Медведникова Влада : другие произведения.

Бирит-нарим

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Действие романа происходит в междуречье Тигра и Евфрата, в древних царствах Шумера. Главный герой - солнечный демон, Лабарту, волей судьбы вынужден жить среди людей и скрывать от них свою сущность. Пытаясь найти свое истинное предназначение, он странствует и видит, как войны и катастрофы уничтожают все, что казалось незыблемым. ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ. Роман можно купить и скачать здесь или бесплатно прочесть полностью здесь.

Влада Медведникова

БИРИТ НАРИМ

Часть первая

До резни и потопа

Глава первая

Дети сердца

1.

   Весной степь звучит голосами любви.
   Цикады, ветер, шелест трав, крики птиц и едва слышная поступь зверей, -- сплетаются в мелодию, знакомую, переполняющую сердце. И яснее всего она слышна на рассвете.
   Волосы и кожа впитали запах трав, в поцелуях был вкус пыльцы, и тепло земли -- в каждом прикосновении. Ночь уходила, птицы перекликались все громче, и Тирид приподнялась, взглянула в светлеющее небо.
   -- Нам надо идти, -- сказал Шебу. -- Мы слишком близко к кочевью.
   Странно было вспоминать о кочевье -- о шатрах, разбитых в привычном порядке, об овцах, белоснежных и крапчатых, об охотниках возвращающихся с добычей, и об отце, сказавшем, что никогда не отдаст Тирид в жены Шебу.
   Кажется, будто много дней и лун прошло с этих пор, но ведь только вчера, на закате, она бежала с Шебу. Солнце не успело уйти за край неба, а они уже решили, -- нужно покинуть родных, не медля ни мгновения.
   Тирид отыскала рубаху среди смятой травы и, обернувшись к Шебу, спросила:
   -- Куда пойдем теперь?
   Вчера знали только одно -- нужно скрыться в степи, пусть их спрячет ночь. Только самые отважные охотники уходят от ночного костра в темноту, и Тирид знала -- Шебу смелее всех, и рядом с ним становилась бесстрашной.
   Но настало утро, пришла пора решать, где укрыться от гнева родных. Пересечь ли реку, отправиться в селения черноголовых? Но каждый слышал, что живущие там ненавидят чужаков, приносят в жертву своим богам или обращают в рабство. Отправиться в другое кочевье? Но кому нужны беглецы, у которых нет ни шатра, ни овец, лишь амулеты да охотничий лук?
   Шебу обнял ее, прошептал:
   -- Куда бы мы не пошли, никто не обидит тебя.
   От этих слов замирало сердце. Тирид смотрела на Шебу, и мысли сбивались, теряли ясность. Утренний сумрак наполнял его глаза, заострял черты лица. Тени текли, сплетались с родимым пятном над правой бровью, с лучами темной звезды. "Дурной знак", -- так говорили все в роду.
   Тирид протянула руку, прикоснулась к отметине.
   -- Если бы не этот знак, -- сказал Шебу, -- мы могли бы уйти в другое, дальнее кочевье...
   Он продолжал говорить, винил себя в том, что она лишилась крова над головой, родных и привычной жизни. И тогда Тирид отстранилась, обеими руками сжала ладонь любимого, и слова вырвались сами, раньше мыслей:
    -- Не смей говорить так! Нет там для меня счастья. Ни отец, ни весь род не указ нам! Даже если бы ты был моим братом, я стала бы женой только тебе, больше никому!
     
    В этот миг появился чужак. Не пришел, не подкрался, -- возник внезапно на краю низины, и рассветное солнце окрасило алым его лицо и одежду. Таких высоких людей Тирид прежде не видела, и черные волосы незнакомца были длинными, будто он не стриг их никогда. Запястья охватывали браслеты, широкие, медные, покрытые непонятными знаками, а на шее висел колдовской амулет.
   Но, лишь когда незнакомец встретился с ней взглядом, Тирид почувствовала страх. Глаза его были серыми, бездонными и завораживали без чар.
   -- Назови себя! -- воскликнул Шебу. В правой руке он сжимал кинжал, готов был кинуться на чужака, сразиться.
    -- Я -- Намтар-Энзигаль, -- отозвался тот. И улыбнулся, обнажив клыки, ослепительные, острые, как у дикого зверя.
   -- Ты демон! -- выдохнул Шебу.
   -- Я -- пьющий кровь, -- ответил пришедший и, шагнув вниз, опустился на землю, сел напротив.
     Пьющий кровь. Тирид хотелось вцепиться в руку Шебу, спрятать лицо у него на плече, исчезнуть. Шебу -- великий охотник и воин, но кто он против демона?
   Намтар-Энзигаль внимательно смотрел на них, уже без улыбки, и словно бы ждал чего-то.
    -- Ты пришел убить нас? -- спросил Шебу тихо, но твердо.
    -- Нет. -- Демон качнул головой, помедлил мгновенье. -- Я пришел сделать вас детьми своего сердца.
    Тирид невольно прижала руку к груди. Ее собственное сердце билось так, что казалось еще миг -- и вырвется наружу.
   -- Вы станете пьющими кровь, подобно мне, -- продолжал Намтар-Энзигаль. -- Люди будут слабы перед вами и не посмеют противиться вашим желаниям. Станут бояться и почитать вас, просить о милосердии и приносить дары. Оживленные моей кровью, вы родитесь заново, и станете братом и сестрой. Но... -- Он перевел взгляд с Тирид на Шебу и вновь улыбнулся. -- ...Но вы будете мужем и женой, никто не посмеет запретить вам. Ведь ни у кого не будет власти над вами. -- И, прежде, чем они успели ответить, добавил: -- Лишь у меня. Я буду вашим хозяином, вы станете служить мне. Но я не разлучу вас, а никому другому это не под силу. Хотите ли такой судьбы?
   Тирид взглянула на Шебу и в глазах у него прочла ответ.
   Пьющий кровь понял их без слов. Мгновение он сидел молча, глядя мимо них, на восток, а потом проговорил:
   -- Вы станете детьми моего сердца, я буду вашим защитником и хозяином. Вы будете связаны со мной. Когда уйду далеко, вами овладеет печаль и тоска, когда вернусь -- будете счастливы.
   -- Мы согласны! -- твердо сказал Шебу и сжал ладонь Тирид, крепко, почти до боли.
   Намтар-Энзигаль, казалось, не услышал его.
   -- Но пройдет время, четырежды по шестьдесят лет или больше, и связь между нами ослабнет, вы перестанете нуждаться во мне. Станете сами себе хозяевами, и вот тогда... -- Он вновь замолк, и Тирид с тревогой ждала его слов. Тогда? Что будет тогда? -- Я хочу, чтобы вы, став свободными, выполнили то, что я скажу. В этом не будет вам горя, только радость и слава. И потому, если согласны, поклянитесь, что выполните мой приказ.
   Тирид вновь переглянулась с любимым и кивнула. Тогда, не раздумывая, Шебу снял с себя амулеты, которые носил с детства. И Тирид сделала также, -- сложила на землю охранные знаки, вырезанные из кости, деревянные бусины на кожаном шнуре и плетеный пояс, отгоняющий злых духов. А потом Шебу вновь взял ее за руку, и вместе они произнесли слова клятвы.
   -- Хорошо, -- сказал Намтар-Энзигаль и поднялся с земли. -- Солнце взошло. Пора.
  
   Это не было похоже на обряд и все же, вспоминая то утро, Тирид не могла найти другого слова. Не было ни родовых столбов, ни старейшин, ни костров, ни цветных лент, бьющихся на ветру, -- но был шепот трав, земля, хранящая следы крови, и небо, опрокинувшееся на степь.
   Никогда прежде Тирид не видела такой прозрачной и близкой синевы, никогда солнце не было таким горячим на рассвете. Хотелось петь, но она могла лишь смеяться, кружиться, раскинув руки. Лепестки цветов разлетались под ее ладонями, сладкий запах заполнял каждый вдох.
   Шебу поймал ее, целовал среди трав, и на губах у него был вкус крови, вкус солнечных лучей.
   Солнце соединило нас.
   Боль уходящей жизни и боль возвращающейся, и то, о чем говорил высокий демон, и даже имя его, -- все отступило сейчас и забылось. Остались лишь травы, звенящие от любви, и стук сердец, оглушительный и жаркий.
   Когда Энзигаль позвал их, солнце уже поднялось высоко над землей. И казалось, где-то за краем степи таится тень, а где-то в глубине земли -- холодный ветер. Но радость была слишком полной, и легко было не думать об этом.
   -- Надо спешить, -- сказал Энзигаль. -- Вам нужна кровь.
  
   Здесь, в степи, время скользило незаметно, утекало, как песок сквозь пальцы. Луна исчезла и народилась вновь, река разлилась, и жаркой чередой потянулись летние дни. Намтар учил обращенных, вместе с ними встречал и провожал солнце, вместе с ними приходил в людские кочевья. Жители степей трепетали перед демонами, а Шебу и Тирид ловили каждое слово хозяина, радовались каждому новому дню.
   Но давно отцвели весенние цветы, степь выгорела под палящим солнцем, уже и Евфрат вернулся в свое русло. Несколько месяцев прошло с тех пор, как Намтар покинул страну черноголовых.
   Мне нужно вернуться.
   Он откинул полог шатра и шагнул внутрь.
   В каменной плошке бился огонек, -- то затухал, то разгорался вновь. Тени плясали в полумраке шатра.
   Дети его сердца еще не спали. Тирид расчесывала волосы, -- черные, волнистые, густые. Должно быть, подруги и сестры завидовали ее красоте. Невысокая, но ловкая и быстрая, темноглазая. Всегда готовая колкостью ответить на обидные слова, но внимательная к добрым советам. Да, раньше завидовали, теперь -- боятся.
      Тирид положила деревянный гребень, встала навстречу хозяину. Шебу поднял вопросительный взгляд, но вслух не проронил ни слова. Отсветы пламени отражались в его глазах, родимое пятно над правой бровью словно бы дрожало и меняло очертания.
      Отметина в форме звезды, дурной знак, -- так считали люди народа марту. В родном кочевье Шебу был изгоем, никто не желал отдать свою дочь ему в жены, хоть в сражениях и на охоте он был одним из лучших. Намтар помнил, как, утолив жажду в первый раз, Шебу выпрямился, прижал ладони ко лбу и сказал: "Для человека это дурной знак, для демона -- благой!" А Тирид засмеялась и воскликнула: "Я всегда знала, что благой это знак!"
   Юные демоны, опьяненные солнцем и кровью. Счастливые, уверенные в себе.
   Я должен оставить их.
   Намтар кивком велел Тирид сесть, сам опустился на подушки, набитые овечьей шерстью.
   Забрать их с собой в Ниппур? Нет, не могу. Лучше пока никому не знать про Шебу и Тирид.
      -- Хозяин, -- тихо позвала Тирид. В глазах у нее была тревога. -- Что случилось? Ты...
      Намтар жестом остановил ее речь.
      -- Я должен уйти, ненадолго.
      Шебу и Тирид переглянулись, беспокойство плеснулось меж ними, понятное без слов.
      -- Ненадолго, -- повторил Намтар. -- Луна вырастет, состарится и исчезнет -- тогда я вернусь.
      -- Всего одна луна? -- Тирид улыбнулась, успокоенная. -- Мы сможем прожить без тебя одну луну.
      -- Здесь много крови, много людей, -- согласно кивнул Шебу. -- Одна луна -- недолгий срок.
      Они не понимают.
      Намтар провел рукой над плошкой. Огонь взвился, метнулись тени.
      -- Недолгий срок, -- сказал Намтар. -- Но он покажется вам длиннее, чем годы вашей жизни.
      Тирид сжала руку Шебу, но не проронила ни слова. Оба они сидели неподвижно, молча.
      -- Вам будет тяжело, -- продолжал Намтар. -- Но вас двое. Держитесь друг друга. Вы -- как близнецы, рожденные в один день, но ни один брат не был так близок к своей сестре, и ни один муж не был так близок к своей жене. Помните: я обещал и я приду. Ничего не бойтесь.
      На мгновение тень тоски наполнила шатер -- словно Намтар уже ушел далеко, и дети его сердца были здесь одни. Но затем все исчезло, без следа. Лишь потрескивал огонь да ветер шуршал в травах за пологом шатра.
      -- Да, хозяин, -- проговорил Шебу, и голос его звучал почти спокойно. -- Мы поняли и будем ждать.
  
