Аннотация: Любовь, она везде любовь... И прошлого нам не забыть...
В жизни так все перемешано. И страдания, и любовь.
Сегодня мало кто знает, что такое "карательная медицина", или исход евреев из второго Египта.
И дай Б-г им этого никогда не знать.
Но слов из песни не выбросить...
Это происходило тогда, когда попытка уехать в Израиль встречала дружное осуждение со стороны коллег, знакомых, соседей и даже родных. На таких смотрели, как на изменников Родины. . . Тогда то главный психиатр области др.Лурье после неудавшейся попытки "сшить дело" прямо в его кабинете направил меня для собеседования впсихо-неврологический диспансер на Васильевском острове.
Будучи законопослушным гражданином и достаточно наивным, я пошел туда в надежде ускорить мой отъезд...
Не забыть никогда...
На скромной вывеске было написано "Психо-неврологический диспансер".
И все.
Повернул ручку, дверь плавно открылась. В небольшой ожидальне было пусто.
Осторожно прикрыв за собою дверь, повернулся назад: на внутренней стороне ручки не оказалось...
Потрогал - не поддается, заперта крепко.
Вошла в белом халате не то медсестра, не то регистраторша.
- Вы кто?
- Я представился.
- Пожалуйста, присаживайтесь. Вас скоро примут.
За небольшим столом стул, а слева возле окна еще два таких же стула.
Девушка присела за стол, что-то записывая в толстом журнале, и нажала кнопку сбоку от стола. Вошли два санитара в халатах с каким-то пакетом в руках. Указали на дверь справа:
- Можете в той комнате переодеться.
- Причем тут, переодеться? Я пришел на беседу, и мне скоро уходить.
Они переглянулись.
- Да, нет же, вам нужно переодеться, а потом уже подстрижем.
- ??? Вы меня, наверное, с кем-то спутали. Доктор Лурье послал меня только для беседы... Я же Э...Д...М...
Девушка посмотрела в журнал, оба парня подошли к ней и тоже заглянули через плечо.
- Нет, все в порядке. Поторопитесь, у нас еще много работы. Пожалуйста, переоденьтесь побыстрее.
В голове закружились предположения.
"Вот, кажется, попался на удочку. Так никогда и не выехать на долгожданную, но пока неизвестную родину... Выйти отсюда невозможно. Два крепыша, да еще эта у телефона. Если буду сопротивляться, то точно загребут. И тогда наверняка не выбраться... Кажется, не зря о них говорят..."
Нехотя поплелся в соседнюю комнатушку. Снял одежду. Развернул пакет. Полосатая байковая пижама и исподнее не первой свежести.
Когда один стриг мою шевелюру ручной машинкой "под ноль", в голове вертелось, билось пойманной птицей:
"Только бы не сорваться. Ведь они только этого и ждут. Это же провокация. Вот увижу врачей, все сразу выяснится...
Бедная Л. А ведь она так умоляла добровольно не ходить сюда..."
***
Палата на 8-9 коек, стоящих вдоль стен. Возле каждой тумбочка. На постелях под армейскими одеялами праздные пациенты. Спят или просто отдыхают. Стены голые, покрытые толстым слоем масляной краски. Два широких окна, выходящие во двор. Подошел к окну.
- Да, вы не пробуйте. Пуленепробиваемые. Вот Вася три дня назад хотел выпрыгнуть, с размаху врезался, свалился без сознания. А стеклу хоть бы что...
Голос вроде бы нормальный, участливый.
За окном темнело.
Решил ни с кем не общаться, отдохнуть, набраться сил для беседы с врачом.
Прилег прямо в этой же пижаме. Кажется, задремал...
Проснулся от легкого прикосновения.
Пожилая медсестра с подносом для раздачи лекарств:
- М... вам к сестринскому посту. Там делают уколы...
-???. Сестра, тут недоразумение, меня не обследовали, и вообще я еще не говорил с врачом.
- Вы пойдете?..
- Нет. Сначала требую беседы с врачом...
Она спокойно раздала лекарства и вышла из палаты. Через пару минут вошли двое ребят в халатах, плотно облегающих их мощные торсы. Присели возле меня на койку: один справа, другой слева - и крепенько взяли меня за руки, под локотки. Я оказался зажатым, как в тисках.
- Ну, что пойдем сами? Или вынести?
Я понял бесполезность возражений. Придерживаемый с двух сторон, пошел к сестринскому посту.
- Вот сюда, в нишу, где кушетка стоит... Сами спустите штаны, или помочь?
