Аннотация: Так лучше всего для меня...Немного психологии еще никому не вредило.
Это было московское метро. Да-да, то самое, прославленное на весь мир своими габаритами и красотой. Его длинные, узкие ветви раскинулись по всему городу продолжают наращивать новые "пальцы и фаланги", чтобы больше пассажиров захватить в свой подземный, царственный плен.
Его своды украшает мазаика, складывающаяся в сюжеты из трудовых будней пролетариата. А на стенах неменее красноречиво заявляют о комунистическом прошлом серп, молот и звезда.
Но теперь всю эту прелесть замечают только туристы, посещая метро как отдельный музей. Они, своими небольшими стайками, с непонятным удовольствием разъезжают по черным туннелям-дырам в затоптаных и заплеванных, изнеможденных сине-белых вагонах.
Остальные же не замечают ничего вокруг, настраиваясь на пятисуточный понедельник. Сейчас им вовсе не до красочного потолка, огромных ламп, по-паучи нависающих над пероном. Они не обращают внимания даже на раздирающий грохот поездов.
А все потому, что это -утренние московское метро, в обычный час-пик. Сейчас здесь, в этих удивительных подземельях, властвовала толпа. Горным родником она струится по эскалаторам, неистовым водопадом льется с лестниц переходов, а затем плавно растекается по платформе, мерцая и переливаясь. И превращается в многорукое, многоногое и многоокое чудовище. Издавая боевой рев, сплетающийся из гула поездов, людских восклицаний, ударов подошв о каменный пол и свиста ветра под потолком, этот безликий монстр с жадность поглащает все на пути своем. И только гранит и мрамор стен, пола и лестниц остаются неподвластны разбушевавшемуся здесь безумию.
Внезапно, среди безликости, мелькает ОНА- героиня нашей маленькой сказки, "Маленького путишествия".
Чем она привлекла меня? Чем заставила обратить на себя внимание среди тысячной толпы? Возможно, походкой? Такие широкие, "бравые" шаги, удивительно быстро измеряющие этот скользкий гранит. И уверенность, с которой каждый раз ее тонкие, высокие шпильки опускаются на пол, чтобы издавать ритмичное, приятное слуху клацанье. А еще выражение этого еще по-детски круглого лица: еле-разлечимые брови причудливо изогнулись и строго сошлись над тонким, прямым носом; откуда-то из глубины смотрят, призрительно щурясь, глаза цвета сочной летней зелени. Они тщательно отбирают в толпе лица и фигуры, чтобы облить их брезгливо ядом неприязни и высокомерия. В дополнение к этой леляной картине ненависти на лице девушки виднеются губы, неестественно бледные и сжатые до состояния нитки. Кроме того, о неприязни к этому миру свидетельствует пальто ночного цвета, маячевшее словно размытая клякса позади сапог хозяйки и отмечая ее путь черным шлейфом.
И все, перечисленное здесь, заставило мои мысли кружиться вокруг одного лишь вопроса, ставшего жизненноважным почему-то именно сейчас. Почему, думалось мне, она брезгует людским обществом? Что заставляет ее морщиться в их присутствии?
Но мои размышления о девушке, смело рассекающий поток пассажиров, прервал скрежет тормозов подходящего к станции поезда. В то же мгновение черный силует моей героини встрепинулся, а на лице вместо призрения возникло раздрожение. Тут же шаг ее превратился в бег, и секунду спустя она затерялась в толпе где-то справа.
Слегка обескураженная резкой сменой ледяного спокойствия на сердитое действо,я все же кинулась следом, нежелая упускать объект своего изучения.
Я втиснулась в уже сжимающий челюсти вагон и позволила втянуть себя вглубь, найдя подходящую позу для будущей тряски. Здесь же стояла и интересующая меня особа.
Несмотря на натиск толпы, девушка смогла-таки предать своему телу оптимальную позицию. И в этом чувстсвовалось некое пренебрежение к "правилам" поездок в час-пик. Её лицо вновь примерило маску презрения и леденящего отвращения. С не меньшей язвительностью она разглядывала случайных соседей, и вскинутая вверх бровь оповестила окружающих о позорном инциденте - быть ей здесь и сейчас.
Люди сменяли друг друга от станции к станции. Все они суетились вокруг из этой вязкой тесноты. Они были серыми, эти люди. Песчинки безумства перрона. Каждый был занят чем-то: кто разглядывал скучающим взглядом рекламу на стенах, кто спокойно уткнулся в книжку или журнал, кто перечитывал вчерашнюю лекцию, а кто кружил в своих собственных мыслях и делах. Всё менялось и все менялись от перрона к перрону, от пролета к пролету. А она - нет.
Стояла неподвижно, как будто в камне. Вскинутая бровь, поджатые губы все так же убивали надежду на человеколюбие. Потом вдруг она сделала шаг-другой и неизвестным мне способом возникла у самых дверей, спокойно игнорируя толпу желающих выйти.
Я тут же протиснулась следом. Мне важно знать. Просто необходимо как воздух.
Двери распахнули свой зев, когда я озадачилась мыслью: "Зачем мне это?". И не успела додумать - меня словно волной Цунами сорвало с места и выплюнуло наружу, в объятья безликой толпы.
-Постой! - выкрикнула я в отчаянье, зная, что потерять её не должна.
Её силуэт уже смешался с потоком ревущего монстра. Несколько лиц впились в мое, остановленные криком. Среди них не было её.
И я пообжала. Ринулась к ней, желая остановить, чего бы мне это не стоило. Я ломилась, сметая незадачливых ходоков этого подземелья.
И догнала. Чуть тронула за плечо, ощущая пальцами мягкость пальто.
-Постой,- перекрывая гул беснующегося монстра.
Она обернулась, презрительно отдернув плечо. Я встретилась с ней взглядом и её глаза показались мне вечностью. Неутомимой вечностью ненависти.
-Почему ты так ненавидишь?- спросила я, погружаясь в эту вечность.
Вряд ли ей показался странным вопрос или мое поведение. Вряд ли она вообще слышала мои слова. А я до сих пор не знаю, какого ответа ждала.
-Пошла к черту, мразь, - резануло холодом по венам, по коже, по мыслям.
И на перроне остались только мы. А в руке моей остался нож. Со светлой, деревянной рукояткой и длинным ледяным лезвием.
Я знала зачем он мне. И я воткнула его прямо в сердце. В её холодное, черное сердце. Глубоко, до рукоятки из дерева Ясеня. И шепнула, прежде чем вытащить: "Ты не имеешь права на ненависть..."
* * *
Когда её облик с вечнозелеными глазами совсем растворился в моих мыслях, я распахнула ресницы, уткнувшись взглядом в золотые обои моей комнаты. Встала, подошла к высокому зеркалу. Мое отражение смотрело на меня глазами сочной летней зелени. Теми же глазами, что были у моей Ненависти.
"Отлично,- подумала я спокойно,- Осталось убить Любовь и Боль."
Я вернулась в объятия фиолетового бархата кресла и снова сомкнула веки. А в мыслях два силуэта - две девушки с зелеными глазами. Одна - в красном пальто, другая - в сером.
