкой, наполненный шорохами, запахами, беготней и приготовлениями к осени мелкой живности. К осени ей было готовиться тем легче, что лес, как стол на форнтиольской свадьбе или энортиольских поминках, так и ломился от всякой всячины. Грибы со шляпками будто колеса телег, всех размеров и видов; ягоды - поспевшие, переспевшие, поспевающие и недоспевшие, съедобные в любых количествах, съедобные ограниченно, съедобные для эльфов, съедобные для ежей и им подобных стоиков, съедобные только для самоубийц; красные и желтые лесные яблочки, светящиеся сквозь листву не хуже фонарей... К Ленагуну с таким изобилием можно опасаться только последствий переедания.
   Миль через десять Ирис набрел на удивительно красивое место у мелкого озерка. Оно очень напоминало знаменитую на весь Кассир Красную Балку: те же могучие стволы, поддерживающие небосвод, тот же ковер редких ажурных папоротников, те же цветы, до удивления напоминающие бабочку, разбросанные по тенистым уголкам. Синяя гладь озерка то и дело всколыхивалась движением непуганой рыбины, несомненно чудовищных размеров. На некоторое время Ирису захотелось перебраться из Глориндола сюда. Или, на худой конец, устроить здесь, как это у людей называется, заимку. Место для отдыха от городской суеты. Кощунственные мысли он отогнал не без труда.
   На смену им пришли мысли более здравые о странности происходящего. То у тракта никто пикси не гоняет, то вблизи этого же тракта никто не замечает уголка, достойного по человеческим меркам, принимать министров и градоначальников с семьями и фаворитками. Красная Балка известна всему Кассиру и вне его границ, и всевозможные небедствующие его граждане в свое время чуть только не травили друг друга за возможность построить у Зеркального летний домик. И теперь, надо полагать, не перестали.
   Так и не поняв, чем министры Княжеств отличаются от чиновников Кассира, Ирис обошел озерцо по правому берегу и через милю натолкнулся на то, что подтверждало - ничем не отличаются. Это была даже не заимка, это были полноценные дома на все времена и случаи жизни, включая землетрясение и ураганный ветер. Три роскошных дома расположились на большой поляне, залитой заходящим солцем. Эльф подошел ближе. Тишина. Гробовая тишина. Ни собак, ни слуг, не говоря уж о хозяевах. При ближайшем рассмотрении выснилось, что деревянные дома не расписаны, а покрыты кружевом резьбы непостижимо тонкой работы. Приглядевшись, Ирис увидел, что и гвозди, если и употреблялись, то лишь деревянные и лишь в самых исключительных случаях. Лужайки пред домами были ухожены, украшены цветами явно неместного происходения. На то, чтобы вырастить здесь хотя бы синеватый ксаррский плющ, требовался не один год, а дома выглядели, будто их вчера ставили. Что же, есть составы и есть заклинания от плесени и влаги, от пожаров и древоточцев и стСят они не дороже, чем перевозка с Энортиола плодовых деревьев и устройство для них оранжереи.
   Есть, конечно, и от непрошенных гостей заклинания, но чтобы слуг не оставить... Ирис обошел дома, постучал во все двери, прошелся до прудика с красными рыбками и павильона с птицами и бабочками и не нашел, кроме животных, ни единой живой души.
   Любопытство одолело сверх меры, эльф заглянул в высокое стрельчатое окно дальнего дома и от потрясения едва не упал на землю. Внутри царил полнейший разгром. Ирис высадил цветное стекло и впрыгнул в комнату, когда-то бывшую гостиной. Здесь, как он убедился, были собраны все хоть сколь-нибудь ценные вещи из всего дома. Скиданы в огромную грязную кучу, в которой нитки жемчуга смотрелись червями и, казалось, источали зловоние. Самоцветы, картины, столовое серебро, одежда, коллекционное оружие и деньги, деньги, деньги... Брать в руки что-либо из кучи было сродни нырянию в нужник.
   Ирис выбрался наружу и уселся под стеной. Опасаясь проверки, жители заимки просто сожгли бы дома, благо те деревянные, со всем скарбом. Ценные вещи были бы сейчас у надежных людей или под землей. Воры не оставили бы ни монеты. И в том, и в другом случае ни стеклянные оранжереи, ни цветники не уцелели бы. Здесь все наоборот. Чисто, лесу урона нет, рыбки живы, а вот ни людей нет, ни их добра скоро не будет.
   Ирис усмехнулся. Не нужно быть эльфом, чтобы понять - способно на такое одно только племя. И причина может быть только одна. Ирис поднялся и отправился искать подтверждения своей догадки. Нашел очень скоро, подтверждений никто и не прятал.
   На огромной ветвистой липе висели как диковинные фрукты трое мужчин средних лет и молодая женщина. Все одеты очень прилично, причем одежда не то что не разорвана, а даже не помята. Светлое платье женщины осталось без единого пятнышка, а к подошвам розовых туфлей без задников не пристало и комочка земли. Можно подумать, ее несли на руках. Ни малейших следов избиения, надругательства - веревки на руках, ногах и по петле на шее. Причем, по довольно гуманной петле, подвешенной на высоте, достаточной для перелома шеи.
   Ирис видел такое и прежде, но ни разу не встречал на Альданиоре. Что же, этого требовалось ожидать. Почва под липой наконец привлекла внимание эльфа. Она была перекопана и уплотнена заново. Ирис вновь взглянул на повешенных. Им повезло. Интересно, поняли они это? Да, наверняка, им успели доступно объяснить.
   Ирис вновь перевел взгляд под ноги. Четверо для трех больших домов - маловато, как ни крути. И у него под ногами еще трое как минимум и как минимум еще одна женщина. То есть те, кому не повезло. Впрочем, везение здесь ровным счетом ни при чем. Здесь на лицо четкое соответствие наказания степени вины. И степень эта была очень велика.
   Ирис вернулся на поляну, к домам, теперь превратившимся в роскошные выгребные ямы. Прекрасная аллегория. Стук со стороны павильона заставил вздрогнуть, а через миг вскрикнуть от изумления. Птицы, щебеча, вылетали из полукруглого прозрачного сооружения, едва не задевая отворившего им дверь к свободе.
   - Сдохнут же они в здешних лесах, - сказал Ирис, слегка кланяясь. - Здравствуй, Эрдин.
   - Сдохнут, но не скорее, чем здесь от голода, - ответил тот. - Здравствуй.
   Начальник Тэйара был все тем же, разве что похудел. На запястья его Ирис старался не смотреть.
   - Что ты здесь делаешь?
   Эрдин припер камнем с искусственной горки дверь в павильон, чтобы дать возможность разлететься последним птицам и бабочкам.
   - Гуляю. Шел в Ленагун и вот... пришел сюда. Очаровательное место. Особенно, если смотреть изнутри.
   - Только не спрашивай, кто здесь жил. Не разочаровывай меня.
   - Не буду. Надо полагать, они не на паперти стояли. И, надо полагать, вы не изменились.
   - Мы изменились, - совершенно серьезно ответил Эрдин. - Мы изменились, потому что прежними сошли бы с ума в этом дерьме. Ты, надеюсь, ничего в доме не трогал?
   - Ни черта ты не изменился, старый дьявол. Все так же считаешь всех окружающих кретинами. Меня - в первую голову.
   - Всех - не считаю, о тебе не будем. Что случилось в Ленагуне? И почему пешком?
   - Надо, - пожал плечами Ирис и добавил, - меня там ждут.
   - Ирис, я задал предельно простой вопрос, проще сформулировать уже не смогу. И, на случай, если у тебя приступ склероза, из любопытства я не спрашиваю.
   - У нас произошла неприятность с порталом и вместо того, чтобы попасть в Ленагун прямиком...
   - Опять ты не о том. И у кого это - у "нас"?
   - У меня и Эйрентила.
   - Того самого? - встрепенулся Эрдин. - Он все еще носит свою побрякушку?
   - К несчастью.
   - Ага!
   - Радоваться нечему, - отрезал Ирис. - Эйрентил хотел попасть за Врата... Ты ведь знаешь, что я живу...
   - Твою мать, если бы даже не знал, как-нибудь без тебя бы догадался. Дальше.
   - Дальше то, что отпускать Эйрентила в одиночку никак невозможно. Решили телепортироваться, но портал сработал неадекватно, нас выкинуло в Катине. Мы разошлись, но конечная цель одна - Ленагун. Потому я иду именно туда.
   - И по пути успел приобрести Метку. Молодец. Или тебе ее в Глориндоле выдали?
   - Я по пути приобрел еще и знание о реакции на нее людей.
   - Что? - впервые за весь разговор удивился Эрдин. - Вот этим, - он кивнул на синяки собеседника, - тебя наградили за Метку? Ты где был, в зверинце или в лечебнице для нервнобольных?
   - Нет, я был в Нирте.
   - Быть не может. Там нормально реагируют.
   - Конечно, потому что у тебя Метки нет.
   - Есть. Просто я умею ее снимать.
   - Как?
   - Долго объяснять, да тебе и не к чему. Она у тебя все равно только до Глориндола.
   - До Глориндола с таким украшением я могу и не добраться.
   - Без него ты не доберешься вернее, особенно, если на пути попадутся собственные же соплеменники. Люди на Метку реагируют адекватно.
   - Эрдин, ты глухой, что ли? - не выдержал Ирис. - Меня огрели по башке в ту же секунду, как увидели эту дрянь, а ты мне об адекватности... Меня адекватно едва на тот свет не отправили!
   - Вот и я о том же. Не будь у тебя этой дряни, тебя бы отправили на тот свет совершенно точно безо всякого "бы". Вообще, нечего глориндольцам по Островам шляться, сидите дома. Это самое разумное, что вы можете сделать.
   - Что происходит? Все наша мразь? Зашевелились?
   - Поползли. Во все стороны. Но ты не о том думаешь. Думай о Глориндоле и своей женщине.
   - Откуда знаешь?
   Ирис и Эрдин так и стояли у павильона друг напротив друга. Начальник альнаров усмехнулся.
   - В обморок не упади. От Харфека.
   - Что?!
   - Я говорю, не упади в обморок. От него, кто же мне еще такие подробности выложит. Не спрашивай, сам скажу. Видел я его лет через десять после той истории, в южном Кассире. Он там пчел разводил.
   - И как он?
   - Ирис, ты от умиления остатки соображения потерял? На кой это тебе теперь? Нормально он был, как все люди. Женат, с детьми. Жена, правда...
   - Со Скорпионовых.
   - Ты сам все знаешь, какого дьявола спрашиваешь. Все, хватит пикси за ... тянуть, я серьезно говорю. За всех глориндольцев решать не могу, но ты кончай по Островам мотаться, не путайся под ногами.
   - Эрдин, я тоже как-нибудь сам... Ты что здесь делаешь?
   - А сам как думаешь? Пчел решил выводить.
   - Ждешь... Ну жди, мешать не стану. С какой стороны должны подойти? И почему ты один?
   - Ты мне уже полчаса мешаешь, - внезапно грязно выругался Эрдин, - иди уже, куда шел!
   - Что ты на меня орешь? Хочешь сказать, что я спрятался от долга в Глориндоле, так и скажи. Хочешь назвать трусом, скажи в глаза.
   Эрдин помотал головой.
   - Ты не трус, ты дурак. Я думал, у тебя пройдет, но это, видимо, неизлечимо. То ты лил сопли, что Иллирэн с другим, то сам лезешь на рожон. Она тебе надоела, что ли? Натрахался, и вся любовь прошла.
   Эрдин не успел договорить, потому что от удара оказался на траве. Ирис спокойно сказал:
   - Еще раз такое скажешь, язык оторву.
   - Ты что же, тренируешься на досуге? - поднялся Эрдин, нимало не смущенный, а слегка заинтересованный.
   - Да. Удивляет?
   - Нет, в общем. А, зная тебя, я вообще ничему не удивлюсь. Ирис, я тебе помочь ничем не могу. Успокаивай совесть самостоятельно и, желательно, без самоубийств и истерики.
   - С совестью я разберусь действительно без тебя. Я всего лишь спросил. Эрдин, мне небезразлично, что ты делаешь и спорится ли у тебя дело. Хотя бы из самосохранения небезразлично. Ты знаешь, откуда придут те, кого ты ждешь? Вернее те, кого ждали обитатели этого чудного места. Так, на всякий случай, как бы мне с ними не столкнуться.
   Эрдин помолчал.
   - Дьявол с тобой. Делай что хочешь, тешь свою совесть, только не убивай.
   - Не стану. Убитые, они никак не убедятся, что ты здесь. Ты, кстати, так в открытую и продолжишь бродить?
   - Нет, бес тебя побери, в кусты усядусь. Всякая тварь на полторы тысячи миль кругом знает, что действуем мы всегда в открытую, и в одиночку я не брожу.
   - Хотите проверить, что эти выродки станут делать?
   - Мы знаем, что они станут делать! Мы знаем, куда они направятся и за каким бесом. Мы знаем о них все, в том числе, сколько раз в день они ходят в сортир. Нам для счастья не достает только отловить этих ублюдков на месте и утопить в том же сортире.
   - Семеро в помощь.
   - Ирис, иди уже, иначе говорить с ними будешь здесь. Не оценят.
   - До свидания, Эрдин. Удачи.
   - Не надо соплей, слушать тошно. Извини за Иллирэн и поклон ей от меня. И запомни, насчет Глориндола я серьезно.
   - Эрдин, я дурак, возможно, но не урожденный же идиот. Я тебя понял. Вполне. А насчет Метки...
   - Насчет Метки я тоже знаю, о чем говорю. На себе проверял. С нею лучше, чем без нее. У тебя произошел несчастный случай, видимо, физиономия твоя не понравилась. Метка тут не при чем, совпадение чистой воды. Даже не пытайся от нее избавиться - чревато. Понял меня?
   - Понял, Эрдин, понял. Удачи.
   Начальник альнаров махнул рукой, и Ирис счел за благо не испытывать более ни судьбу, ни долготерпение Эрдина. Через каких-нибудь четверть часа дома и поляна скрылись из глаз настолько основательно, что вновь невозможно стало поверить в близость жилья.
   Эрдин не зря торопил незваного гостя, довольно скоро Ирис, прислушивающийся к каждому шороху, уловил шаги. Далекие пока, но несомненные и принадлежащие по меньшей мере десятку пар ног. Эльф сделал несколько шагов в сторону и пропал в высокой траве, сквозь которую не полезет ни один человек. Он ошибся в полтора раза, через четверть часа мимо него прошагало шестнадцать человек.
   Физиономия замыкающего показалась знакомой, и Ирис окликнул человека, делая шаг из травы.
   - Вилка?
   Замыкающий круто обернулся, вместе с ним и все. Повисло молчание, за время которого предводитель успел опомниться, заухмылялся и хорошо разглядел, к какому народу принадлежит внезапный собеседник.
   - Какая вилка?
   - Тебе лучше знать. Вы, господа, немного неправильно идете.
   Самый нетерпеливый из шестнадцати выхватил нож.
   - Зато ты щас правильно ляжешь!
   - Как бы тебе самому не лечь. И не надо ножом махать, порежешься. Вилка, у тебя все такие нервные, или этот один?
   - Тебе какое дело?
   - Мне - никакого. Просто интересно, куда вы идете. Если на лужайку, то можете не торопиться.
   - Что?
   - Вилка, я слышал о тебе другое. Говорили, будто ты неглуп, но, кажется, меня обманули. Вас ждут и с большим нетерпением, но я бы на вашем месте десять раз подумал, прежде чем идти.
   - Кто ждет-то? - не выдержал все тот же с ножом.
   - Банщик с девками, - фыркнул Ирис. - Пойди, развлекись.
   - Откуда знаешь? - спросил Вилка, стараясь не буравить эльфа взглядом. Получалось плохо.
   - От себя самого, я полчаса, как с той веселой полянки. Не верите, не надо, бес с вами. Идите дальше.
   - Сам проваливай. К черту.
   Разбойник с ножом кинулся к эльфу, но удар, как и ожидалось, обрушился с другой стороны без предупреждения. Ирис пригнулся, шар кистеня чуть не смял Вилку. Обезоружить разбойника было делом мгновения, второе мгновение ушло на то, чтобы уронить второго вместе с ножом. И нож, и кистень Ирис отдал Вилке.
   - На, подержи. Твоим людям ложку нельзя доверить, не то, что оружие. Идите, куда шли, кретинов в мире поубудет. Дышать станет легче.
   - Ты их сам видел? - шепотом спросил Вилка. - Сколько их там?
   - Таблички прибито не было.
   - Да он сам из шихов, не видно, что ли.
   - Видно, конечно, - кивнул Ирис. - Доброго пути, господа. Будете на том свете, передавайте Хете привет.
   Он двинулся дальше, точно зная - не то, что ударить в спину, а и шаг вслед сделать не посмеют. К Эрдину же, будь тот хоть один, хоть с десятком соратников, эти подонки и приблизиться побоятся. По крайней мере, расстояние в сотню футов будет для них верхом геройства и пределом возможностей.
  
   - Ну, Литт... ну что ты надулся? - Рида потерлась носом о щеку менестреля. Волосы ее щекотали, и это было приятно, но Литт только поморщился. - Ну что ты... Голова у тебя все еще болит?
   - Ничего у меня не болит.
   - А что же ты как еж?
   Пальчики Риды прогладили всклокоченные волосы Литта, тот дернул головой.
   - Ведь знаешь, что не люблю. Перестань.
   - Ты потому и не причесываешься никогда? Не буду, не буду, не прыгай.
   Прошла минута, Рида внезапно прервала поцелуй и выпрямилась.
   - О чем ты думаешь?
   Литт помотал головой.
   - Об эльфе своем? Нашел время.
   - Какой он мой... Вот странно, вроде знаешь людей, вроде обыкновенные люди... и не скажешь, что способны на убийство. Рида, погоди, не до того сейчас.
   Менестрель сел на лежанке, попытался скрестить ноги, но только поморщился.
   - Да что с тобой такое?! Небо, Литт, ты на себя не похож! Ведь не убили же его. Успокойся уже.
   - Чудом не убили. И совершенно ни за что. Странно как-то... в Нирте люди спокойные, к истерике не склонные... А тут увидели Метку, и на тебе, готовы живьем сожрать. До того не видели? В жизни не поверю.
   - Литт, Джис же говорил, там Метка какая-то особо нехорошая. Страшное преступление...
   - Да кто же Джису-то это сказал?! - взорвался менестрель. - Джис-то откуда знает?! Что, он эльфийский в одну ночь выучил? Рида, я эльфийский знаю хорошо, но и я не могу прочесть Знаки отлученных. Там шифр, понимаешь, условные обозначения, которые только самим эльфам и известны. Это кто же в Нирте такой грамотный? И почему этого грамотея я не видел? Где его носило? Натравил толпу на невиновного и смылся. Прекрасный поступок. В анналы его.
   - Литт, да перестань уже. Дался тебе этот эльф и этот Нирт. Я не Дара, мне без и эльфов хорошо. Да и тебе они были как-то не очень. Что, скажешь не так?
   - Были. Были, пока...
   - Пока ты этого не повстречал, что ли? - хихикнула Рида. - И влюбился с первого взгляда.
   - Э-э, ты поосторожней со словами, - Литт столкнул девушку с коленей.
   - Вот, обиделся. А когда ты при мне об этом эльфе думаешь... Я ведь тоже обидеться могу.
   - Рида, я думаю не об Ирисе, я думаю, почему вдруг здравые и вполне трезвые люди решили стать убийцами. И самое главное, стать ими без причины.
   - Литт, может, мне уйти?
   - Не дуйся, - музыкант поймал девушку за рукав и усадил рядом. - Хорошо, не буду. Иди сюда.
   Через четверть часа Рида вздохнула и откинулась на опору фургона.
   - Толку от тебя сегодня... Ладно, выкладывай дальше, что ты еще надумал. Ты, пока не наговоришься, о другом думать не можешь. Не то что уж делать.
   - Да что выкладывать?
   - С чего ты вдруг решил, что твой Ирис невиновен? Ты ж его, сам говорил, три дня знаешь.
   - Понимаешь, Рида, будь на его месте кто-то другой, я бы ниртцам еще и помог... Но ведь Ирис из Глориндола.
   - Откуда? - рассмеялась Рида. - А почему не из Чародола?
   - Потому что в Чародоле не живут, в отличие от Глориндола.
   - Ты, что, серьезно?
   - Более чем. Глориндол существует, как ты или я. А его Врата отличают добро от зла так же, как я отличаю тебя от Джиса.
   - Сомневаюсь, что отличаешь.
   - Погоди.
   Менестрель с полчаса доказывал подружке, что отличает ее не только от Джиса и прочих существ мужского пола, но и от существ пола женского. Доказывал довольно успешно, потому что Рида в конце концов устроилась головой у него на плече. Шикарные ее волосы оказались у Литта в носу, тот зажмурился от удовольствия. Наматывая на палец локон Риды, менестрель медленно произнес:
   - В Глориндоле нет подлецов, они просто туда не попадут.
   - Почему?
   - Про Привратников слышала?
   - Это духи, которые жрут всех, кто им не понравится?
   - Почти. Не знаю, насколько они духи, но жрут. А не нравится им зло в сердце человека. Ну, или нечеловека. Ирис прошел Привратников, и не единожды... я вот, к примеру, не рискнул бы...
   - То-то он весь такой ободранный был, - хихикнула девушка. - От Привратников отбивался. А ты, Литт, слишком хорошим мне и не нужен. Хорошие такие скучные... А как ты можешь знать наверняка есть этот твой Глориндол или нет? Или тебе о нем Ирис рассказывал?
   - Ирис мне о нем вообще не говорил. Я и без него знаю, что Глориндол существует. Есть свидетельства, описания очевидцев, на протяжении многих веков... не могут же все они быть сказкой. И потом, есть один человек, которому я верю больше, чем себе, и человек этот рассеял последние сомнения. У него в роду был тот, кто сумел пройти Привратников.
   - Что?
   - Он побывал в Глориндоле и настолько впечатлился увиденным, что его слова передаются среди потомков до сих пор.
   - То есть, если туда попадают только добрые, Метка врет? И эльф этот не преступник?
   - Может, и преступник, в смысле закона. А в смысле справедливости - нет.
   - Ну, справедливости по Метке не углядишь. Может, в Нирте и ошиблись, откуда им было знать...
   - Вот именно, откуда им было знать, что означает Знак Ириса? Я - не знаю, а они знают. Ирис им сказал? Сомневаюсь.
   - Ты что, считаешь, будто кто-то...
   - Да. Я считаю, кто-то брякнул добрым людям Небо ведает что о Знаке и Метке; мол на ней написано, что Ирис растлитель и людоед. Люди впечатлились, поверили, едва не учинили вивисекцию, а эта паскуда где-то сидела и руки потирала.
   - Ну и на что этой паскуде, скажи-ка мне, висекция, или как ее? Что это хоть значит?
   - Вивисекция означает приготовление из человека антрекотов, пока тот еще жив.
   - Тьфу, скажешь тоже. Самому не противно?
   - Противно. На что кому-то убивать Ириса, я и сам не знаю. Знал бы, дал бы ему в морду. Потому что тогда знал бы - кто. А так - не представляю. Некому в Нирте такими изысканиями заниматься.
   - Не тамошние, то есть?
   - Да.
   - Ну и пикси с ними, - Рида чмокнула менестреля в щеку. - Правда, Литт, будет об этом. Ты и так смурной, как еж среди зимы.
   - Рида, я конечно, представлял, что ты девушка опытная, но чтобы с ежами... Не перебор ли?
   - Да что с ежом, что с ужом - все веселее, они при девушках про эльфов не думают.
   - Ага. Ну, Джис еще куда ни шел, но чтобы меня на ежа променять! Не говоря про ужа. Я тебе сейчас покажу ужей и ежей. Ершей, мышей, сычей и прочую фауну.
   Рида рассмеялась и начала расшнуровывать лиф - белый в красный горох. Литт сунулся помогать, в результате лиф чуть не треснул по швам.
   - Не лезь, я сама. Ты меня без одежды оставишь.
   - Я чего, собственно, и добиваюсь.
   - Дурак! Ай, Литт, щекотно! - Рида взвизгнула так, что задремавший Джис едва не свалился на дорогу и смачно выругался. Литт бросился ловить вскочившую подружку, наступил на больную ногу и грохнулся на пол.
   - Вы там потише, - донеслось из-за занавески поперек фургона, - лошадей перепугаете. Еще перевернемся.
   Литт и Рида, которым на полу, среди неубранного реквизита падать было уже некуда, только расхохотались.
  
