Аннотация: Повесть о нашей жизни вокруг да около авторской песни
1. "ТОВАРИЩ ГИТАРА"
Ах, жертва я доверия,
судьбы своей родитель...
Ю. Визбор
Как вы думаете, почему распался Советский Союз? Есть много разных мнений. Пелевин, к примеру, считает, что красную магию разрушили два фактора - пьянство и мат.
А вот и нет. То есть, конечно, да, но не только. Я начну издалека, и в первой главе ответа не ждите. Пока появятся нужные слова, когда ещё проявим фотоплёнку...
В те времена мне было лет двадцать, и романтика била через край. Новому поколению было лет пятнадцать, и оно родилось со скепсисом в глазах.
- Марина Львовна, - они снисходительно улыбались и тяжело вздыхали, - ну как же вы не понимаете... обычно вам удаётся понять...
Они считали, что название "Товарищ Гитара" не годится для детского клуба. Даже клуба песни. Оно вообще ни для чего не годится, но я не желала посмотреть в глаза действительности. Коммунарская мечта всё ещё бродила вокруг и яблочко-песню держала в зубах. Последний из названых мною клубов называется "Шляпа" - уже здесь, в Иерусалиме. Тоже романтика, если вдуматься.
Говорим тише, медленнее, но песни, в общем-то, те же.
Так вот, о чём это я. О детях. Тогда, в 85-м, их было около тридцати, они называли меня по имени-отчеству.
Итак, Дом пионеров Ленинского района, старая двухэтажка между вендиспансером и магазином "Знания" на улице Карла Маркса города Харькова.
Тесная улочка, автобусы по ней не ходят, сухой ветер гоняет мусор по перекрёстку. Первый этаж, комната, увешанная фотографиями гитар и людей, афишами и "фенечками". На столе сижу я, пригорюнившись. Болтая ногами.
Заходит Яша, образцовый мальчик с уклоном в туризм, печально оглядывается:
- Здрасьте, Марин Львовна. А где все?
- Привет. А где все?.. - То есть он, Яша - председатель, командир, он и отвечает за то, что народ опаздывает. А не я, естественно.
- Понятно...
Наконец Яша осознаёт, что я чего-то жду, причём, от него.
- Так. - Он по-хозяйски потирает руки. - Нам плохо и одиноко, правильно я понял?
- Плохо, - с интересом подтверждаю я.
- А где наш чайник?
- Там же, где всегда. Но чая, между прочим, нет.
- А зачем, - Яша заглядывает в шкаф, - мы и так обойдёмся. Где-то здесь был суп, остался с воскресенья...
В воскресенье мы всем клубом ездили за город на голом энтузиазме. Песни в сельской местности, про то, что "Вася пел, ведь нельзя же не петь..."
- ...Суп?.. В чайнике?..
- Да ничего, я потом помою.
- А... как ты всё это себе представляешь?..
- Очередь. За супом. С кружками. Увидите, - в очередь придут все. Куда они денутся - без очереди!
Яша достаёт пакетики и засыпает в чайник. Вода закипает, и через мгновение действительно вваливается толпа.
- Что у вас тут? Ой, какой запах! Ну, не томите!
Яша с гордостью объявляет:
- Суп для бедных! С кружками - в очередь. Без кружек - на фиг. Один суп в одни руки.
Появляется очередь. Вскоре она уже привольно течёт через весь первый этаж Дома пионеров, преграждая дорогу представителям "кружковой" работы. С криками "вас здесь не стояло!", "кто крайний?" и далее, по тексту. Дальше не помню. Суп ели, песни пели.
Самое примечательное, что чайник Яша действительно вымыл сам. Такой человек (слышу возмущённый возглас "такой чайник!" - и в ответ - "ну какая, в сущности, разница?..").
НАРОДНЫЕ ГЕРОИ
Это те, за которыми сладко идти вперёд или куда угодно. У "Товарища Гитары" их было несколько. К примеру, Толик Самойлович, большой начальник на корабле (капитан). Этот человек знал наизусть "12 стульев", бил морды нехорошим людям и, кроме того, был наполовину цыган, наполовину еврей. Как можно такого не любить?! Да Бог с ним, я не о нём. Тем более что теперь он живёт в Германии.
Да что говорить, все мои друзья успели побывать здесь народными героями. Особенно Юрка Белопольский. Про него ещё ходил слух, что он фиктивно женился, за большие деньги, на мне. Якобы потому, что я, как щира украинка, не могла сама собой уехать на родину предков Белопольского - в Израиль. Юрка рыжий, как царь Давид и умный, как царь Соломон, но речь даже и не о нём (кстати, нынче он проживает в Америке).
