Мельников Андрей Андреевич : другие произведения.

Замашки по Робеспьеру Главы 1-6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это фантастика. Тут идет 2 параллельные линии. 1- парень работает на некую корпорацию в России 1999 года, которая занимается вывозкой органов людей за рубеж, транспортировкой наркотиков( это одна из ненаписанных глав), и людей в целом. Так же занимается торговлей "Деликатесного мяса". Парень, проработав несколько лет, понимает, что так жить нельзя, и начинает мстить бывшему работодателю. Вторая сюжетная линия- парень попадает в ту же контору и под гипнозом начинает заниматься киднепингом. И вот они встретились. Первый находит путь в другой мир, и решает использовать тот мир как свалку "нелюдей" принося последних в жертву. Это фэндом "Тридцать три попугая" но с ориджинал версией. Второй парень - он сумасшедший, вы прочтете про Пашку, и вот он копит попугаев, впоследствии он будет считать себя всеми ими. Да сумасшествие, но я хочу показать сложный мир таких людей. Тем более,некоторых он завораживает.
  Замашки по Робеспьеру.
  Рейтинг: NC-21
  Жанры: Драма, Попаданчество, Психология, Фантастика, Фэнтези
  Предупреждения: Каннибализм, Насилие, Некрофилия, Нецензурная лексика.
  Описание:
  1999 год. Россия. Славка понимает, что так жить больше нельзя, и он пытается исправить то, что сотворил раньше.
  Посвящение:
  Урсуле Ле Гуин.
  Примечания автора:
  Ориджинал. Сюжетная линия. Это фантастика. Тут идет 2 параллельные линии. 1- парень работает на некую корпорацию в России 1999 года, которая занимается вывозкой органов людей за рубеж, транспортировкой наркотиков ( это одна из ненаписанных глав), и людей в целом. Так же занимается торговлей "Деликатесного мяса". Парень, проработав несколько лет, понимает, что так жить нельзя, и начинает мстить бывшему работодателю. Вторая сюжетная линия- парень попадает в ту же контору и под гипнозом начинает заниматься киднепингом. И вот они встретились. Первый находит путь в другой мир, и решает использовать тот мир как свалку "нелюдей" принося последних в жертву.
  Это фэндом "Тридцать три попугая" но с ориджинал версией. Второй парень - он сумасшедший, вы прочтете про Пашку, и вот он копит попугаев, впоследствии он будет считать себя всеми ими. Да сумасшествие, но я хочу показать сложный мир таких людей. Тем более, некоторых он завораживает.
  Глава 1
   Именно сегодня мне пришлось заниматься тем делом, которым обычно привык заканчивать свой день Николай. Кто такой Колян? Да его же все Внуково знает! Это такой чувак, в вечно обвисших трениках, что свисают у него с колен. Они надеты прямо на голое тело, вы можете заметить это, когда он делает резкие движения корпусом. Ну, он еще вечно не стриженный, похож на клоуна, с пробором посередине высокого лба, и с закручивающимися кудряшками волосьями по краям головы. Нет, не волосами, именно волосьями. Почему? Так волосы моют, хоть иногда, а еще и расчесывают, а Колян этим заниматься не любил. Поэтому и называл их -волосья. Еще у него были какие-то неубедительно "сырые" голубовато-серые глаза, вечно навыкате, они так и светились туманными блямбами на тошнотворном, достаточно пропитом и довольном лице. Фигурой Господь его не обидел, потому парень и занимался убедительным, доступным для каждого смахивающего на идиота, делом. А именно - бухал. Его Маменька однажды появилась на пороге Свет его Львовича, и причитая попросила "приховать" Коленьку, а то "вдруг беда случиться" с этим достойным дитём, столь уважаемых родителей. С тех пор мы души не чаем в послушном, до самой последней точки приказа, исполнителе "заказов".
   Итак, я делал ту самую работу, что приходилось делать Николаю, когда заканчивался его рабочий день. У нас с ним пересменка, он отдыхает - я работаю. Он работает - я отдыхаю. А еще иногда мы и вместе работаем и вместе отдыхаем. Да, и такое, редко, но бывает.
   Ну, кто я - да простой парень, Святослав меня зовут. Мне двадцать восемь недавно стукнуло. А на дворе 1999 годик... Даа-ааа... Уже полтора года стукнет завтра, как я впахиваю на Свет его Львовича нашего. Кем спросите? Да я простой, принеси-подай-иди на.уй. Платят, правда, не очень много, почти ничего, но иногда перепадает от сдельной работы кусочек с маслицем. Вот не так давно начали развозить спиртягу по клубам, разбодяживая ее клоповым ароматизатором. Ну, да это так, копейки. Чуток на зубок перепадало мне от перевозки закрытых грузов. Это когда ты садишься за руль и везешь, сам не зная куда, сам не зная что. Дают только по-первости направление, а уж когда подъезжаешь к городу на карте, то сообщают адрес. Мне полгода уже удается удержаться на этой "гламурной", как называет ее Саныч, один из группы Кента Кентовича, работенки. Текучка до меня была адовая. То носик свой присунут куда не следует, то пломбы сорвут, а потом божатся - клянутся, мол собаки сорвали, бульдоги, на въезде в хозяйство заказчика. Ну и я с простых быков постепенно поднялся на простого водилу. Ответственная эта работенка, возить то, не знаю что.
   Не дурак, язык за зубами держать умею, характер нордический, устойчиво гетеросексуален, с явным коммунистическим прононсом по политической сфере, и вписался я в хозяйство к Свет его Львовичу как еще одна работающая шестерня на раз, два, три-с. Никто не понял, как вдруг стал одним из доверенных лиц по формированию и обслуживанию заказов, а там я узнал и самую страшную тайну дельцов в помятых трениках.
   Вот кто знает из вас, какое самое доходное производство было в России образца 99 года? А вот не угадали. И не угадаете. И не скажу вам. Догадывайтесь сами.
   Тут надо было или нырять во все это дерьмо сразу, с головой, ловить в мутной водичке рыбку и уже потом пытаться выплыть или же, открещиваясь, убегать с воплями. Я выбрал первое.
   Даже не пришлось менять привычки, все мои тараканы дружно, облегченно вздохнув, остались на своих местах в голове. Только внезапно появившиеся лишние деньги обозначили в тесном кругу друзей внезапно свалившиеся на меня состояние. Ну да, часы приобрел. Купил коня с немецкой родословной, ну, а что, мне на речке старой ездить? И только батя, тогда еще живой, печально качал мне головой, когда я на его вопросы о делах отшучивался, переводя стрелки на погоду и девок во дворе.
   - С огнем играешь, сын, - поджимал он недовольно губы. А потом вдруг помер в три дня. Я так и не понял, от чего именно. Врачи кивали на возраст. Мать тоже не задержалась долго, и вскоре тихо ушла за ним. Так мы и остались сиротами в государстве российском. Два старших брата и я. Двадцать семь мне было тогда, вот сегодня как раз годовщина. Потому и пью.
   Я сегодня не такой, как вчера...
   Про меня поет. Аж душу всю травит. Может мне действительно стать не таким, как вчера, а? Может, стоит исправить хоть маленько сотворенное? Или же оставить все, как есть? Потому что если не ОНИ, то придут Другие. Может еще и хуже...
   Я напивался и не мог напиться, давился от горького вкуса прозрачной, как слеза, и запивал ее соком. И все не мог опьянеть. В глазах стояла облупившаяся стена каморки Коленьки, где он поджидал свою смену, если приходил раньше назначенного времени. Продавленный диван неопределенного цвета, старый советский стол с потертой столешницей под бук и металлическая настольная лампа с вкрученной соткой в патроне - это и была вся обстановка его тайника-каморки.
   Оглядев полупустое пространство метр на три, я внезапно понял - а ведь меня уберут, не сегодня, так завтра. "Во избежание", так сказать. И никто не вспомнит, не помянет меня, как не помянули тех двадцати трех (у меня все записано!), что уже сгнили в лесочке у автострады номер четыре. А ведь они тоже старались, служили Свету и едва не молились на него перед каждой забитой стрелкой и заказом.
   Поставив второй выпитый пузырь под стол к стеночке, где прятались ее товарки, я опрокинул в себя последние капли и занюхал привычно рукавом. Выдохнув, запил соком и пазл у меня в голове сошелся. Да, вот так. Сразу и бесповоротно, как боец перед смертью, я принял решение и пошел в последний бой.
   Проверять оснастку не стану, нет смысла. Все уже переложено и уложено по три раза. Смазано и вмазано по-нашему, по-русски. Остается только принять решение, убедить себя и можно идти...
   Ну, поехали...
   За час до...
   Двое в белом перед столиком с коньяком на стеклянной поверхности.
   - Ты все части собрал на заказ?
   - Зачем спрашиваешь, дорогой? А-а-а-а-а! Волнуешься? - он рассмеялся чистым грудным смехом счастливого жизнью мужчины. - Не переживай, гад, тебе тоже падет маленькая монетка, как доставим товар.
   - Водилу того же направим?
   - Если с ним все в порядке, то да.
   - А разве с ним были проблемы?
   - Ну что ты, гад, как он встал на место прежнего, то все как по написанному идет.
   - Ну и отлично. Итак, сегодня в одиннадцать я направлю тебе данные заказчика.
   - Договорились, гад.
   - И сколько раз просил тебя, не называй меня так...
   - Сущность не скроешь.
   Сейчас.
   - В шестом боксе стоит и ждет тебя принцесса. - Едва вместившись на порог каморки, Макс передает мне на руки документы от транспорта. Принцессой мы называли грузовик нового семейства MAN F90 модель 19.292 F. Ключи заставил меня ловить, ловко подкинув те в воздух. Макс сейчас был в первом месяце плавания в компании Света. Вначале, как и я, он был мальчиком на побегушках, и вот ему доверили принеси-подай. Именно с этого начинал каждый пацан свою деятельность у Свет его Львовича.
   Шестой бокс, самый секретный в нашей распределиловке. Никто не знает, чем там бадяжит, а если узнает - его найдут уже не скоро, благо мусорных полигонов в округе Москвы много, да и рощ вдоль дороги полно. Полгода я не совал свой нос в дела Света, и вот, решился. Потому что чувствовал, ох как чувствовал, как горят у меня подметки на кроссах, и в спину впился тот самый взгляд убийцы, что идет за моей мягкотелой тушкой. Такой же взгляд я ловил под Грозным в девяносто четвертом. Это чувство вымораживало, заставляло очень внимательно обдумывать свои поступки и слова, но вот именно сейчас, когда я расслабился и до окончания смены полчаса, принесли ЭТО. А я уже нажрался для вида, как и хотел.
   - Макс, может пусть Коленька едет? Я вон уже, готовый, - пьяно убеждаю его, что не готов к поездке.
   - Да хрен его знает, Слав, - серьезно кивает головой пацан, да, ему всего восемнадцать стукнуло недавно. - Сказали дать именно тебе. И передали, что "товар" портится быстро, потому и отправлять надо побыстрее, на юго-юго-восток.
   А это у нас район Домодедово. И, похоже, я знаю, что именно там портится...
   - Меня менты не остановят? - киваю вопросительно головой в сторону бокса шесть.
   - Все как в лучшем блокбастере, номера, шины, и вот, документы на проезд.
   Мне в руки падает еще одна тоненькая бумажечка с печатями организации Света.
   - Уговорил. Сейчас соберусь и поеду.
   - Голову в холодной воде сполосни, ну и "белого друга" проведай, - ухмыляется пацан.
   Уже в наши привычки "впер", вон, советует...
   - Ты иди, иди, парень, тебя, наверное, с отчетом ждут. Не забудь пятку вылизать черту, - беззлобно советую уже я.
   Чертом мы называет Света. Все-таки какие странные имена попадаются у нерусских. Макс уходит, оставив меня разглядывать стену в каморке Коленьки. А потом я делаю все по совету парня. Все как надо - вначале ледяная вода, потом "белый друг" и после холодный душ.
   За пятнадцать минут управился и пошел получать сегодняшнюю порцию пиндюлины.
   Сашка не мог терпеть пьяных водил от слова "совсем", и если от тебя хоть слегка пахло спиртягой, он как баклан вился над твоей тушкой, пытаясь снять тебя с трассы. Вот и сейчас, унюхав от меня запах, так и норовил обматерить и всунуться в мои действия. Не дал нормально открыть дверь, тут же ее захлопнув перед моим носом, обматерил с поминанием всех родственников до седьмого колена, что я в наполовину мокрой одежде. Я уйти пытался, но он вцепился как клещ в каждое мое действие, комментируя его.
   - Слушай, шкет, - попытался остановить его. И всунул ему под нос распоряжение Света. - Не тебе сюда соваться. Тут без тебя все решено.
   И он... сдулся.
   Вот так и начался вечер чудес.
   Ценность человеческой жизни. Вот сколько она может стоить? Тысячу, две? Может миллион? Последние дни я подсчитывал и складывал всевозможные части тела и органы, пытаясь разобраться в ценообразовании, что может дать не одна организация. А их у Света было много. Очень, очень много. Вот и сейчас на бланке была печать "Московская организация доверия граждан". Она-то что вдруг решила всунуться в грязные делишки Света? Денег от государства получает мало? Или грантов от иностранцев больше не падает?
   Заворачиваю в гаражи под знакомым знаком в деревеньку на юго-западе. У меня тут гараж сдвоенный снят. Как раз такой грузовик влезет. И иду разбирать груз.
   Сколько тех печатей было нашлепано на каждый сантиметр? Да кто ж их считает?
   Мне пришлось сломать все. И потом открыть, кряхтя от напряжения, две створки нараспашку.
   Сегодня машина была тяжелая. С каждой поездкой я понимал, что вкусы и запросы у каждого заказчика были разные. Один приказывал везти полупустую машину, и можно было не торопиться, другой впрягал в сильно загруженную машину и спрашивал за каждую минуту на простое, что иногда даже орал от ежеминутного спроса в рацию: "Ты где, обозначь себя". Сегодня мне повезло, контроля не было, видать просто поверили уже мне. Ну, или сегодня была просто лафа в плане проверки выполнения.
