Горящая балка рухнула прямо перед его носом, он еле успел отшатнуться в сторону. Справа и слева догорали последние дома, на земле черными бесформенными кучами валялись обгоревшие бревна, изредка еще вспыхивая красными огоньками, ловя последние моменты своего существования. Воздух перемешался с пеплом и невыносимо пах гарью и жженым мясом и еще чем-то очень неприятным, острым и режущим глаза, забивающимся в лёгкие, сдавливающим грудь, мешающим сделать вздох... Он поспешно намотал съехавшую мокрую тряпку обратно на лицо и поспешил убраться подальше, хотя бы за пределы этого жуткого места.
Метрах в пятистах от пожара воздух уже разрежал западный ветерок, и дышать стало легче. Он сорвал с лица обожженную тряпку, глубоко вздохнул, закашлял, пробивая легкие, и обернулся назад. Деревни больше не существовало...
"Теряя тех, кто нам близок, лишь тогда мы осознаём вкус истинной горечи, цену величайшей победы, сокровения жизни. Не возможно что-то приобрести, не отдав чего-либо взамен. Равноценный обмен - вот истинная суть силы происходящего вокруг. Кровь за кровь, око за око, жизнь за жизнь... и не важно, мстим мы или защищаем... В любом случае мы боремся за тех, кто нам по-настоящему дорог. За тех, кто сделал бы то же для нас самих..."
Так, когда-то он и сам потерял мать. На таком же пожаре. Ему было не больше восьми лет, но уже тогда он считал себя мужчиной, настоящим, храбрым, не знающим жалости и поражения...Он усмехнулся: как мало понимал он тогда в жизни! Хотя, нет, пожалуй "жалость" это не то чувство, которое стало ему родным, скорее "сострадание"... Да, именно оно не позволило его сердцу очерстветь. Но тогда, глядя на черное пепелище родной деревни, мальчик мало что понимал, его захлестнула обида, в глазах стояли слёзы, и именно тогда зародилось в душе колючее чувство ненависти и жажды мести... Нескоро, побывав во множестве стран, участвовав в огромном количестве сражений, прожив более тридцати лет, лишь сейчас он начал познавать истинную гармонию своего сердца.
"Душа - это нежный цветок, который прячется от холодного ливня и раскрывается навстречу солнцу. Она, как и он, растёт на стебельке из своих надежд и тепла любящих сердец, но стоит его срезать, оторвать от родного стебля, и он завянет..."
"Отпустите меня! Слышите, вы! Не трогайте!"
Он повернул голову на крики: пара солдат тащили упирающегося мальчишку лет семи. Он вырывался из их рук и всё норовил удрать в сторону сгоревшей деревни, в глазах его стояли слезы отчаяния.
"Всё повторяется...-подумалось ему. - Впрочем, я думаю, что его жизнь я могу облегчить." Он сделал знак подойти одному из солдат.
"Где уцелевшие жители деревни?"
"Там, у деревьев! - махнул тот рукой.
"Кажется, среди них были женщины?"
"Да, - кивнул солдат, и чуть помедлив добавил: - Одна..."
"Приведите ее и отдайте ей мальчика."
Парой минут позже привели женщину, грязную, в обгоревших лохмотьях, спотыкающуюся. Если он правильно помнил, её нашли под обломками дома старейшины деревни. Придавленная горящими брёвнами, она из последних сил цеплялась за свою жизнь...
"Иди! - сказал он ей. - Видишь того мальчика? Позаботься о нем!"
Женщина кивнула и пошла к мальчишке. Солдаты наконец-то отпустили его руки, и теперь он стоял, напряженный как струна, готовый в любую секунду сорваться с места и убежать туда, где был его дом. Женщина опустилась на колени, и протянула ему руку. Мальчик вначале отпрянул и замотал головой, но она только молча смотрела на него и протягивала ему открытую закопченную ладонь. Некоторое время он стоял в нерешительности, потом подал свою руку и прижался к ней. Его худенькие плечи подрагивали от доселе сдерживаемых слез. Женщина тихонько обняла мальчика и что-то нашептывала ему на ухо.
Он отвернулся и направился в город. На губах его застыла горькая улыбка.
"Что ж, надеюсь, этому мальцу повезет больше, чем мне".
Где-то на горизонте, отбрасывая на землю теплые отблески, не спеша заходило солнце.