Укол в ягодицу был сделан профессионально. Инъекция была болезненной, как огнем жгло. До сих пор в том месте затвердение. Но я только ойкнул...
В палату пошел сам. Сел на кровать.
Закружилась голова, страшно захотелось спать. Не помню, как рухнул на подушку...
***
Проснулся от страшнейшей тупой боли в голове, как будто тисками сдавливали череп, а изнутри его разрывало. Полумрак. Только слабая синяя лампочка на стене над дверью. А в глазах какие-то черные пятна, полосы, белесые искры. Нащупал очки. Все равно в глазах мелькает, мерцает, трудно дышать и мучительная сухость во рту. Хотел кого-то позвать, а голос не слушается, с трудом ворочаю языком, который как сухая корка.
- Пить...пить...пить, - еле слышное сипение вместо звука.
С трудом сел, спустил ноги, нащупал тапочки. Попытался встать.
И вдруг упал плашмя, прямо на лицо. Свалился мешком, тяжело стукнувшись об пол с каким-то мягким покрытием. Кто-то проснулся, вышел в коридор...
Не могу подняться, лежу, как распятый, хорошо еще, что очки целы. А в голове с трудом "ворочаются шарики", мысли тоже замедленны, будто прорываются сквозь липкую патоку:
"Как же это?.. Что со мною сделали?.. Что же будет?.."
Из проема двери различаю женский голос:
- А еще в истории написано "медик". Вот так медик, не знает, как действуют 100 мг аминазина в первый раз...
Помогла подняться, усадила на кровать. Принесла воды.
- Пейте, а потом - спать. Спатеньки, утро вечера мудренее...
...Хочется думать, соображать, искать выхода из положения, но мысли скованы, заторможены, с трудом пробираются, как кляча с худой телегой через непролазную грязь. И опять - забытье...
Вроде бы заставляли садиться на кровати и давали пищу. А вот ел ли я, не помню, все как в бреду, или дурном сне.
Пришел в себя, когда за окном темнело. Голова гудит, в горле сухо, язык не ворочается. Не хочется ни говорить, ни думать, ни двигаться. Страшная усталость и апатия, мысли пробиваются с трудом, невозможно их собрать.
"Вечер... Значит, скоро опять будут процедуры... Неужели вновь укол?!. Этого нельзя допустить.., тогда - конец..."
Медленно, с неимоверными усилиями поднялся, придерживаясь за железную спинку кровати.
Кажется, держусь на ногах. Теперь нужно незаметно найти дежурного врача. Ноги - стопудовые гири, их очень трудно передвигать даже мелкими шажками. Вечность,.. но вот я уже в коридоре.
И началось бесконечное путешествие по длинному коридору. Как корабль, потерявший управление, а кругом штиль, ни ветерка, и все паруса на мачтах безжизненно приспущены. Хочется идти быстрее, но ни тело, ни ноги, налитые тяжестью, не слушаются. Ползу, как черепаха. Минул дверь, ведущую в туалет. Хорошо еще, что мягкая дорожка и не слышны пудовые шаги. Иду дальше, поглядывая на двери. А приподнять чугунную голову даже на уровень глаз невероятно трудно, тем более, повернуть ее...
Ищу таблички с надписями. И вот - "Кабинет дежурного врача".
С трудом разворачиваю голову в сторону поста медсестры. Она что-то пишет, склонившись над столиком; меня не видит.
Несмело без стука приоткрываю дверь в кабинет. Напротив большой стол под толстым стеклом. На нем вычурная чернильница, сбоку черный телефонный аппарат, а с другого края настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром. На потолке слабая матовая электрическая лампочка в небольшом картонном абажуре.
За столом сидит женщина в белом халате и аккуратной врачебной шапочке. Она что-то читает, видимо, увлекательное.
На столе стопки историй болезни и чистые листки.
Медленно вползаю, стараясь как можно быстрее исчезнуть из поля зрения медсестры. Или мои шаги, или какое-то движение воздуха привлекли внимание доктора.
Женщина подымает голову и, еще не замечая меня, бросает:
- Да, да, входите...
Внезапно она, подняв взор, чуть приподнявшись с кресла, стала внимательно вглядываться... Минутная пауза и, встряхнув головкой, как бы отгоняя кошмар, произнесла:
- Э..? Не может быть... Это ты?!
Безумно кружится голова, тяжелые мысли стараются перегнать одна другую, извиваются как спрут, переплетая щупальцы воспоминаний...
