Мельникова Елена Александровна : другие произведения.

Юморист

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
   0x08 graphic
  
  

Нет, мой родной, есть только одно непреложное, прекрасное и незаменимое - свободная душа, а с нею творческая мысль и веселая жажда жизни.

А.И.Куприн

   I
  
   - Ну уж нет, - Юрий рассмеялся, - мое призвание - смешить людей. Стремление к драме - всего лишь небольшая передышка, кратковременная смена деятельности. Не стоит относиться к этому слишком серьезно.
   - Вы согласны уйти, если новая работа будет приносить больший доход, чем прежнее дело?
   - Это исключено. Я не оставлю своего слушателя.
  
   Вот так и началась эта история, а, может, эти слова послужили ее концом. Теперь менять что-либо поздно, поздно искать себя, даже дышать - и то, казалось бы, поздно. Ему сорок девять.
   Почему-то именно эта цифра пугала Юрия издавна. Представлялся его сознанию некий порог между двумя жизнями. Той, в которой надо было работать не покладая рук и той, где следовало наслаждаться плодами заработанного. Долг перед первой жизнью он исполнял честно, с особым тщанием и усердием, однако чего-то он не сделал и, сколько ни ломал голову, понять не мог. Всё складывалось на редкость хорошо, так хорошо, что он, опьяненный головокружительным успехом, забрел в какой-то туман, а выйти не мог уже... лет тридцать. Блуждает-блуждает, слышит извне голоса, смех, а выхода не видит.
   Мечталось ему и как он, шумно справив полвека, ляжет на диван, надкусит яблоко и станет с наслаждением рассматривать собственные портреты. К этому времени Юрий как раз заработал на хороший золотой диванчик с бархатной обивкой, на несколько тысяч ящиков с яблоками и на пару-тройку хороших полотен кисти какого-нибудь новомодного гения. Теперь же, преодолевая этот рубеж, он ежедневно сталкивался с непреодолимым состоянием тяжелой депрессии, с нежеланием делать что-либо. Все, на что он был способен - подолгу сидеть за столом, иногда чиркая по листу бумаги карандашом. Получались еле заметные кривые линии...
   Еще Юрий мог оглядываться по сторонам. И тогда все, что окружало его, казалось непреодолимо огромным, нелепым, жутким. Он выходил в подъезд, крошил пальцами сигарету и согревал чуть теплым дыханием ледок на стекле. С ее уходом его мир опустел...
  
  
   Когда Серафима поняла, что поняла, какие перемены грядут в ее жизни, она торопливо собралась и скорым шагом, сбивая носки насквозь промокших туфель, поспешила в больницу. Ей на тот момент было шестнадцать и, услышав отказ в опасной операции, Серафима заранее возненавидела еще не рожденного ребенка. Новость о неожиданном пополнении в их малообеспеченной семье вызвала... тишину. Ее любовь сделалась посмешищем, позором, тем, что Серафима пережить не могла. Она дала себе обещание отказаться от ненавистного младенца и забыть навсегда о той непоправимой ошибке юности. Косые взгляды, разочарование матери, женщины мудрой, понимавшей безысходность положения, давили на нее со всех сторон. Серафима не помнила те страшные месяцы, которые она ждала, как ей казалось, самого страшного дня в ее жизни.
   Когда прохладным апрельским утром она очнулась, ничто не напоминало о тех мучениях, которые ей пришлось пережить за последние полгода. Но, услышав слова медсестры о рожденном сыне, она опять загрустила. Если уж на то пошло, ей хотелось бы девочку. У Серафимы никогда не было хороших игрушек, и надежда обрести наконец живого пупса, кутать его в пеленки, кормить с ложечки настоящей кашей, рассеялась. С мальчиком играть ей будет неинтересно, существо своего пола могло бы стать для нее хоть какой-то забавой...
   Читая отказной лист, Серафима вертела в руках ручку, постепенно углубляясь в содержание написанного. Из кабинета ее вызвала мать, уже начинавшая надоедать своими частыми визитами.
   - Послушай, - медленно начала она, то вглядываясь в бледно-серые глаза дочери, то отводя взгляд, - все уже позади. Теперь все будет хорошо, неужели справедливо ненавидеть его за то, что он просто появился на свет? Подумай, прежде чем подписать эту бумагу.
   - Мам... - совершенно по-детски завела было Серафима.
   - Хватит, - оборвала ее мать, - хватит. Признай-таки, что ты теперь женщина! Ты взрослый человек, так мысли, поступай по-взрослому! На твоих плечах ответственность за его жизнь, за его здоровье! За то, что он будет есть, кто будет с ним рядом, что он будет знать, чего будет бояться, о чем будет помнить... - в ее глазах внезапно появились слезы. - Не надо предательства, сейчас он не понимает, но потом-то он будет знать, что его бросила родная мать.
   Потом, - она сделала ударение на этом слове, - потом он будет думать о тебе, о том, что ты могла бы дать ему гораздо больше...
   - Что я могу ему дать? - устало спросила Серафима.
   - А что смогут дать ему в детском доме?
   - Мама, послушай, нам и без него нечего есть, нечем...
   - Перестань! - повысила голос мать. - Тарелку каши мы найдем всегда.
   Она замолчала.
   - Я прошу тебя, не отдавай, не отдавай! Я его усыновлю, никто и не вспомнит, кого увозили рожать. Не отдавай его!
   - А, может, ему все же будет лучше в детдоме? - задумчиво произнесла Серафима, - там в день ему дадут не одну тарелку каши, а три. А вечером и суп предложат...
   - Там не будет тебя, - перебила ее мать.
  
