Меро Михаил
Так далеко от дома

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Предназначался для участия в конкурсе "Художник забытой планеты", но не был завершен в срок. Затем положен в долгий ящик и дописан в октябре 2004-го. Занял аутсайдерское 25-е место на КЛФ-2004.

    Опубликован в сборнике "Аэлита. Новая волна 2005"

[]

ТАК ДАЛЕКО ОТ ДОМА

  
   Где-то между желанием выжить и отчаянием пролегает та эфемерная грань, скользя по которой, человеческое сознание отказывается от всяких надежд, этих жалких потуг что-то изменить в предопределенном, и начинает все глубже зачерпывать со дна памяти. Словно выискивает в образах прошлого оправдание и апологию прожитой жизни: вот такое было или вот это еще - значит, неплохо пожил, многого добился, значит, и не о чем жалеть.
   Но бывает и иначе. Что-то незавершенное, недоказанное, недопережитое не дает успокоиться, не позволяет смириться с неотвратимым. И когда сотню раз логически доказано, что спасение невозможно, все же жжет сожаление, и мысли возвращаются к тому же: еще бы немного мне времени и сил...
   Нечто подобное переживал в эти дни Петрал. Даже сейчас, свернувшись калачиком в крохотной пещерке, страдая от холода, жажды и непрестанной боли в искалеченных ногах, он продолжал думать об Алексе.
  
   Этот обаятельный и безмерно талантливый человек с безупречным художественным вкусом, невероятной памятью и потрясающей работоспособностью, чьи разгромные и язвительные критические отзывы стали причиной самоубийства, по меньшей мере, двух не самых бездарных художников, да-да, именно этот беспощадный Алекс никогда и никак не высказывался по поводу работ Петрала. От него невозможно было добиться ни жеста, ни слова, ни даже звука - одобрительного или насмешливого похмыкивания, - по этой запретной теме. Ничего.
   Он словно оберегал самолюбие своего друга для неких грядущих свершений, держа его в курсе значимых культурных событий тысяч обитаемых миров и знакомя с новыми интересными персонами (не всегда относившимися к роду человеческому). Словно чего-то терпеливо ждал от Петрала, год за годом, десятилетие за десятилетием.
   Не удивительно, что его любимым словом было "Ничего". Пользуясь им, как скелетом для построения фраз, он мог выразить широчайшую гамму чувств и эмоций, но в работе и жизни отчего-то чаще всего пользовался типовыми конструкциями "снисходительный интерес" и "усталое недоумение".
   - Ничего принципиально нового, - вещал он с надрывной и даже курьезной тоской в голосе. - И не важно, о чем мы говорим - о сенсорике ли, музыке, биопластике... да о чем угодно! Всё, что появилось за последние сто лет - не более чем комбинаторика штампов разной степени обветшалости.
   Петрал мог сколько угодно возражать, называя десятки известных имен, - Алекс с легкостью разбивал все его доводы.
   - Не спорь со мною, Пет. Все это только подражатели, которые худо-бедно научились скрывать прямые ссылки на первоисточники. Но им самим не создать ничего оригинального - на этот счет даже букмейкеры уже не принимают ставок. А всё потому что человек перестал страдать, - продолжал он. - Нет, люди, как и тысячелетия назад, болеют и умирают, теряют родных и любимых, разбивают пальцы молотком и прикусывают языки. Но изменилось отношение к боли... Ничто не потеря - вот лозунг современного человека. Потому что почти все стало предметом выбора, замены или корректирующей эмотерапии. А страдание, ставшее твоим выбором - это не более чем мазохизм. Страдание подлинно, когда планы рушатся и не сбываются надежды, когда человечек терпит поражение от невидимых и неосязаемых сил Рока...
   Петрал не находил нужным мешать Алексу в его плавании по волнам этих пространных рассуждений, имевших душок банальности. Пожалуй, то был вполне равноценный обмен: терпимость за нейтралитет.
   И вот он получил возможность проверить на своей шкуре, насколько справедливы слова Алекса.

