Пётр тяжело наклонился, вынул из пожухлой травы крупное яблоко, обтёр его о штанину и, отставив покалеченную ногу, устало опустился на скамью. Все! Дальше он не пойдёт. Вот чей-то почти целый дом с палисадником и садом. Крыша на месте, видимые стекла в окнах целы. Ну и хватит... Здесь он остановится и дождётся дальнейшей судьбы.
*
Последние две недели все драпали. На Запад, к своим. Кто-то вдумчиво упаковывал весь свой скарб и, заполнив телегу много выше бортов, неспешно уезжал, скрипя колёсами, кто-то мчался без остановок лишь с тем, что успел схватить со стола. Пётр не бежал. Все его прошлое месяц назад разметало по улице несколькими снарядами, а будущему не из чего было зарождаться. Не было у Петра будущего.
В первые дни он ещё угрюмо топтался в грязи, собирая остатки прежней жизни: бронзовый подсвечник, чудом уцелевшее семейное фото в тёмной раме, стул, помятый таз, но вчерашний обстрел уничтожил и это. Когда, источая чёрный дым, догорел доставшийся от отца аккордеон, Пётр развернулся и побрёл в сторону реки - на Восток. Чтобы быстрее...
Все, что у него осталось от дома - это вынутая из обломков и теперь лежащая во внутреннем кармане чайная ложечка с почти нечитаемой продавленной надписью, да перочинный ножик, прощупываемый правой рукой за суровым сукном штанов.
Он шёл и шёл навстречу чадящему ужасу, но война словно расступалась перед ним. Громыхало где-то вдалеке, за рекой. А потом Пётр зашёл в очередную всеми брошенную деревню и понял, что устал.
*
Вечерняя зорька окрашивала небо в застиранный померанч. Из-за разваленной хаты вышла коза, жалобно заблеяла, вытянув морду, но подходить не стала.
Кряхтя, Пётр раскрыл лезвие, разрезал яблоко пополам, с хрустом откусил, двумя пальцами протёр блестящий металл и отправился осматривать дом.
*
Говорят, самое худшее, что может случиться, это пережить своих детей. Марта и не пережила. Когда пришла похоронка на сына, воя вырвала на голове половину волос, затем легла на мягкий матрас, вперила взгляд в побелённый потолок и больше не встала.
Сына они родили поздно, к тому моменту Пётр сам успел повоевать и к жизни относился философски. Все будет, что нужно. А что не нужно - не будет. Появление ребёнка воспринял спокойно, растил достойно, в военкомат отправил честно. И известие о смерти его не поразило. Война ведь. А вот капитуляция и побег из жизни Марты, с которой они в том году отметили рубиновую свадьбу, вынула из него какую-то важную деталь. Такого предательства он не ожидал. Маховик внутри ещё крутился, но на остаточной инерции.
*
В доме пахло мышами. Ничего странного. Первые заморозки погнали грызунов внутрь жилищ. По-доброму, с живностью нужно было бы разбираться, но Пётр только усмехнулся.
Беспорядка не было. Похоже, хозяева собрали все, что посчитали нужным, и отбыли. Когда Пётр вынимал стекло на веранде, чтобы изнутри открыть замок, поцарапал палец о гвоздь. Высасывая кровь из ранки, он прошёл через весь дом насквозь, отворил дверь в огород и обильно сплюнул бурым. Серый участок земли рыжел пятнами тыкв.
В другое время Петру было бы странно и стыдно нахально ворваться в чьё-то пространство, бродить по дому, разглядывая фотографии на стенах и выдвигая ящики, уясняя, что где лежит, если понадобится. Но сейчас никаких эмоций не было.
Напротив входа в дом в красном углу на божнице стояли три иконы. Слева какая-то троица за столом, справа - дева Мария с младенцем, в центре - Иисус. Во всяком случае, Пётр решил, что Иисус. Кому там ещё быть? Взгляд Спасителя неотступно следовал за Петром по помещению и был полон укора. А может, это только казалось.
Так и не закончив разведку, Пётр выдвинул из-под стола деревянный табурет, основательно уселся на него и обернул лицо к святому лику.
- Ну, что смотришь? Стыдно за нас?! Надо было как ты, раскинуть руки и на крест залезть, вместо того, чтобы сражаться? Ну, извини...
*
Когда стемнело, Пётр вышел на двор и прислушался. Вдалеке погромыхивали пушки. Чей-то сиплый пёс брехал на другом конце деревни. Совсем близко стрекотало какое-то насекомое. Забавно, Пётр помнил, что процесс издавания подобных звуков называется стридуляция, но кто именно трещит определить бы не смог. В село они перебрались всего три года назад, многое уже освоили, но хитростей и специфических знаний было слишком много. И хотя местные довольно быстро убедились в трудолюбии и усердности всего семейства, признавать своими не спешили, за глаза так и звали их городскими.