   Так синий сверток оказался дома через десять дней после своего появления на свет, а Серафима без особого удовольствия окунулась во взрослый суровый мир. Кое-как сдав экзамены, она устроилась мыть полы в детском саду. Но никакая работа не могла отвлечь ее от тяжелых мыслей. Она не могла забыть расставания, ей, глупой, неприспособленной к жизни, девочке казалось, что если бы не сын, они все еще были бы вместе. Ей даже в голову не приходило, что тот ненадежный человек, с которым свела ее судьба, и так оставил бы ее на первом повороте жизни. Весь гнев Серафимы ежедневно обрушивался на голову Юры. Однако, несмотря на все произошедшее, ни одна живая душа не узнала имени таинственного отца, отчество Юра получил от дедушки, человека-растения, которое уже три года в бессознательном состоянии обитало на кровати в самой дальней комнате. Все заботы о двух немощных созданиях легли на плечи матери Серафимы. Через три года эта постоянная суета и отсутствие нормальной пищи сделали свое дело - ослабленный организм Софьи сдался. Похоронив мать, Сима не имела возможности и времени горевать. Набрав побольше рабочих часов, она сдавала Юру в круглосуточную продленку и полностью посвящала себя ненавистной работе. С возрастом к ней так и не пришли ни взрослое мышление, ни ответственность. Юра рос в стороне от ее жизни, как сорняк. Она регулярно водила его в садик, кормила дома ужином и клала спать, не забыв погромче хлопнуть дверью. На этом ее забота заканчивалась.
   Через год утомительных занятий она наконец-то смогла купить себе новые зимние сапоги. Выстояв огромную очередь, Серафима наконец-то заполучила чудовищно-серое творение на толстых высоких каблуках и наконец-то почувствовала себя счастливой. На следующее утро ей предстояло снова вести Юру в садик.
   На дворе стоял январь, на редкость влажный и морозный. Перепады температуры превратили город в некое подобие катка. Чертыхаясь и подбирая самые невообразимые слова, она тащила сонного Юру в садик за шарф, словно собаку. Ребенок явно не успевал за нею. Чуть ли не бегом он пытался догнать мать и при этом не задохнуться. Наступив на обледенелую лужу, он вскрикнул, шлепнулся на лед спиной, потянув за собой мать. Действие заняло секунду - и вот уже Серафима, охая и держась за ушибленную голову, лежала на льду. Чуть придя в себя, она чуть не упала в обморок - каблук сапог отвалился...
   - Черт бы тебя побрал, чучело пучеглазое! - в сердцах вскрикнула она, роняя слезы на лед.
   Плача навзрыд, она оттолкнула от себя плачущего малыша, она поковыляла домой. "Пусть остается, карапуз мерзопакостный! - решила она, - найдут - отдадут куда надо!"
   - Мама! - крикнул Юра и, стараясь не наступать на подвернутую ногу, побежал за нею, - мама! - он перегородил ей путь. - Ты подожди немножечко, скоро я тебя за ручку держать буду! И тапочки новые куплю! - тапочками Юрка называл любую обувь.
   Нельзя сказать, что этот случай абсолютно перевернул отношение Серафимы к сыну, но ее сердце заметно оттаяло. Дома она соорудила какую-то лишь ей известную субстанцию, тяп-ляп приклеила каблук и, почти не наступая на левую ногу, проходила так до самой весны.
   Это был новый этап их отношений, уже более теплых и равных. Конец этого этапа наступил, когда Юра перешел во второй класс. Показывая матери словарный диктант, учительница вздохнула: "Вот, любуйтесь".
   Серафима не без любопытства взглянула на листок, исписанный мелким кривым почерком. Зачем-то им предложили слово "профком", и слабая школьная "тройка" Серафимы тут не смотрелась - ее ребенок получился гораздо грамотнее нее, он без ошибок написал такие нелегкие слова как "чистоплотность" и "поляна", однако учительская рука подчеркнула ошибку в другом месте. "Шиколад".
   - Я спросила его, почему он написал именно так, - прокомментировала учительница. - И знаете, что получила в ответ? Шиколад - от слова "шик", "шиковать".
   Сердце Серафимы пронзила острая жалость.
   - Спасибо, - улыбнулась она, - я куплю ему шоколад.
   Отказав себе в соблазне приобрести новую расческу, Серафима принесла домой остродефицитную плитку. Поцеловав сына и вручив ему нежданный подарок, она внезапно почувствовала какое-то душевное облегчение, ее боль и усталость улетучились совсем, когда Юрка принес ей половину. Как он ни уговаривал мать взять угощение, Серафима не согласилась, сославшись на отсутствие желания. Ей так хотелось, чтобы лакомство досталось ему целиком, она чувствовала острую вину перед ним за те голодные годы, за нелюбовь и подзатыльники, за то далекое и уже словно нереальное желание отдать его чужим людям.