   К ночи Ирис набрел на жилье. Деревня, как ему сообщили, звалась Итой и жила бортничеством, рыболовством, лесными промыслами и, как положено, земледелием. Все о занятиях односельчан эльфу изложил староста за поздним ужином, сдобренным местным пивом. Сами селяне называли напиток квасом, но поскольку ставился он на хмеле и солоде, Ирис предпочел думать, что это пиво.
   На ночлег он расположился здесь же, у старосты. Старшему отвели отдельный тюфяк в клети. Эльф не успел задремать, как незапертая дверь скрипнула, и в свете коптящей плошки явился староста. Уселся в ногах и, глядя в пол, спросил шепотом:
   - Вы, уважаемый господин эльф, не от Эрдина ли?
   - Нет. Я не от него и не с ним, я сам по себе. При чем здесь Эрдин?
   - Ну так все ж-таки знаете про такого.
   - Хотел бы я видеть того сородича, который не слыхал об Эрдине. Это что, уважаемый господин староста, допрос? Или проверка на наличие ума? Будь я альнаром - или вы бы меня признали без дополнительных вопросов, или я сам перешел бы к делу, не дожидаясь ваших прелюдий. Ну а я всего лишь эльф и всего лишь хочу спать.
   - Не совсем эльф-то.
   - Убьете? - спросил Ирис.
   Староста вздрогнул и захлопал сморщенными веками.
   - За что? Не шутите так, господин эльф. Мы не убивцы. Я так, к слову... тут недалече заимочка есть, три домика... так Эрдин давненько по ихнюю душу, говорят, приходил. Вы, вроде ж, с той стороны, а при бабах разговор вести...
   - А вам зачем знать, что произошло и приходил ли Эрдин?
   - Так успокоиться хоть. Ведь житья ж нет никакого. В прошлом годе, Семерыми клянусь, трое ребят сгибло... ну, бабы, говорят, волки... то, мол, в лесу потерялись... А какой тут у нас лес, где ж тут теряться, кады на три версты видать... И волков нету, лет десять уж не слышно. Как заимка появилась, так и волки ушли. Звери-то, видать, вместе не живут. Миру не хватает. Вот и спрашиваю, что с кровососами этими?
   - Нет кровососов. По крайней мере, в этом мире.
   Староста встал и поклонился в восточный угол.
   - Хвала Семерым. Уберегли. Спасибо за доброе слово, господин эльф.
   - Эрдину скажите спасибо. Если увидите, конечно.
   - Он здесь, что ли, где?
   - Не видел. Но надо полагать, обитатели заимки не сами руки на себя наложили. И, кстати, а вам пропавших детей мало казалось, чтобы самим разобраться? А не явись Эрдин?
   - Не мало. Мы, не поверите, уж хотели. Парни вокруг заимки ходили, приглядывались, да туды с голым пузом не полезешь. Оборужиться надо было. Там же ж не подступишься просто так. Мы уж и орудия заготовили, и пойти хотели, вроде как на покос травы... не надо ли людям траву вкруг заимки покосить? Ну а там теми ж косами... они ж не только траву косят.
   - Теперь идти не надо. Дома стоят пустые, и, очень прошу, ничего там не трогайте. Богатств много, если не сказать - немеряно, но...
   - Мы что же, господин эльф, Семерых не ведаем, что ли?! - обиделся староста. - "Не трогайте"... Да кто ж тронет, кады там каждая ниточка из крови свита, кровью ссучена и кровью выкрашена! Неправедное добро, оно как быстро придет, так и уйдет, да еще и твое с собой прихватит. Рад будешь, коли на свете останешься. Не обижайте, господин эльф, понимаем. Да ни одна баба, самая корыстная али вовсе дура, и та ни камушка там не подымет. Ни один малец монету не возьмет поиграться. Мы, знаете, вот чего... мы зароем от греха подальше.
   - Не надо. Просто не подходите, не трогайте, не вспоминайте. Не вечность же домам стоять.
   - Может, и ваша правда. А Эрдина-то, говорите, не видали?
   - Мне на глаза не попался, - усмехнулся Ирис.
   Староста покивал.
   - Ну да, ну да... Просто чего я, тут еще, наверное, всякие приходить станут. Ну, которые до заимки...
   - И много их здесь ходит?
   - Да нет, не сказать, чтобы... Вилка как-то бывал, Хета заглядывал, Ларта тоже...
   - И все по именам представлялись?
   - А то же... то им коней поить, то им ночевать пустить, то еще чего. И каждый орет, я мол, такой и сякой, меня, мол, все знают... Не на таковских напали. Беса им лысого, а не воды. Вот, в соседней деревне, там не то. Там, говорят, и угощали, и чуть не с девками спать укладывали. А я так скажу - это таковский народ, дашь им палец, руку отхватят. Пустишь на крыльцо, тебя ж из избы выпрут.
   - Не обижали? За такое невнимательное к себе отношение?
   - А было, конечно. Вон, у старой Ливны амбар сгорел; кому бока намяли, кому ноги поломали. Да ведь и мы же в долгу не остались. Лошадям как-то пузырчатки дали, ох и половили же они коней своих! А так-то не ссорились больно. Идут мимо, ну иди себе. Ну да, миловал Творец, спасли Семеро Сильных. Было и нету. И не надо.
   - Не надо, - согласился Ирис. - Что верно, то верно.
   - Заговорился я, вам же ж идти с утра. Покойной ночи, господин эльф. Как будить вас?
   - Я сам проснусь, не трудитесь. Доброй ночи.
   Наутро Ирис проснулся с твердым намерением до полудня быть в Кирте. Не вышло, а все потому, что эльф не принял во внимание сущий пустяк - изменившуюся дорогу до города.
   На прежнем пути, который лежал напрямик, выросло болото, которого здесь отродясь не бывало. Ирис сначала не поверил собственному носу, когда потянуло гнильцой и застоявшейся водой, а собственным глазам пришлось верить. Огромная, на сколько глаз хватало, вырубка была заполнена гнилой водой, не видной под сплошным покровом тины и особо живучей водной растительности. Эльф слегка опешил. То нетронутое озеро с вековыми соснами по берегам и редчайшими цветами среди папоротника, то, и слепому видно, но глупости и невежеству выросшее среди леса болото. Что и кому понадобилось заливать водой на вырубке, кому и ради какого беса нужно было отводить реку (ручей, речушку) в лес, Ирис, сколько не смотрел на вздыхающее и сопящее месиво, так и не понял. Одно было понятно - придется обходить. Болото рукотворное в сотню раз хуже болота настоящего и непроходимо совершенно.
   Обходной путь отнял и время, и силы, и к полудню Ирис вышел только к какой-то деревушке на том краю котловины. Затхлый воздух добирался и сюда, и полнейшее безлюдье эльфа не удивило. Удивился бы он в том случае, если бы жизнь здесь била ключом. Ирис миновал единственную с отвилками улицу и на последних шагах его остановил крик. Эльф остановился, ошибиться он никак не мог. Не требовательный рев капризного чада, не ор пьяного, не отголоски разговора по душам между любящими супругами. Тот самый полузадушенный оборванный крик, который означает беду.
   Перемахнуть через шатающийся забор было делом мгновения. Во дворе Ирис лицом к лицу столкнулся со вчерашним неуравновешенным разбойником. Тот отшатнулся, но мгновенно пришел в себя. Видел, конечно, Ириса на улице, но не ждал по эту сторону забора так быстро. Нож был у него и сегодня, но заговорил бандит иначе.
   - Опять ты... Ну, добрый день тебе.
   - Ты новые слова выучил, я смотрю. Не Эрдин ли помог?
   - Ты чё тут? - не ответил на риторический вопрос разбойник, полируя лезвие о брюхо. - Чё по заборам скачешь?
   - Работайте тихо, и интересоваться никто не станет. Вчера, так понимаю, вы себя вели очень тихо. Раз живы до сих пор. Или до заимки попросту не дошли?
   - Да как сказать, - ухмыльнулся разбойник, - кой-кто дошел... С тобой ошибочка вышла вчера, точно, дежурили, гниды.
   - Плохо дежурили, раз вы здесь. Что у вас за веселье? Отмечаете побег от Эрдина, только не рановато ли?
   - Ниче не отмечаем, только отмечаемся. Пошли-ка, с Вилкой перекинетесь...
   - Да ты поэт. Пошли. Раз уж я здесь...
   Вилка сидел на крыльце, нагретом солнцем и мечтательно смотрел в сад.
   - Вот, глянь, кто нашелся.
   Вилка медленно поднялся и столь же медленно поклонился эльфу. Разбойник с ножом огляделся, поковырял в носу, не дождался ни слова в свой адрес и отправился восвояси, сторожить забор.
   - Ну, здравствуйте, господин эльф. Опять свиделись.
   - Случайно. Шумно здесь у вас, иначе я прошел бы мимо.
   - А что шумно, так того работа требует. Вы кто вообще будете? Метку вижу, но что-то раньше таких знаков не встречал.
   - Какой грамотный разбойник пошел.
   - Я не разбойник, но не суть важно. Нам иначе нельзя, как от шихов-то отличишь. Там у половины Метки, но у них у всех Знаки одинаковые. Я их, ублюдков, скоро и без Метки видеть начну.
   - Моя статья тебе ни к чему. Не видел и не увидишь, сам подобной я не встречал ни разу. Ну а срок ты должен был еще вчера разглядеть, раз такой специалист.
   - Разглядел. Почему с недоверием и отнесся, у шихов такой же стоит.
   - С недоверием ты бы и к родной матери отнесся. Не понимаю, почему вы здесь, а не за полсотни миль в противоположную сторону?
   - А потому что должок у меня кое к кому. Вернуть надобно.
   - Кое у кого, должно быть, тоже накопилось, что тебе возвращать. У вас, надо полагать, взаимные чувства.
   - Да ведь и ты неравнодушен. С чего бы тебе нас предупреждать?
   - Так, легкий флирт, - усмехнулся Ирис. - По сравнению с вашей вечной любовью.
   - Ты нам пособил, и мы тебе поможем. Хочешь пофлиртовать, добро пожаловать в Иту.
   - Куда-куда? - искренне удивился Ирис. - Я вчера был в Ите. Сколько их здесь?
   Вилка хохотнул.
   - Две. Ровно две штуки. Одна за болотом, другая перед ним. Удобно.
   - Очень. Что же, просто Ита и Ита, без приставок? Верхняя, там, Нижняя, Малая, Большая?
   - В том-то и дело, по бумагам - Ита. И вообще одна.
   - Так это было село! И болото...
   - Точно! Соображаешь, господин эльф. В точности, где серединка была - там сейчас болото. Заросло, конечно, поуезжали кто куда, а выселки все же сохранились.
   - Та-ак... - протянул Ирис, начиная понимать. - Та-ак... и отношение в Итах к вашему брату, мягко говоря, неодинаковое. То-то староста мне полночи пел...
   Вилка расхохотался.
   - Как лошадей травил, что ли? Вот, старый пень, ничего нового не придумает. Лет пять про этих лошадей говорит, только когда они у него наши, когда Хетовы, покойся он с миром. Когда их десяток, а когда лишку выпьет, так и сотня набирается. Масть всегда одна - гнедые. Нравятся ему такие.
   - И здесь вы сидите...
   - Мы не сидим, то есть я сижу, но мы работаем. Нет, ты не подумай, мы не мстители. Сдались нам эти убогие.
   - Я вам для чего? - в голове у Ириса вдруг щелкнуло, туман рассеялся. - Или крестьяне вам не верят? А уши жалко подстригать.
   - Ну ты соображаешь! Понял, так присоединяйся. У нас здесь пока скучно, но скоро станет веселее. Как староста тебя увидит. Твоя правда, не верят, будто мы от этой гниды, от Эрдина. Люди у него есть, это всякая собака знает, но хоть один-то эльф должен при них быть. Мы уж и так, и сяк, мол, не желает господин Старший лицезреть мужицкие морды... Сомневаются. А надо, чтобы до печенок пробрало, чтоб так поверили, что и сами шихи не переубедили. Ты не торопишься? В Кирт идешь?
   - Пока - да. Вы уже, наверное, и предупредить послали - дескать, Эрдиновы ребята слегка ошиблись. Иту с Итой перепутали. Орлиное гнездо в курятнике ищут.
   Вилка одобрительно крякнул, поднялся и отворил перед эльфом дверь.
   - Милости просим, господин Старший. Почтите убогих вниманием.
   - Довольно, Вилка. Я уже понял, хватит разливаться. А смешно мне вряд ли станет, у нас с вами понятия о смешном чересчур разные.
   - К делу тогда. Войдешь, или тебе старосту?..
   - Вилка, я похож на идиота? Только что говорил, что я и смотреть не желаю, а здесь полезу в избу. Напоказ. Умно придумано.
   - Понял. Обожди.
   Ирис открыл дверь в клеть. Четверо вилковых подонков резались в кости на колченогом столе.
   - Выметайтесь, - коротко бросил Ирис. Сунул стаканчик с костями запазуху ближайшему разбойнику и развернул к двери. - Живо. Идите, на солнышке погуляйте.
   В дверях ошалевшие разбойники столкнулись с предводителем. Тот поторопил последнего пинком, затворил дверь, накинул петлю на крючок.
   - Зря, - покачал головой эльф. - Ты тоже выйди. Можешь под дверью подслушивать, разрешаю. Наших только на выходе не помнЗ.
   Вилка ретировался, за дверью возникла короткая суматоха, но ни одна пара ботинок вниз по ступеням не простучала. Староста, вопреки названию, не старый, а еще крепкий мужчина, сумрачно глянул из-под бровей на самозванца.
   - Нету у нас работорговцев, - мрачно сказал он, - нету и нету.
   - Так найдите, - громко заметил Ирис.
   - И так уж ищем. Дело небыстрое. Нам тоже ж не нужны абы какие... Найдем, срок дайте.
   - Дали уже, - ответил эльф, ни сколько не сомневаясь в методах Вилки.
   - Разве то ж срок. Кого ж мы вам в три часа, черта разве лысого. Да вечера хоть, господин эльф. Растолкуйте уж своим, что к чему.
   - До вечера мы сами найдем. Или не понимаете?
   - Мы-то понимаем, да и вы поймите. Это ж немыслимо вовсе...
   Ирис с размаху грохнул о стол кулаком, стол едва не перевернулся, староста вздрогнул.
   - В следующий раз кричи, - быстрым шепотом в ухо посоветовал мужику эльф.
   - А...
   - Кричи, я тебе говорю, дурак.
   Ирис с силой ударил кулаком в свою же раскрытую ладонь. Получился такой смачный звук, что до старосты дошло. Он коротко вякнул.
   - Слушай внимательно. Они такие же альнары, как я фея, а ты император Кассира.
   Удар.
   - А-а-а!
   - Все в этой избе?
   - Нет, только мужики. Другие по домам.
   - Немыслимо, говоришь, - громко сказал Ирис. - А ты лучше подумай.
   Удар.
   - А-а-а! Да куды лучше! Вы-то кто?
   - Думай не о себе, а о женщинах и детях, болван! Я тот, кто хочет помочь вам.
   Удар.
   - Не трогайте! - совершенно натурально завопил староста. - Не трожьте никого! Как поможете-то. Вы один, а их больше двадцатка.
   - С вашей помощью. Сколько разбойников в избе? Мы не тронем, если врать не станете.
   - Не станем, не станем! Найдем подлецов, сыщем! Десятеро. С оружием.
   - Молодец. Разом поумнел человек. И чего вы ждете? Пока перережут половину? Найдите. Даю час.
   Удар.
   - Да за что?! Найдем, говорю! Самим на рожон лезть? Больше половины перережут.
   - За сообразительность. Через час не найдете, начинаем искать сами. Полчаса, не больше вам, понял? Дальше действую сам, а вы не попадайте под руку.
   - Не надо, не трудитесь, господа альнары. Найдем. Не надо, мы сами.
   - Подмогу ждете?
   Староста замотал головой. Ирис пожал плечами и сказал:
   - Найдите, мы вам спасибо скажем.
   Староста в ухо в то же время шептал: "Доберитесь лучше до Кирта, подымите кого..."
   Ирис в сомнении покачал головой. Либо его попросту не отпустят, либо, пока он добирается до Кирта и обратно, помогать будет некому. Объясняться со старостой не было времени.
   - Время пошло! Полчаса вам, понял?
   Ирис открыл дверь, на верхней ступени сенец обнаружил всю компанию во главе с Вилкой. Передал им старосту, сам спустился на крыльцо. Двое разбойников ползали по саду, обирая яблони. Точнее, обдирая и ломая их. Ирис подошел ближе.
   - Вы от рождения дураки или в детстве ударились? Вы же, кретины, шихов (Ирис едва не оговорился и не сказал "альнаров") изображаете, а не попрошаек с дороги. Все делается аккуратно, без шума, пыли и крови. И во всяком случае, ни один эльф, будь он сто раз отлученный, деревья ломать не будет.
   Оба бандита осоловевшими глазами посмотрели на поучающего, хмыкнули и продолжили занятие. Что же, им же хуже.
   Ирис прошелся по деревне. Не верилось, что староста никого не успел отправить в Кирт за подмогой. Да и отправлять не нужно, неужели во всей деревне не нашлось резвого парнишки, схоронившегося в грядках или на меже? Улица была все так же пустынна и тиха, в закоулках шевелилась листва на деревьях, рылись в пыли куры... Ирис дошел до начала деревни, повернул обратно. Второй десяток разбойников, очевидно, был раскидан по дворам. Плохо.
   Эльф вернулся к дому старосты, прошла половина из назначенного получаса, в избе царила тишина. Ирис выругался при себя. Он только хотел войти и поторопить старосту и его односельчан с действиями, как торопиться пришлось самому.
   Тот самый, что караулил забор, видимо, заскучал и решил несколько разнообразить себе жизнь. Долго он думать не стал, прогулялся до соседнего двора и пришел под руку с девочкой лет тринадцати. Та то ли не поняла намерений подонка, то ли, напротив, поняла чересчур хорошо. Ирис был на верхней ступени сеней, когда услышал визг.
   Все произошло настолько быстро, что и сам Ирис воспринял действительность обрывками. Ни разбойник, ни девочка вообще ничего не успели понять. Ирис не помнил, как оказался снаружи, словно бы с верхней ступени шагнул на середину двора. Разбойник отшатнулся, и это все, что он смог. Левой рукой Ирис отшвырнул девчонку в сторону, а правой нанес только один удар. Страшный пробивающий удар в кадык, каким пользовался несколько раз в жизни. Хруста хряща эльф не услышал не из-за хрипа и свиста из разорванного горла, не из-за удара падения грузного тела навзничь, а из-за дикого истошного крика девчонки.
   Она не убегала, не пыталась прятаться, а стояла на одном месте и дико кричала. Ирис легонько хлопнул ее по щеке, девочка стукнула зубами и замолчала. Из дома, со стороны сада, из-за забора посыпались люди, точнее, для Ириса уже - твари омерзительнее шернов и опаснее ракат, вместе взятых. Те хотя бы стаей не нападают.
   Ирис поднял нож, прижал девочку к себе и сделал шаг назад. Все прекрасно видели, что сделал безоружный эльф с их вооруженным, трезвым и несвязанным приятелем, потому с нападением медлили. Ирис отступал назад, таща девчонку под локоть, к стене сарая. Явившиеся со стороны улицы наконец сообразили, что скоро он получит требуемое и события ускорились втрое. Шар кистеня просвистел над головой пригнувшегося эльфа, девчонка вновь завизжала и начала вырываться. Да так, что Ирис едва не вывихнул ей локоть, а себе запястье, пытаясь удержать глупышку. В следующий миг совсем потерявшая голову от страха и боли девочка едва не попала под сталь, Ирис увернулся, рванул ее на себя и едва удержал. Потому что она вдруг повисла всем весом на руке, странно запрокинулась в сторону и только через миг Ирис понял, что девочка в обмороке.
   Эльф обхватил левой рукой девочку за талию, словно мешок, а правой, не обращая внимания на лезвие ножа в опасной близости от горла, выкрутил у нападавшего кистень. Тот, что держал нож, промахнулся и упал при развороте Ириса, и подняться уже не смог. Хватило одного удара ногой в основание черепа. Кистень смел с дороги троих, включая и владельца оружия. Полувершковые шипы потемнели.
   При виде крови у разбойников прошел ступор и все как один ринулись в атаку, забыв о страхе. Ирис отбивался одной рукой, едва поспевая замечать блеск стали или движение. Атаковать он не мог, только защищался На миг освобождал путь к сараю, делал шаг, и так до бесконечности. До сарая он все же добрался и внезапно, к вящему удивлению нападающих, удвоил темп. Разбойники на миг отшатнулись, и мгновения этого хватило на то, чтобы, не оборачиваясь, распахнуть дверь, закинуть девчонку внутрь и дверь закрыть.
   Кистень описал дугу и прошиб голову неосторожно шагнувшему под правую руку эльфа. Первый же сунувшийся под левую руку получил удар такой силы, что не удержал блок, упал на колени, и Ирис раздробил ему челюсть ударом ноги.
   К избе тем временем уже бежали с факелами и маслом, из окна вместе с криками выпал кто-то с развороченной головой. Похоже, приложили кочергой или чем-то столь же тяжелым. Ирис выругался, развернулся, шар кистеня уронил одного, подсечка под ноги - второго. На миг эльф нагнулся, выпрямился, и разбойник с факелом растянулся замертво на крыльце, подмяв под себя нож, торчащий из горла. Факелы полетели в окна.
   Ирис задержался, поднял два более или менее равновесных клинка, сунул кистень за пояс. Оставшегося в живых из всех противников клинок настиг на полпути к крыльцу. Ирис загнал лезвие под левую лопатку так глубоко, что с трудом выдернул. Кровь на ярком металле показалась ему черной. В точности как у пикси.
   Из сеней вырывался дым, огня было немного, Ирис вышвырнул факел наружу.
   - Уходите! - крикнул он, стараясь перекрыть стоны, вопли, дым и страх. - Уходите из дома!
   Прыжок назад. У сарая никого нет, не успели добраться. В следующее мгновение он увидел старосту, лезущего в окно.
   - Давай уже! - Ирис сунул мужчине кистень. - Стой у сарая и сторожи девчонку. Придет в себя, высунется, тут ей и конец.
   - А...
   - Иди, кретин! - рявкнул эльф и наградил старосту сильным тычком в спину. - Живо!
   В окна лезли уже без очереди, давя друг друга, руками, ногами и спинами вперед. И прямиком на острые колья ограждения палисадника. Ирису пришлось помогать, чтобы избежать смертоубийства и калечения. Часть ограждения упала и была тотчас же втоптана в землю.
   - Твою же мать! Дверь свободна! Эй, люди, в сени выбирайтесь! В сени!
   Его не слышали. Вылезшие путались под ногами, орали несусветицу, натыкались на остатки ограждения, пытались вырвать клинки из-за пояса. Ирис выругался, кого-то отправил по-эльфийски очень далеко (его вполне поняли), кому-то дал в челюсть, кого-то отшвырнул. Когда он отвлекся до такой степени, что перестал замечать окружающее, Ирис, конечно, не знал. Возможно, лишь на один миг. Мига хватило, чтобы получить по голове, поскользнуться, оборачиваясь и упасть. На эльфа тотчас же наступили, а кто-то, не усомнившись, что лежащему понравится, спрыгнул из окна.
   Не видя ничего вокруг, кроме разноцветных пятен, Ирис кое-как отполз за угол дома, в конец палисадника. Под окном царила сумятица, хотя наиболее уравновешенные и наименее помятые крестьяне уже оглядывались, что бы такое ухватить потяжелее. Ирис поднялся, держась за ограду, отдышался и толкнул калитку палисадника, смотрящую на крыльцо.
   Из открытой двери потихоньку струился дым, сарай был по-прежнему закрыт, но старосты возле двери не было. Ирис вздохнул и решил проверить, все ли в порядке. Дойти до сарая не пришлось. Удар сбоку сбил с ног, а лезвие клинка воткнулось в землю рядом с горлом. Удар по запястью с другой стороны вышиб из пальцев только нащупанную рукоять. Ирис локтем ударил левого под дых, справа едва не получил кистенем. Приподнялся, но подсечки сделать не смог, противник оказался шустрым и осткочил. Ирис вскочил, мир зашатался и почернел. Шар кистеня понесся в лицо, эльф отдернулся и вновь оказался на земле. Нового удара не последовало.
   Противник вдруг дико заорал и пропал из поля зрения. Ирис услышал звук падения, рывком сел и увидел протянутую руку. Глянул выше и на миг растерялся.
   Собственной персоной, с единственным и неизменным оружием, капающим кровью, с неизменной и единственной в своем роде усмешкой. Эрдин.
   - Вставай, хватит сидеть, - в своем же духе сказал начальник альнаров и помог Ирису подняться.
   Под ногами лежали два трупа, поодаль еще два. Эрдин проследил взгляд Ириса и заметил:
   - Еще двое за сараем, один в саду, один под забором. Трое по улице. У тебя, как понимаю, больше.
   - Не считал, - покачал головой Ирис. - Должно быть, восемь или девять. Еще внутри должны быть. Говорили, всего их двадцать.
   - Двадцать три без Вилки, если точнее. Сейчас проверим.
   Эльфы оглядели картину побоища. Последние испуганные крестьяне удирали по поваленному забору. Дымилась трава, пламя лизало рамы и лезло из окон; дым стелился по-над землей, душил дыхание и вызывал слезы, но криков и стонов не заглушал. Начальник альнаров полез в горящую избу, вернулся скоро закопченым, но вполне довольным.
   - Двое. Не опознать, обгорели. А у тебя все-таки восемь или девять?
   - Одиннадцать, - ответил пришедший в себя Ирис.
   Затем они складывали трупы - крестьян и разбойников отдельно, и действительно насчитали двенадцать тел бандитов, включая и выпавшего из окна с разбитым черепом.
   - Итого... остался только один. И я нюхом чую, что это Вилка. Эта гнида своих бросит, недорого возьмет.
   - Тем более, что он, по его же словам, тебе должен. И должок намерен вернуть в самое ближайшее время.
   - Вот и хорошо, меньше за этой паскудой бегать. Я тоже в долгу не останусь.
   - Ты что так долго? И почему ты все-таки один?
   - Потому и долго, что один. Ребятам не до того, они под Киртом, дерьмо разгребают.
   - Как и ты. Как и всегда.
   - У меня по сравнению с ними курорт. Красная Балка, Восточные горы, Золотая Земля и Изумрудный Берег, вместе взятые. Где старосту носит, пикси бы его побрали?
   - Так, еще один знакомый. А та, другая Ита, так понимаю...
   - Притон. Правильно понимаешь. Кормим, поим, подковы куем, в бане моем, водки наливаем, песни поем, пляшем, девками снабжаем... Только что сами перед ними не становимся... Хотя, и такому не удивлюсь. Торгуй, не хочу. Ублюдки!
   - Согласен. Так чем твои ребята все-таки заняты?
   - Прибирают, - сквозь зубы ответил Эрдин, все оглядываясь в поисках старосты. - После тех тварей, - он выругался, - с заимки. Там... даже не знаю, как и назвать... В общем, одна из баб организовала под Киртом нечто вроде богадельни. Приют для сирот, нищебродов, вдов и тому подобных...
   Ирис скривился.
   - Вот-вот, на что мы всякое видели, а меня и сейчас блевать тянет. Да где он?! А, наконец-то, и года не прошло... Тан, ты где шляешься?
   - Не кричи, - ответил староста, подходя к эльфам вплотную. У него и голос, и манера речи, и произношение изменились. - На меня и так косо смотрят.
   - Где остальные?
   - Смотря кого имеешь в виду. Наши сейчас будут, падаль эту прибрать... да и людей тоже. А если вообще... попрятались, кто где. А ты, стало быть, и в самом деле, от сердца помощь предлагал, - обратился староста к Ирису.
   - Да. Хорошо играете, просто на удивление. Теперь понимаю, почему.
   - Да, потому. Потому что и за помощью уже отправили, и потому что знаю я, кто такие есть альнары и зачем они надобны. И как выглядят, и что делают. Да и знал, Эрдин где-то неподалеку. Раз уж такая свалка пошла. А ты-то кто такой?
   - Я сам по себе.
   - Оно и видно. Имя-то есть у вас?
   - Ирис.
   Староста моргнул, пожал плечами и принялся рассматривать трупы разбойников.
   - Вилку тоже, того...
   - Нет, где-то околачивается, мразь. С-сшаэт! Это еще что?
   По улице послышался конский топот, голоса, и не успели эльфы и староста переглянуться, как из-за полыхающей избы вылетели всадники.
   - Киртская окружная охрана! Нирам Детайн! В чем дело, что за поле битвы? Вы кто, господа эльфы? Вы подмогу вызывали?
   Эрдин молча кивнул на старосту.
   - Староста я, - на старый манер заговорил селянин, кланяясь. - Танах Сетар, с уважением.
   - Что за бойня, мы не поняли ничего? Прибегает пацаненок, орет "спасите, режут", мы по коням, и сюда.
   - Разбойники, господин Детайн. Вилка, кажись, так... атаман-то...
   - Вилка?! - человек в форменном плаще, с незнакомыми Ирису знаками различия и гербом Кирта, влитым в герб Княжеств, на груди, спешился. Во двор по забору въезжали новые его сотоварищи, лошади фыркали, пятились и фыркали от дыма, крови и близости пламени.
   - Вилка объявился! И вы, господа эльфы, всех этих положили? - неверяще и восхищенно оглядел Детайн сначала трупы, потом Ириса и Эрдина.
   - Мы случайно здесь оказались, - пожал плечами Ирис.
   - Куда направляетесь? Не подумайте, что допрашиваю, упаси Небо. Просто, не заглянете ли в Кирт? Такое дело дорогого стоит. Слушайте, пень я трухлявый! Вы, может, от самого Эрдина?
   - Может быть, - тихо ответил начальник альнаров. - Где вы только раньше были?
   - Как пацаненок прибежал, так и сорвались. Вилку тоже убили?
   - Нет, - отозвался Ирис. - Ушел.
   - От нас не уйдет. По коням!
   Предводитель охраны сам влетел в седло, махнул своим людям.
   - Первая пятерка, обыскать все! Найти этого сукина сына, хоть из-под земли выкопать! Вторая пятерка, туши пожар! Найдем, не извольте волноваться. Полюбуетесь еще на эту рожу. А вам, господин Сетар, мое почтение. Все бы старосты такие бывали.
   - Лучше, чтобы разбойников не бывало, - под нос проговорил староста. - Вам спасибо, господин хороший. И Семеро в помощь.
   Вилку действительно нашли, и очень быстро, не прошло и четверти часа. Из-за угла дома показались трое всадников. Перед ними, руки назад, шел Вилка.
   - Вот он, голубчик, - потер руки объявившийся во дворе минуту назад Детайн. - Ох, хороший выдался денек! Сюда, сюда, ребята!
   С противоположной стороны тоже зацокали копыта, появились еще пять окружных охранников. Вилка втянул голову в плечи.
   Детайн соскочил с седла и подошел к разбойнику и работорговцу.
   - Ну, здравствуй, господин Вилка, давненько не виделись. Что, сноровку потерял? Здравствуй, друг, здравствуй!
   Ирис перехватил клинок, цепочка Эрдина с шорохом развилась, но было поздно. Староста тяжело осел в гарь со стрелой меж лопаток, а вокруг эльфов сомкнулось кольцо всадников с наложенными на тетивы стрелами. В любой миг готовыми сорваться в упор.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 7. Славный город Кирт.
   Ириса и Эрдина привязали к молодым липам на противоположных сторонах вымершей улицы - так, чтобы один видел, что делают с другим. Делали пока только с начальником Тэй'ара; Вилка озверел. Должок за ним был, видимо, немалый.
   Ирис, как ни пытался ускорить события, ничем, кроме пожелания потерять сознание, помочь Эрдину пока не мог. Энергия переводилась еще хуже, чем в подвале. Попытка отвлечь злобу на себя ни к чему не привела. Ирису пообещали, мол, пусть не беспокоится, и его черед наступит, но не раньше, чем эта мразь остроухая, эта гнида паршивая, этот ших поиметый собственной кровью захлебнется.
   Все к тому и шло, наконец Детайн кивнул своим и те сноровисто оттащили упирающегося, рычащего и брызжущего слюной Вилку.
   - Хватит, приятель. Довольно. Успокойся, а то еще убьешь раньше времени.
   - Пустите! - дернулся тот. - Да пустите же, болваны! Не стану я...
   Подчиненные Детайна не слушали, они дождались, пока Вилка образумится и перестанет выбрыкиваться. Тот вдохнул и выдохнул несколько раз, утер лицо и спокойно произнес:
   - Спасибо, Нир. Действительно, что-то я разволновался... едва не испортил. Спасибо ребята, все, я уже соображаю.
   Эрдин при этих словах не выдержал, усмехнулся.
   - Что скалишься, мразь? Или тебе понравилось?
   - Мне так себе, а вот тебе понравилось. Смотри, не кончи прежде времени.
   - Ты еще, сука, что-то сказал?!
   - Ты, Вилка, оглох? Или семя до ушей поднялось?
   Ирис тщетно пытался сконцентрировать энергию и удержать ее. Энергия расползалась в стороны, а ощущение было такое, словно по всему телу били тараном. Выпускать же ее малыми порциями и рвать веревки по волокнам смысла не имело никакого.
   Вилка, пытаясь держать себя в руках, медленно вынул нож и медленно же подошел к Эрдину вплотную.
   - Ну, теперь тебе больше нравится? - лезвие коснулось виска начальника Тэй'ара и поползло вниз.
   - Не старайся. У тебя есть лишь один способ доставить мне истинное удовольствие - сдохнуть.
   - Вот этого не обещаю. Зато кто-то другой сдохнет.
   Вилка аккуратно вытер нож о рукав Эрдина. Тот рассмеялся. Вилку аж передернуло.
   - Слизняк, - прокомментировал эльф. - СлабС тебе меня убить. Даже сейчас дрожишь.
   - А дело не в том, кто больше смел. А кто первый успел. Вот я успел первый, и ублюдки твои...
   - Из-под земли тебя достанут, - спокойно ответил Эрдин. - Правильно дрожишь. За твою шкуру и прежде лички не дали бы, а теперь она дешевле дерьма. Найдут. И ты знаешь, и я знаю. Найдут и твоими же кишками удавят.
   - Я тебя самого удавлю. Ты у меня дерьмо жрать будешь! Мое!
   Эрдин снова рассмеялся. Вилка перехватил нож, и это же мгновение у него подкосились колени и он стал заваливаться набок. Ирис еще видел, как развернулись в его сторону Детайн и его прихвостни, а затем мутная пелена поглотила мир окончательно. Сознания он так и не потерял, но не видел ничего, кроме тумана перед глазами, а слышал лишь гул крови в ушах.
   Он не видел, как Детайн валится, не успев и пальцем шевельнуть. Тонкую стрелу меж лопаток рассмотреть успели далеко не все его подчиненные, поскольку половина из них в те же доли секунды лежала в пыли. Тем, кто успел происходящее осознать, это осознание никак не помогло. Скорее, помешало. Не соображая от страха, "охранники" разбежались в разные стороны. Кто-то из наиболее храбрых схватился за луки, кто-то, дико вопя, побежал по улице, кто-то попытался уйти на лошади. Верхом вскочить не удалось ни одному, да и вдоль улицы самый прыткий сделал лишь десяток прыжков. Стрелы промаха не знали и вонзались в плоть так же легко и свободно, как игла пронзает шелковую ткань. Через минуту все было кончено. Еще через пять минут появившаяся словно из небытия пятерка альнаров отделила убитых от раненых; последних, впрочем, оказалось всего двое: Детайн и один из пытавшихся взяться за оружие. Ирис уже лежал под липой, но собственного начальника альнары отвязывать не собирались.
   - Тебе и так неплохо, - заметил один из них. - Не убежишь, по крайней мере.
   - Метку с него снимите, - посоветовал Эрдин товарищам, глядя, как те пытаются привести Ириса в чувство.
   - А смысл? - обернулся один из альнаров.
   - Смысл в том, что чудить перестанет. Отклик. Сами же видели, этот дурак заклинание...
   - Этот дурак тебя спасал. Кстати, откуда у него Метка?
   - Не сказал, да я и не спрашивал. Не из Глориндола, это точно.
   - Ты почему его не предупредил?
   - Откуда же мне было знать, что он не знает, - попытался пожать плечами Эрдин. - Если есть Метка, надо полагать, обладатель знает, что у нее внутри.
   - А вот Ирис, похоже, не знает, - сказал Гвинтир, закончив рассматривать Метку. Черный браслет глубого ушел в плоть; Гвинтир с минуту возился с ним, затем раздался щелчок и на запястье Ириса осталась кольцевая рана. - Он колдовал по меньшей мере дважды.
   - Самоубийца, - сказал Эрдин. Альнары дружно расхохотались.
   - Кто бы говорил.
   - Ты, Эрдин, извини, что мы эту тварь перебили. Тебе с ними весело было.
   - В следующий раз нас попроси, не сбегай. Мы тебя не хуже Вилки убьем, по высшему разряду, с учетом всех пожеланий.
   - Придурки, - покачал головой Эрдин.
   - Спасибо вам, ребята, - перевел Гвинтир и поднялся. - Не за что, господин начальник.
   - Как он?
   - Ничего страшного. Придет в себя. Откуда он здесь вообще, а, Эрдин? Только не говори, что из Глориндола.
   - Тем не менее, оттуда, - усмехнулся Эрдин. - Идет в Ленагун, к своему приятелю. Эйрентил Глор-Нират...
   - Прогуляться они, что ли, решили? Лучшего времени не выбрали, - заметили в ответ.
   - Я так понял, что Ириса просто совесть замучила, - ответил Эрдин. - У него этого добра чересчур много.
   - Совести как денег, слишком много не бывает.
   - Ну, так всегда было, - пожал плечами Гвинтир.
   - Что, совсем паскудно? - сейчас же спросил Эрдин. - Что нашли? Откуда поставки?
   - Ты был прав, - отозвался тот. - Местных нет, у семидесяти процентов родни вообще ни здесь, ни на этом свете нет. Поставки отовсюду, корреляции нет; четверо даже с Форнтиола.
   - Откуда нет?
   - Из Ксарры.
   - М-да... Что с работниками? Разговорили?
   - Разумеется, - кивнул Гвинтир. - Наши опасения подтверждаются. Один прямо в глаза и заявил - мол, еще полгода, и... Много хорошего наговорил.
   - Он еще жив?
   - Естественно. Мы ведь все же рассчитывали найти тебя.
   - Что меня искать? Хватит дурить, Гвинтир, развяжи.
   - На ногах устоишь?
   - Как-нибудь постараюсь, - Эрдин пошатнулся, когда веревка упала в пыль, но действительно устоял. - И, ребята, надо Иту-на-крови навестить, - начальник Тэй'ара кивнул в сторону болота. - Старосту сюда. Устроим очную ставку. Дариэнтил, Лиридал, Фэритил, съездите. Гвинтир, Танаир, поднимайте людей. Нам только пожара во всю деревню не хватало. С Ирисом я сам разберусь.
  
   К полудню джисова повозка была в Кирте. Здесь приятели Литта всегдашнюю тактику поменяли. В город въехали тихо, без помпы и шума; поселились в знакомой таверне. Джису, как менестрель понял, не терпелось испытать новую пьесу. Ставить новое произведение целиком на второй день знакомства с ним не решился даже и Джис, потому он, тройка девиц и автор сидели в комнате без обеда и отдыха. Литт объяснял, как выражались актеры, фактуру персонажей и к четырем часам пополудни все пятеро переругались. Мало того, что актеры никак не могли сойтись во мнении, что ставить; мало того, что Дара наотрез отказывалась играть эльфа, а Рида заявила, что нальет Джису в грим рыбьего клея, если тот посмеет прикоснуться к ее плащу, чтобы сделать из последнего мантию пророка. Так еще Джис с Литтом едва не подрались, стоило Джису произнести монолог главного злодея.
   - Спятил?! - заявил автор, обрывая монолог на первой трети. - Он у тебя, что, вчера с Небес слетел? Зарах чванный, циничный и тщеславный придурок, а у тебя говорит так, что его после смерти надо будет немедленно канонизировать.
   - Сам ты придурок. Я имею право на собственное прочтение, и мне этот персонаж симпатичен.
   - Потому что ты его неправильно играешь. Ты играешь непонятого правдоискателя, а надо того, кто этих правдоискателей станет душить, если только найдет. Ты, Джис, каким местом читал?
   - Тогда пиши нормально! - взорвался Джис. - Этот - хороший, тот - плохой, и будет у тебя не пьеса, а подтирка для нужника. Как понял, так и буду играть, и не указывай мне!
   - А как ты, дурак, третий акт играть собираешься? Как твой правдолюбец друга будет убивать? Как ты монолог читать будешь, как неудачную шутку?! А диалог с пророком?! Или ты решил ставить исключительно то, что тебе понравилось? Потому что тех, кто тебе не нравится, ты играть не умеешь?
   - Заткнись, ты играть не умеешь вообще! Ты для меня пьесу написал, или это так, для красного словца пришлось? Что теперь орешь? Хочешь назад забрать? Как хотим, так и ставим, и ты нам не указ. Потому как ни беса в нашем деле не смыслишь.
   - Да ставь как хочешь, хоть кверх ногами! Только не говори, кто автор, я от стыда провалюсь. И как понимать - для тебя писал? Ты поставишь ее первым, конечно, но будут ведь и другие желающие.
   - Конечно, за тобой в очередь выстраиваются - фыркнул Джис. - Ждут, пока оделишь милостью.
   - Ты спятил, Джис, что городишь? Твою мать, я хотел как лучше. Не хочешь играть, совсем не играй, но поганить произведение не надо.
   - Ты не слишком о себе возомнил? - продолжал Джис. - Лучше тебя никто пьес не пишет...
   Вот здесь Литт не выдержал и ударил приятеля, причем куда сильнее, чем намеревался. Тот едва устоял и в следующий миг Литт получил кулаком в лицо. Девочки разняли автора и актера с трудом и не без помощи подручных средств. Рида - ковшом воды, Тонира - пригрозив выбросить лютню за окно. Джис сплюнул на пол, Литт утер кулаком кровь, струящуюся из носа.
   - Пойдем выпьем, - здраво предложила Тонира. - Выпьем, и там решим. А так и до убийства недалеко.
   - Вы пейте, - пожал плечами Литт, - я пойду.
   - Куда? - вцепилась в менестреля Рида. - Зачем?
   - Погуляю, - сбросил ее руку Литт. - Вернусь, еще выпью. Приведите этого рыжего в чувство к тому времени.
   Гулял менестрель очень недолго, не более получаса. Злость постепенно улеглась, желание открутить Джису голову и заменить противоположным местом улеглось и сменилось желанием действительно выпить чего-нибудь веселящего. В человеческом смысле слова, а не в понимании, скажем, эльфов. Литт до сих пор помнил, как по глупости спросил какого-то зелья в Голубом Доле и смеялся с момента употребления в течение трех часов, не переставая. Над ним смеялись куда дольше.
   В поисках таверны Литт завернул в переулок - далее, через подворотню располагалось уютное заведение "На перекрестке", где подавали и в долг, и, иногда бывало, совсем бесплатно. Подавали, правда, такое, за что хозяева еще и посетителям обязаны были приплачивать или, хотя бы, о последствиях предупреждать, но теперь Литту того и нужно было. Джисову физиономию без должной подготовки видеть не было никаких сил.
   До "Перекрестка" менестрель не добрался. В переулке, в самом темном и неприметном его углу натолкнулся он на старушку.
   - Извините, бабушка, - пробормотал Литт, подхватывая женщину и возвращая ее в вертикальное положение. - Не заметил.
   Через шаг до него дошло, что старушка не двигается с места, а у ног ее лежит драная шапка. Менестреля помотал головой, ему показалось, что он идет в "Перекресток", а возвращается оттуда.
   - Милый, ради Семерых...
   Улыбка старушки и взгляд мутноватых глаз мимо убедили музыканта в одном - женщина почти совсем слепа.
   - Бабушка, что вы здесь делаете? - спросил он, будто сам был слеп.
   - Добрых людей прошу помочь, - поклонилась старушка. - Хороший у тебя, сынок, голос.
   Нищих Литт едва переносил, он сам знал, как рисуются язвы и шрамы, как крадутся дети и пеленаются куклы и полешки, сколько стоит место у храма и каким образом можно здоровому мужику на время лишиться обеих ног. Здесь же его передернуло от жалости и злости. Злости на родственников, соседей и знакомых старушки.
   - Денег у меня нет, - почему-то шепотом ответил Литт. - Бабушка, вам не годится здесь стоять.
   - Так в другое-то место не пущают, - вновь улыбнулась женщина. - Иди, говорят... Вот, тут хорошо, не гонит никто...
   - Я про то, что вам надо сидеть дома на лавочке и нянчить внуков, а не стоять в темном переулке. Дом у вас есть?
   - Дом-то, милый, есть, да где же внуков-то взять?
   - Простите, но честное слово, вам нельзя здесь оставаться. Пойдемте, я вас домой провожу.
   - Да куда же, ведь рано еще. Ни лички... Иди, милый, Семеро с тобой. Куда-то ведь ты поспешал.
   - Бабушка, я встану тут рядом и буду стоять, пока вы не пойдете домой. Вдвоем нам больше подадут.
   Литт прислонился к стене и снял с плеча ремень лютни.
   - Милый, да ты что? - испугалась старушка, а через минуту расплакалась. - Ты что, ты что...
   - Пойдемте, - Литт твердо взял женщину под локоть. - Куда?
   - А прямо, потом вправо, после влево, пройти немножечко, там кусты будут. Вот середь них прямо, а там и дом. Три ступенечки крыльцо...
   Литт пожал плечами. Старушка описывала пустырь неподалеку от "Перекрестка", но менестрель не помнил там ровным счетом никаких домов, ступеней и прочих признаков цивилизации. Кроме разве что битых бутылок, кувшинов и - в праздничные дни - неподвижных тел недошедших по домам киртцев.
   По дороге, а она показалась в несколько миль, Литт разговорил женщину. Собственно, она разговорилась сама, от менестреля требовалось не перебивать. Он лишь что-то спросил у старушки, та ответив, добавила:
   - Милый, до чего голос у тебя хорош, как ручеек звенит. Добрый ты человек, видно...
   - Бабушка, я просто музыкант, мне по роду занятий положено.
   - Ох ты, бедный! - всплеснула руками та. - Да как же так вышло-то?
   Литт опешил, не собразил, что ответить, но старушка и не ждала ответа.
   - Вот и сынок мой...
   - У вас есть сын? - споткнулся менестрель, ожидая слов, что сын скончался лет двадцать назад.
   - Есть. Есть, милый, и тоже музыку знает. Ох ты, горюшко какое...
   - Вместе живете?
   - А как же, живем.
   Литт покачал головой, соображая, как бы придушить такого сыночка незаметно для его матери. Музыку он знает...
   - Бабушка, - спросил вдруг Литт, - а вы местная?
   Старушка улыбнулась и начала рассказывать - останавливаясь по стариковской привычке припомнить давнее название или ничего не значащее имя, вспоминая прошлые десятилетия как вчерашний день и прошлый день как минувшие века.
   Жила женщина - она так и не сказала имени - с сыном в Холмиках. Менестрель кивнул, он знал пять деревень с таким названием и еще три с подобным. Оказалось, женщина имеет в виду кассирские Холмики, село недалеко от границы Кассира и Княжеств. Муж умер от морового поветрия, едва его первенцу исполнился год, больше замуж женщина не вышла.
   Сын же рос странноватым: в семь лет вместо того, чтобы лазать по деревьям и разорять вороньи гнезда, он стругал свистульки. В десять он сочинял песенки и потешки вместо того, чтобы учиться ремеслу. В тринадцать на первые заработанные деньги он купил не новую рубашку, не бус девчонкам, не даже дорогого энортиольского вина, а дудочку. Да еще и неправильную, с огрехом - дырочку у нее сбоку провертели, так что дуть только сбоку. Но голосистая была дудочка, ох и красиво пела, звонко, как птицы в лесу по весне. А еще через год поднакопил странный парень деньжат, попрощался с матерью и ушел со своей неправильной дудочкой искать счастья по чужим краям.
   Литт на этих словах усмехнулся про себя. Он был точно таким же. Разве что у него не было даже флейты, когда он ушел из-под утопающей в зелени Касса-Норты в далекую пыльную столицу.
   Сын впервые пропадал долго, лет пять, вернулся в бархатном камзоле и с ходу купил матери корову, трех овец и еще денег оставил. Дом подновил (не сам, мужиков созвал), денег оставил и опять ушел. На расспросы о невесте только рассмеялся и махнул рукой. Так и повелось. Надолго он больше не пропадал, но показывался в родном селе не чаще раза в два-три года. Когда с деньгами, а чаще без них. Когда был с деньгами, привозил подарки, но не задерживался дома и на месяц. Не женился - ни в Холмиках, ни на стороне, хоть девчонки и заглядывались. И раз от разу становился все угрюмей, все мрачней и молчаливей. Играл на своей дудочке какую-то совсем непонятную музыку - ни петь, ни плясать под нее. Мужики говорили - брось дурь, делом займись - он в брань. И до драк доходило.
   А однажды вернулся сын, хоть и совершенно нищим, но радостный, веселый, пел песни и вышел с девушками за околицу. Она-то, дура, думала, он жениться надумал, а он на следующее же утро поцеловал ее, сказал, что, может, и не вернется больше и ушел. Ушел на юг и не возвращался десять лет.
   Женщина не чаяла увидеть его вновь, когда недавно, год назад, осенью пришел к ее дому нищий убогий калека. Сам в бородище по грудь, грязный, глаза мутные, и правой руки нет. Пустой рукав болтается. Женщина была до такой степени уверена, что сын живет где-то далеко, что сердце ее не стукнуло даже на "мать", что выдавили потрескавщиеся губы калеки. Она накормила нищего, вымыла в бане, дала ножницы - и лишь когда тот заснул, она его узнала. Узнала, и постарела разом на десяток лет. Перестали ходить ноги, и глаза, еще в велисекулу зоркие, к весне не видели ничего. Чужая сторона отыгралась на ее сыне, отняла у него руку и всякое желание жить. С тех пор они жили вдвоем, но сын не помогал матери, он сидел в избе, пил вино и ругался. Всех ругал, даже богохульствовал, но пуще других - Старших. Где-то они ему перешли дорогу, спьяну он часто грозился кого-то убить, а протрезвев ненадолго, молчал и ни с кем не разговаривал.
   Мать и уговоривала сына, и ругала, но скоро перестала - тот сказал, что удавится, потому что все равно не жилец. Старушка пошла по целителям, знахарям и колдунам. Никто помочь не мог - или дорого просил, или слов нужных не знал. Целителям женщина раздала последнее, что имела, и, когда замаячил весной призак голодной смерти, нашелся один добрый человек. Знающий человек из села неподалеку. Не колдун, а так... знающий, одним словом.
   Он разложил уголья, посмотрел на птиц, поворожил по воде - и посоветовал продавать все немедленно и ехать под в Княжества, под город Кирт. Там, мол, богадельня есть; там сирым и убогим приют: и кров, и хлеб, и помощь, и доброе слово.
   Литт только скрипнул зубами. Хорош ублюдок.
   - Бабушка, а нельзя ли поточнее название села узнать?
   - Ты к нему, что ли, наведаться думаешь?
   - Да. Не посоветует ли и мне чего. Да и за вас отблагодарить. Хороший человек, отчего спасибо не сказать.
   - И то хорошо придумал, не вечно ж тебе музыкой пробиваться... Поможет, знающий человек. А село Гарта - знаешь ли, в лощинке, верстах в пятнадцати от Холмиков.
   - Знаю. Кого спрашивать?
   - Дядю Тиху. Его так все кликали - и стар, и мал. Дядя Тиха, и все.
   - Найду я этого дядю. Привет от вас передам и пожелания доброго здоровья.
   Дальнейший рассказ доверчивой старушки был очевиден. Под Киртом не нашлось ни крова, ни пищи. Их развернули с порога, пришлось искать приюта в самом городе. Здесь тоже работы для безрукого и слепой никто не приберег, дома не припас и денег не выделил. Женщина пошла просить милостыню, а сын оставался дома, пил, когда подавали и все повторял, что удавится.
   - Ты бы поговорил с ним, сынок. Может, хоть тебя послушает.
   - Поговорю, - кивнул Литт, прикидывая в уме, сколько ехать до Ленагуна и как уговорить ехать старушку после такого обмана.
   - Вот кусты-то, - старушка тронула бурьян, которым буйно зарос пустырь. - Вот теперь, милый, сквозь них и прямо, прямо и дом будет.
   Литт, приглядывался в заросли, не видя никаких строений. Наконец сообразил, что под домом женщина разумела нечто вроде брошенного курятника - без единого окна, с дверью на одной петле, скошенной крышей, неведомо каким чудом стоящее еще на земле.
   Менестрель размышлял ровно один миг, затем решительно повернул старушку в сторону "Перекрестка".
   - Бабушка, вы устали, а мне с вашим сыном поговорить нужно наедине. Здесь недалеко есть один трактир, люди неплохие...
   - Да сынок, ведь ни лички...
   - Бабушка, с вас не возьмут. Ручаюсь чем угодно. Пойдемте. Немного осталось, там отдохнете.
   До кабака добрались в самом деле быстро, хозяин вытаращил глаза, менестрель сунул ему кулак под нос. Служанки заохали, увидев старушку, усадили ее на скамью.
   - Ты, зараза, - отозвал в сторону хозяина Литт, - слепой или совесть пропил? У тебя под носом живет. Еще скажи, что не знаешь ее и не видел ни разу. И сына ее тоже не видел?
   - Видел, - пожал плечами кабатчик. - Заходит он, бывает.
   - Сволочь ты, честное слово.
   - Полегче, я могу...
   - Что ты можешь! - прошипел Литт, совершенно взбеленяясь. - Что можешь - старуху за дверь выставить? Ну, сделай, клянусь, к тебе потом и бешеная собака не заглянет.
   - Что ты орешь? Кто она тебе?
   - Мне она никто! Мне она старая женщина, которую обманули и оставили умирать с голоду. У тебя на пустыре эта развалюха стоит, в которой они живут, а тебе все равно. Ладно, мне тоже все равно. Я пойду поговорить с ее сыночком, а ты позаботься о ней самой. Понял? Накорми, угол найди.
   - С сыном лучше не говорить. Дурак дураком. Брани только наслушаешься. Да и на что тебе?
   - Не зли меня! Делай, что говорят. Надо будет, я тебе неделю кряду играть стану, твой шалаш по бревнышкам от посетителей развалится. Только старушку приюти и не выпускай ее одну никуда. Слышишь, не отпускай. Вернусь, там видно будет. Сделаешь?
   - Леший с тобой, сделаю, - пожал плечами хозяин. - Углов у меня немного...
   - Это уже не мое дело. Найди угол, а я потом отквитаюсь.
   - Не позабудь, - флегматично пожал плечами кабатчик и отошел.
   - Бабушка, - наклонился к женщине Литт, - я пойду. Не волнуйтесь, если меня долго не будет. Отсюда вас не прогонят. И вы сами не уходите. Хорошо?
   - А сын мой...
   - Я к нему. До свидания, бабушка. Не уходите никуда!
   До развалюхи на пустыре менестель добежал меньше, чем за минуту. Влетел внутрь, оказался в кромешной тьме. На чем-то немедленно поскользнулся, на что-то налетел, что-то упало сверху. Вонь стояла едва переносимая - гнилью, плесенью, немытым телом, перегаром, результатами естественных надобностей...
   Менестрель слышал дыхание, но на произведенный им шум ответа не последовало.
   - Есть кто живой?
   Молчание.
   Менестрель полез на дыхание. Споткнулся в темноте, едва не вывихнул ногу второй раз, выругался, и наконец попал в живое. Ногой. Послышалась неразборчивая скверная брань.
   - Эй, ты живой?
   - А хоть бы и сдох. Твое какое дело?
   - Такое, что твоя мать по улицам побирается, а ты здесь лежишь.
   - Лежу, и буду лежать! Ты мать мою не трогай. Эльфы, суки, сдохнуть не дадут...
   - Эльфы здесь при чем?
   Голос внизу казался смутно знакомым, но Литт никак не мог сообразить - откуда. В дым пьяный собеседник его сообразил первым.
   - Выметайся отсюда. Выметайся, я сказал!
   Он приподнялся, чтобы воплотить в жизнь какое-то самому неясное намерение, взглянул на наклонившегося над ним менестреля и выругался.
   - Литт, чтобы меня черт подрал!
   - Литт...
   - Не узнаешь, сука?
   - Язык придержи, - Литт всмотрелся в белое пятно лица и на миг лишился речи. - Хитар, - выговорил он через минуту. - Хитар...
   - Он самый. Хорошо я устроился? Дворец на берегу моря, девки, вино, жри не хочу!
   - Хитар, что произошло? Ты как...
   - А, сволота, "что произошло"!? Вот что произошло, - Хитар махнул на менестреля пустым рукавом, - калека я, вот что! Нравится?
   - Что мне должно нравится? - Литт опустился рядом неизвестно на какое гнилье. - Чему я должен радоваться? Он и тебя выгнал, так?
   - Да! Да, а куда я? Ни одна тварь не ценит, одни скоты остались. Еще спрашиваешь, а - сам, паскуда, всех подставил под беду.
   - Я тут при чем? - ошалел Литт. - Кого я подставил? Или это он вам так сказал? И ты ему поверил?
   - А почему мне не верить? Или я тебя не знаю, за шедевр ты удавишься.
   - Удавлюсь, это еще может быть, но чтобы других давить... Что он вам наплел? Хитар, - заорал Литт, - что он вам наговорил?!
   - А ты сам вспомни. Что сделал? За что тебя выпнули?
   - Я сам ушел...
   Хитар засмеялся злым и горьким смехом. Потом закашлялся и кашлял долго, трудно, с бульканьем и хрипом.
   - Хитар, я ушел сам, меня никто не выгонял, - поднялся Литт. - И я не делал ничего, за что меня стоило бы выгнать. Не крал, не наушничал, плагиатом не занимался, в замочные скважины не подсматривал, тайн ничьих не выведывал... ну, что там еще можно выдумать. Я ушел сам, хоть меня и вынудили. Эта сволочь вытворяет подобное уже не первый раз. И ты третий из нашей компании, кого я встречаю. И тебе еще повезло. Пойдем отсюда.
   - Куда, на погост? Там за место платить надо, а тут бесплатно.
   - Я тебе бесплатно сейчас в рожу дам. Хитар, ты, хоть с одной рукой, но живой, а вот Тиру и Лерека уже не вернешь. Эта сволочь того и добивалась, чтобы мы или спились, или с собой покончили. Не много ли чести для одного урода?
   - Что ты несешь? Урод - да, все они уроды. Все до единого! Мрази бессмертные... Только чтобы они нами занимались, это ты другому плети. Нет им дела, никакого дела нет. Есть ли человек, нет ли человека - все едино.
   - Так кажется! Презирают, не спорю, но этому есть дело. Есть. И оно в том, чтобы у нас, у людей, поменьше было музыкантов...
   - И на что это ему? Музыкантов переводить? Ты, Литт, как был спятивший, так есть. Много мнишь о себе, все собрались и стали думу думать, как тебя извести.
   - Я здесь при чем? Я единственный музыкант на свете?! Чем Лерек был хуже, чем ты был хуже? Что вы все прицепились, когда я говорил, что играю лучше других? Лучше многих, но не лучше всех. Без искусства жить нельзя, ты не хуже меня знаешь. Наступает вырождение, люди превращаются в баранов или в крыс, это смотря по обстановке. Если бараны - веди их куда хочешь. Стриги, забивай, сгоняй в отары - не пикнут. Если крысы - сами друг друга сожрут. Пользы, конечно, нет, зато и уничтожать можно без зазрения совести. Давить, травить, топить и так дальше. А я не хочу быть ни бараном, ни крысой, я человек, и хочу им остаться. Без искусства - не только без музыки, вообще без искусства это невозможно. Даже у пикси, какими бы сволочами те ни были, есть искусство. Потому что даже пикси хотят жить - и называться при этом пикси, а не феями и не кобольдами.
   - Красиво говоришь, аж слезу вышибает. Уж не подашь ли ты мне, убогому?
   - Подам. Только не монету, а руку, - Литт наклонился и протянул руку Хитару. - Чтобы подняться. Денег у меня самого нет.
   - Подняться, значит. Значит, мы лежим, в грязи, в пыли, а ты, значит, стоишь. Руки подаешь, мразь?
   - Хитар, я тебе на всеобщем говорю, хватит ныть. Вставай, пойдем. Не все эльфы сволочи, не все люди обманщики. Без руки тоже можно жить.
   - А ты попробуй! Попробуй! Жопой на лютне струны станешь перебирать?!
   - Не ори, - опустил руку менестрель. - Я не сказал, - "жить, как прежде". Жить достойно мужчины, а не висеть на шее у старой матери.
   - Не трогай мою мать, сука! И не учи меня! Жить или сдохнуть, это мое дело. Мое! Пшел вон!
   - Хитар, я ведь не сдержусь, там тебе по морде, договоришь. Ладно, бес с тобой, сиди, думай. Не на аркане же тебя волочить. На случай, если надумаешь - я здесь с приятелями, у них есть фургон, они бы вас до Ленагуна довезли без труда.
   - Там погост краше?
   - Заткнись уже со своими погостами. Там есть приют - настоящий, на содержании у храма.
   Хитар, хоть и был пьян, но мимо Литта не промахнулся. Менестрель от неожиданности упал в склизлую кучу тряпья пополам с объедками. Бывший флейтист покрыл его отборной площадной бранью, сводившейся к одному - чтобы Литт как можно быстрее убирался.
   - Я уйду, не волнуйся, - с трудом поднялся тот. - Только сегодня свою мать не жди, она в хорошем месте, где ее напоят и накормят. И она все равно поедет в Ленагун - с тобой или без тебя. Хочешь подыхать - твое дело, но она будет жить. Понял? Запомни.
   Не слушая больше брань и угрозы, Литт выбрался из лачуги и едва не захлебнулся сладким вечерним воздухом. Как увезти старушку без сына, он не знал, надеялся на то, что протрезвившись, Хитар хоть немного образумится. Не вязать же его... Хотя, с Ирисом и это не трудно.
   По пути менестрель заглянул в "Перекресток" - частью убедиться, что хозяин держит слово, частью выпить. Трезвым он рассказывать такое Джису не мог, и вообще трезвым быть больше не мог. Голубой Дол, как призрак, восставал из глубин, и ширился, рос, и становился все чернее и отвратительнее. После бутылки местного пойла музыканту полегчало, призрак поблек и в том, что Джис согласиться помочь, сомнений почти не оставалось.
   Джиса и девочек менестрель нашел там, где и оставил - в общей зале "Дикой утки", за столом у стены под чучелом кряквы. Вся компания была сильно навеселе, но не так, чтобы совершенно пьяны.
   - О, господин стихотворец! - приветствовал Литта рыжий актер воплем на все заведение. - Как поживают ямбы и хореи?
   Литт почувствовал, как хмель улетучивается без следа, а его место занимает раздражение.
   - Джис, я ведь просил тебя прийти в себя, - заметил он, подходя к столу. - А ты куда ушел?
   - Я в себе! В себе и ни в ком другом! Выпьем!
   - Погоди-ка пить. Джис, у меня к тебе разговор. Да и к вам, девчонки.
   - Литт, а до утра разговор подождать не может?
   - Нет, не может, - менестрель отряхнул с плеча руку Риды. - Мне нужно знать точно - "да" иди "нет".
   - Что "да" или "нет"? - обиженно фыркнула Рида. - Повезем ли мы тебя дальше?
   - Не только и не столько меня.
   - Спятил?! - рявкнул Джис, тоже мгновенно трезвея. - На кой бес нам кто нужен?
   Литт перевел дыхание и рассказал о Хитаре и его матери. Тонира хмыкнула, Рида задумалась, Дара пожала плечами. Джис с полминуты рассматривал Литта, а затем спросил:
   - Что взамен?
   - Богатство и слава, - ухмыльнулся тот. - Широкая известность в узких кругах.
   - Пьеса, - только и сказал Джис.
   - Пойди в библиотеку, - расмеялся Литт. - Там их много.
   - Ты же меня понял.
   - Нет, я тебя не понял, - запнулся менестрель. - Объяснись подробнее.
   Девчонки, как по команде, вдруг поднялись и решили прогуляться, подышать свежим воздухом. Никто им не мешал.
   - Что объяснять? - пожал плечами Джис, когда за последней, Дарой, закрылась дверь. - Ты ведь делал уже подобное.
   - Пьесы продавал? Или просил друзей помочь бедствующим? Делал, а почему у тебя такая рожа, будто я не пьесы, а девок в бордель продавал?
   - Я имею в виду - навсегда. Вместе с, как ты выражаешься, правом авторства.
   - И на кой тебе пьеса с правами автора? Изменять будешь? Не выйдет ни беса. Джис, ты же отроду стихов не писал.
   - А это уже не твоя забота, кто и что будет делать.
   - Нет.
   - Почему нет? - паскудно, на взгляд менестреля, ухмыльнулся Джис. - Жалко пьесы для старушки?
   - Жалко сам знаешь где. Дороговато просишь. Нет.
   - Почему?
   - Потому что нет. Купи лучше сюиту. Или, скажем, симфонию. Не желаешь? Скажешь потом, что сам написал.
   - Сволочь ты, Литт, - с каким-то удовлетворением заметил Джис. - Гнида.
   - Может быть. Может быть, и гнида, и сволочь, и еще кто-то, - поднялся менестрель. - Может быть, ты по сравнению со мной лик Мудрого. Но я не прошу вынуть душу для оплаты и не клевещу на невиновного.
   Слова сами соскочили с губ, прежде чем Литт понял, что именно говорит. Джис сделался краснее вареного рака.
   - Душа внутри, - прошипел он, - внутри, по крайней мере, у людей. Мне не нужна твоя пьеса, провались она к кобольдам. Я тебя проверял. Ты не можешь отдать свои писульки даже в обмен на жизнь человека. Ну и кто ты после этого?
   - Что меня проверять? - пожал плечами Литт. - Сам знаешь, как я отношусь к своим произведениям. Скажи мне лучше, Джис, что произошло? Что изменилось с весны?
   - Ровным счетом ничего.
   - Потому ты проверяешь меня невесть для чего? Потому ты болтаешь вместо того, чтобы делать? Потому ты едва не убил Ириса?
   - Что? - тихо и страшно спросил Джис.
   - Что слышал. Я не дурак. Я молчал, потому что ты мне... был друг... теперь не знаю, кто. И не ври, ты не проверял меня, тебе до зарезу нужна моя пьеса. Тебе хочется ее переделать так, чтобы Зарах получил наследство, чтобы все пророчества сбылись, чтобы эльфа в последнем акте четвертовали, а Дива вышла замуж за Нирда. Шиш тебе! Зарах мерзавец и не получит ни лички, Нирд болван и Дивы не достоин, пророк просто шарлатан и станет посмешищем, а эльф...
   - А эльф женится на главном герое. Так и станут жить втроем: эльф, Ринард и Дива.
   - Идиот, - сплюнул Литт на пол. - Кретин.
   - Ну-ка сядь. Сядь, говорю! Я идиот?
   - Ты, Джис, - кивнул Литт, оставаясь на ногах. - Все эльфы мерзавцы. Все энортиольцы работорговцы. Все кассирцы сволочи. Все девушки шлюхи. А все рыжие, на то пошло, от рождения плуты и врали.
   Джис вскочил, едва не перевернув лавку и стол впридачу. Литт сделал шаг в сторону.
   - Куда? - рявкнул рыжий. - Договаривай! Что еще знаешь? Пикси слепых через лес переводят, кобольды на равнинах капусту выращивают, а дикари со Скорпионовых философские трактаты пишут?
   - Нет, не пишут, поскольку у них букв нет. И не ори на меня, не подействует. Сам вопил, мол, если в пьесе все черно-белое, то это подтирка. Ну вот тебе, на, разноцветное. Жри. Только не убивай больше. Плохо кончишь.
   - Не учи меня, паскуда, - Джис взял менестреля за грудки и встряхнул его. - Тварь продажная!
   Литт слегка опешил. Никогда Джис не нарывался на драку столь целеустремленно. И никогда еще не хотелось просто уйти. Уйти, не ответив на проклятия и даже не дав по физиономии на прощание. Это Литт и попытался сделать.
   - Руки убери.
   Он хотел отцепить от себя взбесившегося актера, но тот только зарычал и толкнул менестреля так, что тот кувырком перелетел через лавку позади него. Не сломал ничего только по чудесному стечению обстоятельств.
   - Твою мать! Я чуть шею не сломал!
   - Чуть-чуть не считается, - выдал Джис лежащему на полу Литту. Вокруг оборачивался и подходил ближе народ. Драк в "Дикой утке" почти никогда не бывало, так что бесплатное развлечение посетители оценили.
   Литт поднялся не без труда. Нога заныла сильнее, прыгать со стола на стол он физически не смог бы, а иначе дьявольски изворотливого Джиса вряд ли уловишь.
   - Отстань, придурок. Не подначишь. Я тебе не кондитер и не цирюльник.
   Менестрель развернулся, чтобы уйти, толпа зевак приуныла. Джис перепрыгнул стол, чем живо напомнил Ириса и оказался нос к носу с Литтом.
   - Говори. Начал - говори.
   - Я тебе все сказал. Я не понял одного - что тебе сделал Ирис? Ладно я, я тебе давний знакомый, поводов много, но его-то ты три дня и видел. Или ты веры особой и отлученные для тебя хуже бесов?
   Джис пошел белыми пятнами по красному фону и вдруг, не делая ни единого предупреждающего движения, ударил менестреля в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, Джис добавил пинок по ногам, и Литт вновь очутился на полу.
   - Убьешь при стольких свидетелях? - выдавил он.
   - Хуже сделаю, - усмехнулся Джис и рывком сдернул с плеча Литта ремень.
   Размахнулся и хватил лютней по столу. Раздался хруст. Литт, и без того бледный, побелел до синевы и перестал что-либо соображать. Джис того и добивался, но результат превзошел все ожидания. Актер не успел взглянуть, серьезные ли повреждения нанес инструменту, не успел перевести взгляд на менестреля, как тот вскочил. Литт тоже ничего не помнил из драки, помнил только страх в глазах Джиса и единственное желание - убить. Славившийся ловкостью и быстротой актер, клоун, глотатель пламени и канатоходец не смог сделать и шага, не успел двинуть и пальцем, как лежал на полу. Злость затопила сознание Литта до такой степени, до какой не поднималась даже в Голубом Доле. Тогда, по крайней мере, он смог уйти, никого не убив. Хоть очень хотелось и, честное слово, стоило. Джис при падении ударился затылком, пальцы Литта сами собой сомкнулись на горле бывшего приятеля. Менестреля оттащили в восемь рук. Оттащили, бросили возле лавки и сгрудились вокруг неподвижного Джиса.
   Литт постепенно приходил в себя: услышал крики о помощи и страже, увидел лес ног и зеленоватое лицо Джиса между ними. Затем взгляд его переместился и к горлу подкатил ком - на полу, под ногами лежала лютня. Лютня с бессильно обвисшими струнами и переломленным у основания грифом.
   Дверь распахнулась, Литт как сквозь сон увидел бегущих к Джису девчонок. Рида с разбегу упала рядом на колени и начала тормошить Джиса. Голова того бессильно моталась из стороны в сторону. Дара присела на корточки рядом и расплакалась. Тонира с поджатыми губами глянула на менестреля - тот опустил голову. Он не слышал ни вопросов, ни проклятий, ни криков о враче; не думал ни о чем; ничего не чувствовал. Он лишь видел искалеченную лютню на своих коленях и огненную шевелюру Джиса над бело-зеленым лбом.
   Таким и нашла менестреля стража Кирта, когда через четверть часа вынесла двери "Дикой утки" с петлями вон. Литт сидел у лавки с лютней на коленях, опустив голову. На окрик "Встать!" он лишь поднял голову. По лицу его текли слезы.
   - Встать, мразь!
   Литт поднялся, держа остатки лютни в руках. В тишине вокруг кто-то жалостливо всхлипнул, а густой мужской голос произнес:
   - Не реви, дура. Нече жалеть.
   - Плачет ведь, сердечный. Жалеет, видно...
   - Дура и есть. Он не человека, он свою музыку жалеет. Вяжите его, господа.
   - Без тебя разберемся. Вперед иди. Иди, кому сказано.
   Лютню из рук Литта попытались вырвать. Тот вцепился такой мертвой хваткой, то легче было бы вырвать ему руки из суставов.
   - Не надо! Отдайте!
   Крик ожившего в единый миг менестреля даже самым жалостливым бабам пришелся как нож по сердцу. Кто-то их мужчин сплюнул от отвращения. Стражники, видимо, поняли, что инструмент отнимут, только избив менестреля до полусмерти, и флегматично отступили. Может быть, хотели, чтобы задержанный все же дошел самостоятельно и его не пришлось бы нести; может быть, избиение до полусмерти не входило в обязанности стражи; может быть, они не желали делать чужую работу - тем не менее, лютню менестрелю оставили. Тот, как прижал ее к груди, так уже и не отпускал, пока не скрылся из глаз потрясенных посетителей за дверью.
   Киртцы на его пути отводили глаза и сторонились. Молодой, вполне симпатичный и довольно хорошо знакомый музыкант превратился на их глазах в существо хуже всех пикси и непонятнее всех эльфов на свете. Творец и Семеро Сильных ведают, как называть его теперь, только не человеком. Тот, кто не жалеет убитого им без повода, в общем, товарища и льет слезы о сломанном куске дерева, называться человеком, по единодушному мнению всего трактира, не мог. Никоим образом и никогда.
  