   И что там сегодня мне приготовил Свет его Львович? За распахнутыми дверками висело черное полотнище. Оно не пропускало ни запаха, ни звука, видел уже такие. Аккуратно отворачиваю его в сторону и утыкаюсь в... обритый затылок трупа. Или не трупа? Стягиваю материю на землю закрытого гаража. И охереневаю от открывшегося вида. Вся машина уставлена гробами. Стеклянными, с направляющими полозьями наверху каждого. Или пластиковыми?
   Провожу пальцем по нижнему, из стоящих гробов. Стеклянный.
   А в них люди. Спереди на каждом гробу висят листочки, небольшие, разноцветные, с написанными на арабском и китайском языках с какой-то галиматьёй. И ни слова по-русски.
   "Черт. Черт. Чертов Свет. Ты во что меня впряг на этот раз. Спокойно, Славка, не рефлексируем. Берем себя в руки и пытаемся разобраться", - мое внутреннее Я берет все в свои руки, и приходится быстренько начинать соображать.
   "Трупы проще похоронить, зачем их вывозить? Значит, это консервы. А если это консервы, то они... живы, но конечно на них стоит и какой-нибудь способ обезопасить себя от неизвестного вторжения. Так что, этих можно спасти, вытащить... А потом куда? Черт!"
   Я пытаюсь вглядываться в тела спящих людей, находящихся в самых нижних гробах. Они и вправду спят. И дыхание видно: грудные клетки поднимаются, только лица не различимы под медицинскими масками, от которых отходят трубки куда-то вбок, видать, там смесь для сна находится.
   "Да и черт с ними, с мед.препаратами. Уверен, если все сделать правильно, то можно всех этих людей реабилитировать, вырвав из лап наркоза. Но как бы мне не помешала хоть какая-то помощь медиков. А это ведь идея! У меня есть возможность сплавить почти всю эту ораву медикам! Но без ментов не получиться тогда провести все задуманное, а если учесть уровень коррупции, то можно вообще ничего не начинать. Нет, так не пойдет. Надо что-то придумать другое. У меня есть минимум полтора часа до первого звонка на рацию. Надо что-то придумать... придумать."
   Мысли сказали по полупьяному мозгу, и начали вставать ровными рядами продуманные комбинации действий по возможным вариантам.
   "Что будет, если сделать так? А вот это... А если? А вот без "если" надо сделать, и получить вот это."
   Я вновь и вновь рассчитывал оставшиеся предположительные данные за пару минут, что отвел на обдумывание, и теперь представлял, как и куда надо двигаться. Поэтому вскочил в кабину и, захлопнув дверь, завел еще не остывший двигатель. А потом принялся вытаскивать гробы на пол гаража и вытаскивать спящих людей.
   Загрузил их в небольшой грузовик Рено, что стоял тут же в гараже, предназначенный для перевозки пассажиров, весь с затемненными стеклами салона, и поехал развозить клиентов...
   Первые три чудака сгрузил в скверике у больнице в Дзержинске. Да, туда просто опа ехать, но я знаю всего шесть больниц, что не занимаются трансплантологией "по-черному", и именно в Дзержинске одна из них. Возможно, они не будут рады трем полутрупам, найденным у их стен, но у меня просто не было выбора для сброса контингента, да и коньяка мало осталось, ведь когда я пытался устроить три тела в виде жертв алкоголя, пришлось немало потратить его. А мне еще остальные пристраивать. Всего было 15 гробиков. Вот я верхних первыми и пристроил. Потом были еще и еще подмосковные клиники с ночным приемом больных, травмпункты и даже один морг. Управился за час. Как бешеный носился, разгружая в темноте полуживых спящих людей, пытаясь навредить им как можно меньше. И не уверен, что получилось все, как задумал. Ну, а после раздербанил грузовик. Что-то полетело в Москву-реку, что-то сгорело там же на берегу. Следы надо скрывать всеми возможными методами.
   Уже поздно ночью я вернулся к базе Света. Начался новый день нового отсчета моей новой жизни.
  Глава 2. Спрятаться в тени.
   Вход на базу всегда был под строгим надзором. "Два глаза налево, два направо, - обычно орал на сторожей у ворот Свет. - И мне все равно, что у вас нет глаз на затылке!" И каждый раз вызывал своим ором неприязнь парней. Но добился только улучшения обслуживаемого объекта. А как вам каждый месяц тренировки по захвату базы? Все обожали это мероприятие. Тем более, что основной контингент составляли парни, прошедшие горячие точки. Свет делил парней на две группы, и мы тренировались попеременно, как захватывать, так и защищать базу. Да, они были инвалидами, но по их внешнему виду и не скажешь об их ущербности. Тренировочные залы посещали не как синекуру, а с вполне нормальной целью - поддержать свой внешний вид, и... достичь большего. Почти все, кроме меня. Да. У меня были иные цели. Но пути обхода, выхода и входа я знал море, поэтому "мы пойдем другим путем".
   Никто и никогда не сможет избавиться от черного входа. Тем более в такой громадине как база Света. И я в курсе как сделать ее огромным могильником. Увы, ребята, но то, что вы делаете, даже не ведая, не делает вас менее ответственными, чем люди, которые в курсе всех событий. Да и время поджимает. Поэтому, простите парни, но сегодня я играю по-крупному... и против вас.
   Спустя чуть больше часа, на базе не осталось ни одного живого человека. Только собак пришлось оставить в живых. Пусть у меня будет небольшая фора во времени, когда сюда утром приедут люди. Издали-то база выглядит жилой, собачки лают, бегают... А то, что людей не видать - так все при деле, заняты-с.
   А потом я пошел в подвал.
   Даже когда приезжали проверяющие, они не смогли найти спуск в эту, особенно скрытую, часть базы. Я же нашел ее спустя одиннадцать месяцев после присутствия на базе. Случайно. Тогда-то и понял, чем тут на самом деле промышляет Свет его Львович. Вначале меня это шокировало, потом, наблюдая за его связями, поступками, и тем, откуда и куда идут "товары", понял - это даже не сеть, это монопольная сетевая фабрика, каких по стране куча. И если мне случайно удалось засечь работу, представляю, сколько их гниет, тех, кто узнал, специально расследовавших дела базы, случайно коснувшихся этой тайны. Думали, что их не найдут, не обнаружат? Ага, наивные.
   Стена отошла в сторону после нажатия и постукивания на некоторые кирпичи в центральном коридоре. Свет все же был умнейшим человеком - все самое секретное прятал на самом виду. Я спустился вниз на один пролет, а еще виднелось два. И пошел проверять скольких людей сегодня приговорили на органы. В первой комнатушке был какой-то склад. Маленькая комнатка с заставленными коробками и пустыми ведрами полками по всем стенам, даже над дверью виднелась небольшая полочка, уставленная банками с краской.
   А вот вторая меня очень обрадовала. Я едва не облизывал шесть гробов, но, вспомнив, как пришлось резко вытаскивать спящих, чтобы миновать систему тревоги, решил заглянуть в другие четыре комнаты на этом этаже.
   И вдруг мой взгляд схватил несоответствие размеров. Да. Огромная вторая комната, и маааленькая первая комната-склад. Я оценил длину общей стены и рванул обратно.
   Как открывается дверца, я понял только минут через десять. Саму дверцу, скрытую под панель стены, обнаружить и то оказалось легче. А потом я увидел их. Семь спящих ребятишек в кроватках комнаты три на четыре. Я посветил фонариком-динамо, взятым из комнаты охранников, и весящим на поясе.
   Малыши, три-четыре годика. Мальчики, девочки. У меня задрожали руки, свет фонаря заплясал на стене, и я понял - надо быстрее работать. Оставив горящий фонарь болтаться на поясе, я взял двух спящих малышей и потащил их к стоящему микроавтобусу у входа в здание, куда подогнал его в самом начале. Так, перебегая туда-сюда, перетащил еще и освобожденных из гробов взрослых и принялся осматривать дальше этажи. В остальных комнатах были видимо мед.боксы, процедурные, хирургическая и даже ординаторская. На минус втором этаже нашел двух девушек в интересном положении, их тоже пришлось уговорами и пинками вытаскивать из здания. На минус третьем живых не нашел. То, что я опоздал, понял, как только зашел в первую же комнату на минус третьем этаже. Эти два ящика с торчащими руками и ногами, еще мягкими, не застывшими, будут сниться мне часто. Я в этом уверен. Особенно жутко было идти по разлитым, полузатертым, пятнам крови.
   Когда я выбрался на поверхность, девки устроили мне допрос, я еле-еле смог отмахнуться и заставить их заняться спящими детьми. А затем принялся развозить их.
   Если вы думаете, что детские дома не в курсе спроса и предложения торговцев органами, вы глубоко ошибаетесь. Торговцам нужны органы именно блондинов с голубыми глазами. Такие стоили дорого. И, в основном своем, дети все были подогнаны под этот критерий отбора. Вот, казалось, какая бы разница, но нет, отбирают именно таких. Поэтому я знал всего лишь несколько детдомов, способных заняться этими детьми. Но сегодня они все поедут со мной на снятую два дня назад дом-дачу в полузаброшенной деревеньке. Все семь. И девок отвезу туда же.
   Развезя по больницам взрослых спящих, я повез оставшуюся ораву на дачу. Тем более уже начало рассветать, и у меня были свои планы на других участников сети. На даче показал девушкам, где лежат продукты, и посоветовал подумать о своей дальнейшей жизни. Они, задумавшись, разошлись по стоящим диванам, заправили их постельным бельем и помогли мне уложить все еще спящих малышей.
   Под чем были эти люди, думаю, не стоит даже и гадать. И с каждой минутой появлялись проблемы, накатывая как вал, грозя засыпать меня. Приходилось очень быстро принимать и втискивать решение этих проблем в мои планы. Денег, что я копил в последние несколько месяцев, у меня впритык для реализации моих планов. А их, этих планов, громадьЁ, прям как у Наполеона. И все стоят рядками и пальчиками мне так завлекательно манят, эх, мааа...
   В очередь, сукины дети, в очередь!
   Я, всхлипнув, кинул одну из пачек нала на журнальный столик, стоявший посередине комнаты на даче, что были у меня в разгрузке на поясе.
   - Детям молока купите, и еды, - велел им. - И на дорогу себе оставьте, и, не дай леший, узнаю, что вы кого обделили... Но идти далеко, потому возьмете велик, что в сарае на выходе. Идти туда, в соседнее село. Там есть магазин. Берите сразу много. Отпаивать их придется...
   Те закивали головенками, как болванчики, игрушки заводные.
   С тем я и ушел на пункт Ту.
   Пунктом Ту у нас значился завод по переработке мяса. Кто не знает - это не обязательно стерильное и чистое помещение с бахилами и шапочками на головах персонала. Конкретно этот пункт был построен на отшибе у третьего транспортного на северо-западе Москвы. И работали там самые доверенные лица компашки, в которой тусовался Свет. И перерабатывали они не только конину-свинину-говядину. Есть гурманы и на некоторые части тел граждан великой и могучей, что простирается на многие-многие километры.
   Знаю, что покажется странным, но вы не представляете объемов всех поставок как в Москве, так и по стране. А я был в курсе. Почему - так развозил в последнее время заказы именно я. И, подписывая документы, всегда внимательно вчитывался в ту маркировку, которой обозначался груз. Нет, это не 200. Это для особенно дотошных. Иногда заказчик предпочитал самое свежее мясо. Иногда деликатесы. Чертовы гурманы, но не рефлексировать, только не рефлексировать.
   И дышать. Глубже, как можно глубже.
   - Ай, дарагой! - на въезде меня встретил всегдашний страж дядя Митя. - Ты наверная за заказам?
   Хотя какой он, к черту, мне дядя! Просто его настоящее имя нормальному русскому человеку не выговорить никогда!
   - Привет, дядь! - приветствовал я мужика привычной улыбкой из кабины. - Говорят, вам зря плату повысили?
   - Та ты чя, дятел? - удивился он на мой вопрос.
   - С чего это вдруг дятел то? - в свою очередь теперь удивился я.
   - Да ужя втарай едют и пра паднятие гаварит! А, нам бы, хать кастачка перепала какая... И стучат па башке целый день!!! Как дятла!!!
   - Эх, дядька, а я порадоваться за тебя хотел! - уже спрятав показную радость, поджал недовольно губы. Приходилось играть на полную.
   - На ты там узнай... Вдруг павысять нам бакшиш?! - строго, держа дежурную улыбку, велел он мне, поворачиваясь ко мне спиной на ходу, забыв проверить документы. И начал заходить в свой пропускной домик с окошком.
   - Обязательно, дядька, - сказал я, кидая ему под левую лопатку кинжал, прямо из окошка микроавтобуса. - Обязательно спрошу...
   Открыл дверцу, спрыгнул из кабины и, оглядевшись, шустро затащил агонизирующее тело в кибитку пропускного поста. Там усадил на пол дядьку и, достав из его стола припасенную бутылку водки, начал щедро все кругом поливать. Потом так же быстро выскочил из комнатушки и, убедившись, что крови на пути волочения не видать, нырнул обратно в кабину автобусика.
   Взревел мотор, и послушный француз внес меня в базу Ту.
   - Пляшем. - Прошептал я скорее себе, чем кому-либо.
   На моих было 3:44. Утро воскресенья, 23 мая.
   Хорошее здание отгрохал компаньон Света. Звуконепроницаемые стены. С обязательной облицовкой таким популярным сайдингом. Но вот планировку видать делал один и тот же ленивый архитектор. А может просто построили оба здания по одному проекту.
   Двадцать семь. И только предпоследний из работяг что-то заподозрил. У меня, знаете-ли, просто мания была - тихо и мирно решать возникшую проблему. Ага.
   В кабинете начальника я застал трудягу - директора, зарывшегося в бумагах. Он умер тихо и, наверное, не до конца понял, что его пришли убивать. Потом были открыты двери на все минусовые этажи и вытащены восемь стеклянных гробов и три спящих ребятенка из подобного ухорона, что был на базе Света.
   Я опоздал и тут. Наверное они будут приходить ко мне во сне, как приходят все мои ребята со взвода. Эти четыре огромные коробки с пластиковыми прозрачными пакетами и торчащими из них руками-ногами... Жуть.