   Шло время, а ребенок продолжал радовать Серафиму. Он стал настоящей звездой школьного театра, у него определенно был талант. Юрке из-за смешной внешности всегда доставались лишь комические роли, но он исполнял их с таким азартом и любовью, что вскоре стал завсегдатаем школьных спектаклей. К слову сказать, от Серафимы он унаследовал лишь на редкость маленький рост. Отец "подарил" ему круглые карие глаза и задорную рыжинку в волосах. Он смотрелся младше своих сверстников, но нисколько не переживал из-за этого. Однако, смеша людей, он часто с завистью наблюдал за грустными персонажами из-за кулис.
   С каждым годом отношения Серафимы и Юрки крепли, шестнадцать лет, разделявшие их, совсем не чувствовались. Благодаря отсутствию ума и, следовательно, серьезных мыслей, Серафима выглядела очень молодо и мыслила лишь на уровне десятиклассницы, которой интересны лишь приключения, прогулки и дискотеки. Но вся ее глупость улетучивалась наедине с сыном. Внезапно она делалась совсем другим человеком, любящим, преданным, готовым на подвиг... Ее любовь не оставалась безответной. С самых ранних лет Юра платил ей той же монетой, был привязан к ней и называл не иначе как Симушка.
   Безграничная любовь и уважение к матери всегда были для Юрки первыми чувствами. Она также понимала его, и всякий его поступок был одобрен ее материнским сердцем. Когда он привел домой первую девушку, она радушно приняла ее. После того, как за гостьей захлопнулась дверь, Серафима не устроила истерики и показательного выступления на тему "Бездушные дети..." Она обняла его:
   - Молодец ты, Юрка, - улыбнулась, - она тебе идет.
   Отношения с той девушкой продлились недолго, и расставание никак не отразилось на Юре.
   Наверное, половину всего учебного времени он проводил в актовом зале. Учился он из рук вон плохо, и Сима без устали бегала по учителям, выслушивая жалобы педагогов на то, что "ваш Барсучок совсем от рук отбился". Это удивительное обращение к Юрке не было прозвищем - всего лишь фамилией. Так уж получилось, что судьба наградила их семейство такой смешной, такой нелепой фамилией. Одна она пророчила Юрке большое юмористическое будущее.
   Каждый его спектакль сопровождался оглушительными овациями. Но все земное меркло перед Юркой, когда он видел счастливое лицо Симушки. Никакие подарки и аплодисменты не доставляли ему больше удовольствия, чем одно осознание того, что он делает ее счастливой. Прячась за кулисами, он часто задумывался о переходе к драматическому жанру, но, представляя себе Симу, тотчас отказывался от этой глупой мысли. Она всегда занимала девятое место, прямо перед самой сценой, и Юрка иногда бросал на нее мимолетные взгляды во время представлений.
   Даже окончив школу, он часто появлялся там, не только исполняя главные роли, но и устраивая праздники. Тройки в аттестат ему выставили исключительно за талант, как часто говорили, "за большой вклад в развитие культуры молодежи". Объективно он не знал ничего и, соответственно, никуда не поступил. Взвалив на свои плечи всю работу, которая только могла на них поместиться, он ударился в труд. Ему постоянно хотелось заработать побольше, чтобы отплатить Симушке за все лишения, которые она терпела
   из-за него много лет назад.
   Она также старалась для него преданно, всецело отдавая себя. Весь день их небольшая, доставшаяся от родителей квартирка пустовала, зато после девяти часов тишина улетучивалась, комнаты наполнялись запахом жареной картошки и разговорами.
   Говорили обо всем - как прошел рабочий день, что слышали по радио и в какую декаду лучше копать огород и сажать лук. Собственно говоря, огорода у них не было. С луком тоже вышла такая неприятность, однако им просто доставляло удовольствие находиться рядом друг с другом, разговаривать и наслаждаться недожаренной картошкой, которую Серафима так и не научилась готовить.
   В то время как Сима мыла полы, Юра не покладая рук трудился в школе, той самой, где прошло его детство. Теперь на нем лежала ответственность за организацию детских праздников. Часто он сам выходил на сцену, и тогда действо принимало особый характер. Отметив двадцатилетие, Юра снова вышел на сцену в образе разбогатевшего помещика. Роль его не была сложной - периодически он появлялся где-нибудь в углу сцены и отпускал колкости в адрес главных героев.
   Тот день стал переломным в его жизни, после спектакля к нему подошел до сих пор не знакомый ему человек, заговорил о каких-то непонятных вещах, а потом, не спрашивая Юркиного согласия, посадил его в машину и привез в шикарно обставленную квартиру. Там Юрий наконец понял суть дела. Он находится в офисе Козлянского, тоже Юрия, но уже модного писателя. Не так давно тот написал юмористический монолог и теперь надеялся найти того, кто сможет исполнить его воистину гениальное творение. Юрка без опаски взялся за дело, терять ему было нечего.
   Первый концерт собрал совсем немного слушателей, но тем не менее прошел на ура. Симушка не уставала удивляться внезапному взлету сына, а он был рад видеть мать в столь приподнятом настроении. Ничего особенного он не испытывал, юмор никогда не нравился ему, но, признаться, он испытывал некое удовлетворение, имея такую власть над толпой.