  
   Луна светила ему в дороге -- узкий серп, ледяная лодка севера.
   Степь шелестела, колыхалась как море, ночные запахи текли среди трав, -- в них вплеталась поступь хищников, вышедших на охоту, и голоса речных птиц. Евфрат был рядом, его влага и свежесть манили, плеск волн уже был различим сквозь шепот травы.
   Дети его сердца, должно быть, еще спали, -- чувства их, подернутые дымкой расстояния, были неясными и текучими, проходили сквозь его сознание, как свет сквозь воду. Но скоро Шебу и Тирид проснутся, ощутят, что в душу пробрался неведомый прежде сумрак, и ни кровь, ни солнечный свет не смогут им помочь.
   Нельзя оставлять тех, кто обращен так недавно.
   Нельзя оставить, и нельзя остаться.
   Намтар замер на миг, глядя на лезвие луны.
   Оно было таким же холодным и острым, как и прежде. Ледяная вьюга давно уже не режет воздух, мир пропитался теплом и солнцем, люди стали мягче, жизнь их изменилась. Ни следа не осталось от прежнего мира, даже в сказаниях и песнях.
   Что удивляться этому? Ведь и он, родившийся в краю замерзших рек и лесов, звенящих от холода, не помнил даже своего первого имени.
   Но он помнил луну, сиявшую над снежными горами, -- и она была такой же как здесь, где не знают снега.
   И таким же было чувство, раз за разом заставлявшее покидать знакомые места. Еще слабое, день за днем, год за годом оно становилось все ярче. Дорога пока не появилась, и не было смысла гадать, к чему она приведет: в незнакомые края, к новым встречам, к неведомым словам и заклятьям. Путь был сокрыт, но уже манил к себе.
   Но жизнь людей изменилась, а следом изменилась и жизнь пьющих кровь.
   Все демоны Шумера склоняются перед Намтаром-Энзигалем и чтут его законы, соблюдают правила. Он создал то, что хотел, -- в этой стране можно жить, позабыв о жажде, не беспокоясь, не ведая бед.
   Но раз ты Энзигаль, все демоны Шумера смотрят на тебя как на защитника, считают тебя своей опорой.
   Я хочу снять с себя это бремя. Я дал им законы и дам им нового хранителя земли.
   Он отвел взгляд от луны и вновь пустился в путь.
   Впереди, за рекой, лежала страна урожая, страна полей и каналов. Там, в священном городе Ниппуре, Намтара ждал обращенный. Дитя его сердца, Эррензи, еще юный, и нельзя оставлять его надолго.
   Но не он станет хранителем законов. И поэтому не узнает, что за рекой теперь живут его брат и сестра.
  
  

2.

  
   Хозяин вернулся, как и обещал. И его слова сбылись: время разлуки было долгим и темным. Снова и снова Тирид снилось, будто они с Шебу -- дети, застигнутые половодьем. Держась за руки, стоят на клочке земли, а кругом бушует вода. Они ждут рассвета, но солнце не восходит, лишь луна отражается в волнах, отмеряя течение дней.
   Утро разгоняло сны. Степь раскалялась под полуденными лучами, но в душе оставалась тень. Стремясь убежать от тоски, Тирид и Шебу приходили в родное кочевье. Собаки заходились лаем, почуяв их, испугано блеяли овцы, а люди расступались, не поднимали взгляда. Выпитая кровь разгоралась в сердце, но не приносила покоя. Снова и снова на смену дню приходила долгая ночь, с каждым закатом все туманней становились мысли, и уже казалось -- это не кончится.
   Но хозяин вернулся.
   И с тех пор он уходил и возвращался много раз. И с каждым разом все легче было дышать без него, все прозрачней становилась тень, закрывавшая душу.
   Годы текли незаметно. Рождался, возрастал и умирал месяц, река разливалась и вновь возвращалась в свое русло. Равнина расцветала, высыхала под солнцем, опять зеленела весной. Рождались и умирали люди, новые имена звучали в кочевьях, новые песни пелись.
   Но шатер пьющих кровь все также стоял в степи, невдалеке от людских селений. Цветные ленты бились на ветру, вечерами горел огонь у порога, и все также двое демонов были молоды и счастливы.
   И давно потерялся счет годам, растворился в зное.
  
  
  

3.

   Тирид спала. Беспокойные утренние грезы еще владели ее душой, но сквозь их образы и звуки проникло чувство из мира яви, и сон растаял. Словно солнечный луч упал в полумрак шатра, коснулся глубин сердца.
      Тирид открыла глаза и мгновение лежала, прислушиваясь. Теплое предчувствие разрасталось в груди, ошибиться нельзя. И тогда, не в силах больше ждать, она повернулась к тому, кто спал рядом.
      -- Шебу, проснись!
      Тот лишь пробормотал что-то, попытался вновь укрыться одеялом.
      -- Шебу, хозяин возвращается, проснись!
      Не дожидаясь ответа, Тирид выскользнула из постели, на миг застыла посреди шатра -- нагая, с распущенными волосами -- и кинулась искать одежду. Где новая рубаха, расшитая синей нитью? Где ожерелье из лазуритов? Намтар скоро придет, надо выйти, встретить его! Оделась поспешно и, видно, волновалась, забыла о своей силе: одно резкое движение -- и бусы порвались, камешки рассыпались по шатру.
      Шебу засмеялся, и Тирид обернулась к нему.
      -- Не бойся, -- сказал он, улыбаясь, и натянул рубаху. Спутанные после сна волосы упали ему на лицо. -- Хозяин не близко еще, за рекой.
      Тирид молча кивнула, наклонилась, собирая бусины.
      Еще не близко... Но если захочет, тотчас окажется здесь.
      Радость все не унималась -- солнечное тепло в груди. А ведь давно уже свет перестал меркнуть, когда хозяина не было рядом, и тоска не касалась души. Тирид знала, пройдет совсем немного времени -- год или два, -- и она станет сама себе хозяйкой.
      Но лишь почувствовала приближение Энзигаля, и сердце заколотилось, как и прежде.
      Оттого ли, что мы так долго не видели его?
     
  
      Намтар привел с собой человека, -- девочку, уже достигшую брачного возраста, но еще по-детски угловатую и неловкую. На ней была короткая рубашка, черные волосы давно не знали гребня, на коленях темнели ссадины. Смотрела она исподлобья, в глазах блестел привычный страх.
      Тирид расстелила покрывала перед входом в шатер, принесла молоко и пиво, сыр и хлеб. Человеческая еда не насыщает пьющих кровь, но приятна на вкус, так почему бы не предложить ее хозяину?
      Намтар сел напротив своих обращенных, жестом подозвал девочку.
      -- Ешь, -- сказал он на языке Шумера, и девочка, торопливо схватив лепешку, отбежала на пару шагов, словно ждала, что хлеб отнимут.
      Ветер дул с востока, шелестел в траве. Шебу рассказывал о том, что случилось в степи за этот год. Двенадцать лун они не видели хозяина, жизнь текла размеренно и ровно, но все же всегда есть, о чем поведать. О том, как два великих рода поспорили из-за пастбищ и сошлись в губительной схватке; о торговом караване, проходившем тут всего две луны назад; о знамениях, которые гадатели видели в ночном небе.
      Тирид смотрела на Намтара. Изменился ли он хоть в чем-то за эти месяцы? По-прежнему смотрит спокойно, серые, нездешние глаза затягивают, и взгляд не разгадать. Но все же...
      Намтар одним долгим глотком осушил чашу и внимательно посмотрел на Шебу, потом на Тирид. Они молчали, ждали его слов.
      -- Сила ваша выросла, -- проговорил он наконец. Медленно, словно взвешивая каждое слово. -- Скоро я перестану быть вам опорой, вы станете свободными. Готовы ли вы исполнить то, что пообещали когда-то?
      Тирид взглянула на любимого, но тот не отводил глаз от хозяина. Обеими руками держал чашу, но не пил из нее, и солнце искрилось в золотистом напитке.
      -- Расскажи, что мы должны сделать, -- попросил Шебу.
      Казалось, Намтар ждал этих слов.
      -- Сегодня, на исходе дня, -- отозвался он, -- вы должны зачать ребенка. А после -- воспитать его так, как я скажу.
      Тирид тихонько рассмеялась. Намтар повернулся, и она потупилась, но не стала молчать.
      -- Я стала Шебу женой уже так давно, что потеряла счет годам. И до сих пор у нас не было детей. Как могу я обещать, что именно в эту ночь...
      -- Ты не должна обещать, -- прервал ее Намтар-Энзигаль. -- Я обещаю тебе. Если выполнишь то, что я велю, родишь ребенка, которому суждены могущество и слава. Согласна ли ты?
      Тирид не смотрела на Энзигаля, не смела поднять глаза. Он спрашивает меня. Значит... Шебу согласен. Как я могу отказаться? Хозяин говорил, что будет просить, но он не просит, он обещает бесценный дар.
      -- Я согласна! -- сказала она, и голос прозвучал неожиданно звонко. -- Что я должна делать?
      -- Дождаться заката, -- ответил Намтар и улыбнулся.
      Должно быть, эта улыбка устрашила бы любого зверя, человека или пьющего кровь. Но не Шебу и Тирид, детей его сердца.
     