Вынув из кустов лестницу, Пётр приставил её к стене и, кряхтя, забрался на крышу. Ни огонька. Впрочем, деревенские ложатся спать рано, свет почём зря не жгут. Больше смущало то, что не пахло дымом. Да и хрен с ним. С ними. Со всеми. Значит, будет и дом его и село... Или деревня. В ночи куполов церкви видно не было. Все это ненадолго. Пётр запрокинул голову, посмотрел на звезды, зябко поёжился и принялся спускаться...
*
Спустя неделю враг в село так и не вошёл. Готовить Петру было лень. Он съел все припасы в доме и, кандыбая, пошёл по территории. В селе оказалось сорок три хаты. В одной из них он обнаружил умершую на печи сухонькую бабушку, в других хозяйствах - две собаки, несколько кошек, давешнюю козу и множество домашней птицы. Населённый пункт оказался селом. Церковь была, однако раздроблённый купол валялся внизу. Не то враги пристреливали артиллерию, не то свои снесли от греха подальше. В пристройке к церкви обнаружился глухой древний дед, не пожелавший уезжать. Ходячая мумия. Кое-как удалось выяснить, что звали старика Мироном, питался он сухариками и готовился к смерти под образами. Ещё один, принявший свою судьбу.
*
- Что смотришь? - возвращение в дом уже традиционно начиналось с этого вопроса. Иисус наблюдал, - Да знаю я! Похороню! Только вечером. Хотя, ты же сам говорил 'Оставьте мёртвых их мертвецам'! Или это не ты говорил? Полежу часик, а потом лопату найду.
Скорчив иконе рожу, Пётр повернулся и остолбенел. В дверном проёме стоял мальчик. Грязный, растрёпанный, серьёзный мальчик лет шести с нахмуренными бровями.
- Ты кто? - наконец пришёл в себя Пётр.
Мальчик помолчал, изучающе осматривая хату, задержал взгляд на образах, долго и внимательно оглядел стол со стоящим на нем котелком, и лишь затем ответил.
Снова кивок. Похоже, малой был не из болтунов. Или просто напуган.
- Вот ложка. Ты откуда пришёл?
Не мог же он все это время здесь прятаться?
Мальчик обернулся к двери, затем посмотрел в окно и ткнул пальцем в сторону клёна. Значит, не по дороге, а по железке.
- Угу... А скажи мне, Алексей, где твои родители?
Мальчик тяжело сглотнул недожеванный кусок, положил ложку и внимательно посмотрел на Петра.
- Папа меня отпустил.
- Отпустил?
Пожатие плечами.
- Угу... Ничего не понятно. Но пока ладно. Ешь, - Пётр тяжело вздохнул, - Пойду, попробую поймать козу. Если она ещё не перегорела. Позавчера поймал, подоил, как сумел, но она снова сбежала. Тебе молоко надо. Наверное.
*
...А папа правда его отпустил. Когда посреди леса остановили состав, папа с мамой о чем-то громко зашептались и папа выскочил в тамбур. После того, как раздались выстрелы, папа прибежал обратно, вытянул маму за руку и они долго громко спорили в конце вагона. Лёша видел, как папа тыкает пальцем в окно, а мама хватается за голову. Выстрелы не прекращались. Затем папа подёргал двери, некрасиво и громко выругался, и взялся за окно. С третьей попытки фрамуга поддалась.
- Так, Хомячок. Сейчас я тебя отпущу. Тебе нужно добежать вон до тех деревьев, видишь, с красными листьями? И там лечь. Потом я спущу маму и спрыгну сам. Все понял?
А что непонятного-то?!
*
Лёша не сразу сообразил, что это за звук. Он лежал, пока стрельба не прекратилась. А потом что-то застучало, все убыстряя ритм. Лёша выглянул и увидел, что поезд удаляется в другую сторону. Туда, откуда они приехали.
Он побежал, боясь кричать, но когда из-за последнего вагона открылась картина на кукурузное поле, Лёша резко встал. За рельсами на взгорке лежали мертвецы. Много. Он сразу понял, что они мёртвые. Потому что кровь. И потому что позы. Тогда Лёша развернулся и побежал по шпалам на Запад.