   Каждое последующее его выступление собирало все больше и больше публики, и вскоре в зале не оставалось свободных мест. Номера теперь создавал он сам, это не представляло для него особого труда, такое необычное творчество давалось ему легко. Его талант и работоспособность принесли на редкость успешные результаты. Вскоре он выбрался из бедности, затем уже считался богатым... В их семью внезапно пришло изобилие, а вместе в ним телевизор, качественное радио и необычайно вкусное мясо. Через несколько лет такой жизни он, особо не стесняя себя, купил квартиру в новостройке, еще через год обзавелся автомобилем самой последней марки.
   Он не стал отселять Симу именно потому что не мог представить своей жизни без нее. Симушка была для него матерью, лучшим другом, советчиком и... Юрий видел ее постоянно, в радости и в горе, утром и вечером, видел ее болезни и счастливые выздоровления...
   Оказавшись на вершине пьедестала, он ощутил абсолютное счастье. Он имел все. Все! Все, что можно было желать, все, о чем можно грезить - все в его руках! Он понял, какое это блаженство - ощущать уверенность в завтрашнем дне, не считать копейки до зарплаты. Как же он был счастлив! У него не было семьи, друзей, все это заменяла ему Симушка. Она понимала его, любила, и он всегда знал, где может найти поддержку и опору. Все эти годы в его душе теплилось какое-то чувство, и сколько Юрий ни пытался разобраться в себе - не мог.
   Шли годы, он все чаще и чаще сомневался в необходимости такого труда, но не мог найти в себе силы отказаться от выступлений, да и писал Юрий легко, раз в полмесяца он обязательно создавал очередной шедевр и представлял его публике. Его очень поддерживало материнское тепло, он знал, что не смог бы и дня прожить без нее...
   Со стороны его жизнь могла бы показаться идеальной, иногда он и сам так думал. Поверхностному взгляду было видно огромные гонорары, преданных поклонников, славу, шикарную квартиру в центре Москвы, любящую мать... Объективно ему нравилась своя жизнь, но, иногда, копнув чуть поглубже, он обнаруживал внутри себя пустоту, нечто дрожащее, измученное и бесполезное. А еще он обнаруживал... Нет, это он обнаружить не смог вплоть до того момента, когда Симушка, в очередной раз приехав из ресторана, достала чемодан и стала перебирать вещи.
   - Ты куда-то собираешься? - поинтересовался Юрий, отвлекшись от сочинения монолога.
   - Буду учиться подводному плаванию! - рассмеялась Сима, - планирую взять с собой вечернее платье, косметичку и туфли.
   - Это будет смотреться эффектно, - улыбнулся Юра, - и с кем на этот раз ты будешь покорять новые горизонты?
   - С Пашей.
   - А это кто?
   - Мой рыцарь, престижный инструктор.
   - Надеюсь, он не потащит тебя в море, будучи учителем пения.
   - Юрка, не нуди! - отмахнулась Серафима, - он профессиональный аквалангист, снаряжение, проживание, билеты - все за его счет! Не могу ведь я отказаться от такого уникального шанса...
   - Я на твоем месте остался бы дома, почитал книжку, отдохнул бы уж от подвигов...
   - Юрчик, - перебила его Сима, - когда тебе перевалит за шестьдесят, я не дам тебе превратиться в мешок картошки, буду учить тебя немецкому и катанию на сноуборде. Пойми наконец, что я не могу отказаться от движения так, как это делаешь ты! Павел видит во мне не старуху, а женщину! А я, между прочим, хочу жить интересно! Мне впечатлений хочется...
   - Тебе все еще двадцать?
   - Юр, перестань, я хочу в Америку, приеду - привезу моему драгоценному увальню чего-нибудь хорошенького.
   - А как же мой концерт?
   - Перестань, ты ведь прекрасно знаешь, что я не пропускаю твои концерты и никогда не пропущу. В Nске ты будешь через месяц, я за это время несколько раз в Америку слетаю!
   "Вечная девочка!" - подумал Юра, а через два часа помог ей застегнуть переполненный чемодан.
   Проводив Симу в аэропорт, он сел в машину, погрелся там немного, а потом, расстегнув пальто, развернулся и эффектно выехал со стоянки.
   Дома он с наслаждением принял душ, заказал пиццу и развалился на диване. Первые три часа он наслаждался блаженной тишиной, потом ему вдруг стало грустно, одиноко, а потом в нем внезапно проснулся тот, кем он ни разу не становился. На него внезапно напала больная агрессия, он вскочил, кинулся к окну, одним движением руки смахнул с подоконника цветущие фиалки. Следующей его жертвой стал шкаф, он вытряхнул всю одежду, смешал ее с землей, помял, превратил в тряпки и метнулся к буфету. Тут он вдруг остановился, с не присущей ему осторожностью взял стопку тарелок, встал на стул и со всего размаху швырнул ее на пол. Потом с ним вновь случился припадок, он разгромил до краев наполненную сахарницу и разорвал несколько несерьезных книг. Задыхаясь, ощущая головную боль и еле замечая темнеющую красную пелену на всем его окружавшем, он сполз по стене на ковер. Внутри него билась та самая пустота, смешанная с болью и чем-то еще. Чем-то нежным, тоскливым, приторным... Свернувшись на полу, он неожиданно провалился в сон.