      Вопросы теснились в груди, готовы были сорваться с языка. Но Тирид сдержала себя и не тревожила хозяина понапрасну. Делала то, что он говорил: разожгла огонь, принесла воду. А потом села поодаль, у входа в шатер. Даже с Шебу она боялась заговорить. Вдруг неосторожные слова разобьют, разрушат колдовство?
      Намтар-Энзигаль вынул из котомки сушеные травы, растер в порошок, высыпал в чашу, залил горячей водой. И теперь просто сидел, закрыв глаза, и, казалось, не делал ничего. Но Тирид была уверена, что он творит колдовство, -- птицы умолкли, ветер стих, и лишь солнце в небе говорило о течении времени.
      Иногда хозяин протягивал руку и закрывал чашу ладонью. Шептал что-то -- слов не разобрать. Выглядел он сейчас совсем юным -- моложе Шебу, -- но сила его плыла над землей, словно свет, и затмевала все.
    Он рассказывал, что родился пьющим кровь, и хозяина не было у него. Мой ребенок будет таким же?
    Солнце клонилось к западу, и Тирид уже чувствовала, как подкрадывается жажда. Мягко касается изнутри, и боль -- пока еще едва приметная, тихая -- расходится волнами. Шебу сел рядом, взял Тирид за руку, их пальцы переплелись. Он тоже молчал, и это было хорошо.
      Девочка, пришедшая с Намтаром, не пыталась подойти или убежать, бродила неподалеку, плела венок из степных трав. Кровь ее искрами вспыхивала под кожей, манила.
      Когда запад окрасился алым и на землю легли длинные тени, Намтар открыл глаза и поднял чашу.
      -- Подойди, -- сказал он на языке черноголовых, и девочка выронила венок и покорно подбежала. -- Пей.
      Девочка приняла чашу, сделала первый глоток. Скривилась -- видно, горьким был отвар, но тут же испугано сжалась, словно ожидала удара, и допила все, до последней капли. Энзигаль коснулся ее, и девочка опустилась на землю. Чаша выпала из ее рук, взгляд остановился.
      -- Подождите, -- велел Намтар детям своего сердца. -- Пусть снадобье войдет в ее кровь.
      -- Ты привел ее для нас? -- спросил Шебу.
      -- Да, -- кивнул Намтар. -- Пиво не опьяняет нас, но кровь пьяного -- опьяняет. Так и этот настой. Вы выпьете его вместе с кровью, и он поможет вам.
      Они ждали. Тревога билась в груди, и Тирид уже не могла отличить ее от предвкушения и страха. Наконец, хозяин подал знак, и они подошли к жертве.
      -- Пейте, чтобы утолить жажду, -- сказал Намтар. -- Но не больше. Пусть она останется жива.
      Вкус был странным. Должно быть, таков вкус морского ветра в жаркий полдень. Тирид оторвалась от жертвы, и вслед за ней поднялся и Шебу.
      Девочка осталась сидеть на земле, глядя в никуда. На запястьях темнели раны от клыков.
      Намтар снял медные браслеты и надел один на правую руку Тирид, другой -- на левую руку Шебу. Мгновение смотрел на них внимательно, словно пытался разглядеть что-то незримое, а потом сказал:
      -- Теперь идите.
      И так, держась за руки, они вошли в шатер и опустили за собой полог.
  
  
   Стемнело, и над головой одна за другой засияли звезды, огромные, близкие. Ночью, когда уходит солнце, обостряется иное зрение, и Намтар закрыл глаза, чтобы увидеть мерцающие пути, струящиеся под землей. Сетью, подобной каналам и рекам, текла внизу сила, и Намтар нашел место, где невидимые потоки свивались узлом и разбегались вновь, каждый своей дорогой.
      Он встал, подошел к узлу силы, бьющемуся подобно сердцу. На утоптанной земле начертил круг, колдовскими знаками обозначил стороны света. Оглянулся на жертву -- та по-прежнему сидела, зачарованная, уронив руки на колени.
      Полог откинулся, Шебу и Тирид вышли из шатра и остановились, глядя на хозяина.
      Я не заставлю вас ждать.
      Намтар мимолетно взглянул на Шебу и повернулся к Тирид. Она все еще была во власти сладкого покоя, что приходит после страсти, но беспокойство трепетало в глубине ее глаз.
      Не бойся.
      Она кивнула, поняла без слов.
      Намтар прикоснулся к Тирид, медленно провел рукой от груди к животу. Даже сквозь льняную ткань он чувствовал, как пылает ее тело. Заклинание все еще жило в ней.
      И потому ему пришлось прислушаться внимательнее. Мерцающее колдовство в крови, стук сердца, дыхание. И сквозь все это Намтар различил биение новой жизни, слабое, но ясное. Сомнений нет.
      -- Радуйся, -- сказал Намтар, и Тирид улыбнулась в ответ. Он чувствовал, как тревога и страх исчезают из ее души. -- Многие пьющие кровь мечтают об этом, но немногие обретают. У тебя будет ребенок.
      Шебу вздохнул рядом, с облегчением, а Намтар продолжил, взглянув на него:
      -- Но этого мало. Я сделаю так, что он обретет могущество, несравнимое с другими.
      Намтар и Шебу закрыли колдовской круг покрывалом и усадили на него Тирид. Затем разобрали шатер и вновь поставили его, над местом силы. Натянули полотнища, скрыв Тирид, и Намтар очертил еще один круг, снаружи.
      Затем подошел к девочке, безмолвно ждущей своего часа. Одним движением поднял ее, зубами разорвал горло, подставил чашу, наполнил до краев. Обескровленная жертва упала в траву. Утекали последние мгновения ее жизни, но она, зачарованная, так и не шевельнулась, пустыми глазами смотрела в звездное небо.
      Намтар медленно обошел колдовской круг. Полил его кровью, а остатками окропил полотнища шатра и опоры. Потом сел у входа и запел.
      Он пел всю ночь, и слов той песни не понял бы никто в степи, никто в стране меж двух рек. Голос его то взлетал, то становился едва различим, и казалось, что ему вторит ветер. Одни звезды восходили, другие склонялись к горизонту, и сила земли и небес, покорная колдовству, текла в Тирид, вливалась в ребенка, зачатого на закате.
     
  
      На заре песня смолкла. Некоторое время Намтар сидел, подставив лицо рассветным лучам, ничего не говоря. Обряд завершен, остается лишь ждать. Горло пересохло, в глаза словно набился песок -- лишь солнечный свет приносил облегчение, притупляя боль.
      Жажда. Два дня мне было до наступления жажды. Но она пришла теперь. Так много сил вложил я в колдовство?
      Не страшно. В степи немало людей и для троих легко найдется свежая кровь.
      Тирид вышла из шатра, и Шебу кинулся к ней, обнял. Мгновение они стояли, прильнув друг к другу, а потом обернулись к хозяину.
      -- Сын или дочь родится у нас? -- спросил Шебу. Говорил он тихо, словно воздух все еще полнился чарами, и страшно было нарушить незримые сплетения заклинаний.
      Намтар покачал головой и поднялся с земли.
      -- Этого не знаю, -- сказал он.
      Тирид запрокинула голову, смотрела на него снизу вверх.
      -- Дай имя нашему ребенку, -- попросила она.
      -- Нет. -- Намтар усмехнулся и вновь повернулся к восходящему солнцу. -- Это ваш ребенок, не мой. Вы сами должны дать ему имя.
      Тирид помедлила, а потом заговорила, и Намтар услышал улыбку в ее голосе.
      -- Тогда я назову его Лабарту. В этом имени есть сила, и зваться так может и мужчина, и женщина.
  
  
  

Глава вторая

Прощание

1.