*
- Ну вот. А завтра пойдём рыбачить, малой. Не тыквой же тебя кормить. Умеешь рыбачить? - Пётр опустил котелок в ведро с водой и скидал туда же другую посуду с давно присохшими остатками еды. Похоже, раньше он посуду мыть не собирался вовсе, - Тебе-то нужно жить... Это меня на этом свете только привычка держит. А тебе... Вот веришь, ближе всех к смерти был, а она прошла, не взглянув. Другие цели себе назначила...
Ночью Пётр проснулся от детского плача. Встал, добрёл до стола, зачерпнул кружкой воды, намеренно звякнув дужкой. Послушал тишину и зашаркал обратно.
Одеяло на кровати было тёплым, но колючим. Луна светила сквозь занавески. Глаза Христа поблёскивали в темноте.
- Что смотришь? - прошептал Пётр, не глядя на лик, - Не нужна мне вера. Мне надежду найти надо. И пацану подарить...
*
Всему есть своя мера. Ребёнок, хоть и обуза, но небольшая. Много ли надо в военное время? Покормить, да успокоить. Однако Пётр понимал: враг в любой момент может продвинуться вглубь территории, а значит, и мальчишку необходимо отправлять глубже в тыл, иначе погибнут оба. Но сниматься и отправляться назад он уже был не готов. Его моральная граница заканчивалась в этом селе. В соседских домах обнаружилось два взрослых велосипеда и один мотоцикл без топлива, но Петру на погоду начало выворачивать суставы, и он просто остался жить дальше.
Лёша оказался мальчиком умненьким, несуетным, любящим книги и шахматы. Правда, ни шахмат, ни детских книг они за неделю по хатам найти не сумели. Зато существенно пополнили запасы, вскрыв несколько погребов.
Однажды на рыбалке Пётр предложил мальчику игру, о которой сам узнал уже будучи студентом. Называлась она 'Мухи', имела неограниченное количество уровней и, главное, оставляла свободу рукам. В этой игре все делалось в уме.
Изначально мысленно рисовалась решётка на девять клеток и каждый из игроков сажал в один из углов муху. Затем игроки по очереди озвучивали, в какую из соседних клеток переползло его насекомое. Задача была постоянно держать в голове обеих мух и не заползти в ту клетку, которая уже занята. В этом случае муха погибала.
Оказалось, что у Лёши потрясающая память и образное видение. Они играли целый день, время от времени делая ход. Вскоре в клетки сажали уже по три мухи каждый, а затем сетку превратили в куб девять на девять. И мальчик с лету усвоил понятия и правила трёхмерного пространства. В первую же игру Пётр понял, что возраст берет своё. Он стал мысленно терять не только Лешиных, но и собственных мух, хотя и раскрашивал их в разные цвета. Приходило осознание, что на следующем уровне он прекратит игру.
*
С живностью, собранной по селу, хозяйство получилось довольно беспокойным и требующим заботы. Одних подои, у других собери яйца, всех покорми. Будь Пётр сам, он позволил бы всему течь, как придётся, кого волнует судьба чужих кошек или уток? Да и будущее полумёртвого деда Мирона не сильно заботило Петра. Но сейчас ответственность за ребёнка повернула какой-то рычажок в голове.
Такого количества потенциальной еды хватило бы им очень надолго, Пётр в подобный объём отпущенного времени не верил, но теперь уже оставить несчастных не мог.
Псам дали клички Шульц и Гоша. Первый сразу же перебрался поближе к новым хозяевам, а второй проводил дни на пороге своего дома на околице, приходя только на кормёжку. Петр отрешенно подумал, что зимой обоих собак сожрут волки.
День, раньше представлявший собой густой однообразный кисель, теперь делился на короткие отрезки, в каждый из которых было засунуто по несколько задач.
Многие вещи Пётр делал впервые, наблюдая за собой, как происходит процесс самонаучения, как руки приспосабливаются под инструмент, а разум определяет оптимальные способы делания. Почерпнутое он тут же пересказывал любопытному малышу, немного завидуя этому недлинному периоду, когда все происходящее воспринимается как игра.
*
- Их ведь увезли на поезде обратно? - как-то неожиданно спросил Лёша перед сном.
- Конечно! - не задумываясь соврал Пётр, который ненавидел детский плач ещё со времён собственного отцовства. И принялся выспрашивать малыша, где именно тормознули поезд и во что были одеты его родители.
Железнодорожный мост они проехали, значит враг уже две недели назад был на этой стороне реки, но отчего-то дальше не двигался. До моста не больше восьми километров. Возможно, в один из дней, Петру достанет силы собраться и дойти до места расстрела, чтобы убедиться во всем наверняка. Но точно не завтра!
