Голова раскалывалась. Третий раз за последние двое суток. Приступы участились...
Чудко помотал чугунной головой и снял с лица огромные чёрные очки. Как символично, сегодня ему исполняется тридцать.
Он медленно приоткрыл глаза - и не удержался от счастливой улыбки, так не вяжущейся с только что сидевшей на губах гримасой.
К т а к о м у невозможно привыкнуть! Как к прыжку с девяти тысяч с парашютом.
Старый стол, знавший ещё чьи-то прописи и кляксы, налился густым, успокаивающим малиновым цветом. Царапинки и сколы исчезли. Лёгкая аура карминового с в е т а обрамляла теперь даже место, где стол недвижно пребывал последние десятилетия.
Мирон взглянул на свои руки, потом на тело. Одежда "исчезла". Ну да, он же в чёрном синтетическом спортивном костюме.
Предметы в комнате причудливо изменились.
Зелёный велосипед стал густо-синим - это из-за железа, наверное.
Стул и табуретка были теперь почти фиолетовыми с густыми кремовыми вкраплениями: ДСП да мёртвый клей какой-то.
Чудко поморщился и быстро обернулся к хризантемам, цветущим в горшках на подоконнике.
Вот где буйство жизни! Сегодня маленькие пушистые звёзды над изумрудами своих листиков источали чуть не на полметра вокруг интенсивное оранжево-красное сияние.
- Что значит, напоил вас вдоволь с вечера, а?
Он мягко улыбнулся, полуприкрыл глаза и медленно, словно боясь расплескать эту безумного художника палитру, двинулся к окну.
В ворота распахнутых ставен врывался и бил в лицо холодный октябрьский воздух, приносящий запахи листвы и сырости.
Он щедро разъял глаза и широкой дугой окинул взором свои владения.
...Парк, празднующий золотую осень. Сегодня он совершенно сошёл с ума - столько оттенков золота и охры Мирон давно не видел.
Облака цвета сапфира, бирюзы и чароита тяжеловесными клубами ползут по своим делам к краю нежно-салатового небосвода.
Сороки, похожие на кардиналов в своих бело-алых одеяниях...
* * *
Мирон Чудко был уродом. Не калекой, нет.
Он родился в своё время с плёнкой на глазах. Мать-одиночка от него отказалась.
На седьмом месяце жизни, к всеобщему удивлению и облегчению, плёнка сама куда-то испарилась. Малыш явно чувствовал себя прекрасно. Что ж, казус занесли в медкарту и благополучно забыли.
Прошли годы. Мирон закончил интернат и нашёл себе работу по душе. Жениться не довелось, да он мало и думал об этом.
Годам к двадцати семи Чудко начал замечать странности за своим зрением: стал он видеть некую цветную яркую оболочку, совершенно меняющую облик людей и животных. Потом, примерно через год, то же произошло и с неживыми предметами.
А год назад, когда Мирон решил было, что на этом всё остановится, грянуло сразу два "нововведения": он перестал различать чёрный цвет (а точнее, полное поглощение света) и "потерял" любую синтетику - не видел всякие пластики и композиты.
Вот к этой чуши было труднее всего привыкнуть!
Чудко не впал в панику. По врачам не бегал, просто купил чёрные очки побольше. Кое-как, но помогло.
Последние два-три месяца стали переломными. Мирон чувствовал, что что-то происходит с ним, и чем дальше, тем стремительнее. Должно было случиться нечто важное.
И вот, кажется, началось... В день рождения.
Стряхнув оцепенение, Чудко спокойно отложил ставшие ненужными теперь антрацитовые окуляры на середину стола. Чтобы плавать, надо плавать...
Он осторожно оделся, временами со смехом останавливаясь, чтобы подобрать нужную одежду.
- Уж не знаю, как выглядеть буду, - пробормотал он, наклоняясь и оглядывая фигуру со всех сторон (в зеркало смотреться было бесполезно, мешал эффект цветового наложения), - но переодеваться не стану из принципа. Мне очень нравится, а и м эту прелесть всё равно не видно...
На улице он свернул в сторону бухты, на берегу которой стоял город.
* * *
Он вертел головой по сторонам, как экскурсант, стараясь напоследок объять необъятное - поглотить, вплавить в себя в с ё: акварельную лёгкость тёплых оттенков, монументальную геометричность цвета грозы - всё сумасшествие красоты э т о г о мира.
Мирона просто распирало - то ли от счастья, то ли от какой-то непонятной гордости, то ли ещё от чего.
Он чувствовал, что п р е в р а щ е н и е началось. И не только внутреннее: одежда трещала по всем швам, не выдерживая новых габаритов тела. "Жаль, нельзя в зеркало посмотреться, то-то, видать, зрелище!"
Дышалось легко и свободно.
Что ж, он давно подозревал, что он особенный. И дело не только в глазах. Как выяснилось, они - лишь начало. Он знал теперь, что призван изменить этот мир. Все эти годы он просто находился в коконе, вызревал.
И сейчас он должен выполнить предназначение.
Он должен помочь этому уставшему миру.
Помочь снять чёрные антрацитовые очки, чтобы прозреть либо исчезнуть.
"Вот и бухта... А неспокойное сегодня море-то! Славный день будет".
Если бы кто-нибудь подглядывал за существом, вышедшим на каменистый, изрезанный берег морской бухты, точно свалился бы без чувств.
Мирон, весь в лохмотьях одежды, висящей на его ставшей чешуйчатой оболочке, медленно вошёл по пояс в воду.
Вот она, первооснова, стихия, из которой вышла жизнь. Могучая среда, она станет ему помощницей. Долгие годы обработки сотворят чудо, и она превратится в эликсир, дарующий чарующую п р а в д у.
Не все переживут подобное испытание. Ну, что ж... Бывает, даже любовь убивает...
И изумрудный шипастый дракон с золотыми глазами, излучающими любовь, с шумом поймал набегающую волну...