   Погрузив "товар", я рванул из этого проклятого места в другой кипишный пункт "переработки". И за день я объехал все задуманные шесть пунктов-баз. С каждым километром моё настроение все больше портилось. Потому уже вечером я принялся развозить спящих "бухариков" по точкам, где им могли помочь, и сгрузил детишек на дачу к девушкам. Заодно привез им обдолбанную товарку, что нашел в одном из пунктов "передержек".
   Теперь надо было подумать, куда деть больше тридцати спящих малышей.
   Они спали везде. На диванах, в ящиках старого комода и даже под столом, на кухне. Я не знаю, что им кололи, но от этого многие отходили в мир иной. Потому я заставил девчат отпаивать малышей молоком. И они их поили сонных вновь и вновь. Всех по очереди. Привязанная мамка, что была под кайфом, доставила нам больше всего неудобства. Но у нее был еще маленький срок, месяцев пять, потому приковали ее к старой железной кровати и, зафиксировав голову, также решили ждать, пока у нее пройдет ломка. Кровать прыгала, и я боялся, что эта дура перевернет ее прямо на спящих малышей. Но места было в обрез. Потому пришлось терпеть и слушать ее вопли и поскуливания. Благо дачка находилась в давно брошенной деревушке. И ближайшего человека днем с огнем не сыскать. А про любопытных соседей и говорить не стоит.
   - Вам надо ее уколоть, - полушепотом попросила меня одна из беременных. Ася кажется.
   - Там, - я показал на участок рукой, махнув по привычке на ворота. - В конце участка, есть домик небольшой, банька. Бери тех, кто уже очнулся и туда. Потом я перетаскаю оставшихся. А эту будем терпеть и колоть обезболивающее. Выхода особого нет.
   Она закивала мелко-мелко головой, соглашаясь со мной, и, сглотнув слюну, бросилась послушно выполнять просьбу.
   Самая сложная была первая неделя. Потом стало полегче. Девушки сказали, что с этой оравой они не справятся. Но я только прикрикнул на них. И мы спасли всех. Даже наркоманку и ее еще нерожденное дитя, до которого ей, как оказалось, совсем не было дела. А вынашивала она его... та дам! На органы. Почему-то я не удивился, узнав это.
   Над моральными составляющими ее поступков я подумаю сразу, как родится ребенок, а пока работать, мамашка... Мыть полы, стирать и молчать!
   Я гонял всех троих как коз. Благо готовить малышам надо было много. Вы же не думаете, что Свет, не попавший мне под горячую руку, не узнает, кто его так по крупному нагрел. Но оставалась надежда. Ну, вот вдруг, да, вдруг, наши власти смогут понять, откуда внезапно появилось столько бухих людей, которых приходится спасать. Но я, как всегда, убедился в своих пессимистичных прогнозах. Всем было по. Дико страшно мне стало. И я решил не отдавать детей тем фашистам, которые подписывали бумажки в органах власти. Фиг им. Благо, всех можно вывезти, да хоть куда. Да и документы у меня на половину из них есть. А деньги, после всех моих приключений, лежали в свободном доступе для Аси и Тани. А Наташку мы не выпускали из-под строгого надзора. Девчата поначалу жалели ее, но я быстро поставил их перед фактом, объяснив, что такое наркомания и с чем ее едят, и теперь ей нет доверия. От слова - Вообще.
   Тридцать два ребенка. Две ясельных группы. Я сейчас понимаю, кем они были. По хорошему - они были списанным материалом, предназначавшимся для попрошаек цыган, пересадки почек и сердец больным детям богатеньких буратин. Они были расходной монетой. Но оставались те родители, которые их ищут. И я принялся собирать информацию по пропавшим детям. И шестерых отвез по адресам. Одного пришлось привезти обратно - оказалось, его родители не выдержали разлуки и покончили с собой. Вначале отец, а потом мать. Я попытался найти его бабушек и дедушек. И тут тоже удача мне улыбнулась.
   Отвез его деду и бабушке по матери в Солнечногорск. Те просто были поражены появлению мальчишки. Но я попросил их не поднимать волну:
   - Я случайно его нашел, видел фотографию в газете. Там были данные родителей и ваши, Вы оказались ближе, вот и привез.
   Еле отбился от подарков в виде козы и огромной пятилитровой банки меда, что совал мне еще не отошедший от радости дед. Потом я ее нашел в кабине, стыдливо прикрытую новеньким полотенцем. Самое главное - велел хорошо смотреть за мальчишкой, а то мало ли, опять своруют... С тем и вернулся на дачу.
   Двадцать шесть. Я пытался найти родителей, но не выходило. Толи из других городов, толи мне просто не везло.
   Вы спросите - а милиция? А вы думаете я не знаю, откуда половина из этих детей? И кому каждый месяц Свет заносил внушительную пачку денег. И это были не рубли. Откуда знаю - за полтора года можно научить собаку по-человечески говорить, а уж человек, способный сложить два и два, сразу поймет всю схему Света. Детдома в открытую торговали младенцами, а про остальных детей можно вообще не говорить. Плати и тебе дадут любых, каких захочешь. И проверять не станут.
   Прошла неделя. Надо было что-то решать. Я тянул из последних сил эту ораву и строил планы. А их было громадье. Оказалось, Асе и Наде совсем некуда было идти, потому и оказались на панели, забеременели и попали в руки Света. Обе были типично славянского типа, светловолосые голубоглазые, вот Свет, видать, и решил продать их деток за бугор. Подороже. Благо обе были здоровы и красивы. Животы у обоих были небольшие, но сроки оказались последними, и надо было что-то делать и с этим.
   Я аккуратно поспрашивал девчат, и обе, проревевшись, рассказали, что им не хватает в жизни. Все как всегда: квартира, муж, и здоровые дети. И если первое можно было сделать, если бы у девушек были документы, то вот со вторым и последним как-то не складывалось у них.
   Оставив их на неделю с малышами, я решил объехать дальнее Подмосковье. В трех городах нашел объявления на семерых детишек. Помчался отвозить из родителям. Вот представьте, вы встаете утром на работу, тут звонок в дверь, вы ее открываете - а за ней ваш пропавший малыш. Поработав аистом, я управился в четыре дня и нашел объявления еще на двоих. Этих пришлось везти к местной милиции.
   А потом принялся методично объезжать все городки в Подмосковье. Так мои ребята и начали разъезжаться по домам. И в конце месяца июня у меня осталось трое малышей. Одна была совсем маленькой. Годик ей от силы было, а два голубоглазых пацана ну не хотели находиться. Асю я все-таки отвез к родителям в Тулу. Еле уговорил ее оставить малыша, пообещав купить ей квартиру рядышком с родителями. Кстати, слово сдержал. Глядя на нее, и Таня собралась к бабушке на Украину. Но Ася попросила меня тихо оставить ее до родов - ей, якобы, ребенок совсем в тягость. Пришлось приложить усилия, но не пустить Таню в поездку, тем более Украина - это дальше, чем Тула, намного. Потом я ей сделал к середине июля документы левые, и она осталась у меня насовсем. Самое странное стало твориться с Наташей. Она так и не отошла от ломки, и теперь у нее периодически бывали приступы раздражения. Злая, она скидывала злость на всех вокруг. Приходилось ее связывать, и тогда у нее начинались галлюцинации. Похоже у нее что-то произошло с психикой. Но я допускал, что она была такой изначально или же наркота на нее так повлияла. На Наташу тоже пришлось сделать левые документы. А на детей у меня были, в пакетике, еще на базе у Света я ухватил пакетик, в котором были кучи свидетельств о рождении и паспортов. Даже чистые бланки были, с подписями и печатями. Так, малышка стала Валентиной, пацаны - Николаем и Богданом.
   А потом наступил период ДВА.
  
  ***
  
  
   Туман в глазах.
   Я учился на психолога. Когда закончил универ, мне выдали диплом с отличием. И, казалось, передо мной раскинуты все пути и дороги. Даже в больницу можно было устроится, да и частников никто не отменял. Но реальность, вставшая перед моими глазами спустя целый месяц пьянки, что случилась после завершения защиты, оказалась страшнее бабы Клавы, соседки, пережившей Блокаду Ленинграда. Шоры, спавшие с моих глаз, внезапно открыли мне столько откровений в настоящей жизни, что я, дернувшись раз другой на поиски работы, понял - жизнь решила надавать мне пинков. И пусть эта черная полоса когда-то пройдет, но я-то хочу жить сейчас, вот теперь!
   И принялся искать мало-мальскую работу на любую высокооплачиваемую вакансию. И нашел. Объявление в газете гарантировало мне кучу бабла. Я задумчиво всматривался в четыре короткие строчки в столбце "Из рук - в руки":
  "Срочно нужен помощник руководителя.
  Оплата вас устроит в любом случае, договоримся.
  Желательно психолог.
  Тел..."
  И номер телефона. Я решил позвонить. И мне предложили прийти на собеседование. Я обрадовался, расположение офиса оказалось совсем рядом с моим районом проживания. Радостный, побежал утром к указанному адресу.
   Насторожило сразу странное скопление цыган вокруг этого дома. Потом удивило наличие офиса в простой пятиэтажке в квартире с полусломанной дверью. И только потом, удивившись этому бедламу, скопившемуся возле зассатой и облеванной подъездной дверью, я понял - тут что-то нечисто. И резко повернул уйти. Но меня тормознул один из парней, сидевших в кучке народа у подъезда.
   - Вы на собеседование? - вежливо спросил он.
   Типично цыганская внешность: раскосые черные глаза с усмешкой в уголках и вечно улыбающийся рот, взъерошенная шевелюра в мелкие колечки... Если бы я знал, что меня ждет дальше - то бежал оттуда сломя голову, сменил место жительства, и фамилию-имя-отчество так же поменял... Но я не знал.
   - Вы знаете... Наверное, я не туда попал, - смущенно произнес я.
   - Ну почему же. Пройдемте, я вас сейчас представлю, - предложил он, отрываясь от группки похожих на него мужчин, и я, как на веревочке, пошел за ним.
   Да, нам объясняли про гипноз, да, показывали и говорили, что есть различные методики, но я стал подопытным барашком, а затем ручным бараном в среде цыган. Плохо, очень плохо я учился в универе. Ну или не понял то, что там преподавали. Мне эти полтора года жизни слились в какой-то жуткий сон-кошмар. Осознавая все происходящее со мной, я находился в некоем коконе серовато-черного цвета. Да, я пытался проанализировать то состояние, в котором постоянно существовал, но каждый раз апатия наваливалась на глаза, и, уже засыпая, я обещал себе, что попробую завтра исправить содеянное. Лица вокруг, фразы, произнесенные мной, движения рук да все время замедленные не только мои движения, и эта жизнь была прикрыта апатией. Я забыл, как меня зовут, потому что окружающие звали меня Шрамиком. Из-за шрама на виске, полученного мной в детстве. И самое ужасное - я осознавал то, что творится вокруг меня. И что творил я. Но сопротивляться совершенно не мог.
   Чем занимались цыгане? Да всем! Они воровали, обманывали, торговали, оскорбляли и убивали. И все это в таких жутких количествах. В это время, отстраненно анализируя происходящее, я удивлялся своей апатии и желанию не замечать их деяния, желанию оправдать. Я оправдывал их каждую минуту. Почему? Я не знаю. Но просто оправдывал. Но вот, подобно пассионарию, накопил заряд энергии, когда-то отобранный у меня, и проснулся.
   В тот миг я стоял в воротах парка и держал детскую ручку мальчика лет шести в руках. Мой взгляд окинул территорию вокруг и, сквозь пелену зазомбирования своего "Я", ясно увидел, вот только что чуть не сотворил.
   - Ты только поможешь достать мне этого котенка, и я тебе отдам мороженое, что лежит у меня в машине, хорошо? - Привычно произнесли мои губы. И, мальчишка, даже не дернувшись в сторону игровой площадки, послушно подтвердил:
   - Да дядя, но мороженое обязательно на палочке!
   - И с шоколадом! - Опять привычно согласился с ним и двинулся в сторону дворов, где меня ждали цыгане. Впрочем, осознал, что я такой у них не один.
   - Стой, - скорее себе, чем мальчику, сказал я. И остановился, прямо посередине двухполосной дороги. - Малыш, а тебя мама искать не будет?
   Губы просто непослушно произнесли эту фразу. Запинаясь на каждом слове, сбиваясь на букве "эм".
   - Мама? - произнес задумчиво малыш.
   Я развернул непослушное тело с огромным усилием, и пошел к такой близкой, но далекой детской площадке. У входа на нее я щелкнул пальцами, вернее попытался, перед лицом мальчика, и тот непонимающе начал осматриваться, а потом закричал:
   - Мама! - И бросился к озирающейся стройной блондинке в бежевом брючном костюме.
   Та радостно расставила руки в стороны и поймала мчавшегося на нее пацана. Потом заворковала над ним.
   Я внезапно вспомнил семь цифр и на все еще непослушных ногах пошел в противоположную сторону от ожидающих меня цыган. Попросил позвонить в ближайшем кафе, и мне разрешили это сделать. Даже денег не спросили. Прослушав четыре гудка, я еле смог дождаться, когда снимут трубку.
   - Алло, - произнес такой знакомый голос мужчины, которого я безмерно уважал.
   - Профессор... - еле смог выдавить непослушными губами.
   - Пашка! - закричал вдруг он в трубку. - Пашка, где ты?! Не молчи!!!
   - Профессор, вы можете меня забрать? - еле шевеля непослушным языком, спросил его.
   - Говори, где ты! Быстро! - едва выслушав, велел он.
   Я продиктовал адрес кафе. И замолчал. Руки не могли повесить трубку. Тело отказалось слушаться меня. Словно издалека, я услышал самые важные слова в моей жизни:
   - Пашка, только дождись меня! Слышишь?! Только дождись... Я быстро.
   И я потерял сознание.
  Глава 3.
  Прости-прощай!