*
Коза оказалась вредной до безобразия, характерной, бодливой и пакостной. Она обгладывала яблони, сливы и груши. Когда доили, так смотрела своими демоническими зенками, что становилось жутко. За взгляд Пётр прозвал козу Белкой. При малейшей возможности она сбегала. Иногда по пристройке-сарайчику забиралась на крышу дома, бродила там, стуча копытами, крошила шифер. Возможности гоняться за козой или согнать её с верхотуры у Петра уже не было, поэтому всю заботу о ней он постарался переложить на Лёшу. Как и кормёжку деда Мирона.
К дому за огородиком и забором был прирезан кусок земли соток в тридцать. На этом участке росла картошка. Выкапывать её Пётр не спешил, втыкал в землю штык перед самым обедом, вынимал, сколько нужно и нёс в дом готовить.
Высокий дощатый забор был снабжён древней калиткой с хитрой закрывашкой, которая когда-то давно позволяла открыть защёлку, нажав на рычажок, но рычажок давно поела ржа, и он отвалился. Было похоже, что последние лет двадцать калитка открывалась только изнутри.
Стоило Петру выйти в большой огород, аккуратно прикрыв створку, чтобы Белка не сбежала, как коза немедленно разгонялась и лупила лбом в доски. Дверца захлопывалась, клямка опускалась и все. Первые разы приходилось по полчаса обходить вдоль соседские наделы, чтобы выйти на дорогу и по улице вернуться обратно, но затем Пётр отворил соседские наружные ворота и стало проще. По-хорошему, нужно было взять хворостину покрепче, да отвести душу на костлявых козьих боках, но где же старому и хромому догнать Белку, тем более, если она уже гуляет по крыше.
Сегодня Белка повторила свой манёвр, калитка захлопнулась с таким треском, что с соседней берёзы сорвались с недовольным ором чёрные вороны. Пётр привычно отправился налево, когда вдруг обнаружил под ногами нечто ужасное. На соседском поле среди подсохших кустиков картошки чернела комьями свежевыкопанная лунка. И это точно был не кабан. Пётр крякнул, заозирался, приволакивая ногу и зачем-то пригибаясь, бросился через огороды, проклиная себя за то, что с утра разрешил Лешке побродить в близлежащем леске в поисках грибов.
Охотничье ружьё он нашёл ещё неделю назад, но ни патронов к нему, ни пороха не обнаружил. Спрятал бесполезное оружие под крыльцо на всякий случай. Кому-то хватит и вида. За ружьём и кинулся...
Даже незаряжённый ствол успокаивал. Лешка ушёл в сторону колодца. Пётр вынес из дома стул, чугунок с картошкой и нож. Ружьё прислонил к плетню. Уселся лицом к срубу и принялся чистить бульбу. Зачем ждать бессмысленно, если можно сделать полезное?
*
Голоса послышались со стороны церкви. Один из них показался Петру женским, и он, решив, что лучше всего будет незаметно пересидеть, сполз за забор. Пусть идут, куда идут. Однако разговор становился все ближе, ближе, затем послышался смех и тут Пётр узнал второго говорившего. Это был Лешка. Пётр беззвучно сплюнул и поднялся из-за плетня.
- О! Дядь Пётр, а я... ой, ты чего это... с ружьём?
Рядом с малышом стоял другой мальчишка, чуть постарше.
- Это кто?! - Пётр повёл стволом.
- Это Макс, Максим! Они с его папой с той стороны идут.
- То есть ещё и отец... Он где? - Пётр выжидательно уставился на пацанёнка.
- Там, - мальчик мотнул головой в сторону леса.
- Почему не пришёл?
- Дядь Петь, он спит! Они шли весь день и всю ночь. Утром увидели село, испугались, думали здесь эти...
- Папа только картошки накопал, мы поели и он спать лёг, сказал, что по темноте дальше пойдём. А я выспался.
- К кому?
- Что?
- К кому идёте?
- Ни к кому. Просто оттуда.
- Угу.
- Лёша, ты - в дом, а ты веди к отцу.
*
...Петру не понравилось то, что он увидел. Человек спал на лапнике, лёжа на животе, подвернув одну руку под себя, а вторую положив на затылок. Затылок был бритым. А на пальцах были видны набитые чёрной краской перстни.
- Он что, сидел?! - громким шёпотом уточнил Пётр, но ответ получить не успел. Мужичок уже извернулся ужом и теперь пятился, отползая, пока не уткнулся спиной в сосну.
- Тихо, тихо, дядя, ты ч-чего?! Макс, ид-ди сюда!