О чём идёт речь, в сущности, никому не известно, потому что факты происходят, а речи случаются. Вчера в автобусе я встретила приятеля, он мне так и ответил на вопрос "как дела?" - "Золотые рыбки уплывают, а я один стою на берегу". И добавил: "Хамсин приходит весной, а уходит на следующий год".
Каждый народ имеет право на своих героев, только погодные условия должны соответствовать велениям души. И наоборот.
Вот вам портрет: "Товарищ Гитара" не любил петь хором. Собственно, пели как раз хором, но не любили этого слова. Поэтому считалось, что люди поют "вместе", не очень слаженно, задумчиво, а главное, каждый - о своём. Человек в пятнадцать лет непременно поёт "о своём", Это уже потом начинается "о жизни, как я её хорошо понимаю".
Так что героями были все. Андрюша Захаров прославился тем, что снимал очки, дабы выглядеть мужественнее. Ну, хорошо, не мужественнее, а, вероятно, красивее. Для чего-то же он их снимал?! При близорукости это серьёзный шаг. Ещё он ставил ногу на стул, когда пел. Это делало его похожим на Окуджаву. Хотя Булат Шалвович, когда пел, очков не снимал.
Сочетание еврейского худущего организма, ломающегося баса и козырной заплатки на свитере делало Захарова неотразимым. Спросите кого хотите! Самая ироническая часть "Товарища Г." не могла этого не признать.
Дима Свербилов не играл на гитаре и почти не пел (можно было полюбить человека только за это!). Он носил рюкзак вдвое больше себя размером, умел слушать, умел молчать и всё-таки выучил два аккорда обеими руками...
Для тех, кто не догадывается о том, как это важно, поясняю: чтобы научиться играть на гитаре, в начале большим пальцем правой руки ищут ноту "ля". Другой рукой прижимают к струнам аккорд. Самое главное - не перепутать руки. После этого можно со временем выучить все бардовские песни. Или японский язык, - ну какая, в сущности, разница?..
Институт героев обозначился с появлением Димы Голобородько. Он... Дело было так. Как-то решили просветить Ленинский район, собрать на конкурс представителей подворотни. За неделю появилось три любителя Розенбаума и два своих человека. (Свой человек, чтоб вы знали, - тот, с которым хорошо). Шестерых звали Дима, что не могло не вызвать бурную реакцию. И вот, очередной посетитель. В дверь просовывается долговязый кузнечик и хмыкает при виде серьёзной картины: на столе, на полу и подоконнике сидят люди и пишут какие-то слова.
- Здравствуйте. Это здесь конкурс: "В четырнадцать и старше"?..
- Ну, если ты - Дима, то заходи...
- ...Да, я Дима, а что? - все перестали писать. Некоторые встали.
- Люди, седьмой! К чему бы это?!
- Если он ещё и поёт...
- Ну, допустим. А вам это нужно?..
- Ха! А чай заваришь?
- О, у вас даже чайник есть? - сделал большие глаза и сел.
Он же и победил в конкурсе. После чего таскал столы, стулья и даже вымыл пол, хотя никто его не просил. Герой? Ну, естественно. А вы бы стали мыть полы для неблагодарного человечества?
ДОМ ПИОНЕРОВ ЛЕНИНСКОГО РАЙОНА
У Дома пионеров был директор. Его звали Григорий Иосифович Шойхет, и всему городскому отделу народного образования очень не нравилось это имя.
Лучший начальник бывает только в сказках. Во-первых, он заваривал кофе для подчинённых. Во-вторых, имя, сами понимаете. Да и в остальных было не хуже. Кстати, он прикрыл нас от КГБ.
Звонят мне как-то на работу и просят прийти интригующим голосом. Не объясняя, кто и зачем, связано с ребятами, узнаете на месте. Прихожу. Комната, на вид что-то школьное. Сидит гражданин в костюме при галстуке, присаживайтесь, говорит, и не волнуйтесь. У вас учится такой-то? Нет, отвечаю, не учится (и действительно). Странно, говорит, мы проверим. А как у ваших деток с наркотиками? Балуемся? Нет, говорю, ручаюсь. И всё-таки, настаивает, вы нам расскажите, о чём они там беседуют. Да ни о чём, удивляюсь я, о песнях. А вы начните записывать - мы уж разберём, что - важно, а что - нет. Ой, говорю, что вы, и вообще мне на работу пора. Но вы, улыбается, подумайте, мы вам позвоним.
Возвращаюсь в Дом пионеров, а в голове - лёгкость необыкновенная. Я ведь с господами оттуда уже встречалась. Некто Антон Сергеевич вынимал из меня душу, назначал свидания и читал лекции о правильном ведении клубов песни. А как предложил бумагу подписать и о беседах докладывать, я сбежала, не выбирая слов. Год меня почему-то никуда не брали на работу.
Теперь, наверное, придётся уйти из Дома пионеров. Журнал с адресами заберу с собой. Будем встречаться подпольно, так даже интереснее...