***

   Незадолго до розового рассвета Петрал начинал трудный подъем на вершину холма - подтягиваясь на руках, волоча за собой искалеченные ноги, готовые взорваться яростной болью от любого неосторожного движения. Цепляясь пальцами за трещины в спекшемся грунте, каждый раз он полз одним и тем же зигзагообразным маршрутом, своим телом прокладывая серпантин по крутому склону.
   Здесь, наверху, кольцом стояло девять гранитных глыб, похожих на человекоподобные статуи с уродливыми жукоглазыми головами, сглаженные временем и песчаными бурями, а в центре, будто алтарь разрушенного храма, лежала вросшая в спекшуюся почву плита. Но Петрала эти древние развалины интересовали лишь как поверхности, на которых к утру выпадала скудная роса или, после особо холодных ночей, щетиной вырастал иней. Он старательно слизывал эти капли или крохотные ледяные иголочки - его единственный источник воды.
   Он зависел от этих камней, потому что вокруг были только безжизненные пески, перетекающие за далекий горизонт. Его любимым камнем был тот плоский, что лежал в центре. На его волнистой кисловатой поверхности конденсировалось больше влаги. Она стекала по едва заметным бороздкам в углубления, скапливаясь мелкими лужицами, которых, впрочем, не хватало даже на один полноценный глоток.
   Ловя языком последнее ощущение влаги на губах, Петрал приветствовал розовый рассвет. Крохотная вишенка выпрыгивала из-за горизонта, но скоро теряла весь алый цвет и выгорала в яркую серебряную монетку - белый карлик.
   Когда тень от этого игрушечного солнца становилась отчетливой, Петрал начинал медленно и осторожно спускаться к основанию холма. У него было чуть меньше часа до зеленого рассвета, чтобы укрыться от пристального и обжигающего взгляда голубого ока.
   У подножия холма, под выступающим из-под земли гранитным козырьком, располагалось его убежище - низкий и неглубокий грот. Это жалкое жилище, уходившее в тело холма не более чем на рост человека, было столь низкое, что при попытке перевернуться со спины на живот, плечи застревали между земляным полом и гранитным сводом.
   В крохотной пещерке, свернувшись в зародышевый клубочек спиной к залитой голубым светом пустыне, Петрал ждал малиновых сумерек. В это время года голубое солнце скользило низко над горизонтом и стремительно зарывалось в раскаленный песок. Тогда становился различим диск крохотного красного карлика, терявшийся прежде в голубом пламени. Но и он вскоре нырял за горизонт.
   Потом наступала ночь. Ясная, холодная, но отнюдь не темная. Потому что над пустыней в эти часы сияла призрачным жемчужным светом раскинувшаяся во всё небо добротная шелковая ткань из переплетения тончайших нитей. Сквозь нее в редкие разрывы, напоминавшие миндалевидные девичьи глаза, проглядывали ярчайшие зрачки звезд.
   То была молодая планетарная туманность, как ветхая одежка, сброшенная звездой, что теперь превратилась в скучного белого карлика. И Петрал видел ее изнутри.
  