  Столько сорванных жизней на моих руках! Столько смерти... Я видел сон, где снились мне омывающие мои ноги и стекающие с рук реки крови, горячие потоки из меня, как из кровавого источника. Мир жесток. И мне пришлось стать Мщением и Смертью в его дебрях. Заблудившись в своих снах, мечтах и агонии своего разума, я бродил в потоках, темных от исторгаемой самой землёй крови. Но Мир будто сошел с ума. Или это я сошел с ума. Уже и не суть важно, главным стало не выявить, кто и куда сошел, главным было дойти. И я шел, едва переставляя ногами в пучине, сбивающей меня волнами. Уповая только на силу своей воли. Изо всех сил. Молясь всем известным богам и демонам. Проклиная и прославляя, ввергая в пучину Ада и превознося на Небеса Рая. И крича от той боли, что рвала моё тело на куски, таявшие в окружающем пространстве и времени. И, когда показалось, что вот, все, больше я не смогу терпеть, все исчезло! Внезапно наступила тишина, боль пропала, отступили страхи и пропала подо мной река крови, внутренняя боль. Сделав глубокий вздох полной грудью, я понял, что вздохнул не воздух. И, закашлявшись, проснулся у себя на кровати.
  Открыв в испуге глаза, уставился на побеленный потолок, упрямо удерживая в памяти одну единственную вынесенную мысль из сна: "Ветер, поможет ветер. Спроси малого."
  За окошком только зачиналось утро. Хорс еще не выглянул из-за горизонта, но уже, оседлав своих лошадей, гнал где-то там, вдали, по землям дальним и неведомым.
  А тут и сейчас мне надо было решать, что делать с моими детками и как поступать с беременными Наташей и Таней. Срок у них такой был, что я и не замечу, а он уже наступит. И я решил сделать ход конем. Единственным выходом было отправить их туда, где девушек не найдут, а уже после родов по их решению или оставлять их там, с малышами, или возвращать в Москву.
  Где ты, место скрытое и недоступное? Где вход в тебя? Как добраться туда? Я несколько ночей обдумывал мои дальнейшие действия и решил поступать так, как поступал всегда - довериться своей интуиции.
  Много на Земле мест, где не ступала нога человека. Пусть этих пятен осталось не так чтобы много, но они вокруг нас и рядом с нами. Каждый сможет пройти туда, но открыть путь туда не каждый догадается. Мир намного интереснее, чем мы думаем. А думаем мы о нем намного меньше, чем знаем, да и знаем намного меньше, чем изучили...
  Из сна я помнил немного. Лес. Высокий, выше небес. Мир. Что выше Солнца. Место, которое спасет. Знания. О которых знает каждый ребенок лет трех-пяти, главное правильно спросить его, и укажет младенец в этот путь.
  - Коленька, покажи мне, откуда ветер дует? - прошу я сомлевшего со сна, еще толком не проснувшегося мальчишку двух лет, что в утренние часы вышел на заре ранней на крылечко домика и замер рядом со мной от летнего благого рассвета с его прохладой. - А то я запамятовал, как его найти.
  Воздух стоит стеной, лето нынче жаркое. Жара с самого утра падает на непыльный дворик, с рассвета, да так и стоит маревом весь день. Но я знаю, малыш ведает то, что не я вижу, потому и прошу его о помощи. Во сне же мне была подсказка, вот и проверю.
  - Тям, папа! - машет ладошкой Коленька. - Тям!
  А зной уже сковал всех жуков и комаров, прибил и распылил утреннюю росу. И нет намека на движение воздуха даже от махания рук, не говоря уже о том месте, куда я хочу попасть.
  - А жуки там летают? - ласково спрашиваю любознательного мальчишку. - Или они улетели на крылышках, как бабочки?
  - Лятят, - кивает головёнкой довольный Коленька и, растопырив руки в сторону, он уже жужжит и носится по крылечку, маша, как бабочка, крылышками. Заводной малец.
  - А ты мне покажешь, где ветерок живет? - прошу мальчика. - А я тебе сметанки дам...
  - Дя... - Кидается он к калитке, что ведет на пустую улицу заброшенной деревеньки. Его маленькие, необутые ножки, так и мелькают пяточками, белоснежными, как гусиный пух c уже прилипшими желтоватыми песчинками от посыпанной дорожки.
  - Куда без обуви! - кричу я ему, но он уже добежал до калитки и, дернув вверх за металлический язык запора, надавив на деревянные доски всем телом, выскальзывает, как уж в небольшую появившуюся прореху, за тяжко отрывшееся нутро калитки, на улицу. И кричит оттуда, звонким, разносящимся голосочком по всей еще спящей деревенской утренней улочке:
  - Папппкаааа!
  - Иду, сынок, иду, - откликаюсь я на его призывные вопли. И слетаю как коршун с крылечка в едином порыве поймать пацана, нахлобучить его за испачканные ноги, и... обнять, защитить его ото всех бед, что могут внезапно свалиться на эту маленькую русоволосую макушку.
  Скрипнув петлями, калитка тяжело открывается наружу, обозначив выполнение такой трудной работы для себя и всех, кто рядом.
  "Надо петли смазать", - В который раз думаю, пройдя нырнувшим взглядом по железным держателям, и отвлекаюсь, глядя сквозь дырку в штакетнике забора на застывшего за калиткой пацана. Выходя за сыном на улицу, спрашиваю:
  - Что у тебя тут, сынок? - смотрю на него добро. - Ты ведь покажешь мне, где живет ветерок?
  - Пап, тють, - он тычет на место за дверью калитки маленьким пальчиком и, гордо подняв головку, ждет похвалы. Я не разочаровываю его. Погладив вихрастую макушку, поднимаю на ручки малюсенькое тельце и, пристраивая его на своих ногах, присаживаюсь на весу на корточки:
  - А где тут, сынок? Не пойму...
  - Та воть! - сынишка тычет пальчиком прямо в воздух. - Туть дуеть... Дааа.
  За это "дааа" Танюшка его зовет "дакалкой", обижает его иногда, но я не даю спуску беременной бабе, ибо нефиг. Пацан должен расти мужиком и нечего давать спуску обидчикам уже в таком возрасте, чтобы не получать от обидчиков уже в более взрослых годах.
  - Сын, я, наверное, слеп. Ничего не вижу, - подначиваю помочь мальчишку. - Вот, совсем ничего...
  Он соскальзывает с моих ног, носочками и пяточками зарываясь в заросшую диким невысоким бурьяном землю у ворот, и тычет пальчиком прямо в воздух у досок начинающегося забора. И я, всмотревшись, разглядываю там небольшой вихрик, дыру в пространстве. Мозг прошибает страх за Кольку. Я хватаю его за пояс и впечатываю в свое тело, в едином стремлении защитить, не дать сделать сыну, да, уже сыну (!), больно. Спасти малявку от неизвестного.
  - Пап, он играет со мнёй, - копируя интонации Танюшки, произносит малой и, запустив пальцы в мою куцую бородку, что еще не отросла, пропускает волосы сквозь пальчики.
  Застыв, я вглядываюсь в такое маленькое чистое существо в своих руках, и ком сползает в пересохшее горло. Внезапно понимаю, что не дышу, и делаю резкий вдох. Горло пересыхает, и, сглатывая побежденный ужас, что встал комом в горле, я встаю и, развернувшись к калитке, открываю ее, незакрытую, единым махом ладони. Потом кашляю, но понимаю - это скорее нервный кашель, от испуга.
  - Сейчас отнесу тебя домой, сынок, а ты побудь там. Хорошо?
  - Ага, - довольный всматривается в меня сын. Он уже столько раз хотел потеребить мне бороду, но я не давал, и вот, добрался, озорник.
  - Я потом, если что, позову тебя. Ладушки?
  - Если сто, - радостно подтверждает Колька.
  - И ноги вытру, а то Таня поругает тебя, - бурчу я в белокурую макушку, неся сына домой. У крыльца вытираю от пыли маленькие ножки единым взмахом ладони, ссыпая песчинки на утоптанный двор, и, взойдя на крыльцо, открываю дверь. потянув за петлю незакрытого запора.
  - Ты только тихо ходи, не разбуди спящих...
  Сын проскальзывает в дверь тамбура, и я в темноте открываю ему следующую дверь, запустив его в еще спящую избу.
  Сам же иду обратно. Мне очень надо поторопиться разобраться с тем, что видели, но еще не поняли мои глаза. Очень нужно понять, испытать и использовать то, чему я был свидетелем. То, что поможет мне выжить. И не только мне.
  Бурлящий воздух с завихрениями был настолько мал, что я даже не представлял, как он мне поможет. Но сон настаивал, что это и есть помощь для меня. Горошинка, источающая воздух, несла из себя небольшую прохладу и была скорее маленьким мини-портальчиком. Ее можно было трогать, она непослушно отходила от моей руки, упрямо возвращаясь на свое место, если ее удавалось сдвинуть с насиженного места. Гибкая и непослушная. Я завороженно гладил ее вначале маленькой веточкой, поднятой тут же, у ворот. Потом камешком, а потом сподобился притронутся к ней настороженными пальцами руки.
  Холодноватая масса, висящая в воздухе, как она может помочь мне? Во внезапном рвении я поднял отложенную веточку и ткнул ее во внутреннее пространство портала. Да, это был он. И сработал портал как голодный беркут. Негромкий "чмок", и ветка пропала в нем, всосанная внутрь.
  - Черт, - я, отпрянув в испуге, повалился на задницу и спину. Ненадежное сидение на корточках подвело меня, от резкого движения тела носки не выдержали моей тяжести, и вот я, распластанный, лежу и пялюсь в желтеющие утренние небеса.
  Со стороны крыльца раздался детский смех.
  Ага, у меня есть два довольных проснувшихся зрителя. И эти представители пацанства, довольно зажав кулачки у рта, тихонечко подхихикивали над неуклюжим папкой. Подмигнув им правым глазом и помахав рукой, я вызвал у них довольный писк. Ну как же, папка заметил их, и они, порхнув как два цыпленка, спрятались за широкой плетеной корзиной для белья, стоявшей тут же, на крылечке.
  В нешироких дырках штакетника за мной было легко подсматривать, чем и занялись эти малолетние сыновья разведчиков. Занимательно наблюдавшие за мной, они забыли о своей скрытности и теперь, спрятавшись, забавно выглядывали одним глазом, старательно делая вид, что их там нет. Вообще нет... Только макушки выдавали пацанов, да еще смех, который они еще не умели сдерживать в силу своего возраста.
  Поднявшись с земли, я встал перед порталом на левое колено и принялся его еще внимательнее разглядывать.
  Ну отвлекся, с кем не бывает, но теперь надо доделать дело до конца. И я взял небольшой голыш. Камешек был значительно большего размера, чем предыдущая палка, но и он был засосан в пространство портала без значительных усилий, и я перешел сразу к большим размерам. Чурбак, засосанный в единый миг и вытащенный мною за привязанную веревочку, убедил меня, что да, таки я на правильном пути. И нет, портал не стал больше, не изменил цвет, не разрезал дерево, не обкромсал края, и еще несколько изученных мною "не". Я побоялся сам соваться сразу, решив вначале подготовиться к путешествию основательно, ведь кто его знает, что меня ждет там, за порогом...
  
  Не верь в сказки, иначе сказки станут явью.
  
  Солнце палило мои плечи. Я лежал в пыли планеты, раскинув руки в стороны. Скрюченные сломанные ноги и отбитые легкие, сотрясение мозга, от которого "плыло" сознание, еще и от солнечного морока двигалось все перманентно то влево, то вправо, заставляя фиксировать взглядом смазанные пейзажи действительности в жарком мареве полудня. Без тени, без воды. Внутри загорелось маленькое Солнце. И если я не смогу его вот сейчас затушить водой, хотя бы одним глоточком, то... то что? Где грань, перейдя за которую, я прекращу жить? Где тот миг, после которого мне скажут во след: "Он умер!". Когда мне ждать этот шанс, который Б-ги дают каждому смертному существу, проходящего по нитке жизни мойр? А сейчас, вот в этот самый миг, я молю о капле воды. В идеале - море пресной воды! Я бы туда нырнул и, сойдя с ума, остался бы там навсегда. Это ведь так легко - сойти с ума! Предпочитаю стать дельфином. Мне ли не мечтать о большем, довольствуясь меньшим? Когда у тебя сломаны ноги, ты не двинешься с места от боли, и я, двинувшись с песчаной отмели, к видневшимся кустам, через малюсенькое мгновение уже впал в неистовство от боли, и кричал до тех пор, пока рот не пересох, не надеясь даже на спасение из вне. Оторвавшись, сжал волю в кулак, нет, скорее в зубы, и, выдавив стон, полный решимости и осознания, что не контролирую боль, продолжил осмотр. Вывихнутая рука еле двигалась непослушными движениями. Я попытался абстрагироваться от боли, забыться, и это возможно, вероятно, ну вот вдруг, облегчит боль от нижних конечностей. Постанывая от бессилия, взрывов боли, кружения головы... я изогнулся и почувствовал, как сломанное ребро впилось в рубашку, проткнув ее насквозь острым концом, вырвавшимся из моего тела. Кровь смешалась там с песком, и залепила этот участок, выбивая дух из моего слабеющего тела. Я успел только заметить, как вокруг сломанного ребра пузырится от вдоха кровь, и понял, мне осталось недолго. Как я понял, что ноги сломаны? Надрезал резким движением полотно штанов острым камешком, галькой, что валялись тут повсюду. Благо правая, сбереженная еще в падении рука, осталась цела. Но время... Оно уходило.
  Жизнь. Моя жизнь, изливалась из меня по капле. И эти капли впитывались в рубашку, текли по телу вниз в землю и, смешавшись там с пылью, становились плотными кусками пластилина, из которого планета потом слепит то, что нужно ей.