Зашла к директору поделиться радостью, мы к тому времени стали большими друзьями. Даже Песах недавно отмечали во время субботника... Григорий Иосифович напоил меня кофе, сказал:
- Мариша, не бойся. Я разберусь.
- Но ведь... они же вас съедят!
- Это не так просто сделать. Я же чемпион Украины по боксу, знаешь? И бил всю Москалёвку одной левой.
Через несколько дней сижу у него в кабинете, звонок, шеф отвечает:
- А кто её спрашивает?.. Нет, это мой сотрудник, я должен знать. Нет, не позову. И сюда вы больше не звоните.
Положил трубку. - Это они. Иди, спокойно работай. Главное - не влюбляйся в кого ни попадя...
И всё, понимаете?! Больше оттуда действительно не звонили. А дети мои, между прочим, пели Галича в студенческой аудитории 1-42, в харьковском государственном университете. В Доме пионеров я поостереглась устраивать подобный вечер, год был 86-й.
Репетировали они летом, в колхозе, и крупный рогатый скот, взращённый на полях Украины, плакал горькими слезами, слушая песни Галича...
Что касается "влюбляться в кого ни попадя" - это мой шеф был не прав. Народ ходил кругами, не без того, но мне нужен был принц, и никак иначе.
И ВСЁ-ТАКИ, С НАЧАЛА
Всё началось с того, что я попала в КСП. Куда Сам Пойдёшь, Кому Свои Пельмени, короче, клуб самодеятельной песни. Петь я не умела, но хотелось подержать гитару в хорошем обществе. Общество сидело в Доме культуры железнодорожников, курило, наслаждаясь общением. Время от времени кто-нибудь цеплялся за гитару, и сразу всё менялось. Куда-то мы дружно улетали. Казалось, что вот споёшь, - и мир изменится, и света станет больше, и люди будут милее и чище, непременно...
При этом нужно было где-то и работать. Раньше я преподавала гитару на станции Люботин. 40 минут в разбитой электричке, пропахшей пивом и гнилыми фруктами, в общем, полетаешь тут. Потом уволилась, как было сказано выше, а через год нашёлся хороший человек и помог с работой. Надо сказать, я предупредила, что ничего, кроме клубов песни не произведу в ближайшее время, у меня сознание определяет бытиё. Хороший человек согласился.
Итак, 1984 год, на дворе - конец лета, в душе - самодеятельная песня, в трудовой книжке - Дом пионеров Ленинского района.
Поначалу нужно было "сделать набор" - найти людей четырнадцати лет и приручить. Ждать пришлось недолго. Двух отцов-основателей прислали родители с целью "отучить от Розенбаума".
Физматшкола, общая интеллигентность во взгляде, Яша Дмитриев и Андрюша Захаров (фамилии - это непременно, для истории). С первой встречи они осознали, что мужская романтика начинается с Визбора. У клуба появилось название и чайник.
Правда, пока у нас не было своей комнаты, и в маленьком зале в то же самое время занималась вокальная студия, на сцене. Партер занимал театральный кружок. Кроме того, лестницу облюбовала местная шпана. Заседание клуба напоминало перетягивание каната. Китайский бокс. Грозу в начале мая...
Лестничным жителям я показала по три "блатных" аккорда на душу населения и пару песен (спасибо Розенбауму, здесь он мне очень помог). Режиссёр театрального кружка сошёл с ума.
Нашей вины в этом нет, просто иногда отдельные люди сходят с ума. Особенно - работающие с подростками тринадцати лет. Милый возраст.
Вокальную студию со временем перевели в Дом культуры, и своя комната у нас появилась очень нескоро. А пока была прекрасная возможность преодолевать трудности.
Через месяц люди пошли валом, и я перестала запоминать фамилии. Да, чуть не забыла, устав! Так сказать, правила пользования местом действия, висевшие на стене:
1. Давайте негромко!
2. Лучше любить песни, чем не любить их.
3. Друзей приводить. Родителей - только своих в доску!
4. Ты чай принёс?
5. Ну, тогда ладно.
6. Когда поют - помолчи, да?
7. Как здорово, что все мы здесь.
Было ещё что-то важное про "высунь палец из гитары", но я уж не помню.
Капитаном была, конечно, я, но больше по традиции. Кто сегодня капитан - да как пойдёт. Смотря куда пойдём. Учить аккорды или выступать - это конечно, да, а ставить палатки, мыть кружки или ещё куда...