   Проснулся Юрий около пяти утра, уже на кровати. Его разбудил холод, поселившийся в квартире. Окно оказалось открыто нараспашку. Он не помнил, как открыл его, как перебрался на другое место; его морозило, в горле катались шершавые комки, однако окно он не закрыл. Завернувшись в одеяла, он сел на кровати и заплакал. В голове роились какие-то отрывистые несвязные мысли. Юра думал о Серафиме. День без нее прошел так, словно его лишили воздуха... Он заболел.
   Каждый день тянулся так, словно его бесконечно долго тащили в разные стороны два существа, и ни одно из них никак не могло преодолеть другое. Так прошла неделя, в температурном бреду, в мыслях о ней, в ожидании звонков, в разочарованиях, в томлениях... В бреду, в мыслях о ней, в ожидании звонков... В бреду, в мыслях о ней...
   Утром он просыпался измученным еще более, чем в прежний день, Симушка не звонила, не писала, и он совсем извелся, мечтая о ее весточке. А, может, и о ней самой?.
   С каждым днем он все ярче, все четче осознавал весь ужас своего положения, ужас своего сильного чувства, чувства, обращенного к ней. Что за бред? Безалаберная авантюристка Сима - его мать! И мечта?..
   ...Тянулось время, а, может, и летело - теперь он уж и не помнил; оно потеряло для него всякое значение, часы и минуты слились в одну серую массу, он и не замечал, как они пролетают мимо. Однако в то незабываемое время, которое он считал счастливым, все его истинное Счастье заключалось лишь в ней, в ее присутствии. Теперь, за столь короткое время разлуки, он превратился в израненного зверя, который умирает долго и мучительно.
   Когда же он получил неожиданную телеграмму, то уж и не думал, что от Симы может прийти письмо или что-либо подобное. Он потерял себя, забывая выполнять даже элементарные потребности. Телеграмма не взволновала его, он даже не взглянул на обратный адрес и невидящим взором уставился в ее содержание. "Барсучок Серафима Ивановна скончалась в госпитале, не приходя в сознание. Тело будет выдано 03.12 текущего года. Выражаем свои искренние соболезнования".
   Он не впал в истерику, не стал кричать и демонстрировать свою боль. Он все понял.
   Скомкав телеграмму, Юрий положил ее в карман и вышел из отделения почты. Он не видел, куда шел, не видел снежных клочьев, крутившихся вокруг него, не чувствовал ветра, а, поскользнувшись и упав на лед, не потерял бессмысленного неживого выражения глаз. Он не встал. Лежал лишь, наблюдал за торопливыми шагами прохожих, за ногами, мелькающими в
   сонно-снежной пелене. Он закрыл глаза. Открыл.
   Ее больше нет. Нет больше его мира, нет жизни. Все его земное и неземное ушло вместе с ней. Цели, амбиции, желания... Юрий приподнялся и сел. Внезапно в его голове вспыхнула картина детства. Серафима, каблук, его собственные слова... Однако что-то вернуло его на землю, и Юрий понял - это конец, никто не поднимет его, не ободрит... Жить ему больше не для кого. И не для чего.
   Он встал и, покачиваясь, пошел домой, его ждал недописанный монолог, гастроли и скорая встреча на радио, а ему ничего не хотелось... Юра не помнил, как оказался дома, монолог он писать не смог. Открыв все окна, он, не раздеваясь, лег на кровать. Воздуха не хватало ему. Не хватало места, и он совсем извелся в мыслях о Симушке. Ему представлялись прекрасные моменты их счастья, единения...
   - Зачем??! - внезапно крикнул Юрий, вскочив с кровати, - зачем ты отнял у меня ее именно сейчас, когда я понял это??! Зачем ты вообще допустил такое? Зачем? За что? Что такого я совершил, что ты наказал именно меня ТАКОЙ любовью?! С чем я остался?..
   Теперь он уже рыдал, не тая своих переживаний. В квартире, заполненной столь драгоценными воспоминаниями, поселилась боль и одиночество. Все, что он любил, ценил, все, чем он дорожил, оставило его. Оставило наедине с той давней пустотой. И с ЕЕ священным образом. В боли своей Юрий засыпал, но просыпался от тяжелых снов, от снов, вносивших в его, теперь уже нереальную, реальность столько доброго, хорошего, любимого! Слишком приятны были его измученному сознанию эти сны. Они отражали его детство, юность, зрелость и, смотря их, он все яснее понимал, что жизнь прошла мимо него. Никакие миллионы не были нужны ему теперь, никакие ликующие толпы более не представляли для него чего-то серьезного, значимого. Ему более не было смысла продолжать карьеру юмориста.
   Все, что он когда-либо делал - делал ради нее, все, чем он жертвовал - все для ее блага. Но где же его благо? Наступит вечер, пройдет эта страшная, беспокойная ночь, наступит утро. То утро, когда он проснется, не услышит ее голоса, не увидит ее лица, не вдохнет пряно-сладковатого запаха ее духов... даже духи она забрала с собой.
  