  Принципиально хочу жить! Очень! Вот сейчас. Тут! И поэтому надо затянуть ребра, перевязать раны и вправить вывихнутое плечо. В идеале - зафиксировать и перевязать обе ноги. Но боюсь, я потеряю сознание от простого движения сломанных ног, не говоря уже об вправлении костей на свои места. Но для этого надо сделать хотя бы одно движение телом, и без боли! Иначе сойду с ума или потеряю сознание, и жизнь, такая маленькая, хрупкая, уйдет в песок, растворится, и меня не станет. Хотя боль отрезвляет сейчас сильнее воды и разум мой, еще не привыкнув к ней, с ужасом смотрит на происходящее снаружи, внутри, пытаясь понять, как и где найти выход из создавшейся ситуации? Шевелиться или замереть? Сумбурно вспоминает все способы для помощи телу в данных, отнюдь не сибаритствующих, условиях. И я, отделяя свой разум от тела, пытаясь контролировать себя и все вокруг, чувствую, что разделяется не только разум и тело, но и действительность "замыливается", становясь такой чужой. Но, новый взрыв боли, и все становится на свои места. Вначале двигаем кончиками пальцев, потом кистями рук, проверяем вспышки боли, анализируем и принимаем быстрые решения, чтобы вот сейчас, в этот миг осознать и понять и принять решение, которое или будет судьбоносным, или же убьет меня.
  Ну пожалуйста, мгновение, одно единственное мгновение без боли! Я тебя умоляю. Кто бы ты не был!
  Пальцы в норме. Руки в норме. Плечо, левое, вывихнутое, простреливает острой болью, возможно это и не вывих. Дальше! И быстрее, потому что жизнь вытекает из меня...
  Сердце колотит как в последний раз. Адреналин еще не спал. Еще мелькают те самые звездочки от полета перед глазами, или это уже "другие" звездочки... Что предшествуют кончине? Дышать становиться труднее - видимо внутреннее кровотечение заполняет области плевры и легких. Таз? Легкое движение попой не приносит новой боли. Или я ее в осознанной боли от плеча и сломанных, неестественно выгнутых ног, переломанной посередине голени, не чувствую, и она затаилась, или там еще есть спрятанная проблема... Отложу на потом. Теперь перейдем к ногам.
  Ноги. Все плохо. Один закрытый перелом и один открытый. Из мер спасения только подтянутая здоровой рукой палка и кусок ткани, который нужно еще оторвать от своей же рубашки или от надрезанных штанин брюк. Сломанной или вывихнутой рукой? Да, разница сейчас ощутима. И бьет она по мозгам похлеще любого наркотика. И это реальность...
  -...понимаешь? Моя реальность, - да, я говорю себе. Кричу себе. Пытаюсь анализировать СЕБЯ! Только для того, чтобы удержать свой разум в узде реальности. Слышу свой голос и прихожу в сознание.
  Нет. Это будет проблема, но у меня есть еще зубы. Крепко стиснутые сейчас, они разожмутся, когда надо? Вот! Теперь. Нет? А сейчас? И я с усилием раскрываю, сведенный от боли, прикус зубов, едва не ломая пальцами здоровой руки себе сведенную челюсть. Подношу ко рту край ткани рубашки и дергаю, стараясь резким мотанием головы не увеличивать боль. Из глаз текут слезы. Волна накрывает меня вновь и вновь, от плеча, от головы, от ног. Боль! Но ткань, дернутая сведенными зубами, трещит и рвётся, и я тяну ленту, торопясь жить. Еще рывок, и переждав мгновение страха, втыкаюсь в волну захлёстывающей боли, как упрямый кораблик, пытаясь выстоять, выжить. Еще и еще. Кусок тянется за спину, но я тяну правой рукой, заведя ее за спину, нащупав отброшенный кончик моей будущей повязки, и рву на полосы бинта, помогая себе и зубами, и острым краем камешка. А потом связываю две ленты в единый бинт, сведя от боли уже не челюсть, а скулы, я обматываю грудь этими полосами. Креплю прямо поверх оставшегося куска рубахи. Две полосы, наложенные друг на друга, тут же промокают кровяными пятнами. А я, сидевший посередине песчаной отмели, осматривал свои ноги. Мне больше не танцевать лезгинку. Я знаю. Не больно-то и хотелось, но любоваться разорванными брюками, что порвались об твои же собственные кости - хорошего мало. И, подвывая, плача, утирая слезами распухшие веки, я решительно начал затягивать вначале самый страшный перелом чуть повыше колена, перетягивая и останавливая кровь. Потом уже бинтовать чуть выше колена закрытый перелом левой ноги, так же перетягивая чуть пониже левого колена, матерясь вслух на боль, что толчками пронзает мой измученный мозг. Свой голос приводит меня в исступление. Заставляет терять осторожность, но я усилием сознания держу себя в руках, хотя хочется вновь заорать и завыть.
  С опаской вглядываюсь на правую ногу с торчащей костью. Боль, как лучшая подруга обняла меня, поволокла по волнам темноты, и я очнулся уже в вечернем свете звезды. Кровь спеклась и затаилась под корочкой одежды, и наверху прекраснейшими каплями сюрреализма. Присыпанная песочком, что принес ветер, она была самым главным, ярким пятном в картине: "Он погиб!"
  Хотя бы радует то, что я дышу, пусть с трудом, прихрюкивая, хлюпая кровавыми пузырями на губах, но дышу.
  Ног уже не чувствую. Не зря я перебинтовал и перетянул как смог их. Или зря. А не все ли равно. По моим собственным прикидкам, я уже часов как пять должен был умереть. И кровавые пузыри на губах подтверждают мои выкладки. Почему я жив? Самому интересно. Взглянув на ноги, я ослабляю затянутые узлы и буквально взвываю от боли в конечностях. Они горят, но я чувствую - живут. Постепенно даже пальцы на ногах начинают "покалывать" - и это отличный признак. Нет, я стараюсь как можно меньше трогать ноги, тревожить их. Но нынешнее состояние бессилия самому себе помочь, от которого падают вниз руки, сменяется внутренним подъемом сил.
  Жизнь во мне затаилась, как перед прыжком, замерла. Ощутила все вокруг и... вышла на новый круг своего бытия. Или это конец? Хотя, я уже так думал. Да, точно, когда солнце пекло мне голову, подобная мысль приходила ко мне.
  Итак, осмотр. Я жив. Дышу. Плохо, с кровавыми пузырями, но в сознании и дышу. Ребра, вправленные в самого себя и перетянутые тканью, с трудом, но гонят в мою кровь кислород. Ноги я чувствую, вплоть до кончиков пальцев. Да я вижу, как кровь сочится из порванных мышц, но я-то вижу, что это не темная кровь, а светлая, и это дает надежду, что все "плохо", а не "плохо-плохо". Мне надо понять к чему стоит перейти в первую очередь. И останавливаюсь на потере крови. Надо попить.
  И в тот же миг взвывает желудок. Голова начинает кружиться. И сидя, я вижу, как мир приходит в движение, и лишь усилием воли, с несвойственной мне строгостью, ставлю все на свои места. Мы потом поиграем с тобой в салочки, плоскость планеты, а сейчас надо решать проблему с ногами. Наверное, самым простым будет разобраться с закрытым переломом. И нагибаясь вперед, я с силой дергаю себя за лодыжку ноги, где закрытый перелом, и соскальзываю в ожидаемую темноту. Мир просыпается красными точечками, крутится и вертится как юла. Я умираю? Или уже умер? Если умер, то почему я чувствую на своем лице холодные ходящие лапки птицы, которая долбит меня клювом в висок? Двигаюсь, привставая с онемевшего правого бока, и вспугиваю птицу с головы. Даже не успел понять, что же за птичка пыталась прокормиться мною.
  Фокусирую плавающий взгляд, не обращаю внимания на орущий желудок, и переношу весь свой взор на ногу. Радостно, сквозь вштырившуюся в меня боль, восклицаю. Вернее, я пытаюсь вскрикнуть, но засушенный рот выдавливает только стон, и со слез начинают капать скупые слезинки.
  - Потерпи, солнышко моё! - умоляю я сам себя вслух. Вслушиваясь в непонятный шепот, неверяще трогаю здоровой правой рукой облезающие губы. Со второй попытки попадаю по сухим губам, что едва двигаются на моем лице. Я ослаб. Чувствую это, вижу это. И ничего не могу поделать - путь надо вынести до конца. И если это путь к смерти, то надо пройти его до конца. Только как тяжело жить-то.
  А ведь прошел день. Почти сутки. А я все жив. ЖИВ! И застывшая корочка крови на губах отслаивается от моей кожи, падает сухими стружками-корочками под движением моей руки. Над моей улыбкой.
  И нет пузырей. И дышать легче. Да, легче. Что это? Волшебство. Пусть будет волшебство, потому что без него я бы уже умер. А теперь нога.
  И я протягиваю ноги к выправленной лодыжке, я начинаю, постанывая от боли, ведь шевелю непослушную левую конечность, перевязываю ее. Прикладываю палку к опухшей коже. Фиксирую все. И, критически вглядываясь в полученный результат, склоняюсь ко второй, более сложной ноге. Тут кровь тоже не темная. Я заметил еще в первый раз, когда осматривал ноги.
  Левая рука, что с вывихом в плече, опухшая и непослушная, настолько страшно выглядит, что я даже боюсь ею двигать. Левая нога с закрытым переломом и правая, что ждем меня.
  Была не была. Еще одно дерганье, и знакомая темнота вновь принимает моё сознание.
  Очухиваюсь на рассвете.
  Знакомо кружится реальность вокруг меня, песок и все кусты, что обрамляют эту отмель. Небольшая скала живописно торчала неподалёку. А мне надо же перевязать еще ногу. И я принялся осторожно за лечения себя.
  Только к обеду я смогу доползти к теньку стоящих в восемнадцати шагах от меня кустах. Через потери сознания, простреливающей боли, и непонятной чехарды с замутненным сознанием от приступов все той же боли, я касаюсь веток, когда Хорс стоит полуденным зноем надо мной.
  Я побывал в пекле. И выжил.
  И тут я понял - а ведь это было уже. В моём сне. И я там так же горел и умирал. Сон то предупреждал меня обо всем, а я не поверил...
  Глава 4
  "А на.й никаким террористам Россия не сдалась... Тут такая разруха, что я "чувствую будто" в игре фэллау нахожусь." Тёмный.
  Уйти дорогой на тот свет - был самый лучший вариант для меня, лежащего на песке небольшой речушки, всего переломанного. Вот только я должен был, и не себе. За моими плечами стояли тенями души тех, за кого я был в ответе. Мир сузился до нескольких визуальных сантиметров, в которые вместились примерно десять метров песчаной отмели у текущей речной воды. В двадцати шагах, а не дотянуться. Или попытаться? Мотаю головой, приводя себя в сознание, и понимаю - надо ползти. И ползу...
  Вторые сутки без воды я не смогу провести. Губы уже обветренные, да и большая кровопотеря, плюс солнцепек, под которым я и провел последние тридцать шесть часов - все это лишало разума, выводя на поверхность моего сознания инстинкты, и они сейчас тянули меня, наполовину сломанного и завороженно глядящего, к таким ленивым водам речки.
  "ПИТЬ!" - Другой мысли не было. И поэтому, попытавшись абстрагироваться, отстранить свое сознание от терзавшей меня боли, жажды и голода, попытался вспомнить, как я попал сюда.
  Примерно за сорок часов до...
  Собраться в путь, нырнуть в неизвестность было интересно, но осторожность и инстинкты кричали, предупреждая, что может быть опасно и страшно. Поэтому и решил подготовиться к путешествию в неизвестность основательно. Притащил рюкзак и начал складывать в него все самое необходимое. Топорик, спички, полбатона печеного хлеба, пластиковую бутылку полторашки с водой, спички и еще кучу той необходимой ерунды, включая моток крепкой веревки, метров пять. Все это запихнул в рюкзак и решил надеть на всякий пожарный куртку, но, посмотрев на погоду с жарой, остановился на плаще. К черту куртки, и непонятно, закрывают они хоть что-то, а плащ - все же лучший вариант, если, конечно, он есть. Лекарства сунул в отдельный кармашек спереди, предварительно упаковав блистеры в пластиковый мешочек. Ну и куда без самой важной части любого путешествия, я про карту. Ее у меня было три штуки, поэтому, выбрав лучшую, засунул ее, также упакованную в пластиковый мешочек, в соседний кармашек, рядом с лекарствами.
  Складной нож привычно засунул в правый бутс с внутренней стороны. Попрыгав, решил, что готов. Не любил и не люблю долгие сборы. Или идешь, или продолжаешь выпендриваться. Если идешь - то к черту условности. В лесу можно выжить с простым топором, а вот в городе без многих приспособлений и не выкарабкаться. А если выпендриваешься, то продолжай изгаляться, но без меня. Но сейчас я собирался в неизвестность, потому и накидал "самое важное" в рюкзак, особо не лукавя в необходимости каждого предмета.
  Оставил денег Тане и велел присматривать за малыми. Пообещал через три дня вернуться и все же решить вопрос с переездом в город, благо все документы были на руках.
  Вот так, споро собравшись, я и направился к воронке.
  Уже у нее, стоя позади прикрытых ворот и притворенной калитки, взглядом отметил двух малышей, что тревожно выглядывали из-за корзины на крылечке, затаив дыхание. Их макушки так и маячили то сбоку, то снизу от корзины с бельем. Но решимость отмела все вопросы на потом, и я, присев на корточки, протянул руку к вертящемуся вихрику. Погладив его и пропустив сквозь пальцы обеих рук, почувствовав прохладу, решительно ткнулся прямой ладонью правой руки прямо в этот сгусток.
  И меня не всосало вовнутрь как палку и камень. А вокруг руки начало происходить нечто непонятное. Воздух вдруг принялся отходить от моей кожи. Кое-где, завиваясь такими же вихрями, как у портала, он распространялся по длани. Щекочась, непонятное действо перешло на всю мою кожу под одеждой. И тут начала лопаться натянутая воздушным потоком рубашка, а за ней и все оставшиеся одеяния. Буквально. Кое-где по швам, надуваясь и развеваясь у меня за спиной, спереди, по рукавам и ногам, поднимаясь от тяги воздуха, исходящего от меня, и лопая нитками, треща, как новогоднее конфетти. Я испуганно резко поднялся с корточек, почти подпрыгнув, и сделал шаг назад для поддержания равновесия. И вот тут-то меня и подняло в воздух.
  Был такой резкий старт с земли, что с меня буквально стянуло рюкзак, да и я сам, поведя плечами, освободился от лишнего, жмущего меня и одежду, мешающего и тяжелого за спиной.