Вот одно из "ещё куда". Меня повадился провожать один гражданин с филологическим образованием. Он писал статьи об альтернативном преподавании и стихи про гусар. Звали его, кажется, Сергей Александрович, он преподавал в школе русскую литературу. Идём мы с ним как-то по улице Сумской, гуляя пешком. Вдруг сбоку появляется Андрюша Захаров. При виде него преподаватель умолк и одеревенел. Даже перестал цитировать Шкловского. Андрюша тоже замечает нас и цепенеет. Глубоко вздыхает и просит Сергея Александровича на два слова. Я не возражаю. У них явно "мужской разговор". Лица каменные, говорят негромко. После чего Андрюша ожидает в стороне. Сергей Александрович возвращается белее мела, в бешенстве.
- Ваш, Марина, ученик потребовал, чтобы я больше к вам не подходил!
- А, да?.. И почему?
- Потому что я вам не подхожу! Это Вы их так воспитываете?! Как он посмел!
- А что Вы ему ответили?
- Что я всё Вам передам!
- Ну... вот Вы передали...
Сергей Александрович удаляется, не прощаясь. Я понимаю, что случилась дуэль за правое дело, только непонятно, какое... Андрюша забирает у меня сумку, идём дальше, светски беседуя.
- Сэр, я полагаю, вы спасали мою честь?
- Видите ли, Марина Львовна, это подлый человек. Я у него учился, я знаю точно.
- По-моему, он тебя испугался.
- Вряд ли. Хотя... он понял, что я про него знаю.
Потом выяснилось, что была в школе скверная история у Сергея Александровича. Из школы его выперли со скандалом, за излишнюю любовь к детям...
Да, мы с народом понимали друг друга. И только когда я запела на идиш... Но это было очень нескоро.
А пока всё было хорошо, и летом мы собрались рвануть в Барзовку, лучшее место, какое тогда я знала на земле.
2. ПОЭМА О БАРЗОВКЕ
...где колючий цикорий,
где у самого неба зажигался маяк...
В. Музыкантов
КОГДА ДЕРЕВО БЫЛО ЧИНАРОЙ
Дело было в Керчи. Или где-то рядом.
Требуется уточнение. БарзСвка - лагерь на берегу моря, где летом собираются любители этих самых песен. Но не всё так просто. Во-первых, пёс Борзик. Пегий курчавый приблудный пёс, ничейный, каждый год приходил к нашим палаткам и жил везде. Кроме того, соседняя деревня называлась БАрзовка. Из соединения этих двух имён и возникло то, что возникло. Или нет. Собаку назвали именно в честь Барзовки. Так что не принимайте эти записки за чистую монету - память девичья, может, что и привру.
В первый раз я попала туда в августе, когда мне было восемнадцать, очень меня всё потрясло. У входа в лагерь стоял шлагбаум, почти как настоящий. На шлагбауме был привинчен автодорожный знак, на знаке - символ: бутылка, перечёркнутая крест-накрест. Подойдя к шлагбауму, нужно было громко крикнуть: "Здравствуйте, товарищи!" Это был пароль. Из палаток выползали сонные личности и, ни на кого не глядя, хором отвечали: "Здрав-ствуй-те!"
Где-то при входе обнаружились правила распорядка. Помню, что строго карались заплыв в Турцию, а также исполнение песен Розенбаума (больше одной подряд). Наказание - распитие бутылки морской воды из расчёта одна на троих.
Чахлые кустики, пригорки, палатки, разбросанные камни. На самом верху - огромные поля подсолнухов (выросшие на немецких дзотах). Внизу, на берегу, если посмотреть влево, изгибистые жёлтые холмы.
И только в Израиле, в Иудейской пустыне, я поняла, на что это похоже. Хотя можно было и догадаться - ведь приезжал в Барзовку человек по фамилии Израильский! Что-то обетованное гуляло по этой земле...
Направо - земляная кухня, налево - деревянные туалеты, в центре - костровое место с длинной круговой лавочкой. В глубине, за кустиками - Барзенхолл, большой концертный зал под парусом.
Всё это, как оказалось, построила так называемая "первая смена" - те, кто заезжал в июне. Была ещё вторая, июльская, и третья - в августе, когда я и прибыла.
Раз в три дня наступал трудовой десант. То есть - поездка в колхоз, там за выдёргивание огурцов и остальной флоры из мокрой земли выдавались парное молоко и другие съедобности. Кроме того, вам предлагалось дежурить на кухне, таскать воду с моря большими вёдрами, для мытья посуды, и петь песни. Романтика!
Нет, вы не понимаете. Каждое действо, включая мытьё туалетов, сопровождалось, говоря языком сцены, хэппенингом. Вольной импровизацией, игрой. Какие там "Лицедеи"!
Туалеты делились на мужской и женский, то есть на Орлиный Залёт и Ласточкино Гнездо. Предание гласит, что однажды некий человек, Витя Цекало, при выходе из оного места вскинул руки по-орлиному и взлетел. То есть бежал вниз, махая крылами. Так бывало и в последующие разы, и место было названо. Над Залётом мачтой поднимали сигнальную бутылку, сообщая заинтересованным лицам, что место занято. Внутри же висел гордый плакат: "Брат-орёл! Крепи фал сигнального фонаря!"