Взгляд человека тонул в темноте ружейного ствола. Пётр знал это гипнотизирующее свойство оружия. Словно весь мир сходится в одной чёрной точке и ты можешь думать только о том, что там в глубине сидят блестящие, ледяные пчелы, созданные для того, чтобы смертельно жалить.
- Кто такой? За что сидел? Куда идём? Соврёшь, пристрелю.
Зэк бросил быстрый взгляд на сына и опустил голову.
- Не совсем.
- Сбежал?
- Эт-ти в-выпустили.
- За что?
- За что и в-всех. Мы им н-не нужны.
- Ясно. Кого убил?
Тут мужичок не стал отвечать сразу. Прищурился, оценивающе посмотрел в лицо спрашивающего, пожалуй, первый раз за все время, и судорожно дёрнул головой.
- Вон, мамку его. Из-з ревности. Застал на... В-в общем... Хахаля покалечил. А надо было наоборот.
Пётр посмотрел на пацанёнка. В выражении лица Максима ничего не изменилось. Видимо, эта тема была уже неоднократно обсуждена. Степан, похоже, отвечал честно, но основную роль в решении Петра сыграло не это, а мелочь и нелепость в виде заикания зэка.
- Ладно. Пошли.
- А т-тебя как звать, дядя? - Степан живо вынул из под лапника кепку, рюкзачок, выпрямился и положил руку Максу на шею. Хорошо положил, как защитник, а не как хозяин. Пётр оценил.
*
...За те несколько дней, что Пётр не заходил в соседский дом, калитку засыпало кленовыми листьями так, что сперва пришлось отгребать рыжее ногами. Запах прелой листвы будоражил туманные воспоминания.
- Здесь всю посуду почти оставили, одеяла тоже есть, - вводил Пётр в курс дела новых жильцов, - впрочем, жрать можем сразу на всех готовить. Вы на сколько планируете задержаться?
Степан пожал плечами
- Нам п-помыться бы...
Пётр наморщил нос и поскрёб серебристую щетину.
- Мысль неплохая. Через две хаты есть банька, но я не рисковал топить, чтобы не сильно дымить. Но... До ночи потерпим и организуем... Располагайтесь пока.
*
- Ну, что смотришь? - разговор с иконой стал для Петра странным, но успокаивающим ритуалом, - думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Сам так с сыном себя вёл, когда он плакал. Ты отвлекаешь моё внимание. 'А вон, посмотри, какой интересный зэк, какие у него наколочки'. Ну-ну...
Пацаны во дворе все время смеялись. Когда их просили вести себя потише и не привлекать лишнего внимания, утихали, но через десять минут все повторялось.
За полдня удалось выяснить, что Степан - потомственный шахтёр, что когда он трезвый - полностью себя контролирует, а алкоголь подселяет в него другую, безумную и взрывную сущность. Что отсидел он меньше трети от срока - четыре года и семь месяцев, но этого вполне хватило. Зэк никогда не улыбался и не вступал в зрительный контакт. Это тревожило.
Пока томилась каменка, мужики наносили воды из колодца, заполнив все найденные ёмкости: бадьи, ведра и дубовый бочонок. В парилке, стоило ей разогреться, появился такой уютный и успокаивающий запах, что у Петра сжало сердце.
- Ого, сколько у вас наколок! - отреагировал на худое, бледное тело бывшего зека Лёша.
Степан промолчал.
Наколки были странные. Барабан, маяк, воздушный змей, детский грузовичок.
- Это... тюремные? - уточнил Пётр.
- Ну... да, делали в тюрьме. Но из сэ-сэ-статусных здесь только вот эта, - Степан ткнул пальцем в грудь, где темнел кинжал, обвитый розой, - остальные я б-бил по другой причине.
- По какой?
- Это истории. Связанные эс-эс Максом. Память. Увидел - вспомнил. П-помогало.
- Вы расскажете? - влез в разговор Лешка.
- М-может быть. Потом.
- Например эта? Я давно хотел змея попускать.
- Тебе же сказали, потом, - Пётр потёр переносицу, - Где вы брали чернила?
- Жжёная подошва и йод.
- Угу...
Мальчишки выдержали два захода в парилку, с визгами облились ледяной водой и умчали укладываться спать. Пот набухал бисеринами, стекал узкими змейками по блестящей коже и капал на дощатый пол.
