Когда входная дверь захлопнулась, Вика почувствовала, как сердце сжалось у нее в груди. До последнего момента не верила она, что муж уйдет, оставив все как есть, даже не попытавшись инициировать примирение. Нервы Вики натянулись до предела, стало мучительно обидно за себя, чувство отчаяние густой беспросветной пеленой затмило все на свете. В бессилии опустив руки в раковину, она зажмурила глаза, вовсе не заметив вбежавшую в гостиную дочку.
Сияя широкой счастливой улыбкой, будто желая поделиться чем-то очень радостным, Даша подлетела к матери и, с разбегу врезавшись ей в ноги, обхватила за талию; но тут же вздрогнула, вся замерла и насторожилась, когда та, громко сердито вскрикнув, оттолкнула ее от себя.
- Ай! Даша, что ты творишь?! - выпалила Вика, выпустив из руки нож и обхватив было порезанный, брызнувший кровью палец; но взглянув на дочку, сразу забыла про него.
Веки Даши синели густо нанесенными тенями, губы до самого подбородка были измазаны помадой, а руки, щеки и лоб покрывал толстый слой пудры и тонального крема.
- Что это такое?! Что это, я тебя спрашиваю?! - схватив дочь за запястье и вывернув испачканную косметикой ладонь к ее лицу, зло вскричала Вика.
Вжавшись от страха, Даша наморщила лобик и опустила головку, боясь даже взглянуть в пылающее каким-то безудержным ожесточением лицо матери.
- Смотри на меня! - проскрежетала Вика, наклоняясь ниже в попытке зацепить взгляд дочери. - Смотри на меня!!! Ты что опять взяла мою косметику?!
Но Даша не могла вымолвить ни слова, не в состоянии была даже просто поднять глаза - страх привел ее в полное оцепенение.
- Ты опять залезла в комод?! - вскипела Вика. - Отвечай!!!
Даша молчала. Не получив ответа, Вика устремилась в спальню, волоча за собой еле поспевавшую дочку, то и дело резко поддергивая ее к себе, так что та чуть не падала на бегу.
- Ах ты дрянь!!! - взревела она, войдя в комнату и увидев выдвинутый заляпанный румянами и тенями ящик комода, перевернутую вверх дном косметичку, валявшиеся всюду вокруг подавленные тюбики и флаконы. - Что ты натворила?!!
Гнев подкатил Вике к горлу, сдавил шею, и она, подняв руку, принялась трясти дочь в разные стороны. Со стиснутого на запястье пальца густо сочилась кровь, но она не замечала этого, как не чувствовала и боли - дикая злость бурлила в Вике. Тряся дочь, видя как та болтается словно кукла, она распалялась все сильнее, с каким-то наслаждением впитывая ее страдания.
- Поганка! Гадина! Дрянь!!! - в исступлении кричала Вика. Голос ее исказился до неузнаваемости, сделавшись надрывным, истерически-резким; рот был приоткрыт, зубы сжаты, а глаза пылали неумолимой яростью.
Беспомощно трепыхаясь из стороны в сторону, Даша разразилась плачем: слезы хлынули из ее сдавленных век, но при виде их Вика принялась только еще сильнее трясти дочь. Изнывающая душа ее жаждала выплеснуть, выместить все то, что накипело и терзало ее, и под действием этого несознательного стремления она вдруг отдернула руку в сторону, и, развернув Дашу задом, ударила ладонью по попе; и в этот момент почувствовала удовлетворение.
Вика ударила дочь несильно, с какой-то нерешительностью, даже опаской, будто в глубине души, на уровне подсознания боялась это сделать, и Даша, лишь кротко пискнув, стерпела; но с этим ударом словно что-то открылось в Вике. С пониманием того, что ничего ужасного не произошло, внутренняя сдерживающая ее неистовую ярость преграда пала окончательно: тут же почувствовала она, что может ударить сильнее, и что более сильный удар будет ей еще сладостней. Все это промелькнуло в ее сознании одним мимолетным целостным впечатлением, и она сразу следом ударила дочь второй раз, затем третий, четвертый. Даша закричала от страха и боли, и крик ее, слившись с вырвавшимся плачем, перешел в одно безудержное истошное рыдание.