   В полдень следующего дня после явления в Ите-при-болоте настоящих альнаров Ирис был в Кирте. Хотел добраться в том же день, но не добрался и до околицы. Ощущения стали настолько красочными, что он побоялся грохнуться в обморок. При начальнике Тэй'ара этого делать не стоило. Эрдин и без того предложил Ирису на выбор несколько способов суицида, включая утопление в здешнем болоте - быстрых в исполнении и более надежных по конечному результату, чем колдовство с Меткой на руке.
   Ничего ни он, ни альнары не пояснили, просто показали, как можно снять и надеть вновь Метку. Замок был механическим, что, по мнению Ириса, для любых эльфов, отлученных и нет, сродни магической охранной петле для людей. На вопрос, кто и как додумался взламывать механические замки, альнары рассмеялись, начальник их поморщился, а Ирис заметил, что знает теперь, откуда отряд Тэй'ар берет деньги.
   Денежные же дела самого Ириса были настолько очевидны, что Гвинтир посоветовал в Кирте зайти в "Перекресток". Ирис удивился, почему бы не зайти в упомянутое заведение всем разом? Эрдин буркнул в ответ, что есть дела, что некоторым глориндольцам не стоит в них соваться, а стоит идти подобру-поздорову. Желательно, в сторону родного города. Ирису подобные настойчивые рекомендации понравились не больше, чем пресловутый запрет Дайлена на выход за Стену. Больше начальник Тэй'ара ничего не добавил, на вопрос ответил ругательством, посоветовал беречь здоровье и отправился за своими товарищами. Ирис остался на месте. При переговорах с уцелевшими киртскими охранниками и старостой Иты-на-крови, как альнары называли деревню перед болотом, присутствовать желания не было.
   Утром Эрдин на прощание и в виде компенсации за отсутствие своей неповторимой персоны снабдил Ириса инструкцией по пользованию Меткой - нарочито подробной и только что не в письменном виде. Ирис едва сдержался, чтобы не послать начальника альнаров ко всем чертям и еще дальше.
   В Кирте он нашел "Перекресток" и испытал приступ ностальгии при виде щербатых ступеней, прокопченного дымного общего зала и недовольной физиономии хозяина. Кабатчик, если не был бы волосат и плюгав, вполне мог бы сойти за потомка небезызвестного Беса.
   - Чего изволите? - встретил он Старшего хмурым взглядом из-под кустистых бровей. - У нас вообще-то для людей.
   - А я и есть человек.
   Ирис не без сомнения и, что греха таить, со страхом, продемонстрировал Метку. Кабатчик передернул плечами и указал в глубь зала.
   - Заходите. Человек так человек. Чего будете?
   - Ничего.
   - А чего тогда надо?
   - Привет вам передать. От Эрдина.
   - Черт вас дери, еще заори. Пошли.
   Кабатчик привел эльфа за дверь в коридор, пропахший мышами и скверным пойлом.
   - Чего он?
   - Ничего особенного, завтра-послезавтра объявится. Возможно, не один. Еще, имя Детайн тебе что-нибудь говорит?
   - Который Детайн?
   - А скольких знаешь?
   - Троих. Вирра из Кассира, Делах галантерейщик и Нир из охранки. Тебе которого?
   - Последнего. Что за охранка?
   - Обыкновенная, какая бывает. Тебе он на что? И Эрдину на что?
   - Нужен. А еще нужны сведения - где он, что он, кому подчинен.
   Кабатчик не удивился, только плечами пожал.
   - А узнавайте. Хоть цвет нижних портков. Я тут при чем?
   - А при чем тут я? Этот Детайн не мне нужен, а Эрдину - и нужен позарез. Для чего бы Эрдин меня сюда направил, а не в "Утку", скажем?
   - Бес с вами. Поспрошаю. Жить-то будешь?
   - Нет. Хочу добраться до Ленагуна, не дожидаясь зимы.
   - До зимы ты успеешь хмель посадить, обобрать, пиво сварить, напиться и проспаться. И Эрдина не дождешься?
   - Я не альнар, мне Эрдин, собственно, не указ. Я не собираюсь его ждать.
   - Оно и заметно. Тогда чего? Чего ты ешь-то?
   - Я ем все съедобное и пью все неотравленное.
   - Ага, и трахаешь все, не шибко страшное.
   - Не смешно, - покачал головой Ирис. - Еще раз так пошутишь, смеяться буду я и по другому поводу.
   - Ладно, черт с тобой. Молчи, не слепой, вижу, что ты на мели. Черт с тобой, разорюсь я к бесам и бесовой теще. Будете тогда у Детайна жрать.
   Кабатчик лично притащил Ирису яичницу, пиво, хлеба и колбасы. При этом он не переставал возмущаться.
   - Мало мне вашего брата, мало мне этой старухи, так еще, чую, этот спятивший стихоплет и сынка ее притащит. А тот весь погреб выжрет, не заметит.
   - Подожди-ка. Какой стихоплет, какая старуха и какой сын? По порядку можешь?
   - Какой стихоплет - обыкновенный. Музыкант бродячий. Так ниче, а нынче спятил, приволок старуху, поселил - я, мол, вернусь, расплачусь.
   - Литт? Когда он у тебя был?
   Кабатчик впервые проявил интерес к собеседнику.
   - А вы знакомы, что ли? Так он вроде эльфов не выносит. Ну да, Литт, кто больше. Молодой такой, лет двадцать, ходит с лютней - вроде мандолины такая...
   - Благодарю, я знаю, как выглядит лютня. Когда он заходил? И что за старуха?
   - Он вчера был, под вечер. Раз зашел - припер старуху, нищая тут на пустыре живет. Корми, говорит, пои, еще и наорал. Потом зашел, уговорил четверть горького, и пошел. В "Утку", кажется. Что, комнату тебе?
   - Если найду Литта, не надо. Если поиски затянутся - не откажусь.
   - Спишь ты везде, где постелят?
   - Где относительно тихо и мыши пешком не ходят. Постель не является предметом первой необходимости, но все же желательна.
   - Что, живи тогда наверху, - кабатчик ткнул в потолок. - Там нет никого.
   - Спасибо. Как вас звать?
   - Тебя, что там. Пол-алата все называют. А ва...
   - Тебя. Ирис.
   Кабатчик кивнул и скоро исчез, оставив гостя наедине с обедом. Ирису понадобилось пять минут, после чего он вернулся к хозяину.
   - Где мне ту старуху найти? Поговорить хочу.
   - Там, - Пол-алата ткнул по коридору вбок и не добавил ни слова сверх.
   Ирис обнаружил мать Хитара сидящей на сундуке в третьей по счету комнате. Разговор был недолгим. Через четверть часа эльф поклонился женщине, а еще через две минуты был на пустыре. Несмотря на солнечный день в разгаре, в подобии сортира или собачьей будки было до удивления темно, Ирис сначала растерялся. Впрочем, не столько от темноты, сколько от запаха. Затем как сквозь пелену проступила рухлядь и дрянь на полу, противоположная стена, скошенный потолок, а под ним петля. Тело еще дергалось.
   Через полчаса Ирис выбрался наружу. Хитар так слаб, что повторить попытки не сможет. Хотя, как ни слаб он был, а парой ударов и нескончаемым потоком брани эльфа наградил. Ирис сел на пороге будки. В голове появились две мысли: как помочь и почему Литт не довел начатое до конца. Где его носит почти сутки?
  
   Тюрьмы как таковой в Кирте не было: незачем и дорого содержать. Дела решались в управе, но по позднему времени, Литт был уверен, - выслушивать его некому. Как ни странно, многие окна управы светились; Литта провели с черного хода на второй этаж. Коридор был пуст, практически темен и казался ходом, выгрызенным гигантским червем. Слабый, еле различимый свет давали масляные лампы под высоким потолком.
   В кабинете, куда втолкнули менестреля, обстановка была столь же аскетической, что и убранство коридора. Разве что света было побольше. Сухой серый человек у окна неспешно повернулся, некоторое время обозревал стражу с обдерганным музыкантом посредине, затем легким движением кисти выпроводил лишних людей.
   - Садись, - тот же жест указал на кресло у стены.
   Литт помотал головой.
   - Я постою.
   - Что так? - несколько удивился человек.
   - Потому что... - менестрель запнулся, ощущая сильнейшую дрожь во всем теле. Продолжил он спустя полминуты. - Потому что я, кажется, убил человека.
   - Вот как? За что?
   Литту казалось раньше, что с преступниками говорят несколько иначе, однако удивляться сил не было.
   - За то, что он сломал мою лютню.
   - Вижу, - кивнул человек и вдруг спросил: - И каково это?
   - Что - каково? - не понял Литт.
   - Каково это - убить человека? Что чувствуешь?
   Литта пробила дрожь сильнее прежнего. Такая, что зубы застучали, и он стал заикаться.
   - Н-н-ничего не чувствую. Пусто, - ответил он еле слышно.
   - Желание?
   - Ч-что?
   - Желание есть?
   - Есть. Знать - что с Джисом.
   - Для чего? - тем же ровным тоном спросил серый человек.
   - То есть... как - для чего? Чтобы знать, жив он или... мертв.
   - Вину скостить?
   Литт помотал головой.
   - Вслух, пожалуйста.
   - Нет. Нет. Я... я виновен, я пытался его убить. Если бы не оттащили... но меня оттащили... Поэтому я не знаю.
   Человек у окна долго молчал. Так долго, что Литт решил, что тот забыл о деле и хотел окликнуть.
   - Дело не такое простое, как ты считаешь. Подождем. Утро вечера мудренее. Забирайте!
   Стража вывели менестреля из кабинета, провели путаными коридорами вниз, тремя этажами ниже и открыли дверь в совершенную темноту. Шаг вперед, дверь лязгнула за спиной, повернулись ключи. Литт сделал еще шаг и ударился о стену. Ширина камеры не составляла и двух футов. Менестрель выдохнул и шагнул в сторону. Длина камеры была вдвое больше ширины. Не так плохо, как могло бы быть. И хуже некуда.
   Литт уселся, прислонясь спиной к короткой стене и обхватив руками колени. Время ползло медленее улитки по листу, к рассвету менестрель начал жалеть, что в камере нет дыбы. Хоть какое-то разнообразие. Жжение внутри мучило сильнее любых известных музыканту пыток, и к рассвету он готов был биться головой о стену.
   Этого не понадобилось. Раздался жуткий лязг, скрип металла о камень, Литт поморщился. Стена, вернее, железный лист, который он считал левой длинной стеной полз вверх, открывая серый предрассветный сумрак в перекрестье решетки и обширный двор. Видимо, двор был заглублен, так как уровень почвы приходился вровень с нижним краем оконного проема. Литт инстинктивно подался назад, стукнулся о стену и не почувствовал удара. Центр двора занимал эшафот.
   Ждать пришлось недолго. Как ни мало преступлений совершалось в Кирте, они все же совершались и, значит, требовали соответственного возмездия. Публичных казней в Княжествах не существовало, по крайней мере, в местах подобных Кирту. Литт представления не имел, что нужно было совершить, чтобы в Княжествах казнили или наказывали напоказ. В родном его Кассире нравы такой щепетильностью не отличались, но менестрель, будучи на родине, избегал подобных зрелищ всеми способами. Ему вполне хватило одного случая семь лет назад с самим собою в одной из главных ролей. С того времени другого случая не выпадало, а потому открывшаяся картина была мучительной вдвойне.
   Литт, разумеется, не знал, чем провинился человек, слов приговора он не расслышал, но свист кнута заглушить не могли ни стук крови в висках, ни лихорадочная мольба к Небу. Криков не было, Литт прекрасно знал - не ради спокойствия зрителей. Ради увеличения страданий. Что такое кнут, он испытал на себе: заплатить ему, как всегда, было нечем и столичный палач решил получить удовольствие. После пятого удара Литт тогда потерял сознание, на десятом начал молиться о смерти, а после последнего, пятнадцатого, еле дышал и не закричал, хоть кляп и убрали. Месяц после он не мог встать с постели, и еще месяц любые движения причиняли страшную боль. Здоровье вернулось к нему спустя полгода, а шрамы не сошли и по сей день, и не сойдут никогда.
   Менестрель считал удары, и на втором десятке зажал обеими ладонями рот, чтобы не закричать. Спина превращается в кровавое месиво, мышцы рвутся, а кожа наматывается на кнутовище и срывается кусками. А если палач мастер, то и кости ломаются, и внутренности лопаются - это верная смерть. Не от боли, так от кровопотери. Не от горячки, так от внутреннего кровотечения. Литт насчитал восемнадцать ударов и ждал еще минут десять, прежде чем открыть глаза.
   Несчастного унесли, палач сматывал кнут, а помощники его готовили место для следующих. Кнут уступил место палкам, результат не изменился. Если не смерть немедленно, то в следующую неделю. Если не смерть от болезни, то искалечение и смерть от голода. Если же жизнь, то не жизнь, а жалкое ее подобие. Как наказуемого, так и его семьи.
   Литт не считал времени, но судя по всему, оно подходило часам к девяти - десяти утра, когда палачи после краткого отдыха и обеда (здесь же, на эшафоте, домашними пирожками) решили взяться за дело основательно. С легкими наказаниями и проступками было покончено, оставались серьезные преступления. До сих пор Литт считал выражение "волосы на голове зашевелились" гиперболой, годной разве что для слезливых пьесок или баллад о нечистой силе. Сейчас пришлось признать неоспоримую жизненность утверждения. От ужаса, охватившего его при виде приготовлений, менестрель едва не лишился сознания. Колесование. Литт никогда этой мерзости воочию не видел, но ни глухим, ни безграмотным он не был, да и колесо, несмотря на путаность мыслей, еще отличал от чего бы то ни было.
   Княжества вновь подтвердили свой статус государства гуманного и прогрессивного. Колесование здесь представляло собой усеченный вариант кассирской полной версии. Человека к ободу привязывали сразу же, а не во второй части казни, как в Кассире, и добивали на месте, не оставляя умирать на неопределенное время. Литт мало оценил гуманность княжеских министров. Вполне могло оказаться, что попросту вина человека была не столь велика, чтобы подвергать полной процедуре. Несколько раз он почти терял сознание, пытался отвернуться, но криков не слышать не мог. Они долетали и сквозь заткнутые уши. Когда же откуда-то донесся смачный азартный вопль: "Хреново бьешь! Ломай, вшивая немочь, что ты гладишь!", Литт разрыдался.
   Дверь открылась ровно в полдень. Менестреля вытолкнули в коридор, ткнули лицом в стену.
   - Лютню дайте, - услышал Литт свой срывающийся голос.
   - Не боись. Ты сюда еще вернешься.
   В кабинете Литт упал в кресло, как только разрешили. Вчерашний серый с интересом рассмотрел преступника, отослал охрану и подошел почти вплотную. Литт смотрел в пол.
   - Страшно? - прошептал серый, подтаскивая табурет и садясь так, чтобы касаться менестреля. Тот от прикосновения вздрогнул и поднял голову.
   - Что же ты молчишь? Страшно тебе, правда? Вижу, ты плакал, глаза красные. Причина?
   - Страшно, - согласился Литт. - Страшно.
   - Страшно что? - уточнил серый. - Умирать?
   - Нет.
   - Боли боишься?
   - А что, есть такие, которые не боятся?
   - Поговорим, - вынес решение серый. - Итак, твои ощущения?
   - Зачем?
   - Необходимо.
   - Вы сами все видите, что спрашивать, время тратить? Я ведь вчера все сказал, и оправдываться не намерен. Решайте сами.
   - Хм... И любое решение ты примешь?
   - А что изменится, приму я его или нет? Или мне способ казни на свое усмотрение выбирать? Не хочу. Как надо, так и делайте.
   - То есть ты хочешь наказания?
   - Что вы ко мне привязались?! - заорал Литт. Серый с удовольствием откинулся назад, созерцая реакцию. - Я сделал, мне и отвечать! И не надо меня спрашивать, чего я боюсь. Мне плевать, как хотите, так и казните.
   - Вопросы у тебя есть?
   - Я вчера спрашивал - что с Джисом?
   - Если же выяснится, что он жив?
   - Что?! Жив?! Или вы... опять хотите знать мои ощущения? Скажите толком - жив или мертв?
   - Я задал тебе вопрос.
   - Я буду рад... то есть, нет... я умру спокойно.
   Брови серого поползли вверх. Он, не мигая, смотрел на Литта с минуту, затем покачал головой.
   - Зачем же ты убивал своего товарища?
   - За лютню. Вы, что, глухой? Да и весь трактир видел, время было спросить всех и каждого.
   - Да, мы спросили. Вы до лютни ругались о каком-то эльфе. Что за эльф?
   - Какая разница. Джис ни с того, ни с сего стал считать всех отлученных сродни пикси, я пытался разубедить. На том и поругались.
   - А ты не согласен?
   - Нет. Есть разница?
   - Есть. Подробнее.
   - Подробнее не могу, нечего.
   - А если подумать?
   Литт облизал пересохшие губы.
   - В Нирте хотели убить отлученного, не вышло. Трактир загорелся, помешало. Джис остался недоволен. Вот и все.
   - За что хотели убить?
   - Якобы Знак какой-то слишком нехороший. Только того специалиста по Знакам я так и не увидел, и не знаю, откуда он такое придумал и есть ли он вообще в природе.
   - Отлученные - это смертники, - склонил голову на бок серый. - Это те, которым надлежит висеть, самое меньшее. Отлучение у Старших заменяет смертную казнь, и тебе о том известно. Не потому ли и ввели, как говорят в народе, Метки - чтобы видеть бесов и воздавать им по заслугам.
   - Не знаю. Не я Метки вводил, и не мне судить, зачем они и для чего. По мне, и так приятного мало, - носить Знак, видный каждому сородичу. Отлученные не опасны, они не могут колдовать. Если же действительно подлецы... что же, докажите вину и казните. Благо, закон позволяет. А так, без суда и следствия, за одну Метку... так и до людоедства недалеко. Отлученные не бесы, они... люди.
   - Они нелюди. И неэльфы. А что до опасности - ты тоже не обучен магии, однако убивал товарища без всякого колдовства. Отлучение - наказание высшее. Его не дают ни мошенникам, ни...
   - Вы Джису не родственник? - потерял всю вежливость и остатки страха Литт. - Он то же самое говорил. Эльфы не казнили в свое время, значит, смерти отлученные не заслуживают. И потом, смерть она, согласитесь, и есть смерть, она одна и нельзя убить наполовину. А вот отлучение очень даже рознится. Кого же казнить - отлученного на десять лет, на сто или навечно?
   - Всех. Способы казни рознятся не меньше, чем сроки отлучения. Ты мог в том убедиться своими глазами.
   - И что же за казнь такая будет положена за вечное отлучение?! - Литт хотел вскочить, но серый толкнул его обратно. - Скоты! Изверги, садисты и скоты!
   - Правда? Надо же, как ты заговорил.
   - Я теперь могу говорить, как хочу. Хуже мне не будет. Эльфы всякие бывают, и я тому свидетель. Мерзавцев среди них предостаточно, а еще больше тихой равнодушной сволочи, которой, что люди, что гнус на болоте. Есть, и есть по воле Творца, но лучше, если не будет. Но и другие эльфы есть, те, которые заслуживают имени Старшие. И таких больше. Без них мы никуда не придем, они умнее - объективно, у них государственное устройство лучше, законы справедливее. Я не говорю - "станем эльфами", я удавлюсь, но не стану жить вечно, но чему-то научиться можно. И их научить.
   - Красиво говоришь. Лютню носил не зря. Один недостаток в твоей речи - не по адресу. Отлученные не эльфы.
   - Эльфы, еще какие. Я, знаете ли, видел ничуть не отлученных, но таких сволочных эльфов, что... что слов, кроме матерных, для них не подберу. И наоборот... Вы знаете, кто такие альнары? Имя Эрдин вам что-нибудь говорит?
   - Говорит, - наклонил голову серый.
   - Хорошее или плохое? - нашел силы усмехнуться Литт. - Или по вам работорговцы лучше отлученных и их стоит оберегать?
   - Не стоит забываться. Могу ухудшить настроение.
   - А хуже некуда. Среди альнаров много отлученных, и, насколько понимаю, на немалый срок - их тоже нужно в расход? Они тоже смертники?
   - У тебя потрясающая осведомленность. Откуда?
   - Умею читать. Умею спрашивать.
   - М-да... сложная ситуация... Стража! Пусть побудет здесь. Я выйду.
  
   - Сложное дело, Веник. Сложное.
   - Да что сложного? Что, Метла, сложного? Я тебе все сказал, и ты сам все слышал. Отлученных он защищает...
   - Это я слышал не хуже тебя. Заразы в нем немало, не спорю, но не больше, чем в самом отлученном.
   - Где же я тебе отлученного возьму?
   - А на безрыбье и ерш рыба? Молод ты, Веник, молод, и многого не понимаешь. Чистить надо ради чистоты, а не ради собственного удовольствия. Сначала крупный сор, потом мелкий. Не наоборот.
   - Ты что же, считаешь, я из удовольствия его тебе привел?
   - Считаю. И вижу, что это так. Он не так и грязен... по крайней мере, о тебе он жалеет и готов искупить любым способом.
   - Конечно! Метла, он выглядит почти чистым, но сожри меня бес, если он не грязнее самой грязи. Конечно, он жалеет! Ему души своей жаль. Кто о чем, а паршивый о бане. Он хочет искупить, он не предлагал посадить себя на кол, четвертовать и колесовать одновременно? Погоди, предложит. Он страшно боится, как с него спросят там. На меня, как и на других людей, ему наплевать.
   - Не вполне уверен. Он выгораживает тебя, Веник. Об инциденте в Нирте почти не говорит, тебя не упоминает, тем более то, что именно ты начал дело. Ни слова, уходит от ответа.
   - Я тебе говорю, он помешан на собственной непорочности. Он не может сказать, он тогда перестанет быть избранным. Что будет со мной, его не интересует. Поговори лучше, убедишься сам. Надави.
   - Я, собственно, уже надавил. Результат пока низок. Упрям. Упрям и дерзок, даже в крайне подавленном состоянии.
   - Это ты имеешь в виду вид из окна? - в конец разволновался названный Веником. - Слабо, Метла, слабо.
   - Не скажи. Он плакал, а это, сам знаешь, показатель более чем достойный. Крик - показатель стремления к сопротивлению, слезы - свидетельство слабости. Хорошо, я проверю еще раз.
   - На чем?
   - Все на том же Нирте. Постараюсь вытянуть правду. Посмотрим, на чем сдастся. Не уходи, ты мне нужен. Разговор есть. Мне нужен тот отлученный, я не желаю и не имею права тратиться на крошки, когда мимо плывет кусок дерьма. Ты понял?
   - Да, понял, понял, Метла. Жду. Обсудим, есть пара соображений.
  
   Глава 8. Незаконная покупка.
   Ирис проискал менестреля напрасно до вечера. Видел красно-синий фургон Джиса, но самих актеров также не нашел. Ни один из кабатчиков не ответил ничего путного, владелец "Дикой утки" вообще наотрез отказался говорить о Литте. Ирис вышел из таверны с полным ощущением свершившейся беды. Что бы ни болтал Литт по дороге, какую бы чушь ни нес и каким бы невыносимым по временам не становился, одного было не отнять - менестрель мимо чужого горя не пройдет и, пообещав помочь, не обманет. Отчего, почему - неважно, важно одно: если Литт в сутки не помог старушке и не объявился, стало быть, в помощи нуждается уже сам.
   С безруким сыном женщины эльф придумал сделать лишь одно: закрыть его в собственном, с позволения сказать, доме. Запах, как видно, пьянчуге не мешал; выходить по каким бы то ни было потребностям, за исключением жажды, он давно разучился; Ирис припер дверь найденными здесь же на пустыре тяжеленными остатками мебели, предваритено снабдив неудавшегося самоубийцу выпивкой и едой. Последнее вызвало вспышку священного гнева у Пол-алата. Его припасами кормить сумасшедших нахлебников, и ладно бы кормить, так еще и поить их! Его выпивкой! Успокоил кабатчика эльф обещанием отдать все и положить не менее дальгена сверху. При всем том, что монеты свыше суна кабатчик вряд ли видел воочию, а у Ириса не было при себе и фальшивой лички.
   К вечеру эльф придумал способ заработать денег. Неплохой, не слишком удобный, но верный. "Перекресток" трещал по швам от желающих сделать ставку, посмотреть, как эльфу будут бить морду, а то и самому дать Старшему "на бессмертие". Дать не удалось ни одному за два часа. Ставки росли, Пол-алата сбивался с ног, владелец "Снопа" ревниво косился на монеты и подсчитывал убытки. Ирис начал уставать от бесконечных прыжков и сальто, и едва не пропустил удар. Кабак зашелся ревом. Желающие не кончались.
   Через три часа Ирис сидел на полу, прислонившись к ножке стола и жадно глотал ночной воздух из открытой двери. Игра окончилась на сегодня, он не пропустил ни единого удара, а Пол-алата заработал, наверное, сотню дальгенов на ставках и две сотни на выпивке. Подсчитать у эльфа не хватало сил.
   - Эй, Ирис, ты сам-то дойдешь? Подмочь?
   - Не стоит, - поднялся Ирис и направился к крутой лестнице на чердак.
   Хозяин через пять минут приволок туда тюфяк и даже одеяло с простыней. Невиданная роскошь и неслыханная щедрость.
   - Ну, как делим? Пополам?
   - Погоди делить. У меня ощущение, что это не последняя игра.
   - Куда тебе деньги?
   - Боюсь, Литт попал в беду. А из всех заклинаний мне доступных, золото - самое сильное.
   - Эт точно. Как завтра? На кого ставить?
   - Это я тебе завтра и скажу. Иди, я спать хочу.
   Дверь закрылась, Ирис уже спал.
   Наутро он еле встал. Через час упражнений боль в мышцах стала ослабевать, но спускался Ирис нарочито медленно. Пол-алата и весь кабак следил за каждым его движением. Ирис проковылял к выходу, отказался от завтрака и отправился искать Литта.
   На сей раз хозяин "Дикой утки" был разговорчивее и по великому секрету поведал, что упомянутый менестрель - убивец и душегуб. И находится в месте, для таких как он пригодном. Ирис отправился в управу.
   Через два часа вышел, не приобретя ничего, кроме головной боли и страшной уверенности. Вернулся в "Утку" и решил сидеть столько, сколько понадобиться, чтобы свидеться с неуловимыми актерами из разноцветного фургона. Ждал до вечера, никого не дождался, отправился в "Перекресток" и на полпути к нему столкнулся с Ридой.
   Кудрявая подружка Литта налетела на эльфа с разбегу из-за угла, охнула начала извиняться, а узнав, вдруг расплакалась.
   - Что случилось, Рида?
   Ирис отвел девушку в сторону, та утирала слезы и краска с век размазывалась по щекам.
   - Где Джис? Что с Литтом? Черт возьми, что происходит?!
   - А-а, ты знаешь... Литта арестовали.
   - Знаю, не знаю только, за что. Что он мог натворить?
   - Он пытался убить Джиса, - вслипнула девушка.
   - Что-о?
   - Да, сама бы не видела - никогда бы не поверила. Они поругались, из-за пьесы, ну той самой... Дошло до драки, и Джис, дурак, лютню Литта сломал.
   - Что сделал? - Ирису казалось, что и он, и Рида бредят.
   - Да, да! Нам потом рассказывали. А Литт озверел настолько, что задушил Джиса, - слова вновь прервались слезами.
   - Рида, не надо. Я не понял, он убил или пытался?
   - Не знаем, в том и дело! Джис не приходил в себя, позвали целителя, он его забрал в управу - и ни слуху, ни духу. Ни мертвого, ни живого, ни Джиса, ни Литта.
   - Почему в управу?
   - Целитель тамошний, сказал, будто там лучше, средства есть. И что нам теперь делать?
   - Рида, слезами не поможешь. Я только что из управы, меня выгнали в шею, не объяснив ни слова.
   - Конечно, кто тебе объяснит. Ты чужой, с чего им говорить. Литта хотят казнить!
   - Когда?
   - Не знаю, на днях, должно быть. А я не хочу! Девчонки отворачиваются, даже в управе смотрят, как на дуру, а я его... я не могу, чтобы его убили. Пусть каторга, пусть острог, только пусть живым останется. С каторги тоже возвращаются, а с того света...
   Рида уткнулась в плечо эльфа, тот молча погладил девушку по растрепанным волосам.
   - Рида, с тобой, так понимаю, в управе все же разговаривают. Узнай, не отпустят ли под залог. Или, по крайней мере, найди того, кто согласится поговорить со мной.
   Девушка подняла глаза на эльфа.
   - Это же невиданные деньги... откуда...
   - Откуда, это все равно. Лишь бы согласились.
   - Хорошо, я узнаю, - вытерла глаза Рида. - Спасибо тебе, спасибо.
   - Не благодари, не за что. Иди сейчас же.
   - Конечно! Я мигом. Ты где будешь, в "Перекрестке"?
   - Да. Если буду слишком занят, скажи хозяину - он мне передаст.
   - Хорошо, - повторила девушка, оправляя юбку. - Я пойду. Пожелай мне удачи.
   - Удачи. Семеро в помощь.
  