***

   Безжизненная пустыня под чужим небом.
   Петрал не мог утверждать наверняка, что знал, как попал сюда - без воды, без еды, в лохмотьях, в которых угадывался некогда шикарный и дорогой смокинг, но с искалеченными ногами, ниже щиколоток выглядевшими кровавым месивом раздробленных костей и размозженных мышц.
   В памяти мелькало конфетти из обрывков воспоминаний, выстраивавшееся в нечто банальное, глупое, но вполне правдоподобное. Будто бы неделя легкого флирта на туристическом лайнере с женой ревнивого банкира закончилась самым трагическим образом. В лицо ему брызнули едкой гадостью, понесли куда-то по безлюдным коридорам технического уровня, запихнули в спасательную капсулу и выстрелили ею в сторону ближайшей планеты.
   В определенном смысле, это была идеальная месть банкира-рогоносца - выдать расправу над любовником жены за сумасбродный побег знаменитого сверх всякой меры художника или даже за экстравагантную попытку суицида.
   Судя по тому, что он все же был жив, спасательная капсула при посадке на планету выполнила свою единственную функцию - защитила хрупкое человеческое тело от перегрузок. Впрочем, искалеченные ступни свидетельствовали, что приземление не было безупречным.
   Петрал не мог вспомнить момента посадки, не помнил и как выбирался из капсулы. Более того, спустя несколько дней он не смог найти и ее следов - даже обозревая окрестности с вершины холма. Смотря на пустыню, он видел только подернутую рябью песчаную поверхность.
   - Наверняка ее сожрал этот чертов песок, - думал он. - Когда я умру, он поглотит и мои останки.
   Он с первого дня возненавидел эти безбрежные пески - с них и началось его знакомство с планетой. Тогда Петрал очнулся посреди пустыни, залитой слепящим голубым светом, и тут же заорал, как новорожденный - от нестерпимой боли в ногах, от раскаленного песка во рту, в носу и под веками, от того, что жгло снизу и пекло сверху... В эти мгновения лишь одна мысль сумела четко оформиться в его мозгу: "так вот ты какое, адское пекло!"
   Потом он полз куда-то, продираясь сквозь густую и липкую боль, не видя перед собой ничего, кроме вспыхивающих разноцветных пятен. Полз, пока не почувствовал, что не жалит больше безжалостное голубое солнце, под руками не пылает мельчайший песок. Так, вслепую и почти случайно, он нашел свое убежище - грот под гранитным клювом.
   Много позже, в красных сумерках, для Петрала наступило время новых открытий и прозрений. С большим трудом он выполз из грота. И первый взгляд был на свое тело. Жалкий вопль вырвался из его саднящего горла, когда он, наконец, рассмотрел свои ноги - опухшие, ниже щиколоток наливающиеся глубокой синевой, будто разом полопались все сосуды. Его затошнило от этого зрелища, а боль, ставшая совсем было привычной, многократно усилилась.
   - Мне бы только побыстрее попасть в клинику, - успокаивал он себя. - В хорошую, дорогую клинику. Там меня быстро поставят на ноги, если будет нужно, по кусочкам соберут все косточки, сошьют все мышцы и артерии...
   Обводя взглядом окрестности, Петрал увидел полузанесенный песком след (разумеется, оставленный его собственным телом), начинавшийся у грота и обрывавшийся совсем недалеко от холма, будто именно здесь он свалился с неба. В конце этого следа, привлеченный поблескиванием металлической грани, он нашел небольшой ящичек с набором медицинских препаратов и инструментов - очевидно, единственное, что ему удалось вытащить из капсулы.
   Находка разочаровала Петрала - голод уже давал о себе знать, и почему-то казалось, что в таком ящичке всех этих таблеток и пилюлек с незнакомыми названиями могло бы поместиться довольно много высококалорийной еды.
  

***

   В первые дни, когда голод и боль были особенно сильны, он всё чаще мысленно обращался к Алексу.
   - Это ли не поддельное, стопроцентно подлинное страдание? Ты должен быть доволен, друг мой!...
   Сколько Петрал его помнил, Алекс выглядел бодреньким сухоньким старичком, и за минувшие пятьдесят лет их близкого общения ничуть не изменился. Всё так же ухлестывал за студентками, с равным азартом бродил по горам, джунглям и музеям в сопровождении многочисленных учеников, последователей и журналистов. Он всегда был актуален, сверхпопулярен и всегда относился к этому спокойно.
   Петрал никогда не забывал, как, еще будучи мосластым двадцатилетним юнцом, стоял на заключительном собеседовании перед приемной комиссией, зачислявшей на престижнейший курс Алекса Зольте - всего двенадцать человек из трех тысяч подавших заявки. Здесь не могли помочь ни деньги, ни знакомства. Только подлинный талант, только уникальный взгляд на мир - как раз то, чего Алекс не разглядел в молодом Петрале, сыне скандально известного политика с праворадикальными взглядами, который как раз сейчас ожидал министерского портфеля в новом республиканском правительстве.
   - Даже самой внушительной протекции недостаточно, молодой человек, чтобы попасть в мои ученики. Особенно... - он прошелся по нескладной фигуре юноши ледяным взором, - если прочих достоинств, при всем старании, обнаружить не удается.
   Петрал не опустился до разъяснения, что видит отца раз-два в год, во время протокольных съемок; у того давно другая семья и другая жизнь. Ничего этого он не стал говорить, молча повернулся и вышел. И больше не сделал ни одной попытки получить высшее образование.
   Забавно, думал он, что испытанное тогда унижение стало тем мощнейшим стимулом, который заставлял его развиваться, двигаться вперед, несмотря на равнодушие, непонимание окружающих... Наконец-то он нашел достойную цель в жизни - доказать одному-единственному человеку, что тот чудовищно ошибался. Доказать, что он сможет многого добиться и без высокопоставленного родителя.
   И даже сейчас, когда его имя было известно во всех обитаемых мирах, вошло в энциклопедии и учебники, он что-то пытался доказать Алексу, тщился покорить последнюю неприступную вершину.
   Петрал не мог объяснить, как случилось, что они стали друзьями. Это произошло через двадцать лет после столь памятной Петралу встречи. Встретившись на открытии персональной выставки одного из учеников Петрала (да, к тому времени у него была целая толпа учеников), они уже через десять минут сбежали с этого официозного мероприятия, и в баре проговорили пять часов кряду. Оказалось, что Алекс в курсе всех последних достижений Петрала, мало того, следит за его работой со вниманием, какого сложно было ожидать даже от второсортных критиков, паразитирующих на его персоне.
   Тогда-то и обозначился странный нейтралитет авторитетнейшего критика в отношении работ Петрала. Конечно, Алекс был в курсе всех его творческих свершений, но никак не оценивал, никак не определял, ни с чем не сравнивал. И, Петрал был готов признать, обходил эту запретную тему виртуозно. Он пытался вызвать друга на откровенность, задавая ему прямые вопросы, но получал решительный отказ обсуждать эту тему.
   - Пет, мы с тобой - более чем взрослые и состоявшиеся люди, так что давай не будем тешить свое тщеславие друг за счет друга. Для этого есть десятки миллиардов других людей.
   А что касается первой их встречи... За десятилетия их дружбы оба ни разу не вспоминали о том эпизоде, хотя Петрал был уверен, что Алекс не забыл. Он вообще ничего не забывал.
  