У Цекало был брат Саша, тоже великий человек. Он первым произнёс: "Ненавижу песни под гитару", что стало классической барзовской поговоркой.
Вообще-то от рассказа скоро ничего не останется - Барзовка уводит меня к себе, и нет сил сопротивляться. Хотя я слишком мало помню, чтобы заниматься летописью барзовских лет. Простите, люди.
В лагере обитал Черномор, Юра Черноморченко. Невысокий керченский парень, просмоленный морем и ветром до цвета черноморской скумбрии. С глубочайшим ультрафиолетовым басом. Который женщинам любого возраста (включая пятилетних и младше) говорил "Вы". А всем мужикам - наоборот. Главный организатор Барзовки, великий человек. У него однажды обвалился подвал, и под ним обнаружился античный склад черепков. Боги знают, как указать на своих избранников...
Кроме Черномора, там было человек девяносто. Бегали всехние дети, штук пятнадцать на смену, почему-то тихо и незаметно. В основном дети были ташкентские, мелко-курчавые, угольно чёрные, с огромными глазищами в пол-лица. Гнездились они в палатке, на которой висел плакат: "Не возражаю. Бяльский". Бяльский был поэт.
Как-то приползала змея, но никого не тронула. Приходили сколопендры.
На главной площади, то есть на полянке у кострища, жила чинара - мелкое дерево породы карагач. Имя "чинара" оно получило из-за того, что под ним ежедневно происходили посиделки. На темы романсов Агафошина или, скажем, лекции о любви к змеям.
Кстати, как-то раз над моей головой ползала длинная серая, дальше не помню, я зарылась в песок, потом оказалось - верёвка.
По этому поводу профессор Дреер заявил, что при встрече женщины со змеёй первой испугаться должна змея. И убежать. Но я подумала - а вдруг змея об этом не знает?..
Случались лекции и о сексе, проводил их доктор Чаплинский. В просторечии - Чапа. Примечательно то, что сами блестящие лекции запоминались плохо, зато по любому поводу можно было сказать: "Чапу сюда!" - и разговор тут же приобретал глубокий смысл. Даже если говорили о ценах на пшеницу.
Не скрою, - фаллическая символика разрабатывалась скрупулёзно. Когда проходили симпозиумы о чём-нибудь, непременно вставал доктор Сергеев, уличая докладчиков в пагубных тенденциях. Он перечислял найденные в тексте производные от слов "инструмент", "введение" и "озабоченность". И клеймил позором. Вообще докторов было много.
Каждый день происходили бурные события. О них узнавали заранее, на вечерней линейке. А именно, о том, что планирует Барзовский совет - парад городов, день Древней Греции или, скажем, Великую Французскую Революцию.
Вечерняя линейка сама по себе была событием. Мы рассаживались вокруг костра... ой, люди, слёзы истекают из моей души... с вами я была вместе. Ладно. Выяснялся круг работ на следующий день и оглашался дежурный лозунг: "Истинный джентльмен - это тот, кто, возвращаясь с пляжа, приносит с собой ведро воды".
Из двадцати желающих выбирались четверо на чистку туалетов. А что вы думаете, помимо чистить у вас появлялась возможность повесить у входа дивный плакатик "Приём с 8 до 11". Или флаг Микронезии. Или книгу жалоб и предложений.
Затем вызывались новенькие и отвечали на вопросы. Например, есть ли у вас кормящая профессия (надо полагать, в противовес песенкам, которые не кормят). И, самое главное - служила ли ваша бабушка в белой гвардии.
Кстати, как у вас с бабушкой? Не служила? Ну, не страшно, хотя спросить не мешает. Бабушки бывают всякие. У Городницкого, кстати, долго и с пристрастием выясняли отчество. А также, почему это Москва - город вечнозелёных помидоров.
И, наконец, заявлялось: "А теперь о главном". После чего доктор Гарик Конн зачитывал "Занимательные истории партии для самых маленьких народностей": "История восьмая. Любил Ильич глаза прищуривать..."
РАЗЗЯВОЧНАЯ ЗА УГЛОМ
В каждом уважающем себя лагере должен быть комендант. Правильно? Здесь была даже комендантская дочка Настюха, двенадцати лет. Её папа, Роллан Шипов, со шкиперской бородой и в штормовке, ограниченной плавками, принимал парады и командовал кухней второй смены. Это важно знать, потому что наезжающая третья смена устроила смену власти.
Роллан скакал перед народом на старой метле и встряхивал ладошкой. Исполнялось "Прощание славянки". И пришёл новый комендант. Не показывая лица, он бродил по толпе с мегафоном и коротко вскрикивал: "Комендант - дурак! Долой комендантскую дочку".