*
- Свидания мне были п-положены, - рассказывал Степан полчаса спустя, - раз в месяц. Но навещать б-было некому. Шахтёры долго не живут. Отец умер рано. Силикоз, эмфизема лёгких. Сына о-о-отдали в детдом. Хорошо, в шахтёрских г-городках все всех знают. Помогли найти знакомого, он п-приводил Макса. Третьего числа к-каждого месяца. Я готовился. К каждому визиту. За с-свидание мне нужно было ему р-расказать, научить... Всему. Как жить и выживать. Как... Я же сэ-сам себе лекции сэ-сочинял... И заучивал, чтобы важное не забыть.
У Степана прорвало плотину. Он рассказывал так, словно до этого четыре года молчал. Про уголовников, про блатных, про тюремные законы, про правильные понятия. Про то, что в их городке считалось, что 'не сидел, значит не мужик' и вся система сама по себе с детства готовила всех к тюрьме.
А Пётр думал о том, что не так страшно, что кто-то чалится 'по понятиям', сколько существование люмпенизированных жучков, живущих на воле по избирательным 'пацанским' принципам... В его городке, да, пожалуй, и во всей стране, существовала такая категория деловых, приблатненных околопреступных ребяток, которым умений и внутренних качеств стать 'вором' или 'медвежатником' не хватило, но вся эта тюремная лирика оказалась очень близка и понятна.
Эти 'полу-', считавшие, что они знают жизнь, что их 'покрутило', переняв зоновский антураж, за стены отнюдь не спешили. Они определяли для себя некоторое количество понятий, по которым надо жить, что-нибудь из категории 'мужик ребёнка не обидит', 'после первой не закусываю', 'хлеб - всему голова', прочей не слишком напряжной морали, которую они назначали своими 'жизненными принципами', старались ни в коем случае от них не отклоняться и презирали всех, кто жил иначе. Это позволяло им считать себя правильными и высокоморальными, сильно вознесёнными над остальным плебсом.
Правда, принципы их были очень избирательны: 'старикам место уступать надо', но 'с завода вынести - не грех', 'маму нужно слушать', но 'по блату порешаем', 'семья - это святое', но 'дурак сам виноват'...
Эти Петра бесили куда больше, чем самые опасные зэки.
- ...Я ему г-говорю: 'Я же не 'отрицала', я готов ра-а-аботать. Просто у меня с-спину прихэ-ватило, определите меня временно на другой участок... Не буду же я ему ра-а-ассказывать, что мне ночью почки от-тбили'...
Пётр вынырнул из размышлений и покачал головой.
- Слушай, Степан, ты не против, я себе по коленке веником помахаю? Могу и тебя потом чутка пропарить...
- Я т-только за, Пётр Ильич!
Надо ж как! Уже Ильич. Быстро цивилизация возвращается...
Ночью Пётр спал, как убитый.
*
...С утра на северо-востоке снова стреляли. Достаточно близко, но не тяжёлыми, из автоматического. Подождав немного, приняли решение не реагировать и заниматься своими делами. Впрочем, Степан предложил от греха подальше зарубить единственного петуха, уж больно громко кричал, привлекая внимание. Пока Пётр доставал из подпола прошлогоднее засахаренное варенье, Степан выволок на улицу стол и табуреты.
- Пётр Ильич, последнее т-тепло, пожалуй. Давайте т-тут пообедаем? Я сейчас петуха ощипаю, на к-костре опалю. Вон, с-смотрите, какой к-казан нашёл! П-плов сделаю!
День, и правда, выдался чудесный. Приотрытую форточку в соседнем доме туда-сюда качал ветер и искажённый солнечный зайчик бегал через огород и обратно. Дети взяли удочки и утопали на водоём. Птицы соревновались в цвириканьи.
Пётр снял с лица паутинку и сощурился на светило.
- Слушай, Степан, вы с Максимом не могли бы задержаться тут ещё на денёк? Или что ты там думаешь с отходом? У меня к тебе просьба есть. Но дело неприятное.
- С о-о-отходом я пока ни-ничего не думаю. Наблюдаю. У Макса с д-друзьями было плохо, а тут, я с-смотрю, он прям... Ему нравится з-заботиться... Какая п-просьба?
- А? - Пётр не успел среагировать на переключение темы, - По железке до моста дойти. Там пассажиров постреляли. Возможно, среди них родители Лешки. Удостовериться бы, чтобы понимать. Приметы и одежду я скажу. Только, думаю, трупы уже сильно попорченные будут. Хоть и заморозки по ночам, но времени уже прошло...
После обеда Степан ушёл, а пацанам поставили задачу нарубить веток. Дров по хатам хватало, но хмыз для растопки бы не помешал. Да и мальчишкам новый опыт.