Мне плохо,.. дурно,.. кажется, я теряю сознание и сейчас упаду...
Стройная фигурка выскальзывает из-за стола, бросается ко мне, бережно поддерживая, подводит к кожаному дивану...
***
Она и красива, и умна, и привлекательна непередаваемой женственностью и артистичностью каждого отточенного движения. Девушка нашей мечты. Все при ней: и стройная фигурка, и роскошные чуть с рыжинкой каштановые волосы, взлетающие при гордом повороте точеной головки, и глаза... Ах, эти карие глаза... Кажется, они свели с ума всех. Не было ни одного студента или преподавателя, не обвороженных ею. Короче - королева курса. Столичная горожанка, и где нам, периферийным, даже мечтать о недосягаемой. Но все любовались ею и на занятиях, и на перерывах, и бегущей на остановку трамвая в те редкие дни, когда за нею не приезжал черный лакированный "ЗИМ". Особенно было приятно наблюдать за этим чудом природы на занятиях физкультурой или на военной кафедре, когда она вылезала из привычного кокона недосягаемости, отдаленности, избранности.
Конечно же, и я был к ней неравнодушен, хотя она была также далека, как прекрасная Джина Лоллобриджида на экране.
***
История с Наташкой измучила меня вконец, хотя я старался не думать о ней ни в институте, ни в спортивном зале, ни на студенческих танцульках.
"Почему это все так должно было закончиться? Разве не было любви, бессонных белых ночей, замерзших ручек, отогреваемых на "вечном огне" Марсова поля или у меня на груди.
А та ночь, незабываемая ночь на высотах Пулкова, когда она стала моею"...
Цвела сирень, ее одуряющий аромат сводил с ума, какая-то ночная пичужка жалобно стонала в кустах. Чехословацкое демисезонное пальто, расстеленное на чуть влажной от ночной сырости траве, заменяло нам самое роскошное ложе.
Пульсировали тела, пташкой трепетало и ее сердце, биение которого я ощущал так близко. Загорелые руки неумело ласкали сильное мужское тело, а головка искала свою любимую ямку на широком плече. Нам было хорошо, нам было чудесно. Пулково над огромным, сияющим ночными огнями городом. Бездонное ночное небо с угольками звездочек, и - колдунья луна, завораживающая нас. Но самыми очаровательными кудесниками были все же мы: я и она, она и я. Впервые наши тела слились воедино в том горячем порыве неподдельной страсти, которая возможна в двадцать лет, когда тебя переполняют рвущиеся наружу соки запоздалой весны.
Моя первая девушка, моя бесценная женщина, еще не познавшая никого...
А сейчас, после ночного дежурства... Ах, это дежурство... Я мстил всем, и за рану в сердце, и за обман ожиданий и фантазий, и за МОЮ Наташку, которая оказалась вовсе не такой уж моей.
Утром оказалось, что мы любили на чисто засланной кушетке в процедурной. А под нею лежал заряд радиоактивного стронция для облучения раковых больных, который по оплошности не убрали на ночь... Бедная Рита. Тогда в страсти, доходящей до умопомрачения, в самом страшном бреду она не могла себе и представить, что это любовь... на излучении...
***
Серые волны Финского залива сонно набегают на песок. Вокруг люди, наслаждающиеся коротким северным летом, необыкновенно жарким в этом году. Шумят, базарят, что-то жуют под раскрытыми зонтами. Устал. Расстроился ночным происшествием. Незаметно задремал под солнечными лучами, распластавшись на теплом податливом песке.
Проснулся от какого-то шума. С трудом поднял буйную головушку и увидел молодых ребят, в кругу пасующих волейбольный мяч. Им весело, они спортивны и жизнерадостны, а я - я хочу спать, спать, забыться...
"Какая же чудная фигурка у этой волейболистки, как она ловко перехватывает и точно посылает мяч.
Что-то знакомое... Странно. Неужели, я ее где-то встречал?"
Двадцать лет непобедимы, их не может сломить никакой удар, никакая усталость, если ты видишьстройную фигурку...
Встал, распрямился, потянулся и зашагал упругой походкой к кругу играющих. Встал с края, нарочито не обращая внимания на нее, как бы говоря: "А мне не до вас. Вот поразмяться, ударить парочку раз по волейболу, в прыжке достать вылетающий из круга мяч..."
Но всему свое время, - и как бы невзначай бросаю взгляд в сторону привлекательной незнакомки.
- Лиля?! Лиля, это ты? Как сюда попала?..