Новый начальник тоже оказался с бородой. У киевских людей, кроме Цекал и женщин, иногда росли бороды. Видно было, что появились мощные творческие силы. Поигрывая мускулами, эти силы окунались в прибой, ломая голос черноморским жаргоном. Один из голосов принадлежал великому интеллектуалу Борису Бурде.
Мы с ним познакомились за мытьём сковородки, в Чёрном море (хотя кажется, это было всё-таки Азовское). Сначала пели друг другу народные песни украинской земли, потом утопили сковородку. Боря, конечно, эрудит и коллекционер. Он привез в Барзовку странного человека из Одессы.
Меня подвели к человеку, чтобы ему было с кем поговорить. Правда, у него не было бороды, но я влюбилась в ту же секунду. Это был принц, без дураков. Даже король.
Солидный рост и возраст, пышная шевелюра, одесский акцент и разные глаза. И конечно, он был поэт.
Он склонился ко мне, удивлённо разглядывая своими разными глазами (левый глаз был серый, правый - зелёный, правый слегка косил). Казалось, что он смотрит вокруг, но всё равно - только на меня.
- Здравствуйте, - сказал он, - и зачем я только женился... Не мог подождать полгода. Она милая девочка, и ей так хотелось замуж. Надо было, понимаете, заводить семью. Как это я не догадался, что встречу Вас!
Я сочувственно промолчала. Южная ночь трещала цикадами. Было светло, как днём, у палаток горели светильники, костры. Барзовка шумела морским прибоем - песни, разговоры, смех. Но мы были где-то далеко. Мы шли вдвоём, укутанные вечерним воздухом.
- Да, - говорил принц с непередаваемой одесской интонацией, - у вас тут много жизни. Вы хорошо устроились. Далеко от советских дел, правда? Воздух у вас настоящий, вы же тут поёте какие-нибудь песни? Хорошо, что я к вам убежал. У меня командировка, в Керчи. Вы так славно слушаете, я даже знаю, что Вы мне отвечаете...
Когда все разошлись, мы с ним сидели у костра. Мы забрались на "главные" стулья (были два чудных деревянных кресла, сработанные для ведущих). Над нами был открытый космос - столько звёзд я не видела нигде, ни на каком небе. Ночь лежала на наших плечах и бормотала о том, что счастье - это сейчас. И не нужно мечтать ни о каком "завтра". А ведь мы даже не целовались.
Двое суток мой одессит говорил, не переставая. От его рассказов пахло морем, шашлычными, девушками и Привозом. Его стихи сбегалась слушать вся Барзовка. Но обращался он только ко мне. Вы понимаете, как мне повезло?!
Через день он уехал домой, в Одессу, навсегда. И три года я наблюдала сны с его участием. Слишком долгий срок видеть милого только во сне, вы не находите?..
...Вы обратили внимание на седьмую главу? Правильно, её и не было, в этом всё дело. Так что сюжета не будет, делайте со мной что хотите!
Невзирая ни на чьи отъезды, Барзовка продолжалась. Новый комендант объявил мобилизацию на исполнение индийского драматического фильма. Что-то в нём, в коменданте, было от худрука небольшого Дома культуры. Звали его Дима Кимельфельд.
Фильм играли после обеда. Рассказчик эпически начал: "В маленьком восточном городке, на старой площади у мечети сидел мальчик и играл на тростниковой дудочке". Тут на сцене появился мощный чернобородый Кимельфельд с пионерским горном в зубах. И я решила забыть о пропащей любви к городу Одесса.
Фабула была проста: Раша и Шаша жили в бедной индийской семье. Один из них был брат, другая - сестра. Их папа, скупой погонщик мулов, плохо следил за детьми, и они стали попадать в плохие компании. Любить кого попало. Нюхать одуванчики, рожать детей (не ручаюсь за достоверность, давно это было). Папа никого не любил и поэтому к концу спектакля он стал умирать. Перед смертью его посетила совесть, и он открыл своим детям страшную тайну.
Оказалось, что Раша и Шаша - это вовсе не Раша и Шаша. А наоборот, Шаша и Раша. В детстве их поменяли друг с другом. Очень трогательная получилась история.
После спектакля наступил Великий Шмон. Вся малышня во главе с Димой Дихтером, человеком широчайших педагогических наклонностей (он бы смог даже пчёл научить собирать мёд), устроила налёт в сопровождении шумового оркестра. Собирался мусор.
Малявки, вереща, ползали вокруг палаток, а Дима записывал компромат:
"На площади Согласия, у синей палатки обнаружена мягкая бумажка от вкусной ириски. Три фантика от липких леденцов "Холодок". Ненужная дощечка.
У зелёной палатки на Ташкентских Выселках найдена серебряная обёртка от очень вкусной конфеты. Розовый кулёчек с запахом сладких персиков. Пять бумажек от сливочных шоколадок "Мишка на севере". Железная фиговина.