   Лабарту родился во время половодья, в самый знойный месяц, в полдень. Намтар помнил то лето -- жаркое, дрожащее миражами. Лани сбегались на водопой, речные птицы кричали в камышах, шуршали выгоревшие травы.
      С тех пор прошло пять лет.
      Намтар без труда нашел Шебу и Тирид, хоть и отошли они к югу. Поселились неподалеку от большого кочевья, -- возле живого моря овечьих стад, шатров, голосов, запахов людей и животных, манящего зова их крови. Люди не спешили бежать от демонов: пока те живут рядом, львы и пантеры не смеют приближаться, не нападают на стада. А если и нужно платить за это дань кровью, -- что ж, такова цена.
      И вот теперь Энзигаль сидел под палящим солнцем и смотрел на детей своего сердца. Тирид улыбалась, и в глазах у Шебу была радость. Пять лет он не видел их. Краткий срок, но как изменились они за эти годы. Стали увереннее, спокойнее, и...
      Теперь они свободные, сами себе хозяева. Но не только в этом дело.
      Ребенок играл неподалеку, пересыпал мелкие камешки, раскладывал их на земле. Волосы его, волнистые и черные, свободно падали на плечи, а в темных глазах вспыхивали солнечные искры.
      -- Ты уходил так надолго, -- сказала Тирид. На миг опустила взгляд, но тут же улыбнулась вновь. -- Мы скучали по тебе.
      -- Но все было хорошо, -- добавил Шебу, словно в оправдание. -- Беда не приходила в степь.
      Намтар кивнул.
      -- Я пришел, но скоро уйду вновь, и на этот раз вы и правда долго не увидите меня.
      Он замолк, ожидая вопросов.
   Все дети моего сердца сильны и упорны. Послушают ли меня Шебу и Тирид? Что ж, тогда...
      Но на их лицах не было ни тени беспокойства или страха, они молча ждали его слов.
      -- И потому я расскажу вам, что следует делать дальше. О том, где будете жить вы и Лабарту.
      Ребенок встрепенулся, услышав свое имя, взглянул с любопытством, но тут же вновь вернулся к игре.
      -- Я говорил вам, что вашему сыну суждено могущество, -- продолжал Намтар. -- Знайте же и не удивляйтесь: пройдет дюжина зим и еще три зимы, и его сила сравняется с вашей. Еще через триста лет он станет самым могущественным среди пьющих кровь, и только мне будет уступать в силе.
      Тирид улыбнулась. Казалось, хотела что-то сказать, но не смогла. Глаза ее сияли, а ресницы дрожали, словно она готова была расплакаться. Шебу обнял ее за плечи, привлек к себе, но смотрел на Намтара, серьезно и прямо.
      -- Мы воспитаем его так, как скажет хозяин, -- проговорил Шебу.
      Слышать это было приятно. Думал увидеть преграду, а встретил нежданную помощь.
      -- Научите его всему, чему я научил вас, -- велел Намтар. -- Пусть за пятнадцать зим он узнает все, что нужно. И... -- Намтар замолк, на миг закрыл глаза. Даже сквозь опущенные веки он видел свет солнца. Золотое марево, свет жизни. -- Вам пора покинуть степь.
      Тирид шевельнулась под рукой Шебу, взглянула на ребенка.
      -- Мы..., -- начала она, но Намтар жестом прервал ее слова.
      -- На реке Тигр стоит город Лагаш, большой и богатый. До сих пор в нем не было пьющих кровь. Вы отправитесь туда и станете демонами этого города, как принято в Шумере.
      -- Мы с радостью пойдем туда, -- сказал Шебу. -- Мы привыкли жить в степи, но дни здесь похожи один на другой, и мы давно уже хотели повидать иные земли.
      -- И вы увидите их, -- согласился Намтар. -- Когда Лабарту исполнится двадцать лет, покиньте Лагаш. Но сына оставьте -- пусть он будет хозяином города, вместо вас. Вы же сможете отправиться, куда пожелаете -- на север или на юг, к горам или к морю.
      Шебу крепче обнял Тирид, но она не обернулась к нему, по-прежнему смотрела на ребенка. А тот продолжал играть, не обращая внимания на взрослых. Складывал камешки и напевал песенку, непонятную, без слов.
      -- Оставить его, -- повторила наконец Тирид и взглянула на хозяина почти с мольбой. -- Надолго?
      -- Надолго, -- кивнул Намтар. -- Но потом вернетесь, увидите его в могуществе и славе и будете рады.
      Тирид улыбнулсь, словно бы через силу, но когда заговорила, голос ее был уверенным и сильным.
      -- Ты дал нам ребенка и обещаешь ему особую судьбу. Мы сделаем так, как ты скажешь.
      И я думал, что они, как Эррензи, станут перечить мне? Они с полуслова понимают меня!
      Порыв ветра донес блеянье овец и голоса людей, всколыхнул запахи реки и степных трав. Ребенок поднял голову, словно прислушиваясь.
      -- Лабарту, -- позвал Намтар.
      Тот медлил, но Тирид кивнула, улыбаясь, и ребенок тотчас подбежал и остановился рядом.
      Намтар коснулся его лба кончиками пальцев и прошептал заклинание. Лабарту зажмурился -- так жмурятся люди от яркого света, -- но тут же открыл глаза, и в его взгляде были лишь недоумение и любопытство, но не страх.
      Хорошо.
      -- Вашему сыну дана особая память, -- проговорил Намтар в ответ на немой вопрос обращенных. -- Но до сих пор она дремала. Я пробудил ее. Когда вы доберетесь до Лагаша, она проснется в полной мере. Все, что будет происходить с этих пор, он запомнит ясно, и даже через тысячу лет будет помнить так, словно случилось это неделю назад.
      Шебу и Тирид переглянулись. И по лицам Намтар читал их мысли: не понимали, как возможно такое, но верили.
      ...Каждому моему слову...
      Лабарту опустился на покрывало, теребил разноцветные амулеты, привязанные к нитям бахромы на поясе Намтара -- осколки яшмы, лазурита и оникса. Намтар, прищурившись, следил за ним.
      -- Красиво, -- сказал Лабарту и поднял взгляд. Волосы падали ему на лицо, вьющиеся, как у матери. -- Хочу такие!
      -- Нет, -- качнул головой Намтар. -- Для тебя у меня другой подарок.
      Порывшись в поясном мешочке, он вытащил амулет -- длинный заостренный кусочек лазурита, похожий на наконечник копья. Темно-синий, чистый, словно осколок вечернего неба.
      Намтар завязал кожаный шнурок на шее у Лабарту, и тот сжал камень в кулаке, крепко.
      -- Красиво, -- повторил он.
      -- Это амулет для тебя, -- сказал Намтар. -- Носи его, не снимая, он будет тебе защитой.
      Ребенок засмеялся и отбежал, по-прежнему не выпуская из рук лазурит. Тогда Намтар повернулся к Шебу и Тирид.
      -- Завтра утром мы вместе переправимся через Евфрат, -- проговорил он. -- А затем наши пути разойдутся. Вы отправитесь на север, к Лагашу, я же пойду вниз по течению реки.
      Он ждал вопроса, но они лишь молча кивнули и теперь сидели в тишине.
      Знают, что все, что я хочу им сказат, -- скажу сам. Что ж...
      -- Я покину Шумер на время. -- Слова вырвались сами, но Намтар не жалел о них. -- Отправлюсь на Дильмун. Но пусть никто не знает об этом, кроме вас и вашего сына. Кроме вас нет у меня детей сердца, и только вам доверяю я эту тайну. Если случится беда, ищите меня там.
      -- Да, хозяин, -- сказал Шебу. -- Мы никому не расскажем об этом.
  
  
  

2.

   Солнце пылало над головой. Люди попрятались от жары, если и выйдет кто из дома до вечера, то лишь по неотложному делу. Завеса скрыла вход в храм, опустели торговые ряды, -- будто и не было все утро толчеи на базаре, будто не поднимались люди по ступеням к святилищу. Лишь возле дворца энзи остались воины, да храмовая стража у подножия лестницы, -- но и те стремились укрыться под навесами, спрятаться в зыбкой тени.
      Тирид стояла на площади, одна. Но даже приди она сюда рано утром или перед закатом, когда город бурлит и кипит, -- толпа расступилась бы, давая дорогу, не смея приблизиться.
      В этом городе она прожила пятнадцать зим. И странно, -- Тирид успела привыкнуть к кирпичным стенам, к городскому шуму, толчее и храмовым процессиям. Стала носить здешние украшения и одежду и даже думала все чаще на языке черноголовых. Давно уже ничему тут не удивлялась, не тосковала по степи, и кровь людей Лагаша стала привычной и знакомой.
      Это потому что я сама себе хозяйка и со мной мой любимый. Потому что здесь вырос наш сын, и язык Шумера ему ближе, чем речь кочевников-марту. Потому что здесь мой дом.
      Но пятнадцать раз разливался Тигр -- бурная, беспокойная река, так непохожая на воды Евфрата. Прошла дюжина лет и еще три года -- отмеренный срок.
      Тирид прощалась с Лагашем. Это так легко -- вобрать в себя ослепительное небо, стены домов, сонную тишину полуденного города. Но где найти силы, чтобы проститься с Лабарту?
      Я думала пятнадцать лет -- долгий срок, но пролетели они как один миг.
      И сколько раз за эти годы Тирид сожалела, что сын ее растет так же быстро, как дети людей. Ведь пьющим кровь дарована бесконечная жизнь, зачем же ему так спешно взрослеть? Если бы он оставался ребенком еще хоть двенадцать, хоть шесть лет...
      Но Лабарту вырос, стал мужчиной, и родители его должны исполнить волю хозяина, покинуть Лагаш.
      Что толку тянуть с прощанием, ждать до вечера? Не лучше ли сказать все сейчас, когда кажется, что солнечный свет можно вдохнуть вместе с воздухом, а утренняя жертвенная кровь все еще пылает в жилах?
      Тирид вздохнула и покинула площадь.
      Жили они на окраине, ближе к берегу канала. Соседние дома давно пустовали -- прежние обитатели покинули их, и с тех пор никто не осмеливался селиться рядом с демонами Лагаша.
      Тирид толкнула дверь, прошла сквозь полутемную комнату. Здесь витал запах городского жилища: запах нагретых на солнце стен, тростниковых циновок, аромат умащений и едва приметный след воскурений. Тирид вышла во внутренний двор и остановилась возле очага.
      Очажная яма была полна пепла, угли не тлели.
      Тирид не помнила, когда разжигала огонь в последний раз. Бывало, она пекла тут лепешки, варила похлебку и готовила мясо -- хоть и не нужна ее семье человеческая еда, а все же приятна на вкус. Но в последние дни все было не до того, мысли витали вокруг другого. А кто теперь разожжет здесь огонь, кто станет печь хлеб?
      Слезы подступили к глазам, и Тирид на миг зажмурилась, сдержала их.
      Что толку плакать? Он вырос. Я не ослушаюсь хозяина.
      По лестнице спустился Шебу, подошел, молча взял ее за руки. Слова теснились в горле, просились наружу. Но Тирид не заговорила. И без слов она знала, что Шебу уже сказал Лабарту все, что должен был сказать.
      И теперь должна я.
      Спрашивать, где сын, ей не было нужды. Пьющие кровь чувствуют друг друга, даже издалека. А сила Лабарту пылала, словно солнечные блики на воде, -- он был совсем рядом.
      Тирид подняла взгляд на любимого, улыбнулась и кивнула. Шебу разжал руки, и она отстранилась, помедлила мгновение, а потом поднялась на крышу.
      Лабарту сидел у самого края, смотрел вниз. Волосы его, не стриженные уже много лет, в беспорядке падали на плечи, -- темные, как у нее самой.
      Мои волосы... Мой ребенок... Все говорят -- похож на меня.
      Лишь когда она села рядом, Лабарту повернулся и улыбнулся, едва приметно, не обнажая клыков.
      -- Шебу говорил со мной, -- сказал он.
      Тирид попыталась уловить в его темных глазах хоть тень тревоги, но не увидела. Растерянность и печаль -- да, быть может. Но не тревога. Он был спокоен.
      Как же иначе? Хозяин ведь говорил, что ребенок наш обретет невиданное могущество. Откуда же взяться смятению?
      Да и разве не настало для Лабарту время жить одному? Двадцать лет ему, человек в эти годы -- уже зрелый воин, хозяин собственного дома, муж и отец. А для Тирид Лабарту все еще дитя. Разве верно это?
      Двадцать лет, но выглядел Лабарту едва ли старше тех, кто только-только перешагнул порог взрослой жизни. Как и Энзигаль. Должно быть, таковы все, кто рождаются демонами, все, кто вскормлен кровью.
      Все говорят, "он похож на мать", но взгляд у него иногда -- точь-в-точь как у Шебу, словно видит он что-то, сокрытое от меня.
      Да, тревоги не было в глазах Лабарту, но было что-то непривычное в его облике. Вроде, и одет как обычно: темная льняная рубаха, вышитая по рукавам и вороту, разноцветный пояс, длинные железные серьги. Их принес в дар купец из Киша, сказав: "Такое украшение пристало носить энзи. Да что там, даже лугалю всего Шумера оно впору!"
      Да, все как обычно, вот только...
      -- Где... амулет, что дал тебе Намтар-Энзигаль? -- спросила Тирид, и сердце замерло в ожидании ответа.
      Лабарту поднял руку, словно хотел сжать амулет в кулаке, но тут же опустил ладонь. Лазурит, синий остроконечный камень всегда висел у него на шее. Но не сегодня.
      -- Я потерял его, -- отозвался Лабарту. Говорил чуть виновато, но не опускал глаз. -- Должно быть, вчера, когда купался в канале, или... Но заметил сегодня утром -- нет его.
      Страх задрожал в груди, но Тирид не выпустила его на волю, как прежде не выпустила на волю слезы.
      Должно быть, это знак. Ребенок мой вырос, стал сильным. Могуществом скоро превзойдет и меня, и Шебу. Защита нашего хозяина больше не нужна ему. Да, это знак.
      -- Отец говорил с тобой.
      Лабарту кивнул.
      -- Он сказал, сегодня вы покинете Лагаш. Я... -- Лабарту замолк, и Тирид ждала. Он знал, что этим летом они уйдут из города. Все вопросы уже были заданы, ответы получены. -- Я хотел проводить вас хотя бы до края полей, но Шебу думает, что лучше нам проститься у канала.
      Тирид опустила голову, не в силах смотреть на сына. Как оставить его здесь одного? Как уйти?
      -- Наш хозяин, Намтар-Энзигаль, предрек тебе великое будущее, -- заговорила она, и сама удивилась, как ровно звучит голос. -- Помни его законы и правила, соблюдай их и храни. Ты будешь сильным, тебе покорятся многие. Помни то, чему мы тебя учили.
      -- Я всегда буду помнить! -- пообещал Лабарту, и слова его звонким эхом отозвались внизу, во дворе. -- Тирид... -- Он взял ее за руку, и ей пришлось поднять глаза. -- Тирид, вы вернетесь?
      -- Когда-нибудь, -- тихо ответила она. -- Когда те, кого ты оживишь своей кровью станут сами себе хозяевами. Или позже... Мы вернемся.
      -- Я сохраню для вас Лагаш, -- сказал Лабарту.
      -- Нет. -- Тирид улыбнулась и покачала головой. -- Лагаш твой. Нас ждут другие земли.
      И только теперь поняла, что не смогла сдержать слез.
      Но разве можно не расплакаться, расставаясь с единственным ребенком?
     