   О том, что пошли вторые сутки допроса, Литт узнал от серого. Тот с завидной регулярностью сообщал о часах, проведенных менестрелем в его кабинете. Сегодня в два часа дня исполнились сутки, прошло еще четыре часа... Литт решительно не мог понять, что от него нужно и для чего серому понадобились подробности истории с Меткой в Нирте. О том, как он не позволил убить невиновного менестрель рассказал через шесть часов, но серый не удовольствовался. Он ни о чем не спрашивал, его и в кабинете-то почти не было. Приходил на пять минут каждые пять-шесть часов, вынимал кляп и вопросительно поднимал брови. Литт всякий раз мотал головой, всеми силами удерживая крик. Серый пожимал плечами и уходил.
   На ночь Литта засунули в его прежний ящик с передней движущейся стеной. Утром пришлось выносить. Что такое "ласточка" Литт знал и прежде (и был признателен Хете, когда тот не позволил применить это к нему), но "колесо" было выдумкой новой. Почище кассирской "поезки в город". Заснуть в таком положении не смог бы и никто из Семерых.
   Днем тактику поменяли. Серого вновь не было, стражники, по совместительству палачи, влили в узника несколько капель бледной настойки, проверили узлы и вышли прогуляться. Менестрель через десять минут уже начал понимать, для чего его, и без того неспособного двигаться, связали настолько изощренным способом. Через полчаса он понял это в полной мере, через два часа страшнее боли стали чудовищные видения, возникающие из ничего.
   Сначала померещилось движение в углу - какая-то тень шмыгнула вдоль стены и пропала. Это вызвало панический страх, Литт попытался отодвинуться от угла подальше и не смог шевельнуться. Еле дыша от ужаса, он наблюдал, как тени множились и заполняли собою весь узкий простенок. Скоро дышать стало трудно из-за недостатка воздуха. Ни закричать, ни пошевелиться, ни как-то отогнать омерзительные чернильные пятна менестрель не мог. Тени, чем-то напоминающие помесь мухи с крысой, ползали всюду, прыгали на груди, сидели на лице, и под их числом Литт стал задыхаться.
   Привели его в себя пригоршней воды. Тени исчезли без следа, вместо них появился серый, а, может быть, галлюцинация, спросил (вслух!) не нужно ли противоядия. Литт помотал головой. Какое противоядие? Как ни плохо было с разумом (например, он не смог вспомнить нынешнего года и месяца), Литт знал, что на нем опробовали. Видел колосья пшеницы со страшными изуродованными зернами ярко-коричневого цвета; видел людей, отравившихся хлебом из такого зерна. Видел и выживших. Выжившие пускали слюни, раз в месяц случайно добегали до сортира и несли несусветицу. Нет противоядия от смерти.
   Серый ушел и вернулся, когда действие зелья кончилось. Сообщил о часе, приказал развязать и усадить менестреля в кресло.
   - Понравилось? - заботливо спросил затем.
   - Очень, - прошептал Литт. - Красивые рыбки...
   - Рыбки, говоришь. Хорошо, значит, и другим понравится.
   Он подождал, чтобы до Литта дошел смысл, и продолжил:
   - Я вижу, с тобой мы только время потеряем. Ты упрям, как стадо ослов. Вашу перепалку насчет эльфов и истории в Нирте слышали добрых двадцать ушей. Ты обвинял Джиса, и это подтверждается всеми, кроме тебя самого.
   - Д-да, я обвинял, - ответил Литт, лихорадочно соображая, что говорить. - Я мог ошибаться. Доказательств у меня нет.
   - Поэтому ты сказал Джису, что тот подначил кондитера и цирюльника? Поэтому ты обвинил его в убийстве эльфа? Кстати, почему этот эльф тебе настолько дорог? Почему ты свято уверен в его невиновности?
   - Он из Глориндола.
   - Он сам так сказал?
   - Да.
   - Литт, - впервые обратился серый к менестрелю по имени. - Ты не дурак. И я не дурак. Ты лжешь. Ты догадался о роли Джиса, приятелю ты не поверил на слово, а вот эльфу поверил. Неубедительно. Мы с тобой не дураки, потому я буду откровенен: с тобой больше ничего делать не будут. Довольно. Будут с другими.
   - Не надо.
   - Не унижайся. Думай.
   Серый поднялся с табурета и направлся к двери.
   - Стойте! Скажу.
   Рассказ не отнял и четверти часа, и то с учетом того, что говорить Литту было трудно. Серый выслушал внимательно, ничего не записал, встал и быстро вышел. Настолько быстро, что охрана появилась, когда его уже не было в кабинете.
   Литта привязали к креслу и оставили одного. А еще спустя минуты три дверь скрипнула и вновь стукнула. Вошедший не спешил появляться в поле зрения менестреля, а тому, чтобы увидеть порог, требовалось вывихнуть себе шею.
   - Здравствуй, Литт.
   Менестрель дернулся, веревки его удержали. Стало страшно - вдруг он и впрямь сошел с ума.
   - Что молчишь? - повторил голос. - Или сказать больше нечего? Все сказал?
   Джис обошел кресло и встал как раз напротив музыканта. Вид актера был страшен. Вся рубашка была сплошь покрыта ржавыми пятнами, а правая рука покоилась на перевязи. Литт молчал. Перед глазами у него плыло, Джис двоился и троился, а его огненная шевелюра резала глаза.
   - Что молчишь? - повторил Джис, с трудом опускаясь на табурет серого.
   - Что изменится от слов?
   - Мне полегчает.
   - Правда? - усмехнулся Литт. - Мы с тобой виноваты, а другие люди - нет. Вот и все.
   - Тебе пригрозили, что убьют владельца "Утки"?
   - И не его одного. И не убьют, а хуже.
   - Чем я хуже кабатчика?
   - Ничем. Нас двое, а там было двадцать человек. Вот и все.
   - Что ты заладил "вот и все"?! - заорал Джис, забываясь и порываясь вскочить. Не вскочил, только охнул и упал назад. - Ты виноват во всем, сука! Ты один!
   - Нет, - спокойно ответил менестрель.
   - Что?!
   - Я виновен в том, что едва не убил тебя. Виновен в этом, но ни в чем другом. Прости, Джис.
   - Не прощу, - выплюнул актер. - Я не хочу умирать. Слышишь, ты, мразь, не хочу! Я вообще ни в чем не виновен! Ты спятил, а я отвечай.
   Рука на перевязи качнулась, а Литт рассмеялся.
   - Ты не умрешь. Своих не убивают. Не болтай только, что сделал, и будешь жить. Долго и счастливо, в богатстве и славе.
   - Что? - вытаращил глаза Джис.
   - Что слышал. Подавись моей пьесой, а Ириса тебе все равно не убить. Кишка тонка.
   Джис, идущий красными и белыми пятнами, молчал, молчал, обретая дар речи, затем приподнялся на табурете и ударил Литта по лицу, а затем вскочил.
   - Тварь! Тварь! - заорал он в каким-то безумстве. - Да ты знаешь, чему помешал? Кого спас?! Это Знак работорговли, - добавил он поспокойнее, наклоняясь к Литту. Тот отшатнулся насколько позволяли веревки. - Это Знак торговли детьми.
   - Не верю.
   - Не верь. Твоего возлюбленного Ириса все равно достанут, не я, так другие.
   - Джис, что с тобой сделали? - прошептал менестрель, шмыгая носом. - Ты бредишь.
   - Что ты сделал со мною? Что ты сделал со всеми нами? Скажи напоследок, чем тебе так дорог этот эльф? Он тебе случайный знакомый, или не так? Или он тебе ближе?
   - Не так. Ближе. Он мне жизнь спас, он мне друг.
   - Ну и как ночки с другом? Хороши?
   Литт не ответил, он просто посмотрел в глаза ухмыляющемуся Джису и увидел в них все, что хотел.
   - Уйди, Джис. Уйди, мне и без того достаточно.
   - Я уйду, когда за мной придут, - опустился на табурет Джис. Гримаса боли исказила его лицо.
   Литт вдруг вспомнил.
   - Джис, ты ведь в Ленагун отсюда, больше некуда. Возьми с собой старушку и Хитара. Пожалуйста.
   - Как ты здорово тон меняешь, вот уже и умолять готов. Не будь связан, еще бы и на колени встал? Не будь ты кретином, твоя старушка ехала бы сейчас на запад, а так - надолго ли хватит Пол-алата? Всех ты погубил.
   Литт стиснул зубы.
   - Тебе трудно? Пьесу ты и так получил, мне она уже ни к чему. Помоги людям.
   - У тебя и слезы в голосе! Восхищаюсь талантом.
   Литт сглотнул ком в горле и вскинул голову.
   - Кто же ты такой? Джис, я тебе сказал об Ирисе, скажи и ты, я все равно никому не передам. Кто вы такие, и ты, и этот серый? И много ли вас по свету?
   - Много и мало. Меньше, чем надо и больше, чем было когда-либо. Мы - нормальные люди, которые не хотят жить в грязи.
  
   Утром Ирис явился в управу, на второй этаж, в кабинет некоего Далаха Димета. В кармане лежала записочка, переданная вчера Пол-алата - "Завтра. Дилх Димет, в девять. Рида". Подниматься по ступеням, как и спускаться с утра было мучением. Награда за него лежала у Пол-алата в столе
   Далах Димет был высок, худ и странно бесцветен, чем напомнил Ниах-Ахала. Серые глаза, серое лицо, невзрачная одежда и скупые движения. В остальном разница с Главой Совета Сил была разительной.
   Конечно, некая девушка передала ему, старшему дознавателю, просьбу и предложение господина эльфа. Он подумал и склонен согласиться, однако услуга такого рода будет стоить весьма недешево. И не только в плане денег.
   - В каком же еще плане?
   - В плане моей безопасности. За действия подобного рода мне не улыбается угодить на место Даланны. Я хочу быть уверенным, что вы меня не обманете.
   - И чем я могу оплатить эту уверенность?
   - Подписью. Всего лишь подписью под одним документом. Этот документ страхует меня и от вас, и от моих коллег. Сразу оговорюсь, без подписи речи о договоре и быть не может.
   - Что за документ?
   - Договор купли-продажи.
   Серый Димет полез в стол, вынул два листа и протянул один эльфу. Ирис прочел и похолодел.
   - Это преступление. Я сам окажусь рядом с Литтом, то бишь, с Линатом в одной камере.
   - В одной не окажетесь, - тонко пошутил Димет.
   - Ах, забыл, торговцы людьми с убийцами не сидят.
   - Дело не в том, сидят или нет, а в том, что завтра Даланна ни сидеть, ни стоять уже не сможет. Не говоря о более позднем времени.
   - Джис мертв?
   - Это не должно вас волновать. Даланна вину признал целиком и полностью.
   - Есть средства, при которых вину признАет и невиновный.
   - И это не должно вас волновать. Мы вполне соблюдаем принципы гуманности.
   - То есть следов не остается? - усмехнулся Ирис. - Молодцы.
   - Так вы будете подписывать, господин эльф. Или поговорим о гуманности?
   - Могу я видеть Литта?
   - Нет. Исключено. Смертников видеть не разрешено даже родным, а вы, простите, и на родственника не слишком похожи.
   - Я хочу убедиться, что Литт жив. И что он будет жить после того, как я его выкуплю. Я могу подписать документ хоть сейчас, но я выйду, а вы затащите его на дыбу, и завтра отдадите мне лишь затем, чтобы я его похоронил.
   - В таком случае можете смело идти в Совет Сил, подавать жалобу министрам и подписанный вами документ будет рассмотрен как улика и доказательство моей вины. Хоронить в таком случае меня будет некому, семьи у меня нет. Даланна жив и будет жить, если только мы с вами договоримся.
   - Мы уже договорились. Перо. И сумму.
   - Пятьдесят дальгенов, - с поклоном подал перо и чернильницу Димет. - Завтра, в шесть утра, за час до процедуры. Дабы уладить все дела.
   Ирис подписал купчую, чувствуя себя последним кретином и сунул копию в карман.
   - Завтра, - повторил Димет. - В шесть. Не забудьте.
   - Не забуду. Никогда.
   Ирис повернулся и, не прощаясь, вышел. В эти два вечера они с Пол-алата заработали гораздо меньше сотни дальгенов, до нужной суммы не доставало еще двадцати золотых. Ирис вздохнул. Вечер предстоял очень тяжелый.
  
   Еще сутки после разговора с Джисом Литт провел как в кошмарном видении. В кабинет к серому его не водили, никто не появлялся, дверь камеры не открывалась - и так двадцать семь часов. Еще двадцать семь часов без пищи, воды, сна и возможности пошевелиться. Кромешная темнота, крики из-за стены со двора, кляп во рту и боль в вывернутых суставах. Тупая, тяжелая, едва переносимая, от которой невозможно заснуть, но и потерять сознание невозможно.
   Поздним вечером (для Литта было все едино) дверь отворилась. Менестреля развязали (боль только усилилась) и доставили по лестнице в большую комнату, залитую светом свечей. Собственно, именно поэтому он понял время суток. От света болели и слезились глаза, Литт на время почти ослеп. Слышать хуже не стал, но и приговор выслушал почти равнодушно.
   "От двадцать второго сентября сего года, города Кирта Ленагунской провинции Объединенных Княжеств управы... о смертной казни приговор... Линат Даланна из Кассира, именуемый также Литтом Стихоплетом, местожительства неопределенного, за совершение покушения на смертоубийство... к повешению на низкой виселице за шею... исполнить что надлежит двадцать третьего сентября сего года с пяти до семи часов до полудня".
   - Линат Даланна!
   Литт вздрогнул и сморгнул слезы.
   - Что?
   - Даланна, к суду надлежит обращаться - "Высокий суд". Понятно?
   - Да.
   - Что имеете сказать?
   К менестрелю обращался седой, чисто выбритый господин. Обращался, глядя не на осужденного, а в бумагу.
   - Ничего.
   - Вам понятен приговор?
   - Да, Высокий суд, - громко сказал Литт, - мне все понятно.
   - Вы согласны с приговором?
   Менестрель опешил.
   - А если бы я не был согласен, что-то бы изменилось? Высокий суд, - добавил он через миг.
   - Да. Ваше дело было бы рассмотрено через день. Окончательно.
   - Благодарю, - покачал головой Литт. - Спасибо Высокому суду, но мне довольно и той задержки, что уже была. Я не хочу отсрочки.
   - Хорошо. Подпишите бумаги.
   Литт с трудом вывел собственную фамилию, не будучи уверенным, что написал ее верно. Масштабы гуманности властей Княжеств поражали воображение.
   - Имеете последнее слово? Желание?
   - Имею. Желание должно касаться лично меня, или...
   - Во-первых, Высокий суд, во-вторых, никаких "или". Только касаемо лично вас, без учета, разумеется, смягчения приговора.
   - Позвольте мне умереть вместе с моей лютней. Она много места не занимает, процедуре не помешает... похороните меня вместе с ней. Ну, или, если хоронить не будете, то бросьте ее тем же, где и меня. Больше я ничего не хочу.
   - Смягчение условий? Вино?
   - Нет. Не надо.
   - Вы все сказали?
   - Да. Высокий суд. Все.
   Пожилой судья некоторое время смотрел на менестреля, затем развел руками и поставил лихую подпись на переданных ему бумагах.
   - Уведите, - махнул он страже. - И прикажите ему воды... - добавил он, когда Литта уже вытащили в коридор.
   Последняя ночь выдалась холодной. Литт сидел в своем закутке с лютней и кувшином воды, стуча зубами. Заснуть он вновь не мог. Страха не было. Не было до такой степени, что менестрель вновь начал сомневаться в собственном здравом рассудке. Впрочем, какой же он здравый на четвертую бессонную ночь. Много раз он читал воспоминания людей, приговоренных к казни - и почти все боялись. Кто-то предстоящих мучений, кто-то позора, но большинство - самой смерти. Небытия. Неизвестности впереди. Литт не боялся. Он вообще ни о чем не думал, ничего не вспоминал. Ни жизнь не промелькивала перед глазами, ни голоса не слышались, ни видения не являлись. Пустота.
   Литт, прислонившись виском к холодной железной стене, просто ждал. Лютня лежала у него на коленях. Тишина, темнота, пустота. Вдруг совсем рядом затопали шаги, звякнула вынимаемая связка ключей. Литт вздрогнул всем телом, разлив остатки воды из кувшина. Заскрежетал металл в замочной скважине, но дверь так и не поддалась. Не к нему.
   С этого мига Литт начала трясти дрожь. Он старался не обращать внимания, не прислушиваться, но вздрагивал от малейшего шороха. Трижды рядом проходили, трижды открывали соседние камера, трижды Литт сначала лихорадочно твердил "пусть меня, пусть за мной", а потом без сил, с судорожно бьющимся сердцем откидывался на стену. "Хвала Небу, не за мной".
   Затем он будто вспомнил что-то важное, спохватился и начал растирать ноги. Выйти из камеры ему хотелось собственными силами. Глупо, но возможность того, что на виселицу его придется затаскивать, начала волновать необычайно. Затем волнение сменилось полным упадком сил. Литту стало безразлично, выволокут ли его под руки, выйдет ли он сам или погонят его пинками. Конец один. До рассвета - холодного же и бледного - волнение и апатия сменяли друг друга несколько раз. И то, и другое исчезло при скрипе поворачивающейся двери.
   Менестрель поднялся, взял лютню и шагнул навстречу страже. Во дворе было влажно от тумана, зубы Литта начали стучать сильнее. Волокиты не намечалось. Литту повесили на шею лютню, связали руки за спиной, помогли подняться на подобие табурета и ловко стянули ноги в щиколотках. Устройство виселицы полностью соответствовало приговору. Вешали на низкой перекладине, предполагающей смерть именно от удушения, а не от перелома шеи.
   Мешка на висельников в Княжествах не надевали, Литт все равно почти ничего видел вокруг. Туман в воздухе был тонок и прозрачен, туман перед глазами только густел. Сердце стучало так, что Литт задыхался и без петли. Наконец ее затянули, откуда-то долетел крик "что ты возишься, зараза?", и менестрель машинально закрыл глаза. В следующий миг лавку вышибли из-под ног.
  
   Ирис был в управе в половине пятого. Вид у Старшего был довольно предосудительным, благо улицы были по раннему часу безлюдны, и оценить украшение в виде кровоподтека на лбу эльфа было некому. Вчера Ирис, к полуночи растеряв координацию движений, оступился и рухнул со стола на залитый пивом пол. Сознания не лишился, но ослеп и оглох на несколько мгновений. Каким чувством предупредил удар - неизвестно, но только вскочив и обретя зрение, увидел лежащего под ногами человека. Кабак, еще час назад сомневающийся в честности игры и справедливости платы, полученной Пол-алата, притих. Даже самые пьяные видели, что упал эльф по-настоящему, и даже самые невнимательные заметили, что стоит на ногах Старший исключительно силой воли. Потому что мышцы ему уже почти не служат. Когда последнего посетителя выпроводили, что случилось часа в три пополуночи, Пол-алата молча положил перед эльфом тяжелый мешочек, поклонился и ушел к себе. Ирис пересчитал - в мешочке помещались шестьдесят золотых. Десять немедленно перекочевали в карман, пятьдесят спустя полтора часа - к Димету в стол. Спать в эту ночь Ирису не пришлось. Он знал, стоит ему лечь - заснет и проснется через сутки. В управу же стоило явиться часа за два до назначенного срока.
   Димет не удивился столь раннему визиту. Он прибрал золото, рассортировал бумаги, что-то подписал.
   - Подождем, - кивнул он эльфу, покончив с делами. - Начало в шесть.
   - Я не намерен ждать начала, - поднялся Ирис. - Если на то пошло, Литт принадлежит мне целиком и полностью, начиная с этого мгновения. И я желаю видеть свою собственность. Более того, я желаю ее забрать. Здесь она, боюсь, попортится.
   Димет оценил шутку, рассмеялся, затем понял, что господин эльф не шутит.
   - Хорошо, хорошо. Я, если честно, хотел несколько внушить Даланне, что людей убивать не нужно. Хотя бы до виселицы его довести.
   - Я сам ему объясню, будьте спокойны.
   - Идемте. Нам вниз, господин эльф. Три этажа и направо.
   Камера была пуста. Впереди сквозь решетку открывался внутренний двор, и сердце Ириса пропустило очередной удар, а затем застучало как сумасшедшее. Во влажном воздухе виделось недалеко, но того, что у человека под перекладиной виселицы торчащие во все стороны волосы и лютня за спиной, не рассмотрел бы только слепой. Ирис всего лишь повернулся в Димету - и тот все понял. Понял и не стал делать вида, будто все идет должным образом. Не стал ругать тупых подчиненных, и вообще не тратил времени попусту. Он верно понял эльфа - если менестрель умрет, то Далах Димет отправится следом. По частям. Поэтому выдохнул:
   - Во двор. По коридору налево, вверх и дверь. Успеем.
   Дверь - тяжелая и лязгающая - распахнулась быстро и бесшумно.
   - Стоять! - гаркнул Ирис, и в тот же миг из-под ног Литта вышибли опору.
  
   Очнулся менестрель от солнечного света. Глаз открывать не стал, решив, что, раз умер, то и зрение не поможет. Однако, свет был настолько живым, щекочущим и теплым, насколько привидение вряд ли могло его почувствовать. Литт приоткрыл один глаз, увидел деревянный потолок. Открыл второй от удивления и понял, что над ним - крыша чердака. Приподнялся и застонал от боли во всем теле.
   Комната была убога до крайности. Сам он лежал на полу, на тюфяке, укрытый тощим вылезшим одеялом. В противоположном углу на таком же тюфяке спал Ирис. У Литта глаза на лоб полезли. Стол, лавка и голые стены. Ни очага, ни кровати, ничего более.
   Преодолевая слабость и боль, менестрель сполз на плохо струганный пол и, даже не пытаясь подняться, на четвереньках подобрался к эльфу.
   - Ирис, - прошептал он.
   Вместо слов из горла вырвался сип, а следом - судорожный кашель. Пока Литт справился с приступом удушья, пока отдышался, прошло не менее пяти минут. Ирис не проснулся. На лбу у него была содрана кожа, костяшки пальцев обеих рук сбиты и окровавлены, под глазами сидели черные мешки. Литт опустился рядом. Из кармана Ириса торчал угол бумаги, Литт для чего-то потянул его и вытащил весь лист. Бездумно развернул, пробежал глазами, свернул и осознал прочитанное.
   Менестрель помотал головой, развернул бумагу вновь, перечел каждую строчку, ведя пальцем, как ученик школы начальной ступени. Смысл не изменился. Купчая. Его приобрели со всеми потрохами, включая душу и музыкальные способности. Слова, брошенные Джисом, стали обретать форму и облекаться в плоть. Литт сидел, не двигаясь, стараясь не глупить и не делать спешных выводов. Думать было трудно, мысли разбредались в стороны или исчезали без следа, не успев появиться. Легче поверить, что Ирис - замаскированный кобольд, чем в его способность купить или продать человека. С другой стороны, вот бумага, вот подпись, и вот он, Литт Стихоплет, каким-то чудесным образом избежавший смерти в петле. Первым порывом было - сбежать отсюда, пока можно. Литт встал, голова закружилась, стены покачнулись, и он очутился где и был, на полу. Бумага выпала и отлетела в сторону. Вторым желанием стало - порвать ее к бесу. Такую глупость Литт отверг, едва она пришла в голову.
   Нужно было разбудить Ириса и поговорить. Просто спросить его напрямик. Но как заноза точило - а вдруг правда. Однажды менестрель встречался с эльфом, безукоризненным во всех отношениях. Понимающим людей, не похожим на сородичей, честным, умным, вызывающим безусловное доверие и симпатию. Это было в Голубом Доле пять лет назад. Три года назад образец для подражания всем Старшим превратился в чудовище, пожирающее плоть и дух; в нечисть, в тварь, которой и пикси испугаются.
   Литт обругал себя трусом, хотя понимал, для страха есть основания. Окажась Ирис тем, кем его назвал Джис - и жизнь Литта не будет стоить и половины лички. Противопоставить быстроте и силе эльфа менестрель не смог бы и в самом лучшем случае, тем более не сможет ничего поделать сейчас. Стукнуть же его по голове и покончить на том Литт также не мог. Подозрения подозрениями, а пока Ирис ему ничего плохого кроме хорошего не сделал.
   Внезапно менестреля осенило. Только бы достало сил. Из собственных штанов он вынул шнурок, из нижних - второй. Подергал - крепкие. Едва не потеряв сознание от усилий и боли в плечевых суставах, развернул стол. Ирис не проснулся. Тогда Литт, закусив губу, накинул шнурок на запястья эльфа и привязал свободный конец к ножке стола. Он проделал тоже самое с щиколотками Ириса, когда в дверь постучали. Литт заметался, вскочил, чтобы закрыть щеколду - он забыл, совершенно забыл о щеколде! - голова вновь закружилась и вместо того, чтобы дернуть деревянную палочку в сторону, менестрель повис на косяке. Дверь распахнулась резко и со всего маху приложила его по лбу. Послышалось неразборчивое ругательство, Литт отлетел, еще раз ударился затылком и снова провалился в никуда.
   Когда он проснулся, в каморке горел свет. Стало быть, вечер или ночь. Помнились какие-то странные люди, голоса, вроде бы его даже спрашивали, а он отвечал; вспоминалось бледное свечение под веками, холод в голове и мягкое покачивание, как бывает, когда лежишь в воде на спине. Он именно спал, а не был в обмороке, ему сказали - "спи", и он заснул. Рядом, только руку протянуть, слышались два голоса шепотом. Один принадлежал Ирису, второй - незнакомый. Судя по разговору на эльфийском без малейшего акцента, обладатель голоса был того же народа, что и Ирис. Через несколько фраз Литт стал, однако, сомневаться. Незнакомец употреблял потрясающее количество бранных слов на одно предложение, что для эльфа было нелепее закругляющихся ушей или крыльев за спиной. Ирис, самое интересное, не возмущался, а говорил, как ни в чем ни бывало.
   - Не говори, я знаю, что сглупил. Не предполагал, что Литт так быстро очнется, да еще мне в карман залезет.
   - Сглупил - это у тебя нормальное состояние. Я бы испугался за тебя, соверши ты хоть один обдуманный поступок.
   - Да ничего бы он мне не сделал. Просто...
   - Ну да, - незнакомец вклеил ругательство, - он просто так, для удобства тебя к столу примотал. Или ты ему рассказывал о своих предпочтениях?
   - Не смешно. После такой бумаги он мог сделать, что угодно.
   - А мозгов ему не хватило сообразить... - говорящий запнулся. - А, пикси ему в ухо, какие мозги после дыбы. И четырех суток без сна. М-да... хороша из вас парочка...
   - Отвяжись, в самом деле. Сходи в бордель, если приспичило, но не шути на эту тему. Плакать хочется от твоих шуток. Уверен насчет дыбы?
   - Ну или что-то очень похожее. Вариация для служебных помещений. Я не специалист, но ребята не ошибаются. Они три часа с ним провозились.
   - И причины такого допроса?
   - Кобольд лысый знает. Димет этот чертов... поиграть, значит, задумал... ну что же, поиграем. Поставим спектакль на тему "Как аукнется, так и откликнется".
   - Вы-то здесь откуда? Сам говорил...
   - Мало ли чего я не говорил. Информация подошла, и, думаю, как раз от Димета и про твою честь. Дескать, выявлен факт торговли...
   - Откуда Димету знать, что вы поблизости?
   - Твою мать! Он нам не доложил! Выясним. Тебе только не сообщим, не до тебя, не обессудь. Лучше скажи, откуда ты этого сумасшедшего лютниста знаешь? Или у вас в Ленагуне сбор представителей э-э... изящных искусств?
   - Угадал.
   - И этот недоповешенный Эйрентилу в подарок?
   - Ему в знакомые.
   - Тогда следи хорошенько за своим глориндольским поэтом. Он может от близости лютни может и контроль над собой потерять. Как бы путаницы не вышло. Между Стихоплетом и...
   - Заткнись, - отрезал Ирис. - Кто о чем, а голый о штанах. Повторяю, приспичило - сходи в бордель, иначе, чего доброго, спятишь на почве воздержания. И гораздо раньше Эйрентила.
   - Не волуйся за меня. Я динтаэнов не ношу, стихов не пишу, в Глориндоле не живу. Я нормальный.
   Литт ждал, что теперь-то Ирис, самое меньшее, пошлет своего сородича ко всем пикси, но ошибся. Ирис не стал ругаться, не стал повышать голоса, он спросил почти шепотом, будто сдерживая сильную боль:
   - Когда ты научился радоваться чужому несчастью? Или тебя согревает сознание собственной проницательности? Ты ведь еще полтора века назад предвидел, ты предупреждал... Конечно, Эрдин, ты...
   Литт подскочил на имени собеседника Ириса и уставился на эльфов круглыми глазами. Ирис резко оборвал фразу и отвел взгляд. Тот, кого назвали Эрдином, немедленно заметил:
   - Устали подслушивать, господин узлоплет? Поешь ты так же хорошо, как и эльфов к столам приматываешь?
   - Я не придумал ничего умнее, - ответил менестрель.
   Эльф с зачесанными назад темными волосами и странными, почти человеческими глазами, ухмыльнулся. Ухмылочка вышла крайне неприятной. Литт в один миг убедился, что Эрдин, конечно, достоин уважения, но уважать его очень трудно. Практически невозможно.
   - Я хотел лишь поговорить. Ирис, прости, но... Джис такое сказал... и эта бумага... Я не хотел рисковать.
   - Привязывать-то для чего? - продолжал усмехаться альнар.
   - Для того, что не хотел получить в случае чего пяткой в челюсть. Я видел, что ты, - Литт повернулся в Ирису и эльф увидел тот редкий случай, когда менестрель покраснел, - умеешь, и испытывать на себе не хочу. Я понимал, что ты меня спасал, ведь и я застегнул на тебе Метку без твоего согласия... Но что-то скребло. Прости.
   - Не извиняйся. Я понял, вот до господина альнара все не дойдет.
   - До меня дошло кое-что другое. Откуда у тебя Метки, чтобы застегивать их на ком попало?
   - Черт, ты со всеми так разговариваешь или только с друзьями?
   - Ты мне не друг.
   - И спасибо Небу. Но, Ирис-то... чтобы вам, господин эльф, понятнее было - в данном контексте слово "друг" будет соответствовать вашему - "синхаэт".
   - Хреново язык знаешь. Не будет соответствовать. И ближе к Меткам. Напомнить вопрос?
   - Не стоит.
   Литт рассказал все о находке Метки, о Катине, о подвале и странных негоциантах. Эрдин покачал головой, но ничего не сказал. Ирис, не склонный рассуждать об Эйрентиле при начальнике альнаров, быстро, пока Литт не вспомнил, спросил о том же, что и Эрдин четверть часа назад. Менестрель пожал плечами.
   - Не знаю. Я ничего не понял, кроме одного - Джис с ними заодно.
   Ирис покачал головой, Эрдин кивнул.
   - Как понял? О чем спрашивали в управе?
   - Можно по имени? Меня зовут Литт. Так, на будущее.
   - Будущее твое меня не касается. Все по порядку, начиная с того, как и что вы с Джисом не поделили в "Утке", со всеми соображениями, кроме "я так чувствую" и "интуиция мне подсказывает".
   - Тебя мать в детстве вежливости не учила? Сам решу, с чего начать и начинать ли вообще. С какой стати альнару интересно, что я думаю о Джисе и что я с ним не поделил?
   Ирис не сдержал смешок. Масло в огонь.
   - Меня в детстве много чему учили, в том числе, что быть вежливым с людьми вроде тебя все равно, что читать сонеты кобольдам. Я задаю вопросы, потому что мне нужен ответ. Не болтовня, а ответ. Я никогда не спрашиваю из любопытства. Остались мозги - подумай, нет - отвечай. Могу подсказать, с чего начинать думать - с бумаги, по поводу которой ты устроил истерику.
   Литт сделал вдох, выдох и сосчитал до десяти.
   - В следующий раз спрашивай нормально. Не знаю, как ты со своими общаешься...
   - Твою мать! Ты будешь говорить или ты говоришь только на дыбе?!
   Ирис расхохотался. Оба - и Литт, и Эрдин резко обернулись к нему.
   - Литт, на будущее - не противоречь этому господину. По крайней мере, вслух. Иначе разговор может затянуться на неопределенное время. Эрдин, конечно, бессмертен, но вот у тебя на сто первом году спора могут возникнуть затруднения.
   - Бес с вами. Нет, Ирис, я не тебя имею в виду. Слушайте, господин альнар и не перебивайте.
   Не перебивать Эрдин не мог. Впрочем, Литт успокоился и на уточняющие вопросы отвечал, иной раз, не дослушав.
   О том, что в Нирте именно Джис натравил горожан на Ириса, Литт понял быстро. Причин он не знал и не представлял, какие могут быть причины, кроме размягчения мозга, для убийства невиновного. В Кирте Джис стал совершенно неадекватным, и теперь Литт примерно догадывается, что к чему. Когда актер связался со своим, без сомнения, знакомым из управы - неизвестно, но время было. Далее все просто - затеять драку, притвориться убитым или раненым, а менестреля скрутят за покушение. Покушение вышло настоящим только потому, что Джис плоховато представлял, что для Литта значит лютня. Или просто не рассчитал силу удара. По счастью для актера, зрители быстро оттащили взбесившегося музыканта и, должно быть, отделался Джис синяками и обмороком.
   - Я бы убил его, - сказал менестрель, глядя в стену. - Убил бы совершенно точно, - он вздрогнул и огляделся.
   Ирис кивнул в сторону. Покалеченная лютня лежала на столе.
   - Что дальше? Не сразу же ты понял, что Джис заодно с Диметом?
   - К сожалению. Я бы эту тварь не выгораживал. Хотя... повесили бы меня на два дня раньше, и повесили бы окончательно. Но ты-то как узнал, где я?
   Ирис вздохнул.
   - От Риды. Твои приятели в самом деле замечательные лицедеи, я ей поверил. Она и свела меня с Диметом. Сам бы я до сих пор ходил вокруг управы кругами.
   - Сучка, - с неподражаемым выражением сказал Литт. - Значит, и они с Джисом... Решили сразу от двоих избавиться. Хорош способ. Только почему же меня не повесили? Или ты подписал бумагу после?
   - До. Я знаю людей вроде Димета и пришел за полтора часа до назначенного времени. Едва успел.
   - М-да... Не понимаю, что им отлученые сделали. Я начал догадываться, что Джис и Димет одной стаи крысы, когда они заговорили об отлученных. Слово в слово, те же аргументы. Если, конечно, бред может быть аргументом. Но даже тогда я сомневался и молчал про Джиса. Кто его знает, может быть, совпадение. Меня спрашивали только об одном - об истории с Меткой в Нирте. Хотели, чтобы я назвал зачинщика.
   Ирис растерянно улыбнулся, Эрдин стал предельно серьезен.
   - А ты почему не назвал?
   - Ты дурак, что ли! - огрызнулся менестрель. - На всеобщем говорю, я сомневался насчет вины Джиса, ну а то, что он жив, к тому времени понял. Димет сам проговорился, недаром, конечно. И для чего бы делать живого мертвым? Ведь то, что сделал Джис - покушение на убийство, да еще и Старшего. Пусть не совсем полноправного, но начни копаться, там и до Хартии недалеко. Не знаю, на кой нужно было это Джису, разве что эта тварь сидела за стеной и ждала - сдам я или нет. Ну, я сдал в конце концов.
   - Ну а Димету на что Нирт? Или он по совместительсву и там подрабатывает? Старшим дознавателем качества дерьма. Тем более, если с Джисом он согласен, на какого пикси слушать твои обвинения в его адрес. Джис ему и без того двести раз похвалился. Бред.
   - А я о чем? Бред, но ведь было.
   - Да, было, - кивнул Эрдин. - Не слышал бы ребят, никогда бы не поверил...
   - Что они со мной такое делали?
   Эрдин едва удержался от того единственного ответа, который напрашивался сам, но затягивать разговор на сто лет и ему не хотелось.
   - Сам догадайся. Итак, Димет спятил и заставил тебя сдать товарища, которого и сдавать не было нужды и сказать то, что уже знал. На чем ты заговорил? Спрашиваю не из любопытства и подробности меня не интересуют.
   - На том, что он пригрозил применить все то же, но к свидетелям нашей драки. Ко всем.
   - Та-ак... - протянул Эрдин. - Отличные методы. Потом? Ты самого Джиса видел?
   - Да. Явился, я даже поверил ему в первую минуту. Весь в крови, рука перевязана.
   - Зачем бы это?
   - Вот и я так же решил. Человека не сегодня-завтра казнить, какая разница, что у него с рукой. Да хоть совсем ее не будь. Ну, в крайнем случае, замотали бы наперекосяк. А здесь еще не просто повязка, а перевязь, через шею - как бы я иначе догадался, что она сломана. Ведь не Джису самому объясняться. В общем, спектакль. Прямое ремесло.
   - Хреново же он его знает.
   - Не скажи. Он так убедительно орал, что не хочет умирать и что я его погубил... Я готов был ему поверить... Но не поверил. Теперь понимаю, почему, а тогда - твержу как говорящий скворец, на авось. Случись такое по-настоящему, останься Джис со мной наедине - да он бы плюнул на все, отвязал меня, а там... Там все равно помирать. Так хотя бы не на виселице и не на дыбе. И уж во всяком случае, не обвинял бы меня во всем, скорее себя бы материл - за то, что черт дернул связаться с отлученным. Ну и со мной.
   - Ты спрашивал, за что он тебя так любит?
   - Спрашивал. За Ириса, похоже на то. Вот никогда бы не заподозрил Джиса в столь буйном помешательстве - если бы сам не слышал, что он напару с Диметом об отлученных плетет.
   - Это все?
   - Сколько есть. Окончательно я убедился, что эти оба заодно, когда Джис сказал "мы". Я у него спросил, что за Диметом у них за помешательсво такое... другой ответил бы, что к диметам отношения не имеет, говорил бы в первом лице. А Джис сказал - "мы", без всяких оговорок. Дескать, они с ним нормальные. Что же, все понятно и не понятно ничего. У Димета, сам понимаешь, о мотивах и причинах спросить мне было недосуг. Сам спроси.
   - Спрошу, - бросил Эрдин. - Обязательно.
   - Что Детайн? - вспомнил Ирис. - Пол-алата что-нибудь выяснил?
   - Выяснил, но это не ваше дело. Детайна мы тоже раскрутим, и пособников Вилки найдем, и прочую сволоту.
   - Пособников кого? - встрепенулся менестрель. - А этот здесь при чем?
   - Откуда ты... - начал Эрдин.
   Ирис перебил.
   - Испытал на себе. Могу тебя, Литт, обрадовать - Вилка мертв.
   Менестрель по очереди посмотрел на обоих эльфов.
   - Вы? Небо... - он запнулся. - Как?
   - Просто, - пожал плечами Эрдин. - Мы, собственно, потому и здесь. Чересчур интересно местная окружная охрана задерживала Вилку. Едва нас на тот свет не отправила.
   - Остальные у тебя еще под Киртом?
   - Да. Там грести - не разгрести. Сотня человек со всех Островов.
   - Под Киртом? - переспросил Литт. - Что там было?
   - Притон. В виде богадельни.
   - Могу дать адресок, - немедленно отозвался музыкант. - Гарта, село в Кассире, неподалеку от границы, спросить дядю Тиху. Сей дядя весной отправил в эту богадельню старушку из Холмиков и ее сына. Сына зовут Хитаром. Ирис, ты не видел здесь...
   - Видел, успокойся. Все хорошо, если так, конечно, можно назвать. Но не хуже прежнего.
   - Как же они до Кирта добрались? Почему их отпустили?
   - Потому что мать слепа и плохо ходит, а сын без руки и ничего, кроме как держать оставшейся рукой бутылку, делать не желает, - отозвался Ирис. - Куда ты их продашь? Кому?
   - Ну да... А Тиха, что, тоже слепой?
   - Может быть, план выполнял, дыру затыкал, - раздумчиво сказал Эрдин. - Может быть, свои счеты у него с киртскими, а, может быть и верно, дурак. Решил, что сами приспособят. Проверим.
   - Теперь только остается придумать, как их в Ленагун переправить. Ума не приложу. Меня Хитар и слушать не станет.
   - Меня тем более, я уже имел с ним разговор.
   - Для чего тащить их в Ленагун? - поморщился поднявшийся Эрдин. - Вы так и до зимы не доберетесь. Поможем вам, приютим. Под Киртом теперь вполне можно жить. Помещения там имеются и более чем сносные, все запасы сделаны, управлять есть кому, да и ребята пока еще там. Ваше дело - слет в Ленагуне. Да, бумагу дай.
   - Тебе и копии хватит. Неужели Димет себе не оставил?
   - А тебе зачем? Желаешь постигнуть все прелести рабства? Так Ирис для этого не подходит.
   - Кто-то считал себя чересчур умным. Нет, ничего прелестного в этой бумаге и в положении раба я не нахожу. В одном ты прав - Ирис для роли не подходит, и потому нечего бумаги разводить. Я ее не уничтожил, потому что подумал о вашем отряде, но теперь она явно лишняя.
   И менестрель протянул купчую Ирису. Тот хотел порвать, но остановился на полудвижении. Какая смутная идея задержала руку, Ирис мгновение колебался, затем аккуратно сложил бумагу и убрал во внутренний карман.
   - Не волнуйся, - посмотрел он музыканта, - я не собираюсь...
   - Что ты оправдываешься? - возмутился менестрель. - Я, что, в самом деле, похож на идиота, не соображающего, что его вернули с того света? Или я не понимаю, что будет, найди ее у тебя кто-нибудь... Черт, Ирис, я тебе верю! Верю, и хватит...
   Эрдин скривился.
   - Веришь. И он тебе верит. Упадите друг другу в объятия и разрыдайтесь. Только без меня.
   Начальник отряда Тэй'ар повернулся и вышел, не прощаясь. Литт проводил его долгим взглядом в закрытую дверь и повернулся к товарищу. Эльф приготовился отвечать на вопросы, но менестрель заговорил о другом.
   - Ирис, ты есть хочешь? - внезапно спросил он, поднимаясь с тюфяка. - Я - хочу.
   - Удивительно. Ты же не ел всего-то суток пять, куда в тебя полезет. То ли дело я, я соблюдаю диету - обедаю каждый день. И поэтому могу позволить себе еще и ужин. Только не здесь. Пол-алата, конечно, человек очень неплохой, но если бы и кухарка у него была такой же.
   - Он бы давно разорился. И, по-моему, нет у него никакой кухарки, он самостоятельно управляется. Взял, побросал, размешал - и готово. Чистить, варить и резать не обязательно. Набросал меньше - похлебка, расщедрился - каша. Совсем много кинул - лепешка. Тем более, что после кружки здешнего пива ты суп от каши все равно не отличишь. Куда пойдем? Только не в "Утку", боюсь подавиться насмерть.
   - Идем в "Сноп", - поднялся эльф. - Хозяин хвастался какими-то сырными палочками. Проверим. Ты дойдешь?
   - Я и назад вернусь. Что со мной делали Эрдиновы ребята?
   - Не видел. Я спал, как убитый. Выскажу предположение, что лечили. И, может быть, даже с применением магии.
   Литт хихикнул.
   - Пойдем. Пока хозяин "Снопа" сам все не сожрал. Я тогда сожру его самого.
   В "Снопе" задержались до самого закрытия. Вернее, закрытие по причине их присутствия сильно задержалось. Менестрель не глупил, не усердствовал и по истечении трех часов едва одолел чашку бульона с редкими гренками. Отхлебнув же глоток самого слабенького пива, он охнул и спросил воды. Она, дескать, пьянее. Но все же первое, что менестрель сделал - потребовал новостей.
   - Ирис, рассказывай. Рассказывай все.
   - О чем?
   - О Нирте, о Вилке, о том, как меня из петли вытащил. Можешь пару слов сказать и об этом, - Литт указал неведомо куда, - неординаном альнаре.
   Эльф рассмеялся.
   - Насчет Эрдина я могу ограничиться одним словом: всегда.
   - Что - "всегда"?
   - Первый вопрос, который задает любой после знакомства с Эрдином - "всегда ли он такой?". Я ответил.
   - А вопрос второй? Тоже ответишь?
   - Хм... ты ведь его ребят видел?
   - Они меня уж точно видели.
   - Тогда отвечу - "прекрасно". Другого начальника над Тэй'аром не было, нет и не будет.
   - А если бы я не видел?
   - Тогда бы ты спросил - "все ли они такие же?". И я ответил бы - "нет". Эрдин - существо уникальное.
   - Да, это заметно, в особенности на слух. Ну да ладно, мне не в одном квартете с ним играть. Расскажи о себе, как ты из Нирта сбежал? И в особенности мне интересно - как ты выбрался из подвала?
   У Ириса вытянулось лицо. Литт заморгал.
   - Что? Я ушел за... э-э... средством открывания подвалов, вернулся - в комнате трое, в том числе и Джис, замка нет.
   - Я думал, это ты. Устроил панику и поднял крышку.
   - Я и устроил, только крышку поднимать нужды не было, она без меня поднялась. И, хочешь сказать, что и без твоего участия?
   - Хочу. Как ни странно, я при этом присутствовал и могу подтвердить собственные слова. Веревки - моих рук дело, но поднять крышку в трех футах над головой... тем более, в кромешной темноте... Я увидел лишь, что она поднимается, и медлить не стал.
   - И правильно сделал. А я лишь отвел лишние глаза в сторону. Ничего другого не делал. За ненадобностью.
   Ирис и Литт некоторое время смотрели друг другу в глаза.
   - Мешок, - сказали оба хором.
   - Что же, - прошептал менестрель, - не так и далек южный Кассир.
   - Говори нормально. Мы одни. Тебя я вынул из петли вполне самостоятельно, никто мне под руку не колдовал.
   По лицу менестреля пробежала судорога, а взгляд застыл. Только на миг. Затем он усмехнулся.
   - Вот это поворот. Жаль, хотел посмотреть на такое чудо. Я и обычных пикси толком не рассматривал, а еще и честных... Куда же он делся?
   - Была паника. Отстал. Только не спрашивай, что он делал в моем мешке и для чего ему понадобилось меня спасать. Мне он не родственник, не сосед и не знакомый.
   - Может быть, хотел выяснить о своих родичах? Мы с тобой много чего тогда наговорили. Думаешь, перевоспитанным все объясняли?
   - Я бы объяснял. Иначе при встрече с пикси настоящими... сам понимаешь, что будет. Одного пикси традиционного воспитания достанет, чтобы погубить сотню своих нестандартных сородичей.
   - Нет, я о другом. Объяснялись ли цели эксперимента вцелом, автор и так далее? Маловероятно.
   - Да. О Главе Совета стал бы упоминать совершенный кретин. Таких у Тальгентила нет.
   Ирис и Литт дружно замолчали. Оба не знали, что говорить дальше. Менестрель вдруг сказал:
   - Ирис, а ведь тебе срочно надо домой. Ведь твоя... - он запнулся, сомневаясь, как назвать, - любимая, наверное, очень волнуется. Порталы не каждый день ерундят.
   - Проверяешь? - хмыкнул эльф в ответ. - Или в самом деле, интересно?
   - Ее дома, что ли, нет? - догадался Литт.
   - Молодец. Будь Иллирэн в Глориндоле и произойди такое... я бы здесь с тобой не бродил. Нет, она здесь, в смысле, на эту сторону Стены.
   - В гостях?
   - Да, у родителей. И не надейся, - рассмеялся Ирис, - дороги я не покажу. Довольно с меня и ее глориндольских поклонников.
   - Что же, ради надежды узреть твою супругу можно и головой Стену пробить. Стану глориндольцем, тем более, что меня Риандал приглашал.
   - С пробитым черепом оценить красоту Иллирэн тебе будет затруднительно.
   - Куда затруднительнее будет это сделать, если она вернется домой лет так через триста. Ничего, в крайнем случае - если голова выдержит, и Привратники, то есть Стражи, на меня не позарятся - я поселюсь у твоего порога и буду ожидать. Пока не помру. Тогда, сделай милость, похорони меня там же.
   - Ни за что. Это негигиенично, - Ирис в какой-то по счету раз увидел недовольную физиономию хозяина и поднялся. - Пойдем-ка, а то у господина трактирщика такой взгляд, что еще пять минут в его заведении - и он похоронит нас обоих. Причем у собственного порога.
  