На Киевском плацу валялись кусочки мягкой булки с запахом колбасы. Старая майка бывшего красного цвета. Бумага с непонятным почерком и перечёрками. Кружка с остатками настоящего бразильского кофе".
И прочая, и прочая. Что ни говори, Дима, безусловно, был великим учителем. Мусор сожгли на костре, найденные кружки, книги, одежду и гитары отнесли в "Раззявочную" - старую палатку на площади Согласия. А вечером, на линейке, для пущего позора Дима зачитал весь список под крики "Всех долой!" и "Всем ура!"
Как вы уже поняли, Барзовка была настоящий рай земной, и нечего об этом спорить. И предлагать мне другие варианты.
Нет, я могу себе представить Шамбалу или Орион, где, по слухам, злобы нет совсем. В конце концов, я с некоторых пор живу в Иерусалиме. Он один такой.
Но Барзовка...
Когда-нибудь, лет, эдак, через пятьдесят, а может быть, и раньше, мы наверняка соберёмся. Я назначаю встречу в небесной Барзовке. Там не будет Орлиного Залёта, но что с того?..
Поскольку воздастся каждому по вере, нас наверняка разделят если не по национальному, то по религиозному признаку, и всё же.
Где-то там должно быть место, - солнце, кустики, Барзенхолл и площадь Согласия. Палатки брать не нужно, всё будет организовано по высшему разряду. Приводите друзей и близких.
В один прекрасный день, на седьмом небе, не забудьте, милые мои, прилетайте!
ПАРТИЯ ЗЕЛЁНЫХ
Итак, спустя три года, в это самое место приезжаем мы с некоторой частью "Товарища Гитары". Вчетвером, включая Голобородько. Дружно вопим: "Здравствуйте, товарищи!" и просачиваемся внутрь.
И сразу мы оказались при деле: в этот день ожидались выборы, и требовалось немедленно обзаводиться партией. Мы забрались под чинару и напрягли мозги. Очень не хотелось ударить в грязь и вообще. Придумали название (партия зелёных) и декларацию. Что-то об уважении к старшим в воспитательных целях. Дабы старшие не нарушали и вели себя прилично. Хотя бы при детях...
К вечеру на линейке начался съезд. Партии говорили речи и призывали голосовать за себя. Сначала шла партия тульских пряников. Они требовали чая и сахара для всех и обвиняли Черномора в смертных грехах - то ли выпил всю воду из Азовского моря, то ли сочувствовал Розенбауму. Требовали увольнения, переворота, розог. Обзывали его всячески. Любителем ботулизма и даже прихвостнем второй смены!
Затем выступала партия рыжих (из самого Парыжу, якобы). Эти призывали в свои ряды бывших рыжих (то есть лысых) и тоже говорили гадости про Черномора. Он-де перекрашенный рыжий, а в детстве любил закусывать манной кашей. Главный рыжий, либерал Медведенко, их поддержал. По причине отсутствия себя в рядах партии и вообще в Барзовке. Он приехал на следующий день.
Ещё были партии грецких орехов, партия женского визга, партия английского рожка и партия в бридж. Нет, ещё была партия гусар, больных циррозом. Все ругали Черномора и гнусно шутили словами. Одни фаллические символы. И после этой оргии на возвышении появились три юных создания с честными глазами. Партия зелёных.
- Мы не позволим, - сказали они, - втаптывать в грязь нашего дорогого Юрия Ивановича Черноморченко. Руки прочь, - сказали они, - от собаки Борзик. Вы садисты и вообще. Фу.
Сначала все притихли от неожиданности, но потом, при голосовании, оказалось, что "зелёные" победили. Чапа снисходительно предложил им до костра подумать о программе на жизнь. Партия, выигравшая выборы, получала власть в Барзовке на три дня. То есть, была обязана обеспечить культурную программу.
Голобородько тут же встал и наждачным тенорком объявил:
- Программа на завтра. В пять часов состоится музыкальный фестиваль советско-барзовской дружбы "Зелёная Дура"!
Я отказываюсь писать про фестиваль. Мы полдня придумывали ему название, всё остальное было уже не так смешно.
Кроме "Зелёной Дуры", в тот день пели (впрочем, как и во все другие дни). Но на этот раз я онемела и застыла на месте. Такой голос... что вам сказать. Дивная вибрация, полёт души, час я стояла, не двигаясь, внимая заворожённо. Потом пошла на звук. Оказалось, это появился либерал Медведенко, в просторечии - Рыжий. Вчера без него партия рыжих была сама не своя. Ещё бы. Золотой Голос Королевства...
Вообще о песнях можно было бы и подробнее, но тогда больше ни о чём говорить не придётся. Да и зачем о песнях - словами?