  Поднимаясь вверх, я видел лес, у которой расположена деревенька. Когда соскочили бутсы, я не заметил, был занят быстрым принятием решения, куда мне лучше упасть.
  Если у тебя есть парашют, ты и то думаешь об этом, а если нет? Потому, вглядываясь вниз на проносившиеся пейзажи, я извернулся и полет перешел не в подъем, а в парение, что уже мягко намекало, что и падение не за горами. Потому, увидев невдалеке текущие воды речушки, я направился туда, загребая обеими руками воздух. И под звуки рвущейся одежды, из всех сил, что у меня были, развел руки в стороны, пытаясь с помощью надетого плаща скинуть скорость и помягче приземлиться, хотя уже не врал себе о грядущем падении, прекрасно понимая, вот оно-то и будет возможно последним в моей жизни. Тем более с такой большой высоты.
  Все действо заняло минуты четыре, может пять. Я был как свеча, быстро взлетел, пронесся как метеорит, и вот уже падал. Сгруппировался на лету, извернувшись, решил пожертвовать ногами и выставив их в полете вперед, в полуприсяде замер и, так кувыркаясь, ударился о гладь воды пятками. Услышал хруст, но боли не было, и решил, что показалось. Но законы физики суровы, меня мягко, как летящий голыш, оттолкнуло от глади реки. Довольно сильно ударился, но заодно это касание об воду скинуло прилично набранную скорость. Тут с меня слетел плащ, его швы, видимо, держались на последнем слове, и я краем глаза заметил, как его смело с меня перед третьим ударом. Сильно крутанув в воздухе, потянуло вниз и потом еще раз мотнуло по воде спиной, и выкинуло на песчаную отмель, изрядно приложив левым плечом.
  И вот тогда-то накатила боль и от ног, и от всего тела. И я утонул в темноте среди белого солнечного дня, соскользнув в спасительный обморок.
  А теперь, на второй день после падения, я ползу к этой лениво текущей воде, что манит меня плеском и завораживает блестящими искорками на отмели.
  В тот момент я так сильно любил ее и хотел эту воду, как больше никогда и ничего не хотел на свете. Женщины, тачки, охота, рыбалка, деньги - все отпало в сторону, осыпалось как наносная шелуха с моего естества, с меня, до того единственного, чем и должно жить простому человеку. Но я стал животным, а не человеком. Только инстинкты сейчас владели мной, и все эти рассуждения как через призму боли, через силу, и вопреки всему, только на исчезающей воли, которой у меня осталось не так-то и мало, были лишними, а тело орало и заставляло ползти... Вперед. Туда где... Игривыми и ласковыми плесками искрилась жидкость, способная оживить меня, дать силу. Вода...
  Выбросив вперед правую руку, забыв подтянуть ноги, горевшие в огне боли, я пальцами коснулся края воды, и, схватив мокрый песок в ладонь, подтаскиваю его ко рту. И, вбрасывая эти мокрые крупинки в засохшие губы, начинаю пытаться посасывать влагу с поверхности комочков песка и камешков.
  Намоченные губы разлепляются и уже язык начинает искать влагу в поднесенном богатстве, под названием "вода".
  После я отплевывался, подтягивался на еще несколько сантиметров к реке, и вновь, черпая уже не песок, а воду с мусором в единственную целую руку, пил, облизывая текущие капли с пальцев.
  Мне казалось, я никогда не напьюсь. Понимал, что столько нельзя сразу, но не мог остановиться.
  И вот, когда уже казалось еще чуть-чуть, и я лопну, то остановился, пересиливая желание глотать эти прохладные потоки воды и принялся обмывать грязное лицо с налипшим мусором на коже и смывать песок. И только потом ко мне пришло осознание, в каком дерьме я очутился. До меня дошло, сколько мне идти-ползти до дома. Я видел в своем разуме, как долог будет этот путь. И испугался.
  Да, распустил нюни. Да, разревелся как девчонка, но может это и стало той каплей, которая помогла мне сбросить напряжение и не переступить маленький шажок, грань безумия, за которую я соскальзывал последние два дня. Затаившаяся боль не отступила, а спряталась под кожей моего тела. Она еще будет долго напоминать о себе, а пока надо решать: как и куда я пойду. А я пойду. У меня просто нет иного пути. И надо еще обдумать то состояние, которое охватило меня. Я про нисходящие от меня потоки воздуха.
  Стоило подумать об этом, и от моей протянутой ладони, что лениво бултыхалась в воде, раздалось бурление. И, вынув руку из воды, я поднес к глазам мокрую правую ладонь и, к удивлению, увидел завивающиеся потоки воздуха от моей плоти.
  - Что за... - я резко отстранил руку от лица и засунул ее в текущие воды реки.
  Там забурлило и рука задвигалась как нечто самостоятельное, живое и вверх, и вниз, и в стороны. Все происходило так быстро, что я в испуге вытащил ее из текущей массы воды на поверхность реки и в изумлении рассмотрел, как от моей прямой ладони отходит столб воздуха в виде небольшого, тридцатисантиметрового клинка, сотканного из текучих струй воздуха. Плотно спрессованный, похожий на кристаллическую массу, он тянулся из моих пальцев и продолжался сверху ладони строго вверх. Эдакий воздушный клинок.
  Пошевелив пальцами, зачарованно вгляделся в изменяющийся облик воздушных струй, формировавших мое оружие и, забыв о боли, рубанул со всей дури рукой песок. Нервные окончания от ног не заставили себя ждать, боль прошлась резкой волной. Вдавила меня в песок и заставила заорать, благо сил от выпитой воды явно прибавилось.
  Зажмурившись от боли, сжавшись как пружина, я заставил себя резко расслабиться и обнаружил, что мое тело повисло в воздухе. В сантиметрах десяти над берегом.
  Резко выдохнув воздух, я будто дал толчок неизвестному, тому, что происходило со мной, и упал с этой высоты наполовину на песок, а наполовину в воду реки.
  Вы пробовали плыть со сломанными ногами, а когда они лежат на берегу, а ты захлебываешься водой, погруженный наполовину в воду? Знаю, наверное, некорректно спрашивать об этом, но именно так я думал, выводя свое непослушное тело из воды правой, целой рукой. Той, на которой все так же блестел в воде воздушный клинок, что и помогал мне держаться на поверхности.
  Выполз на край берега и, оглядев свое измученное тело, сжался от ожидания новых волн боли. Но их не было. И воздух в ладони пропал, что формировал клинок. Это еще больше насторожило меня. И я начал ощупывать ноги. В изумлении понял, что травм нет. Даже шрамов не осталось. Полез тут же проверять ребра и констатировал полное излечение самого себя.
  Это вначале дало некую эйфорию, а потом я, задумавшись, неосознанно поднялся на ноги и побрел к кустам, что росли по над берегом. Остановился, ловя себя на мысли, что вот, иду же. И, потеряв равновесие, упал, хватая ртом воздух, осознал, что я излечился в одно мгновение. И надо было понять, от чего я смог излечиться и как это произошло.
  В то мгновение, когда я смог вызвать клинок из воздуха? Или когда падал в воду с десятисантиметровой высоты? Или когда коснулся воды?
  Стоя на берегу той речушки я увидел, будто со стороны, парня в оборванной одежде, с грязной головой, всего обваленного в песке, что завороженно взмахивал рукой, вызывая воздушный клинок, и, рассмотрев его, прятал вновь, махая рукой. А потом он закричал радостно:
  - Я - МАГ!
  [Любовь народа к власти - это не просто выражение одного человека его чувств, а единение множества людей в миг опасности для защиты этой власти.]
  Новые свойства организма я принял так быстро, и они стали такими понятными для меня, я вжился в них, приняв как данность. Растерянный, я стоял на пляжике и пытался сориентироваться, куда мне дальше идти. Отследив взглядом путь падения, я начал вспоминать те несколько минут полета сюда и припоминать, как быстрее можно дойти до дома. Есть хотелось так сильно, что я готов был начать жрать кору с деревьев. Но тут увидел осоку и вгрызся в белую мякоть, чтобы хоть чем-то заполнить желудок. Вызванный клинок помогал рубить корни, и с ним было намного удобнее, чем с простым ножом. Все же, когда ты чувствуешь лезвие самим собой, своим продолжением, то работа более споро двигается.
  Так, передвигаясь по прямой к дому по небольшому болотцу, потом лесом, я успел немного подкрепиться дарами леса и уже на своротке к деревеньке, обернувшись к лесу, привычно поклонился, поблагодарил его за дарованные милости, еду и воду.
  Дома меня ждали. Таня, с кажущемся еще большим пузом, и не сильно отличающаяся от нее Наташа, вечно ворчащая и ненавидящая весь белый свет. Про пацанов говорить не буду, они спрятались за печкой и не выходили оттуда, пока их не позвал, а малышка Валюша уже пыталась ходить вдоль небольшого диванчика, старательно переступая маленькими ножками топоча за двоих, торопясь к разбросанным сыновьями игрушкам.
  Итак, приступим-с...
  Глава 5
  Пустое, незанавешенное окно в палате психиатрического отделения белело светом среди серых стен, наполовину покрашенных непонятной сине-зеленой краской. После приемов препарата мне было абсолютно все равно о происходящем вокруг меня, внутри меня и даже, чего уж там скрывать-то, что происходит со мной.
  "Никогда не говори никогда". Свербила бьющаяся мысль у меня в мозгах. И я тупо глазел в проем окна, даже не пытаясь определить для себя, что такое "никогда" вот тут и сейчас, а может это никогда где-то там, в неопределенном будущем, или вообще это метафизическая величина в непонятной вселенной...
  Все мысли скользили надо мной. Проходили сквозь меня, как в известной книге "Дюна", а я, взирая на все непогрешимым взором взрослого ребенка, даже не пытался сделать выводы из происходящего со мной. Не понимал свое состояние.
  Равнодушие не стало моим эгом. Оно осталось моей частью, не взирая на происходящее со мной, но и не выделилось в отдельную величину. И поэтому, чтобы окончательно не скатиться с горы разума из реальности в небытие, я начал придумывать себе спутников. Рассаживать их вдоль стены, мысленно одевать их. Заботиться о них, даже давать имена, одушествляя всех и все вокруг.
  Но мысленные чертики исчезали, стоило мне отвлечься и перевести взгляд от стены палаты к левой линии проема окна, а облака растаивали в пространстве, вводя меня из пассивной грусти в истерику и стресс. Поэтому я решил придумывать себе попугаев. Мысленно удерживать мысленных же птичек было тяжело. Но я, одушевляя придумку, старался визуализировать их, тем более, так я сильнее вникал в происходящее со мной, заставляя выйти разум из расслабленности от приема препаратов. И вот, когда уже готовый попугай витал вокруг проема окна, отбрасывая невидимую тень от своего маленького тельца и роскошных перьев в пространстве, я нарекал его именем человеческим. От этого попугай становился для меня частью небольшого заговора от врачей, мед.препаратов, и я старательно оберегал попугая в своем сознании от покушения персонала и остальных пациентов, заботясь о сохранении тайны.
  Визуализация птиц отнимала всевозможные отведенные часы для отдыха от процедур и время после приема препаратов, чем я обеспечивал себе вхождение в некий транс, в котором тренировал свой мозг, нет, не обманывать, а развивать, делая ему установки, якоря реальности, для того чтобы не зацепить себя в реальном пространстве, только чтобы не пропасть в этом придуманном бытие. Мне было трудно сделать себе больно, но потеря пера у одной птички, и я начинал плакать. Ведь приходилось признавать, насколько я сжился с придумками, и какова цена у этих моих друзей, моих детей. Я видел уже не стены в палате, а высокие стволы тропических деревьев, увитые лианами, и огромные, широкие листья папоротников, на которых то тут, то там мелькали широкие крылышки разноцветных бабочек.
  Мир, придуманный мной, заставлял мозг постоянно дополнять, изменять реальность, и я все больше и больше погружался в выдуманную реальность, забывая о настоящей, чем приводил иногда посещавших меня врачей и медсестер в недоумение. Мне делали томографию мозга, вводили в гипноз. Ага, в трансе вводили в гипноз. Убирали уколы, таблетки, капельницы, что я покорно разрешал себе ставить, вводили новые и не могли вывести из моего мира. Пока не приехал один известный профессор и не предложил провести со мной некий эксперимент.
  Все это прошло мимо моего мозга. Ровно до тех пор, пока игла электрошока не впилась в мой мозг, и я в ужасе не увидел, как мои птицы, деревья и кусты растений вдруг осыпались острыми осколками в нынешней реальности и пропали к моему огромному изумлению.
  Крик вырвался из моей груди, и я впервые взглянул в глаза своему мучителю. Светло-серые и холодные, как льдышки.
  - Добрый вечер, батеньк, - добро приветствовал мой мучитель израненную сущность моей души, поправил золоченый обод очков на носу двумя пальцами и добавил: - Вы все-таки вынырнули из пучин радости? Я так рад вас видеть, голубчик.
  А потом начались мои мучения. Визуализация не возвращалась. В транс войти не получалось, птицы не появлялись, а я становился все несчастливее и печальнее. Мой мир, тот, в котором я был счастлив, был разрушен. Его не стало.
  Спустя четыре дня, после разрушения моего придуманного мира, профессор предложил мне поиграть в игру под названием "Придумай себе мир". Я не смог даже обосновать логически её необходимость. И тогда же мне было объявлено, что я иду на поправку.
  Долгих две недели отделяло меня от вот этого выхода за ворота закрытой клиники. Теперь стоя тут, я внезапно понял, как я хочу вернуться назад в свой придуманный мир, что мне это жизненно важно, но в тот же миг осознавая, как это трудно - вернуться в ту реальность и остаться тут полноценным членом общества. Что разделения своей личности на две части я смогу и не пережить.
  Мои кошмары, мое счастье, моя радость - все изменилось и встало на свои места. Такие неудобные места.