*
Когда спустя получаса со стороны леса раздался хруст веток, Пётр удивился, что могло вернуть бывшего заключённого,но тут Шульц принялся неистово лаять и Пётр напрягся. Через минуту из-за деревьев появились двое в маскхалатах с автоматами в руках. Сбегать за ружьём Пётр уже не успевал. Да и толку?! Встал, опершись о перила крыльца и размышлял, как подать знак тюкающим топором мальчишкам.
- Стоять и не двигаться! - раздалось из леса, - Не оборачиваться! Оружие на землю! Теперь лечь! Пётр Ильич, подберите автоматы! Только аккуратно!
Пётр не сразу понял, что приказы отдаёт Степан, теперь быстрым шагом приближающийся к лежащим, с палкой в руках вместо винтовки. Из-за дома выскочили пацаны. Пётр обернулся и, не поднимая руки, махнул им, чтобы убирались. Шульц лаял, не спеша подходить ближе.
- Я за ними от полустанка иду. Н-ноги шире! Шире!
Степан поднял автомат, вынул магазин, проверил наличие патронов, показал, чтобы Пётр сделал то же самое. Затем ощупал карманы военных.
- К-кто такие?
- Свои мы. В часть идём! Войсковая разведка, - на молодом лице не было страха, - Нас тринадцатого привезли, оставили. Мы не успели к точке выйти, нас накрыли. Прятались два дня.
- А сегодня сержанта убили, он в реку упал и уплыл, достать не успели, - второй боец снял капюшон с головы и стало видно, что он рыжий, - причём, с картой...
- А вы что здесь? Гражданские! До противника часа два всего, - молодой быстро приходил в себя и Степан построжился.
- Документы есть?
- Нет. Мы же на задании.
- Пётр Ильич, как их проверить?
- Да кто его знает. Сало будете?
- Так точно!
- А нету! Курица есть. С рисом. Хотя Степан утверждает, что это плов. Вставайте! Автоматы, извините, пока не вернём.
Пётр переглянулся с зэком и кивнул головой на выглядывающие из-за плетня рожицы детей.
- Туда, - бывший сиделец ткнул стволом в сторону стола.
- А ты заметил, Стёпа, что когда ты отдавал приказы, ты не заикался? Вообще!
- Я же говорил тебе, что курицей пахнет, - тем временем шептал молодой рыжему, - а ты - галлюцинация... Простите, а это что за село? Нам бы сориентироваться.
- А хрен его знает...
*
...Когда Степан во второй раз утопал по шпалам, Пётр положил автомат на колени и принялся думать. Военные сидели на крыльце, откинувшись на локти и подставляли лица вечернему солнцу.
- Простите, а у вас курить есть? , - приоткрыл глаз рыжий, - Свой табак мы за два дня весь сдымили.
Пётр ещё немного помолчал в задумчивости и принял решение.
- Так, бойцы, смотрите, рекогносцировка следующая: в селе двое мужиков, двое детей и старый дед. Нести вахту, чтобы вас охранять - бессмысленно и нелепо.
- Да свои мы, - поспешно перебил рыжий.
- Да неважно... Оружием вы пользуетесь лучше меня, поэтому держите, - Пётр по очереди бросил каждому автомат, - махорка есть вон в той хате с разбитым стеклом, надо - иди бери.
Рыжий неспешно поднялся, оставив автомат на крыльце, и направился к указанному жилью.
- Вас сюда сколько везли? - тем временем продолжил разговор Пётр.
- Часа два.
- Часа два. Значит, километров шестьдесят по этим дорогам. Карты у вас нет. Транспорта нет. Командира нет. Предлагаю следующее. Сегодня выбираете себе хату, а завтра в радиалочку начинаете обходить соседние села в поисках транспорта или топлива, здесь есть мотоцикл. Заодно, поймёте, где мы. Задача на вечер - собрать все съестное и забить все двери в остальных домах.
*
Степан вернулся в сумерках, под стук вбиваемых в косяки гвоздей.
- Вы чего тут расшумелись? Вас за пять километров слышно.
Пётр отодвинул в сторону почти оттертый от копоти казан и прищурился.
- Я тут подумал. Ты с Максом дальше пойдёшь. И Лёшу с собой возьмёшь, даже без вопросов. Бойцы - в часть вернутся. А мы с дедом Мироном тут в масштабах одного села немножко попартизаним, сколько выйдет.
Недалеко заблеяла коза.
- Во! И с Белкой. Чего просто так сидеть? Рот закрой. Все, - Пётр, отставив в сторону ногу, поднялся, - Да, Лешка сказал, что у вас сегодня ночует. Сам там с ними... Тьфу! Чуть не забыл! Что ты выходил?