И в тот же день приехал мой одессит - помните, на прошлой странице, три года назад, он уезжал навсегда?..
Его дочке было уже два годика. Он по-прежнему писал фантастические рассказы и странные стихи.
Наверное, мы обрадовались. Видимо, даже очень. Иначе, почему бы так внезапно и сразу поссориться на ровном месте? Пять дней мы не разговаривали. И ему опять нужно было уезжать. На этот раз, как вы уже догадались, - насовсем.
На прощанье мы всё-таки пожали руки, но это уже не имело значенья.
Как только он уехал, я заболела сразу пятью болезнями. У меня пропал голос, и я не могла есть. В городе можно было бы запросто загреметь в больницу, но тут была Барзовка. Меня уложили (ходить я не могла) рядом с палаткой, для меня специально на кухне сварили манную кашу, в которую положили варенье из розовых лепестков.
Человека, который всё это приготовил (каша плюс розовое варенье), я помню по сей день. Знайте, что его звали Иосиф Долгой.
После каши я очнулась. Рядом сидели мои гаврики и сочувствовали. Как на поминках. Голос и другие части тела ещё не работали, но момент уже настал. И я шёпотом попросила объявить морг открытым и посещать меня за деньги. Операция "труп на хозрасчёте".
Дальше я очень быстро пошла на поправку, потому что мы хохотали, не переставая. Благодаря тому, что у меня не было голоса, мы с "зелёными" объяснясь жестами.
Вы можете себе представить, как показать фразу "Сейчас привезут кукурузу"? Причём каждое слово нужно было показать из себя. И будьте уверены, что всё было понятно. Даже когда Голобородько три раза подряд отжался...
И за неделю всё прошло. Почему в городских условиях так противно болеть? Потому что очень себя жалко и вовсе не смешно. Наверное, в Барзовке у людей обостряется чувство юмора, даже у тех, у кого этого чувства отродясь не бывало...
3. САГА О ПРОФЕССОРЕ ДРЕЕРЕ
Зажги костёр, зажги на бездорожье...
Александр Файнберг
ЕВГЕНИЙ МАТВЕЕВИЧ И ГОРОД ОДЕССА
Барзовка освещала нашу жизнь, как звезда пленительного счастья. Мотив судьбы. Точка отсчёта. Профессор Дреер, сам того не подозревая, родился под Барзовской звездой.
Собственно, профессором консерватории был его папа, отчего сынок приобрёл благообразный вид, невзирая на то, что полюбил змей всей глубиной своей безалаберной души. Он и сейчас такой.
- Почему тебе так приспичило вспоминать? - спросил меня один из друзей. - Тебе что, писать больше не о чем?
Ну, предположим, есть. О чём поёт щегол?.. Да Бог его знает, голос такой. На одиннадцатом году жизни в Израиле я часто думаю на иврите. Хотя в сводках новостей иногда говорят быстрее, чем я думаю...
Знаете, оказалось, что так называемый одесский язык в переводе на иврит звучит гладко, естественно и правильно. Все эти "а я хочу нет!", "так рюмку он да взял" - с ударением на "да". Я не сомневаюсь, что Бабель хорошо знал иврит.
Так что дело, друзья мои, не в ностальгии. У меня её, как оказалось, нет. Дело в любви, которая есть.
Сегодня, 24-го июня 2001 года, сейчас, в 1989-году, мы с Дреером едем в Одессу в плацкартном вагоне моего компьютера. И пьём чай вприкуску.
Тогда у меня были особые причины стремиться к Одессе-маме. Мой сумасшедший роман выворачивал меня наизнанку. Уже два месяца не появлялся мой одессит, и тоска меня просто задавила. А Евгений Матвеевич поехал за компанию, он любил ездить куда-нибудь.
Мы брели по Одессе, куда глаза глядят, а я звонила изо всех телефонных автоматов. Никто не отвечал: "Оставьте своё сообщение после гудка..." Вообще никто не отвечал. В конце концов, я решила больше никогда и никому не звонить по телефону.
На улице Лассаля настроение упало до температуры замерзания льда.
И тут мы обнаружили, что мимо идёт небольшая процессия во главе с пародистом Ивановым. Евгений Матвеевич оглянулся - мы поняли друг друга без слов. Это было озарение.
Мы дружно вышли на середину улицы и построились в затылок пародисту Иванову. Улица замерла. Евгений Матвеевич махнул рукой, вся команда сосредоточилась (за нами выскочило человек пять) и грянула псалом Давида. Здесь я не сочиняю: тому есть свидетели. Когда псалом закончился, мы перешли на другие песни разных народов, включая "Сулико".
Шествие торжественно продвигалось вперёд, распевая ликующе, в три голоса. Это было не хуже, чем хор имени Пятницкого. И лучше, чем детский хор Всесоюзного радио и телевидения. Они таких песен не знают.