Раньше мы никогда с нею даже не стояли рядом, никогда не беседовали, хотя многие девчата посчитали бы за честь пообщаться со мною. Но этот пляж, колышущиеся в гипнозе волны залива, летний день...
В электричке ненароком коснулись друг друга. Проходя по узкому коридорчику, она внезапно приостановилась, глядя на мелькающий пейзаж в открытом окне. Ветер взметнул ее волосы, раздул легкий ситцевый сарафанчик, так ловко облегающий стройное тело, задев меня легким подолом. Как электрическим током пронзило все мое существо. По инерции, продолжая движение, коснулся упругого, теплого девичьего тела. Она слегка прижалась ко мне. Глаза в глаза. Бездна, каряя глубина, пропасть, так страстно влекущая тебя бездумно проситься с кручи в чудесном последнем полете...
Волшебство близости очаровало и ее, такую недоступную, далекую и отстраненную все прошлые годы...
***
Просторная квартира, обставленная по последней слову моде. Родители - профессора. Она - единственная и любимая дочь. Все было у нее.
И даже жених, подающий надежды офицер КГБ.
Импортная двуспальная кровать её родителей. Ортопедический матрац. Свежие льняные простыни и бархатный старинный балдахин, прикрывающий это ложе.
Она любила меня. Она безумно влекла меня. Совершенное загорелое тело с шелковистой кожей. Бьющееся птичкой в клетке сердечко, готовое вырваться наружу. Ласковые неумело-детские объятия, сладостные поцелуи. Страсть играла свой бал. И все же, где-то шестым чувством я контролировал себя, хотя ужасно хотелось отдаться безумию чувств... Мягкие, податливые, как переспелые малины губы. Осиная гибкая талия, упругие девственные груди, - все это сводило с ума. Наверное, и я был для нее также привлекателен и желанный.
- Милый. Мой дорогой Э.., я так хочу тебя... Ты мой первый мужчина... Я не знаю, что со мною происходит, наверное, потом я буду горько переживать... Но сейчас, я очень, очень хочу тебя, всего тебя... Мне кажется, что я могла бы поглотить тебя всего ...
- Почему ты будешь переживать? Ведь любим друг друга...
- Но, мой бедный жених. Через месяц у нас назначена свадьба. И вдруг - такая странная игра судьбы. Ты мне нужен...Ты сегодня мой и только мой.
Я случайно встретила тебя на пляже. Но разве это случайность?
Разве, дорогой, ты не моя судьба?!.
***
Я так и не тронул ее, хотя это стоило мне сверхчеловеческих сил.
Страшная боль стянула в спазме низ живота, я не мог разогнуться, хотя семя и пролилось на чистые простыни...
***
...Фигурка в белом халате выскальзывает из-за стола, бросается ко мне, и, поддерживая, подводит к кожаному дивану возле стола...
- Э.., я все помню. Я узнала тебя в этом страшном обличье. Видимо - все же аминазин... Ты тогда просто спас меня. Не сломал жизнь, за что я тебе вечно благодарна. Я никогда не забывал ни тебя, ни той ночи...
Ты сиди, и - ни слова... Я сама буду колоть тебя, а ты, ты ведь у нас артист, милый мой, а ты будешь изображать тот первый укол...
Звонок на пост. Вбегает медсестра.
- Л.Ю., извините, он без спросу вошел к вам, а ведь сейчас больному надо делать очередную инъекцию.
- Это хорошо, что пациент пришел. У него аллергия к аминазину, но... указание - есть указание.
Я сама буду ему вводить, приготовьте инъекцию. Вводить надо постепенно, медленно и очень осторожно, иначе потеряем его, а потом не оберешься хлопот с органами...
Последующие дни Лиля лично делала мне инъекции. Как это она ухитрилась добиться, ведь дежурила не ежедневно, я не могу понять и до сих пор.
25 инъекций. Введя иглу в ягодицу, каждый день с другой стороны, в течение несколько минут впрыскивала раствор. Это тоже было нелегко переносить, но все же дистиллированная вода не аминазин...
Ее нежные руки бережно касались моего тела, когда я лежал вниз лицом на кушетке, даже не видя спасительницу.
Со мною она не разговаривала.
А на вопросы персонала, как она может выдерживать, отвечала:
- Мы врачи должны сделать все для спасения даже одной жизни. Вы ведь знаете, что такое аллергический шок...
Одно благое дело, единственная победа над своим дурным началом может спасти нам жизнь.