- Да что. Следы есть, трупов нет. Если кто был, всех уже прикопали.
- Ну, - Пётр поскрёб щетину, - значит, для нас остаётся неопределённость, а для Лешки - надежда.
...Побродив по дому, Пётр уселся на кровать, умыл лицо сухими ладошками и поднял взгляд на иконы.
- Ну, что смотришь? У каждого свой способ на крест залазить...
*
...Без крика петуха Пётр спал на удивление долго. Проснувшись под чьи-то негромкие разговоры поблизости, нехотя вылез из-под одеяла, опустил ноги на холодный пол и окончательно пробудился.
Возле дома царила странная суета. Вся компания, кроме деда Мирона, была в сборе, каждый был чем-то занят.
- Доброе утро!
Из всех присутствующих отреагировал только рыжий. Он перестал пилить и поднял голову.
- А мы название населённого пункта нашли утром. Табличка валялась в сухих стеблях на выезде. Это село называется Николаевка. И дед подтвердил!
- Чудесно. А что происходит? - Пётр потянулся и широко зевнул.
- Штаб укрепляем.
- Какой ещё штаб?
- Пётр Ильич, - остановил работу Степан. Мы тоже все вместе подумали. Мы остаёмся.
*
Решение одного всегда каким-то образом влияет и на остальных. Внезапно вокруг как-то все ожило и зашевелилось. Пётр ощущал себя крохотным кусочком соли, вокруг которого по непонятным причинам вдруг начал нарастать кристалл. Он не хотел и не планировал, однако маленькое сообщество определило его лидером, и не оставалось ничего иного, как раздавать задания и наблюдать, как все крутится.
Как-то вечером Степан неожиданно озадачил вопросом.
- Никак не пойму, Пётр Ильич, как ты решаешь, кому какое задание определить. Ты же не случайно это делаешь...
Пётр, который сам об этом никогда не задумывался, почесал затылок.
- Ясно, что вопрос в эффективности. Как определяю? По предполагаемой реакции на смерть, наверное...
- Как это?
Ну... нужно представить человека на пороге смерти. Есть два основных типа реакции. Один будет орать 'А вот хрен вам!', другой скажет 'Видимо, пришло моё время...'. Я лично - всегда был из последних...
- Это плохо?
- Да нет. Ни один из вариантов не плох. Нет ничего лучше или хуже. Каждое - для своего. Если чайником забивать гвоздь, ты издёргаешься и скажешь, что он плох. Если палкой резать мясо - также. Но они ведь, на самом деле, не плохи. Просто ты неправильно их используешь.
*
Рыжего звали Толиком, молодого - Митей. Оба они призывались не из этих мест, что, в принципе, можно услышать по говору.
Однажды утром таща ведра с водой, Пётр заметил, что Митя рубит на дрова табуретку.
- Я не понял! Что это?!
- Что?
- Вот это что?
- Дрова...
- Слышишь, солдатик, ты что, вообще охренел. Через дом - полмашины напиленных ольховых кругляшей, руби - не хочу, а ты мебель из дома таскаешь?!
- Да кому она нужна, эта мебель?
Тут у Петра замкнуло. Он схватил котелок с половником, забрался на стол и принялся что есть силы долбать, пока вокруг не собралось все немногочисленное население села с козой вместо деда Мирона.
- Мы все должны понимать одну простую вещь, - начал Пётр, немного спустив пар через грохот, - на сколько бы мы здесь не задержались, мы - временщики.
Собравшиеся недоуменно переглядывались, Митя замер с топором в руках.
- Есть только два варианта развития событий. Либо приходят хозяева и мы им молча и с благодарностью уступаем жильё. Либо приходят враги и мы вынужденно все уничтожаем. Если мы изначально ведём себя, как захватчики, то лучше сразу застрелиться из старой берданки. Услышал, Дмитрий?!
Митя поднял голову и усмехнулся.
- Поэтому. До конца дня ты выстругиваешь две новых ножки, собираешь табурет и возвращаешь его в хату.
- Да кому он...
- Если ты не согласен, вали отсюда на хрен! Анатолий, что скажешь?
Толик посмотрел на обоих и пожал плечами.
Пётр не знал, как военные обсуждали дальнейшие действия и приходили к общему мнению, но утром обнаружилось, что Митя ушёл. Сперва решили, что умотал на рыбалку или за грибами - лес полнился белыми, но затем выяснилось, что пропали консервы, коробка с чаем и маленький котелок. Сбежал.
Толик так переживал и извинялся за приятеля, что пришлось его успокаивать.