   В "Перекрестке" друзей ждал хмурый Пол-алата.
   - Одна возня с вами, - бросил он вместо приветствия. - Где вас носит? Обыскались.
   - Что такое? Кто?
   - Да все. От Эрдина привет и предупреждение. Похоже на то, из города вас не выпустят.
   - Сам он что?
   - Он-то смотался, и все его ребята. Ладно, что еще бабку эту прихватили. Добрый все же он чересчур, я бы на месте Эрдина послал вас куда подальше со всеми бабками и дедками.
   - Черт возьми, он действительно добрый... - пробормотал менестрель. - И очень хороший актер. Прямо исключительный. А почему так быстро, что случилось?
   - Вот этого мне не объяснили. Мне вообще ничего не объясняют. Сделай, Пол-алата, и проваливай.
   - Врешь, - ответил менестрель. - А не объясняют исключительно для твоего же благополучия. Меньше знаешь - дольше живешь. Спасибо.
   - На спасибе энортиолец удавился.
   - Не прибедняйся, - посоветовал Ирис. - Я тебе годовую выручку сделал.
   Кабатчик хмыкнул.
   - То ты. К тебе вопросов нету. А этот сейчас скажет, что ему играть не на чем.
   - Слушай, ты меня с кем-то путаешь. Больше Эрдин ничего не говорил? И кто нас еще ищет? Из управы?
   - А, так вы и так все знаете. Какого беса вам повторять.
   - Кто? - только и спросил Ирис.
   - Сами не знаете? От борьбы с разбоем и от вольнодумцев.
   - Почему же не дождались?
   - Не смотри так, я их под стойкой не прячу. Мне они тоже не доложились - пришли, спросили, ушли. Я, правда, ответил, что вы съехали без вести...
   Ирис и Литт разом поднялись.
   - До свидания, - поклонился кабатчику эльф.
   - Нет, лучше прощай. Что-то не хочется больше с тобой видется.
   - Спасибо, - повторил поклон менестрель. - И слушай, придут по твою душу - наплюй на все и уезжай отсюда. Знаешь ведь куда Эрдин отправился?
   - На что он мне и на что я ему? А отсюда я не съеду, не надейся. Мой кабак, моя земля и ни одна вошь меня отсюда не сгонит. И не думай, что я тебя дурней.
   - Я и не думаю. Прощай, Пол-алата.
   За дверью Ирис вопросительно посмотрел на спутника. Тот закинул лютню на плечо пожал плечами и сказал:
   - Ищут обычно по кабакам, тавернам, рынку, всяким складам и пристаням. Пристани здесь нет... Нам бы поближе к воротам, чтобы не бегать... Пошли! - улыбнулся он вдруг. - Если Пальчик все еще живет на прежнем месте, будет нам кров. Ты покойников не боишься?
   - Я живых опасаюсь. А почему ты считаешь, что среди покойников нас не найдут? Разве что мы присоединимся к компании.
   - Да нет, я к слову. Пальчик гробовщик, но дела у него идут из рук вон плохо. Товар не расходится. А сам он, чтобы не расстраиваться лишний раз, на склад и не заглядывает. Живет больше огородом. Да и, знаешь, найди он нас в гробу, не удивится и доносить не пойдет. Со странностями мужик. Я у него как-то ночевал - в смысле, официально, в доме, так он мне и там гроб предлагал. Спится, дескать, в нем лучше - ни звук, ни свет, ни мухи не мешают. Разговаривает с ними, с гробами то есть, так что не слишком удивится, если изнутри ему ответят.
   - Почему Пальчик? - хмыкнул Ирис, направляясь за Литтом в сторону городских ворот.
   - Представления не имею. Все так называют, он откликается, - Литт без перехода резко сменил тему. - Черт возьми, Димет, тварь пронырливая. И как не боится, ведь и его подпись стоит.
   - Скажет, мол, ловил на живца. И, кстати, единственный, кого ему надо бояться, спешно исчез.
   - Странно, он вроде с ним поговорить хотел. И чего альнарам опасаться? Казалось бы, действуют они неофициально, кому какая разница, кого они ловят, а кого нет? Может быть, другая причина есть?
   - Есть. У Тэй'ара всегда сотня-другая причин для действия и еще больше - для бездействия. Странно все, действительно. Точнее, страшно.
   - Одно к одному. Торговцы - альнары - отлученные - эльфы - люди - чиновники продажные... Сеть. Паутина. Куда ни тронь - паук учует. Не двигаешься - плохо, стоит пошевелиться - совсем беда и чем больше сопротивляешься, тем тебе же хуже.
   - И сдается мне, паутиной затянуло Острова не случайно. Дальше, боюсь, будет только хуже.
   - Опять... - с сердцем произнес Литт и вдруг выругался. - Идиоты. Кретины полоумные. Нет бы в мире жить...
   Ирис не стал спрашивать, кого имеет в виду музыкант.
   - Просто некоторым и хочется жить в мире, но в одиночку. Без всяких прочих.
   - Я про них и говорю. Ну не кретинизм ли - мир из одних только существ? Лес из одних только дубов, все слова из одной буквы... Уроды, честное слово. Пауки, и те умнее.
   - Мне можешь не доказывать.
   - Да это опять мысли вслух. Интересно, кто же ради нас расстарался - Димет или Джис?
   - А есть большая разница? По-моему, что бес, что дьявол...
   - Вот с дьяволом ты в точку. Знаю его два года, а получается, знаю не того. Паук пауком, а до чего на мотылька похож.
   - Скорее, богомол.
   - Кто? Это еще что за тварь?
   - Со Скорпионовых. Насекомое хищное, с виду - лист. Безобидный зеленый лист, только до поры до времени. Пока кушать не захочет.
   Менестрель издал приглушенный смешок, Ирис счел его согласием, и на том товарищи замолчали. Слишком далеко стали разноситься голоса в спящей добродетельной части Кирта. Ночные улицы были пустынны, шаги двух пар ног, и те отдавались гулким эхом. Скользили тени, подсвеченые редкими плюющимися фонарями и еще более редкими освещенными окнами. Литт вдруг едва слышно прошептал:
   - Мне мерещится, или...
   - Или, - коротко отозвался эльф. - Не оборачивайся.
   Они свернули, не дойдя до гробовщика и направились в сторону рыночных складов. Света здесь не было - зачем бы облегчать ворам и взломщикам жизнь - шаги за спиной зазвучали отчетливее. Друзья ускорили шаг, запетляли между одинаковых зданий без окон. Безрезультатно.
   - Сколько? - спросил Литт на очередном повороте, когда шаги отдалились.
   - Трое, - одними губами ответил Ирис. - Вооружены.
   Менестрель глазами указал на склад слева и улыбнулся. Ирис кивнул, хотя то, что преследователи практически не скрываются, очень не нравилось. Однако же, друг за другом можно ходить до рассвета. Литт направился влево, эльф успел сделать три шага вправо. В следующий миг ему пришлось прыгать через всю улицу. Менестрель не успел понять абсолютно ничего и ничего подозрительного не заметил, когда удар в спину едва не сбил его с ног. Ирис отшвырнул его к стене и закрыл собой. Быстрота движений не укладывалась в мозгу Литта, тем более, в темноте - он оступился, рухнул на четвереньки и вовремя. Полетели искры, скрежетнул металл о камень. Белое лезвие выскребло крошку из стены напротив того места, где только что стоял менестрель. Даже Ирис, при всей его быстроте, нанес удар одновременно с нападающим. Литт вжался в стену. Он не понимал, каким образом видят в темноте противники Ириса; сам он не различал ничего, кроме неясных силуэтов, то появляющихся, то исчезающих.
   Эльф различал лица людей четко - и только поэтому верил, что перед ним именно люди. Никогда, за всю жизнь он не встречал такой сверъестественной быстроты у смертных. Подумалось о магии, но как бы то ни было - он в колдовстве не силен. На крошечном пятачке защищаться было нелегко, но рисковать Ирис не мог. Отойти хоть на полшага в сторону означало верную смерть для Литта. Менестрель даже не увидит, что его убило, и не потому что вокруг полный мрак. Противники не стесняли себя в движениях, удары сыпались с трех сторон одновременно, как дождь. Клинок, летящий прямо в лицо с последний миг впился в кладку. Человек не успел остановить движение стали, эльф перегнулся назад, ушел от лезвия, опершись руками о стену за спиной, и в следующий миг нападающий отлетел на четыре шага назад. Ирис уже стоял.
   Одновременный удар с обеих сторон - один сверху, в область сердца, другой снизу, по ногам, в футе над мостовой. Ирис проскользнул под нижним клинком, один из нападающих по инерции ушел вперед - но второй соорентировался и рубанул назад. Менестрель не попал под нижний клинок случайно, он дернулся в нужную сторону - но Ирис видел, по чистому совпадению. Клинок сообразительного противника прошел мимо, Ирис перехватил эфес, человек не разжал пальцев и сильно о том пожалел. На том свете. Ирис одним движением вывернул ему руку из сустава и нанес удар в основание черепа. Прежде, чем тело упало, он увидел летящий в неловко упавшего менестреля и, уже начав движение, понял, что не успеет. Его клинку нужно было преодолеть около двух футов, когда до сердца Литта оставалось не более вершка. Он видел, как движутся оба лезвия и знал, что музыкант не видит и не может их видеть. То, что ему, Ирису, кажется сейчас минутами, на деле сотые доли секунды и человеческий глаз за ними не уследит. Тем более, не поспеют человеческие мышцы.
   Пальцы Литта сомкнулись на запястье нападающего, клинок замедлил движение. Убийца ничего не сообразил, он тоже не мог воспринимать сотые доли секунды. Литт без труда, тремя пальцами крутанул запястье врага и, кажется, сломал его. Сталь ушла мимо, и сейчас же удар Ириса достиг цели. Брызнула кровь, тело беззвучно опустилось на менестреля. Клинок упал мигом позже, сбряцал по камням. Ирис, как ни был шокирован, обернулся к последнему противнику - зря волновался. Тот не дышал, вокруг головы растекалось черное пятно.
   Эльф вытащил Литта из-под мертвого тела и пришел в еще большее изумление - менестрель был в обмороке. Привести его в себя стоило усилий, наконец музыкант вдохнул глубже и открыл глаза. Растерянный его взгляд ясно говорил - он стал обыкновенным человеком, ничего не различающим в темноте.
   - Как ты?
   - Ничего. Ирис, я тебя не вижу. Что, все?
   - Все. Почему не видишь?
   - Не знаю. Помоги встать.
   Эльф подхватил друга под руку и тот повис, судорожно вцепившись в плечо товарища. Ирис испугался.
   - Что? Что с тобой?
   - Не знаю, - глаза Литта, широко раскрытые, шарили по сторонам, не останавливаясь ни на чем. На лице проступил страх. - Я ничего не вижу. Вообще ничего.
   Музыкант не только не видел, он еще и на ногах не стоял, шатаясь, как в предпоследней степени опьянения.
   - Погоди-ка.
   Ирис усадил менестреля на мостовую и отстегнул тяжелый браслет с запястья. Светящийся шар появился быстро, правда, он мигал и переходил из желтого в красный и наоборот, но эльфа это не волновало. Он жестом подтолкнул шар к самому лицу музыканта и стиснул зубы. Литт явным образом не видел и света.
   - Литт, посмотри вперед, прямо перед собой. Постарайся увидеть.
   Менестрель осторожно протянул руку к светильнику.
   - Не трогай. Смотри.
   - Не вижу ничего, - покачал тот головой.
   - Что с тобой такое? Прежде случалось?
   - Нет. А впрочем... один раз.
   - Давно?
   - Позапрошлой весной. Я тогда, похоже, вскарабкался по гладкой отвесной стене на двадцать футов вверх. Как - не знаю, но опомнился наверху, а помогать было некому.
   - Что же... сейчас ты опередил меня и убийцу. Остановил клинок одной рукой так же просто, как поймал бы перышко. От лезвия до тебя оставалось дюйма два. В прошлый раз ты тоже не видел?
   - Видел, но очень плохо. Сейчас же... Ирис! Я что-то вижу! Вот оно! - Литт подскочил и впился глазами в светильник. - Красное?
   - Да. Хвала Небу.
   - Это что, шар для освещения?
   - Да. Правда, освещения от него...
   - Но как? Ирис? - Литт повернулся к эльфу. Тот облегченно вздохнул. На лице музыканта не было других чувств, кроме любопытства.
   - Могу кое-что. С трудом, кое-как, но могу.
   - А разве это не смертельно?
   - Откуда ты столько знаешь? Прав Эйрентил, не человек ты вовсе.
   - Ага, я менестрель.
   - Дайлен помог.
   - А совсем убрать?
   - Вместе с руками.
   - Понятно, - Литт сморгнул, прищурился и шепотом сказал: - Кажется, я и тебя вижу. Пронесло. Пойдем отсюда.
   - Я-то пойду, а ты?
   - И я пойду. Все прошло. Убирай свой светильник, иначе тут и ляжешь. И не делай больше такого. Не мучай себя.
   - Да я...
   - Ирис, я ведь не глухой! Я слышу, как ты разговариваешь. Убирай, говорю.
   Эльф рассмеялся и щелчком погасил свет. Литт, хоть и нетвердо, но уже стоял на ногах. Они отправились обратно, вновь мимо "Перекрестка", что-то толкнуло обоих. Вокруг кабака не было ни души, но и эльф и человек замерли от ужаса. В окнах метался закатный отблеск, среди ночной тьмы особенно страшный. Едва они успели сделать по второму шагу в направлении пожара, как из ближайшего окна с грохотом вылетело стекло, сразу следом второе, третье... "Перекресток" загорелся открытым пламенем. Из окон полезли языки, начали лизать стены. С другой стороны раздался даже не крик - вой. Литт кинулся к трактиру, Ирис за ним. Спасать было некого, в буйном пламени человек не продержится и нескольких минут. Менестрель отшатнулся от окна, пыщущего жаром и стал рвать на себя дверь. Не замечая, что засов снаружи задвинут.
   - Литт, не надо! Не спасешь!
   Менестрель отдернул засов, а Ирис потащил его от двери. Менестрель не отпустил ручку, дверь распахнулась - во весь проем стояла стена пламени. Литт отскочил, едва не сшибив с ног друга. Жар опалил кожу до слез. Ирис оттащил Литта, тот уже не сопротивлялся, более того, сообразил, что поджог запишут на их совесть и резво нырнул за эльфом в переулок. Тот самый, где обнаружил старую нищенку. Послышались крики о пожаре, захлопали двери, зазвенели ведра. Горожане спасали уже не "Перекресток", который превращался в пепел на глазах, а собственные дома. У Ириса ком подкатил к горлу.
   - Сволочи, - услышал он рядом. Литт плакал, не скрываясь, не утирая слез. - Будьте вы прокляты.
   Из города они вышли без особенных трудностей. Стража, предупрежденная, но не ожидавшая их появления, заступила было дорогу, но, стоило свету фонаря упасть на тех, кого предписано было задержать, как энтузиазм у стражников пропал. У эльфа в руке был клинок, но не оружие, а выражение лиц ночных странников остановило троих дюжих мужчин. Не нужно было обладать особой проницательностью или быть специалистом в физиогномике, чтобы прочесть холодное намерение загрызть, но пройти, в двух парах глаз. Стражники не думали тогда, что они в большинстве, что парень рядом с эльфом - безоружный и щуплый, они молча разошлись в стороны. Один прошептал вслед: "Мы вас не видели". Ни эльф, ни человек не обернулись, прошли мимо замерших охранников и растворились в ночи.
   Разумеется, наутро все трое клялись и божились, что мимо не пробегала и мышь, не проскальзывала и блоха, и были настолько убедительны, что господин Далах Димет только руками развел и непохоже на себя выругался сквозь зубы. Стражники дружно пожали плечами и сделали сочувственные лица. Они действительно сочувствовали Димету. Господин старший дознаватель взялся нести ношу явно себе не по силам.
  
  
  
  
  
  
   достаточноудет достаточно, чтобы погубить сотню свои нестандартных сородичей.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 9. Сумасшествие для пикси.
   До Ленагуна добрались за сутки. Ни останавливаться в пути, ни разговаривать, ни пить, ни есть не хотелось, и потому утром - ровно через сутки и три часа - Литт постучал в окно сторожевой будки при Храме. В полумиле в юго-западу из-за строений при Храме виднелась городская стена Ленагуна. Открыли далеко не сразу. Наконец окно чуть приоткрылось, и заспанный голос произнес:
   - Кого еще несет?
   - Что-то неласково вы гостей встречаете, - менестрель попытался изобразить улыбку, что вышло крайней скверно.
   - Литт? Ты, что ли?
   Менестрель ждал слов: "Тебя уж заждались", но сторож был иного мнения о том, что ему стоит говорить.
   - Вот те на! Ты откуда взялся?
   - С дороги, Вин. Что за вопросы у тебя дурацкие? Впусти уже, не век же нам тут стоять.
   - Что ты как ерш? Ох, здрасте, господин Старший. Приветствуем, то бишь, - сторож, как выскочил в исподнем и босиком, так и поклонился эльфу. - Ты, Литт, предупреждай хоть, что ли...
   - Всем открывай, и предупреждать не надо. Ты нас впустишь? Или на Старшего еще не налюбовался?
   - Да что, Стихоплет, ты как с цепи сорвался? Что ты смотришь, как фея на.... мусор?
   - Мы просто устали, - отозвался Ирис странным голосом. - Сутки в дороге.
   - Да и до того... тоже... Пропусти, Вин.
   - Дак заходите, - сторож посторонился и вторично отвесил поклон эльфу. - Там, вон в строении по левую руку вам все...
   - Вин, я-то здесь не в первый раз. Найдемся. Келат встал?
   - А так его нету, - пожал плечами сторож. - Он уж неделя как уехал.
   Менестрель круто обернулся.
   - Куда?
   Сторож, названный Вином, вытаращил глаза.
   - Дак по делам. В Телегуин, так, кажется. Раньше чем к секуле не обещал... Ты к нему, что ли?
   - Нет, мы не к нему, - решился Ирис. - Мы хотели бы знать, не останавливался ли здесь - совсем недавно - эльф?
   - А как же! - радостно воскликнул сторож. - Как же - останавливался. Недавно, говорили, аж из Глориндола. Да что я говорю, Литт, ты же с ним и был.
   Менестрель и эльф с ужасом переглянулись.
   - Это было почти три месяца назад.
   - Точно. Так ведь он пошел в свой Глориндол...
   - Вин, я знаю! Нам не того нужно; что Риандал был здесь, я не хуже тебя знаю. Недавно, тебе говорят, самое большее, неделю назад...
   - Да откуда же мы столько Старших наберем, чтобы они останавливались? В Ленагуне, еще куда ни шло... Ты, Литт, точно, устал. Здесь-то Старшему что делать?
   Какое-то сомнение вихрем пронеслось в голове Литта, но исчезло без следа, стоило менестрелю лучше взглянуть на товарища. Любой на месте эльфа слегка бы растерялся, но не Ирис. Он испугался.
   - Действительно, может быть, в Ленагуне... - пробормотал менестрель.
   - Да вы куда, - опешил сторож, глядя на развернувшегося к воротам эльфа. - Городские-то ворота закрыты еще.
   - Действительно, Ирис, не будем глупить. Куда он денется? - бодро сказал менестрель. - Идем, найдем чего-нибудь...
   - Вот, то дело... Вчера у нас запеканка была, дак, может, еще осталось...
   В здании по левую руку была умывальня. Келат очень следил за чистотой, даже слишком следил - для священника. Литт помнил, как он сам удивился в первый раз, а через год нагрубил священнику из близлежащего Лирда, стоило тому усомниться в благе частого умывания. Эльф воспринял умывальню как должное, но умываться не спешил. Он вообще мало что видел вокруг - просто упал на лавку и уставился немигающим взглядом в стену.
   - Ирис, что с Эйрентилом? - тихо спросил менестрель, не особенно надеясь, что его услышат. - Он, что...
   - Да, - сморгнул эльф. - Да. Он болен. Он очень болен.
   Литт опустился рядом на жесткое дерево.
   - Вы ведь не собирались за Стену, так?
   - Так. Точнее, Эйрентил еще как собирался, я ему подыграл - лишь бы довести до владыки. Под любым предлогом, хотя бы и телепортации. А насчет портала я не солгал - произошла самопроизвольная активация, нас выкинуло - к радости Эйрентила. И к его несчастью. Я не представляю, просто не представляю, что должно было произойти, чтобы он не добрался...
   Литт, не столько ради интереса, сколько, чтобы прервать тихое отчаяние товарища, спросил:
   - А в чем состоит... недуг Эйрентила?
   - В тебе.
   - Что?!
   Ирис горько усмехнулся.
   - Именно. Он целиком и полностью помешался на тебе. Как если не на очередном воплощении, то далеком потомке Нелахо-Дана. Знаешь леген...
   - Потомке КОГО?! - менестрель вскочил и уставился на эльфа.
   - Вижу, знаешь.
   - Знаю. А при чем здесь я? Неужели из-за лютни?
   - Нет, ты не при чем. При чем сам Эйрентил. Знаешь, что такое динтаэн?
   - Примерно представляю. У Эйрентила есть?
   - Да. Надо говорить, кому он посвящен?
   Менестрель помотал головой, падая обратно.
   - И работает? Это предвидел Эрдин? Что динтаэн выйдет из повиновения?
   - Да. А Эйрентил не такой уж и сумасшедший. Многовато знаешь для человека.
   - Ты уже говорил. Я все-таки не понимаю, а как я...
   - Ты думаешь, понимаю я?! Инкарны, видения, сны, предчувствия, стихи эти чертовы!.. И вдруг, стоило Риандалу рассказать о тебе, как Эйрентил заявляет, что все это ты, только ты и никто, кроме тебя.
   - Ирис, можешь по порядку? Какие еще инкарны? Как я попаду в инкарну?
   - Ты меня спрашиваешь? Я не сумасшедший. Скажи, шрам у тебя от удара ножом?
   - Да. А что?
   - А то, что Эйрентилу это известно. Как и то, что тебя должны были повесить.
   - Он потому и...
   - Да, я говорил, он собирался тебя спасать. Только один нюанс - в видении Эйрентила тебя повесили окончательно и бесповоротно. То есть ты умер.
   - Весело. Но ведь... это же... Ирис, я слышал, что сумасшедшие... то есть, нездоровые, могут предсказывать будущее. Даже люди, а не то что эльфы, да еще и с динтаэном.
   - Вот и я о том же ему говорил. Упуская нездоровье, разумеется. Он и слушать не хотел. Он не видит лица того, кто является ему в инкарне, он словом не обмолвился о тебе, пока не услышал рассказа Риандала; он свято убежден как в том, что слышит твои стихи, так и в том, что хотя бы отчасти, но ты нечеловек. Переубедить невозможно. Да я, если честно, и не особенно пытался. Боялся, что Эйрентил совсем уйдет...
   - Это-то можешь не объяснять. Нормально, везет мне на этого полоумного. Я не об Эйрентиле, я о герое его динтаэна.
   - Рассуждаешь как Эрдин. С чем тебе везет?
   - Да так... Нет, хорошо, что ты меня хоть сейчас предупредил, вот был бы мне сюрприз. А больше - самому Эйрентилу. У меня с Нелахо-Даном из общего: лютня и способность влипать в разные веселые истории. То есть теперь - только способность. Я не слышу, как растет трава, хоть тресни; зима зимой и остается, в весну не превращается; мне даже "Разбитую высь" не сыграть, пробовал. Если же я начну лечить - убегайте и прячьтесь. Не всякое моровое поветрие сравнится со мной по части исцеления. В конце концов, мне девушки нравятся.
   - Эйрентилу тоже. Что бы там ни плели пикси, и Эрдин с ними заодно.
   - Да я не про Эйрентила, я про Нелахо-Дана.
   - И я про него же. Кроме как от пикси и начальника альнаров я такой галиматьи не слышал. Хотя потомков Дальних встречал немало.
   - Ладно, не будем. Мне, в сущности, плевать... Нам надо Эйрентила найти. Может быть, он действительно в самом Ленагуне, что мы раньше времени горячку порем. Встретил Келата, узнал, что тот уезжает, и решил пожить в городе. А то, что Вин его не видел... Так Келат ведь к Храму не привязан, и вообще, они могли уже по дороге встретиться.
   - Могли, - рассеянно кивнул эльф. - Могли.
   - Так... Сейчас мы приходим в себя, моемся - нас в ином виде на порог не пустят - наводим справки, в том числе и среди продуктов, и идем в Ленагун. Там пять гостиниц, два постоялых двора и еще трактиры, таверны и всякое такое... Голодными по таким местам шастать... так и самим ума лишиться недолго.
   Плану Литта следовали тщательно. Менестрелю здесь обрадовались, накормили, напоили, посоветовали насчет сломанной лютни обратиться к ленагунскому деревщику (правда, посоветовали больше для очистки совести), а насчет эльфа - в ленагунскую же "Виноградную лозу". Самое, дескать, место для Старших. Не то, что у них.
   - Как у Эйрентила с деньгами? - шепотом поинтересовался Литт за завтраком.
   - Хорошо, должно быть. Он же в путь собирался по-настоящему. Да и комфорт он любит.
   - Вот и отлично, - менестрель с сожалением оторвался от хоть и вчерашних, но вкусных маленьких лепешек. Ему не то, что переедать, а и есть досыта не следовало как минимум неделю. - Навестим "Лозу". Приобщимся к цивилизации.
   - А Нилу навестить не хочешь? - отвлекся от мыслей о поэте Ирис.
   Менестрель вздрогнул и опустил глаза.
   - Нет. Нет, я, наоборот, хочу пораньше... Зачем я ей сдался? Да и что я ей скажу? "Привет, Нила, как дела? Научилась ли плести цветные кружева?". Мне ее видеть хочется, но... ведь еще только два месяца прошло... Не хочу, чтобы она вспоминала, не надо о таком помнить. А я ведь не свидетель ее спасения, я - напоминание о том ужасе. Вот был бы Риандал, другое дело... Кстати, ты можешь и зайти, привет от него передать.
   - И для чего ей этот привет? Риандал и сам просил передавать... Я ему ответил то же самое.
   - Ну да... Ты прав, зачем.
   Взгляды человека и эльфа сошлись. Оба вполне поняли друг друга. Литт поднялся.
   - Тогда нечего задерживаться, иначе нас здесь и спать уложат, чтобы по всем правилам. Городские ворота открывают в шесть. Идем.
   Они подоспели как раз вовремя. Заскрежетали запоры, массивные створы дрогнули и разошлись в стороны. Литта среди прочих желающих попасть в город узнали и теперь.
   - А, Стихоплет! Чегой-то ты зачастил. Медом намазали?
   - Дальгенами присыпали.
   - Оно и заметно, - хохотнул стражник и осекся. - А что это у тебя с лютней-то?
   - Не заметно? Теперь я такой же менестрель, как я ты. Иду спрашивать, не нужны ли кому бездельники, лоботрясы и никчемушники.
   Стражник с тревогой на лице проводил Литта по улице, даже не взглянув на Старшего в вершке за ним.
   Конечно, парадный вход "Виноградной лозы" был еще на замке, но мимо шикарного фасада, сплошь увитого резными стеблями, друзья прошли лишь потому что подобраться с черного хода им помешали телеги, перегородившие узкую подъездную улочку. На стук в низком зарешеченном окне появился остренький нос и оборки на чепце.
   - Ой, Литт! Литт объявился!
   - Тише, Носик. Я нынче не даю выступлений.
   - Почему? - молоденькая женщина повернула решетку и высунулась, сколько могла. - Ой, извините, имею честь приветствовать, Старший Брат.
   - Здравствуй, - кивнул Ирис. - Можно без церемоний. Нам всего лишь спросить.
   - Да?
   - Не останавливался ли у вас Эйрентил Глор-Нират?
   - Не знаю, я по именам не всех помню. Только своих, то бишь тех, что сама обслуживаю. Среди моих такого нет и не было никогда. Красивое имя, я бы запомнила.
   И Ирис, и Литт молчали, женщина кивнула.
   - Хорошо, я у девчонок поспрашиваю. Эйрентил Глор-Нират?
   - Да. Кстати, он может и не назваться. Молодой, в том смысле, что выглядит моложе меня, будто одних лет с Литтом. Темные волосы ниже лопаток, слегка зеленоватые глаза. На шее - амулет с лунным камнем.
   - Нет. Такого я совершенно точно не видела. У нас сейчас... э-э... семеро Старших, но все они выглядят гораздо старше вас, не говоря уже про Литта. Лет так на сорок.
   - Давно живут? - попытался еще раз менестрель.
   - Кто как. Двое живут больше месяца, один вчера приехал, один - недели с три... А остальные что-то около недели.
   Ирис покачал головой. Бесполезно. Эйрентил, будь он в "Лозе" или хотя бы в городе, всю округу бы на уши поднял. Хотя...
   - Ладно, Носик, спасибо, - менестрель наградил горничную воздушным поцелуем. - Значит, не здесь. Меня никто не спрашивал, не знаешь?
   - Откуда? Я и на рынке последний раз забыла когда была. Не слышала, но я ведь, сам знаешь, или здесь или дома.
   - Как твой? Ходит?
   - Разговаривает! - рассмеялась женщина. - На языке дриад. Ну, куда в полгода ходить, Литт, ты сам подумай.
   - Я в полгода уже на литарне играл.
   - Это может быть. А вот ходить не умел. Да иду, уже, иду!
   Решетка и окно с треском захлопнулись. Ирис вздохнул.
   - Перестань, - сказал ему менестрель, как только они отошли от окна. - Кто его знает, что ему в голову придет. Может, у него было очередное видение, будто я буду его дожидаться, скажем, в "Колесе". Или в "Трех дубах". Или вообще, в крайнем доме на последней улице на сеновале. Лучше... м-м... если сможешь, конечно...
   - Покажу. Мне не сложно, Знак на способности такого рода не влияет.
   - Знак нет, а Метка?
   - Представления не имею, - Ирис отстегнул браслет. Менестрель только головой покачал. - Это Эрдину спасибо, как он дошел - не знаю. В глаза мне посмотри.
   - Знаю.
   Через полминуты менестрель потряс головой, будто вытряхивал воду из уха.
   - Выглядит он вполне нормальным.
   - Литт, ну ты и осел.
   - Тьфу, действительно осел. Ну что же, идем. Если только Эйрентил не обернулся человеком...
   - Когда-то он и такое делал, - пожал плечами Ирис. - Идем. Город большой?
   - Смотря с чем сравнивать. До вечера обойти должны. Ну что, ты - по кабакам и тавернам, я - по добрым горожанам. Может быть, видели. Встречаемся в "Птичнике", там лучше всего...
   - Лучше всего нам будет встретиться у Эйрентила. Но, боюсь, ходить мы будем зря.
   Литт не слушал эльфа, он бодро заявил, что так оно и будет, и направился в ближайший переулок. Ирис, словно ожившая игрушка - бездумно и механически - побрел вдоль улицы. Он был уверен, что Эйрентила в Ленагуне нет и не было.
  