- Вот тебе! Дрянь! Вот тебе! - вопила Вика, продолжая бить дочь все сильнее, упиваясь каждым ударом, утоляя через ее страдание собственные душевные муки, а когда, наконец, излила хлынувшую через край злобу, отпустила руку и принялась собирать разбросанную по комоду косметику.
Высвободившись из руки матери, Даша развернулась и, не сходя с места, уставилась на нее. Слезы ручьями лились из ее глаз, нос и губы хлюпал влагой, а заляпанное растекшейся косметикой личико было перекошено болью и страхом - абсолютным страхом ребенка перед разъяренным родителем, в воле которого она всецело находилась. Взглянув в лицо матери, Даша замерла на секунду, как бы не решаясь ни на какое действие, а увидев, что та не смотрит уже на нее, и, почувствовав, что с ней закончено, бросилась прочь из спальни.
Уложив косметику, Вика вернулась в гостиную и вновь взялась за овощи. Страх перед будущим, обида за себя, злость на мужа и вдруг проявившаяся глубинная вина перед дочерью - все закрутилось, смешалось у нее в душе. Она чистила картошку одна за другой, срезая по половине с каждого клубня, действуя совершенно механически, вовсе не вдумываясь над тем, что она делает и для чего, и опомнившись лишь услышав отрывистый сигнал микроволновки. Вытащив размороженного цыпленка, Вика принялась разделывать его массивными столовыми ножницами. Бурлившие в душе эмоции вновь навалились на нее; лицо скривилось от внутренних переживаний. Вертя в руках тушку птицы, она нервическими лихорадочными движениями кромсала ее на куски. Мысли о дочери, о себе, о муже, их отношениях, проносились в сознании Вики одна за другой, все глубже и глубже погружая ее в омут мучительных переживаний. Эмоциональное напряжение ее достигло пика. Стоять было уже невыносимо: Вика оттолкнула от себя цыпленка и, бросив ножницы, принялась судорожно оглядываться вокруг. Несколько секунд она в панике шарила глазами по окружавшим ее предметам и вдруг вспомнила, что нужно было еще купить томатную пасту для супа. Ухватившись за эту мысль, Вика ринулась в спальню одеваться, а как только развернулась, увидела затаившуюся на полу с торца дивана дочку.
Даша сидела на коленях, понурившись головкой и плечиками, с силой растирая друг о дружку испачканные липкой кровью ладошки. Широко распахнутые глазки ее пугливо и настороженно блестели из-за подлокотника, как у забившегося от опасности зверька. Тихо всхлипывая, собирая нижней губкой стекавшие по лицу слезы, она старалась подавить остатки еще поднимавшегося в груди плача, чтобы не спровоцировать им недовольство матери, за которой ни на секунду не переставала наблюдать; а когда взгляды их встретились, чуть вскинула головку и, замерев, кротко исподлобья уставилась на нее, всей душой пытаясь понять, что она думает о ней, что теперь собирается делать. Обуреваемая тревогой и страхом, она жаждала увидеть, что мать, которая была для нее всем на свете, от которой зависела вся ее судьба, не злиться на нее больше, что все будет хорошо.
Заметив Дашу, Вика отвернулась в сторону и, нахмурившись еще сильнее, ускорила шаг. При виде испуганного, полного обиды, боли и страха лица дочери в ней всколыхнулось мучительное чувство вины, и она несознательно поспешила отгородиться от нее, чтобы не видеть, не воспринимать страдания собственного ребенка, причиной которых была она.
Наскоро одевшись, Вика вышла в прихожую. Сын уже неделю жил у свекрови, согласившейся взять его на осенние каникулы, чтобы немного разгрузить беременную невестку, и Даша оставалась дома одна, но Вика не видела в этом проблемы: до магазина было недалеко, и она планировала обернуться в несколько минут, да к тому же дочка была уже привычная. Но не успела она еще застегнуть шубу, как в коридор выбежала Даша.
- Я с тобой, - пролепетала она.
- Нет, - открывая дверь, отрезала Вика.
- Я с тобой! С тобой! - скуксившись личиком, принялась умоляюще канючить дочка.
- После того, что ты натворила?! - зло сверкнула глазами Вика. - Сиди дома!
- Я с тобой!!! - истерически закричала Даша, ухватившись за шубу в отчаянной попытке остановить мать.
- Что ты делаешь?! - гневно выпалила Вика, одергивая край шубы. - Я сказала - сиди дома! - бросила она и, выйдя в подъезд, закрыла за собой дверь.