***

   День за днем Петрал наблюдал, как возводятся в его мозгу бастионы надежды. Вначале его не покидала уверенность, что спасательная экспедиция вот-вот спустится с неба и заберет его отсюда. Как кто-нибудь узнает, где он находится? Петрал попросту не задавался таким вопросом - в этом-то и заключалась великая целебная и одурманивающая сила надежды.
   Потом он переключился на ожидание встречи с потомками тех жукоглазых монстров, что изваяли здесь статуи. Без сомнения, невзирая на ужасный вид, они окажутся вполне дружелюбными, накормят и напоят его, и он еще долгие десятилетия будет нести им свет подлинного искусства, прежде чем сумеет послать гиперпространственный сигнал о помощи.
   Фантазии становились всё более изощренными. Ведь в норе под гранитной плитой совсем нечем заняться, кроме как прислушиваться к боли в ступнях и разрабатывать планы спасения.
   Петрал знал, что голод и жажда скоро начнут вытворять странные и неприятные вещи с сознанием. Даже примерно рассчитал, когда это начнется - на вторые-третьи сутки. Но продержался вдвое дольше, то ли благодаря конденсату на камнях, то ли из-за того, что здешние сутки были короче стандартных.
   Барьер между реальным и желаемым становился всё тоньше и прозрачнее. На седьмую ночь мембрана лопнула, и Петрал понял, что готов сделать нечто такое, на что не способен ни один человек во Вселенной.
   Он выполз под небо в молочных разводах, на холодный порывистый ветер. Перевернулся на спину и поднял над собой руки.
   - В этом нет ничего сложного, - сказал он себе, - надо только представить, что пальцы выпачканы разными красками.
   И точно, от движений его рук на небосклоне оставались четкие радужные следы. Он видел, как под его пальцами сияющая призрачным светом пелена начинала расступаться, выгибаться и менять цвет.
   Взмахом ладони он стирал следы прошлых неудачных прикосновений. Регулируя силу нажатия, добивался изменения оттенков. Посильнее - ткань вспучивалась красным, послабее - западала неоновым.
   - Важно правильно откалибровать этот инструмент, - повторял он, снова и снова пробуя на небесном полотне каждый палец по очереди, открытую ладонь, кулак. - Да, эти галлюцинации оказались весьма занятной штукой. Когда бы еще мне довелось порисовать прямо на небе?
   Но слишком недолго мог Петрал пролежать так на холодном песке, под тугими ударами ветра. Пальцы онемели, потеряли чувствительность, и он вынужден был вернуться в свое убежище под гранитной плитой. Там можно было дождаться утра и хорошенько обдумать поразительные возможности, предоставляемые столь кстати пришедшим безумием.
   За краем здравого смысла встретились холст, кисть и сам художник, чтобы дать шанс воплотится идее, к которой он не решался подступиться всю жизнь.
   - Теперь уж никаких колебаний и сомнений, - прошептал Петрал, засыпая.
  