   К четырем часам пополудни Литт запыхался, взмок и изрядно растерял пыл. Ему казалось, что обошел он весь город по спирали - и ни следа глориндольского поэта. Ни малейшего намека на его присутствие когда бы то ни было, хотя бы в прошлом столетии. В довершение неудач, лучший мастер по дереву, глянув на остатки лютни, только головой покачал. Менестрель, выйдя из пропахшей стружкой и лаком мастерской, огляделся и решил отдохнуть. Голова не работала, и Литт счел, что горячий чай - это то, что ей сейчас необходимо.
   В кармане звякали суны, - Ирис поделился своей выручкой с безработным ныне менестерелем и тот отправился к рынку. Он был на площади дважды - беседовал с хзяйками, выбирающими товар к столу, затем - с торговцами, и безрезультатно. К ограде рынка с внутренней стороны лепилась чайная, Литта в ней знали даже мухи и мыши. Менестрель вынул сун и почувствовал, что краснеет. Ни разу за три года он не расплачивался здесь деньгами. Хозяева поняли, тем более, что уже половине города было известно о несчастье с лютней.
   Выбрался менестрель из чайной лишь час спустя. Площадь опустела, торговцы разошлись, остались любители различных игр - от костей до петушиных боев, да впридачу к ним - менялы, ставщики, судьи и знающие люди всех сортов. Литт шел мимо столов, кивал знакомым и не спрашивал ни слова. Поскольку каждый третий либо его спрашивал, не нашелся ли искомый эльф, либо сообщал, что не одному менестрелю интересны Старшие. А и самим Старшим тоже.
   За центральным столом веселились пуще других. Сначала Литту показалось, что в клетке сидит птица - а то, что с нею разговаривают, так бывают и говорящие птицы. Не говоря о скворцах, Литт видел птиц, говорящих лучше иных людей. И знающих столько ругательств, сколько и Эрдин не выговорит. Подойдя ближе, менестрель засомневался, а через два шага едва не упал. Клетка и в самом деле предназначалась для птиц, даже жердочка сохранилась, но занята была существом совсем другой породы.
   - Мужики, вы спятили?!
   Толпа вокруг расхохоталась, видимо восклицание Литта было не первым в своем роде. Менестрель растерянно посмотрел на знакомые и полузнакомые лица, следов помешательства не увидел и перевел взгляд на клетку.
   - Настоящий, без обману.
   - Ну что, Стихоплет, видал когда-нибудь вблизи? Вот и посмотри, песню потом сложишь.
   - О тридцати трех дураках. Вы с ума сошли, он же...
   - Ниче он не сделает. Мог бы, так раньше бы сделал, а того проще - хотя бы выбрался. А он сидит.
   - Да, а че это он сидит? По какому такому праву? Эй, ты, синяя рожа, а ну покажи!
   Пикси, как воробей сидящий на жердочке, не двинулся. Литт не мог отвести глаз, и не только потому что впервые видел лесного жителя в футе от себя, да еще и в городе. Они с Ирисом беспрепятственно вышли из леса... крышка подвала сама собой поднялась... темная тень, шмыгнувшая из мешка в Джисовом фургоне... От волнения Литт едва мог дышать. "Эксперимент, - бухало в такт ударам крови в висках, - эксперимент".
   - Эй ты, синерожий, слышно плохо? Кому говорю, кажи фокус!
   Зеленые глазенки - оттенок в точности как у Ириса - посмотрели на Литта, а точнее - внутрь, менестрель почувствовал себя нехорошо. Он не мог понять, узнает его пикси или просто пытается вызвать жалость у нового зрителя.
   - Уговор забываешь? Так ведь и мы забудем.
   Не успел ближайший к клетке человек договорить, как все пространство между прутьями заполнилось разноцветными бабочками, бабочки превратились в шутихи, шутихи с грохотом взорвались, а искры рассыпались золотом. Звенящими новенькими дальгенами. Вокруг расхохотались. Кто-то протянул руку, ему тотчас же сунули под нос кукиш.
   - Подманиваешь, собака! Мало даешь. Давай теперь самоцветы.
   - Страны дальние покажь.
   - Точно, диковины всякие. Говорят, в море есть рыбы, так они летают...
   - А в соседней деревне есть куры, так они золотые яйца несут. Кто куру возьмет и три года с ней в браке законном проживет - того и счастье.
   - Девок покажи, на что нам куры.
   Хохот должны были слышать на другом конце города.
   - Как он девку-то тебе покажет? Ты ему сперва объясни, кто она такая есть.
   - Да ну тебя к лешему, он еще щас сам тут разденется. Хоть половина девки, да будет.
   Пикси стал отчетливо синим.
   - Чего-то скучно становится, не найти ли другого занятия, - сказал тот же, что вспомнил об уговоре. - Повеселее. А, хозяин?
   - Найди, - голос пикси был похож на писк мыши, - найди. Изверги!
   - Вы гляньте, он еще и бранится, - совершенно спокойно заметил названный. - Эй, ребята! Заснули вы, что ли?
   Литт только сейчас обратил внимание, что толпа собралась у лавки торговца жареной колбасой и прочими вкусностями. По позднему времени вся колбаса перешла в желудки горожан, но жаровне быть съеденной не грозило. В чем состоит уговор стало примерно ясно, когда двое сыновей торговца по ту сторону прилавка с клеткой с профессиональной ловкостью просунули четыре прута для жарки в переплет клетки. Пикси взвизгнул и свалился на пол, угодив точно между двух прутьев. Через секунду одежда его начала дымиться. Литт изобразил счастливую улыбку, хотя от визга заложило уши.
   - А ну хватит.
   Пикси, дрожа, обвел взглядом людей.
   - Ну, так что? - обернулся к собранию и владелец лавки. - Что смотрим-то? Страны или рыб летающих? Или камни дорогие?
   - А все по порядку.
   - Твоя правда. Давай делай, как сказали.
   - П-подождите, - пикси сел на полу. - Я не могу так сразу...
   - Не знаю, как кому, а мне надоело. Хозяин, может уж пора?
   - Да нет еще, сейчас образумим. Просто дурак какой-то попался, с первого раза не понимает.
   - Нет, не надо! - вскочил пикси. - Хотите море...
   В клетке заходили валы, пахнуло солью и водорослями, полетели сквозь решетку брызги, - Литт среди прочих отскочил. Брызги иллюзорной воды обжигали раскаленным железом. Тонкий намек. Колбасник вздохнул, махнул сыновьям и те просто поставили клетку на жаровню.
   - Я не нарочно! - море пропало, пикси обнаружился цепляющимся за жердочку, подальше от жара.
   - И мы не нарочно. Вышло так.
   - Уберите! Что хотите покажу.
   - Показывай.
   Через секунду пикси понял, что торговаться, если и стоит, то не ему и не теперь. Образы менялись с лихорадочной быстротой. Пригорши бриллиантов, изумруды, сапфиры, эльфийские глариолы ...
   - Хватит, перестаньте!
   Червонное золото, горящая на солнце медь, рубиновые россыпи, груды сердоликов и шпинели...
   - Перестаньте!
   Крошечные птички с красными грудками, стая краснобровиков, невиданные птицы, горящие словно летающие угольки, заходящее кровавое солнце над бесконечным лесом...
   - Уберите огонь!
   Шерн с оскаленной пастью, беркут рвет добычу, бескрайняя пустыня, белый солнечный диск, красные угли на полу у очага, верховой лесной пожар, пламя мечется меж стволов и вьется выше макушек самых высоких деревьев...
   Дикий визг, от которого закладывает уши.
   - Все, хватит!
   - Хватит. Воды сюда.
   От клетки, вновь поставленной на прилавок, на железную подложку, повалил пар. Перекрывая шипение, менестрель громко сказал:
   - Вы что, с ума посходили? Убьете.
   - Убьем, - согласились горожане. - Только не так.
   - У нас договор, - пояснил тот, кто постоянно его поминал. - Он нас веселит, а мы его потом топим. Быстро - клетку в бочку и делов... Только веселить он должен хорошо, - это уже относилось к пикси, - а то мы дело позабавнее найдем. Теперь пляши.
   Пикси висел на самом верху клетки, цепляясь за решетку руками и ногами и, кажется, не услышал пожелания зрителя. Кожа у него стала пятнистой, в неровных пятнах от светло-голубого до почти черного цвета. Зрелище малопрятное.
   - Пляши, слышишь! Литт, подыграй этому...
   - На губе?
   Пикси, дрожа, спустился на жердочку. По лицу его текли слезы.
   - А пусть он починит. Эй ты, лютню починить смогешь? Мы тебе тогда сразу и утопим.
   - Ты говорил это пять раз, - с отчаянием прошептал пикси.
   - И в шестой говорю. Лютня - это тебе не рыба летучая и не девка, это, понимаешь ли, ценная вещь.
   - Все, мужики, кончайте со своими забавами. Убьете, не утерпите.
   - Утерпим, Стихоплет, не боись.
   - Пляши!
   - Сам пляши, - не выдержал Литт. - А другие пока объяснят, откуда вы вообще пикси взяли. Откуда он в городе, на равнине? Может, он какой-нибудь... больной?
   - Сам ты... Вот человек стоит, он тебе щас подробно объяснит, какой он больной.
   Литт хмыкнул, но промолчал.
   - Да чего, сто раз...
   - Повтори в сто первый, ведь это тебе не кто попало, это Литт. Язык у тебя не отсохнет. А ты пляши, пляши, не стой.
   Мужика в сером армяке уговорили быстро. Он пожевал губами и неспешно стал повествовать. Литт к такому темпу не привык, через три секунды менестрель стал встревать и торопить, а там и все остальные подхватили. Получилась несусветица, которая в переводе на всеобщий означала примерно следующее.
   Всеми уважаемый и в знакомствах с пикси не замешанный крестьянин, имеющий под Ленагуном мельницу, пасеку, трех сыновей и дочь-красавицу, собрался в славный город Нирт. По спешным делам, заключающимся в покупке зерна. Как рачительный и домовитый хозяин, он, конечно, зерна припас с избытком, но вот услышал весть, будто в Нирте продают необыкновенно хорошее зерно - красноватое и длинное. Как человек прогрессивный и идущий в ногу со временем, крестьянин решил испробовать новинку; а, будучи осторожным и осмотрительным, взял на пробу четыре мешка. Дабы провести эксперимент по внедрению сего интересного продукта в жизнь. Покупка прошла успешно, крестьянин собирался домой с чистой совестью, когда загорелся кабак на рынке. Неглупые люди, собравшиеся вокруг, конечно, понимают, почему и отчего... Сгореть бы кабаку дотла, однако добросовестные горожане, ведомые благородным крестьянином, с пожаром покончили, спасли кабатчика, его имущество и целую уйму других горожан. В том числе и вот этого молодого человека с лютней. За что молодому человеку не мешало бы поблагодарить спасителя. Хоть спаситель благодарности и не ждет, он от рождения скромен и не спесив. Спасение кабака затянулось, время подошло к вечеру, крестьянин, провожаемый едва ли не всем Ниртом, тронулся в путь. Кроме зерна он, как заботливый муж и отец, купил еще и подарков семье. Младшему сыну он приобрел щегла в клетке. Выбирал между щеглом и баранкой и, конечно, будучи человеком неглупым и практичным, выбрал птицу. Между тем, крыс он не покупал. Это крестьянин помнил хорошо, память у него отличная, он наизусть запоминает книги и письма, которые приходится писать. На этом заявлении Литт едва язык себе не откусил, до того захотелось спросить, как много книг написал достойный муж. Однако лишь попросил завершить рассказ до наступления следующей зимы. Менестреля поддержали. Крестьянин предупредил, мол, слушатели лишатся некоторых важных подробностей, на что владелец лавки ответил: "Ничего, мы и так уже поняли, что с тебя пора икону писать. Это тебе к Келату. Вернется - загляни, он тебе растолкует". Пасечник и мельник счел, что поняли его верно и повествование ускорилось вдвое.
   На подъезде к Ленагуну бесстрашный крестьянин заметил движение в мешках с ценным зерном и услышал шорох. А слух его не уступит эльфийскому. Решив, что красное зерно - слишком дорогая пища для крыс, крестьянин решил поймать вредное животное. Остановился у обочины, стал ворочать мешки, и вместо крысы у ног шмыгнуло вот это... нехорошее существо. Мельник сразу догадался, в чем подвох. Пикси, без сомнения, решили выйти из лесов и напасть на людей в открытую. В селах, а, может быть, и в городах. Как в подобных делах заведено, вперед был послан соглядатай. Умный мельник заговорил шпиона, приманил обещаниями легкой поживы, а затем, улучив миг - накинул на задумавшегося пикси клетку. Без щегла, разумеется. Везти такой подарок в родное село он не рискнул, и привез сюда. Он, конечно, умен, но вот достойный хозяин жаровни ничуть не глупей. Это он предложил намертво заварить клетку. И правда, ведь открывать ее уже незачем. А уважаемый торговец галантереей заключил с пикси договор, что, конечно, тоже выдает в нем человека с головой.
   - А кто договор нарушит, тот окажется гением?!
   Крестьянин резко замер на полуфразе, все головы повернулись к пикси. Тот прыгал и вертелся на жердочке по ходу всего повествования, не останавливаясь, а теперь сидел на остывшем полу и судорожно глотал воздух. По всеобщему молчанию Литт понял, что пикси не прав. Гениями горожане себя не считали.
   - Ну и что ты сел? Ножки устали?
   - Да. Все, хватит! Надоело! Хоть топите, хоть что делайте, я сижу и буду сидеть!
   - Да ну? - усомнились все хором.
   - Подождите-ка, - встрял Литт, пока клетку не поставили на жаровню вновь. - Разговор есть. Отойдем.
   Менестрель, умный мельник, хозяин жаровни и составитель договора сделали несколько шагов в сторону. "Вы ведь не собираетесь его топить? Верно?". "Куда уж вернее. Мы разве на дураков похожи?". "Не до ночи же вы играть будете?". "Нет. Есть дела и поважнее. Еще полчасика, и надо будет кончать. Хватит". "И как, если не секрет? Все та же жаровня?" "Ну да, зачем далеко ходить. Вот хозяин не против". "Не противно потом будет колбасу есть? То есть, я хотел спросить, не опасно ли?" "Да что он может, - с сомнением ответил хозяин, - ничего не может". "Это сейчас". "Какая, Литт, разница, что сейчас, что через час?". "А разница такая, что через час он подыхать станет, а перед смертью чего только не сделаешь. Не глупите мужики, не портите жаровню, да и опасно. Для всех опасно". "Ну и чего предлагаешь? Утопить? Маловато будет". "Мужики, продайте. Нет, я не шучу. Продайте, а мы...". "Кто это "мы", Литт - ты и твои приятели? Так вы и мухи не убьете. И потом, почему же для вас не опасно?". "Тебя, Стихоплет, с эльфом видели. А эльфы, сам знаешь, для пикси не враги". "Эльфы - может быть, но только не свои же сородичи", - торжествующе объявил менестрель. Горожане не поняли. "Что непонятного?! Да, шпион, только шпион, который все дело провалил. Понимаете? Вот что бы вы сделали с предателем, который с врагом сговорился? А у пикси фантазия побогаче любой человеческой". "Ну да... в общем-то... на это они мастера. А как они поймут, что он провалился?". "Ты дурак, что ли? Да мы его в лес вернем. Принесем в лес и выпустим со словами благодарности. Ему конец". "В какой лес-то понесете?". "В Красную Балку! Под Ниртом нашли, значит из тамошних лесов он и родом. Не на крыльях же он прилетел. Телепортироваться на равнине... это, знаете, и для пикси чересчур". Галантерейщик и мельник были согласны, владелец жаровни колебался. "А мы сейчас проверим, - сказал Литт. - Посмотрим, что он предпочтет: жаровню или своих".
   - Жарьте, - бесстрашно ответил пикси на слова мельника. - Я сказал, мне все равно.
   - Так-таки все равно? А если мы тебя отдадим вот ему? - палец указал на Литта.
   - Он что, пикси живьем ест?
   Менестрель фыркнул. Человечек был напуган, без сомнения, но отвечал не по росту и ситуации смело. Хотя, наверняка, смелость, как и честность, считается у его племени душевным расстройством.
   - Вы не спрашивайте, вы делайте, - посоветовал музыкант.
   Клетку водрузили на раскаленные уголья. Пикси решил, видимо, умереть быстро и упорно сидел на полу, но в какой-то миг не выдержал. Как он оказался на жердочке, человеческий глаз уследить не смог бы никогда. Горожане содрогнулись, слова менестреля начали восприниматься в несколько ином свете. Жар постепенно пронимал всю клетку, пикси сделал попытку затуманить пространство, но туман имел отчетливо красноватый оттенок и очень скоро рассеялся.
   - Что смотрите?! Весело?
   Молчание. Ни одного смешка. Пикси закрыл лицо и едва не упал вниз. Жердочка вдруг начала раскачиваться, от стенки к стенке, в бешеном темпе. То ли пикси надеялся так облегчить страдания, то ли уже не соображал от боли. Литт решил, что медлить более нельзя. Собрав все самообладание, он спокойно и негромко спросил:
   - Больно?
   Жердочка остановилась. Зеленые глаза, полные слез, вспыхнули падающими звездами.
   - Конечно. Есть предложение: мы прекращаем и ты возвращаешься к своим. В глушь, в дебри, к своим любящим родственникам из-под Нирта.
   Глаза пикси расширились и в них явственно проступил ужас.
   - Что же молчишь? Они тебя, должно быть, потеряли.
   Пикси попятился на дальний конец жердочки. Кто-то из зрителей присвистнул.
   - Мне и здесь хорошо.
   - Не жарко, - менестрель старался в точности копировать интонацию Димета. - Может быть, твоим родным что-нибудь передать?
   - Отстань! Отстань! Дайте мне умереть!
   Менестрель ухмыльнулся и обменялся многозначительным взглядом с хозяином. Тот развел руками.
   - Признаю поражение. Бери. Даром бери. Твоя взяла. Хочется, конечно, полюбоваться, как от этой твари пепел останется, да обойдусь. Раз ему страшнее, так и мне лучше, - и ленагунец поставил клетку перед менестрелем.
   - Что вы делаете?! Не надо!
   - Надо. Пошли, мужики. Нечего тут больше...
   - Нет, нет! Не надо! Слышите! Умоляю, пожалуйста. Не надо в лес!
   Поодиночке ленагунцы стали расходиться, дольше других задержался мельник. Он никак не мог налюбоваться на мечущегося по клетке пикси, в конце концов Литт выгнал его. Пикси к тому времени разрыдался. Менестрель запрыгнул на прилавок, уселся рядом и тихо прошептал:
   - Все, можешь перестать. Все ушли.
   - Ты остался.
   - Чем я плох? - удивился Литт.
   - Обещаниями, - утирая слезы, ответил пикси. - Что я тебе плохого сделал? Другие - понимаю, а я? Я хотел помочь...
   - Ты о чем? Или бред у тебя? Чего такого я обещал?
   - Ты что же, считаешь, что в лесу меня примут с радостью? Да, то есть, с радостью, конечно, потому что игрушка будет! И не на три часа, как у вас, людей, а на три недели! Что? Не веришь?
   - Ты или дурак или меня считаешь дураком. Я думал, ты понял и мне подыгрываешь.
   - В чем подыгрываю?!
   - Не ори, обратно сбегутся. Сиди тихо, потом разберемся.
   - И куда ты пойдешь? - пискнул пикси, пока Литт выпутывался из куртки. - Эй, убери эту дрянь.
   - Я эту дрянь ношу, так что попрошу без комментариев. Куда - увидишь, одно могу сказать, не к твоим родичам. Они мне самому как-то не слишком приятны.
   Ирис ждал друга в "Птичнике". Литт с ходу грохнул клетку перед эльфом и приоткрыл передную стенку. Ирис сдержанно охнул. Менестрель опустил куртку и переглянулся с эльфом поверх клетки.
   - Как достал? - еле слышно спросил эльф.
   - Ничего, погони не будет. Будет разве что почетный эскорт.
   - Он такой пятнистый и был?
   - Нет, - скривился Литт. - Это последствия... Ты какое-нибудь средство от ожогов знаешь?
   - Для пикси - весьма сомнительно. Хотя... комната на час у хозяина должна найтись, как и сосновое масло.
   - Сейчас.
   Хозяин нашел все нужное за умеренную плату и обязался собрать путников в дорогу. Менестрелю он пообещал подарить свой старый плащ. В комнате друзья повозились, прежде чем вскрыли клетку.
   - Соврал мельник, не щегла, а шерна он покупал, - пробормотал менестрель, любуясь дырой в решетке. - Ну куда такая клетка щеглу? А вообще-то как дело было?
   - Подожди, Литт, - Ирис не придумал ничего другого, как вылить масло в миску и предложить пикси забраться в нее полностью. Тот оглядел эльфа и человека, с трудом выпутался из потертого старого кафтанчика и понюхал масло.
   - Не рекомендую лезть туда в одежде. У нас одежды твоего размера не припасено, шить я не мастер. А масляного я тебя в мешок не пущу.
   - Мы можем и отвернуться, - пожал плечами Литт и повернулся к окну. Глупо, перед пикси вдвойне глупо. Тому стоит щелкнуть пальцами и провалиться через миску, стол, пол и перекрытия в подвал.
   - Поворачивайтесь, - пискнуло за спиной.
   Пикси сидел в масле по шею, Литт фыркнул от смеха.
   - Что смешного?!
   - Ничего, - ответил Ирис. - Будем знакомиться. Наши имена тебе известны.
   - Ну да. Ты - Ирис, а ты - Литт. А меня зовут Холдойо.
   - Это наш вариант имени.
   - Ну мне так и нравится. Здорово звучит.
   - Еще бы. А настоящее?
   - Так вы все равно его не повторите, - улыбнулся пикси и прощебетал что-то совершенно по-птичьи. - Ну как? Вот так меня и зовут.
   - Чик-чирик, - кивнул Литт. - Мне тоже нравится.
   Пикси хотел, видимо, засмеяться, осекся и вновь улыбнулся во все мелкие зубки.
   - Вы куда пойдете? - спросил он вдруг. - Вы ведь сюда и собирались.
   - Собирались, да зря. Ну что, Литт, в самом деле, куда идем?
   - Вперед. В смысле - назад. А у тебя есть другие предложения?
   - Нет, нету. Будешь провожатым, не заведи в болото.
   - Найти болото возле Лирда - много надо труда. Могу завести в чистое поле, устроит?
   - Лучше болото, - пискнул пикси.
   Эльф и человек расхохотались.
   - Идем, - утер глаза Литт, - глянем, как там наши сборы.
   - Иди, тебе где-то плащ обещали. Примерь.
   Менестрель вполне понял, вышел и вернулся лишь спустя сорок минут. К тому времени пикси был одет и, сидя на краю стола, беседовал с эльфом на его родном языке. С сильнейшим щебечущим акцентом, запинаясь и путаясь. Литт нарушил беседу топотом и хлопаньем двери.
   - Исчезнуть можешь? - на эльфийском же спросил пикси Ирис.
   - Ненадолго, - пожал тот плечами.
   - То есть - "нет".
   - А для чего исчезать? - удивился менестрель. - Мешок у меня непрозрачный. Твой, Ирис, внизу, не стал тащить, - Литт откинул клапан мешка. - Лезь. Можешь забраться в печенье - в смысле, рукой, а не целиком. Больше там есть нечего.
   - Тогда можно, я к Ирису в мешок заберусь.
   - Нельзя. Ты ему и так надоел. До встречи, - закончил беседу Литт, завязывая мешок.
   С Ирисом встретился на дворе. Оба мешка лежали под лестницей.
   - Ну что? Веришь?
   - Черт его знает, - пожал плечами эльф. - Слышал, как он по-эльфийски говорит?
   - Слышал. Странно. Уж эльфийский он должен знать лучше родного.
   - Я о том же. Хотя... если он слышал наш разговор насчет Тальгентила, для чего притворяться? Вызывать сомнения в собственной правдивости? Можешь объяснить?
   - Нет. Я ничего не могу объяснить. Ни причин его путешествия в мешке, ни его эльфийского, ни того, почему он горожан не заколдовал как следует. Хотя причина была веская.
   - Здесь и объяснение есть. Дело, скорее всего, в клетке. Железо.
   - Я думал, железо действует только на нечисть. И только в виде подков и в легендах.
   - Не в том смысле. Что, если для удачного колдовства нужны деревья? И чем больше, тем лучше. А здесь - металл.
   - Ирис, он тебе что-нибудь сам объяснил?
   - Нет. Мы насчет подвала только и говорили. Все совпадает, но мысли увидеть для пикси - проще, чем в болоте утонуть.
   - Да... у меня то же. Не знаю. Только что сделано, то сделано. Не запаковывать же его обратно. А насчет Эйрентила...
   - Его здесь нет и не было. Идем назад, пока по северной стороне. На южной мы несколько примелькались.
   - Да и Эрдин со своими, надо полагать, там каждый дюйм перевернули. На каком расстоянии от тракта будем искать? Я думаю, не меньше десяти...
   - Пятнадцать миль как минимум. Если деревня стоит в семнадцати милях - она наша.
   - Ирис, - шепотом сказал Литт, - скажи двадцать пять, и будет двадцать пять. Хоть сто. Правда, и искать мы будем лет сто...
   - Вот и проверим, человек ты или нет. Что, господин провожатый, наметил маршрут?
   - Примерно. Неужели тебе нужны названия деревень?
   - Совершенно не нужны. Ты клетку не забыл?
   - Взял, не беспокойся. Не сошел же я с ума.
   - Мы оба сошли с ума, - рассмеялся эльф.
   - Прекрасно, - заключил менестрель. - Мы спятили, Эйрентил слегка помешался, а рыбак рыбака... Найдемся.
  
   К вечеру друзья избавились от клетки, посетили три деревушки неподалеку от тракта, не нашли ни следа пребывания глориндольского поэта и свернули в лесок на холме. Редкий, светлый, из берез и осин - будто дом из одних только окон, потому для пикси в компании особенно подходящий. Упомянутый лесной житель, сколько раз в мешок Литт не заглядывал, все спал, даже печенье осталось целым и невредимым.
   Когда же костер разгорелся, вода в котелке забулькала, послышался шорох, писк, и мешок перевернулся на бок. Оттуда выпали по очереди: печенье, соль, куль крупы, и пикси, намертво за этот куль ухватившийся.
   - Надорвешься, - заметил менестрель, но помогать не спешил.
   Пикси очень желал дотащить крупу самостоятельно, а спутникам его хотелось взглянуть, что из этого выйдет. Однажды Ирис видел, как молодой хорек тащит в нору убитого им тетерева. Птица была раз в шесть крупнее охотника, однако хорек прыгал и скакал вокруг, намертво вцепившись зубами, до тех пор, пока добыча не оказалась в норе. Примерно то же самое наблюдалось сейчас. Литт, не видевший хорьков, смотрел во все глаза. Пикси раз пятьдесят поменял руки, и тащил волоком, и подталкивал куль сзади, и посидел на нем, и попинал, но дотащил.
   - Может, ты и сваришь сам? - менестрель лег на траву. - Вставать неохота.
   - А можно? - подскочил пикси.
   - Можно, если обещаешь не совать в котел поганок.
   - Да я!... - пикси лишь через секунду понял, что Литт шутит. - Ты что же, не веришь, что я смогу?
   - Сколько тебе лет? - расхохотался музыкант. - На что мы чудим, но ты нас перещеголял. А, Холдойо?
   - Двадцать пять, - объявил пикси с таким торжеством, что Ирис не выдержал и рассмеялся.
   - Мне почти столько же, - растерянно сел Литт, - однако же я уже не стремлюсь забраться по стремянке на небо и набрать облаков на подушку.
   - Главное слово - "уже". Ты забыл, сколько соплеменники Холдойо живут?
   - Вспомнил. И в каком возрасте пикси считается взрослым?
   - Ты меня спрашиваешь?
   - Раз уж сам представитель молчит...
   - Как только станет жить самостоятельно, - гордо заявил "представитель", силясь поднять ложку в три собственных роста. - Некоторые и в сто лет не становятся взрослыми.
   - Ясно. Лет пятнадцать или того меньше.
   - И что же?
   - Да ничего, угомонись. Ты кашу обещал варить, вот и вари. По пути расскажи, как в мешке оказался.
   - Ты сам меня туда пригласил, - в улыбке пикси, казалось, было вдвое больше зубов, чем в человеческой.
   - Черт! Ты что же, читал человеческие сказки? "Накорми, напои, потом и спрашивай?". Я предлагал тебе печенье...
   Пикси хихикнул и взлетел вместе с ложкой над котлом. В самый пар. В тот же миг его словно ветром отнесло в сторону, шмякнуло на траву и накрыло ложкой. Литт с Ирисом переглянулись. Эльф полез в свой мешок за маслом, Литт изобразил бурную деятельность по приданию поляне былого вида.
   Краем глаза оба видели, как пикси выбрался из-под ложки, перехватил ее, словно копье, и решительно направился к костру. На этот раз он даже не дошел, его откинуло назад футов на пять, а ложка треснула пополам.
   - Холдойо, хватит, - сказал Ирис.
   Пикси только головой помотал.
   - Зря спасал, - громко выдал Литт, точно зная, какая реакция последует. - Время тратил.
   - У тебя будет возможность исправить! - обернулся к менестрелю Холдойо, подскакивая на траве. - Ты ведь так и не сказал, что намерен делать.
   - А у тебя есть возможность сбежать, - пожал плечами менестрель. - По лесу мы за тобой бегать не станем.
   - Это лес? - завопил пикси. - Это - лес?! Не смешите, это поле! Это луг, озеро, море, что угодно, только не лес. Лес должен быть из нормальных деревьев, а не из этих... палок. Трава в нем выше меня... вам по грудь будет, там не жарко и почти темно, там не видно этих дурацких холмов. Тут пока один лист найдешь, сто лет пройдет! От одного конца другой конец видно, - это лес? В лесу дальше пятидесяти шагов без магии не видно. Моих шагов, конечно.
   - В такой лес иди сам, если хочешь. Мы были, нам не понравилось.
   Холдойо резко замолчал. Он наконец разглядел, что никто над ним не смеется, более того, и эльф, и человек серьезны.
   - Дошло? - спросил Ирис. - Неужели мы так похожи на убийц?
   - Тот человек... тоже не был похож.
   - Нас ты знаешь несколько дольше.
   - Ну да... Я и думал, что вы хорошие... То есть и сейчас снова так думаю.
   - Что же я, по-твоему, должен был сказать на рынке? - хмыкнул Литт. - Отдайте мол, добрые люди, я его домой доставлю. Меня бы рядом с тобой и зажарили. Спасибо, только этого мне не хватало.
   - Ты так и сказал, - улыбнулся пикси.
   - Я сказал - "к родичам", это, надо понимать, разные вещи?
   - Да. Совсем разные. Вы, наверное, сами уже догадались. Вы ведь все знаете.
   - Половину, - кивнул эльф, вытряхивая крупу в кипяток. - А теперь хотим знать все.
   - Откуда рассказывать?
   - От Тальгентила.
   - Мы о нем от вас и услышали.
   - Кто это "мы" и сколько вас? - уселся поудобнее менестрель.
   - Мы - это мы. Пикси из леса-на-обочине, ну мы так его называем. Мы не знаем, как он называется по-настоящему.
   - По-настоящему он называется "лес". Или у вас принято имена собственные лесу давать?
   - Принято, конечно, - возмутился пикси. - Не, без масла обойдусь. Прошло все.
   - Заметно, - совершенно спокойно заметил эльф. - А спорить с нами бесполезно. Уговаривать тебя никто не будет, в масло головой совать - тоже. Просто будем здесь жить, пока не соблаговолишь лечиться добровольно.
   Холдойо что-то пробормотал про себя, но спорить не стал. В масло он нырнул со всей доступной скоростью и погрузился по уши.
   - Как вы там оказались?
   - Это долгая история.
   - Мы не торопимся, Холдойо. Что-то стряслось на прежнем месте жительства? - Ирис словно забыл, что нельзя говорить с пикси подобными вопросами. - У вас вообще взрослые есть?
   - Самому старшему тридцать два. Младшему - девятнадцать.
   - Твою!... - возмутился менестрель. - Извините, вырвалось. И как это вышло? Где вы жили до тех пор?
   - Я вряд ли смогу объяснить, где именно. Я не знаю, насколько велик Кассир. Знаю одно, мы жили недалеко от города Теленн-Ванна, в шикарном лесу. Плохой у вас язык... нет, извините, не плохой, а бедный. Как я вам объясню, где мы жили, когда во всем языке одно слово. Лес и все.
   - А в вашем языке сколько же? - подался вперед менестрель.
   - Не считал, но много. Десять, наверное. Нет, больше. Больше.
   - Как же вы в лесу жили? Вместе с настоящими пикси?
   - Мы и есть настоящие. Мы жили одни. Без эльфов, без вайхо-пикси...
   - Как-как?
   - Я знаю, теперь уже понял, для вас, что мы, что они - все одно, но не для нас же самих. Мы - пикси, а они - вайхо-пикси. Злые то есть, недобрые.
   - Вот уж истинная правда, - пробормотал Литт. - Дальше что было?
   - Мы жили нормально, у меня был брат. И семья... В смысле, родители, и их родители... - пикси споткнулся. - Все было хорошо. Мы знали, конечно, что есть на свете какие-то другие пикси, не похожие на нас. Вернее, это мы на них не похожи, мы лучше. Отец говорил, что нам их нужно опасаться, что им нельзя верить, а его отец рассказывал, что именно из-за них весь наш народ не любит никто в мире. Что из-за них нам нельзя показываться на глаза ни людям, ни эльфам, никому разумному вообще. Либо сами погибнем, либо их очень сильно напугаем. Мы смеялись. Мы и подумать не могли, что нас можно бояться. Хотели с кем-нибудь встретиться, поговорить, объяснить, что мы не страшные, даже по опушке гуляли - когда никто не видел, конечно, никого не нашли.
   - А чем вам так равнина плоха? - стал абсолютно серьезным менестрель.
   - Всем. Как вы тут живете, вообще не знаю. То жарко, то холодно, ветер, солнце это светит... И ничего же вокруг! Пусто!
   - Агорафобия, - непонятно сказал Ирис.
   - Это еще не все. Нам запрещали даже на опушку выходить, я теперь понимаю - почему. Да потому что магия не работает! То есть работает, но как-то странно, непонятно. Делаешь одно - выходит другое. Страшно!
   Литт представил, что пытается сыграть на лютне и вместо этого начинает отплясывать трепака, и поморщился.
   - Сотворить мне хотелось дворец, получился плешивый скворец. Я пытался построить избу, получил на корову узду. И так далее по тексту.
   - Это еще что, а, Ирис? Что это за эльфийское народное творчество?
   - Именно народное. Автор неизвестен. Я с ходу вспомнил четыре строки, а их штук двести, наверное. На все случаи жизни.
   - Вот так и получается. Ты одно, а выходит другое. Или совсем ничего не выходит. Телепортироваться нельзя, исчезать трудно, иллюзии какие-то ненормальные. Сами по себе создаются. С ума сойти можно. Как вы вообще магией пользуетесь?
   - Конкретно мы - никак, - пожал плечами Ирис. - Другие пользуются великолепно.
   - Я только в том городе, в Нирте, понял, что эта штука на руке мешает тебе колдовать, - прошептал пикси. - Это не больно?
   - Если не пытаться колдовать - нет. Если пытаться - смертельно.
   - Что?! Ты что, не сможешь колдовать, даже если тебя убивать станут?
   - Меня пытались убить, ты видел, чтобы я колдовал?
   - Не-ет, - протянул пикси с ужасом. - Не видел. И когда тебе эту штуку уберут?
   - Никогда.
   Холдойо захлопал глазами.
   - Но как же... как же без магии... Она же - все. Без нее же никак, просто невозможно...
   - Хвала Небу, для нас - возможно. Не будем пока обо мне, Холдойо. У тебя еще будет время понять, кто такие отлученные.
   - На чем я остановился? На том, что мы жили хорошо? Так вот, все было нормально. О равнине мы тоже не верили, думали, это так, пугают, чтобы мы из дому не сбежали. Нам никогда и никто не говорил ни о каких эльфах, ни о каком Тальгентиле, мы и язык эльфийский учили как придется. Нам он не обязателен, говорил отец. Только имена на нем хорошо звучат. А вот всеобщий, дело другое, мы на нем часто и говорили. Иногда через лес проходили люди, мы слушали и пытались понять, что они говорят. Один раз Талойо решил ответить, так что было! Человек как бросится наутек, и нам не поспеть, а уж как Талойо потом влетело! Он месяц мог только самой простой магией пользоваться. Не исчезновения, ни телепортации, ни трансформации - ничего. Вот ужас!
   - Страшная кара, но вполне заслуженная. Людей пугать не стоит.
   - Вот и нам так же сказали. Ох и скандал же был! Мол, если еще хоть раз, нам выделят участок в тридцать деревьев на всех и не выпустят оттуда, пока нам по двадцать пять не исполнится.
   - Сколько, кстати, вас было?
   - Всего или как?
   - И так и так.
   - Всего - семьдесят три. Взрослых... если от пятидесяти считать... наверное, сорок девять. А мы, я имею в виду... друзей, нас десять было.
   - Сколько осталось?
   Пикси содрогнулся.
   - Трое.
   - Что случилось? Пикси? В смысле вайхо-пикси?
   - Да, - вздохнул Холдойо, с отвращением глядя на масло. - Они.
   - Черт! Горит!
   Менестрель снял котел с огня, по поляне пополз теперь замеченный всеми запах горелого.
   - Ничего, это полезно, - объявил Литт. - Тренировка для желудка. Вот дьявол, мы и посолить забыли.
   - Соль - вредно, - немедленно сказал пикси, выбираясь из масла. - И вареное тоже.
   - Жить вообще вредно, - заметил менестрель. - От этого умирают.
   Холдойо захихикал из-за миски, где укрылся во имя переодевания.
   - Все, что невкусное или несъедобное без приготовления - есть нельзя. Можно только то, что так, само по себе, сырым съедобное. Ну, или на солнце высушенное.
   - Где же столько солнца взять, здесь же не Энортиол? Так что там еще осталось? Трава, мед, орехи... Творог и сыр, так понимаю, нельзя?
   - А как их делают?
   - Их готовят, по крайней мере, насколько знаю я. Варят. Может быть, как-то иначе можно, но я не видел.
   - Вареное есть нельзя, - повторил пикси, уплетая кашу.
   - Мы уже поняли. Почему?
   - Вареное лишает силы.
   - В каком смысле? - вытаращил глаза менестрель. Ирис рассмеялся.
   - В магическом, в каком же еще.
   - А-а, я хотел уже испугаться... Ничего, у меня силы этого рода не было и не будет, так что я могу есть все подряд. Вареное, пареное, жареное и так до бесконечности.
   - Так, наверное, у людей плохо колдуется, потому что они всякую отраву едят. Не ешьте.
   - Холдойо, боюсь разочаровать, но на ягодах и траве долго не протянешь. Смотря еще, какая трава. Если болотица или белена, то и совсем нисколько не протянешь. Не говорю про ягоды смерть-куста. Вам, то есть пикси, не сомневаюсь, и ягоды вполне достаточно, но представь, сколько их потребуется нам. Так никаких лесов не хватит. Сожрем все подчистую.
   - Можно выращивать. Вместо поля с вредной пшеницей можно посадить поле ягод.
   - Хвала Небу, что ты не крестьянин. Вижу, что не менее вредное просо ты уплетаешь за обе щеки. Да ешь-ешь, мне его не жалко.
   - Так ведь ничего больше нет.
   - Вот тут ты прав, - кивнул Ирис. - Можно говорить, что угодно, но придет нужда - и Литт перейдет на ягоды и сено, а ты - на кашу. И ни тот, ни другой не отравится.
   Повисло молчание. Пикси явно вспомнил, о чем говорил до беседы о предпочтениях в еде, но продолжать не торопился. Ирис с Литтом его не подгоняли. Когда же котел опустел, Холдойо вдруг сказал:
   - Мы тоже ели всякое, Талойо пробовал даже свечку. Говорит, мыши едят, значит, и нам сойдет.
   - Не отравился?
   - Нет, но и не наелся. Вы, наверное, поняли все. Зачем рассказывать?
   - Не хочешь - не говори, - кивнул Ирис.
   - Нет, я лучше скажу. В общем, явились они - как и когда, мы не поняли. Кто говорил, будто предлагали нам убраться, наши отказались. Не стали бы они ничего предлагать, зачем им? Мы ничего не поняли, когда очухались, нашей осталась одна поляна, на самом краю. Все самые лучшие места, все самые лучшие деревья - их. Мы не верили, честно скажу, я не верил, что нас убьют. Но... мы до сих пор не знаем, что это такое было и как такое повторить. Мы все были в одном месте, но все видели разное. Понимаете - все! Нас выбралось из леса девятнадцать, и каждый нес свое. И нигде не пересекается. Как такое возможно, не знаю. Кто говорил, листья ожили и стали пожирать... кто - что огненные шары появились... Наверное, на самом деле стало темно, мы растерялись... И тогда глава клана, отец Санойо, зажег лес. По-настоящему, со всей силой... А нас выкинули из леса, и барьер поставили...
   - Когда это произошло? - подскочил Литт.
   - В конце лета позапрошлого года. То есть два года назад. А что, ты что-то слышал?
   - Да, - глаза менестреля округлились, - я, можно сказать, сам видел. Под Теленн-Ванном действительно сгорел лес два года назад, до сих пор приближаться боятся. Я видел издалека - ничего живого, только пепел. Никто не знал, почему и отчего он загорелся; был действительно конец лета, дожди...
   - Да, недавно прошел дождь, трава была еще сырой, но глава клана был очень сильным магом. Потом мы пошли, куда глаза глядят. Шатались почти год, двое отравились крысиным ядом, один утонул в половодье. А потом мы нашли этот лес, в смысле тот, где мы вас и видели. Нам он понравился: тихий и хороший, дорога близко, но это ничего. Мы не заметили, что он был занят.
   - Как это можно не заметить? Людям, конечно, можно, но вам-то?
   - А хозяева леса не хотели, чтобы мы их видели, и мы не увидели. Да они уходить собирались, мы после поняли. Слишком близко дорога, людей много, и эльфы встречаются. Тогда мы уже знали, что эльфы - единственные, кого боятся вайхо. Взрослые были правы. Так вот, эльфов и людей в лесу стало слишком много, вроде даже что-то строить собрались, и вайхо засобирались. А тут мы... Ну, они решили повеселиться напоследок.
   - То есть? Те милые шутки...
   - Это они! - завопил пикси. - Они весь лес запоганили! Ни шагу свободного, везде ловушки, везде смерть. Мы не можем их убрать, пока они не сработают, а некоторые и после этого не убираются. Даже в другие превращаются. Некоторые мы обходим, а некоторые не видим и не чувствуем, пока не попадемся. Они сказали, что уходят и пожелали счастливого новоселья. Сказали, что теперь ни люди, ни эльфы не сунутся! Конечно! Ловушки-то для всех работают. Мы помогали, как могли, но мы сами не всегда видим. Пытались предупредить - еще хуже выходит. Нам никто не верит!
   Холдойо с маху пнул травинку, та вспыхнула синим и исчезла.
   - Никто не слушает! Нас не отличают от вайхо, даже эльфы не отличают. Санойо, сына главы клана один убил кинжалом - просто убил, когда тот пытался его вытащить из змеиной петли. А с Талойо было еще хуже, там попались люди... они и слушать не стали и отрубили ему ноги.
   Трава на фут вокруг пикси преобрела желтый, затем оранжевый, затем алый цвет. Затем пошла ало-синими пятнами, поникла и высохла дочерна на глазах. Эльф и человек молчали. Сказать было нечего.
   - В наш лес перестали ходить, мы подумали, что все кончилось. Ловушки остались, но мы их обходили и за полгода никто не умер. А в начале лета пришли какие-то люди и эльфы, осмотрели и мы слышали, решали, что с лесом делать. Они хотят его уничтожить. Правда, еще не знают, как. Люди предлагали поджечь, эльфы ответили, что это варварство и что надо магией. Наложить какое-нибудь заклятие, от которого умирают только пикси - и все. Что за заклятие, они не знали и ушли, и мы все ждем, когда они вернутся.
   - Потому ты и залез ко мне в мешок?
   - Да. Мы подслушали ваш разговор, и все поняли. Кроме одного, почему нам никто не говорил про этого Тальгентила и про Ниах-Ахала. То есть, про Ниах-Ахала мы слышали только то, что он глава всеэльфийского совета и хочет жить в мире с людьми.
   - Он и с пикси хотел бы жить в мире.
   - Мы уже поняли. Не знаю. Спрашивать не у кого. Мы поспорили, что делать. Четверо говорят - надо уйти на равнину и жить там. Говорят, есть такое место - Чародол, туда никто не ходит.
   - Правильно, потому что там жить нельзя.
   - Почему?
   - Магия. Ловушек не меньше, чем в вашем лесу. Что говорили остальные?
   - Что надо пойти к этому Ниах-Ахалу, раз уж это он придумал и сказать, что эксперимент удался. Мы - хорошие. Пусть велит не трогать наш лес.
   - Кто победил?
   - Да никто. Пока все спорили, я залез к тебе в мешок. Они, может, до сих пор не договорились.
   - Сколько вас всего теперь?
   - Девять, если и меня считать.
   - А ты сам на чьей стороне?
   - Да я на обеих был. Сначала, когда лез в мешок, думал, как-нибудь вылезу, посмотрю что к чему. Может, думал, вы знаете, где этот Чародол искать или какое-нибудь спокойное место. Потом вижу, нельзя вылезать. Попробовал по дороге, так вот ты меня сразу и увидел. В Нирте я запутался поначалу, не понял...
   - Крышку ты поднял? - спросил Литт, хотя ответ знал.
   - Да, когда услышал, что они сделать хотят. Не буду говорить.
   - Не надо, представляем, - помотал головой Ирис.
   - А как тебя в зерно к этому мельнику занесло? Из-за паники потерялся?
   - Да почти... - смутился пикси. - Крышка была тяжелая и еще невидимость... В общем, я отстал от вас. Смотрю, трактир потушен, вас никого нет... я пошнырял по площади, хотел найти Джиса, так ведь твоего друга зовут, а нашел этого... человека.
   Литта на слове "друг" передернуло, однако он промолчал. Пикси продолжал:
   - Я думал, какая разница, ведь мельник-то тоже в сторону Ленагуна едет. Оказалось, есть разница. Слушайте, а кто такие лесники? Вы о них говорили, и это мельник орал, и на рынке тоже...
   - Ты сам разве не понял?
   - Понял, что они нас... то есть вайхо убивали, но кто они вообще?
   - Охотники за пикси, - пожал плечами Ирис. - Это было их прямым и единственным занятием. Думаю, после знакомства со своими сородичами ты должен понимать.
   - Понимаю, - вскинул голову Холдойо. - Я бы этих вайхо сам убил, если бы смог! Они моих друзей погубили, мой лес, мою семью! - пикси резко споткнулся и спустя полминуты продолжил будничным тоном. - В общем, я понял, что на равнине жить нельзя.
   - Только как же ты рассчитываешь найти Ниах-Ахала? - спросил Ирис.
   - Не знаю. Послушал бы, посмотрел, кто-нибудь да знает. Вот вы, - пикси показал зубки, - например.
   Ирис хмыкнул, но ничего не ответил. Не возразил и не согласился.
   - А по-моему, тебе лучше для начала вернуться домой, - сказал Литт. - Вернуться и поговорить с оставшимися товарищами. Поход до Ниах-Ахала может затянуться, твои друзья могут и не дождаться и натворят глупостей.
   - Зачем время тратить? Туда-сюда ходить, говорить, опять перессоримся. А если не перессоримся, за мной все остальные увяжутся. Ну и чем девять пикси лучше? Погибну, так один.
   - И друзья не будут знать, где тебя искать и как выручать.
   - А не надо меня выручать! Если я сам не выберусь, значит, и они мне не помогут, только сами пропадут. Нет, я домой не пойду.
   Эльф и человек переглянулись.
   - Ниах-Ахал должен быть при Совете Сил, в Линтолине, - будто самому себе сказал Ирис.
   Пикси подскочил от восторга.
   - Спасибо! Спасибо! Я его найду, я его обязательно найду, и он лично убедится, что был прав, и пикси могут быть честными.
   Ирис сделал неопределенный жест, означающий не то согласие, не то сомнение. Холдойо, придя в восхищенное состояние духа, немедленно потребовал, чтобы ему рассказали все и полностью.
   - Тогда ты моешь котел, - предложил менестрель и сейчас же получил согласие.
   Котел взмыл в воздух, поплыл над поляной и бухнулся в родник. Пикси запрыгал следом, нырнул внутрь котла и сейчас же оттуда донесся его писк. Ирис и Литт переглянулись. Менестрель пожал плечами, эльф вздохнул. Котел Холдойо отчистил на славу, сняв слой гари трехлетней давности и перенеся его на себя.
   После этого они долго сидели кружком вокруг огня, пили чай из двух десятков трав и разговаривали. Литт рассказывал о своих злоключениях, на словах о лютне пикси встрепенулся.
   - Можно я посмотрю?
   - Можно, хуже вряд ли сделаешь.
   - Только дорасскажи сначала.
   Литт довел повесть до конца, тактично опустив подозрения насчет Джиса, купчую в кармане Ириса и всех альнаров вместе с их колоритным начальником. По его словам выходило, будто его вешали за покушение на убийство и выпустили под залог, уплаченный эльфом. Пикси не стал придираться, он вообще слушал с открытым ртом и только хлопал глазами. О недуге глориндольского поэта не упоминали вообще. Ирис ограничился одним словом - "разминулись". Холдойо и здесь не стал возражать. Что для существа, умеющего читать и видеть мысли, на взгляд Литта, было странновато.
   Лютню пикси осмотрел внимательно, посидел на сломе, понюхал и, кажется, на зуб попробовал.
   - Хорошо сломано, - выдал он наконец. - Сложно будет собрать обратно.
   - Знаю.
   - Может быть, тебе легче новую купить?
   - Может быть, - невесело усмехнулся Литт. - Может быть, лучше купить литарну или скрипку. По крайней мере, есть надежда найти их в продаже. У тебя дальгенов так с пятьдесят не завалялось?
   Пикси серьезно посмотрел на осиротевшего музыканта и ничего не ответил. Спустя час он крепко спал, а Литт и Ирис дежурили всю ночь по очереди. Хотя могли бы дежурить и вместе, все равно заснуть ни одному не удалось ни на минуту.
  