      Когда полуденная жара миновала и город вновь начал оживать, втроем они вышли из города. У широкого канала Шебу и Тирид простились с сыном и дальше пошли одни. Снова и снова Тирид оборачивалась и видела, что Лабарту все еще стоит у края дороги, смотрит вслед.
      Как же он останется тут без меня? Он еще слишком молод и...
      Но Тирид глубоко вздохнула, отгоняя эти мысли. Солнце давно осушило слезы, но сердце тихонько ныло, и ветер в тростниках еле слышно шептал: "Останься!.. Останься!.."
      -- Куда же мы пойдем? -- спросил Шебу -- К хозяину, на Дильмун?
      Тирид тряхнула головой, отбросила непослушные волосы.
      -- Намтар-Энзигаль не звал нас туда, -- сказала она.
      -- Вернемся в степь?
      Шебу остановился. Он смотрел вопросительно, ждал ответа, но Тирид знала -- если Шебу примет решение, ей не переубедить его.
      Ответить правдиво? Сказать: "Если уйдем в другой город, то надолго ли останемся там? Всего несколько дней пути до Лагаша, разве смогу я удержаться? Вернусь, повидать, проведать... А хозяин не велел. Значит, надо уйти на край земли, до самого дальнего моря".
      -- Хозяин рассказывал про другие земли, -- проговорила Тирид. -- Я хочу увидеть их.
      Несколько мгновений Шебу молчал, внимательно глядя на нее, словно пытался проникнуть в мысли. Потом кивнул.
      И они вновь зашагали вперед, мимо зарослей тамариска, мимо финиковых пальм. Люди на полях прерывали работу и выпрямлялись, чтобы проводить взглядом двух демонов. Безоблачное небо над головой, горячая земля под ногами -- разве не прекрасное начало пути? Дорога вела в Умму, в Киш и в Ниппур. А потом дальше, в неведомые земли.
  
  
  

3.

   Они переправились через Евфрат и пересекли степь. Здесь звучал родной язык, здесь знали их, помнили и боялись. Так легко и привычно бродить в высокой траве, вдыхать аромат весенних цветов и засыпать в объятиях друг друга -- в шатре или прямо на земле, под звездным небом.
      Но земля черноголовых слишком близко, слишком близко Лагаш.
      Вскоре они покинули знакомые места.
      Дальше путь лежал по пустынным землям, жажда там горела ярче пламени, и люди, попадавшиеся на пути, тщетно молили о милосердии. Эту дорогу хотелось забыть, как страшный сон.
      Но потом, словно в награду за пережитые испытания, судьба преподнесла им дар: впереди показались горы, и трудно было поверить, что подобные места существуют наяву, а не только в легендах и песнях. Драгоценные кедры, из которых черноголовые делали алтари, двери храмов и убранство царских покоев, -- эти кедры росли здесь повсюду. Кроны их заслоняли небо, и солнечный свет сиял среди зелени, узором ложился на землю.
      В этих краях Шебу и Тирид задержались надолго, -- запах хвои пленял, и крови было много. Но однажды Тирид приснился Лабарту. Он звал ее по имени, и в голосе его было столько боли и горя, что Тирид проснулась в ужасе и лежала, дрожа и не смея заговорить. Шебу обнимал ее, прижимал к себе, шептал что-то. Успокоенная его словами, она уснула. Утром сон забылся, но горы больше не казались достойным пристанищем, и демоны спустились в долину.
      Здесь не текли великие реки, не было и каналов. Но богатства этой земли поражали, -- казалось, даже возделывать ее не надо, она сама даст урожай. И людей здесь было много. Одни жили деревнями, выращивали ячмень, как жители Шумера, другие кочевали со стадами овец, как народ марту. На холмах, возле жертвенников и в священных рощах поклонялись своим богам, непохожим на богов черноголовых.
      Шебу и Тирид блуждали по этой земле, вдоль берега моря, по горам и зеленым долинам и однажды вышли к городу.
      За пределами Шумера они не встречали городов, этот был первым. Каменные дома, улицы, святилище, дворец правителя. Да, много меньше, чем Лагаш, меньше, чем Ниппур, но все же настоящий город. И в этом городе жил пьющий кровь.
      Шебу и Тирид встретили его у колодца возле дороги. На вид демону было лет семнадцать, не более, но глаза хранили память многих столетий.
   И все же был он много младше и слабее, чем Энзигаль.
      Едва увидев их, демон спросил:
      -- Кто вы и чьей крови?
      Шебу поклонился и ответил:
      -- Я Шебу, а это жена моя, Тирид. И она сестра мне, потому что хозяин у нас один -- Намтар-Энзигаль.
      Услышав это имя, демон города простерся на земле перед ними и сказал:
      -- Дети сердца Намтара-Энзигаля -- всегда желанные гости в Йерихо. Я, Хадад, свято соблюдаю все его законы. Пейте здесь кровь и оставайтесь, сколько захотите.
      Город был щедр и красив и на долгие дни стал их пристанищем.
  
  
  

4.

   Когда пришла пора расставаться, хозяин Йерихо вышел проводить своих гостей и простился с ними лишь у дальнего колодца.
      Здесь было шумно: блеяли овцы, лаяли собаки, пастухи переговаривались, черпая воду. От летнего солнца чуть кружилась голова, а горячая дорога под ногами торопила, звала в путь.
      Шебу поклонился хозяину города. Тирид, вслед за ним, прижала руки к груди и склонила голову.
      -- Благодарим тебя, Хадад. -- Шебу говорил нараспев, как принято в этих краях. Так легко перенимается чужая речь, и не заметишь, как забылись родные слова. -- В твоем доме мы жили счастливо, и кровь, выпитая на твоей земле, была чистой и сладкой.
      -- Мой дом будет ждать вас, -- отозвался хозяин Йерихо и улыбнулся, открыто и легко.
      Шебу и Тирид провели на его земле не один год. Но раз уж отправились странствовать, так к чему сидеть на одном месте?
      -- Идите по этой дороге, -- продолжал Хадад. -- Она выведет вас к другому морю. Но вряд ли вы останетесь там... Куда отправитесь потом?
      -- Мы еще не знаем, -- отозвалась Тирид.
      Хадад на миг задумался, опустил взгляд, словно изучал следы в пыли. Но потом тряхнул головой и улыбнулся вновь.
      -- Какой бы пусть вы не выбрали -- все будет верно, -- сказал он. -- Ведь вы -- дети сердца Энзигаля, и никто не осмелится причинить вам зла.
      Обняв на прощание своих гостей, Хадад повернулся и зашагал обратно, в город пальм.
     
  
      Путь через горячую безлюдную землю остался позади. И вот теперь, стоя у кромки прибоя, и глядя как с тихим шуршанием набегают на песок волны, Тирид отчего-то не чувствовала радости. Это море совсем не походило на штормовые берега, где они бродили прежде. Безмятежная и спокойная гладь. Тирид вздохнула и сжала руку Шебу.
      -- Скажи... -- Голос ее был чуть громче шелеста волн. -- Будут у нас еще дети?
      Шебу привлек ее к себе, поцеловал. Тирид молча прижалась щекой к его плечу.
      Зачем я спросила? Что он может сказать мне?
      И, словно в ответ, Шебу прошептал:
      -- Такой дар дается ли дважды?
      Повинуясь внезапному порыву, Тирид отстранилась.
      -- Пойдем на запад! -- сказала она. Что там, на западе, они не знали, но стоять на
   месте не было сил. -- Я хочу увидеть, куда уходит солнце.
  
  
  
  

Часть вторая

Бегство

Глава первая

Лагаш

1.