   В нужный срок Юрий забрал тело Симы. Оказалось, она пошла плавать с аквалангом, Павел же остался в отеле, после пребывания на солнце он почувствовал себя нехорошо и отказался от вечернего плавания. Серафиму он убедить не смог. Дальше можно было лишь домыслить. Серафима не утонула, она задохнулась под водой... Юрий вздрогнул, представив себе ее последнюю минуту.
   Похоронив любимую, он словно похоронил себя вместе с нею. Все дни он проводил на кладбище. Для нее он купил самое тихое, самое дорогое место в тени трех массивных дубов. В тот же день он сделал заказ в самой престижной московской ритуальной конторе. Он решил возвести на ее могиле скульптурный ансамбль, однако поставить его обещали лишь к новому году. Свободные часы он сидел возле ее могилы. Пока там стоял лишь скромный крест и железная скамейка, но вскоре здесь будет настоящий дворец, пристанище его памяти и воспоминаний...
   К Симе Юрий приходил не один. С ним всегда была толстая папка монологов. Устроившись на обледеневшей скамейке, он открывал ее и, достав один наугад, читал его потихоньку. Она любила это. Приходя около десяти, он покидал погост лишь в четыре, и то лишь потому что физически не мог проводить так много времени на морозе. Каждый раз, расставаясь, он подолгу целовал ее бумажную фотографию, а, оказываясь дома, впадал в бессознательную тоску. Согревая замерзшие пальцы, Юра скучал по ней. Долго он приходил в себя после таких встреч и "оттаивал" лишь к ночи. Она проходила. Безумная, безжизненная... И - снова на кладбище...
   ...Юрий не смог отменить гастроли, слишком мало времени оставалось до его концертного тура по Восточной Сибири. Сима всегда заранее покупала билеты на его концерты и сопровождала его. Так случилось бы и на этот раз, но на этот раз он был один. С ее билетом в кармане.
   Самолет, машина, встречи - и вот он снова один. Он не стал брать номер в гостинице, а сразу поехал в театр. На этот раз перед ним предстал маленький городок, впавший в зимнюю спячку. Полупустые улицы скупо освещались фонарями. После шумной Москвы это глухое местечко навевало на него сон и доводило до безумия. Стоящая везде тишина позволяла мыслям закрадываться в его голову. Причем мысли эти носили самый грустный и безысходный характер.
   Юрий вошел в кулисы, дверь не захлопнулась, и это непонятное ощущение незаконченности породило собой странное чувство. "Я знаю, ты здесь", - подумал он и сделал еще один шаг. Из-за его спины, из дверного проема лился свет, тот театральный сумрак, который делает антураж таким манящим, загадочным и притягательным. Впереди - темнота и нервное мерцание звуковой аппаратуры. Никого.
   Впервые Юрий пришел на собственное выступление задолго до его начала. Он знал - Сима здесь, ищет встречи. "Покажись, я так устал, - робко прошептал он. - Я так устал". Сделав несколько шагов вперед, он вовремя остановился, таким образом оказавшись возле старой крупной колонки. Все же не покидало его ощущение, той невыразимое, непередаваемое чувство близости с Симой. В огромном пространстве его шаги вливались в священную тишину так нелепо, скользко...
   И вдруг в нем разлилась твердая уверенность - Серафима здесь, а коль он с нею, то все будет хорошо. Все будет, как раньше. Юрий улыбнулся своим мыслям, закрыл глаза.
   Боль его сердца вырывалась наружу брызгами, бурным потоком и заполняла собой пустой зал, смешиваясь с Ее невидимым существом.
   Холодок резво ворвался через какие-то лишь ему известные щели и, заблудившись в кулисах, исчез в никуда.
   ...И вот теперь, стоя на сцене, он уже не чувствовал волшебного полета над залом, воздушные волны, которые поднимали его над всем материальным... Сегодня он впервые ощутил запах пыли, которая попадала в нос и заставляла его чихать, невыносимый холод, что так и норовил забраться под пиджак, уколоть посильнее. На этот раз перед ним была толпа зрителей - одни из тех тысяч, что, слушая его, загибались со смеху, а иные просто наполняли зал тупым ржаньем, гоготом и нелепыми фразами. Он читал, читал... И попеременно по старой привычке обращал взгляд на девятое место. На пустое девятое место...
   На этот раз Юрий не стал как обычно разговаривать с поклонниками, давать автографы, хотя до самолета оставалось еще два часа. Закинув бумаги в портфель, он надвинул кепку на лицо, набросил плащ и выскользнул через черный ход.
   Почему-то именно сейчас, на заснеженном проспекте, ему стало страшно. В тысячах километров от Москвы он почувствовал себя потерянным. Высыпающаяся из театра гомонящая толпа наводила на него ужас. Ему было страшно, когда он понимал, что эти люди вскоре придут вскоре в собственный дом, наполненный запахами, звуками, а он, Юрий Барсучок, ближайшие пять часов проведет в безмолвной качке самолета. О Боже! Как же вышло так, что звезда мирового значения оказалась несчастнее простолюдина? О Боже! Он имел всё и... потерял... всё...
   Порыв внезапного ветра сорвал с него кепку.
   - Сима?.. - вздрогнул Юрий...
   ...Темнело...
   Снег покрывал его плечи ровным слоем, искрящимся в свете фонарей. А он все стоял и стоял... Обездвиженный, уставший... Он стоял. Ничего не видел. Не чувствовал. Не думал... Ни о чём.
   Где-то далеко, в Москве, его ждала суета, концерты, выступления... И опять кто-то будет заставлять его смеяться...
   Внезапно он ожил, никакая его частица уже не помнила прежних мыслей. Но он твердо решил: "Всё".
   Юрий поймал такси. Через час он уже стоял перед аэропортом.
   Когда он оказался в Москве, первым делом его был визит в ритуальное бюро. Он запросил отчет о выполнении заказа, а затем, убедившись, что работа движется полным ходом, направился в театр эстрады. Это знаменитое место давно уже перестало быть для него чем-то священным. Здесь Юрий часто появлялся по работе: выступления, встречи, концерты...На этот раз он пришел сюда по велению сердца. Предъявив паспорт консьержке, он вошел. Побродив по коридорам, он вошел в дирекцию.
   Увидев Юрия, начальство наклеило на лицо приветливую улыбку.
   - Добрый день, господин Барсучок, - вздохнуло оно, - как всегда, полны новых идей? А у нас дорогой гость - Трофим Хохлятов, режиссер.
   - Это псевдоним? - неожиданно вырвалось у Юрия.
   - Скорее образ, - ответил режиссер.
   - Пробы еще идут? - Юрий решил перейти к непосредственно важному.
   - Они будут длиться, пока я не найду достойного исполнителя достойной роли.
   - Лаврентий?
   - Лаврентий, - коротко отозвался Хохлятов, - вы хотите пробоваться?
   - Я думаю, это мой шанс...
   - Хорошая идея, - рассмеялся Хохлятов, - режиссура довольна.
   - То есть у меня есть возможность его сыграть?
   - Вы читали пьесу?
   - Да, ознакомился. Совсем недавно.
   - Тогда вы утверждены. Мне нужна настоящая звезда.
   От этих слов Юрию стало легче. Наконец-то он сможет не только попробовать себя в новой роли, но и хоть как-то изменить свою жизнь.
   Придя домой, он сварил кофе и сел учить свои реплики. Неожиданно это занятие увлекло Юрия. Ему предстояло воплотиться в образе Лаврентия, охранника яблоневого сада, потерявшего дочь. Очень уж нравился ему этот герой, но больше всего его привлекало именно то, что он все-таки сможет стать самим собой.
  