   Утром Холдойо встал свежим и бодрым и весело болтал о Ниах-Ахале и Совете Сил до тех самых пор, пока Литт не застегнул мешок. Впереди лежали многие мили. Насколько их будет много, друзья не могли знать. Найдется Эйрентил в соседнем селе, или придется дойти до самого Катина. Пока дело шло к последнему. Первые четыре дня Ирис и Литт провели по северную сторону Чародольской Петли, вернулись к Нирту и ничего не обнаружили. По вполне понятным причинам в город заходить не стали, прошли дальше, на восток. Ничего. Вернулись по тракту назад, свернули на южную сторону и начали поиски там. Ничего. Так, петляя, возращаясь назад и в стороны, они проверили двадцать два селения на пятнадцать-двадцать миль по обе стороны тракта и за две недели продвинулись вперед на сто шестьдесят миль. Все же пройденные мили, должно быть, приближались к четырехстам. Ничего и никого, ни малейших следов глориндольского поэта. Ни один эльф на все четыреста миль не падал с лошади, не травился грибами или кашей третьего дня в придорожной таверне, никого не грабили на дороге, не кусали бешеные собаки, не вылавливали из рек, озер, ручье и болот...
   Холдойо начал высказывать воодушевляющие предположения, вроде самопроизвольной телепортации на ровном месте, насильственной телепортации по чьему-то злому умыслу, развоплощения, исчезновения, летаргии и амнезии с полной утратой личности. На третий день таких разговоров Ирис, и без того дерганый, пообещал отправить пикси на тот свет без языка.
   До Катина по прямой оставалось меньше полусотни миль, а они не нашли ни единого следа. Ирис перестал спать но ночам, а если и засыпал, то просыпался в поту от очередного кошмара. В первые дни путники проходили миль по двадцать, через неделю - двадцать пять, через две - не менее тридцати, а часто и больше. Надеясь неизвестно на что, они самостоятельно обшаривали подозрительные лога, укромные урочища и берега всех водоемов. Ирис бы еще в каждый водоем нырял, но здесь выручал Холдойо. Пикси вылавливал коряги, ботинки, подводы, мертвых лошадей, а дважды - утопленников, но Эйрентила, к счастью, не нашел.
   Запасы таяли на глазах, и это при том, что пикси ел меньше воробья, а Ирис - меньше пикси. Путники перестали говорить на посторонние темы, они либо молчали, либо обсуждали план действий, а еще чаще - спорили. Выходили и деньги, заработанные эльфом в Кирте. Лютню же Холдойо, не смотря на все свои усилия, починить пока не смог. Пикси ежевечерне пытался склеить разлом, вокруг грифа то летали искры, то щелкало и трещало, то замерзала под лютней трава, то пахло грозой, а однажды все, что росло, стояло и присутствовало в радиусе четырех футов, окрасилось в нежно-зеленый цвет молодой листвы. Менестрелю это особенно понравилось.
   Друзья не замечали ничего: ни похолодавших ночей, ни наличия в компании пикси, ни собственной усталости. Они перестали обсуждать, что будет, когда они найдут Эйрентила и запретили думать себе, что произойдет, если и под Катином поэт не отыщется. Казалось, они забыли, для чего и почему начали поход, просто знали - нужно дойти до Катина - и шли.
   Холдойо не вспоминал, что хотел знать, как попасть в Линтолин и как узнать Ниах-Ахала при встрече. Вспомнилось это неожиданно, на исходе четырнадцатого дня безрадостного путешествия. Трех товарищей, из которых видно было двоих, подвез на тарантасе торговец книгами. В другое время Литт с Ирисом остались бы жить в пропахшей пергаментом и бумагой повозке, теперь только равнодушно взглянули на тяжелые стопки и отдельно завернутые дорогие экземпляры. Менестрель взял все-таки книгу наугад, открыл, содрогнулся и вернул на место. Книга оказалась сборником эльфийских стихов.
   Хозяин попался разговорчивым до неприличия. Он видел, что попутчики его к беседе не склонны, потому говорил сам. Много, громко, ни о чем и в основном о себе самом. Так и выяснилось, что направляется торговец на юг, в Кассир, через Кассавирт и Рианлот в Теленн-Ванн. В Риане его ждет коллега, некто Рианнар, из Старших, так он возит его книги по эльфийским закрытым городам, и даже в Линтолин. Да-да, точно, даже туда. Конечно, выгодно, эльфы в делах - это всегда выгодно. Приятно, когда тебя, торговца из Княжеств, знают и ценят в Линтолине...
   Остановились друзья и торговец на одном постоялом дворе, и в комнате Ирис наконец смог заговорить не о том, куда им идти завтра.
   - Холдойо, ты почему еще здесь? Ведь сам все слышал. Рианнар - достойная компания, даже для невидимого попутчика. С ним ты действительно доберешься до цели.
   - Я не хочу добираться! Я буду помогать вам. Пока вы не найдете своего друга...
   - Твои друзья могут погибнуть все до одного. Это раз. Второго случая может и не представиться. Это два. И три - тебе нужно торопиться. Хотя бы ради того, чтобы застать Главу Совета на своем посту.
   - Что?! - разом вырвалось у менестреля и пикси.
   - Да. Не спрашивайте, откуда мне известно, мне ничего не известно, но... Ничего хорошего на Островах не происходит, как бы не наоборот... Вот скажи мне, пожалуйста, Холдойо, каким образом к вам под Теленн-Ванн пожаловали вайхо? Вокруг леса равнина, так? И каким образом? Не говоря уж о том, кто им проболтался о наличии в этом лесу их нестандартных сородичей.
   - Сами они нестандартные!
   - Нет, вайхо как раз стандартные, то есть обыкновенные и часто встречающиеся. К сожалению. А вот вы воспринимаетесь ими как умалишенные.
   - Мы просто место занимаем.
   - Да нет, не просто. Вы бросаете на них тень, на их незапятнаннную никакими чувствами расчетливость, честность всегда считалась у пикси душевным расстройством, а для своих - вдвойне. Кто мог сообщить вайхо, где вас искать? Догадайся с трех раз, Тальгентил и Ниах-Ахал не считаются.
   - Тот, кто не хочет, чтобы мы были... Или тот, кто не хочет, чтобы был Ниах-Ахал? Но разве такое бывает? Ведь вы же эльфы, а не вайхо.
   - Бывает. И бывают эльфы похуже всех пикси, вместе взятых. То бишь, прости, всех вайхо. Так что, не рассуждай, а делай. Встреться с Ниах-Ахалом, очень тебя прошу. Не только ради себя и своих товарищей, но и ради нас. Ради людей, ради мира на Островах.
   Холдойо долго молчал, затем также молча кивнул. Ирис улыбнулся, Литт тихо сказал:
   - Удачи тебе. Пусть повезет.
   - Пусть вам повезет! Вы найдете своего друга, обязательно отыщете, - пикси нерешительно оглядел эльфа и человека. - А можно... - замялся он, - можно, я вам руку пожму. Я слышал, так делают друзья.
   Ирис без слов протянул ладонь пикси, тот с трудом обхватил ее обеими руками. Литту Холдойо почему-то потряс мизинец, возможно, от волнения. В ответ менестрель осторожно, боясь переломать пикси кости, сжал двумя пальцами его ладонь.
   - Спасибо тебе... за все. И тебе, Ирис...
   - Не стоит. Лучше спаси своих товарищей. Отыщите вам подобных. Честность, может быть, и сумасшествие, но сумасшедшие пикси мне нравятся куда больше. Все, беги. Тебе еще укрытие подыскивать.
   Холдойо кивнул и исчез со стола так стремительно, что Литт и Ирис вздрогнули. Менестрель покачал головой, ничего не сказал и стал стаскивать ботинки.
   Впервые за много дней они спали в кроватях, задремал даже Ирис, а менестрель уснул как только голова егго коснулась подушки. Снился ему лес, полный честных, но сумасшедших пикси, и все, как один, были копией Эйрентила. Пикси пели хором, Ниах-Ахал им дирижировал, а листья аккомпанировали. Чистейшими переборами лютни.
   Утром Литт вспомнил сон, горько усмехнулся, встал с кровати и вдруг едва не упал. Показалось, что единовременно ночью сошел с ума, что заразился от Холдойо, что бредит. На столе лежала лютня. Его лютня с туго натянутыми струнами и целым, будто никогда и не ломанным грифом.
   Глава 10. Глава осени.
   Вплоть до самого Катина не отыскалось ни малейших вестей об Эйрентиле. Литта перестала радовать даже заново рожденная лютня. Друзья обошли закрытый человеческий город в точности как месяц назад и впервые за восемнадцать дней поиска смогли убедиться, что ищут эльфа, а не ночное видение на заре и не утренний туман в середине дня.
   В деревушке неподалеку от Катина жители мгновенно вспомнили Старшего, который купил у них лошадь. И как было не запомнить. Мало того, что лошадь купил самую лучшую, мало того, что, не торгуясь, заплатил втрое ее настоящей цены, так он еще и сам по себе запомнился. Вот говорят, будто Старшие с людьми не разговаривают. Брехня все и ерунда. Этот говорил. И за лошадь благодарил, вежливый такой, и про дорогу до Ленагуна спрашивал - очень торопился, дескать, дело есть спешное, и про то, не попадались ли им еще Старшие и не проходили ли, часом, здесь бродячие музыканты. Вот вам и "не разгваривают". Как тот Старший выглядел? Да как все, так и он. Вот и на вас, господин хороший, похож. Старшие вообще друг на друга сильно похожи. Особые приметы? Да куда уж примета лучше, чем то, что он Старший? Старшего завсегда от человека отличить можно. А чтобы от своих отличить, это мы не умеем. Да, была вроде какая-то побрякушка на шее, да ведь ее и снять недолго. Это дурь, все равно, что девку по платью или по бусам отличать. Куды поехал? Так на тракт, куды же еще, раз ему в Ленагун надо. До переправы, а там на тракт, не полетел же он на кобыле-то. Кобылы, они летать не обучены.
   И Литт, и Ирис сомневались в этом утверждении. Судя по отсутствию следов пребывания глориндольского поэта и его лошади на тракте, он все же улетел. И именно на кобыле. Хотя, не исключено, что взял ее под мышку и телепортировался посреди чистого поля в неизвестном направлении. Была еще одна возможность исчезнуть без следа, но и человек, и эльф молчали о ней до самой переправы.
   Здесь Ката была глубока и разливалась так, будто мнила себя если не Гаталином, то как минимум Телегом. Стоя у ограждения парома и глядя с холодную (с утра испробовано), стального оттенка воду, Литт поинтересовался у паромщика, не бывает ли у них несчастных случаев. Паромщик оказался несуеверным и легко ответил, что бывают. И как не быть, когда по пьяни лезут, а на середине реки приходит нужда погеройствовать. А то и без геройства бывает. Вот вы, господин, стоите у перил, а не надо бы. Скользко, и вы, хоть и трезвый, поскользнуться можете. А снизу, как видите, перил нету, там в аккурат человеку пролететь. Менестрель от борта не отошел, парощик пожал плечами и продолжил перечислять причины.
   - Вот еще лошади пугаются, бывает, в воду прыгают. И добро бы сами прыгали, лошади-то еще выплывут, а некоторые дурни и на пароме с седла не вылазят - вот и тонут.
   Литт резко обернулся, Ирис, видимо, мигом раньше сделал то же самое, паромщик едва шест не упустил от неожиданности.
   - Что? - помотал он головой, целя глазами в сторону. - А конечно, тонут. То в упряжи запутаются, то лошади мешают плыть, а течение, сами видите...
   - Было, - не спросил, а сказал эльф. - Было и совсем недавно.
   - Так вы из города, что ли? Или родственники?
   - Ты ответь.
   - Было, - промымлил паромщик, - было месяц назад. Утонул тут один дурак. Вот так и вышло, он на лошади, лошадь и взбесись. Распрыгалась, чуть людей не потоптала, мне чуть копытом в лоб не попало, и в реку. А дурак-то этот зацепился, видно, за стремя, не удержался в и седле и в воду. Ну и утоп. А что я сделать мог? Шестом лошадь выловить? На кой леший он ей нужен? А тело прибрали, не сомневайтесь. Все по-хорошему, похоронили на том берегу - там погост при деревне. Я и покажу, если надо.
   - Как труп вытащили?
   - А эльф помог, спасибо ему. То бишь, простите, Старший. Ехал тут с нами эльф, так ведь и он не успел ничего сделать. Чуть было сам в Кату не прыгнул, еле удержали. А потом он и лошадь, и беднягу этого выманил из реки, и денег оставил, мы и похоронили. Хороший эльф попался, я скажу, то есть Старший...
   - Имя говорил?
   - А то я запомню! Простите, но об ваши имена язык вывихнуть впору. А молодой, моложе вас, весь еще в цацках - я грешным делом думал, может, какой ненормальный. А он еще нормальнее прочих.
   - Куда после похорон этот эльф подался?
   - Да он подался до похорон. Сказал, что дело у него чересчур спешное, спасти кого-то... Извинялся.
   - Куда он пошел?
   - А куда от пристани пойти можно? К тракту, куда же еще. И не пошел он, а поехал, он тоже верхом был. Только умный, на пароме-то слез, да и лошадь, видно, мог успокоить. К тракту поехал.
   Ирис и Литт молча переглянулись. Они были в таверне как раз там, где тракт Чародольской Петли перекрещивался с узкой дорогой от катинской переправы. Эйрентила там не видели ни месяц, ни год, ни три дня назад. Возможностей было лишь две: или содержали таверну потомственные пикси, или глориндольский поэт умудрился пропасть на пяти милях от переправы до тракта.
   - Что за селение на том берегу? - спросил Ирис. - Кому принадлежит погост?
   - А деревня, я же говорю. Липка, называется так. Там уж лип-то давно не осталось... Маленькая, дворов двадцать, не больше. Показать погост-то?
   - Скажите, в какую сторону идти. Найдем.
   - А, так нет ничего легче...
   Липку действительно нашли без труда. Паромщик не обманул, лип вокруг деревушки не было ни одной. В самой пять штук сохранились. Недавние похороны утопленника и щедрого Старшего здесь помнили отлично. Последний в целости и сохранности уехал к тракту, поскольку очень спешил. Больше этого эльфа селяне не видели.
   - Твою же бабушку! - вырвалось у менестреля за околицей. - Чтоб мне сутки кряду с Эрдином беседовать, если я хоть что-нибудь понимаю. Куда можно исчезнуть, когда то тракта рукой подать? На лошади - полчаса. Если торопился и пустил галопом - четверть часа. Выпал из седла? Леший меня сожри, народу ходит в обе стороны! - не оберись, в том числе и эльфов. Куда можно девать раненого? Либо в ближайшее селение - а мы оттуда, либо в таверну на тракте - и там мы были. Знаешь, или кто-то врет, причем непонятно, для чего, либо мы с тобой спятили, либо Холдойо был прав, и Эйрентил спонтанно развоплотился. Ты что предпочитаешь?
   -Первое. В этом случае можно надеяться на встречу с Эйрентилом.
   - Почему же, и во втором можно. Вот спятим окончательно, и будем видеть Эйрентила в каждом придорожном кусте.
   - Куда теперь, остроумец?
   - Туда, куда и идем, на тракт. И дальше в сторону Чародола...
   - Знаешь, Эрентил не настолько сумасшедший, чтобы соваться в Чародол. То есть, в другой раз, он, может быть...
   - Ирис, я ведь не сказал "пойдем в гости к призракам", я сказал - "в сторону Чародола". Мы не дойдем до сего благословенного места, во всяком случае, я не пойду пока не получу точных и достоверных доказательств, что Эйрентил отправился именно туда. Нет, мы пойдем в Доран. И пойдем, не слишком торопясь.
   - И что в Доране? - Ирис с трудом вспомнил село милях в сорока к северо-западу от тракта. - Общество по поиску пропавших эльфов?
   - Общество по поиску всего, чего хочешь. От эльфов до шнурков от штанов. Сегодня у нас двенаднадцатое?
   - Да, с утра было оно.
   - Прекрасно, нам пятнаднадцатого утром нужно быть в Доране. А еще лучше - четырнадцатого с вечера, чтобы на мостовой спать не пришлось.
   - Так что в Доране? Кроме секулы и Главы Осени? - Ирис внимательно посмотрел на старательно прячущего улыбку менестреля. - Собрание общества бродячих музыкантов?
   Литт рассмеялся, впервые за неделю.
   - Да. Правда, если быть точным, не собрание, а фестиваль и не общества, а Лиги, но не будем придираться к словам. Да. Со всего острова, а может быть, и с Островов. И если никто из собравшихся не укажет нам, где искать Эйрентила - нам придется искать с тобой ближайшего целителя. На предмет излечения колективного бреда с галлюцинациями.
  
   Доран встретил друзей цветными ставнями, чистыми мостовыми и полными закромами. Шумом, весельем, реками пива и океаном музыки. И проливным дождем. Дождь начался тринадцатого, продолжался весь день, а к утру четырнадцатого только усилился. Вечером, добравшись до Дорана практически вплавь, Ирис и Литт обнаружили, что сушиться им негде. Все таверны, трактиры, единственный постоялый двор и все более или менее приличные сеновалы были забиты братьями менестреля по ремеслу. Доран, теперь не село, а небольшой город, трещал по швам от музыкантов, трубадуров, поэтов, актеров, клоунов и прочей братии.
   Литт, впрочем, не расстроился отсутсвием ночлега. Не волновала его и конкуренция, и очередь в любой таверне за возможность дать выступление. Разумется, бесплатно. Менестрель очутился в родной стихии, и даже Ирис не мог сдержать улыбки, глядя друга. На вечер, на несколько часов тревога за Эйрентила отступила и сменилась совершенно детстким ожиданием чуда. Чудеса в Доране происходили на каждом шагу, в каждой подворотне, на любой улице, не говоря уже о каждом дюйме рыночной площади.
   Ирис никогда в жизни не видел такого количества людей искусства разом, тем более - настолько талантливых. Он не заметил, как Литта отнесло в сторону человеческим водоворотом, а такая мелочь, как непрекращающийся дождь, перестала волновать совершенно. На эльфа никто не обращал специального внимания, изредка кто-то раскланивался, думая, верно, что встретился с коллегой по ремеслу. Впервые за полтора века Ирис пожалел, что бросил писать песни.
   Над крышами Дорана трепались цветные ленты, а по улицам текла живая разноцветная река, расцвеченная огнями фонарей и ярких костюмов. Марионетки сменялись переборами литарны, флейты уступали место человеку-змее, фокусник вынимал из рукавов по очереди леденцы, мишуру, цветы для красивых девушек, пряжки плащей, ленты, заколки для волос, принадлежащие красивым девушкам и шнурки от штанов их ревнивых мужей и женихов. Кто-то хором пел непристойные частушки, кто-то через два шага играл нечто вроде симфонии - в одиночку на четырех инструментах, а еще через пять шагов некто, не смущаясь обилием воды с неба, жонглировал шестью огненными шарами.
   Чревовещатели, актеры всех сортов и всех амплуа, скоморохи, шуты, плясуны, музыканты, фокусники, люди огонь глотающие и огонь выплевывающие, умеющие ходить по раскаленным углям и держать на голове пирамиду из тринадцати тарелок и четырех кастрюль, стоя на спинке стула на одной ноге. Люди, умеющие умещаться в коробке тесной, казалось бы, и для белки; умеющие сыграть на скрипке, стоя на голове; знающие наизусть все сто поэм великого Диньяра по прозвищу Три Руки; способные сочинить экспромтом поэму на любую тему в четверть часа...
   Ирис очнулся от пьянящего восторга в каком-то трактире, причем, он не помнил, как и когда попал внутрь. В зале горели все огни, которые только можно было зажечь, не вызвав пожара. Тесно было так, что люди лепились друг к другу, дыша в затылки и поливая пСтом соседей. В центре оставался пятачок, занятый столом, на который каждый час забирался новый музыкант и певец. Иногда даже не убедившись, что его покинул предыдущий. Ирис попытался рассмотреть окно, не рассмотрел и плюнул на время. Какой бы час ни был, сон на этом фестивале явно не предусмотрен.
   Ирис слушал, слушал и жар внутри нарастал. Ему до боли в груди захотелось взять в руки литарну. Сто сорок семь лет прошло, но не забыл же он...
   - Господин эльф, - сказали ему в ухо, - а вы чего же?
   - Не на чем... - начал Ирис и споткнулся.
   Несколько рук разом протянули ему три литарны, флейту, скрипку и бубен. Эльф сглотнул, огляделся, не различил ни единого лица и взял ближайшую литарну.

Как запутан клубок человеческих душ,

Ночью ворона трудно искать.

Когда доблесть и честь норовят сорвать куш,

Ложь готова последнее снять.

  

Как коварен порой взгляд родных тебе глаз,

Как бывает правдив меч врага.

Бес ли козни плетет, Богу ли не до нас,

Но толкнет в пропасть друга рука.

   Всякое волнение улеглось, стоило теплому дереву оказаться в руках. Лица окружающих прояснились, со стола Ирис увидел наконец и окно - снаружи стояла непроглядная темнота. Конечно, он ничего не забыл: ни единого слова, ни одного аккорда. И снова он словно увидел себя со стороны, как всегда бывало у Беса. Странное чувство, как настойка из полыни, - горькое, но опьяняющее.

Тот, кто честен и смел, лжет во имя добра.

Что велят ему - трус говорит.

Подлый мать оклевещет за горсть серебра,

Лжец, не ведая, правду творит.

Лучше в дебрях плутать иль в болоте тонуть,

Чем довериться смутной судьбе.

Может быть потому я один вершу путь -

Нет охочих довериться мне.

   В первые ряды откуда-то протолкался Литт. Ирис перебирал струны литарны и с той же отрешенностью наблюдал, как начинают блестеть глаза менестреля. Наконец слегка кивнул слушателям и спрыгнул на пол. Приземлился точно рядом с Литтом. Тот странно улыбнулся и шагнул вперед, к столу.
   Ирис и всегда не был склонен смешивать уважение к таланту и личные симпатииью наблюдал, как начинают блестеть глаза менестреля. вищу Три Руки; способные соч, дружба с Эйрентилом и, в особенности, близкое знакомство с начальником альнаров научили не делать этого совсем. Поэтому для него Литт остался прежним, не став ни лучше, ни хуже, чем без лютни в руках. Однако теперь чувства Риандала стали куда более понятными. Как и возмущение последнего. Литт действительно был поразительно талантлив, если не сказать большего. У Ирис возникло подозрение, что симфоническую музыку для Литта писать куда легче песен, и что, дай ему волю, он только оперы бы и сочинял.
   Менестрель же вышел к публике не без умысла. На первой же песне Ирис улыбнулся. Неплохо придумано. Лютня звучала так, словно и не ломалась никогда; так, что эльф невольно задумался, откуда Литт мог взять такой инструмент. Инструмент, который стоит, должно быть, не одну сотню золотых. Не в кассирской же Академии такое выпускникам выдают. Менестрель тем временем успел объявить, что текст переведен с эльфийского, переведен им, и автором является Эйрентил Глор-Нират. Публике было явно все равно, хоть перевод с кобольдского, лишь бы нравилось.
   Ирис мельком подумал, сколько же стихов глориндольца перевел менестрель. То, о котором говорил Риандал, было довольно давним, сейчас Литт перебрал шесть из более поздних, но до новых так еще и не добрался.
   - Ты все подряд переводишь, что ли? - не утерпел Ирис, стоило Литту спрыгнуть вниз.
   - Нет, - всерьез удивился тот. - Не все, конечно. Некоторые.
   - И сколько этих "некоторых"? Сотни две?
   - Шестьдесят два. Согласись, для Эйрентила - маловато.
   - Сборник издать не думал? Хорошие переводы.
   - Думал, но желательно бы иметь согласие автора. И мы его найдем. Здесь не знают, но в Доран съехалось не меньше сотни... Хоть один, да видел его.
   - Согласен, осталось лишь найти этого кого-то.
   - Найдем, - повторил Литт. - Сейчас еще сегодня или уже завтра? А, без разницы. В общем, увижусь с ребятами из Лиги, всех на уши поставлю. А ты мне поможешь. Если не против, конечно.
   - В поставлении на уши? Запросто.
   Литт хихикнул.
   - В жюри посидишь, а?
   - Где?
   - В жюри. Или ты куда хотел податься?
   - Мне все равно, - пожал плечами эльф. - Интересно везде в равной степени. Только в теории и критике я не силен. И это еще мягко сказано.
   - Ты в другом силен. Я же не глухой. Раз ты такое можешь писать, стало быть, и оценить сможешь.
   - Какое - такое?
   - На комплемент нарываетесь, господин Старший? А мне не трудно! Я лишь слова не могу подыскать. Все какие-то пошлые. Чудесно, прекрасно, восхитительно! Тьфу, не слова, а сопли. Твои же песни просто чувствуешь. Просто, сразу, минуя слух и разум, - менестрель приложил ладонь к сердцу. - Пафосно? Тем не менее, правда. Вот и будешь оценивать правдивость. Всякого, кто усомнится - на кол.
   - Хороши методы. Одобряю.
   - То есть согласен?! - воскликнул Литт, на него заоборачивались, менестрель зажал рот рукой и что-то промычал.
   - Нет уж, пойте сами. Я не для публики писал, а для себя.
   - Правильно, автор и есть самый строгий критик. Так и надо, - зашептал в ухо эльфу менестрель. - И не говори, что ты не профессионал. Хвала Небу, что не профессионал.
   - Почему? - спросил Ирис, выбрав паузу между песнями.
   - Да потому что профессионал многого не видит. К сожалению. Я тоже как поэт - любитель, и это хорошо. А то слышал бы я не смысл, а ямб, хорей, пятистопность, вид рифмы и всякую подобную чушь. Рифму подобрать, конечно, можно и ритм выровнять... но вот правду и чувства еще никто не научился подбирать. Либо есть, либо нет. Не эмоции - чувства.
   - Я понял, помолчи, убьют.
   Менестрель кивнул и продолжил в очередной паузе:
   - Можно долго придираться к форме, но только когда нет смысла. Если есть смысл, форма должна уступить ему место. Это мое мнение, хотя есть и другие, противоположные.
   - Знаю. Я солидарен с тобой. В том, что смысл больше, нежели форма. Но не в том, что дилетант лучше профессионала.
   - Не дилетант, любитель. Это разные вещи. Дилетант - это графоман, это тот, кто не умеет, но указывает, как следует делать другим. Этих надо вешать без суда и следствия, чтобы под ногами не путались. А любитель - это дело другое. Он происходит не от слова "не умею", а от слова "любовь". Вот и вся разница.
   На этих словах окружающие хором пообещали убить без суда и следствия некоторых болтунов, которые происходят от слова "трепать языком" - Ирис немедленно извинился, а Литт демонстративно зажал себе рот обеими руками. За окном медленно просыпалось и отряхивалось от дождя мутное осеннее утро.
  
   Спать действительно не пришлось. Все утро, как только закончилось выступление в трактире, Литт с Ирисом наблюдали за устроением помоста на рыночной площади, за прибывающими и околачивающимися вокруг и около коллегами менестреля, наконец, за тем, чтобы построили ограждение вокруг помоста. Как бы толпа в восторге не смела все, включая и тех, кто восторог вызвал. Затем Литт знакомил друга с членами Лиги, вернее, честно пытался это сделать. Однако, догнать хотя бы одного уже было довольно сложной задачей, а собрать всех вместе раньше срока не под силу было бы и Семерым. Менестрель ограничился неким Шутом, с ним единственным удалось хотя бы поздороваться. На сообщение, что в жюри к людям добавляется "для чистоты и бепристрастности оценивания" еще и эльф, Шут фыркнул, смерил Ириса недовольным взглядом, но ничего не возразил и скрылся из виду через мгновение.
   Литт вздохнул и объяснил, что Лига была основана всего-то пять лет назад и полностью именуется Лигой Свободных Творцов. Из названия понятно, для чего она нужна.
   - Не совсем. Я понимаю, для чего она НЕ нужна - для оказания материальной поддержки своим членам.
   Литт хихикнул.
   - Точно. У нас нет казны, нет казначея, вообще никаких денежных дел мы не ведем. Творчество и деньги - вещи, совместимые хуже, чем рассол с молоком в одном желудке. Нет, мы оказываем в первую очередь поддержку моральную. Мы слушаем. Это больше, чем плата, хотя в крайнем случае, в беде или горе мы товарища не бросим. Но для этого не нужно создавать казну, достаточно просто быть людьми. Жаль, что Хитар... - менестрель споткнулся и не продолжил.
   Ирис кивнул, он вполне понял друга. Литт продолжил через паузу.
   - Глава Осени - очень удобное время, мы уже третий год так собираемся. Каждый раз в другом городе. Вообще-то Лигу основали именно для музыкантов, то бишь для менестрелей, но на три дня в осеннюю секулу к ней примыкает всякий, кому не лень. Получается то, что ты видишь. Праздник.
   - Очень удобно, учитывая, что это еще и окончание сбора урожая. В самый раз для тех, у кого ни казны, ни казначея.
   - Хотели собираться летом, но, действительно, летом все заняты, людям не до нас, да и дату придумывать. Зачем? Есть дата - осенняя секула, лучше и не придумать. Мы просто договариваемся, где будет следующая встреча и через год на Главу Осени собираемся в назначенном месте. Вот и все.
   - А сколько вас? Примерно.
   - Я не считал. Мы считаем членом Лиги любого, кто выйдет на эту сцену и продержится на ней до конца. Важно еще, чтобы он не наложил на себя руки после... э-э... слов жюри и никого из этого самого жюри не убил. У нас нет определенного устава, мы не приносим клятвы, ничего не надо учить наизусть, нет правил приема, и тем более, нет никаких ритуалов. Мы же не секта, мы просто те, кому вместе лучше, чем по отдельности.
   - Главы тоже нет?
   - Глава есть, но это так, почти формальная должность. Люди, сам понимаешь, творческие, иной раз доходит и до рукоприкладства. Во избежание... Единственное четкое правило - не красть. В смысле творчества, конечно. Ни друг у друга, ни вообще у кого бы то ни было. Перевод - скажи, с какого и чей; адаптация - будь добр, назови оригинал; аранжировка, вариация на тему - то же самое. Исключение для совершенно всем известных вещей. И еще, не правило, а особенность - мы почти никогда не называем друг друга по именам. Я у половины Лиги и имен не знаю. Однако, если человек не захочет придумывать себе псевдонима, никто его не заставит и никто не может обращаться к нему прозвищем, которое он сам не одобрит. Вот и все, пожалуй. Ну, для жюри - не убивать сразу, даже если хочется. Даже если стоит - не убивать, дать человеку хотя бы оправдаться.
   - Потом убить можно?
   - Можно, но только морально и только за тяжкую провинность. Например, за нанесение ущерба слуху, разуму и чувству прекрасного; истязание музыкальных инструментов путем неумелой игры на них; за кражу чужой собственности; графоманию и пустое рифмоплетство; надругательство над языком, правилами грамматики, построением звукоряда и принципами логики... Дальше продолжай сам. Однако, каждый человек имеет право на оправдание. Вообще подразумевается, что писал автор в невменяемом состоянии и отвечать за творение целиком и полностью не может. Только если сможешь доказать, что он нес ахинею сознательно, с целью довести жюри в полном составе до нервного припадка, апоплексического удара и самоубийства - вот тогда можно убить. Путем лишения права выступать перед обществом двух и более людей.
   - Я буду строг, но справедлив. Приготовьте приговор, может пригодиться. Кстати, а за доставление жюри высокого наслаждения ничего не предусмотрено?
   - Пожизненное отпущение всех поэтических и музыкальных грехов; разрешение доставлять наслаждение любым, самым крупным группам людей - и нелюдей в том числе; честь, слава, вечная благодарность, долгие и продолжительные апплодисменты. Ну и высшая награда - причисление к светлому лику жюри, а впоследствие - к лику главы Лиги.
   Ирис рассмеялся, а затем спросил:
   - Литт, а тебе не кажется, что в жюри я буду лишним?
   - Нет, не кажется. Считай себя полноправным членом Лиги. Два главных качества у тебя есть, все остальное неважно.
   - Это какие же? Умение писать музыку и стихи?
   - Это одно качество. Второе - бескорыстие. Не сомневайся, ты достоин места в жюри, а то там развелось всяких... Возражать не будут, даже не думай. А посмеют хоть слово сказать - на сцену им лучше не подниматься совсем. Я их не просто убью у всех на глазах, я их еще помучиться заставлю.
   - А ты умеешь?
   - Умею. Здесь - умею.
  
   Литт действительно умел убивать - морально, и, надо признать, делал это довольно изощренно. Несколько раз Ирис всерьез опасался, что очередной неудавшийся менестель запустит в усмехающегося члена жюри чем потяжелее. Собственной литарной, к примеру. Однако, все пока обходилось - не в последнюю очередь потому что Литт видел кому, что и как следует говорить. Он был безжалостен, но только к явным неумехам и глупцам; он не пропускал ни единой ошибки, но он же и подсказывал способы исправления, а главное - не пропускал ни единого, хоть самого малого, проблеска таланта. К новичкам, которых отличал каким-то сверъестественным чутьем, придирался втрое меньше, зато тем, кто был на фестивале не в первый раз, доставалось всерьез.
   Ирис в противоположность почти не закрывающему рта менестрелю, обходился несколькими словами. После Литта говорить было не о чем. В перерыве на сцену поднялись сами члены жюри - видимо, доказать, что в первом ряду находятся не зря и имеют право говорить все, что вздумается. Кто-то предложил устроить нечто вроде известной эльфийской игры: каждая строка стихотворения либо песни придумывалась новым человеком. Литт отказался тотчас же.
   - Проиграть боишься? - усмехнулся уже виденный Шут.
   - Нет, надоело. Третий год одно и то же, договорились ведь обойтись без "венка". А если тебе, Шут, так приспичило со мной посостязаться - найти меня вечерком и захвати с собой бутылку-другую.
   - Что предлагаешь?
   - Сами что предлагаете?
   - Экспромт! - заорал кто-то снизу, из толпы. - Экспромт! - подхватило словно порывом ветра.
   - Нет! - закричало в ответ. - Готовое! На одну тему!
   Все находящиеся на помосте, включая и Шута, смотрели на Литта.
   - Внемлем гласу народа! - ответил тот. - Никаких экспромтов. По экспромту хорошо соревноваться в крепкости нервов, а не в крепкости стихов. Тем более - музыки. Тему дайте! И приличную, слышите, среди нас не только люди!
   Ирису все происходящее напомнило Лиа-Лиахет. Илит-Дан, Состязание поэтов. Когда-то он участвовал... Выигрывать, правда, не приходилось ни разу.
   - Девушки! Любовь!
   - Музыка!
   - Свобода!
   - Люди, соображайте, что говорите! Что - "девушки", что "любовь"? Вся поэзия о любви! А музыка о музыке... это слишком.
   - Трусость!
   - Дружба!
   - Эльфы!
   - Верность!
   - А ну-ка тихо! - гаркнул Литт. - Кто сказал "верность"?
   - Я, - отозвался совсем молодой паренек, не старше семнадцати лет. Его вытолкнули вперед, и он смущенно опустил глаза.
   - Ну, что? - обернулся менестрель к коллегам. - Сойдет верность? У всех есть?
   - Нетривиально, - кивнул Кость, на редкость длинный и худой, словно вяленая рыба-шпага. - Я согласен.
   Трое молча кивнули, двое, в том числе и Шут, неубедительно пробовали возражать, но не столько против темы, сколько против выбранного Литтом способа соревнования. И остались в меньшинстве.
   - Сколько строк, брат? - крикнул Литт юноше. Тот замешкался. Поднялся крик, пареньку начали советовать и предлагать варианты.
   - Тихо, люди! Дайте человеку сказать! Ну, сколько?
   - От трех куплетов.
   - Хорошо. Ограничения будут?
   - Нет. Нет ограничений - ни в объеме, ни в стиле. Только не оперу...
   - Хорошо, - повторил Литт. - Люди, будьте добры, засеките четверть часа.
  
   Первым выступал Кость, - длинный и нескладный, он сделал шаг вперед и слегка поклонился. Ирис после первых же строк убедился, что выиграть ему будет крайней сложно, собственно, как и всем другим.
   Уровень членов жюри был примерно одинаковым, эльф решительно не мог понять, кто достоин первого места. Все достойны, в том числе и он сам. Хорошо еще, что с темой он не прогадал - пятеро до него как один, говорили о любви к женщине. Сам Ирис был шестым. Вот теперь он волновался, как волновался всякий раз, когда пел свои песни Рианнару. Тем более, что песня далеко не ахти... Но о верности другой нет, не петь же "Одиночество". Сейчас, думая о Иллирэн, честно и правдиво когда-то одну из самых любимых своих песен не спеть. Глянув вниз, Ирис словно впервые отметил чудовищное количество народа на площади. Наверное, весь город за исключением грудных младенцев. И вновь волнение улеглось, стоило открыть рот.

Сжигая усталость, кровь бьется в висках,

Сомненья и жалость повержены в прах.

Свист ветра и стали, и стрелы в лицо,

Но боги устали хранить подлецов.

Вдвоем против сотни, спиною к спине

С тобой, друг, сегодня сродни мы вдвойне.

Одним слитным эхом клинки запоют -

Щиты и доспехи врагов не спасут.

Пусть рок хмурит брови, глухой стонет лес,

Жжет пальцы горячий от крови эфес!

Бой стынет на месте, смерть кружит над ним,

Исход всем известен - мы вновь устоим.

Ни славы, ни злата, ни редких камней,

Нет в мире награды, что дружбы ценней.

Тоска горьким ядом спешит опоить,

Но верный друг рядом, - и есть смысл пожить.

   Эльф выдохнул, поклонился и шагнул, не глядя, назад. Едва не столкнулся с Шутом, который сделал шаг вперед. Литт молча улыбнулся и сделал неопределенный жест, по видимости, означающий восхищение.
   Шут под странный рваный ритм странным же речитативом пустился в объяснения, что стоит называть верностью, а что этого высокого именования не достойно. Ирис так и не понял, что автор имел в виду, поскольку отвлекся на ритм, никак не соотносящийся со смысловыми ударениями, на аллитерации и тавтограммы. Последние встречались в трех куплетах (припева эльф так и не заметил) так густо, что при умеренном использовании другому поэту того же количества хватило бы на поэму строк в двести. Особенно поразила строка: "Возможно ли верность вам верою вызвать?" - как Ирис ни прислушивался, ответа так и не услышал. Зато услышал за спиной вздох и спустя миг: "Шут шутя шептал шайке шернов шепелявые шедевры". Не нужно много ума, чтобы понять, ради кого Литт притащил его, Ириса, в жюри.
   Автор отвесил публике шикарный поклон, обернулся и жестом пригласил на свое место последнего, Литта. Несомненно, он тоже слышал о "шепелявых шедеврах", Литт говорил довольно громко. Менестрель, тем ничуть не смутившись, занял место у края помоста. Ирис невольно ухмыльнулся, Литт тоже решил поиграть на смысле и перевернул верность вверх ногами. Эльф понял, чем закончится история, не успела она начаться.

"Я буду верной", - сказала ива,

"Я буду помнить", - шепнул камыш...

Рука прилива, кильватер пенный,-

Полоской берег, не разглядишь.

Не буду лгать я, не раз мне мнилось,

Что там, за бортом, шуршит камыш.

Мне часто снилось - ты в белом платье

Под ивой грустной одна стоишь.

   Только слушавшись как следует, Ирис понял, что друг его и с формой сыграл, однако не столь вычурно, как Шут. Красиво, изящно, практически незаметно.

Перо роняя над бурным морем

Металась с криком моя душа.

Вернусь я скоро, к тебе, родная,

В объятья ивы и камыша.

Часы в стремленьи веками длятся,

Но вот год минул, за ним - второй.

Едва дождаться я мог мгновенья,

Когда на берег сойду родной.

В серёжках ива, весны объятья,

Камыш зелёный, тумана дым...

Ты в белом платье, до слез красива,

А на руках - годовалый сын.