   Иногда ему казалось, что в этом городе он родился, здесь прожил всю жизнь. Ведь все, что было до того, видилось как сон, струящийся, ускользающий и яркий. Там он едва отличал жар солнца от вкуса крови, там травы были так высоки, что смыкались над головой, и голоса Тирид и Шебу звучали повсюду.
   Но он знал, что те годы, ставшие туманно-ярким маревом -- явь, а не сон, ведь он помнил, как покинул степь, как шел в Лагаш. Помнил так же ясно, как вчерашний день.
   "Тебе дана особая память", -- повторяли Шебу и Тирид. Он думал над этими словами, теперь даже чаще, чем прежде. Много раз он переплывал реку -- ее бурное течение будило в нем радость, он боролся с ним, как борятся с диким зверем, -- и уходил в степь. Там, лежа среди дурманящих трав, глядя в небо, он пытался дотянуться мыслью до тонкой границы, отделявшей неясные блики первых лет от того, что было ему дано.
   Раньше, когда он еще не был один, он спрашивал у Тирид, отчего не помнит свою жизнь с самого рождения, если у него такой особый дар. Но Тирид лишь качала головой, говорила: "Этот дар был у тебя всегда. Но он спал, и пробудился однажды".
   И теперь, раз за разом, Лабарту пытался дотянуться до первого ясного мгновения, и никогда не мог найти его.
   Но помнил дорогу. Помнил Евфрат -- бескрайний, полный птичьего многоголосья, теплыми волнами накатывающий на край плота. Помнил утоптанную дорожную глину -- непривычно ровную, горячую и сухую. И такой же горячей и сухой в тот миг была жажда, но Шебу крепко держал его за руку, не позволял отойти. Дорога тянулась вдоль реки, и этим путем уходил высокий демон, а Шебу и Тирид смотрели ему вслед.
   Хозяин его родителей, Энзигаль, отправившийся в другую землю, за море.
   Лабарту сел, тряхнул головой. Его волосы пропитались пыльцой, запахом трав, -- степь цвела, забывала зиму. Солнце уже стало алым, клонилось к западу, и Лабарту поднялся, ловя закатный свет.
   Сколько бы ни вспоминал, о чем бы ни думал, проходили часы или мгновения, и вновь он видел, как Шебу и Тирид уходят прочь из Лагаша, идут, взявшись за руки, -- вслед за солнцем.
   Река стала темной, пена окрасилась закатом. Лабарту бросился в воду и долго плыл против течения, прочь от города. Но не мог уплыть далеко, -- вода была упорней, била, тянула назад. Когда он выбрался на южный берег, уже почти стемнело.
   Город встретил его тишиной. Но городская тишина всегда обманчива -- она сплетается из тысячи легких шорохов, шелеста дверных занавесей, плеска воды, дыхания спящих. Голоса птиц и перекличка стражи, треск огня, шаги припозднившихся путников...
   Сам Лабарту шел бесшумно. Это была тайная игра, оставшаяся с ним с детства: идти по темным улицам, слушать, но не дать себя услышать. Но сегодня с волос все еще стекала вода, рубашка липла к телу, а воспоминания, уже непрошенные, теснились и поднимались, затмивали явь.
   "Ты должен научиться управлять своей памятью, -- говорил Шебу. -- Должен научиться сдерживать ее, как сдерживаешь жажду".
   Шебу научил его сдерживать жажду, но не мог объяснить, как обуздать память. Лабарту учился этому сам, день за днем. И в девятое лето со дня его рождения, в пору разлива рек, он нашел верный способ.
   Нужно идти, не стоять на месте, и каждой частицей тела вслушиваться, впитывать мир. И тогда упругая глина под ногами, шершавый кирпич стен, которого касается ладонь, и каждый глоток воздуха, -- все вместе они станут ярче воспоминаний, и прежние чувства не пробудятся, не захлестнут.
   Но сейчас, неслышно ступая по путанным улицам, он сам не знал, хочет ли удержать память. Ведь сколько раз еще зима сменит лето, прежде, чем родители вернутся?
   В воспоминаниях они были рядом, вместе с ним возвращались домой. Здесь, у колодца на площади остановились, чтобы Лабарту мог утолить жажду. Он пил, стараясь не уронить ни капли, а когда отпустил жертву, и та прижала окровавленную руку к груди, увидел, что перед ним -- девочка, не старше его самого, испуганная и бледная.
   "Иди, -- сказала ей Тирид. -- Никто из нас не голоден больше". Но та лишь пятилась, бормотала слова благодарности.
   Это было давно.
   Лабарту вздохнул, мотнул головой, положил обе руки на кирпичную кладку колодца. Здесь не было сейчас ни детей, ни взрослых, только он, демон Лагаша.
   Он любил этот город -- так любят то, что хорошо знакомо, то, что принадлежит по праву. Он знал каждый поворот тут, каждую развилку. Бессчетное число раз, днем и ночью, он бродил по этим улицам, -- укрощал память, наблюдал за людьми, выбирал из множества отпечатков босых ног в пыли один след, и шел по нему, пока не надоедало.
   Ему нравилось имя города -- Лагаш -- в нем был плеск волн у причальных столбов на реке и шелест ветра в прибрежных тростниках.
   Сейчас, как всегда ночью, город тихо шелестел свое имя. В домах вокруг, за каждой стеной, скрывались люди. Движение их жизней, тепло крови было повсюду: нахлынуло приливом, стало невыносимым, -- и Лабарту поспешил домой, туда, где прежде жили Шебу и Тирид.
   Дом быстро позабыл их тепло и голоса. Летняя жара и прохладный ветер зимы развеяли запахи. Дольше всех держался аромат душистого масла, которое любила Тирид, но и он был сейчас едва ощутим.
   Все еще ступая бесшумно, Лабарту пересек двор, вошел в темный дом. Сбросил одежду, влажную от речной воды, опустился на овечьи шкуры, служившие ему постелью. Нигде в городе не было такой тишины, как в этом жилище на заброшенной улице, -- но и здесь слышался шелест, распадался на голоса сверчков и дыхание ветра. И самым громким звуком в этой тишине было биение собственного сердца, движение крови в жилах.
   В такие ночи трудно не думать о том, как одиноко теперь в этом доме.
   С тех пор, как Шебу и Тирид ушли, Лабарту чаще стал говорить с людьми. Но то, как они кланялись в страхе, покорность в их сбивчивых и торопливых словах, -- все заставляло оборвать речь, не задавать вопросов.
   Тот, кто в таком ужасе смотрит на меня, не сможет понять, а, значит, не сможет и ответить.
   Но были и те, кто не боялись. Были жрецы, чья жизнь словно бы проходила в невидимом Лабарту мире, и был Уруту.
   Лабарту встретил его, когда разлив реки был особенно бурным, и люди горевали об унесенных лодках и разрушенных домах. Это был четырнадцатый разлив рек для Лабарту.
   Он был невысок -- многие дети Лагаша превосходили его ростом и были шире в плечах. Но не сильнее, нет. Горожане уступали ему дорогу, знали -- вот идет демон, дитя демонов, неопаляемый солнцем, пьющий кровь. Люди отворачивались, делали охранительные знаки, страшились наступить на его тень.
   Но однажды, когда Лабарту бродил по берегу канала и читал следы, как велел Шебу, подошли двое и остановились, словно ждали, заметит ли он их. Один -- юноша, лишь этой весной облачившийся в одежду взрослого воина. Лук за плечами, короткая перепоясанная рубаха, нож. А рядом с ним мальчик, бледный от страха, обеими руками вцепившийся в колчан со стрелами.
   Лабарту не был голоден.
   Старшим был Уруту, и он сказал тогда:
   -- Я не боюсь тебя. Я знаю свою судьбу. Гадание гласит -- умру на войне, от вражеской стрелы.
   Лабарту знал, что нельзя спорить с судьбой.
   С тех пор он много раз говорил с Уруту. И в городе, и на берегу канала, утром, в полдень и на закате.
   -- Ты демон, -- сказал как-то Уруту. В тот вечер они встретились у колодца. Девушки, черпавшие воду, поспешили уйти, но Уруту остался. -- Где твои родители найдут жену для тебя? В Лагаше нет больше демонов.
   -- Я демон, -- ответил Лабарту. -- Это люди в спешке женятся, рожают детей и умирают. Демонам некуда спешить.
   Тирид засмеялась, когда он пересказал эти слова.
   -- Ты сам найдешь ту, которую захочешь привести в свой дом, -- сказала она, -- и сделаешь демоном, когда пожелаешь.
   У Тирид были красивые ожерелья, из бирюзы, из жемчуга, из крохотных белых ракушек. Витые серьги, браслеты с бубенчиками, костяные и деревянные гребни. Ничего из этого Тирид не забрала с собой, -- высыпала все украшения в маленький сундук, сказала, улыбаясь: "Это для той, что станет жить здесь".
   Сквозь ночную темноту Лабарту видел плетеный сундук, -- на прежнем месте, там где оставила его Тирид, у стены. Настала пятая весна с тех пор, как ушли родители, но за все эти годы никто не заглядывал в шкатулку, никому Лабарту не дарил сокрытые там ожерелья и серьги.
   Ему некого было привести к своему очагу.
   Женщины Лагаша с готовностью уступали его желаниям, но в глазах у них всегда таился страх. Лишь когда страсть раскалялась, и мысли теряли форму и звук, лишь тогда этот страх исчезал.
   Или я не замечал его.
   Однажды, он задержал девушку в своем доме. Решил -- стоит ждать, стоит дать время, ведь ей нечего бояться, она поймет. Она разожгла очаг, позабывший об огне, толкла ячмень в широкой ступе, пекла лепешки. Лабарту приносил ей то, что она просила, -- она благодарила, еле слышно, не поднимая глаз. Иногда, также тихо, она начинала петь. Иногда шептала что-то -- замолкала, стоило Лабарту приблизиться, но он успевал уловить имена богов, слова мольбы.
   Она засыпала рядом с ним, на мягких овечьих шкурах. Как-то раз, проснувшись, она улыбнулась, и в глазах у нее не было и тени тревоги. Лабарту засмеялся, обнял ее. И в этот миг она встрепенулась, пробудившись полностью -- поняла, кто рядом с ней -- вновь стала покорной и далекой. Страх трепетал вокруг нее, был ощутимей, чем тепло ее тела.
   -- Пойдем, -- сказал тогда Лабарту. -- Я отведу тебя домой.
   Он хотел рассказать об этом Уруту, хотел сказать: "Ты был прав, в этом городе нет жены для меня", -- но пророчество исполнилось, вражеская стрела нашла свою цель.
   Судьба Уруту исполнилась, как исполняются все судьбы.
   Перед тем, как уйти, Шебу сказал: "Там где я родился, было принято так: каждый юноша, готовый стать воином, отправлялся в степь, и там оставался наедине с землей, небом и дикими зверями. Это было испытание одиночеством. Ты -- не человек, и поэтому твое испытание будет много длинней".
   "Я пройду его", -- ответил ему Лабарту.
   -- Я пройду его, -- повторил он сейчас, глядя в темноту.
   Среди множества людей он был наедине с землей и небом.
  
  

2.