  
  
   II
   Вскоре Москва заполнилась слухами - первый юморист страны меняет маски. Не было однозначного отношения к этому событию, однако большинство потенциальных слушателей отвернулись от его комической персоны, назвав все произошедшее "кукольным театром". Другие предпочитали остаться в тени и не высказывать своей отрицательной оценки. Еще были третьи - те, кто не оставил Юрия, но за неимением денег не могли посещать его концерты.
   А Москва пестрела афишами. Роли исполняли самые знаменитые актеры страны. В их списке оказался и Юрий Барсучок. Случайно ли, специально - никто не знал, но в обществе имела популярность версия, что его выход на большую серьезную сцену - всего лишь рекламный ход.
   Встреча на радио лишь подлила масла в огонь. Собственно, большая ее часть была посвящена грядущему мюзиклу. Когда же его спросили о новой роли, он постарался остаться спокойным.
   - Ну уж нет, - максимально весело ответил он, - мое призвание - смешить людей. Стремление к драме - всего лишь небольшая передышка, кратковременная смена деятельности. Не стоит относиться к этому слишком серьезно.
   - Вы согласны уйти, если новая работа будет приносить больший доход, чем прежнее дело?
   - Это исключено. Я не оставлю своего слушателя.
  
   В день премьеры Юрий не был похож на самого себя, прежнего себя, смешащего толпу. На нем был светлый грим, заставлявший его лицо сиять бледностью под светом софитов и серый поношенный костюм бедняка двадцатого века, с ружьем наперевес.
   Да. Для него это был особый день, переломный день. День, когда все изменится. На что надеялся Юрий? Ни на что, точнее, он просто не задумывался над материальной стороной своего поступка, над его последствиями. Хохлятов же потирал руки, он ожидал многого от своего творения. Тысячи долларов потратил он на то, чтобы привлечь к мюзиклу как можно больше внимания. Изображая нервозность, он бродил за кулисами и хлопал актеров по плечам, воодушевленно повторяя: "Не подведи!" Зала он пока не видел.
   Юрий же предпочел отстраниться от этой суеты, он репетировал роль.
   Когда же настал его черед появляться на сцене, зал вздрогнул. На сцене появился Лаврентий, но как... Секрета здесь не было. Юрий не играл. Он чувствовал.
   Оказавшись в действии, он настолько проникся его атмосферой, что позабыл о том, что находится в театре. Позабыл все, что учил полмесяца, все, о чем напоминал ему Хохлятов. Ничего из прошлого не осталось в нем, лишь боль по-прежнему была с ним.
   И вот тогда он плакал, плакал искренне, от души, говорил слова, которые сотрясали зал своим глубоким смыслом. Всё придуманное режиссером стерлось, его красноречие затмевало корыстное баснословие Хохлятова. Ах, как же хорошо было ему в своей стихии! Как прекрасно было одно лишь то, что он мог говорить по велению сердца! Как чудесно! Как хорошо, когда слез скрывать не надо!..
   Смерть Симушки, болезнь, долгие часы на кладбище, гастроли - весь этот безжизненный кошмар наложил такой отпечаток на его душу, что теперь он выплескивал это со сцены. Его слова, его действия превосходили все ожидания, все границы возможного... Зрители смотрели лишь на него, забыв о главных героях...
   Он был великолепен.
   Через три дня Юрий пришел к Хохлятову получить гонорар. Обещали ему немного, но он был доволен хотя бы тем, что хоть какие-то три часа своей жизни был свободен.
   Войдя в кабинет режиссера, он поздоровался и встал возле его письменного стола, ожидая конверта.
   - Юрий? - сидевший в кресле Хохлятов лениво поднялся, - вы пришли?..
   - Что-то случилось?
   - На вашем месте я бы не стал являться сюда, - проигнорировав его вопрос, продолжил режиссер.
   - Я не понимаю вас, что произошло? Вы ведь не забыли о...
   - О чем не забыл? - закричал Хохлятов. - После того, что вы совершили, еще смеете говорить о деньгах?!
   - Что я совершил? - растерянно спросил Юрий.
   - Вы в зал смотрели? - вполне спокойно произнес режиссер.
   - Нет, а что я должен был видеть?
   - Пустующие кресла. Ваше клоунское величество влезло в драму и испортило мое представление! Разорило меня на тысячи, которые я вложил в этот проект! - злобно зашипел он. - Убирайтесь.
   Покинув разъяренного Хохлятова, Юрий поехал на кладбище, где он не появлялся уже более месяца. В его душе не было ни обиды, ни злости. Ему не были нужны эти деньги, главное... Мысли внезапно остановились, когда он увидел великолепие, царившее на могиле матери.
   На том месте, где стоял крест, теперь возвышался белый каменно-мраморный склеп с двумя колоннами возле входа, закрытого такой же белой железной дверью с замком. Стены украшали кроткие росписи кремово-розового цвета, над дверью располагалась мраморная табличка с датой смерти и именем усопшей.
   Возле внешней стены склепа стояла потрясающе-красивая витиеватая скамья, на ней сидела... Серафима. Ее каменный двойник выглядел настолько естественно, что сначала Юрий подумал даже, что перед ним мать.
   Она сидела немного расслабленно, полы ее длинного каменного одеяния открывали стройные ноги, распущенные волосы струились по плечам и прикрывали часть груди, облаченной в свободное короткое платье, прикрытого шубой, теплый взгляд ее родных глаз смотрел на Юрия ласково, нежно. В нем не было, ни грусти, ни сожаления. Она словно осталась жива, но застыла. Левая рука Симы опиралась на скамейку, чуть приподнимая плечо, а правая замерла в воздухе. Ее положение принимало какой-то благословляющий характер, чуть согнутые пальцы словно гладили воздух...