   История закончилась, так, как и предполагал Ирис, но для слушателей неожиданно. Литт сыграл со смыслом, и сыграл в прямом смысле слова. Настроение последнего куплета поменялось, мелодия стала почти радостной и полной предвкушения встречи. Последние неожиданные слова менестрель произнес - не спел, а сказал - в полной тишине. И только потом - заключительный аккорд. Великолепно.
   - Первое место, - сказал Ирис вслух.
   К нему обернулись все, в том числе и сам автор.
   - Кукушка хвалит петуха...
   - Зарянка хвалит соловья, - поправил Шута Кость. - Я согласен.
   - А я - нет, - объявил приятель Шута, некий Калач. - Примитивно, обыденно, истасканно и пошло. Морячок уходит в плавание и... чего он ждет? Что женушка его уйдет в монастырь? Это по сути, а по форме - тривиально. До зубной боли просто и занудно.
   - Во-первых, невеста, а не жена. Во-вторых, он, может, и дурак, но ждал, что она останется верной. В-третьих, уж лучше тривиально, но со смыслом, чем читать чепуховистую чушь. Да еще так, что и чушь приходится вылавливать из щелей в ритме. А в-четвертых и главных - судить не нам. Вон жюри. Ну, что скажете?
   - Шут! Шут! - орали и прыгали какие-то лоботрясы перед сценой. - Первое место Шуту! Второе место Шуту! Все места Шуту!
   - Да ну вас к шуту, я серьезно, - повысил голос Литт. Безрезультатно. - Замолчите! ТИХО ВСЕМ!!!
   Действительно стало почти тихо, лоботрясы уселись в пыль, остальные смотрели вверх с ожиданием.
   - Так. Во избежание массового кровопролития предлагаю сделать голосование письменно.
   - Да ну... Да что... Слабо тебе послушать?
   - Тихо, я сказал! Письменным голосованием, а не закрытым! Пиши, что хочешь, хоть матом, только учти - читать будем вслух с указанием имен. После основного выступления. Потому как не мы здесь главные. Шута я успею всегда послушать... Продолжаем! Кто следующий? - Литт спрыгнул с помоста точно на свое прежнее место.
   - Эй, а голосование...
   - Дьявол! Подавитесь! Голосуйте! Только слушать не мешайте.
   Литт, не глядя, сунул выступившим стопку бумаги и чернильницу с тремя перьями. Ирис смотрел, как те делят бумагу на сотню клочков, как начинают что-то писать.
   - Тише, обормоты, - зашикали на них. - Не шуршите.
   - Что писать... Пиши, что Шут первый...
   - Пишите место каждого, - обернулся Ирис, - собственное имя и, если хотите, комментарии.
   - А если мы всех и не знаем...
   - Название произведения, строку... Три первых места должны быть заполнены. И учтите, те, где все три займет Шут, даже читать не будем. Будьте честными.
   - Здорово ты их... А еще отнекивался, - шепнул в ухо Литт. - Все-все, молчу. Не мешаю.
   На помост поднимался очередной желающий присоединиться к Лиге.
   Через три часа у Ириса уже голова начала пухнуть от бесконечных песен, стихов и музыки. Иной раз он проваливался в пустоту, выныривал на середине произведения и к собственному стыду не мог вспомнить начала. Иногда не мог понять, чем отличаются друг от друга пять произведений одного автора, отличаются ли вообще или, может быть, это одно и то же произведение. Юноша с копной светлых волос, с поразительной точностью копирующих скирду соломы, прочел нечто такое, отчего Ирис повернулся к Литту, а Литт - к нему. "Понял?", - одними губами спросил эльф. "Нет, - шепнул менестрель. - Надо обратиться за переводом". И он ткнул себе через плечо, туда, где во втором ряду сидел Шут.
   После брата Шута по разуму выступала целая группа графоманов. Ирис, относящийся к творчеству любого рода сочувственно, испытал прилив кровожадности. "И взглянув лишь только робко, мне свой взгляд она вернула... Синим глазом волооким душу мне насквозь убила".
   - Жив? - тихонько шепнул Литт.
   Эльф кивнул. Графоманов стало жаль. Однако, Литт вдруг не только изменил своей убийственной иронии, но и одернул Калача, только-только вошедшего во вкус.
   - Не надо писать стихов, - просто сказал он бледнеющему на глазах немолодому мужчине на помосте. - Просто не надо. Я бы, напротив, посоветовал бы вам стать чтецом. Память у вас прекрасная...
   Мужчина дернул головой - не то кивок, не то нервный тик.
   - Дикция хорошая, читаете очень неплохо. Лучше многих авторов. Но сочинять не надо, поверьте мне. Знаете, - Литт поднялся с места и указал куда-то вдаль, - а подойдите к Стиле, в смысле к Стилаху Тераку, содержателю театра, он сейчас, кажется, возле управы на лужайке околачивается. И вы, и ваши товарищи, поговорите, может быть, он что-то посоветует.
   Графоманы удалились, Литт сел на место, Калач прошептал в затылок Ирису:
   - Как талантливый человек, так ты его с грязью мешаешь, а как кретин недоделанный...
   - Это ты кретин! - прошипел Литт, оборачиваясь с риском свернуть себе шею. - Твоему спесивому тюку соломы ничего не сделается, а это... ты сам видишь, это просто больные люди. Они не понимают... им не объяснишь... Ты еще над юродивыми придумай смеяться.
   Шут и Калач скоро с Литтом расквитались. И не только с ним, но и с тем самым юношей, что загадал "верность". Ирис, к тому времени безнадежно уставший и отупевший до глухоты, почти спал - с открытыми глазами. Вдруг его вздернуло, усадило прямо и заставило улыбнуться. Что - он понял через несколько мгновений. Юноша играл незамысловатую мелодию - брызжущую молодостью и светом; Ириса окатило океанской волной, сна не осталось ни в одном глазу. Литт вскочил и заорал на всю площадь:
   - Молодец!
   Лишь когда юноша поклонился, эльф понял, что не запомнил ни единого слова из текста. Вроде было что-то об облаках, но шут его знает. "Ты слова помнишь?". На шепот Литт обернулся и потряс головой. Зато слова хорошо расслышал Шут.
   - Ты достоин своего кумира - в том смысле, что творение столь же банально и избито, что и у Стихоплета. Творчество подразумевает отличие от других, полет фантазии, игру образов и слов...
   - А разве в жизни по облакам гуляют? - невинно спросил юноша.
   - "Гулять в облаках" - образ настолько приевшийся, что и образом уже считаться не может.
   - И ради игры слов я должен что-то выдумывать? То, чего не было? Но я в самом деле чувствую себя на небесах...
   - Всякий мужчина, не состоящий в родстве с пикси и не страдающий бессилием, чувствует себя на небесах с женщиной в постели.
   - Да ведь не в постели! - возмутился юноша, краснея так, что и жюри было это видно.
   Шут расхохотался, Калач перевел на всеобщий.
   - Первая невинная любовь? Тем более не стоит использовать такие бедные образы. Ты бы еще ее с розой сравнил, или выдал "глаза ее как две звезды".
   - У кого-то сейчас глаза будут как две сливы, - обернулся ко второму ряду Литт. - А, может быть и скорее всего, как четыре. Мастера слова и образа, твою бабушку, столпы современной поэзии. Хотите цепляться - цепляйтесь ко мне. Не слушай их, не верь и не обращай внимания.
   - Тебе понравилось?
   - При чем здесь я? Ты пел только для меня? - Литт обвел рукой площадь. - Ну, что ты видишь? Нужны наши комментарии?
   Юноша еще раз поклонился и спустился вниз.
   - Нужны комментарии. Меня зовут... Романтик, - он протянул руку Литту. - Спасибо.
   - Мне-то за что?
   - Слушай, Стихоплет, он, конечно, последний и ты, конечно, председатель, но не чересчур ли? Где сказано, что председатель имеет право оказывать покровительство, если не сказать больше, только на основании собственных чувств?
   - А где этого не сказано? Или ты устав с прошлого года накатал? Не ознакомишь ли?
   - Давно пора установить правила...
   - Какие тебе, к бесу, правила?! - заорал Литт так, что Шут попятился и едва не сшиб Калача. - Хочешь устраивать секту - проваливай ко всем пикси! Устраивай что хочешь, хоть культ поклонения самому себе, хоть общество любителей тавтограмм, хоть что. ТОЛЬКО НЕ ЗДЕСЬ! Это Лига Свободы и мы будем принимать всех, кто свободен настолько, что может пользоваться избитыми образами. Вся поэзия, на то пошло, банальна и тривиальна. Все приемы давно известны, все ритмы давно найдены, все темы исписаны.
   - Так надо изобретать новые! Не сидеть в болоте, а идти вперед!
   - По болоту, - фыркнул Литт. - Иди сам, авось дойдешь. А серьезно, Шут - ради Семерых, сочиняй как тебе вздумается. Хоть тавтогаммами, хоть аллитерацией, хоть графическим стихом - как тебе в голову взбредет. Можешь и тимпаны использовать для музыкального оформления, и ритмы кобольдских отбойных молотков... Только смысл при этом не убивай.
   - Смысл в поэзии - не главное. Тем поэзия и отличается от прозы.
   - Смысл должен быть. Тем поэзия и отличается от бреда сумасшедшего.
   - Ты устарел, Стихоплет, устарел точно так же, как твоя лютня. А сейчас новое время и нужны новые формы. Новые стихи, новые поэты. Новые музыканты.
   - Ты не поэт, ты словоблуд. Мне плевать, что модно, а что нет. Кому люди, - Литт ткнул за ограждение в редеющую толпу, - апплодировали? Тебе? Мне? Стилету? Калачу? Нет, вот этому юноше!
   - Толпа глупа...
   - Толпа состоит из людей! Которые нисколько не глупей тебя. Просто можно, конечно, вздыхать и пенять Творцу, что он не выкрасил небо картинками из сексуальной жизни пикси, а синий цвет, дескать, банален и тривиален. А ты сделай небо. Ну вот возьми и сыграй так, чтобы я его увидел. Твоими новыми формами много чего можно сделать, так занимайся делом, а не цепляйся к людям, которые им уже заняты. Или ты думаешь, я не знаю, что может дать аллитерация? Ошибаешься. Или мне не надоели строфы в четыре строки? До тошноты. Я уже молчу про эту тройку аккордов! Изменяй! Только других не трогай.
   - Невозможно изменить старое и сделать его новым...
   - Да ты не старое меняй, а новое. Старое не надо трогать. А то получится, как в той сказке, в которой решили уничтожить всех стариков. Классика должна быть.
   - Как эталон? - съерничал Шут.
   - Как веха в пути, чтобы ты не орал потом, что это ты придумал ямбический метр и восходящий звукоряд.
   Никто из присутствующих в разговор не впутывался. Все, в том числе и Романтик, ожидали окончания спора, как ожидают окончания грозы. Вмешиваться в нее пустое занятие, еще и молнией может прилететь.
   - Ты сам меня не волнуешь, Стихоплет. Сочиняй что хочешь и как хочешь, но ведь ты и молодых за собой тянешь. Классик. Нелахо-Дан.
   - Еще раз назовешь меня так - дам в рожу. Не шучу.
   - Конечно, если слов не хватает, кулаками помахать самое дело. Конечно, писать стандартно и как все проще и легче. Нам надо показать молодым, что за такой поэзией, за такой музыкой ничего нет. Нет будущего! А ты суешься, "не трогайте маленьких". А надо трогать, надо давать по рукам за шаблоны в творчестве! Чтобы в следующий раз думали иначе и творили иначе.
   - Это люди, а не дрессированные собаки. Шут, скажи честно, кто давал тебе по рукам, когда ты писал свои шедевры?
   - Все. Все, кому не лень.
   - Вот! И ты все равно пишешь именно так, а не иначе. Я тебе тысячу раз скажу, что все то чушь и бред, но ты не станешь писать, как я. И я не стану писать, как ты, хоть и могу, кстати сказать. Ты писал так, как тебе легче. Тебе, не мне, не каким-то там классикам, не Нелахо-Дану, а только тебе. Это называется внутренняя свобода, Шут. И не надо лишать ее других. Поскольку это лишает Лигу всякого смысла.
   - Да, еще о смысле Лиги, Стихоплет. Мне подумалось, а не пора ли сменить нам руководство?
   - Меняй. Не сам же я себя назначал, - равнодушно пожал плечами Литт.
   Поднялась буря.
   - Ты, Шут, шути, да не заговаривайся!
   - Чтобы всем писать твоими идиотскими стишками? Вот и руководи сам собой!
   - Правильно, Шут, наконец-то!.. А то сидим как в болоте.
   - Согласны! Шута в председатели!
   - Идите ко всем пикси, молокососы. Стихоплет единственный, кто целиком и полностью условия соблюдает. А ты, Шут, для головы Телегуина тоже тавтограммы писал? Или что попроще?
   - А теперь ему с голоду сдохнуть?!
   - Сам с рук теленн-ваннских кормишься. И хорошо бы с рук, так, говорят, и с земли подбираешь.
   - Может, и подбираю. Только я и не ору на все Острова о свободе и преданности искусству. Я ему предан три дня в году, как и большинство здесь. И не корчи, Шут, рожу. Не наша в том вина.
   - А чья же? Моя? Что девять десятых себя продать готовы...
   - Себя, Шут, не забыл присчитать? Готовы. Жрать-то надо.
   - Человек должен есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.
   - А семья его тоже должна не есть? - вклинился Романтик, которого давно разбирало. - Чтобы не жить.
   - Вот, даже дети понимают, а ты Шут, все юродствуешь.
   - Так поклонись Стихоплету до земли, Шут. Потому как они живет в точности, как тебе нравится.
   - Я бы не сказал. У меня другие сведения.
   - Это какие? Стихоплет заработал личку? Или он тоже телегуинским стишки про чужих жен пишет?
   Шут то ли покраснел, то ли пожелтел.
   - Он другим зарабатывает. Себя продает. Причем в прямом смысле.
   Литт побледнел.
   - Задешево, за пятьдесят золотых - в вечное пользование. Не хотел говорить, но уж если здесь у нас общество поклонения стихоплетам... Он не достоин быть председателем Лиги. Одно дело кормить семью и самому не протянуть ноги, но другое дело - лишиться чести.
   Установилась страшная тишина. Ирис нехорошо усмехнулся. Быстро сработано. И в этой тишине Шут продолжил уже спокойным ровным голосом:
   - Стихоплет продан в рабство и продан вот этому самому эльфу, которого осмелился притащить в Лигу. Да, продать в рабство можно и против воли, можно даже и самому себя продать - ради чужой жизни, ради семьи, ради близких и любимых - но продать не означает полюбить неволю. Стихоплет не только привел сюда рабовладельца, он еще и усадил его в жюри, видимо, чтобы тот мог осмотреться и после прицениться.
   - Язык придержи, - тихо посоветовал Ирис. - Иначе я к нему приценюсь. И не думаю, чтобы дорого дали.
   - А где же ты раньше был, Шут? С утра ты меня видел, и Ириса тоже. Почему тогда ты молчал? С утра я не был рабом? Или ты чего-то испугался? Или просто чего-то еще не знал?
   - Не хотел тебя позорить.
   - Ты, Шут, себя позоришь, - ответил Кость. - Причем, не только перед людьми.
   - Доказательства у тебя есть? Или опять словоблудство?
   - А ты, Шут, при сделке присутствовал? В качестве продавца?
   - Долой рабов! Это свободная Лига!
   - Стихоплет, что ты молчишь?
   - Ему сказать нечего.
   - Что возразишь на правду.
   - Шут, правда в том, что зря я не убил Джиса, - слова Литта разом обрезали веь гомон. - Он тебе не говорил? Конечно. В следующий раз встретишь, спроси. Да, сделка была! И лично я не жалею. Потому что до сих пор жив и имею возможность беседовать, вот к примеру, с Шутом.
   Шут расплылся в ухмылке, однако глаза его остались серьезными. Он не ожидал, что Литт признается.
   - О сделке знали пятеро, и только Джис мог выболтать. Кстати, увидишь его, сообщи, что я жив. И я, и Ирис. И мы будем жить назло этой рыжей гниде. И я действительно лучше буду слугой Ириса до конца своих дней, чем назову Джиса хотя бы приятелем... тем более, что это будет справедливо. Лучше я буду рабом того, кто спас мне жизнь, чем другом того, кто подвел меня под петлю. Не нравится - переизбирайте.
   - Стихоплет, ты чего это... Кто тебя собирается переизбирать?
   - Что случилось, Стихоплет? Нормально скажи.
   - А Джис знает твою версию? - неуверенно съехидничал Шут.
   - Он вряд ли знает, что я вообще жив. Не знаю, вообще-то, поделись ли с ним планами... Рассказывать не буду. Скажу только, что в Кирте нет больше "Перекрестка". Как нет и его хозяина.
   Пронесся общий вздох, но никто не сказал ни слова.
   - Его нет, потому что Пол-алата помог Ирису раздобыть те пятьдесят дальгенов, в которые оценили мою жизнь. Жизнь Ириса не оценили и в личку, его чуть не убили на улице, ночью, как собаку. Вместе со мной за компанию. Он вновь спас меня, мы вышли из города... Так что, если по совести, моя жизнь действительно принадлежит ему и принадлежит четыре раза.
   В той же тишине необычайно громко прозвучал шепот:
   - Кто тебя оценивал?
   - Старший дознаватель управы Кирта, - ответил Ирис. - Далах Димет.
   - Ну и взял дознаватель деньги? Чего плохого-то? В смысле, он Джису растрепал, что ли?
   - Джис его близкий приятель, это раз. Во-вторых, трепаться Димету нет нужды. Деньги он принимал в обмен на подпись.
   - Что?! - выкрикнуло разом несколько голосов.
   - Ты, прости, дурак, что ли? Ты бы еще клеймо себе разрешил поставить.
   - Клеймо у меня есть, благодарю. Но, знаешь, разрешил бы. Человеческое клеймо свести можно, а вот вокрешать и наши маги пока не умеют.
   - Ну ты, Шут, и сволочь.
   - Я сказал так, как сказали мне. Мое слово, точнее, слово Джиса, против слов этих двоих.
   - Знаешь, Шут, - сказал тот же, что обозвал его сволочью, тот же, что спрашивал о Димете, - не надо тебе больше других слушать.
   Прозвучала фраза так нарочито двусмысленно, что Шут подскочил.
   - Как ты сказал?
   - Я сказал, - повторил дородный мужчина в дорогом костюме, - что нечего тебе в жюри делать. Чересчур ты словам веришь, а смысла не понимаешь.
   Шут побледнел, потом покраснел.
   - Может, мне и из Лиги уйти?
   - Уйди, если желательно. Это свободное общество, держать не будем.
   Шут явно хотел что-то сказать, но лишь скривил губы, сплюнул под ноги Литту и Ирису, развернулся и пошел прочь. За ним, чуть погодя двинулись Калач, Стилет и с десяток выступавших на помосте. Литт вздохнул.
   - Ну, что, где там кто-то голосовал вроде...
   - Не надо. Не надо, Купец, очень тебя прошу. Грязь эту...
   Большинство бумажек действительно валялось под ногами. Ирис перевернул одну носком ботинка. "Шут, Калач, Стилет. Стилет не в жюри, но сами просили трех. Все остальные - дерьмо. Стихоплет - убогий продажный...". Дальнейшее чтение было излишним.
   Литт устало опустился на прежнее место и почти тотчас же с воплем вскочил:
   - Я дурак! Ирис, я кретин безголовый!
   Все присутствующие дружно расхохотались, Ирис в том числе.
   - Что? Мы оба дураки - мы Шута упустили.
   - Твоя правда, Стихоплет. Я все ждал, когда ты ему по шее двинешь.
   - Ничего вы еще не упустили, - сказал Купец, вынимая пухлый и тяжелый мешочек. - Гуляем, братья! Что, Стихоплет, пропустим по кружечке, там и Шут найдется, и разговор у вас быстрее склеится.
   - Я не о том. По шее я ему дать, действительно, всегда успею. Я о том, что я забыл спросить этого тавтограмщика об Эйрентиле.
   - О ком? Прости, конечно, Ирис, но для чего тебе, Стихоплет, еще один эльф?
   - Так, - Литт оглядел собрание. - Как все еще председатель Лиги приглашаю всех выживших и сохранивших разум в какое-нибудь тихое уютное место... Где мы там были, Ирис?
   - Честно? Я не помню, как сие уютное место называется.
   - И я не помню. Ладно, найдем.
   - Хм... Оно, как видно, в самом деле уютное. У двоих разом память отшибить... Где оно, показывайте.
   - И что ты говорил об Эйрентиле? - серьезно спросил Кость.
   - Сейчас все расскажу. Мне... точнее, нам нужна помощь.
   Заведение называлось "Две свечи", что все сочли добрым предзнаменованием. Хозяин, как и посетители, не спавший ночь и устранявший последствия недосыпания своими же силами, только что на пороге не поскользнулся, торопясь встретить гостей.
   - Всем. На все, - кратко сказал Купец, отсыпая щедрую горсть золота в протянутую ладонь.
   - Ты что тратишься? - удивился Романтик. - У нас тоже есть. У меня, по крайней мере...
   - Убери. Я эти деньги должен потратить. Они все равно не залежатся. Самому мне столько не выпить, не влезет, да и размягчение мозга заработаю, не в нужник же мне их...
   Романтик пожал плечами, Литт сделал ему жест - мол, не спрашивай. Ирис кивнул сам себе. Древний обычай - как можно скорее тратить неблагородно заработанные деньги. Они тоже так когда-то поступали.
   Про Эйрентила никто из присутствующих не слыхал, если не считать библиотек, книжных лавок и продавцов эльфийской поэзии источниками информации. Однако, стоило Ирису описать внешность, как Романтик перевернул кружку с пивом себе на штаны, вскакивая из-за стола.
   - Я его видел! Только он...
   - Где?! Когда?!
   От дружного вопля Литта и Ириса юноша упал обратно на лавку.
   - По пути сюда. Он сказал, что идет в Меруну.
   - Идет?
   - Ну да... А что? Лететь он должен был?
   - Ехать, - совершенно серьезно ответил эльф. - Откуда он шел?
   - Не знаю, я не спрашивал. Я шел от Селагуина, с ним встретился возле поворота на Олидон. До Телегуина он не дошел, свернул к Меруне, как и сказал. Только он представился Илитаром, кажется...
   - Это не имя. В переводе означает... - Ирис не сдержал ухмылки. - Да "стихоплет" и означает. Бывает, он и Динатом как-то представлялся. Впрочем... Можно и проверить.
   - В смысле как? - не понял Романтик. - Что проверить? Рисовать я не умею, чтобы...
   - Но представить-то ты этого Илитара сможешь? Вот представь, нет, ничего говорить не нужно, и просто посмотри мне в глаза. Не моргай. Не моргай, я говорю. Не видно.
   Романтик впервые столкнулся с таким способом общения и, естественно, очень сомневался в его действенности. Что незамедлило сказаться. Увидел Ирис только через четверть часа. Но зато увидел четко, красочно и совершенно определенным образом.
   - Он, - сказал эльф, закрывая глаза.
   - Когда ты его видел?
   - М-м... я пришел сюда вчера... Значит, около недели назад.
   - До Меруны он вряд ли добрался раньше, чем ты до Дорана. Расстояние примерно одно... Долго ли он...
   - Романтик, а ты говорил, зачем идешь в Доран?
   - Да. Конечно. Я ведь и стихи свои ему читал.
   Лицо Ириса стало похожим на посмертную маску.
   - Так, еще раз... Ты сказал, что идешь на фестиваль поэтов, менестрелей и прочей братии?
   - Да.
   - Про Лигу сказал?
   Теперь напрягся и Литт.
   - Конечно! Я сказал, что хочу в нее попасть.
   - А про... председателя Лиги... - Ирису стало трудно говорить.
   - Ну как можно сказать о Лиге, не упомянув Стихоплета! Я сказал, что буду счастлив услышать его... то есть тебя. И буду счастлив вдвойне, если он услышит мое...
   - И что Илитар тебе ответил?
   Литт с тревогой взглянул на друга. Лицо эльфа не изменилось, но голос стал таким, какой бывает разве что у подвергаемого третьей степени допроса.
   - Ничего особенного... Что-то вроде того, что я могу опоздать, если уже не опоздал. Я ответил, что опоздать никак не должен, до секулы еще неделя...
   - О чем вы с ним вообще говорили? Ты не заметил в нем чего-нибудь необычного?
   - Кроме того, что он эльф? Нет. Говорил в основном я, говорю, стихи ему читал. И не только стихи... Он хвалил. А о себе почти ничего не сказал. Когда я спросил, откуда он идет и чего такого интересного происходит в Меруне, Илитар ответил, что ошибся и выбрал неверный путь...
   - Спасибо, - с трудом сказал Ирис и наконец-то заметил бутылку в своей руке.
   - Выпьем! - донесся зычный голос Купца.
   Ирис, как по приказу, опустошил бутылку единым духом. Так, будто та была с водой.
   Через два часа большая часть Лиги была в таком приподнятом настроении (или, напротив, в сильно упавшем состоянии), что никто не обратил внимания и на двух посторонних кобольдов в компании, не то на посторонний разговор самого обычного председателя Лиги и еще более обыкновенного эльфа. Не было нужды даже говорить шепотом, но Литт все равно говорил чуть слышно. Потому что знал, стоит ему чуть повысить голос - и он заорет.
   - Да почему же я должен остаться?! Что за шуточки у тебя?
   - Неужели не понял?
   - Понял одно - Эйрентил окончательно выжил из ума. Прости, конечно, но и ты это слышал. Одному тебе идти, мне кажется, не имеет ни малейшего смысла. Ты его все равно не уговоришь...
   - Речь не обо мне, а о тебе! Я не знаю, как может спятить уже сумасшедший, но одно ясно - он не хочет тебя видеть. Если бы хотел, сидел бы рядом.
   - Какая разница, что он там себе еще напридумывал. Может быть, я теперь воплощение не Нелахо-Дана, а Хиддиатара, и он меня боится. Ты один с ним не справишься, ведь он о тебе даже не упомянул, - Литт сглотнул и замолчал в сомнении.
   - Ну, говори.
   - Я... я не хочу... но, Ирис, ты уверен, что он тебя... узнает?
   - Узнает, - кивнул эльф, не будучи увереным в своей правоте. - Я постараюсь.
   - А если все же...
   - Если все же не узнает - представлюсь, - со злостью ответил Ирис. - Я его, если понадобится, свяжу. А вот, если явишься ты...
   - Так тебе и дал связать себя владелец динтаэна. Точнее, так тебе и дал динтаэн причинить своему хозяину вред.
   - Не вред, а пользу. Это первое. И второе. Литт, я пытался не сопоставлять, но не выходит... Динтаэн может сработать именно в твоем присутствии. И сработать еще более непредсказуемо, чем портал в Глориндоле.
   - Это еще почему?! Или ты тоже считаешь меня...
   - Важно, что считает Эйрентил. Скажи мне, пожалуйста, почему нас выкинуло именно в Катине? В закрытом человеческом городе. Не в Чародоле, не на острове Бабочки, не посреди семейства чистокровных Дальних. Не к Эрдину запазуху, в конце концов!
   - Эрдин здесь при...
   - Он чистокровный Дальний, но это нам без разницы. Нас выкинуло в Катине. Надо говорить, отчего?
   - Совпадение.
   - Отличное совпадение. Эйрентил месяц бредит тобой, пишет стихи, которые передаешь ему ты, видит тебя во сне, в инкарне, в халда-карне... Живет и дышит только тобой. И случайно, без всякой видимой связи начинает работать этот идиотский портал! Он был отключен! Понимаешь? Отключен! И сам по себе заработал в тот миг, когда рядом оказался Эйрентил, ничего в мире не желающий более, как только попасть к тебе. И отправляет нас в Катин, где опять же по воле случая, ты рассиживаешь по подвалам. Заметь, по тем самым подвалам, в который угодил я. И клянусь чем угодно, Эйрентил телепортировался к тебе еще ближе меня. Один раз - случай, два раза - совпадение, три раза - закон.
   Литт помотал головой, силясь придумать ответ.
   - Динтаэн работает. Неважно, почему и отчего, но ты - основа помешательсва Эйрентила. Месяц назад он готов был стать смертным, лишь бы увидеть тебя. Сейчас проходит мимо и болтает о каких-то ошибках. А время, чтобы ошибиться, у него было. Да, он может меня не узнать - это не главное. Главное - то, что он обязательно узнает ТЕБЯ. И раз уж твое общество теперь ему неприятно, но я даже боюсь представить, что он может сделать, появись ты на пороге.
   - Ну не убьет же он меня.
   - Не убьет. Эйрентил и мухи не способен убить. Но вот окончательно повредиться в уме может. Наколдовать такого, что и владыка потом не расколдует, не то, что я. Но и это не главное, хотя, честное слово, я бы не хотел, чтобы меня превращали в ежа или ужа. Как я с ним потом совладаю? Как смогу убедить пойти домой? Как я его вообще потом найду, если он захочет спрятаться по-настоящему? Ты об этом подумал?
   Литт долго молчал, глядя в стол. Ирису показалось, что он понял мысли менестреля.
   - Я понимаю, это все похоже на бред. Это и есть бред, но не наш с тобой. Встреча с Эйрентилом может оказаться опасна - и для тебя, и для него...
   - Это я понял. Есть кое-что еще, о чем ты не упомянул, - Литт поднял голову. - Встреча может оказаться опасной для тебя.
   - Совершенно исключено.
   - А если Эйрентил догадался, что ты хотел его обмануть? Ведь и в Ленагун он не пришел - почему? Не потому ли, что тебя хочет видеть меньше, чем меня?
   - Не пришел он потому, что его что-то отвлекло. Обо мне он попросту забыл. Слушай, где ты был до Катина?
   - На Чародольской Петле... Ты думаешь?..
   - Да. Совпадает. Я единственым образом могу объяснить поведение Эйрентила - он встретил на первых же футах тракта, а, возможно, и по дороге от деревни до тракта кого-нибудь из тех, кто знал твое местонахождение. Ему сказали - "Стихоплет в Селагуине" - ты, кстати, был там? - и все... Для мотылька зажгли свечу. Мотылек не думает ни о чем, он просто летит на свет. Эйрентил просто забыл о Ленагуне и обо мне. Каким образом он успел поменять отношение к тебе - не знаю и не ведаю, но изменение очевидно.
   - Не знаю, Ирис. Ты говоришь убедительно, но... мне страшно отпускать тебя одного. Он не зря забыл о тебе.
   - Литт, давай не будем спорить. Ты остаешься. Или, на выбор, идешь в противоположную сторону. Только не в Меруну. Не надо... - Ирис увидел странную улыбку на лице менестреля и не продолжил фразы.
   - Я не пойду в противоположную сторону. Ирис, ты как хочешь, но я должен знать, встретишь ли ты Эйрентила и самое главное - как встреча пройдет. И все равно я думаю, что лучше идти нам обоим. Хотя бы объяснимся сразу.
   - Что ты хочешь объяснять больному? Литт, тебе сколько раз...
   - Ни одного. Ирис, иди один, если... - менестрель оборвал себя на полуслове. - Ты, так понимаю, уходишь немедленно?
   - Да. Темнота мне не помеха, а уснуть, я все равно не усну, - Ирис помедлил, Литт ничего не добавил. - Прощай.
   - Погоди! Подожди еще минуту, - менестрель вскочил и заорал на весь трактир. - Хозяин, чернил, перо! Быстро!
   Пока Ирис отыскивал мешок, пока прощался с еще способными прощаться членами Лиги, Литт лихорадочно писал на первом попавшемся обрывке бумаги. Дописал, нетерпеливо помахал клочком, чтобы высохли чернила, и сложил написанное вдвое, потом вчетверо.
   - Держи. Это тебе на память. Потом откроешь, не при мне.
   Эльф сунул лист в нагрудный карман.
   - Литт...
   - Не надо! - помотал головой менестрель. - Иди. Удачи с Эйрентилом.
   - Не вздумай благодарить.
   Литт странно дернул головой и не издал ни звука. Когда Ирис толкнул дверь трактира, до него донеслось:
   - Передай привет своей жене...
   Он не дослушал, захлопнув дверь. Влажная осенняя ночь была расцвечена огнями фестиваля, на каждом шагу попадались глотатели огня, мастера фейерверков и веселые личности, выкрашенные с головы до ног светящейся краской. Песни, смех, крики, шипение и шуршание, хлопки, взрывы... Огненные шары, очень похожие на волшебные светильники, струи огня, искры, брызги фейерверков... Ирис ускорил шаг. Он прекрасно понимал, что все делает верно, так верно, что Эрдину остается локти с досады кусать, но все ускорял шаг, пока не побежал. Быстрее, быстрее, пока странная беспричинная грусть не заставила совершить глупость, пока ноги сами, вне зависимости от разума, не повернули обратно, в "Две свечи".
   Несколько первых часов Ирис часто останавливался среди пустынной дороги и прислушивался к шагам. Ничего. Убедившись и успокоившись насчет Литта, он перестал оглядываться. До Меруны следовало добраться как можно скорее, а ожидание менестреля этому не способствовало.
   До города Ирис добрался быстро, дорога была ровной, почти не петляла, а темнота обыкновенной ночи для эльфа - не помеха. Меруна встретила эльфа теплым сдобным запахом, пропитавшим все улицы. Главу Осени здесь отмечали более традиционно, чем тридцатью милями к юго-западу. Во всех трактирах были открыты двери, означающие бесплатное угощение. Не рябчиками, конечно, и не печенью шерна, но пирогом - непременно. Уйти без дегустации нового урожая было совершенно невозможно, разве только наложив на всех обитателей трактира какое-нибудь заклятие поомерзительней, из арсенала пикси. Зато в первом же трактире выяснилось все, что нужно. Ирису указали и улицу, и дом, и этаж - благо указанный постоялый двор был двухэтажным и весь низ занимали кухня, прочие хозяйственные помещения и зал.
   На постоялом дворе хозяин стал слушать только после того, как Ирис едва не подавился пирогом, пытаясь одновременно говорить и есть. Справедливо решив, что насмерть поперхнувшийся Старший на Главу Осени - не слишком радостный подарок, хозяин без дальнейших проволочек указал эльфу на окна второго этажа, выходящие во двор. Через полминуты Ирис был наверху.
   Дверь не поддавалась до тех пор, пока Ирис не догадался постучать. Он не помнил, чтобы Эйрентил закрывался, но... об этом Эйрентиле он вообще мало что знал. Думать о том, знает ли теперь Эйрентил хоть что-нибудь о нем, Ирисе, эльф категорически запретил себе думать. Шаги, легкий скрип засова. Эйрентил был отчего-то бледен, но при виде другу побледнел еще больше и оперся рукой на косяк.
   - Ты? - прошептал он одними губами. - Ты...
   Ирис облегченно улыбнулся. Эйрентил нашелся и был нормален настолько, что узнал его. Все остальное неважно.
   - Здравствуй, - Ирис, не в силах перестать улыбаться, цеременно поклонился, приложив ладонь к сердцу. - Здравствуй, Эйрентил.
   Поэт наконец-то посторонился, пропуская друга. Динтаэн на серебряной цепочке вдруг вспыхнул ярко и зло.
  
   Через два часа, когда совсем свечерело и зал постоялого двора наполнился празднующими горожанами, в ту же самую дверь постучал обдерганный парень с лютней за спиной. Ответа не получил, помедлил миг, сомневаясь и резко дернул ручку на себя. Раздался треск, хруст, и дверь распахнулась.
   Эйрентила Литт узнал бы, даже не показывай ему Ирис своего друга. Яркий свет, исходящий от камня на цепочке, освещал бледное искаженное лицо и делал выражение его абсолютно непередаваемым. Менестрель вздрогнул, ему показалось, что белое свечение втягивается в камень, как щупальца морского дракона в раковину; камень потускнел, помутнел и стал почти серым.
   Литт сделал шаг вперед, затем другой - он не знал, что ему делать и о чем говорить; глориндольский поэт как замер на полуразвороте, так и не двигался. На третьем шаге Литт споткнулся. За Эйрентилом у стены, почти заслоненное столом, лежало тело. Вместо того, чтобы броситься к Ирису (а больше лежать здесь некому), менестрель отпрыгнул назад, к двери, закрывая глориндольцу путь к отступлению.
   Тот наконец повернулся к человеку полностью, глаза его дико заблестели, а лицо перекосилось еще больше.
   - Расколдуй Ириса обратно, - сам себя не слыша, произнес Литт, цепляясь за ручку двери. - Слышишь, ты, ублюдок.
   - Ты все-таки явился... - глядя в упор на менестреля и куда-то сквозь него, сказал Эйрентил так, будто не мог поверить в дерзость смертного. - Ты посмел...
   - Я пришел спасти друга! И, как вижу, вовремя! Что ты с ним сделал, мразь? Он тебя месяц искал...
   - Это не я, - отстраненно заметил поэт. - Он сам.
   - Что - он сам?! - заорал Литт, чувствуя, как от блеска в глазах Эйрентила его начинает трясти. - Ты действительно псих. Ты способен убить друга за то, что тот тебя нашел.
   - Он не меня искал...
   - А вот это правда! Не тебя. Кого-то другого, своего друга, а не подонка. Мне плевать, что у тебя с головой, мне плевать, что ты спятил - расколдуй Ириса. Он не при чем. При чем я, верно?
   - Верно, - глориндолец сделал шаг в сторону двери. Литт крепче вцепился в ручку.
   - Кто же я, Эйрентил? Ты сначала ищешь меня, потом бегаешь от меня же...
   - Я ошибался, - ровно ответил поэт. - Я принял отражение за само изображение. Я хотел прыгнуть за луной в воду, а надо было лишь поднять глаза.
   - А на всеобщем? То есть я уже не воплощение Нелахо-Дана? Теперь я воплощение...
   - Не смей упоминать Его имени! - динтаэн выбросил сноп ослепительного света. - Не смей! Я приказывал тебе...
   - Мне никто не может приказывать. Вернее, некоторые имеют право, но они им не пользуются. А психи мне вообще не указ. Хочешь убить меня - прошу. Только Ириса расколдуй.
   - Я тебя просил, я с тобой говорил!... - вид Эйрентила стал так страшен, что Литт с трудом совладал с собой, чтобы не захлопнуть дверь с той стороны. - Я считал тебя путеводной звездой! Смейся! - Литт стиснул зубы. - Смейся, я считал тебя вдохновением. А ты пил мое вдохновение. Ты крал огонь моего сердца, ты вынул из меня душу!
   Менестрель, задыхаясь, открыл рот, ничего не придумал сказать и закрыл вновь.
   - Переводы! Смешно, действительно смешно. Достойно пикси. Ты убил меня!
   - Эйрентил, если я так плох, говорю - вымести свой гнев, тебе, может быть, станет легче. Только...
   - Мне НЕ станет легче! Мои стихи больше не вернутся ко мне, ты украл их, ты убил их. А они - мои дети, мои бессонные ночи, мое все!!
   - Что ты плетешь... - Литт от волнения говорил все развязнее. - Что за бред? Когда я что крал? Я всегда говорю, что мой лишь перевод...
   - Перевод! А "Пророчество"?! А "Благодарность", "Верность", "Когда я не вернусь..."?!
   - Это мое... - прошептал Литт, отпуская ручку двери и хватаясь за сердце.
   - Твое? - хищно оскалился Эйрентил. Динтаэн словно взбесился у него на шее, в камне ходили водовороты светы, били фонтаны белого пламени, злобно сверкали белые глаза... - А то, что показал мне этот... - кивок головы указал в сторону тела, - тоже твое?
   - Этот - твой друг и зовут его Ирис. Хотя, возможно, ты и другое имя знаешь. А то, что я отдал ему - да мое, - менестрель вдруг выпрямился и перестал прятать глаза от бьющего хуже кнута света. - Я написал это после казни, после того, как Ирис меня спас.
   - Сколько дней назад?
   - Я писал несколько дней кряду. Почти неделю, должно быть.
   - Оно мое! Неделю! Я написал его за час!
   - После того, как увидел мое? - не выдержал Литт.
   Искаженное лицо Эйрентила внезапно стало равнодушно-спокойным, только блестки пота остались свидетелями чудовищного напряжения чувств. Это испугало Литта больше, чем что-либо другое, до такой степени, что ноги приросли к полу, а язык приклеился к нёбу. Впрочем, мозг отстраненно констатировал, что можно кричать до хрипоты - в шумном праздничном нижнем зале все равно никто ничего не услышит.
   - Будь ты проклят, - ровно сказал глориндолец и, повинуясь словам, а, может быть, желаниям хозяина, из динтаэна потекли щупальца липкого света.
   Наверное, это и случилось с Ирисом... Неважно, потому что сейчас это случится с ним. Литт стоял, по-прежнему не в силах двинуться, свет коснулся его - и в мозгу словно вспыхнул фейерверк. Не от боли, хотя и от нее тоже, а от внезапного озарения.
   - Стоять! - рявкнул Литт, не слыша собственного голоса. - Не смей ко мне прикасаться!
   Эйрентил издал сдавленный звук, нечто между стоном и удивленным вздохом. Свет действительно остановился. Литта трясло так, что зубы лязгали, но слова выговаривались четко, словно помимо воли говорящего.
   - Не трогай меня. Исчезни, - Эйрентил остался стоять на месте. Динтаэн втянул щупальца и вновь стал серым. - Исчезни и не показывайся.
   Эйрентил вне себя от потрясения посмотрел на камень. Динтаэн предал хозяина. Литт, весь мокрый от напряжения, глянул на погасший камень и у него вырвался хриплый смешок.
   - Что, не работает игрушка? И не будет работать. Сколько времени ты думал обо мне, сколько сил отдал этому камню! - теперь ты НИЧЕГО мне не сделаешь! Я не Нелахо-Дан, но твой динтаэн считает иначе. Расколдуй Ириса и иди на все четыре стороны. Не знаю, едят ли Стражи сумасшедших, но на твоем месте я бы им на глаза не показывался.
   - Верни, - сквозь зубы процедил Эйрентил. - Верни...
   - Я ничего не брал, чтобы возвращать. Но, если ты...
   Менестрель не успел поставить никаких условий, потому что из-за стола послышался стон. Забыв обо всем, в том числе и о открытом пути для бегства глориндольцу, Литт бросился к другу. Оттолкнул стол и опустился на колени рядом с Ирисом. Жив. Литт истерически рассмеялся. Жив. Он осторожно перевернул эльфа с бока на спину и только стиснул зубы. Лицо Ириса было смертельно бледным, из уголка рта стекала тонкая струйка ярко-алой крови. Но он дышал, он был жив, и... Что "и" Литт так никогда и не узнал. Затылок вдруг разломила чудовищная боль, перед глазами все подернулось тьмой, тьма эта закружилась, покосилась и полетела наискось вверх.
  
   Ирис открыл глаза и первое, что отметил его мозг - за окном вновь светло. Небо, сколько же времени прошло! Глядя в потолок, он пошевелился - ничего, кажется, не сломано. Нащупал стену и, опираясь на нее, с трудом сел. День или позднее утро... Мозг все еще работал не с той скоростью, что требовалась, и все еще цеплялся за время суток, тогда как глаза уже видели то, отчего и день может показаться темнее самой непроглядной ночи.
   В вершке от ноги Ириса, широко раскрыв остекленевшие глаза, лежал Литт Стихоплет. Эльф, еще не испытывая ничего, даже удивления, подался вперед и приложил руку к жилке на шее - десять секунд, двадцать, пятьдесят, две минуты, пять минут, десять... Ничего, кроме холода мертвого тела. Губы у Литта были синими, лунки ногтей - тоже, а из-под встрепанных волос натекла большая лужа застывшей уже черной крови.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   99
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"