   В эту ночь сон, не шедший долго, был зыбким. Похож был на тончайшую ткань -- от любого неосторожного движения, от резкой мысли готов был порваться, улететь нитями паутины. Сновидения дрожали, вспыхивали -- не дотронуться, не разглядеть. Но во сне он был не один, -- и чувство это это пронизывало душу, наполняло теплом.
   Еще во власти ночных видений Лабарту позвал:
   -- Тирид? -- Сел на постели, протирая глаза. -- Шебу?
   Знал, что они не ответят.
   Сквозь проем в потолке виднелось небо. Ночная темнота утекала, сменялась синевой, утро было совсем близко. Голос города становился громче -- тысячи людей просыпались, вставали, чтобы прожить еще один день. Тысячи сердец, и каждое -- в средоточие своей жизни. Тысячи судеб, движущиеся, оплетающие город, словно солнечный узор.
   От мыслей об этом голова закружилась, и Лабарту поднялся, ощущая льдистое покалывание жажды. Пока он искал одежду среди сбившихся покрывал, пока умывался во дворе, -- утро и жажда подступали все ближе, и следом за ними пришли люди.
   Лабарту чувствовал их жизни -- четверо, где-то близко, на пустой улице.
   Ждут меня.
   Когда идешь к людям, нельзя выдавать своей жажды. Ни словом ни жестом нельзя показать, как одна за одной накатывают жаркие и ледяные волны, остаются болью в груди.
   Ни Шебу, ни Тирид не учили его этому, но отчего-то он знал -- так верно.
   Жертвенная кровь текла сегодня в жилах высокого раба -- сверкала в запястьях, оплетенных священными шнурами, вспыхивала на горле. Грохот людских сердец казался оглушительным, а рассветное солнце -- слишком близким и алым, и Лабарту зажмурился на миг.
   Но краткого вдоха было достаточно, -- и жажда вновь покорилась. Лабарту открыл глаза и взглянул на тех, кто привел ему жертву.
   -- Приветствую тебя, Лабарту, -- сказал Ур-Саг, старший из них.
   Странно было видеть его тут, -- один из верховных служителей Нанше, он редко покидал пределы храма. Но Ур-Саг не страшился демонов, и Лабарту часто приходил к нему сам, расспрашивал и слушал. Иногда жрец замолкал на полуслове и говорил потом: "Ты демон, сын демонов, ты дитя Ану. Но есть то, что не так просто понять, то, что знать тебе еще рано".
   И сегодня Ур-Саг оставил храм, пришел на покинутую людьми улицу, к жилищу демона, -- зачем? Лабарту крепко держал жажду, ждал важных слов.
   Но Ур-Саг лишь подозвал младшего жреца -- тот подставил чашу. Раб вытянул руку, сверкнуло лезвие. Кровь потекла, утренний свет бился в ней, наполнял сосуд, все быстрей и быстрей, все ярче, до краев.
   -- Пей, дитя Ану, -- сказал жрец, протягивая чашу.
   От первого глотка всегда вспыхивает сердце и, даже если в мыслях печаль, хотя бы на миг радость наполняет душу. Жажда гаснет, не остается от нее и следа, а затем уже можно ощутить не только силу и сияние солнца, но и вкус меди под вкусом крови, почувствовать знаки Нанше на краях чаши, вновь услышать голоса и дыхание города.
   Еще окутанный солнечным огнем, Лабарту ждал -- сейчас Ур-Саг скажет что-то важное -- не потому ли пришел сюда? Но жрец поклонился и, вместе с другими поспешил прочь. И не обратно к храмам и средоточию людей -- нет, прочь из города, к полям и каналам.
   Лабарту смотрел им вслед, не понимая.
   Один из жрецов подтолкнул раба -- тот шел как во сне, повязка у него на руке уже набухла кровью -- прикрикнул:
   -- Поторопись! Они ждут нас!
   -- Стойте! -- позвал Лабарту. -- К кому вы ведете его?
   Ур-Саг обернулся.
   -- К демонам, что пришли вчера в полдень, -- ответил он.
   Достаточно крикнуть -- и остановить людей, или же пойти за ними следом, увидеть самому. Но Лабарту остался у дверей, стоял, пока не осела пыль от шагов, пока жар не утих в сердце и мысли не стали ясными. Тогда он вернулся во двор.
   Поднялся на крышу -- плетеные циновки шелестом ответили на шаги. Дальние дома уже не скрывали солнце, оно теряло алый цвет, раскалялось все жарче. Лабарту вдохнул утренний свет, закрыл глаза, обернулся на запад -- туда, куда ушли жрецы, -- и не знал уже, как мог не заметить прежде.
   Людские жизни как солнечный узор на земле, движущийся от порывов ветра, и среди него сияние -- словно блик в воде, словно отблеск медного зеркала. Знакомый, но чужой, никогда не вплетался в узор города прежде, не звучал в голосе Лагаша.
   Память нахлынула, повлекла за собой, и голоса родителей зазвучали рядом.
   "Придя в чужой край, ---- сказала Тирид, -- отыщи демона, что владеет им, и проси права пить кровь в его городе. Или сразись, победи и забери себе его землю. Это правило нельзя нарушать".
   "Ты будешь хозяином Лагаша, --- сказал Шебу. -- Сражайся за свою землю".
   Он был хозяином Лагаша теперь, готов был встретить чужака, приветствовать или сразиться. А тот не пришел. Преступил правило, которое нельзя нарушать.
   Но вчерашний день был наполнен запахами трав, вкусом воды Тигра, следами диких зверей. До заката Лабарту блуждал в степи, и как мог чужак, пришедший в полдень, найти его? У людей -- свои законы, а правил Энзигаля они не знают.
   Нужно ждать -- скоро чужак поймет, что не один здесь. Скоро его сила станет ближе и ярче: от канала, по петляющей улице, он поднимется к дому Лабарту, и хозяин Лагаша выйдет говорить с ним.
   Лабарту ждал. Город шумел, наполнялся движением. К полудню, когда когда солнечный свет превратился в жар, опьянящий демонов и нестерпимый для людей -- Лагаш стих, его голос стал похож на шелест волн. Но солнце миновало зенит, склонилось к закату, и город вновь пробудился. Удлиннились тени, зазвучал гонг в храме.
   Никто не придет.
   Лабарту спустился во двор, вышел на улицу. Солнце и ожидание расплавили мысли, и в сердце сплетались обида и злость, рвались наружу, заставляя ускорить шаг.
   Но это были детские чувства, их нельзя выпускать на волю. Он -- хозяин Лагаша и должен встретить тех, кто пришел на его землю. Тех, кто нарушил закон.
   Когда дома остались позади, улица превратилась в утоптанную тропу, а воздух наполнился запахами тростника, воды и сырой глины, -- тогда Лабарту понял, что чужак не одинок. Тихий отблеск силы рядом с ним, отражение отражения... Лабарту пошел медленнее, прислушиваясь к чувствам. И, еще не увидев, знал, -- пришедших двое, они связаны родством, ведь так похоже мерцание их силы.
   Эти двое не обернулись, словно не почувствовали приближение. Сидели на берегу, среди вечерних теней, смотрели на закатное небо.
   Ни души вокруг -- люди не задерживаются возле ночлега демонов, звери разбегаюся, птицы улетают прочь. Остается лишь шелест тростников, запах крови, пролитой давно, и аромат цветов у воды.
   Еще пара шагов, и Лабарту готов был позвать, окликнуть вслух, -- но не пришлось.
   Чужак поднялся, стремительно, как зверь в степи, застигнутый врасплох. Его волосы горели медью, взгляд был неприветливым и темным.
   Так же быстро, словно тень за спиной чужака, вскочила с земли девушка. Лабарту успел увидеть белый цветок в ее волосах и понял -- эти двое связаны кровью сердца.
   И тогда сказал то, что так долго повторял в мыслях.
   -- Я сын Шебу и Тирид. -- Вечерний свет струился в дыхании, окрашивал каждое слово алым. -- Я Лабарту, хозяин Лагаша.
   Чужак медлил, и показалось -- не ответит, нападет, и надо будет драться за свой город.
   Но тот заговорил.
   -- Я Эррензи из Ниппура.
   По голосу его и по глазам, было ясно -- считает, что каждый слышал о нем. О демоне священного Ниппура, города, где сплетаются все дороги земли черноголовых.
   Но об этом чужаке никто не рассказывал Лабарту, и имена других демонов держались в тайне. Лишь родители и Энзигаль -- вот и все, кого он знал. Остальные были частью испытания, тенями по ту сторону одиночества, за маревом горизонта.
   И кем бы ни был Эррензи из Ниппура, он преступил закон, который нельзя нарушать.
   -- Ты не спросил меня и пил кровь на моей земле, -- сказал Лабарту.
   Чужак склонил голову набок, прищурился, а когда заговорил, казалось, что выбирает ответ, слово за словом.
   -- Я слышал, хозяева Лагаша покинули свой город.
   Я не знаю о нем, но он других демонов знает.
   -- Я сын Шебу и Тирид, -- повторил Лабарту. -- Этот город -- мой.
   -- Я не знал об этом, -- сказал Эррензи. Его жесты были под стать голосу -- раздраженные и резкие. -- Откуда было знать, если ты не появлялся?
   Сплетенные жизни города, сеть каналов, шепчущий тростник на берегу и прозрачный вечерний воздух, -- все отдалилось. Осталось лишь уходящее солнце, горело в крови, звало. Алый свет растекался по земле, звон, незнакомый и долгожданный, переполнял слух, захватывал душу, -- сейчас, сейчас, вот он настал, миг первой битвы.
   Ярость сдержать труднее, чем жажду -- но Лабарту сумел.
   Он должен был услышать, что еще скажет Эррензи из Ниппура.
   Девушка, стоявшая за спиной у чужака, подалась вперед, словно хотела прижаться к своему хозяину, -- но замерла, не коснувшись. Цветок в ее волосах был окрашен закатом, а темные глаза переполнял страх.
   Но другой страх, не тот, что у всех женщин Лагаша.
   Лабарту улыбнулся, глядя на нее.
   Может быть, мне не придется драться... Мы не связаны родством, но эта женщина может связать нас. И демонов Лагаша вновь будет трое, как прежде.
   Все еще улыбаясь, проговорил:
   -- Красавицу ты оживил своей кровью, Эррензи из Ниппура.
   -- Тику моя! -- ответил чужак, и голос его звучал так же резко, как прежде.
   Лабарту кивнул -- знал, это так, -- и продолжил:
   -- Раздели со мной то, что принадлежит тебе, а я разделю с тобой то, что принадлежит мне, и не будет повода для вражды.
   И ветер у воды, и шорох травы, и даже стук сердца, -- замерли, словно замерло время.
   Потом чужак крикнул:
   -- Она моя! И только попробуй!..
   Ярость, непохожая на ярость битвы, затмила мысли. Грохот сердца был невыносим, и мысли, не успев родиться, превращались в оскорбления и брань. Лабарту едва слышал, что кричал сам, и слова чужака были теперь почти неразличимы. Злость и обида сжигали кровь, и сдерживать их он не хотел и не мог.
   Но чужак остановился первым. Замолк на полслове, и, пока его крик еще звенел в воздухе, повернулся к девушке. Вздохнул, глубоко, закрыв глаза, и сказал:
   -- Пойдем, Тику. Это негостеприимная земля.
  
  

3.

   Этой ночью он не вернулся в свой дом. Мысли, обжигающие и злые, будили голод, заставляли сердце стучать неровно. И путь, окрашенный обидой и уколами жажды, привел на площадь.
   Огонь плясал в чашах у подножия храма, искры таяли в темном небе, и точно также, как всполохи, люди растворялись в переулках, -- каждый шел к своему порогу, к своей семье.
   И не было сил вернуться сейчас в дом на пустой улице, к очагу, покрытому пылью, к молчаливым стенам.
   Из храма вывели человека, осужденного на казнь, -- и кровь, переполненная уходящей жизнью, на миг затмила и мысли и тоску.
   Жажда отступила, но словно тень ее, осталась боль. Пытаясь укротить ее, как память, Лабарту вновь пустился в путь, и блуждал, считая повороты, ловя сплетения запахов и звуков.
   А когда звезды, одна за одной, стали неразличимы и растворились в утреннем сумраке, -- остановился.
   Вновь Лагаш был у него за спиной, вкус воды и дыхание полей наполняли воздух. И вдаль, на запад, убегала дорога, -- та самая, по которой, держась за руки, ушли Шебу и Тирид.
   Мысль, бившаяся в сердце, вырвалась быстрее, чем он мог остановить ее.
   -- Сколько еще продлится мое испытание?
   Слова растаяли в сумеречном свете, и не от кого было ждать ответа.
  