   Юрий не смог сдержать восторженного вздоха. Подойдя к Серафиме, он обнял ее и, сев рядом с нею, положил голову на ее холодные колени. Закрыл глаза. И вдруг ему стало невероятно тепло, и на какое-то время ему показалось, что он дома, вокруг пахнет чем-то вкусным, а она - возле него, на старом продавленном диване, на котором он спал в детстве.
   Когда же он увидел мир, все вдруг показалось ему чуть лучше, чем еще минуту назад. Снег кружился медленно-медленно, скромные солнечные лучи проникали сквозь облака и озаряли этот чудесный снег, наверное, не только светом, но и теплом, отчего тот, изнеженный, таял на руках Юрия.
   В тот день он расстался с Симой нескоро, и даже, когда он ехал обратно, ему казалось, что где-то здесь она, чей взгляд так точно смог передать неведомый скульптор.
   Оказавшись в Москве, он сразу же поехал в ритуальное бюро, расплатился по заказу и отдельно добавил тому талантливому человеку, который по одной лишь фотографии создал на могиле матери такое чудо. Затем он нанес визит в агентство недвижимости. Через неделю он съехал с квартиры, продав мебель, ковры и технику. Остались с ним лишь старые снимки, которые он с особой нежностью внес в новую квартиру.
   Она располагалась в спальном районе новостроек, засаженном молодыми березками. Его окна выходили в тихий двор, соседей почти не было слышно. Свою старую одежду он отдал в разные учреждения, которые искренне удивились, отчего им достались творения дорогих модельеров. Юрий же, распрощавшись с нею, купил три пиджака, два костюма, семь рубашек - и остался доволен. Мебель он приобрел самую обычную и предпочел джакузи эмалированную ванну.
   Так же скоро избавился он и от машины. Заметить, что роскошное и дорогое надоело ему, было бы неправильно. Он просто безжалостно уничтожал то, что напоминало ему о прошлой жизни.
   С фотографиями он расстаться не смог, слишком много они для него значили. Для них он купил большой альбом и аккуратно разложил драгоценные снимки. Чтобы не было скучно, он подобрал кошку на улице, в собственном дворе. Искупал ее, накормил и вскоре обнаружил, что несчастное существо, пугливо кидавшееся в бегство, преисполнено любви к нему. Он тоже любил ее.
   Прошла тяжелая зима, сыгравшая в его жизни роковую роль. Свой пятидесятый день рождения Юра встретил новым человеком, хотя такие перемены дались ему тяжело. Зимние болезни и перемены ослабили его тело, но не волю. Привычный суетливый образ жизни долго не отпускал его, по старинке он часто садился за монологи, писал их и клал в самый дальний ящик стола. "Может, пригодятся", - думал...
   Однако, как ни пытался Юрий изгнать свое прошлое существование, оно не могло изжить себя. Ему было больно включать телевизор и обнаруживать там свои номера и Симу прямо перед сценой. Теперь он видел себя со стороны, видел, как глупо смотрелись его мимолетные взгляды на любимую... Сперва у него возникало желание вернуться, но он переборол себя. В последнее время он не появлялся на сцене с новой программой, и его скоро забыли. На улицах теперь его узнавали редко, а если уж узнавали, то быстро отводили глаза и автографов не просили.
   Что-то осталось от его прежней жизни, в начале мая Юра понял это. Распродав сое имущество, он стал вдвое богаче, чем раньше. Поменяв мелочь на самые крупные купюры, он упаковал в чемодан ту тяжелую массу, которая не смогла принести ему счастья и, сев в автобус, вскоре оказался на кладбище.
   В весеннем непоседливом сиянии склеп Серафимы словно обновился и теперь сиял еще более очаровательно. Ее фигура, сбросив остатки снега, была покрыта множеством прохладных капелек. Проникая через тенистые ветви чуть одевшихся дубов, солнечный свет рассеивался и неровно падал на ее изваяние. Юрий издали заметил это изумительное свечение и побоялся разрушить эту удивительную гармонию пробуждающейся природы своим появлением. Стоя возле толстого ароматного ствола, Юра любовался этой невыразимо милой и спокойной картиной. Щебетали птицы, торопливо перелетая с одной ветви на другую, трава на полянке росла, казалось, на глазах. Дыхание восторженной природы наполняло каждую частицу воздуха, и он играл с веселыми пташками, лаская их нагретые солнцем перья.
   Все это отражалось в душе Юрия. В нем словно прорастало семя новой жизни и он, подогревая его собственным теплом, заботливо открывал его солнцу. Росток пробивался через сухую землю и давал все новые листья. И вдруг Юре показалось, что этот росток отделился от него, упал в землю и укоренился там... Он, наверное, хочет пить... По щеке Юры прокатилась слеза. И, так же отпустив ее от себя, он как словно встрепенулся. Ему как будто бы стало легче...
   - Ты ль виновна?.. - спросил он.
   Спросил у ароматного воздуха, у внимательной тишины. Спросил у играющего розоватыми лучами памятника, у земли, на которой свежая трава еще не появилась. Спросил у себя, спросил у чемодана, что он сжимал в руках.
   - Ты ль виновна? - обратился Юрий к каменному двойнику Серафимы, и ступил на залитую солнцем поляну. И тут ему показалось вдруг, что эти нежные лучи окутывают его, поднимают над землей... Это божественное тепло, проникая вглубь него, заживляло раны, согревало внутри все меты и надежды, все невысказанные радости и печали. Согревало то, чего он боялся, отчего он бежал и прятался. Кружась в этом, ранее неведомом, круговороте запахов, мыслей и ощущений, он мягко опустился на землю.
   - Ты ль виновна? - в третий раз повторил Юрий и поставил чемодан на прогретую солнцем землю, подошел к Симушке и почтительно-сдержанно поцеловал ее руку.
   Отойдя от могилы, он еще раз вдохнул неповторимый аромат любви и ушел. Ушел, не оглядываясь.
  
  

5 июля - 7 октября 06 г. Спасибо!

  
  
  
   16
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"