  За воротами стояла машина профессора, на которой он отвез меня домой, к матери и отцу. Которых я совсем не помнил. И тут я увидел свою комнату и, когда я вошел, меня осенило - вот же, вот мой мир, то, откуда я сделал свой первый шаг в ненастоящее, навязанное моим сознанием. Может сейчас и теперь я смогу вернуться туда, сделав второй подобный шаг? На стенах висели постеры с тропиками, желтели птицы в полете и с расправленными крыльями. У окна сидела черная гипсовая обезьянка, полуобернувшись к двери, и ее глазки так и мерцали в солнечном луче. А у порога был постелен не коврик, а интересный, детализированный, сшитый из ткани броненосец.
  Посмотрев в глаза стоявшим у порога моей комнаты двум старикам, я улыбнулся им:
  - Думаю, я все вспомню...
  Но мои глаза предательски скользнули по стене и наклеенным на них постерам джунглей, и я знал, просто знал, что тут я никогда не останусь. Мне уже не было место в этой придуманной реальности, этом эрзаце подмененной жизни. Испытав в своем сумасшествии красоту псевдореальности, мне было мало ее. Я хотел ходить и трогать ее, и жить в ней...
  Уже вечером я танцевал с друзьями в клубе, а на утро очнулся под забором в незнакомой деревушке. Меня неласково приложил кроссовком парень в спортивных штанах и с голым торсом. И вот тогда я осознал, что жизнь вновь сделала резкий поворот и, взяв меня за шкирку, кинула в новые приключения.
  - Пашка, что же ты так сильно ищешь себе приключение на пятую точку? - прошептал я себе, вглядываясь в угрюмое лицо парня. Закашлялся и попросил:
  - Мож, пить дашь?.. А потом в глаз? - просто у меня уже был опыт общения с деревенскими.
  - Мож, тебя еще и опохмелить?.. А потом прирезать? - парировал парень моими интонациями, в садисткой манере наклонив голову набок и сплюнув в утренний летний зной на дорогу.
  - Садист... - застонав, вернул голову в тенек забора.
  - Скажи спасибо, что на колбасу тебя ночью не пустил, - добродушно ухмыльнулся парень. - А то я могу...
  - Спасибо, - доверчиво прошептал из последних сил в листья лопуха, покрытые еще не высохшей росой.
  - Как очухаешься, приходи ко мне, накормлю, - подумав, добавил парень, и я услышал его тихие мягкие шаги по пыльной улочке. Повернув голову вслед уходящему, увидел пластиковую полторашку с водой, что стояла недалеко от меня в пыли дороги.
  Так я познакомился со Славкой.
  [Кофе - мужского рода. Но нынешнее кофе скорее среднего.... SEA]
  Глядя в полуденное марево, я лениво всматривался в пустую деревенскую улочку. Сегодня у меня было запланировано несколько интересных дел. И все они были срочными, важными и даже, что уж скрывать, неотложными.
  По моим ощущениям, весь тот кипиш, что я устроил, должен был улечься, нелюди должны были вынести из произошедшего урок, набрать новых исполнителей и уже восстановить поставки. А мне стоит придумать, куда девать тела, и я уже даже знаю куда.
  Становиться перевалочной базой очень не хотелось, но я не видел особой важности в том, чтобы становиться тем единственным, кто сумеет приговорить нелюдя и привести приговор в исполнение.
  Круто, что кто-то сказал про "не суди и не судим будешь", но я буду судить, а после меня хоть трынь-трава пусть прорастает. Приговор исполнить...
  Топориком в печень и в болото вверх ногами, что неподалёку расположилось. Или в кумпол...
  Жаль мне этих недалеких исполнителей, может их полутрупами спустить в воронку? С глаз долой - из сердца вон! Кажется, так говорится? Вот только меня занимало до сих происходящее за той воронкой, а проверять я уже и боялся... Только переломы были же.
  В лесочек неподалеку приехали молодые с города. Побузили немного вечером там. Развели костер и не затушили. Мусор раскидал по над пригоркам у речки. И побросав снасти, и забыв одного из своих, свалили рано утром в город.
  Пришлось этого штырика тащить к себе. Он был изрядно обдолбан, и разило из него, как из пивной бочки, так, что пришлось его бросать досыпать около входа в калитку. Подобных в дом тащить, где малые дети, никому не рекомендую.
  Наутро проведал муд.ка и поставил ему колодезной воды в полторашке. А хотелось грохнуть его для эксперимента и попробовать пропихнуть в воронку, но пожалел. Молод он больно, да и худой какой-то, и бледный, будто безвыходно в офисе сидел, солнышка не видев.
  Как он очнулся, я его в дом не пригласил, а, дав денег, велел проваливать на все четыре, но он приехал через неделю, поселился в соседнем брошенном доме. Сказал, на месяц приехал. Так у меня появился сосед Пашка.
  [Кожистые крылья - это не только способ передвижения, но и отличный навар для супа. Дракула.]
  Два пацана проснулись утром пораньше и, перемигнувшись, тихо спустились с небольшой кровати, на которой спали, и помчались к воронке, которую нашли случайно. Подзуживая друг друга, они привычно скормили ей несколько принесенных палочек, камешков, а затем, значительно глядя друг другу в глаза, начали засовывать туда ручки, вытаскивая скормленное ранее.
  - А моя палочка с туманом, - задумчиво рассматривая возвращенное сокровище, заявил Богдан.
  - Зято у меня камешков не два, а тли, - важно ответил ему Коля.
  - А я вот возьму и туда пойду! - серьезно заявил один друг второму.
  - А я первый туда пролезу! - не стерпел и закричал Коля.
  За этим я их и застал.
  Вид исчезающих в вертящемся нечто пацанов кого хочешь с ума сведет. Окликая их, бросаясь через неширокий крестьянский двор к исчезающим ребятам, я мчался что есть сил и успел-таки ухватить одного за пятку и потянуть к себе. Но сила портала была необратима. Пусть он от массы поглощения двигался медленнее, но все же его действие было постоянно. Я успел только крикнуть в растерянности от происходящего.
  Услыхавший крики примчался Пашка, что спал в летней жаре с открытыми окнами. Когда он прибежал, от меня оставались только торчащие ноги. Ухватив меня за голени, еще торчащие из портала, Пашка начал тянуть мое тело обратно, но портал сказал громкое "Чмок", видимо, устав бороться с нами, и мы вкатились в белесую трубу. Я, держа Кольку за пятку, Пашка, держа меня за ноги, и малой спереди.
  Полет был буквально несколько секунд. А выбросило нас в выворот огромного дерева в незнакомом высоком лесу. У левой его стороны уже стоял взволнованный Богдан и потирал исцарапанные локти. Видимо тормозил ими.
  - Тречево колесо, тудыт твою за ногу, в душу, и за левое колено! - выругался я в сердцах, осматривая и ощупывая пацанов. - Вы как, малые?
  - Пап, а тут светляки знаешь какие! Во! - показал мне ладошкой Колька.
  - То есть, вы и обратно возвращались? - осторожно поинтересовался я. - Покажешь выход?
  - А вот он, у корней дерева, - махнул рукой в сторону выворотня Богдан. - Там еще есть кругляки с дымком, мы туда не совались.
  - Вот... - еле сдержался, чтобы не сматериться при малышах. - Уговорил, светляков посмотрим, но через час домой!
  - Слав, глянь, - Пашка рукой показал мне на птицу, что замерла неподалеку от нас, у корней высоченного дерева с белесой корой. - Там... это кто... не могу понять. Сквозь стоящие деревья было не понять, что творилось на получившейся от падения дерева полянке.
  - Всем к выходу, - как можно спокойно произнес я, рассматривая заинтересовавшуюся нами птичку, что склонила свое человеческое лицо и уже расправила и сложила крылья, слегка помахав ими. - Ребята, быстро к порталу!
  Малышня птенчиками вспорхнула к небольшой воронке, что была намного больше чем та, что с нашей стороны, и заметнее в воздухе. И юркнули туда.
  Я краем глаза смотрел на прыскавших малышей и перевел дух только тогда, когда они исчезли, выпустив на мгновение птичку, отвлекшись на Пашку:
  - Теперь ты, - подал ему знак глазами, и он, не обернувшись на меня, кивнул и нырнул в портал. Быстро пропал в воронке из завихрений воздуха. А потом я перевел взгляд на птичку и со всей быстротой, что была в моих силах, рыбкой кинул тренированное тело к выходу из этого мира.
  У птицы были женские груди и прекрасное лицо девушки. А еще разноцветные, радужные крылья размером с мою избушку. И сама она была раза в три-четыре больше меня. А еще я увидел ее ноги с когтями, покрытыми кровью. И человека у ее ног, что был растерзан на несколько кусков. И она отнюдь не защищалась от него, а, скорее всего, охотилась. А как иначе можно назвать те большие куски человеческой плоти, что аккуратной кучкой лежали на куске ткани неподалеку... Как все-таки может много и быстро выявить взгляд заинтересованного человека.
  В моем нырке к порталу я заметил огромную ползущую фиолетовую гусеницу по коре выворотня и. схватив ее рукой, влетел во вращающуюся воронку. Проехав кроссовками по земле этого мира, я набрал полные горсти его земли и вот в таком виде вылез с той стороны, в страхе оборачиваясь и всматриваясь назад. Но воронка закрылась и пропала.
  - Что это было? - все еще находясь под действием адреналина, спросил меня Пашка. - Это портал? Да?
  - Пашк, только не истери, - попросил я соседа. - Тут же дети. Сейчас домой их отведу, сядем и поговорим.
  - А эта, птычка, сюда не появиться? - все еще оглядывая место выхода и меня, поинтересовался сосед.
  - Ну как видишь, нет, - пожал я плечами. - Портал исчез, заряжается наверно. Так что мы туда и обратно с оглядкой будем ходить.
  Мы переглянулись.
  - Будем, - произнес одними губами Павел.
  - А куда мы денемся... Вот ты видел, какие у птички сиськи? - Подмигнул я ему правым глазом.
  - Ага, но лучше всего заметил кровь на ее животе, - передернуло Пашку от пережитого страха, - а еще она когтями кого-то рвала, когда мы ее заметили. И кажется это был не зверь, а...
  - Человек. Мужик, - кивнул я ему головой. - Простой черноволосый мужик. Я тоже заметил.
  Мы замерли в осознании пережитого и дружно, не сговариваясь, вздохнули и выдохнули.
  - Так, пацаны, - сказал я, решительно поднимая взвизгнувших, греющих уши мальчишек, на руки, и понес к дому. - Тетка Таня будет переживать. Волноваться и переживать. А мы ей не скажем?
  - Неа, нее, - потянули сыновья дружно, озорно блестя глазками. - Не скажем.
  - Потому, что ей волноваться нельзя, - добавил я, неся своих мальчишек домой через отворенную ногой калитку. - А то лялька у нее тоже нервничать будет. А это плохо... Так ведь?
  - Ага, так, - опять в один голос протянули, летя на моих руках, мальчики. - Так.
  - Потому, - я поставил их, перенеся через двор, на нижней ступеньке крыльца. - Мы будем что делать?
  - Слууушаться её? - спросил Колька. - Дя?
  - Да, сынок. И слушаться и вот... - я протянул им зажатую между пальцев фиолетовую гусеницу. - Смотрите, что у меня есть. Найдите ей банку и нарвите листиков. А то она, наверное, голодная.
  Повизгивая, мальчишки унесли свое сокровище, а я уселся на крыльцо и постучал рядом с собой ладошкой по широкой ступеньке, приглашая присесть соседа.
  - Садись, Павел, нам надо серьезно поговорить...
  Так у нас появился свой мир. И тайна.
  Глава 6
  Это лето было самым жарким. И пусть каждые выходные шел дождик, а лужи во дворе превращались в места для яростных баталий мальчишек, да и Солнце, повиснув над старым домом жарило как ненормальное, я лениво посматривал на происходящее вокруг меня, этак отстраненно, через приспущенные ресницы. Впитывал солнечное тепло, радость от общение с малыми и такие значимые вечера в кругу семьи. И все же лето было жарким не из за погоды, а из за дел, что стояли передо мной стройными солдатскими рядами.
  Навещать Свет его Львовича в данный момент было чревато. Но я поехал и навестил. И карусель по спасению попавших в жадные лапы дельцов по продаже человеческих органов и детских тел завертелось по новой. Две недели убил на восстановление справедливости. И если раньше было ощущение свободы и чувство гордости собой, то теперь к чувству брезгливости, от пересечений с людскими судьбами, фатальным невезением освобожденных, примешивалась горечь от осознания дальнейшей жизни освобожденных. Я ничем не мог им помочь. Только дать шанс. И дай им пятка от моей левой ноги, чтобы эта кроха везения в их позорно нищей жизни, стала не последней. Чтобы им повезло устроится в дальнейшей жизни моей страны, изнасилованной никчемными правителями.
  Два восстановленных комбината Свет его Львовича навестил по быстренькому, и от обоих пахло мерзостью от творимого там нелюдьями. Шесть детей спас, двенадцать спящих вывез, и даже успел вытащить двух мужиков со столов потрошителей, из цепких лап хирургов. Но ощущение коллапсирования жизни вокруг меня не пропало.
  И тогда я решился позаниматься вплотную с новым открытым пространством, там, за горизонтом действительной реальности.
  А там, как только я вынырнул за порталом, царило лето в самом разгаре. Дубы стояли до небес, охватывая всю вселенную развесистыми лапами. Зелень била по глазам резкими красками. И, казалось, древа переговаривались меж собой, слабо шелестя листьями там, в далёкой вышине. Облака висели меж разлапистых великанов тоненькими кучками, застилая голубое небо, почти скрыв от взгляда небеса. И только далёкий крик птицы давал понять, нет, лес живой. Но он замер, будто от предчувствия начинающейся грозы. Что вот -вот, и начнется буря.
  Позванный в вечор со мной в путешествие Павел, замер за моей спиной соляным столбом, и только судорожно вздыхал от неожиданных криков птиц в испуге, такими резкими были вопли невидимок в далеких чащобах. А затем от положил мне на плечо руку, и что-то резко прошептал, как выдохнул. Совсем непонятное, было оно странным, произнесенное им, что я вынужденно обернулся и резко схватив товарища по прогулкам в охапку, бросился вместе с ним в близжайшую ямину меж корней дерева, бывшего рядом.