***

   В красных сумерках, когда Петрал выползал из грота, к нему приходили видения совсем иного рода. Видения одновременно отрадные и мучительные, поскольку они отражали ту борьбу надежды и отчаяния, что шла в его мозгу.
   Первой была Надин, его жена. Стройный силуэт возник посреди пустыни и побрел к нему по багровым пескам, не оставляя следов.
   - Наконец-то я тебя нашла! - Надин подошла ближе и склонилась над Петралом. - Как ты здесь?
   Петрал отвернулся.
   - Не хочешь меня видеть?
   Протянула к нему руку... но не коснулась.
   - Что у тебя с ногами?
   Петрал отпрянул.
   - Сложные переломы, - через силу произнес он.
   - Скорее уж, размозжены в лепешку!
   Да, это было больше похоже на правду.
   - Боже мой, Пет, до чего ты себя довел! Я принесла тебе немного воды... - она прямо из воздуха достала до краев полный стакан и поставила на песок перед ним. На стекле уже выступала пелена конденсата - и влага в стакане будто шептала "Посмотри, какая я чистая и холодная! Пригуби, освежись мною!"
   Этого Петрал не мог стерпеть.
   - Ты - моя галлюцинация! - крикнул он. - Поди прочь!
   - Ну, как знаешь.
   Надин исчезла, но стакан с водой остался.
   - И ты тоже - галлюцинация! Сгинь!
   Стакан исчез.
   В воздухе прошелестел вздох.
   - А вот это напрасно.
   Петрал коснулся кончиками пальцев то место, где стоял стакан. Почувствовал отчетливый кружок холода в теплом песке.
   Главное - не поддаваться галлюцинациям, не позволить им обмануть себя. Трус внутри тебя будет без устали повторять, что есть еще какой-то фантастический шанс на спасение, на возвращение домой. Даже если не спешит к планете спасательная экспедиция, даже если аборигены вымерли миллионы лет назад, всё равно есть шанс. Например, такой: закрыть глаза, увидеть всю галактику внутренним взором, и усилием воли перенестись в одно мгновение на сотни тысяч световых лет - чтобы на следующем вдохе оказаться дома, на веранде, где зеленые геккончики бегают по стенам за мухами, а Надин на кухне готовит шарлотку.
   Петрал слишком хорошо это себе представил... Сердце пропустило подряд два такта.
   За следующую неделю он успел привыкнуть к визитам родственников. Его дети - все пятнадцать. От восьмидесятилетнего Альберта до годовалой Эмилии. Она так забавно шлепала ножками по растрескавшейся земле, с десятизубой улыбкой повторяя "Папа, папа!" Он поддался секундной слабости - протянул руки ей навстречу. Но в нескольких шагах от него Эмилия остановилась, на мордашке ее отчетливо написалось отвращение, будто она почувствовала зловоние от его гниющих ног. И исчезла.
   За минувшие дни его ноги ужасно разнесло. Ступни почернели и казались перезревшими сливами, из которых, стоило только нажать на натянутую глянцевую кожицу, начинало сочиться убийственно пахнущее содержимое. Петрал определил, что это гангрена - впрочем, ошибиться тут было сложно.
   Если я чего-нибудь с этим не сделаю, она убьет меня, - думал он, день за днем наблюдая, как синева поднимается по ногам.
   Впрочем, он понимал, что гораздо раньше может умереть от жажды. Последние три дня роса на камнях была на редкость скудна. Что, если она перестанет выпадать совсем - долго ли он тогда протянет? Один раз уже такое было, после особенно холодного и сухого ветра - Петрал тщетно облизывал камни, надеясь найти хотя бы каплю, и чуть не опоздал укрыться от голубого солнца.
   Но после видения Эмилии он решился. Достал из ящичка то, что после тщательного изучения инструкции оказалось инъектором для местной анестезии, мономолекулярным резаком и баллончиком хирургической пены. Разложил всё на песке перед собой.
   - Уподобимся древним героям, - вслух произнес Петрал, обкалывая бедра инъектором точно в тех местах, над которыми загорался индикатор - здесь проходили нервные пучки.
   Анестетик подействовал моментально: Алекс почувствовал, будто ноги его превращаются в огромные ватные пуфики. Потом ощущение ног совсем исчезло. Он их видел, но не чувствовал.
   Ткнул для проверки пальцем в правую икру - будто сухое полено. Процарапал по коже выше щиколотки отметку будущего разреза - с запасом в два пальца от некротизированной ткани. Она пришлась как раз под икрами.
   - Приступим... - и включил мономолекулярный резак.
   Засветилась белым плазменная нить, но он всё никак не решался сделать первое движение. Тяжело расставаться со своей плотью, пусть даже гниющей и распадающейся. Задрожала рука, задергался в спазме страха давно уснувший желудок...
   - Да что это я!.. - прошипел он и опустил резак точно на отметку на коже.
   Он потерял сознание в самый ответственный момент, - когда плазменная нить резака уже рассекла кость и мацерированные мышцы, и гнилая плоть держалась только на тонком лоскуте кожи. Так что левой ногой смог заняться только на следующий день.
  