  

Глава вторая

Небесный огонь

1.

   Этот сон наполняло пламя, мятущееся, разрываемое ветром, скрытое клубами дыма. Огонь летел по дороге, все ближе и ближе, а позади него шел страх, тяжелый и липкий. И когда Лабарту проснулся и сел, отбросив одеяло, -- видение пропало, но осталось чувство.
   Кто-то приближался к городу, -- пьющий кровь, могущественный, Лабарту ощущал его издалека. И потому не стал медлить, не дожидаясь утра, покинул дом и вышел на южную дорогу.
   Серп луны опускался к горизонту, едва различимый, юный. В сердце города протяжно ударил храмовый гонг -- время первой службы.
   Что мне ждать теперь? Кто стремится в мой город?
   Всего две луны миновало с тех пор, как приходил демон из Ниппура, и с тех пор день и ночь Лабарту вслушивался, пытался уловить, не приближается ли другой пьющий кровь, не бродит ли кто-нибудь по берегам канала. Снова и снова вспоминал голос Тирид, перечисляющей законы Энзигаля.
   К чему угодно он был готов, но не к такой встрече.
   Еще миг -- и чужак показался на дороге. Но он не шел, не бежал, -- мчался, словно хотел обогнать ветер, опередить рассвет. Казалось, летит, не касаясь земли, но позади него клубилась пыль, дымный след.
   Лабарту готов был отступить с дороги, пропустить этого безумца, превратившегося в скорость. Но тот, заметив его, остановился, поклонился и выпрямился, тяжело дыша.
   Завязанные в узел волосы пришедшего пропылились и растрепались, лицо было бледным, как от жажды, а взгляд метался, ни на чем не задерживаясь надолго. Одежда на груди потемнела от крови, и, даже не приближаясь, Лабарту чувствовал, что это не человеческая кровь. Это кровь демона. Кровь того, кто стоял перед ним на дороге.
   -- Беги, -- выдохнул чужак. Голос его был хриплым. -- Пока они не пришли... Смерть, стрелы Инанны... Мы все умрем, и защиты не будет...
   Этот демон был сильным, но окружал его страх, сквозил в каждом движении, в каждом слове.
   Безумен.
   -- Я Лабарту, сын Шебу и Тирид, хозяин Лагаша, -- сказал Лабарту, пытаясь заглянуть ему в глаза. -- Кто ты, что случилось с тобой?
   -- Сын Шебу и Тирид.., -- повторил пришедший, и его взгляд прояснился. -- Они были мудры, избрали верный путь, покинув страну черноголовых... Почему же ты не ушел с ними? -- И, словно спохватившись, добавил: -- Я Шуанна и был хозяином Киша.
   Лабарту позвал его в свой дом, и тот пошел, на ходу говоря о короткой передышке, об утомлении и долгой дороге.
   -- Ты гость в моем городе, -- сказал Лабарту, когда они пришли. -- Я найду кровь, которая смоет твою усталось, и мы будем говорить.
   Шуанна кивнул и опустился на пол. Сел, прислонившись к стене, и бессильно уронил руки на колени.
   Так велик его страх... Но кто мог напугать демона?
   И только одно объяснение тому было.
   Он безумен. Да, это так. Но хорошая кровь излечит его.
   Лабарту знал, куда идти, и нашел то, что искал, у старого колодца.
   Девочка, не достигшая еще брачного возраста, поставила кувшин на землю, готовилась зачерпнуть воды. Ее волосы блестели после утреннего омовения, движения были уверенными и легкими, а кровь светилась ярче рассветных лучей.
   Лабарту окликнул ее, и она пошла за ним словно тень, покорная и безмолвная. Возле колодца старуха кричала что-то им вслед, умоляла, рыдая. Но Лабарту не оглянулся. Пища демонов -- кровь, а вся кровь Лагаша принадлежала ему.
   Когда хозяин Киша утолил жажду, они поднялись на крышу и Лабарту разлил пиво по чашам. Шуанна сделал глоток и запрокинул голову, ловя солнечные лучи. Был он все еще бледен, и руки его чуть заметно дрожали.
   Как такое может быть? Он выпил всю кровь, до последней капли, силы должны вернуться к нему...
   -- Почему ты бежал? -- спросил Лабарту. -- Что случилось в Кише?
   Мгновение Шуанна молчал, глядя на солнце, а потом начал рассказывать. Путался и сбивался, но Лабарту слушал, не смея прервать вопросом.
   -- Хозяин Ниппура, Эррензи, и дитя его сердца, Тику... они виноваты... в храме, в ночь священного брака... они...
   Неровная речь складывалась в образы, превращалась в рассказ.
   В Уруке, городе Инанны, в ночь самого святого ее праздника, двое демонов убили жрицу, забрали ее кровь. Верховную жрицу, ту, что произносит слова богини, ту, что становится Инанной в ночь священного брака.
   И имена демонов, совершивших такое -- Эррензи и Тику.
   Лабарту хотел бы не верить услышанному, но сердце говорило: да, это так, так все и случилось. Эррензи безрассуден. Даже самый жалкий город не потерпит подобного. А Урук -- великий город.
   -- Энзи Урука... и его слуги... они сразу настигли Тику. А Эррензи жив, бежал.
   Не сумел защитить ту, что оживил своей кровью.
   Воспоминание вспыхнуло, на миг затмив явь: хрупкая девушка в звенящих украшениях, напряженно замершая за спиной у ниппурца. Но воспоминание померкло, заслонилось страхом.
   Люди убили демона. Люди посмели убить демона.
   -- Энзи Урука поклялся уничтожить всех пьющих кровь на земле Шумера. -- Теперь Шуанна говорил ровнее, но по-прежнему не сводил глаз с солнца и сжимал чашу обеими руками. -- И пришел в Киш. И с ним его друзья и воины. У них были стрелы с серебряными наконечниками, и воздух звенел от заклинаний. Канрин умерла. -- Он вдруг опустил взгляд и прижал руку к груди, скомкал перепачканную кровью ткань. -- Она была старше меня, но слабее, и умерла. Я должен был умереть вместе с ней. Стрела пробила мне сердце, но я вытащил ее. И сердце срослось, но боль осталась. И я смог бежать. Но силы не возвращаются, сколько бы крови я не пил. Я останусь здесь и, если мне суждена смерть, приму ее. -- Он поднял голову и впервые посмотрел в глаза Лабарту. -- А ты беги, пока еще не поздно. Вслед за Шебу и Тирид покинь эту землю, у тебя достаточно сил.
   Лабарту смотрел на него не в силах промолвить ни слова. Внизу раскинулся город, и в нем каждый был занят своим делом, -- в домах, на полях, в храме... День начинался, обычный день. И усилием воли Лабарту отогнал страх и сказал:
   -- Энзи Урука наказал осквернивших святыню. А потом отправился в Киш -- привычной дорогой. Разве не ходил он уже туда на войну? -- Шуанна не ответил, а Лабарту продолжал: -- Но здесь Лагаш, не Урук и не Киш. Они не придут сюда. А если и придут, я смогу дать им отпор. У меня достаточно сил.
   -- Если бы Энзигаль был здесь, он защитил бы нас, -- отозвался Шуанна, не отводя взгляда, тихо. -- Но он ушел. В тебе кровь Энзигаля, но ты еще очень молод и слаб. Ты не выстоишь против них.
   -- Ты ошибаешься, -- сказал Лабарту.
   Но Шуанна лишь покачал головой и повторил:
   -- Они придут.
  

2.

   Лабарту проснулся посреди ночи от пустоты.
   Ток крови, волны тепла, водоворот жизни, -- всегда чувствовал он людей города, даже во сне. А теперь словно оказался посреди пустыни -- может ли быть такое, что все люди в одночасье исчезли, и в городе не осталось живых, кроме Лабарту и Шуанны?
   Хозяин Киша стоял в дверном проеме, смотрел в ночь.
   -- Они пришли, -- проговорил он, не оборачиваясь, и голос его был сухим и ломким.
   Но город пуст, хотел сказать Лабарту, но Шуанна уже шагнул за порог, и оставалось лишь последовать за ним.
   Узкая улочка показалась незнакомой, чужой, и на миг Лабарту усомнился -- проснулся ли он? Быть может, это сон, безумное марево кошмара? Темные дома, лишенные жизни, неподвижный воздух, звездное небо над головой... И ни криков птиц, ни лая собак. Колдовская тишина, наполненная страхом.
   Сначала пришел холод. Он пополз по земле, коснулся босых ног. А затем возник свет -- словно стена молний вспыхнула от земли и до неба и двинулась вперед, мерцающая, белая.
   -- Беги, -- прошептал Шуанна.
   Лабарту не шелохнулся. Стоял, завороженный холодом и ужасом, смотрел на стену белого огня. А она все приближалась -- свет ее затмевал дома, вот уже половину улицы затопила она, еще пара шагов и...
   -- Беги! -- Шуанна ударил его, изо всех сил.
   И удар этот отбросил Лабарту прочь от небесного огня, а боль вернула ясность мыслям. И он помчался вниз по улице, не разбирая пути.
   Еще мгновение -- и жизнь Шуанны погасла, словно искра, рассыпалась пеплом. Лабарту оглянулся на бегу, но позади был лишь свет, белый и холодный. Словно звездны сошли на землю, чтобы уничтожить демонов.
   Это люди! Колдовство людей!..
   Лабарту достиг окраин города, но не остановился, с разгона прыгнул в воды Тигра. И река показалась ему горячей и узкой -- почти мгновенно он переплыл ее и помчался дальше, сквозь степные травы, не разбирая пути. Но вдруг понял, что огонь уже не идет по пятам, и остановился, обернулся на юг.
   Лагаш раскинулся на другом берегу, темный ночной город. Белое пламя уже не пылало в нем, лишь видны были огоньки факелом, и ветер доносил победные крики людей. Они добились своего, уничтожили, изгнали демонов. Больше никто не будет пить кровь в Лагаше, больше никто не будет пить кровь в Шумере. Демонам не выстоять против колдовства.
   Это ты виноват, Эррензи! Лабарту сжал кулаки, глядя на потерянную землю. Там, на улицах Лагаша, остался его дом. Там привычная жизнь, к которой нет возврата. Ты все разрушил, ты все уничтожил! Ненавижу! Ты...
   Тут захлестнул новый страх: что если люди переправятся через реку, кинутся в погоню? И, уже не в силах думать ни о чем, Лабарту сорвался с места и помчался вперед, к отрогам гор.
  
  

Конец ознакомительного фрагмента. Полностью роман читайте здесь.

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"