  -Ты что? -испуганно спросил друг. Прижавшись ко мне всем телом.
  За меня ответила пронесшаяся над нами тень с огромными крыльями и шикарным хвостом, из которого выпало пестрое перо, воткнувшееся прямо перед моим левым плечом. Как копьем в землицу булькнуло оно и закачалась туда-сюда в воздухе, почти перед самим лицом.
  Обернувшись на чавкающий звук вошедшего пера, Павел прикипел к нему взглядом и непонятно почему дико заорал, стараясь выбраться из под меня, прячущего его от почти удавшегося нападения птицы с человеческой головой.
  -Пусти,- орал он, -Пусти, они зовут меня!
  Пришлось ударить его плашмя ладонью по лицу, чтобы привести в чувство. Но это слабо подействовало. Откуда в таком худом, костлявом теле только сила взялась, Пашка скинул меня с себя шагов на пять, и плюнув в мою сторону попер пехом в сторону, куда улетела пташка. И все это буквально в какое- то мгновение.
  Мне понадобилось несколько секунд, для принятия решения, но этот балбес уже ушел в сторону улетевшей странной птычки, с человеческими грудями, и милым личиком.
  -Пашк, Пашка-а-а, -заорал я ему во след, но он завороженно, не отрывая взгляда от стороны света, куда подалась птыц, механически пер, перелезая через бурелом леса, и вот только спина его едва виднелась меж стоящих столбов древ в лесу. Я всего несколько раз видел подобное, и оба они плохо заканчивались. Потому и взял резво руки в ноги, и скоренько попер за другом, стараясь не отсвечивать под чистым небом, и под облачками, его заменяющим, прячась со всей моей возможностью в тени весящих веток, дабы скрыться от воздушных леталок.
  Мне пришлось бежать за этим механизмом с именем Павел, идущим впереди меня не разбирая дороги, минут пятнадцать. Ну не паркурщик я ни разу, а тут хвороста было навалено просто немеряно, да еще поваленных деревьев было вагон и маленькая тележка, а то и две. Но когда я догнал Павла, и схватив его резко за рукав куртёшки, до треска ткани рванул к себе, поворачивая лицом к лицу, дабы понять происходящее с другом, то ужаснулся увиденному, и отпустил этого зомби с белесыми белками закатанных глаз, испугавшись происходящему.
  Друг даже не понял, что я его обернул к себе, и пошел в развернутую сторону. Потом что-то видать щелкнуло у него в голове, и где -то через шесть-семь шагов он резко, повернулся по-солдатски, через правое плечо, и вновь, механически зашагал по прямой, куда и подавался изначально.
  -Е...ть. -Выматерился я, и у меня всплыли в памяти события первой чеченской. Когда некоторые мои товарищи, не смогли смириться с происходящим вокруг, и обдолбавшись дурью по-полной, вот также, шли по улице в Грозном, наплевав на снаряды, оклики сослуживцев, и умирали под шальными пулями снайперов, или просто попав в зону обстрела.
  Как рассказал нам один такой вот обдолбыш, случайно выживший, и пойманный нами в яме, куда случайно упал, связанный на скорую руку метровым кабелем перебитой винтовой пары от радио:
  -Не чувствовал я ничего. Вокруг была пустота. Белый фон на всем, на небе, земле, на стенах зданиях, с легкой заштрихованностью, поддернутой серыми тучами вокруг. Шел куда глаза глядять, а смотрели они прямо...
  Вспомнив, как мы пеленали того солдатика, я рванул к Павлу. Догнал его и повалив на землю, принялся перетягивать его ноги своей стянутой курткой-ветровкой. Сидя на нем, потом так же быстро содрал с себя футболку, и сведя руки друга за спиной, закрутил их быстрым узлом. Нет, он не отбивался. Уткнувшийся в это время друг мычал нечто непонятное в землю, и отплевывался от перепревших веточек и прошлогодних листьев, видать вдохнув весь этот ядерный потенциал гниения при падении на землю.
  А потом я потащил этого бьющегося узника к вывороту упавшего дерева, где был портал к нам, и не заметил, как по направлению ко мне скользила птичка, столь сильно занимающая Павла своей загадочностью.
  Она почти схватила меня, увлеченного перетягиванием несоображающего дурня, но спасло нас в тот миг только некое чувство опасности, заставившего меня нырком бросится в промежуток между корней, бросив спелёнутого Пашку прямо поверх очередного корневища, разросшегося крутой волной от огромного древа. Птица быстро сориентировалась, благо ей сверху было все отлично видать, и расправив на лету крылья размером с хороший грузовик, нацелилась когтями лап на лежащего парня. И тут я поступил как герой. Выскочив из ямины с диким воплем, я только и успел что броситься на хищницу и вцепился в ноги друга в то же мгновение, когда она подцепила его скрюченными когтями.
  Так и полетели мы вверх меж веток, птица, держащая Пашку, и я, яростно цепляющийся за ноги соседа. Перевес не понравился пташке уже на втором взмахе, и она резко дернула зажатым меж когтей телом друга, видимо желая сбросить меня вниз. Но я даже слегка подтянулся поближе к ее когтям, перехватив руками ноги Павла, дабы было удобнее висеть в воздухе. А потом допер, что вот сейчас или я сломаю доходягу или чего хуже, птычка мне даст тычка лапой, которую вполне может освободить. И прижался еще поплотнее к деревянным ногам соседа, увидев на какой высоте мы уже летим.
  -Чертовы сирины, - проворчал я вслух, сквозь зубы, -задолбали. Разлетались как чайки над Парижем.
  -Что-о-о! -Разделся от головы птицы дикий ор с визгливыми нотками в голосе, -да как ты смеешь надо мной издеваться, подлец!
  -А как вы смеете жрать людей, так и я имею право. -Промычал ей в ответ, старательно удерживаясь за ноги друга на весу.
  Сверху раздалось непонятное клекотание, а затем какой-то дикий смех, перешедший в заливистый и такой чарующий девичий полу-стон, полу-всхлип.
  -Глупое, глупое чело, которому дан век. -Проговорила летящая птица, выкрикивая слова чуть задыхаясь в воздух, так сильно выдыхаю на каждом последнем гласном в слове, что я слышал только отголоски последнего слога, - разве ты не знал, что вы отданы нам на расправу самими Богами?
  -Нет! - заорал я, удерживая себя из последних сил на лету, цепляясь пальцами в ноги Пашки.
  -Ну так хлебай полной ложкой, раб богов. -И она стряхнула нас с открывшихся когтей в какую-то непонятную дыру в земле.
  Влетели мы с соседом пташкой в эту ямину, пролетев метров двадцать вниз. И как- то резко упали в глубокую лужу с водой, где погрузившись с головой в воду я рефлекторно бросил тело Пашки, и начал выплывать, потом осознав, что друг- де связан, вдохнул побольше воздуха в грудь и нырнул на почти пятиметровую глубину, чтобы там, в темноте, нащупать руку друга и потянуть его тело наверх, к воздуху.
  Вытащив его на край ямы, я уселся отдышаться, буквально на минутку, а затем принялся распутывать путы на руках и ногах друга, прежде похлопав его по щекам, и убедившись, что друг жив. Но развязывать узника не торопился.
  Его дыхание было рваным и клокочущим, пришлось немного повозиться с ним, чтобы он сумел выкашлять всю воду, что наглотался в луже, и только потом оглянулся вокруг.
  Над нами высоко-высоко над головой стоял купол из земли, с дыркой прямо посередине, через который падал солнечный свет. Именно оттуда мы и упали вниз, в этот провал, явно обустроенный человеческими руками. Или не человеческими?
  Осмотревшись кругом я ужаснулся. Повсюду у стен этой круглой пещеры стояли клетки, и в каждой сидели живые существа. Людей я узнал сразу, как и гномов, дворфов, но что тут делают дракончики? Я подошел поближе и явственно увидел нахохлившихся воробьями разных цветов и размеров сказочных существ, у которых были связаны веревками и цепями рты, лапы, крылья. А потом, рассматривая узников, я невольно начал давать им название из пройденных игр, сказок и даже случайных обмолвок, сказанных мне бабушкой вечерами, когда она рассказывала те самые сказания. И этот зверинец был крайне молчаливым.
  -Так не бывает. -невольно вырвались у меня изо рта слова-приговор.
  -Ты прав, новый раб, -раздался глубокий низкий рык, откуда-то из глубины этих нагроможденных сосудов с телами. -но займи свое место, ничтожество.
  -А как же вначале загадку отгадать, или задать? -в растерянности задал я во тьму вопрос. А после отшатнулся.
  Нет, я ожидал нечто древнее, эдакое, невероятное. То, что могло прийти из глубин сказаний старины далекой. Но явно не это светящийся череп, что вылез на тонкой длинной полоске из ступенчатых позвонков, явно ярче светящихся, чем сама голова.
  -Лич? -задал я вслух вопрос, с интересом разглядывая появление остального тела облаченного в рубище, через которое светились остальные косточки этого существа.
  -Ты меня не боишься,-констатировало внезапно озадаченное существо. -Почему?
  -Точно! -даже и не думал отвечать на вопрос этого семиметрового представителя семейства....-Кощей Бессмертный! -прокричал я смеясь в воздух странного подземелья. -Черт возьми, но я уверен..
  -Кого тут брать? -прошелестел голос у моих ног, я перевел взгляд вниз и увидел там самого обыкновенного чертенка. Ну все как его рисуют, рожки там, копытца, с позолоченными полосочками на стыке кожи и рогового начала копыт, длинный хвостик с кисточкой на конце. А затем дымящийся чертенок увидел Кощея, страшно заверещал, но было поздно. Череп открыл пространство где был раньше рот в злобной усмешке и чертенка пронесло по воздуху туда, во внутрь самого страшного существа во вселенной, и Лич его...сожрал. Провожая лепесток тьмы, в который и превратился после пережёвывания тельце малыша, я завороженно смотрел как кусочки тьмы расходятся по костям Лича, и рот сам собой открылся в удивлении.
  -А...
  -Губу подбери, -сказал череп, -вкусно, но мало.
  -А еще есть что пожрать? -в свою очередь перебил я его.
  -Да ты наглеееец! - завелся с пол оборота он. -Ужин требует...ужин.
  -Ну пока ты меня там сожрешь время пройдем много...., а гостеприимства никто не отменял. -махнул я рукой в сторону костяшек. -а жрать то хо..
  -Чё хо? -Не понял Кощей Не Кощей.
  -Хо не хо, а вот если не покормишь, я тебе тут такую лабуду нарисую, что плакать придется. -заверил Косточки, поглаживая свой впалый живот. -Жрать хоцется, насяльникэ...
  Череп поднял вверх голову и рассмеялся в купол громким и чистым смехом, с перекатами и переливами между вздохами.
  -Вообщем так, -беря свою судьбу в руки заявил я так и стоявшей напротив меня Костяшке, -жить захочешь, не так раскорячешься, а жить я хочу. Поэтому, требую завтрак, обед и ужин, и скорее, скорее, скорее...
  -Наглец, -отсмеявшись резюмировал Кощей. -А я тебя сожрать хотел.
  -Ой, да лан, -вновь отмахнулся я от костяшки, -у тебя вон сколько еды, - и махнул в сторону лежаще-стояче-замерших от нашего разговора пленников, не заметив, как они вздрогнули от моих произнесенных вскольз слов, -Позавтракаешь, но мне тоже жрать надо, так что давай. Малым пирком да за свадебку...
  -Каким пирком, -непонимающе замер Лич, -какая свадебка?
  -Обыкновенная, -улыбнулся я нежити. -Ты вот знаешь, что должен сделать настоящий мужик за свою жизнь?
  -Убить врага, взять крепостицу, и ... -череп понимающе начал кивать светящимися косточками.
  -И жениться! -обвиняюще ткнул я в него пальцем. -а ты зараза ходящая, за столько прожитых лет, а кстати, сколько там миновало лет- то?
  -Так почти шестьсот восемьдесят один год мне. -виновато и задумчив произнес нежить.
  -Непорядок, -поднял я указательный палец вверх и снова ткнул его к Кощея, - уже как двести восемьдесят один год как ты должен был женат!
  -Но...-попытался отправдаться тот, и я принялся на корню пресекать все его мысли, обрубив, даже не выслушав.
  -Не надо передо мной тут распинаться и оправдываться. Разве я не понимаю. Тёщу боишься? Правильно. Они все поголовно ведьмы! -и тут поймал его недоумевающий взгляд, и понял, "палишься, ой палишься ты, братец". -Ты что, не знаешь кто такая тёща? -догадался по его взгляду, и начал вешать ему на несуществующие уши лапшу из анекдотов, рассказов и примеров из жизни.
  "Расхаживая по тонкому льду, помните, лед хрустит не напрасно..." все то время, что я забалтывал Лича, держал в голове слова моего учителя по самбо. И держа краем взгляда очнувшегося Пашку, что сидел уже потряхивая головой на краю воды, снова и вновь уверял Кощея, что тёщу жрать нельзя, иначе жена пакостить может начать. Объяснял, в чем вся соль супружества, и тут же уверял, что хорошее дело браком не назовут. Рассказывал , что найдем ему самую добрую, прекрасную и понимающую бабу. И нет, ухват - это не оружие, а средство для доставания горшка с едой из печи... и еще кучу всякой ненужной лабуды... Даром, что я понял - в этот век можно проехаться по ушам всем и каждому. И тебе за это ничего не будет. Привет вам из будущего с НЛП и психологией в целом.
  Кощей, погруженный в свои, только для него важные сейчас мысли наблюдал как я подошел к другу, помог ему встать и кивая черепушкой, повел нас в соседнюю пещерку, где пообещал накормить. На всю критику, он оправдывался и кручинясь, обещал "исправиться". Потом уже я брал с него обещания, а он с меня. И было это так футуристично, что приходилось только удивлялся доверчивости и любознательности нежити, втайне уже составив план побега домой.
  С тем и уснул я на пропахших плесенью кожах в углу пещеры, зажав поближе к стене Пашку, после сытого ужина, устроенного нам добросольным хозяином, нет нет, но с жадностью разглядывающему наши тела.
  Продолжение следует...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"