***

   Сумеречные видения не оставляли его. Теперь это были внуки, правнуки, праправнуки... Даже те из них, которых он видел всего раз или два в жизни. Они возникали, вежливо приветствовали его, назывались с полным упоминанием родства вроде "Максим, внук Альберта Петраловича".
   Затем подошла очередь друзей - журналистки Саной, ученицы Анюты, давнишней любовницы Джерри, Томаша - тоже бывшего любовника, за минувшие сорок лет успевшего облысеть и отрастить брюшко, но не потерявшего юношеской непосредственности. Они садились рядом, интересовались его самочувствием, тактично спрашивали о причинах столь странного поведения. В завершение ненавязчивой беседы все как один мягко просили вернуться.
   - Я могу забрать тебя с собой, - басил Томаш, смущенно почесывая лысину. - Не думай, что это проявление слабости с твоей стороны, просто прими мою помощь.
   Петрал тогда отозвался потоком грязной ругани. Прежде такие слова он употреблял только по одному, чтобы не терять эффекта контрастности.
   - Скоро меня начнут посещать умершие, - думал он. - Родители, ментор, Жанин и Юра...
   Он заметил, что среди "визитеров" все были только из ныне здравствующих. А это однозначно свидетельствовало в пользу бреда надежды. Ни намека о смерти, всё только самое приятное и зовущее жить.
   - Ты имеешь право на одиночество, папа, - говорила двадцатилетняя Виктория, кормя грудью трехмесячную дочурку. - Но это принимает какие-то патологические формы.
   Точно, патологические. Давешняя неумелая ампутация не остановила, даже не замедлила некротический процесс. Гангрена ползла выше, и остановить ее не удавалось. Сегодня Петрал отрезал еще по десять сантиметров от обеих ног - уже над коленями, - и ему даже понравилось, как стойко он держался. Не падал в обморок, как в прошлый раз, и сумел точно нанести на раневую поверхность хирургическую пену. Это значило, что руки у него больше не тряслись.
   - Ничто не потеря, не правда ли, Алекс? - усмехнулся он, брезгливо отбрасывая в песок то, что недавно было его коленными суставами.
   Но ответил ему совсем не голос Алекса.
   - Ты мог бы заниматься этим, никуда не убегая.
   Оказывается, всё это время за ним наблюдал его старший брат, Серж. Печально и внимательно, сидя на песке в спокойной открытой позе. Они с братом с детства были не в самых лучших отношениях, но к старости нашли общий язык.
   Но сейчас Петрал не хотел его видеть.
   - Убирайся, Серж!
   Силуэт брата растаял.
   Среди этих "визитеров" не было Алекса. И Петрал понимал, почему это так. Алекс был бы оправданием его мучений.
   Но, даже не видя друга, Петрал вел с ним продолжительные беседы вслух, спорил, даже представлял его сидящим рядом - недостаточно хорошо уж точно не так реалистично, как видения. И по правде говоря, Алекс был единственным человеком, которого ему бы хотелось сейчас увидеть.
  

***

   Между тем, работа над небесным проектом шла полным ходом. Обнимая весь небосвод руками, Петрал творил диковиннейшую картину, где образы перетекали один в другой с чудной легкостью. И ему уже было плевать, что на самом деле это полотно существует только в его мозгу. В самом деле, разве может человеческий разум вот так запросто манипулировать миллиардами тонн космической пыли на пространствах в несколько световых недель?
   День проходил за днем. От ног Петрала оставалось всё меньше; гангрена развивалась быстрее, чем раньше. Теперь его движения резаком были отточенными и твердыми. Сразу после наложения хирургической пены, Петрал ощущал небывалый прилив сил и рвался вернуться к работе.
   Появилось и столь же быстро прошло желание попробовать хотя бы кончиком языка те кусочки плоти, что он отрезал от себя. Теперь ему не снились горы еды, шикарные рестораны и журчащие ручьи холодного апельсинового сока. Становилось так легко, что это пугало больше давешней голодной немощи.
   Порой он начинал жалеть. Нет, не о сгнивающих ногах, не о скорой и неизбежной смерти, а о том эфемерном творении, которое не сможет увидеть ни один человек, кроме него. Алексу бы такое понравилось. Конечно, он бы ничего не сказал, но как бы Петралу хотелось увидеть его глаза!
   Он торопился. Знал, что времени у него остается очень мало. Но помогло одно случайное открытие: ему вовсе не нужно было вылезать из своего относительно теплого убежища под пронизывающий ветер. Теперь даже сквозь гранитную плиту и толщу холма он видел весь небесный свод со следами прикосновения его творящих пальцев. В самом деле, если следы пальцев на небосклоне существовали только в его воображении, какая разница, где рисовать?
   Теперь он рисовал пальцами на гранитном потолке. Так было гораздо удобнее. Так ему не мешал свет трех солнц, и можно было работать круглые сутки, конечно, делая поправку на вращение планеты (до чего же мудреное безумие, - удивлялся Петрал сам себе - как у меня получается еще и учитывать вращение неба?). Он прерывался лишь для того, чтобы совершить утреннее восхождение за водой.
   Но ради последних штрихов перед малиновым рассветом покинул свое убежище и как мог далеко отполз от спасительного холма. Конец был близок, и мысль об этом приносила облегчение. Когда он умрет, пески быстро поглотят его тело, высосут всю влагу из него и на тысячелетия сохранят сухую мумию в своих объятиях.
   Движение рукой, еще движение, чуть теплее там, чуть ярче здесь... Арсенал небывалых инструментов, собранный в двух руках. Некого этому учить, незачем писать монографию, нет смысла организовать презентацию... Он замер с поднятыми руками, выискивая недоделки в небесном полотне. Прошелся взглядом еще раз, чтобы уж наверняка быть уверенным, ведь возможности переделать у него уже не будет...
   - Ты говорил, что нет искусства без боли, помнишь? Говорил, что пока не почувствуешь дыхания смерти, не заглянешь за край, так и останешься жалким подражателем... - Петрал представлял себе насмешливый взгляд Алекса. - Интересно, посчитал бы ты вот это достойным своего внимания?
   Руки его упали на песок, и песчинки заструились между пальцами. Работа была завершена.
   - Чертовски хочется домой, - прошептал Петрал.
   У него больше не было сил сопротивляться этому желанию. Он приподнялся на локтях, запрокинув голову, представляя себе шум платана под дождем, запах чего-то мясного с кухни и упал...
   ..на мокрую траву.
  

***

   Алекс появился посреди комнаты - взволнованный, в широких шортах и с мокрым полотенцем на плече. В бороде его застряли нити фиолетовых водорослей.
   - Как ты, Пет?! Регенерируешь потихоньку?
   Петрал равнодушно посмотрел на друга и отвернулся.
   - Вот что тебе было нужно - хорошая встряска! Лучшее средство от всяких творческих кризисов.
   Алекс присел рядом.
   - Я понимаю, после того, как полностью выкладываешься в работе, наступает апатия. Но просто послушай меня, хорошо? Я был там, я всё видел. Более того, провел там целую ночь. Это потрясающе, вот что тебе скажу. Ничего подобного до тебя не делалось! Да, занимались пластикой кометных хвостов, орбитальных колец, но это всё были детские забавы. Уж не знаю, как это тебе удалось рассчитать, но спектральный рисунок туманности изменяется во времени, причем изменяется вполне определенно - получается что-то вроде анимированной фрактальной структуры. Я вчерне набросал маршрут по планетарным системам, с шагом около светового года, чтобы можно было наблюдать за туманностью в динамике. Уверен, через каких-нибудь сто лет это будет самый известный в Галактике туристический маршрут...
   Случилось невероятное - Алекс впервые изменил своему принципу нейтралитета! Он расточал совсем не свойственные ему комплименты и вообще выглядел до неприличия взволнованным. Но Петрал только глубже зарывался лицом в подушку. Что говорил бы сейчас Алекс, если бы узнал, до какой чудовищной лжи опустился Петрал, чтобы заслужить эту похвалу?! Если бы он знал!...
   - Я догадываюсь, как ты сделал это, - продолжал Алекс - Нечто вроде виртуальной лоботомии, отключение новой коры, чтобы избавиться от наслоений всей этой "культуры", вернуться к истокам, проиграться с архетипами.... Я угадал? Ладно, можешь ничего не говорить... Но, Пет, тебе дьявольски повезло! Вспоминаю тех несчастных, которые добровольно низвели себя до животного состояния, отключая центры речи, письма, области памяти - и не смогли вернуться...
   Не дождавшись ответа, Алекс похлопал Петрала по плечу и встал.
   - Ладно, не буду надоедать. Как будет настроение - можем с тобой серьезно поговорить по поводу твоей работы. Знаю, это не в моих правилах, но к бесам все правила... Я реально потрясен, Пет!
   И он исчез.
   Очень старомодно, через дверь, вошла Надин с чашкой ароматного бульона и тремя кусочками ржаного хлеба на подносе. Малышка Эмили с задорным визгом вынырнула из воздуха у потолка, упала вниз, едва не задев поднос, и исчезла у самого пола. Надин качнулась, громко охнула, но поднос удержала. За последние недели она имела возможность привыкнуть к внезапным появлениям и исчезновениям дочери.
   - Тебе не кажется, что она слишком рано этому научилась?
   Она поставила поднос у кровати и присела рядом. Через одеяло легонько пощупала маленькие слабенькие ножки Петрала - такие же были у Эмили в возрасте шести месяцев.
   - Милый, ты совсем не стараешься! Разве тебе не надоело валяться в постели?
   - Я чертов лжец! - прорычал он в подушку.
   - Ну, что ты такое говоришь?!
   - Я всех обманул, даже самого себя. Небольшая мнемопластика - и я сам поверил в эту идиотскую робинзонаду! Знаешь, что я там себе напридумывал? Круизный лайнер, месть ревнивого мужа, спасательная капсула, гниющий заживо художник на затерянной планете... Боже мой, из какого средневековья я выудил этот бред?! Серж был прав: я мог бы заниматься самоистязанием прямо на лужайке за домом, не отправляясь на край Галактики...
   Он зарыдал, как ребенок.
   Впадаю в старческий маразм, думал он, но не мог остановить слезы. Снова появилась Эмили, уселась на ковер перед родителями, разобралась в обстановке и принялась плакать за компанию.
   - Я сейчас же отправлюсь туда и разнесу всё в космическую пыль...
   Петрал попытался подняться, но рука Надин легла ему на грудь, удерживая в кровати.
   - Пет, не глупи! Эта работа больше не принадлежит тебе. И никого не интересует, как именно ты создал ее, какие там гадости вытворял со своим мозгом или ногами. Это прекрасно - и точка! Я не говорила тебе, но мы были там с Сержем в первый же день, когда ты вернулся...
   - Надя, пожалуйста!.. - Петрал умоляюще вскинул руки.
   Надин тут же вручила ему чашку бульона и заставила выпить.
   - В следующую субботу нас пригласили на прием к профессору Майкшу, - безапелляционно заявила она. - И если ты к тому времени не вырастишь себе полноценные ноги, мне придется заказать для тебя инвалидное кресло и возить, как нонконформиста-паралитика.
   Петрал наморщил лоб.
   - Разве на Инвале делают кресла?
   И почти обиделся, когда Надин громко рассмеялась.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"